Не входя в экран, дон Эдуардо наблюдал за тремя людьми, смирно сидевшими в расставленных полукругом перед большим экраном креслax, — перед экраном, на котором должен был вот-вот появиться он, Хозяин.

Лентен, некрупный, круглоплечий, «со следами былой красоты», был явно оживлен, хотя и старался не ерзать в кресле. Три недели назад, когда он с минуты на минуту ждал прихода полицейских, к нему неожиданно явились совсем другие гости. Их предложение было ошеломляющим, но в тот момент он об этом и не задумался,-главное, ему было предложено спасение. Службу здесь он помучил знакомую-навыки, приобретенные в молодости, не забываются. И хотя только в последнее время какой-то не в меру ретивый следователь докопался, наконец, до содержания тщательно вымаранной страницы в биографии преуспевающего владельца доброго десятка шикарных ресторанов, там он об этом никогда не забывал и нередко вспоминал добрые старые времена, когда рестора-ны были еще в далеком будущем, а в настоящем был он-молодой и красивый гауптштурмфюрер Лентен, в двадцать три года удостоившийся высокого доверия и должности начальника концентрационного лагеря вместимостью 120 тысяч голов. И, неожиданно спасшись прямо из-под носу голландской Фемиды, он вошел в должность, порученную ему спасителем и Хозяином, как нога в хорошо сшитый по мерке сапог.

В первые дни, переживая спасение, Лентен и не обратил внимания на то, что служебный его кабинет больше похож на камеру, а удобства, представленные в его пользование, мягко говоря, минимальны. Но привычка к комфорту, естественная для человека его недавнего положения, в последние дни стала давать знать о себе все чаще: и койка была жесткой, и обычный кран-умывальник в углу тесной спальни вместо отделанной каррарским мрамором ванной комнаты, и стол, годный разве что для солдата-фронтовика. Все это вместе взятое и еще многое другое плюс прорва работы несколько поумерили его первоначальную радость. И сейчас, сидя в большой роскошной зале, он разглядывал стены, увешанные коврами, осторожно втягивал полузабытый запах орхидей, некоторые из них были ему вовсе незнакомы, хотя коллекция ресторатора Лентена вызывала в свое время зависть у крупнейших коллекционеров. Чувствуя ногами упругую мягкость медвежьей шкуры, брошенной на пол перед креслом, всеми порами ощущая аромат окружающей роскоши и великолепия, Лентен испытывал радостное предчувствие близких и приятных перемен, по крайней мере в быту, и с большим трудом сдерживал оживление, все больше охватывавшее его.

Пайнигер, неделю назад всего-навсего унтер-садист, еще не пришел в себя от ошеломляющего взлета собственной карьеры: по приказу Хозяина он, хорошо проявивший себя при допросе Мехельмердера, был назначен Начальником САД. Новенькое форменное лицо скрывало то, что было написано на его собственном. Но по пальцам его рук, то напряженно обхватывавшим подлокотники, то вдруг вздрагивавшим, невольно Куртис ясно видел, что Начальник САД волнуется. Еще бы, он сидел как равный с теми людьми, от кого всего неделю назад его отделяло расстояние, которое невозможно было преодолеть даже в мыслях. А вдобавок еще и приглашение к Хозяину.

Один Хоррибле сидел ровно, не шевелясь. Форменное лицо его было абсолютно бесстрастно, глаза уставлены в одну точку — он был в полной готовности встретить взгляд Хозяина, как только тот появится.

Куртис одобрительно подумал: надежный тип, правильное решение было назначить его вместо подлеца Мехельмердера.

