Голая лампочка, светившаяся на конце гибкого провода, заливала тошнотворным желтым светом молотки и отвертки, сверла и болторезы, ржавые крючья багров и старые ножи для разделки рыбы. Юная Кэрол с косичками, как у Хайди, и нежным, милым лицом, стояла над ним, поигрывая полуавтоматом, как игрушкой. Капитан аккуратно прислонил свой "ArmaLite" к стене, закатал рукава и теперь, небрежно опершись о деревянный верстак, сверлил Сэма долгим взглядом. В задумчивости он то и дело проводил большим и указательным пальцем по контуру своих джейсонкинговских усов.

— Теперь ты видишь? — спросил он.

— Вижу, — сказал Сэм, стараясь открыть слезящиеся глаза.

— Предполагаю, ты знаешь, кто я такой.

Сэм ничего не сказал, ни в чем не сознался, ничем себя не выдал.

— Как ты разузнал про наше убежище, а?

Сэм постарался выглядеть как можно более невыразительным и уклончивым.

— Какой бы информацией о нас ты ни обладал, она придала тебе уверенности, достаточной, чтобы вломиться и попытаться удрать с нашей маленькой заложницей, Мэри Дири, — сказал Капитан. — И это заставляет меня думать, что у тебя должно быть гораздо больше знаний про ФКР, чем тебе стоило бы иметь.

Рядом с ним по верстаку были разложены клещи, зубила и ржавая щербатая пила. Сэм старался не смотреть туда, старался забыть про боль, пульсирующую у него в голове, и про засохшую кровь, сгустившуюся по одной стороне лица. Все это побуждало его поддерживать с ними разговор — о чем угодно, пусть даже об этой безрассудной революционной бессмыслице — в надежде, что снаружи, где-то там, Джин принимает меры к его спасению.

— Скажешь что-нибудь? — спросил Капитан, голос его был мягкий, но глаза жесткие. — Или я должен что-нибудь сделать, чтобы ты сказал?

— У нас под охраной один из ваших ребят, — сказал Сэм. — Бретт Коупер.

— Я знаю.

— Он раскололся. Он все нам рассказал. Полное содействие.

— Больше не содействует, я так полагаю, — сказал Капитан.

— Что ты имеешь в виду?

— Ему не посчастливится долго продержаться в одном из ваших гестаповских застенков. Впрочем, он не черный, так что это может на несколько дней увеличить продолжительность его жизни. Но… — он пожал плечами.

— Мы не гестапо, — сказал Сэм. Но у него в голове засел Джин, избивающий Коупера в комнате потерянных вещей, и красные точки, усеявшие пол снаружи камеры, и мертвое лицо Коупера, лежавшего там, улыбаясь, окруженного медленно застывающей лужей собственной крови.

Выкинь это из головы, Сэм, подумал он. Не давай этим фанатичным ублюдкам ни единственного шанса на объективность. Они плохие парни, вы хорошие парни, и не позволяй этим пидорам пудрить тебе мозги. Сосредоточься. Соображай. И выиграй как можно больше времени…

— Коупер в тюрьме, — сказал Сэм. — Он не захотел сесть на тридцать лет за свои связи с такими психами, как вы, так что он выдал нам всю внутреннюю информацию. С Фракцией Красных Рук покончено. Мы все про вас знаем. Это только вопрос времени, когда мы скрутим большинство из вас.

— О господи, — сказал Капитан. — Так вот зачем они тебя сюда прислали — одного-одинешенького — рыскать в темноте? Чтобы сейчас ворваться, спасти тебя и арестовать всех нас?

— Не слишком хорошо блефует, да? — сказала Кэрол.

— В этом его нельзя по-настоящему винить, — улыбнулся Капитан. — Ты его довольно сильно приложила, Кэрол. Непросто пытаться думать ясно с такой чудовищной мигренью, какая у него должна быть прямо сейчас.

Капитан начал лениво поигрывать со смертоносным острием от багра, катая его взад и вперед между пальцев.

— Бретт Коупер не сказал вам ничего, так ведь? — спокойно произнес он. — Он мертв. Если с ним не покончили ваши, он покончил с собой сам.

— Он живой и помогает нам.

