Всю свою жизнь Ирод изучал звезды и во всем следовал их предначертаниям. Его рождению предшествовало максимальное сближение Юпитера и Сатурна, а через восемьдесят семь лет то же редкое явление убедило его, что долгие годы терпеливого ожидания подходят к концу. Начинается время открытых действий. Три следующих года он готовился к главному событию, и кульминацией этих приготовлений было удостоверенное Захарией богоявление и осуждение Антипатра. Теперь, на заре пятого тысячелетия и третьей эпохи Феникса, час освобождения, обещанный патриархом Исааком своему сыну Исаву, которого также звали Едомом, наступил, словно его протрубили фанфары. Небеса подали ему знак, когда случилось полное затмение луны. Наконец-то он мог подумать о главном. Пора. Иначе будет поздно. Боль и зуд стали почти нестерпимыми и иногда доводили его до таких припадков ярости, что слуги трепетали за свою жизнь. Страх упустить время усилился еще больше после того, как он получил неофициальное письмо советника императора по восточным делам, в котором тот предупреждал, что Архелай и Филипп втайне собирают в Самарии войско (их мать была са-марянкой) и хотят захватить трон, как только до них дойдет весть о казни Антипатра. Рукой советника, безусловно, водила Ливия, которая не могла избавиться от ощущения, что положение в Иерусалиме становится все более угрожающим. Римская имперская политика строилась на принципе «разделяй и властвуй»: «Сей смуту в царстве соседа и получай выгоду, сохраняя собственную независимость». Ирод не поверил Ливии, тем не менее послание вселило в него беспокойство.

Он издал указ, под угрозой смерти предписывавший всем священнослужителям высокого ранга и всем книжникам-левитам явиться в воскресенье в Иерихон, на то место, где были его собственные владения. Подчинились около пятнадцати тысяч человек, боясь и в то же время надеясь, что, раз их пришло так много, им не грозит опасность.

Вечером на балконе над огромной площадью перед дворцом появился Ирод, который беззвучно смеялся над глупцами, но не в силах был произнести ни слова из-за страшной сухости во рту. Он передал свиток своему управляющему Птолемею, и тот зачитал его, сложив руки рупором и громко выкрикивая каждое слово:

— Император Август и царь иудейский Ирод пишут так: «Священнослужители и книжники Израиля! Вы собрались тут в первый день новой недели, великой недели, которую навсегда запомнят ваши дети и дети ваших детей, в день, который называется Днем Солнца и принадлежит Рафаилу-архангелу. Те из вас, которые учены в ангелологии, подтвердят, что архангелу Рафаилу предначертано исцелить Ефраима, то есть вызволить из несправедливости десять северных племен. Но сначала пусть Рафаил докажет свое лекарское искусство на вас, похваляющихся именем сыновей Левия, хотя за жестокость вы не получили ни кусочка земли в стародавние времена и живете в рассеянии и вражде с другими коленами Израиля. Пусть Рафаил, это говорю вам я, Ирод, излечит вас огненными лучами своего Владыки.

Я, Ирод, собрал вас, вечно бунтующих, чтобы напомнить вам псалом Давида, сына Иессеева, моего предшественника на троне сего беспокойного царства. Слушайте, как он превозносит Создателя, хотя эти стихи вам, конечно же, известны:

Он поставил в них жилище Солнцу,

И оно выходит, как жених из брачного чертога своего,

Радуется, как исполин, пробежать поприще:

От края небес исход его,

И шествие его до края их,

И ничто не укрыто от теплоты его.

Ваши благочестивые предки когда-то держали белых коней на Храмовой горе и каждое утро запрягали их в золотые колесницы, чтобы они бежали навстречу восходящему солнцу. Кто приказал вам отвернуться от Солнца, которому вы поклонялись? Кто сбил вас с пути? Уж не из вонючих ли Вавилонских вод выловили вы новые нечестивые обычаи?

