Тот, кто случайно оказался бы в этот душный июльский вечер на задворках городской маслобойки, мог, бы стать свидетелем некоторых событий, не вполне понятных на первый взгляд. Ну, во-первых, сквозь кое-как заколоченное окошко развалюхи, абсолютно незаслуженно именовавшейся «склад», явственно пробивался свет. Даже очень глупый или, скажем, пьяный вор не стал бы залезать в этот «склад», поскольку утиль куда лучшего качества и «в ассортименте» и в количестве можно было раздобыть на площадке Вторчермета, располагавшейся через дорогу. Так что случайный свидетель тут же отбросил бы эту мысль, тем более что ему наверняка пришло бы в голову куда более романтичное и даже страшное объяснение. И если бы испуганный этим страшным объяснением прохожий не убрался бы, поминутно оглядываясь, восвояси, а постоял, прислушиваясь, он получил бы еще одно подтверждение своей пугающей догадке. Потому что время от времени из развалюхи доносился свист. Кто-то, прятавшийся внутри, через относительно равные промежутки высвистывал фразу, в которой, несмотря на некоторую фальшь, можно было услышать: «Эх, яблочко, куда ты катишься?» Даже начинающему почитателю детективных романов, повестей и рассказов в один момент стало бы ясно, что этот свист не что иное как условный знак или, по научному выражаясь, пароль.

Свет в заброшенной развалюхе и художественный свист в той же развалюхе в столь поздний час — сочетание настолько недвусмысленное, что даже недоверчивый читатель тут же раскаялся бы в прошлых своих сомнениях относительно того, что вражеский диверсант может быть заброшен в населенный пункт Н. с целью выкрасть годовую отчетность местного ателье индпошива или подложить бомбу, скажем, как в данном случае, под сарай маслобойки.

И, поскольку общеизвестно, что даже самый завалящий шпион обязательно вооружен минимум бесшумным пистолетом, то мы, конечно, не вправе требовать от нашего случайного прохожего пытаться собственными силами выяснить, есть ли у свистуна в развалюхе такой пистолет или еще какая-нибудь штука похуже. Вероятно, происходившее в тот вечер в сарае маслобойки так и осталось бы тайной, если бы случайным прохожим не оказался заведующий танцплощадкой в бывшем Соборном парке, он же кассир и билетер, Вася Трошин. Васе было основательно за сорок, но благодаря постоянному общению с молодежью он сохранил такой признак молодости, как право называться не Василий Кондратьевич, а просто Вася. Вася был человек нелюбопытный, но подвыпивший, и поэтому свет в сарае принял как нечто само собой разумеющееся, решив, что свет горит в сторожке. А так как, во-первых, в кармане у него было полбутылки, а во-вторых, домой ему идти не хотелось ни с бутылкой, ни без, он решил заглянуть на огонек. А решив, зашагал напрямик через заросли чертополоха, вообразившего, что задний двор маслобойки отдан ему в полное владение, что, впрочем, так и было.

Дернув щелястую дверь, Вася удивился — заперто. Но не успел он ничего подумать, как звякнула щеколда и на пороге встал хорошо известный Васе, как и всему городку, электромонтер Иван Жуков, за глаза называвшийся в высшей степени остроумно — Жук.

Жук был человек мрачный. Несколько лет назад он попал под машину, после чего месяца три провалялся в больнице, что, конечно, веселости ему не прибавило.

— Ну, чего тебе? — спросил Жук. — Больше шляться негде?

Вася, честно намеревавшийся разделить свои полбутылки с предполагаемым сторожем, был оскорблен в лучших чувствах.

— Давай мотай отсюда, — добавил Жук, не ожидая ответа.

Даже если бы Вася был трезв, появление незваного гостя вряд ли вызвало бы у Жукова прилив энтузиазма. Но вдобавок Жуков, как известно, не выносил пьяных. К своему несчастью, Вася об этом и не подозревал и потому вместо того, чтобы последовать совету Жука, оскорбленным голосом спросил:

— А чего вы грубиянничаете, гражданин? И чего в такой поздний час находитесь на невверенной вам территории? Так я и милицию могу вызвать!

