- Я хочу обследовать это место, - сказал Сэм. - Хочу увидеть, что здесь происходит.
Они с Джином шли вместе по коридору, в нескольких метрах позади МакКлинтока, и вполголоса разговаривали.
- А тут что-то происходит, Сэм? - спросил Джин.
Сэм бросил взгляд на МакКлинтока и прошептал: - Я с самого начала чувствовал, что с этим местом что-то не так. И с МакКлинтоком тоже. Смерть Корена не была несчастным случаем. Как и смерть Тулса. И Таннинг себя не убивал. Это подстроено, говорю тебе, Джин. Нужно здесь покопаться. Мы найдем кучу скелетов в шкафу, поверь мне.
- Что этот парнишка сказал тебе один на один?
Сэм в который уже раз взглянул на МакКлинтока. - Мы не можем говорить об этом здесь, Шеф. Просто поверь - мы должны изучить обстановку во Фрайерс Брук и людей, которые ею управляют.
Джин обдумал это, кивнул и произнес: - Отлично. Мы утащим этого Джока МакКлизмака в участок, зажмем ему яйца в тисках и заставим спеть "Рыцарей Лох Ломонда".
- Нет, Шеф, так мы делать не будем. Что мы сделаем, так это будем вести себя, как полицейские.
- Я думал, это и есть вести себя, как полицейский, - без иронии ответил Джин.
Сэм придвинулся поближе и заговорил еще тише. - Мне нужна свобода действий, хочу поразнюхать тут, но только без МакКлинтока у себя за спиной. Он позволяет нам видеть только то, что хочет, чтобы мы увидели. Займи его чем-нибудь, пока я отвлекусь по своим делам.
- Занять его? И как ты полагаешь, я должен это сделать, пригласить его сплясать танец шотландских горцев?
- Ну, если это сработает, Шеф. Ради бога, ты же старший инспектор, предполагается, что ты способен разрулить подобную ситуацию.
- А еще, поскольку я старший инспектор, предполагается, что я отдаю приказы, а не подчиняюсь им! - прорычал Джин. - Почему бы тогда тебе не померяться волынками с Дональдом-без-штанов, пока я все поразведаю?
- Потому что, Джин - позволь быть с тобой откровенным - ты все испортишь, наделаешь неприятностей, выведешь людей из себя и, скорее всего, ввяжешься в какую-нибудь драку. А это, Шеф, может быть не слишком продуктивно.
Джин бросил на него угрюмый взгляд. - Какой нелестный отзыв о моих возможностях, Тайлер. У меня есть способности.
- Знаю, Шеф, в погоне тебе нет равных. Пожалуйста, Шеф, займи чем-нибудь МакКлинтока, пока я брожу здесь. Оно того заслуживает. Я что-нибудь раскопаю, я знаю это. И еще, - теперь голос Сэма был уже на грани слышимости, - если МакКлинток виновен так, как я предполагаю, позже ты получишь полное удовольствие, забирая его под арест.
Джин измученно отразил на лице задумчивость, и не говоря ни слова, хлопнул Сэма по плечу и решительно зашагал к распорядителю.
Сэм отправился в другую сторону. У себя за спиной он услышал, как МакКлинток протестующе повысил голос: - Подождите-ка секундочку. Куда этот парень вздумал отправиться без присмотра?
Джин ткнул полицейским значком в лицо МакКлинтоку. - В любую задницу, какую только пожелает, Джок. Мы уголовный розыск.
- Нет-нет-нет, такого я не допущу, чтобы офицеры болтались туда-сюда, где пожелают.
- Кошмар-то какой, а нас не остановишь. Не корчи такое лицо, Джимми, мы все по одну сторону баррикад. Так что - почему бы нам с тобой не пойти к тебе в кабинет для милого междусобойчика на тему, какую из девиц Бонда мы бы с наибольшей охотой оприходовали. Что до меня, то я бы позарился на ту, которая предсказывала судьбу на Ямайке, в двухсерийке.
Сэм шел по цепочке побеленных коридоров, провонявших хлоркой и моющими средствами. Он повсюду натыкался на все те же непреклонные слова, напечатанные красным по стенам: МОЛЧАНИЕ - УВАЖЕНИЕ - ДОЛГ.
