Оморка — бумажный остров

Грейдина Кима Ибрагимовна

Повесть о ребятах, живущих в одном из новых домов Москвы, и о тех приключениях, которые с ними происходят.

 

Встреча друзей

За всё лето Сашка ни единой рыбки не выловил, хотя удочка у него настоящая. И поплавок с грузилом настоящий. Даже блесну раздобыл, а это не так-то просто. Но рыбу ловить… Зачем её ловить? Пускай плавает.

Бывало, весь лагерь спит, а Сашка тайком пробирается к речке. Только что выплыла из воды золотая макушка солнца. Синие и зелёные стрекозы мечутся над водой. Невдалеке деревня. Все дома как на ладони. Крыши пересчитать можно. Сашка видит с пригорка, как белые утки, роняя на дорогу пёрышки, спешат к воде. Уток много, не сосчитать. Потому что некоторые неторопливо вспархивают и, пролетев немного, вперёд других выходят. Сразу со счёту собьёшься.

Знает Сашка и местных лягушек. Иной раз какая-нибудь спросонок выйдет на дорогу. Приблизишься к ней, а она — ни с места. Смотришь — и она уставится. А после лениво подтянет задние ноги и неожиданно исчезнет в густых зарослях таволги.

Но больше всех Сашка любит рыб. Часами может сидеть над речкой и наблюдать, как они живут. А то и поговорит с ними.

Рыбы наперво замрут, будто прислушаются. Но, не дослушав, юркнут в разные стороны. Как не бывало их.

— Меня в лагере рыбаком прозвали, — рассказывал Сашка другу в день возвращения.

Друг Виталик сидел на опрокинутом цинковом бачке и грыз большую жёлтую репу.

— А я не рыбачил. Некогда мне было рыбачить, — сказал он.

Сашка глаз не сводил с репы и при этом безжалостно теребил собственное ухо.

— У вас всем такие майки выдавали? — глотая слюни, спросил он.

— Какая ж это майка? — набитым ртом ухмыльнулся Виталик.

Сашке очень хотелось попробовать репы, но Виталик почему-то не догадывался.

— Это же тельняшка! У нас морской клуб был.

— А ты — командиром?

Сашка уставился на недоеденную репу. Ананасы, апельсины бабушка покупает. Про яблоки и говорить нечего. А вот репку… Этот фрукт никогда пробовать не доводилось.

— Чудной ты, — заметил Виталик. — Во-первых, у моряков не командиры, а капитаны. Хочешь репы?

И совершенно неожиданно протянул Сашке свой огрызок. Стыдно было брать огрызок, но очень уж хотелось узнать, какая она на вкус.

— А во-вторых, — как ни в чём не бывало продолжал Виталик, — только настоящий моряк имеет право быть капитаном клуба. Ты чего это?

Сашка разинул рот и стоял, вытянув вперёд шею.

— Давай сюда репу, — строго потребовал Виталик, — привык, понимаешь, к апельсинчикам!..

Сашка отвернулся и хотел уже выплюнуть, но, подумав немного, сделал усилие и проглотил горьковатую репу. Как Виталик ест такую гадость?

— А дяденька Лысый, скажем, мог бы стать капитаном вашего морского клуба? — поинтересовался Сашка, не переставая удивляться, как аппетитно ест Виталик.

— Ещё бы! — И Виталик отправил в рот самый вкусный кусочек.

— А ты как думаешь, — опять заговорил Сашка, — Федченко тогда насовсем ушёл или его всё же поймали?

Виталик задумался. Потом мельком глянул на Сашку:

— Лысый сказал: «Не уйдёт». Сказал? Ну и всё. Будь уверен.

— А ты как думаешь, его арестуют?

Виталик молча поглядел по сторонам. Крякнул.

— Разберутся, — как припечатал он.

— Конечно, разберутся, — поспешно согласился Сашка и, помолчав немного, ещё спросил: — А у вас в лагере кто капитаном был?

— Да тоже один с Балтфлота. Он раньше на пограничном катере служил. А после на сейнере…

Сашка думал: «Спросить, что такое сейнер, или не спрашивать?»

Виталик с досадой посмотрел на друга:

— Не веришь?

А Сашка взвешивал: спросить или не стоит? Тем временем Виталик поднялся с дырявого бачка, отряхнулся:

— Пока… — и вразвалочку побрёл в сторону дома.

— Эй! — крикнул Сашка вдогонку. — Что такое сейнер?

Виталик остановился:

— А ещё рыбак!

«Лучше уж было не спрашивать, — решил Сашка. — Ладно. Про сейнер вечером у папы можно спросить».

— Объявление видел?

— Видел, — не оглядываясь, сказал Виталик.

— Что делать будем?

Ответа не последовало.

А Сашка уже знал, что делать. Он весело зашлёпал по дорожке. По пути заглянул в беседку. Здесь распоряжалась Алёна — дошкольный ребёнок. Возле неё были две маленькие девочки с розовыми бантиками в беленьких косичках. Алёна стояла на цыпочках и руководила:

— В первую позицию встали!

Девочки выпрямились, но, заметив Сашку, засмущались.

— Уходи, — серьёзно сказала ему Алёна, — у нас репетиция.

— А я не мешаю.

Но Алёна так посмотрела, что Сашке пришлось мирно отступить. Он побрёл дальше. Из подвального окошка вынырнул кот Зебка. Встряхнулся, потянулся и направился в булочную. Оглядев издали кота Зебку, Сашка осуждающе подумал про него: «Привык бродяжничать… Пора бы отвыкать!»

Он видел, как Зебка стал у булочной, дожидаясь вежливого покупателя, который придержит двери и пропустит его в лавку. Зебка тёрся о косяк, просительно улыбаясь.

«Вот голодный!» — подумал Сашка.

Наконец дверь открылась. Зебка поспешно поблагодарил, обвив хвостом ногу открывшего двери, и нырнул в темноту.

Ах этот Зебка! Ведь умница. Всё понимает. Разговаривает, правда, по-своему… По-другому пока не выучился. Да. А кто с ним занимается? Никто.

 

Новый дом на Старой улице

Сашка жил на этой улице и раньше, когда она была совсем не такой. Жил и не думал, что старенький домик, в котором он родился, в котором состарилась бабушка, что этот домик развалится на куски только от одного прикосновения бульдозера.

А перед домиком шло строительство. Место, где шло строительство, обнесли забором. А когда строители убрали забор и вывезли мусор — сверкающий белизной открылся новый девятиэтажный дом. Раньше из окошка своего старенького домика Сашка следил за работой крана и видел укладку каждого нового этажа. И потому он заранее знал, что за забором всё почти уже готово. И всё-таки, когда убрали забор, дом произвёл на Сашку неожиданное, новое впечатление. Понизу всю стену обрамляла светло-коричневая глазурованная плитка, которую Сашка прежде не мог видеть. Это было очень красиво… И то, что двери подъездов раскрывались более широкой своей частью, в то время как узкая часть не открывалась, была застеклена и в ней отражалась почти вся улица, — тоже красиво. В доме оказалось пять подъездов, и над каждым подъездом — небольшая крыша-козырёк. «Это чтобы в дождь можно было постоять на крылечке, если, к примеру, нужно немного кое о чём поговорить». Так думал Сашка.

Как только строители уехали, с разных концов города к новому дому стали подъезжать машины и постепенно привезли:

   тётю Зою Бойкову,

      Тольского,

         Алёну — дошкольного ребёнка.

   Подъехал дядя Юра на своём «Москвиче».

Хотя прежде никто из них не видел друг друга, разговаривали они словно старые друзья, называли новых знакомых по имени, при этом улыбались и весело помогали всем подряд переносить вещи в свой новый дом.

Сашка стоял в сторонке и тоже улыбался.

— Тебя как зовут? — спросил его дядя Юра.

Сашка очень обрадовался. Ему давно уже хотелось сказать всем, что он — Сашка. И что он родился здесь, на этой улице. Но другие тоже могут здесь жить, где бы они ни родились.

А сказать Сашка ничего не успел, потому что в это время приехала новая машина. Поверх вещей, гораздо выше кабины, сидел мальчишка и визгливо покрикивал. Хотя никто не мог разобрать слов, ясно было, что мальчишка очень распорядительный. Когда машина остановилась, он быстро спрыгнул и деловито подал Сашке руку.

— Виталик! — сказал он солидно, прокашлявшись.

— Я так и знал! — неожиданно вырвалось у Сашки.

Ему не понадобилось разъяснять Виталику, что именно он знал. Потому что и так было понятно. Виталик тоже, наверное, знал, что в таком замечательном доме у него непременно появится новый товарищ. И потому оба весело засмеялись.

Вот так они познакомились. Первым делом Сашке, конечно, хотелось рассказать про троллейбусы, которые на ночь выстраиваются друг за дружкой на их улице и, опустив свои железные трости, тихо отдыхают. А утром, гораздо раньше, чем выйдет на улицу самый первый человек, троллейбусы вскинут трости и, придерживаясь за провода, ощупью в темноте отправятся в свою дорогу.

Ему бы хотелось рассказать Виталику, что раньше на их улице стояли одни только деревянные домики и сараи. Что домикам было лет по сто, а сараям, наверное, по двести. Что старый Сашкин дом на берегу зелёной комариной лужи совсем уже покосился. А на чердаке среди пауков и мышей жил косматый домовой. Правда, Сашка его ни разу не видел. Люди говорили… Хотя, возможно, этот домовой жил там ещё до революции, когда было старое время…

Но обо всём этом Сашка молчал, потому что Виталик с первого же раза предупредил:

— Не люблю сказок и вранья. Я уже не маленький.

Пожалуй, и про булочную Виталик скажет: «Сказки!» И потому Сашка про булочную тоже не рассказывал, хотя эта булочная была напротив, через дорогу, и часто снилась ему и в старом, и в новом доме. Теперь уже булочную заново оштукатурили. И главное доказательство, что всё это не враньё, теперь пропало. Раньше, до ремонта, над входом сохранялись остатки старинной надписи:

БУЛОЧНАЯ ГРАЖДАНКИ КУРН… (Фамилия частично стёрлась, смылась дождями, сохранилось только начало.)

Дальше шёл перечень товаров, которыми торговала гражданка КУРН… Это были:

ХЛЕБЫ ПШЕНИЧНЫЯ, САЙКИ,

ВИТУШКИ, КОРОВАИ, КРЕНДЕЛИ.

Ниже — три совсем стёртых названия. Под ними только два окончания: КИ… да КИ… А в конце:

ПРЯНИКИ МЕДОВЫЯ, ФИГУРНЫЯ, ПЕЧАТНЫЯ.

Сон про булочную Сашка знал наизусть. И каждый раз в этом сне Сашка видел своего дедушку таким же мальчиком, как он сам. Дедушка носил ботинки с кнопками, какие можно увидеть только на фотографиях из бабушкиного альбома. Понизу на этих фотографиях — вьющаяся роспись: «Фотоателье господина Щербины», или «господина Лободы», или же ещё какого-нибудь другого господина.

Сон всегда начинался с того, что дедушка в ботинках с кнопками открывает дверь булочной и, конечно, громко говорит: «Здравствуйте!»

Сашка тоже, заходя в булочную, иногда говорит: «Здравствуйте!» Но ему почему-то не всегда отвечают. То ли он недостаточно громко здоровается, то ли булочнице отвечать некогда… Кто знает? А может, эта булочница просто плохо слышит?..

Но та, дедушкина, во сне всегда отвечает ласково и весело. Взмахнув руками в длинных перчатках, она говорит:

«Здравствуйте, товарищ Знаменок! Вы, конечно, опять прибыли за крендельками и пряничками-коняжками!»

Дедушка скромно улыбается и протягивает булочнице старинную копейку с «орлом» или «решкой». Двумя пальчиками булочница придерживает длинную юбку. А другой рукой выкладывает перед дедушкой обливные пряники — коричневые и розовые с белыми сладкими разводами по краям.

Во сне Сашка каждый раз старается вспомнить, где же он прежде видел эту булочницу. И только под конец, когда сон почти проходит, он вспоминает, что это та самая белая булочница, которая сидит на второй полке в бабушкином буфете между графином с отколотым горлышком и красным фарфоровым крабом.

«Товарищ Знаменок, — говорит она дедушке, — таких пряников, как у нас, никто другой делать не умеет. Секрета не знают…»

И её фарфоровый смех сливается со звоном будильника.

Сашка потягивается, медленно подымается, опускает ноги в тапочки и слышит уже из другой комнаты:

На зарядку, на зарядку, на зарядку, на зарядку — становись!

* * *

— Товарищ Знаменок!

Уже не во сне, а за окошком раздаётся певучий голос. Балконная дверь с дребезжанием отворяется, и Сашка слышит, как папа чуть не падает, споткнувшись о разъехавшиеся по балкону удочки.

— Вечно эти удочки не на месте! — недовольно ворчит папа, но тут же голос его меняется. — Я к вашим услугам, — отвечает он вниз.

— Товарищ Знаменок! — повторяет голос.

Сашка отодвигает занавеску и высовывает голову в окошко. Интересно, кто там? Да это же тётя Зоя — новый ДОМКОМ.

— В шесть часов вечера, товарищ Знаменок, сегодня в ЖЭКе собрание, — сообщает тётя Зоя. — Вас просят обязательно прийти. Вопрос очень ответственный…

Папа сердито кряхтит и повторяет:

— Ответственный, видите ли, вопрос…

Но тётя Зоя не может услышать этих слов.

— Ответственный, говорите? — хорошим громким голосом спрашивает папа. — Какой же это вопрос?

— Организация до́суга детей в летнее время.