Глухие гадюки! Слепая моль! Я построил великолепный ипподром у подножия Храма Иерусалимского, ипподром из мрамора с позолоченными бронзовыми воротами и барьерами, с удобными резными скамьями. Он не посрамил бы ни один из самых богатых и великих городов Греции. А зачем? Нечасто вы посещали его, упорствуя в своем суеверии. Вы закрывали глаза, и его словно не существовало. В праздничные дни вы затыкали уши и не слышали радостных криков, когда прекраснейшие из лошадей вихрем неслись к победе, запряженные в красно-бело-сине-зеленые колесницы. Они бежали по часовой стрелке в честь верховного светила, для которого Господь Бог, по свидетельству Давида, соорудил ипподром на небесах и светлые хоромы на Востоке. Его колесница четырехцветна в честь четырех времен года, и уверенно стоит в ней тот, кто держит в руках вожжи.

Идите, упрямцы, тупицы, болваны, на ипподром, на другой великолепный ипподром, который я построил на берегу реки Иерихон. Бегите, словно шустрые детишки, которых в первый раз взяли поглядеть на негра или на посаженного в клетку льва, или на огромное сияющее море. Я желаю, чтобы в эту ночь вы думали над теми стихами, которые я напомнил вам, ибо завтра утром, возможно, вы увидите другой свет. Не думайте, что завтра для вашего развлечения побегут колесницы. Над ипподромом нет ни крыши, ни навеса, и вы наконец-то, хотите вы этого или нет, встретитесь с огненным Титаном, которого почитает все разумное человечество. Завтра вы будете покорно идти за ним от восхода до зенита и от зенита до заката. Вот такое развлечение предстоит вам завтра и послезавтра, пока вы не выучите урок наизусть.

В честь Солнца царь Соломон воздвиг эти колонны, а вы по неразумию и бессердечию назвали это идолопоклонством. Соломон, сын Давидов, говорю я вам, которого вы называете мудрейшим из людей! Как случилось, что, отвернувшись от своей веры, вы чествуете нашего Бога в образе вороватой луны и каждый месяц трубите в фанфары, приветствуя дурацкий клочок серебра, который не дает человеку ни тепла, ни света? Пророк Иона… Как он называл Иерусалим? Бет-Син? Жилище сбившейся с пути Богини-Луны Син, которую ненавидят добрые люди всего света. Или это все же Ниневия, жилище Нимрода, великого Господина Солнечного Года?

Прочь теперь, уходите, лунные дураки! Мои воины проводят вас в то лечебное место, о котором я вам сказал!»

Воины с мечами и копьями стояли наготове вокруг беспомощной толпы, которая пребывала в полной растерянности, ибо не нашлось ни одного человека, который бы возглавил ее. Медленно двинулась она в сторону ипподрома, а солдаты сторожили все тропинки к свободе и грубо торопили замешкавшихся.

Как только начальник стражи доложил Ироду, что все священнослужители, кроме тех, кто исполняет свои обязанности в Храме, находятся на ипподроме и ворота заперты, он подписал новый указ, которым сместил первосвященника Матфея и назначил его родственника, в это время находившегося на Кипре. В Иерусалимском Храме начальник стражи Сарми собрал всех священнослужителей, кроме трех или четырех, без которых невозможно было проводить богослужения, и сказал, что ненадолго задержит их во Дворце язычников. Их тоже взяли под стражу и отправили на ипподром. Сцену очистили для представления, которое должно было состояться на другой день. Жертва и алтарь ждали своего часа.

Ночью три дамасских еврея из колена Иссахарова явились в Иерихонский дворец и, объявив себя астрологами, потребовали допустить их к царю. Ирод принял их. Они сказали, что принадлежат к заветникам, то есть к секте, якобы заключившей новое соглашение с Богом через дух, названный «Нисходящий», или «Звезда», которого вскоре ожидали на земле в человеческом облике, и простодушно открыли царю причину своего волнения.

— Твое имя будет сиять вечно, царь, — начал старший из них. — Звезды сказали нам, что Истинный Царь родился на твоей плодоносной земле, чтобы стать твоим наследником и тысячу лет править в Израиле. Мы знаем, ты не останешься равнодушным к великой чести, оказанной тебе Господом Богом, и доказательством тому монеты, отчеканенные на царском дворе, с шестиконечными звездами, сияющими на вершине священной горы.