Если бы Хозяин мог проникнуть взглядом под форменное лицо Начальника Охраны Тайны, то он очень удивился бы выражению крайней растерянности и страха, скрытым под бесстрастием служебной физиономии. Из троих приглашенных один Хоррибле знал, чем грозит вызов в резиденцию. Он знал, куда деваются временные горничные, запас которых в последние три недели пришлось пополнять трижды, специально выделив для этой цели две лодки Охотников. Месяц назад, когда неожиданно исчез Зигфрид-личный порученец Хозяина, служивший ему многие, годы, Мехельмердер приказал начать расследование и тут же велел прекратить, узнав, что Зигфрид был вызван в резиденцию, — все стало ясно. Хоррибле один из присутствующих знал: «вход в резиденцию запрещен всем, независимо от ранга» и, естественно, знал, что влечет за собой нарушение этой заповеди кем бы то ни было. Сейчас он мучительно думал, чем мог вызвать неудовольствие Хозяина, своим приглашением в резиденцию фактически пригласившим его принять феноловую ванну. И не мог вспомнить никакой провинности за собой. Но это нисколько не успокаивало его. Мехельмердер тоже был абсолютно чист перед Хозяином, и тем не менее ни преданность, ни исполнительность не спасли его, когда Хозяин принял решение по одному ему известным мотивам. Хоррибле ни на мгновение не приходила в голову мысль усомниться в праве Хозяина решать любую судьбу любым способом; он просто пребывал в полной растерянности, оцепенев от страха перед собственным будущим, которое, в отличие от сидевших рядом с ним таких же обреченных, было ему абсолютно ясно.

Дон Эдуардо и не подозревал о страхе, обуревавшем Хоррибле, он просто наблюдал за сидящими перед экраном в приемной, предвкушая эффект своего сообщения.

Ночью его разбудил резкий звонок. Недовольно выругавшись, он кинулся к пульту — все было в порядке, никто не просил связи в неурочный час звонок продолжал закатываться взахлеб. Оглядевшись в недоумении, дон Эдуардо увидел, что на панели информария мигает лампочка. Прислушался — настырный звон шел из нутра чертовой машины.

— Что бы это? — испугался необычному поведению информария Куртис, но, взяв себя в руки, нащупал кнопку «вопрос»:

— В чем дело?!

Звонок моментально смолк, лампочка погасла, а из подающей щели выскочил продолговатый конверт. На глянцевитой бумаге было крупно напечатано красным: «Последняя инструкция. Вскрыть после того, как накопители энергии ТВ будут загружены полностью».

Куртис обернулся и увидел, что последний индикатор пламенел тем же тревожно кровавым огнем, что и остальные девять. В горле запершило, он откашлялся. Ну, вот и все. Как ни ждал он этого часа, тот застал его врасплох. Но, подавив, вспыхнувшую в груди радость, он дрожащими еще пальцами надорвал конверт.

«Итак, до достижения Великой Цели остаются мгновения — достаточно повернуть рубильник на задней панели информария. Программа дальнейших действий записана на ленту. Включение красной кнопкой».

Кнопку эту дон Эдуардо заметил еще тогда, когда учился пользоваться информарием,-она единственная была красного цвета, остальные- коричневые и черные. Он даже нажимал ее несколько раз, но ничего не происходило. Не поняв, для чего она, оставил попытки — других кнопок хватало. И вот сейчас, прочитав «Последнюю инструкцию», он, не колеблясь, нацелился пальцем в красную шишечку.

Информарий зашуршал жестяным голосом «дядюшки»: «Итак, цель достигнута. Как только я включу рубильник…»

Куртис опешил: как это, дядюшка включит? С того света, что ли? Но, слушая дальше, понял, что речугу то свою «дядя» записал, когда был жив и собирался сам включить рубильник. Сообразив это, дон Эдуардо напряг внимание. «…То, что вы называете Пространством-1, будет возвращено в состояние, которое позволит осуществить идею Высшей власти. Моей Власти. Мне все равно, кто будет осуществлять эту идею. Я выбрал вас…»

Куртис дослушал до конца. Соображения «дядюшки» были ему известны. Новым было только намерение разделить планету на несколько районов, каждым из которых будет править один из подручных. Это показалось ему очень полезным. Он до сих пор не задумывался, каким манером будет управлять человечеством, и сейчас сообразил, что одному управиться было бы трудновато. А план папаши эту задачу решал просто и понятно.

По привычке Куртис сделал в записной книжке коротенькие пометки и решил, что тянуть незачем. И через минуту сигнал экстренного вызова сбросил Хоррибле с постели.