Здешняя атмосфера, подумал Сэм, такая удушливая. Я за эти годы видел изнутри достаточно тюрем - там всегда шумно, повсюду ругань и непременные смешки, кто-нибудь вечно распевает, как идиот, пока вертухай не прикажет ему заткнуться. Но здесь - молчание.
Молчание, да - но уважение?
Постепенно Сэм начал осознавать план этого места. Жизнь заключенных была ограничена сетью строений, связанных друг с другом коридорами. По большому счету, в этом комплексе, видимо, был свободный доступ, позволяющий заключенным и персоналу передвигаться из одной части борстала в другую, но выйти, не отперев прочные двери с засовами, ведущие в разные дворики на открытом воздухе, не мог никто. Сэму пришлось показать значок охраннику на проходе, и заставить его открыть одну из этих дверей, чтобы разведать обстановку снаружи. Он оказался на открытой территории, огороженной толстыми стенами с колючей проволокой наверху. Со стен деспотично глядел все тот же девиз Системы, написанный ярко-красной краской. Под этими двухметровыми буквами рядами стояли заключенные, синхронно выполняющие упражнения. Каждое движение сопровождалось сдавленным словом вслух. Повернулись налево - "Молчание!" - направо - "Уважение!" - дотронулись до носков - "Долг!"
У каждого из них на одежде был драный клочок коричневой ткани.
Клеймо, подумал Сэм, недоверчиво помотав головой. Он смотрел на ряды молодых лиц, прыщавых, юношески припухлых, с не знавшими еще щетины подбородками.
"Молчание!" - поворот - "Уважение!" - поворот - "Долг!" - наклон.
Сэм обратился к надзирателю, который открыл ему дверь.
- И где здесь ребята играют в футбол? - спросил он. - Этот дворик слишком маленький.
- Они не играют в футбол.
- Как же так! Они же парни!
- У старшего воспитателя правила - никакого футбола, никаких игр.
- Никаких игр? А как же настольный теннис?
- Даже никакого телевизора, - сказал надсмотрщик. - Наклоны и растяжки, вот и все их развлечения. В оставшееся время наведение порядков, а иначе их запирают по спальням.
Мальчики делали поворот налево, направо, наклон. - Молчание! Уважение! Долг!
- Что МакКлинток делает с мозгами этих ребят..? - пробормотал Сэм. - Ни футбола, ни телека - неудивительно, что в этом месте ощущается этакое затишье перед бурей.
Надзиратель открыл ему другую дверь, и Сэм снова оказался в лабиринте из блеклых коридоров с начерченными красным буквами. Он направился к вестибюлю, отгороженному от коридора запертыми воротами под охраной свирепого вида тюремщика в безукоризненной форме. Очевидно, в эту часть проход для заключенных был строго запрещен.
- Что здесь такое? - спросил Сэм, показывая полицейский значок.
- Исправительный блок, - произнес надзиратель. Он указал на тяжелую дверь. - Изолированные камеры для тех, кто в чем-то напортачил.
- Позвольте, я загляну внутрь.
- Для чего?
Сэм начал было отвечать, но остановился. И в самом деле, что он надеется там отыскать? Ключи, изобличающие МакКлинтока в преступлениях против заключенных? Шансы на такое - миллион к одному. И все же что-то внутри призывало его разведать обстановку, все глубже и глубже затягивая его в это скверное место - по причинам, вовсе не связанным с полицейской работой и расследованиями преступлений. Будто бы его собственная жизнь, его собственная Судьба были переплетены с этим местом, с лабиринтом из комнат, коридоров и камер.
- Просто откройте мне одну из этих дверей, - сказал Сэм. - Позвольте, я загляну внутрь.
Охранник пожал плечами и загремел связкой ключей. Он открыл металлические ворота, отгораживающие исправительный блок от коридора, затем открыл тяжелую дверь одной из камер и отошел в сторону. Сэм шагнул в открытый дверной проем. Камера внутри выглядела и пахла, как общественный туалет. Побеленные стены были покрыты отвратительными пятнами. Единственное окно было заперто и зарешечено, а стекло настолько заляпано сажей, что не пропускало внутрь ничего, кроме бледного лучика дневного света. Там не было кровати, не было даже раскладушки или полки, лежать можно было только на твердом грязном полу. Вместо туалета в углу стояло смердящее помойное ведро. Все это резко контрастировало с вымытыми хлоркой и карболкой остальными помещениями.
- Вы запираете здесь детей? - спросил Сэм.
