Сэм видел сон — но на этот раз он знал, что это сон.

Из-за завесы густой темноты он шел по полу, выложенному черно-белой плиткой, которая простиралась до бесконечности во всех направлениях. Над ним нависало темное, гнетущее небо, освещаемое тут и там тусклым светом утомленных звезд. Кругом тишина. Кругом молчание.

Сэм остановился, медленно огляделся и выкрикнул: — Если что-то должно случиться, пусть уже случается.

Его голос унесся в бесконечность и затерялся там.

— Давай же, давай. Хочешь мне что-то показать? Ну так покажи.

Если подсознание и слышало его, знака оно не подало.

— Что это будет-то, а? Еще больше куч из щебня? Еще одна чертова ТАРДИС? Ну, выкладывай.

Он раскинул руки в широком жесте, говорящем "вот он я — делай, что хочешь".

Единственным ему ответом были тишина, окружавший его мрак и одинокое мерцание звезд.

— Хочешь, чтобы я подождал? Отлично. Я подожду.

Он сцепил руки за спиной и начал шагать взад-вперед. Глядя вниз на плиточный пол, он приостановился, наклонил голову и прищурился. Теперь, если внимательнее присмотреться, узор не казался таким уж черно-белым, скорее, серым. Передвигаясь, он обнаружил наборы параллельных полос, лежащих по диагонали к сетке пола. Все это казалось удивительно знакомым. Он и раньше видел похожий ряд сеток и линий — но ассоциации, вызванные ими, не сулили ничего хорошего.

Смерть, подумал он. Отчаяние. Забвение.

На самом пределе слышимости играла музыка. Военный оркестр. Поднапрягшись, Сэм различил знакомую мелодию "Боже, храни Королеву".

— Что это? — окликнул он свое подсознание. — Хочешь, чтобы я встал по стойке смирно и отсалютовал?

Национальный гимн тянул к своему величавому завершению. Потом послышался мужской голос, будто за тысячи световых лет отсюда: — Би-Би-Си заканчивает работу на этот вечер. Благодарим за внимание, пожалуйста, не забудьте выключить телеприемник.

Тут же из ниоткуда возник новый звук. Это был непрерывный свист — нечеловеческий, ровный, мертвый — как одиночная незатухающая нота, играемая на дешевом электрооргане.

— Окончание работы, — пробормотал Сэм. — Ты об этом говоришь? Все программы завершены? Больше ничего не будет? — Он помотал головой и решительно встал, возвысив голос и завопив: — Это еще не окончание работы, слышишь меня? Во мне еще осталось очень много телепрограмм. Я не выключаю свой приемник, пока что нет. Приемник Сэма Тайлера включен.

Как гневный отклик, раздался внезапный грохот, заставивший Сэма развернуться на месте. Он увидел что-то похожее на рухнувший топчан, лежавший в куче в нескольких метрах справа от него. Осторожно подкравшись, он подтолкнул его носком ботинка. Он был безопасен; никаких очевидных мин-ловушек. Но кто может — кто на самом деле может быть уверенным в чем-то во сне?

Он поднял предмет. Это была тонкий деревянный мольберт. К нему была прикреплена маленькая школьная доска, на которой недавно начали игру в крестики-нолики — сетка из девяти квадратов, одинокий нолик, одинокий крестик.

При виде этого Сэм тотчас же вспомнил, где он раньше видел этот серо-белый узор на полу. Доска. Крестики-нолики. Сетки и линии. Разлинованные квадраты.

— Ясно, — сказал он, роняя из рук мольберт и школьную доску. — Это ведь ты, да? Конечно, ты, — он повысил голос. — Покажись. Давай. Ты закончила этот спектакль, теперь давай поговорим лицом к лицу.

Опять тишина.

— Ты зря теряешь время, если думаешь, что выводишь меня из себя, маленькая ты дрянь! Я по горло сыт твоими проклятыми головоломками. Так давай продолжим. Покажись. Покажись, говорю!

И тогда она так и сделала — беззвучно выскочила на свет божий.

Невзирая на браваду, Сэм вдруг почувствовал, как у него перехватило горло и вдоль позвоночника пробежала ледяная нервная дрожь, при виде маленькой девочки с молочно-белым лицом, внезапно возникшей перед ним. Она преследовала его с той самой аварии в 2006 году. Она пробралась в его кому, возникнув откуда-то из нечистых мрачных подвалов души, улыбаясь как Мона Лиза, призывая Сэма, снова и снова, сдаться, умереть, позволить уйти из хрупкого объятия жизни и разрешить смерти захлестнуть его. Она вошла в его разум через телевизионный экран, появившись, как призрак из телезаставки, мертвый сигнал оповещения, что сообщений больше нет, только пустота. И даже сейчас, в глубинах его снов, она окружила себя теми же пустыми символами: серые и белые плитки, полосы по диагонали, мольберт, школьная доска, расбросанные по углам нолик и крестик.

