Мужики из деревни погибли все вместе: Эшелон разбомбили, – и нет мужиков! В похоронках писали: «Пропали без вести…» Значит, весть докатилась до Малых Дружков. Письмоносца в деревне встречали с тревогой: Бабы выли по-чёрному в каждой избе И, рыдая, просили защиты у Бога… Есть ли горше года в нашей общей судьбе? А почтарь дядя Саша заплакал и запил (Много горя в брезентовой сумке разнёс!). Ты скажи, летописец, на каком же этапе Знали больше в истории горя и слёз? Битвы кончились… Радио пело у клуба. Только радости не было в Малых Дружках. И сухие глаза, и поджатые губы, — Это, брат, надо видеть, не опишешь в стишках! Семь десятков годов в одночасье минули, Будто их пронесли семь лихих рысаков! А тогда, помню, бабы косили в июле: Не дождались Дружки косарей-мужиков!

Иду – безгласный и тревожный, Печаль задумчиво-светла… Приводит пыльный тракт дорожный К избушкам вдовьего села. Так нарекли когда-то люди В послевоенные года, В года печальных наших судеб, Село… Был повод, знать, тогда. На сельском кладбище заросшем Мужицких не найдёшь могил: Мужья погибли – кто под Оршей, Кто под Москвой главу сложил. Не причитать солдатским вдовам Над холмами родных могил, Но горе тяжестью пудовой Взывает отдавать долги! Всплакнут над старым фото вдовы (Оно в семье, как талисман!), Сквозь слёзы повторяя снова Слова последнего письма. Никто не выжил в том суровом, Всепожирающем огне… С тех пор село зовётся «вдовьим». — Как много их в моей стране!

А мальчишки – серьёзный народ!.. Вспоминаю, что было когда-то: Пацаны убегали на фронт, Чтоб стрелять по фашистам проклятым. Им, воякам, понять не дано (Они молоды и бесшабашны!) — Там стреляют не так, как в кино, Там бывает и больно, и страшно. Сухарей насушить (путь далёк!), Медяков накопить (в строгой тайне!)… «А куда ж ты от мамы, сынок, И от рыженькой девочки Тани? Убегай, брат, но не попадись, — Быстро сникнут слепые восторги!.. Ты про станцию слышал – Арысь [9] — Патрули там военные зорки! Отведут тебя в тёплый уют. Может, гречневой кашей накормят… Разговорчик с тобой будет крут: К маме едем, воитель, до дома!» Прорывались! Бывало и так! Сыновьями полков нарекали. Поначалу страшились атак, Но туда малолеток не брали! А когда вырастали они, Всё постигнув – и боль, и утраты, Вспоминались военные дни Добрым словом – высоко и свято!

В памяти затеряны Нынче и не нужные Надписи: «Проверено. Мин не обнаружено». Кубики да с буквами — Вот забава мальчика. Наделяет звуками То, что сложат пальчики. Бабушка растеряна (Мало ей, натруженной!), — Внук сложил: «Проверено. Мин не обнаружено». Детям детство вверено И войны не сужено, Если есть: «Проверено. Мин не обнаружено». Был сапёр уверенный, С хваткою недюженной, Коль писал: «Проверено. Мин не обнаружено». Перед ним я весь в долгу, — Он судьбу отслеживал: Жизнь мою не сдал врагу — Мины обезвреживал.

Поисковые отряды — Черепа, штыки, награды. Заржавевшие снаряды Долгих поисков итог! Ямы мокры и глубоки, Руки, грязные по локоть… Для чего эта морока? Может, всё это не впрок? После взрывов, после смерти Что осталося на свете? Что попалось нынче в сети? Есть ли там благая весть? Нынче гильзу от винтовки Паренёк нащупал ловкий, — Там истлевшая листовка, — Дай нам бог её прочесть! Поисковые отряды — Тяжкий труд не для парада, — Там любой находке рады, Неожиданности встреч. Что произносить тирады? Эти славные бригады Делом скажут: вот как надо Память о войне беречь!

Баритон Левитана – в дальних отзвуках грома. Интонация эта мне до боли знакома: Слышу в утренних сводках, что оставили город, После тяжких сражений, до предела упорных. …Ах, военное детство! Ты не дашь передышки! Как вы нынче живёте? Да и живы ль, парнишки? В наших судьбах скрестились (непростое наследство!) Неуютная старость и военное детство.