Ирод ободряюще улыбнулся:

— В чьем доме, просвещенные мужи из Дамаска, родился сей царь?

И они ответили ему с поклоном:

— Мы невежественные люди, но если он должен стать царем евреев, значит, он твой сын или внук. Мы знали, что он будет не прямым наследником Давида, потому что один из наших учителей сказал: «Будут звать его Давидом, даже если он не Давидовой крови». Ну, вот он и родился наконец. Звезды не ошибаются.

— Они-то не ошибаются, но их часто толкуют ошибочно. Когда, как вы думаете, родился младенец?

— По нашим подсчетам, это случилось в последнее зимнее солнцестояние.

— И где?

— Точно не знаем, но думаем, в Вифлееме-Ефрафе. Царю известно, что пророк Михей написал: «И ты, Вифлеем-Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иуди-ными? Из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле и Которого происхождение из начала, от дней вечных».

— Вы узнали бы младенца, если б увидели его?

— Конечно. На нем должны быть царские знаки.

— Разрешаю вам идти в Вифлеем и разыскать его там, добрые люди. Найдете, дайте мне знать, и я тоже приду и восславлю его. Но в одном вы ошибаетесь. Он не сын мне и не внук.

— Вечно живи, царь! Мы идем в Вифлеем.

Ирод удивился совпадению, ибо перепись дома Давидова была назначена на следующий день.

Когда дамасские евреи ушли, его стали одолевать сомнения. Во-первых, стоило ли доверять Архелаю убийство младенца? Во-вторых, не придумал ли Ар-хелай сам сказку о рождении в гроте? Может быть, он все сочинил, чтобы собрать войско и поднять бунт? Может быть, дамасские евреи его сообщники? Неужели бунт начнется в Вифлееме? Так одно сомнение породило тысячу других, и вскоре он усомнился даже в преданности своего двоюродного брата едомитяни-на Ахиава, единственного человека, которому он доверился во всем, того самого Ахиава, который сопровождал его к могилам Соломона и Давида и который должен был стать первосвященником нового бога. Ирод принялся охать и стонать, словно от невыносимой боли, и жалобным голосом попросил сидящего рядом Ахиава подать ему яблоко, чтобы освежить рот, и нож, чтобы разрезать яблоко. Ахиав исполнил просьбу, а Ирод, сделав вид, что не в силах больше терпеть, направил нож себе в грудь. Ему хотелось посмотреть, остановит его Ахиав или решит не мешать. Он не придумал ничего лучше, чтобы испытать его любовь.

Ахиав принялся вырывать у него из рук нож и кричать:

— Помогите! Помогите!

Вбежавшие слуги увидели, как они дерутся за нож, и решили, что Ахиав убивает царя. Тотчас всё завопили, и по дворцу прокатился слух:

— Лев умер.

Все так трепетали даже от одного имени Ирода, что немедленно великий плач поднялся вдалеке и вблизи, чтобы испугать его душу и прогнать ее подальше от места его злодеяний.

Все шумели, кричали о смерти Ирода, и эти крики достигли царской тюрьмы, где Антипатр ждал решения своей участи. Смышленый стражник бросился к нему, открыл дверь и проводил Антипатра до ворот. Однако ворота оказались на замке. Прежде чем их успели открыть, явился тюремный начальник, которого Архелай постоянно осыпал щедрыми подарками, и отвел Антипатра обратно. Он же послал известить Архе-лая о том, что происходит во дворце, и просил оказать ‹›му честь — от него первого принять поздравления с нисшествием на престол. Тут прибежали еще страж-пики и стали кричать:

— Свободу царю Антипатру! Свободу невинному! Он наш настоящий царь. Он всех нас наградит и возвысит!

Тогда тюремный начальник принял решение подослать к Антипатру верных людей. Те подобрались к нему сзади, когда он молился, и убили его.

Так Ирод перехитрил самого себя, и древний бог Иерусалима не получил обещанной жертвы.