Реквизит был тот же, но теперь, когда кома закончилась, и Сэм оказался в мире 1973 года насовсем, Девочка с Заставки тоже изменилась. Прошлая была в ярко-красном платье и с ободком на голове. Теперь же она была в черном — траурно-черном — и с большими каплями слез, нарисованными на щеках. Также изменилась и зеленая кукла с лицом клоуна, которую она всегда сжимала в руках. Теперь кукла была с ног до головы замотана в грязные, испещренные кровью бинты, как больничный пациент в дурацких комедиях.

— Что-то с ним не так, — сказала девочка, печально разглядывая куклу. — Он упал с полки и теперь весь переломанный.

Девочка начала петь своему перебинтованному малышу колыбельную:

Бедный кукленок,

Что ж ты не рад,

Он прыгал и упал,

И прямо в ад попал,

И плачет, и плачет, как глупая неженка.

У нее за спиной всплыла вверх черная луковица размером с человеческую голову. Через пару метров она остановилась, подпрыгивая и раскачиваясь на конце веревочки, привязанной к запястью девочки. Теперь Сэм увидел, что это был черный, как смоль, наполненный гелием шарик, будто рекламный сувенир, принесенный домой со смертельной ярмарки.

— В этот раз ты это сделал, Сэм, — сказала девочка, поднимая на него бесконечно печальные глаза. — Ты все бросил. Теперь назад не уйти. Все сломано. Все мертво. Ты бедный кукленок. Ты очень не рад. Ведь ты прыгнул, и упал, и прямо в ад…

Сэм оборвал ее на полуслове, схватив деревянный мольберт и доску и с силой швырнув их на плиточный пол. Хрупкие деревянные ножки мольберта раскололись.

— Всегда ломаешь вещи, да, Сэм? — сказала девочка.

— Я хочу, чтобы ты убралась из моей жизни, — сказал Сэм, тыча в нее пальцем. Он расправил плечи и уставился на нее.

— Но у тебя нет жизни, Сэм.

— Конечно есть. Больше, чем когда-либо. И я не позволю тебе вплыть в нее, строя из себя короля джунглей.

— Пытаешься звучать круто, Сэм? Пытаешься звучать, как он?

— Я не пытаюсь звучать как кто-нибудь. Это говорю я, понятно тебе? Я говорю, что у тебя были шансы на успех со мной. Ты с самого начала была поблизости, заставляя меня сдаться и умереть. Но я победил тебя. Я победил тебя.

— Но ты же меня не победил, Сэм. Ты мертв. Ты умер.

— Открой глаза, крыса ты злобная! — заорал на нее Сэм, разглядев за маскировкой и представлением девочки страшную реальность, полыхающую в ней. — Я все еще здесь, видишь? Я все еще здесь! Так что забирай свою доску, и игрушки, и свои жалкие намеки и проваливай в ту мерзкую выгребную яму подсознания, откуда ты вылезла.

— Твоя бедная мать, — мягко произнесла девочка.

— Моя мать не имеет к тебе никакого отношения.

— Она вынуждена жить с тем, что ты сделал.

— Я сделал то, что должен был.

— Она все время спрашивает себя: "Могла ли я что-то сделать? Могла ли я что-то сделать?"

— Я знаю, что ты делаешь, коварная маленькая сучка, и это не сработает, слышишь?

— Она винит себя, Сэм. Она никогда не перестанет винить себя. Ты разбил ее бедное сердце.

— Я знаю, кто ты такая, — сказал Сэм, стараясь говорить низким, сдержанным голосом. — Я знаю, что ты делаешь. Ты только так можешь управлять, да — воткнуть нож и повернуть его? Чувство вины. Раскаяние. Страх. Это все, с чем ты можешь работать. Но видишь? Я не слушаю. Я не слушаю!

— Она не заслужила разбитое сердце, Сэм. Только не твоя старая бедная мама.

— Я сказал, проваливай! — рявкнул Сэм и резко развернулся — и тут же снова натолкнулся на Девочку с Заставки, стоящую прямо напротив него. Он вскрикнул и отпрыгнул.

