Эмерсон ждет, пока я приведу себя в порядок в домике, и мы выходим наружу. В свете заходящего солнца замечаю, что он чисто выбрит, а его влажные волосы зачесаны назад. Он одет в джинсы и лазурную рубашку, которая подчеркивает его загар и цвет глаз, отчего они cтали похожи на глубокие омуты с кристально чистой водой.

Он выглядит потрясающе красивым.

«Очень аппетитным. Снова.»

Я подхожу к грузовику, но когда тянусь к двери, Эмерсон бросается мне наперерез, чтобы открыть ее. Затем протягивает руку и помогает мне забраться внутрь.

— Я не успел сказать, — произносит он, когда я оказываюсь в кабине, — сегодня вечером ты выглядишь действительно прекрасной.

Я краснею.

— У меня было всего три минуты на душ, — замечаю я.

Я так суматошно бегала по своей комнате, что даже удивлена, что мне удалось надеть сарафан не задом наперед.

— Ну и что? — Эмерсон склоняет голову и мягко целует костяшки моих пальцев. — Ты всегда выглядишь удивительно.

Он захлопывает дверь и обходит машину вокруг. Я пытаюсь держать себя в руках и не краснеть. Но в животе словно кружат бабочки, и я чувствую себя девочкой-подростком, за которой приехал парень, чтобы забрать на первое свидание.

Нет, конечно, мы не идем на первое свидание, напоминаю я себе. Мы просто приближаемся к части вечера, где фигурирует заднее сиденье машины.

— Так куда мы едем? — спрашиваю я, когда Эмерсон выезжает со двора.

Он усмехается:

— Это сюрприз.

— И ни единого намека? — я делаю вид, будто надулась, и он смеется.

— Нет. Потерпи.

Теперь моя очередь смеяться.

— По-моему, мы уже выяснили, что я не люблю ждать. По крайней мере, с тобой, — добавляю я и тут же ругаю себя за откровенность. В глубине души до сих пор не хочу, чтобы он знал, какое влияние на меня имеет, более сильное, чем кто-либо другой.

Но Эмерсон, кажется, не замечает моего непреднамеренного признания. Во всяком случае, ничего не говорит.

— Доверься мне, — Эмерсон кладет руку на спинку моего сиденья и проводит кончиками пальцев по моей шее, посылая по телу дрожь. — Ты не единственная, у кого проблемы с самоконтролем. Я постоянно думаю обо всех способах, при помощи которых сегодня вечером заставлю тебя испытывать оргазм.

От его слов начинаю задыхаться, чувствуя, как глубоко во мне зарождается желание. Я поворачиваюсь и ловлю его голодный пристальный взгляд, пронзающий меня насквозь. Он тормозит на перекрестке и наклоняется ко мне, чтобы поцеловать, запуская язык в рот, и я таю.

Но когда поцелуй углубляется, Эмерсон отстраняется. Возвращается к дороге и хлопает рукой по рулю.

— Черт, — ругается он. — Я же сказал, что не буду так делать.

— Как? — спрашиваю я взволнованно.

— Набрасываться на тебя, как дикое животное. Я пытаюсь быть романтичным, помнишь?

Я облегченно выдыхаю. Как это мило с его стороны, пытаться держать себя в узде, в то время как все, чего я хочу — это разорвать на нем рубашку и проложить дорожку языком по мускулистому телу вниз.

— Хорошо, давай заключим договор, — соглашаюсь я. — Ничего такого до конца вечера.

Эмерсон кидает на меня взгляд:

— Я могу развернуть грузовик прямо сейчас и отвезти тебя домой, и на этом вечер подойдет к концу.

Я смеюсь:

— Хорошо, тогда до полуночи. Мы будем держаться друг от друга подальше до того времени. Согласен?

Эмерсон издает мученический вздох и поворачивается, чтобы послать мне взгляд, полный желания, но потом все же кивает.

— Согласен. Но это — не потому что я тебя не хочу... — Его взгляд смягчается. — То, что ты говорила раньше…

— Забудь, — прерываю я его поспешно, чувствуя себя униженной.

— Никогда не думай, будто я тебя не хочу.

Эмерсон останавливается на обочине. Потом тянется и крепко берет меня за руку. Сердце замирает от силы его пристального горячего взгляда, который впивается в меня.