«До́суга, до́суга»!.. — тихонько дразнит папа. — Никакого нет житья от этих общественников!»

— Сегодня я предельно занят! — Папа прикладывает руку к сердцу и печально наклоняет голову набок.

— Жалко! — горюет тётя Зоя.

— А впрочем, — вдруг решает папа, — я всё-таки постараюсь…

И, воспитанно поклонившись тёте Зое, он сердито затворяет звенящую стёклами дверь.

— Чем ты так недоволен? — слышится из кухни голос бабушки.

— Скажи, пожалуйста, — сердито бросает папа, — почему я должен заниматься организацией досуга детей? Что я, пенсионер или женсовет?

Бабушка входит в комнату. Глаза её становятся совсем круглыми.

— Не смотри на меня такими глазами! — ещё больше раздражается папа. — Да! Я против! Родители не должны перекладывать свои кровные обязанности на плечи общественности! Каждый должен сам немного думать о своём ребёнке. Каждая семья обязана… — Папа переходит на крик.

— Не шуми. Успокойся.

И бабушка всем видом своим показывает, как она смущена папиной горячностью и что сейчас она вынуждена будет достать из аптечки валерьяновые капли.

— Нечего меня успокаивать! — продолжает горячиться папа. — Нечего! Я не женщина!

Он не любит, когда бабушка достаёт валерьянку.

— Костя! Стыдно! Возьми себя в руки. Сашенька смотрит, — вполголоса просит бабушка, указывая глазами на Сашку.

Только сейчас пана видит стоящего рядом Сашку в пижаме, растрёпанного и сонного.

— Марш умываться! — резко приказывает он.

Надув губы, Сашка отправляется в ванную.

— Ну почему?.. — слышен срывающийся папин голос. — Почему я о своём сыне умею думать сам? Что я, всему миру обязан? Или я меньше других работаю?

— Костя! Мне стыдно за тебя! — сурово произносит бабушка.

И Сашка отчётливо представляет себе, как полный бабушкин подбородок обиженно вздрагивает.

Возможно, что папа от бабушкиного вида и бабушкиного тона внезапно успокаивается.

После он непременно поцелует бабушке руку, вымоет свою тарелку, спросит, чем помочь и что принести из магазина, мирно потормошит Сашку за вихры и, неслышно коснувшись губами его крутого затылка, весело насвистывая, помчится на работу.

А вечером опять будет сердиться… На карьериста Бурляева, который окружил себя подхалимами. Они ему только поддакивают, а он себе делает карьеру… Ещё на то, что активированные угли маринуют, а государство совершенно напрасно тратит и тратит валюту! Будет сердиться на бестолковых технологов, которые ничего не смыслят в технологическом режиме и производственном процессе… И ещё, и ещё…

Но зато в субботу, а ещё лучше — в воскресенье папа совсем другой человек. В эти дни он забывает свои маринованные угли, забывает карьериста Бурляева со всеми его подхалимами и по новому рецепту готовит какой-то совсем необыкновенный кофе.

А после обеда, устроившись в гостиной, они с Сашкой поведут долгий, чисто мужской разговор.

Тут пойдут рассказы про дедушку, про его молодые годы, про войну с фашистами, такую чёрную и немного коричневую, какой она была на Сашкиных рисунках.

Хотя, говорят, сорок первый год был очень снежный, но война всё равно чёрная… и немного коричневая с фиолетово-красным небом… Иначе её не нарисуешь.

— Вероятно, в ЖЭКе эта канитель затянется! — кричит папа, сбегая по лестнице через три ступеньки. — Так что раньше девяти меня не ждите!

— Хороню, хорошо! — мирно кивает бабушка. — Ну что ты с ним поделаешь? — бормочет она, затворяя двери. — Ну весь в отца! Как ни бунтует, а всё равно выполнит…

 

Если очень захотеть…

Тот день был с самого начала каким-то особенным. Утром накинулся дождь. Но неожиданно сквозь тучи пробилось солнце, и всё вокруг засияло. Лужицы немедленно испарились. Умытые берёзки встряхнули зелёными гривками, и люди на работу побежали не в плащах и дождевых ботинках, а в легкой нарядной одежде.

Сашка тоже надел голубую рубашку, которую бабушка подарила «к синим глазам», и вышел во двор.

«Наверное, Виталик спит ещё», — подумал он.

— Пррравильно! Прравильно!! — раздался сверху гортанный возглас.

Сашка оглядел все этажи, но ничего не увидел.

Постояв немного, хотел было уйти, но в это время опять услышал:

— Прравильно!

Сашка посмотрел наверх и на балконе четвёртого этажа увидел большую клетку с белым попугаем. Интересно, подумал Сашка, чей же это балкон? Наклонив голову, попугай одним глазом уставился вниз и молчал. Сашке очень хотелось дождаться, когда он ещё что-нибудь скажет. Но попугай молчал. Потом балконная дверь отворилась, и Сашка увидел соседа Тольского в пижаме. Тольский взял клетку за колечка, вделанное в куполок, и унёс её в комнату.

Сашка постоял немного, протёр глаза, ещё раз оглянулся на четвёртый этаж и решил, что говорящий попугай ему, конечно, приснился. Сашка очень часто видит сны. Иногда во сне он даже парит под потолком своей комнаты и после такого сна весь день чувствует себя настоящим космонавтом, испытавшим состояние невесомости.

Иногда Сашке снится мама. Сашка не помнит свою маму. Мама умерла, когда Сашка только успел родиться. Но во сне он всегда знает, что это — мама. Сели даже не видит её лица. Тогда Сашка долго не хочет просыпаться. Не хочет открывать глаза. Конечно! Каждому же хочется побыть со своей мамой, хотя бы это даже было во сне…

Вот и сейчас… Может быть, и это сон? Всё, что он видит… снится? Может, он в это время не стоит во дворе, а лежит в кровати? И всё это: утренняя свежесть, деревья, остатки луж, Тольский со своим попугаем, который умеет разговаривать, — не что иное, как сон?.. А если очень захотеть — сон можно сменить? Точно другую программу в телевизоре… Сто́ит только свернуть по переулку, обойти старинную булочную и войти в скверик. Правда, чтобы попасть туда, нужно перейти дорогу. И хотя бы даже дело происходило во сне, правила уличного движения нарушать не стоит. Это всегда опасно.

Сквер сейчас кажется пустым. Но стоит только захотеть — можно увидеть, что земля ещё дрожит от промчавшихся здесь боевых коней.

Значит, дедушка со своим эскадроном только что пронёсся по главной аллее и теперь прячется в подворотне у выхода на Баррикадную. Сашка притаится и будет ждать. Сюда должны приехать царские генералы. И как только последний генерал скроется в доме за дубовой дверью, Сашка выскочит из укрытия. И если очень захотеть, можно даже услышать, как дедушка тогда крикнет: «Уррра!»

Это он увидел Сашку — вестового.

Можно услышать, как дедушкины товарищи все вместе скажут:

«Хватит царю сидеть на троне! Вперёд!»

Сашка много раз видел царей. И в книжках, и в кино. В сказках они бывают разные. Дедушкин царь был злой. Наденет, бывало, свою белую шубу с чёрными хвостиками, усядется в золотое кресло, что на лестнице под самым потолком царского дворца, ногу на ногу закинет, золотую трубку закурит и только злобно посмеивается. То велит кого-нибудь казнить, то в тюрьму кого засадит.

«Хватит!» — закричали ему наконец дедушкины товарищи.

И это вышло довольно громко.

«Хватит!» — ещё закричали они.

И это вышло громче прежнего. У Сашкиного дедушки всегда было много хороших товарищей. И голоса у всех — как на подбор.

«Долой царя и пусть наступит НОВОЕ ВРЕМЯ!» — крикнули они.

И все вместе дружно сбросили царя.

И тут, если очень захотеть, можно ещё увидеть, как царь в белой шубе с чёрными хвостиками кубарем катится по ступеням. А вслед за царём с грохотом падает его золотое кресло…

— Эй! Знаменок! Ты что тут делаешь?

Это Виталик.

— Я тебя уже целый час разыскиваю.

— Стой, — кричит ему Сашка, — сейчас стрельба начнётся!

— Какая стрельба? — останавливается Виталик. Он смотрит на Сашку.

— «Какая, какая»! — отводит глаза Сашка. — Обыкновенная стрельба…

Скривив губы, Виталик качает головой:

— Опять врёшь?

Сашка отворачивается.

— Привык, понимаешь, к бабушкиным сказкам.

— Ничего не привык, — глядя в сторону, бормочет Сашка и вдруг начинает заливисто смеяться.

— Ты чего? — не понимает Виталик.

— Просто кое-что приснилось… Понял?

— Ночью?

— Да нет. Сейчас. Один ужасно злой дядька, — сквозь смех выговаривает Сашка, — прямо кубарем вместе со своим… специальным стулом покатился с лестницы.

— Ну и что в этом смешного?

Но Сашка не может успокоиться:

— Шуба у него очень смешная!

— Какая же может быть смешная шуба?

— Ну, такая, — заливается Сашка, — жутко смешная! Вся белая и с чёрными хвостиками.

Но Виталику это не кажется смешным. Сашка смотрит на него и только теперь замечает, что губы Виталика мелко дрожат, что глаза его испуганно поблёскивают. И весь он какой-то не такой.

— Тебе тут сны, понимаешь, снятся. А там Зебу суродовали.

— Что? — Сашка разом перестал смеяться. — Что случилось с Зебкой?

Виталик не отвечает.

Сашка уже теребит друга за плечо:

— Что? Что с ним? Он жив?

— Пропал теперь наш Зеба… Всё Тольский…

— Тольский? — И Сашка уже бежит на помощь Зебке.

— Да погоди! — хватает его Виталик за руку.

— Некогда! — вырывается Сашка.

— Да погоди ты… Его бы к доктору кошачьему… — Это Виталик предлагает уже на ходу.

— Где? Где он?

Оба стремительно несутся на помощь раненому Зебе.

Сашка вообще такой… Он всегда кого-нибудь лечит. То птицу лечил, сизого голубя с подбитым крылом. То деревцам ранки глиной замазывал. Они с Виталиком любят всё живое… А Виталик уже точно решил: когда вырастет и станет моряком, уплывёт он тогда в дальние страны, а на корабле вместе с ним… возможно… Нет! Обязательно, обязательно будет плавать его любимый пёс! А может, даже и обезьяна. Совсем небольшая. Может быть, очень небольшая обезьянка… Ну, такая маленькая, что он сумеет посадить её в карман или спрятать под рубашку… Виталик и теперь рад бы, да с матерью не договоришься. Матери разве докажешь?.. Грязь, говорит, от этого только да запах… Подумаешь! Запах!.. Велика важность — запах… Вот отец — тот давно бы принёс Виталику кого-нибудь. Да с матерью ему ругаться неохота.

«Как ни говори, хозяйка она наша. А раз так — обязаны подчиняться». Вот как думает отец.

— Ты где оставил Зебу? — на ходу спрашивает Сашка. — Кто сказал, что это Тольский?..

— Алёна Гунькина. Она видела, как Зеба кубарем катился прямо из его квартиры… весь мокрый. Он прямо кипятком его… взял да и окатил… Понял?

Успевает Алёна! Всё она видит, всё она знает!

Мокрый Зебка сидел на пороге и зализывал свою спинку. Бедный Зебка! Смотреть на него было жалко. Да и вообще этот Зебка несчастливый!

Когда в новом доме появились жильцы, они навезли с собой котов-новосёлов. Специально на счастье. И Зебку привезли на счастье. А после выгнали. И оказался он ничейный. Хозяев своих он запомнить не успел. И ему теперь было всё равно, кто впустит на кухню, кто даст попить-поесть… Без разбору входил он в любую квартиру. Да только не все пускали. А он — пожалуйста!..

Может, он и в этот раз по простоте забрёл к Тольскому, а Тольский…

«Прравильно!!!» — вспомнил Сашка гортанный крик попугая.

— Карьерист! — с досадой выговорил он, поворачивая голову в сторону балкона. — И подхалимами себя окружает!

Виталик тоже оглядывается на балкон Тольского.

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю. — Сашка сердито машет рукой. — У моего папы на работе тоже такой есть… Любит, чтобы ему поддакивали…

Крякнув, Виталик устраивается на дырявом цинковом бачке.

— Что делать будем?

Сашка топчется возле Зебки.

— Вот что, — наконец соображает он. — Я выпрошу у бабушки мази. Будем его лечить.

— Давай! Жми!

И Виталик вздохнул с некоторым облегчением.

— Я буду ждать тебя здесь, — бросает он Сашке вдогонку.

Сидя на цинковом бачке, Виталик смотрит на Зебку. Он почему-то вспоминает, что отец ещё в прошлом году обещал свозить его к тёплому южному морю. И свозил бы, наверное, да мать пожелала в Прибалтику. Спор между ними продолжался всю зиму и прекратился только тогда, когда Виталик сказал: «Хватит спорить. Еду в пионерлагерь».

А как бы хотелось на море!.. На северное или на южное — не всё ли равно?.. Лишь бы море…

— А я видела твоего Сашку Знаменка!.. — Это перед Виталиком откуда-то появилась Алёна Гунькина.

— Ну и что, что видела?..

— А я знаю, куда он пошёл…

Виталик исподлобья молча разглядывает Алёну, её вздёрнутый веснушчатый нос и слегка приоткрытый рот без передних зубов.

— Сказать? — не отходит Алёна.

Она щёлкает языком и скачет перед Виталиком на одной ножке.

Виталик молчит.

— Он пошёл обедать, вот куда… — настойчиво сообщает Алёна.

