Глава первая

I

Двадцать третьего мая Росс отправился в Лондон.

Джордж Каннинг писал:

Это стало огромной трагедией. Как известно, мы с Персивалем некоторое время были противниками, и признаться, я полностью отвергал проводимую им политику, но, честно говоря, немногие могли тягаться с ним в споре лицом к лицу, да и наше противостояние — это, скорее, борьба обстоятельств, над которыми мы не властны, что, безусловно, ничего не меняет, но всё же я не чувствовал к нему сильной неприязни. Величие этого человека, на мой взгляд, заключалось не столько в широте его ума, сколько в блестящей цельности идей. Сомневаюсь, чтобы кого-нибудь еще из политиков нашего поколения оплакивали столь же искренне. На следующий день после его гибели никому из ораторов в Палате не удалось отделаться сухой речью, и мне в том числе.

Как ты, вероятно, уже слышал, на севере не разделяют скорби его коллег. Голодные толпы повсюду радовались его смерти, возложив на лорда Персиваля ответственность за всю горечь лишений, которые им довелось пережить. Его убийцу чествовали как героя. Гремели барабаны, развевались революционные знамена, и только серьезная демонстрация военной силы и ополчения смогла остановить всеобщее восстание.

В том же месяце, несмотря на советы Камбасереса и Талейрана не ввязываться в войну с Россией, пока еще кровоточит «испанская язва», Наполеон Бонапарт, презрев мелкие и не столь важные проблемы, доставляемые ему герцогом Веллингтоном, в сопровождении Марии-Луизы направился в Дрезден, где устроил приём при дворе и созвал своих многочисленных вассалов, европейских королей и принцев; после чего, возглавив шестисоттысячную армию, двинулся на Россию. Через месяц, когда Наполеон приближался к Неману, Соединенные Штаты объявили войну Англии, не зная, что британское правительство уже отменило указы, ее спровоцировавшие. Взяв паузу, чтобы перегруппироваться, французы переправились через Неман и четыре дня спустя заняли Вильну, оставленную русскими. Как далеко они зайдут?

Тем временем в Палате общин шли тончайшие дипломатические танцы, сопровождавшиеся всеми должными церемониями и полным отсутствием поспешности. Исполняющий обязанности премьер-министра лорд Ливерпуль, несмотря на многодневные переговоры и консультации, не получил поддержки и после поражения в Палате подал в отставку, а принц-регент пригласил лорда Уэлсли. Старший брат Веллингтона хотел предложить некоторым из кипятящихся и недовольных вигов примкнуть к нему в новом «правительстве всех талантов», но те отказались, считая, что все таланты уже и так находятся в их рядах. Как бы там ни было, они не доверяли любому правительству, не позволяющему им контролировать принца. После этого шанс возглавить правительство был у лорда Мойры, который также не преуспел, хотя на какой-то миг показалось, что ему удастся не только сформировать правительство, но и предложить Каннингу занять в нем достойное место.

В конце концов всё снова обернулось полным разочарованием и неудачей; и в приступе отчаяния регент предложил лорду Ливерпулю попробовать еще раз. Лорды Грей и Гренвиль и другие лидеры вигов подозревали, что вовсе это не отчаяние, а часть хитрого маневра принца с расчетом получить то, что он действительно хотел всё это время — продолжения больной и убогой политики Персиваля, при которой он будет ловко уворачиваться от решения католического вопроса и одновременно с огоньком вести войну.

Оказавшись в самой гуще этих переговоров, обсуждений и закулисных интриг, Росс увязал в них глубже и глубже, со временем оказываясь во всё более неудобном положении.

Любимая, — писал он Демельзе, — похоже, мне всегда нужно искать отговорки, чтобы оправдать свое отсутствие, но это не отговорка, ибо я точно знаю, что не могу бросить Джорджа в такой момент. Теперь, после отказа от предложения Ливерпуля, Джордж при встрече со мной пускается в такие долгие разъяснения причин тому, что я вижу, как он уже об этом жалеет. Как бы я ни относился к нему, сейчас, признаться, мое терпение почти исчерпано. Даже принц-регент, который когда-то так его не любил, призвал забыть о разногласиях с Каслри и прочими и принять предложение Ливерпуля — но всё без толку.

Что ж... это моя лебединая песня, какой бы затяжной она ни была. Думаю, после нового созыва парламента вскоре назначат выборы, и клянусь тебе, наш великий и добрый Джордж будет лицезреть меня не чаще, чем богатый и злой Джордж, плетущий свою паутину в Корнуолле.

С полдюжины раз мне доводилось видеть принца, и он всегда очень учтив со мной, хотя, боюсь, во время нашей прошлогодней встречи я был не столь любезен, как полагается. Ходят слухи, что повредив на танцах лодыжку, он вынужден принимать по двести пятьдесят капель лауданума в день, а также настойку болиголова, чтобы уснуть хотя бы на три часа.

На прошлой неделе я получил письмо от Джереми: он сообщает о безуспешных поисках стоящей руды в Уил-Лежер. Обязательно передай ему — или покажи мое письмо — что для этого еще очень рано. Я знал одну шахту недалеко от Восточного бассейна, где акционеры ждали два года, прежде чем кирка ударилась о ценную породу. Нам, конечно, столько не протянуть. То и дело я задаюсь вопросом — мудрым ли было мое решение оставить большую часть акций в руках двух семей; это тяжкий груз, но причина тебе известна.

Время бежит, и мне пора. Надеюсь, Джереми ведет себя разумно во всем; позаботься, пожалуйста, также о себе и о третьем мужчине в нашей семье. Ты знаешь, я не мастер выставлять чувства напоказ в семейных делах, и, несомненно, мои комплименты и слова любви осыпают тебя не чаще, чем снежинки в знойный день, но всё же умоляю, будь осторожна во всем, что касается здоровья и безопасности. Желательно не лазить по деревьям — небольшие тоже считаются, даже не пытайся носить клавесин под мышкой, не спорь с коровами, не падай с лошади и не перепрыгивай больше четырех ступенек за раз. Всё это совершенно ни к чему.

Вернусь к тебе в назначенный срок. До тех пор подписываюсь:

Твой вечно преданный и вечно отсутствующий муж

II

Однажды в июле, в четверг, когда начинало смеркаться, Стивен, прощаясь с Клоуэнс, сказал, что они увидятся в субботу, как обычно. Он увлекся верховой ездой, и долгими летними вечерами ничто не доставляло им такого удовольствия, как скачки вдоль побережья до Темных утесов и обратно. Во время некоторых приливов это было опасно, недавно им дважды пришлось спешиваться и вести лошадей под уздцы по песку мимо Мингуза, чтобы добраться до дома.

— Что насчет завтра? — спросила Клоуэнс, нежно поглаживая потную шею Неро.

— Дорогая, ты же знаешь, мы никогда не встречаемся по пятницам.

— Завтра прилив будет в самый раз. Мы можем прогуляться, а когда он спадет, вернуться галопом.

— Да. Могу себе представить. Но в субботу будет всё то же самое.

— Тогда нам придется ждать отлива.

— Мы могли бы выехать на час позже.

— Ты собираешься навестить Вайолет? — спросила Клоуэнс.

Лошадь Стивена тряхнула уздечкой и фыркнула.

— Да, — ответил он.

— Почему ты не отложишь визит на неделю?

— Клоуэнс, она смертельно больна.

— Я знаю. Но она уже давно больна. На эту пятницу у нее нет прав, будет оглашение помолвки. Сходишь в воскресенье утром.

— Она будет ждать меня завтра.

— И это важнее, чем встретиться со мной?

— Нет. Конечно же, нет. Но это стало своего рода соглашением.

— Думаешь, у нее есть право на какое-либо соглашение?

— Конечно нет. Просто я обещал — каждую пятницу.

Клоуэнс села на коня. Светлые волосы развевались на ветру.

— Тогда я пойду с тобой.

Повисло молчание.

— Милая, — сказал Стивен, — ты же знаешь мои к тебе чувства. Если нет, значит я не сумел их выразить. Но когда я навещаю Вайолет Келлоу — это другое. Конечно, я не люблю ее. Это своего рода обман — заставлять верить, что люблю. Это шутка. Она сама не верит. Но делает вид, что верит, как и я. И мы видимся по пятницам. Я сижу около часа и разговариваю с ней, держу за руку, развлекаю. Она мой друг в каком-то смысле. Скоро ее не станет...

— И ты даже не разрешаешь мне пойти с тобой — так ты доказываешь свою вечную преданность. Значит, я стою на пути.

Стивен задумался.

— Да, дорогая, стоишь, — наконец сказал он.

Она собралась развернуть коня, но он схватился за уздечку.

— Клоуэнс, будь благоразумна! Ты выше этого! Вайолет смертельно больна. Это тебе не какой-то там флирт с Бет Нэнфан или другой деревенской девушкой. Даже...

— Откуда мне знать?

Стивен пристально посмотрел на нее.

— Милая, ты ищешь повод для ссоры?

— Нет, но я хочу поговорить откровенно. Я хочу...

— Неважно, чего ты хочешь, мы никогда не сможем говорить откровенно, если ты совсем мне не доверяешь!

— Да, из-за слухов.

— Каких, например?

— Ты ходишь в пивные, особенно к Салли-забери-покрепче. Ты ходишь к Нэнфанам. Кажется, ты бываешь везде, где есть деревенские девушки.

Она попыталась выдернуть уздечку, но Стивен держал ее крепко. Неро вращал глазами и фыркал, выражая недовольство этим захватом. Лошадь Стивена тоже пыталась отодвинуться.

— Послушай, я не бросаю друзей, кем бы они ни были, — сказал Стивен. — Нэнфаны были очень добры ко мне, когда я жил с ними, и до сих пор добры. Бет — милая девушка, и мне она нравится. Но мне также нравятся Уилл и Шар, ее отец и мать. Думаешь, мы бы остались друзьями, если бы я ухаживал за их дочерью, будучи помолвленным с тобой? А что касается Салли... Есть люди, с которыми я знаком примерно с прошлого года, включая старого Толли, этого мошенника до мозга костей. Но он дружил с твоим дедушкой, вечно болтает о Старом капитане... как он его называет. Он, наверное, был настоящим дьяволом во плоти.

Неро, то ли по воле хозяйки, то ли по собственному желанию вскинул голову и чуть не сбросил с седла Стивена, который выпустил уздечку из рук. Однако Клоуэнс смогла разглядеть его лицо в сумерках.

— Особенно с женщинами, — сказал он. — Толли говорит, твой дедушка был искусителем. Говорит, ни одна женщина не была в безопасности. Многим мужьям наставили рога, и просто удивительно, что старый Джошуа умер в постели.

Клоуэнс разозлилась.

— Я не знаю, что говорит Толли, и мне всё равно! Если мой дедушка был чертовским соблазнителем, и ты так восхищаешься им, возможно, тебе стоит последовать его примеру!

Она пришпорила Неро и помчалась через ворота к конюшне. Стивен поскакал следом и позвал ее, но она не оборачивалась. Когда выбежал Мэтью Марк Мартин, чтобы помочь Клоуэнс спешиться, Стивен выругался себе под нос, развернул лошадь и поехал через Меллин к своей одинокой сторожке.

III

Следующим вечером, добравшись до Фернмора, Стивен всё размышлял, точно ли стоит этот еженедельный визит ссоры с Клоуэнс. Впрочем, он был зол и обижен на нее за то, что показалось ему заносчивостью. Его обида усиливалась из-за постоянно преследовавшей мысли, несмотря на помолвку, навязчивого чувства ее превосходства, оскорбительного для него как для мужчины. Да и так ли уж важно семейство Келлоу? Дейзи всё равно гостила сегодня в Труро у тети, миссис Чоук; Пол уехал в Фалмуте с отцом; и только миссис Келлоу дожидалась его наверху, чтобы попросить несколько минут присмотреть за Вайолет, пока она забежит к миссис Оджерс, жене пастора. Не было более преданного Вайолет человека, чем ее мать, но она хорошо знала Стивена как постоянного и надежного гостя, его прибытие давало возможность для долгожданного отдыха.

И всё же основной целью его визита была Вайолет. Он поднялся по лестнице — Вайолет выглядела лучше. На прошлой неделе казалось, она при смерти, но сегодня она оживилась, цвет лица улучшился, и язвы на губах исчезли. У Стивена мелькнула мысль, что, возможно, Клоуэнс не так уж ошиблась, предположив, что раз Вайолет больна уже давно — значит, продержится еще долго.

Но стоило им заговорить, как он понял, что ее жизнерадостность была напускной. Всё началось, как обычно, с добродушного подтрунивания.

— Стивен, малыш, наконец-то мы одни! Ты пришел заявить о своих правах жениха?

— А как же, старушка. — Он поцеловал ее. — Я велел твоей матери пару часов не возвращаться. Времени у нас достаточно, не так ли? Мне задернуть шторы?

— Ну разумеется!

Он рассмеялся и взял ее за руку.

— Ты выглядишь в пять раз лучше, чем на прошлой неделе! Это регулярный прием бульона из репы? Не успею оглянуться, как мы с тобой окажемся на пляже вдвоем!

Она покачала головой.

— Сам знаешь, что теперь это невозможно. Ты продал душу другой женщине. Даже если мисс Клоуэнс и разрешает тебе заходить к нам, насчет прогулок по пляжу она не будет столь же добра. Я бы не была так добра на ее месте. Но сильно пусть не переживает. Я больше никогда не увижу море.

— Ох, перестань, не говори так...

— Ох, перестань, не говори так... — передразнила она. — Тебе легко сочувствовать, ведь я для тебя никто, или почти никто.

— Ты для меня величайшая из многих! Иначе я бы...

— Величайшая из многих, — повторила она. — Что это еще такое? Величайшая из многих. Где это ты нахватался? Такие слова подойдут изнеженным лордам в гостиных, а не пиратам, бороздящим моря с ножами наперевес и всё такое.

— Приватирам, — поправил он. — Ты бы сразу научилась их отличать, возьми тебя в плен кто-нибудь из них. Кстати, я еще никогда не использовал саблю — хотя ты частенько искушаешь меня, когда я прихожу.

Так продолжалась эта добродушная, чуть дерзкая шуточная перепалка, вперемешку с полусерьезными, полуциничными заверениями в любви. В этих беседах Вайолет и раньше преуспевала, когда была здорова, встреча же со Стивеном, поддержавшим ее игру, снова ее распалила. Но лишь на короткое время. Вскоре она откинулась на подушку, фарфоровые глаза блуждали по комнате.

— Ну и погода. Так сыро, кажется, будто тучи сидят на крышах, словно жирные слоны. Слава Богу, доктор Энис разрешил мне открыть окно. Мама держала бы меня в наглухо закрытой комнате из страха, что свежий воздух вызовет кашель. Стивен, ты не мог бы прогнать того паршивого шмеля? Нечего ему тут делать, только меня злит.

Стивен осторожно поднял бутон розы, на который сел шмель, отнес его к окну и встряхнул. Шмель удержался и пополз по стебельку вверх. Стивен выронил розу.

— Такой большой, а боишься насекомых!

— Паршивых шмелей, — ответил он. — Где ты нахваталась? Такие слова подойдут корнуольской базарной бабе, а не даме в изысканной гостиной.

— Туше... — Она вздохнула. — Стивен, знаешь...

— Что?

— Не важно. Не стоило этого говорить. Расскажи мне о своей работе на мельнице. Там всё отлично? В церковном хоре есть два человека, и я, признаться, никогда не знала, кто из них Уилф Джонас.

— У Уилфа за ухом родимое пятно, которое переходит на шею.

— Увы, мне никогда не удавалось увидеть их шеи так близко! Да я никогда и не пыталась! Итак, расскажи, чем ты занимался в последнее время? Есть ли еще спасательные лодки на продажу?

Стивен вкратце рассказал, чем занимался на прошлой неделе. Ему удавалось представлять совершенно обычные события в таком свете, что слушатель никогда не скучал. «Дар балабола» — как назвал это Бен Картер. На несколько минут рассказ увлек Вайолет. Когда он подошел к концу, она предложила Стивену конфету. Он взял ее, и они принялись молча жевать.

— Вчера заезжала миссис Поуп.

— Правда? Добрым соседям так и полагается поступать.

— Я ломала голову, было ли это для нее простым светским визитом или она считает своим долгом навестить несчастную больную.

Стивен расхохотался.

— Тебе такое не к лицу, Вайолет. Но давай простим ее, ведь ее муж похож на старую дырявую водосточную трубу.

— Ты всегда всё прощаешь красивым женщинам, — сказала Вайолет. — Я давно заметила!

— Это правда. Поэтому я и тебя прощаю. Но только подумай, на что похожа ее жизнь рядом с больным стариком?

— Знаешь, что она вчера сказала? «Когда я выхожу в свет без мужа, который, как известно, стар и болен, я становлюсь так беззащитна перед лицом дерзостей молодых холостяков». Мне так хотелось рассмеяться!

— Мне тоже. — Стивен нахмурился. — Знаешь, глядя на нее, я не сказал бы, что эти дерзости так уж ее возмущают.

— Слишком уж много она печется о том, как это выглядит, вот в чем беда.

Они съели еще по конфете.

— Вайолет, что ты собиралась сказать?

— Когда?

— Только что. Ты начала говорить, но остановилась.

— Ах, это. Я не смею тебе это сказать.

— По-моему, нет ничего такого, о чем ты не могла бы мне рассказать. Ничего такого, что ты должна скрывать.

Она загадочно улыбнулась, бросив взгляд в сгущающиеся сумерки, на лице выступил румянец.

— Да будет тебе известно, что я воспитана как леди, куда строже, чем миссис Поуп, но мне неважно, как низко я пала, влюбившись в тебя.

Он снова рассмеялся, но тише. Шутка и правда переплетались, и было совершенно неясно, в каких пропорциях.

— Ну-ну, хватит, старушка. Однажды я приму тебя всерьез.

— Примешь меня всерьез, когда я умру, — сказала Вайолет.

— Ну, раз ты собралась помирать, то я лучше пойду.

— Лучше иди, — сказала Вайолет. — Тем более, то, что я собиралась сказать, напугает тебя еще сильнее, чем тот паршивый шмель. Отправляйся прямо сейчас. Беги, малыш. И купи очередную спасательную лодку.

Стивен взял ее за руку.

— Говори. Давай, шокируй меня, посмотрим, получится ли. Что не так? Скажи своему старому другу-моряку.

Вайолет отняла руку.

— Что не так? — тихо спросила она. — Да так, ничего. Ничего важного. Я собралась умирать, только и всего. Помнишь, я говорила. Конечно же, это ничего не значит. Люди то и дело умирают, как и рождаются. Единственный человек, кому важна моя смерть — это я сама.

— Если я ...

— Погоди. Помнишь, я уже говорила. Я так мало знаю, так мало сделала, так мало испытала — вот что меня расстраивает. Да и сколько можно пережить в двадцать два года? Я никогда не была в Лондоне, никогда не ходила в море, у меня не было любовника, не было ребенка, я никогда не повзрослею в этом мире, прежде чем настанет время уйти из него. Всё это, дорогой Стивен. Как горько и сильно меня это возмущает!

Несколько черных галок уселись на крышу прямо над спальней. За окном на миг стемнело, когда они все поднялись в воздух. Занавески закачались, будто от порыва ветра, вызванного хлопаньем крыльев.

— Вайолет, — сказал Стивен, — это скверные мысли, это... Я вроде как шокирован.

— Нет, это не то. Это не самая шокирующая часть моего рассказа. Вот что я собиралась тебе сказать: я девственница.

Он растерянно посмотрел на нее и криво усмехнулся.

— Мда, так далеко мы еще никогда не заходили.

— Никто не заходил.

— Что ж... — сказал он. — Ну и хорошо. По крайней мере...

— По крайней мере, это не хорошо. Я никогда не знала, что такое быть с мужчиной. Нет, это совсем не хорошо. В прошлом году было несколько туманных дней, когда мне казалось, что еще есть время.

— Конечно, еще есть время.

— Не лги мне, пожалуйста. Я знаю, что нет.

— Что ж, — повторил Стивен и улыбнулся.

— Что ж, — повторила она за ним. — Это неприятная тема для разговора?

— Но я и не шокирован.

— Пока что. — Вайолет чуть-чуть отодвинулась от него, снова выдернув руку. — Скажи, ты сейчас испытываешь ко мне отвращение?

Стивен смотрел на нее.

— Я не совсем понимаю...

— Мое лицо еще красиво. Каждое утро я ищу в нем недостатки и не нахожу. Но тело сильно потеряло в весе, с тех пор как ты обнимал меня тогда в церкви, год назад. Оно... зачахло. Не думаю, что ты захотел бы еще раз к нему прикоснуться.

Стивен всё еще недоуменно смотрел на нее, и очень медленно до него стало доходить, о чем она говорит и к чему клонит.

— Как жалко, — сказала она, — для меня уже слишком поздно это познать.

— Что познать?

— Что за дурацкий вопрос?

— Ах да, ну да... — Он покраснел. — Но ты же не имеешь в виду...

— Почему бы нет?

— Но, старушка, ты же серьезно больна!

— Смертельно больна.

— Нет, нет, перестань. Что бы тебе ни казалось...

— Да, я больна. Смертельно больна. Ну и что с того? Я вот что хочу сказать. Похоже, я и правда люблю тебя, Стивен. Не слишком сильно, но мое чувство серьезно. Не пристало девушке признаваться в чувствах, но и отрицать этого я тоже не стану. Если познавать близость с мужчиной, то я не раздумывая отдам в этом предпочтение тебе. А теперь-то ты шокирован?

Он будто не мог пошевелиться в кресле у кровати. Птицы смолкли. Мир за окном дремал в тишине.

— Вайолет.

— Да, Стивен.

— Вайолет, я не шокирован, ведь я знаю, ты не это имела в виду.

— Ну конечно же, это. Это была бы самая странная шутка в мире!

— Нет, я знаю, что это не шутка. Но попробуй меня понять...

— Что понять? — Она откинула со лба прилипший локон.

— Ну, попытайся понять, что...

— Что ты помолвлен с Клоуэнс Полдарк?

— Я не то хотел сказать.

— Так странно, ведь женщина не должна предлагать — только принимать или отвергать предложение. Но одним из немногих преимуществ смертельной болезни является то, что все ограничения можно отбросить. Поэтому я одновременно испытываю великую слабость и великую силу. Прошу, дай мне ответ и скажи честно, что ты об этом думаешь.

Он откинулся в кресле и развел руками.

— На самом деле, старушка...

— Не называй меня так, пожалуйста.

— Серьезно, Вайолет, ты же не предлагаешь...

— Почему бы и нет?

— Может, когда-нибудь, в будущем…

— У меня нет будущего!

— Так когда?

— Сейчас, разумеется.

— Что, прямо сейчас?

— Лучше времени и не придумаешь! В доме — никого, а на дверях прочный засов для пущей уверенности.

Он внезапно поднялся.

— Матерь Божья! Господи! Ведь это тебя убьет!

— Ну и что?

— Я же стану убийцей!

— Это ты так о себе заботишься или просто ищешь предлог? Впрочем, разумеется, всё ясно, я тебе противна.

— Нет, это не так. Но представь, вдруг ты умрешь на следующей неделе... Ты же так замечательно стала выглядеть на этой! Глядишь, к следующему лету полностью поправишься!

Она облизнула губы, тихонько кашлянув в платок.

— Думаешь, у меня не отложилось отлично в памяти, как умерла моя старшая сестра Дорри? Страшные боли в груди, как она задыхалась в потоках крови. Представь себе, я не питаю иллюзий, что это не произойдет со мной — уже происходит! Если бы я чем-нибудь могла сократить эту агонию, должна ли я жалеть об этом? Кстати... — она умолкла.

— Что?

— Знаешь, что означают женские циклы?

— Конечно.

— У меня их нет уже около года. Так что, если бы это произошло сейчас, а я бы, неблагодарная тварь, потом выжила, то несмотря на спасение и выздоровление, не будет никакого риска рождения ребенка или требований признания отцовства. Твоим ухаживаниям за мисс Клоуэнс Полдарк ничто не угрожает.

— Иисус Всемогущий! — сказал Стивен и схватился за голову.

Немного поразмыслив, Вайолет произнесла:

— Думаю, с Клоуэнс у тебя еще ничего не было.

— Замолчи!

— Деревенские девушки... Вряд ли с ними будет легко в деревнях, которые почти принадлежат Полдаркам. Скандал может уничтожить твои шансы.

Он сердито посмотрел на нее.

— Никогда бы не подумал, что ты скажешь такое.

— Что ж... Я... я просто хочу это испытать. В этом есть смысл, разве нет? Наверняка ты развлекаешься, когда уезжаешь. Но такими предложениями тебя вряд ли заваливают. Так что если ты подумаешь над ним, тебя это никак не скомпрометирует. Что до меня, я... мне нужен опыт, который можешь дать только ты. Ведь я когда-то тебе нравилась, если судить по нашей встрече в церкви Сола год назад. Что бы ни произошло, клянусь, я буду молчать. Скоро могила закроет мне рот навсегда. Когда-то ты меня желал.

— Да, — сказал Стивен. — Когда-то я тебя желал. Но...

— Хорошо. Посмотри на мое тело, если хочешь. Оно худое, но к нему еще никто не прикасался. Я могу предложить его только тебе. Если ты его отвергнешь, тогда уходи, пожалуйста, и оставь меня наедине с моими слезами.

Стивен медленно подошел, рассмеялся и сел на кровать.

— Ты просто дьявол в юбке, — сказал он.

— Пожалуйста, задерни шторы.

— Маленький дьявол в юбке, — повторил он.

Она покачала головой.

— Не ругай меня, Стивен. Пожалуйста, не ругай.

Стивен положил руку на ее плечо.

— Старушка... Как я могу? Не сейчас. Может, позже, когда ты почувствуешь себя лучше, сильнее. Мы могли бы договориться.

— Матушка будет сплетничать еще по меньшей мере час. Леки ушла в Сол, и даже если вернется, она не поднимется, пока я не позвоню. И сегодня я чувствую себя намного лучше. Сейчас или никогда. Стивен, ты должен сказать, если я вызываю у тебя отвращение.

Он посмотрел на нее.

— Клянусь, это не так.

— Тогда что? Верность Клоуэнс? Точно. Но она никогда не узнает. Или ты так смущен и расстроен, что не можешь заняться со мной любовью?

После долгой паузы он вытер губы рукой.

— Нет, я думаю — ни то ни другое.

— Полагаю, я совершенно бесстыдна. — Она откинула простыню. — Видишь, мои ноги не так уж и исхудали. Я подумала, они не могут плохо выглядеть в глазах заинтересованного мужчины. Хоть убей, клянусь, я ни о чем не пожалею.

Стивен пристально смотрел на нее какое-то время. Потом встал и задернул шторы.

— Сегодня так тепло, — сказала она, потягиваясь. — Так тепло.

 

Глава вторая

I

В конце июля только что вернувшийся из Итона Валентин Уорлегган написал Россу и Демельзе, что планирует в следующий четверг нанести пару визитов вежливости неподалеку и останется на ночь у Тренеглосов. И не мог бы он взять на себя смелость напроситься на ужин в Нампаре в этот день? Он надеется прибыть около семи.

Это письмо поставило Демельзу в тупик. Она могла бы отказать, сославшись на отсутствие Росса, но когда слуга доставил письмо, хозяйки не было дома, и времени для ответа Валентину совсем не оставалось. Очевидно, он рассчитывает на радушный прием и будет обижен, если ему откажут — и тем более письмом с таким жалким оправданием. В конце концов, Джереми и Клоуэнс гостили в Кардью в прошлом году на Пасху и ходили вместе с ним в театр. Почему в этот поздний период их жизни Валентин должен смущать Демельзу своим неоднозначным присутствием? Но именно сейчас, в первый визит Валентина в Нампару, ей хотелось, чтобы Росс оказался рядом.