— И потом, еще бедняжка Майя, — сказала она. — Думаешь, ее это тоже не затронуло, твое самоубийство? Вы с ней были так близки, Сэм. Как ее могло не ранить то, что ты сделал?

Майя. Майя Рой. Имя из прошлого — или, скорее, из будущего. Это с Майей он был в 2006 году, они оба работали вместе и жили вместе, их отношения прогибались от натяжения, от того, что они никогда не были порознь. Деля рабочий кабинет, деля дом, деля постель, деля напряжение, и скуку, и огорчения жизни в уголовном розыске, они истрепали свои чувства, пока не осталось ничего, кроме голых нервов и пререканий. Сэм и Майя в итоге ощущали себя, как сокамерники, а не любовники, круглосуточно находящиеся взаперти вместе, и напряжение их работы к чертям разбило все то, что связывало их.

— Даже если ты не думал о маме, ты должен был подумать о бедняжке Майе, Сэм, — сказала девочка. — Ты должен был о ней задуматься, прежде, чем сделать то, что ты сделал. Прежде, чем прыгнуть.

— Я думал о Майе, — ответил Сэм. — Я только о Майе и думал, когда эта проклятая машина врезалась в меня в 2006 и перенесла сюда в первый раз. Я знал, что между нами все кончено — или почти все, черт бы побрал. Я не хотел увидеть конец всему. Я не хотел верить, что я точно такой же, как все остальные копы, которых я знаю, с их неудавшимися браками и загубленной семейной жизнью. Мне хотелось верить, что работа нас не разлучит. Мне хотелось верить, что у нас с Майей есть что-то сильнее этого.

— Может быть, Майя тоже хотела верить в это.

— Нет. Она знала, что все кончено. По крайней мере, она потом сделала это. Она меня бросила, пока я был в госпитале, без сознания. Она пришла к моей постели, я ее слышал, как она сказала, что все кончено. Она… черт, подожди-ка, тебе восемь лет. Какого ж хрена ты можешь знать об отношениях?

Покачивая больную куклу на руках, Девочка с Заставки очень мягко произнесла: — Мне не восемь лет, Сэм. Я очень, очень старая.

— У нас с Майей все в прошлом, — сказал Сэм, защищаясь. — Я не хотел ранить ее или кого-то еще, вернувшись сюда. Я просто… просто хотел найти…

— Энни.

— Да. И много чего еще. Но больше всего Энни.

— Хочешь, чтобы она была твоей девушкой?

Девочка с Заставки протянула это слово практически издеваясь: дееевушкой.

— Тебе-то какое дело, маленькая мерзавка? — огрызнулся Сэм. — Ты всего лишь жалкая выдумка, крутящаяся у меня в голове и пытающаяся заставить меня сдаться.

Она, безусловно, существовала — и она здорово справлялась с работой. Сэм уже чувствовал, как семена сомнения пускают в нем корни. Правильно ли он поступил, вернувшись обратно сюда? Есть ли, в самом деле, какое-то будущее у него и Энни? Если он постарается построить между ними отношения, если они станут настоящей парой, если они съедутся и начнут вести совместное хозяйство — не будет ли это просто грустной перепевкой его жизни с Майей? Встанет ли между ними работа? Сделают ли они те же ошибки, постигнут ли их те же неудачи? Есть ли шансы, что их совместная жизнь не обречена с самого начала?

— Нет. Нет, мы не обречены, — убежденно произнес Сэм. — Не в этот раз. В это раз я собираюсь играть по правилам. Я вернулся в 1973 не без причины. Я не собираюсь упускать это все.

— Упускать это все, — эхом откликнулась Девочка с Заставки. — Ты упустил это, когда прыгнул, Сэм. Теперь ничего не вернется. Все сломано. Все мертво.

— Убирайся из моей головы, маленькая дрянь. Предупреждаю тебя.

Черный шарик зловеще подскакивал над ее головой, девичий голос нараспев звучал, как колокольный бой: все сломано — все мертво — все сломано — все мертво.

— Проваливай и больше не приходи!

Все сломано — все мертво — все сло…

Монотонный голос обратился в непрерывный телефонный звонок. Сэм обнаружил, что сжался в ногах своего матраса, запутавшись в сетке из влажных простыней. Секунду он сидел, уставившись во тьму, телефон надрывно звенел. Потом он распутал простыни, на цыпочках прошел по полу и подобрался к телефону, который сразу же перестал звонить.

— Черт!

