Она шла по грудь в воде, почти захлебываясь и отчаянно сплевывая соленые брызги. Соль все равно оседала на губах. Противная морская соль с особым тошнотворным запахом, от которого кружится голова. Ее качало, заваливало назад, тянуло туда, где вода делалась черной, как ночь. Она знала, что оборачиваться нельзя. Нужно просто идти, упрямо считая про себя шаги, и тогда можно дойти до светлой полоски мокрого берега. Дойти и упасть лицом в серый песок.

Вот только ноги уже почти отказываются передвигаться. И эта проклятая соль. И берег не приближается ни на сантиметр. Почему не приближается берег? Кричать бессмысленно: никто не придет. Она отчего-то ясно чувствовала, что никто не придет. Оставалось только идти, с безнадежным, отчаянным упорством подставляя лицо волнам.

И вдруг Анна поняла, что это сон. Еще не проснувшись. Это было так просто, так очевидно, что ей прямо во сне захотелось смеяться! Волны не накатывали на берег, а, наоборот, рвались оттуда, с песка. И хлопья пены оседали у нее на плечах. В общем, все, абсолютно все было наоборот. Значит, она не умрет! Не утонет! Господи, хорошо-то как. И волны уже не казались такими огромными. Они уменьшались на глазах, не так невыносимо давили на грудь. Только вот заветная кромка берега уплывала почему-то все дальше и дальше.

— Мам, вставай, мы приехали уже. Мама!

Она, вздрогнув, открыла глаза. Наташка лежала рядом и, улыбаясь спросонья, осторожно трясла ее за плечо. Анна резко откинула тонкое шерстяное одеяло в красно-синюю клетку и села, едва не ударившись головой о потолок кабины.

Из-за шторок, отделяющих сонник от сиденья водителя, послышалось что-то среднее между сопением и покашливанием.

— Доброе утро. Все, Ань, приехали. Дальше, сама понимаешь, нам нельзя. Но здесь на любом автобусе, на маршрутке…

— Володя, мы же обо всем договорились. — Она сжала ладонями виски, отгоняя последнюю сонную одурь. — Что ты как будто извиняешься? Я же все прекрасно понимаю. И Юра вон сколько ездил…

Анна договаривать не стала, остановилась на полуфразе. С нарочитой беззаботностью добавила:

— И вообще, мы сейчас с Натальей никаких маршруток ждать не будем, а возьмем такси! Зря, что ли, нам такую кучу денег прислали?

При воспоминании о деньгах на душе вдруг стало тревожно: здесь ли они, на месте? Хотя что с ними могло случиться? В принципе некуда им деться. И все же неудержимо тянуло прямо сейчас, немедленно, открыть сумку, проверить.

Она тряхнула головой, отгоняя это дурацкое, постыдное желание, и раздвинула шторки.

Рефрижератор стоял на обочине, недалеко от стоянки. Еще с десяток таких же машин темнело на фоне утреннего блекло-голубого неба.

«Неужели уже Москва? — Ей вдруг стало страшно. — Господи, куда я приехала? Зачем?»

— Вон там уже столица начинается, еще до кольца, — словно прочитав ее мысли, объяснил Сергей Иванович, указав рукой на виднеющийся вдалеке крупный жилой массив. Немного помолчал и добавил: — Не по-людски как-то получается, что мы тебя здесь высаживаем. Давай, что ли, до остановки? Или, может, я здесь, а Володька с вами? Или как тебе лучше?

— Мне лучше, как мы договорились. — Она через силу улыбнулась. — Выгружайте нас, а дальше мы своим ходом.

— Ну нет! — Он вдруг сделался упрямым. — Сейчас! Будешь стоять здесь, а потом к кому попало в машину с ребенком подсядешь. Довезем до остановки. Я сказал! И не вздумай спорить.

К счастью, постовые на въезде проигнорировали их немосковские номера, и минут через пять они подъезжали к изящному сооружению из металла и стекла. Внутри прозрачной стенки светилось изображение девушки с флаконом мужской туалетной воды в руках. «Пользуйтесь туалетной водой…» Дальше шло витиеватое название фирмы на английском. Глаза девушки гипнотизировали и обещали счастье тому, кто будет «пользоваться».

Сергей Иванович помог вынести сумку. Володя из кабины не вышел, официально попрощался через открытое окно. Анна ощутила неловкость, словно все же была в чем-то виновата перед ним.