Этой проблемой она не могла поделиться даже с Кэролайн, своей давней наперсницей. Она могла лишь заехать к Кэролайн и Дуайту и пригласить их на ужин в четверг. Демельза также отправила приглашение Хорри Тренеглосу и велела Клоуэнс не забыть спросить Стивена. Клоуэнс ходила с лицом мрачнее тучи, но заверила, что попытается.

— Что-то не так? — спросила Демельза. — Вы поссорились?

— Не думаю, что до этого дошло. Просто иногда наши мнения не совсем сходятся...

— Значит у вас разногласия.

— Ну да. Я с ним неделю не разговаривала.

— Что ж, вот и прекрасный повод начать! Так ты собираешься вести себя в замужестве?

Клоуэнс пробормотала что-то в ответ.

— Если он сделал то, что тебе не по нраву, или ты сделала то, что не нравится ему, почему бы просто не поговорить с ним? Знаешь, как в Библии: «Солнце да не зайдет во гневе вашем».

— Вам хорошо, — ответила Клоуэнс, — вы с папой другие. Мне кажется, вы никогда не раздражаете друг друга и не действуете друг другу на нервы.

— Ох, жизнь моя, — сказала Демельза, — все иногда ссорятся. Мы с твоим отцом раньше ссорились, еще как. Но только по серьезному поводу! А что-то серьезное, слава Богу, происходит редко. Жизнь слишком коротка, чтобы беспокоиться о мелочах.

— А как понять, насколько это серьезно?

— Ты почувствуешь, уверяю тебя! А это серьезно?

Клоуэнс пожала плечами.

— Вряд ли. Но иногда, частенько, это становится делом принципа.

— И никто не уступает?

— Мне и правда кажется, что это важно.

— Расскажешь?

— Нет... Ох, не знаю. Одно из того, против чего я возражаю — его желание проводить каждый пятничный вечер в компании Вайолет Келлоу.

Демельза незаметно расставляла платье по бокам, но никто из детей не удосужился поинтересоваться, что она делает. Срок пока небольшой, но она не хотела, чтобы вопросы застигли ее врасплох. Ничто так не удручало ее во время беременности, как полнота.

— Но ведь Вайолет больна. Доктор Энис был у нее дважды на этой неделе.

— Знаю. И чувствую себя виноватой из-за этого. Но всё дело в том, как он к этому относится — будто важнее этого нет ничего на свете. Да еще насмехался над моей семьей.

Демельза удивленно подняла глаза.

— Что? Каким образом?

— Он всё повторял байки о моем дедушке — то есть папином отце. Конечно мы все что-то слышали, но Стивен злорадствовал, будто то, чем дедушка занимался, принижает нашу семью и меня в том числе.

— Предупреди его как-нибудь. Скажи, чтобы поостерегся таких разговоров при твоем отце. Не важно, правда это или вымысел. А иначе он рискует быть выброшенным за дверь, а то и в окно.

Клоуэнс усмехнулась.

— В глубине души как раз этого мне бы сейчас и хотелось.

Когда Клоуэнс ушла, Демельза убрала платье, а потом прибежала Изабелла-Роуз и времени на размышления не осталось. Демельза задавалась вопросом, не навредит ли предстоящему замужеству Клоуэнс столь сильная ее привязанность к отцу. Вполне вероятно, что Стивен ревновал к этим отношениям и поэтому не преминул случаем облить грязью отца ее обожаемого папочки, желая тем самым задеть и самого Росса. Его это отнюдь не красит, но чувства влюбленного человека зачастую слишком сильны, чтобы бороться благородными средствами.

На следующий день, в среду, Демельза направилась в Мингуз повидаться с Рут Тренеглос и по дороге домой увидела Стивена, трудящегося над стеной сухой кладки неподалеку от сторожки. Стоял вечер, и блистающая небесная даль была безоблачна, за исключением нескольких херувимов и слонов, растворяющихся на фоне солнца. Демельза окликнула Стивена — он поднял голову, бросил молоток и подошел.

— Миссис Полдарк! Вот так честь! Хотите еще раз взглянуть на дом?

— Нет. Хочу пригласить тебя на ужин завтра вечером. Приедет Валентин Уорлегган — ты наверняка помнишь это имя. Полагаю, тебе стоит с ним познакомиться.

— Вот оно что. Благодарю. В котором часу?

— Думаю, он приедет в семь. Но ужин будет подан как обычно, около восьми.

— Спасибо. — Он опустил взгляд на свои бурые от песчаной почвы руки. — А Клоуэнс знает, что я приглашен?

— Я у нее не спрашивала. Скорее всего, она не будет сильно возражать, раз уж вы помолвлены. — Стивен невесело рассмеялся.

— Да, наверное.

Воцарилась тишина. Демельза спросила:

— Тебе уже приходилось строить корнуольские стены?

— Нет. Я стараюсь.

— Это целая наука, — сказала она, — здесь есть несколько человек, которые могут тебя научить.

Он снова засмеялся.

— Думал, что сам справлюсь. Видимо, ошибся.

— Сефус Биллинг, — сказала Демельза, — он помогает нам иногда с сеном и сбором урожая. Не то чтобы он... — она задумалась, — он не семи пядей во лбу. Но никто лучше него не сможет соорудить корнуольскую живую изгородь или стену. Он учился у своего отца, а тот — у своего. Это мастерство!

Стивен выпрямился и хмуро поглядел на херувимчиков в небе, продолжающих менять форму.

— Миссис Полдарк, вы наверняка знаете, что у нас с Клоуэнс всё не так гладко...

— Да, у меня возникло такое впечатление.

Стивен взял камень и зашвырнул его далеко в сторону вересковой пустоши. Потревоженный кролик сверкнул белым хвостиком и юркнул в нору.

— Наверное, я сам виноват, — сказал Стивен.

— Ты сказал ей об этом?

— Не подвернулось удобного случая.

— Возможно, подвернется завтра вечером.

— Мне кажется, это я во всем виноват, — сказал Стивен.

Демельза погладила лошадь, чтобы ее успокоить.

— Тогда около семи.

— Миссис Полдарк, — произнес Стивен, когда лошадь двинулась. Демельза поправила шляпку и натянула поводья. — Наверно, не такого, как я, вы хотели для Клоуэнс?

Демельза взглянула на него — его мужественную стать, сильную шею, выглядывающую из расстегнутой рубашки, зрелое безрассудное лицо с ямочкой на подбородке и золотистые волосы.

— Клоуэнс решает сама, — мягко ответила она.

— В этом мне повезло, — ответил Стивен. — Мне частенько везет. Но нет-нет да сбиваюсь с пути. Таким уж я уродился. А может, воспитали таким... Собственную мамашу я не видел лет с четырех или пяти. Меня воспитывала одна старуха, а потом я сбежал, ну, и всё остальное... Это сыграло свою роль.

— Свою мать я не видела с семи лет, — сказала Демельза. — Она умерла.

— Вот как? Я не знал. И вы остались сами по себе?

— Нет, у меня было шестеро братьев, за которыми нужно было приглядывать.

Повисла пауза.

— Младших или старших?

— Все младшие.

— Ваш отец женился снова?

— Нескоро. Когда я уже собиралась выйти замуж за капитана Полдарка.

— Значит, вы заботились о своих братьях как могли. Наверное, наняли помощницу?

— Помощницу, — фыркнула Демельза. — Да нам есть было нечего! Отец пропивал весь заработок!

Стивен подобрал еще один крупный камень и взвесил его в руке.

— Думаю, мне стоит расспросить Сефуса Биллинга.

— Думаю, да.

— Скажите, миссис Полдарк, а вы разве никогда не сбивались с пути? — спросил Стивен.

— Если и так, — ответила Демельза, — то всегда признавала ошибки.

— Да, — сказал Стивен и положил камень обратно на стену. — Да. Спасибо, миссис Полдарк.

Мягкое предзакатное солнце пробилось среди кудрявых облаков, и пустошь расцвела. Демельза не решалась уйти на этой ноте, тревожась, что ответила уж слишком свысока. Это дало Стивену время подойти и легко коснуться ее руки.

— Если мы с Клоуэнс поженимся... Когда мы с Клоуэнс поженимся, думаю, мне повезет вдвойне. Двойная удача, что у нее такая мать, как вы. Вы выглядите так молодо, и при этом в вас столько мудрости. Спасибо вам за это.

В его взгляде читалось неприкрытое восхищение.

— Мы ждем тебя завтра, Стивен, — сказала она.

Напрасно Демельза волновалась о приезде Валентина. Небольшой вечерний прием прошел гладко, и его успех во многом стал заслугой самого Валентина. Высокий и изящный, с по-журавлиному тонкими и длинными ногами, отменный красавчик, если не обращать внимания на близко посаженные глаза — он меньше всего на свете напоминал Джорджа Уорлеггана. Всеми своими манерами, а то и внешностью, он походил скорее на Элизабет: движения рук и поворот головы, мягкий тембр голоса, чуть ниже, чем бархатные тона контральто его матери, да и улыбка с ямочками на щеках была в точности, как у нее.

Накануне, не зная о болезни мистера Клемента Поупа, Валентин написал его жене, напросившись на обед. Миссис Поуп не стала отказывать. Он прибыл и после некоторой неловкости всё же решил воспользоваться случаем — тем более что дамы явно не возражали — и пообедать в компании трех женщин. Какими очаровательными девушками оказались младшие, но всех затмила Мод Поуп — с такой копной золотистых волос, что он может поклясться: распусти их, и они упали бы до самой талии. При этих словах глаза Валентина блестели так, будто он живо представлял эту картину с собственным участием. Мистера Поупа он так и не повидал. Похоже, у того бывали хорошие и плохие дни, и этот относился к последним. Он страдает от ожирения сердца, как объяснили дамы или, точнее, как сказал доктор Энис (да простит он нас). Хотя трудно вообразить человека, у которого жира было бы меньше, чем у мистера Поупа.

Валентин был уверен, что после Итона Кембридж покажется ему скучным, и, что самое ужасное, слишком удаленным от Лондона. Он надеялся, что отец отправит его в Оксфорд, чтобы хотя бы находиться ближе к Корнуоллу. Валентин уже представлял себе, как проведет следующие три года, страдая от запоров и головокружений, вызванных бесконечными путешествиями в вонючих экипажах с полчищами насекомых.

Он заметил, как Клоуэнс похорошела. Весь Корнуолл будет завидовать Стивену, с которым он только что имел удовольствие познакомиться — примите мои горячие поздравления, сэр, с тем, что вам досталась такая прекрасная роза.

«Роза» и ее будущий жених пробормотали что-то подобающее в ответ, но Демельзе стало ясно, что перемирие между ними временное, как у англичан с французами после битвы: взаимное прекращение огня, пока убитых и раненых не заберут с поля боя.

В ответ на вопрос Демельзы, прозвучавший, впрочем, только в ее голове, Валентин сообщил, что получил еще одно короткое послание от Джеффри Чарльза, который заново учится писать правой рукой. Тот просил заверить всех своих друзей в Корнуолле, что не потерял ни одного пальца, ни одной руки, ни какой-либо другой части тела. Вот только пальцы на правой руке частично утратили чувствительность, поэтому приходится заново привыкать к перу. Очевидно, ему удалось восстановить этот навык, используя в основном указательный палец. Кроме того, Валентин рассказал, что утром, перед визитом к семейству Поуп, он заехал в Тренвит.

Ну и подлецы же эти братья Харри — вконец запустили поместье! Непонятно, для чего отцу вообще вздумалось нанять эту парочку, разве что в юности они не были такими неотесанными и безобразными, и милые поросятки превратились в уродливых свиней. Но тогда встает вопрос — почему он до сих пор их не выгнал? Валентин, признаться, не слишком хорошо ладил с Джеффри Чарльзом в прежние времена, но с нетерпением ждал, когда брат вернется и выставит этих подлецов. В конце концов, у них с Джеффри Чарльзом одна мать, а это самая сильная связь в мире, не так ли, кузина Демельза? Отцы не так важны, по крайней мере, для него. Особенно его собственный отец, да еще такой.

— Какой? — поинтересовался Джереми.

— Ну, скажем, чуточку nouveau riche , не так ли, кузен? Молю простить меня, если это звучит не очень по-сыновнему. Я это говорю с самыми благими помыслами. Или нет? Что ж, ему хотя бы хватило вкуса, чтобы жениться на дамах с безупречными манерами.

— Надеюсь, они счастливы вместе, — заметила Кэролайн, — твой отец и леди Харриет. Я почти не видела их со дня свадьбы.

— Честно говоря, миссис Энис, я тоже! Я вернулся всего неделю назад в сопровождении Бленкоу, которого отправили вместе со мной! На этот раз меня повязали по рукам и ногам! По Лондону я также перемещался под конвоем, старательно отводя глаза, чтобы излишне не искушать себя тамошними зрелищами и звуками. Затем бок о бок целых пять тоскливых дней тряслись в экипаже — не объединены ни словом, ни мыслью... С таким же успехом ко мне могли приставить методиста! Кардью? Что ж, да... Должен признаться, теперь дом не лишен изящества, которого ему так недоставало в последние годы: стоит только увидеть, как мачеха часами прогуливается по этому месту, и на душе становится теплее. Что до моей младшей сестры Урсулы, не сказал бы, что она уже привыкла к новой матери, но ей очень понравились ее животные. Эти огромные доги — или как там они называются — выглядят так, будто готовы в любой момент съесть ее на ужин (мне кажется, отец весьма этим обеспокоен), но Урсула играет с ними, как со щенятами, и именно так они себя с ней и ведут.

— Я всё гадала насчет собак, — пробормотала Кэролайн.

— Да уж, еще бы. В прошлую пятницу, на следующий день после моего возвращения, мы всей семьей обедали в летней гостиной в обществе Анвина Тревонанса, Бетти Деворан и других гостей, а Кастор и Поллукс прилегли, как обычно, у ног хозяйки. Отец подошел к ней, чтобы поговорить, пока гостям подавали чай, и вдруг Кастор — или это был Поллукс? — внезапно вскочил, будто его муха укусила, и огромными лапами сбил с ног сэра Джорджа, да так удачно, что тот с грохотом упал на спину! Клянусь, если бы я не боялся полностью лишиться карманных денег, я бы пополам сложился от смеха!

— Разве вы с отцом не ладите? — прямо спросил Стивен.

— Я бы так не сказал, друг мой. Время от времени мы живем в одном доме. Он снабжает меня образованием и деньгами, в которых я нуждаюсь, и лишь изредка напоминает, в чьих руках кошелек.

— Кем вы хотите стать? — спросил Стивен.

— Джентльменом. Может, когда-нибудь стану членом парламента. Отец контролирует округ и, разумеется, поможет сыну через пару лет. Жаль, здесь нет кузена Росса, я бы спросил его, в чем тут выгода.

— Зависит от того, как расценивать свой пост, — заметил Дуайт.

— Для джентльмена это скорее привилегия, а не возможность продвижения. Вы об этом?

— Не все джентльмены так думают, — со смехом заявила Кэролайн.

— Впрочем, — сказал Валентин, — я сам должен сделать этот выбор. Возможно, мне следует пойти в армию. Если французский император покорит Россию, а затем, прикрыв фланги, развернется в нашу сторону, всем нам останется только просить перемирия или принимать бой.

— Скоро и я отправлюсь служить на флот, как мой брат, — сонно сказал Хорри. — Н-никто нас не одолеет, пока мы удерживаем позиции на море.

— Для начала, милый мальчик, попробуй удержать свой бокал!..

За дверью послышался кашель. Вошел Джон Гимлетт и с ним Пол Келлоу.

— Прошу прощения...

— Пол, — сказал Джереми, вставая. — Добро пожаловать к нашему скромному ужину. Бокал вина? Прошу, садись.

Окна в столовой выходили на юго-восток, так что к вечеру в комнате сгущались тени, хотя на улице всё еще было светло. Поэтому, когда Пол вошел, поначалу было трудно разглядеть выражение его лица. Но голос звучал мрачно.

— Благодарю, но я не могу задерживаться. Я искал доктора Эниса — мне сказали, он здесь.

Дуайт вытер руки салфеткой и встал.

— Это Вайолет?

— Да, сэр. Она потеряла много крови и страдает от сильной боли...

— Иду сейчас же...

— Джон, приведи лошадь доктора Эниса к воротам, — велела Демельза.

— Слушаюсь, мэм.

— Пол, может, мне поехать с тобой? — спросил Джереми.

Пол удрученно покачал головой.

— Это ни к чему. Прошу прощения, что прервал ваш прием.

Демельза мельком взглянула на Стивена: тот стоял у окна с густо покрасневшим лицом.

— Стивен, может, тебе тоже поехать? — неожиданно предложила Клоуэнс.

Он удивленно уставился на нее.

— Что? Впрочем... думаю, что... мне там не место... — Он безуспешно старался понять, что она хотела этим сказать.

— Неужели она... — обратилась Клоуэнс к Полу.

Пол кивнул.

— Боюсь, что да.

Джереми протянул Полу бокал вина, и тот цедил его, пока не вернулся Джон Гимлетт. Дуайт взглянул на жену и улыбнулся друзьям.

— Благодарю за прекрасный вечер. Я вернусь за тобой, Кэролайн. Если ты устанешь ждать, уверен, что кто-нибудь...

— Разумеется, — сказал Джереми. — Я провожу ее домой.

Они вышли.

— Боюсь, мне ничего не известно о тяжело больных людях на этом побережье, — произнес Валентин. — Мое вторжение к Поупам — тому подтверждение. Это кто-то из ваших друзей?

Демельза начала объяснять. Стивен встал.

— Простите, — сказал он и посмотрел на Клоуэнс. — Если там... всё правда так плохо, возможно, я должен... Он накрыл руку Клоуэнс своей и сжал ее. — Я вернусь, любимая, я скоро вернусь.

— Возьми мою лошадь, — предложил Джереми, но Стивен уже вышел.

После неловкой паузы Демельза продолжила объяснение. Оставшиеся гости, за исключением уснувшего Хорри Тренеглоса, съели клубничный пирог со сливками и допили белое вино. Валентин, вернувшись к теме семейства Поуп, на сей раз пустился подробно описывать все их достоинства, главным образом Мод, к которой он, по-видимому, был особенно неравнодушен. На самом деле, юноша явно рисковал всем наскучить этими разговорами. Трудно сказать, чувствовал ли он общую атмосферу или нет, но, по крайней мере, именно он в основном и говорил, пока не пришло время расходиться по домам, и к тому времени гости снова немного приободрились.

Какие бы чувства Валентин ни питал к Мод, это не помешало ему расцеловать на прощанье Клоуэнс, Демельзу и Кэролайн по-семейному — прямо в губы. Две последние дамы годились ему в матери, и возмущаться им не пристало, но и в том и в другом случае поцелуи трудно было назвать почтительными. Когда высокий красивый юноша восемнадцати лет от роду целует двух красивых женщин, едва достигших среднего возраста, да так, будто всегда мечтал узнать их гораздо ближе, им довольно трудно быть строгими и равнодушными, ибо такая реакция может показаться ханжеством или высокомерием.

Остановившись у дверей, Валентин сказал:

— Мне нравятся здешние места! Боже правый, тут здоровее, чем на юге — это точно. В конце концов, я родился здесь. Мне нравится шум прибоя на побережье, пустоши, сияющая гладь небес. Я бы очень хотел унаследовать Тренвит. Увы, это возможно только после смерти моего сводного брата, чего я меньше всего желаю. Да здравствует Джеффри Чарльз, единственный воин в семье! Не считая кузена Росса. Надеюсь, сейчас он держится поближе к Лондону, а не ищет приключений неизвестно в каких краях. Что ж, спасибо за прекрасный ужин! Идем, Хорри. Вставай! Просыпайся! Ты можешь идти? А ехать верхом? Надеюсь, свежий воздух ему поможет. Клянусь Богом, он удивительно свежий. Ветер, разыгравшийся снаружи, режет, как нож хирурга. Где, говорите? Это далеко? Несколько миль? Только бы удалось посадить его в седло! А уж лошадь, вне сомнений, найдет дорогу. И я последую за ними, как верный ученик. Идем, Хорри, встряхнись! Вот так, забирайся! Так, как тут? Ой, ой, смотрите, чтобы он не упал с другой стороны! До свидания, семейство Полдарков! Если мы когда-нибудь всё же доберемся до Мингуза, ну и славно же я высплюсь, даже девчонок приглашать не придется!

III

Стивен тем вечером не вернулся. И Дуайт тоже. За полчаса до полуночи Джереми отвез домой Кэролайн. Вайолет умерла в два часа ночи. Стивен до последней минуты держал ее за руку. Ее похоронили в церкви Сола второго августа – почти на полтора месяца позже годичного срока, миновавшего после ее появления со Стивеном в церкви в день летнего солнцестояния. Срока, отведенного пророчеством.

 

Глава третья

I

Десятого августа четверо молодых мужчин встретились в летней гостиной Мингуз-хауса. Они только что вернулись с Уил-Грейс, где вели разговоры под аккомпанемент скользящего и лязгающего насоса, который хрипел, шипел и с шумом всасывал воздух. Выйдя из теплого и уютного здания подъемника, они попали под сильный, по-зимнему холодный ветер. Моря не было видно, за исключением многочисленных белых языков, пляшущих на мелководье; на шквалистом и порывистом ветру они переплетались между собой и, с трудом переваливаясь, обрушивались на первые неказистые кусты боярышника, стеной окружающие Мингуз-хаус.

Молодые люди собрались вокруг недавно разожженного камина и отогревали онемевшие пальцы. Хорри Тренеглос, Джереми Полдарк, Стивен Каррингтон, Бен Картер. Хорри листал книгу расходов.

— У нас заканчивается уголь, — сказал он. — Скоро и денег не станет. К концу месяца придется скинуться еще раз.

— Твой отец знает, что мы здесь? — спросил Джереми.

— Да, знает. Но он сказал, что это мое дело.

Джереми хмыкнул. Несмотря на значительные вложения, мистер Джон Тренеглос не особенно интересовался шахтой. То было развлечением для Хорри. Джону больше нравились собаки и лошади.

— До следующего собрания акционеров остался почти месяц. Мы до него протянем?

— Придется. Займем немного. Так или иначе, сейчас мы можем решить, чего хотим. Мы владеем контрольным пакетом.

— Джереми, когда возвращается твой отец? — спросил Стивен.

— Мы ждали его две недели назад. Не знаю, почему он задерживается.

— Заки снова нездоровится? — спросил у Бена Хорри.

— Да. Я заезжал к нему за расходной книгой. Он просто не хочет выходить на улицу в такой ветер, если это необязательно.

Они прислушивались к порывистому реву непогоды. За Мингуз-хаусом всегда плохо следили, и, похоже, нежданный летний ураган окончательно его доконал. Как и сад Демельзы. Сегодня всем было лучше держаться от нее подальше.

— Я уже потратил восемьдесят фунтов на это предприятие. Мои личные деньги. Не хочется потерять еще больше, — сказал Стивен.

— Самые крупные расходы позади, — ответил Джереми. — Осталось только жалованье шахтерам — при этом треть из них вольные рудокопы — еще уголь и содержание шахты. На Лежер мы используем вдвое меньше угля, чем на Грейс — или даже вчетверо меньше, если судить по производительности. Скажем, по десять фунтов стерлингов на акцию, и мы сможем вполне благополучно продержаться еще три месяца. К тому времени выручка должна вырасти, даже если жила окажется не самой прибыльной.

Стивен хмыкнул.

— Ладно, двадцать фунтов я найду.

— Женитьба — это тебе не шутка, — ухмыльнулся Хорри.

— Да даже не в этом дело. Просто такое чувство, будто я выбрасываю...

— Деньги на ветер? — подхватил Хорри. — Может быть. Но в рисковых делах всегда так. Мало кому везет сразу. Удача улыбается смелым и всё такое.

— Бен, а ты что думаешь? — спросил Стивен.

Эти двое очень редко обращались друг к другу напрямую. Но теперь, когда Стивен обрел уверенность в своем положении в обществе, и особенно в Клоуэнс, он мог иногда снизойти до разговора.

— Вот спустишься когда-нибудь в шахту, я тебе покажу. Я всю неделю промывал руду, и пока не обнаружил ничего, что внушало бы надежду.

— Что это значит, бога ради? — дипломатично вмешался Джереми.

— Сперва руду откалывают молотком, потом кладут дробленый грунт на большую лопату и заливают водой. Опытный рабочий вращает ее по кругу так, чтобы вода убывала, а затем добавляет еще воды до тех пор, пока не сможет подбросить в воздух то, что осталось. У нас это называется концентратом — по нему можно судить, есть ли в породе что-то ценное.

— Ну, а старые жилы? — спросил Хорри.

— Как вы и видели в том месяце. Там дела идут получше, чем в новых. Восточная, на тридцати саженях, пока что самая лучшая. Прежние шахтеры выбрали основные жилы, но оставили много приличной руды. Южная жила на тридцатом уровне тоже хороша. К прошлой пятнице за месяц мы добыли около двадцати тонн красной меди в восточной части, а в южной части — около семи тонн более бедной медной руды, пять тонн цинка, немного оловянного камня и черного олова и кое-какое серебро.

Собака царапалась в дверь, пытаясь войти. Хорри открыл дверь и впустил молодого спаниеля. Увидев хозяина, тот впал в безудержный восторг и принялся весело махать хвостом.

— Ты всегда можешь продать свои акции, — сказал Хорри Стивену, всё еще погруженному в свои мрачные мысли. — Если ты и впрямь не хочешь вкладываться.

— Ты бы купил их?

— Сидеть! Хватит пускать слюни!.. Купил бы я их? Мне и своих хватает. Но ты можешь продать их с аукциона. На следующей неделе будет один в отеле «Грей» в Редрате. Я видел объявление. Можешь продать через месяц. Не сомневаюсь, за них дадут хорошую цену, раз шахта только что открылась.

— А я бы купил, если б деньги были, — заявил Бен.

Все посмотрели на него. Его глаза сверкали от злости из-под черных нахмуренных бровей, но тут Джереми, ловко обернув этот явно враждебный выпад в свою пользу, сказал:

— Что ж, если наш капитан подземных работ так считает — это добрый знак. Мы в начале долгого пути.

— Э нет, я в игре! — заявил Стивен. — Всё еще в игре! И повторяю, я просто создан для азартных игр, и по счастливой случайности, благодаря моей маленькой затее в Пензансе и еще кое-где, смогу достать деньжат. И гори всё огнем, но я хочу дождаться лучших времен! Как и те, кто ничего не внес.

Джереми предупреждающе положил палец на руку Бена.

— Тогда договорились. По десять фунтов с акции. При условии согласия других акционеров, в следующем месяце. Тогда и внесем вклад.

Трое выпили по бокалу виски, Бен обычно не пил. И на этом их встреча закончилась. Бен вернулся на шахту, а Хорри отправился на конюшню, чтобы найти отца и рассказать ему новости, которые сам только что узнал. Джереми и Стивен возвращались в Нампару. Пьяно пошатываясь, они брели по песчаной дороге через пустошь под свирепыми порывами ветра.

— Как там Уилф Джонас? — спросил Джереми.

Стивен улыбнулся одними губами.

— Раньше мои отлучки в рабочее время не особо его радовали, но теперь он привык. Видишь... как выгодно быть одним из Полдарков. Ну, или почти. Вот так вот.

— Зайдешь к нам?

— Благодарю, но нет. Мне нужно поработать лишних пару часов, чтобы его умилостивить.

— А как у вас с Клоуэнс?

— Что?

— Между вами всё наладилось?

— А, это... Ну да.

— Звучит не очень убедительно.

— Да нет, всё наладится. Бедняжка Вайолет нас покинула, и причин для ссор больше нет.

Они подошли к воротам сада.

— Клоуэнс, кажется, сейчас у Энисов.

— Да, она говорила.

— А кем на самом деле была для тебя Вайолет? — спросил Джереми.

Стивен пожал плечами.

