Глава первая

В треугольнике корнуоллского побережья, образованном Труро, Сент-Агнесс и Сент-Майклом, в 1790-х годах светская жизнь протекала не слишком интенсивно. Там имелось шесть больших домов — шесть домов, населяемых людьми благородного сословия, но обстоятельства не способствовали отношениям между ними.

В одном из этих домов, Мингуз-хаусе, старейшем и самом восточном, Рут Тренеглос, урожденная Тиг, делала всё возможное, чтобы вдохнуть в него новую жизнь, но с недавних пор попала в тиски деторождения, ее грубоватый муж Джон интересовался только охотой, свекор же был слишком глух и учен, чтобы обращать внимание на тех, кто входит и выходит в парадную дверь. В Уэрри-хаусе, самом крупном и имеющем самую дурную репутацию, развалившись в кресле, рыгал как вулкан распутник сэр Хью Бодруган, а Констанс, леди Бодруган, его мачеха, годящаяся по возрасту ему в дочери, большую часть своего времени разводила собак, кормила собак и разговаривала с собаками.

С другой, западной стороны треугольника, стоял Плейс-хаус, малоподобающая дворянину резиденция в стиле неоклассицизма, построенная в начале столетия, где жил сэр Джон Тревонанс, овдовевший и бездетный баронет, и Киллуоррен — не многим более чем добротный крестьянский дом, где жил мистер Рэй Пенвенен, который был богаче, но при этом бережливее своих соседей. Что до находящихся между ними домов, одного прямо на берегу, а другого неподалеку, то от них было бы естественным ожидать больше инициативы, не только из-за расположения, но и потому, что в них обитали молодые семейные пары, от которых всегда ждут участия в светской жизни. К несчастью, обе семьи не имели денег.

Между Солом и Сент-Агнесс, на пригорке, но под защитой деревьев, возвышался Тренвит-хаус, дом елизаветинских времен, прекрасный и изысканный, где жили Фрэнсис Полдарк с женой Элизабет и восьмилетним сыном, а также двоюродная бабушка Фрэнсиса Агата, такая старая, что все уже позабыли ее возраст. В трех милях к востоку стоял самый маленький дом из всех, Нампара, построенная во времена короля Георга, причем весьма практично, хотя так и не доделанная до конца, но не лишенная индивидуальности и очарования, что, возможно, относилось и к ее владельцам. Здесь жил Росс Полдарк с женой Демельзой, их сыну Джереми только что исполнился год.

Итак, из шести домов в первых двух занимались собаками и детьми, в следующих двух имели возможность развлечься, но не имели желания, а в оставшихся двух — имели лишь желание. И потому все удивились и начали перешептываться, когда в мае 1702 года в пяти домах получили приглашение от владельца шестого на ужин двадцать четвертого числа. Сэр Джон Тревонанс написал, что воспользовался случаем, поскольку его приехала навестить сестра, а также брат Анвин, член парламента от Бодмина.

Это выглядело столь слабым основанием для нарушения многолетней привычки, что все стали гадать о более серьезных причинах. Демельза Полдарк уж точно без труда нашла одну. Когда доставили письмо, Росс был на шахте, новой шахте, где он теперь проводил почти всё время, и Демельза с нетерпением дожидалась его возвращения.

Накрывая стол для легкого перекуса — ужин будет не раньше восьми — Демельза гадала, каким станет исход этой последней и, возможно, окончательной ставки. Уил-Лежер, шахта на вершине утеса, которую Росс основал вместе с шестью партнерами в 1787 году, продолжала процветать, но в прошлом году он продал половину своей доли в ней и вложил деньги в гораздо более рискованное предприятие.

До сих пор оно не принесло результатов. Установили прекрасный новый насос, сконструированный двумя молодыми инженерами из Редрата, и если бы в шахте что-то имелось, тому уже давно нашлись бы подтверждения. Однако прошли уже уровень в тридцать саженей, куда не спускались и самые старые шахтеры, но не нашли ничего, кроме старой расщелины. На новых уровнях в сорок и пятьдесят саженей рабочие разделились, чтобы снова пробить шурфы, опять оказавшиеся непродуктивными, показав лишь бедную породу или вообще пустую. Насос работал на пределе мощности, он по-прежнему поглощал уголь, и если всё останется по-прежнему, с каждым днем становился ближе тот миг, когда долина погрузится в тишину, а механизм начнет ржаветь.

Выглянув в окно, Демельза увидела, как Росс пересекает сад в компании со своим кузеном и партнером Фрэнсисом. Они погрузились в разговор, но Демельза поняла, что речь не идет о неожиданной находке. Она часто наблюдала за лицом Росса, когда он возвращался домой.

Она подняла Джереми, который, пытаясь ходить, едва не стянул со стола скатерть, и с ребенком на руках подошла к парадной двери, чтобы встретить мужа. Ветер раздувал юбку из канифаса в зеленую полоску.

Когда они подошли поближе, Фрэнсис сказал:

— Демельза, ты никогда не состаришься, всегда выглядишь на семнадцать. Я не собирался сегодня приходить, но, черт возьми, воздух меня так взбодрил, что я подумал — чашка чая в твоем обществе довершит исцеление.

— Ты первый раз вышел из дома? Надеюсь, ты не спускался в шахту, — отозвалась она.

— Второй, и не спускался. Росс снова отправился на разведку в одиночестве и как всегда с тем же успехом. Думаю, у Джереми режется еще один зуб. Когда я видел его в последний раз, вроде было всего три?

— Семь! — ответил Росс. — Ты вступаешь на зыбкую почву.

Они рассмеялись и вошли в дом. В начале чаепития Джереми позаботился о том, чтобы всё внимание уделялось ему, но потом пришла миссис Гимлетт и забрала его, и взрослым предоставили немного покоя. Демельза налила себе вторую чашку. Она слегка запыхалась, на глаза падал выбившийся из причёски локон.

— Тебе и правда, лучше, Фрэнсис? Жара нет?

— Это была всего лишь простуда, — ответил он. — Мы все ее подхватили, но у меня оказалась самая тяжелая форма. Чоук пускал мне кровь и давал кору хинного дерева, но я всё равно поправился.

Росс потянулся, выпрямив длинные ноги.

— Почему ты не пригласил Дуайта Эниса? Он весьма сведущ, придерживается самых современных методов и знаком с последними веяниями в медицине.

Фрэнсис хмыкнул.

— Нас всегда пользовал Том Чоук. Лично я считаю всех этих шутовских лекарей одинаковыми. В любом случае, наш друг Энис возится со старым Джоном Эллери, насколько я понимаю.

— А что с ним?

— Похоже, у него заболел зуб, и Энис вырвал три, но вместе с корнями, такова его манера. Чоук удовлетворился бы тем, что отломал бы вершки, как ты знаешь. Но что-то пошло не так, и боль у Эллери до сих пор не проходит.

— Мне кажется, Дуайт выглядел немного озабоченным, когда заходил вчера, — сказала Демельза.

— Он слишком близко к сердцу принимает неудачи, — заявил Росс. — Думаю, для его профессии это серьезный недостаток.

— Это серьезный недостаток в любой профессии, — отозвалась Демельза, стараясь избежать его взгляда.

Фрэнсис иронически поднял бровь. Чтобы заполнить неловкую паузу, Демельза взяла с каминной полки конверт.

— Мы получили приглашение, Росс! Ты только представь, в эти-то непростые времена! Вы тоже, Фрэнсис? Полагаю, будет достойный прием. Интересно, как одеваться. А что об этом думает Элизабет?

— От Тревонансов? — спросил Фрэнсис, пока Росс читал. — Да, мы сегодня получили письмо. Старику седина в голову ударила, хотя, зная сэра Джона, думаю, что в его безумной выходке кроется какая-то причина.

— Ах, мне это тоже это пришло в голову, — согласилась Демельза.

— И какая причина? — поинтересовался Росс, подняв глаза от письма.

Фрэнсис посмотрел на Демельзу, но та ждала его слов. Он засмеялся.

— Мы с твоей женой так безжалостны, Росс. Племянница Рэя Пенвенена, Кэролайн — богатая наследница. Анвин Тревонанс давно пытается поймать ее в силки. Вероятно, они объявят о финальном выстреле.

— Не знал, что девушка снова здесь.

— Насколько я знаю, она вернулась из Оксфордшира на прошлой неделе.

— Но в таком случае, — сказала Демельза, — если они собираются объявить о помолвке, разве не мистер Пенвенен должен был устраивать прием? Мне казалось, что так полагается. Росс, когда-то ты обещал купить мне книгу по этикету, но так этого и не сделал.

— Ты лучше себя ведешь без нее. Мне нравится жена, которая ведет себя естественно, а не чопорная, соблюдающая искусственные предписания.

— В любом случае, — произнес Фрэнсис, — Рэй Пенвенен ни за что не станет устраивать прием, чтобы отпраздновать помолвку, так что мы можем и дальше продолжать гадать.

— Вы ведь, конечно, пойдете? — спросила Демельза.

— Думаю, Элизабет горела желанием пойти, когда я покинул ее нынче днем.

— Надеюсь, они поторопятся, если рассчитывают соединить эту пару, — заявил Росс. — Если Кэролайн Пенвенен надолго задержится поблизости, это выбьет из колеи Дуайта. Я буду рад увидеть, как она свяжет себя узами с Анвином.

— Я слышал, что между ней и Энисом что-то было в прошлый ее приезд сюда, но считал, что Дуайт достаточно разумен, чтобы в это не ввязываться.

— Мне кажется, что никакой мужчина не будет разумным, если неразумна женщина, — заметила Демельза.

Росс бросил на нее добродушный взгляд.

— Остроумное замечание. Ты говоришь это по опыту?

Демельза встретилась с ним взглядом.

— Да, Росс, по опыту. Я подумала о том, как глупо бы повел себя со мной сэр Хью Бодруган, если... если бы я ему позволила.

Росс не сразу понял двусмысленность своего вопроса, который мог относиться и к их собственному браку, и обрадовался, что жена восприняла это правильно. Он не осознал, что два года назад даже не стал бы в этом сомневаться.

Примерно в то же время, пока Фрэнсис и Росс спускались от шахты на чай, Джордж Уорлегган спешивался перед Тренвит-хаусом.

При взгляде на него никто бы и не подумал, что он внук кузнеца, из первого поколения своей семьи, получившего приличное образование, разве что его одежда приоткрывала историю, которую ей надлежало скрывать. Ни один сельский сквайр не стал бы так наряжаться ради дневного визита, даже если хотел произвести впечатление на даму, как хотел того Джордж.

После того как миссис Табб проводила его в дом и довольно поспешно бросилась искать миссис Полдарк, Джордж мерил шагами зал, похлопывая по сапогу хлыстом и рассматривая портреты предков. Бедность здесь отличалась от той, что он мог бы увидеть в Нампаре, в трех милях отсюда. Фрэнсис и Элизабет, может, находились и не в лучшем положении, чем их кузены, но прелесть дома елизаветинской постройки не уменьшится от всего нескольких лет заброшенности. Джордж выглянул в великолепное окно с сотнями маленьких кусочков стекла, и тут услышал шаги и повернулся, увидев спускающуюся по лестнице Элизабет.

Заметив его, она замедлила шаг и нерешительно преодолела последние ступени.

— Неужели это ты, Джордж? Когда миссис Табб мне сказала, я не могла поверить своим ушам.

— Что я все-таки осмелился прийти, — он вежливо склонился над ее рукой. — Я проезжал мимо и привез крестнику подарок на день рождения. Полагаю, это мне позволено.

Она взяла то, что протянул ей Джордж, по-прежнему неуверенно.

— Но день рождения Джеффри только через несколько месяцев.

— Это за прошлый год. Я опоздал, а не поторопился.

— А Фрэнсис...

— Знает ли он, что я здесь? А что, если знает? Уверен, что эта детская вражда длится слишком долго. И правда, Элизабет, мне так приятно снова тебя увидеть. Так приятно.

Она улыбнулась Джорджу, но не покраснела, как произошло бы несколько лет назад, хотя по-прежнему обрадовалась его восхищению. Она не знала, насколько Джордж искренен, но знала, что не врет. Элизабет отметила, что со времени их последней встречи он немного располнел, в его крупных чертах проглядывала тень того человека средних лет, в которого он превратится. Но как бы он ни поступил с Россом, а против этого она безусловно восставала, Джордж всегда был исключительно справедлив по отношению к Фрэнсису и неизменно очарователен с ней.

Тот маленький сверток, что он принес, она открыла в зимней гостиной и обнаружила, что это золотые часы. Элизабет попыталась их вернуть, обеспокоенная и, чувствуя, что он проявил излишнюю щедрость, но Джордж и слышать об этом не желал.

— Брось их на время в ящик, если считаешь его еще слишком маленьким. Он не должен стать участником нашей ссоры. К тому времени, как он подрастет, чтобы их носить, возможно, мы снова станем друзьями.

— Я уж точно не желала этой ссоры, — ответила Элизабет. — В нынешние времена мы живем очень тихо, и я рада всем друзьям. Но ты знаешь Фрэнсиса не хуже меня. Он всегда принимает всё близко к сердцу, и если бы он сейчас вошел, то наша дружба могла бы получить более серьезный удар, чем когда-либо.

— Иными словами, он попытался бы вышвырнуть меня вон, — весело произнес Джордж. — Что ж, не сомневаюсь, что ты посчитаешь меня излишне осторожным, но я послал лакея постоять на страже у церкви Сола. Если покажется Фрэнсис, он меня предупредит, так что тебе не стоит бояться стычки, — он дернул плечами. — Я бы не стал так поступать, если бы решил, что ты можешь счесть меня трусом.

Элизабет села у окна и посмотрела на огород. Джордж пристально наблюдал за ней, словно вел деловые переговоры.

— Никогда в жизни, — сказала Элизабет. — Хочу поблагодарить тебя за доброту к моим родителям. Матушка еще так нездорова, а ты пригласил их к себе.

— Я специально просил их ничего тебе не рассказывать.

— Я знаю, отец так и сказал. Но он всё равно написал о твоей любезности, пока они там находились.

— Никакого беспокойства. Мне всегда нравилась твоя матушка, я считаю ее такой храброй, с этой глазной болезнью. Не понимаю, почему они не продадут свой дом, чтобы жить здесь с тобой.

— Иногда я и сама об этом задумываюсь. Но Фрэнсис не считает, что это будет правильным решением, — она осеклась.

Джордж сел и поднес серебряный набалдашник хлыста к губам.

— Элизабет, я не жду, что ты будешь каким-либо образом непочтительна к желаниям Фрэнсиса из-за меня и нашей ссоры, но ты лично разве не считаешь, что пришло время ее забыть? Не было бы это разумным для всех нас? Фрэнсис пилит сук, на котором сидит. Ты это знаешь не хуже меня, с моей стороны не было никаких угроз, хотя я бы хоть завтра мог его обанкротить. Тебе неприятно в этом признаваться, но разве ты в этом сомневаешься?

— Не сомневаюсь, — ответила Элизабет и покраснела.

— Хотел бы я, чтобы всё стало по-другому. Я хотел бы приложить все силы, чтобы положение изменилось. Но пока длится эта вражда, я бы хотел, чтобы ты помогла мне ее излечить.

Элизабет отодвинула шпингалет и приоткрыла окно на несколько дюймов, впустив мягкий ветерок. На фоне коричневых штор вырисовывался ее четкий, как камея, профиль.

— Ты говоришь, что не просишь быть непочтительной, но все же хочешь, чтобы я выбрала сторону.

— Вовсе нет. Просто подумай.

— Ты считаешь, что мои раздумья приведут к какому-нибудь результату? Джордж, ты знаешь Фрэнсиса не хуже меня. Он полагает, что ты стоял за судебным преследованием Росса и...

— Ох, Росса...

Произнеся эти слова, он понял, что поступил неверно, но продолжил, пытаясь не выдать своего раздражения.

— Я знаю, что ты питаешь к Россу теплые чувства, Элизабет. Хотел бы я получить в твоих глазах ту же благосклонность, что и он. Но позволь мне это прояснить. Мы с Россом не виделись с глазу на глаз, с тех пор как учились в школе. Это нечто глубинное. Мы никогда друг друга не любили. Но с моей стороны нет ничего больше. А с его — это сродни заболеванию. Он с головой ныряет то в одно несчастье, то в другое и винит во всем происходящем с ним меня!

Элизабет встала.

— Лучше бы ты этого не говорил. Нечестно заставлять меня это слушать.

Она собралась отойти, но Джордж не отодвинулся, Элизабет оказалась слишком близко к нему и не смогла покинуть оконную нишу.

— Разве ты не слышала, что говорит Росс? Почему же нечестно выслушать и меня? Позволь объяснить тебе его положение и как он поступил, чтобы выпутаться.

Элизабет больше ничего не добавила. Поняв, что преодолел первый барьер, Джордж продолжил:

— Росс импульсивен, слишком упрям и безрассуден. Ты не можешь винить в этом меня. Его вина лишь в том, что он родился с деньгами и происходил из того поколения, которое всегда имело деньги. Но никто не должен вести себя, как он. Четыре года назад Росс затеял этот плохо продуманный план по плавильному предприятию в Корнуолле. Он винит меня в его крахе, но затея была обречена с самого начала. Потом, когда результат его обескуражил, он оказался слишком горд, чтобы обратиться к друзьям за помощью, и вдобавок к прочим долгам подписал долговую расписку на тысячу фунтов с грабительскими процентами — как раз недавно она попала в руки моего дядюшки, вот откуда я о ней узнал, и с тех пор Росс выплачивает эти проценты. Но он и этим не удовольствовался, а в прошлом году продал половину своей доли в прибыльной шахте и сделал Фрэнсиса партнером в Уил-Грейс, бессмысленном предприятии, которое истощилось еще при его отце двадцать лет назад! Когда капитан Полдарк вконец обнищает и разорит вас, несомненно, он обвинит меня в том, что я за одну ночь украл из его шахты всю медь!

Наконец, Элизабет выскользнула и пересекла комнату. Джордж слишком преувеличивал, защищаясь, но правда находилась где-то посередине, между его аргументами и аргументами Фрэнсиса. Она и сама не могла понять свои чувства к Россу, и в выслушивании противной стороны имелась капелька извращенного удовольствия.

Джордж не последовал за ней. Через минуту он сказал:

— Тебе ведь известно, не правда ли, что ты — одна из самых прекрасных женщин в Англии?

Часы на каминной полке пробили пять. Когда они затихли, Элизабет ответила:

— Даже если бы твои слова были правдивы лишь наполовину, с твоей стороны это была бы любезность, но раз Фрэнсиса здесь нет, мне они кажутся вольностью. Насколько я знаю...

— Если правда — это вольность, тогда я готов на нее пойти, — Джордж смахнул пылинку с вышитого жилета, чувствуя себя не вполне уверенно, но и не желая отступать, — потому что это действительно правда. Я давно вращаюсь в обществе и уверяю тебя, не пытаюсь польстить и не притворяюсь. Оглянись. Посмотри на себя в зеркало. Вероятно, ты слишком хорошо себя знаешь, чтоб это понять. А мужчины понимают. Другие мужчины, не я один. А если бы ты больше выходила в свет, если тебя чаще бы видели, то таковых оказалось бы гораздо больше. Даже нынче я слышу, как люди говорят: «Вы помните Элизабет Полдарк-Чайновет? Такая красавица. Интересно, что с ней сталось?».

— Тебе так только кажется.

— Если бы Фрэнсис мне позволил, я бы ему помог. Пусть вкладывает деньги в шахту, если уж так хочет, но это должно быть только побочным делом. Как-то раз я упоминал о синекуре. Сегодня я бы мог предложить ему две таких должности. И в этом нет никакого бесчестья. Спроси своего пастора, как он получил приход, или у майора, как он получил батальон — в нужное время друзья замолвили за них словечко. Это... это существование для вас неприемлемо. Ваша бедность не только незаслуженна, в ней нет необходимости!

Элизабет молчала. Что бы она ни думала о комплименте Джорджа, он задел больное место. Ей исполнилось двадцать восемь, и дни ее красоты сочтены. Она может на пальцах одной руки пересчитать число своих выходов в свет после двадцать пятого дня рождения.

— О, Джордж, ты весьма любезен. Не думай, что мне это неизвестно. Тем более что я ведь понимаю — ты ничего этим не выиграешь. Я...

— Напротив, — возразил Джордж, — я многое выиграю.

— Даже не знаю, что и сказать. Ты облагодетельствовал моих родителей, моего сына, даже Фрэнсиса, если бы он позволил. Хотела бы я положить конец этой ссоре, я в самом деле этого желаю. Но не обманывайся, считая это пустяковым делом, не всё так просто, как ты говоришь. Хотела бы я, чтобы было таковым. Я была бы счастлива увидеть вашу дружбу восстановленной.

Джордж подошел к камину.

— А ты готова сыграть свою роль в ее восстановлении?

— Если ты сыграешь свою.

— Как?

— Помоги убедить Росса, что ты ему не враг.

— Росс мне неинтересен.

— Да, но теперь Фрэнсис и Росс — партнеры. Невозможно убедить одного без другого.

Джордж опустил глаза на свой хлыст. Возможно, потому что этот взгляд не предназначался Элизабет.

— Ты приписываешь мне сверхъестественное могущество. Что я должен делать?

— Если ты сделаешь то, что в твоих силах, я сделаю то, что в моих, — сказала Элизабет. — Надеюсь, что смогу поддержать тебя в этой сделке.

— Ты смогла бы.

Он склонился над рукой Элизабет и на сей раз поцеловал ее с довольно старомодной официальностью, которая сказала то, что он намеревался донести.

— Не провожай меня, — произнес он. — Моя лошадь у двери.

Джордж вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, и пересек большой и пустой зал. Ветер стучал открытыми ставнями. Когда Джордж оказался у входной двери, из маленькой гостиной вышла тетушка Агата и засеменила в его направлении. Джордж попытался скрыться с ее глаз, но несмотря на почти полную глухоту, тетушка сохраняла зоркость.

— Да неужели это Джордж Уорлегган, или я совсем выжила из ума? Вот уж слух пойдет. Непременно начнут болтать. Могу поклясться, уже несколько лет ноги вашей не было в этом доме. Что, слишком зазнались?

Джордж улыбнулся и склонился над иссохшей рукой.

— Приветствую тебя, старая карга. Черви уже, поди, заждались. Удивительно, что некоторые умудряются начать гнить еще над землей.

— Зазнались, как я полагаю, — повторила тетушка Агата, одна трясущаяся рука присоединилась ко второй на трости. — Вы только поглядите на этот жилет. Я помню вас еще мальчишкой, Джордж, чуть больше Джеффри Чарльза. Как вы были напуганы, явившись сюда в первый раз. Теперь всё по-другому.

Джордж улыбнулся и кивнул.

— Нужно издать закон, чтобы позволял травить старух, мэм. Или душить их подушкой. Это не заняло бы много времени. Если бы вы остались последней из Полдарков, я сделал бы это лично. Но не беспокойтесь, ваши внучатые племяннички сами выроют себе могилу. И много времени это не займет.

Из глаза тетушки Агаты упала большая капля и скатилась по диагонали в складке щеки. Это не было проявлением чувств, такое просто случалось с ней время от времени.

— Вы всегда были другом Фрэнсиса, как я припоминаю, и никогда не дружили с Россом. Что вы сказали? В тот первый раз вы нервничали, были едва оперившимся юнцом, и Чарльз сказал, что мальчик привел приятеля из школы. Что ж, времена изменились. Я еще помню те годы, когда в таком наряде и до Труро нельзя было проехать, чтобы вас не обчистил какой-нибудь разбойник или бродяга. Вы виделись с Фрэнсисом?

— Я виделся с Элизабет, — ответил Джордж, снова поклонившись. — Ты как раз напомнила мне о том, что я забыл, старушенция. Помирай побыстрее, и пусть тебя саму позабудут.

— Всего хорошего, — попрощалась тетушка Агата. — Приезжайте как-нибудь и оставайтесь на ужин. В последнее время у нас мало гостей.

 

Глава вторая

Фрэнсис добрался домой незадолго до шести. Элизабет он обнаружил сидящей у окна за вышивкой покрывала для кресла, а тетушку Агату — примостившейся у крохотного огонька.

— Уух, ну и духота у вас тут.

Он подошел к окну и распахнул его.

— Слушай, старушка, тебе бы лучше лечь в постель, чем трясти тут старые кости.

Но произнес он это незлобиво.

Тетушка Агата скосила на него глаза.

— А ты с гостем-то нашим разминулся, Фрэнсис. Ну вот на волосок разминулся. В последнее время к нам не часто заглядывают гости.

— Тебе следовало попросить его отужинать, Элизабет.

Фрэнсис посмотрел на жену, и та вспыхнула, донельзя раздосадованная тем, что старушка её опередила, как и тем, что это её заботило.

— Приходил Джордж Уорлегган.

— Джордж? — по тому, как Фрэнсис произнес это имя, все стало ясно. — Ты с ним виделась?

— Да, но быстро ушел.

— Надеюсь, что так. Чего он хотел?

Элизабет подняла серые глаза, которые в подобные этому мгновения могли выглядеть особенно искренне и невинно.

— Не думаю, чтобы он чего-то хотел. Просто передал, что на его взгляд бессмысленно продолжать эту ссору.

— Ссору, значит.