К вечеру новости достигли Еммауса. Мария, услыхав о смерти Антипатра, не могла плакать в открытую и даже преданной Силом не доверила своей тайны. Она только шепнула на ушко своему маленькому сыну, которого назвала Иисусом:

— Ах, мой сыночек, он умер! Маленький мой, ты слышишь: его больше нет!

И малыш заплакал. Он один у нее остался, ее первый и последний сын. Качая и успокаивая его, она рассказывала ему о том, как они завтра отправятся далеко-далеко.

— Рано утром ты и я пойдем туда, где ты родился. Мы пойдем в Вифлеем. Я буду очень любить тебя, а ты — меня, и Господь — нас обоих. Старый Иосиф тоже пойдет с нами.

Тут мальчик улыбнулся, и это была его первая улыбка. Мария нежно поцеловала его:

— Теперь спи, сыночек Иисус, потому что скоро, очень скоро нам предстоит долгая дорога.

Однако ей и в голову не могло прийти, какая на самом деле им предстояла долгая и трудная дорога.

Захромавший ни с того ни с сего осел остановился на полпути, и до Вифлеема они добрались лишь запол-ночь. Стучаться в дом к торговцу, с которым Иосифа связывали дела, было поздно, и он отвел осла в сарай, а сам с Марией и ребенком отправился вверх по тропе в деревенскую харчевню. Харчевня была битком набита явившимися на перепись потомками Давида. Мужчины спали и у порога, и на крыльце, и Иосиф не решился войти, чтобы не наступить на кого-нибудь. Шел холодный дождь, и он захотел поискать места в сарае, но ему и там не повезло. Когда он попытался открыть дверь, кто-то еще крепче прижал ее изнутри.

В эту минуту во двор вышел хозяин постоялого двора и сказал Иосифу:

— Господин, я не знаю твоего имени, но вижу, что ты стар, а у твоей жены на руках малый ребенок, поэтому я не могу отказать тебе в пристанище, хоть и убогом, которое у меня еще есть. Вон за тем выступом у моего сына сарай в лесу. Он держит там скот. Я провожу тебя. Места там совсем мало и пахнет плохо, зато тепло и сухо.

Выслушав слова благодарности, хозяин проводил Иосифа с семейством по раскисшей дороге к сараю и, пожелав им спокойной ночи, удалился, обещая прийти утром. Иосиф с Марией и ребенком улеглись на солому и проспали до утра.

На другой день, пока Мария в найденных в углу сарая горшках готовила завтрак, Иосиф пошел в деревню взглянуть на захромавшего осла. Ведь люди говорят: добрый человек добр и со своим скотом.

По дороге он пытался вспомнить страшный сон, который мучил его всю ночь и отпустил только под утро, оставив неприятное чувство страха и беспокойства. Его приятеля-торговца дома не оказалось, поэтому Иосиф взял осла и отправился на поиски лекаря. Остановившись в раздумье на перекрестке, он услыхал разговор трех богатых, судя по одежде, дамасских евреев с кенитами-пастухами. Один из них сказал:

— Господь свидетель, добрые купцы, я не лгу. Птица летела в долине и махала крыльями, но как только она оказалась над пещерой, где родился ребенок, она замерла в воздухе и долго не двигалась, вроде как канюк. В самом деле, пока я смотрел на нее, мне казалось, что у меня не бьется сердце и я умер. Только глаза все видели, и когда я посмотрел на грот, то над ним сияла…

Иосиф поспешил прочь, потому что узнал кенита, но не желал, чтоб он его узнал. Однако тот закричал ему вслед:

— Эй! Да вот же он! Не будь я лекарем! Вот же его ослица. Мне пришлось лечить ей колено, а теперь она опять захромала.

Он бежал следом за Иосифом и кричал:

— Господин, дай мне твою ослицу. За три недели, да поможет мне Бог, она у тебя будет бегать как молодая.

— Господин, благодарю тебя, но я не могу ждать три недели.

— Возьми моего осла, а ослицу оставь мне.