— Она была из тех девчонок, перед которыми сложно устоять. Дейзи — такая же, разве нет? Безудержная. Упрямая. Сам черт ей не брат. Словно бросала вызов... Да, я был к ней неравнодушен, немного. Бедная душа. Упокой ее Господь.

— Клоуэнс тяжело пришлось.

— Знаю.

— Из-за болезни Вайолет она чувствовала вину — вину за свою ревность. Это особенно ее угнетало.

— Конечно, я знаю.

Стивен начинал выходить из себя, но Джереми не унимался.

— Не думай, что она будет вести себя так же с другими.

— С какими другими?

— Другими девушками. Женщинами.

— Пресвятая дева! Это мое дело. И ее. Тебе-то что?

Джереми выдержал его свирепый взгляд.

— Я ее брат. И хочется верить, твой друг. Я довольно хорошо ее знаю. Я просто хочу, чтобы ты понял — она этого не потерпит. Ни с кем. Ни до брака, ни после. Внешне она кажется простодушной, но внутри скрывается сильный характер.

Порыв ветра толкнул их обоих к воротам.

— Ты умеешь находить подход к женщинам, Стивен. Да и к мужчинам тоже в некоторой степени. Но к женщинам — особенно. Я это вижу. Это талант. Вот бы мне такой. Но такие таланты не годятся для брака. Когда ты женат год или два, новизна пропадает, а вокруг столько красивых девушек вроде Бет Нэнфан и симпатичных молодых жен, как Лотти Кемпторн... — Стивен хотел его перебить, но Джереми продолжил: — Мне бы не хотелось видеть, как Клоуэнс страдает... Или злится. А ведь так оно и будет.

— Ну спасибо, дядюшка Джереми!

Джереми покраснел.

— Понимай, как знаешь!

Некоторое время они молчали, затем Джереми открыл ворота и вошел.

— Ты еще занимаешься паровым экипажем? — спросил Стивен.

— А что еще можно сделать?

— Что ж, сдается мне, твой Ричард Тревитик не может знать всё на свете.

— Неработоспособность двигателя подтверждает не только Тревитик. Стоило ему объяснить, как я и сам понял, что не получится. Я понял, он прав. И это меня остановило.

— Но ты сам сказал, что его экипаж работал!

— Да, но очень недолго. И в других целях. Я же говорил тебе.

— Так что думаешь делать?

— Пока ничего. Буду думать об экипаже. Попробую снова повидать мистера Тревитика. А тем временем...

— Что тем временем?

— Да так, ничего.

— Ладно, я пойду.

— Ага.

— Джереми!

— Что? — Он снова остановился.

Стивен пнул ногой булыжник.

— Я хочу, чтобы Клоуэнс стала моей женой. Даже для такого, как я, это что-то да значит. Со всеми остальными — красивыми больными девушками, симпатичными женщинами с кудряшками, что так мне нравятся, или ветреными девчонками вроде Лотти Кемпторн — с ними всё по-другому.

— Рад слышать.

— Но знаешь, Джереми, когда мы поженимся, Клоуэнс станет моей женой. Она станет Каррингтон, а не Полдарк. И с этих пор она должна жить своей жизнью. Даже ее брату, как бы я его ни любил, не будет дозволено вмешиваться в наши дела.

Они посмотрели друг на друга.

— Пока Клоуэнс счастлива, можешь на это рассчитывать, — сказал Джереми.

II

Росс вернулся домой морем. Тогда морской путь считался довольно безопасным, несмотря на заявления Наполеона о том, что у него еще есть силы для вторжения и пятьдесят линейных кораблей. Пока он воевал с царем на востоке и лично руководил великой армией, его угрозы насчет Ла-Манша никто не принимал всерьез.

Тем не менее, для защиты от случайных приватиров они шли в составе конвоя. Незадолго до прибытия в Фалмут они услышали о еще одной великой победе Веллингтона в Испании. Через четыре года после отступления Джона Мура англичане вернулись в Саламанку и разгромили французскую армию. Маршал Мармон был тяжело ранен, четверо его командиров дивизий погибли. Французы покинули поле битвы, оставив на нем около пятнадцати тысяч погибших, еще семь тысяч британцы взяли в плен. Новость с расстояния в сто ярдов передал флажковой азбукой британский военный шлюп, направляющийся с вестями в Лондон. Волны аплодисментов, словно языки пламени, охватывали каждый корабль конвоя по мере того, как новость распространялась.

Поздним вечером они подошли к Фалмуту. Росс не сошел в городе, а сразу же нанял корабельную шлюпку, чтобы добраться через гавань во Флашинг. Он увидел готовящийся к отплытию транспортный корабль — улицы были полны красных мундиров, звучал горн. Правительство оставалось верным своей политике: несмотря на риск вражеского вторжения, оно сосредоточилось на снабжении заморских армий, лишив Англию регулярных войск.

Во Флашинге, где теперь проживала семья Блейми, Верити встретила Росса с удивлением и радостью. Годы благосклонно отнеслись к его кузине: седина шла ей, подчеркивая всё еще приятный цвет лица и гладкость кожи — лет тридцать назад вряд ли кто мог предположить, что она может выглядеть настолько привлекательно. Эндрю, лет десять назад покинувший службу на флоте, стал членом городского совета и по-прежнему занимал должность советника почты по вопросам, касающимся ремонта пакетботов. Он постарел: с тех пор как Росс видел его последний раз, Эндрю стал гораздо медлительнее — и в речи, и в движениях.

Росс принял предложение остановиться у них, и они болтали за ужином, вспоминая старых друзей и обмениваясь семейными новостями. Молодой Эндрю, сын хозяев, уже служил младшим офицером на пакетботе. Он не был на тот момент в море, но и дома его не оказалось. После того как Верити ушла спать, Росс и Эндрю-старший задержались за разговором и сигарами. Они отыскали Саламанку на старой, потрепанной карте Испании и принялись рассуждать, способен ли Веллингтон со своей армией, по численности намного уступающей вражеской, не имея подкрепления в лице местных новобранцев, когда-либо дойти до Франции. И сможет ли царь противостоять Наполеону? Как скоро он запросит мира?

Уже за полночь Росс поднялся к себе. В глазах покалывало от усталости, он начал стягивать с шеи платок, но вдруг с удивлением услышал стук в дверь.

В комнату, смущенно улыбаясь, вошла Верити.

— Я только на десять минут, Росс. Ты, должно быть, падаешь от усталости!

— Ничего страшного. Но я думал, ты уже спишь.

— Знаю, что ты уезжаешь рано утром, — сказала Верити.

Он огляделся.

— Вот кресло.

— Нет, сядь сам. Я заметила, ты снова хромаешь. А я сяду вот тут, — Верити уселась на кровать. — Как я рада за Демельзу!

— Да уж. Она тоже рада.

— Росс, не переживай ты так. Для этого я и пришла. Вот бы у меня родились еще хотя бы двое детишек! Но этому не суждено было случиться. А тебе очень повезло!

— Вот и увидим под Рождество. Она-то, конечно, будет сама не своя от счастья... — Он помолчал и улыбнулся. — Большая радость, да?.. Да, так оно и есть, не правда ли — пусть даже в виде крошечного комочка. Все женщины это чувствуют.

— Ты сам это почувствуешь.

— Уже сейчас я порой нахожу в детях отнюдь не только радость!

— Расскажи мне о возлюбленном Клоуэнс. И о Джереми.

Они поговорили какое-то время, и Росс спросил:

— А что Эндрю-младший? Говоришь, он сегодня не в море, но и ночует не дома. Это заметно по твоему голосу. И взгляду отца. У вас тоже проблемы?

— Что ж, да.

— Может, это просто привычка? Раньше беспокоилась о безопасности одного Эндрю, теперь — другого?

— Нет. Не совсем. Хотя об этом я тоже тревожусь. Но сильнее всего — когда он на берегу.

— Где он этой ночью?

— В Кардью, скорее всего.

— С Уорлегганами?

— Да. Или у них в Труро.

— Ты из-за этого так тревожишься? Сам бы я туда, разумеется, ни ногой, но Джереми с Клоуэнс ездили, и ничего не случилось. Их позвал Валентин.

— С Валентином-то он и дружит.

Росс стянул с шеи платок, свернул его и положил на стол рядом с креслом.

— Я не знал, что вы виделись с кем-то из них после смерти Элизабет.

— Нет, я не виделась. Мы не виделись. Меня никогда не интересовала жизнь Джорджа, а Джеффри Чарльз всегда был далеко... Но около года назад Валентин к нам заехал, когда Эндрю был дома, и они подружились. С тех пор они встречаются всякий раз, когда оба приезжают домой.

— Кажется, я не видел Валентина лет пять или около того. Он был на похоронах Джонатана Чайновета. Почему бы им не поладить? Они же почти ровесники.

— Эндрю почти на год старше. Но Валентин на него влияет... Еще до знакомства с Валентином Эндрю слишком любил выпить. Возможно, то, что произошло с его отцом, послужило причиной нашим тревогам и излишней осторожности. Эндрю-старший из-за своего прошлого смотрит на выпивку, как на дьявола — так что спиртного у нас в доме мало. Но Эндрю-младший стал часто возвращаться навеселе. Они сильно ссорятся из-за этого... Служба на пакетботах с семнадцати лет означает дисциплину, пока они в море, и я просила его отца не обращать на него внимания, утверждая, что каждый моряк не прочь хорошенько выпить, оказавшись на берегу.

Верити замолчала, не зная, как продолжить.

— И всё стало еще хуже, когда он встретил Валентина?

— О да. Но это еще не всё. Валентин, хоть и жалуется постоянно на нехватку денег, на самом деле получает огромные суммы на карманные расходы — гораздо больше, чем Эндрю может себе позволить. Они вместе посещают петушиные бои в Труро, делают ставки... Ты знаешь постоялый двор «Норвегия»?

— В Деворане? Знаю.

— Они собираются там — пять или шесть молодых людей, чтобы сыграть в карты или кости. Все они обеспечены, кроме Эндрю. Он уже погряз в долгах.

Росс потер глаза.

— Что говорить, молодежь, роскошно живущая не по средствам — обычное дело. Знаешь, мне пару раз приходилось вытаскивать Джеффри Чарльза.

— Нет, я не знала. Надеюсь, ты прав, Росс. Как думаешь, может, я волнуюсь по пустякам?

— Нет, это не пустяки. Кому он задолжал?

— В основном ростовщикам.

— Ох. С ними всегда сложнее.

Верити встала с кровати.

— Но я сильно тебя задержала. Так редко удается с тобой поговорить, Росс. Нас разделяют всего восемнадцать миль, но тебя никогда не бывает дома. Не знаю, как Демельза это выдерживает.

— В будущем ей станет полегче. Я ей обещал. А тебе стоит лишь послать весточку, если захочешь меня увидеть. Остается вопрос, следует ли разобраться с его долгами прямо сейчас? Я мог бы помочь.

— Нет, я тебе не позволю. Ты рассказал мне о своих шахтах. Так или иначе, мы не сильно задолжали. У Эндрю-старшего после службы остались кое-какие накопления, и к тому же он всё еще работает время от времени. Мы сможем решить проблему с долгами, если наш сын не ввяжется еще во что-нибудь.

— Хорошо, тогда скажи, могу ли я помочь как-то иначе? Может, мне поговорить с ним? От этого будет толк?

— Не знаю. Но спасибо тебе, Росс.

— Если понадоблюсь, я приеду в любое время.

Верити потеребила волосы.

— Ты сказал, что несколько лет не видел Валентина. Он совсем не похож на своего отца.

— Когда я видел его в последний раз, тоже не был похож, — сухо произнес Росс.

— Он очень хорош собой. Очень галантный — совсем как Джеффри Чарльз в его возрасте. Но на этом сходство заканчивается. Элегантность и утонченность Джеффри Чарльза была просто этапом, и он получил от этого удовольствие. Но Валентин, по-моему, человек более извращенный и испорченный. Он нервный, напряженный, но владеет собой. Когда он приходит к нам, то слишком пристально смотрит на меня и ведет себя со мной, как с женщиной.

— А как же иначе?

— Но ведь я ему не ровесница! Он смотрел на меня так, будто хотел, будто бы хотел...

Росс понимающе кивнул.

— В общем, как ты и сказала, совсем не такой, как его отец.

— Кажется, он обижен на Джорджа. Разумеется, сыновьям свойственно мечтать освободиться от родительской опеки в таком возрасте. Но Валентин иногда говорит так, будто его держат мертвой хваткой! Не похоже, чтобы Джордж себя так вел, напротив — он очень щедр.

— Что ж, лично я тоже не хотел бы оказаться у Джорджа на побегушках.

— Ох, ты — конечно же, нет! Но Валентин... — Верити подошла к двери и положила пальцы на задвижку. — Знаешь, в те давние годы, когда Элизабет иногда заходила меня проведать и брала с собой Валентина, мне казалось — когда ему было лет восемь-девять — мне казалось, что он похож на тебя...

Воцарилось молчание. Росс заерзал в кресле.

— Лодыжка иногда побаливает.

— Это одно из таких странных, нелепых и бестолковых совпадений, — продолжала Верити. — Просто мне вдруг подумалось, что цвет волос и глаз, посадка головы... Но сейчас... сейчас создается другое впечатление, не менее странное. Понимаешь, о чем я?

— Разумеется, я не вполне понимаю.

— Теперь он совсем не такой, как ты. Этому худощавому молодцу до тебя далеко. Близко посаженные глаза, своеобразная походка, тощие ноги и эта любезность, от которой становится не по себе...

Она покраснела.

— И?

— Нет, наверно, ты сочтешь это глупостью, но сейчас он напоминает мне твоего отца.

Глаза Росса были прикрыты, и по его непроницаемому лицу нельзя было догадаться, о чем он думает.

— Верити, что бы ты ни говорила, я никогда не назову это глупостью. Но всё это описание — для специалистов по генеалогии.

— Разумеется, — охотно согласилась она. — Но иногда у меня возникает суеверное чувство, что кровь — это еще не всё. Валентин родился в Тренвите, где Полдарки прожили два с половиной века. Это было странное рождение, преждевременное, при лунном затмении, в присутствии тетушки Агаты — старейшины семьи. Разумеется, я знаю, что в нем не течет кровь Полдарков, но разве тебе никогда не казалось, что духовная и психологическая обстановка могут сильно повлиять на ребенка?

— Ты помнишь моего отца лучше, чем я, Верити, — сказал Росс. — В каком-то смысле. Ты примерно на год старше и жила в паре миль от нас, так что у тебя была возможность составить о нем личное мнение. Да и к тому же в последние годы его жизни меня вообще рядом не было.

— Твой отец, — сказала Верити, — всегда хорошо ко мне относился. Но у него был бешеный, необузданный и мятежный нрав — совершенно не такой, как у тебя. Ты тоже готов выступить против власти, когда видишь, как на чьи-то права несправедливо посягают. Он же своей необузданностью бросал вызов и наслаждался этим.

— И ты думаешь, что в этом Валентин похож на него? Наверняка у многих молодых людей...

— У них по-другому. Или это только мне так кажется. Будто он способен с улыбкой столкнуть кого-нибудь в пропасть.

— Что ж, неплохая рекомендация для сына твоей невестки.

Повисла продолжительная пауза.

— Пока твоя мать была жива, — продолжила Верити, — бешеный нрав отца дремал — словно убаюканный дикий зверь. Но когда она умерла, такая молодая...

— Он всегда был строг со мной, — задумчиво произнес Росс. — Тогда, в детстве, я не понимал, что он меня любит — для этого потребовалась особая проницательность. Помню, когда мне было двенадцать, я подхватил пневмонию. Врач — тот, что был до Чоука — Эллис вроде бы? — сказал, что я могу умереть. Помню, как отец в истерике кричал на Пруди, ругаясь, что она дала мне сырые простыни. Я тогда подумал: «Господь всемогущий, да он меня любит!»

— Бедный Росс!

— Нет-нет. Возможно, из-за этого у меня развился более сильный инстинкт выживания. Думаю, отец был гораздо более уязвим, чем мы могли себе представить. После смерти матери он словно помешался. На женщинах, я имею в виду.

— Да, я знаю.

— Иногда мне кажется, что таким образом он ограждал себя от боли, одиночества. В то время, конечно... К счастью, большая часть его похождений проходила вдали от нас, в доме бывали только совсем случайные подружки.

— И уж точно без Джуда и Толли Трегирлса тут никак не обошлось, — скривилась Верити.

— Да, ты верно подметила, без Джуда и Толли никак не обошлось. Толли обычно приводил с собой женщину. А Джуду приходилось довольствоваться только выпивкой: Пруди дышала ему в затылок... Вероятно, я бунтовал против всего этого из чувства порядочности.

— Порядочности? О да, в некотором роде. Но двадцать лет назад мало кто согласился бы с этим! Или даже десять лет назад. Сам знаешь.

— Что ж, теперь я полосатый кот, греющий бока у камина, сообразно своему положению.

— Если ты начинаешь нести чепуху, это верный признак, что я слишком у тебя загостилась. Доброй ночи, дорогой.

Росс встал и поцеловал ее.

— Нет, серьезно... ты правда считаешь, что раз Валентин родился в доме Полдарка и во время лунного затмения, то помимо своих нездоровых наклонностей он перенял у моего отца чрезмерную увлеченность женщинами?

Верити чуть отстранилась.

— Что ж, в твоих устах это звучит глупо, да так оно и есть! Я только одно могу сказать: когда Валентин впервые пришел, сел и стал разговаривать, посмотрел на меня, а потом и на Джанет, которая принесла чай, то из-за его пристальных взглядов у меня появилось странное ощущение, будто я перенеслась на тридцать пять лет назад и увидела твоего улыбающегося отца, сидящего за столом напротив, как в те далекие дни. Прямо мистика какая-то. Я буквально похолодела.

 

Глава четвертая

I

Росс и Демельза ужинали с Энисами.

— Да, я знаю, — сказал Росс, — что заслужил осуждения за столь долгое отсутствие, но выхода не было. Вы не представляете. Меня задержали не только красивые глаза Каннинга...

— Осуждение — лишь твоя фантазия, — ответила Кэролайн, — просто нам больше нравится, когда ты здесь.

— Ох уж эти политические маневры... Всё это довольно сложно, но мне кажется, положение могло бы выправиться само по себе — имей мы сильную центральную власть в лице регента. Но принц погряз в переговорах и находится в ужасном состоянии: дурной от вина или лауданума, он может разразиться слезами, когда от него ждут серьезного решения, а получая некоторые письма, буквально бьется в конвульсиях от страха.

— Письма от кого?

— Анонимные. Или подписанные «Vox Populi» или «Враг проклятой королевской семьи». Угрожающие ему участью Спенсера Персиваля в случае смерти Беллингема . С угрозой отомстить, если того казнят. По правде сказать, на севере Англии можно увидеть много плакатов, сулящих сто гиней за голову регента. Даже на юге они встречаются. Речь идет не просто о душевном спокойствии, многие боятся, что принц следует по пути своего отца. — Росс взглянул на Дуайта. — Мы уже однажды обсуждали эту вероятность, помнишь? На приеме у герцогини Гордон.

— Я помню, — ответил Дуайт, — когда страна в руках двух безумных монархов, варианты развития событий очень болезненны.

— Принцесса Шарлотта, — сказала Кэролайн, — несовершеннолетняя, с дядюшкой Уильямом в качестве второго регента. Или он будет третьим?

— Что слышно о выборах? — спросил Дуайт.

— В конце месяца парламент будет распущен.

— И ты твердо решил не переизбираться?

— Я твердо решил не высовывать носа дальше этого округа, пока Демельза в положении, — сказал Росс.

Губы Демельзы дрогнули в улыбке.

— Видите. Он в нерешительности.

Росс улыбнулся в ответ:

— Она знает, насколько трудно порой выбирать.

— Не трудись объяснять нам, — сказала Кэролайн.

— Это будет излишне утомительным. Пришлось бы повторять уже известное.

— Если нам станет совсем невыносимо, мы сразу тебе сообщим.

Повисла тишина. Демельза ощутила, как шевелится ребенок.

— Здравый смысл подсказывает, что я уже слишком долго был членом парламента, — прервал молчание Росс. — Я не активный член Палаты. Иногда я был нужен за кулисами, а изредка в комитете. Но в основном я выполнял поручения за границей. Считал, что они имеют важное значение. Но теперь активной работы не будет. И виной тому моя возрастающая хромота; во всяком случае, я выполнил всё от меня зависящее и дал обещание себе и Демельзе, что покончу с этим. Решение окончательное, и у меня нет желания его менять.

Кэролайн передала Демельзе конфеты.

Демельза сунула в рот леденец и стала задумчиво его посасывать, а в темных глазах отражался слабый вечерний свет из окна.

— Я сказал Фалмуту в прошлом году, — продолжил Росс, — что не буду снова выдвигаться в его округе. Таков мой выбор, и он не изменится. Что касается последней моей поездки в Вестминстер — то я мучился угрызениями совести из-за незавершенных дел.

— Следовательно?..

— После смерти сэра Персиваля я вдруг понял, насколько малоубедительно наше стремление продолжать войну. Не стоит полагаться на принца: его больше беспокоят долги и любовницы, чем борьба с Наполеоном... Когда принц стал регентом, был точно такой же кризис. Он никуда не исчез. Я так понимаю, в июле он фактически пригласил Грея и Гренвиля сформировать правительство, но их условия относительно придворных оказались слишком несоразмерными, так что это ни к чему не привело. А между тем, опасность никуда не делась.

— Так ты думаешь, что можешь выдвинуться еще на один срок? — спросила Кэролайн.

— Нет. Хотя предпочел бы сложить полномочия в более подходящее время.

— Что ж, ты всегда можешь передумать и остаться.

Из коридора послышались топот и крики девочек. Кэролайн нахмурилась, но без особого гнева.

— Тебе когда-нибудь хотелось, — вдруг спросила Кэролайн, — надеть на своих детей конный ворот или еще какой-нибудь полезный механизм, лишь бы с пользой потратить их необузданную энергию?

— Частенько, — ответила Демельза.

— Если выступать не за Боскауэна, — заговорил Дуайт, — то можно за Бассета. Данстанвилль найдет тебе местечко.

Росс отпил глоток только что поданного чая.

— К сожалению, наши с Фрэнсисом взгляды относительно продажных округов расходятся, и вряд ли я приму его покровительство, чтобы потом выступить за упразднение тех мест в парламенте, которые он контролирует.

— Именно этим ты и занимаешься, выдвигаясь с поддержкой лорда Фалмута.

— Да. Но прежде всего я отстаивал его интересы в достижении цели — или цели его отца — отделаться от Джорджа Уорлеггана. Дважды я подавал в отставку и дважды мне отказывали; полагаю, из этого можно сделать вывод, что он с некоторой выгодой для себя воспользовался создавшимся положением, хотя выгода явно несущественна. И по этой причине я никогда не молчал и не сдерживался в словах и поступках. Если я выдвинусь от Бассета, то буду связан обязательствами. В самом деле, Данстанвилль куда решительней выступает против проведения реформ, чем Боскауэн. Наша дружба омрачилась три года назад, когда по стране прокатились волнения, а я поддержал Колмана Рашли и остальных.

— Я помню, — согласилась Кэролайн, — Дуайт горячо тебя поддерживал.

— Как и сейчас, — добавил Дуайт, — хотя к концу войны грядут большие перемены, в особенности это касается положения на севере Англии.

— Не только на севере, — возразил Росс. — Когда от каждого из четырех корнуольских округов, к примеру, самых мелких — Восточного Лоо, Сент-Майкла, Боссини и Сент-Моуса — избирается столько же членов парламента, сколько от Лондона и Вестминстера вместе взятых и графства Мидлсекс, в которых живет около миллиона человек, а их взносы в казну государства составляют шестую часть... Что ж, такое представительство — просто жалкая комедия.

— Фрэнсис Данстанвилль, благослови Боже его сердечко, — заговорила Кэролайн, — стал бы доказывать, что представительство наилучшим образом осуществится теми, кто подготовлен к этой роли, что правление толпы в конечном итоге приведет к еще большей утрате гражданских и религиозных свобод по сравнению с тем, что мы имеем сейчас, и эта откровенная наглость вкупе с невежеством всегда перевешивают и одерживают верх над обычной скромной истиной. — Тут она повернулась к Демельзе. — Спаси меня. Убереги от нападок моего мужа и лучшего друга. Ты ведь знаешь, что я не переношу суровости, я такая нежная и ранимая. Молю, быстро придумай какую-нибудь другую тему для разговора, пока они и вздохнуть не успели.

— Какая интересная тема, — ответила Демельза, — послушаю, что скажет на это Росс!

— Мой разум и желания больше друг другу не противятся, — наконец произнес Росс, — так будет и впредь. Только в беседах с друзьями я могу оглянуться назад.

— Когда у Клоуэнс свадьба? — спросила Кэролайн.

— О... — Демельза с Россом переглянулись. — Где-то в октябре. Мы пока не назначили дату, вернее, они пока не решили. Но думаю, в субботу, двадцать четвертого октября.

— А ты как? Ты ведь будешь уже на восьмом месяце к тому времени?

— Немного меньше, как полагает твой муж.

— Значит, это будет рождественский подарок!

— Украшу все омелой, — пошутил Росс.

— Старушка Мегги Доус всегда настаивала на рябине, — сказала Демельза. — Вообще-то будет жутко неловко, если на свадьбе Клоуэнс меня спутают с невестой.

Все расхохотались.

— Это укоренившийся обычай в Корнуолле, — сказал Дуайт.

— Нет серьезно, — посетовала Демельза, — мне бы хотелось находиться подальше от детей, от моих взрослых детей, когда всё случится. Они оба так хорошо к этому относятся, но лучше бы им временно уехать из дома, пока всё не закончится. Я не вынесу, если кто-то из них будет неподалеку от дома, пока я рожаю.

— Что ж, хотя бы Клоуэнс к тому времени будет жить в собственном доме. А Джереми, уверена, тоже поймет намек. И я тоже вполне серьезно хочу спросить, — добавила Кэролайн, — между Клоуэнс и Стивеном всё хорошо?

Настал черед делиться секретами.

— Он много трудится, — ответил Росс, — на мельнице и в доме. Но признаюсь, я буду рад, если у него пропадет желание становиться моим зятем.

— В их отношениях пропала какая-то непринужденность, — сказала Демельза, — по крайней мере, так кажется при посторонних. Нет чувства товарищества. Они сильно влюблены друг в друга, но чувство их какое-то колючее. Разумеется, такое бывает сплошь и рядом, я видела это в основном у женатых пар. Постоянная напряженность. Никогда этого не понимала. Но до женитьбы такое редко встречается. Я задаюсь вопросом, поможет ли брак Стивену и Клоуэнс, либо со временем, когда страсть потускнеет, они поймут, что не выносят друг друга. Часто я просыпаюсь посреди ночи и раздумываю над этим.

— Моя дорогая, — возразила Кэролайн, — но ведь у тебя есть и собственная жизнь. Оставь их, пусть живут, как знают.

— Именно это я и говорю ей, — согласился Росс. — Хотя испытываю похожие чувства.

— Представляю, как ты, наверное, осуждаешь нас по поводу Эдварда Петти-Фитцмориса... — стала оправдываться Демельза.

— Ничего подобного. Забудь мои недовольные высказывания. Они мало что значат... Чем старше я становлюсь, тем больше думаю, что нам следует научиться принимать судьбу собственных детей. Ошибочные упущения всегда проще себе простить, чем ошибки как таковые. Ты не мешала жизненному выбору собственных детей. Значит, ответственности и вины за неверный шаг на тебе меньше... Разве спартанцы не отказывались брать ответственность за своих детей с самого их малолетства? Может быть, это наилучшее решение.

Гасли последние отблески вечера.

— Вы поедете на скачки на следующей неделе? — спросила Кэролайн.

— Куда, в Труро? Не думаю.

— А я бы съездила. Если получится убедить Дуайта взять меня с собой. Будет интересно узнать, как они справятся.

— Джереми собирается пойти, — сказала Демельза. — Молодой Боскауэн устраивает прием.