Между ними о неудачном сватовстве не было сказано ни слова. Володя, как и прежде, продолжал появляться у них дома, помогать. Но ушла легкость, простота. И все-таки ей пришлось обратиться к нему за помощью. Собственно, не к нему, а к Сергею Ивановичу. Но после смерти Юры они с Володей ездили вместе. Анне не хотелось тратить присланных денег, и она попросила товарищей мужа довезти ее до Москвы. Сергей Иванович крепко, как мужчине, пожал ей руку, улыбнулся:

— Удачи тебе, Анюта. И тебе. — Он потрепал Наташку по голове. — Станешь богатой и знаменитой — не забудь, кто вас в столицу привез.

Глядя на удаляющийся рефрижератор, Анна думала о том, что пока еще можно, остановив попутку, догнать его, попросить отвезти обратно. О том, что никогда раньше Сергей Иванович не называл ее Анютой. И еще о том, что надо бы все-таки проверить, на месте ли деньги.

Она подняла присевшую было на сумку Наташку, расстегнула молнию и, раздвигая пальцами плотно прижатые друг к другу полиэтиленовые пакеты с вещами, нашарила заветную пачку.

Про такси, на котором они якобы поедут к Ларисе, Анна, конечно, сказала, чтобы успокоить Володю и Сергея Ивановича. Ни копейки, точнее, ни цента из присланных денег она не собиралась тратить. Анна была почти уверена, что, когда ошибка обнаружится, деньги придется отдать. Именно поэтому не стала покупать билеты на поезд, решив добираться на рефрижераторе.

Кроме Анны с Наташкой на остановке в такую рань была лишь худенькая бабулька с хозяйственной сумкой в мелкий синий цветочек. Она с интересом разглядывала Анну, затем Наташку, снова присевшую на сумку, потом снова Анну. Девочка в ответ улыбалась, весело морщила нос и, в конце концов, гордо сообщила:

— Бабушка, а мы скоро Кремль пойдем смотреть и зоопарк! Когда только тетю Ларису найдем и мама свои дела сделает.

— В Москву приехали, — констатировала бабулька тоном онколога, установившего неутешительный диагноз.

Анна смущенно улыбнулась, кивнула.

— Работать иль так — потереться?

— Работать. Меня на работу пригласили. Вызвали. — Анна с удивлением отметила про себя, что начала почему-то оправдываться.

— Конечно, — хмыкнула бабулька. — Москва ведь резиновая. Здесь для всех работа найдется.

Она отвернулась и демонстративно отошла на другой конец остановки.

До метро они добрались на удивление быстро. За пятнадцать минут автобус доставил их от Кольцевой автодороги к станции метро «Выхино».

— Ой! — радостно завизжала Наташка, тыча пальчиком в громыхающие электрички. — Ты говорила, что метро под землей, а оно вот — сверху!

Народ тек сплошным потоком по платформе и лестницам. Бабульки, совсем такие же, как та, с хозяйственной сумкой, торговали у входа сигаретами и вязаными носочками. Их толкали, не замечая. Люди смотрели прямо перед собой. В воздухе пахло гарью и отчего-то — острым кетчупом.

В вагоне метро, занятая своими тревожными мыслями, Анна едва откликалась на Наташкины восторги и расспросы.

Лариска говорила как-то, что квартиру снимает большую и хорошую, что чувствует себя практически хозяйкой и готова принять здесь хоть целый табор гостей. Под «табором» подразумевались тогда она сама, Наташка и Юра… Сейчас их было меньше на одного человека, они везли с собой всего лишь одну спортивную сумку, но спокойнее на сердце от этого не становилось.

— Мам, а мы к тете Ларисе едем? — уточнила Наташка, впиваясь своими коротенькими ноготками в Аннину ладонь.

— Ты же знаешь, что к тете Ларисе. Зачем спрашиваешь?

— Ну просто спрашиваю. А если она там уже не живет? Куда мы тогда поедем?

«Тогда мы поедем в гостиницу и за пару дней потратим все свои деньги, потому что больше чем на два дня при здешних ценах на номера все равно не хватит. Останется только на метро, на молоко, на хлеб, да еще, может быть, на горячий суп в каком-нибудь недорогом кафе. Но не говорить же, в самом деле, все это ребенку».