— И он был крайне любезен, — добавила тетушка Агата. — Если я не совсем выжила из ума, могу сказать, что состояние облагородило его манеры. Как в старые добрые времена — преклонил он пред нами колено.

— Интересно, знал ли он, что я стою к нему спиной. — фыркнул Фрэнсис.

Элизабет вернулась к вышивке.

— Джордж сказал, что вы с ним друзья с самого детства, и он не желает, чтобы между вами возникло отчуждение. Он сказал, что не желает ни капельки вмешиваться в твои дела или Росса, лишь только помочь нам во всей полноте ощутить радость жизни.

— Ты рассказываешь это как без запинки заученный урок.

Пальцы Элизабет в замешательстве запорхали над корзинкой, подбирая новый цвет.

— Но это его слова. Можешь принять их или отвергнуть, Фрэнсис.

— Помнится мне, то ли в год скандала с мадам Дюбарри, то ли годом позже, — промолвила тетушка Агата, — ты впервые привел Джорджа к нам домой. Крепенький мальчонка, присылали его в бархате и шелках, вкуса-то у матери его не было; а глядел бычком, увернувшимся от ножа.

— У него вкрадчивый, льстивый голос, — сказал Фрэнсис, — и чертовски убедительная манера складно излагать. Я испытал это на своей шкуре. Уж не считает ли он, что мы заживем полной жизнью лишь по милости его дружбы? Не верится, что его лесть могла тебя убедить.

— Я сама могу составить мнение, — ответила Элизабет. — Хотя не могу не заметить, что не воздержись Джордж от решительных мер с закладной, жизни у нас не было бы совсем никакой.

Фрэнсис задумчиво погрыз ноготь.

— Признаюсь, мне непонятно его терпение. Никак не вяжется. Я ведь теперь партнер Росса. Из-за этого Уил-Грейс переписали на Джеффри Чарльза. Но Джордж бездействует.

— Может, из дружеского расположения, — предположила Элизабет.

Фрэнсис подошел к распахнутому окну и подставил лицо холодному воздуху.

— Я не могу избавиться от мысли, что своей неприкосновенностью обязан тебе.

— Мне? Глупости. Право, Фрэнсис...

— Глупости? Отнюдь. Джордж не один год по тебе вздыхает. Я никогда не считал его достаточно человечным, чтобы позволить нежным чувствам затмить деловые цели, но за неимением лучшего объяснения...

— Надеюсь, ты найдешь лучшее объяснение, — Элизабет поднялась. — Мне надо идти, почитать Джеффри Чарльзу.

Фрэнсис схватил ее за руку, когда жена проходила мимо. Отношения между ними за последние два года наладились, однако так и не стали теплыми.

— Мы оба можем это отрицать, — сказал он, — но на мой взгляд, его приход сегодня объясняется достаточно простой причиной. Независимо от того, считаешь ли ты, что Уорлегган расположен ко мне, или, как я думаю, он расположен к тебе, нет сомнений в его чувствах к Россу. Относясь к нам по-дружески, Джордж может снова встать между нами и Россом, и, несомненно, добьется в этом успеха. Ты хочешь, чтобы у него получилось?

На секунду Элизабет замолкла, а затем ответила:

— Нет.

— Я тоже, — он отпустил ее руку, и Элизабет медленно вышла.

— Вам следует пригласить его на ужин. У нас всего предостаточно, чтобы это устроить. Конечно же, не как при жизни Чарльза. Мне так грустно без твоего отца, мой мальчик. Это единственный человек, который знал, как следует развлекаться знати, — произнесла тетушка Агата.

***

По пути домой на перекрестке Баргус, где стояла виселица, Джордж встретил Дуайта Эниса, ехавшего со стороны «Принца головорезов». Поприветствовав его, Дуайт собирался уже проехать мимо, но Джордж остановился, лошади сблизились.

— О, доктор Энис, едете в далекие края выполнять свой медицинский долг? Не иначе как в Труро, смею предположить?

— В Труро — редко.

— Однако, бывая там, вы никогда не доезжаете до Уорлегганов.

Обдумывая ответ, Дуайт не без труда успокоил коня и решил быть откровенным.

— Ваша семья всегда относилась ко мне по-дружески, мистер Уорлегган, и я также питаю к вам дружеские чувства, но Полдарки из Нампары — мои близкие друзья. Я живу на краю их земель, работаю среди шахтеров, ужинаю за их столом и пользуюсь их доверием. И мне кажется, что не стоит пытаться получить удовольствие в обоих мирах.

Не поворачивая шеи, Джордж все же позволил себе изучить потертый бархатный сюртук Дуайта с позолоченными пуговицами.

— Эти два мира настолько расколоты, что независимый человек не может перемещаться из одного в другой по собственной воле?

— Полагаю, что да, — сказал Дуайт.

Джордж помрачнел.

— Мужские языки иногда обгоняют женские. Надеюсь, ваши дела процветают?

— Вполне, благодарю.

— На прошлой неделе я посещал Пенвененов и узнал, что теперь вы там постоянный лекарь.

— Здоровье мистера Пенвенена отменное. Я не так часто с ним встречаюсь.

— Однако мне сказали, что вернулась его племянница. Как я понял, вы сделали какую-то сложную операцию на горле и спасли ей жизнь.

— Полагаю, мужские языки опередили женские и в этот раз.

Джорджу не понравилось, что собственные же слова ударили по нему рикошетом. Он начинал испытывать растущую неприязнь к молодому доктору, тот говорил так прямолинейно и почти не пытался скрыть свои симпатии. Джордж не проводил время в обществе людей, которых не волновало его одобрение или неодобрение.

— По моему мнению, – сказал Джордж, – все эти доктора и аптекари не достойны ни капли доверия. От них больше вреда, чем пользы. И вообще, моя семья достаточно состоятельна, чтобы позволить себе ни о чем не переживать, в отличие от многих семей с древними корнями.

Джордж развернулся и поскакал прочь. Его слуга последовал за ним. Дуайт в недоумении глянул им вслед, дернул поводья и отправился своей дорогой. Он прекрасно понимал, что обидел влиятельного человека. Учитывая все тонкости профессии, Дуайт предпочел бы не заводить себе такого врага. Но, к сожалению, времена, когда он мог сам выбирать себе друзей, давно миновали. Поэтому на этот счет Дуайт не особо переживал. Его занимало совсем другое. «Мне сказали, что его племянница вернулась», — невзначай обронил Джордж. Если это на самом деле так, то пришел конец душевному спокойствию Дуайта. Путь его лежал в Сол, мимо сараев с рыбой. Внезапно он услышал грохот за спиной. Обернувшись, Дуайт понял, что это Розина Хоблин растянулась на мостовой.

Бедняжка тащила ведро с водой. Дуайт спрыгнул с лошади, привязал ее к столбу и помог Розине встать. Все попытки доктора выяснить, почему девятнадцатилетнюю девушку отправили за водой, несмотря на хромоту, оказались безуспешны. Сейчас миленькое лицо Розины искажала гримаса боли.

— Это всё колено, сэр. Через минутку пройдет. Иногда бывает, что я не могу его разогнуть. Спасибо, сэр.

В это мгновение из дома выскочила младшая сестра Розины, Парфезия, присела в реверансе перед доктором и, подняв ведро, протянула сестре руку.

— Подожди минутку, — обратилась Розина к сестре. — Нужно чуть-чуть передохнуть, и всё пройдет, — эти слова были адресованы уже Дуайту.

Спустя пару минут ее провели в дом. Дуайт обрадовался, что Джака, отец девушек, отсутствует, поскольку его настроение менялось непредсказуемо.

С непроницаемым лицом Дуайт отмахнулся от заверений Розины и миссис Хоблин, что ничего страшного не случилось, и если она сядет за стол и задерет ногу, то все пройдет, и наклонился, чтобы осмотреть колено, боясь найти бог знает какую стадию разрушения сустава. Но не нашел. Опухоль, разумеется, и легкое покраснение, но на ощупь кожа не была горячей и не лоснилась.

— Говоришь, что эта проблема появилась восемь лет назад?

— Да, сэр, около того.

— И ты всегда испытываешь боль?

— Нет, сэр, только когда нога сильно деревенеет, как сейчас.

— А с бедром у тебя такая же проблема?

— Нет, сэр, с ним все в порядке.

— Из колена никогда ничего не текло?

— Нет, сэр. Только будто бы кто-то поворачивает ключ, и колено немеет, — ответила Розина, опуская юбку.

— Ты когда-нибудь показывала это другому доктору?

Дуайту показалось, что девочки обменялись взглядами у него за спиной.

— Да, сэр. Когда это впервые началось, — ответила Розина, — в 84-м, мистеру Нюэ, а он уж давно помер.

— И что он сказал?

— Ничего не сказал, — торопливо ответила миссис Хоблин, — даже не знал, что это.

Атмосфера в доме настолько очевидно препятствовала расспросам, что Дуайт велел девушке приложить холодный компресс и сказал, что зайдет снова на следующей неделе, когда боль утихнет. Когда он вышел, уже почти наступили сумерки, а ему еще предстоял самый неприятный вызов.

У подножия холма над галькой располагался плоский зеленый треугольник травы и сорняков, с одной стороны его стояли сараи для рыбы, а над ними — коттеджи и лачуги. Чтобы добраться до них, требовалось пересечь узкий горбатый мостик. Дуайт на мгновение задержался, глядя на море.

Поднимался ветер, и дальние скалы едва виднелись в сгущающихся сумерках, но все еще можно было разглядеть мрачные створки узкого входа в залив. В лодке возился старик, перекидывая сеть через борт. Перед постоялым двором чайки дрались за рыбью голову. В окне мерцала свеча.

Дуайту показалось, что сквозь шум волн он расслышал шепоток деревенских жителей.

— Слыхал о Джоне-Джеймсе Эллери, а? Всего-то зуб разболелся, пошел к лекарю за Мингузом, и тот выдрал ему три зуба. Джон-Джеймс с тех пор мучается от жуткой боли и предпочел бы сдохнуть! Если б я заболел, то испужался бы к нему пойти!

Дуайт собрался уходить, и тут из постоялого двора тихо вышел человек. Казалось, он хотел избежать встречи с ним. Но Дуайт остановился, и мужчина тоже остановился. Это был Чарли Кемпторн, которого Дуайт вылечил от шахтерского туберкулеза, теперь Кемпторн домогался Розины Хоблин, хотя и являлся вдовцом сорока с лишним лет с двумя детьми, а ей исполнилось только девятнадцать.

— Поздновато вы вышли из дома, сэр, а? Хочется быть дома у камелька — здорово иметь очаг, у которого можешь посидеть.

— То же самое и собирался сказать и тебе.

Кемпторн усмехнулся и кашлянул.

— Кое-чем лучше заниматься в полутьме, ну вы понимаете. Когда таможенники не видят.

— Если бы я был таможенником, то как раз в полутьме и был бы занят сильнее всего.

— Ха, но им больше нравится сидеть у собственных очагов, как и прочим разумным людям.

В голосе Чарли, когда он проскользнул мимо, послышалась легкая тревога.

Фиби Эллери открыла Дуайту двери и провела его наверх. В комнату Джона-Джеймса Эллери приходилось взбираться по деревянной лестнице из комнаты на первом этаже, где лежали мешки с картошкой, сети, весла и пробковые поплавки. В спальне невозможно было выпрямиться, и в этот вечер горящая лампа на рыбьем жире едва освещала надвигающуюся ночь. Большая часть стекол в окне отсутствовала, и ветер задувал внутрь, теребил занавески и пригоршнями швырял в дом брызги дождя. Огромная черно-белая кошка прошествовала по комнате, которая ни на секунду не оставалась неизменной и создавала свои собственные фиолетовые зловещие тени. Лицо больного было обмотано старым тряпьем.

— Господи! Помилуй меня, Господи, помилуй меня, — бормотал он.

Фиби встала в дверях, неотрывно наблюдая за Дуайтом укоризненным взглядом.

— Ему скоро полегчает, — сказала она, — боль длится около часа и потом на время уходит.

Дуайт мало что мог поделать, но остался на полчаса, дал больному настойку опия и слушал шум волн, к тому времени как он собрался уходить, приступ закончился.

Это была непростая ночь, и Дуайт провел ее беспокойно, переживая по поводу собственной неудачи и бессмысленности своей профессии.

 

Глава третья

Вечером двадцать четвертого мая Росс и Демельза прибыли к Тревонансам почти последними, поскольку им пришлось одалживать лошадь у Фрэнсиса, у него оставалось еще целых три. Когда они поднимались наверх, в большой гостиной уже разговаривала и смеялась компания человек в двадцать. Демельзе потребовалось целых полчаса, чтобы переодеться, и Росс, которому почти ничего не требовалось, читал свежий выпуск «Шерборн меркьюри», любезно оставленный в спальне.

Франция воевала с Австрией. Всего три недели назад революционный котел наконец вскипел. В газете говорилось, что господин Робеспьер возражал против объявления войны и покинул пост общественного обвинителя, но остальные склонялись к войне, и огромная армия уже вторглась в Бельгию. Столкновение с австрийскими войсками ожидали со дня на день. А какова же наша собственная позиция? Мистеру Питту хорошо предсказывать пятнадцать лет мира, как он делал это в марте, предсказания ничего не стоят, но когда они сопровождаются дальнейшими сокращениями нашей и без того крошечной армии и превращением флота в скелет, наша безопасность и само существование под угрозой.

Росс так зачитался, что не услышал Демельзу с первого раза, и ей пришлось повторить, пока муж не поднял взгляд.

Когда он встал, то понял, что очарование и красота жены не померкли за три года испытаний и почти что бедности. Временами они скрывались под будничной маской рутинных дел, но тем поразительнее было их возвращение. В такие мгновения Росс понимал, что именно так привлекает в Демельзе многих мужчин.

Росс подошел к двери и, открыв ее жене, сказал:

— Выход в свет все ещё внушает тебе страх, как в былые времена? Никогда не понимаю, волнуешься ты или нет.

— В первые десять минут у меня дрожат коленки. Но, к счастью, эта часть тела хорошо спрятана.

— Я знаю, что тебя излечит, — засмеялся Росс.

— И что же?

— Портвейн.

— Да, частенько помогает, согласна. Но есть и другие способы.

— Например?

— Осознание, что другие в меня верят, — она в сомнении пожала обнаженными плечами.

— Другие включают меня?

— Главным образом тебя.

Росс медленно наклонился и поцеловал её в ложбинку между шеей и плечом.

— Могу я сейчас предложить тебе эту уверенность?

— Благодарю, Росс

Он поцеловал ее снова, а Демельза подняла руку и пригладила волосы у него на виске.

— У тебя еще остались ко мне чувства?

Росс ошеломленно посмотрел на жену, заглянув ей в глаза.

— Боже, тебе следует это знать!

— Да, Росс, но чувства чувствам рознь. И я спрашиваю о тех, а не о других.

— Собираешься втянуть меня в философский спор, когда толпа щеголей внизу жаждет с тобой пофлиртовать?

— Никакие они не щеголи. И не думаю, что это... как-ты-там-его-назвал спор.

Она положила руку на дверь.

— Демельза, — окликнул ее Росс.

— Да!

— Если чувства и изменились, то не думаю, что их стоит помещать в разные отсеки, потому что одна часть неотделима от другой. Ты должна знать, что я тебя люблю. Какие еще тебе требуются заверения?

Она криво, но тепло улыбнулась.

— Лишь те, которые я могу услышать.

— Ну значит, ты их услышала. Это имеет такое значение?

— Да, это имеет такое значение!

— Что ж, буду повторять по средам и субботам.

— Лучше по воскресеньям, по воскресеньям всё звучит правдивей.

И они в довольно радостном настроении спустились вниз, обнаружив, что там уже собрались все соседи: молодые Тренеглосы, Бодруганы, доктор Чоук с женой и конечно же Пенвенены.

И Джордж Уорлегган.

Было непростительной ошибкой со стороны Тревонанса пригласить на один званый вечер Джорджа и Росса. Но раз встречи не миновать, следовало её пережить. Прошлогоднюю драку Джорджа с Россом злые языки раздули едва ли не до убийственных размеров. Сегодняшнее присутствие обоих придавало вечеру особую пикантность в глазах тех, кто выказывал живой интерес к последствиям их ссоры.

Но Джордж держался скромно и старался избегать Полдарков. Что ни говори, но упав с лестницы, он проникся уважением к силе своего оппонента. За обедом Росса усадили неподалеку от главы стола. По правую сторону от него сидела Констанс, леди Бодруган, по левую — Элизабет, а напротив оказалась Кэролайн Пенвенен.

Он так много слышал о Кэролайн, что было бы странным, если бы она соответствовала его представлениям. Росс счел ее не такой красивой, как Элизабет, и не такой очаровательной, как Демельза, но ее ясноглазая и остроумная энергия немедленно привлекала внимание любого мужчины. Изумруды вокруг молочно-белой шеи чудесно ей шли, они внезапно, как и хозяйка, менялись в зависимости от освещения, то были прохладными и бездонными, то яркими и сияющими. Росс без труда понял чувства Анвина Тревонанса — тот всегда был восприимчив к чужому влиянию. Все гадали об их отношениях, поскольку сегодня оба выглядели напряженными. Кэролайн обращалась с Анвином с ледяной вежливостью, и все воображали, как это переменится после свадьбы. Гордый львиный профиль Анвина и выступающая нижняя губа о многом говорят.

Едва гости уселись за стол, как сэр Джон спросил:

— Вы знакомы с мисс Пенвенен, Росс? Кэролайн, капитан Полдарк.

Росс изучал её широко распахнутые серо-зеленые глаза.

Мисс Пенвенен склонила голову в знак приветствия.

— Сегодня мы встретились впервые, Джон. Однако мне доводилось видеть капитана Полдарка при иных обстоятельствах.

— Когда же? — спросил Росс.

— О, вы не могли меня заметить. Я присутствовала на суде в Бодмине, когда вам предъявили обвинения в разграблении двух кораблей. Я сидела среди зрителей.

— Прекрасно помню, — ответил Росс. — Однако зрители наводят на мысль о представлении. Боюсь, то представление не удалось.

— Мне встречались и похуже. Видите ли, во время представления зритель знает, что добродетель восторжествует, но в жизни из-за беззакония и страхов за исход всё висит на волоске.

— Мне кажется, вы присутствовали не на том слушании, мисс Пенвенен. Добродетели в моем деле были нещадные крохи, и никакого торжества в моем оправдании. Если что и восторжествовало, так это упорство присяжных в своих заблуждениях. Стало быть, вы сочувствовали судье.

Глаза Кэролайн блеснули.

— Уверяю вас, сочувствовала. Видели бы вы, как опечалилось его лицо, когда ему не удалось вас наказать.

Во время первой половины обеда Росс беседовал с Элизабет. Она испытывала не меньше удовольствия, это стало очевидным и Демельзе, которая сидела на другом конце стола, оказавшись между сэром Хью Бодруганом, как обычно пытавшимся завладеть ее вниманием, и капитаном МакНилом из Шотландского полка гвардейских драгун. МакНил уже бывал здесь ранее, несколько лет назад, вместе с отрядом драгун, чтобы присмотреть за шахтерскими волнениями и положить конец контрабанде.

Что бы ни думали остальные относительно своих мест за столом, Малькольм МакНил не жаловался. Он лишь желал лишить сэра Хью монополии. Снова и снова он пытался привлечь внимание миссис Полдарк, но снова и снова волосатый баронет опять им завладевал. Первая настоящая возможность настала, когда сэру Хью пришлось нарезать мясо для миссис Френшэм, сестры сэра Джона, и МакНил тут же спросил Демельзу, не может ли он сделать то же самое для нее.

— Благодарю, но нет, — ответила Демельза. — Я удивлена видеть вас здесь, капитан МакНил. Я уж было решила, что вы вернулись в Шотландию, к кланам.

— О, я уже там был, — заверил он ее, восторженно подкрутив ус. — И еще за морем. И в Лондоне, и в Виндзоре. Но я привязался к этой части страны и некоторым ее обитателям, и когда выдается случай, приезжаю их навестить.

— С драгунами?

— Нет, на этот раз без драгун.

— Ни одного?

— Вынужден вас расстроить, но только я один, миссис Полдарк. Я переболел лихорадкой, и встретив сэра Джона в Лондоне, получил приглашение провести здесь отпуск по болезни.

Демельза приветливо на него взглянула.

— Вы не похожи на больного, капитан МакНил.

— Уже нет, мэм. Позвольте вам налить. Вы канарским угощались?

— Я знаю лишь три напитка, и этот в них не входит.

— Тогда пусть будет канарское. И я также с удовольствием, как и с пользой для здоровья, наслаждаюсь вашим прекрасным побережьем.

— А не контрабандистов ловите?

— Нет-нет, миссис Полдарк, не в этот раз. А они еще есть? Мне казалось, что в свой прошлый визит я всех переловил.

— Так и есть. Мы были так подавлены, когда вы уехали.

Шотландец взглянул на нее с огоньком в глазах.

— Эту фразу можно понять двояко.

Демельза посмотрела на другую сторону стола и увидела, как Росс улыбнулся Элизабет.

— Не думаю, капитан МакНил, что вы считаете меня контрабандисткой.

МакНил хохотнул, весьма сдержанно по собственным меркам, но достаточно для того, чтобы все остальные присутствующие за столом на пару секунд замолчали.

Миссис Френшэм с улыбкой заявила:

— Если эту шутку можно повторить, то вам стоит поделиться ею с остальными.

— О, с моей стороны это была вовсе не шутка, мэм. Капитан МакНил заверял, что на сей раз он приехал не для того, чтобы ловить контрабандистов, а я сказала ему, что больше в этих краях он никого не поймает, — сказала Демельза.

— Будь я проклят, если это не острота, — прогрохотал сэр Хью.

— Капитан МакНил выздоравливает после болезни, — сообщила миссис Френшэм. — Цель его пребывания здесь, как он меня уверил, совершенно невинна, иначе нам пришлось бы приставить к нему охрану и запереть в его комнате!

— Я искренне полагаю, мэм, что вам следует так и поступить, — отозвалась Демельза, а сэр Хью и капитан снова рассмеялись.

На другом конце стола сэр Джон Тревонанс по не очень понятной причине отпустил уничижительное замечание по поводу молодого Дуайта Эниса. В то утро скончался Эллери, и сэр Джон считал, что скандальное происшествие привлечет внимание общества. Эллери был крепким и здоровым мужчиной шестидесяти лет, а Энис вставил ему в глотку зонд, и рана так и не зажила. Его старый приятель доктор Чоук это подтверждает... Невежество и пренебрежение. Но сэр Джон понял, что ошибся, потому что за доктора Эниса не только тут же вступилась Кэролайн, но и нашла союзника в лице Росса Полдарка, и баронет, к своему неудовольствию, а еще более — к неудовольствию Анвина, оказался меж двух огней. При первом знакомстве Росс счел Кэролайн дерзкой, но теперь они выступили в унисон, и к концу спора Кэролайн посмотрела на него с одобрением.

— Она прелестна, не правда ли? — вполголоса сказала Россу Элизабет.

— Производит впечатление. Красота — это дело вкуса.

— Как думаешь, это правда, что то, чем не восхищается взор, и по сердцу не придется?

— О, несомненно. Попробуй найти доказательство противоположного. По крайней мере, со мной это так. И ты об этом знаешь.

— Я так мало о тебе знаю, Росс. Сколько раз мы встречались за пять лет? Может, с десяток?

Росс замолчал.

— Я думал не о последних пяти годах. Но, может, ты и права. Склонен с тобой согласиться, я тоже мало о тебе знаю. И ты так изменилась... я имею в виду — внутренне...

— Правда? Расскажи, в чем же заметнее всего проявляется это ухудшение.

— Ты ведь хочешь, чтобы я тебя утешил, не так ли? Так и будет. Просто это другая Элизабет, вот и всё. Вовсе не хуже, наоборот. Но временами она удивляет. Теперь я понимаю, как ты была молода, когда пообещала выйти за меня замуж.

Элизабет убрала руку от бокала, но задержала пальцы на ножке.

— Но достаточно взрослой, чтобы понимать, чего хочу.

Иногда Росса удивляла ее манера говорить. Ее тон вдруг стал самоуничижительным. И это тут же увело их разговор в сторону от вежливой беседы с легким намеком на флирт.

Росс посмотрел на нее, пытаясь взвесить свои слова, чтобы дать ей возможность вернуться к обычной болтовне:

— Что ж, мы оба согласны, что ты была юной. А потом ты решила, что я погиб.

Элизабет взглянула через стол, на беседующего с Рут Тренеглос Фрэнсиса. Возможно, нахлынувшие чувства тоже застали ее врасплох. Или она решила, что слишком часто их избегает. Совершенно спокойным и юным голосом она произнесла:

— Я никогда до конца не верила, что ты мертв. Просто мне казалось, что Фрэнсиса я люблю больше.

— Тебе казалось, что ты его любишь?

Она кивнула.

— А потом я обнаружила, что ошиблась.

— Когда?

— Довольно скоро.

Его логический склад ума отказался принимать всё значение этого неожиданного разговора, но где-то внутри заколотилось сердце, словно понимание пришло по другому каналу. Двадцать с лишним человек за столом, его собственная жена, беседующая с офицером-кавалеристом с большими усами, сэр Хью по другую ее руку, ожидающий возможности вмешаться, Джордж Уорлегган, по большей части молчаливый и напряженный, но постоянно переводящий взгляд со своей тарелки или партнеров по беседе на волосы Элизабет, ее губы или руки. Невероятно, что Элизабет выбрала именно это время для подобного признания, и это через девять лет! Настолько невероятно, что звучит правдиво.