— Да? Не знал, — удивился Росс. — Где это они познакомились?

— По-моему, в Каэрхейсе.

Вошел Майнерс.

— Доктор Энис, сэр. Прибыл посыльный из Плейс-хауса. Мистер Поуп снова заболел, и его жена послала за вами. Вы поедете, сэр? Оседлать вашу лошадь?

Дуайт поднялся. С годами худоба молодого милого доктора, каким помнила его Демельза, стала особенно заметной, даже какой-то аскетичной. Время, проведенное во французском лагере военнопленных, оставило неизгладимый след.

— Похоже, когда мы вместе трапезничаем, меня всегда вызывают. Поверьте, нас с Кэролайн не беспокоили много чудесных вечеров.

— Выпей бренди, пока не ушел, — посоветовала Кэролайн, — он придаст больше сил, нежели чай; и, учитывая гостеприимство Поупов, вряд ли тебе там предложат что-нибудь укрепляющее.

Теперь за столом остались трое. Копыта лошади Дуайта уже хрустели по гальке дорожки, а вскоре всадник скрылся в сумраке.

II

Скачки в Труро в последний вторник сентября устраивали впервые. Аналогичное осеннее мероприятие в Бодмине, обычно проходившее в первую неделю месяца, перенесли из-за судебной тяжбы за землю, на которой проводились скачки, так что некоторые достойные граждане Труро, не желая лишать себя этого развлечения, решили провести их на три недели позже. Они арендовали кусок земли у фермера под Пенэйром, поставили временные ограждения и очертили скаковой круг. Большинство участников из Бодмина согласились приехать в Труро.

Проливной дождь, не прекращавшийся всю прошлую неделю, мог бы охладить любой пыл, а постоянные приготовления превратили дорожки в жидкую грязь, но в назначенный день множество самых разных экипажей и телег с трудом взбирались по холмам к площадке.

Погода с утра грозила превратить день в катастрофу. Завеса туч угольно-сернистого цвета, висящих над окрестностями, предвещала проливной дождь, если не грозу. И хотя дул небольшой ветер, тучи продолжали бродить по небу, словно корабли, лавирующие в бухте, чтобы получше причалить. Время от времени падала капля размером в шесть шиллингов и постепенно высыхала.

Но затем, около одиннадцати, луч солнца пронзил тучу, как будто слова благословения из бывшей церкви Оззи Уитворта чудесным образом пробили себе путь, из этого просвета показался кусочек лазурного неба, и мрак рассеялся. К полудню, когда начался первый заезд, толпа грелась на солнышке, как в разгар лета.

В конце концов почти все Полдарки поехали. Джереми присоединился к компании Джона-Ивлина Боскауэна. По этому случаю Боскауэн нанял экипаж. Все девять его гостей были молоды.

Росс тоже решил поехать, но ничто не смогло убедить Демельзу составить ему компанию.

— Ты знаешь, как я противна себе, когда выгляжу, как сэр Джон Тревонанс. Это единственное, что я ненавижу в материнстве. Скоро всё закончится. Потерпи.

— Я вполне могу дать обет воздержания, как только подумаю, сколько хлопот и затруднений тебе доставляет удовлетворение моих потребностей.

— Не давай клятву, которую я уговорю тебя нарушить. Воздержание пока не по мне.

— Отличное имя, правда? — ответил Росс. — Воздержание. Воздержание Полдарк. Это мальчик или девочка?

— Не думаешь, что Индульгенция подойдет больше?

— Или Несдержанность, — откликнулся Росс.

— А это уже слишком похоже на правду! — Демельза накрыла рукой его ладонь. — Правда, Росс, почему бы тебе не взять Изабеллу-Роуз?

— Беллу? Думаешь, ей понравится?

— Она с ума сойдет от восторга. Еще можешь взять миссис Кемп. Кажется, там будут продавать пони, а мы обещали его Белле на день рождения.

Росс подумал, что раз уж так сложилось, он мог бы и себе купить новую лошадь, ведь Шеридан всё сильнее слабел. Тут и Клоуэнс заявила, что она не собирается пропускать такое событие, и отправилась к Уилфу Джонасу, чтобы попросить выходной для Стивена.

Джереми ожидал увидеть Кьюби, и она действительно приехала в компании Клеменс и Огастеса. Остальных он тоже знал, хотя бы шапочно. Например, Николаса Карвета и Джоанну Бёрд, а также сестру Джона-Ивлина, достопочтенную Элизабет Боскауэн. Валентин Уорлегган, казалось, был то с компанией, то отдельно. Он ездил на лошади и проводил время в обществе двух или трех молодых людей, в том числе с Эндрю Блейми — кузеном Джереми.

Когда пришло приглашение, Джереми написал отказ, надеясь избежать еще одной болезненной встречи. Потом он разорвал его, провел бессонную ночь и отправил письмо, в котором принял приглашение. Пока он не решился покинуть Корнуолл, не принял решение насчет своего бесплодного и неясного будущего, стоит ли избегать всех контактов только потому, что он боится этой пугающей встречи? И почему он боялся ее? Он знал, что любит Кьюби и только Кьюби, что никогда не встретит такую, как она. Но он уже чувствовал себя так, словно увяз из-за этого в грязи. Неужели станет еще хуже, может ли вообще стать еще хуже после встречи с ней?

К тому же ему пришло в голову, что во время той катастрофической встречи на Пасху он мог допустить серьезную тактическую ошибку. Именно из-за того, что его чувство так глубоко, будто вся его жизнь поставлена на карту, Джереми прожигал ее взглядом и довел до слез, упиваясь своим отчаянием, горечью и гневом. Вероятно, мог найтись другой способ обращаться с этой юной леди? В конце концов, она еще ни за кого не вышла замуж. Ни к кому не привязана. Майор Тревэнион едва ли сможет держать ее под замком всю жизнь, отпустив добровольную жертву своей алчности, только когда постучится в дверь правильный кавалер.

Поэтому, когда Джереми подошел к экипажу и увидел, как она сидит там в бархатном платье цвета спелой сливы (которое совсем не подходило к ее черным волосам, но всё же непостижимым образом только усиливало ее красоту), он поцеловал ее руку со всем изяществом и с самой утонченной улыбкой, словно любящий старый друг, а не отвергнутый любовник, желающий видеть ее либо в своей постели, либо в аду. Не успел ее беспокойный взгляд смениться легким удивлением, как его окликнул Огастес и немедленно вовлек в беседу о Лондоне, о ходе войны и о полученных преимуществах. Джереми тактично привлек Кьюби к разговору, уделив отдельную порцию внимания Клеменс, которую очень любил и которой восхищался, разумеется, совсем в другом смысле. В результате первоначальное смущение испарилось. Джереми умудрился зайти так далеко, что поинтересовался, здесь ли сегодня майор Тревэнион, на что получил ответ, что тот едет в одном экипаже с сэром Джорджем, леди Харриет Уорлегган и мисс Марией Агар.

Перед ними расстилалась поистине чудесная картина, залитая рассветным солнцем. Казалось, тут присутствуют все известные человечеству транспортные средства. Экипажи, наполненные элегантными дамами и некоторым числом блестящих военных в черно-алых мундирах из ополчения Брекона и Монмута, фермеры на приличествующих случаю повозках, торговцы с женами и дочерями, прибывшие в двуколках и легких каретах, изящные джентльмены верхом на разгоряченных жеребцах, мальчишки на крупных ломовых лошадях, разукрашенные фургоны, деревенские ребята на грязных телегах, ослы и мулы, доставившие рабочих с шахт, а также множество людей, передвигающихся на своих двоих. Этот выдающийся день превратил чавкащую трясину в праздник веселья и цвета.

Сегодня был еще дополнительный повод для веселья и радости — новость об очередной военной победе, только что прибывшая, но на этот раз не от Веллингтона или с полуострова, а из далекой Канады. Американцы снарядили большую военную экспедицию в Канаду под командованием генерала Халла, в середине июля Халл пересек узкий канал между озерами Гурон и Эри и направил серьезные военные силы в верхнюю Канаду, намереваясь овладеть всей страной от имени Соединенных Штатов.

Но не сумев сохранить этот импульс, окруженный недружественной дикой природой, он принял решение вернуться на базу в Детройте. Тогда гениальная громада, легенда Нормандских островов, генерал-майор Исаак Брок, охраняющий тысячу миль Британской границы силами четырнадцати сотен человек, из которых две трети были индейцами или неподготовленными добровольцами, решил отыскать несостоявшегося захватчика, сам вторгся на территорию Соединенных Штатов, осадил Детройт, а затем захватил его вместе с гарнизоном в две с половиной тысячи человек, несколькими офицерами и двадцатью пятью орудиями.

Когда Джереми наконец удалось перекинуться словечком с Кьюби наедине, он сказал:

— Я дал себе зарок.

Она не взглянула на него.

— Но сейчас не Новый год.

— Разве это важно?

— Смотря что ты себе обещал.

— Мой зарок — вечно восхищаться тобой и никогда ни в чём не упрекать.

Она подняла палец и аккуратно заправила прядь волос за ухо.

— Вот бы приятный был сюрприз.

— Это так. Уверяю тебя!

— Боже мой, но как это произошло?

— Я стал старше и менее горячим.

— И, без сомнения, подыскал другую молодую леди, получше меня.

— Наоборот. Несмотря на мое настроение, хорошее или не очень, могу тебя заверить, что это не так. Никакой другой дамы, молодой или какой-то еще.

Ее взгляд быстро скользнул по лицу Джереми, несколько секунд пытаясь отыскать сарказм, двойной смысл, скрытую горечь. Она не нашла ничего подобного и отвернулась.

Немного помолчав, Кьюби спросила:

— На кого ты поставил в заезде в час дня?

— На Милашку.

— Не думаю, что есть такая лошадь... Она взглянула на свою карточку. — Ах да, есть. Я... не заметила. На ее лице мелькнула полупримирительная улыбка. — Ты знаешь жокея?

— Нет, но лошадь из конюшни леди Бодруган, поэтому я думаю, она хороших кровей.

— Твой двоюродный брат Валентин участвует в заезде в два сорок пять. На Шпорнике. Нам стоит поставить на него пару гиней.

Джереми был очень польщен этим «нам».

— Поставим на него гинею или две. Давай пять на всех.

Парнишке-кучеру поручили пройтись среди остальных экипажей, что помоднее, и узнать, не примет ли какая-нибудь дама или джентльмен ставку против лошади по собственному выбору. Ставка будет недействительной, если никто не выиграет.

Затем к ним подошел молодой Боскауэн, и разговор снова стал общим. Но позже Джереми, побеседовав с Клеменс, снова постепенно переключился на Кьюби.

— Это мой отец, вон там, переходит дорогу перед желтым экипажем.

— Высокий брюнет в сопровождении женщины постарше и маленькой девочки? Кто они?

— Моя младшая сестра и ее гувернантка. Изабелла-Роуз. И не так уж она мала! Ей десять лет.

— Она такая хорошенькая! По-моему, совершенно очаровательна!

— Ты бы не нашла ее столь очаровательной, если бы слышала, как она поет. Голосит как мальчик-хорист, у которого ломается голос.

— Твоя мать не приехала?

— Нет.

— Как и моя. Полагаю, она немного хандрит. Мы должны были убедить ее приехать, Клеменс.

— Она уверяла, что будет чересчур мокро. И слишком много низшего сословия.

— В то время как солнце просто тропическое! И низшее сословие прекрасно держится на расстоянии!

Кроме одного человека, подумал Джереми, но вовремя прикусил язык.

— У тебя же есть еще одна сестра? — спросила Клеменс.

— Да. Но ей почти восемнадцать. Она тоже сегодня здесь, со своим будущим мужем. Не знаю, где они сейчас. Думаю, проводят время вдвоем.

III

— Через месяц, красавица! — сказал Стивен. — Меньше, чем через месяц. Меньше четырех недель. Меньше двадцати восьми дней. Сколько это часов? Не могу сосчитать. Мы почти достигли желаемого! Разве тебя это не радует?

— Разумеется. Мне нравится, что я с тобой. И вся эта толпа... Иногда мне кажется, что Корнуолл словно вымер. Люди прячутся по домам, подозрительно глядят из-за дверей, скрывают свою жизнь. А это событие показывает другую сторону, показывает, что они могут по-настоящему веселиться, когда захочется. Похоже на улей, не правда ли, только больше цвета...

— И все же, мне кажется, мы могли бы провести время с большей пользой.

Клоуэнс сжала его руку.

— Скоро у нас будет много времени, чтобы провести его с большей пользой, как ты выразился. Немного терпения!

— Тебе-то хорошо.

— А что? Не должно быть? Чем я от тебя отличаюсь?

— Потому что... ну, тебя окружает семья, ты живешь привычной жизнью, как и всегда. С отцом, матерью и семьей. А я сам по себе.

— Это не так уж важно, Стивен. Ты ведь сам знаешь, как я хочу, чтобы следующий месяц прошел побыстрее.

— Почему твоя мать сегодня не приехала?

— Разве это не очевидно?

— Она стесняется своего положения?

— Конечно нет! Неужели она не может поступать, как ей вздумается?

Стивен изобразил легкое оскорбление:

— Конечно, может, но я бы предпочел видеть в таком положении и тебя.

— Ты бы предпочел жениться на мне, когда я в положении?

— Нет, для меня была бы важна причина. Я бы хотел, чтобы мы занялись любовью.

— Всё впереди.

— Слава Богу, не всё.

— Нет... Не всё.

Они бродили около трибун, где группа цыган раскинула свои шатры. Двух молодых людей быстро окружили разновозрастные дети, пытаясь продать им горшки и кастрюльки. Стивен раздраженно прогнал их, а затем взял Клоуэнс за руку, чтобы отвести на прежнее место.

— И всё же, будь ты в положении своей матери, я бы больше доверял тебе.

— Ты по-прежнему мне не доверяешь?

Стивен взглянул на нее, и его лицо смягчилось.

— Ну, более или менее.

— Может, тогда и я доверяла бы тебе больше.

— Нет.

— Нет?

— Видишь ли, в душе я тот еще мерзавец. Меня не волнует, беременна ли женщина, которую я веду к алтарю, важно то, хочу ли я на ней жениться.

— Помню. И как хорошо, что я не поддалась на твои непристойные предложения!

— В вашем кругу это теперь так называют? Тьфу!

— Так это называли в романах, которые мы читали и прятали под подушку в школе. А в нашем кругу, как ты выразился, для этого всё еще используют грубое словечко.

— И какое же?

— Расскажу, когда мы поженимся.

С появлением лошадей толпа поредела. С другой стороны бегового круга Клоуэнс увидела Валентина вместе с молодым человеком во флотском мундире, но тот ее не заметил.

— Клоуэнс.

— Да?

— Давай сбежим.

— Когда? Сегодня?

— Ага. Я не выдержу этого свадебного маскарада, к которому все готовятся.

— Никакого свадебного маскарада, обещаю.

— Но ведь гораздо легче... Мы можем сбежать прямо сейчас, пока никто не видит. Взять этих двух кляч, на которых мы приехали, и уехать куда-нибудь — где здесь ближайший порт? Фалмут. Уедем в Фалмут, снимем комнату с этакой брюзжащей хозяйкой и тявкающей собакой. Мы заплатим ей за две ночи и захлопнем дверь перед ее носом. И тогда ты станешь моей. Больше никаких насмешек, никаких поддразниваний. Я сниму всю твою одежду, так нежно и так осторожно...

— Стивен, прекрати!

— Что такое, испугалась?

— Надеюсь, ты не серьезно.

— Более чем, уж поверь!

— Тогда прекрати и попытайся сменить тему.

— Эй, эй, не указывай мне, а не то получишь оплеуху!

— Думаешь, после свадьбы начнутся драки?

— Нет, после свадьбы мы заживем, как два воркующих голубка. А если и драка... Будем любить, драться, есть, пить, глубоко дышать и жить полной жизнью, как живет народ, да? Жизнь коротка, а уж юность еще короче. Я даже не могу долго спать, потому что боюсь что-нибудь пропустить!

— Согласна, — заявила Клоуэнс, переводя дух. — Хотя бы в этом мы согласны!

Чья-то рука коснулась ее рукава.

— Если позволите, мисс. Э-э-э, миледи. Купите ожерелье. Красивые камешки, смотрите сами. Прекрасные. Прям как вы. Очень дешево. Очень красиво. И веревочка крепкая, никогда не порвется. Вовек не порвется, миледи.

Изможденный ребенок неопределенного возраста — десяти или четырнадцати лет — вероятно, девочка, держала в худых грязных руках два ожерелья из синего грубо отполированного камня, явно подобранного на берегу. На ожерелье было с полдюжины камней, и сквозь каждый продета грубая бечевка. Клоуэнс не могла понять, недавно ли девчонка увязалась за ними или выследила их из цыганского лагеря.

— Отвяжись! — крикнул Стивен. — Отвали уже!

И замахнулся на ребенка. Девчонка спряталась за Клоуэнс, но не отступила, замечая признаки слабости молодой леди, но в то же время угрозу нападения со стороны молодого человека.

Около года назад Демельза откровенно рассказала Клоуэнс о своей первой встрече с Россом, о себе — голодной, ругающейся, оборванной и необразованной. И хотя в то время юное воображение Клоуэнс с трудом могло представить такую сцену с ее красивой матерью, сейчас, через год, эта картина с болью возникла перед глазами; так, наверное, и было — или могло быть — ее мать могла вполне так выглядеть на ярмарке в Редрате тридцать лет назад.

Она неодобрительно взглянула на Стивена, который — вот ужас — по его словам, двадцать лет назад пережил гораздо худшее и имел полное право на сочувствие.

— Сколько ты просишь за ожерелье, дитя? — спросила она.

— Шесть шиллингов, мисс. Шесть. Или пять, миледи. Самые лучшие камешки всего за пять шиллингов. И особенно крепкая нитка, которая не порвется.

Нескончаемый перечень похвал продолжался, Стивен исходил негодованием, а Клоуэнс раздумывала.

— Редкая дрянь, — злился Стивен. — Такие же можно найти в любой шахте! Пошли отсюда, дорогая, и пусть этот цыганский крысеныш отправляется обратно в свою нору.

— Может, три шиллинга? — спросила Клоуэнс.

— Четыре.

Клоуэнс заколебалась и уже готова была отказаться.

— Ладно, три, — сказала девочка. — Пусть три.

Покупка состоялась.

— Не вздумай надевать его на шею, — предупредил Стивен, — а не то подхватишь золотуху. — Всё, отвянь! Сейчас же брысь в свою нору!

Девчушка взяла монеты, попробовала их на зуб, а затем сунула в карман грязной рубахи. Потом она вдруг плюнула на землю и ткнула в этот плевок пальцем, посмотрев на Стивена красными глазками.

— Вы никогда не доживете до старости, мистер. Уж поверьте мне. Никогда не доживете до старости.

IV

Они отлично перекусили и выпили в своем экипаже, весело смеясь и болтая, во многом благодаря Огастесу Беттсворту, который казался шумным даже более обыкновенного, и Джереми, на время забыв о мрачных мыслях, блистал перед той, кто эти мысли вызывал, и постоянно ее смешил. Валентин Уорлегган занял второе место на Шпорнике в два сорок пять, и Джереми с Кьюби проиграли пари драгуну из Сент-Остелла, чья лошадь обошла их ставленника на голову. Около четверти четвертого, несмотря на то, что оставалось еще три заезда, на первой площадке начался аукцион, предлагающий к продаже некоторых лошадей из числа победителей гонки, и большая часть общества, не заинтересованная в последующих заездах, переместилась туда, чтобы посмотреть торги.

На западе снова выстроились облака, но солнце всё еще сияло и припекало, будто в середине лета.

— Не хочешь ли купить лошадь? — спросил Джереми у Кьюби.

— Не думаю.

— Я тоже. Но они тебя привлекают?

— О да, я люблю лошадей.

— Толпа слишком разгорячилась. Того и гляди толкнут. Можешь помять платье. Да и грязь еще не подсохла.

— Тогда зачем нам туда идти? — она подняла бровь.

— А нам и необязательно. Можем просто прогуляться.

Она обдумывала его слова. Это был вызов.

— А куда?

— Кажется, здесь есть речка неподалеку.

— Точно! Но тут, должно быть, крутой склон, ведь мы на вершине холма.

— Вон тот лесок выведет нас вниз. Где-то около мили. Даже если не удастся уйти далеко, мы могли бы прогуляться. Это было бы приятнее.

— И грязнее.

— О нет.

— Не грязнее?

— Там наверняка только мягкие тропинки и палая листва. Здешняя грязь — из-за телег и лошадей.

Кьюби взглянула на Огастеса, который кокетничал с Элизабет Боскауэн. Клеменс стояла с Николасом Карветом.

— Ладно, — сказала она, — тогда пойдем гулять.

На краю поля была калитка, ведущая в лес. Джереми открыл ее, и они вошли. Земля была влажная, и Джереми с тревогой взглянул на свою добычу, но Кьюби не стала жаловаться. Сегодняшняя непринужденная попытка сблизиться с ней превзошла все его ожидания. Но он прекрасно понимал, что день сегодня праздничный, и особенно понимал, что оба к тому моменту осушили немало бокалов канарского, поэтому сомневался, что этот очевидный прогресс на самом деле продвигает его к цели — все может исчезнуть в холодном свете дня. Но просто возможность побыть рядом с ней вселила в Джереми новую жизнь и надежду. К тому же — это было смягчающим обстоятельством — вряд ли она бы согласилась пойти с ним гулять, если бы ей самой это не нравилось.

Когда они спускались вниз по тропе, Кьюби опустила зонтик.

— Когда твоя сестра выходит замуж?

— В конце месяца. Ты хотела бы посетить церемонию?

— Думаю, нет. Это будет слишком явным подтверждением того, что я иду против желаний брата. Джереми...

— Знаю. Прости. Я нарушил наш договор. С этой минуты ни одного серьезного слова!

Она остановилась, осматривая свой ботинок, и стряхнула три больших влажных листа с каблука.

— Вот бы не слышать никогда ничего серьезного! Как было бы приятно, если бы мы могли общаться с людьми самым несерьезным образом!

— Может, у нас получится.

— Как? — ответила она. — Да это невозможно! Удовольствия со временем все равно иссякнут. И это уже началось! Так давай наслаждаться сегодняшним днем!

Они пошли дальше. В лесу было пустынно и тихо, за исключением нежного журчания воды в ручье. Все птицы, казалось, умолкли.

— Расскажи мне о своих экспериментах с паровой машиной, — попросила она.

— Хвастаться особо нечем.

Он рассказал о встрече с Тревитиком и о том, что почти забросил свой проект.

— Но так нельзя! — возмутилась она. — Если каждый изобретатель будет отчаиваться, когда что-то пошло не так, как мало будет тогда открытий!

— Я не изобретатель. Я использую и, возможно, немного дорабатываю то, что изобрели другие.

— Пусть так.

— Хорошо, да, думаю, ты права. Я должен продолжать. Разумеется, в последнее время мне не хватало...

— Продолжай.

— Ты, наверное, можешь догадаться, чего мне не хватало, что еще раз доказывает, что, как ты верно заметила, удовольствия имеют свойство иссякать.

Вокруг возвышались гигантские стебли борщевика, цветущие и покрытые семенами чаши с множеством изящных стебельков, каждый с замысловатой прической. Она стегнула один из них и сломала стебель с зонтиком.

— Позволь, я расскажу тебе о нашей новой шахте. Она уже открылась, и насос, который я спроектировал, работает, и неплохо работает! Я никогда об этом не говорил?

— Нет. В прошлом году это было в планах.

— Но тебе интересно?

— Ну конечно, мне интересно! Просто потому...

И Джереми рассказал. Через какое-то время Кьюби начала весело болтать о своей жизни, о том, как Огастес, работающий в Лондоне, проводит с ними отпуск, о размолвке Клеменс с учителем музыки, о визите тетки со спаниелем, который тяпнул ее за лодыжку. Джереми поведал ей о Клоуэнс и Стивене. Самые простые новости, самый легкий диалог между ними приобретал важное значение.

Небрежно ступая, они спускались всё дальше и дальше. Вдруг Кьюби поскользнулась на упавшей ветке, наполовину торчавшей из земли, влажной и замшелой. Джереми поймал ее за руку, и она устояла. Она посмотрела на косые лучи солнца и сказала:

— Боже милостивый, нам пора возвращаться!

— Отсюда можно увидеть реку.

— Я знаю, но всё равно мы должны идти назад. Мне бы не хотелось, чтобы Джон, присоединившись к нашим друзьям, обнаружил мое отсутствие.

Они стали возвращаться по своим следам. Джереми легко и деликатно придерживал ее под руку, не встречая особого сопротивления. Они снова пробирались вдоль ручья, протискиваясь через молодые платаны, чьи огромные влажные листья светились в солнечных лучах.

Немного погодя они остановились перевести дыхание. Кьюби прислонилась спиной к дереву позади нее. Джереми накрыл ее ладонь своей и весело улыбнулся. Они постояли несколько секунд, а затем поцеловались - казалось, губы Кьюби сами потянулись к его губам, чтобы наконец встретиться. Волна чувств, взметнувшаяся от губ к губам, превратила остаток дня в банальный и бессмысленный.

Сделав паузу, чтобы успокоить дыхание, Джереми позволил пальцам погладить ее по щеке.

— Это было, — сказал он, сбился и начал снова, — это было не так и ужасно. Если хорошенько подумать, совсем не ужасно.

Он прервался, увидев в ее глазах вспышку удивления от его легкомысленного настроя.

— Знаешь эту песню? — спросил он. — Полно медлить. Счастье хрупко. Поцелуй меня, голубка; Юность — рвущийся товар.

На лице Кьюби промелькнуло такое выражение, будто ей стало скучно, но после легкого колебания сияние вернулось, как и улыбка, хотя и немного натянутая.

— Джереми, я же сказала, нам пора.

— Конечно, пора! Так поторопимся. Но согласись, мы ведем себя соответственно установленным сегодня правилам?

— Что ж, я не совсем уверена.

— Почему не уверена? Мы ведь не стали серьезными? Ничего такого... Разве в детстве ты никогда не играла в игры с поцелуями?

— Разумеется. Но это...

Она остановилась. Джереми наклонился, чтобы поцеловать ее снова.

— Прекрати!

— Но почему?

— Сам знаешь!

— Нет, не знаю.

— Потому что, — она попыталась отойти от дерева. — Нам пора возвращаться.

— Конечно, пора. Разве я не говорил то же самое?

Она не допустила следующего поцелуя в губы, и поэтому Джереми целовал ее лоб, волосы и щеки, лишь чуть-чуть не доходя до губ. Она вздернула голову.

— Джереми, я же тебя просила!

— О чем ты меня просила? Разве я не веду себя несерьезно?

— Ты ведешь себя неприлично!

— Но ведь это весело? Разве мы рождены не для этого? Разве мы не должны искать счастья на этом поверхностном уровне, пока еще можем?

— Да, да, да, да, да! И всё же пойдем.

Он с нежностью отстранился.

— Значит, мы должны вернуться. Я к твоим услугам.

Она отодвинулась от дерева, на бархатном платье осталось несколько зеленых пятен.

— Наверное, я вся в листьях?

— Нет, всего парочка, — он почтительно смахнул их со спины и юбки.

Она глубоко вздохнула.

— Ты и вправду смешной.

— Конечно, — откликнулся он. — Но ты же понимаешь, этим я просто сдерживаю свою искренность.

— Джереми, мне начинает казаться, что твоя единственная цель в жизни — мучить меня!

— Моя единственная цель в жизни — угодить тебе. Принять твои пожелания и всегда действовать, исходя из них.

Кьюби посмотрела на него. Овал ее лица, хоть и затененного, всё равно четко выделялся на фоне темных волос.

— Пойдем.

Они двинулись дальше. Ползучие заросли папоротника-орляка ноготками цеплялись за них. Прервав птичье молчание, заверещали две сороки. Кьюби повернула голову в их сторону.