До безобразия простая и логичная мысль: «Лариса вполне могла съехать с этой квартиры» — пришла Анне в голову, когда они уже тряслись в кабине рефрижератора. И сейчас оставалось уповать только на то, что подруга все еще живет по прежнему адресу, что она дома, в конце концов, а не ночует в гостях. А еще — на пакет молока и белый батон, которыми можно перебиться до вечера, если все-таки сейчас в Ларискиной квартире никто не откроет.

— Так куда мы тогда поедем, мам?

Анна вздрогнула, заставила себя улыбнуться, и почти весело ответила:

— В зоопарк. Тогда мы пойдем в зоопарк.

— Да-а?! — мгновенно обрадовалась Наташа. — А пойдем сейчас в зоопарк, а потом к тете Ларисе?

Пришлось объяснить, что зверюшки никуда не уйдут: им из зоопарка выходить не разрешают. А тете Ларисе из квартиры — разрешают, поэтому сначала надо зайти к ней, пока она никуда не ушла.

О том, что возле станции метро «Петровско-Разумовская», где жила Лариска, находится вещевой рынок, Анна помнила по рекламе, мелькавшей не так давно на телевидении. Поэтому плотный, плечо в плечо, людской поток, вытекающий из здания метро через тугие стеклянные двери, не особенно ее удивил: утро, самое время ехать на рынок. Не удивило и то, что никто не знал, где находится кинотеатр «Комсомолец». Люди выплескивались из метро, торопливо озирались по сторонам и запрограммированно, как зомби, поворачивали к желтой полукруглой арке.

Под огромной надписью над аркой «Петровско-Разумовская ярмарка» на высоком шесте белым флагом полоскалось пыльное свадебное платье, торчал деревянный щит с разнокалиберными кожаными сумками и странная пирамида, вершину которой венчала вывеска: «Коляски, стульчики, памперсы». Перед входом на рынок лоточницы торговали печеньем, конфетами и фруктами.

Женщина лет сорока пяти, продающая из синей картонной коробки волосатые киви, показала им, как пройти к Линейному проезду. К счастью, он оказался не так уж и далеко от метро. И после неуверенного звонка в дверь Анна услышала именно Ларискин сонный ворчливый голос:

— Да, сейчас. Кто там?

— Лариса, это Аня!

— Какая Аня? — Спросонья Лариска всегда соображала крайне медленно.

В другое время и в другой ситуации Анна бы над ней посмеялась, но сейчас было не до того: она вдруг явственно поняла, что та не получала письма.

— Кузнецова. — Разговаривать вот так, через дверь, стоя с притихшим ребенком на лестничной площадке, было унизительно. — Лариса, ты письмо не получала, что ли? Это я, Аня!

Секундная пауза. Сосредоточенное сопение. И вновь Ларискин голос — на этот раз удивленный и недоверчивый:

— Анька? Ты?

Дверь открылась.

— Ну точно! — Растрепанная Лариска в кое-как запахнутом шелковом халате провела рукой по волосам, словно пытаясь стряхнуть с себя остатки сна. — Заходи скорей! Нет, это правда, что ли, ты? Наташка! Ого! Какая ты у нас уже старая!

— Не старая, а взрослая! — поправила девочка.

Придерживая Наташку за плечики, Анна чуть подтолкнула ее вперед и тут заметила у порога, под вешалкой, вельветовые мужские тапочки с кожаными стельками, а прямо над ними, на плечиках, серую ветровку с темно-синим узким воротником. Лариска перехватила ее взгляд:

— Ты чего? А, это! Не волнуйся, все нормально. Мы бабая не боимся, правда, Наташка? Проходите, сейчас завтракать будем!

Наташа к словам про «бабая», произнесенным с должной мимикой и артикуляцией, отнеслась безо всяких эмоций, а вот предложение позавтракать ее, похоже, обрадовало.

— Мам. — Она несмело дернула мать за край юбки.

— Ларис, — Анна заторопилась, — ты не переживай, не суетись! Мы, собственно, заскочили так, на минутку. Мне поговорить с тобой надо, узнать кое-что.

Наташа, почуяв неладное, напряглась, как мышонок, услышавший кошачьи шаги. Лариска же легко махнула рукой:

— Ни фига не изменилась! Какая была, такая и осталась. Вечно кого-то напрячь боишься. Короче, сначала кофе, а потом разговоры. Ага?