— Ну, иди вызывай, алкаш, — спокойно сказал Жук, взял Васю за плечо, повернул, и Вася понял, что сейчас последует. Но возразить он не успел и, пролетев несколько метров — пинок был крепкий, — рухнул на груду кирпича в чертополоховых зарослях. Не оглядываясь, он вскочил и поступил так, как поступил бы случайный прохожий, увидев дуло бесшумного пистолета, — он кинулся наутек. За углом под фонарем он остановился, ощупал себя, и горькая обида сжала сердце: штанина была мокрая, а в кармане противно скрежетнули осколки. Вася, стараясь не порезаться, вытащил бывшую бутылку из промокшего кармана и, полный желания мести, быстро зашагал к центру — в милицейский пост, жаловаться и требовать возмездия хулигану Жуку.

Васин же обидчик, прикрыв дверь и чертыхнувшись, снова принялся за работу. Возясь у какого-то странного сооружения, он снова начал высвистывать, слегка фальшивя, фразу, которую вполне можно было принять за пароль. Но те, кто был знаком с Иваном Жуковым ближе, знали, что такое насвистывание (почему именно «Яблочко» — неизвестно) свидетельствует, что Иван чем-то очень доволен.

Иван Жуков действительно был доволен: работа, длившаяся уже третий год, близилась к концу. Странное сооружение, над которым с гаечным ключом склонился Жуков, вот-вот должно было начать действовать. Если бы Вася встретил более гостеприимный прием, он увидел бы, что Иван колдует над какой-то штукой, весьма напоминающей большой трехколесный велосипед. Но велосипед, опутанный разноцветными проводами и увешанный со всех сторон трансформаторными блоками, катушками и еще какими-то вовсе непонятными штучками.

Но ни Вася, ни самые заядлые знатоки научной и ненаучной фантастики, увидев машину Жукова, не смогли бы определить ее назначения, ибо с самого начала Жуков решил изобретать велосипед, не считаясь с тем опытом, который был накоплен со времен Уэллса. Жук был трезво мыслящим человеком и, основательно поразмыслив, пришел к выводу, что все его литературные предшественники шли неверными путями. Вывод такой сделал Жук на том справедливом основании, что машина, которую намеревался построить он, существовала только на страницах множества книг и не выпускалась до сих пор ни серийно, ни хотя бы одиночными экземплярами. Короче говоря, все эти машины, основанные на самых различных принципах- и простых, и сложных, и головоломных, были занимательной выдумкой, не больше. А Ивану Жукову позарез нужна была реальная, персональная, и главное действующая, машина времени.

Для чего она была ему нужна, скажем чуть позже, пока же пусть читатель поверит, что нужна была очень. Иначе зачем бы серьезный и рассудительный Жуков изо дня в день, без выходных и без праздников, после нелегкого трудового дня допоздна вкалывал в заброшенном сарае целых три года?

Итак, с самого начала отвергнув все псевдотехнические идеи, которые клали в основу своих машин многочисленные герои фантастических романов, Иван Жуков взялся за дело, руководствуясь здоровым инстинктом изобретателя велосипеда. Трудно сказать, что в конце концов получилось бы у него, скорее всего не получилось бы ничего, если бы не то жгучее желание, которое было стержнем предпринятой им работы. Именно то, чего не хватало его предшественникам и возможным конкурентам. По не совсем проверенным данным ежегодно в мире предпринимается около двухсот тысяч попыток изобрести перпетуум мобиле и примерно столько же попыток создать машину времени. И тот факт, что последнее удалось одному только Ивану Жукову, заставляет нас утверждать, что именно жгучее желание и было непременным условием, которое позволило Ивану Жукову решить не выполненную никем до него задачу.