Экран ожил: Штеркопль. Он откашлялся и сказал: «Приказ Хозяина. Через час Начальнику САД, Начальнику охраны концзаводов и вам прибыть в резиденцию. Пароль для автомата: «Обер-гаупт юбер алес»

Экран давно погас, а Начальник Охраны Тайны, сидя на постели, все не мог унять дрожи в коленях. Наконец он поднялся и неверными шагами дотащился до пульта и передал приказ-приглашение Пайнигеру и Лентену…

И вот сейчас они втроем сидели в глубоких креслах перед большим, в полстены, экраном в приемной зале, каждый по-своему переживая приглашение Хозяина…

Дон Эдуардо потянулся к заранее приготовленному лицу-он долго выбирал его из многих, висевших в шкафу, прежде чем остановился на полупарадном-в меру суровом, в меру покровительственном, с легким корпорантским шрамом на подбородке. Сейчас лицо лежало на столе, ожидая своего часа. И он настал. Куртис собрался натянуть лицо и явить свой лик измаявшимся долгим ожиданием приглашенным, но тут тихонько звякнул вызов и невидимый дежурный Службы Обслуживания доложил, что специально проинструктированные временные горничные доставлены. Дон Эдуардо приказал:

— Действуйте, — и, натянув полупарадное лицо Хозяина, откинулся в кресле, продолжая наблюдать за тем, что происходит в приемной зале. Шевельнулась портьера, скрывающая боковую дверь, и три девушки в коротких прозрачных туниках, с распущенными по плечам волосами легко скользнули в залу.

Эту сценку Куртис придумал сам, чем очень гордился, хотя не мог не признаться самому себе, что нечто похожее видел в каком-то старом фильме об «изящной жизни». Задумывая этот прием, он некоторое время колебался: выдать приглашенным по бутылке шампанского или обойдутся одним фужером? Наконец, учтя важность момента, махнул рукой: гулять так гулять, — велел, чтобы временные горничные поднесли каждому по бутылке. И сейчас все трое сидели в креслах, держа в одной руке бутылку, в другой фужер — приказания Хозяина выполнялись точно. А временные горничные так же легко скользнули за портьеру, на этом их миссия сегодня и вообще заканчивалась. Дон Куртис подождал полминуты, пока звякнул звонок и на табло загорелось: «Ликвидация произведена». Ну, что ж, пора начинать…

Мысленно эту сцену он себе представлял не единожды: огромное, в полстены, лицо Хозяина и перед ним навытяжку три маленьких ничтожных человечка, которых он волен раздавить одним движением полуметровых бровей либо вознести так высоко, куда их мечты не долетали и во сне.

Так и вышло. Не зная, куда девать бутылки фужеры, Хоррибле, Лентен и Пайнигер, автоматически вскрикнув: «Слушаю и повинуюсь!»,- стояли навытяжку, не сводя глаз с экрана, с которого щурился, ощупывая их пронзительным взглядом, сам Хозяин.

Насладясь ощущением, острота которого за Минувшие пять недель его хозяйствования нисколько не притупилась, Куртис милостиво кивнул и приказал:

— Садитесь. Пейте.

Все трое, как автоматы, выполнили приказание: сели, плеснули в фужеры, залпом опрокинули и снова застыли.

Хозяин поморщился — чертовы истуканы! — и грубо сказал:

— Слушать внимательно! Дело, по которому я вас вызвал, не терпит отлагательства. Очень важно. Очень важно -для всех вас.

Хоррибле внутренне содрогнулся. Лентен ощутил горячий толчок в подвздошье — вот оно, долгожданное. Пайнигер молча ел глазами Хозяина.

Хозяин помолчал, потом резко сказал:

— Сидеть свободно. После моего сообщения разрешаю вопросы и короткое обсуждение. Ясно?- Все трое попытались вскочить, но Хозяин рявкнул: — Сидеть, я сказал! Впрочем вы, Хоррибле, можете встать. — Хоррибле вскочил. — Возьмите бумагу вон на том столике.