— Джулс, я всегда тебя хотел. Даже когда ненавидел, даже когда желал никогда больше не видеть тебя вновь, я почти сошел с ума, представляя, что с тобой сделаю, если ты вернешься. — Его голос срывается, и он продолжает более грубо, с трудом выдавливая слова. — Я всегда буду тебя хотеть, Джульет. И пусть это меня погубит, но я не могу прекратить.

Эмерсон рывком заводит грузовик и продолжает путь, а я ошеломленно сижу в тишине. В моей голове крутятся его собственнические и непререкаемые слова. Получается, он не хочет связывать со мной судьбу, потому что я бремя, которое он должен нести. И хотя часть меня чувствовала это давно, это открытие наполняет меня печалью.

Проклятие, которое не может быть разрушено — вот кто мы друг для друга?

Эмерсон останавливается у гавани. Я быстро отодвигаю свои страхи обратно и приклеиваю на лицо яркую улыбку. Независимо от того, что между нами происходит, он прилагает все усилия, чтобы быть джентльменом: пригласил меня с собой и завел разговор о всей этой неразберихе. Я не собираюсь разрушать его старания своими домыслами.

Я выбираюсь из машины и озираюсь. Пристань для яхт выглядит не так, как я запомнила с прошлого раза, когда была здесь на вечеринке. Лодки вяло покачиваются вдоль причалов, вечерний океан тих и спокоен.

— Идем.

Эмерсон протягивает руку, я беру ее и следую за ним вниз к одному из доков к лодке, пришвартованной в конце. Это — парусная шлюпка, старая, но в хорошем состоянии, с подвешенными крошечными лампочками, синим парусом и светлой полированной деревянной палубой.

Я невольно раскрываю рот от удивления.

— Она твоя? — восклицаю шокировано.

Эмерсон гордо кивает.

— Я приобрел ее несколько лет назад. Она была в довольно плохом состоянии, но я постепенно ее восстанавливал… Знаю, она не представляет собой ничего грандиозного, — добавляет он немного смущенно. — Но на воде держится уверенно, и на ней достаточно места.

— По-моему, она великолепна, — улыбаюсь я. — Можно взойти на борт?

— Можешь не бояться, — Эмерсон посылает мне один из тех горящих взглядов, которые переворачивают мои внутренности, превращая их в желе.

Я справляюсь с дыханием и следую за ним по трапу на борт. Вдруг я замечаю на боку надпись и снова начинаю задыхаться.

«Сойка».

Прозвище, которым меня наградил он. Причина, по которой я набила свою татуировку.

Мой пульс учащается. Неужели?..

— Не могу поверить, что ты назвал лодку в честь меня…

Эмерсон откашливается.

— Ну, мне показалось, что это название ей подходит, — он дарит мне дьявольскую усмешку. — Она была упрямой сучкой, но как только я ею занялся, она подчинилась.

— Эй! — я игриво бью его по руке. Он смеется уворачиваясь.

— Давай я тебе все покажу.

Эмерсон показывает мне двигатель, оснащение и крошечную каюту ниже палубы с узкой койкой и небольшой кухонькой.

— Это удивительно! — восклицаю я, осматривая пространство. Все убрано и готово к использованию. — Хотя мне не верится, что ты спишь на этой крошечной койке.

Я поворачиваюсь и внезапно оказываюсь прижатой к Эмерсону, в опасной близости от него.

— Она достаточно большая, — бормочет он, и я снова краснею, глядя на койку. Интересно, сколько девушек он приглашал на борт, но быстро отталкиваю эту мысль.

Теперь здесь с ним я, вот что имеет значение.

Поднявшись снова на палубу, Эмерсон выводит лодку из дока и запускает двигатель, медленно направляя нас из гавани в залив.

— Я рассчитываю найти пляж, где можно бросить якорь, — говорит он из-за руля, желая узнать мое мнение. — А потом устроим пикник.

— Ты подготовил пикник? — я широко распахиваю глаза.

Эмерсон, конечно, изменился с того времени, как я видела его в последний раз, но парень, которого я знала тогда, мог разве что поджарить кусок хлеба над костром.

— Не волнуйся, — Эмерсона веселит мое недоумение. — Я заставил Гарретта упаковать для нас несколько жареных цыплят и картофельный салат.