— Проклятые дворняжки, что шляются вокруг, — пылко заявила леди Бодруган, — постоянно спариваются, до чего же трудно держать чистую породу. Вам повезло гораздо больше Джон, раз имеете дело только с коровами. Так что у вас за пес, мисс?

— Мопс, — ответила Кэролайн. — С чудесной кудрявой шерсткой и золотистой мордой размером не больше этой тарелки. Анвин относится к нему с чрезвычайным уважением и любовью, не так ли, дорогой?

— С уважением, несомненно, — сказал Анвин, — потому что его зубы дьявольски остры.

— Ты пытаешься надо мной подшутить? — спросил Росс у Элизабет.

Она улыбнулась неожиданно беззащитно.

— О, разумеется, это шутка. Но подшучиваю я только надо собой, Росс. Разве ты не понимаешь? Мне было интересно, догадаешься ли ты.

— Догадаюсь...

— Что ж, если ты не догадался, с твоей стороны было бы любезнее остановить это откровенное признание на полпути. Разве так уж удивительно, что женщина, однажды изменившая решение, может изменить его еще раз? Что ж, видимо, да, потому что для меня это всегда было унизительным потрясением.

После довольно длинной паузы Росс сказал:

— В ту Пасху, когда я пришел к тебе после твоего замужества, ты достаточно ясно дала понять, что любишь только Фрэнсиса и не думаешь ни о ком другом.

— А что еще я могла тебе сказать? Всего через несколько месяцев после замужества и с Джеффри Чарльзом в моем чреве?

У Росса забрали тарелку и поставили на ее место новую. Каким бы ни был повод для приема, сэр Джон не поскупился на запасы из погреба, и разговоры за столом стали громче. Но Росс боролся с собой, чтобы не отодвинуть стул и уйти. И Элизабет выбрала именно это время... Разве что только присутствие посторонних придало ей мужества так откровенно рассказать о том, что она давно собиралась. И хотя несколько минут назад он не понимал значения ее слов, теперь Росс видел, что они имеют смысл. Каждая прошедшая секунда неумолимо вплетала эти слова в узор прошедших девяти лет.

— А Фрэнсис? Он знает?

— Я уже и так слишком много сказала, Росс. Ох уж мой язык. Внезапный порыв. Лучше о нем позабыть. А если и не забыть, то оставить без внимания. О чем мы говорили до этого?

Через три человека за столом сидел Фрэнсис со слегка пренебрежительным выражением лица, на котором живые черты юности постепенно уступали место преждевременному увяданию. Словно что-то подозревая, он взглянул на Росса, поднял бровь и подмигнул.

Фрэнсис знал. Теперь Росс это понял. Фрэнсис знал уже так давно, что первый приступ разочарования и крушения иллюзий уже прошел. Он давно растерял ревность, а может, вместе с ней и любовь, больше кузен не ощущал никакой неловкости, видя Росса и Элизабет вместе. Стычки прошлых лет, загадочное поведение — всё имело объяснение. А теперь его это не трогает, всё прошло, стало частью давно минувшей эпохи, пришли новые времена терпимости и добродушия.

Возможно, думал Росс, именно потому Элизабет и осмелилась ему рассказать, потому что ее чувства давно остыли, и она считает, что и у Росса тоже, Элизабет просто предложила объяснение и извинение за прошлое, этим признанием она хотела показать, что никакой опасности для них всех более не существует.

Элизабет повернулась, чтобы ответить на какие-то вопросы сидящего по другую руку мужчины, и Росс увидел ее лицо лишь через пару секунд. И даже тогда он не встретился с ней взглядом, но всё равно понял по выражению ее лица (или, на самом деле, уже давным-давно об этом догадался) — дело даже не в том, что она считала или не считала его погибшим.

После того как дамы удалились, мужчины провели полчаса за портвейном, а потом вновь соединились с дамами за чаем и кофе.

Росс встретился с Кэролайн Пенвенен. Он шел по малой гостиной, когда услышал сердитые слова и узнал голос Анвина Тревонанса. Пройдя еще немного, Росс услышал, как резко хлопнула дверь, и быстрые шаги в сторону главной гостиной. Он попятился, чтобы пропустить вперед Кэролайн. Она улыбнулась и выглядела запыхавшейся, а глаза еще сверкали от пережитых чувств.

Росс уже собрался двинуться дальше, как она спросила:

— Могу я отвлечь вас на минутку?

— На сколько вам понадобится.

Девушка стояла рядом, с прищуром рассматривая гостей. Теперь Росс понял, какая она высокая и насколько грациозная.

— Я благодарна, что вы сохраняете верность друзьям, капитан Полдарк.

— Верность? Надеюсь. Но вы же не...

— Я про доктора Эниса. Должна признаться, когда я встретилась с ним впервые, он горячо вас защищал.

— Когда это было?

— До суда над вами, разумеется. Он так пылко выступил в вашу защиту.

Обычно люди избегали упоминать при Россе о суде. Выражение его лица не поощряло такие вольности. Но эта девушка, казалось, не испытывала никаких сомнений. Она произнесла эти слова либо от полного отсутствия проницательности и понимания, либо исходя из собственных понятий о честности, в которых не существовало табу. Раз уж она решила вести себя дружелюбно, то Росс сделал ей скидку.

— Должен ли я понимать, что вы дали ему повод выступить в мою защиту?

— О, разумеется. Потому что если вы хотите узнать подлинные чувства человека, всегда стоит его спровоцировать.

— Именно к этой тактике вы сейчас и прибегаете, мисс Пенвенен?

Она мило улыбнулась.

— Было бы слишком самонадеянно с моей стороны вообразить, что у меня получится.

— Вы останетесь на лето у дяди?

— Возможно. В октябре мне исполнится двадцать один, и тогда я стану сама себе хозяйкой. Такое досадно долгое ожидание.

— Может, к тому времени вы уже выйдете замуж.

— Не означает ли это просто замену одного владельца другим?

— Так я и думал, что вы смотрите на мужа именно в этом свете.

— Поскольку у меня никогда не было мужа, трудно судить. Но повидав многих вокруг себя, я бы не стала называть такое описание нелестным.

— Вашему дяде оно уж точно не льстит.

— Почему же, — засмеялась Кэролайн. — Он меня содержит. Разве это не значит, что он мой владелец? Там нет решеток на окнах, разве что невидимые решетки условностей и неодобрения. Но думаю, свобода мне понравится.

Пока они разговаривали, мимо с грозным лицом прошел Анвин, а Кэролайн продолжила беседовать с Россом даже в присутствии жениха. Добродушно осознавая, что его используют, Росс подумал, что его надеждам на их скорый брак, вероятно не суждено сбыться.

Подозрения укрепились, когда Анвин исчез и в тот вечер больше не показывался. До полуночи играли в карты, но размолвку между юной парой подчеркивала кислая мина Рэя Пенвенена, и это испортило остаток вечера.

Лишь когда партия подходила к концу, Джордж Уорлегган временно оказался наедине с Фрэнсисом и тут же воспользовался возможностью поговорить с ним.

— Добрый вечер. Могу сказать, что рад снова тебя видеть, столько времени прошло.

Фрэнсис уставился на него.

— Прости, но не могу сказать то же самое, Джордж.

— Если это правда, то мне жаль. Так не должно быть.

— В этом разница между нами. Я сделал свой выбор давным-давно. Предпочитаю жить с чистыми руками.

Лицо Джорджа помрачнело.

— Это просто бессмысленный плевок... Я не вижу никаких причин для твоего кузена...

— Что ж, в таком случае, если причина в этом, то и от меня не ожидай.

Если Джордж и имел серьезные надежды на возобновление отношений, то теперь они исчезли. Джордж отвернулся и столкнулся лицом к лицу с Россом.

На мгновение настала тишина. Кое-кто смотрел в их сторону в ожидании неминуемой стычки. Гости приблизились, чтобы уловить слова, из которых разгорится искра.

Росс посмотрел на Джорджа сверху вниз.

— Добрый вечер, Джордж.

Грозное лицо Джорджа слегка скривилось.

— Что ж, Росс, я предвкушал нашу встречу в этом доме.

— Нам стоит как-нибудь поужинать вместе.

— Жду с нетерпением. Надеюсь, твоя шахта процветает?

— Будет.

— Хотелось бы мне иметь твою уверенность.

— Неужели ты завидуешь даже этому? — спросил Росс.

Джордж вспыхнул и открыл рот, чтобы ответить, но Росс уже ушел. Но теперь эти слова растопили многолетнюю сдержанность. Теперь впервые Росс поступал так, как того желал Джордж. Сдержанность — это добродетель. Стоит лишь выдержать паузу и насладиться триумфом.

Когда Росс и Демельза ехали домой в сопровождении Фрэнсиса и Элизабет на первом участке пути, встала ущербная луна, залив пейзаж блеском, высветив росу на полях и паутину в живых изгородях. Все четверо почти не разговаривали. Элизабет сосредоточилась на сказанном и тревожилась об эффекте своих слов, потому что невозможно предугадать поведение Росса. Фрэнсис засыпал. А Росс погрузился в думы о прошлом и размышления о будущем и видел не пейзаж, а лишь Элизабет, причину всего произошедшего, едущую впереди.

Демельза со своим прирожденным, почти животным чутьем, поняла, что в жизнь Росса вошло нечто новое. Она чувствовала, что причиной тому может быть Элизабет, но не могла и вообразить, что это новое возникло из старой привязанности. «Буду вас ждать, мэм», — сказал капитан МакНил с восхищением во взгляде. Из всех мужчин, с которыми она знакома, Малкольм МакНил был единственным, кто мог состязаться с Россом. «На днях я устрою прием, дорогая», — сказал сэр Хью Бодруган, сжав ее ладонь пальцами.

Как раз перед тем, как они собирались расстаться, Фрэнсис спросил:

— Правда ли, что контрабандисты вернулись из успешного плавания?

— Да, — ответил Росс. — Так я слышал.

— Веркоу со своей шайкой будет не в духе.

— Не сомневаюсь.

— Ходят слухи... Забыл, где я об этом слышал, но люди перешептываются, что ты имеешь отношение к этому делу.

Настала тишина. Демельза чуть натянула поводья, и лошадь дернула головой с недовольным перезвоном.

— Где ты это слышал? — поинтересовался Росс.

— А какая разница? Это было довольно давно. Думаю, это связано с тем мартовским плаванием.

— Разве было когда-нибудь время, чтобы о нас не болтали всякие глупости, Фрэнсис?

Опять повисла тишина.

— Что ж, я рад, что это неправда.

— Рад? Не знал, что ты так беспокоишься о таможенниках.

— Вовсе нет, Росс. Но нынче я беспокоюсь о тебе. И мне не нравится, что поблизости болтается этот доносчик, лазутчик и болтун. Всем известно о его существовании, но никто его не знает. Если его личность раскроется, то его ждет печальный конец. Но пока он вдвойне опасен. Разумеется, на месте мистера Тренкрома, который серьезно вложился в это дело и с куттером внушительных размеров, я бы продолжил, положившись на милость Господа. Ничего не поделаешь. Но на месте обычного сельского сквайра, желающего подзаработать лишний пенни, или шахтера, или кузнеца, ищущего дополнительный приработок, в последнее время я бы держался подальше от этого дела.

Для Фрэнсиса это была длинная речь, и пока он ее произносил, они как раз подъехали к развилке. Четверо всадников остановились.

— Полагаю, в следующий раз, когда речь зайдет об этом предмете, ты промолчишь об этой истории, — сказал Росс.

— О, разумеется. Конечно. Что ж, доброй ночи вам обоим.

— Разумеется, в этом деле все участвуют по-разному. Не обязательно плавать на лодке или перевозить товары.

— Любое участие может быть опасным, если поблизости крутится доносчик.

— Если бы я был обычным сельским сквайром, желающим подзаработать лишний пенни, то мог бы с тобой согласиться. Но в некоторых обстоятельствах награда перевешивает риск.

— Думаю, лучше мне больше ничего не знать. Я лишь хотел по-дружески предупредить, а не допытываться о твоих секретах.

— Похоже, ты уже знаешь секрет. Будет неплохо, если узнаешь и подробности. Некоторое время назад ко мне приехал мистер Тренкром, у него возникли затруднения, поскольку из-за доносчика он не мог выгружать товар в обычных местах. Он спросил, нельзя ли использовать бухту Нампары. В то время Уорлегганы всеми силами стремились наложить лапы на мою шахту Уил-Лежер. Я согласился на предложение Тренкрома, и он пользуется моей бухтой, но лишь пару раз в году, и за каждую выгрузку платит двести фунтов.

Фрэнсис присвистнул.

— Приличная сумма. Любого введет в искушение. Если бы не эта опасность, я бы и сам рискнул.

— Если бы не эта опасность, мне бы никто такого не предложил.

— Да... Да, понимаю. Но эти деньги... они для того, чтобы вести работы на Уил-Грейс дольше, чем мы планировали? Если так...

— У меня долги, — коротко ответил Росс. — И один со слишком высокими процентами. С деньгами от Тренкрома я смогу выжить. Без них наша шахта никогда бы не заработала.

— Тебе следовало мне сказать.

— Что именно?

— Про эти долги. Деньги, которые я вложил в Уил-Грейс, можно было бы разместить удачней.

— Если с Уил-Грейс ничего не выйдет, может, стоит вложить их в другое предприятие. Всё равно их недостаточно, чтобы выплатить долг.

Фрэнсис посмотрел на кузена, наполовину освещенного лунным светом. Ему хотелось бы прояснить этот вопрос, но в нем таилось слишком много ловушек. Их нынешняя дружба, нынешнее партнерство, значило для него слишком многое, чтобы рисковать, задавая необдуманный вопрос.

Когда Росс и Демельза поскакали дальше вдвоем, Демельза спросила:

— Интересно, кто ему рассказал?

— Про контрабанду? Этого не могло не случиться, когда в курсе двадцать или тридцать человек. — Словно бы прочитав ее мысли, Росс добавил: — О, я знаю, о чем ты постоянно твердишь. Но я почти ничем не рискую. Пока никто не знает даты разгрузки, всё в порядке. Таможенники не бродят каждую ночь по берегу.

— Да лучше уж я буду ходить босиком.

— Вряд ли ты так рискуешь.

— Но есть риск еще похуже.

— Не думаю.

— Не шути с этим, Росс. Тут нет ничего смешного. У тебя и так в последние годы было слишком много неприятностей.

Теперь они уже въехали в собственную долину. По другую сторону пыхтел насос Уил-Грейс, выкачивая воду с глубины.

Чтобы немного отвлечь жену, Росс спросил:

— Тебе понравился вечер? Соответствовал ожиданиям?

— Да, оказался весьма приятным. Только мы с тобой разделились с самого начала, а под конец стали почти незнакомцами.

— Таковы правила современного общества. Но я заметил, что капитан МакНил весьма неплохо за тобой присматривал.

— Да, в самом деле. Он так вежлив, весьма любезный человек, Росс, и собирается заехать к нам на следующей неделе.

— Хм. Дело привычное. Тебе стоит только поманить пальчиком, и они все сбегутся.

— Ты ужасно и скверно преувеличиваешь, Росс. Временами я думала, что засну. А что Кэролайн Пенвенен?

— Кэролайн?

— Да, ты уделял ей много внимания. Что ты о ней думаешь? Она зажала тебя в уголке и не позволила уйти, разве не так?

Росс с минуту поразмышлял.

— Она не загнала бы меня в угол против моего желания, но я определенно считаю, что Дуайту в жены мисс Пенвенен не годится — станет вытирать об него ноги.

 

Глава четвертая

Смерть Эллери многое изменила для Дуайта. Доктор может применять свои умения в бедном и необразованном обществе только на основе доверия. Без этого ничего не применишь. За две недели больше половины пациентов Дуайта перестали появляться у его порога или находили благовидные предлоги, когда он приходил к ним.

Он и раньше нечасто посещал Сент-Агнесс, но там жили несколько преданных пациентов, и среди них один платежеспособный: миссис Веркоу, жена таможенника, их младший сын зимой заболел. На следующий день после приема, на который его не пригласили, Дуайт нанес им визит в то самое время, когда Веркоу прощался у входной двери своего белоснежного коттеджа с белокурым мужчиной с роскошными кавалерийскими усами. Хоть незнакомец явно был джентльменом, но прибыл не верхом и зашагал по полям в сторону утеса.

Клара Веркоу поприветствовала Дуайта, когда тот вошел. Хуберту нездоровится, сказала она, после последней порции микстуры его стошнило, и больше она давать не стала. Хуберт выглядел бледным как полотно и изможденным, его подвинули к падающим через открытую дверь солнечным лучам, и Дуайт окинул его профессиональным взглядом, сделав вид, что восхищается его книжкой. Книжка была из новых — дешевая, отпечатанная в Плимуте на жесткой бумаге, с картинками и в хлипкой обложке с деревянным корешком, под названием «История милашки Примроуз». На первой картинке был изображен ангел, и Хуберт раскрасил крылья красным.

Дуайт гадал, может, это еще одно эхо происшествия с Эллери, и его микстуру винят в желудочном расстройстве.

Он сказал, что заменит лекарство, и плеснул его в чашку, чтобы попробовать.

Пока он находился в коттедже, Джим Веркоу вернулся за подзорной трубой, и Дуайт проследил взглядом, куда направили прибор — в сторону паруса на горизонте.

Нельзя не восхищаться человеком, продолжающим выполнять свое дело, несмотря на предлагаемые взятки, угрозы время от времени и общественное порицание выбранного им пути. На бородатом лице Веркоу читались отголоски неприязни, с которой ему так часто приходилось сталкиваться. Дуайту он нравился бы больше, если бы на его лице читалось мрачное удовлетворение, которое некоторые люди находят в том, как остальные осуждают исполненный им долг.

— Нынче утром небо ясное, — отметил Дуайт, когда таможенник опустил подзорную трубу.

— Чистое, как скальпель хирурга. До ночи дождя не будет.

— Мы всю неделю высматриваем судно контрабандистов, — сказала миссис Веркоу, кивнув. — Джим давно уже о нем расспрашивает.

— Скоро по всей деревне начнут трепать, — раздраженно заметил Веркоу. — У женщин языки без костей, в особенности в делах, что их не касаются.

— Ох, доктор Энис ведь ничего не скажет, правда, сэр?

— Как и если бы увидел человека с бочонком бренди.

Веркоу на мгновение уставился на него с обидой в глазах.

— Человек, желающий быть доктором, не может быть беспристрастным.

Трудно выполнять свою работу как надо, когда все дворянство против тебя, доктор, когда на всем побережье для честного корабля едва ли найдется местечко для безопасного пристанища. Они просто не решаются приблизиться сюда при плохой погоде. Даже в Падстоу небезопасно, если разразится шторм. Но наблюдать за всем этим из залива Маунтс невозможно!

— Мне думается, это мешает обеим сторонам. Волны, что удерживают в гавани ваш таможенный куттер, удерживают и любителей выгрузить груз без пошлин.

— Все не так просто, как кажется. Контрабандисты склонны идти на больший риск и знают каждый камень и водоворот как свои пять пальцев. Что мне нужно, так это больше людей на берегу. Я будто все время пытаюсь подниматься в гору, а хуже всего, думаю, осознание того, что даже если наконец-то поймаю негодяя, он предстанет перед местными судьями, а те его оправдают и отпустят.

— Я знаю, это трудная работа, но не могу сказать, что всё дворянство против вас, или даже простые люди, как я понимаю, у вас есть информаторы, и они должны быть на вес золота.

Лицо Веркоу налилось кровью от злости.

— Вот до чего доходит, доктор, когда оказываешься в затруднении. Честные люди не помогают, вот и приходится использовать крыс.

Пару минут спустя Дуайт въехал на главную улицу деревни и спешился у маленькой лавки, где ему готовили лекарства. Войдя, доктор остановился в ожидании среди разноцветных склянок, пучков крашеной соломы для дамских шляпок и жестянок со смесями чая, пока Ирби, аптекарь, не появился из подвала, где он смешивал лекарства. Ирби был маленьким толстяком с носом картошкой и очками в металлической оправе с линзами такого же размера, как и жадные глаза, прячущиеся за ними.

Для начала Дуайт вежливо попросил аптекаря принести его заказ, проверил микстуру и отметил, что на дне бутылочки есть осадок. Мистер Ирби, как всегда услужливый и вежливый, пораженно заметил, что, конечно же, осадок может быть: лекарства, которые Дуайт попросил смешать, могли не взаимодействовать друг с другом, и вероятно образование осадка.

Дуайт почтительно поправил его. Если медикаменты без примесей, это невозможно и т. д. и т. д. И тогда беседа, до этого все ещё вежливая, начала и сама по себе приобретать осадок.

Дуайт сказал, что желает проверить состав микстур. Мистер Ирби покосился по сторонам из-под очков и отметил, что за двадцать лет его практики в Сент-Агнесс ни один лекарь не подвергал сомнению его компетенцию, поэтому вопрос о поддельных лекарствах унизителен.

Мистер Ирби сказал, что никогда не покупал дешевые препараты и не собирается сейчас выслушивать обвинения. Дуайт ответил, что ему жаль, но он настаивает и имеет законное право как врач прийти и проверить медикаменты любого аптекаря, именно это он и собирается сделать.

Следуя за мистером Ирби, Дуайт спустился в подвал, разглядывая в тусклом свете глауберовы соли, дуврские порошки, гуммигут, рвотный орех, болеутоляющие и глистогонные средства.

Услышав раздраженное бормотание мистера Ирби, из глубин подвала перед ними появилась миссис Ирби, однако Дуайт вежливо обошел ее и продолжил осмотр. Доктор обнаружил то, что и подозревал: дешевые заменители с этикетками более дорогих лекарств, а дважды в порошки что-то подмешали, вроде костного порошка или мела. Все это Дуайт смахнул в деревянную бадью.

Когда ёмкость наполнилась, доктор вышел с ней из магазина, преследуемый гневно требующим возмещения и правосудия аптекарем. Выходя, Дуайт увидел в лавке высокую даму, но в темноте не разглядел её хорошенько. Дуайт нес ведро задними дворами, пока не нашёл открытую выгребную яму и не вывалил туда содержимое. Вернувшись, доктор понял, что эта дама — Кэролайн Пенвенен.

Пять минут спустя Дуайт покинул лавку, пытаясь отряхнуть от пыли брюки и ботинки. Мистер Ирби, рассыпая проклятья, семенил за ним до двери, пока внезапно не исчез — его оттащила жена, властная и одновременно проницательная женщина, не желающая, чтобы соседи узнали больше, чем следует.

Дуайт взглянул на первоклассного гнедого, которого держал верховой конюх, не задержавшись, прошел до своей лошади, и тут из лавки вышла Кэролайн.

Доктор снял шляпу и ощутил на лице дуновение ветра.

— Доктор Энис, я прямо оживаю! — произнесла она, — Как освежает. И у вас такое выражение лица, будто трубы возвестили о приходе конца света. Я чуть не приняла вас за видение Судного дня.

Этой встречи он ждал и одновременно боялся. Теперь, когда это случилось, он испытал ожидаемое потрясение, все старые чувства ожили, и даже несмотря на злость, Дуайт их осознал. Её блестящие волосы развевались по ветру и бросали вызов, как и изгиб решительного женственного рта, и искорки смеха в глазах.

— Иногда, мэм, когда мы не можем дождаться конца света, мимоходом приходится устраивать небольшой Судный день.

Кэролайн запрыгнула на лошадь, и животное зацокало по мостовой.

— И кого же покарают следующим? Могу я тоже поприсутствовать при этом веселье?

— Вы можете составить мне компанию, но веселья не обещаю. Сейчас я еду домой.

— Вы недооцениваете себя, доктор Энис, — покачала головой девушка, — ваше общество всегда меня веселит.

— Благодарю, — Энис поклонился, — но в этом вопросе мы расходимся. Доброго дня.

И тронулся в путь, кипя от гнева.

Кэролайн посчитает его дураком, и, несомненно, будет права. Жизнь казалась бессмысленной, и её присутствие еще сильнее подчеркивало это. Как только Дуайт покинул Санкт-Агнесс, он услышал топот копыт в переулке, Кэролайн догнала его и поехала рядом, её конюх остался позади.

— Мы не виделись несколько месяцев, а у вас нет для меня даже любезного слова!

«Опять это насмешливое равнодушие», — подумал он.

— Я старомоден в этих вопросах, мисс Пенвенен, и считаю, что любезность должна быть обоюдной.

— Мне следовало бы подумать, прежде чем ожидать от вас подобного.

— И правда, следовало бы.

— Правда в том, что вам не нравится, когда над вами подшучивают.

— Именно так.

Какое-то время они молчали, Кэролайн все наматывала и наматывала уздечку на перчатку, а затем взглянула на него.

— Мне очень жаль.

Дуайт удивленно на нее посмотрел, и она сразу рассмеялась:

— Вот, доктор Энис, вы не ожидали, что я это скажу, и мои слова вас весьма пугают. Вы видите, насколько опасны предубеждения. Я думала, медицинское образование вас от них излечило.

— Должно было. Симптомы весьма обманчивы.

— И теперь, когда вам открыли глаза, разве не должны вы передо мной извиниться?