- Ну, не метлы же мы здесь храним, - откликнулся охранник. - Это называется Белой Дырой.
- Это какое-то средневековье. Как вы думаете, что станет с головой какого-нибудь пятнадцатилетнего мальчика, если запереть его в одиночестве в такой вот темнице?
Надзиратель пожал плечами. - Белая Дыра лучше Черной Дыры.
- Черной Дыры? У вас здесь есть комната для наказаний под названием Черная Дыра?
Охранник показал ему. Отперев другую огромную, массивную дверь, он продемонстрировал камеру без окна. Заглянув внутрь, Сэм не увидел ничего за пределами пятна света, падающего через открытую дверь. Воздух был зловонным и омерзительным, как от протухшей воды какого-нибудь стоячего пруда.
- Для настоящих нарушителей порядка, - сказал надзиратель.
- Это варварство.
- Это обучение, вот что это такое. Если у парня есть здравый смысл, он весьма четко определит, что ему совсем не к спеху возвращаться в подобное место. Он поменяет свои взгляды на жизнь.
- Поменяет взгляды на жизнь, вы считаете? То есть не станет еще безжалостнее и отчаяннее?
- Это исправительный блок. Он для наказаний. Не хочешь быть наказанным? Тогда не иди поперек Системы. Все просто. - Он протянул Сэму зажигалку. - Взгляните, если вам так хочется.
Сэм щелкнул зажигалкой и вошел внутрь. Пляшущий огонек пламени выхватил из темноты безграмотные послания, выведенные на стенах. Правописание хромало везде, а половина букв была написана задом-наперед. Там были имена - Роззи, Блинки, Джои, Баз - налезающие друг поверх друга, образующие хаотичный реестр тех парней, которые сидели и дрожали в этом безобразном гадюшнике. То тут, то там выплывали другие, более обнадеживавшие имена - футболиста Бобби Чарлтона, мотоциклиста Барри Шина. И еще ряды вертикальных насечек, отмечающих прошедшие дни, и схематичные наброски людей, качающихся на виселицах.
- Черная Дыра... - пробормотал Сэм.
- Они тайком проносят зажигалки или спички, - сказал из дверного проема охранник. - Не знаю, как, но они это делают. Опять же, некоторые просто работают вслепую, выцарапывая это на стенах.
- Этим бы ребятам разрисовывать школьные учебники, а не стены одиночных камер, - заметил Сэм.
Какой-то юный начинающий Пикассо, у которого честолюбие побеждало талант, сделал попытку изобразить обнаженную женщину в полный рост.
Рядом с неприлично вытянутыми и анатомически неправдоподобными ногам он нарисовал - что? Яйцеобразный овал с круглым носом и глупой улыбкой. Что это? Шалтай-Болтай?
- Потерянное детство, - задумчиво сказал Сэм.- Детки в клетке.
А это что? Два плюшевых медвежонка разных размеров, бок о бок.
- Большой Мишка и Маленький Мишка.
И дальше, со все большим недоумением, он узнавал новые и новые кукольные фигурки, нарисованные на стенах. Они ему были знакомы. Он знал эти лица. Он знал их имена.
- Хромоножка, Джемайма...
Он обратился к надзирателю, стоящему снаружи в коридоре: - Что это за чертовщина, настенные рисунки с игрушками из "Детского Сада"?
- Двери в дом отопри, - раздался в ответ кроткий голос.
Сэм оглянулся. Надзиратель изменился. Теперь в дверном проеме стоял мужчина в бежевых вельветовых брюках и полосатом разноцветном свитере. Сэм тут же узнал его, вспомнил из детства, так же, как и этих кукол и медвежат. Ему было знакомо это дружелюбное лицо со светлыми волосами и огоньком в глазах.
Он разинул от изумления рот и выпрямился.
- Двери в дом отопри, - снова повторил Брайан Кант. - Раз, два, три. Готовы играть. Можешь день назвать?
Автоматически, будто во сне, Сэм пробормотал: - Понедельник.
- Разве? - спросил Брайан Кант. Он по-прежнему улыбался, но огонек в его глазах исчез. - Разве?
И с этими словами захлопнул дверь. Тут же погасла зажигалка.
Абсолютная темнота физически ощутимо навалилась на Сэма. Он в панике бросился к двери - но только слепо ощупывал перед собой пустое пространство.
Какого черта, где дверь? Где вообще эти чертовы стены?