— Одна — к печали, две — к радости, — заметил Джереми.

— Я бы сказала, одна к печали, две — к веселью.

— Тоже верно.

— Знаешь, — сказала Кьюби, — я пошла с тобой... Просто ради прогулки.

— Таково соглашение.

— И то, что ты... И я... Те объятия, в которые ты меня заключил, не больше, чем... Чем просто объятия. Что это может значить? Разве мы не поссорившееся друзья? Разве объятия и поцелуи не уместны для примирения?

Вдали раздались крики детей, но они казались звуками из другого мира. Их по-прежнему окружал тихий, залитый солнцем влажный лес.

— Конечно, — успокоил ее Джереми, — Я рад, что всё позади.

— Всё позади?

— Я имею в виду ссору. Теперь мы можем встречаться, как любящие друзья.

— Да, пожалуй.

— Дорогая Кьюби, — осторожно сказал он. — Не сомневайся, я не претендую ни на что, кроме...

— Но ты претендуешь! Ты уже делал это!

— Кроме, — позволь мне закончить, — кроме права быть любящим другом ровно до того момента, как ты выйдешь замуж. И после этого, если разрешит твой муж.

— Но пока и в помине нет никакого мужа!

— Вот об этом я говорить не стану, — откликнулся Джереми, продолжая свои двусмысленные замечания.

На ее лице смех и досада, казалось, боролись друг с другом. Наконец, она перевела взгляд на зонтик, чтобы скрыть остальные эмоции.

— Хорошо, — тихо произнесла Кьюби. — Пусть так и будет.

 

Глава пятая

I

Росс купил нового пони для Изабеллы-Роуз и положил глаз на лошадь, выигравшую второй заезд, для себя.

Не многие участники гонок могли считаться подлинными скаковыми лошадьми, даже по провинциальным меркам. По большей части, лошади из конюшен местных заводчиков были тяжеловаты для гонок. Но на Росса произвел впечатление Баргрейв (такая уж странная была кличка у коня), который проскакал милю, впечатывая огромные копыта в мягкий и вытоптанный дерн, и опередил соперников. В нем наверняка есть настоящая порода. Коню четыре года, а значит впереди еще целая жизнь. Будет жаль, если его продадут в качестве упряжной лошади, это означало бы еще максимум три года жизни. Росс не имел намерения рассекать по округе утомительным галопом, но он любил и ценил энергию и резвость, а Баргрейв, по его мнению, обладал обоими качествами.

Ставки на аукционе начались с пяти гиней, быстро выросли до пятнадцати, а потом замерли.

— Что ж, господа, — провозгласил аукционист, — этого маловато. — Как насчет семнадцати? Кто-нибудь предложит семнадцать?

Росс поднял перчатку.

— Семнадцать! Мне дали семнадцать! Могу я сказать двадцать? Предложено двадцать. Всего двадцать за такую прекрасную, сильную лошадь? Посмотрите на ее бабки и щетки! Могу я сказать двадцать две? Могу я сказать...

Росс поднял перчатку.

— Двадцать две гинеи. Благодарю, сэр. Двадцать две. Двадцать пять. Двадцать семь? Двадцать семь. Могу я сказать... Тридцать! Тридцать — раз. Тридцать — два. Тридцать две гинеи. Тридцать две — раз. Тридцать пять. Сорок. Могу я сказать сорок пять? Благодарю. Сорок пять. Пятьдесят?

Росс посмотрел на противоположную сторону арены, пытаясь найти того, кто перебивает его ставки. Никого. Кто-то сидел прямо за его спиной, чуть правее. Он повернул голову. Джордж Уорлегган.

Рядом с ним расположилась высокая, темноволосая молодая дама. А еще майор Тревэнион.

— Ваша ставка, сэр? — спросил аукционист, указывая на Росса.

Росс поднял перчатку.

— Пятьдесят, — сказал аукционист. — Благодарю вас, сэр. Могу я сказать?.. Пятьдесят пять. Пятьдесят пять — раз. Пятьдесят пять — два. Шестьдесят. Шестьдесят пять. Семьдесят. Ваша ставка, сэр? Нет?

Росс поднял перчатку.

— Семьдесят пять. Восемьдесят. Восемьдесят пять. Девяносто. Девяносто пять. Сто, сэр?

Росс покачал головой.

— Нет, сэр? Только девяносто пять? Девяносто пять? — Стукнул молоток. — Уходит вам, сэр. Вам, сэр Джордж, — добавил аукционист с подобострастной улыбкой, и клерк отошел к Уорлеггану, чтобы завершить сделку, а мальчишка из конюшни увел Баргрейва.

— Нет, — покачал головой Джордж, — лошадь не моя. Последнюю ставку сделал другой.

На лице аукциониста отразилась тревога.

— Сэр?

Джордж повторил свои слова. Аукционист взглянул на Росса. Он тоже покачал головой.

— Моя последняя ставка была девяносто.

— Нет, — сказал Джордж. — Это моя ставка была девяносто. Лошадь твоя.

Аукционист спустился с кафедры, а потом, сообразив, что таким образом лишился своей власти, снова взошел на нее.

— Сэр Джордж, я уверен в своей правоте. Я тщательно следил. Вы оба были близки, я знаю, но... — Он пошептался с клерком. — Мистер Холмс говорит то же самое, прошу прощения, но всё же...

— Я сделал предпоследнюю ставку, — настаивал Джордж. — Лошадь купил капитан Полдарк.

— Неа, — раздался сердитый бас за их спинами. — Я видел, что он смотрит прям на вас, сэр Джордж, когда была сделана последняя ставка. Собственными глазами видел!

Старик Толли Трегирлс с потрепанной и злобной физиономией, сейчас неожиданно серьезной, для привлечения внимания потряс над головой крюком.

— Что ж, — сказал Джордж, — если меня будет обвинять лакей капитана Полдарка...

— Трегирлс — не мой лакей, — ответил Росс, — я даже не знал, что он присутствует на скачках. И я был бы признателен, если бы он не вмешивался в то, что его не касается. В чем дело, Джордж, ты предложил за лошадь больше, чем можешь себе позволить? Тогда я с удовольствием тебя от нее избавлю.

— В самом деле, — вспыхнул Джордж, — тебе следует так поступить, ведь именно ты ее и купил.

Дама рядом с Джорджем повернулась.

— Капитан Полдарк.

Росс обратил к ней недружелюбный взгляд.

— Вы ведь капитан Полдарк?

— Да.

— Я Харриет Уорлегган.

Росс поклонился. Они посмотрели друг на друга.

— Муж покупал коня для меня, капитан Полдарк, и мне кажется несколько неджентльменским поступком, что вы желаете его забрать, когда я надеялась уже завтра проехаться на нем. И не имеет значения, кто сделал последнюю ставку.

На мгновение повисла тишина. Люди вокруг глазели на них с открытыми ртами.

— Я никогда бы не встал на пути у леди, — сказал Росс. — Прошу, считайте коня своим.

— Благодарю вас, капитан Полдарк. Джордж, думаю, не стоит продолжать этот спор. Мы получили Баргрейва, и я счастлива. — Она обратилась к аукционисту со спокойным высокомерием: — Мы заберем коня за девяносто пять гиней. Прошу вас, продолжайте.

Джордж не взглянул на Росса. На его щеках проступили пунцовые пятна. Он постучал тростью по земле. Харриет взяла его за руку и увела. Когда майор Тревэнион последовал за ними, то встретился взглядом с Россом. Они даже не кивнули друг другу.

Аукцион продолжился, но Росс больше не делал ставок. Через пару минут снова раздался хриплый голос Толли Трегирлса, перемежаемый приступами кашля:

— Удачно ты выпутался, молодой кэп.

— Толли, — сказал Росс, — не сомневаюсь, что в глубине души ты блюдешь мои интересы, но когда мне понадобится твоя помощь, я о ней попрошу. А до тех пор защищай кого угодно, но не меня.

— Как скажешь, молодой кэп, как скажешь. Было времечко, когда тебе нужна была моя помощь, а? И ты не брезговал со мной поболтать, а? Не брезговал. А теперь, ежели тебе и впрямь нужна хорошая лошаденка...

— Нет, Толли. Только не та, которую ты готов мне продать.

Толли снова зашелся в кашле.

— Но всё равно, хорошо, что ты не купил эту, она не стоила больше сорока гиней, это уж точно.

— Я знаю, — отозвался Росс.

II

Стивен и Клоуэнс наблюдали за спором с другой стороны площадки для аукциона.

— Так это и есть сэр Джордж Уорлегган, — сказал Стивен. — Надо бы свести с ним знакомство.

— И его новая жена. Я встречалась с ней в прошлом году.

— Приятная дама. Ему придется постараться, чтобы ее обуздать.

— Разве так необходимо говорить о женщинах, как о лошадях? Может, меня ты рассматриваешь как корабль, который нужно взять на абордаж?

— Да, можем обсудить, как привестись к ветру.

— Ох, что за мерзкий каламбур!

— А если серьезно, не думаю, что эта лошадь столько стоит.

— Старое соперничество всё никак не умрет, — сказала Клоуэнс.

— Что?

— Неважно. Мы сегодня что-нибудь проиграли?

— Три на первом заезде, пять на втором, но потом отыгрались. Думаю, мы в плюсе на две гинеи.

— Хорошо.

Они собрались уходить, и тут раздался голос:

— Клоуэнс? Это же Клоуэнс? Ну конечно же. Боже ты мой, представить не могу!

Это был молодой моряк, которого Клоуэнс раньше видела в компании Валентина.

— Прошло больше двух лет, — сказал он, — и я на мгновение заколебался. Как поживаете, кузина?

— Эндрю! Я заметила вас сегодня, но решила, что обозналась.

— Сейчас я должен бы уже находиться в гавани, но меня задержали на пару дней, вот я и пришел сюда вместе с Валентином Уорлегганом, Энтони Трефузисом, Беном Сэмпсоном и Перси Хиллом. Как поживаете? Как вы выросли!

Клоуэнс рассмеялась.

— Вы не знакомы со Стивеном Каррингтоном, моим женихом? Стивен, это мой кузен Эндрю Блейми, он живет во Флашинге, но по большей части в море!

Молодые люди пожали друг другу руки. Эндрю был крепко сложен, со светло-русыми кудрями и густыми бровями, а бакенбарды делали его гораздо старше своих лет. Он был в синем мундире с золотым позументом младшего офицера королевских пакетботов. Стивен, интересующийся всем, что связано с морем, стал забрасывать нового знакомого вопросами о его службе, и Эндрю с готовностью отвечал, но через некоторое время нахмурился, озадаченно вгляделся в Стивена и умолк на полуслове.

— Мистер Каррингтон, мы с вами не встречались?

— Встречались? — удивился Стивен. — Нет, не припоминаю.

— Конечно... Дайте-ка вспомнить. Конечно, это были вы.

— Не знаю, о чем вы, хотя...

— Четыре или пять месяцев назад. В апреле, вот когда. В Плимуте. В «Звонком колоколе» в доках. Не помните? Вы купили мне кружку эля. В тот вечер вы так изрядно набрались, что угощали выпивкой незнакомцев... Это было перед тем, как туда вломились рекрутеры...

Повисла тишина.

— Ваши ставки? — раздался голос аукциониста. — Восемнадцать гиней, восемнадцать. Восемнадцать, кто даст больше? Раз, два, три! — Стукнул молоток. — Продано джентльмену в голубом сюртуке.

— Вы ошиблись, мистер Эндрю Блейми, — резко сказал Стивен. — Я никогда в жизни не был в Плимуте.

Эндрю покраснел.

— Вы... никогда не были в Плимуте?

— Не был. Ни в этом, как его там... «Звонком колоколе». Неужели вы думаете, что я бы вас не вспомнил?

— Что ж... что ж, будь я проклят! Простите, кузина Клоуэнс. И вы простите, мистер Каррингтон. Если это были не вы, то ваш двойник! Вы были с бледным темноволосым парнем, а с ним еще девушка, и вы затянули песню. То есть, прошу прощения, не вы, а ваш двойник затянул песню... Что ж, я в жизни не видел такой схожести! Хотя, положа руку на сердце, тот парень был не так хорошо одет, а его волосы были длиннее, и разумеется, он был разгорячен выпивкой, как и я, конечно же!

— Вероятно, это и объясняет ошибку, — уже более добродушно произнес Стивен. — Ведь я не покидал Корнуолл весь апрель, правда, Клоуэнс?

После небольшой паузы Эндрю сказал:

— Что ж, полагаю, вполне очевидно, это не были вы, не жених моей кузины, хотя, черт побери, поразительное сходство до сих пор меня смущает! Могу заверить вас, кузина, вечер вышел далеко не милый. Сам я оказался там случайно — «Графине Лестер» с губернатором Гибралтара на борту приказали идти прямо в Плимут. Мы высадили его и собрались отчалить в Фалмут на рассвете следующего дня, но уж поверьте, после нескольких дней в море я не мог побороть искушение поупражнять ноги на суше и утолить жажду! Мы с лейтенантом Питером Диллоном свернули в «Звонкий колокол», услышав пение... «Пришвартовался дырявый наш корабль, ура, ура, ура!» Пели так громко, что крыша тряслась, а этот здоровенный белобрысый парень стоял на табурете и запевал! Но только...

— А почему губернатор не вернулся на военном корабле? — попытался прервать этот поток слов Стивен.

— А? Что? А, ну, он узнал, что болен его сын, а мы как раз тем утром отчаливали, а ходим-то мы побыстрее многих... Так вот, кузина, пение было в самом разгаре, когда ввалилась группа флотских рекрутеров с намерением забрать всех здоровых мужчин, кто подвернется под руку. Нам с Диллоном, разумеется, это не грозило, в наших-то мундирах, но тот блондин и его приятель-брюнет — другое дело, их построили с остальными для отбора, и они рванули. И тут такое началось! Чтоб меня повесили, если вру! Они удрали, оставив одного из флотских умирать с ножевой раной! — Эндрю откашлялся в ладонь и с извиняющимся выражением посмотрел на Стивена. — Еще раз прошу прощения, мистер Каррингтон, когда я вас узнал, то есть думал, что узнал, я толком и не помнил, чем закончилась та история. Вы правы, что возмущены этой ошибкой, потому как именно тот блондин и пырнул моряка ножом. Клоуэнс, вы ведь не перестанете со мной разговаривать? Кажется, я спутал вашего нареченного с убийцей, как ни крути... А когда свадьба?

— А что произошло с девушкой? — спросила Клоуэнс.

— С какой девушкой?

— С той, которая была с теми двумя.

— Ох, хоть убей, понятия не имею. Думаю, она сумела о себе позаботиться. Выглядела она как... как та, которая умеет... Так свадьба?..

— О, двадцать четвертого октября.

— Так скоро! Увы, я буду в море.

Повисла неловкая пауза, во время которой все трое внимательно следили за продажей с аукциона прекрасной тягловой лошади. — Э-э-э... Каррингтон, вы спрашивали меня о пакетботах.

— Да? Ах да. О дисциплине.

— Там хорошо служить. Дисциплина, как и мундир, наполовину флотская, но разумеется, никаких плетей. Сейчас у нас... дайте подумать... тридцать четыре, нет, тридцать пять пакетботов. Мы перевозим почту, пассажиров и товары в Лиссабон и Ла-Корунью — как раз возобновили туда рейсы в прошлом месяце. Я мог бы еще назвать Гибралтар, Каролину, Вест-Индию, Бразилию и Нью-Йорк, пока янки не объявили нам войну.

— А какого размера пакетботы?

— Водоизмещение сто шестьдесят – двести тридцать тонн, команда из тридцати с лишним человек, все — отличные моряки, в основном это трехмачтовые суда с прямым парусным вооружением и с пушками, так что могут обороняться. Некоторыми пакетботами владеют акционеры, а некоторыми — лично капитан. Их нанимает почтовая служба по восемнадцать сотен фунтов за судно в год.

— А риск попасть в плен?

— Что? Ах да, риск есть, разумеется, это правда. Французы тут как тут. А теперь еще и американские приватиры, крупные корабли, с большой командой и хорошим вооружением. Но у нас юркие суденышки, знаете ли. Только очень быстрый корабль может нас догнать.

Беседа продолжилась, но несколько натянуто, и Эндрю воспользовался первой же возможностью откланяться.

— Что ж... вон Валентин, как я вижу. И Бен. Сегодня я проиграл двадцать пять фунтов, поставив на лошадь Валентина. А думал, она легко придет первой. Но на последнем фарлонге отстала. Но всё же... Я только что купил несколько билетов лотереи Свифта. Может, всё-таки и добуду приз. Мне он точно необходим! Первые два — по двадцать тысяч фунтов. Только представьте!

— Да уж, представляю, — ответил Стивен.

— Что ж... желаю вам счастья, кузина. Желаю счастья вам обоим и весьма сожалею, что не буду присутствовать на свадьбе, чтобы поднять бокал за ваше здоровье! Хотя, возможно, меня бы и не пригласили, даже будь я на берегу, учитывая мою оскорбительную ошибку...

— Разумеется, пригласили бы, — примирительно сказал Стивен. — Просто мы планируем тихую свадьбу. Не знаю, каковы планы миссис Полдарк, но что до меня, я бы предпочел обвенчаться побыстрее. Я ведь из Бристоля, у меня здесь мало друзей и родных, так что все приглашенные в церкви будут со стороны Клоуэнс. Верно, дорогая?

— Да, — согласилась Клоуэнс.

III

— Джордж, — сказала Харриет, — не дуйся.

Муж бросил на нее сердитый взгляд, а потом еще один. Выражение его лица не изменилось.

— Угрюмый вид не к лицу элегантному и уважаемому человеку. Не стоит выставлять свои переживания напоказ.

— Полагаю, ты понимаешь, — ответил он, — что позволила себя одурачить? Да еще и меня втянула в эту аферу.

— Аферу? — она гортанно рассмеялась. — Уж конечно, это не афера. Потеря нескольких гиней — это не катастрофа. Куда хуже устроить спор на аукционе, как кузнец за цену подковы.

Джордж вспыхнул. Он никогда не терпел подобных оскорблений от Элизабет, но эта женщина, похоже, не понимала, что себе позволяет. Для него самым гнусным оскорблением было сравнение с кузнецом, поскольку таковым являлся его дед, но то ли она это забыла, то ли ей было плевать.

После женитьбы на Харриет Картер жизнь Джорджа перевернулась вверх тормашками. Хотя она согласилась стать его женой, но и в Кардью, и в Труро Харриет предпочитала жить совершенно независимо. Даже то, что она называла себя не просто леди Уорлегган, а леди Харриет Уорлегган, как будто подчеркивало ее независимость. Она отдавала распоряжения слугам, не посоветовавшись с ним. Разумеется, Элизабет вполне умело управляла домашними делами, но настолько деликатно, что Джордж почти этого не замечал, Харриет же принимала важные решения, такие как покупка нового экипажа, увольнение кухарки и зарыбление озера форелью. И всё на его деньги. Ему же она не принесла ничего, разве что несколько предметов мебели, кое-какие долги, немного фамильных драгоценностей и чертов зверинец.

Последний оказался, пожалуй, самым тяжким крестом. Если бы она была слишком расточительной, Джордж мог это проглотить и заработать еще. Если она слишком много брала на себя, он, хоть и неохотно, признавал, что это привело к неплохим результатам. Если она порой слишком вольно с ним разговаривала, Джордж напоминал себе, что она, в конце концов, сестра герцога. Но животные! До женитьбы он рассчитывал, что два ее дога будут заперты на кухне, и в итоге оказался весьма разочарован. Они бродили повсюду, впрочем, аккуратно, он отдавал им должное, за исключением единственного раза, когда в ухо одному псу попала пчела и тот налетел на Джорджа, сбив его с ног. Но они пугали слуг, вечно занимали место у камина и постоянно мерзко чмокали. Джордж имел мало общего с Джудом Пэйнтером, но в одном они были солидарны: собаки — это совершенно бесполезные и даже непотребные создания.

Но хуже всего был отвратительный маленький галаго, который целый день спал и пробуждался только с наступлением темноты, а потом карабкался и прыгал повсюду как обезьяна — пугливая, любопытная и очень нервная обезьяна. Иногда Джордж натыкался на него в спальне Харриет, когда имел совершенно другие намерения, или в каком-нибудь укромном уголке, и оба они в страхе вздрагивали. Но несмотря на всю боязливость зверька, Джордж иногда замечал в его глазах-блюдцах дерзость. Порой в отсутствие Харриет он кричал на маленькое создание, а оно скользило по шесту для штор и таращилось на него, словно говоря: «А ну, только попробуй меня тронь». Чего он никогда не мог, потому что галаго, как белка-летяга, скакал со стула на стул или забивался за сервант, а потом неожиданно появлялся вновь.

И потому Джорджу частенько приходило в голову, что он совершил большую ошибку, женившись вновь. Прежняя одинокая, но достойная жизнь, когда никто из родных не мог его рассердить, а волновали лишь деловые проблемы, иногда казалась слишком привлекательной.

Но всё же, имей он возможность вернуться к прежней жизни, вероятно, он не стал бы этого делать. Харриет была энергичной женщиной и при всех своих достоинствах имела много недостатков. Но само ее присутствие служило постоянным вызовом для самолюбия Джорджа, вызовом ему как мужчине. Элизабет вела себя деликатно во всех смыслах, и лишь нечто глубоко ранящее могло вызвать у нее резкие и пылкие порывы. Харриет уж точно не отличалась деликатностью — она ругалась, плевалась и могла разговаривать чрезвычайно резко. Но в тех редких случаях, когда она допускала Джорджа в свою спальню, она не играла пассивную роль, и он выходил изнуренным, но в то же время бодрым, унося в памяти бурные сцены, которые прокручивал потом в голове много дней.

До сих пор они нередко спорили, но никогда дело не доходило до явной ссоры, до открытой борьбы. А если бы дошло, весьма вероятно, Харриет вышла бы победительницей, учитывая ее умение стоять на своем. Как женщина, она вряд ли стала бы биться головой о стену, вот и по этому случаю она просто сказала, что хотела получить эту лошадь, потому они ее и купили. И о чем тут сожалеть? Ты бы предпочел оставить лошадь старому сопернику, но тогда пришлось бы отказаться от собственной ставки, а это недостойный поступок. Да, Полдарк купил бы лошадь, какой бы дорогой она ни была. Мы успешно выкрутились из неловкого положения.

Джордж фыркнул.

— Я впервые увидела этого джентльмена, — сказала Харриет. — Выглядит он немного болезненно, цвет лица желтоват, что придает ему странный вид, но вовсе не монстр, как я представляла из твоих рассказов. Причесать его немного, повязать новый шейный платок, и он ничем не будет отличаться от любого другого в светской гостиной. Если бы вы не были настолько на ножах, я бы даже с удовольствием продолжила знакомство.

Джордж снова фыркнул как бык, которого ткнули острой палкой.

— Попробуй пригласить его в гости, — сказал он. — И увидишь, каков будет ответ!

— Именно так я и намереваюсь поступить! Ты ведь позволил его долговязому сыну и прелестной дочери стать частыми гостями в нашем доме. Мы слишком близкие соседи, чтобы устраивать стычки, как петухи в навозной куче!

— Вовсе они не частые гости в нашем доме! Ты видела их лишь однажды, на Пасху, по просьбе Валентина... — Джордж умолк, откашлялся и тщательно поправил шляпу. Ему казалось, что Харриет получает удовольствие, когда его поддразнивает, и иногда, если предмет спора был иным, ему даже это нравилось. Но не сейчас. Однако он не должен выходить из себя и кипятиться. Нужно играть на ее поле. — Дорогая, — сказал он, — как бы ты ни благоволила к этому джентльмену, несмотря на все циркулирующие вокруг него неприятные слухи, раз уж ты выбрала меня своим спутником, то не можешь встречаться и с ним, к большому сожалению. Росс и я... с тех самых пор, когда мы вместе учились в школе, мы не испытываем друг к другу симпатии. Масло и вода, как говорится. Вот мы и есть — масло и вода. Мы мало в чем сходимся, но в этой мысли — наверняка. С каким бы презрением ты ни сравнивала нас с петухами в навозной куче, факт остается фактом — пускай мы больше не ссоримся в открытую, но не выносим друг друга. Тебе придется выбирать между нами, и похоже, ты уже выбрала.

Харриет рассмеялась — низко и приглушенно, но для нее в этом было нечто притягательное. Джордж очень хорошо это знал.

— Так давай закончим спор. Я сделала выбор. И мы купили нового коня, Баргрейва. Завтра я отправлюсь на нем на прогулку. Твоя жена обходится дорого, Джордж, приходится за это платить. Давай забудем капитана Полдарка. Что-то я не вижу майора Тревэниона.

Но вскоре она его увидела. Тревэнион слегка раскраснелся. Они с Джорджем поддержали Валентина в третьем заезде и потеряли на ставках немало денег. Но удачная ставка в пятом восстановила наличность Тревэниона. Он был весел и разгорячен, а также слегка пьян.

И тут острый глаз Джорджа отметил, что сестра Тревэниона Кьюби вернулась к скаковой дорожке из леска у реки, ее глаза подозрительно сияли. Рядом шел молодой Полдарк, тощий и нервный. Очевидно, они были вместе и явно получили от этого удовольствие.

— Валентин, — выдохнул Тревэнион, приблизившись. — Где Валентин?

— На аукционе, — ответил Джордж.

— Мать честная, как же он превосходно скакал! Другая лошадь ни за что бы его не обошла, если бы только Панцирь не рухнул на повороте... Чертовски плохо спланированная гонка. Нельзя устраивать такой наклон на повороте. Кажется, жокей Панциря серьезно ранен.

— Наверняка, — ответил Джордж. — Кстати...

Но его прервали.

— Когда Валентин уезжает в Кембридж?

— Завтра.

— Вот как... Я надеялся, что он заедет как-нибудь на следующей неделе. Пока Огастес дома, он мог бы заехать и повидаться...

— Кстати, — продолжил Джордж, в свою очередь прерывая собеседника, — вы заметили, что мисс Кьюби прогуливалась с мистером Джереми Полдарком? И судя по их виду, прогулка доставила им удовольствие.

Выражение лица майора Тревэниона менялось по мере того, как он поворачивал голову и оглядывал заполненное людьми поле — от удивления до раздражения и удовлетворения. Отсюда хорошо были видны места, на которые вернулись Кьюби и Джереми.

— Это ничего не значит, — в сердцах сказал Тревэнион. — Пусть поговорят. У нас с Кьюби глубокое взаимопонимание. Она мне обещала. И не нарушит обещания.

— Что именно обещала? — спросила Харриет.

— Ах, мэм, — сказал Тревэнион, — это наша с ней тайна. Но я ей безусловно верю. Вот увидите, я совершенно прав в оценке моей дражайшей сестры!

 

Глава шестая

Неподалеку от финишного столба между двумя открытыми прилавками воздвигли шатер, где землевладельцы, и только они, могли выпить и закусить пирогом в относительном уединении и комфорте. Пироги мало кого привлекали, поскольку многие принесли собственную снедь. Другое дело — выпивка.

Незадолго до начала последнего заезда Росс вошел туда с Изабеллой-Роуз и миссис Кемп. Они уже собирались домой, но Изабелла-Роуз, немало съевшая из корзинки, которую они захватили с собой, всё равно стала ныть, что проголодалась. Росс купил пирог со свининой, два стакана лимонада и усадил дочь за складной столик вместе с миссис Кемп, а сам подошел к большому прилавку, купить себе последнюю порцию бренди. В преддверии последней скачки тент опустел, осталось не больше пары десятков человек. А среди них — лорд и леди Фалмут, разговаривающие с лордом Девораном и его распутной дочерью Бетти, а также Дуайт и Кэролайн в группе побольше.