Как часто великие открытия имеют поводом совершенно ничтожные происшествия — пресловутое яблоко Ньютона, например. И вполне могло случиться, что изобретение машины времени не состоялось бы, если бы обычный ход Ивановой жизни не был неожиданным образом нарушен и дальнейшие события не выстроились в совершенно иную цепочку, последним звеном в которой и стало небывалое изобретение. Дело было так. В декабре 1960 года Иван Жуков выиграл по трехпроцентному займу ни много ни мало целых пять тысяч рублей. И для начала решил заплатить вперед за квартиру — за год. Шагая домой вечером, он зазевался, а вернее задумался, и тут, прямо на него вылетел, ослепив фарами, грузовик. В беспамятстве Иван провалялся на больничной койке ровно три месяца и три дня. В общем, когда он выписался из больницы, оказалось, что выигранные им трешки, пятерки и полусотенные, которыми три месяца назад выдали в сберкассе выигранные им пять тысяч, сегодня интересуют только коллекционеров, и ни на один рубль из этих пяти тысяч не купить даже пачки сигарет «Памир». За неделю до выписки закончился срок обмена старых денежных знаков на новые, выпущенные при реформе 1961 года. Другой на месте Ивана плюнул бы с досады или, на худой конец, запил бы с горя. Последнего от Ивана ждать было невозможно, а плюнуть он не мог из принципиальных соображений. Потому что не меньше, чем пьянство, а может быть, даже и больше, он ненавидел всяческую несправедливость. Поэтому-то, в частности, он даже не задумался, когда участковый Хрисов предложил ему вступить в народную дружину. Дело даже не в том, что дядю Петю, как в неофициальной обстановке звался Хрисов, Иван уважал искренне и давно. И причины этого уважения были особые. В октябре сорок пятого года молоденький милиционер привел в детдом очень худого и голодного оборвыша, которого выудил из товарного вагона, стоявшего на запасных путях. Беспризорник этот путешествовал на товарняках уже второй год, но на сей раз перепутал в темноте и полез не в тот вагон. Путешественнику было семь лет, звали его Иван, фамилия была Жуков, а отчества своего он не знал. Поскольку при записи в детдом отчество непременно требовалось, то, недолго поразмыслив, милиционер сказал:

— Ну, нехай будет Петрович…

Шли годы, но ефрейтор, потом сержант и наконец старший сержант Петр Ильич Хрисов поддерживал с Иваном, как говорят, тесную связь. И не только потому, что у него самого судьба сложилась, как у солдата из песни «Враги сожгли родную хату, убили всю его семью…», и не только потому, что в судьбе его и в судьбе подобранного им пацана было так много сходного, но и потому, что этот малоразговорчивый мальчишка приглянулся ему какой-то внутренней твердостью и рассудительностью, редкой не то что у пацанов, но и у иных взрослых. По совету Хрисова: «Чего тебе не хватает? Специальности. Вот и думай!» — Иван определился в ремесленное.

Так что основания уважать Хрисова у Ивана, как видим, были.

Но было и еще одно. Ну зачем, спрашивается, тогда, в сорок пятом, нужно было ему возиться с каким-то вшивым беспризорником? Выгнал бы из вагона, и ладно. А он повез его за полсотни километров — в детдом. Первое было бы несправедливо, второе — справедливо. А понятия эти Иван к своим семи годам научился очень четко различать. И ничего более ненавистного, чем несправедливость, он не знал. И неважно — большая ли, малая ли. И первое интуитивное впечатление от Хрисова было — справедливый дядька. А раз справедливый — значит, хороший. Потому-то Иван и подчинился тогда, и поехал с ним. Захотел бы удрать — так в два счета, опыт у него по этой части был богатый. Но не захотел, и никогда об этом не жалел. С годами первое ощущение превратилось в уверенность: дядя Петя человек справедливый. Это было самое главное. И когда участковый предложил ему вступить в дружину, Иван нисколько не колебался, потому что, если хулиган, например, пристает к женщине или, скажем, к девушке — это прежде всего несправедливость.

Случившееся с ним Иван тут же, естественно, причислил к столь ненавистной ему категории: это было несправедливо. Деньги он выиграл по закону, но стечение обстоятельств помешало ему их получить. И именно по этой причине Иван никак не мог плюнуть на них. Неважно, что деньги, в общем-то, не такие уж большие. Главное — принцип: справедливость нужно восстановить. Но как?

Здесь бы и могла оборваться цепочка неожиданных событий, но вступил в действие закон лавины — один камешек потащил за собой кучу других. Таким камешком оказалась книжка, которую читал на дежурстве Иванов напарник Костя Белан. Даже не книжка, а одно ее название; Костя читал Уэллса — «Машину времени». Это уже потом Иван прочитал и эту, и многие другие книги такого рода в поисках технического решения, а не найдя, принялся изобретать собственный велосипед. Книжки он сдал в библиотеку, на этажерке осталась одна только «Машина времени», сохраненная Иваном из смутно сентиментальных соображений, память о первом, хотя и неверном этапе его поисков.