— Фух, — я преувеличенно облегченно выдыхаю. — Ты заставил меня поволноваться.

Мы направляемся вдоль берега. На фоне темнеющего неба постепенно появляются яркие огни вечернего города. Ветер усиливается, поэтому я беру свитер из своей сумки и присаживаюсь в задней части лодки, наблюдая, как Эмерсон управляется с рулем. Он расслабленно и уверенно регулирует скорость, проверяет навигацию и приборы. В сумерках он кажется особенно мощным. В том, как он полностью контролирует нашу поездку, есть что-то невероятно сексуальное.

Эмерсон поворачивается и видит, как я наблюдаю за ним с улыбкой.

— Помнишь ту шхуну, на которую я тебя как-то брал?

— Ту развалюху? — смеюсь я, вспоминая крошечную старую лодку, которую он взял напрокат на один день. Мы плавали на ней по заливу. Я качаю головой. — На ней было столько пробоин, что я удивлена, почему мы не пошли на дно.

— Я тоже, — усмехается Эмерсон. — Я старался справляться с ней как можно круче и увереннее, но все, о чем мог думать, как бы не утонуть, пока я тебя снова не раздену.

Я смеюсь, обхватывая себя руками. Эмерсон это замечает и достает куртку из-под одного из сидений.

— Ты всегда мерзнешь, — шепчет он, поправляя ее на моих плечах.

Я моргаю, вдыхая его запах, смешанный с соленым морским воздухом. Наши глаза встречаются, и я знаю, что мы оба думаем о том, чего нельзя делать до полуночи. Черт, этот вечер обещает быть долгим.

Эмерсон натянуто улыбается и снова становится за руль. Я спешу обратно на свое место и пытаюсь сосредоточиться на прекрасном пейзаже, проплывающим за бортом, чтобы не отвлекаться на великолепие прямо у меня перед носом.

Когда мы огибаем залив, сумерками уже охвачено все темное небо. Берег еле различим в полумраке. Я позволяю себе расслабиться вместе с волнами, удивляясь, что после всех этих лет я сейчас здесь с Эмерсоном, снова.

Я мысленно улыбаюсь и отстраняюсь ото всех эмоций и неуверенности, кружащихся в глубине моего сознания. Сегодня вечером я просто хочу быть с ним, здесь, в океане, вдали от твердой земли. А все трудности подождут до возвращения на берег.

— Почему ты улыбаешься? — спрашивает Эмерсон.

Я смотрю вверх. Он наблюдает за мной, с заинтересованностью во взгляде.

— Просто так, — я смущенно пожимаю плечами. — Думаю о тебе. О нас. — Быстро осознаю свою ошибку и пытаюсь ее исправить, — То есть, о нас, здесь и сейчас... это... приятно. Вот что я имела в виду.

Покраснев, замолкаю. Надеюсь, Эмерсон не будет возмущаться или думать, что я забегаю вперед. Знаю, что одно свидание ничего не значит.

— Ясно.

По его лицу пробегает какая-то тень, которая наталкивает меня на мысль, что он вспомнил что-то неприятное. Но эта эмоция очень быстро исчезает, и Эмерсон смотрит на меня так спокойно и одновременно чувственно, что у меня просто дух захватывает.

Он смотрит на свои часы.

— Еще три часа, — говорит с многообещающей ухмылкой. — И тогда, я обещаю, «приятно» — это последнее, что придет тебе на ум.

— Чувствуешь себя комиком, да? — поддразниваю я.

— Чертовски верно, — отвечает Эмерсон с ухмылкой. — До сих пор ты не жаловалась.

Я смеюсь. Но про себя отмечаю, что шутить о том, как я попаду к нему в постель снова, прекрасно понимая, что это отнимет у меня последние крохи самообладания и разума, просто сумасшествие. Но сейчас нам так легко общаться, просто подсмеиваясь так, как мы всегда делали раньше. Как будто между нами никогда не было секретов.

Мои мысли прерывает бурчание в животе, напоминая, что я давно не ела. Неужели еще этим утром я страдала похмельем, была несчастна и завтракала с Лейси в городе?

Эмерсон, должно быть, тоже услышал недовольство моего желудка, потому что смеется:

— Мы почти у цели.