Он поднял трубку и набрал 1471 — а потом вспомнил, где он, что этот номер пока еще за много лет в будущем, а это по-прежнему проклятое средневековье. Он швырнул телефон.

Потрогав лоб, он обнаружил, что весь в испарине, поэтому двинулся в маленькую ванную, чтобы ополоснуться. Из зеркала на него пристально глядело лицо, бледное, с ввалившимися глазами, как у человека с больничной койки.

— Я прошел через больничные койки, — сказал он своему отражению. — Теперь время жить. Жить по-настоящему.

Плеснув в лицо холодной водой, он вдруг понял, что думает об Энни, пытаясь стереть из памяти жуткий сон. Он до глубины души желал, чтобы она сегодня была с ним здесь, чтобы он смог увидеть ее свернувшейся в клубочек и крепко спящей в его постели, когда он вернется в комнату.

Взглянув на время, он увидел, что уже почти три часа ночи, слишком рано звонить ей.

Хотя это она, подумал он, только что пыталась дозвониться до меня.

Он тотчас же почувствовал уверенность, что так все и было. С внезапным приливом возбуждения он выскочил из ванной и снял трубку, набирая номер Энни и с надеждой вслушиваясь в телефонные гудки.

— Ты же знал, что это я, да? — сказала она, подняв трубку. — Ты ясновидящий или как?

— Мне не нужно быть ясновидящим, — сказал Сэм. — Я всегда могу сказать, когда звонишь ты. Звонок всегда звучит приятнее.

— Это самый коварный подкат, который я слышала за последние годы. Ты брал уроки у Рэя?

— Давай не будем про Рэя. Как ты, Энни? Не спится?

— Не могу надолго уснуть. Не могу успокоиться. Кошмары.

— О чем, Энни? Ты их помнишь?

— Разные. Обрывки всего.

— Там есть маленькая девочка? С куклой и шариком?

— Нет, — сказала Энни. — Не знаю. Просто бессмысленная ерунда, Сэм, не могу вспомнить, что происходит. Я помню только, какие чувства оно вызывает — действительно грустные, как будто я потерялась и далеко от дома. Я знаю, это звучит по-ребячески.

— Это вовсе не звучит по-ребячески, — сказал Сэм. — Поверь мне.

— Мне это не нравится, — продолжила Энни. — Я просыпаюсь перепуганной. — Она засмеялась. — Я работаю в Отделе уголовного розыска, мой образ жизни — арест преступников, мой шеф — Джин Хант, а для меня страшнее всего — какие-то глупые сны, которые я даже не помню. Меня сны так не пугали с тех пор, как я была ребенком, Сэм. Вот почему я позвонила тебе. Просто хотелось услышать твой голос.

— Я рад твоему звонку, Энни. Мне нужно тебя увидеть. Прямо сейчас. Нам нужно поговорить.

— Ну так давай, Сэм. Вместо того чтобы говорить о том, что нужно поговорить, давай поговорим на самом деле.

— Хорошая мысль, — улыбнулся Сэм.

— Никуда не уходи, я приду, — сказала Энни.

— Нет, не ты, — сказал Сэм. — Я иду к тебе.

Он не мог позволить ей увидеть свою жилье таким — это же абсолютный свинарник.

— Не могу позволить тебе увидеть мое жилье, Сэм, — сказала Энни. — Абсолютный свинарник.

— Ну тогда мы просто созданы друг для друга.

— Я серьезно, Сэм. Я же умру от стыда.

— Обещаю, что не буду шокирован. Оставайся там, Энни, я приду как можно быстрее.

— Если ты придешь сейчас, в три утра, это будет считаться свиданием? Я имею в виду, официально?

— Не знаю, — сказал Сэм. — Зависит от того, что случится.

— А я думала, мы собираемся только поговорить.

— Да. Да, поговорить. Конечно, поговорить.

— У тебя сейчас разочарованный голос, — сказала Энни, и в ее голосе он мог услышать насмешку. — Надеешься на что-то большее?

— Не представляю, о чем ты.

— Ну, знаешь, жуткие сны и все такое. Хочется, чтоб кто-то был рядом, чтобы прижаться.

— Да, — сказал Сэм. — Но я не могу говорить об этом по телефону. Давай это обсудим уже у тебя. Смотри, у нас хорошая команда в Отделе.

— Да.

— Может, из нас получится хорошая команда и в остальном.

— Сладкая парочка, — поддержала Энни.

— Бэтман и Робин, — подхватил Сэм.

— Лорел и Харди, — сказала Энни.