— Да. Прошу прощения.

Кэролайн склонила голову.

— Думаете, если я выкажу рассудительность и пообещаю никогда не смеяться над вами, мы могли бы вместе доехать до Тренвита?

— Вы остановились у дяди?

— Да.

— Я слышал, здесь Анвин Тревонанс.

— Да.

Конюх следовал за ними на расстоянии, достаточном, чтобы не слышать разговор.

— А что с цингой в Соле? — спросила Кэролайн.

— Не так плохо, как в прошлом году. Урожай картофеля не подвел, и я иногда удивляюсь, что даже картофель может удержать цингу. В целом... — он запнулся и посмотрел ей в лицо, но если Кэролайн и посмеивалась про себя, то не подала виду.

— Может, я ошибаюсь, называя вас мисс Пенвенен.

— Почему? Аааа... Нет, я еще не замужем.

— Это вскоре произойдет?

— Не в ближайшее время, — она сморщила нос, — по крайней мере, не за Анвина. Он меня бросил.

— Что?

— Что ж, не знаю точно, как это произошло, но дядюшка считает, что это случилось. Он сильно волновался, когда узнал. Сказал, что я дурачила Анвина. Но на самом деле, доктор Энис, нет же никакого вреда, чтобы кого-то дурачить время от времени, не так ли? Почему я должна продавать себя Анвину, просто чтобы стать леди Тревонанс, когда сэр Джон умрет? Я не намеревалась стать женой члена парламента. Я не испытаю никакого удовольствия, глядя как мои деньги тратятся на карьеру Анвина. Я лучше потрачу их на себя!

Дуайт надеялся, что чувства не отразились у него на лице.

— И что привело вас к столь неожиданному решению?

— О... — в ее глазах мелькнул огонек. — Думаю, моя первая встреча с Россом Полдарком.

— Так уж случилось, что Росс Полдарк женат.

— Да... и, кстати, на вчерашнем приеме он не сводил глаз с жены своего кузена — привлекательной сероглазой блондинки. Полагаю, именно в таком родстве они находятся? А выглядит так, будто они гораздо ближе.

— Вы неправильно поняли. В любом случае...

— В любом случае, на меня он не смотрел, вы хотите сказать.

— Именно так.

— Я бы не возражала против Росса Полдарка в качестве мужа, но его уже перехватили. Но я говорю о том, что когда увидишь линейный корабль, то уже не будешь довольствоваться кораблем третьего ранга. Вы меня понимаете, дорогой доктор Энис?

— Понимаю, — согласился Дуайт, гадая, какой ранг у него, если мыслить в масштабах королевского флота.

— Значит, вы можете понять, что это весьма грустная история, — сказала Кэролайн, — о молодой даме, оставленной почти у двери церкви, без какой-либо компенсации. Вы можете представить, что в любой момент она может заболеть и превратиться в прах?

— Я могу понять, что у нее теперь больше свободного времени.

— Я вам сильно не нравлюсь, да? — решительно спросила Кэролайн после долгой паузы.

Дуайт покраснел.

— Вы и в самом деле так считаете?

— А вы когда-то давали мне шанс подумать иначе?

Проехав Тренвит и ее поворот на Киллуоррен, Дуайт вдруг сказал:

— Если я чувствую к вам неприязнь... потому что она мешала мне работать иногда каждый день на протяжении последних полутора лет, если это неприязнь... Если я не способен забыть ваш голос, изгиб вашей шеи, или свет, переливающийся в волосах... Если это неприязнь... Желание услышать, что вы замужем и боязнь услышать, что вы замужем... Обида на вашу снисходительность, мысль, что вы для меня недосягаемы... — он остановился, не в силах закончить предложение. — Вероятно, вы сами сможете определить причину этих симптомов.

Некоторое время они ехали молча, а затем Кэролайн остановила лошадь.

— Я должна возвращаться, иначе опоздаю на ужин. Скажите, вы когда-нибудь катаетесь ради удовольствия?

— Редко.

— Я собираюсь прогуляться в четверг ранним утром. Не хотите ли встретить меня у ворот в начале восьмого?

По крайней мере, сейчас Кэролайн говорила без насмешки. Дуайт с трудом верил, что за десять минут их встречи все принятые решения полетели к чертям, и, судя по всему, без каких-либо усилий с ее стороны и сопротивления с его. Доктор также ясно понимал, как если бы это было во всеуслышание провозглашено, что вне зависимости от ее отношений с Анвином, Кэролайн не для него. Ее дядя непременно убедится, что девушка выйдет замуж за титул или за огромное состояние. Доктору с добрым именем, но без гроша в кармане, можно о ней и не мечтать.

К ним приблизился конюх, и Кэролайн сказала:

— Или я могла бы заболеть, если вам так удобнее. Как быстро развивается цинга?

— Это неприятное заболевание, — сказал Дуайт, снимая шляпу, — к тому же плохо влияет на цвет лица. Я бы вам не советовал.

***

Через неделю Малкольм МакНил нанес визит в Нампару. Одним солнечным, совсем не летним деньком он пришел без предварительного уведомления, поскольку хотел преодолеть путь пешком, закаливая себя перед возвращением в строй.

Спустившись в долину, МакНил заметил произошедшие за три года изменения. На противоположном холме устроился шипящий и лязгающий рудник с паровым насосом, кучка сараев, груды отработанной породы, кузница и дробилка. Промышленность развивалась в ущерб сельскому хозяйству.

Большая часть полей лежала под паром, не засеянной, крупного рогатого скота, овец или свиней было совсем немного. У главного входа в колыбели спал младенец с чёрными ресницами.

Слуга впустил МакНила и оставил в гостиной, которая сейчас казалась меньше и бедней по сравнению с его последним визитом. Прибежал котёнок и начал мяукать у его ног, МакНил поднял его и разрешил покусывать за палец.

Миссис Полдарк появилась через пять минут и выглядела раскрасневшейся.

— Уверен, сейчас неподходящее время, мэм, — сказал он. — Проходил мимо и решил воспользоваться вашей любезностью.

— Нет, вовсе нет. Но мне жаль вам сообщить, что Росса нет. Он ушел на шахту... Я пошлю за ним Гимлетта.

МакНил энергично запротестовал, и Демельза позволила себя убедить, зная, что Росс, вероятно, поглощен работой, возможно даже на глубине во много саженей, и не хотел бы, чтобы его прерывали. МакНил сел и еще сильнее закрутил усы, позволив котенку соскользнуть на потертый ковер.

На много повидавшего шотландца МакНила во время его последнего визита женщины этих краев не произвели особого впечатления. Но однажды на приеме он отметил трех красавиц, и миссис Полдарк, одна из них, выделялась чем-то большим, не просто внешностью, что раздразнило его любопытство. Ему казалось, что он чует возможности, как только их видит, а в этих прекрасных женских глазах так часто проскальзывали искорки, подобные блеску сабли в ночи.

— Вероятно, вы слышали последние военные новости? — спросил он.

— Военные новости? Не знала, что мы воюем.

— Не мы, мэм. Я имею в виду войну французов с австрийцами. Только что пришли известия.

— Хорошие или плохие?

— Хм, хорошие. Несомненно, хорошие. Французы ворвались в Бельгию как сброд, так сказать, явно ожидая, что все разбегутся при виде их небритых рож, но когда повстречались с австрийцами, хватило лишь одной верной атаки, чтобы вся французская армия развернулась и сбежала с поля боя. И когда собственные офицеры, собственные генералы попытались ее остановить, их убили, заколов штыками!

— И что это означает? Французы потерпели окончательное поражение? У них есть другая армия?

— Там — нет. Ох уж эти революционеры. До чего же странно, какими беспокойными становятся люди при мысли об этих головорезах. Люди забывают, что, когда страна отбрасывает дисциплину, она расстается и со своей силой. Я надеюсь, это послужит уроком шумным болтунам в Париже, — МакНил сделал паузу, вытянул затянутую в сапог ногу и подкрутил усы, — хотя для меня...

Демельза ждала.

— Что для вас, капитан МакНил?

— Что ж, признаюсь, я не буду горевать, ринувшись на них в кавалерийскую атаку. Я не желаю, чтобы Великобритания ввязывалась в войну, ну вы понимаете, но одна драчка там, другая сям восстанавливает солдатское самоуважение.

— Я не допускаю и мысли, что вы такое упустите.

— Да, мэм. Но в мирное время на кого-то возлагают ответственность за то, что можно назвать неприятной и весьма недостойной миссией, — МакНил остановился, убрал ногу и посмотрел на Демельзу, а та, не меняя выражения лица, взглянула на него. Шотландец сглотнул и произнес:

— Простите, но я вроде слышу детский плач.

Демельза встала, быстро подошла к окну и выглянула наружу.

— Нет. Я его вижу. Он еще спит.

— Возможно, это ваша маленькая дочка. Хотя я думал, что ей уже...

— Она умерла, капитан МакНил, больше двух лет назад.

— Ох, — капитан встал, — простите, мэм, мне жаль.

Демельза вернулась обратно.

— Не за что извиняться. Вы не могли знать, — она на мгновение задержалась около стола, совсем рядом с МакНилом. — Прошу, садитесь.

— Должно быть, тяжкий удар. Вы ощутили, как ваша жизнь опустела...

— Это трудно объяснить. Это больше, чем пустота. Или... была пустота. Всё изменилось. Ничто уже не будет как раньше. Все мы стали другими людьми, пытающимися вести прежнюю жизнь.

МакНил стоял, глядя на нее, и проклинал себя за то, что завел разговор не в то русло. Тем не менее, в её словах он обнаружил нечто помимо печали. Она, по крайней мере, не выглядела недовольной, но в её жизни явно не все гладко. Это обстоятельство стоит изучить.

Росс не был, как предположила Демельза, на глубине во много сажень — он совещался с Фрэнсисом и капитаном Хеншоу около сарайчика для переодевания.

Оба молодых инженера, Булл и Тревитик, построившие насос, приехали исправить незначительные неполадки, и Росс воспользовался случаем, чтобы расспросить о возможностях их детища. Ему было ясно, и инженеры это подтвердили, что двигатель способен на большее, чем требовалось, и Росс предложил осушить основной ствол шахты еще на двадцать саженей, чтобы заложить два новых уровня.

Для этого пришлось бы нанять больше работников, зато, как Росс указал Хеншоу и Фрэнсису, возможная прибыль увеличивалась пропорционально расходам. Дороже всего обошелся насос, и раз уж он работает, то пусть работает по максимуму.

Фрэнсис был склонен рискнуть, а Хеншоу настроен более осторожно, но поскольку кузены являлись основными партнерами, то неизбежно добились своего. Интересы Хеншоу были чисто номинальными, и, в любом случае, он не любил служить помехой.

Он знал, насколько срочно Россу требуется результат. Потому и не сказал, как мог бы, что согласно его огромному опыту, в шахтах этого района крайне редко медные жилы с глубиной становились богаче, как это частенько бывало дальше к западу.

Нет ничего более непредсказуемого, чем шахты — именно по этой причине им всегда давали женские имена — и Хеншоу не был готов взять на себя ответственность и встать на пути интуиции Росса.

После встречи Росс пошёл домой один, довольный и тем, что они предпримут попытку.

Признание Элизабет на вечере возымело для него неожиданный эффект. За сильными, а иногда и противозаконными порывами, что порой им двигали, стоял горький и трезвомыслящий критик, который беспристрастно смотрел на собственные действия, как правило, уже после того, как их совершал.

Иногда, хотя и не очень часто, этот критик обращал внимание на других. И теперь обратил его на Элизабет. Она не стала для Росса менее привлекательной — совсем наоборот. Но он обнаружил, что любит ее меньше. Её единственная ошибка полностью разрушила их жизнь, выбив из естественной колеи.

Затем, избрав не того человека, она позволила ему об этом узнать, и муж, лишенный её любви, но не своей потребности в ней, катился вниз по наклонной, под пристальным взглядом и осуждаемый Россом, которому казалось, что у Фрэнсиса есть всё, чего только можно желать. Их жизнь превратились в трагедию из-за одной женщины, которая не смогла сделать выбор.

Лучше, если бы он никогда не узнал. От знания этого никакой пользы, оно только разрушает остатки душевного спокойствия. В результате Росс, наоборот, вновь ощутил прилив чувств к Демельзе. Он не смог бы объяснить, почему, разве что понимал — Демельза неспособна на такое поведение.

У входной двери Росс услышал мужской голос и удивился, увидев фалды сюртука Малкольма МакНила, который как раз прощался.

Демельза улыбнулась ему через плечо гостя.

— Росс, я боялась, что ты в шахте, иначе послала бы за тобой. Капитан МакНил развлекал меня историями об американской войне. Странно, что ты сам никогда об этом не рассказывал.

— Капитан Полдарк намного скромнее меня, — сказал МакНил, — это, несомненно. Последние новости предполагают, что вряд ли он снова нам понадобится.

— Так вы слышали? — с легким разочарованием произнес Росс. — Кузен только что мне рассказал. Вероятно, новости преувеличены.

— Как я понял, дорога на Париж открыта. Чем быстрее займут город, тем лучше.

— Несомненно, вы правы. Признаюсь, я до сих пор смутно сочувствую республиканцам — если только они будут вести себя как разумные люди, а не как обезьяны. Если бы я был парижанином, то не захотел бы открыть ворота Францу Австрийскому.

— Кстати, вы слышали что-нибудь о человеке, убившем жену и сбежавшем через вашу бухту, как раз когда я был здесь в прошлый раз?

— Марке Дэниэле? Нет. Думаю, он утонул. Ялик, который он у меня украл, едва ли можно назвать мореходным.

— В самом деле? — МакНил недоверчиво посмотрел на Росса. — Что ж, мне пора. Я возвращаюсь в Солсбери через несколько дней и сомневаюсь, что я снова окажусь в этих краях в ближайшее время. В этих изумительных краях.

Последнее, похоже, было адресовано Демельзе.

— Надеюсь, на сей раз, вы представите хороший отчет о нашем поведении, — сказала она.

— Как же иначе?

Росс проводил взглядом быстро удаляющуюся вниз по долине широкоплечую фигуру шотландца.

— Без мундира он выглядит менее внушительно. Надеюсь, он приходил не потому, что подозревает нас в причастности к контрабанде.

— Вовсе нет, он напросился в гости во время приема на прошлой неделе. Сейчас МакНил здесь только по состоянию здоровья и совсем не интересуется контрабандистами.

— Он тебе так и сказал?

— Да. Да, так и сказал.

— Любопытно, — произнес Росс.

Возмущение Демельзы нарастало вместе с тревогой.

— Не вижу причин его подозревать.

— Разве что он этим занимался раньше, а Корнуолл слишком далеко, чтобы приехать сюда просто ради выздоровления.

— Уверена, ты ошибаешься.

— Полагаю, ты была аккуратна в выражениях?

— Ну разумеется! Ты же знаешь, что я сильнее тебя боюсь, что все откроется.

— Думаю, завтра мне нужно съездить и повидаться с Тренкромом, — задумчиво произнес Росс.

— Зачем? Он обещал, что в нашей бухте до сентября больше не будет выгрузок!

— Да, их и не будет. Хочу найти Марка Дэниэла.

— Не думаю, что ему безопасно возвращаться.

— Ты права. Но он был в Шербуре в прошлое Рождество. Ты же знаешь, почему мы открыли Уил-Грейс. Частично на основании старых карт, частично из-за слов Марка, когда он прятался в старой выработке, перед тем как мы помогли ему бежать. Мы потратили месяцы, пытаясь выяснить, что же он нашел. Почему бы не заполучить его нам в помощь? Через несколько месяцев станет слишком поздно!

— По мне, так лучше, чтобы Марк приплыл, чем ты уехал, Росс. До сих пор ты не принимал настоящего участия в контрабанде!

— Что ж, для начала стоит понять, можно ли его найти.

— Нет, Росс, это не самое важное.

— Хорошо, я не поплыву, если этого можно будет избежать.

Мистер Тренкром жил в простеньком шестикомнатном доме, словно специально спрятанном так, чтобы его не было видно за расщелиной на склоне холма, находящегося в полумиле от деревушки Сент-Агнесс. Хотя все знали, что Тренкром богат, никаких доказательств этому не было заметно ни в его доме, ни в одежде, и ходили разные слухи о том, где он держит деньги и как их тратит. Ни габариты мистера Тренкрома, ни его теплое гостеприимство никак не намекали на скупость, когда Росс приехал на следующий вечер и перешел сразу к делу, объяснив, о чем хотел бы разузнать.

— Марк Дэниэл, — произнес мистер Тренкром, выдавив из необъятной груди тонкий голосок. — Давайте-ка посмотрим. Это тот, что убил жену, так ведь? Из-за того, что она связалась с этим доктором Энисом. Припоминаю. Ну и история. Думаю, ему все еще опасно возвращаться в Англию. Вы уже спрашивали моих людей?

— Нет, сначала я приехал к вам.

Мистер Тренкром оценил любезность.

— Можно передать письмо, но Дэниэл не умеет читать, да? Я попрошу Нэнфана или Пэйнтера разузнать. Нэнфан даже лучше, потому что родственник. Я это сделаю, капитан Полдарк. Ночи сейчас слишком светлые. Прямо как в полнолуние, правда? — Тренкром закашлялся в слабом приступе, будто кто-то сел на ржавую пружину на диване. — Есть проблема. Этот парень, Веркоу. И тот военный снова здесь. Неплохо бы понять, что за этим кроется. Точно нечто большее, чем кажется на первый взгляд. И посмотрите на Францию. Хаос. Не хотел бы я оказаться на месте Марка Дэниэла. Жить там в эти-то дни.

— Я поговорю с Нэнфаном, — Росс поднялся и собрался уходить. — Он всегда участвует в плаваниях?

— Нет. Предоставьте все мне. И, капитан Полдарк, в качестве жеста доброй воли — долг платежом красен, так сказать. Я сам подумывал повидаться с вами. Но это долгий путь в короткие летние ночи, а я не в самом расцвете сил.

— И что же?

— Один недостаток в вашей бухте. Часто размышлял об этом. Все нужно успеть за одну ночь. Вы всегда настаивали, не так ли, что всё нужно увезти немедленно. Не виню вас. Но это неудобно. Если бы мы могли что-нибудь оставить на два-три дня. Как привыкли делать в Соле и других местах. Десять человек сделают за три ночи то, что тридцать сделают за одну. Меньше возможностей для информатора. Сгрузить на берег и всё припрятать. Это самое главное, — Мистер Тренкром попытался выбраться из кресла. — Понимаете, о чем я?

— Вы предлагаете спрятать ваш товар в моем доме?

— Я не сказал в доме. Нет необходимости. Хотя можно и там, если тайник тщательно замаскировать.

— Хм... Для меня это всё равно, что сунуть шею в петлю. Сейчас я всегда могу оправдаться тем, что и не знал о выгрузке, что она прошла без моего ведома. Но если у меня в погребе найдут хоть какой-то ваш товар...

Мистер Тренкром сжал и разжал пухлые кулаки.

— Вы попросили меня об одолжении, сэр. В чем же разница? О, полагаю, в степени одолжения. Но обязательства, выгоды...

Росс знал Тренкрома уже несколько лет; но уже не впервые обнаружил, что тот не настолько добродушен, каким кажется.

— Если предпочитаете, я могу отправиться в Фалмут и сесть на корабль до Шербура.

— Есть основания полагать, что Марк Дэниэл покинул Шербур.

— Тогда где он?

Мистер Тренкром почти задохнулся от кашля. Побурев от натуги и отдуваясь, он сказал:

— Капитан Полдарк, я даже понятия не имею. Но у моих людей будет больше шансов. Ваша шахта еще не приносит дохода, как я понимаю?

— Вы хотите, чтобы я это подтвердил, — мрачно посмотрел на него Росс, — или чтобы согласился на шантаж?

— Ох, прошу вас. Мы друзья и работаем вместе, разве не так? Взаимная польза. Не хотел вас оскорбить. Но мы не можем обойтись друг без друга — по крайней мере, пока. Я предложил это, решив, что вы не станете возражать. Готов сделать небольшую доплату за беспокойство, небольшую, разумеется: моя прибыль незначительна, так что просто в качестве жеста доброй воли. Скажем, двадцать пять гиней.

— За каждую выгрузку?

— Что ж, хорошо.

Росс задумчиво похлопывал перчатками. Борьба с надвигающимся банкротством изменила его взгляды на деньги, но все же не до такой степени. Росс снова собирался отказаться, но мистер Тренкром добавил:

— Не принимайте решение сейчас, сэр. Подумайте немного. Если вы поразмыслите и примете решение, дайте мне знать, а я тем временем поищу вашего приятеля Дэниэла.

— Благодарю. Вы продвинулись вперед в расследовании того, откуда произошла утечка о ваших операциях?

— Ничего существенного. До сих пор в этом году нам удавалось избегать серьезных неприятностей, но меня все это не радует, как вы понимаете. Когда это началось, я подумал, что это кто-то не из наших. Как вы понимаете, тяжело не допустить утечки, когда ввозишь контрабанду и используешь около сорока человек или даже больше. Деревня знает. Вся округа. Но в сентябре прошлого года, как вы помните, мы начали выгружать товар в бухте Странд. Весьма необычное место для выгрузки — обычно сильная зыбь. Я сообщил нашим курьерам, куда идти, только за шесть часов до начала выгрузки. Мы успели выгрузить на берег не более дюжины бочонков, как выскочили из засады Веркоу и его люди. Шестерых наших лучших людей арестовали. Остальные спаслись только потому, что у Веркоу маловато людей. Такого не должно повториться. Не должно, капитан Полдарк. И «Все как один» в серьезной опасности.

— Только Веркоу знает, кто за всем этим стоит, — мрачно заявил Росс, — а он не скажет.

Мистер Тренкром снова закашлялся.

— Может быть, даже Веркоу не знает. Иногда мне даже так кажется. Может, кто-то подбрасывает ему записки под дверь. Для информатора это очень опасная игра. У меня дурные предчувствия.

Как раз когда мистер Тренкром произносил эти слова, информатор находился в коттедже Хоблина в Соле.

 

Глава пятая

У Дуайта выдалась оживленная неделя. Помимо прогулки с Кэролайн он столкнулся с целой россыпью внезапных заболеваний, и возвращался из Сола, от последнего пациента с желтушной лихорадкой, когда внезапно решил заглянуть в коттедж Хоблина.

Наступил уже поздний вечер, и Дуайт обнаружил дома всё семейство Хоблинов, а с ними и Чарли Кемпторна, который сидел в уголке рядом с Розиной, и несмотря на угрюмые взгляды Джаки, её отца, придвигался к ней все ближе. Не то чтобы Джака был настроен против Чарли, не считая разве что его возраста, скорее, дело заключалось в том, что Джака в числе прочего не одобрял ухаживания как таковые. Не мог он и возмутиться, что подобное происходит у него под носом, потому что сам же не разрешил Чарли прогуляться с Розиной.

Дуайт извинился за вторжение, сообщил, что пришел проведать Розину, а та поспешно ответила, что её колено намного лучше. Дуайт проигнорировал эти слова и попросил девушку вместе с миссис Хоблин пройти в соседнюю комнату. Мужчины остались вдвоем, поскольку Парфезия лежала в постели.

Чарли это не понравилось. Он считал, что кое-чего уже добился, но теперь всё вернулось на круги своя. Но, возможно, стоит воспользоваться ситуацией. Через минуту он почесал коротко стриженую голову и произнес:

— Полагаю вернуться к нашему разговору в отношении Розины, Джака. Вскоре пора будет назвать день, типа того.

— Я так не думаю, — возразил Джака. — Думаю, еще рановато.

— Но ты и «нет» мне не говоришь, — не согласился Чарли. — Да и Розина сама этого ждет. Она всегда была хорошей и послушной девочкой...

— Да уж лучше бы ей такой оказаться, — сказал Джака.

— И ясно, что со своей кривой косточкой ей очень повезет заполучить доброго и состоявшегося человека, может, слегонца и постарше, но так для неё и лучше, а человек этот еще и с неплохой заначкой, которая увеличивается с каждым днем. Помни об этом, Джака Хоблин.

— Я запомню то, что захочу запомнить.

— Так пусть её соблазнит сынок какого-нибудь фермера, и чем это кончится, а? Лачугой не лучше свинарника. Я могу дать ей дом, будет пить чай из фарфора, как леди. И вот еще что я тебе скажу. То поле, что можно арендовать около дома доктора Чоука. Его край сбегает вниз прямо к верхней части переулка, на мой задний двор. В следующем году я подумываю взять его. Мне просто нужно...

— Не представляю, откуда ты берешь столько денег, — сказал Джака.

Чарли на мгновение бросил на него пристальный взгляд.

— Да чего уж проще. Деньги всегда идут к деньгам. Начни с малого и умело с ними обращайся, и будут прибавляться, пока дрыхнешь. Но деньгам нужна твердая рука. Это как раз у меня есть. К тому же починка парусов отличается от горного дела. Деньжат поболе приносит. Моя чахотка — это ж просто дар божий, а то бы я до сих пор торчал в шахте и зашибал не больше тридцати или сорока шиллингов!

Джака нахмурил черные брови.

— Интересно, что стряслось с доктором, что он заявился так поздно. Не его дело приходить, когда не просят.

— А ты платишь ему за каждый визит?

— Нет, надо отдать ему должное, чего нет, того нет.