Капитан продолжил, не обращая внимания. — Никто не знает, что ты здесь. Ты упорно преследовал какого-то проводника, так? Сам по себе. Ты думал, что выиграешь для себя со своими гестаповскими дружками какие-то бонусы. Ты думал, что ты Джеймс Бонд. Но я думаю, в своем шоу он сделал глупейш-шую ош-шибку, Мишш Манипенни.

Кэрол засмеялась.

— Ты прав, я пришел сюда один, — сказал Сэм. — Но очень скоро меня объявят пропавшим.

— Весьма вероятно, — сказал Капитан. — Но я не думаю, что хоть кто-то знает, где тебя искать.

— У них не займет много времени разобраться.

— Я тебе не верю. Не думаю, что кто-нибудь соберется прийти сюда, пока не будет слишком поздно. — Капитан, все еще улыбаясь, заглянул в самую глубь глаз Сэма. — Никто не спешит на помощь. У тебя крупные неприятности, мистер Уголовный Розыск.

— Меня зовут Сэм.

— Он пытается обратиться к нам как к дружественным человеческим существам, — сказала Кэрол, и Капитан кивнул.

— Меня зовут Сэм, — сказал он снова. — Сэм Тайлер.

— Меня не волнует, как тебя звать, — сказал Капитан. — Твое имя не предназначено для истории. В то же время мое…

Капитан поднял лицо, давая мягкому свету от голой лампочки упасть на него. Казалось, он витал в своих ненормальных мечтах, а Кэрол с обожанием рассматривала его. Через секунду он вспомнил, где находится и чем занят. Он положил старый багор и переключил внимание обратно на Сэма.

— Мы можем ходить и ходить по кругу всю ночь, — сказал он. — Но в моих руках война, и у меня действительно нет лишнего времени. Так что будем разбираться с делом, которое у меня под рукой. Сэм Тайлер, или как там тебя зовут на самом деле, я собираюсь тебя использовать. Я собираюсь использовать тебя, как курьера. Я собираюсь поручить тебе отнести послание твоим фашистским хозяевам.

— Ты собираешься отпустить меня? — сказал Сэм.

— Да, — сказал Капитан, опустив руки на ряд инструментов на верстаке. — Как способ поговорить.

Он поднял длинную отвертку с острым кончиком. Кэрол ухмыльнулась, ее щеки заполыхали от волнения. Сэм украдкой попробовал прочность наручников, крепость стула, к которому был прикован, но выяснил, что и наручники, и стул не поддадутся.

— Меня зовут Питер Верден, — сказал Капитан. — Запомни это. Скажи это своим бультерьерам-начальникам, когда вернешься. Еще лучше, если я напишу это тебе. На тебе. Чтобы ты не забыл.

Он сделал вид, что пишет в воздухе отверткой.

— Я напишу "Питер Верден" поперек твоей… спины, как думаешь? Твоего живота? Или поперек лба? А потом я напишу имя этого очаровательного создания, что стоит рядом с тобой — имя последней женщины, которую ты когда-либо, увы, видел, потому что, боюсь, я собираюсь выпустить тебя отсюда вообще без глаз. Я напишу "Кэрол Вайе" на твоей… заднице? Нет, для леди это неподобающе. Может, я напишу "Кэрол" на твоем левом предплечье и "Вайе" на правом.

— Я не против, если ты напишешь мое имя на его хрене, — предложила Кэрол, вульгарное слово странно звучало при ее хрустальном выговоре.

— Но хватит ли там места? — призадумался Верден.

— В чем смысл всего этого, Верден? — спросил Сэм, поднимая на него глаза. — Я думал, что вы революционеры, а не садисты.

— Я хочу, чтобы твои хозяева увидели наши имена. Имена, которые перепишут историю — или, по крайней мере, посеют семена, которые в конечном итоге низложат продажное полицейское государство, на поддержание которого вы, мистер Уголовный Розыск, взимаете кровавые деньги. И, с отказом от фашистского режима, сможет начаться новая эра свободы.

— Я все это и раньше слышал, — сказал Сэм.

— Слышал, да не услышал, — сказал Питер Верден. — Если бы услышал, не сидел бы сейчас здесь. Ты был бы на нашей стороне. Стороне победителей. Сражаясь за нас.

Он взглянул на отвертку, поменял решение и взял большую электродрель.