Хоррибле метнулся к стоявшему в углу столику, огреб три небольших квадратика бумаги.

Хозяин продолжал:

— На каждом напишите по номеру-1,2, З… Готово?

— Так точно, экселенц!

И тут Куртис про себя чертыхнулся: -обо всем позаботился, а о шапке забыл,-как же они теперь будут жребий тянуть? Но тут взгляд его упал на торчавший в углу фикус.

— Пайнигер!

Начальник САД вскочил:

— Слушаю и повинуюсь!

Пайнигер был силен, как два быка, — он в одиночку переламывал хребет человеку о колено — об этом способе Куртис вычитал еще в детстве из какой-то книжки о монголах и, как-то вспомнив, счел, что в САД это может пригодиться. Пайнигер с ходу освоил, причем один проделывал то, с чем Чингисхановы нукеры еле-еле управлялись втроем. Пайнигер в мгновение ока выдернул фикус, перевернул кадку, вытряс землю прямо на ковер и откатил кадку к креслам.

— Хоррибле, бросьте фантики в кадку,-приказал Хозяин.

Тот молча выполнил.

Куртис, прикрыв нижнюю половину лица рукой, чтобы не было видно, что говорит не он, нажал кнопку и из динамика зашелестело:

«Итак, цель достигнута. Как только я включу рубильник, то, что вы называете Пространством-1, будет возвращено в состояние, которое позволит осуществить идею Высшей Власти. Моей Власти. Мне все равно, кто будет осуществлять эту идею. Я выбрал вас…»

А дон Эдуардо вдруг подумал: с какой это стати ему молчать? Что он, хуже дядюшки все растолковать может? И на полуслове выключил запись.

— Так вы поняли, что я выбрал вас? Все трое дружно кивнули.

— Поняли, значит. — Хозяин помолчал и добавил: -Ни хрена вы не поняли. Выбрать-то выбрал, а для чего? Может, чтоб шлепнуть в назидание остальным олухам?

Хоррибле решил: все… Лентен ошарашенно мигал. Пайнигер ел Хозяина глазами.

— Ладно, пошутил, — грубо сказал Хозяин. Встал, шагнул в глубину кабинета, к столу, на котором было что-то накрытое белым покрывалом. Хозяин рванул покрывало-на столе стоял большой глобус. Хозяин взял заблаговременно приготовленный кусок мела и, поворачивая глобус, на глазок располосовал его сверху вниз на три примерно равные части. Потом на каждой написал. номер — 1, 2, 3.

Отряхнув пальцы от мела, Хозяин приказал:

— Тащите по одной бумажке. Живо. Едва не столкнувшись лбами, Хоррибле, Пай-Нигер и Лентен достали из кадки брошенные туда Хоррибле фантики с номерами.

— Ну, все? Хоррибле, какой у вас номер?

— Третий!

— Так. — Куртис крутнул глобус, показал: -Вот этот кусок я дарю вам… Пайнигер, номер!

— Второй!

— Это вам. А это, естественно, вам, Лентен… Теперь слушайте внимательно… — и дон Эдуардо, незаметно поглядывая в записную книжку, принялся растолковывать своим слушателям дядюшкины идеи.

Несколько уморившись, он спросил:

— Суть ясна?

— Так точно, экселенц! — первым ответил Хоррибле. Суть популярно изложенных Хозяином вещей он, действительно, понял, но главное во всем этом было — закон о входе в резиденцию впервые нарушен. А это означало спасение. Все остальное только в плюс…

Лентен едва сдерживал дыхание: неясные его предположения и надежды обернулись таким, что держать себя в руках стоило ему больших усилий.

Пайнигер же готов был выполнить любой приказ Хозяина: сломать хребет одному человеку или всему человечеству — какая разница?

