Той ночью все спали на берегу. Проснувшись от того, что холодом свело все тело, я подошла к костру — посидеть с женщинами, которые поддерживали огонь. Они посторонились и замолчали, мне стало неловко. Я редко бывала среди женщин, общаясь разве что с храмовыми служительницами, и с раннего детства не знала подруг. Я жрица, мне никогда не быть женой и хозяйкой: мне не знакомы привычные женские заботы, вокруг которых обыкновенно вьется разговор. Вот и сейчас я не знала, что сказать, и просто молча присела рядом.

Наконец одна из них, знавшая меня в детстве, протянула мне кусок вчерашнего хлеба.

— У нас ее звали Чайкой, — сказала она остальным. — Я помню ее мать, дочку корабельного мастера из нижнего города. А Чайку еще ребенком отдали пифии.

Кто-то придвинулся обратно, взгляды стали мягче.

— Спасибо, — кивнула я, принимая хлеб. — Я видела тебя в детстве, когда работала с матерью у реки, твое имя Лида. У тебя тогда был маленький сын.

— Он тут, с нами, ему уже девять. И еще есть младший. Даже не думала, что нас придут спасти…

— Моя мать не дождалась. Многие не дождались. Восемнадцать лет — долгий срок.

— Я думала, ты совсем старая, — удивленно сказала какая-то девушка, младше меня.

— Это Она стара, а не я.

— А правда, что ты призвала с неба ветер и поразила ахейцев немотой? Чтобы они не сопротивлялись нашим воинам?

— В общем, нет. Я просто объявила перемирие.

Лида кивнула:

— Правильно сделала. Будь по-другому — недосчитались бы еще многих. Да и про льняную реку кто бы вспомнил: откуда нашим знать, как нас найти.

— С реки ушли все? — спросила я.

Она покачала головой:

— Четыре женщины с детьми остались. Не захотели бросать мужчин, с которыми живут. Но кого привезли нынешним летом — те все здесь.

Я не удивилась.

Мы отплыли поздним утром, оставив на берегу угли погребального костра. Перед отплытием ко мне подошел Эней.

— Если ты не против, пифия, оставайся на «Дельфине». Корабли переполнены, и только у Ксандра есть место: он отдает тебе носовую будку, а сам будет спать с остальными моряками. У меня на «Семи сестрах» такая же, но…

— Знаю, у тебя там сын.

— Да, — кивнул он. — Ты согласна?

Я не возражала. Проще остаться на «Дельфине», чем привыкать к другому кораблю.

Весь день мы шли вдоль берега к югу, мимо селений, о которых я раньше слышала, — они отправляли в Пилос оружие и выставляли воинов. Позже, на закате, мы пересекли пролив, дальше лежали уже незнакомые земли.

Эней опасался ночевать на материке, однако пригодных островов поблизости не было, и мы пристали к полоске песчаного берега подальше от городов.

Ночь совсем не походила на предыдущую. Ярких костров не жгли, вокруг лагеря выставили вооруженную охрану. Первым, еще до ужина, своих людей направил в караул «Охотник»; когда взошла луна и все укладывались спать на берегу, настал черед «Очей Владычицы». Перед самым рассветом на стражу встанут моряки с «Жемчужины».

Я толком не знала, с кем рядом мне лучше держаться, поэтому устроилась неподалеку от команды «Дельфина». Лежа на расстеленном поверх песка покрывале, я взглянула на небо: луна с каждой ночью делалась ярче и полнее. Так странно ночевать на открытом берегу — рокот океанского прибоя, шум множества людей, чье-то похрапывание, вскрики ребенка, шепоты, шорохи… Годами я спала в темноте пещер, и провести ночь под открытым небом было теперь и радостно, и непривычно.

Я перевернулась на бок, пытаясь пристроить покрывало так, чтобы луна не светила в лицо.

В нескольких шагах от меня лежал Ксандр. Он тоже не спал — в открытых глазах мерцали лунные отсветы.

— Неужели ты не устал за день? — прошептала я.

— Не спится. Чужой берег, всякий миг могут напасть.

— А почему нельзя было ночевать в море?

— В море опасно. Бросить якорь можно только на мелководье, а без якоря суда разнесет течением. Огонь — только в жаровне. Невозможно помыться и выстирать одежду. Да и люди уже устали от сидения, им надо размяться. Но на берегу мы уязвимы.

Тихий звук — часовые с «Очей Владычицы» обходят лагерь.

— При яркой луне нас видно издалека, на стоянку легко напасть. В безлунную ночь было бы лучше?

— Да. Иногда приходится идти на риск. — В его голосе мелькнуло что-то вроде удивления. — Неужели в святилище учат воинскому делу?