Мы плывем еще минут пять, пока не добираемся до уединенной бухты. Это красивое место защищено от остального залива скалами, в отдалении виден пляж. Эмерсон заглушает двигатель и мы отдаемся течению, мягко подпрыгивая на волнах вечернего прилива.

Он приносит корзину, одеяло и подушки, разложив все на палубе, как настоящий пикник. Я успокаиваюсь и устраиваюсь поудобнее. Эмерсон протягивает мне пиво.

— Надо произнести тост, — говорю я, поднимая свою бутылку.

— Какой? — спрашивает Эмерсон.

Внезапно из моей головы вылетают все мысли. Все возможные слова кажутся слишком напыщенными. За новые начинания? За то, что у нас было? За то, чтобы двигаться дальше? Все звучит неправильно.

— А может быть, за встречу? — предлагает Эмерсон, когда молчание затягивается.

Я облегченно выдыхаю.

— За встречу, — повторяю я, и мы чокаемся бутылками.

Эмерсон распаковывает корзину, и некоторое время мы увлечены вкуснейшей едой. Непринужденно болтаем, не затрагивая спорных тем. Рассказываем о том, как провели последние несколько лет: где побывали, что я думаю о колледже.

— Если у тебя скоро экзамены, может, тебе надо возвращаться? — хмурится Эмерсон, когда я рассказываю ему о своем неофициальном учебном отпуске.

— Мне не обязательно там находиться до экзаменов, — говорю я. — Учебники я взяла с собой, а для выпуска мне необходимо всего несколько баллов.

— А после? — Эмерсон наклоняет голову и смотрит на меня.

Я опускаю взгляд и неловко пожимаю плечами.

— Не знаю. Я думала, что у меня все под контролем, — начинаю объяснять. — Я собиралась перебраться с Дэниелом в округ Колумбия.

— Дэниел, — медленно повторяет Эмерсон. — Вот как его зовут.

Чувствую укол вины. Я два года встречалась с парнем, о котором уже почти забыла. Эмерсон заслоняет для меня все остальное в мире, как будто мы единственные люди, которые когда-либо существовали друг для друга. Я качаю головой, снова обращая все свое внимание на парня передо мной. Тот терпеливо ждет ответа.

— В любом случае, сейчас это уже невозможно, так что... — я затихаю, впервые осознав, что разрушила не только свои отношения с Дэниелом, но и план на всю свою дальнейшую жизнь. Квартира, работа, переезд... Я точно знала, что ждет меня в ближайшие несколько месяцев. Но теперь? Теперь моя жизнь — чистый лист. И это пугает до чертиков.

Я допила остаток пива, чтобы скрыть беспокойство.

— А что насчет тебя? — спрашиваю живо. — Ты никогда не думал о том, чтобы уехать из города?

Эмерсон смотрит на океан и медленно пожимает плечами.

— На самом деле у меня никогда не было выбора. Я имею в виду, что кто-то должен был присматривать за Брит и Рэй Джеем.

— Но они уже выросли, — замечаю я.

Он фыркает:

— Спорное утверждение. Брит до сих пор оставляет свое дерьмо по всей моей квартире. Она постоянно твердит, что собирается съехать и подыскать другое место, но... не сделает этого.

Я съеживаюсь, вспоминая, как она поразилась, увидев нас в кладовой.

— А что насчет твоей мамы? — неловко спрашиваю я. — Она?.. — я затихаю.

— Трезвая? В порядке? Хрен его знает. — Эмерсон становится грубым, и мое сердце болит за него. — Она появляется раз в пару лет, — добавляет он с горькой иронией в голосе, — и рассказывает, как ей жаль, и что она хочет вернуться и жить с нами вместе.

— Может быть, сейчас она действительно так думает? — тихо спрашиваю я. — Каждый заслуживает второго шанса.

— Неужели?

Эмерсон смотрит мне в глаза, и я понимаю, что мы уже не говорим о его маме. Он удерживает мой взгляд с явным намеком, и я вижу тень, снова промелькнувшую на его лице, как будто прошлое выползает обратно, независимо от того, как сильно мы пытаемся держать его подальше.

Я тяжело сглатываю и киваю.