— Морекамб и Вайс, — парировал Сэм.

— Эббот и Костелло.

— Литл и Лардж.

— Кто? — спросила Энни.

Сэм рассмеялся и сказал: — Совершенно верно, Энни! И в самом деле, кто?

Снаружи раздался гулкий глухой удар. Квартира содрогнулась. Абажур на потолке медленно закачался, взметнув облачко пыли. Сэм застыл, вслушиваясь. Звук раскатился, как гром. Но это был не гром.

— Ты это слышала, Энни?

— Я слышала что-то. Что это было?

— Как будто бы взрыв.

Схватив телефон, Сэм поспешил к окну и выглянул в темноту ночи. Вдалеке он мельком увидел отблеск оранжевого света, вспыхнувшего на фоне беззвездного неба.

— Что-то взорвалось, — сказал Сэм.

— ИРА?

— Или Фракция Красных Рук, на выбор. Господи, это серьезно. Звони Шефу. Я пойду прямиком туда, посмотрю, что случилось. Скажи ему, я его встречу там.

— Я тоже тебя там встречу, — сказала Энни.

— Нет.

— Почему нет? Я думала, мы Бэтман и Робин.

— Пожалуйста, Энни. Оставайся дома. Не хочу, чтобы ты шла туда.

— Там не место сопливой пташке, да?

— Энни, ты знаешь, что это не так…

— Знаю, знаю, встаю на пути у мальчишек.

— Ради бога, Энни, я не Джин Хант, — сказал Сэм, зажимая трубку между подбородком и плечом и пытаясь одеться. — Пожалуйста — я был бы намного счастливее, зная, что ты вдалеке от этого.

Снаружи на улице начали завывать сирены, несущиеся к месту взрыва. Сэм сражался с рубашкой, одновременно пытаясь говорить по телефону.

— Сделаешь это ради меня, Энни? Останешься дома?

— Только если пообещаешь беречь себя, Сэм, — сказала Энни.

— Обещаю, — сказал Сэм.

— Не говори вот так, Сэм. Звучит покровительственно.

— Обещаю, обещаю. Теперь свяжись с Шефом и скажи ему, что у нас проблемы.

— Будь по-настоящему осторожным, Сэм, — сказала Энни и положила трубку.

Сэм бежал по темным улицам к тусклому оранжевому зареву, светящемуся в небе. Добравшись до главной дороги, он увидел мигающие голубые огни, пожарные машины, струи воды, рвущиеся из шлангов, темные силуэты пожарных, снующих туда-сюда перед горящим зданием. Напротив него свирепо пылал разрушенный каркас припаркованной машины, ее перекрученный капот вырвало вверх, двери вылетели от силы взрыва, прогремевшего внутри.

Подобравшись поближе, Сэм увидел знакомые формы "Кортины", демонстративно припаркованной у самого входа в преисподнюю. Рядом стоял крепкий массивный силуэт Джина Ханта, большие пальцы засунуты за ремень, в зубах зажата длинная тонкая сигара, взгляд неотрывно следит за пылающим хаосом перед ним.

Сэм подбежал к нему, задыхаясь.

— Инвестиционный банк — вот что от него осталось, — подал голос Джин, сжимая в зубах кончик сигары.

— Удар против капиталистической системы? — предположил Сэм. — Фракция Красных Рук показала зубы?

— ИРА, ФКР, какая к черту разница? — сказал Джин. — Автомобильная бомба отрывает людям руки и ноги одинаково, без разницы, кто из этих психов нажал пуск.

— Пострадавшие?

— Поразительно, но похоже, что их нет. Нельзя сказать с уверенностью, пока ребята из службы спасения не просеют этот бардак. Но на текущий момент похоже, что это место было пустым. Но ты только представь, если это все произошло бы в час пик, Сэм, или посреди Олд Траффорд, или в субботу днем в Эрндейл Центр. — Он со злостью выпустил дым через ноздри, будто бык, готовый напасть. — Варвары, — сказал он.

— Джин, это перерастает в войну на большом острове, — сказал Сэм. — Фракция Красных Рук хочет переплюнуть ИРА. Этот город становится полем боя.

— Я не собираюсь это так оставлять, — сказал Джин. Его голос был низким, твердым и крепким, как железо. — Никто не превратит мою вотчину в чертову Хорисимо.

— Хиросима, — поправил его Сэм.

— Я остановлю это, Сэм. Я прыгну выше себя. Вот что я сделаю. Вот для чего я был создан — прыгать выше себя, будь я проклят.