— Ты же не идиот, Верден, — сказал Сэм, гадая, где же черти носят Джина, и какого дьявола он так долго не появляется. — Ты знаешь, что не сможешь развалить государство, просто заложив несколько бомб и порезав на куски пару полицейских, вроде меня. Было бы это так просто, ИРА давным-давно опередила бы вас в этом.

— ИРА! — засмеялся Верден. — Все, о чем они пекутся — маленький гнилой участок болота за Ирландским морем. Мелюзга. Папистские умалишенные, такие же мерзкие, как ваши фашистские полицейские головорезы.

— Мы не фашисты, и ты это знаешь. Мы поддерживаем закон.

— А черные общины в этом с тобой согласны? А как насчет азиатов? А гомосексуалисты? А кто-нибудь, слишком бедного и низкого происхождения, чтобы обладать защищенностью аристократов с синдромом Пендреда, поделивших между собой эту страну, будто это кусок жареного мяса.

— Я… — запнулся Сэм. — Я не знаю, что такое "синдром Пендреда". И я не отрицаю, что в полиции есть предубеждения и коррупция. Видит бог, там, откуда я приехал, три четверти моего отдела сами бы сидели в тюрьме за то, что они творят здесь. Но все меняется. Такие копы, как я, меняют это — изнутри.

— Ну, в таком случае, все замечательно, нам всем можно идти по домам, — ухмыльнулся Верден и завел дрель. Она взревела. Кэрол в предвкушении облизнула губы. Во рту у Сэма пересохло. Дрель замолчала, и Верден произнес: — Такие копы, как ты, не могут ничего изменить. А вот славная Фракция Красных Рук — может.

— Взрывая банки, как вы это сделали сегодня? Не обманывайтесь.

— У нас есть взрывчатка. У нас есть оружие. У нас есть мужчины — и женщины. — Он сверкнул улыбкой в сторону Кэрол. — И у нас есть убеждения. И мы не собираемся останавливаться. Наша маленькая бомбочка в машине этим вечером показала, что мы не блефуем. Она показала подобным тебе, что, когда мы говорим, что можем напасть, мы говорим это всерьез. Завтра мы, возможно, ударим по зданию суда. Послезавтра — по полицейскому участку. Или бензозаправке. А как насчет большой, светлой, дорогой частной школы, где всех этих денежных фашистских деток лелеют, чтобы они переняли этот режим? Как тебе, Кэрол, ударим по частной школе? Есть какие-нибудь предложения, какую школу нам выбрать?

— Чичестерскую академию для юных леди, — сказала Кэрол.

— Аа, личная неприязнь, думаю, — улыбнулся Верден, подмигивая Сэму. — Правда в том, что, где будет следующий взрыв, не говорится. Но где-нибудь мы взорвем. А потом, пока вы собираете трупы, мы взорвем где-нибудь еще. И мы продолжим взрывать — в больницах и поездах метро, в аэропортах и торговых центрах — пока обычные люди этой грязной отвратительной капиталистической страны не начнут понимать, что вы и ваши корпоративные хозяева не в силах их спасти, и они восстанут и разорвут вас на кусочки.

— Вы убьете много людей, которых ваша революция решила спасти.

— Яичница и яйца, — презрительно сказал Капитан. — Мы играем в долгую игру. Между текущим и великим днем придется принять много сложных решений. Но мы к этому готовы. И когда однажды простые мужчины — и женщины — поймут, что мы делаем, они будут с нами бок о бок, каждый из них.

— Этого никогда не произойдет, — сказал Сэм.

— Не произойдет на моей жизни, или твоей, — сказал Верден. — Но наши имена войдут в историю, как имена тех, кто проложил дорогу. Мы вдохновим своим примером новые поколения, и они подхватят факел, когда мы погибнем и пропадем, пока однажды, через тысячу лет…

Верден умолк, погрузившись в мечты. Кэрол не отводила глаз, впитывая каждое слово в безумной речи своего героя. Сэм дико уставился на них, ища озарения. Должен быть какой-то способ избавиться от этих наручников. Он подавил нарастающую панику, угрожающую захлестнуть его. Он начал бороться.

Верден снова запустил дрель.

— Пора превратить тебя в ходячий манифест Фракции Красных Рук, — сказал он, подходя поближе.