Всё она знает, удивляется Виталик. А всего лишь дошкольный ребёнок!

 

Операция «Бин»

Бабушка очень удивилась, что Сашенька сам, без напоминания, ко времени явился обедать.

— Сразу чувствуется, что ты уже второклассник, — удовлетворённо заметила бабушка. — На этот раз я немного запаздываю с обедом. Мусс не остудила. Но пока ты поешь суп и котлету, всё будет готово.

Солнце отражалось на белом кафеле новой кухни, и юркие зайчики метались по стенке, разгоняемые шевелящейся на окне белой занавеской.

Чувствуя себя вполне взрослым, Сашка направился в ванную. Умылся. Поглядел на себя в зеркало и решил, что для полного бабушкиного восторга ему следует причесаться, и тогда она, может быть, не станет допытываться, чем это он был занят во дворе всё утро.

Обед прошёл вполне нормально. Супа в тарелке не осталось даже «для приличия», как любит говорить бабушка.

К Сашке пододвигалась то одна, то другая тарелочка.

— Прекрасная капустка, — приговаривала бабушка, — ты котлету с капусткой… Очень полезно для роста.

Внук покорно брал капусту и кивал головой.

— Подумать только, — радовалась бабушка, — ты уже справился! Прекрасно! А вот это?..

И с этими словами бабушка поставила перед Сашкой блюдечко с горкой душистого малинового лакомства.

— Я же знаю, что это твоё самое любимое блюдо!..

Неожиданно, глядя на мусс, Сашка перестал есть.

— Что такое?..

— Ничего…

И он вяло отодвинул от себя тарелку.

— Что с тобой?

Не говоря ни слова, Сашка выходит из-за стола.

— Может, ты нездоров?

Бабушка прикладывает ладонь к Сашкиной голове.

— Здоров, — отвечает Сашка.

— Ты же так любишь мусс…

— Раньше любил, а теперь не люблю.

И, неожиданно резко отстранив бабушкину руку, Сашка спрашивает:

— Если животное ошпарили, ты не знаешь, как его лечить?

— Ошпарили? — переспрашивает бабушка. — Так это смотря какой степени ожог…

— Такой же степени, как твой мусс…

Тогда бабушка молча убирает блюдце в шкафчик и деликатно спрашивает, если не секрет, о каком животном идёт речь. Это не секрет. Это животное — кот Зебка, Сашка об этом может сказать. Но пусть его уже ни о чём больше не спрашивают, потому что ему нужно спешить. Он и так задержался.

Нет, конечно! Бабушка не станет приставать к нему с расспросами, потому что бабушка — самая деликатная женщина на свете. Так думает папа. И Сашка, пожалуй, тоже так думает. Правда, взамен мусса бабушка, как бы между прочим, предлагает съесть яблоко и, тяжело вздохнув, принимается разбирать свою аптечку, в которой непременно что-нибудь найдётся «от ожога».

Тем временем Сашкин блуждающий взгляд неожиданно задерживается на дедушкином полевом бинокле, который теперь мирно висит на стене. Этот бинокль, думает Сашка, тоже может пригодиться во дворе…

Когда он снимал со стены бинокль, бабушка была занята аптечкой и потому ничего не заметила.

Сашка быстро накинул на шею длинную лямку и, воровато оглядываясь на бабушку, стал прилаживать бинокль то на спину, то на живот. Лямка была слишком длинной, и потому бинокль свисал ниже колен. «Придётся надеть плащ», — решил Сашка.

— Вот. Нашла, — сказала бабушка и с этими словами подошла к окошку, чтобы хорошенько рассмотреть тюбик с мазью. — Лучше этого средства от ожога ничего нету!

Бабушка внимательно разглядывала лекарство и попутно вспоминала давнюю историю, когда Сашенька был совсем маленький и пролил чай себе на ножки.

— Тогда тебя именно такой мазью и вылечили!

И, подыскав подходящую бумажку, бабушка стала выдавливать из тюбика «лучшее средство от ожога».

Тут Сашка как раз и поспешил надеть свой плащик.

— Дома необходимо всегда иметь такое средство, — бормочет бабушка. — Особенно в доме, где растёт мальчик. Мальчики — это страшные непоседы…

Бабушка поглядела на Сашку поверх очков.

— Вот. Возьми. — И она протянула Сашке пакетик с мазью. — Лечи это бедное животное… Батюшки! — неожиданно бабушка всплеснула руками.

Сашка боязливо заозирался.

— Плащик сам догадался надеть!

Бабушка с восхищением оглядела Сашку с ног до головы. От этого осматривания Сашка весь съёжился. Только бы не увидела бинокль…

— Погода начала портиться, — забормотал он, стараясь, чтоб голос его звучал при этом как можно солиднее.

— Вот именно! — охотно согласилась бабушка. — У меня у самой опять плечо заныло. Вот, думаю, не простыл бы в одной рубашечке… А ты уж и сам догадался! Взрослеешь! Ну прямо на глазах!

И бабушкин подбородок торжественно расположился на белом кружевном воротнике.

Сашка держал руку в кармане, подхватив лямку бинокля, чтобы он не волочился по полу. Так что, когда бабушка сняла с полки кепку и со словами: «Рубашечка-то совсем тоненькая…» — напялила поспешно кепку Сашке на затылок, он не смог ей оказать никакого сопротивления.

— Ну!.. — только вырвалось у него.

Упрямо сверкнув глазами, он мотнул вихрастой головой, но кепка почему-то всё равно не свалилась.

* * *

— Вот! Видел? — крикнул Сашка, распахивая на ходу плащ.

— Ух ты!

Глаза Виталика засияли.

— Дай поглядеть.

— Смотри, — отвечает Сашка, а сам лямку повыше подтягивает.

— Я же так нечего не увижу!..

— Погоди, — отвечает Сашка, — дай мне самому немного поглядеть…

И он с осторожностью открывает кожаный футляр.

— Вот это бин! — восхищается Виталик. — Твой отец моряк, что ли?..

— Да это же дедушкин!..

— Дед — моряк? — не успокаивается Виталик.

— Да нет же! Это полевой бинокль, а вовсе не морской…

— Ну да… Скажешь тоже… Для пехоты, что ли?

— Ничего не «скажешь».

Сашка несколько секунд молча смотрит в бинокль.

— Далеко видать… Это для кавалерии. Понял?

И он бережно передаёт бинокль товарищу.

— Вот это бин!..

Восхищению Виталика нет конца. Вначале он с нежностью смотрит на футляр. Затем, вдоволь налюбовавшись футляром, поглаживает чёрную поверхность окуляров, пальцем обводит каждую линзу в отдельности и, наконец, приставляет бинокль к глазам:

— Ух ты!..

Из груди его вырывается вздох восхищения.

Осмотрев все достопримечательности двора, Виталик опять принимается разглядывать бинокль и перекладывать из одной руки в другую.

— Не то что материн…

Он неожиданно нюхает бинокль.

— Порохом пахнет… А материн — духами провонял…

Теперь окуляры следуют уже по верхам: рассматриваются тучки, верхушки антенн. Постепенно спускаются на верхний этаж дома.

— Материн так далеко не берёт, — бормочет Виталька. — Сколько раз просил её: дай! Не даёт. Она, видишь, в лотерею его выиграла. Теперь лежит в шкафу. Говорит, что только для театра. А сама и в театр никогда не ходит.

— Так то же просто театральный! — замечает Сашка. — Театральный бинокль с полевым сравниваешь!

Сашка почти негодует.

— Нет, нет, — поспешно исправляется Виталик, — я не сравниваю! Тут и сравнивать нечего!

— Да-да-да этот же биник, знаешь!..

От волнения Сашка начинает заикаться.

— Д-д-да. Д-дедушка же с ним на войне был! И царя… Понял?

Тут Сашка неожиданно умолкает, вспомнив, что это Виталик относит к сказкам.

Но на этот раз Виталик готов, кажется, послушать и сказку. Раз уж она подкрепляется таким вещественным доказательством, как бинокль.

— А Зебу ты там не видишь? — вдруг спрашивает Сашка.

Виталик обшаривает биноклем все этажи.

— Нету…

— А ты бери пониже…

— Сейчас, — обещает Виталик, а сам всего только с девятого на восьмой переводит.

— Ну? Чего там? — спрашивает Сашка.

— Где?

Виталик не отрывает глаз от бинокля.

— А я почём знаю, где ты сейчас находишься. Ты на кого смотришь?

— На всех…

— А ты давай Зебку ищи. Мазью его намажем.

— Сейчас… — обещает Виталик, а сам с седьмого этажа никак не сведёт.

А на седьмом — дядя Юра. Стоит на своём балконе и курит. И в бинокль всё это видно. Видно, как дядя Юра пускает колечками дым, видно, как усмехается и что-то говорит в сторону двери. И хотя ни слова не слышно, зато видно, как он губами шевелит, как головой кивает.

— Он жене своей что-то интересное рассказывает…

— Кто?

— Дядя Юра, конечно…

— А ты откуда знаешь, что жене?

— Да вижу по лицу…

— Ну-ка дай и я погляжу.

Теперь Сашка оглядел дом и на балконе седьмого этажа увидел маленькую фигуру. Догадаться можно, конечно, что это дядя Юра. Но понять по лицу, что он разговаривает со своей женой, — нет. Даже сказать точно, что это обязательно дядя Юра, тоже нельзя. А вдруг это его брат или товарищ? Лицо-то издали не разглядишь! Что же это Виталик сочиняет? Что это с ним?

Сашка смотрит на друга и вдруг обрадованно заявляет:

— Полезная вещь — бинокль!

— Ещё бы! — отзывается Виталик, снова овладев биноклем. — Можно даже увидеть заранее, когда мать идёт с работы. Она ещё вон где будет, а ты уже видишь: злая она или добрая… Пока дойдёт — все беспорядки в доме убрать можно… если что нечаянно натворишь… На место положить, если взял, чего нельзя трогать…

— Конечно, — соглашается Сашка, — только ты Зебку ищи! А то мы ему спину никак не намажем…

— Намажем… Да этим биноклем кого хочешь найти можно!

— Давай я поищу, что ли… — И Сашка тянется за биноклем.

— Погоди, — просит Виталик, — дай мне ещё немного…

— А мне, думаешь, не хочется?..

— Погоди… Вон он, Зеба… — И Виталик отдаёт бинокль Сашке. — Туда, туда гляди… Он возле склада… Эх, бедняга… Да я бы этого Тольского… знаешь…

— Вот. Бабушка мази для Зебки дала…

Склад находится за булочной. Но пока ребята добегают до булочной, Зебки там уже нету. Обошли булочную. И там Зебки нет. Обошли помойку. Заглянули в щель забора, окружавшего строительный склад. Щели в заборе теперь узкие. Склад недавно пришлось обнести новым забором. Старый забор наполовину сгорел. Пожар здесь был самый настоящий, потому что горел битум… Битум, хотя он и твёрдый как камень, горит сильно, при этом плавится и льётся наподобие смолы. Горит он с чадом и высоко выбрасывает пламя, а по земле растекается расплавленная чёрная лава.

Пожар этот устроили ребятишки. Они раздобыли спички и хотели разжечь маленький костёрик. Взрослые всегда ведь запрещают игру со спичками, и потому ребята спрятались за высоким забором строительного склада. От недавнего дождя мусор был сырой. Зато бумажные мешки, в которых хранился битум, были в несколько слоёв, и какой-нибудь из слоёв непременно должен был загореться. Решили испробовать. Бумажный мешок вспыхнул сразу. С этого и начался пожар.

На складе лежала гора — тонн в пятьдесят — битума. И вся эта гора вспыхнула. Раздался такой сильный треск, словно великаны разломали разом сотни крепких новых досок. Взрослые с верхних этажей дома, услыхав этот оглушительный треск, кинулись к окнам. Потом с напряжением и тревогой стали звать каждый своего.

— Серёжа! Саша! Виталик! Алёна!

Взрослые надрывались в крике. Другие уже стремглав летели на пожар. Кто-то притащил воду в пластмассовом ведёрке.

— Не надо! Не надо воды! Это же нефтебитум!

Кто-то визгливо кричал в телефонную трубку:

— Адрес? Адрес пожара — Новосельская. Да! Новосельская! Что горит? Битум горит! Вот что…

Чёрный султан смрадного дыма заслонил солнце, и теперь уже все телефоны округи были заняты только тем, что требовали:

— Немедленно! Сейчас же! Здесь могут быть жертвы!

— Знаем. Будем. Уберите с пожара детей!

Пожарники отвечали без суеты, да так, словно видели всю картину своими глазами.

Вокруг склада стоял деревянный забор из старых, почерневших от времени досок. Часть забора, у которого лежал битум, уже пылала. Пламя рвалось сквозь его широкие щели. А из-под забора выливался расплавленный битум.

— Уберите детей! Уберите детей! Под ноги льётся расплавленная лава!

Кто-то поднял на руки Алёну Гунькину, буквально взметнув её над собою. Алёнины ноги были в опасности.

— Пустите! — вопила она. — Пустите сейчас же!

Она болтала в воздухе своими дошкольными ногами и не переставала повторять:

— Я должна! Я должна всё увидеть! Пустите меня! Сейчас же!

В это время к дому подкатил дядя Юра на своём «Москвиче». Он остановил машину возле обочины, подбежал к забору и, широко взмахнув рукой, отодвинул толпу на несколько шагов. Затем дядя Юра сильно рванул забор на себя и тут же отскочил в сторону. Горевшая часть забора сразу отделилась и рухнула на землю.