— Иногда люди совершают ошибки, — тихо говорю, собрав всю свою храбрость. — Но если они сожалеют и хотят все исправить, то, возможно, заслуживают получить вторую попытку. Чтобы объяснить, почему они так сделали, и попробовать все исправить.

— Ты действительно думаешь, что оправдания могут что-то изменить? — спрашивает Эмерсон с болью в голосе. На мгновение он кажется таким уязвимым, что мое сердце начинает биться с мыслью, что в его непробиваемом фасаде есть трещины.

— Все имеет свои причины, — мое сердце нервно стучит. — Как можно узнать, если не попробуешь?

Эмерсон допивает свое пиво и отбрасывает бутылку в сторону. Он открывает рот, и на мгновение наши глаза встречаются. В воздухе между нами будто витают осколки эмоций и правда, о которой мы никогда не разговаривали. Мое сердце начинает биться чаще.

Но затем его глаза гаснут, а рот скручивается в мучительную, задумчивую ухмылку.

— Кое-что нельзя простить.

Эмерсон становится напряженным до предела, будто чего-то ждет, и я чувствую пронзающий меня укол боли и сожаления. Я впиваюсь ногтями в ладони, чтобы не выказать своего разочарования. Он говорит обо мне, или мы снова обсуждаем его маму?

Я не знаю, что сказать и даже не понимаю, с чего начать. Мне нужны объяснения, почему он ушел четыре года назад, но как я могу спросить, когда правда может оказаться хуже, чем я могу себе представить? Что он может сказать такого, чтобы все стало хорошо?

Я горестно сжимаю губы. Невыносимое молчание затягивается. Лодка мягко качается на волнах.

Затем Эмерсон смотрит на меня.

— Почему ты вернулась? — спрашивает он.

— Я уже говорила. — Я смотрю вниз, мой голос еле слышен. — Папа на мели и хочет продать дом.

— Чушь собачья, — ругается Эмерсон. — Ты могла попросить кого-нибудь этим заняться, могла оставить все это в покое. Но ты вернулась. Почему?

Я не отрываю взгляд от палубы, от океана, смотрю куда угодно, но не на него.

— Я не могла никому доверить упаковку. Все воспоминания...

— Не ври мне! — Эмерсон стремительно сметает тарелки и контейнеры в сторону. Хватает меня за обе руки, притягивая к себе так, что у меня нет выбора, кроме как смотреть на него. Погрузиться в красивую голубую бездну, такую темную и мучительную. — Твою мать, Джулс. — Он крепко удерживает меня. — Скажи мне, почему ты вернулась.

Я сглатываю ком в горле и всхлипываю. Он прав. Я твердила себе и всем остальным, что должна здесь быть, потому что у меня нет выбора. Но я действительно не могла остаться в стороне. И не хотела.

— Скажи мне, Джулс, — просит Эмерсон. Его глаза отчаянно умоляют сказать ответ, который я слишком боюсь произнести вслух. Но должна.

— Ты, — кричу я, и мой голос эхом разносится над Тихим океаном. — Это всегда был ты!

На его лице проскакивает удивление, но затем он притягивает меня к себе, захватывая мой рот в отчаянном, оглушающем поцелуе.

Я теряю самоконтроль.

Эмерсон целует меня так, как будто наступил конец света, нам осталось жить только минуту, и он не хочет ничего другого, только обладать мной полностью. Нет сожалений о прошлом, нет душевных страданий, ничего, кроме наших губ и сплетенных языков, и его стальных объятий, когда он прижимает меня к своей груди.

Эти ощущения не сравнятся ни с чем, что у меня было раньше. Это как чувственная приливная волна, которая сбивает с ног, и у меня нет иного выбора, кроме как быть погребенной под ней и падать все глубже в этот опьяняющий вкус. Я хватаю его за рубашку и прижимаю к себе. В одно мгновение все мои волнения и неуверенность растворяются под голодными исследованиями его языка, я чувствую его прикосновения, которые оставляют на моей коже обжигающий след. Он опускает меня вниз, на жесткую палубу.

Я срываю с него рубашку и смыкаю ноги вокруг его талии, выгибаясь под ним. Он дергает вниз крошечные лямки моего сарафана и срывает его через голову, оставляя меня обнаженной. У меня перехватывает дыхание от прохладного ночного воздуха, овевающего мою голую кожу. Он припадает лицом к ямочке на моей шее, посылая острые стрелы удовольствия вниз по телу с каждым новым поцелуем. Между нами будто проскакивают электрические разряды, у меня между бедер горячо и влажно. Он требовательно посасывает и покусывает мою кожу, прокладывая обжигающую дорожку вдоль ключицы и вниз по голой груди.