Росс знал, насколько не любит бывать на светских мероприятиях Дуайт, и подозревал причину большей его общительности в последние пару лет — Дуайт хотел открыть в графстве лечебницу для душевнобольных неподалеку от главной больницы Корнуолла, появившейся в Труро тринадцать лет назад. Именно на таких встречах, где вместе выпивали влиятельные и богатые люди, можно дать ход подобному проекту. В феврале и правда провели собрание и начали сбор средств, принц-регент пожертвовал первые пятьсот гиней, лорд Фалмут — двести, а лорд Данстанвилль, не дав себя обойти, триста, но пока шла война, всё оставалось в состоянии неопределенности, никто не хотел сделать следующий шаг или взять на себя инициативу.

Пока Росс потягивал бренди, леди Фалмут направилась к выходу из шатра вместе с Деворанами, оставив мужа в одиночестве. Росс посчитал проявлением вежливости к нему присоединиться.

— А, капитан Полдарк, — сказал молодой человек, — на прошлой неделе я получил ваше письмо. Благодарю вас. Вы совершенно ясно изложили свою позицию.

— Надеюсь, вполне учтиво?

— Разумеется. Весьма твердо. Возможно, вы слегка заблуждаетесь.

— В чем, милорд?

— Похоже, есть две причины, по которым вы не желаете представлять мои интересы. Одна — вы устали от ответственности и хотите покинуть пост. Вторая — вам кажется, что мы расходимся во взглядах по принципиальным вопросам.

Росс задумался.

— Да... полагаю, так и есть. Хотя...

— Хотя?

— Что ж, думаю, больше меня беспокоит вторая причина.

— Да. Да, я понимаю. Но я ведь прав и в первой?

— Что я устал от парламента? Не знаю, милорд. Как известно, люди часто ворчат по поводу утомительной ответственности, но скучают, когда ее лишаются. Возможно, я по ней скучать не буду.

— А может, и будете.

— Может, и буду. Но мне кажется, только в том, что касается войны. Даже член парламента в лучшем случае — всего лишь марионетка, которую дергают за ниточки более сильные фигуры. Может ли заседающий в Палате считать, что он способен влиять на ход истории? С тем же успехом можно пахать свою землю или ковыряться в ней в поисках олова.

Фалмут заказал еще два бокала бренди. Несмотря на небольшое число людей, в шатре было довольно шумно. Никто не был пьян, уж точно не его сиятельство, но все к концу дня выпили немало.

— Вы уже знаете точную дату выборов? — спросил Росс.

— Между четвертым и одиннадцатым октября. Это хорошее время — урожай убран, суета с квартальной сессией суда закончена.

— А в самом Труро?

— Девятого. Это будет пятница.

— Конкуренции не будет?

— Нет.

— Кого вы подобрали вместо меня?

— Полковник Лемон сохранит свое место. А вместо вас? У меня на примете два человека. Один — сэр Джордж Уоррендер.

Росс глотнул бренди.

— Боже, я уж на мгновение подумал, что ваше сиятельство скажет «Джордж Уорлегган».

Оба рассмеялись.

— Нет... Это мой шурин. У меня есть и другой шурин, Джон Банкс, он уж точно никогда не произнесет ни слова без согласования.

— Чего не скажешь обо мне.

— Чего не скажешь о вас.

Они прошли к выходу из шатра, где стояли остальные. Лошади выстроились на старте.

— Миссис Полдарк в добром здравии?

— Да, благодарю вас. В декабре мы ожидаем пятого ребенка, и она не решилась прийти в общество в таком положении.

— Я обратил внимание на вашу дочь. Очень светлая блондинка.

— Да.

— Удивительный цвет волос. Ваши родители были белокурыми?

— Нет. Как и родители моей жены. Клоуэнс — исключение.

— Как и ваше сочувствие католикам в известной протестантской семье.

Росс мрачно улыбнулся.

— Весьма справедливо, милорд. Хотя я не считаю себя сочувствующим католикам. Напротив, я бы предпочел, чтобы все они были протестантами. Но раз они не хотят, то им следует позволить молиться, как им угодно, и не терпеть из-за этого материальных неудобств.

Лорд Фалмут посмотрел на лошадей, которые никак не желали вставать в линию.

— Вас не интересует этот заезд?

— Нет.

— Меня тоже... Полагаю, вы знаете, капитан Полдарк, что при следующем составе парламента затея с правами католиков ни к чему не приведет.

— Нет, не знаю.

— Что ж... При Ливерпуле в качестве премьер-министра они уж точно не получат прав.

— Весной он поставил этот вопрос на открытое голосование. А позже в Палате лордов предложение мистера Каннинга было отклонено с перевесом всего в один голос.

— Возможно. Но к этому склоняются многие по всей стране. И в особенности в нашем влиятельном графстве. Члены городского совета Сидмута в Корнуолле, как я заметил, особенно тщательно отбирали кандидатов с антикатолическими взглядами. Думаю, когда соберется новый парламент, вы обнаружите, что он куда менее склонен поддержать мистера Каннинга.

Росс не ответил. Он знал, что в этом отношении его сиятельство более осведомлен.

— Так что, как видите, — сказал лорд Фалмут с оттенком язвительности, — вы как никогда будете нужны в Вестминстере, чтобы поддержать непопулярную позицию.

— Предлагаете мне передумать?

— Разумеется, нет. Это было бы неподобающе.

— Безусловно, неподобающе — принимать место в парламенте от покровителя с совершенно противоположными взглядами.

— Это вы уже и раньше говорили, и я признал, что это правда.

— Значит?

— Значит, вы не отяготите свою совесть.

— Началось! — крикнул кто-то, и этот возглас подхватили другие.

Хотя Росс и лорд Фалмут не интересовались ни лошадьми, ни исходом заезда, свойственный скачкам магнетизм притянул их к выходу. Толпа подбадривала наездников, лошади вздымали копытами грязь, жокеи привстали в седлах, пригнулись и погоняли лошадей. Две лошади подошли к финишу ноздря в ноздрю — вороная и чалая. На мягкой беговой дорожке выигрывала сила и выносливость. В конце концов чалая выиграла на голову, и судья позвонил в колокольчик, объявляя победителя. Все вышли из шатра к последним солнечным лучам, а мимо скакали проигравшие лошади. Росс и лорд Фалмут остались в дверном проеме.

— Вы когда-нибудь читали «Западный Брайтон», милорд?

— Радикальная газета, там мало интересного. Нет.

— В редакторской колонке на этой неделе был задан вопрос: «Застанем ли мы времена, когда выборы будут на самом деле зависеть от воли народа?»

Теперь к шатру возвращалась знать, пропустить глоточек напоследок. Среди них были майор Тревэнион, сэр Джордж и леди Харриет Уорлегган.

— А один мой друг, который сегодня находится здесь, — продолжил Росс, — также сказал: «Когда же у нас будут выборы, как у американцев — никаких скандалов, суеты и драк, и выборы на все места проходят в один день?» Видите, милорд, насколько я не гожусь, чтобы представлять ваши интересы, если и то и другое — мои долгосрочные цели?

Лорд Фалмут кивнул и допил бренди.

— Остерегайтесь только одного, капитан Полдарк. Ошибочно рассматривать всё издалека, и в жизни, а в особенности в политике, в таком случае можно не увидеть жизненно важных вещей, находящихся прямо под носом.

— Каких, например?

— Вы сами о них упомянули чуть раньше! Победу в войне.

II

Так сказать, конвой северного побережья отбыл в обратный путь с наступлением сумерек, когда серебристая луна выглянула из-за облаков. Он состоял из четы Энисов, четверых Тренеглосов, Пола и Дейзи Келлоу, двух сестер Поуп, пятерых Полдарков, Стивена Каррингтона, миссис Кемп, Джона Гимлетта с новой лошадью и еще двух грумов. Поскольку путь в темноте был довольно опасен для одинокого путешественника, учитывая, что на скачки съехались цыгане и торговцы лошадьми, вполне разумно было ехать вместе. Но на узкой дороге помещалось не более двух или трех всадников, и они растянулись в длинную гусеницу.

— Другого варианта не было, я же говорил! — мрачно произнес Стивен Каррингтон.

— Разве что сказать ему правду.

— Ничего бы из этого не вышло!

— Я не уверена. Разумеется, если моряк умер от ножевого ранения...

— Это не так, я уже дважды повторил! Если он и умер, то не от того булавочного укола, который я ему нанес. Если он умер, в чем я сомневаюсь, то от желудочной колики или еще какой-нибудь хвори, которую он где-то подхватил. А попытались представить всё так, будто это от царапины, специально, чтобы представить меня злодеем!

На небе снова сгустились громады туч. Луна скрылась, лишь края облаков озаряло слабое свечение.

— Скажи, что плохого в том, чтобы избежать принудительной вербовки? Все так делают. Любой нормальный человек с головой на плечах! Ты бы предпочла, чтобы сейчас я был матросом, карабкался на какой-нибудь марсель в ожидании плетки, если не буду достаточно проворен? Ты этого бы хотела? Просто скажи. Этого?

— Разумеется, нет! — произнесла Клоуэнс — энергично, но печально.

— Но ты меня обвиняешь, — отозвался Стивен. — Обвиняешь, ведь так?

— Нет, Стивен! Дело не в этом!

— Тогда в чем?

— Просто я не уверена...

— В чем не уверена?

— Не было бы лучше... лучше всего, сказать Эндрю правду? Ложь... иногда полезна, не могу возразить... Но в этот раз... Понимаешь, Эндрю ведь родственник, член семьи. Конечно же, было бы лучше ему довериться, сказать: «Послушайте, Эндрю, случилось вот так и так». Как ты рассказал мне. Ты его не убил. Даже если ножевая рана имеет отношение к его смерти, то это вышло случайно. Что в этом плохого? Это была... неприятная стычка. Ты боролся за свободу. Могло произойти что угодно. Звучит хуже, чем на самом деле. Ну вот, Эндрю, сказал бы ты, прошу держать это в тайне. Больше никто не может связать меня с той дракой. И скорее всего, никогда и не свяжет. Так что храните молчание... В конце концов, я ведь помолвлен с вашей кузиной Клоуэнс, она вскоре выйдет за меня замуж. Для всех будет лучше, если вы промолчите...

— Продолжай, — сказал Стивен. — Интересно послушать.

— Но теперь... Ты не думаешь, что он начнет выяснять дальше? Выяснять, действительно ли ошибся. Думать об этом. И... если он когда-нибудь приедет в Нампару, а это вполне возможно, и увидит Пола Келлоу, то поймет, что ты лжешь. И кто знает, что он тогда сделает или скажет в запале? — Клоуэнс подобрала поводья, когда они пересекали вброд ручей. — Вот о чем я, Стивен. Вот что меня беспокоит.

Пока копыта лошадей разбрызгивали воду и цокали по камням, они разделились. Когда они снова оказались рядом, Стивен сказал:

— Тебя не только это беспокоит. Я тебе противен, разве не так?

— О чем ты?

— Потому что ты влюблена в человека, который способен постоять за себя в драке, который ценит свободу и не сдается без боя, когда на него нападают. Ты говоришь о правде! Что ж, вот в чем правда, ведь так? Я тебе противен.

— Если бы ты был мне противен, как ты говоришь, разве я стала бы так о тебе беспокоиться?

— Даже если и так, всё равно я тебе противен. Ты твердишь, что я должен был признаться человеку, с которым не знаком и пары минут! Если бы я сделал, как ты считаешь нужным, он бы схватил меня и отправил в тюрьму до конца дней!

— Но Эндрю...

— Да, я знаю, родственник. Но он твой родственник, а не мой. Откуда мне знать, на что он способен, кому проболтается? Он него несло спиртным. Я помню его в «Звонком колоколе». Когда он вошел туда со своим приятелем, то был крепко навеселе. Когда человек в подпитии, никогда не знаешь, что он может растрепать!

Некоторое время они ехали молча. Помимо скрипа кожаной сбруи и цоканья копыт лишь сверчки в кустах нарушали тишину.

Клоуэнс расстроилась куда больше, чем хотела показать. Ей хотелось любить и превозносить в Стивене всё. Восхищаться его привлекательностью, его уверенной зрелостью, смелостью и предприимчивостью, остроумием — всем тем, что делало его настоящим мужчиной, по сравнению с которым остальные казались бледными копиями. Но сегодня она увидела две менее приятные черты в этом образе. Мысль о том, что он убил кого-то во время драки в таверне, была тревожной как из-за самого этого происшествия, так и из-за возможных последствий. Но хуже всего то, как он у нее на глазах быстро и с легкостью обманул Эндрю, зная, что она наверняка в курсе его лжи, и при этом не только не волновался, но и призвал ее подтвердить свою ложь, предоставив ему алиби.

Убийство — это примитивно, жестоко, беспощадно и агрессивно, но всё же ему можно найти оправдания. Закон джунглей. Лев в джунглях. Но отрицать его разными способами — сначала утверждая, что этого не было, потом — что он не виноват, затем — что у него есть оправдания, это даже не просто отрицать... Это больше похоже не на льва, а на шакала.

Когда они поехали дальше, Клоуэнс в глубине души уже знала, пусть еще не признавала этого, что спор, кризис между ними будет разрешен. Кого бы ни убил Стивен, он не убил ее любовь, лишь слегка ранил, и вскоре Клоуэнс начала смотреть на события с его точки зрения. Начала приводить самой себе аргументы, которые привел бы он.

Больше всего на свете ей хотелось, чтобы ему ничего не угрожало, чтобы они поскорее поженились, счастливо зажили в сторожке и занимались любовью под осенней луной.

III

Когда опустилась темнота, на поле для скачек осталось несколько сот человек. Кое-кто прибирался и разбирал трибуны, многие валялись пьяными, а еще больше людей бродило вокруг, пошатываясь, но пока еще держась на ногах. Девушки и парни визжали и покрикивали друг на друга, нищие и цыгане копались в мусоре и часто затевали из-за него склоки, как и бездомные собаки, голуби, галки, чайки и крысы. В большинстве шатров всё спиртное уже распродали, но некоторые еще торговали при свете фонарей. Начались драки, пока что в них мало кто участвовал, но они, как искры, показывали, где может разгореться настоящее пламя.

Молодые мужчины Грамблера и Сола составляли одну из самых шумных компаний, а двумя самыми шумными ее представителями были младшие братья Томасы, Мастак и Певун. Пылкие методисты, сегодня они погрузились в бездну греха и позора, Святой Дух покинул их, а в душах иссяк живительный нектар божественного. Теперь их дух подогревала вовсе не святость.

Виноват в этом был в большей степени Мозес Вайгас из Меллина, работающий в Нампаре. Мозес был далеко не таким испорченным, как его отец, но уже сильно его напоминал. В тридцать с небольшим он полностью облысел, а его круглое лоснящееся лицо приобрело хитроватое выражение, как у порочного херувима. Именно он одолжил у Росса телегу и лошадь, после чего стал искать попутчиков, готовых заплатить за поездку туда и обратно по шиллингу. Томасов он спросил последними, потому как они строго воздерживались от спиртного, в отличие от некоторых других методистов. И когда они поехали на скачки, он решил: настало время попытаться это исправить, что ему и удалось, вопреки ожиданиям.

Мастак находился как раз в нужном состоянии, чтобы его опоить. Ему не удалось продвинуться в ухаживаниях со вдовой Пермеван, и кожевенная мастерская, как и ее владелица, выскользнули у него из рук. Более того, Эди Пермеван, старше его на тридцать лет, составляла малоприятную компанию. Она слишком часто твердила, что похожа на орган — стоит нажать в нужном месте, чтобы получить предсказуемый результат. Какими бы ни были его намерения в отношении других женщин деревни после брачной церемонии, во время длительного ухаживания ему приходилось вести себя осторожно, ведь любой слушок мог всё погубить. И что бы там ни проповедовали его соратники, длительное воздержание от плотских утех давалось нелегко.

Что до Певуна, он был переменчив по натуре. Веселый, жизнерадостный, даже глуповатый, он беспечно поддавался порывам и всегда оставался крепким орешком для Сэма Карна, главы местной методистской общины. Певун почти наслаждался своей ролью занозы в заднице деревни, но сейчас глубоко страдал от своей первой влюбленности и время от времени пытался с помощью и поддержкой доктора Эниса избавиться от роли шута и стать другим.

Бренди так хорошо пах. А на вкус оказался еще лучше. Он стоил дороже эля, зато его требовалось куда меньше.

К вечеру Певун где-то раздобыл детские литавры. А еще кто-то одолжил ему вдовий чепец. Мозес украл для него передник. Натянув всё это, Певун повел вереницу колядующих вокруг скакового поля. Что именно они просят, осталось неясным. Да и песню они выбрали не совсем подходящую. Певун, пытаясь перекричать гул толпы, запевал:

Святейший Крофт!

Наш старикан!

И он женился тоже.

Его жены округлый стан

Пример любому ложу!

Ату-ату!

Ату-ату!

Ату-ату! 

Едрёна мать!

Он оседлал свою жену,

Эх, да не треснет их кровать!

Певун вышагивал на цыпочках, «как муха», по выражению Пруди, с улыбкой на лоснящемся лице, чепец съехал набок, локти покачивались, когда он бил в литавры. Он возглавлял процессию неуклюжих молодых людей и девиц, держащих друг друга за пояс, они кричали, хохотали и пытались подхватить песню.

Обогнув половину поля, Певун заметил, что за ним наблюдают четыре девушки. Две широко улыбались, но другие две — нет, а среди них как раз была Кэти Картер, высокая брюнетка, по которой он томился. Он считал себя везунчиком, если в Плейс-хаусе удавалось перемолвиться с ней словечком, не говоря уже о том, когда его удостаивали вежливым ответом. Не то чтобы она была грубиянкой, да и другие мужчины вокруг нее не вились (их отталкивали ее габариты, неуклюжесть и глупая застенчивость), просто Певун, бедняжка, не будучи пылким методистом, не заслуживал ее внимания. Иногда, а в последнее время чаще, ему казалось, что он стал чуть больше привлекать Кэти. Но сейчас его застали за непотребством, в женской одежде, вышагивающим на цыпочках, то есть вернувшимся ко всем старым привычкам, которые он пытался побороть. Да еще и навеселе.

Литавры сбились с ритма, его плечи поникли, как несвежий порей, он умолк. Те, кто шел следом, толкали его вперед, впиваясь пальцами в ребра, и Певуну пришлось двинуться дальше. А затем на подмогу пришло спиртное, придав мужества, пусть и ложного. Певун распрямился и снова затянул песню, а потом повел вереницу дальше, взяв четырех девушек в круг.

Ату-ату!

Ату-ату!

Ату-ату!

Едрёна мать!

Две по-прежнему смеялись, третья заулыбалась, но Кэти продолжала хмуриться. Иногда ей нравились шутки, но все заводилы этой компании были из ее деревни, вели себя отвратительно и еле держались на ногах. Сол и Грамблер заслужат дурную славу, в особенности среди методистов. С полдюжины человек уже свалилось в канаву, они барахтались и матерились в грязи. И вдобавок она терпеть не могла Мозеса Вайгаса, вечно он скалил пасть и валял дурака, а частенько и пытался запустить руки ей под юбку.

На пару секунд Певун застыл перед ней, пытаясь вызвать ее улыбку, но не преуспел. Кэти понятия не имела, что является объектом его поклонения, ведь все считали, что это вовсе не в его стиле. Певун уже было снова пал духом и решил ретироваться, как кто-то выдернул литавры из его рук и чуть не задушил его веревкой, на которой они висели на шее. Это оказался старший брат мальчишки, у которого Певун стащил литавры, красномордый детина с бычьей шеей, явно лезущий на рожон. Певун робко ухмыльнулся и обернулся к Мастаку, стоящему позади, спросив его, не может ли тот вернуть литавры. После чего увидел, как Мозес Вайгас протянул лапу и нахлобучил лучшую шляпку Кэти ей на глаза.

Учитывая вполне понятное нежелание затевать свару с незнакомцем из-за детской игрушки, которая тому же и принадлежит, Певун изменил решение и со всей силы врезал изумленному Мозесу, тот рухнул на толпу за своей спиной. И в мгновение ока тридцать или сорок человек, среди них и женщины, стали драться, а в центре свалки, как случайно уцелевшие в центре тайфуна, стояли Кэти и Певун, уставившись друг на друга.

Через несколько мгновений, получив удар кулаком в спину, Кэти выкрикнула:

— Ах ты, мерзкий паскудник, слизняк, хряк-переросток, а ну, прочь с дороги! Лодырь вонючий! Хватит блеять и вали домой!

Зажав шляпку в руке, она протиснулась через толпу дерущихся и скрылась во тьме, а за ней с превеликим трудом проследовали три ее подруги.

IV

Когда Росс пришел домой, Демельза уже лежала в постели.

— Ты нездорова?

— Вполне здорова.

— Ты ведь не станешь меня обманывать?

— Я встала в шесть утра. Ужин тебя дожидается, если хочешь.

— Я видел. Джереми, Клоуэнс и Стивен уже на него набросились.

— Ты купил лошадь для Беллы?

— Да, Белла еще на конюшне. Никак не может от нее оторваться.

— Как ее зовут?

— Хорас. Сокращенное от Горация, я полагаю.

— Значит, одно имя можно выкинуть из нашего списка, — сказала Демельза. — В любом случае Гораций Полдарк мне не нравится. Еще не дай Бог увлечется морем.

Росс оглядел комнату, такую знакомую, с привычной потрепанной мебелью. Он расстегнул сюртук и посмотрел на Демельзу — та сидела, откинувшись на подушку, с рукой под головой, рукав ночной сорочки задрался. Это была ее правая рука, а Демельза была правшой, но мышцы руки лишь подчеркивали элегантную форму.

— На что ты смотришь? — спросила она.

— На тебя.

Демельза едва заметно улыбнулась.

— Что ж, если ты не возражаешь, что я так раздулась, еще не поздно.

— О нет, как раз поздно. Иногда можно рискнуть, но иногда — нет.

— Что ж, мне жаль. И я рада.

— Одновременно?

— Да, одновременно. Мне жаль, потому что мне бы тоже этого хотелось. Но я рада, потому что я по-прежнему тебе нравлюсь.

— Ты мне нравишься.

— Хм... — Демельза посмотрела на него, склонив голову набок. — Но всё же внешний вид — это большая часть желания. Ведь так? И когда я такая неуклюжая...

— Никакой неуклюжести, это вполне естественно. Ты придаешь этому слишком много значения.

— Возможно. — Демельза опустила руку и поправила рукав ночной сорочки. — Ступай, ешь свой ужин, мой возлюбленный.

— Я не голоден. Я весь день будто только и ел всякую снедь вместе с Беллой. Какой же у нее аппетит! И какие странные комбинации может переварить ее желудок! Пирог с крольчатиной, сливки и бананы! Яйца вкрутую с печеньем и клубничным джемом...

— Благодарю, достаточно. Не сомневаюсь, что ночью ей будет плохо.

— Ты помнишь, чтобы когда-нибудь ей было плохо?

— Нет, не считая коклюша.

Росс сел на краешек кровати и зевнул.

— А себе ты купил лошадь? — спросила Демельза.

— Нет.

Он рассказал причину, а потом кратко обрисовал события дня. Росс упомянул и о встрече с лордом Фалмутом.

— Так значит, ты еще не решил, — сказала Демельза.

— Не совсем так.

— Почему? Ты не станешь баллотироваться?

— Я сказал, что подумаю и напишу ему в течение недели.

— Что ж, тогда... Ты говоришь, что соперников не будет?

— Не в Труро. Кандидат лорда Фалмута будет единственным.

— Но ты по-прежнему колеблешься?

Повисла долгая пауза.

— Ты правда хочешь, чтобы я согласился, дорогая? — спросил Росс.

— Хочу ли я?

— Разве ты не твердишь об этом в последнее время?

— Вовсе нет. Я хочу, чтобы ты делал то, к чему лежит душа.

— Но твой совет...

— Я хочу, чтобы ты делал то, к чему лежит душа.

— И ты считаешь, что я хочу получить это место?

Демельза задумалась и ответила:

— Мне кажется, что да.

— Интересно, почему ты так решила?

Демельза посмотрела на него, в ее глазах отразилось пламя свечи, и потому трудно было прочесть их выражение.

— Потому что таков уж ты есть, таким родился — неугомонным, вечно тебя тянет на приключения... А если не на приключения, то хоть что-то предпринять. Если это будет означать новые поездки за границу, я категорически против. Но мне кажется, что в глубине души ты хотел бы продолжить хотя бы до конца войны. В конце концов, как ты часто говорил, члену парламента необязательно надолго покидать родной дом. Достаточно уезжать в Лондон трижды в год. Тебе точно нет необходимости отсутствовать дома больше трех месяцев в году. И таким образом ты по-прежнему будешь способствовать военным успехам, но при этом жить с семьей три четверти времени. Как-то раз я сказала, что ты носишь своего рода власяницу. Ты постоянно укоряешь себя, вечно собой недоволен. Разве парламент — не лучший способ это облегчить, сдержать, не позволить тебе так беспокоиться?

— Вот как, — задумчиво произнес Росс.

— Вот как, — повторила Демельза.

Внизу раздались крики. Изабелла-Роуз вернулась из конюшни. Послышался и голос миссис Кемп — они спорили.

— Пора дать ей ремня, — сказал Росс.

— Я знаю. Ты этим займешься?

— Это долг матери.

— Что? В моем-то положении?

— Тогда это подождет, — сказал Росс. — Я всегда мог ее в лучшем случае только слегка шлепнуть.

— А в результате она со всех ног бежала ко мне и требовала, чтобы я побила тебя в ответ.

— Вот как? Ну и ну.

Они прислушались, голоса постепенно затихли.

— Джереми сегодня был с девушкой, — сказал Росс. — Думаю, с той самой. Я видел их вместе.

— Надеюсь, это хороший знак. Хотя если ее брат так настроен против нас, то особой надежды нет.

— Пока двое любят друг друга, всегда есть надежда.

— Джереми ее не теряет, — согласилась Демельза.

Когда Росс спустился ужинать, Демельза вытянула ноги, чтобы разместиться поудобней. Сегодня ей нездоровилось. У нее был небольшой жар, но быстро прошел. В семь часов она легла.

После долгой совместной жизни Россу и Демельзе с трудом удавалось друг друга обмануть. Их слух улавливал мельчайшие нюансы, любой намек на неискренность или недоговоренность тут же чувствовался. Но сегодня ей это удалось, даже дважды. Во-первых, она обманула Росса, заверив в несущественности своего недомогания. А также в том, насколько несущественно для нее сохранение за ним места в парламенте. Сказанное мужу не было совсем уж ложью, Демельза считала, что ему необходимы стимулы, даже неудовлетворенность, которые принесет эта должность. Но подстегивая его, она думала больше не о Россе, и даже не о себе, а о Джереми.

Любящим, но наблюдательным взглядом она поняла, насколько трудно ему вырвать из сердца Кьюби Тревэнион. Она также знала, что побудительным мотивом открыть Уил-Лежер не в последнюю очередь стало его желание заработать денег и завоевать благосклонность Кьюби. Более того, из разговора с Джереми до его встречи с мистером Тревитиком Демельза поняла, какие надежды он возлагает на создание парового экипажа.

А теперь ему досталось лишь разочарование и неудачи, она вспомнила их разговор за ужином в мае. Оставить все неудачи позади и уйти на войну, начать всё с чистого листа. Как патриот, Росс не стал бы его отговаривать. Да и как бы посмела она?

И потому Демельза со всей деликатностью рассудила, что лучше потерять Росса на несколько месяцев в году, ему от этого хуже не будет. Когда Росс дома, у Джереми нет нужды заниматься шахтой, когда же Росс отсутствует, ответственность ложится на плечи его сына. К счастью, теперь, после пары лет неровных отношений, они поладили, но если Росс уедет в Вестминстер, Джереми останется единственным мужчиной в доме.

Может, это и не перетянет чашу весов, но это вполне вероятно. Когда речь шла о том, чтобы оградить сына от опасностей войны, Демельза была готова на любые уловки.