Затем дядя Юра подбежал к другому концу пылавшего забора и вместе с другими взрослыми повалил забор и там. Огонь дальше по забору не пошёл. Конечно, часть его сгорела. Но всё-таки это была… часть! Кое-что удалось спасти. И ребятишки с особым восхищением и даже с некоторой завистью смотрели теперь на дядю Юру.

На пожаре, конечно, очень скоро появилась и тётя Зоя — новый домком.

Довольно грузная тётя Зоя сейчас летала как пушинка. Многочисленные медали, развешанные на её могучей груди, при этом издавали беспорядочный звон. Красивая причёска тёти Зои развалилась. Она энергично схватила за руки взрослых и попросила других тоже взяться за руки. Образовалась прочная цепь, которая теперь настойчиво отодвигала толпу ребятишек, отгоняла их, так и льнувших к самому огню.

Наконец и команда пожарников прибыла.

Сразу десяток пожарных машин с воем сирен ворвались на тихую улицу. Пожарники в металлических касках и брезентовых робах высыпали из машин и тут же потащили брандспойты. Они подключили их к воющим моторам, и лавина жёлтой пены ринулась в самое сердце пожара.

Чёрный дым на глазах стал менять свою окраску. Вначале он превращался в желтовато-оранжевый, а после стал переходить в густую белую пелену пара. Теперь огонь только изредка прорывался то в одном, то в другом месте, и сейчас же широкая струя жёлтой пены бросалась на присмиревшее пламя.

Толпа понемногу начала редеть…

— А почему пожар тогда гасили пеной?

Сашка смотрел на Виталика, прищурив один глаз.

— Новый способ, наверное.

— Вот и не знаешь!

Виталик смотрел на Сашку, ожидая объяснений.

— Новый способ… Конечно, новый. Только водой гасить горящий битум бесполезно. Ни за что не погасить! А эта пена — специальный химический состав. Понял?

Виталик не мигая кивнул головой.

— А ты откуда знаешь?

— Мой папа сказал.

И Сашка опять припал к биноклю.

— Куда всё же мог подеваться наш Зебка?

Он рассматривал в окуляры всю окрестность и подолгу задерживал взгляд возле каждого кустика.

Потом перебрались через забор на склад строительных материалов. Облазили бетонные плиты. Осмотрели торцом стоящие трубы. Прыгали с одного штабеля кирпичей на другой.

— Айда, — вдруг сказал Виталик.

— А я теперь отсюда, пожалуй, не слезу, — испуганно забормотал Сашка.

— Ты погоди. Я к тебе сейчас заберусь. Оттуда Зебку скорее увидим.

И Виталик ловко взобрался наверх.

— Ух ты! Да тут же всё как на ладони!

— А там — не Зебка?

— Точно! Он! Гляди, к Баррикадной направился!..

— Дай поглядеть!

Теперь бинокль у Сашки.

— Нету. Никакого Зебы не вижу.

— Да ты на каланчу направляй и шарь под забором…

— Где под забором? Там детская коляска, а Зебы не вижу…

— Смотри-ка! А вон Тольский гуляет с какой-то тётенькой.

Виталик хватает бинокль из Сашкиных рук.

— Где Тольский?

— Направляй за коляску. Они, наверное, уже коляску прошли. Прыгай, прыгай! — приказывает он Сашке. — Тут не высоко, не бойся.

Прыгая, Сашка зацепился и разорвал штаны и плащ, руки и ноги перепачкал в смоле. У Виталика тоже появилась ссадина на коленке. Поплевав на ладошку, он наклонился, чтоб растереть ушиб, да так и не растёр.

— Ура! — закричал он обрадованно. — Я деньги нашёл!

И Виталик даже забыл про ушибленную ногу, а Сашка — про разорванные штаны.

— Сколько?

Виталик зажал находку в ладони.

— Много! — И он раскрыл ладонь прямо возле Сашкиного носа.

— Ого! — обрадовался Сашка. — Целых пятнадцать копеек!

— На два фруктовых мороженых! Понял? И ещё сдача останется!

Позабыв о Зебке, они тут же бросились покупать мороженое. Но ларёк, где продаётся фруктовое мороженое, оказался закрытым, и, чтобы истратить деньги, ребята вынуждены были отправиться в булочную.

Немолодая булочница уже зевала, хотя не было и семи часов.

— Руками товар не трогать, — сквозь зевоту предупредила она.

— Это булки, а не товар, — огрызнулся Виталик.

— Больно умны стали, — сказала булочница.

Она почти проснулась и даже погрозила пальцем.

— Вам чего приказали купить?

— Никто нам ничего не приказывал, — ответил Сашка.

— Купим батон, — предлагает Виталик.

Сашка вздыхает и мечтательно глядит в потолок.

— Лучше бы уж витушки, или коровай, или пряники печатныя…

— Чего, чего? Какой ещё каравай?

— Вы об чём спорите? Что приказывали, то и покупайте.

Даже не взглянув на булочницу, Виталик сказал:

— Ну ладно…

И взял с полки блестящую калорийную булочку. Он положил монету на чёрное пластмассовое блюдечко, которое стояло перед булочницей, и, обняв Сашку за плечи, повёл его к выходу. Сонная булочница хоть и выложила сдачу, но окликать ребят не стала.

— Смотри, — сказал Виталик, когда они вышли на улицу, — опять Тольский кого-то высматривает… Может, снова на Зебу охотится?..

— Вот он! — закричал Сашка. — И Тольский его увидел! Бежим!

А было как раз то самое время, когда Сашкина бабушка, того и гляди, могла появиться на балконе, чтобы позвать: «Сашенька! Пора ужинать!»

И Сашка словно закусил удила. Некогда было ему раздумывать.

— Вперёд! — крикнул он.

Пожалуй, не так было. То есть не совсем так. Пожалуй, поторопился он, чтобы не колебаться, и потому сказал решительно и твёрдо:

— Вперёд!

А в эту минуту дверь балкона уже медленно отворялась.

Из щёлочки уже выглянул краешек бабушкиного василькового платья.

 

Очень важный вопрос

Было семь часов вечера, и, хотя собрание назначили на шесть, в красном уголке ЖЭКа сидело только четверо: две старенькие пенсионерки, хозяин «Москвича» дядя Юра да Сашкин папа.

Две пенсионерки хором возмущались.

— В другой раз, Зоя Ивановна, — говорила одна из них, поправляя сползший на затылок платочек, — в другой раз всех папаш и всех мамаш под расписочку… заставить… через местком.

— А не придут, — тоненьким скрипучим голоском прибавила вторая, — если не придут, разбирать их, как нарушителей общественного порядка. Или на службу сообщить… или ещё куда следует…

На сцене за столом, убранным красной материей, рядом с новым домкомом тётей Зоей сидела строгая на вид женщина. Из-за серо-фиолетовых волос её можно было принять за старушку, но лицо у этой женщины было свежее, а чёрные глаза и вовсе делали её молодой. Словом, если она и была старушка, то очень уж молодая.

Рядом с молодой старушкой сидел пожилой мужчина в чёрном берете.

— Ничего, товарищи, — сказала тётя Зоя, — ждём уже долго. А все — с работы… Устали, конечно… Нужно начинать.

— Какое это собрание? — вскипел Сашкин папа. — Вовсе это не собрание! Четыре человека…

— Откладывать, товарищ Знаменок, уже больше некуда…

Тут тётя. Зоя встала и новым, официальным голосом сказала:

— Уважаемые товарищи жильцы!

Тётя Зоя обвела всех собравшихся озабоченным взглядом, вздохнула, руки её сами по себе сложились на груди, и весь её официальный вид вдруг пропал.

— Как уж вы меня сами выбрали, так помогайте теперь. Я предупреждала: я на руководящей работе первый раз.

— Надо помогать, надо помогать, — закивали пенсионерки.

— Так вот. Надо что-то делать, товарищи.

И тётя Зоя опять обвела всех пристальным взглядом.

— Они уже один раз нас чуть не спалили. А если сидеть сложа руки и ждать, они обязательно спалют!

— И спалют! — хором повторили пенсионерки. — Точно, что спалют…

— И нас спалют, и себя покалечут, — повторила тётя Зоя, — пожар на складе должо́н быть напоминанием для нас. К тому же средства специальные на ЖЭК отпускаются. Пожалуйста! Мы же имеем возможности, товарищи! Смотря ещё, конечно, кто придёт… Но их же так и так занимать чем-нибудь надо? Надо, товарищи! Воспитывать надо? Надо!..

— Правильно. Совершенно верно, — подтвердил дядя Юра.

— Очень даже необходимо, — отозвалась одна пенсионерка.

— Дело тут очень сурьёзное, — сказала тётя Зоя.

— Именно, что очень сурьёзное, — подхватила вторая. — Тем более, средства отпускаются. Значит, что? Писать объявление. Требуется воспитатель. И всё тут… А то я давеча иду мимо булочной. Гляжу, а наши ребятишки прямо на шоссейке футбол гоняют. Ведь там же и машины, и троллейбусы…

— Вот и я про футбол, — опять вступила первая, — ведь то и дело бегаю по родителям. Ваш, дескать, малый мне стекло высадил. То к одним бегу, то — к другим…

— Дело не в футболе, — сказал дядя Юра, — дело в том, что им играть негде. Постоянно видишь их на дороге… А долго ли до несчастного случая?.. Да и пожар, конечно, устроили…

— Вот это меня и возмущает, — перебил его Сашкин папа. — Мой сын, к примеру, в пожаре не участвовал. А я — пожалуйста, я здесь!

— Ну, не пришли, что теперь делать… Я лично прошла по квартирам. Кое-кому даже повестки оставила…

— Так где же они? Где, скажем, родители поджигателей?

Папа весь кипел.

— Сознательности, конечно, ещё у нас маловато, — сказала тётя Зоя. — А вы не отчаивайтесь, товарищ Знаменок, что ваш не принял участия в пожаре. Ваш парень тоже, скажу я… Чего-ничего надумать может… За ним тоже глаз да глаз!.. — Тётя Зоя с возмущением и даже с негодованием смотрела на Сашкиного папу.

— Я и не отчаиваюсь, — себе под нос с усмешкой буркнул папа. — Только это собрание не правомочно! — громко добавил он.

— Да пускай себе неправомочное, — рукой махнула тётя Зоя, — пускай! Вот мы пригласили товарища художника…

Тётя Зоя неожиданно разулыбалась пожилому мужчине в беретике.

— Вот и товарищ балерина пришла к нам…

Тётя Зоя наклонилась в сторону молоденькой старушки.

— Вот. Люди понимают. Изъявили желание. Пришли.

И она опять улыбнулась, кивая художнику и балерине.

И вдруг опять посуровела:

— Вы думаете, товарищ Знаменок, у них время лишнее?

Тётя Зоя сделала паузу. Она в упор посмотрела на Сашкиного папу. Казалось, сейчас она напустится на него. Но тут же тётя Зоя взяла себя в руки. Небольшое усилие — и она перешла на спокойный тон.

— Нет, товарищ Знаменок, — мирно сказала она, — времени у них, как и у других, совсем нету…

Сашкин папа заёрзал на скамье. Как видно, он хотел что-то сказать, но махнул рукой, успокоился и больше уж не возражал ни слова.

— Времени, конечно, нету… А иной раз зря теряем время… — продолжала тётя Зоя.

— Правильно, — заметил дядя Юра, — зря теряем время. Ребята требуют пристального нашего внимания. Какие могут быть против этого возражения? Нельзя же их предоставлять самим себе.

— А вы пройдите сюда, товарищ Худяков!

Тётя Зоя почти вскочила, уступая место дяде Юре возле стола с красной материей.

— Да ничего, — ответил дядя Юра, — я и отсюда смогу высказать всё, что думаю.

— Нет уж, товарищ Худяков, — просила тётя Зоя, — пожалуйста, просим вас на сцену. Мы все знаем, что у вас своих детей нету. И мы даже не надеялись, что вы придёте… Даже и звать вас не стали… А вы — пожалуйста, пришли! Так что просим…

— Дело не в этом…

И дядя Юра тихонько прокашлялся. Потом он снял с головы беленькую полотняную шапочку и приосанился.

— Я, видите ли, товарищи, хорошо помню себя в детском возрасте. Мы были целиком предоставлены самим себе. У родителей наших действительно не было для нас времени. А мальчишки всегда доставляют массу хлопот. И как бы мы ни были заняты, ничего не может быть важнее. Мы все обязаны найти для них время, увлечь их какими-нибудь интересными делами. Я бы, скажем, мог для них организовать кружок автолюбителей. — Дядя Юра смущённо улыбнулся и вполголоса добавил: — Мне, конечно, за это влетит от жены, но что будет, то и будет…

— Ну и человек же вы! — не выдержала тётя Зоя. — Она приподняла голову, обвела всех присутствующих увлажнённым взглядом, вздохнула и добавила: — Как приятно иметь дело с настоящими людьми!

Дядя Юра улыбался и бормотал:

— Мальчишки, мальчишки… Автолюбительством, конечно, увлечь их можно, можно…

— Э-э-э… позвольте, — заволновался вдруг пожилой художник, — эдак вы, дорогой товарищ, у меня всех мальчишек отберёте… Так дело не пойдёт! Они же буквально все, поголовно все бредят машинами!..

— Видите ли, — усмехнулся дядя Юра Худяков, — тут вам, по-моему, беспокоиться не о чем, так как среди ребят художники тоже обязательно найдутся.

Пожилой художник, поддерживая обеими руками свою тяжёлую голову, исподлобья посмотрел на дядю Юру и опять обратился с вопросом к тёте Зое:

— А будет ли, простите, у нас соответствующее помещение? Вода со сливом… Кран я имею в виду… Обеспечит ли нас ЖЭК?