«О Боже, да.»

Эмерсон скользит рукой между моих ног, и от его прикосновений я выгибаюсь дугой. Издаю стон, когда его пальцы, дразня, поглаживают мою плоть через трусики. Меня пронзают искры чистого удовольствия, но каждый раз, когда я содрогаюсь под его рукой, он отталкивает меня обратно, слегка царапая через ткань кончиками пальцев, пока я не начинаю корчиться, тянуться к нему, крича от неудовлетворенности.

Эмерсон поднимает голову, смотрит на меня темным, нечитаемым взглядом. Задыхаясь, я безмолвно молю о продолжении, и тогда он резко раздвигает мои ноги. Грубо, властно шлепает ладонью и погружает глубоко в меня один палец.

Я кричу, приподнимая бедра, а он начинает толкаться в меня и, опустив голову к моей груди, ласкать ртом соски. Я сжимаюсь вокруг его пальца, обезумев от быстрых движений и стремительных поглаживаний его языка.

«Ближе. Сильнее. Сейчас.»

Я перекатываю нас, сажусь сверху и сильно толкаю его вниз, пока он продолжает мучить мою грудь губами.

Эмерсон проталкивает в меня еще один палец.

Мир вокруг начинает расплываться. Нет даже далекого шума океана, он растворился в реве крови в ушах и громе сердцебиения. Эмерсон продолжает движения пальцами внутри меня, и я кусаю его за плечо, бездумно атакуя с темным, безумно приятным напором, как будто я одержима.

Нам уже не до нежности и поддразниваний, мы задыхаемся и царапаем друг друга, борясь за контроль. Но это никогда не было даже борьбой. Эмерсон снова перекатывается одним стремительным движением, припечатав меня собой. Отрывает голову от моей груди, и холодный взрыв воздуха сменяется теплом его губ на моем соске. Я взвизгиваю, напрягаясь, когда он срывает мои трусики, оставляя меня абсолютно голой, распростертой и задыхающейся на палубе.

Эмерсон смотрит вниз, шаря по моему телу диким взглядом. Он на краю, готов потерять контроль полностью, и я чувствую прилив силы, потому что окончательно сломила всю его оборону. На мгновение он замирает надо мной, дыхание вырывается рваными выдохами, и тогда он скользит вниз, хватает меня за колени, раздвигая мои ноги, и обводит лодыжки вокруг своей шеи. Он склоняет голову и прижимается ртом к нежной коже моих бедер долгими, грубыми поцелуями.

— О, Боже! — кричу я, и мой стон разносится по всей бухте.

Он вырисовывает языком круги на моих самых чувствительных точках, а затем опускается ниже, чтобы попробовать меня на вкус.

«Еще!»

Эмерсон лижет снова и снова, впиваясь в меня пальцами, и из моей головы испаряется последняя связная мысль. Он ускоряет темп, одновременно с пальцами внутри меня. Я чувствую, что волна удовольствия все ближе, и пытаюсь отстраниться от его рта, доведенная до отчаяния каждым новым изумительным прикосновением его языка, посасыванием, легким ударом…

Эмерсон отстраняется, и я кричу снова, на этот раз разочарованно. Я тянусь за ним, страстно желая получить разрядку, но он откидывает мои руки в стороны и припечатывает запястья к палубе одним быстрым движением. Я в ловушке, беспомощная под ним. Его дикий, горящий от страсти взгляд раздирает меня на части. Я борюсь с его хваткой, ненавидя пространство между нами, нуждаясь, чтобы его рот прижался ко мне снова. Но Эмерсон не поддается и, все так же держа меня за запястья, фиксирует на палубе.

Он смотрит на меня, сжав челюсти, напряженный до предела. Вне досягаемости. Я извиваюсь, вырываясь из его железной хватки.

— Пожалуйста, — задыхаюсь я, и мне все равно, что я умоляю. Прямо сейчас, в этот момент, я сделаю все, чтобы ощутить его внутри себя. Я отдамся полностью, только бы обладать им снова. — Пожалуйста, Эмерсон! — хнычу я.