Кемпторн сплюнул на вычищенный пол.

— Ну, будь это мой дом, мне бы такое не понравилось. Неправильно это, что он приходит, когда вздумается, и щупает девчонку за колено. Так дурное и начинается.

— Я думал, ты ему друг, — Джака уставился на Чарли, — он вроде вылечил тебя от чахотки.

— Точно. Ничего не имею против него. Просто говорю, как на духу. Да ведь доктор сам еще мальчишка, а ты же знаешь, что случилось с женой Дэниэла.

Наступило молчание, брови Джаки как шрамы прорезали лоб. Он безо всякого удовольствия посмотрел на Чарли и шагнул в соседнюю комнату, где обнаружил, что Розина сидит на краешке кровати, а Дуайт накладывает ей повязку вокруг колена.

Миссис Хоблин с тревогой глянула на мужа.

Дуайт пребывал в радостном настроении, поскольку наконец обнаружил причину их нежелания позволить ему лечить Розину.

— О, Хоблин, рад, что вы зашли. Миссис Хоблин рассказала мне про мистера Нэя.

— Что? — переспросил Джака.

— Мистер Нэй сказал, что лучше ампутировать ногу. Разумеется, к этому нет никаких оснований. Странное предложение. Пусть повязка на колене остается всю неделю, пока я снова не загляну.

Дуайт закончил работу и встал.

— Да, сэр, — кивнула Розина.

— Не вижу необходимости в вашем приходе, доктор, — не совсем уверенно произнес Джака. — Розина неплохо себя чувствует, ей хорошо и так. Она уже к этому привыкла, поздновато лечиться. Когда она больна, дело другое.

— Розина неплохо себя чувствует, — возразил Дуайт, — но счастливым или здоровым образом жизни это не назовешь. Я не обещаю улучшения, но собираюсь попробовать.

— Когда начинаешь что-то ковырять, иногда выходит больше вреда, чем пользы.

— Не бойтесь, от этого она не умрет, — вспыхнул Дуайт.

— Думаю, лучше оставить её в покое.

— Но вы не вправе отказывать дочери в шансе на надлежащее лечение.

Дуйат наступил Джаке на больную мозоль.

— Кто это не вправе? — закричал он. — Со своим семейством я могу делать всё, что захочу. Не забывайте это, доктор.

— Джака, прошу, — взмолилась миссис Хоблин.

— Попридержи язык, женщина!

— Я не стану! — в кои-то веки набросилась на него Полли. — Доктор Энис делает всё возможное, снимает боль, и моей девочке сейчас лучше, чем когда-либо. Постыдился бы, что так к нему относишься!

Дуайт увидел в дверях Чарли, и мелькнувшее на его лице выражение вызвало у доктора чувство, что парусный мастер наслаждается сценой. По какой-то причине он не хотел, чтобы Розину вылечили. Не потому ли, что шансы на его собственное сватовство уменьшатся?

Дуайт успел вовремя встать перед Джакой, когда тот сделал шаг в сторону жены. Казалось, супруги вот-вот подерутся, но Джака уступил. Как обычно, его гнев оказался недолговечным и вдруг обратился против человека, который рассердил его первым.

— Вон из комнаты, — заорал он на Чарли. — Вот женишься на моей дочери, тогда и заходи, но не раньше!

Тем не менее, когда Дуайт попрощался, он понимал, что прийти еще раз ему разрешили со скрипом, и придется побыстрее показать какой-то результат или признать поражение.

***

Следующий вторник оказался первым теплым днем задержавшегося лета. Теплые воды наконец-то достигли оконечности Англии, кружившейся в вихре холодных и унылых дней. Даже в семь утра, в тот час, когда Дуайт договорился встретиться с Кэролайн, воздух был теплым и мягким.

Она всегда заставляла себя дожидаться, но на этот раз меньше, чем обычно. Они галопом помчались прочь от ворот Киллуоррена в лучах восходящего солнца, и девушка предложила повернуть на юг, проехаться среди деревьев, давно уже стоящих с набухшими почками, но теперь вдруг покрывшихся яркой зеленью. Кэролайн, похоже, знала дорогу.

Когда они проскакали около четырех миль, она свернула на тропинку, которая привела к лазурной полянке, заросшей пролесками, и сказала:

— Давайте спешимся, Дуайт. Я хочу поговорить, а это не так-то просто верхом.

Дуйат сразу спешился и попытался помочь ей, но Кэролайн проворно, по-мальчишески соскользнула вниз и посмеялась над ним.

— Давайте сядем здесь. Неплохо иногда побездельничать. Или мне так кажется. Похоже, вам всегда необходимо о ком-то заботиться.

— Не всегда. Не сейчас.

Они сели на зеленый пригорок, испещренный кроличьими норами, Кэролайн сорвала пролеску и слегка взмахнула цветком, так что он задрожал.

— Я возвращаюсь в Оксфордшир, Дуайт.

— Когда? — внутри Эниса что-то болезненно сжалось.

— С пятничной каретой. И в понедельник уже припаду к груди дядюшки Уильяма.

— Что сподвигло вас решиться уехать?

— О, я ничего не решала. Дядя Рэй очень зол из-за того, как я обошлась с Анвином, и считает, что лучше меня изгнать.

Дуайт посмотрел на нее. Большие задумчивые глаза сузились от солнца, яркий свет придавал дополнительный блеск темно-зеленым глазам с серыми и ореховыми искорками.

— Не знаю, что и сказать. Я думал... надеялся, что вы останетесь.

— Я тоже на это надеялась.

Над ними запел дрозд.

— Когда вы рассчитываете вернуться?

— По приглашению дядюшки Рэя? О, это весьма сомнительно. Он больше не одобряет ни меня, ни мое поведение. И подозреваю, кто-то сообщил ему о моих утренних прогулках с доктором.

— Тогда понятно, почему дядя хочет вас отослать.

— Почему же? — вызывающе спросила она.

— Если вы так принизили себя, что вас видят с доктором Энисом, и даже без конюха, то первым долгом мистера Пенвенена будет встать между вами и вашей неосмотрительностью.

Кэролайн выбросила пролески.

— Так вы согласны с дядюшкой Рэем. Думаете, меня лучше убрать от греха подальше, пока благополучно не выдадут замуж?

— Будь я вашим дядюшкой...

— Но вы же мне не дядя.

— А каких слов вы от меня ожидали?

Дуайт поднялся.

— Я ожидала, что вы скажете «нет», — Кэролайн снова села, облокотившись о землю

— И мне бы хотелось это сказать. Знаете, Кэролайн, мне не хватает слов, чтобы яснее выразить то, что я...

— Сядьте, Дуайт, мы не можем говорить, если вы расхаживаете взад-вперед.

Дуайт остановился и снова сел немного в стороне от нее, обняв колени руками, хмурый, смущенный, намеренно не глядя на Кэролайн.

— Скажите, Дуайт, я никак не пойму. В вас уживается два человека. Один — сильный, уверенный и нетерпеливый, который столь часто сопровождает вас в комнату больного, второй же — намного моложе, нервный и обидчивый — частенько сопровождает меня на прогулках. Который из них, как вы думаете, беспокоится о Кэролайн Пенвенен, скорбит о её отъезде и думает о ней, когда ее нет рядом?

По лужайке проскакал кролик и быстро нырнул в норку.

— Вопросы всегда адресованы мне. Может, я отвечу на ваши, если вы ответите на мои. Как сильно вас волнует ответ?

— Вы слишком много просите.

— Не более чем вы у меня

— О да, думаю, именно так.

Дуайт смотрел, как девушка расправляет складки на юбке.

— Что ж, хорошо. Я отвечу первым. Во мне живут не два человека, а один — и он постоянно думает о вас, так что ваш образ никогда его не покидает. Однако... не стоит удивляться тому, в чем вы меня упрекаете. Я никогда не имел много денег, а обучение отняло всё, чем я владел. У меня не было времени посещать салоны и поддерживать вежливые беседы. Воспитание же не позволяло наведываться к хорошеньким продажным женщинам. Я общался с женщинами только как с пациентками. И в этом качестве я их знаю хорошо. Поэтому, работая сейчас с людьми, я провожу грань. Если вы придете ко мне с ангиной или больным коленом — вы моя пациентка, и я вас вылечу. Я знаю, что делать, и делаю. И вы считаете меня уверенным. Но стоит нам встретиться в гостиной, и вы превращаетесь из пациентки в женщину, чье настроение и поведение мне не пришлось изучить. Я не знаю правильного рецепта галантности — у меня не было времени этому научиться. Я не знаю, как вам польстить, и если вы надо мной смеетесь — а вы частенько это делаете, то мой язык начинает заплетаться, а когда вы оттачиваете на мне свое остроумие, я чувствую себя полнейшим тупицей. Вот и всё объяснение. Мои чувства к вам не меняются от силы к слабости, они колеблются между надеждой и отчаянием.

Кэролайн смотрела уже не на Дуайта, а на противоположный край поляны. Изгиб ее шеи доставлял ему и удовольствие, и муку. Дуайт убеждал себя в том, что ему хватило смелости.

— А вы? — наконец спросил он.

Она слегка улыбнулась и пожала плечами.

— Вы хотите, чтобы я ответила на ваш вопрос прямо сейчас?

— Да.

— Быть может, это наша последняя встреча, вероятно, я могу и ответить. Бедный Дуайт, разве я так часто над вами смеялась? Неужели мое поведение было столь уверенным и безупречным? Вы мне льстите, несомненно. Как я, должно быть, элегантна! Как хорошо меня воспитали...

— Я вас не критиковал.

— Уверена, вы бы не осмелились, но позвольте объясниться. По вашим словам, вы тратили все свое время, чтобы выучиться на врача, и вам было не до светских любезностей. Мне вас жаль. Истинная правда, дорогой. Но знаете ли, чему училась я? Конечно же, быть наследницей.

Девушка оперлась на локоть и посмотрела на Дуайта. Ее медные волосы, перехваченные сзади лентой, лежали на плече.

— Наследница должна учиться быть обходительной. Должна учиться рисовать и играть на музыкальных инструментах, даже если у нее нет слуха, и она извлекает кошмарные звуки. Должна знать французский и, возможно, немного латынь, должна уметь вести себя в обществе, одеваться, ездить верхом и принимать комплименты поклонников.

Единственное, чему она никогда не учится, так это как создать тот счастливый брак, к которому ее готовят. Вот видите, дорогой доктор Энис, неудивительно, что в ней тоже живут две личности, и по более веским причинам, чем даже в вас. Вы говорите, что не умеете делать женщинам комплименты и не знаете, как вести себя с ними наилучшим образом. Но в глубине души вы прекрасно понимаете женщин. В моем же случае всё по-другому. Я и вовсе не знаю мужчин. От меня ждут, что я полюблю лишь от прикосновения руки или изящного комплимента. Но пока я не выйду замуж — если на том настоят мои дорогие дядюшки — я так и не узнаю, каковы мужчины на самом деле, — она помедлила и выпрямилась. — Я кое-что слышала о том, что происходит, когда люди спят вместе. Это не выглядит особенно грациозным. Можно рискнуть станцевать гавот — большого вреда не будет. Но мне кажется, стоит выбирать тщательней, когда речь идет о том, с кем придется делить постель всю оставшуюся жизнь.

Настала долгая пауза. Признание затронуло в Дуайте новые струны. Он внезапно увидел совершенно новую Кэролайн — не такую уверенную в себе, не глядящую с презрением на его попытки ей угодить, а такую же неуверенную, как и он сам, скрывающую эту неуверенность под маской насмешливости. И вдруг Энис почувствовал, что не просто увлечен, а любит всем сердцем.

— А что Анвин?

— Анвин был обычным воздыхателем с кучей всевозможных достоинств. И ему хватало уверенности, Дуайт. Он, кажется, решил, что мне польстит мысль о замужестве за членом парламента. Временами я ловила на себе его взгляд и понимала, что в первую очередь его интересует мое состояние, затем мое тело, а потом уже я сама.

— А я?

— Не так уж легко сказать это в лицо, правда? — со странной улыбкой произнесла Кэролайн.

— Когда мы впервые встретились в Бодмине и повздорили, я решила — вот тот человек, который... А потом вы снова пришли, чтобы осмотреть мое горло. Не то чтобы вы мне тогда понравились, но я почувствовала... — она села. — Нет, я не могу вам сказать. Давайте уйдем отсюда.

— Скажите же.

— Правда в том, что я не знаю, какие чувства к вам испытываю. А теперь ступайте.

Она поднялась на ноги и шагнула к лошади, но Дуайт вскочил и преградил ей путь.

— Вы должны сказать, Кэролайн.

Она отмахнулась от него, но Дуайт стиснул ей руку.

— Что ж, — сказала Кэролайн, — вы должны знать, даже и без слов. Я всё гадала — как это будет, если вы меня поцелуете, понравится ли мне это или вызовет отвращение, придаст моему интересу к вам новые силы или убьет его. Но я так и не узнала, да и не узнаю — к тому же, какое это теперь имеет значение, ведь я уезжаю... О, будут и другие привлекательные мужчины, и наверняка много! Но я не выскочу замуж ни за первого встречного, ни за второго. В октябре...

Но она так и не закончила. Дуайт стиснул ее за локти и притянул к себе, а потом поцеловал в щеку и в губы. Через мгновение Кэролайн крепко обняла его за плечи, но не притянула ближе, а слегка оттолкнула, как женщина, не потерявшая головы и лишь откликающаяся на просьбу. Они стояли в таком положении так долго, что вниз слетел зяблик и стал клевать что-то в траве, пока не зафыркали лошади, спугнув его.

Наконец, карканье прилетевших грачей и их шелест в ветвях деревьев вынудили их оторваться друг от друга. Наступила странная наэлектризованная тишина. У Дуайта перехватило дыхание, он полагал, что и у Кэролайн тоже.

— А теперь, несомненно, вы меня ненавидите.

— Несомненно, я вас ненавижу.

— И с радостью уедете, удовлетворив своё любопытство.

— Вы бы лучше, — сказала она, — лучше бы помогли мне взобраться на лошадь — мы возвращаемся.

Дуайт отступил, чтобы нагнуться и помочь ей взобраться на лошадь, но дотронувшись до ее юбки, тут же выпрямился, и Кэролайн снова оказалась в его объятьях. Они повернулись у лошадиного бока, животное ржало и фыркало, и наткнулись на дерево. Кэролайн прислонилась к нему спиной, пока Дуайт целовал ее снова, теперь гораздо медленней.

Солнце уже находилось выше, чем следовало бы. На этот раз он и в самом деле помог ей сесть в седло, затем вскочил в седло сам, и легкий утренний ветерок дохнул им в лицо.

Лошади готовы уже были тронуться, но никто из них не пошевельнулся.

— Когда вы возвращаетесь? — спросил Дуайт.

— Когда пожелаю.

— Вы напишете?

— Если вы так хотите.

Энис в отчаянии всплеснул руками. Хочет ли она заверений?

— Если вы вернетесь... — начал он.

— То все начнется сначала? Но в октябре кое-что изменится.

— И что же?

— Мне исполнится двадцать один. Дядюшка Рэй ничего не сможет поделать, чтобы помешать моему возвращению после двадцать шестого октября.

Лошади шагом покинули поляну, и ничто не напоминало о свидании — лишь парочка отпечатков лошадиных копыт да несколько сорванных пролесок намекали на чувства, что недавно здесь полыхали.

 

Глава шестая

Хорошая погода надолго не задержалась, и июнь закончился дождями, а за ним последовали еще более мокрые июль и август. Дождь бесконечно барабанил по полям с зерновыми, прибивая их к земле, и всходы почернели от сырости. Сильные ветра гуляли по округе, а бледное солнце изредка выглядывало и терялось среди перемежающихся бурь.

На мощеных парижских улицах вновь разразился кошмар. Прорвавшийся нарыв континентальной деспотии вдруг загноился и обратился сам против себя. Против нетвердо стоящего на ногах и отражающего угрозы с востока режима ополчилось всё цивилизованное общество. На этой последней стадии самоубийства хватало всевозможных гнусностей. Стало известно об убийстве сотен священников, о детях, играющих головами, о продолжавшейся четыре дня резне и о переполненных тюрьмах. Шептались о том, что принцессу де Ламбаль разорвали на части, а голову насадили на пику, приговоры выносились толпой, а всех признанных виновными тут же расчленяли среди уже сваленных в груду трупов. Тюрьмы не успевали опустошаться, как снова заполнялись.

Мистер Тренкром, продолжающий свою незаконную торговлю вне зависимости от политики и погоды, сообщил, что Марка Дэниэла больше нет в Шербуре, он переехал дальше вдоль побережья, в следующем плавании они надеются его найти. Расходы на Уил-Грейс настолько превысили доходы, что это могло бы повергнуть в уныние и самые стойкие умы, а каждая капля выпавшего дождя увеличивала расходы на топливо.

В августе Кэролайн Пенвенен написала Дуайту Энису:

«Дорогой Дуайт,

Меня не заточили в башню, охраняемую волком, что нельзя назвать достижением, поскольку, чтобы написать вам и отправить письмо, мне пришлось это сделать до того, как цепкий глаз дядюшки Уильяма это заметит. Ваше последнее письмо я едва успела выхватить у него из рук в последний момент, поэтому, умоляю, отправьте ответ миссис Нэнси Эйнтри в «Черного пса» в Абингдоне, где я смогу его забрать, когда найдется время. Никогда месяц не тянулся для меня так долго, как этот: первые пятнадцать дней показались мне тридцатью, мою юность безжалостно губят. Как поживает Ваш Росс Полдарк, процветает ли его шахта, а жена его двоюродного брата всё так же жадно на него смотрит? Как Ваши пациенты, особенно та хорошенькая девчушка с больным коленом? Её отец до сих пор относится к Вам с подозрением? Меня это не удивит. Может быть, Вы посоветуете мне какой-нибудь благородный, но неприятный недуг, который мог бы занять мое время до двадцать шестого октября?

В Оксфорде много несчастных французов-беженцев, едва сводящих концы с концами: аристократов с напудренными париками и в дырявых чулках. Они живописуют улицы, по которым текут реки крови. Интересно, они преувеличивают, чтобы возбудить наше сострадание? Дядюшка Уильям их развлекает, но после их ухода ворчит: «Чем больше голов с плеч, тем проще для нас!» Теперь Вы понимаете, откуда происходит моя «чуткость». Семье Пенвенен нет в этом равных.

Дорогой Дуайт, не знаю, скучаете ли Вы по мне, или я лишь перемежающаяся лихорадка, бегущая по Вашим венам — создала чахоточное возбуждение, а потом оставила Вас опустошенным и иссохшим после своего отъезда? Я знаю, что мне следует Вас оставить, в самом деле оставить, но я не нахожу в себе сил для такого решения. Должна признаться, хотя это и не пристало девушке, что мой первый небольшой опыт с Вами оказался вполне сносным, так что не будет удивительным, если и второй окажется таким же. До октября я постараюсь завязать здесь с кем-нибудь легкий флирт, частично для того, чтобы после моего дня рождения дядюшка Уильям с готовностью со мной расстался, а частично, чтобы иметь возможность сравнить.

Полагаю, поначалу Вы вряд ли это одобрите, но уверена, что не станете оспаривать мое право получить тот скромный опыт, который поможет мне стать особенной.

Верьте мне,

Ваш искренний друг Кэролайн Пенвенен».

***

В начале сентября в Уил-Грейс обнаружили небольшую новую жилу с лучшими, чем у предыдущих, результатами. Но даже эта находка могла только отложить черный день, но не предотвратить его. Росс и Фрэнсис по-прежнему два дня в неделю проводили в старых верхних штольнях. Самым серьезным препятствием оказался недостаток воздуха, поскольку большая часть старых вентиляционных шахт забилась. Где-то обвалился потолок, и приходилось решать, стоит ли отказаться от поисков в этом направлении или привести шахтеров, чтобы пробить путь кирками или взрывом.

Пятнадцатого сентября Росс и Фрэнсис договорились встретиться с Заки Мартином и Джоупом Ишбелом, чтобы сделать окончательные обследования. Они провели все утро, устраивая взрывы и пытаясь осушить старую выработку, находившуюся вне досягаемости парового насоса. В полдень Заки ушел, а час спустя вышли и кузены, сменили мокрую одежду и отправились в Нампару на обед, где Росс обнаружил ожидающее его письмо. Обычно письма еженедельно доставлял разносчик газет, но это принес разъездной торговец тканями, вызвавшийся навестить Демельзу в надежде уговорить её на покупку.

Письмо было от его друга и банкира Харриса Паско.

«Дорогой капитан Полдарк,

Уже несколько месяцев я не имел удовольствия видеть Вас, и был бы рад, если бы Вы меня навестили и просмотрели счета, когда это будет Вам удобно.

Но это письмо касается другого дела, о котором мне стало известно, хотя оно и затрагивает Вас лично. Когда в 1789 рухнула «Карнморская медная компания», эти события заставили Вас выплатить определенные долги, и, как я знаю, Вы взяли заем в тысячу фунтов у мистера Пирса, нотариуса, под сумасшедшие проценты. Этот заем, как Вы мне сообщали, был совершен в виде повторной закладной на Ваш дом и землю, первая закладная на которые принадлежит моему банкирскому дому.

Как Вы знаете, я редко покидаю свой дом, но ко мне стекается много всяких сведений, и недавно я узнал, что этот заем на самом деле был оформлен не в виде повторной закладной, а в форме долговой расписки или простого векселя. Прошу, сообщите мне, если это так, потому что этим долгом, если он Ваш, как мне сообщили, больше не владеет мистер Пирс, долг каким-то образом очутился в руках мистера Кэрри Уорлеггана.

Ваши отношения с Уорлегганами — Ваше личное дело, и я не желаю в них вторгаться, но если дело обстоит так, как я предполагаю, то не удивлюсь, если Вы в любой момент получите уведомление о немедленной уплате долга. Я не знаю, приносит ли Ваше предприятие прибыль и можете ли Вы выплатить значительную сумму, если столкнетесь с подобной непредвиденной ситуацией, но, как Ваш друг, считаю своим долгом сообщить то, что мне стало известно.

Заходите, когда в следующий раз окажетесь в городе, мы с удовольствием примем Вас за обедом или за ужином.

Искренне Ваш,

Харрис Паско».

За обедом Росс мало говорил, и Демельза почувствовала, что плохие вести, какими бы они ни были, не обошлись без Уорлегганов — у Росса имелось особое выражение лица на такие случаи, но гордость не позволила ей спросить это при Фрэнсисе.

— Письмо призывает меня в Труро, — произнес Росс, когда обед подходил к концу.

— Но ты был там вчера, — возразил Фрэнсис, — это не может подождать?

— Нет. Мне жаль, но нет.

— Ты вернешься вечером? — спросила Демельза.

Их взгляды встретились.

— Постараюсь, но не дожидайся меня.

Когда Росс вышел из комнаты, чтобы переодеться, Демельза проводила его взглядом и осталась поболтать с Фрэнсисом, но стоило Россу спуститься, как она выскользнула из гостиной и встала рядом с ним у входной двери, ожидая, пока Гимлетт приведет кобылу.

Росс положил руку ей на плечо.

— Я не хочу сейчас что-либо объяснять. Это письмо от Харриса Паско. Кое-что я упустил из виду. Я собираюсь повидаться с ним, вот и всё.

— Плохие новости, Росс? — она заглянула ему в глаза.

— Не очень хорошие. К вечеру узнаю больше.

— Но ты не попадешь в беду?

— А разве с Харрисом Паско это возможно?

— Нет, если ты останешься с ним. Но есть и другие, с кем ты можешь повстречаться.

— Погода нынче холодная, будто в ноябре, — мрачно улыбнулся Росс. — Ступай в дом и развлеки Фрэнсиса. Ты заметила, как он полюбил наш дом с тех пор, как открылась шахта? Он проводит здесь столько же времени, сколько у себя.

— Да, заметила.

— Иди же и угости его еще стаканчиком портвейна, да и сама угостись.

— Перед ужином даже не осмелюсь, а то будет клонить в сон весь остаток дня. Что касается этого письма...

Но вопрос Демельзы прервало появление Гимлетта, ведущего Брюнетку. Росс поцеловал жену в щеку, сел в седло и поехал вверх по долине. Демельзе показалось, что облака висят настолько низко, что окутали его еще до того, как окончательно поглотили.

Когда Демельза вернулась в гостиную, Фрэнсис уже вышел из-за стола и сидел у камина, что она разожгла час назад.

— Не вставай, — сказала она. — Росс велел прикончить портвейн, но я не могу в этом участвовать — не так рано, иначе больше ничего сегодня не сделаю.

Демельза поставила графин и бокал на стол рядом с Фрэнсисом и заняла кресло напротив, протянув ярко-алые тапочки к теплу.

— Через минутку мне нужно пойти посмотреть, все ли хорошо у Джереми. С миссис Гимлетт он не так хорошо кушает, как со мной. Фрэнсис, вам повезло нынче утром?

— Мне кажется, что мы выбрали самый бесплодный участок земли в графстве!

— А на нижних уровнях?

— Рискованная попытка без добротного обоснования. Может быть, все и получится, потому что обоснования провалились... Странно, что Россу пришлось снова ехать в Труро. Не имеет ли это какого-то отношения к Уорлегганам?

Демельза с удивлением посмотрела на него.

— Не знаю. Но я предположила то же самое. Как замаячит проблема, всегда ищи торчащие уши Уорлегганов.