— Обеспечим, обеспечим, — пообещала тётя Зоя, — вот сразу, как закончим наше собрание, посмотрите, что у нас там имеется.

— А мне, — тихо, но решительно сказала молодая старушка балерина, — мне, пожалуй, вполне подошла бы эта комната.

И она хозяйским взглядом окинула стены и потолок красного уголка.

— Тем более, здесь и пианино есть.

— Вот и хорошо! — сказала тётя Зоя. — Два дня в неделю сможете здесь заниматься. Достаточно будет?

— Вполне, вполне, — закивала балерина.

— А уж какие эти дни будут, мы с вами согласуем. Ладно?

— Да, да, конечно!..

И балерина с готовностью наклонила свою серо-фиолетовую голову набок.

— Вот это я люблю! — восхищённо смотрела на неё тётя Зоя. — Никаких же уговоров не требуется! Все же понимают — вопрос сурьёзный. Вот и разговор по делу… Ну, что вы на это скажете, товарищ Знаменок?

Тётя Зоя своим неожиданным вопросом застала Сашкиного папу врасплох. Он сидел понуро свесив голову и в разговоре никакого участия не принимал. Может, он в это время думал про маринованные угли и карьериста Бурляева? Скорее всего, это было именно так. Потому что, когда тётя Зоя обратилась к нему, он резко вскинул голову, очень растерянно улыбнулся и пробормотал какие-то звуки, которые ровным счётом ничего не могли означать.

Собрание было ещё в полном разгаре, когда в красный уголок прибежала взволнованная Сашкина бабушка…

 

Кто сегодня хвост?

Тольский и его спутница не спеша брели по бульвару и за разговором не заметили, что за ними увязались ребятишки.

Вечерняя улица была совсем безлюдна.

Тольский о чём-то рассказывал. Женщина слушала и при этом едва заметно кивала головой. Внезапно она остановилась, взяла Тольского за руку и сказала:

— Вот.

Они оба стали внимательно разглядывать старый семиэтажный дом, в застеклённом выступе которого медленно ползла вверх светящаяся точка.

— Какое счастье! — со вздохом произнесла женщина. — В этом доме без конца ремонтируют лифт. Какое счастье, что он сейчас работает.

Тольский досмотрел, как точка доползла доверху, а после спустилась вниз.

— А ты — зря, — сказал он, — этот лифт и вниз возит.

— Главное — вверх, — сказала женщина, — вниз как-нибудь и без лифта доберёмся.

И она предложила Тольскому, пока лифт работает, добраться до верхнего этажа.

— Пятый, шестой… — считал Виталик, наблюдая за бегущей по стеклянной стенке лампочке. — Я думаю, — решил он, обращаясь к Сашке, — этот дом нужно вообще осмотреть со всех сторон.

Сашка не возражал.

В гулком, окружённом домами дворике было тихо и темно. Оглядевшись, Виталик заметил:

— Дом как дом… Ничего особенного. И будем здесь ждать, пока они выйдут…

В некоторых окнах уже стали загораться зелёные и розовые люстры.

— Подождём, если недолго… — согласился Сашка, разглядывая разноцветные окна. — Скажем ему: «Это нехорошо, товарищ Тольский, кошек калечить…»

— Скажем, — подхватил Виталик, — «А если бы вас так, товарищ Тольский? Вам бы такое понравилось?»

— «Нет!» — вместо Тольского отвечает Сашка. И потом уже от себя: — «Вам бы это не понравилось!»

— Вот. Так ему и надо. Пускай другие узнают, чем он занимается в свободное от работы время!..

— Правильно, — соглашается Сашка. — А что, если они вовсе не выйдут из этого дома, а останутся здесь ночевать?.. Или выйдут в какую-нибудь другую дверь?.. В таких домах всегда есть чёрные и парадные двери.

— Опять сочиняешь? — недовольно заметил Виталик.

На это Сашка ничего не ответил. Помолчав немного, он вдруг робко предложил Виталику:

— Пойдём домой… А?

Виталик молча смотрит на Сашку.

Сашка часто моргает, глядя на Виталика.

— Завтра всё ему скажем… Он будет идти с работы, — оживлённо обещает Сашка, — а мы его специально встретим и всё ему скажем…

— Да ты что? — перебивает Виталик.

— Ничего… Меня уже бабушка, наверное, ищет…

И Сашка озабоченно вздохнул.

— А меня, думаешь, не ищут? А меня…

Виталик хотел, наверное, сказать что-то очень убедительное. И сказал бы, конечно, если бы успел. И Сашка, конечно, возразил бы ему, но в это время из окон первого этажа грянула весёлая музыка.

Вначале эта музыка словно оглушила мальчишек, но тут же она стихла, и кто-то за окном громко, отчётливо произнёс:

— Начали! И-и-и… р-р-р-ррраз!!!

И опять загремела музыка.

— Отставить! Отставить! — вдруг голос резко перебил музыку. — Сколько у нас свиней? Раз, два, три…

— Виталь, он сказал: «Сколько свиней?»

— А ты слушай и помалкивай…

Музыка вновь заиграла, но тут опять раздалось нетерпеливое постукивание.

— Товарищи свиньи! Товарищи свиньи! Начнём дружнее.

Снова зазвучала музыка. Сашка и Виталик увидели «товарищей свиней». Они толкались над ширмой, обнимались и даже весело переговаривались между собой.

— А где у нас мелкий рогатый скот? — опять послышалось за окном. — Ну же! Не мешкайте, бараны!

В это время зазвучала очень смешная музыка, и над ширмой появились бараны. Что же это были за бараны! А музыка! Да под такую музыку не то что бараны — любой запляшет. Хлопать в ладоши, лупить башмаками об пол, бодаться, лягаться и кукарекать — вот что хочется под такую музыку!

— Да тихо же, ты! — цыкнул Виталик на Сашку. — Прогонят сейчас, и только…

— А теперь — жираф! — приказал голос. — Да, да, жираф… За жирафом — верблюд… Товарищ верблюд! Ваш выход! Где вы?

Послышалась новая музыка. От этой музыки словно запахло пустыней. Голос был где-то совсем рядом. А музыка то играла, то неожиданно обрывалась. Звери вздыхали, кряхтели, болтали между собой, переминаясь с ноги на ногу, почёсывались, и всё время голос распоряжался.

— Хищники! Теперь — хищники! — кричал он.

В дальнем углу появились хищники.

— Хищники! Пожалуйста, дрожите! Вам, хищникам, страшно. Понимаете?

Хищники всё понимали.

— Не так. Помельче. Помельче дрожите. Мельче, мельче! Вот так. Сейчас хорошо. Одна свинья вырывается прямо на тигров. Вперёд! Вот так! Теперь все остальные свиньи. Правильно! Визг! Визжите! Да визжите же вы, пожалуйста!..

Раздалось недружное визжание.

— Нет! Нет! Отставить! Всё начнём сначала!

Звери завизжали вновь.

— Даже очень здорово! — восхитился Сашка.

— Самый настоящий театр, — согласился Виталик.

— Смотри! Смотри! Слон выходит!

В это время опять раздался нетерпеливый стук по столу.

— Музыка! Музыка! Где слоновая музыка? — потребовал знакомый ребятам голос.

На этот раз заиграла такая музыка, что от неё загудел весь двор. Бог ты мой! Что же это был за слон! Он размахивал хвостом и хоботом, выбрасывал свои слоновые ноги в разные стороны, при этом смешно кивал головой и даже иногда улыбался. Потом он замер на месте, и во дворе сделалось тихо. Совсем короткий миг тишины, и всё опять началось заново.

— Хищники! Хищники! Вам очень страшно!

— Ты знаешь, — Сашка дёрнул Виталика за рукав, — пожалуй, в настоящем театре так не сумеют…

— Ещё бы! — подтвердил Виталик.

Вдруг слон перестал улыбаться. Хищники перестали дрожать от страха, и в гробовой тишине прозвучало:

— А кто сегодня ХВОСТ?

Ответа не последовало.

— Лев! Я тебя спрашиваю! Кто сегодня у тебя ХВОСТ?

И опять ни звука в ответ.

— Долго я буду спрашивать, кто сегодня львиный хвост?

Тут тишину нарушил тоненький голосок:

— Хвост сегодня не пришёл.

— То есть как это хвост не пришёл! — продолжал сердиться голос. — Почему не пришёл?

— Он собирает вещи. Завтра едет в пионерлагерь.

— Так что же? Неужели нет второго хвоста?

— Второй хвост сегодня объелся. У него болит живот.

— Пусть Медведев его заменит! — требовал голос.

Бесхвостый лев неожиданно захихикал.

— Медведев сегодня — задние ноги у слона.

Виталик и Сашка при виде хихикающего бесхвостого льва, а также от того, что Медведев — задние ноги у слона, не могли удержаться от смеха.

— Это Катька, — вдруг сказал кто-то сзади.

— Где? — спросили ребята.

— Лев. Вечно как придурок хихикает. Только Антона Антоновича огорчает. Он всё ей прощает. Говорит, что у неё талант. Но я, кажется, сегодня ей врежу…

— За что?

Ребята оглянулись. Рядом стоял незнакомый мальчик.

— Пусть не смеётся во время репетиции.

— А ты её знаешь?

— Кого? Катьку? — Мальчик удивлённо посмотрел на ребят. — Так она же моя сестра.

И, не дожидаясь новых вопросов, мальчик продолжал:

— Кто ж её не знает! Наша Катька — самая лучшая артистка «КРАСНОЙ ЗВЁЗДОЧКИ»…

— Какой это «КРАСНОЙ ЗВЁЗДОЧКИ»? — спросил Сашка.

— Что за «КРАСНАЯ ЗВЁЗДОЧКА»? — повторил вопрос Виталик.

— Да вы что? «КРАСНОЙ ЗВЁЗДОЧКИ» не знаете? Это же наш клуб при ЖЭКе, — сказал мальчик. — Антон Антонович — общественный директор этого клуба. Понятно? Да наш клуб все знают! Может, вы из Свиблова? Из Свиблова у нас пока ещё никого нету…

— А ты тоже умеешь кукол водить?

— А что тут особенного? Могу, конечно… Только я не хочу. Я в кружке радио. Я радио люблю.

— А разве у вас там, кроме кукол, и другими делами занимаются?

За окном опять играла музыка, и, хотя ребятам очень хотелось посмотреть, мальчишку тоже интересно было послушать.

— Да вы, видать, наше объявление не читали, — сказал он и потащил ребят к парадной двери, над которой светился матовым светом плафон. — Вот. Читайте.

На двери было приколото большое объявление, разрисованное красками.

— «Дорогие ребята! — прочитал Виталик громко. — Наш клуб «КРАСНАЯ ЗВЁЗДОЧКА» приглашает вас принять участие в работе кружков. В «КРАСНОЙ ЗВЁЗДОЧКЕ» вы обязательно найдёте для себя увлекательное занятие, потому что у нас есть…»

И дальше перечислялись все кружки «КРАСНОЙ ЗВЁЗДОЧКИ».

Здесь был и электротехнический кружок, и авиаракетный, и кружок юных натуралистов, фото и кино, столярный, судомодельный и ещё многие другие…

— Да мы же из другого ЖЭКа, — сказал Виталик, — нас сюда, наверное, не запишут!..

— Да ты что!

Мальчик посмотрел на ребят так, словно они с луны свалились.

— Да если вы хотите знать, наш Антон Антонович сказал: всех подряд, откуда бы ни пришли. Принимать будем, сказал, независимо от места жительства, лишь бы ребята были деловые. Да к нам же из Медведкова даже приезжают!

— А у вас там про старое время какой-нибудь кружок есть? — спросил Сашка.

— Про старое время?

Мальчик задумался.

— Так это тебе нужно в краеведческий…

— А про моря? — спросил Виталик.

Мальчик повернулся к объявлению и пробежал его наскоро.

— Вот! — И он ткнул пальцем в самую серёдку. — Вот это, пожалуй, тебе подойдёт. Судомодельный.

— Серёжа! — вдруг со второго этажа позвала женщина.

— Иду! — ответил мальчик.

— Послушай!.. — Виталик взял мальчика за руку.

— Серёжа! — опять позвала женщина.

Виталик держал его за руку и хотел ещё что-то спросить, но мальчик сказал:

— Мне некогда. Слышишь, мама зовёт…

— Меня тоже, наверное, бабушка зовёт, — забеспокоился Сашка.

Виталик даже не взглянул на Сашку. Он никак не мог отпустить Серёжу.

— Приходите в другой раз!

Серёжа показал на окно второго этажа.

— Сейчас не могу. Нужно бежать. Приходите в другой раз…

Репетиция кукольного театра тоже закончилась.

Было уже поздно.

— Что делать будем? — грустно спросил Сашка.

— Запишемся в «КРАСНУЮ ЗВЕЗДОЧКУ»! — весело ответил Виталик.

 

Тревога

А в новом доме, что напротив булочной, был страшный переполох. Во всех окнах горел свет.

   Новый домком тётя Зоя,

      дядя Юра,

         папа и бабушка Сашкины,

            мать и отец Виталика и даже

               ошпаренный кот Зебка — все волновались…

Никто не ложился спать. Время от времени кто-нибудь с верхних этажей громко спрашивал:

— Эй, там внизу! Что нового?

За всех отвечала тётя Зоя:

— Ведутся розыски, товарищи!

Действительно, розыски вели все: и родные, и чужие, и знакомые, и незнакомые. Знакомый тёти Зоин милиционер то и дело подъезжал к дому на своём мотоцикле. Дядя Юра Худяков — то и дело на своём «Москвиче».