К великому ужасу Анны, прекрасно помнящей о ветровке и мужских тапочках в прихожей, квартира оказалась однокомнатной. Правда, единственная комната была довольно большой. В углу стояла широкая двуспальная кровать, у окна — компьютерный стол со стареньким компьютером. Между ними, во всю стену, поцарапанная и побитая жизнью светло-коричневая польская стенка. Полированная, из тех, что были модными во времена Аниного детства. У другой стены, возле двери, тумбочка с небольшим телевизором, кресло и полупустой книжный шкаф. На полках — лишь несколько детективов в мягкой обложке и множество английских и французских словарей.

Пока Анна осматривалась, а Лариска, наскоро застелив кровать, умывалась и приводила себя в «божий вид», Наташка успела разворошить сумку, выкинуть из нее половину пакетов и выудить с самого дна своего любимого «Винни Пуха» и коробочку «киндер-сюрпризов». Один из полиэтиленовых мешочков залетел под тумбочку, из него вывалилась синяя пластмассовая расческа и зубная щетка с прозрачной ручкой.

Вернувшаяся Лариска была умыта, причесана, благоухала каким-то легким дневным кремом и, похоже, пребывала в чудесном расположении духа.

— Ну все! Пошли на кухню. Чай? Кофе? Сразу предупреждаю, что варить не умею, поэтому только растворимый. Но хороший!

Анна выпила чашку чая и съела бутерброд с сыром. Наташка — печенье и коробочку йогурта. Сама хозяйка ограничилась чашечкой кофе. Допивая последние глотки, достала пачку сигарет, потянула одну за фильтр, но вдруг остановилась:

— Ой! Извини! Забыла про Наташку. Как-то совсем из головы вылетело. Ладно, попозже схожу в подъезд.

— Нет-нет, она к дыму нормально относится, — отчего-то краснея, заверила Анна — Ты кури здесь, не думай даже!

— Правда, нормально? — оживилась Лариса, опираясь локтями о стол и наклоняясь к девчушке. — Ты, что ли, у нас такая передовая девица? Или сочиняет мать?

Наташа стрельнула глазенками с «тети», на мать и честно ответила:

— Сочиняет.

— Ну так пойди в комнату, «Винни Пуха» почитай, — поспешно вмешалась Анна. — А нам с тетей Ларисой поговорить нужно.

Когда дверь за Наташей закрылась, она потерла лоб рукой:

— Я звонила несколько дней подряд.

— Ну конечно! Лешка забыл заплатить за переговоры и нам отключили телефон месяц назад!

— Лешка — это… муж?

— Щас! — та расхохоталась. — Десять мужей! У меня с головой пока еще все в порядке. Точнее, она у меня устроена не так, как у тебя. Нет, я ничего не хочу плохого сказать: просто ты предназначена природой для того, чтобы быть матерью и женой, а я…

— Юра погиб недавно. — Анна сама удивилась, как легко и спокойно она об этом сказала.

Словно не о своем муже, а о ком-то чужом и едва знакомом.

— Как погиб? — опешила Лариска.

— На машине разбился.

И она рассказала об аварии, о том, как осталась одна, с Наташкой на руках, как безуспешно пыталась найти работу.

Анна ожидала, что Лариса начнет причитать, бегать по комнате. Но та слушала молча, только курила беспрерывно. Одну сигарету, другую, третью.

Дверь приоткрылась, и послышался грустный Наташин голосок:

— Мам, я прочитала уже.

Анна вскочила, удержала ее у входа.

— Не обманывай, ты картинки просмотрела. А теперь иди почитай, первую главу. Потом расскажешь, о чем там.

— Я и так могу рассказать.

— Наташенька, ну, пожалуйста! Дай нам с тетей поговорить, — взмолилась Анна.

— Ладно, говорите, — печально вздохнула Наташа и прикрыла за собой дверь.

Лариса медленно поднялась, открыла форточку. Молча разгоняла дым, помахивая рукой. Анна вернулась к столу.

— Лариса, ты имеешь какое-то отношение к фонду «Профи»?

Богемской потребовалось усилие, чтобы переключиться.

– «Профи»? При чем тут какой-то фонд?

Прежде чем задать второй вопрос, Анна уже знала ответ.

— А строительную компанию «Гравис» знаешь? — севшим голосом спросила она.

Лариса отрицательно покачала головой:

— Почему я должна ее знать?