— Или Фрэнсиса, — добавил гость, — были времена, когда за всем этим стоял я вместе с Джорджем

— Я так не думаю, — быстро ответила Демельза, — эти времена давно миновали.

— Эти времена давно миновали, но я о них не забыл. По крайней мере, одно не забыл точно.

— Пожалуй, посмотрю-ка я, как там Джереми.

— Подожди, — Фрэнсис колебался, поглаживая ручку кресла. — Подожди, я давно хотел тебе рассказать. Это должно когда-нибудь случиться... Еще давным-давно.

— Лучше и не начинай, Фрэнсис.

— Пару лет назад, в августе 1789-го, когда медеплавильная компания боролась за своё существование, однажды вечером ко мне пришел Джордж. Это было в ночь бегства Верити. Я обвинял в ее замужестве вас — как и во всём. Во внезапном порыве гнева я рассказал об акционерах компании Джорджу, это позволило ему на них надавить, чтобы перестали поддерживать компанию. Это единственное, чего я не могу ни забыть, ни простить себе.

— Почему ты так настаивал, чтобы рассказать мне об этом сейчас? — Демельза встала.

— Потому что уже достаточно долго я ношу это в себе. Я не могу и дальше принимать вашу дружбу, сидя как бездомная собака у вашего камина, окончательно это между нами не прояснив. Чем крепче наша дружба, тем менее возможно оставить всё как есть. Я подозреваю, что Росс уже знает худшее, но не позволит мне высказаться, воспрепятствует этому, и в последний момент я трушу и оставляю всё как есть. Так всё и остается.

Где-то в глубине дома залаял Гаррик, его заперли, и ему это не нравилось.

Демельза молчала. Фрэнсис встал, накрыл её ладонь своей, а через минуту отошел к окну.

— Как ты мог с нами так поступить? Неужели не мог уязвить Росса как-то по-другому?

— Когда приступ гнева прошел, было уже слишком поздно. Но я не оправдываюсь за это. Ты тоже знала?

— Да, отчасти. Но... но услышать это прямым текстом...

— Нельзя восстановить дружбу, игнорируя то, что ее разрушило. Я должен был тебе сказать. А теперь я пойду.

Фрэнсис выглядел совершенно разбитым.

— Нет, подожди. Росс прав, не так ли?

— Только не в этом.

— Именно в этом. Поскольку, если мы расстанемся сейчас, то еще сильнее углубим обиды. И медеплавильная компания никогда бы не достигла процветания, Фрэнсис, мы это знаем. Даже Уорлегганам, когда они ей завладели, не удалось сделать её прибыльной. Сэр Джон Тревонанс продает оборудование.

— Ты станешь оправдывать убийство, потому что жертва все равно когда-нибудь умрет?

— Оправдывать не стану. Но и клеймить за это не буду. А Элизабет знает?

— Знает ли она, что я наделал? Нет. Её это вообще не касается. Разве что она не понимает причину моего резкого неприятия Джорджа Уорлеггана.

— Ты так и не покончил с портвейном, — произнесла Демельза после долгого молчания.

— Правда? Я лишь прикончил нашу дружбу, которую высоко ценю, хоть ты в этом можешь и сомневаться.

— Я в этом не сомневаюсь, Фрэнсис, но сомневаюсь, что ты её прикончил. Один дурной поступок не может перевесить множество добрых. Нужно учитывать общий счет.

— В ту ночь я это не учел.

— То есть сразу после случившегося ты пожалел об этом и хочешь, чтобы и я совершила ту же ошибку?

— Да.

— Что ж, тогда я не стану.

— Даже ради меня? — спросил Фрэнсис.

— Даже ради тебя.

— Я не удивлён, что Росс тебя любит. Я и сам бы полюбил.

Демельза быстро и понимающе взглянула на него, затем наклонилась и подложила еще одно полено в огонь.

— Думаешь, он по-прежнему меня любит?

— Росс? Конечно. Почему ты спрашиваешь?

— Мне кажется, что Элизабет он любит больше.

Когда она встала, никто не проронил ни слова.

— Что ж, если сегодня день признаний, — наконец проговорил Фрэнсис, — то могу я кое-что сказать о тебе самой, Демельза?

— Конечно.

— У тебя всего один недостаток — ты слишком мало себя ценишь.

— О, я постоянно о себе думаю, Фрэнсис. Ты бы удивился.

— Я не удивился бы ни единой твоей мысли или поступку, кроме этого. Ты пришла сюда дочерью шахтера, вошла в эту старинную и неприкаянную семью и всем сердцем приняла ее принципы. Ты ошибаешься по поводу собственной значимости, своей энергии, даже по поводу своей значимости для Росса. У любого рода есть два качества, Демельза — семейные узы и новая кровь. Росс поступил мудро, выбрав тебя. Если он настолько разумен, как я думаю, то осознает это. А если ты столь же разумна, какой кажешься, то заставишь его так думать.

— Ты очень добр, — Демельза тепло взглянула на него.

— Добр. Вот видишь. В этом ты вся.

— А разве это не так? Я думаю, что да. Но, Фрэнсис, все не так просто, как кажется. Я сравниваю себя с твоей женой, такой прекрасной, имеющей также превосходное происхождение. И не только. Она — первая любовь Росса. Как можно тягаться с совершенством?

— Не верю, что Росс может быть настолько глуп. Я думал, он перестал... Полагаю, дело просто в еще большем уважении к тебе, твоей независимости. Может, с моей стороны это звучит как предательство Росса, но это правда. Смотри на его чувства к Элизабет как на нечто призрачное, раствори его своим теплом, теплом твоей крови и здравым смыслом. Как она может выстоять против этого?

— Кровь у Элизабет тоже горяча.

Фрэнсис снова пару минут помолчал.

— Мне не хотелось бы говорить об Элизабет плохо, но если ей чего-то не хватает, так это совершенства. Как и любому другому. Даже совсем мало тебя зная и заметив, какое впечатление ты производишь на мужчин, я бы решил, что ты вполне способна удержать Росса, если пожелаешь.

Демельза взглянула на него с улыбкой.

— Не стану говорить, как ты добр, но поблагодарю.

— Я не могу утверждать за других, но все же вполне уверен. Так что избавься от чувства, что тебе сделали одолжение, приняв в нашу семью.

Демельза стояла не шевелясь, задумчивая и юная, скорчив кислую гримаску.

— Я подумаю над этим, Фрэнсис. Наверное, это даст мне пищу для размышлений на весь вечер!

— Подумай и над первой частью тоже.

— Нет, только не над этим.

— Да, и над «этим». — Фрэнсис наклонился и поцеловал её в щеку. — Нельзя освободиться от последствий собственного поведения. Я достаточно долго пытался.

***

Когда Фрэнсис возвращался в шахту, снова полил дождь. Излив перед Демельзой гнетущие мысли, он впервые за долгое время примирился с самим собой. Он говорил, поддавшись порыву, но давно уже желал ей рассказать, примириться не только с Демельзой, но и с собственной совестью.

То, как она восприняла новости со свойственной ей прирожденной способностью исцелять, позволило Фрэнсису почувствовать себя лучше. Он понимал, что её отношение, как и Росса, не оправдывает его поступка, но делает их дружбу более честной с его стороны.

Фрэнсис прошел в сарайчик для переодевания и взял кое-какие свои вещи. Он добрался до шахты почти машинально. Лошадь осталась в конюшне Нампары, и он не намеревался снова спускаться в шахту. Но сарай был пуст, и когда Фрэнсис вошел внутрь, в голову пришла мысль, что домой возвращаться совершенно не хочется.

Его собственный дом угнетал, как и Элизабет. Фрэнсис знал, что радостное расположение духа довольно быстро закончится, но пока ему не хотелось расставаться с этим настроением. Он начал облачаться в старые рабочие штаны и шерстяную куртку.

Под дождем копошилось несколько человек. В помещении подъемника один из братьев Керноу возился с большим насосом, пока тот всасывал и выливал воду. Когда вошел Фрэнсис, Керноу коснулся шляпы в знак приветствия и шагнул навстречу, поднырнув под огромным рычагом, когда тот качнулся вниз.

— Спуститесь вниз, сэр? Нед Ботрелл может пойти с вами.

— Нет, не стоит. Я не буду взрывать, только осмотрю обвалившуюся от взрывов породу.

Через минуту Фрэнсис уже спускался по лестнице основной шахты. С нее, точнее с жилы, в ней проходившей, когда-то и началась эта шахта, поэтому ствол вел не прямо вниз, а с сильным наклоном — как жила шла, так её и разрабатывали.

На третьей площадке и на двести сороковой ступеньке Фрэнсис остановился — на уровне тридцати саженей. Вся эта часть шахты была покинута, остальные шахтеры трудились ниже.

По пути к тому месту, где они сегодня утром проводили взрывные работы, Фрэнсису приходилось протискиваться через узкие расщелины, в которых едва хватало пространства для кирки. Он карабкался по кучам щебня в высоких пещерах с эхом, как в нефе собора, огибал огромные ямы с отвалами и забирался вглубь все дальше и дальше, следуя по пути шахтеров прошлого, за медной жилой. Наконец, он достиг подземного вала или «ветерка», как его еще называли, с останками старой лебедки, и скользнул в шахту, будто через каминный дымоход, к большой узкой расщелине, где они уже побывали сегодня утром.

Фрэнсис увидел, что с тех пор как они ушли, уровень воды понизился на один фут в результате взрывов, но вода, видимо, еще не нашла путь в самую глубину.

Воздух был спертый и тяжелый, а единственный источник света — свеча с пеньковым фитилем у него на шляпе — мерцая, освещала окрестности. Он работал в течение получаса, убирая куски породы из горловины туннеля, но, похоже, вода больше не прибывала. Не только воздух, но вода были теплыми, и через какое-то время Фрэнсис пробрался в другую выработку, в шести футах над уровнем воды, и обнаружил, что она не мелкая, как казалась снизу, нет, она резко поворачивает и увеличивается в высоту, так что он мог стоять не нагибаясь.

Заинтересовавшись, он прошел футов сто вперед, то тут, то там делая засечки на склизких стенах, и оказался там, где шахтеры прошлого снова нашли жилу и оставили целую арку из породы, чтобы подпереть туннель.

Здесь им пришлось прорубаться вниз, работая в слепом колодце, и похоже, сегодняшние взрывы тоже произвели определенный эффект, поскольку с потолка капало, Фрэнсис постоянно поскальзывался, пока пробирался по краю колодца к туннелю напротив.

Этот туннель извивался на сотню ярдов вдаль, но воздуха стало не хватать, и Фрэнсис двинулся обратно. И когда он развернулся, мерцание свечи отразилось в скальной породе. Он наклонился и потер пальцем — вот она, медная зелень содержащей металл руды.

Предки пропустили ее или прошли мимо. Может, на то у них имелись свои причины. Подобные места уже встречались. Нельзя быть в чем-то уверенным, не отколов несколько кусков, не взвесив их в руке и не рассмотрев при хорошем свете качество руды.

Ему нужна кирка, оставленная в большой расщелине. Работы здесь на четверть часа. Если порода выглядит хоть немного обещающей, он захватит с полдюжины образцов на поверхность.

Удача после столь долгого времени... Пока Росса нет, а он здесь внизу один! Глупо рассуждать о том, почему этого не случилось раньше, после долго ожидания и череды разочарований.

Фрэнсис побрел до слепого колодца и остановился перевести дыхание, вдохнуть воздуха посвежее и вытереть пот с лица. Очень жарко. Если всё подтвердится, он не только будет вправе возобновить дружбу с Россом, но и вновь станет себя уважать.

Он осторожно двинулся по краю слепого колодца, и вдруг его нога заскользила по склизкой поверхности. Фрэнсис резко повернулся, чтобы удержаться, но ухнул вниз по склону, натыкаясь головой и плечами, пытаясь ухватиться и удержаться.

Он в ужасе свалился в воду, кашляя, задыхаясь и захлебываясь в грязной жиже. Почти задохнувшись, он в кромешной темноте вынырнул на поверхность, барахтаясь в поисках какой-нибудь опоры, что могла бы его спасти.

Он всегда был никудышным пловцом, способным в лучшем случае на дюжину гребков. Одежда пока держала его на поверхности, раскинувшись шатром, но потом пропиталась водой и стала тянуть на дно. Фрэнсис, размахивая руками, нащупал стену и ухватился за неё.

Хотя он и упал вертикально вниз, но решил, что сможет найти наклонную стену, чтобы выползти. Но это ему не удалось. Потом Фрэнсис стал искать мысками сапог опору, но тут же поскользнулся, вцепился ногтями, ударился коленями и лицом о скалу и съехал вниз по склону в другую подземную шахту. Падение оказалось недолгим, но он теперь не имел представления, насколько уровень воды ниже горловины колодца.

Фрэнсис откашлялся от вонючей воды. Тяжелые сапоги тянули вниз, утопая в темной бездне, глубоко под землей, вдали от комфорта и людских голосов. Пальцы нашарили, за что зацепиться... Медленно, с чудовищным усилием он на несколько дюймов вытащил тело из воды.

Пока пальцы еще удерживали его на поверхности, у него мелькнула мысль: может, на стене еще осталась лестница, достаточно крепкая, чтобы выдержать его вес. Значит, нужно собраться с силами, набраться смелости и проплыть на другую сторону колодца — тот был достаточно широким, но всё же недостаточно большим, и в нем могли установить лестницу, а не корзину, как обычно.

То, что могло превратиться в триумф, внезапно обернулось катастрофой. Два года назад в Бодмине он уже приставил пистолет к голове и нажал на спусковой крючок. Но ничего не произошло, потому что отсырел порох. Тогда он хотел умереть. Погибнуть же теперь — невероятная насмешка судьбы.

Фрэнсис попытался скинуть сапоги — пальцы уже болели от напряжения — и сменить руку. Один сапог скинуть удалось. Полегче, полегче, еще этот старый шерстяной сюртук. Наконец-то прекратился кашель, по крайней мере, легкие очистились. Кричать? Всё равно, что кричать, когда гроб уже засыпали землей.

Будет же для тебя сюрприз, Росс. Посмотри на этот кусок породы, а? Не только глинистый сланец, правда? А вот я еще раздробил парочку, подумал — дай-ка потружусь, пока ты в отъезде. По крайней мере, это оправдание твоей веры в меня. Хеншоу просто не поверит своим глазам...

Удалось скинуть второй сапог. Высвободиться из сюртука. А вода тут теплая. Прямо как крыса в ведре. Фрэнсис видел такое однажды, но ушел, прежде чем та сдохла. Жизнелюбивые твари, цепляются за жизнь. Более стойкие, чем он.

Пора попытаться проплыть колодец по кругу. Почему он всегда так неуверенно чувствует себя в воде? Фрэнсис с трудом заставил себя отпустить опору.

Он проплыл по кругу, суматошно молотя ногами, но едва оставаясь на плаву. Довольно большой колодец, вероятно, футов семь в поперечнике. Возможно, не шахта, а просто провал, используемый в те времена, когда руду добывали быстрее, чем можно было поднять ее на поверхность.

Лестницы нет, как нет и уверенности, что он снова найдет ту шаткую опору. Его охватила паника, Фрэнсис громко закричал. Крик снова и снова эхом отражался в замкнутом пространстве. Шум успокаивал, как успокоил бы свет.

Ту опору он так и не нашел, но вместо этого нащупал гвоздь. Видимо, лестница там все же когда-то была... Фрэнсис попытался поискать опору немного ниже. Ничего... и выше тоже ничего. Ржавый шестидюймовый гвоздь оказался лучшей опорой, чем та, которую он потерял. Он продержится довольно долго. И ожидание может затянуться.

Пытаясь побороть страх, сражаясь с одиночеством и темнотой, Фрэнсис начал размышлять. Итак, вниз он спустился около четырех. Шахта работает в три смены, следующая смена в десять. Если сейчас около пяти, это означает, что пройдет почти пять часов, прежде чем кто-нибудь заметит его одежду в сарайчике для переодевания и начнет расспрашивать. Росс уехал в Труро и может не вернуться допоздна. Демельза — к чему ей его искать? Его лошадь осталась на конюшне Нампары. Демельза может заметить это сама, или позже об этом сообщит Гимлетт... Но, возможно, пройдет еще много часов, прежде чем они хоть что-нибудь предпримут.

А в его доме? Элизабет начнет волноваться? Не раньше семи.

Счет пойдет на часы. Даже если поднялась тревога, поиск займет время. Фрэнсис стал мысленно блуждать по извилистым темным туннелям главной шахты, по пути, которым он шел, вспоминая огромную груду скал, что отделяла его от дневного света и воздуха. Атмосфера в яме казалась удушливой и скверной. Впереди его ждали часы терпения и усилий. Его пальцы уступят, он утонет до того, как прибудет помощь.

Страх стал его худшим врагом, а тьма — предателем. Свет покинул его мир. Ничего не излучало свет, ни вспышка солнечного света, ни всплеск воды, ни металл, ни камень. Фрэнсис по-прежнему не знал, как глубоко находится, но на ум пришла мрачная мысль, что, если бы этим утром не вели взрывных работ, и вода не ушла бы вниз, этот колодец остался бы затопленным, и ему пришлось бы лишь протиснуться назад по склизкой выработке.

Фрэнсис поменял руки в двадцатый раз и гвоздь сместился. Страх сковал его горло, он начал кричать во все горло снова и снова. Помогите, помогите, помогите, я сгину в глубинах подземелья. Не под восемью футами земли, а под двумя сотнями, он уже ослеп, но не оглох, дрожа в теплой воде, пальцы горели, ослабляя хватку, один гвоздь, один ржавый гвоздь.

Фрэнсис пытался себя заставить отпустить гвоздь и исследовать темноту, должно быть, он что-то пропустил в прошлый раз, что-то более удобное, чтобы схватиться, но у него не хватало мужества, возможно, найти это место уже не получится снова.

Время шло. Фрэнсис пытался считать. Из шестидесяти минут сложился час. Потом прошло три часа. Наверное, сейчас уже больше восьми. Кто-нибудь скоро придет. Конечно, все пойдут к тому месту, где утром велись взрывные работы. Где-то капала вода, в его ушах все громче и громче звучали спасительные шаги. Чтобы оставаться в своем уме, Фрэнсис досчитал до двухсот, а затем закричал и снова начал считать. Голова закружилась.

Руки одеревенели. Все чаще его охватывала судорога, ноги стали свинцовыми, опухли и онемели. Иногда он забывал цифры и заговаривал с людьми, приближающимися к нему в воде. Страдающий подагрой, весь в сыпи и синюшный отец. «Фрэнсис, Фрэнсис. Где ты, мальчик?» Тетушка Агата, но не такая, как сейчас, а моложе и строже, нянчит его на коленях. Вот Фрэнсис бежит по песку пляжа Хендрона, Россом сзади, а его ноги сверкают на солнце.

Фрэнсис снова начал считать, а затем вдруг услышал треск дерева, посмотрел наверх и увидел Росса, сидящего на коленях на краю шахты, тянущего ему руку на помощь. Росс сказал раздраженно:

— Боже, почему ты не научился плавать? — и Фрэнсис, полный отчаянья, дотянулся до руки, принимая помощь. Казалось, их пальцы соприкоснулись, а затем поток воды с грязью залепил рот и нос, и Фрэнсис изо всех сил оттолкнулся ногами, чтобы выбраться на поверхность. Рука соскользнула с гвоздя, Фрэнсис почти лишился жизни, мечтая о спасении, и только смерть вернула его в реальность, только смерть разбудила инстинкты самосохранения. И так будет с каждой новой попыткой, вплоть до последней.

Фрэнсис пытался взбодриться. Завтра в это же время или через пару недель он будет смеяться, вспоминая этот случай. Или будет мертв... Завтра в это же время он будет нежиться в удобной постели и приходить в себя. Или его распухший труп будет лежать под простыней в большом зале в Тренвите, ожидая похорон.

Он задыхался. И это хуже всего. Сейчас, чтобы закричать, ему приходилось полминуты хватать ртом воздух, чтобы восстанавливать силы. Уже больше десяти. Скоро кто-нибудь должен появиться. Он не мог просто исчезнуть бесследно, чтобы никто не побеспокоился. Керноу видел, как Фрэнсис спустился вниз. Они должны начать волноваться и додуматься. Для чего им мозги! Хеншоу часто бывает в шахте с пяти до шести. Часто к нему присоединяются Росс и Фрэнсис, посмотреть, как идет работа. Но не сегодня. Разумеется, не сегодня.

Фрэнсис издал крик на высокой ноте, срываясь на визг, и замолчал, задыхаясь. Гвоздь, сжимаемый мертвой хваткой, подался в гнезде. Еще одно движение, и он выскочит.

— Помогите, помогите! — прокричал он. — Помогите, помогите! — и так с десяток раз все громче и громче, пока не осип и не стал вдыхать и выдыхать с одинаковым хрипом. По его щекам текли слезы...

Боже, у меня теперь есть причина жить, я не хочу умирать!

***

Примерно в это время Элизабет захлопнула книгу, по которой учила Джеффри Чарльза читать.

— Время ужинать, дорогой. Папа скоро вернется, а ему нравится, когда в семь вечера ты уже отправляешься в кроватку.

— Еще чуть-чуть, мамочка.

— Нет, ты и так уже сегодня получил больше, чем следовало.

— Могу я выйти и поиграть до прихода папы?

— Нет, мой сладкий. Ты можешь поиграть, пока не приготовится ужин. Будь неподалеку, когда я позову... И надень шапочку!

Джеффри Чарльз вприпрыжку выбежал из комнаты, и Элизабет взглянула на часы. Было около половины седьмого.

 

Глава седьмая

Росс вернулся незадолго до восьми и обнаружил, что Демельза наверху уже в пятый раз штопает занавески на северном окне спальни и не услышала его возвращения.

— Росс! Ты вернулся раньше, чем я ожидала. Ты поужинал?

— Да. Что ты делаешь?

— Чиню то, что Джереми натворил сегодня утром. Он очень любит цепляться за что-нибудь в поисках поддержки.

— Ты скоро сотворишь новые занавески, с такой-то вышивкой!

— Не всё так плохо. Что было в том письме?

Росс сел в кресло и начал стягивать сапоги, а когда подошла жена, позволил ей помочь. Пережиток былых дней, который она почему-то любила и сохраняла. И пока Демельза снимала с него сапоги, Росс рассказал ей, о чём говорилось в письме.

— И это правда? Я имею в виду про залог?

— Правда. Когда я брал деньги, меня в первую очередь волновало их получение, и не сильно беспокоило, каким образом. Именно Пирс, когда я пришел к нему, первым заговорил о повторном закладе. На следующий день он выдал деньги, а я подписал бумагу... Я воспринял ее как новую закладную, хотя на самом деле это оказался вексель. Я полагаю, что знал об этом, но не обратил в то время никакого внимания. Да это было и не важно, пока Пирс держал вексель у себя, как поступил бы друг и честный человек. Я зашел к нему. Ты считаешь меня задирой, Демельза?

— А ты что, грубо обошелся с Пирсом?

— Я его и пальцем не тронул, но, думаю, вел себя грубо — грохнул рукой по столу и сломал крышку табакерки. Пирс дрожал, как желе — сплошной жир без костей, но сделанного не воротишь. Вексель поменял хозяина, как и сказал Паско, и сейчас им владеет Кэрри Уорлегган. Так что придётся иметь дело с ним.

— Ты поехал к нему?

— Я заехал к нему домой, но его не было. Думаю, это правда, так как ставни были закрыты.

— И что же теперь, Росс?

— До ноября Уорлегганы ничего не смогут поделать. Потом они могут дать мне месяц, чтобы погасить вексель. В декабре я должен найти четырнадцать сотен фунтов или объявить о банкротстве.

Демельза поставила его сапоги рядом с креслом, но осталась сидеть, опершись локтями о колени и глядя не на него, а в пространство.

— Мы можем занять денег где-то еще?

— Не знаю.

— Что будешь делать?

— Еще почти два месяца до того, как вексель могут предъявить к оплате. Мне следует поблагодарить Паско. И еще четыре после предъявления, прежде чем наступит время платежа.

Демельза не хотела, чтобы Росс видел её лицо, поэтому развернулась на корточках и встала.

— Ты уверен, что Кэрри так и поступит? Потребует оплаты?

— А ты бы не стала на его месте, учитывая их отношение ко мне?

— Я встречалась с Кэрри?

— Тогда, на балу. Пятидесяти с небольшим лет, маленькие глазки и неприятный взгляд. У Джорджа, хотя я и терпеть его не могу, всё же есть определенные принципы — по крайней мере, мне так кажется. У Кэрри их вообще нет. Он ростовщик, стервятник. Для Джорджа почти все двери в обществе открыты. Вскоре откроются и все остальные, и это накладывает на него некоторые обязательства. Николас, его отец, тоже обладает приличной репутацией. Дядюшку же Кэрри из всей семейки ненавидят сильнее всего.

Демельза вздрогнула.

— Хотела бы я зарабатывать, Росс. Хоть как-то тебе помочь. А я лишь могу чинить твои шторы, растить ребенка, присматривать за хозяйством и готовить еду...

— Мне бы и в голову не пришло, что один человек со всем этим справится.

— Но за это не платят! Ни пенни. Четырнадцать сотен фунтов! Я бы их украла, если бы смогла, став разбойником с большой дороги или грабителем банков! Харрис Паско никогда бы не пустил твой вексель в оборот. Почему же он тебе не одолжил?