— Чего ради ты предлагаешь мне молодого здорового осла за старую больную ослицу? Вот уж сделка так сделка!

— Разве не твоя жена с ребенком три месяца назад ехала на этой ослице в Вифлеем? Я продам шерсть с хвоста твоей ослицы моим родственникам на амулеты, и они заплатят мне по пять шекелей, да еще будут радоваться удачной покупке. А ослицу я оставлю себе.

— Ладно, возьми старуху и дай мне молодого осла, потому что, кажется, он мне понадобится еще до захода солнца. Господь с тобой. Но заклинаю тебя, никому не говори в Вифлееме, что видел меня, пока не закончится перепись и я не вернусь домой.

Иосиф хотел было расседлать осла, но кенит не позволил ему.

— Нет, нет, бери с седлом. Или оно недостаточно красиво для тебя? Разве твоей жене и малышу не нравятся серебряные колокольчики и зеленые кисточки? Только взамен оставь мне то седло, которое знало драгоценную ношу. Это будет лучшим наследством моим детям и детям моих детей.

Дамасские евреи не произнесли ни слова, но, когда Иосиф двинулся дальше, они торопливо последовали за ним, не стараясь, однако, приблизиться. Потом они вернулись к себе за драгоценными дарами, умылись, умастили себя благовониями и надели самые дорогие одежды, чтобы прийти к малышу в царском обличье.

Мария собиралась кормить сына, когда они появились на пороге сарая. В испуге она не могла оторвать от них глаз, а они, сделав успокоительный жест в сторону Иосифа, простерлись, чтобы воздать почести ребенку, на земляном полу, который Мария, правда, успела чисто вымести. Один из них положил у ножек младенца золотую корону с двенадцатью зубцами и двенадцатью драгоценными камнями в честь двенадцати колен Израилевых и сказал:

— В знак твоего царствования, Великий! Другой поставил слева от короны алебастровый сосуд с миртом и сказал:

— В знак твоей любви, Великий!

Третий поставил справа от короны железную шкатулку с ладаном и сказал:

— В знак твоего бессмертия, Великий! Мария сидела с мокрыми от слез глазами.

— Благодарю вас от имени моего сына, — печально сказала она. — Вы не ошиблись, принеся ему свои дары. Идите теперь и пусть будет на вас благословение Господне!

И они пошли, запев псалом, который как нельзя лучше подходил к случаю:

Вот, мы слышали о Нем в Ефрафе, нашли Его на полях Иарима. Пойдем к жилищу Его, поклонимся подножию ног Его. Стань, Господи…

Иосиф все время делал вид, что ничего не слышит и не видит, и не притронулся к дарам, пока Мария сама не убрала их в надежное место. Позавтракали они молча, и Иосиф отправился в харчевню узнать, на какой час назначена перепись… Ему хотелось как можно скорее покончить с делами и вернуться домой. Но едва он завернул за угол сарая, как услышал крик:

— Солдаты идут! Посмотрите, как их много… целый отряд… это солдаты царя!

Тут он вспомнил свой сон, который начался как раз таким криком, и потерял голову от ужаса. Немного придя в себя, он бросился в сарай и хрипло выдохнул:

— Скорее, у нас нет времени. Иначе смерть. Собери все, пока я укладываю вещи на ослов!

Мария же спокойно ответила ему:

— Все в руках Божьих. Мне еще надо умыть и переодеть сына.

— Только поскорее!

Царевич Архелай въехал в Вифлеем во главе фракийского отряда и тотчас отдал приказание офицерам поставить стражу на каждой дорожке и на каждой тропинке, ведущей в город и из города, чтобы никто не мог убежать. Остальные должны были взять в кольцо сынов Давида вместе с их семьями.

— Никакого шума и никакого насилия. Сначала отделите потомков Давида от местных жителей. Помните, умереть должны все младенцы мужского пола. Взрослых не трогайте, если только они не будут сопротивляться. Не трогайте девочек и детей постарше. Младенцу, который нам нужен, нет еще четырех месяцев, и мать кормит его грудью. Но для уверенности придется убить всех мальчиков до двух лет. Таков приказ царя Ирода.