— Нет. Там учат смотреть на мир и замечать очевидное.

— Я не хотел тебя обидеть, госпожа.

— Значит, ты учился воинскому делу?

Ксандр пожал плечами — насколько можно пожать плечами лежа.

— Я рыбак. В детстве, как только я немного подрос, отец начал брать меня в море. Потом он поговорил с друзьями и родичами, и меня определили в гребцы на боевой корабль. Сначала на «Очи Владычицы». А через несколько лет я перешел на «Дельфин» певцом.

— Певцом?

— Задавать ритм веслам специальным распевом. Обычно это нужно, когда судно меняет курс. А если корабль идет пряма — для гребцов бьют в барабан.

Я вспомнила, как менялся гребной распев в такт командам, подаваемым при повороте корабля.

— Понятно. А как ты стал кормчим?

— У кормила невозможно стоять целый день, устаешь. Я выучился командам, знал, когда их подавать. И порой становился к рулю, чтобы кормчий мог отдохнуть. Потом его убили.

— Когда судно выходило из гавани… — Я вспомнила видение. — Огненной стрелой.

— Да. Я тогда встал к кормилу, а потом Ней назначил меня кормчим. — Голос Ксандра сделался тише. — Не представляю, что сказал бы отец: я — кормчий боевого корабля! Вот уж точно крайняя нужда для народа, коль сыновья рыбаков правят такими судами, как «Дельфин».

— Красивый корабль, — промолвила я.

— Самый красивый из наших. И самый новый. Он живой.

— Да, — кивнула я. Всем известно, что у кораблей есть душа. — Расскажи мне, какой он.

И он рассказывал, пока мы оба не уснули.

На следующий день продолжалась жара. Мы шли вдоль берега к юго-востоку, держась на глубине — отмели здесь каменистые. К полудню солнце палило нещадно; от бликов, скачущих по воде, болели глаза, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра. Парус отвели к передней палубе, чтобы защитить гребцов от солнца, в его тени вяло возились дети. Гребцов Ксандр разделил: по каждому борту работала только половина весел. Корабль шел вдвое медленнее, зато гребцы могли отдыхать: в таком зное невозможно оставаться у весла постоянно, час за часом.

Мой черный хитон словно притягивал жару. Я подвернула его у талии, наполовину открыв ноги, и заколола волосы, чтобы не падали на шею, но все равно пот лил ручьем.

Ксандр чередовался у кормила с Косом — тем самым коренастым воином, чья рассеченная щека сейчас уже заживала.

Когда Кос занял место кормчего, Ксандр сошел с задней палубы и присел в тени. Его тело, коричневое от загара, источало едкий запах пота. Я набрала ему ковшом воду из бочки, привязанной к ограждению, он жадно напился.

— Жарко, — сказала я. Могла бы и не говорить.

Капли воды скатывались по его подбородку, он коротко кивнул.

— Приходится идти ближе к берегу, чтобы в случае нужды можно было пристать. Нею это тоже не нравится.

— Не нравится что? — спросила я. Они порой перекрикивались между собой, когда корабли шли рядом.

— Не нравится море. Погляди.

Я не увидела ничего особенного.

— Ветра нет, но море неспокойно, — объяснил он, — волна достает почти до весельных отверстий. И на горизонте дымка. Где-то назревает шторм, и нам нужно найти укрытие, пока он не грянул. Видишь впереди — «Семь сестер» идет вплотную к берегу, Ней ищет удобное место. Но тут сплошь скалистый грунт: если пристать, можно повредить днище.

Ксандр оказался прав. Спустя примерно час, когда солнце еще не коснулось воды, горизонт стал покрываться белыми, стремительно растущими облаками, обманчиво далекими.

Со стороны берега выступали сплошные утесы.

«Дельфин» шел носом к волне; пена, взлетая над океаном почти до человеческого роста, плескала внутрь корабля и забрызгивала ноги. Воздух сделался плотным.

С «Охотника», который держался на глубине неподалеку от «Семи сестер», послышался крик. Я прищурилась и поднесла руку к глазам, пытаясь разглядеть, на что они указывают. Что-то белое над морем, как крылья чайки.

Суда. Некоторые мне знакомы: я часто видела их в Пилосе, на празднике благословения кораблей. Впереди, подгоняемый еще не достигшим нас ветром, с расправленным парусом шел «Колесничий солнца». Неоптолем.

— Ксандр! — крикнула я, разворачиваясь.

Когда я добралась до кормы, «Семь сестер», увидев приближающиеся корабли, уже отходил от берега, чтобы встать бок о бок с «Охотником». Ксандр вернулся к кормилу, Кос перебежал вперед.