 

Глава седьмая

I

Просочились ужасные новости о разгроме русской армии в местечке под названием Бородино, французы с триумфом двинулись дальше. Генерал Кутузов, как говорили, оставил Москву, и французы уже заняли город.

Даже в Испании положение уже не выглядело таким радужным. После триумфального входа в Мадрид, когда жители приветствовали армию освободителей криками восторга, Веллингтона чествовали повсюду, но за бурными праздниками последовала суровая реальность. Командуя армией из восьмидесяти тысяч человек разных национальностей, разделенной надвое ста пятьюдесятью милями труднопроходимой местности, Веллингтону приходилось противостоять четырем французским армиям, втрое превосходящим по размеру. И если Наполеон вернется из России с победой...

Нужно было что-то предпринять, и быстро, и Веллингтон спешно покинул Мадрид и с четырьмя дивизиями отошел на сто шестьдесят миль, к Бургосу. С тех пор новостей не поступало. Не исключено, что однажды быстрый фрегат принесет известия о падении города-крепости и очередной великой победе. Но Бургос, как рассказывали, совсем не Бадахос, а у Веллингтона не было осадных орудий.

Разглядывая карту вместе с Джереми и Дуайтом, а иногда и Стивеном, Росс высказал свои опасения. Он считал, что в опасности не только Мадрид, если его отобьют — это полбеды, опасность в том, что армия Веллингтона может оказаться между Клозелем на севере и Сультом на юге.

Урожай выдался лучшим за многие годы, и к выборам сельская Англия чувствовала себя благодушно, а от настроений в сельской местности сильно зависела и остальная страна.

Не то чтобы процветание или недовольство могли как-то повлиять на выборы, ибо дни, о которых грезил «Западный Брайтон», еще не настали. Лорда Ливерпуля скорее всего поддержит в парламенте внушительное большинство. В Корнуолле было несколько округов, где шла жесточайшая борьба за место, к примеру, в Пенрине и Грампаунде — там выборы заняли три дня. В Труро, как и ожидалось, они состоялись в пятницу, девятого числа, и всё закончилось за полчаса. Городские выборщики проголосовали за кандидатов лорда Фалмута единогласно, как подчеркнул мистер Генри Принн Эндрю. Членами парламента стали полковник Чарльз Лемон и капитан Росс Полдарк.

Джорджа Каннинга убедили покинуть спокойный округ и попробовать свои силы в открытом округе Ливерпуля, с «народным» голосованием, так сказать. Из ста тысяч жителей право голоса имели три тысячи, хотя голосование не было тайным. Как позже написал Каннинг Россу, выборы заняли восемь дней и совершенно его вымотали, потому что каждый день соперникам требовалось приходить на избирательный участок, пожимать всем руки и говорить хотя бы пару слов каждому выборщику, который того пожелает. Двое были убиты в стычках противоборствующих сторон и пара сотен получили увечья, но для Ливерпуля это считалось тихими выборами.

Когда Каннинга наконец-то объявили победителем, его три часа носили по улицам. «И вскоре я был уже в Манчестере, — писал он, — где выступил с длинной речью, хотя и не в поддержку расширения избирательных прав этого крупного города, как того ожидала толпа. Как ты знаешь, я считаю, что лучше потерпеть несколько несправедливостей, чем рисковать, реформируя всю систему, ведь это может нанести непоправимый ущерб ее балансу».

Никто не мог предугадать будущее, однако, став представителем Ливерпуля в парламенте, Каннинг поставил свою дружбу с Россом под удар, отстаивая интересы металлургической промышленности Ливерпуля. Но это было еще впереди.

«Для меня почетно представлять такой город, как Ливерпуль, — закончил он письмо, — а близкое общение с живыми (и очень живыми!) избирателями — это весьма серьезный стимул. Поначалу у меня было много сомнений в мудрости этого шага, но теперь я чувствую себя закаленным в боях триумфатором. Хотя я мог бы сберечь массу усилий и слез, поскольку обнаружил, что одновременно меня выбрали также от Петерсфилда и Слайго.

Хорошая новость, что мой старый друг нас не покинул и тоже возвращается на поле битвы! Судя по твоим словам и письмам, мне показалось, что ты совсем разуверился в нашем деле. Нас ждет бурная сессия, и надеюсь, ты не пожалеешь о том, что передумал. По крайней мере, мы будем стоять плечом к плечу и твердо поддерживать продолжение войны!»

II

Однако девятое октября запомнили в Нампаре не как день переизбрания главы семьи в парламент.

В восемь утра Бен Картер и Джереми, как обычно, полчаса обсуждали дела на шахте. В конце года придется собрать с акционеров дополнительные десять фунтов за акцию. Пока что запуск шахты себя не оправдал, уж точно не окупил покупку насоса. Но руда, которую сейчас поднимали наверх и продавали, продлевала время ее работы.

Ничто не оправдывало и создание паровой лебедки, и потому старый котел Тревитика по-прежнему томился в литейном цеху Харви вместе с другими деталями, принесенными сюда в дни надежд. Но в прошлом месяце Джереми получил одобрение остальных акционеров на улучшение водоснабжения. Система сбора дождевой воды, придуманная Джереми, в это сухое лето показала себя не лучшим образом. Вода испарялась на солнце, и почти со дня открытия чистую воду на шахту приходилось дополнительно доставлять в бочках мулами из Меллинджи. Это было затратно и отнимало время.

Осмотрев местность, Джереми нашел место, где речушка Меллинджи, которую использовали все, кому не лень, протекает всего в двадцати или тридцати футах выше резервуара для сбора дождевой воды, сооруженного возле шахты. И это место находилось неподалеку от Уил-Мейден, а потом ручей поворачивал к Нампаре. Расстояние от Уил-Лежер составляло около мили по прямой, но почти две с учетом рельефа. Трудно было понять перепад высот, но хватило бы и десяти футов, а они там имелись, в этом он был уверен. И значит, технически, вполне возможно прорыть канал, местами превращающийся в акведук, чтобы по широкому полукругу отвести часть воды из ручья к шахте. В то утро Джереми собирался вместе с Заки Мартином заняться практической стороной дела и рассчитать стоимость.

В половине девятого, попрощавшись с Джереми, Бен совершил обычный обход шахты, поговорил с рабочими, когда они встречались по дороге, и удостоверился, что не произошло никаких неожиданностей. В последние месяцы во время интенсивной разведки в шахте пробили множество тоннелей, и в них легко было заблудиться, если не соблюдать главные правила.

Покончив с этим, Бен поднялся к восточной выработке, на уровень в тридцать саженей, пока что наиболее продуктивный. Двенадцать шахтеров, работающих здесь, поворачивались к нему, когда он проходил мимо, гадая, почему он вернулся. Да он и сам толком не знал. Дело было не в подозрении, что они что-то пропустили или могли найти новую жилу. Двенадцать лет назад здесь выбрали богатую руду и оставили бедную, и потому сейчас шахтеры копались в оставленном мусоре и поднимали кое-что наверх, во внешне малообещающие отвалы, чтобы расчистить тоннель и посмотреть, нет ли там чего еще. Но по большей части жила была выработана.

В тридцати ярдах от того места, где сейчас работали шахтеры, Бен заметил небольшую кучку упавших камней. Она была новой, и он, памятуя о безопасности, встал на перевернутый ящик, чтобы осмотреть старую деревянную крепь на потолке — не прогнила ли она. Похоже, она была сделана из березы и ольхи, то есть, скорее всего, дерево привезли из Дорсета или Девона. Такой тип потолка называли распорной крепью, она поддерживала выбитую лесенкой породу в потолке. По мере того как шахтеры пробивались выше, пустая порода складывалась в виде ступеней, по которым они поднимались дальше. Это означало, что порода наверху — рыхлая, и на крепь приходится большой вес. Но древесина выглядела хорошей.

Бен вернулся на десять ярдов и поднялся по ступеням на самый верх. Это место они осмотрели одним из первых и отвергли, потому что жила была выработана, ничего ценного не осталось.

Но он всё равно тщательно осмотрел породу наверху, вытащив кусок из крепкой на вид поверхности, по его шляпе застучали камешки. От свечи на шляпе он зажег еще одну и примостил ее на уступе стены. Бен вытащил маленькую кирку, которую всегда носил на поясе, чтобы всё хорошенько выяснить. По правилам с ним должен был находиться еще один человек, но он решил рискнуть и несколько раз ударил по потолку. Водопад осыпавшихся камней чуть не сбил его с ног. И тут Бен понял, что над ним проходит еще один тоннель или гезенк .

Сначала он подумал, что поднялся до тоннеля, проходящего на двадцати саженях, но потом понял, что такого не может быть. Осторожно, хотя и с колотящимся сердцем, он соскользнул вниз по куче мусора на уровень в тридцать саженей, нашел короткую лестницу, приставил ее и снова поднялся. Он очутился в довольно большой пещере футов десять в высоту и тридцать в длину. Она находилась не совсем над тоннелем, откуда он поднялся, и тянулась на север.

Воздух был спертым, но пригодным для дыхания, свеча плясала и плевалась, тускло освещая полость. Серые нерудоносные стены, сломанная лопата, куча мусора, капающая с зеленоватой точки в потолке вода. Бен прощупал стены — чуть более слоистые, чем обычно, чуть-чуть проблеска железного и медного колчедана. Бен откашлялся и двинулся в тоннель, открывшийся в дальнем углу. Когда он увидел, что выработка идет вглубь, в нем шевельнулся интерес. Это точно какая-то очень старая выработка. Раньше здесь тоже была шахта? Он не мог припомнить, открыл ли капитан Полдарк новую шахту в 1787 году или возобновил работу старой.

Здравый смысл подсказывал, что следует позвать кого-нибудь на подмогу — обычная предосторожность на случай обвала или недостатка кислорода. Раз он сам ввел это правило для шахтеров, то не стоило им пренебрегать. Бен вернулся к лестнице, чтобы привести Стивенса или Кемпторна, и по пути взял за ручку лопату, чтобы попробовать узнать ее возраст и происхождение. Стоило к ней притронуться, как она рассыпалась в пыль.

III

Флоренс Треласк, дочь госпожи Треласк, худую и бледную старую деву тридцати девяти лет, утром вызвали на примерку свадебного платья. Клоуэнс уже выбрала ткань и фасон: это будет платье из тонкого голубого атласа с отделкой из белого гентского кружева на декольте и манжетах. Этим утром Клоуэнс, ее мать и мисс Треласк уединились на час наверху. Платье сидело почти идеально, почти, но мисс Треласк, перфекционистка, как и ее мать, снова упаковала его в многочисленные слои тонкой оберточной бумаги и унесла к большой белой коробке, притороченной к седлу ее лошади. К концу недели она его вернет полностью готовым.

После ее отъезда Демельза поскакала в Киллуоррен на обед с Кэролайн. Джейн Гимлетт увязалась за ней, вопреки ее воле, присмотреть, чтобы хозяйка добралась благополучно. Демельза считала всё это глупостями. Иногда она и правда чувствовала себя неважно, не то что в предыдущие беременности, когда после первых трех месяцев она чувствовала себя превосходно. Но симптомы были слабыми — чуть распухали руки, головокружения, небольшой жар, на это в таком положении можно и вовсе не обращать внимания. Она не сказала об этом Дуайту и не собиралась, пока ей не станет хуже. И уж точно это не то недомогание, при котором присутствие Джейн Гимлетт может сыграть какую-то роль.

Клоуэнс осталась дома и занялась шитьем — самым подходящим занятием для молодой леди, ожидающей через две недели свадьбу. Она была ловчее с иголкой, чем ее мать, но не особо это любила, предпочитая верховые или пешие прогулки или сбор цветов.

Просто в тот день стояла унылая осенняя погода. Поблизости было мало деревьев, окрасившихся желтым или сбросивших листву, но море тоже приобрело осенний вид. Низкие облака то и дело закрывали солнце, а стайки морских птиц — чаек, моёвок и крачек — борясь с ветром, рассыпались по мокрому песку, как плакальщицы.

Когда Бен Картер неуверенно открыл дверь гостиной, его глаза просияли при виде Клоуэнс. Он неторопливо вошел.

— Ох, прошу прощения, Клоуэнс. Я искал... кто-нибудь еще дома?

— Мне кажется, ты мог бы выразиться и поизящней, Бен.

Она редко его поддразнивала, поскольку Бен был перед ней беззащитен, но сейчас не могла устоять.

Он вспыхнул, но потом улыбнулся.

— Ну, ты меня поняла.

— Нет, — ответила она, — не поняла. Только то, что ты ищешь не меня.

— Ну, — повторил Бен и свел брови вместе. — Никого бы я не хотел видеть так, как тебя... В смысле здесь... Просто...

— Просто ты ищешь кого-то другого.

— Вообще-то я хотел перемолвиться словечком с капитаном Полдарком, если он поблизости. Но мне сказали...

— Отец в Труро. И сегодня не вернется, он на обеде по случаю выборов. Завтра он приедет домой, жалуясь на качество блюд, и будет просить маму испечь ее особый пирог.

Бен нервно потеребил куртку, понимая, что его одежда не годится для визита.

— Джереми еще не вернулся?

— Нет. Я думала, он с тобой.

— А... а миссис Полдарк?

— Ее пригласили к обеду. Здесь только я, Бен. И Изабелла-Роуз. Кого из нас ты предпочитаешь?

Они замолчали, Бен смотрел, как Клоуэнс снова взяла шитье и снова отложила.

— Так мне подождать до завтра, да?

— Чего подождать?

— Ну, того, о чем я должен сказать.

— Как пожелаешь. Я же не знаю, что ты должен сказать.

— Я не это хотел... Клоуэнс, я кое-что обнаружил в Уил-Лежер и подумал, что будет правильным прийти к мистеру Полдарку и показать ему.

Клоуэнс привстала.

— Что обнаружил? Медь?

— Пока точно не могу сказать. Я решил, что лучше сообщить Джереми или твоему отцу, чтобы, ну, в общем, мы могли взглянуть вместе. Покуда я ничего особенного не заметил, просто наткнулся на старую выработку, ей лет сто или больше. Ты не знаешь, когда твой отец открыл Уил-Лежер в 1787 году, она была новой?

— Там и до этого что-то было. А разве все не твердят про старые выработки Треворджи? Джереми говорил, что на Уил-Грейс пытались к ним пробиться.

— Ну так, мне кажется, я на них и наткнулся, на что-то в таком роде. Типа небольшой пещеры, я забрался в нее, а там лежала сломанная лопата, и когда я дотронулся до ручки, она рассыпалась, будто сделана из песка.

Клоуэнс подняла на него взгляд. Они пристально посмотрели друг на друга.

— На верхнем уровне? — спросила она.

— Около двадцати пяти саженей, где-то так.

Клоуэнс встала.

— Хорошо. Я пойду с тобой.

— Что? Нет!

— Что значит «нет»? Я здесь единственный представитель семьи, и мой долг...

— Я... я не уверен, что это безопасно! Да и вообще, не могу позволить...

— Чего не можешь позволить? Подожди здесь, это займет не больше пары минут.

— Клоуэнс!

Но она уже вышла за дверь, как порыв ветра, оставив слабый запах духов. Бен в ожидании стал грызть грязный ноготь.

Меньше чем через четыре минуты она вернулась — в матросской куртке, штанах из грубой шерсти и тяжелых башмаках. Ее волосы были подвязаны у затылка желтой лентой.

Не переставая возражать, Бен повел ее обратно по пляжу к шахте, но возражения становились всё тише, поскольку не возымели никакого эффекта, а удовольствие от ее общества пересилило сомнения. Когда они оказались у подъемника и готовились спуститься, Бен подумал, что никогда не видел никого столь же неотразимо прекрасного, как сейчас Клоуэнс в серой шахтерской куртке, явно слишком для нее широкой, но ее кожа по контрасту выглядела свежее, сияющие волосы струились из-под грязной шахтерской шляпы.

Они спустились на уровень в тридцать саженей, сошли с лестницы и пошлепали по ручейку воды, выбегающему из тоннеля, направившись к восточной жиле. Несколько раз Бен протягивал руку, чтобы помочь Клоуэнс перебраться через отвалы породы или крепь по сужающимся проходам, где оставили гранитные колонны для поддержки потолка, но каждый раз Клоуэнс с улыбкой отмахивалась. Они добрались до отвала под отработанной жилой и там, на осыпающейся поверхности, Клоуэнс все-таки приняла его руку. Когда они приблизились к лестнице, Бен пошел первым, а Клоуэнс сразу за ним.

Они оглядывали пещеру, держа головы ровно, чтобы свечи на шляпах не мерцали. Бен зажег дополнительные свечи, и их пламя дрожало, пока он не воткнул их в подходящие щели. Клоуэнс нагнулась, чтобы подобрать остатки лопаты.

— Дальше что-то есть? — спросила она.

— Да. Вон там. Я собирался войти, но потом решил, что лучше сначала рассказать капитану Полдарку.

— Давай пойдем туда. Показывай дорогу.

— Нет, Клоуэнс, думаю, тебе дальше идти не стоит. Завтра...

— Завтра все сюда придут. Идем.

— Но...

— Если ты не пойдешь, тогда я одна.

Бен со вздохом повел ее вниз по тоннелю. Время от времени им приходилось сгибаться почти пополам, чтобы уклониться от выступов неровного потолка. Появились многочисленные разветвления и гезенки, но их нетрудно было отличить от основного тоннеля, спускающегося примерно на дюйм за ярд. Они пришли в другую большую пещеру.

— Смотри! — сказал Бен. — Они раскалывали породу огнем, как я вижу! Тогда еще не было пороха!

— Что это? О чем ты говоришь?

У одной стены пещеры лежала груда камней — скорее, мелко расколотый кварц, почти песок.

— В древние времена, — объяснил Бен, — у камня разводили огонь из хвороста и поленьев, а когда камень как следует накалялся, его заливали водой. Из-за нагрева камень расширялся, а от охлаждения водой сжимался, и в слабых местах образовывались трещины, так породу можно было отколоть с помощью кирки и клина. Это была тяжелая работа, а костер под землей, наверное, жутко дымил, но другого пути у них не было. Здесь виден пепел и места, где получились трещины.

— То есть это было еще до изобретения пороха? — спросила Клоуэнс. — А когда его изобрели?

— Хотел бы я знать. Сотни лет назад, наверное.

— Но есть ли здесь медь, Бен? Или другие металлы? Ты видишь какие-нибудь признаки?

— А как же. Они неплохо тут потрудились. Хотя я вижу покуда только олово. Видишь эти выемки, они называются забой.

— Я тебя не понимаю.

— Место в два с половиной фута размером, где шахтер откалывал кусок породы, не задевая нерудный пласт, как его называют. Ну вот, это место называют забой, а значит жила была по меньшей мере два с половиной фута в ширину. Вон там, там и там. Видишь?

— Но осталось ли что-нибудь?

— Пока не могу сказать. Нужно поднять наверх образцы, чтобы знать наверняка. Но нам предстоит исследовать целую шахту, это уж точно.

— Давай пройдем еще чуть дальше.

— Воздух здесь совсем спертый. Чем дальше мы идем...

— Не так уж он плох. Не хуже, чем на уровне в пятьдесят саженей, который вы только что открыли.

Бен заколебался, но потом подчинился. На самом деле он был взбудоражен не меньше Клоуэнс. Следующий участок тоннеля был сильнее изрезан, во всех направлениях отходили штреки и гезенки. Шахта стала похожей на соты. Время от времени Бен откалывал камень, чтобы блеск свежеотколотой породы указал им путь назад. Температура и влажность повысились, но и порода стала более многообещающей, на стенках появился зеленоватый оттенок, и Бен сказал, что это наверняка сульфат железа. Они снова наклонились.

— Тут точно порода получше. Похоже, мы нашли то место, где они закончили работы. — Он посмотрел на низкий, неровный потолок, откуда капала бурая вода. — Мы прошли достаточно, Клоуэнс. Крепь совсем прогнила.

— Если она простояла столетия, то вряд ли рухнет прямо сейчас. Давай заглянем за угол.

Но за углом начинался резкий уклон вниз, ступени выглядели сырыми и скользкими.

— Хватит, Клоуэнс. Без веревки я и сам бы не пошел, это точно.

Клоуэнс остановилась и всмотрелась вниз. Она находилась в своей стихии.

— Точно? Ты это не специально для меня?

— Точно. Там внизу вода.

Огонек от свечи Клоуэнс задрожал, когда она нагнулась, чтобы подобрать камень из кучи мусора. Потом она бросила его вниз. Камень пару раз стукнулся, а затем раздался всплеск.

— Вся вода из шахты стекает сюда, — сказал Бен.

— Да...

Клоуэнс по-прежнему всматривалась вниз, в невидимую воду, а потом посмотрела на кучу мусора, которую только что потревожила. Она опустилась на корточки и прощупала ее.

— Что такое? — спросил Бен.

Клоуэнс встала.

— Вот. Это не камень, Бен.

Он уставился на круглый бурый предмет в ее руке, размером с полпенни. Бен взял его из протянутой ладони и осмотрел.

— Какая-то монета, похоже.

— Какая-то монета, — подтвердила Клоуэнс.

Склонив головы, они рассматривали монету при свете двух свечей.

— Полпенни? Пенни? Ни то и ни другое. Здесь профиль. Но чей? Вот загадка.

— А что за металл?

— Медь или бронза. — Бен поцарапал монету ногтем. — Скорее бронза, как по мне.

— А что такое бронза, Бен? Я никогда толком не знала.

— Сплав меди и олова, вроде так.

— А в Англии когда-нибудь были монеты из бронзы? В смысле, много лет назад? Сомневаюсь. Смотри. Вокруг профиля буквы. — Она потерла монету. — A-N-T-O-N. Ты видишь?

— Да.

— Может, она иностранная. Французская или испанская.

— Может.

— В Англии когда-нибудь был король по имени Антон?

— Там и другие буквы есть. Вот тут, видишь? Но не слишком радуйся, Клоуэнс. В старые времена оловянные компании часто делали собственные монеты. Скорее всего, это одна из них.

— А что на обратной стороне? Не могу различить.

— Похоже на вазу. Или на кувшин. И тоже буквы. P.O.T., да? Это какое-то сокращение. А это что, веточки?

— Или это колосья пшеницы? Бен, ты когда-нибудь видел монеты, которые чеканили оловянные компании?

— Несколько штук, — осторожно ответил Бен.

— И они были похожи на эту?

— А почему бы и нет?

— Или из бронзы? — Клоуэнс опять перевернула монету и потерла уголком куртки. — Вот тут, у края профиля, написано INNS. А это разве не религиозное сокращение, которое пишут над крестом? Это было у ранних христиан.

— Ничего об этом не знаю.

— Нет, я ошиблась. У них INRI . Проклятье, а я уж решила, что это доказывает...

— А как по мне, так похоже больше на IUNS.

— Или IUUS. Или INUS. — Она схватила Бена за руку. — INUS. Точно, INUS!

— Не понимаю, о чем ты.

Клоуэнс продолжала сжимать его руку.

— Смотри, Бен. Хорошенько смотри. Не двигайся, дорогой мой. Наклони голову еще чуть-чуть. А теперь смотри! Читай. По окружности, видишь?

— A-N-T-O-N. Это мы уже видели.

— А дальше, с другой стороны? Если там I-N-U-S? Что тогда выходит? Сложи буквы вместе, милый Бен, сложи их вместе!

— Антон-инус, — запинаясь произнес он.

— Антонинус! — воскликнула Клоуэнс. — В Англии был король по имени Антонин, только тогда он звался императором. Римским, Бен, римским императором!

Бен вытаращился на монету, больше взволнованный нежностью Клоуэнс по отношению к нему, чем находкой.

— О чем это ты?

— О том, что так оно и есть, монета сделана еще во времена Римской империи, когда Рим правил Британией. То есть, примерно когда родился Христос. То есть тысячу восемьсот лет назад! Не знаю, когда жил Антонин, но я о нем слышала. Это значит, что старая шахта Треворджи работала еще в те времена... Папа будет в восторге! И Джереми. Ох, Бен, какая чудесная находка!

В этой вязкой тьме они держались за руки, лицо Клоуэнс раскраснелось, а на лице Бена отражался ее восторг. По-прежнему держась за руки, они развернулись и медленно пошли назад, каждые несколько ярдов останавливались, отмечая что-то новое, пропущенное по пути — то корзину с рудой, то каменный клин, то кусок рога — вероятно, часть зубила. Теперь все эти предметы выглядели как древности. Словно раньше они двигались впотьмах, а находка монеты открыла им глаза.

Они вернулись во вторую пещеру, самую большую из обнаруженных, и Бен стал подбирать образцы породы. Вскоре он откопал часть колеса, но не колеса от тачки. Оно лежало рядом с узким забоем у стенки пещеры и было оковано железом.

— Что это? — спросила Клоуэнс, подобрав какой-то белый предмет.

Но тут же бросила его.

Бен сел на корточки рядом с ней, выудил этот предмет и потихоньку вытащил его из кучи камней. А потом тоже бросил.

— Ну... Наверное, это животное.

— А мне так не кажется!

— Доктор Энис наверняка сможет сказать точно.

— Похоже на кость человеческой руки! — воскликнула Клоуэнс.

— Может быть... Хотя тонковата.

— Они всегда тонкие. Вот эти две рядом. Пощупай собственную руку.

Они уставились на длинную тонкую кость. Несомненно, копни они глубже эту кучу камней, и найдут другие кости, которые разрешат спор. Через несколько секунд Бен поднялся.

— Лучше пойдем, дорогая.

— Интересно, кто это, когда и почему его здесь оставили, — сказала Клоуэнс, по-прежнему стоя на коленях.

— Этого никто не узнает.

Они тихо покинули пещеру, пригнувшись миновали следующий тоннель и очутились в первой пещере, спустились по лестнице на уровень в тридцать саженей, прошли по другим тоннелям и добрались до лестницы, ведущей вверх по главному стволу на поверхность.

— Настоящая загадка, — сказал Бен, когда они остановились отдышаться, наконец-то глотнуть воздуха посвежее. — Как это всё существовало столько лет, и никто не обнаружил. И этот воздух — спертый, но дышать можно. Наверняка где-то есть продух, скорее даже два, может быть, частично перекрытые. Интересно...

— Что?

— Говорят, зыбучие пески движутся уже много столетий и засыпали дома и деревни. Может, и старую шахту завалило.

Клоуэнс размышляла о кости, которую они нашли.

— Интересно, — сказала она, — использовали ли римляне рабов...

Они стали подниматься по лестнице.

Рядом со строением подъемника находилась раздевалка, где шахтеры оставляли свои инструменты. Сощурившись от яркого света, они вошли внутрь, и Клоуэнс сняла шляпу и куртку. Бен повесил их и снял собственную шляпу.

— Капитан Полдарк сегодня не вернется?

— Нет, но мама вернется, как и Джереми. Бен, думаю, тебе стоит присутствовать, когда я им расскажу. Это ведь твоя находка. Почему бы тебе не прийти часов в шесть и не подождать их? Мы расскажем вместе.

Он вспыхнул.

— Так будет правильно. Спасибо. Часов в шесть. Да, Клоуэнс... и спасибо, что спустилась со мной.

Она ослепительно улыбнулась.

— Это было... потрясающе. И отличные новости для всех нас.

Они вышли из сарайчика. Перед ними стоял Стивен Каррингтон.

IV

— Где ты была? — спросил он.

Они уставились друг на друга. Лицо Стивена напряглось от гнева.

— Внизу, в шахте, с Беном. Стивен, мы...

— Разве мы не договорились сегодня встретиться, Клоуэнс? Разве я не сказал, что возьму выходной и зайду к тебе в одиннадцать?

— Ой, Стивен, прости. В этой радостной суете я и забыла. Да, конечно же, мы договорились! Но это совершенно вылетело у меня из головы, когда пришел Бен и...

— Ах вот как?

— С моей стороны это было очень беспечно. Но когда ты...

— Просто вылетело у тебя из головы, когда пришел этот мелкий засранец! Когда он притащился с шахты, чтобы с тобой встретиться...