Нашли два медальона рядом В одной воронке от снаряда. У первого отмыли грязь, А там – готическая вязь. Второй, с остатками браслета, Был чуть поодаль – с нашей метой (Кириллица – наш алфавит), Зелёной окисью покрыт. Слова, что были там сокрыты. Расшифровали следопыты: На первом – «Ганс» (прочли едва), А на втором – «Крылов Иван». Войны безжалостная ступа Парней убила, и два трупа Переселились в мир иной. Землёй засыпаны взрывной. Зачем? Вопрос, увы, наивен! Цена их жизни – пара гривен… Неужто жить нельзя без войн? Все войны бы с планеты вон! Сойтись бы им на ринге, что ли, На сцене ли – кто лучше в роли. На состязании отцов Или научных мудрецов. Два символа, два медальона, — Скупая весть от миллионов Живым наследникам в укор: Землёю не засыпать скорбь!

Для скорби не найду предела, Молчанье – строгий мой пароль… Иду, как по живому телу, Боясь, что причиняю боль. Он никогда не даст забыться, Огонь, трепещущий вдали, — Страданий огненная птица Крылами машет из земли!

Я был убит… В тот мир потусторонний Меня завлёк войны смертельный пляс, — Сквозь грудь мою берёза пустит корни, И васильки врастут в орбиты глаз. Был голос мины – воющий и мерзкий. Стена земли – и навсегда темно!.. Сказал слова, что были там уместны. Наш политрук – печально и умно. Я похоронных избежал обрядов — Оград, оркестров и могильных плит… Как хорошо, что роща где-то рядом, И полевая тропка не пылит! Холм надо мной давно сравнялся с полем. Я распылён в деревьях и траве. Я раньше звался (точно помню!) Колей, Теперь я – прах, былинка, звёздный свет. Но зов тревоги громче раз от разу… Откуда? Почему? По чьей вине? Приносят ветры грустные рассказы О том, что смута бродит по стране!

Старые могилы травяны, Зарастают мраморные плиты… Отрочество – в пламени войны. В нашем доме – вопли по убитым. Комсоставский дом – мой отчий кров!.. Похоронки стаями летели. Мамы превращалися во вдов, Не слукавлю, каждую неделю! Долгая военная гроза, Холодно в нетопленной квартире. Ах, мальчишки, – молнии в глазах: Мы стреляем в гарнизонном тире! Бьём из парабеллума, юнцы, Пули на мишень ложатся густо (С фронта наезжавшие отцы Приобщали к ратному искусству!). «Вдовий дом», – не чувствуя вины, Кратко нарекли и очень ясно… Отрочество в пламени войны, — Угли до сих пор горят, не гаснут!

Возвратилась десантная рота… Что ж не радостен голос трубы? Город Псков открывает ворота, — Возвратилась десантная рота: На лафетах въезжают гробы! Плачут жёны и дети-сироты. Отпевают усопших ребят. Не утешат награды и льготы… Погибает десантная рота, Вызывая огонь на себя! Интендантам по горло заботы, — Горы актов испишет братва! Снять с довольствия целую роту — От нагрузки пристанет икота Или кругом пойдёт голова! Бог простит мне (прощать – его кредо!), — Юмор чёрен, но мыли чисты!.. Выпадает не каждому это: Умереть с осознаньем победы И своей не отдать высоты!