Парус отцепили от носовой палубы, двое моряков прилаживали его обратно к мачте.

— На следующий взмах — всем грести! — раздалась команда Ксандра.

Вторые весла ударили по воде, «Дельфин» рванулся вперед.

— Греби сильней! — крикнул Ксандр. — Догнать «Семь сестер»!

Барабанный бой зазвучал как учащенный пульс.

Женщина, готовившая еду посреди корабля, загасила жаровню. Дети метались, словно вспугнутые птицы.

«Дельфин» поравнялся с «Семью сестрами» и «Охотником», Кос что-то прокричал. Ответ Нея я не расслышала, но Кос повторил:

— Он велел передать задним, чтобы рыбацкие лодки ставили паруса и уходили с ветром подальше от ахейцев. «Стрижу» их сопровождать — он меньший из кораблей и ближе всех к лодкам. Мы становимся между «Семью сестрами» и «Охотником». «Жемчужине», «Грозе» и «Облаку» держаться позади нас, «Очи Владычицы» и «Крылатая ночь» выходят вперед, на таран.

Ксандр прокричал распоряжение «Жемчужине», шедшей на три корпуса сзади нас и служившей хрупкой связью между нами и остальными.

Затем он глянул на меня:

— Собери женщин и детей на нос и на корму, в укрытия, пока мы не подошли на лучный выстрел.

Я сделала, как он велел. Почти всех я собрала в задней будке, более просторной; в мою тесную каморку поместились только сестра Коса — худенькая девушка из пилосских кухонь и еще мальчик с разбитой рыбацкой лодки и его мать. Было нестерпимо душно.

Плеск весел, скрип корабля, барабанный бой, голоса с палубы — звуки действовали парализующе.

Два дня назад я не испытывала страха. Теперь, запертая в каморке без дела, перед лицом приближающейся к нам Смерти, я боялась. Пилосцы явно пришли отплатить за налет на их берег. Впрочем, Неоптолем вряд ли нуждался в предлоге.

Корабль встряхнуло, мы приближались. Я расслышала команду левому борту грести вдвое быстрее.

С самого утра они идут на веслах под палящим солнцем — и теперь надо найти силы грести вдвое быстрее, в такт барабану… Послышались быстрые глухие удары, вскрик. Удары — должно быть, стрелы. Значит, палубу у нас над головой осыпало стрелами и кого-то задело.

Плеск воды. Крики.

Сестра Коса забилась в дальний угол каморки, зажав зубами кулак, чтобы не закричать. Вторая женщина нагнулась над сыном, словно пытаясь оградить его от стрел, бьющих в палубу.

— Голоса наверху — тебе слышно, что говорят? — спросила я.

— Вроде бы кормчий сказал, что пройдем вплотную меж двух кораблей.

Снова удары, целая волна стрел вдоль одного из бортов. «Дельфин» качнулся — оттого ли, что пересекли чей-то след? Немыслимо следить за ходом битвы, когда ничего не видно.

Чей-то громкий вскрик с подвыванием прямо за дверью. Должно быть, гребец с передней скамьи. Не знаю ничьих имен, хотя провела на палубе весь день…

Отсюда до переднего ряда скамей — расстояние примерно в человеческий рост: можно быстро втащить раненого и посмотреть, что с ним. Сестра Коса не отводила от меня взгляд.

— Давай внесем его сюда, — сказала я.

«Тебе нельзя совершать и видеть кровопролитие».

В этот раз ослушаться было легче.

Я открыла дверь, мы выскочили наружу.

Первый гребец справа. Лежит в проходе между скамьями, стрела прошила плечо. Лицо напряжено, зубы сжаты. Весло болтается в отверстии, мешая соседнему при каждом гребке.

Я подхватила раненого под здоровое плечо.

— Бери за ноги!

Девушка послушалась.

— Не надо, — прошептал гребец.

— Тихо, — велела я. — Мы втащим тебя внутрь, еще повоюешь в другой раз.

Девушка тянула его ноги волоком, я едва удерживала раненого на весу. Наверное, боль была страшная, но все закончилось быстро. Женщина, когда мы уложили гребца чуть ли не к ней на колени, приподняла его голову и склонилась к окровавленному плечу:

— Ну давай потерпи, сейчас посмотрим.

Я двинулась обратно к двери.

— Ты куда? — спросила сестра Коса.

— Нужно убрать весло, чтобы не мешало грести. Им сейчас не до того.

Я выскочила наружу, пригнувшись под ограждением, но меня все равно достал порыв ветра — холодного, крепкого, насыщенного влагой. Шторм приблизился уже вплотную.

— Левый борт вступай! — крикнул Ксандр.