Его руки хватали холодную пустоту вокруг, тщетно ища границы камеры и находя вместо этого только свободное пространство, стремящееся к бесконечности.
Дрожа и тяжело дыша, Сэм неуклюже защелкал зажигалкой - и тут же уронил эту чертову вещицу!
Черт! Нет! Нет, пожалуйста!
Но она пропала. Исчезла.
Сэм взял себя в руки. Реальность вокруг него сдвигалась, изгибалась и преобразовывалась уже столько раз, с тех пор, как машина вышибла его в 1973 год, что он мог бы, говоря по справедливости, совершенно привыкнуть к этому. Но, конечно же, не привык. Совсем не привык. Как можно? Смог бы вообще кто-нибудь?
Не дрейфь, Сэм, строго сказал он себе. Ты у нас бывалый. С тобой и раньше происходили эти безумные вещи.
Реальность редко ведет себя спокойно. Она снова и снова коробится и плывет, как непросохшая краска под дождем, как заплутавший телесигнал, пробивающийся на другие каналы - и за всем этим стоит непроницаемое, невыносимое, безучастно улыбающееся лицо Девочки с Заставки.
Я не паникую. Моя голова ясна.
Но его сердце уже колотилось, как бешеное.
Я просто коп. Я всего лишь обычный полицейский. Рано или поздно я проснусь.
К своему облегчению, он обнаружил слева от себя полукруг слабого желтого света, будто бы посреди бесконечной темноты зажглось закругленное окно. Сэм опасливо двинулся в его сторону, нащупывая перед собой дорогу, будто слепой, и приблизившись, обнаружил, что это не окно, а вход в тоннель.
Он шагнул в арку и оказался на темной улице, над его головой нависало плотное черное ночное небо, в туманном воздухе тускло светились несколько уличных фонарей. Оглядевшись, он понял, что туннель - это всего лишь проезд под железнодорожным мостом.
Я знаю эту часть города, подумал он. Я уже был здесь раньше - этот мост, эти дома, все такое знакомое - и все же...
Но что-то - что именно, он не мог определить точно - было не так.
Слева вдоль улицы тянулась широкая кирпичная стена. Она была покрыта разорванными в лохмотья плакатами. Сэм подошел поближе, всматриваясь в плакаты в тусклом оранжевом мареве от грязного уличного фонаря. Он различил черно-белую фотографию четверых мужчин, одетых в одинаковые бледно-серые костюмы, столпившихся вокруг микрофона и представляющих свой новый сингл.
"The Four Seasons" – "Walk Like a Man".
Черт, с какого же года это фото? Слишком старое даже для 1973. Этот плакат должен был провисеть тут не один год. Он давно бы уже развалился или был бы погребен под новыми и новыми слоями объявлений за все эти годы. И все же вот он, слегка ободранный и подмоченный, но достаточно свежий на вид.
Он перешел к следующему плакату. Другая четверка, также в костюмах - но в этот раз с мгновенно узнаваемыми копнами волос. Четверо мужчин, которые еще увлечены культурой хиппи, еще не стали играть экспериментальную музыку, их группа не развалилась, а пути не разошлись. Над рядом улыбающихся лиц написано - "THE BEATLES – FROM ME TO YOU".
Плакат, опять же, выглядел новым.
У Сэма застыла кровь в жилах.
Бог ты мой - какой же это год, чтоб ему было неладно...?
На следующем плакате был запечатлен очень молодой и очень миловидный Клифф Ричард, поющий "Summer Holiday". Этот приветливо-радостный образ беззаботной молодости обрушился на Сэма, как смертный приговор. У него екнуло под ложечкой, будто он оказался в лифте, который неожиданно стал резко опускаться. То же самое болезненное головокружение, то же самое кошмарное чувство дезориентации и тоски по дому, паники и неприкаянности, которые захлестнули его, когда он в первый раз оказался в 1973 году, одинокий и потерянный, будто космический путешественник, заброшенный в чуждый мир неизвестной планеты.
Пожалуйста, я не хочу снова проходить через все это. Я не хочу снова проваливаться назад во времени, пожалуйста - только не это!
Он прислонился к стене, прижавшись холодным взмокшим лбом к нарисованному лицу худенького и здорового Элвиса Пресли, поющего "Devil in Disguise".
- Нездоровится, кореш?