Сэм рванул наручники, но они крепко его держали.

— Это бессмысленно! — закричал он. — Подумай, Верден! Ты восстановишь против себя закон, против тебя будут армия, Интерпол — да к черту их всех, тебе удалось разозлить даже ИРА!

— И что?

— Ради бога, Верден, какие идиоты будут злить ИРА?

Верден задумался на секунду, потом очень кротко сказал: — Британцы?

Это было безнадежно. Питер Верден и его Фракция Красных Рук жили в кошмарном сне мира Алисы в Стране Чудес, где логика не действовала, а все, что имело место — это политический фанатизм, бомбы в машинах и мечты о славной гибели под градом полицейских пуль.

— Я собираюсь высверлить тебе передние зубы, — сказал Верден. — Сначала верхние, потом нижние. Просто для разминки.

— Если тебе нужен заложник, возьми меня! — крикнул ему Сэм. — Отпусти маленькую девочку! Я буду сидеть в этом сарае вместо нее, если тебе это нужно.

— Я сказал, что мне нужно, — спокойно произнес Верден. — Я хочу, чтобы ты отнес мое послание обратно своим хозяевам.

— Верден, послушай!

Кэрол ткнула ему в голову пистолетом, чтобы он заткнулся, но Сэм не обратил внимания.

— Верден, ради бога!

Электрическая дрель завизжала.

Кэрол пристально наблюдала.

Верден кивнул на него, сказав: — Сначала зубы. Потом глаза.

Снаружи раздался громкий резкий шум — звук раскалывающейся древесины и лязг цепей со всей силой раскатился по территории. Стали слышны выстрелы, внезапный треск автоматного огня, неистовый вой мотора на повышенных оборотах, и мастерскую вдруг залило безумной вспышкой дальнего света фар.

Питер Верден и Кэрол Вайе, оба с широко открытыми глазами и разинутыми ртами, смотрели, как серебряные буквы, складывающиеся в слово "Форд" протаранили сбоку мастерскую, разломав стену и обрушив каскад расколотых балок и рассыпавшихся инструментов. Сэм бросился в сторону, сильно ударившись о пол, все еще привязанный к стулу, когда воздух прямо над ним вспороло оружейным огнем.

Я знаю эти пули, подумал он. Это Магнум.

Рука в кожаной перчатке схватила его и дернула вверх. От единственного мощного удара стул, к которому он был прикован, развалился, освобождая его. Потом Сэм почувствовал, как его грубо кинули на прокуренную кожу обивки заднего сиденья "Кортины".

Пули свистели со всех сторон, и Магнум гулко отзывался в ответ, раздирая воздух последовательностью оглушительных выстрелов. Через мгновение "Кортина" безумно помчалась прочь, шины завизжали, подвеска взвыла, винтовочные патроны застучали по кузову, багажнику и заднему бамперу, когда она выехала обратно во двор через разбитые двери и с ревом вырвалась в утреннюю зарю.

Лежа на заднем сиденье лицом вниз, Сэм слышал стремительно убывающий грохот стрельбы. Он с трудом постарался поднять голову. Вытягивая шею, он разглядел за рулем тушу Джина Ханта, дымящийся и скользящий по приборной доске Магнум, а "Кортина" тем временем летела вдоль узких подъездных дорог промышленного комплекса, приближаясь к городу. Сэм попытался заговорить, но Джин почуял, что он хочет что-то сказать, и начал первым.

— В следующий раз, если решишь упасть с проклятого забора, Сэм, получше выбирай, с какой стороны приземлиться. Я четко и ясно выражаюсь?

— Четко и ясно, Шеф, — сказал Сэм, его силы угасали, сознание покидало его. — И вот еще, Шеф?

— Что?

— Спасибо за все.

— А тебе спасибо за мою разбитую тачку, гомик. Теперь захлопни варежку и помечтай про зайчиков, пока дядя Джини сосредоточится на дороге.

Сэм послушно захлопнул варежку и, мало того, даже задремал, но вот зайчиков во сне не увидел. Ему снилась девочка в черном платье, грустно глядящая на него через просторную комнату, черный воздушный шар, вырвавшийся из ее маленькой руки, выплывший через открытое окно и понесшийся по мрачной равнине, по прежнему не тронутой лучами восходящего солнца.