Джин на мгновение задумался, безжалостно жуя свою длинную сигару, затем внезапно нырнул внутрь "Кортины" и появился снова уже с полицейским радио в руках.

— Рэй — вы там еще не спите?

— Один из нас не спит, Шеф, — ответил Рэй по рации. Послышался осоловелый голос Криса, спрашивающего: — Что там, кто? — Мы все еще снаружи жилища Дири, держим их под наблюдением. Огни на нижнем этаже включены.

— Какие-нибудь намеки на движение?

— Пока нет, Шеф.

— Дай знать, как только что-нибудь увидишь, Рэй. В смысле, хоть что-нибудь. — Джин повернулся к Сэму и проговорил: — Я поставил Рэя и Криса наблюдать за этой парочкой пэдди, за Дири. Теперь уж я не выпущу их из виду. Поскольку Коупер вне игры, им придется сбывать товар другому члену ФКР. И когда они будут это делать, мы окажемся прямо там.

— Но в этот раз мы не позволим им знать, что следим за ними, — язвительно сказал Сэм. — Так ведь, Шеф? Мы будем осторожнее, так, Шеф? Мы не раскроем себя, как в прошлый раз, Шеф?

— Вон на том костре требуется разместить сверху чучело — не хочешь пойти на эту роль добровольцем, Сэмюэл?

Сэм поднял руки и отступился. Джин сплюнул остатки тлеющей сигары, расправил плечи и выгнул пальцы в черных перчатках. Он был сосредоточен на себе, черпая какую-то неугомонную мощь в том, что горело у него глубоко внутри и просачивалось сквозь тело наружу. На его поместье напали, его замок разрушили. Для него не имело значения, что побуждало его противников, какие убеждения и манифесты вдохновляли их на то, чтобы установить бомбу и потянуть за спусковой крючок. Он был представителем закона на земле беззакония, грязный коп в еще более грязном городе — и он хотел исполнить свой долг до конца.

Сэм смотрел на него, видел неподвижное лицо Джина, уставившегося на пламя, видел оранжевый отсвет пылающих обломков, пляшущий вокруг него, танцующий, двигающий длинную черную тень, раскинувшуюся позади. На мгновение показалось, что они вместе стоят на самой кромке мира, окруженные пустотой и адским разрушением, поглощенные бесконечной ночью, где звезды рухнули, и все планеты испарились. И в то же время тень Джина, мерцающая на асфальте, казалось, всего лишь на один миг превратилась в силуэт Девочки с Заставки, баюкающей свою куклу и несущей угольно-черный воздушный шарик.

Не теряй самообладания, сказал себе Сэм, тряся головой, чтобы прочистить мысли. Когда он посмотрел снова, тень Джина была просто тенью Джина, и то, что казалось мертвой бесконечностью рухнувшей вселенной, снова превратилось просто в Манчестер — разгромленный, взорванный Манчестер, но не более того, ничего чуждого.

Полицейское радио затрещало. Оттуда послышался голос Рэя: — Шеф! Шеф!

— Я здесь, Рэй.

— У нас движение, Шеф. Дири только что вышли и сели в машину. Они что-то положили в багажник — коробку или пакет.

— Вот оно — это еще одна передача, — сказал Сэм.

— Они сейчас уедут, Шеф, — сказал Рэй. — Нам за ними следовать?

— Как мухам за обосраной коровьей жопой! — рявкнул Джин. — И будьте вы прокляты, если они увидят, что вы их преследуете.

Он бросил взгляд на Сэма, вызывая его на едкий комментарий, но Сэм уже забрался в "Кортину".

— Они направляются к северу, вдоль Теннисон Роуд, — сказал Рэй.

— Держи меня в курсе, Рэй, — попросил Джин, хватаясь за руль и заводя двигатель. — Мы перехватим их как можно быстрее и возьмем погоню на себя.

Джин швырнул радио Сэму, дал по газам и рванул, совершая самый яростный и самый ужасающий разворот в три приема, какой Сэм только мог себе представить. За несколько мгновений пылающее здание и горящий автомобиль превратились в исчезающие пятна оранжевого света в зеркале заднего вида, а потом пропали совсем.

Нет — не пропали, подумал Сэм, искоса глядя на Джина, вжимающего педаль газа в пол и без оглядки несущегося сквозь манчестерскую ночь. Огонь все еще горит в полную мощь, прямо здесь, в крови у Джина. Ночью и днем. Ежечасно и ежедневно.