Гребцы ударили веслами, корабль повернул вправо. На палубе, у кормила, Ксандр уязвим как никто другой, на нем нет даже кожаного панциря, как у Нея, даже хитона. Что ему видно оттуда, с кормы, какая битва разыгрывается на море?

Он заметил, что я выбралась наружу, и мимолетно кивнул. Болтающееся весло сбивало с ритма следующего гребца — два весла из десяти шли врозь с остальными, поворот из-за этого выходил нечетким и медленным. Я подобралась к повисшему веслу и схватилась за рукоять — тяжелое, удержать его можно только обеими руками. Уцепившись изо всех сил, я еле втащила его внутрь и уложила на место.

Волна плеснула через нос корабля, окатив переднюю палубу и сидящих дальше гребцов. Море вздымалось все выше.

Над водой раздались крики — я не узнала голос, но говорили на языке Вилусы. Ксандр кивнул.

— Слушай команду! — разнесся его голос. — Готовь парус! Правый борт на три! Левый борт пропустить взмах!

Певец повел новый распев, и облака, описав дугу, вновь замерли над головой, когда корабль повернулся кормой точно к ветру. Стрелы больше не сыпались — должно быть, мы отошли дальше.

По знаку Ксандра парус взмыл вверх, его тут же наполнило ветром. Белое полотнище с красной фигуркой дельфина резко выделялось на фоне чернеющих туч позади корабля.

Мы устремились вперед.

— Держать ритм! — крикнул Ксандр.

Идем сразу и на веслах, и под парусом? Значит, скорость будет предельной…

Я втиснулась обратно в носовую будку.

Женщина вытаскивала стрелу, сестра Коса придерживала руку раненого, чтобы плечо не двигалось. Сама бледная от страха, она успокаивающе приговаривала:

— Потерпи. Еще немножко, потерпи.

Стрелу вытащили, хлынула кровь. Гребец застонал, голова его бессильно повисла.

— Он умер? — спросил мальчик шепотом.

Я проверила пульс — жилка на шее билась ровно и сильно.

— Нет, — ответила я. — Потерял сознание от боли.

— Нужна соленая вода, — сказала женщина. — Промыть рану.

Сестра Коса выбралась наружу и принесла воды.

Я оглядела рану, смывая набегающую кровь. Кожа и мышца разорваны, под ними белеет кость, в разрыве торчит острый осколок. Я вытащила его из раны.

— Стрела попала в ключицу, — сказала я, — но на перелом не похоже. Дыхание нормальное — значит, легкое не задето, да и рана слишком высоко. Если остановить кровь, он должен поправиться.

— Надо тугую повязку, — сказал женщина. — Взять чистую ткань и плотно прижать.

Мы по очереди держали повязку у раны, а корабль подбрасывало и качало. В каморке стало совсем темно, словно наступили сумерки. Откуда-то равномерно нарастал оглушительный рев — находил ливень.

Я выглянула наружу, затем выбралась из каморки, прикрыв за собой дверь.

Дождь лил сплошным потоком. Намокший парус, туго натянутый ветром, рвался с канатов. Весла втащены внутрь, барабан смолк. Как только я шагнула из-за носового укрытия, меня хлестнуло порывом ветра, я едва устояла на ногах. Пробираясь к корме между гребцами, я видела, как кто-то из них занялся полученными ссадинами, многие просто сидели, опустив голову, — словно кони, в изнуряющей гонке достигшие цели на пределе сил.

Кос и Ксандр стояли у кормила. Я взобралась к ним по веревочным ступеням, не обращая внимания на протянутую руку Коса.

Горизонт будто подступил ближе — вокруг вздымались лишь зеленые гряды океанских волн, между которыми корабль скользил, как дельфин. Волны перехлестывали через носовую палубу, разбиваясь в воздухе веером пенных брызг. У кормы трое мужчин вычерпывали воду.

Далеко справа шел еще один корабль — «Крылатая ночь»: видны были нарисованные на парусе черные крылья.

— Как там Бай? — прокричал Ксандр.

Я не сразу сообразила, что Бай — это, наверное, раненый гребец.

— Стрела попала в плечо, а не в грудь. Должен выжить.

— Хорошо, — кивнул Ксандр. Даже вдвоем с Косом они едва удерживали кормило.

— Где остальные корабли? — спросила я.

— Не знаю, — ответил Ксандр. — Ней велел нам прорваться вперед и принять удар, а потом уходить прямо по ветру. Теперь находит шторм. Все молитвы к Владычице Моря, какие ты знаешь, будут как нельзя кстати.

Тучи сгущались словно предвестие, словно гнев Владыки Бурь.