— Слушайте внимательно и зарубите себе на носу. Я дарю вам полную и безраздельную власть над вашими районами. Любой из вас может объявить себя королем, императором, богдыханом или, скажем, пророком Магометом. Или римским папой. В общем, кем хотите, — можете придумать себе любой титул по вкусу или не придумывать никакого. Дело ваше. Одно условие: для ваших подданных и для вас самих я — бог. Коротко и скромно. Напоминаю: то, что я вам дал, я могу отнять в одно мгновение. Вот эта штука будет залогом вашей так называемой преданности. Достаточно мне нажать кнопку и вас вместе со всеми вашими титулами или без них швырнет туда, где сейчас Мехельмердер. Это предупреждение вы должны помнить и во сне. И пока вы будете выполнять мое условие, можете спать спокойно. Детали разработаем потом. Вопросы есть?

Первым решился Лентен:

— Экселенц, каким же образом мы вступим во владение вашими подарками?

Дон Эдуардо высокомерно прищурился и, незаметно полистав записную книжку, пояснил:

— Хальтштадт находится в пространственно-временной складке. Он послужит, а вернее уже практически послужил, плацдармом для мгновенного захвата власти в том мире, из которого, — дон Эдуардо ехидно усмехнулся, — вы столь своевременно для вас прибыли в наши края. Механика: трансформатор времени-об этом я вам толковал, по-моему, битый час. Этапы — коротко: отбрасывание человечества в тринадцатый век. Выход подводных лодок с десантом. Танковая атака в заранее определенных точках. Полагаю, что четыре тысячи панцертанков сшибут так называемое Человечество в нокаут получше любого боксера. Не придется и считать до десяти — наша победа предопределена. В общем, сопротивления не будет.-Хозяин помолчал и подумал вслух: — Какое там сопротивление, тринадцатый век-и танки! Кстати, Хоррибле, доложите готовность панцердивизионов и других частей.

— Слушаю и повинуюсь! Согласно приказу, переданному через герра Штеркопля, все приведено .в готовность плюс-минус секунда!

— Хорошо. Еще вопросы? Опять подал голос Лентен:

— Экселенц, а что будет с Хальтштадтом?

Хозяин поморщился: в такую минуту- о мелочах! — но все-таки ответил:

— В данный момент, по сведениям Службы Счета, население Хальтштадта составляет 120 тысяч, не считая тех, кто уйдет с нами в Пространство-1. Подданных у каждого из вас будет по миллиарду с кусочком. А вы беспокоитесь о каких-то ста двадцати тысячах. Учитесь мыслить масштабно, Лентен, это вам пригодится — голова-то у вас все-таки одна! Короче, когда поле трансформатора времени будет переброшено на Пространство-1, складка исчезнет. Хальтштадт свою задачу выполнил; и как плацдарм для захвата Пространства-1, и как полигон для отработки системы управления, Которую мы теперь применим в масштабах всей планеты. Ясно? А если ясно, терять время нечего. Так. На последние приготовления час сроку. Через час всем вам быть у точек перехода — каждому по инструкции. Хоррибле, растолкуйте им, чго к чему, по дороге. Помните, через час я включаю рубильник, через час в наших руках власть, какая вам и не снилась. Через час. А теперь убирайтесь!

Этот последний час Куртис провел в суетливых сборах: примерял мундиры, не решаясь остановиться на каком-то одном, выбирал лицо, приличествующее случаю, носился по всем апартаментам. Потом вдруг обнаружил, что нет записной книжки, перерыл все, пока наконец не нашел ее в заднем кармане только что надетых брюк. Бормоча себе под нос полюбившуюся песенку «Я Тилле…», он плюхнулся в кресло перед информарием, посмотрел на часы — оставалось пять минут. И тут, наконец, он понял всем своим существом то, что казалось уже привычной мыслью. И это понимание обрушило на него такой шквал радости, что он чуть не задохнулся. Через пять минут он — Хозяин Земли! всей Земли!! всей Земли!! колотилось у него в черепе. И, боясь, как бы не задохнуться в этом потоке радости, Куртис ухватился за рубильник и резко сдвинул его вниз. И в то же мгновение все вокруг поплыло, в нос шибануло страшной вонью, со всех сторон навалилось что-то липкое, сознание начало мутиться; судорожно корчась, он заработал руками, и когда казалось: все, — конец, — он последним усилием рванулся и с воплем вырвался на поверхность…