— Стивен, не глупи! Что на тебя нашло? Посмотри, что мы обнаружили. Бен обнаружил...

Но было уже слишком поздно. Вся долго сдерживаемая, тщательно спрятанная враждебность Бена выплеснулась наружу.

— Как ты меня назвал?

— Назвал тем, кто ты и есть! — огрызнулся Стивен, передразнивая акцент Бена. — Мелким засранцем с Уил-Лежер, который притащился с шахты туда, куда не звали.

— Стивен! — сердито выкрикнула Клоуэнс.

Бен нацелил в Стивена кулак, тот частично отвел удар, но всё же Бен задел его по подбородку. С пылающим лицом Стивен отпрянул, стиснув кулаки, а потом набросился на Бена, оттолкнув Клоуэнс. Они схватились, обмениваясь градом ударов, и через несколько секунд с разбега привалились к стене раздевалки, так что древесина чуть не треснула, потом упали на покрытую каменными осколками землю и дрались с ненавистью выпущенных из клетки диких зверей, намеревающихся нанести друг другу самые жестокие увечья.

— Стивен! — завизжала Клоуэнс. — Бен! Прекратите! Хватит! Хватит!

Она кинулась к ним, хватая то за сюртуки, то за волосы, то за молотящие кулаки, и в результате ей тоже досталось, ее чуть не втянули в свалку. Но их ненависть была слишком сильна, как и раж драки.

На шум из раздевалки вышли двое — Пол Дэниэл и один из юных Мартинов.

— Остановите их!

Клоуэнс повернулась, пытаясь подняться на ноги.

— Пол! Гарри! Разнимите их, они... они...

Вскоре в свалке участвовали уже пятеро. Хотя Полу перевалило за пятьдесят, он еще обладал недюжинной силой и, схватив Бена за сюртук, попытался его оттащить. Гарри не был достаточно тяжел для Стивена, но Клоуэнс помогла ему, приложив все силы и гнев.

Драчунов растащили, и они медленно поднимались, пытаясь стряхнуть сдерживающие их руки. Когда стало понятно, что они больше не собираются друг на друга наброситься, их отпустили. Похоже, что Стивен, человек более крупного телосложения, в конце концов получил преимущество, хотя и не такое весомое. Рукав его сюртука был разорван от плеча до манжеты, один глаз заплыл красным, а другой синим, губа и ладонь кровоточили. Рубашка Бена превратилась в лоскуты, у него остались отметины на шее и была рассечена бровь. Трудно было понять, какие повреждения они нанесли друг другу на других частях тела.

Несколько секунд все молчали. Пол Дэниэл прервал заполненную шарканьем и сопением паузу.

— Я и понять не мог, чего тут за возня, — сказал он. — Вся хибара тряслась. Правда, Гарри? Хорошо, что мы оказались поблизости!

Лицо Бена стало серым и потным. Он кашлял и отхаркивался.

— Простите, — сказал он. — Простите за всё, мисс Клоуэнс.

Он развернулся и пошел прочь.

— Бен! — окликнула его Клоуэнс, и он остановился, но не оглянулся. — Стивен! — сказала она дрожащим от гнева голосом и чуть не сорвавшись в слезы. — В присутствии Пола и Гарри вы оба извинитесь передо мной за эту... за эту самую оскорбительную сцену, что я видела в жизни! И извинитесь друг перед другом!

Все снова замолчали. Над помещением подъемника раскричались потревоженные галки, но больше никто, как будто, не видел драку.

— Стивен, — повторила Клоуэнс.

Он сделал глубокий выдох, словно хотел избавиться от ярости.

— Простите, — сказал Бен. — Простите, мисс Клоуэнс. Простите, мистер Каррингтон.

И двинулся дальше.

Через пару секунд Стивен хрипло произнес:

— Послушай, Клоуэнс...

— Я ждала не этого!

Пол Дэниэл шаркнул ногой.

— Ну, пойдем что ли, Гарри. Мы малость подзадержались.

Когда они уходили, Стивен все-таки сказал:

— Прости, Клоуэнс.

Она снова заговорила дрожащим голосом:

— Да как ты посмел! Как ты посмел устроить такую сцену, говорить такие оскорбительные вещи Бену!

В нем снова вскипел гнев, и Стивен попытался ее переубедить:

— Потому что мне не нравится, что ты спустилась в шахту с ним одна, понимаешь? И мне не нравится, что ты забываешь о моем существовании просто потому, что он к тебе пришел. Я обещал к тебе зайти, но какое это имеет значение? Явился он, и ты обо всем позабыла.

— Позабыла! Позабыла! Да, это правда, и на то есть веская причина.

— Какая причина?

— А какая теперь разница? — с горечью сказала Клоуэнс.

— Что ж, ты забыла. Забыла, что я вообще существую! И развлекалась сама по себе почти час, пока я тебя дожидался! Час! А потом ты поднимаешься вся раскрасневшаяся и с таким видом, как будто...

— Как будто что?

— А мне-то откуда знать? Откуда мне знать? Со мной обращаются как с лакеем!

— Ты только что вел себя как лакей!

— Осторожней с выражениями, девочка!

— Ты вел себя с ним омерзительно! А потом дрался как... как помойная псина!

— Две псины. Он первым меня ударил! Ты не заметила?

— Стивен, он мой друг. Я знаю его с детства и...

— А я тогда кто? Не твой друг?

— Не говори глупости!

— К черту! — выкрикнул он. — Ты считаешь, что твои друзья имеют право бросаться на меня с кулаками, когда им вздумается? Если так, подумай еще раз!

— Мне стоит о многом подумать, — ответила Клоуэнс, задыхаясь.

— Просто скажи своим друзьям, — сказал Стивен, надвинувшись на нее, — просто вели своим чертовым друзьям сдерживать свою ревность и не распускать руки... Боже, хорошо хоть между нами встали Дэниэл и тот парень...

— И правда хорошо, ведь на меня вы не обращали внимания!

— Если бы нас не остановили, когда он пустил в ход каблуки и ногти, я бы его прибил!

Лицо Стивена расплывалось перед глазами Клоуэнс.

— Да, — сказала она. — Ты бы его убил, это точно. Как того моряка в Плимуте. Тебе оставалось только вытащить нож!

Она развернулась и оставила его в одиночестве, не дав ответить.

 

Глава восьмая

I

Девятое октября, пятница.

После тридцати лет поисков наконец-то была найдена старая выработка Треворджи, и она оказалась достаточно сухой для разведки, не пришлось даже дополнительно нагружать насос. Обнаружилась фактически новая шахта и пути к старым жилам.

В этот день Росса Полдарка переизбрали в парламент от округа Труро.

В этот день Клоуэнс Полдарк разорвала помолвку со Стивеном Каррингтоном.

В этот день Бен Картер уволился с поста капитана подземных работ шахты Уил-Лежер.

О стычке поначалу знали только пятеро, но потом слухи о ней расползлись. Пол Дэниэл вряд ли бы растрепал, но Гарри Мартина так и распирало от новостей, и в конце концов он не выдержал. В любом случае, последствия были таковы, что об этом всё равно узнали бы.

Бен не появился в Нампаре в шесть, как обещал, так что Клоуэнс пришлось одной рассказывать семье новости об обнаружении старой выработки. Джереми пришел в восторг и пожелал немедленно отправиться на шахту и увидеть всё собственными глазами. Почему не пришел Бен? Какую руду он там обнаружил? Кто-то уже занялся разведкой? Круглое лицо Клоуэнс стало на удивление вытянутым, ей пришлось объяснить, что произошло, когда они поднялись на поверхность, хотя она постаралась описать ссору как можно менее драматично. Бен ушел, и она не знает куда, а она вернулась домой, так и не сказав больше ни слова Стивену. Увидев натянутое выражение лица дочери, Демельза примирительно сказала:

— Да брось, милая, не в первый раз мужчины повздорили из-за девушки, а этот котел уже давно кипел. Будем надеяться, время их остудит.

— Не стоит так считать, — ответила Клоуэнс, несколько раздосадованная, что мать восприняла всё так беспечно. — Ты ничего об этом не знаешь!

— Лишь то, что мне сказали. Что ж... давайте смотреть на светлую сторону. Ты сказала, что вы нашли монету?

— Да... — Клоуэнс с несчастным видом пошарила в кармане. — Куда же я... Ах, вот она.

Они взяли старую лупу и стали рассматривать монету.

— Она права, клянусь! — восторженно воскликнул Джереми. — Тут написано Антонин, а еще AUG, что значит Август. Затем PIUS, потом P. P., что бы это ни значило. А на оборотной стороне — вроде ТR. POT COS. III. SC. Понятия не имею, как это расшифровывается. Но монета подлинная! Я подумал, даже был уверен, что это монета, отлитая какой-нибудь оловянной или медной компанией.

— Бен тоже так решил, — вставила Клоуэнс.

— Правда?

— Да.

— Боже ты мой, не могу удержаться, чтобы тотчас же не спуститься вниз! Где Бен? Он должен быть где-то поблизости! Надеюсь, эта ссора не слишком его задела, да еще в день такого потрясающего открытия! Пойду поищу его. Если не найду, ты спустишься со мной и покажешь, Клоуэнс?

Не успела она ответить, что пойдет, Демельза сказала:

— Уже слишком поздно, и раз шахту так долго никто не мог найти, не лучше ли дождаться твоего отца? Насколько я его знаю, он будет здесь завтра еще до полудня. Тогда вы могли бы спуститься вместе.

— А ты пойдешь, мама?

— Разумеется, пойду. Клоуэнс сказала, что нужно просто подняться по лестнице.

— Да, но сначала спуститься до самого низа.

— Упражнения всем пойдут на пользу.

— Но... в твоем состоянии...

— Не думаю, что папе это понравится, — добавила Клоуэнс.

— Я попробую его убедить, — сказала Демельза.

— Интересно, когда жил Антонин? — сказал Джереми. — Навещу-ка я дядюшку Дуайта, у него есть энциклопедия. Нынче вечером я просто не могу усидеть на месте. Нужно как-то убить время. А потом поищу Бена. Но спускаться мы не будем. Ты права, мама, это нужно делать всей семьей. Вместе. Может, даже спустим тебя на лебедке.

— Усядусь верхом на бадью, — откликнулась Демельза.

II

Два дня спустя, когда уже смеркалось, Клоуэнс наткнулась на Бена — он работал неподалеку от мельницы Джонаса, копал на том самом участке, где трудился до открытия Уил-Лежер.

Когда они посмотрели друг на друга в сгущающихся ветреных сумерках, Клоуэнс могла различить лишь вздувшуюся бровь и легкий румянец, покрывший желтоватую кожу.

— Джереми сказал, что ты уволился с поста капитана Уил-Лежер, — без предисловий сказала она.

— Да...

— Потому что подрался со Стивеном?

— Да, я полагаю.

— Ты не полагаешь, ты знаешь.

— Ну... Я первый начал. Я ударил его первым. Нельзя было так себя вести. Уж точно не с твоим будущим мужем.

— Он тебя оскорбил!

— Может, и так.

— Никаких «может», Бен.

— Да?

— Я многого требую от друзей. И от Стивена, и от тебя. Ты же мой друг?

— Ты должна это знать.

— Ты мой друг?

— Да.

— Тогда вернись на Уил-Лежер.

Он потоптался в ветреной полутьме, опершись на лопату.

— Я не могу, Клоуэнс.

— Почему?

— Это будет неправильно. Так не годится. Твой муж. И акционер.

— Он не будет моим мужем.

Бен вскинул голову.

— Почему? Из-за меня?

Клоуэнс откинула волосы с лица.

— Послушай, Бен. Ты... нашел старую выработку Треворджи. Ты пришел в Нампару, и я оказалось там одна. Я пошла с тобой. Что в этом такого?

— Ничего.

— Разве ты был не прав, когда рассказал мне?

— Прав.

— Разве ты не пытался отговорить меня спускаться?

— Ну, пытался.

— Но я спустилась. Я настояла. Я пошла с тобой. А когда мы поднялись на поверхность, там стоял Стивен и сделал эти оскорбительные замечания...

Она остановилась, сдержав готовые вырваться слова, которых не стоило произносить. Клоуэнс не могла объяснить, почему такое поведение по отношению к ней на глазах у Бена было самым страшным оскорблением со стороны Стивена. Конечно, она не любила Бена, но знала о его чувствах, и для Клоуэнс было чрезвычайно важно, чтобы Стивен был любезен, просто потому, что он собирался стать ее мужем. Если Бен его не любит, то сможет по крайней мере уважать. Но отвратительная брань, выплеснутая на Бена, становилась еще отвратительнее, потому что Бен, пусть и друг детства, не принадлежал к их сословию, стоял совсем на другом уровне. И именно это вызывало ее гнев. Ссора была унизительной. Она не выглядела бы столь невыносимой, даже если бы Стивен подрался с Джереми.

— Эта драка... — сказала она.

— Прости.

— Вы оба могли бы... могли бы...

— Прости, Клоуэнс, прости.

Она стряхнула мысли о ссоре и вернулась к тому, о чем только что думала.

— Бен, хочу тебя кое о чем попросить.

— Да?

— Ты поступил как-то неправильно с точки зрения твоей работы на шахте?

— Нет, это точно.

— Так ты ушел не из шахты, да?

— Ага, но нельзя забывать про тех людей, которых это задело.

— Можно. Это совсем другое. Если... если ты поссорился с человеком, за которого я собираюсь... собиралась выйти замуж, это касается только нас троих. И я тоже виновата, что оказалась между вами. Но это не имеет отношения к шахте. Ты не имел права увольняться по этой причине! Тем более после твоей новой находки. Джереми нужна твоя помощь, чтобы ее обследовать. Мой отец на тебя полагается! Ты должен вернуться!

Он почесал короткую черную бороду. Клоуэнс стояла перед ним, такая сильная, но в то же время женственная, такая откровенная, но в то же время явно не желающая понять, что просит о невозможном.

— Бен!

— Да, Клоуэнс, я понимаю, о чем ты, но всё не так просто...

— Я и не думала, что это просто. Но прошу тебя это сделать.

Бен пытался подобрать слова.

— Так не выйдет. Больше не выйдет.

— Что не выйдет?

— Люди. Развязали языки. Шепчутся по углам. Я, капитан подземных работ, подрался с акционером.

— И ты боишься им ответить? Поверить не могу!

— Ну... даже если забыть о шахтерах, остаемся мы с ним. Он и я. Мы больше не сможем встречаться, не сможем пройти мимо, не огрызнувшись... А он — член твоей семьи!

— Пока нет!

Полумрак и напор Клоуэнс придали Бену мужества, которого ему не хватало прежде, мужества выплеснуть наболевшее.

— Клоуэнс, ты же знаешь, знаешь, что я к тебе чувствую. Еще с тех пор как тебе было десять или одиннадцать, все эти годы. Я пытался... пытался об этом не думать, я ведь понимал, что это безнадежно, и потому я... особо об этом не думал. Насколько это получалось. Но когда появился он... Не мне тебе указывать, за кого выходить замуж, где или когда. Но и мне никто не указ, что мне чувствовать, а что нет. Я просто не могу это контролировать. И так уж случилось, что мне не нравится Стивен Каррингтон, и потому для меня это в пятьдесят раз хуже, ведь я не считаю, что он достаточно для тебя хорош. Ну вот, я это и сказал! Ты же меня поняла?

— Да.

— А потом возникла эта ссора. Она бы всё равно произошла рано или поздно, он всегда на меня косился и ждал удобного случая. Он ревнует, потому что знает о моих чувствах к тебе. Думает, я желаю ему худого. И как же я могу работать на шахте, если и я, и он знаем об этой ненависти?

— Нет нужды для ненависти, — медленно выговорила Клоуэнс.

— Может, и так. Но ты сказала... Разве ты не сказала, что он не будет твоим мужем?

— Да.

— Но ты же не делаешь это только из-за вчерашнего?

— Нет. В общем... не совсем. Кажется, я совершила ошибку. Но случившееся вчера было важным... переломом. Понимаешь, я предпочитала не замечать кое-что важное... Ничего, что я так разоткровенничалась, Бен?

У Бена встал комок в горле.

— Конечно нет.

— Мне кажется, я любила Стивена. Возможно, до сих пор люблю. Знаешь, как это бывает — когда рядом с кем-то начинает биться сердце и пересыхает во рту.

— Как же мне не знать?

Она прищурилась.

— Ну да. Что ж, именно так и происходит, когда я его вижу. Именно так, Бен. Прости, что говорю тебе это.

Он промолчал, только крепче стиснул лопату. Над их головами с карканьем пролетела стая ворон, хлопая мрачными крыльями в сумерках.

— Возможно, этого достаточно, — сказала Клоуэнс. — Наверное, должно быть достаточно. Но с тех пор как мы вместе... — Она умолкла. — Теперь я несправедлива к нему... Я лишь хочу сказать, что мы... мы совершенно друг друга не понимаем. Не исключено, что я виновата не меньше. Когда... когда он навещал Вайолет Келлоу, я позволила себе ревность. Ревность к ней. Так в чем же я лучше него, если вчера он приревновал к тебе?

— Это не одно и то же, — ответил Бен.

Она закашлялась, чтобы скрыть слезы.

— Милый Бен... Разумеется, ты так считаешь. Но есть еще кое-что, о чем я не могу тебе рассказать, и это тоже поспособствовало разрыву. Я не могу тебе рассказать, потому что и сама не вполне понимаю, в чем тут дело. Меня как будто втянули в мир, где значения слов утратили ясность, как и различия между одним и другим, цвета затуманились, исчезла откровенность и прямота. Может, это и не его вина. Может, это иллюзии взросления, а я виню его!

— Дорогая, — почти неслышно произнес Бен, — было бы ошибкой винить себя. Но мои слова не означают, что я пытаюсь изменить твое мнение о нем. Он недостаточно хорош для тебя, но если ты его любишь, может, так тому и быть.

— Так не должно быть, — пылко сказала Клоуэнс. — Так не должно быть.

III

Когда они расстались, стало уже слишком темно для работы, Бен положил лопату на плечо и пошел домой. До деревни Грамблер, где в окнах мерцали тусклые огоньки, было меньше двух миль по пересеченной местности. Бен шел мимо церкви Сола и вниз по холму, там непрерывно лязгали и стучали оловодробилки, потом по крутой мощеной Стиппи-Стаппи-лейн до лавки Картеров с широкими окнами. Там горел свет, лавка еще работала. Мать Бена стояла за прилавком и взвешивала миндальную карамель для Певуна Томаса.

Когда прозвенел колокольчик, Певун резво обернулся, но улыбка сползла с его лица, как только он увидел Бена.

— Ах, это ты, Бен...

— А ты кого ожидал? — раздраженно бросил Бен.

— Аккуратней с лопатой, на ней полно грязи, — сказала Джинни Картер. — И на твоих башмаках тоже.

Бен обычно был аккуратен, но сейчас слишком эмоционально истощен, чтобы об этом думать. Он сразу вышел обратно за дверь и стал чистить башмаки о железную решетку. Когда он вошел, мать благодарно ему улыбнулась.

— Два пенса, — сказала она Певуну.

— Ага, — отозвался тот, — и еще четверть фунта вон тех конфет.

— Певун ждет Кэти, как я думаю, — шепнула Джинни сыну.

— Зачем? — спросил Бен.

Певун сглотнул и смущенно улыбнулся.

— Я только за конфетами, — сказал он.

— Ну, ты же спросил про нее, — заметила Джинни. — Вот я и подумала.

— Я пришел за миндальной карамелью, — буркнул Певун, — и за теми конфетами.

— В последнее время ты что-то к ним пристрастился, — заметила Джинни.

— Ага, — ответил Певун.

— А чего тебе приспичило повидаться с Кэти? — спросил Бен. — Разве ты не видишься с ней каждый день в Плейс-хаусе?

— Ну да. Я вижу Кэти каждый день.

— Ну и?

— Я пришел за миндальной карамелью, — повторил Певун.

— У тебя для нее сообщение, да?

— Неа. Просто... — Вопросы Бена казались Певуну пыткой, он мучительно подбирал слова. — Я вижу Кэти каждый день, ага. Вижу, это точно. Но ни словечком не перемолвился... Но я пришел за конфетами. Меня послал брат. Сказал, что хочет конфет.

— И сколько тебе? — спросила Джинни. — Твой отец вернулся, Бен. Как закроемся, сразу сядем ужинать.

Пока Джинни взвешивала конфеты, Бен прошел в дом, кивнул отчиму, помешивающему суп на огне, поставил лопату в сарайчик и услышал в лавке голос сестры. Он раздвинул занавеску.

Высокая, с узким лицом, неопрятная, но довольно миловидная, если бы только мужчины могли это разглядеть, Кэти сняла чепец, тряхнула по-испански черными волосами и уставилась на Певуна, который запинаясь пытался что-то произнести. Насколько понял Бен, похоже, Певун уже давно пытался застать Кэти одну, и в Плейс-хаусе ему это никак не удавалось, так что теперь он решил дождаться ее в материнском доме и бормотал нечто похожее на извинения. Не только обращенные к ней, как он намеревался и сумел бы сделать, если бы ему хватило сообразительности подождать снаружи, но теперь ему пришлось говорить перед лицом матери и брата Кэти.

Похоже, во время скачек в Труро произошло нечто неприятное, и он пытался объяснить. В нем играла выпивка. И дьявол, дьявол тоже. Он беспокоится, что оскорбил ее. Певун явно не вполне понимал значение слова «извиняться», но именно это он и делал. Извинялся.

Но почему? На лице Кэти мелькнуло озадаченное выражение, как и на лице Бена. Если в деревне случалась какая-нибудь заварушка, какая-нибудь дрянная выходка — к примеру, на ярмарке или в День всех святых — никому бы и в голову не пришло извиняться, как бы далеко это ни зашло. Они просто не знали как. Это выходило за рамки их представлений о нормальном поведении. Это явно выходило за рамки представлений Певуна о нормальном поведении. Он не знал как. Но пытался.

Кое-какие объяснения пришли на ум Бену и обеим женщинам одновременно. Бен расхохотался. Если бы его собственные чувства не были на пределе, ему бы не пришло в голову смеяться. Но смех дал выход невыносимому напряжению. Певун бросил на него взгляд, который на более выразительном лице можно было бы принять за ярость.

И тут Кэти тоже засмеялась. Для Певуна это оказалось хуже всего. Она смеялась и смеялась. Бросила чепец на прилавок и смеялась. Бен смеялся. Миссис Джинни Скоббл улыбнулась. Через некоторое время Седовласый Скоббл высунул голову из-за занавески и сказал:

— Ужин готов. Что происходит?

— Просто одна шутка, дорогой. Шутка про Кэти и Певуна.

— Кэти и Певуна? — удивился Скоббл, почесывая затылок. — А что у них общего?

— То-то и оно, отец, — сказала Кэти. — В том-то и дело!

И снова засмеялась.

Певун переводил взгляд с одного на другого, потом развернулся и выбежал из лавки. Гвозди на его подметках выбивали искры на мостовой, пока он бежал вниз по холму.

— Боже мой, — сказала Джинни, немного посерьезнев, — он же забыл свои конфеты.

Но Бен, преследуемый собственными демонами, уже поднимался наверх.

IV

Вечером, два дня спустя, примерно в то же самое время, когда Росс ехал домой после короткого визита в Киллуоррен, из-за изгороди появился человек и спросил:

— Можно с вами перемолвиться словечком, капитан Полдарк?

Воротник сюртука Стивена Каррингтона был поднят, а копна соломенных волос осела из-за моросящего дождя.

— Разумеется. Почему бы вам не зайти в Нампару?

— Я бы предпочел не приходить. Но всё равно благодарю. Это не займет больше пяти минут.

Росс поколебался, а потом спешился. Находиться в пяти футах выше собеседника — невыгодное положение.

— Да?

— Вы, наверное, слышали, что мы с Клоуэнс разорвали помолвку.

— Да.

— Она сказала совершенно определенно, что свадьбы не будет?

— Сказала.

— Вы вряд ли слышали подробности о причинах нашей ссоры.

— Лишь в общих чертах. Клоуэнс рассказала очень мало. Не уверен, что мне хочется знать больше.

— То есть, вы вполне довольны тем, как всё обернулось.

— Я этого не сказал. Но если это напрямую не касается нас как участников ссоры... Разумеется, мы прислушиваемся ко всему сказанному и, конечно же, для нас главное — счастье Клоуэнс. Но, как вы знаете, мы всегда предоставляли Клоуэнс свободу принимать решения.

— Да-да, я знаю. — Лицо Стивена было покрыто синяками и выглядело мрачным, вокруг рта пролегли складки. — Но меня одолевают сомнения, что она до конца уверена в своем решении.

— Нас вполне удовлетворила ее уверенность, когда она решила выйти за вас замуж, и думаю, стоит аналогичным образом принять ее нынешнее решение.

— Из-за мелкой размолвки?

— А это так?

— Чуть больше.

— Тогда время покажет.

Лошадь Росса начала беспокоиться, и он повел ее в сторону дома. Стивен двинулся следом.

— Время, — сказал Стивен. — Это ничего. Я готов ждать. С вашего разрешения.

— Зачем вам нужно на это мое разрешение?

— Когда мы собирались пожениться, вы отдали нам сторожку. Этим летом я потратил немало времени и денег, приводя ее в порядок. Но она по-прежнему принадлежит вам. Если Клоуэнс туда не переедет, возможно, вы захотите забрать ее.

— Ах, вот оно что, — сказал Росс. — Понимаю.

Дорогу с обеих сторон обрамляли изгороди из боярышника и ореха. Здесь моросящий дождь был менее густым, зато капли тяжелее. Эту часть пути в Нампару Росс любил больше всего, даже если уезжал всего на несколько миль. Он находился на своей земле. Справа дымила Уил-Грейс, вскоре предстоит пересечь вброд ручей, и он окажется в Нампаре, где ждет ужин, и какие бы семейные проблемы там ни возникли, он будет дома. Росс посмотрел на крупного молодого человека рядом с ним.

— Вы в любом случае намерены здесь остаться?

— Да. По крайней мере, на какое-то время. Да.

— И работать на мельнице Джонаса?

— Чтобы заработать на жизнь.

— Вы считаете, что Клоуэнс еще раз передумает?

— Да.

— Мне не кажется, что это стоит принимать как само собой разумеющееся. Я в затруднении, Стивен.

— Каком?

— Возможно, Клоуэнс предпочла бы держать вас на расстоянии.

— Возможно.

— Что касается меня, то я пытаюсь быть справедливым. Я не хочу, чтобы Клоуэнс столкнулась с проблемами. Но и не хочу быть несправедливым к вам. Так, может, заключим сделку?

— Какую?

— Останьтесь в сторожке на три месяца. А после этого снова приходите ко мне. Сделка заключается в том, что всё это время вы не будете пытаться увидеться с Клоуэнс, разве что случайно. Не заходите к ней. Не пишите ей. Не мешайте ей жить своей жизнью и принимать собственные решения. Больше всего на свете я хочу, чтобы она была счастлива. А вы?

Последний вопрос был похож на пистолет, который вытащили в конце цивилизованного спора. Стивен остановился и стер с лица влагу.

— Я думаю, она будет счастлива со мной.

— Не сомневаюсь, что вы так думаете. Но если она всё же решит не выходить за вас замуж, вы дадите ей полную свободу выбрать кого-то другого и искать счастье в другом месте, не вмешаетесь?

Стивен немного помолчал.

— А что мне еще остается?

— И вы уедете?

— Да, наверное.

— Не знаю, понравятся ли Клоуэнс те условия, что я предложил. Но первым делом на них должны согласиться вы.

— А если я откажусь?

— Тогда я потребую сторожку обратно. Хотя, разумеется, оплачу все расходы по приведению ее в порядок.

Они прошли еще несколько шагов, сапоги хлюпали по грязи. На Уил-Грейс зазвонил колокол. В изгороди стрекотали сверчки.

— Согласен, — сказал Стивен.