Бабушка в чужой квартире сидела возле телефона. Чужая квартира тоже не ложилась спать. Каждый телефонный звонок заставлял бабушку бледнеть. Но звонки были всё не те…

Отец Виталика перемахнул через забор строительного склада и, обшарив там все закоулки, возвратился ни с чем.

Из булочной вышла булочница и, громыхая железной перекладиной, стала на ночь запирать дверь.

Дядя Юра оказался рядом.

— Двое мальчиков не заходили? — спросил он у булочницы.

— Закрыто, — сказала булочница.

Подошёл отец Виталика:

— Двух мальчишек не помните? Не заходили?

— Я им сдачу поло́жила, — забормотала булочница.

— При чём тут сдача? Пропали двое мальчиков.

Но булочница твердила своё:

— Я им положила пятак. Может, бегать ещё за ними прикажете?

Булочница перестала греметь перекладиной:

— Я бегать за ними не собираюсь!

И опять принялась запирать замок.

— И лучше не приставайте, — бормотала она, — и так работаю одна…

Неожиданно булочница перешла на плаксивый тон:

— Всё — одна! Уборщицы нету!.. И уборку делаю… И товар сама принимаю… Лучше уходите отсюда, а то милицию позову! — воинственно закончила она.

— Послушайте, любезная, — спокойно начал дядя Юра, — ответьте только на один вопрос: вы не видели двух мальчиков? Возможно, они заходили в булочную и вы могли слышать их разговор, если они о чём-нибудь договаривались между собой. Ну, хотя бы обрывки фраз… Это может помочь нашим поискам…

— Дают деньги детям, — твердила булочница, — а после удивляются, что вырастают хулиганы…

Она не обращала внимания ни на какие вопросы.

— Да можете вы, наконец, понять, — закричал отец Виталика, — мальчишки ушли!

— Ушли? — наконец услышала булочница. — Куда ушли?

— Да в том-то и дело, что никто не знает, куда они ушли…

— Двое? — спросила булочница.

— Двое, двое…

— Ещё один в драном плаще, а другой, что постарше, прихрамывает? Да?

— Отчего это он прихрамывает? — спросил отец Виталика.

— Коленку, видно, зашиб…

Отец Виталика пожал плечами.

— Может, и зашиб…

— Так, так, так, — нетерпеливо затакал дядя Юра.

— А у меньшего ещё фотоаппарат… на шее висит…

— Какой фотоаппарат?

— А почём я знаю, какой фотоаппарат, — рассердилась булочница, — фотоаппарат, и всё… Почём я знаю — какой? Все модные стали… Детям уже аппараты накупили… А тут день и ночь работаешь одна. Ни уборщицы, ни приёмщицы! Всё — одна!

— А не можете сказать, что они у вас покупали?

— Сказано, калорийку купили… А сдачу я им положила…

— Значит, калорийку, — повторил дядя Юра. — А куда пошли — ничего не сказали?

— А почём я знаю, куда они пошли? Не хватало ещё спрашивать каждого! И так одна работаю… помощи никакой!

— Пойдёмте, — сказал отец Виталика, — вы же видите, что за птица…

— Какая такая «птица»? — закричала булочница. — За «птицу» ты мне ещё ответишь!!

 

Баламут, улики и координаты

Когда Тольский и его знакомая выходили из тёмного подъезда, ребятишки спрятались за выступ дома. Они услышали приближающиеся голоса и на всякий случай решили не показываться.

Тольского сопровождала целая компания. Они громко разговаривали и весело смеялись.

— Ты совсем не изменился! — крикнул Тольский одному из приятелей, когда компания уже вышла на середину двора. — Ты такой же баламут!..

— Баламут? — переспросил тот.

— Самый настоящий баламут… — И Тольский дружески похлопал его по плечу.

— А что есть баламут? — спросил приятель.

Вся компания наперебой принялась объяснять ему, но тот ничего не понимал.

— Приедешь ко мне — я тебе кое-что напомню! — кричал Тольский. — Я сохранил кое-какие улики…

— Улики? А что есть такое «улики»?

Тут компания дружно засмеялась.

— За давностью, за давностью прощается! — кричали все вместе.

— Виталь, — прошептал Сашка, — похоже, тот Баламут по-русски ничего не понимает…

Тут Тольский вытащил из кармана бумажку и стал что-то на ней записывать.

— Сейчас я дам тебе свои координаты…

Виталик напряжённо смотрел в темноту.

— Саш, — взял он друга за руку, — ты не знаешь, что такое «координаты»?

Тольский отдал Баламуту бумажку.

— Вот! Держи!

— Координаты? — Сашка наморщил лоб. — Это такая бумага… вот что…

Баламут щёлкнул зажигалкой и стал рассматривать бумагу, которую дал ему Тольский.

— А ты разве не будешь нас проводить? — спросил он Тольского.

— Как же! Обязательно провожу! Когда твой поезд?

— На РИГА в десять ноль-ноль.

Тут Тольский обхватил Баламута и начал с ним бороться.

— Ты что пристал к человеку, — сказала женщина и, взяв Баламута под руку, отвела его в сторону.

Они стояли совсем близко от ребят, так что ребята слышали, что сказала женщина, хотя она говорила совсем тихо:

— Ты непременно у него побывай! У Тольского же сохранились фронтовые тетради, письма и даже рисунки. Тебе же это очень пригодится! А он мечтает сделать тебе сюрприз… Понял? Он же знает, что ты пишешь о войне.

— Бог мой! — сказал Баламут. — И этот скупой скрывал такое богатство?..

От неожиданного сообщения Баламут всплеснул руками, и сквозь растопыренные пальцы выпала бумажка, которую он только что получил от Тольского.

Он приподнял приятельницу Тольского и сказал громко:

— Ты есть славный!

Он весело чмокнул её в нос и бережно опустил на землю.

Ребята видели, как падает бумажка, перевёртываясь и покачиваясь на лету. Виталик едва не уронил бинокль, потянувшись за ней.

— Ты всё понял? — спросил он Сашку, после того как компания вышла со двора.

— Ну… — уклончиво ответил Сашка.

— Что такое улики? Разве ты не понял?

Сашка не мигая смотрел на Виталика.

— Это же фронтовые тетради, письма и рисунки! А кто такой Баламут?

— Знаю! Знаю! — закричал Сашка. — Он писатель!

— Конечно! — подтвердил Виталик. — И о войне пишет книгу.

— А как он сможет писать? Он же по-русски даже говорить не умеет.

— А он на рижском книжку напишет…

— А-а…

Хотя и тихая, хотя и летняя, но это была уже настоящая ночь. Все давным-давно сидели по своим домам.

Виталик и Сашка, конечно, тоже хотели отправиться спать, но в руках у них оказалась бумажка… Кое-как удалось её разглядеть при свете уличного фонаря. Странная была эта бумажка. На ней была часть географической карты и название ОМОРКА.

— Что бы это означало? — задумчиво произнёс Виталик.

— Координаты! — уверенно сказал Сашка.

— Известное дело, координаты, — со вздохом согласился Виталик. — Но ОМОРКА… Что бы это могло означать?..

— Спросим завтра моего папу! — предложил Сашка.

— Спросить, конечно, можно… Но завтра — мне в лагерь. Завтра — суббота…

— Вот и хорошо, что суббота. Мой папа в субботу — что ни спроси — всё объяснит.

Помолчали.

— А может, это секрет какой, эта самая ОМОРКА? Может, нам вовсе и знать этого нельзя?

— А мы и так ничего не знаем…

Виталик вдруг перевёл взгляд с бумаги на Сашку:

— А всё-таки бумагу нужно отдать…

— Мне домой бы… — тоскливо заметил Сашка.

— Отдать нужно.

Виталик устремился туда, где скрылись из виду Тольский. Баламут и остальные.

— Догоним их, — оглянулся он на Сашку, — отдадим бумагу, а после — домой. А?

— Бабушка ищет…

— А меня, думаешь, не ищут?

— Папа ругает…

— А меня, думаешь, хвалить станут?.. Отдадим бумагу — и домой. А то Баламут в Ригу уедет без бумаги и всё из-за нас…

— Ну ладно, — махнул рукой Сашка, — отдадим — и домой… Только тогда уж точно домой!

 

На Ригу — в десять ноль-ноль

Пока рассматривали бумагу, пока читали, пока решали, как её вернуть, Тольский с компанией пропали из виду.

— Никуда им от нас не уйти, — сказал Виталик, — мы же знаем, что поезд на Ригу в десять ноль-ноль. Сядем на трамвай и живо будем на вокзале…

— А вдруг нас спросят, куда это мы по ночам ездим?..

— Никто нас не спросит. Сейчас все трамваи без кондукторов.

— А билеты на что мы купим?

— А мы объясним контролёру, — сказал Виталик, — что у нас очень важное дело.

В пустом трамвае ребята ехали молча. Даже в окно не глядели. А что глядеть? Самого себя разглядывать? В трамвае — свет. А за окном — темень.

Да и на Рижском вокзале народу почти не было. Одни поезда. В гулкой тишине объявили по радио:

«Поезд Москва — Рига отправляется в двадцать два часа. Провожающим выйти из вагонов».

А Виталик тащит Сашку за руку:

— Сюда, сюда…

— Погоди ты, — упирается Сашка, — надо же прочитать, где этот Рижский…

— Чего читать? Я только что видел, как они сюда зашли.

— А может, это вовсе не они?..

— Они, они…

Сашке хочется спать. Да ещё в трамвае разморило. Он едва языком шевелит. А ноги и вовсе по земле волочит.

— Да скорее же ты! — торопит его Виталик.

— Мне спать охота. Бабушка ждёт… Ужин остыл…

— «Ужин, ужин»! — повторяет Виталик. — Вот вернём бумагу и поедем… ужинать. Куда он денется, ужин?

И, легко преодолев слабое Сашкино сопротивление, Виталик затаскивает его в вагон.

— А не отправится? — вяло сомневается Сашка. — Уже по радио объявляли…

— Да никуда он не отправится, — уверенно отвечает Виталик, — ещё не ноль-ноль…

Но едва он это проговорил — двери сами закрылись, и поезд, словно нехотя, сдвинулся с места. Сашка ещё ничего не понял. Только когда состав легко тряхнуло и он, мгновенно успокоившись, плавно заскользил по рельсам, Сашка внезапно очнулся. Ребята стояли в пустом тамбуре, а поезд шёл, набирая скорость. Всё быстрее и быстрее.

— Что мы натворили!..

Широко раскрытыми глазами Сашка уставился на Виталика.

«Граждане пассажиры, — сказали по радио, — электропоезд следует до станции ИСТРА. Просьба в вагонах соблюдать чистоту».

— До станции ИСТРА?.. — разочарованно сказал Виталик.

— Это же просто электричка! — закричал Сашка. — Зачем же нам ИСТРА?..

— А я сам видел, что они сюда зашли…

— «Сам видел, сам видел»!

Сашка чуть не заплакал.

— Брось, — солидно заметил Виталик, хотя и самому хотелось зареветь. — Так уж вышло, — бормотал он, успокаивая друга. — Я же хотел как лучше… Я же документ хотел возвратить…

И он взял Сашку за руку.

Сашка замигал потемневшими от страха глазами.

— Что будет с бабушкой? — только и смог выговорить он.

— Что будет…

Виталик положил теперь руку Сашке на плечо.

— Ничего с ней не будет. Мы же вернёмся. Проедем всего одну остановку — и назад. Понял? Всего лишь одну остановку…

 

Искать… Ждать… Надеяться

На тихой улице Москвы, где по ночам спят троллейбусы, во всех домах уже давно погашен свет. Все люди спят. Только в Сашкином доме беспокойство и суета. И больше всех беспокоятся и суетятся

   новый домком тётя Зоя,

      папа и бабушка Сашкины,

         мать и отец Виталика,

            дядя Юра Худяков,

               Алёна — дошкольный ребёнок и

                  ошпаренный кот Зебка…

— Алёна! — слышится из, окна первого этажа. — Алёна! Хватит! Сейчас же домой!

— Нет! — отвечает Алёна.

— Как это «нет»? Тебе давно пора в постель.

— Всем давно пора в постель.

— Взрослые могут не спать. А дети — нет, — доносится из окна терпеливое объяснение матери.

— А я могу, — возражает Алёна. — Пойду спать, а они найдутся… Все узнают, что они нашлись, а я — нет!

И Алёна отходит подальше от окна, чтобы даже не слушать настойчивых требований матери.

…Дядя Юра сто раз ездил куда-то. А сейчас вышел из машины, подошёл к бабушке и тихо говорит ей:

— Только, Прасковья Степановна, не ругать…

— О чём вы говорите, Юра?..

Мать и отец Виталика прислушиваются к их разговору.

— Вы ведь не знаете, Прасковья Степановна, зачем и куда они ушли, — продолжает дядя Юра, — а прежде чем ругать, необходимо всё выяснить…

Дядя Юра вынимает из кармана сигаретницу, разминает сигаретку и, постучав ею о крышку, опять обращается к бабушке:

— Позвольте, Прасковья Степановна, мне покурить…

— Ах, Юра, — машет рукой бабушка, — я бы, кажется, сейчас и сама закурила…

Дядя Юра закуривает. Выдыхая дым в сторону, он продолжает разговор с бабушкой:

— Так вот. Прежде чем ругать, Прасковья Степановна, необходимо всё выяснить. И непременно в спокойных тонах. Что мы знаем? Ровным счётом ничего. Может, цель у них самая благородная? Что, если они, скажем, отправились на освободительную войну против колонизаторов? Педагогично ли будет за это их ругать?