Лекарь и три кенита ждали Иосифа на опушке леса.

— Торопись, господин, — закричали они. — Смерть пришла в Вифлеем. Снимай парадную одежду и облачайся вот в это старье. Ты, твоя жена и ребенок должны сойти за детей Раав,

Иосиф сделал, как ему сказали, и они поехали на пастбище, где пастухи собирали разбежавшихся овец, чтобы идти к Иордану. Фракийцы не обращали внимания на кочевников, и они медленно шли вперед, пока ветер не донес до них душераздирающие крики. Тогда лекарь сказал:

— Оставьте нас теперь, господин и госпожа, и поезжайте к дубовой роще под скалой, что заросла соснами. Там вас ждут друзья. С нами вам больше нельзя. Не бойтесь, Бог не оставит Своих детей!

В дубовой роще их ждал хмурый и страшный на вид пастух с тремя длинными ножами за поясом, и Иосиф долго простоял молча, не зная, как к нему обратиться. Первой заговорила Мария:

— Добрый сын шатров, именем нашей матери Раав, оставь свое стадо на подпаска и проводи нас к своему господину Кенаху.

Кенаха они нашли в шатре, в десяти милях к юго-западу от Бет-Цура. Он радостно поздоровался с Марией, приласкал ребенка и почтительно приветствовал Иосифа.

Три дня они жили в шатрах кочевников, на четвертый решили ехать дальше. Кенах спросил Иосифа, куда он намерен держать путь, и Иосиф ответил:

— В Египет. Я должен заплатить долг первосвященнику Симону, сыну Боефа.

— Много ты ему должен? Дорога в Египет опасна для богатых людей, путешествующих в одиночестве.

— Нет, немного. Полшекеля, или две александрийские драхмы, но это долг чести.

— Сын моей сестры поедет с вами и по дороге будет развлекать вас пением. С ним тебе нечего бояться.

Вот так, в сопровождении племянника Кенаха, они отправились в путь. В Хевроне их догнала весть о смерти Ирода и об освобождении иудеев, ожидавших смерти на ипподроме. Посланный сказал, что Ирод, почувствовав внезапное приближение конца, хотел убить их всех, но его сестра Саломея воспрепятствовала резне.

При этом известии племянник Кенаха расплакался и запел песню о несбывшихся надеждах, о том, как вновь победил Иаков, а Исав опять сброшен во тьму. Погруженный в свое поэтическое видение, он не мог отвести глаз от зеленого дерева, что росло на песке, и в конце концов вскричал:

— Неужели Господь Бог не накажет тебя, гнилое дерево, за все твое зло?

— Друг, — спросил его Иосиф, — почему ты проклинаешь дерево?

— Я проклинаю дикий огурец. Разве тебе неизвестно, что такое дикий огурец?

Иосиф вспомнил историю об Елисее и его котле, о том, как невежественный горожанин бросил в суп дикий огурец, спутав его с огородным, и один из его сотрапезников, умирая, воскликнул: «О, Божий человек, в этом котле смерть!» А Елисей сотворил чудо и спас всех от смерти.

Иосиф спросил:

— В чьем котле смерть?

— У царя была опухоль, но умер он не от нее. Я лечу все мое племя и знаю каждую травинку в пустыне. Только дикий огурец дает сухость во рту, стесненное дыхание, зуд и бесконечный понос. Проклятие дереву, отдалившему долгожданный день!

— Однако Исав простил своего брата Иакова, когда ему представилась возможность убить его на пути в Суккот, и мы, израильтяне, не забываем о его великодушии. Благородный племянник Кенаха, еще никто не решил мечом свои дела. Лучше спой хвалу тому дикому огурцу, который спас жизнь пятнадцати тысячам человек.

— Возможно, — добавила Мария, — дикий огурец спас жизнь мальчику, который принесет мир на землю. Разве не об этом мечтали и Исав, и Иаков?