Года, когда стране бывало нелегко, Не списаны в архив, – они остались с нами, И каждого из нас затронет глубоко Той жизни скорбный пласт, что сохранила память. «Как дела? Школу кончил вчера, — Вот везу в летний лагерь сестрёнку». — «В клуб придёшь? Там у нас вечера — Славный цикл – «Родная сторонка!» Во дворе кто-то ладит струну, — Будут петь светлой жизни во славу. Ребятишки играют в войну, — Вечно им эти игры по нраву! В парке люди с детьми (плоть от плоти!)… Мало фабрик сегодня в работе. Скоро утренней смене конец, Да не всякому делу венец!.. Не расходятся люди, толпятся, — Вместе легче во всём разобраться. Новость мечется! Чтоб ей пропасть! Неужели взаправду всё это? Репродукторов чёрная пасть Невесёлые выдаст ответы. В молчаливой толпе – тишина, Кто-то шепчет чуть слышно: «Война!» Ждут вестей, никакой суеты… «Что ты думаешь, парень?» – «А ты?» В ткацком цехе парторг молвил слово, Люди слушают, лица суровы, Нет ответных речей, нет оваций… Завтра – общая мобилизация! Ну, берегись, фашистский волк! Сорвём твой «Дранг нах Остен»! Идём записываться в полк, — Иванову он тёзка! Ивановский рабочий полк [10] Из славных ополченцев, — Они врагу – лишь дайте срок — Дадут под зад коленцем! Не спит ночами военком! Что делать? Повод веский: Идут толпою, кто влеком Душой, а не повесткой! Известно, кто поддержит нас: Рабочий полк – рабочий класс, — В день два часа – бесплатный труд — Полк оснастим! Фашист капут! В названиях мы знаем толк: Дать имя – дать дорогу! «Ивановский» – не просто полк — Он – «Фурмановский»! С Богом! Пункты сбора – особая стать — Новой жизни начало – с листа! Как встревоженный улей гудят… Круто жизнь свой меняет уклад! «Где сухие пайки выдают?» — «Парень! Что ты разлёгся на лавке? Дай, мы тоже пристроимся тут…» — «Что-нибудь не слыхать об отправке?» «Кто из Вичуги призван? Тотчас Соберитесь у старого дуба!..» — «Командиры взводов – есть приказ: Быть в семнадцать ноль-ноль в зале клуба!» — «Эй, студент дорогой! Что уныл? Нам поможет Господь в нашей брани! Я на финской изведал войны. Видишь – выжил, хоть дважды был ранен!» — «Не с тобою ли в прошлом году Мы встречались (похожий ты очень!). Вечерами на танцах в саду — Назывался он ласково – «Хлопчик»?» На площадке у клуба толпа, Заливается лихо гармошка, — Там шуянин выделывал «па», Пел частушки (под хмелем немножко!): «К нам германец лезет лапой, Чтоб Рассеюшку захапать! Мы ему дадим по рылу, А потом башкой в могилу!» — «Я фабричная девчонка — Ладная и сладкая. Числилась невестою, А вышла солдаткою!» — «Я гулял в субботу в роще Со своей любимой тёщей, Вдруг навстречу – вот те на! — Нелюбимая жена!» Озорные частушки, колючие, А бывают они и покруче, чай! Что ж, от песни, друзья, не уйдёшь, — С ней смеются и с нею страдают! Бронепоезд, поёт молодёжь, На запасном пути выжидает. Будет улей гудеть до утра, — Беспокойна предчувствий струна. Нас не пожалели Бога ради, — В мелких стычках не сражались мы: Мы крестились в сталинградском аде, В боевой купели, в царстве тьмы! Кровь и смерть – не символы уюта!.. Даже в память въелся чёрный дым! Те сто сорок пять горячих суток Выстоять пришлось нам, молодым! У комдива военный совет, — Карта фронта, как скатерть с цветами. Дым махорки, мерцающий свет, Бас комдива: «Мы справимся сами!» «Ни на метр нельзя нам назад, Впереди высота с мощным дотом, За спиною у нас Сталинград… Высота – наша с вами забота! Этот дот, как заноза в мозгу, — Не поднять головы из окопа! Я не в шутку сказать вам могу: Дот – одна из отмычек в Европу!» Тут комдив ненадолго умолк И на карте наметил прямую: «Я решил – пусть Ивановский полк Высоту завтра утром штурмует! Там солдаты – серьёзный народ. Родословную пишут от Фрунзе. Я и сам не диковинный плод — В детстве плавать учился на Унже» [11] . Атака – это «За!», атака – это кровь, Атака – испытание