Звоню Клер в половине двенадцатого. Сейчас вечер вторника, а значит, ее мужа нет дома.

– Не слишком поздно? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает Клер.

Обожаю слушать ее голос, когда мы общаемся по вечерам. Он существенно меняется, становится мягче. Буд-Будтоона бережет этот особенный тон для наших вечерних бесед. Голос у нее немного сонный, но она, несомненно, счастлива услышать меня.

– Ты в постели? – спрашиваю я.

– Да. Я читала. Только что закрыла книгу и выключила свет. А ты что делаешь?

– То же, что и ты. Просто валяюсь в кровати.

Я постоянно думаю о ней. Весь день она не выходила у меня из головы, а теперь, в постели, и вовсе невозможно избавиться от навязчивых мыслей. Представляю, как она лежит под одеялом, думаю о том, что на ней надето, хотя не должен. Конечно, нет никакого смысла так себя мучить.

– Как твое самочувствие? – спрашиваю я.

Она простудилась и уже больше недели не заезжала ко мне, чтобы не заразить.

– Намного лучше, – отвечает Клер. – Наверняка скоро дети притащат из школы новые микробы. Нужно насладиться передышкой.

– Я соскучился по тебе.

– Правда?

– Да.

– И я тоже соскучилась.

– Я привык видеть тебя на своем диване.

Мне нравится украдкой смотреть на Клер, когда она что-нибудь читает или печатает, опустив голову и набросив на плечи плед. Она стала частью моего дома.

– А я люблю сидеть на твоем диване. Люблю, когда ты что-нибудь мне готовишь.

– Я просто отличный повар, – хвастаюсь я.

– Особенно по части горячих блюд! – поддразнивает она.

– Это мелочи, – смеюсь я.

– За окном такой сильный ветер, – говорит Клер. – В прогнозе погоды сказали, что, возможно, скоро настанут рекордные для января холода.

– Уверен, ты сейчас в тепле. Что-то мне подсказывает, ты закутана с ног до головы.

Что бы я только ни сделал, лишь бы обнять ее. Согреть так, чтобы она больше не нуждалась в одеяле.

– На мне фланелевые штаны от пижамы и – толстовка.

– Я бы уже вспотел.

– На пробежку ты одеваешься даже теплее.

– А ты не спросишь, во что я одет сейчас?

– Пожалуй, я и так знаю, – говорит она.

Конечно же. У нее ведь есть муж, который иногда бывает дома. Возможно, он спит в трусах или без всего, лежа рядом с ней. На мне трусы-боксеры, но нет смысла вдаваться в такие подробности.

Как бы мне хотелось дать себе волю и рассказать Клер без утайки, о чем я думаю, когда звоню ей поздно ночью. Но я не могу. Именно Клер, а не я, должна решить – переступать черту, хотя бы по телефону, или нет. А сейчас никто не поможет мне справиться с возникшей эрекцией. Лучше остановиться.

– В понедельник у меня выходной. Приедешь?

– Конечно. После йоги.

– Отлично, – говорю я. – Засыпай. И не мерзни.

– Хорошо. Ты тоже.

Впервые за многие месяцы я думаю, не позвонить ли Мелиссе. Но это будет низкий поступок, поэтому я тут же отвергаю саму мысль. Даже если Мелисса приедет, это все равно не сделает меня счастливым. Стану представлять, что меня ласкают руки Клер. Что она целует меня. Проще сделать все самому, поскольку в моем воображении Клер способна на то, что мне нужно. И мне для этого не требуется присутствия другой женщины.

Конечно, это не то же самое. Но проблем будем меньше, чем с Мелиссой, уж точно.