— Это что-то новенькое, — Росс посмотрел на неё мрачно и одновременно насмешливо, — до этого ты всегда требовала, чтобы я держался в рамках закона. — Росс замолчал, поскольку раздался стук в дверь. Это был Гимлетт с сообщением, что Табб ждет внизу и хочет узнать, здесь ли еще мистер Фрэнсис.

— Здесь? Разумеется, нет, — Росс посмотрел на Демельзу. — Когда он ушел?

— Примерно через час после тебя. Отправился в шахту, по крайней мере...

— Его конь все еще здесь, — сообщил Гимлетт, — я задал ему корма, но не думал, что нужно сообщать хозяйке. Думал, она знает об этом.

Росс прошел мимо него и спустился вниз. Табб стоял в прихожей, объясняя, что миссис Полдарк тревожится и потому послала его, чтобы просто убедиться, что с мистером Полдарком все в порядке, потому что, как правило, в это время года, когда темнеет рано, сквайр приходил домой к семи часам. Росс прошел на конюшню. Лошадь Фрэнсиса переминалась в стойле и выжидающе вскинула голову, услышав звук шагов.

Демельза последовала за мужем.

— Он что-нибудь сказал перед уходом? Может, пошел к Мингуз-хаус? Поезжай в Мингуз-хаус, — приказал Росс Таббу, — а я тем временем пойду в шахту и узнаю, как долго он там пробыл и в каком направлении ушел.

Выплыл тонкий месяц, моросящий дождь прекратился. Демельза пошла вместе с Россом, то и дело пускаясь вприпрыжку, хотя и без того шагала быстро. В помещении подъемника, как и в двух других сараях, горел свет.

Росс вошел в сарайчик для переодевания, где фонарь почти выгорел. На вешалке висела одежда Фрэнсиса. Снаружи, задумавшись, ожидала Демельза.

— Похоже, он еще здесь.

— Здесь? Но, Росс...

Они какое-то время молча смотрели друг на друга.

В шахте смена обычно составляла восемь часов, но вахта около насоса — двенадцать. Рабочие сменились в восемь, и старший Керноу теперь остался за главного. По его словам, брат ничего ему не сказал, когда уходил. Пока они расспрашивали, вошел капитан Хеншоу, и Росс объяснил ему ситуацию.

— Что ж, сэр, он все еще может быть там, забыл про время, но я так не думаю. Потерпите минутку, захвачу пару человек, и спустимся вместе.

Демельза стояла в помещении подъемника. Завораживающие неспешные движения огромного механизма походили на предсмертное дыхание животного, гигантского морского млекопитающего, недавно приземлившегося и издыхающего на мокром песке. Ее охватило странное убеждение в фатальности происходящего. Для этого не имелось никаких предпосылок, но она всё равно знала.

Теперь подошли и другие и смотрели, как Росс, Хеншоу, Джек Картер и Джо Нэнфан-младший забрались в корзину подъемника и исчезли из виду. После их ухода оставшиеся сбились в несколько группок. Демельза знала, что в её присутствии они чувствуют себя неловко. Мало того, что она женщина, так еще и шахтерская дочь, ставшая женой сквайра.

Но она заставила себя подойти и спросить, видел ли кто-нибудь мистера Фрэнсиса сегодня после обеда, и не сходит ли кто-нибудь к Дэниэлу Керноу, чтобы выяснить, что тот знает.

Наступило долгое ожидание. Из дома пришел Гимлетт и встал рядом с ней.

— Ветер холодный, мэм, мне принести плащ?

— Нет... Благодарю.

Демельза ощущала не холод ночи — какой-то внутренний мороз холодил её, так что плащ тут не поможет. Вернулся Табб — в Мингузе мистера Фрэнсиса не видели.

— Тебе лучше съездить и все рассказать миссис Полдарк, — сказала Демельза.

— Хорошо, мэм.

— Нет, подожди. Подожди немного.

Оглянувшись назад, Демельза видела свет в Нампаре: единственная свеча, оставленная в спальне. За домом и правее — море, на темной глади которого сверкающий кинжал лунного света. «Нельзя освободиться от последствий собственного поведения, — сказал Фрэнсис. — Я достаточно долго пытался».

Кто-то вернулся из коттеджа Дэна Керноу. Керноу видел, как около четырех мистер Фрэнсис спустился в шахту, но не видел, как тот поднимался обратно и не подумал предупредить брата. Питер Керноу сплюнул от досады.

Через несколько минут по лестнице из шахты бегом поднялся шахтер. Это был Эллери, работавший на уровне шестидесяти саженей. Некоторые шахтеры услышали о произошедшем и помогали с поисками. Фрэнсиса не нашли, но обнаружили его кирку — ручка торчала из воды рядом с тем местом, где взрывали сегодня утром.

— Тебе лучше съездить за хозяйкой, — посоветовала Таббу Демельза.

Именно Росс, у которого была лампа, первым протиснулся в туннель, которым прошел Фрэнсис, как и кузен, удивился, что туннель продолжается дальше, и махнул рукой, чтобы Хеншоу пошел следом.

Они уже охрипли от криков: их голоса либо возвращались, эхом отражаясь от скал, либо уносились прочь в гулкой темноте. Они уже добрались до слепого колодца и попытались его обогнуть, но Росс поскользнулся на склизком камне, и Хеншоу пришлось поймать его за руку.

— Благодарю, местечко прямо-таки для... — Росс запнулся, встал на колени и направил свет фонаря в слепой колодец. Где-то внизу плескалась еле различимая вода, на поверхности плавала шахтерская шляпа. А помимо нее виднелось и что-то еще.

— У вас есть верёвка?

— Есть.

— Обвяжите меня вокруг пояса.

Он спустился вниз и обнаружил плавающее в воде тело. Фрэнсис был мертв уже около часа. В руке, стиснутой так, что кулак с трудом смогли разомкнуть, он сжимал ржавый гвоздь.

 

 

Глава первая

Однажды вечером в середине ноября 1792 года по главной дороге, ведущей на восток от Труро, быстро катила карета. Как и весь этот ужасный год, накрапывал мелкий дождь, и лес у обочины уже потемнел и погрузился в туман. Дорога была скверная, вся в рытвинах и с глубокой грязной колеей. Но кучер, не бывавший здесь раньше, постоянно нахлестывал лошадей, потому что темнота была уже не за горами, а ему не нравилась окружающая местность. Хозяйка сказала, что до дома рукой подать, но разве можно доверять в таком деле женщине — сегодняшняя поездка это лишний раз доказала. В здешних диких краях они станут легкой и желанной добычей для любого разбойника с большой дороги, промышляющего поблизости.

Они как раз миновали рощицу, где ветки почти смыкались над головой, и тут душа у кучера ушла в пятки при виде стоящего на обочине человека с лошадью в поводу. Проезжая по этим диким и болотистым пустошам, кучер всё утро проклинал себя за то, что согласился везти эту упрямую и безголовую дамочку — сплошное недоразумение, а не дамочка, и вот результат! Он приподнялся и стегнул лошадей, но когда они скакнули вперед, карета плюхнулась в глубокую рытвину и так низко нырнула, что его чуть не выбросило на дорогу. К тому времени, как снова удалось набрать скорость, они уже проехали мимо всадника, который лишь приподнял шляпу и больше не проявил никакого интереса.

Они отъехали от него уже, по меньшей мере, на десять ярдов, когда, услышав громкий стук, кучер открыл окошко, и госпожа приказала ему остановиться.

— Все в порядке, мэм. Никаких повреждений или поломок. Лошади...

— Я приказала остановиться! Хочу поговорить с тем господином.

Насупившись, кучер остановил экипаж. Задние колеса остановились и скользнули по грязи, одинокий всадник на лошади снова поднял голову.

Росс находился уже слишком далеко, чтобы слышать разговор, но через минуту кучер спустился с козел и осторожно, чтобы не испачкаться, подошел к нему.

— Капитан Полдарк, сэр?

— Да?

— Госпожа Пенвенен, сэр, хотела бы поговорить с вами.

В карете сидели две женщины, одна из них служанка. Росс снял шляпу, а Кэролайн протянула ему затянутую в зеленую перчатку руку.

— Припозднились вы на этой дороге, капитан Полдарк. Мой кучер принял вас за грабителя.

— Что ж, будь я им, выбрал бы более доходную дорогу. Тут можно прождать семь ночей кряду, но так и не встретить подходящей кареты.

— О, сэр, я совсем бедна. Но, по правде говоря, я решила, что вы в беде.

— Благодарствую. Пустяки. Кобыла подкову потеряла.

— Что ж, не такая уж мелочь. Что теперь станете делать? Пойдёте домой пешком? Изнурительно долгая прогулка.

— Её можно подковать в Часуотере. Ну а вы, мисс Пенвенен, возвращаетесь в Корнуолл?

— Как видите. Слишком рано, чтобы изображать Санту, и слишком поздно для Ночи Гая Фокса . Почему бы вам не сесть со мной в карету, вы бы доехали до Киллуоррена и взяли бы лошадь у моего дядюшки. А вашу мы могли бы подковать и отправить поутру.

Росс заколебался. Он устал, промок, приуныл, а предложение выглядело не так уж плохо. Но эта бойкая девица не внушала доверия.

— Благодарю. Я мог бы доехать с вами до дороги на Часуотер...

— Мы вскоре свернем. Бейкер, как следует привяжите кобылу капитана Полдарка к карете. И поезжайте помедленнее, нет смысла бояться разбойников, раз уж мы захватили одного из них.

Горничная Элеонор усомнилась, что это лишь шутка. Когда карета снова тронулась, она с открытым ртом уставилась на крупного мужчину с тяжелым взглядом, скрючившегося напротив, на неудобном сиденье. Его выставленные вперёд сапоги были в грязи, щека со шрамом повёрнута к ней.

Кэролайн, возможно, и сама немного удивилась тому, каким огромным он оказался в тесном пространстве, и чувствовала себя не так свободно, как предполагал ее тон.

— Весьма печально слышать о смерти вашего кузена. Дядюшка Рэй не большой охотник писать, но об этом сообщил. Какая трагическая случайность! А кажется, прошло совсем немного времени с тех пор, как мы встречались за столом у Тревонансов.

— Совсем немного. Нам так его не хватает.

— Надеюсь, это не вынудит вас закрыть шахту — как я понимаю, вы были партнерами.

— Она продолжит работу. Мы справимся.

— И приносит прибыль?

Росс ответил на ее открытый взгляд.

— Нет.

— Но я все же полагаю, что принесет. Дядюшка Уильям говорит, что если война продлится, цены на металл поднимутся. А жена Фрэнсиса намеревается жить в том большом доме в одиночестве?

— Думаю, со временем к ней переедут родители. Но она не одна. Там еще ее сын, тетушка и двое слуг.

— А как поживает доктор Энис?

Что ж, она явно не из тех, кто будет ходить вокруг да около.

— Столь же усерден, как и всегда.

— Усерден, и только?

— Этим словом я никак не желал умалить его достоинств.

— Разумеется, я это понимаю, — сказала Кэролайн. — Когда мы с вами встречались в последний раз, то единым фронтом выступили в его поддержку.

— Не думаю, что теперь он нуждается в нашей защите. Тогда все обвиняли его в смерти старика Эллери. А нынче все его превозносят, потому что он излечил деревенскую девушку от хромоты.

Кэролайн тут же подняла голову.

— Розину Хоблин?

— Так вы ее знаете?

— По имени. Дуайт о ней упоминал. Она излечилась?

— Излечилась. Ходит так же уверенно, как вы или я, и деревенские теперь считают его чудотворцем.

— Надо же, как интересно! И как же ему удалось?

— Он объяснял, но никто не слушал. В прошлую субботу перед его домом дожидались четырнадцать хромых.

Кэролайн улыбнулась и откинула локон. Фонарь на потолке, который зажгли, когда в карету сел Росс, раскачивался вместе с экипажем, и выражение лица Кэролайн, казалось, менялось вместе с перемещающимися тенями.

Когда свернули с главной дороги, Росс просил:

— В котором часу вас ожидает дядя?

— Он меня не ожидает.

— О... Вероятно, внезапно принятое решение...

— С моей стороны — не внезапное, капитан Полдарк. Я тщательно его планировала. Эта карета, кучер, багаж. Но дядюшка Рэй меня не приглашал, а раз мы едем, пожалуй, даже быстрее почты, не думаю, что он успел получить от дядюшки Уильяма письмо с предупреждением.

Увидев выражение лица Росса, она засмеялась:

— Именно так люди обретают независимость. Помните, мы обсуждали это на приеме у Тревонансов.

Итак, подумал Росс, она намерена заполучить Дуайта, если сможет. Зачем же я забрался в эту карету и принял услугу? К чёрту слабый пол. И вдруг, непрошено, мелькнула мысль о другой женщине... Элизабет, такая уязвимая в своей скорби и чёрных одеждах, всё ещё недосягаемая и, тем не менее, опасно близкая. Его первая любовь, она до сих пор его любит, как недавно призналась, а теперь во всем полагается на него. Когда стоящих между ними препятствий стали вдвое меньше, они стали чаще видеться — теперь она от лица своего сына Джеффри Чарльза распоряжалась половиной акций шахты, а сам Росс, как единственный родственник мужского пола, стал главой семейства Полдарков и душеприказчиком по завещанию кузена.

Со смертью Фрэнсиса в жизни округи образовалась неожиданная пустота. Теперь все его обязанности перешли к Россу. Мистер Оджерс, приходской священник Сола и Грамблера, по всем вопросам обращался к Россу, казалось, даже ожидал от него, что тот пересядет в церкви на скамью Фрэнсиса и станет еженедельно снабжать семейство Оджерса провизией. И нужно было найти нового судью. Эти обязанности со времен Вильгельма и Марии исполняли Полдарки. Можно ли предложить судейское место человеку, который ранее выражал свое презрение к этому поприщу? Всё это оказалось очень сложно.

В карете установилась тишина. Росс чувствовал, что удача от него отвернулась, и совсем пал духом. Вчера он получил официальное извещение от Кэрри Уорлеггана, что через четыре недели наступит срок погашения векселя, и сегодня пытался изыскать деньги. С кредитами везде было сложно, но главная сложность заключалась не в этом. Главным препятствием была Уил-Грейс. Каждый, кто разбирался в этом деле, знал, что она не дает прибыли.

Можно дать взаймы тысячу фунтов нуждающемуся сквайру и рискнуть ради процентов. Но никто не станет одалживать деньги человеку, чья шахта находится на грани разорения. Сделавший это будет лицезреть, как его капитал тает на глазах, будто откачивается насосом. Без сомнений, это стало одной из причин, по которой Натаниэль Пирс отделался от векселя, радуясь, что успел, пока еще не накопилась задолженность.

Росс вовсе не стал бы его винить, если бы вексель попал к кому угодно, но только не к Уорлегганам. Но разумеется, никто кроме Уорлегганов его бы и не купил. Им нужны были не деньги, им нужен был Росс.

Примерно через неделю после смерти Фрэнсиса в туннеле, который он обследовал, нашли немного хорошей руды, но с сентября это оказалось единственной находкой. Марк Дэниэл так некстати именно в это время исчез где-то в водовороте французских событий, до сих пор никто не мог отыскать его следов. В некоторых частях Англии на полях до сих пор лежали почерневшие зерновые. Спасенная каким-то чудом, благодаря лености врагов, Франция воспрянула духом, и на прошлой неделе ее новые армии захватили Брюссель. Все начали задумываться о грядущих бедствиях и войне.

Наконец карета свернула к воротам Киллуоррена, и кучер осторожно правил по заросшей дорожке к манящему свету у парадной двери. Ему пришлось позвонить три раза, прежде чем дверь открыла служанка.

— Боже ты мой, мисс Кэролайн, мы же только утром убрали вашу комнату. Входите же, мэм. Хозяин вас ждет?

Росс последовал за Кэролайн в зал. Обычный дом, где можно согреться, но довольно убог для джентльмена. Три свечи в стеклянных емкостях едва освещали полированные серванты из темного дуба и мраморные бюсты у подножия узкой лестницы.

— С вашего позволения я не стану беспокоить вашего дядюшку. Вы наверняка устали с дороги, и он будет рад вас видеть...

Кэролайн улыбнулась, развязывая шляпку.

— Не настолько, как вы думаете, — тихо ответила она. — Так что с вашей стороны было бы любезностью подняться наверх, пока седлают другую лошадь. Не беспокойтесь, надолго вы не задержитесь, всего на бокал вина, большего вы от него всё равно не дождетесь. Когда я живу здесь, его манеры становятся лучше, но я отсутствовала несколько месяцев, и боюсь, он снова принялся за старое.

***

Около семи часов Демельза послала за Дуайтом, тот был свободен и сразу же приехал, чтобы осмотреть Джереми.

— Обычное дело — воспаленное горло и небольшой жар. Он к этому предрасположен.

— Слишком предрасположен, — сказала Демельза, нехотя отпустив Джереми. — Каждый раз, когда это случается, я вспоминаю Джулию, и меня саму лихорадит. С Джулией никогда такого не было, по крайней мере, до последнего раза...

— Некоторые дети к этому склонны, а другие нет. Но ты все равно зови меня каждый раз, просто на всякий случай. Росса нет дома?

— Поехал по делам в Труро, а оттуда ему пришлось ехать в Редрат, повидаться с Тревисиком. С насосом что-то не так, хотя мне кажется, что теперь можно и вообще не беспокоиться, разницы никакой, — Демельза быстро нагнулась, чтобы подхватить Джереми, когда он сонно потянулся к ней. Она искоса посмотрела на Дуайта, на ее бровь упал локон. — Думаешь, я его балую, Дуайт?

Тот улыбнулся.

— Да. Но это вполне естественно и в порядке вещей. Через три или четыре года всё переменится.

— Я не хочу, чтобы стало как у Элизабет с Джеффри Чарльзом.

— Не беспокойся на этот счет. Взгляни на него — он уже в два раза больше, чем несколько месяцев назад... — Дуайт запнулся. — Это Росс?

— Наверное. Он уже давно должен был приехать, — Демельза подошла к окну и выглянула наружу. — Да. Но на чужой лошади. Надеюсь, ничего не случилось.

Сейчас она не могла выпустить из рук Джереми, а когда наконец уложила его в постель и спустилась, Росс уже расположился в гостиной и настоял, чтобы Дуайт остался на ужин. Дуайт пытался найти предлог отказаться, но без толку, и, в конце концов, с улыбкой сдался, а миссис Гимлетт поставила третий прибор.

— Нам нужен гость, Дуайт, — сказал Росс. — В последние дни мы пали духом, а твой долг как нашего доктора — присматривать за нашим душевным состоянием. Если нынче вечером кто-нибудь переломает кости, тебя найдут и здесь, так что твоя совесть чиста.

— С моей совестью никаких проблем. Но мне жаль слышать о твоем состоянии.

— Позже расскажу подробности. Целый день я пытался найти деньги, а на этот счет можно разговаривать в приличном тоне только на полный желудок.

— Надеюсь, ты не продал Брюнетку, — сказала Демельза, — иначе ужин будет испорчен, еще не начавшись.

— Нет... Она потеряла подкову неподалеку от леса Стиклера, и меня подбросили в карете до Киллуоррена, там я одолжил лошадь и отправился домой.

Внезапно повисла пауза. Демельза подняла бровь.

— До Киллуоррена? В карете мистера Пенвенена?

— У мистера Пенвенена нет кареты, — сказал Дуайт.

— Это была Кэролайн Пенвенен, — объяснил Росс. — Приехала из Лондона... Или из Оксфорда? Дядя ее не ждал. А ты, Дуайт?

— Ждал.

Чтобы заполнить возникшую паузу, Демельза сказала:

— Полагаю, она решила сделать дяде сюрприз. Когда она была здесь в последний раз, в мае или июне? Наверное, так странно — жить на два дома.

Поскольку мужчины молчали, Демельза наклонилась и потушила одну из свечей.

— Они пришлют завтра Брюнетку, Росс?

— Нет нужды это обсуждать, если не хочешь, Дуайт. Но мы старые друзья, а иногда не мешает выговориться. Она спрашивала о тебе и сказала, что надеется вскоре с тобой увидеться.

— Как ее принял дядя?

— Не слишком любезно. Думаю, она была рада моему присутствию. Но она не выносит, когда вынуждена о чем-то просить, да ты и сам наверняка знаешь, а когда я уезжал, Пенвенен, похоже, сменил гнев на милость.

Дуайт теребил тонкими пальцами салфетку.

— Вы не просто старые друзья, вы старейшие и самые лучшие. Если лучше это обсудить... то, что происходит между мной и Кэролайн, я был бы рад. Но сомневаюсь в этом... Возможно, я должен вам все объяснить, и в этом случае...

— Ты ничего нам не должен, — сказал Росс. — Но печально видеть, что проблемы разрастаются, а ты даже этого не осознаешь. Ты ведь знаешь, как это бывает.

— Ты хочешь сказать, я знаю, как это было в прошлый раз? Теперь опасность в другом, разве не так? Что ж, признаюсь, я люблю Кэролайн, и мы переписываемся, теперь она снова здесь, к добру это или к худу, но мы вскоре увидимся. У меня нет денег, а у нее их много, так что наши отношения... Тебе она совсем не нравится?

Вопрос был адресован Демельзе и застал ее врасплох.

— Нет, Дуайт. Я ее не знаю, мы едва обменялись парой слов, нельзя же не любить человека, которого не знаешь. Да и не мне ее судить.

— Как и не мне, — произнес Росс. — Но думаю, сегодня я переменил о ней мнение, хотя и не могу понять, по какой причине. Уж точно не потому, что подвезла...

— В ней есть определенная жесткость, — протянул Дуайт. — Было бы глупо это отрицать. Это как... хрупкие сверкающие доспехи, и использует она их с той же целью. Но за этим скрывается много другого... В любом случае, такое сложно измерить. Это слишком тонкая алхимия, чтобы можно было ее взвесить.

— Да, — признал Росс, внезапно вспомнив об Элизабет, и словно прочитав его мысли, Демельза взглянула на мужа и поняла, о чем он думает.

— Наша привязанность не приведет ни к чему хорошему, нет сомнений, но я не могу порвать с ней. Возможно, она окажется мудрее. Постыдное положение вещей, возможное только у слабого человека, сильный бы справился с этой дилеммой так или иначе.

— Чем дольше живу, — сказал Росс, со страданием сомкнув брови на переносице, — тем меньше верю в разницу между слабыми и сильными людьми. Жизненные перипетии делают с нами что хотят, и та... та временная свобода, которой мы обладаем, лишь взращивает иллюзии. Возьми Фрэнсиса. Видел ли ты более печальный и бессмысленный конец, или менее заслуженный, вопреки собственной воле, или менее соответствующий приличиям и человеческому достоинству? Утонуть как собака в колодце, и вообще беспричинно — помощь подоспела всего через какой-то час. Он просто вышел из этой комнаты, прогулялся к шахте и вдруг поскользнулся на грязном полу и погиб ни за что ни про что.

Росс с внезапным пылом откинулся на стуле.

— Именно это меня больше всего возмущает в жизни: беспричинность, бессмысленная трата времени и внезапный конец, делающий всех нас дураками, превращающий в ничто все наши стремления и планы... Ты прошел со мной через самое худшее, Дуайт: смерть Джулии и многое другое. Если ты видишь разницу в результате усилий сильного и слабого, признаюсь, ты умней меня.

Дуайт молчал, но через минуту заговорила Демельза:

— О да, это верно, Росс. Но правда ли всё это? Мне кажется, у нас было и хорошее, что привело к цели. И хотя в целом удача была не на нашей стороне, иногда она поворачивалась к нам лицом и может сделать это снова. Уил-Грейс потерпела неудачу, но Уил-Лежер процветала, и еще у нас была Джулия, а теперь Джереми, и тебя оправдали на суде... и много чего еще.

Она на мгновение задержала взгляд на пламени свечи — странный, отрешенный взгляд, а потом моргнула и снова стала собой.

— Может, просто для равновесия, раз уж не повезло нам, то повезет Дуайту. Возможно, для него с Кэролайн есть какой-то счастливый исход, нужно просто набраться терпения, чтобы его отыскать.

Несмотря на ее будничный тон, Дуайт со странным чувством обреченности подумал — она словно знает, что для нее все пошло прахом и этого уже не исправить. Он впервые понял, что значит для Демельзы смерть Фрэнсиса, как повлияет на отношения с Россом.

 

Глава вторая

Ноябрь — неудачный месяц для тайных встреч под открытым небом. Но Кэролайн слишком часто охотилась в округе, чтобы её это остановило, и поэтому послала Дуайту записку о встрече у старой шахты, на краю леса возле Баргуса. Когда он туда приехал, его пульс участился при виде привязанной к дереву лошади. Он соскользнул со своей, обмотал поводья вокруг пня и быстро вошёл в старое каменное строение. Кэролайн сидела на корточках рядом с открытым шахтным колодцем и, когда вошёл Дуайт, бросила в неё камень и прислушалась к эху.

Она непринуждённо выпрямилась.

— Неудивительно, что в Корнуолле столько внебрачных детей, ведь от них так легко избавиться. Подозреваю, что шахты оставляют открытыми специально для этого, Дуайт.

Было очень темно, и Дуайт не видел её лица, но подошёл ближе, решив, что ничто его не смутит, в этот раз он её переиграет.