— Скажи! — рычит он. — Чего ты хочешь?

— Трахни меня! — кричу срывающимся голосом.

В выражении его лица что-то меняется, в глазах проскакивает дикая вспышка. Он отпускает мои запястья и опускается на меня с низким, гортанным стоном. Целует меня, пожирая мои губы, пока я резко распахиваю его джинсы и толкаю их вниз. Он твердый и готовый для меня, и я инстинктивно выгибаюсь ему навстречу, разводя бедра шире, испытывая болезненную потребностью ощутить его внутри.

Он входит в меня одним резким толчком, заставляя каждый нерв и клеточку моего тела кричать от удовольствия.

«О, Боже!»

Я падаю обратно с криком, запуская ногти в его спину. Он вонзается в меня жестко, глубоко, безжалостно, и я приподнимаюсь ему навстречу. Он наполняет меня, раскалывая с чувственной болью. Я открываюсь шире, притягивая его все глубже, и боль растворяется, сменяясь удовольствием, которое проходит по всему телу. Эмерсон опускает лицо мне на шею, и издает мучительный стон, а я скольжу рукой по его гладкой, точеной заднице. Я тяжело дышу, обезумев и полностью потерявшись в беспорядочном ритме наших тел и темном желании, зародившимся у меня внутри. Я выгибаюсь к нему, прижимаясь бедрами как можно сильнее, сквозь мое тело проскакивают искры, но этого недостаточно. Я чувствую, как с каждым новым сильным движением Эмерсона в крови распространяется великолепный зуд, спиралью поднимаясь из самых моих глубин.

Я цепляюсь за него, стоя на краю. И начинаю рыдать от необходимости почувствовать больше, как будто я зависла над краем пропасти и замерла, не в силах переступить черту.

Эмерсон погружается все быстрее, твердый, как камень. Дыхание вырывается из него грубыми и мучительными толчками.

— Джулс, — стонет он.

Я отвечаю таким же отчаянным стоном, откидываясь на палубу. Слепо смотрю в ночное небо, крича в пустоту. Темное, усыпанное звездами небо как будто исчезает, тускнеет от крышесносного удовольствия, которое во мне поднимается.

— Детка, — вздыхает Эмерсон, толкаясь в меня еще глубже.

Хватает мое лицо одной рукой, заставляя смотреть ему в глаза. Его взгляд непоколебимо пронзает меня, пока Эмерсон опустошает меня с неумолимой точностью. От этого нет никакого спасения. Я тону в нем, переполняемая ощущениями, и хватаюсь за ускользающий разум, пытаясь отвернуться, но он крепко удерживает меня на месте, заставляя смотреть на него, требуя отдать все, что у меня есть.

Себя полностью.

Эмерсон видит все мои секреты, мою ложь, обнажает меня. Его глаза не отклоняются от меня ни на секунду. Он входит в меня, и мои крики разносятся в тишине темной ночи. Я сжимаюсь изо всех сил, становясь узницей чистого удовольствия, болезненного и цепкого, но больше не могу сдерживаться, освобождение совсем рядом.

— Иди за мной, — рычит он, стиснув зубы. — Черт возьми, Джулс... иди за мной. Сейчас!

Он врезается в меня в последний раз, и его мучительный, гортанный крик разносится эхом по всей бухте. На миг он замирает надо мной, подрагивая от напряжения, потом я вижу проскочившую в его взгляде вспышку, и по нему проходит первая волна удовлетворения. Он кричит, без слов, содрогаясь в меня, и его отчаянной капитуляции достаточно, чтобы я разлетелась на части. Я разбиваюсь, кричу его имя, мой крик смешивается с его, одновременно с бурей восторга, которая проносится сквозь меня, и я с головой падаю в темно-синий мрак его души.

Мы сворачиваемся вместе, переплетаясь конечностями, потные и отчаянно цепляющиеся за свои драгоценные жизни. И пока я пытаюсь отдышаться после самого шикарного оргазма в своей жизни, одна мысль пробивается сквозь бездумное наслаждение и окутывает меня своей неоспоримой истиной.

«Я дома.»

***

Когда я просыпаюсь на следующее утро, он уже ушел.