Не боясь повториться, напомним, что случай есть непознанная закономерность. И лишним подтверждением этой формуле служит то, что изобретение машины времени электромонтером Жуковым — факт, возвышающийся над поверхностью подобно вершине айсберга, сам же айсберг скрыт в толще воды. Но, зная историю Ивана Жукова, мы теперь понимаем, что он не мог не изобрести свою машину: ему очень не хотелось терять пять тысяч рублей (пятьсот — новыми), и именно это и привело его на путь, закончившийся столь успешно: поддерживаемый жгучим желанием вернуть свои денежки, Иван Жуков построил машину времени. С ее помощью он намеревался возвратиться на часок в январь или февраль 1961 года, обменять старые деньги на новые и спокойно возвратиться обратно.

Всего несколько минут оставалось до исполнения этой заветной мечты, на которую было потрачено три года работы и девяносто две бутылки «Вин де масэ» (из расчета по бутылке в аванс и получку-арендная плата сторожу маслобойки). Да, до исполнения жгучей мечты оставалось всего несколько минут, хотя изобретатель об этом и не подозревал.

Убедившись, что все трансформаторы гудят ровно, лампочки перемигиваются так, как нужно, и множество других мелочей тоже подтверждает, что в сарае маслобойки стоит законченная машина времени, Жук облегченно вздохнул и, насвистывая «Яблочко», стал собирать инструменты. Потом, полюбовавшись на мигающие лампочки, щелкнул выключателем, разом погасив все разноцветные огоньки. Гудение трансформаторов стихло — машина замерла. Иван разложил старую раскладушку, вместо подушки в головах положил толстый пакет, завернутый в газету. Иной на его месте, наверное, не выдержал бы и с ходу ринулся напролом сквозь время. Но Жуков был человек рассудительный: переноситься на несколько лет назад, чтобы очутиться там среди ночи, смысла не было. Сберкасса открывается в восемь утра, и вот именно к этому времени и нужно было успеть Ивану. В запасе у него, таким образом, было часов семь-восемь — выспаться можно вполне сносно. На самом же деле в запасе у Ивана оставалось всего минут пять, и эти пять минут подошли к концу. Чуткий слух Ивана уловил сначала осторожные шаги — кто-то старался незамеченным подобраться к его убежищу. А через несколько мгновений этот кто-то стукнул кулаком в дверь и знакомый голос участкового Хрисова потребовал:

— Иван, ты здесь? Открой!

— Да здесь он, товарищ старший сержант! — торопливо захлопотал другой голос — Иван узнал своего недавнего непрошеного гостя.

Что там наплел Трошин, Иван не знал, но он сразу понял другое. О предприятии своем он никому не рассказывал, в том числе и дяде Пете Хрисову. Сейчас он даже пожалел об этом — все было бы проще. Хотя ничего предосудительного он не делал здесь, пока он растолкует это дяде Пете, пройдет время, и немалое. Это во-первых. А во-вторых, Трошину-то при этом ни уши, ни рот не заткнешь — и завтра новость об Ивановой изобретении понесется по городу, обрастая слухами и сплетнями. А Ивану не нужна была слава — ни заслуженная, ни сомнительная. У него было только одно желание, то самое, о котором уже упоминалось. И откладывать исполнение этого желания Ивану не было никакого резона. С какой, спрашивается, стати? И решение пришло само собой, родившись в считанные доли секунды.

Жуков в один прыжок подскочил к машине, нажал кнопку — огоньки замерцали, на разные голоса загудели катушки, — и нарочито сонно спросил:

— Чего надо? Кто там?

— Открывай. Милиция.

— Чего тебе надо, говорю? — тянул Иван, быстро щелкая переключателями. — Не ломись, не ломись, сейчас открою…

Он схватил пакет, обернутый газетой, — пять тысяч, рубль к рублю, оседлал свой велосипед и нажал кнопку…

Когда, встревоженный неожиданным молчанием, участковый плечом высадил щелястую дверь, он едва устоял на ногах — в лицо ему ударила волна резкого странного запаха. «Ацетон, что ли, — мелькнуло в голове. — Нет, этот, как его,- озон».

Озон действительно был, а вот Ивана Жукова при самом тщательном обследовании участковый не обнаружил. Протрезвевший Вася, следуя за участковым шаг в шаг, осторожно предположил:

— Может, подземный ход есть?

Подземного хода не оказалось…