Они повернули к Аин-Риммону. Там вновь встретились Мария и Елисавета'и с гордостью и печалью показали друг другу своих осиротевших сыновей. Из Аин-Риммона путники отправились в Беер-Шеву, где им рассказали о том, что произошло в Иерусалиме после смерти царя Ирода, и о том, как благодаря неожиданному соглашению между его сыновьями удалось избежать войны. Говорили, что царевич Филипп спрятался, когда в первый раз услышал о смерти Ирода, по, когда новость подтвердилась, он бросился в Иерусалим и с помощью бельгийских кельтов, которых переманил на свою сторону, захватил дворец. Там к нему присоединился Архелай с фракийцами, а Антипа прислал мирное письмо из Сепфоры, что в Галилее, где на территории в пятьдесят миль собирал войско. Три царевича встретились в присутствии их тетки Саломеи. Она примирила их, и они решили поделить между собой царство, если император даст на то согласие. С помощью Птолемея, которому Ирод доверил свою печать, они переписали завещание, сохранив, однако, ту часть, что имела отношение к императору и Ливии, а также к полумиллиону серебряных драхм, отказанных Саломее. Иудея, Едом и Самария отошли во владение Архелаю, а Галилея и Нижнее Заиорданье — Антипе. Филипп получил Верхнее Заиорданье до горы Ермон. Саломея за свои заслуги тоже получила маленькое царство, которое когда-то называлось Фили-стией. Царевич Ирод Филипп ничего не получил по завещанию, но за свой отказ от земельных владений был вознагражден Архелаем, Филиппом и Антипой ежегодной пенсией. Что до Антипатра-младшего, то посланцы царевича Филиппа убили его в Александрии и тело бросили в море. По крайней мере, так рассказывал приехавший оттуда торговец.

В этих новостях не было ничего такого, что могло бы изменить решение Иосифа идти в Египет, ибо он с благоговением относился к тайне Марии. Единственно законным он считал первое, одобренное императором завещание Ирода. По нему наследником был Анти-иатр или Ирод Филипп — в случае смерти Антипат-ра — и наследники Антипатра. Теперь же, когда Ирод Филипп отказался от своих притязаний, а Антипатр-младший умер, наследником становился Иисус, ребенок, рожденный от тайного брака Антипатра. Август скорее всего не станет перечить сыновьям Ирода, но законное завещание все равно обрело силу с тех пор, как был убит Антипатр-младший и отстранен от трона Ирод Филипп. Ради Марии Иосиф решил не возвращаться в Еммаус, пока там царствует Архелай. Если бы тайна рождения Иисуса вышла наружу, а все могло случиться, Архелай не остановился бы перед убийством младенца.

Из Реховота Иосиф отправил своим сыновьям письмо, в котором сообщил, что ему предстоит длительное путешествие и они могут вступить в права наследования, не дожидаясь известия о его смерти.

Он сказал Марии:

— Путешествие вдохнуло в меня новую жизнь. Мне надоело быть старым и ленивым, ив Александрии я займусь своим прежним ремеслом. Когда-то меня хорошо знали как мастера упряжек и плугов. В этой работе нет ничего трудного, и она требует больше опыта, чем силы. С Божьей помощью налажу торговлю, и когда-нибудь мальчик станет моим помощником.

В древнем городе Он-Гелиополе племянник Кенаха покинул их. В речке рядом с городскими воротами Мария постирала пеленки и расстелила их на солнце, а сама прилегла в тени старого оливкового дерева. На другой день они отправились в Леонтополь, названный так в честь Циновки Львицы и находившийся в нескольких милях к северо-западу. Там Иосиф продал белого осла и на часть вырученных денег купил столярные инструменты у решившего уйти на покой египтянина. Нашел он и дом недалеко от синагоги, построенной Онией-первосвященником за два века до этого. Так они с Марией поселились в Леонтополе, и Иосиф воздал хвалы Господу за свое спасение.

Вскоре он заплатил долг Симону, Мария стала его женой, а так как дела шли неважно и зарабатывал он немного, то Мария помогала своей приятельюще торговать овощами, пока малыш возился возле нее в пыли.