— Господи! — всплеснула руками мать Виталика. — Против колонизаторов!.. Только этого нам недоставало!

— А что вы думаете? — продолжает дядя Юра. — Я говорю вам из личного опыта. В этом возрасте я тоже бегал… Бегал убивать Гитлера.

— Так что же нам теперь делать? — плача, выговорила мать Виталика.

— Ничего особенного… — Дядя Юра опять выпустил дым в сторонку, чтобы он не попадал на женщин, и, немного помолчав, добавил: — Знайте только одно: прежде чем наказывать, нужно тщательнейшим образом выяснить все обстоятельства и вообще подумать, есть ли основания наказывать…

— Есть, есть основания!

Бабушка обиженно поджала губы и затрясла головой.

— Это жестоко: заставить всех так волноваться! Это достойно самого серьёзного наказания!

Бабушкин подбородок дрожит от негодования.

— И всё-таки во всём следует спокойно разобраться, — настаивает дядя Юра.

— Полно вам! — тяжело вздыхает бабушка.

Бабушкины губы дрожат, дрожит платочек, который бабушка держит в руке, и голос бабушки тоже вздрагивает.

— Прежде нужно знать, живы ли они, — упавшим от дрожи голосом едва выговаривает бабушка.

Мать Виталика вытерла лицо скомканной тряпицей и, набрав в себя побольше воздуха, громко позвала:

— Виталик!

— Да что ты, господи, кричишь тут над ухом! — сказал отец Виталика. — Будто мы его не кричали!

— Виталик! — не обратив внимания, опять позвала мать.

— Вот и будем кричать без толку…

Отец Виталика стоит без пиджака, и рубашка пузырится у него на спине.

— Сначала без надобности дёргаем парня… Морскую свинку и ту держать не позволяем… А после: «Виталик, Виталик»… А что? От такой жизни и на войну против колонизаторов подашься…

Неожиданно из темноты вынырнул Сашкин папа.

— Нет! На этот раз я непременно его выпорю, — выпалил он с раздражением.

Бабушка подтянулась и, основательно упрятав дрожь в голосе, чётко сказала:

— Костя, уймись!

— На этот раз не уймусь! — буркнул папа и снова исчез в темноте.

Подъехала милиция. Не только тёти Зоин милиционер. Вся милиция была на ногах.

На каком-то вокзале нашли какую-то курточку.

Теперь за эту курточку держались все разом:

   новый домком тётя Зоя,

      мать и отец Виталика,

         папа и бабушка Сашкины,

            дядя Юра Худяков,

               Алёна — дошкольный ребёнок, и даже ошпаренный кот Зебка… потёрся

о курточку здоровым боком. Потом все разом отпустили курточку…

— Нет, — сказали все разом, — нет… не наша…

— Что нам делать? — повторяла мать Виталика.

— Искать, — ответил милиционер.

Он сел на мотоцикл и уехал.

Тётя Зоя строго посмотрела на женщин. Потом она перевела свой строгий взгляд на Сашкиного папу.

Ничего не сказала тётя Зоя Сашкиному папе, но Сашкин папа заметно, у всех на глазах, съёжился.

Тётя Зоя отвернулась, вздохнула полной грудью и отчётливо произнесла:

— Вот так… — И, помолчав секунду, добавила: — А теперь ждать. Только ждать, товарищи!

— Будем надеяться, — слабым голосом произнесла бабушка и медленно опустилась на скамейку.

 

Оморка — бумажный остров

Мчит электричка на станцию ИСТРА. Лица мальчишек то возникают, то вновь пропадают в темноте. Так и стоят они в тамбуре… Не прозевать бы остановку. Ах, эта остановка… Скоро ли она?

Поезд неумолимо уходит всё дальше и дальше.

— Как там моя бабушка? — печалится Сашка. — И влетит же мне от неё!..

— А мне от матери, думаешь, не влетит? — утешает друга Виталик.

Несколько секунд они напряжённо молчат.

А поезд увозит их всё дальше и дальше… на станцию ИСТРА.

Фонари вдоль дороги всё быстрее и тревожнее заглядывают в их погрустневшие лица. Едут, едут, долго едут. А может, это им просто так кажется…

— Замедляет, что ли? — неуверенно спрашивает Виталик.

— Нет.

И опять они молча едут на станцию ИСТРА.

Навстречу просвистел пассажирский. Вот бы им тоже назад, да с такою же быстротою! Но электричка, лениво постукивая колёсами на стыках рельсов, — только вперёд, только вперёд, только на станцию ИСТРА…

— Замедляет? — опять спрашивает Виталик.

— Нет.

Ближе к ИСТРЕ, ближе к ИСТРЕ и всё дальше от МОСКВЫ.

— Замедляет?

Голос Виталика уже вздрагивает от нетерпения.

— Кажется…

Мальчики торопятся стать возле двери. А поезд, хоть и медленно, всё ещё идёт и никак не решится на то, чтобы остановиться окончательно.

Мимо платформы, мимо опустевших на ночь павильонов и скамеек совсем уже медленно проплывает почти пустой состав.

Наконец — стоп! В разные стороны разъехались двери, и, никем не замеченные, на платформу выходят ребята.

Людей здесь нет.

Ночь в незнакомом месте — совсем чужая. Чужая луна, чужие деревья. Только электричка была здесь своя… Но пропел гудок, и пошла она дальше… на станцию ИСТРА… А ребята остались одни…

— Туда — на ИСТРУ…

Виталик смотрит вслед ушедшей во тьму электричке.

— А нам домой надо…

Он медленно оглядывает пустынную платформу, одинокие павильоны и холодные влажные деревянные диваны.

Ни души…

Виталик виновато заглядывает Сашке в лицо.

— МОСКВА вон там…

Сашка молча смотрит на друга.

— Пошли?.. — предлагает Виталик.

— Куда пошли?

— В МОСКВУ…

— Может, обратной электрички дождёмся?.. — неуверенно спрашивает Сашка.

— Нам билеты купить не на что…

— Не на что… — соглашается Сашка.

— Это тебе не трамвай… Тут контролёры со щипчиками.

— Точно… Со щипчиками…

И, взявшись за руки, они задумчиво бредут вдоль платформы. Сашка зябко поёживается в своём драном плащике. Поплотнее надвигает кепочку. «Спасибо бабушке, — думает, — а то бы вовсе замёрз…»

Захотелось есть. Вспомнили про калорийку. Разделив пополам, мигом проглотили… Посожалели, что на найденные деньги не сообразили купить булку покрупнее… Не обязательно сладкую. Денег хватило бы даже на батон. Только сейчас спохватились, что пятак оставили у булочницы на прилавке.

— Всё равно на билеты так и так было бы мало. Так и так пришлось бы пешком возвращаться…

Вышли на шоссе. Зашагали быстрее, стараясь не глядеть по сторонам. Потому что стоило глянуть вправо — там чёрная стена леса. Глянули влево — почти рядом красная, перечёркнутая электрическими проводами луна… Лучше уж смотреть только на дорогу…

А дорога на гору бежит. Заворачивает. И ни живой души вокруг. Вдруг огонёк мелькнул на дороге.

— Машина!

— Где?

Сашка ничего не видит.

— «Москвич»! — сообщает Виталик.

Сашка напряжённо всматривается в темноту.

— Где «Москвич»?

Нет. Сашка решительно никакого «Москвича» не видит.

На мгновение вдалеке зажигаются фары.

— Вижу! Теперь вижу… Вижу огоньки…

Они молча следят за приближающейся машиной.

«Как у нашего дяди Юры, — мелькает в Сашкиной голове. — Если бы это был дядя Юра!..»

Сашке почему-то вспомнилось, как однажды он рядом с дядей Юрой лежал под его машиной.

«Я не против, — рокотал своим баском дядя Юра, — только, видишь ли, сквозняк… Не простынь, пожалуйста…»

«Не простыну», — пообещал Сашка, а сам простудился и целую неделю пролежал с ангиной.

— Сейчас тоже можно заболеть, — вдруг подумал он вслух.

— Не заболеем, — убедительно заявил Виталик. — Знаешь что, — сказал он солидно, — отойдём-ка лучше с дороги.

И он проворно оттащил Сашку на обочину.

Ребята сиротливо стояли в затенённой части дороги, когда машина со свистом пронеслась мимо. Но, проехав всего каких-нибудь сто метров, она неожиданно со скрежетом затормозила.

Из машины вылез кривоногий Верзила. Он поднял капот, покопался в моторе и вдруг гаркнул:

— Выходи! Поломка…

Из машины вышел второй. Он был пониже ростом. Лицо и лысина его блестели под луной. Постояв немного, он потянулся и стал глядеть на небо.

Тем временем Верзила взял в машине большой гаечный ключ и, держа его прямо перед собой, вдруг взревел и двинулся на Лысого.

— Убью, гад! — услышали ребята.

Взмахивая гаечным ключом, Верзила выплёвывал такие ругательства, каких ни Сашке, ни Виталику ни разу в жизни не приходилось слышать.

— Вот этим ключом по башке — и нет тебя! — орал Верзила.

— Да ты, Федченко, взбесился, что ли? Чего тебе надо? — спросил Лысый.

— «Чего, чего»? А ничего! — орал Верзила. — Он ещё спрашивает.

И вдруг этот здоровенный Верзила по-бабьи завыл:

— Другие тащат… Им — ничего! А Федченко и честно подхалтурить не может… Что я, хуже людей?

Тут настроение его опять резко изменилось, и гаечный ключ жутко заходил в его руке.

— Убью!

— Не угрожай, — сказал Лысый, — не на того напал.

Он даже не глядел на этот ключ.

— И не ори. Ты же знаешь, меня в страхе держать не удастся. А воплями своими только сов распугаешь.

— Сов? — переспросил Федченко.

— Ну да, сов. У них сейчас самое время охоты. Они, как и все разбойники, по ночам нападают.

— А-а-а… Он ещё измывается! Убью без свидетелей, в овраг кину, никто не найдёт. — Федченко метнулся и взмахнул гаечным ключом.

— Найдут! — уверенно отчеканил Лысый. — Человек — не покрышка с автобазы. Разыщут!

Как услышал Федченко эту покрышку, совсем озверел и с криком: «А ты знаешь, что я взял покрышки?!» — ударом в грудь повалил Лысого на землю и уже поднял ключ над его головой.

Тут ребята как закричат!

Услышав этот крик, Федченко перемахнул через Лысого, вскочил в машину, фыркнул мотором и умчался в темноту.

Лысый сразу же встал и, отряхиваясь на ходу, пошёл к перепуганным ребятишкам.

— Господи, — вырвалось у него от неожиданности и удивления, — откуда вы?

Ребятишки смотрели вслед умчавшейся машине.

— И никакой поломки… — разочарованно произнёс Виталик.

— Дядя! Теперь он уйдёт? — беспокоился Сашка.

Лысый посмотрел туда, где скрылся Федченко:

— Кто?

— Да этот бандит…

Лысый тяжело вздохнул. Он вынул из кармана носовой платок, обтёр им лысую голову и положил платок обратно в карман.

— Трус и пьяница этот Федченко. Такому и машину доверять не стоит… — И он опять тяжело вздохнул.

— Конечно, не стоит доверять! — подтвердил Сашка.

— А что, если его теперь и не поймают? — волновался Виталик. — На такой машине и в другой город уехать можно.

— Далеко не уедет, — уверенно сказал Лысый. И он снова начал отряхивать свои штаны.

— Его бы как раз в милицию отдать, — заметил Виталик, — а он — фюить — в машину и уехал!..

— Никуда не денется!

Лысый уже почистил штаны, выпрямился, посмотрел на ребят и, словно только сейчас их заметил, удивлённо заулыбался:

— Откуда вы?

Виталик и Сашка переглянулись.

— Как вы здесь оказались? — настаивал Лысый.

— Случайно, — уклончиво ответил Сашка.

— Ничего себе! Вот так случайность!

Лысый усмехался, покачивая головой, и при этом смотрел на часы.

— Времени-то… двенадцатый! Небось там весь город вас разыскивает… А к родителям уже и «неотложку» пришлось вызывать.

У Сашки заныло в животе. Ему вспомнилось, как бабушке однажды вызывали «неотложку». Врач приехал с чемоданчиком и вытащил из него огромный шприц с иглой. Он разбил скляночку и иголкой вобрал в шприц всю жидкость, а потом влил бабушке в руку повыше локтя. Сашке казалось, что лекарства слишком уж много. И хотя бабушка после этого выздоровела, вид шприца с иголкой Сашке был невыносим. Он вспомнил, что у бабушки часто повышается давление и что происходит это, когда она поволнуется.

Как же он раньше об этом не подумал?!

— Мне очень нужно поскорее домой! — торопливо забормотал он.

— Вот и я думаю, просто даже необходимо! — подтвердил Лысый.

— А мы всего одну остановочку проехали, — заметил Виталик.

— Ну, молодцы, ребята! — засмеялся Лысый. — И решили пешком возвращаться? Ну что ж! К утру вашим шагом как раз дошли бы. Тут всего километров десять — двенадцать… И всё же, зачем вы здесь оказались?

— Случайно…

— Это уж я знаю, что случайно. А всё же зачем?

Виталик выжидательно посмотрел на Лысого.

— Люди потеряли, а мы нашли… Нужно же было отдать! Правильно? Вот мы и хотели отдать эти координаты… А они уехали в Ригу. Мы только зашли в вагон, а двери сразу же закрылись…

— И оказалось, что это — простая электричка…

Тут Сашка зашмыгал носом.

— Ты уж не плачь. — Лысый потрогал его за кепку. — Что же вы поездом назад не поехали?