на прочность! Перед атакой влей в себя хоть целый штоф, — Отваги не прибавит, – это точно! Атака поутру… Уснуть бы хоть на миг! Артиллерийский полк уже вовсю гремит! Атака – смертный бой! Особенность атак — Там ненависть к врагу перекрывает страх! «Крестьянская Гора» – никак не Эверест, И Пыренка – деревня, не столица! Но там пришлось полку нести тяжёлый крест!.. За всё, за всё заплатит враг сторицей! На «кинешемский» фланг сто «тигров» с воем прут С паучьей чёрной свастикой на башнях. Броня не защитит, – с позором повернут, А треть из них сгорят на русской пашне. Корнилов – лейтенант из славных Родников, И храбрых миномётчиков дружина Отбили шквал атак, наш защищая кров, Да сами полегли!.. Навек кручина! Кончен бой. Наша совесть чиста Перед теми, кто с жизнью расстался — Снова в наших руках высота. С вражьим дотом покончено! Баста! Схоронили ребят дотемна Там, где шепчутся мирно берёзки. Будут вписаны их имена, Нет сомнений, на мраморных досках! Утром к нам заходил паренёк Из соседнего дивизиона: «Где-то тут мой фабричный дружок? Встреча с ним – как глоточек озона!» — «Больше, брат, ты не встретишься с ним, Слава Богу, мы живы с тобою! А поммастера с фабрики НИМ [12] Схоронили вчера после боя». В санбате тяжко умирал Наш Яша – баянист. А как он пел, а как играл, — Ну впрямь, большой артист! «Конец, ребята, смерти жду, Всё тёмное окрест! Поставьте на могиле крест И красную звезду!» — «Исполним, Яша, спору нет! Но ты живи, браток, Ведь мы с тобой нужны стране — Не наступил наш срок!» Если бы судьба сложилась краше (Ведь предполагать мы мастера!) — Вот что рассказала бы Наташа, Нашего санбата медсестра: «Я не жена, не вдовушка, Не вышивкой на пяльцах — Солдатской тёплой кровушкой Согреты мои пальцы. Душа моя – вместилище Добра и милосердия, Была я в медучилище Из первых по усердию. Зовут меня сестричкою, — Не возражаю лично я, — В бинтах мои родимые. Всегда по-братски с ними я. Я их спасала от огня, От смертоносной ярости… Они сестрой зовут меня И вспомнят, верно, в старости. Покрыто поле трупами, — Для Родины утрата… Рукою землю щупаю. Другой – тяну солдата. В палате стонут по ночам, К рассвету стоны множатся, — Я узнаю по голосам, Кому сейчас неможется. Ребятам ягод хочется, — Путь до поправки длинный. В минированной рощице — Не перечесть малины. Лукошечек – до краешка, Гостинцы приготовим! Но ягодки мне кажутся, Как бисеринки крови. Родимым письма – мой диктант. Слепой диктует капитан: «Я плохо видеть стал, Маруся, Но ты, родная, не волнуйся!» Вот маме обещал солдат: «На Дмитров день пожалую!..» Он умер ночью – вот беда… Звезду готовят алую. Все эти письма для меня — Отрада, не поверите: В них столько ласки и огня — В трёхостреньком конвертике! Наш врач со мною вежливый — Бородка с лёгкой проседью… Года мои! Да где же вы? Всё чаще пахнет осенью! Неистово пламя и дым Калечили душу и тело!.. Мы знали, что мы победим, — И не было вере предела! Откуда той веры исток, Что нас, как на крыльях, носила? Не спрашивай, – пройден порог, Дарована высшая сила! Уже вспоминаем, как сон, И Вислу, и Курскую битву!.. Всем выжившим – низкий поклон, Всем павшим – воздайте молитву! Мы в Эльбе испили воды — Глоток в осознанье победы!.. Ах, надо бы знать молодым, Что нам приходилось изведать! Пускай поистёрлись следы От той боевой непогоды. Вкушайте победы плоды, Чья зрелость полней год от года! Кто в бой уходил молодым, Кто нынче шагает, хромая, Вы знали, что мы победим, Взорвёмся восторгами мая! Всем руки пожать бы я смог Ивановским однополчанам. Увы! Опоздал – вышел срок!.. Мы все опоздали! Печально! Их надо бы славить, живых, Им надо бы кланяться в пояс!.. Пусть кланяться ты не привык, Но так повелит твоя совесть! Команда! Твой голос не смолк! Как прежде, он властный и веский: «Равняйся, Ивановский полк, Во веки веков – Вознесенский!