Из симпатичного маленького "Остина А30", припаркованного под мигающим фонарем, выбрался молодой человек. Машина была пережитком времени задолго до 1973 года, как и мода, по которой выглядел молодой человек: черный костюм, жилетка, тоненький галстук, зачесанные назад, блестящие приглаженные волосы. Он мог быть биржевым брокером или сотрудником похоронного бюро - но все же оранжевое свечение натриевой лампы выдавало молоденькое лицо человека, явно не старше шестнадцати.
- Надрался, да? - сказал паренек, подмигивая, но не улыбаясь при этом. - Мог бы подождать, пока не доберемся до клуба. Уверен, мистер Гулд был бы счастлив угостить тебя стаканчиком-другим.
Сэм застыл, неподвижный и онемевший, ни черта не понимая, что бы ему сделать или сказать.
Мальчишка нетерпеливо одернул жилетку. - Время идет. Не хочу заставлять мистера Гулда ждать. Нам лучше поспешить.
Он кивнул головой в сторону одного из типовых домиков, но затем остановился, глянул на Сэма через плечо и одарил его дерзкой кривобокой ухмылкой.
- Видел ее когда-нибудь? - спросил он.
Сэм недоуменно посмотрел на него.
- Его дочь, - сказал мальчик. - Она сейчас там, наверху. Вон там - свет горит, - он указал на тускло отсвечивающее окно на втором этаже. - Она милашка. Вот бы взглянуть разок, а?
Зачерпнув с дороги полную пригоршню песка, молодой человек бросил его в окно. Через несколько секунд еще раз.
В окне появилась тень. Сдвинулись занавески. Появилась смутная фигура - но тут же распахнулась главная дверь дома и на улицу в ярости выскочил мужчина.
- Прекращай, Перри!
Мужчина шагнул прямо к Перри, а тот увернулся, продолжая ухмыляться.
- Не кипятитесь, мистер Картрайт! - захохотал он. - Просто хотел пожелать ей спокойной ночи!
- Хватит уже! - огрызнулся в ответ Картрайт. - Я знаю, что за тобой числится, скользкий ты хорек.
- За мной - ничего, - усмехнулся Перри. - Я просто гражданский.
Картрайт повернулся и прокричал в окно: - Бегом в кровать! Сейчас же! И свет выключи!
Тень в окне тут же исчезла за занавесками. Через секунду свет в окне погас.
Когда Картрайт повернулся обратно, он заметил Сэма и поприветствовал его коротким кивком.
- Итак, - равнодушно сказал он. - Тебе все рассказали. Хорошо. Очень хорошо.
Сэм стоял как вкопанный, не зная, что ответить, не понимая ни где он, ни что за чертовщина тут происходит. Даже фамилия Картрайт не отозвалась в его пошатнувшемся разуме со всей возможной силой.
Перри демонстративно поправил костюм и пригладил волосы, а потом сказал: - Ну что, тогда поехали?
Он милостиво указал на маленький "Остин". Картрайт двинулся к нему - и Сэм, так и не приняв осознанного решения, что делать, зашагал за ним, ноги передвигались совершенно не по его воле, будто бы кто-то управлял его телом на расстоянии.
Это не мое тело, подумал Сэм, когда его накрыло свежей волной паники. Я вижу все это чьими-то чужими глазами. Я пассажир в чьем-то чужом разуме.
И тут же в ужасе поправил себя: нет, не пассажир. Пленник!
Куда бы это чужое тело ни пошло, Сэм был не в состоянии управлять им. Он был свидетелем каких-то событий в прошлом, откуда-то из шестидесятых, глазами чужака. Он был наблюдателем, вынужденным видеть и чувствовать все, что увидит и почувствует хозяин этого постороннего тела. Но чье это тело? Кто это, черт возьми?
Перри совершенно неожиданно проорал в темное окно на втором этаже: - Сладких снов, Энни!
Картрайт рассерженно замахнулся на него, но Перри увернулся.
- Вы должны это увидеть, мистер Картрайт, - проговорил он, вытаскивая из пиджачного кармана ключи от машины. - Мистер Гулд обо мне очень высокого мнения. Я представляю собой ценный вклад в его организацию - слышали, что я говорю?
- Садись за руль и поехали, - прорычал Картрайт. - Следи за дорогой, а не за моей дочерью.
С этими словами он исчез в салоне "Остина", а Сэм - чьими бы там глазами он ни видел - полез за ним.