— На билеты денег нет…

— Ну, друзья, это я вас выручу, — засмеялся Лысый. — А что там за координаты? — поинтересовался он.

— Это Тольский давал одному… там… Он ещё Баламутом его прозвал…

— Там написано ОМОРКА. Может, это — остров? — сказал Виталик и, протянув Лысому бумажку, неуверенно добавил: — Название больно на остров похожее… Только, может, это секрет какой… Может, никому знать про это не надо, а мы болтаем?..

— Не бойся, парень. Я — моряк. Мне всё знать можно! Любые секреты. Понял?

— А на каком море вы плавали?

— На Белом и на Балтийском, — сказал Лысый, разглядывая бумагу.

«Надо же! — подумал Виталик. — На Балтийском плавал…»

— Где же тут координаты?

Лысый щёлкнул зажигалкой.

— И это всё? Ничего не понимаю…

Лысый пожал плечами.

— Всё, — сказал Виталик, — больше у нас ничего не было.

Ребята внимательно следили за Лысым и ждали от него разгадки. Моряк же! Да ещё плавал на Балтийском и на Белом! Обязательно должен разгадать, что за ОМОРКА и где тут координаты…

Лысый повертел бумажку в руках, потом опять вынул из кармана зажигалку, опять щёлкнул и стал внимательно разглядывать, что на ней.

— ОМОРКА… Ну и что же?..

Вдруг он весело засмеялся.

— А действительно, ОМОРКА! Ни в жисть не догадался бы! Смотрите, хлопцы!

Он разложил бумагу на своей широкой ладони и вытащил из кармана пачку папирос.

— Ну-ка, пацанчик, посвети мне.

И он дал Сашке подержать зажжённую зажигалку.

— Смотрите! БЕЛ — ОМОРКА — НАЛ! Видите? Здорово!

Он к своей пачке приложил найденную ребятишками бумагу.

— Вот тебе и остров!

— Остров… — повторил Сашка.

— А я думал, правда остров…

Виталька не мигая уставился на Лысого.

Лысый внимательно разглядывал Витальку, потом он медленно перевёл взгляд на бумагу и серьёзно сказал:

— А пожалуй, ты прав. Только это бумажный остров.

Лысый засмеялся и ласково потрепал Витальку за ухо.

— Бумажные острова, — сказал он задумчиво, разглядывая звёзды, — бумажные острова тоже нужны людям. И, между прочим, не всякий, знаешь, умеет их находить…

— А что же это за «координаты»? — не отступал Виталик.

Лысый посмотрел бумажку на обороте.

— Погоди-ка. Правильно. И насчёт координат ты прав, браток. Тут действительно чьи-то координаты. Вот они. Новосельская, дом восемнадцать, квартира шестьдесят два.

— Какие же это координаты? Это же наш адрес! Только квартира другая…

— Тут и телефон записан…

— А у нас нет телефона…

— А шестьдесят вторая квартира — Тольского. И телефон, наверное, тоже…

— Сосед ваш, что ли?..

— Не то чтобы сосед, — сказал Сашка, — он во втором подъезде…

— А вы?

— Я — в первом. А он, — Сашка показал на Виталика, — он в самом конце, в пятом…

— Вот и порядок, — засмеялся Лысый. — Там небось сейчас все подъезды переполошились. Сейчас мы сообщим им. Успокоим.

— И зачем мы только сюда приехали? — опять захныкал Сашка.

— То есть как же это «зачем»?

Лысый скрестил руки на груди. Помолчал секунду.

— А кто бы тогда спас меня от этого бандита? Вы же мои спасители!

Лысый порывисто обнял мальчишек и крепко прижал их к широкой груди.

В глазах ребятишек промелькнула радость. Сашка выпрямился, приосанился и поправил на животе полевой бинокль.

— Он как услышал, что мы кричим, — внезапно окрепшим голосом сказал он, — как услышал, что мы кричим на него, как испугается и — в машину!..

Лысый ещё раз похлопал Сашку по плечу. И Виталика похлопал.

— Вы молодцы, ребята! Теперь бы только домой поскорее вас доставить!..

 

Нашлись!!!

Тольский с грохотом нёсся со своего этажа.

Никто ничего не понял, когда он на весь двор завопил не своим голосом:

— НАШЛИСЬ!!

К Тольскому подбежали:

   новый домком тётя Зоя,

      мать и отец Виталика,

         папа и бабушка Сашкины,

            дядя Юра Худяков,

               Алёна… и все остальные.

— Где? — хором сказали они.

— Кто?

Разом глубоко вдохнули и сделали выдох.

— Когда?

Тольский в пижаме, с полотенцем на голове, в домашних туфлях метался по двору и нараспев повторял:

— Нашлись! Нашлись!!

Дядя Юра едва заметно махнул рукой, отвёл бабушку в сторонку и смущённо произнёс:

— Тольский немного… того…

С жалостью оглядев Тольского и стараясь, чтобы никто, кроме бабушки, его не услышал, дядя Юра добавил:

— И ничего удивительного… Вы, наверное, знаете?.. Он же контуженый… А тут ещё такие переживания…

— Сам ты, Юрочка, «того» и больше меня контуженый!

И Тольский неожиданно захохотал. Не переставая носиться по двору, он кричал:

— Ты вот что, милый Юрочка, давай-ка лучше попроворнее заводи свою машину! Едем, друг!

— Куда?..

— Они нашлись! Эти юные путешественники нашлись! За ними срочно нужно ехать!

— Где?

— Кто?

— Когда?

Опять закричали все разом.

— Спокойствие! — строго и отчётливо произнёс Тольский. — Мне сейчас некогда вам всё объяснять. Тем более, что я и сам толком ничего не знаю. Могу вам сказать только одно: нужно немедленно ехать.

— Тебе бы неплохо… одеться, — осторожно предложил дядя Юра.

— Спокойствие! — требовательно повторил Тольский. — Когда тут одеваться? Они же на вокзале ждут нас!

«Москвич» вздрогнул вместе с Тольским и дядей Юрой за рулём. Потом машина метнулась и мгновенно скрылась за поворотом.

Тётя Зоя сказала:

— Я же говорила: надо ждать.

Мать Виталика сразу перестала плакать:

— Ну пусть только приедет…

И в голосе её прозвучали совсем новые металлические нотки.

— Да оставь ты…

На этот раз чуть было не заплакал отец Виталика.

— Ну что ты хочешь от парня?..

Папа и бабушка Сашкины поторопились выйти на дорогу, чтобы встретить машину.

Кот Зебка у всех на глазах принялся умывать свою полосатую мордочку, и только успел он закончить эту процедуру — подъехал мотоцикл с тёти Зоиным милиционером.

— Сейчас доставят, — сообщил он. — Нашлась пропажа. Дежурный по станции уже в отделение звонил…

Не прошло и двадцати минут — к дому подъехали: впереди — мотоцикл с коляской, за мотоциклом — дяди Юрин «Москвич», за «Москвичом» ещё один мотоцикл. А позади всех — машина с красной полосой и громкоговорителем на крыше.

В мотоцикле с коляской — три милиционера. Мало? Тёти Зоин милиционер — четвёртый. Мало? А в машине с красной полосой и громкоговорителем на крыше ещё четыре милиционера! Да что там говорить, вся милиция поднялась!

«Москвич» окружили соседи. Первым из машины вышел дядя Юра. Он распахнул дверцу и с улыбкой сообщил:

— Целы и невредимы.

Потом появился Тольский в чалме из полотенца. Он тащил за руку окончательно уснувшего в машине Сашку. Пижама Тольского то и дело распахивалась на груди. Он старательно придерживал её у самого подбородка, поёживался и бормотал:

— Извините, что я без галстука…

— Александр! — вскрикнул папа.

Тольский повернулся к папе:

— Получайте своё сокровище!

— Александр! — повторил папа.

— Он ни в чём не виноват! — закричал Виталик.

Из машины Виталик вылез сам. Его никто не вытаскивал. Да и сном его не разморило.

— Сашка не виноват! — ещё раз повторил Виталик. — Это всё я!

— Александр! — совсем тихо произнёс Сашкин папа и прижал сонного мальчика к своему измученному сердцу.

Бабушка устало поклонилась всем соседям и милиции и медленно поплелась следом за своими мужчинами.

— Так, так, так… Значит, это всё ты!

Мать Виталика приближалась медленно и грозно.

Подойдя вплотную, она коротко спросила, указав на бинокль:

— Это что?

Пригибая голову и глядя исподлобья, Виталик ответил:

— БИН…

— Это чьё? — так же коротко спросила мать.

— Сашки Знаменка, — ещё ниже пригнув голову, тихо ответил Виталик.

— Немедленно вернуть! — приказала мать.

Потом она крепко ухватила Виталика за воротник.

— Раз виноват, значит, виноват!

И, ни на кого не оглядываясь, держа его за ворот, она широко зашагала к своему подъезду. Виталик едва поспевал за ней.

Отец Виталика брёл позади. Голова его беспомощно поникла. Он разводил руками и бормотал себе под нос:

— Ну что ты станешь делать!.. Ведь ничего… решительно ничего не понимает…

А соседи плотным кольцом окружили Тольского, который продолжал неловко придерживать на груди свою распахивающуюся пижаму и зябко поёживаться, переминаясь с ноги на ногу. Тольский сообщил соседям кое-какие подробности:

— У меня сегодня была встреча с фронтовыми друзьями. — Тольский вскинул брови и оглядел всех, как бы спрашивая: «Вам понятно?» — Когда я вернулся домой, выяснилось, что пропали соседские ребятишки. Настроение было испорчено. Я долго не мог уснуть. Буквально не находил себе места. Вымыл голову, лёг в постель — и никак… А тут вдруг звонок по телефону…

На этом месте Тольский внезапно умолк. Как бы застыл. Потом он с превеликой осторожностью наклонился, разглядывая что-то возле своих тапочек. Остальные тоже расступились и с любопытством стали смотреть вниз.

— Ах ты старый бродяга! — воскликнул Тольский. В полутьме он увидел Зебку. — Я-то думал, тебе конец!.. Представляете?.. — И Тольский снова обратился к соседям: — Дело было утром. Вот этот плут, — Тольский показал пальцем на Зебку, — этот плут вздумал полюбезничать с моим попугаем!

Теперь, наклонившись к Зебке, Тольский даже забыл о своей распахивающейся на груди пижаме.

— Ах ты разбойник! Это же надо! Прыгать прямо на стол! Где же такое видано?

И Тольский, совсем забыв о пижаме, стал широко размахивать руками и рассказывать:

— Прыгнул на стол! Опрокинул чайник с кипятком… Обварился…

Он осторожно поднял Зебку.

— Ну как ты, брат? Ничего?.. — И с радостной улыбкой, Тольский заметил: — Недаром же говорят, что кошки живучи… Ну ладно. Пошли к нам… не пропадём… Глупый ты, глупый кот, — повторял, он, поглаживая Зебкину полосатую спинку. — Ну ничего… ничего… Бездельник. Поживёшь с нами. Залечишь раны. Будем дружить… А Попку моего смотри не обижай, разбойник!

Вот, оказывается, как всё это произошло.

А Гунькина Алёна как раз и не знала… кое-что даже ей неизвестно…

 

Давай немного подрастем…

Когда Сашка в конце лета возвратился из пионерлагеря, он сразу же заметил на стене дома, у входа во второй подъезд, большое красочное объявление в деревянной раме.

Показывая Сашке объявление, папа сказал:

— Ты, конечно, захочешь в кружок автолюбителей. Я знаю.

— Ещё бы!

Глаза у Сашки засияли.

— Но, между прочим, там есть и другие кружки… Художественный, к примеру… Или же, скажем, краеведческий… Ну-с, или же балетный…

— Балетный для девчонок, — решительно заявил Сашка.

— Ну почему же?.. — усмехнулся папа.

Сашка заинтересованно смотрел на папу.

— Так что?

Папа продолжал улыбаться и ждать Сашкиного решения.

— А можно будет сразу в два записаться?

— Значит, всё-таки будем плясать? Так?

— Нет, — ответил Сашка, — мне бы в авто и, если можно, ещё в краеведческий…

— Так и быть, — сказал папа и положил руку сыну на плечо, — будь что будет, возьму как родственника. Ведь краеведческий кружок поручили мне!..

Вот об этом-то краеведческом кружке и заговорил Сашка с Виталиком, когда они встретились после пионерлагеря.

Виталик сидел на опрокинутом дырявом цинковом бачке и грыз большую жёлтую репку.

— Может, нам с тобой вместе в краеведческий кружок записаться? — спросил он. И решил упросить папу взять в кружок и Виталика.

— Краеведческий, краеведческий, — вздохнул Виталик, — мне бы на Балтийское море… На пограничном корабле… Или хотя бы на сейнере…

Сашка с опаской поглядел на Виталика.

— Я, конечно, не против, — сказал он и оглянулся на свой балкон.

Время было то самое, когда Сашкина бабушка, того и гляди, могла появиться на балконе…

— Я, конечно, не против, — повторил Сашка, — только у бабушки опять давление подымется…

Виталик на это ничего не ответил.

— Знаешь что, — неожиданно предложил Сашка, — давай, Виталь, немного подрастём. А? А уж тогда и на Балтийское. Или же можно на Белое… Нет. В Арктику, пожалуй… Хочешь? В Арктику на сейнере?

— Чудак.

Виталик усмехнулся.

— «В Арктику на сейнере», — повторил он Сашкины слова. — В плаванье уйдём! Вот что…

— Ладно, — поспешно согласился Сашка, — в плаванье так в плаванье! — И он вздохнул с облегчением.