— Не только от детей, но и от женщин, которые крадут чужой сон, мешают работать, посылают беспринципные письма, флиртуют и не имеют сердца. Хороший и простой способ от них избавиться, так кому же следует быть мудрее? Кто-нибудь знает, куда ты отправилась?

Она стояла, балансируя на краю шахты, словно бросала вызов.

— Никто не знает, Дуайт, но я не дрожу от страха. Мои письма были беспринципны? Неужели они украли твой сон? Разве они не принесли тебе удовольствия? Будь же честен. Признайся.

Положив руку на её локоть, Дуайт отвёл Кэролайн подальше от края и повернул к себе. Они смотрели друг на друга — незнакомцы и в то же время друзья. Она слегка приподняла бровь и улыбнулась. Дуайт наклонился и поцеловал её. Потом они просто стояли обнявшись, а тем временем солнце слабо светило сквозь покосившийся дверной проём, и единственный звук исходил от лошадей снаружи. Это была встреча, в которой отсутствовала страсть.

— Твои письма в равной степени доставляли мне и наслаждение и боль, как без сомнения и было задумано. Тебе нравится мучить тех, кто тебя любит?

Она посмотрела на него испытующе и внимательно, будто пытаясь заново узнать.

— Нет... Может быть, мне нравится самой мучиться. Не знаю. Трудно сказать. Мне лишь известно, что я вернулась и мои дядюшки в ярости, что я сама себе хозяйка, что назначила тебе встречу и пришел. Теперь это просто — у меня в голове всё прояснилось. Не ожидай от меня слишком многого, Дуайт. Не надо слишком сильно на меня давить.

— Я тебя люблю, — сказал он. — Это тоже просто. Если для тебя это лишь минутное увлечение, которым можно поиграть, а потом легко забыть...

— Нет, и ты это знаешь. И так было лишь в половине или трети моих писем, а любезности ты нарочно не заметил. Во всяком случае, я не привыкла писать любовные письма, как и не привыкла, чтобы за мной ухаживали. Это...

— Надеюсь, твои дела в Оксфордшире завершились успешно.

— Да-да. Восхитительно. Довольно очаровательно. Настолько, что я поспешила сюда сразу же, как только адвокаты согласились дать мне право распоряжаться деньгами.

Они говорили и говорили, понимая, что уединились лишь на время, и стараясь извлечь из этого как можно больше, поскольку оба знали, что их тайные встречи недолго останутся в секрете. Теперь, убедившись во всём, в чём хотел, Дуайт желал бы столкнуться с трудностями на самом первом свидании, но чувствовал, что Кэролайн всё ещё в процессе осознания своих чувств. Пока рано думать о будущем.

Погода наладилась, и они покинули развалины шахты, Кэролайн облокотилась о каменную стену, а он встал рядом.

— Я снова повстречала твоего капитана Полдарка, — сказала она. — Но, конечно же, он тебе об этом сказал. Чем чаще я его вижу, тем больше он мне нравится. Придется это признать, если хочешь, чтобы я была с тобой честна.

— Тебе не удастся заставить меня ревновать. Жаль только, что обстоятельства складываются для него неудачно.

— Обстоятельства? Вдова его двоюродного брата и есть то самое обстоятельство или у него другие проблемы?

— Финансовые, — ответил Дуайт и нерешительно умолк. Ему не хотелось разглашать секреты, но желание сбить её со следа, чтобы она перестала расспрашивать об отношениях Росса и Элизабет, заставило его рассказать больше, чем он собирался.

— Мне показалось, он был в плохом настроении, когда мы встретились. А ещё ты ужинал с его женой, когда капитан Полдарк вернулся. Возможно, это повод для ревности с моей стороны. Скажи, что за власть она имеет над мужчинами? Согласна, она довольно привлекательна, но другие тоже, хотя получают гораздо меньше внимания. Знаешь, в чём секрет?

— Дело не в секрете. А в Демельзе.

— Она из тех женщин, которых желают все мужчины, кроме собственного мужа? Так часто бывает. Какая пропаганда супружеской жизни! Тебе не кажется, что нужно быть очень опрометчивой, чтобы выйти замуж, Дуайт?

— Нет, я так не считаю, если выходишь за подходящего мужчину.

— Ах, за подходящего мужчину, — она подобрала два камешка из рассыпающейся стены и взвесила их в ладони, словно предмет обсуждения. — Но расскажи, как у тебя дела. Я слышала, ты сотворил чудо с малышкой-рыбачкой, и она теперь может станцевать котильон. Это правда?

Памятуя о прежних насмешках, Дуайт быстро взглянул на нее, но лицо Кэролайн оставалось серьезным. Потом она встретилась с ним взглядом и рассмеялась.

— Да-да, я и впрямь так считаю. Почему бы мне этим не заинтересоваться?

— Что ж, об этом так много болтали, и я подозреваю, что с твоей стороны это просто вежливая ремарка.

— Значит, ты до сих пор меня не понимаешь, Дуайт. Когда я была здесь в последний раз, мне пришлось защищать тебя от обвинений в неудачном лечении. Почему бы не рассказать о твоем триумфе?

Возможно, в одном из её писем содержалось нечто, из-за чего он по-прежнему не доверял ей до конца.

— Всё слишком преувеличено, уверяю. Девушка хромала восемь лет от заболевания колена. Или считалось, что от этого. После нескольких тщетных попыток излечить ее припарками, я решил изучить само строение колена — поначалу кости, а затем и остальное.

— Что остальное?

— В прошлом месяце к пляжу Хендрона прибило мертвого моряка, шахтеры похоронили его в песках. Как-то ночью я спустился и отнял у него одну ногу, чтобы изучить связки, как у живого человека.

— Правда? — спросила она, заинтригованная новой стороной его характера.

— Да. Затем однажды...

— Разве тебе не показалось это отвратительным?

— Я делал это не ради удовольствия.

— Возможно, ты посчитаешь это неженственным, но знаешь, мне кажется, мне было бы интересно посмотреть на такую работу.

— Да?

— Да. Вижу, тебя это шокирует. Продолжай.

— Меня это вовсе не шокирует. Затем, в начале этого месяца, я смог одними руками вправить девушке колено. Оказалось, это всего лишь вывих. Но с годами мышцы атрофировались, а также возникло воспаление. Сейчас она носит повязку, но думаю, сможет обойтись без нее, когда обретет уверенность.

Кэролайн положила руку на его ладонь.

— Так теперь ты чудотворец, и люди ждут у твоего порога каждое утро. Браво. Расскажу дядюшке. Это его позлит.

— Это злит меня, — сказал Дуайт, — но я могу извлечь из этого пользу.

— Не сомневаюсь, что эта малышка смотрит на тебя с обожанием.

— Не сомневайся, — отрезал Дуайт.

— Как же иначе. Не так-то много докторов с такими дарованиями тратят силы, помогая беднякам. Как ты живешь, Дуайт? Расскажи.

Он взглянул на нее. Как всегда, она задала вопрос открыто и напрямую, явно не осознавая, что вступает на зыбкую почву. Кэролайн, разумеется, имела право знать.

— У меня есть доход, несколько фунтов в месяц, плюс около сорока фунтов в год от двух шахт и тех пациентов, кто в состоянии платить. Часто я получаю разного рода подношения от тех, у кого нет денег. По большей части мне удается не влезать в долги. Это всё, что меня волнует, вернее, всё, что волновало.

— А Хоблины тебе заплатят?

— Некоторым образом. И не у всех местных сквайров в моем списке здоровье как у вашего дядюшки. Старый мистер Тренеглос, который прежде на дух не переносил докторов, регулярно меня вызывает...

— Об этом я и говорю, — сказала Кэролайн. — Не думал ли ты устроиться в городе, в каком-нибудь модном вроде Бата или Оксфорда, где мог бы работать среди людей своего круга? Весьма благородно помогать бедным, но любое милосердие берет начало в родных местах, и думаю, что тебя бы приняли везде, не только среди рыбаков. Можешь не верить, но твое поведение у постели больного впечатляет, и, как говорит капитан Полдарк, человека твоей квалификации редко встретишь за пределами Лондона...

Хотя Кэролайн думала, что он не заметил, Дуайт видел, как она взглянула на его одежду, когда они вышли из шахты. Но смысл невысказанных ею слов был и так понятен.

— Я не думал возвращаться в Корнуолл, а планировал открыть дело в городе, но меня пригласил капитан Полдарк. Помощь бедным входила в мои планы, и до сих пор входит. А в городах, даже в таких как Бат или Оксфорд, беднякам требуется больше внимания, чем состоятельным людям. Я не хочу становиться любимцем светского общества.

Кэролайн отодвинулась от стены и подошла к лошади, сделав вид, что поправляет седло. Ветер растрепал ее рыжеватые волосы, откинув их за спину. Дуайт тут же разозлился на себя за высокопарный тон и за то, что разозлил Кэролайн. Но тем не менее, он сказал чистую правду. Станет ли Кэролайн скрывать свои чувства по этому поводу?

Дуайт шагнул ближе к ней.

— Кэролайн, возможно, ты подумаешь...

Девушка повернулась и улыбнулась.

— Что я должна думать, Дуайт? Что ты благороднейший человек? Кого это волнует? Солнце зашло, я озябла. Вот что сейчас важно. Поехали.

Прежде чем он успел ей помочь, девушка вскочила в седло, её лошадь смело шагнула на мягкий дерн. Кэролайн подождала, пока Дуайт не сядет на лошадь и не подъедет к ней.

— Всё, что ты думаешь, Кэролайн, имеет значение. И раз это настолько важно, не стану притворяться ради того, чтобы легче завоевать твою благосклонность...

— Я тебя обгоню. Едем до мельницы Джонаса, ладно? Дорогу знаешь?

Она развернула лошадь и направила её к холмистому пустырю, находящемуся за разрушенной шахтой. Скачка по усыпанной камнями земле грозила падением с лошади, но Кэролайн выбрала темп, с которым Дуайт на своей плохонькой лошаденке не мог соперничать.

Но если она знала окрестности хорошо, то Дуайт знал их ещё лучше. Он пустил лошадь лёгким галопом по тропе вдоль пустыря, пока Кэролайн благополучно его пересекла, а затем повернул к каменной стене на другой стороне. Потом пришпорил коня и помчался дальше по тропе. Пару минут спустя жители деревушки из четырех домов удивились, увидев фигуру своего доктора в чёрном сюртуке, который обычно ездил неторопливой рысью, а в этот раз пролетел по деревне, словно спасая свою жизнь. Позади него в оседающей пыли собрались изумлённые дети.

Дуайт поехал по дороге, которая вывела его на перекресток Баргус, и рванул сквозь колючий кустарник с другой стороны с опрометчивостью, которой позавидовала бы Кэролайн. Затем он спрыгнул с лошади и соскользнул вместе с ней вниз по склону. Мельница Джонаса появилась в поле зрения в тот же миг, что и Кэролайн. Дуайт вскочил в седло.

Чтобы добраться до мельницы раньше неё, требовалось перепрыгнуть ручей, вращающий колесо мельницы. Он был довольно узким, но кобыла Дуайта к охотничьей породе не относилась. Когда Кэролайн увидела его, он направил лошадь в ручей. Лошадь прыгнула и приземлилась наполовину в воду, барахтаясь и почти падая. Дуайт соскользнул с неё в ручей, примерно на фут погрузившись в воду, и отвёл лошадь на покатый берег. К тому времени, когда подъехала Кэролайн, он снова сидел верхом и ждал её, в то время как мельник с женой удивлённо выглядывали из окон, а маленький мальчик, управляющий упряжкой волов, забыл прикрикнуть на животных. Со сверкающими глазами Кэролайн осадила лошадь рядом с Дуайтом.

— Очень умно с вашей стороны, доктор Энис. Такое умение окажется в городе явно бесполезным.

— У меня и другие имеются, — ответил он, задыхаясь больше, чем она. — Которые могут пригодиться.

— Но вам противна мысль уехать в Бат, доктор Энис.

— А вам — выйти замуж, мисс Пенвенен.

— Не вижу связи.

— А я привык иметь дело со связями, которые можно развить.

— Для человека с такими талантами нет ничего невозможного.

— Без тебя, Кэролайн, мало что возможно.

Встретив его взгляд, она стала серьёзнее. От скачки её лицо раскраснелось. Недовольный вид исчез. Джон Джонас вышел из мельницы, вытирая руки о фартук.

— Всё в порядке, сэр? Дама не справилась с лошадью?

— Она с кем угодно справится, — ответил Дуайт.

 

Глава третья

Когда Росс заехал с визитом, Элизабет находилась в зимнем саду. Чёрный цвет был ей к лицу. Росс ещё не избавился от ощущения, что без Фрэнсиса в Тренвите ему не место. После смерти Фрэнсиса между Элизабет и Россом возникла некая напряжённость из-за её признания несколько месяц назад — новая преграда, заменяющая старую, потому что без неё...

Она стойко вынесла утрату, и, несмотря на свой хрупкий вид, напряжённость тоже переносила стойко — неважно, любила ли она Фрэнсиса в обычном понимании этого слова или нет, он был её мужем, отцом Джеффри Чарльза, и потому давняя привязанность и чувства не имели значения.

— Я привёз последние отчёты по Уил-Грейс, — сказал он. — Прошлой ночью я переписал их из книги расходов. В них нет ничего воодушевляющего, но мне показалось, ты должна прочесть.

— Зачем?

— Зачем? Потому что ты партнёр, разумеется, поскольку Джеффри Чарльз слишком молод, чтобы блюсти свои интересы.

Он положил бумаги на стол и открыл их.

— Не мог бы ты рассказать мне о самом важном? Доказательства в письменном виде не нужны.

— Тем не менее, ты должна иметь их. Так ведутся дела, и другие считают это необходимым, даже если ты так не думаешь.

Он немного подождал, но она так и не подошла к столу.

— Кто эти другие?

— Пирс или твой отец, или... что ж, вот, взгляни на цифры. Важно то, что мы не сможем продолжить работу в январе. Пожалуй, было бы лучше закончить в конце года.

Ее кожа выглядела прелестно, словно траур никак на ней не сказался, а чернота принадлежала и вовсе другому миру.

— Росс, ты знаешь о моем финансовом состоянии всё, но я о твоем не знаю. Я понимаю, что закрытие шахты нанесет тебе сильный удар, но не знаю, насколько сильный. Судя по некоторым словам Фрэнсиса...

— Да?

— У меня сложилось впечатление, что Уил-Грейс для нас, как и для тебя — нечто вроде рискованной ставки. Велики ли твои долги?

— Как разверстая могила. Одной ногой я уже в ней. Но я пошел на такой риск. Не стану жаловаться, что потерпел неудачу. О чем я сожалению, так это о том, что потерял и твои деньги.

— Что ж, это деньги Фрэнсиса. И он тоже знал, на какой риск идет.

— Тогда я сожалению о деньгах Джеффри Чарльза.

На это ей нечего было возразить, не обманывая саму себя.

— Больше всего я ощущаю свою бедность из-за него, Росс. Не могу вынести мысли, что когда он войдет в права наследования, то обнаружит... Когда Фрэнсис унаследовал поместье, у него были деньги на жизнь, и на наших детей должно было хватить. По сравнению со всем остальным последнее вложение было еще мудрым. По крайней мере, это была ставка на шахту, а не в карточной игре!

Росс порывался спросить, осознает ли она, насколько в таком положении виновата сама Элизабет, но сдержался.

— Полагаю, если сюда переедут твои родители, так будет лучше и для тебя, и для них. Они могут получить хорошую цену за Касгарн от какого-нибудь богатого коммерсанта, этого с лихвой хватит на жизнь.

— Да.

— Разве не так ты собираешься поступить?

Она глубоко вздохнула и печально улыбнулась.

— Собираюсь, Росс. Но не так скоро. Мне нужно это обдумать. Смерть Фрэнсиса еще свежа в памяти.

Наконец она подошла к столу и просмотрела бумаги, которые принес Росс, пролистав их пальцами, но не читая.

— Ты снова виделась с Джорджем? — спросил Росс.

— Пришлось. Ты же знаешь, он мой главный кредитор. В общем-то — самый важный. Без тебя это было сложновато, но он понимает, что ты не можешь с ним встретиться.

— И что Уорлегган думает по поводу долгов?

— Он весьма щедр и всегда таким был, — Элизабет снова подняла взгляд. — Не могу не признать. Джордж и с Фрэнсисом всегда был щедр.

Росс кивнул, его лицо не выражало ни одобрения, ни укора.

— У него есть новые предложения?

— Да. Он предложил на несколько лет отказаться от процентов по долгу. Разумеется, я не могу этого принять.

— Почему?

— Ну... Он и так уже сделал немало одолжений. Не думаю, что мне следует принимать еще одно.

Росс заметил, как ее лицо заливает слабый румянец.

— Зависит от причин, разве нет? Если ты отказываешься от его щедрости ради преданности мне, это ложно понятая преданность. Моя ссора с Джорджем не имеет к тебе отношения. Да даже и к Фрэнсису. Джордж всегда тобой восхищался и пытался завоевать твое расположение. Если он по-прежнему этого хочет, я бы ему позволил. Возможно, в глубине души ты о нем такого же мнения.

Она не ответила.

— С другой стороны, — заметил Росс, — если ты считаешь, что приняв от него одолжение, тебе дать что-нибудь взамен, например...

— Например?

Он нахмурился, уставившись в бумаги.

— Ты можешь это представить лучше меня. По крайней мере, можешь посчитать, что, если станешь его другом, от тебя отвернутся те, кого ты любишь больше. Это ты должна решить сама. Не стану давать тебе советов.

— Я уже решила, — тихо сказала Элизабет, складывая непрочитанные бумаги.

Росс взял бумаги, и они поболтали еще немного о всяких пустяках. Но хотя предмет беседы был несущественным, слова имели значение. Они никогда прежде не встречались вот так — каждую неделю наедине, как друзья. С каждой неделей невидимые нити связывали их все теснее.

Когда Росс ушел, Элизабет медленно прошла в зимнюю гостиную и из окна наблюдала, как уменьшается его фигура, пока Росс едет вниз по дороге. Если бы она была склонна к самоанализу, то признала бы, что не была полностью откровенна в отношении помощи, что получала от Джорджа — но нашла бы оправдание на том основании, что это естественный результат её утраты. Она не просто хотела, чтобы оба хорошо о ней думали, она нуждалась в этом.

Джордж предложил, что, как крестный отец Джеффри Чарльза, он оплатит расходы на образование крестника вплоть до окончания Оксфорда. Она не смогла от этого отказаться, да Росс и не ожидал такого. Но Элизабет не хотела ему рассказать ни об этом, ни о еще парочке мелких одолжений, поскольку это ставило под угрозу то место, которое она хотела занять в его мыслях. Возможно, сейчас она хотела добиться одобрения Росса больше, чем чего бы то ни было.

Но после смерти Фрэнсиса ей нужно было прояснить чувства. Привычный образ жизни, устоявшийся годами, разбился за ночь. Она бы хотела, чтобы обстоятельства позволили исправить ошибки прошлых лет. Сейчас Элизабет еще только ощупью пробиралась к их осознанию.

Когда лошадь и всадник исчезли за поворотом, она позвонила миссис Табб, чтобы та забрала Джеффри Чарльза, игравшего в комнате тётушки Агаты. Старушка сегодня слегла с ревматизмом, сил у нее становилось всё меньше. Когда пришёл малыш, Элизабет нежно его поцеловала и начала урок истории. Часы с сыном она считала лучшим временем суток: любовь матери к ребёнку несложна и бесконечно приятна. В таких отношениях нет места ни утайкам, ни боязни выказать свои чувства, ни разногласиям.

До сих пор Элизабет не находила свое вдовство неприятным в общепринятом смысле, она не ощущала себя одинокой, теперь у нее появилось больше времени для себя и Джеффри Чарльза. Но ей страшно не хватало мужчины, который взял бы на себя ответственность за все мелочи жизни. Ей никогда не нравилось принимать решения, а в таком положении этого было не избежать. Некоторые решения должным образом мог принять только мужчина. Табб старался по мере сил. Он делал всё возможное, но иногда пытался извлечь выгоды из своего нового положения, Элизабет приходилось и за этим следить.

Пока Джеффри Чарльз читал ей вслух, она прошла по гостиной и стала разглядывать себя в зеркале, укладывая прядку в волосах, внимательно рассматривая глаза и кожу. Вокруг глаз образовалось несколько морщинок, которых не было пять лет назад. Но пока особой разницы незаметно. При улыбке они исчезали. Нужно не забывать — поменьше улыбаться в одиночестве, потому что это углубляет морщины, но побольше на публике — это их скроет.

Что там сказал Джордж? Одна из самых красивых женщин Англии? Он как обычно преувеличивает. Но достаточно красивая. Вовсе не заносчиво это признавать. И ей не казалось, что, воспользовавшись свободой, она как-то предаст Фрэнсиса. Элизабет слишком долго сидела в клетке, запертая за решетками этого дома. Нужно только посмотреть, не разучилась ли она летать.

***

Демельза никогда не расспрашивала, что происходит во время еженедельных визитов Росса к Элизабет, а он редко рассказывал по собственной воле. Но одно Демельза поняла точно: каковы бы ни были ее внутренние побуждения, она никогда не позволит себе подозревать Росса и не позволит ему думать, что у нее могут иметься подозрения. Хотя она редко говорила об этом вслух, но у Демельзы были собственные твердые представления о том, каким должно быть поведение жены в подобных обстоятельствах.

Когда Росс вернулся домой, его ждала новость.

— Джуд привёз сообщение от мистера Тренкрома. Говорит, они будут сегодня вечером. И не сказал, что бы это значило.

— Как раз собирался рассказать тебе об этом деле. Мистер Тренкром хочет устроить на моей земле тайник для своих товаров, чтобы потом не торопясь их увезти. Конечно, он готов за это заплатить.

— Но разве для нас риск не возрастёт?

— Не слишком. Через месяц мы в любом случае разоримся.

Демельза ничего не сказала, а просто продолжила подметать конюшню, где он её и нашёл. Её чувства были написаны на лице.

— Считаю, что это бессмысленно, — наконец сказала она.

— Если я сяду в тюрьму за долги, это значит, что поток денег увеличится. А чем быстрее погасим долг, тем быстрее я снова окажусь на свободе.

— Это если товар не найдут на нашей земле. Ты сядешь надолго, если тебя за это осудят.

— Не думаю, что это случится.

— Где это... будет находиться?

— В старой библиотеке. Можно всё провернуть за одну ночь, а назавтра никаких следов не останется.

Она снова замолчала. Росс знал — никаких замечаний больше не будет, ни по отношению к нему, ни к самой себе, но от этого выносить её сдержанность было не легче.

— А как там Джуд? — будничным тоном спросил он.

— Ворчит, как обычно. Джон говорит, он стал методистом.

— Не стоит удивляться: его всегда влекло к адскому огню. Демельза, мне жаль, что тебе приходится столько трудиться. Неправильно заниматься этим самой.

— Гимлетт был занят, а ты уехал. Но мне это нравится, Росс. Помогает отвлечься от мыслей. Об этой яме, тайнике. Сколько людей будут о ней знать?

— Четверо будут копать. Шесть или восемь – пользоваться.

— А Джуд Пэйнтер?

— Возможно, тоже.

— Что ж, я...

— Знаю, он много болтает, когда выпьет. Но после того как поправился, он пьёт меньше — и мне кажется, мы его недооцениваем. Вспомни, как Джуд вёл себя в суде. Тренкром ему доверяет, а Тренкрому непозволительно ошибаться.

— Нам тоже.

— Как скажешь. — Секунду он смотрел на неё, ненавидя себя за сравнения, которые без всякого приглашения появлялись в мыслях. — Демельза, я не схожу с ума из-за сложившейся ситуации, потому что у нас в запасе ещё несколько недель, и я всё ещё могу найти деньги. Если не получится, я договорился, чтобы мистер Тренкром выплачивал тебе ежемесячную сумму за оказанную ему услугу. Мои оставшиеся акции в Уил-Лежер пойдут на частичное погашение долга, так что от них ничего не останется. Но деньги мистера Тренкрома позволят тебе вести безбедное существование, и всё, что тебе удастся сэкономить, можно отложить для выплаты оставшейся задолженности. Скоро...

— Не нужно за меня беспокоиться. Когда-то я уже жила в бедности и смогу выжить. За Джереми я присмотрю. Не переживай о нас. Важно выплатить твои долги.

Он взял у неё метлу, и немного поколебавшись, Демельза отступила. Он продолжил работу.

— Я надеюсь на мистера Тренкрома. На свободе я ему гораздо полезнее, чем в тюрьме, ведь если придётся продать этот дом и землю, новые покупатели могут не одобрить его затеи.

— Разве твой мистер Паско не пообещал, что наше имущество не тронут?

— Обещал. На самом деле, имущество уже принадлежит ему по закладной, но Тренкром об этом не знает.

Демельза откинула волосы запястьем.

— Ты испачкаешь свою лучшую одежду. Так поступать сейчас неразумно.

— Уж лучше я её сношу, чем её сожрет моль.

— Почему бы тебе не обратиться к друзьям, Росс? — с явным недовольством спросила она. — Или позволь это сделать мне. Уверена, сэр Джон Тревонанс помог бы. И сэр Хью Бодруган хорошо ко мне относится, хотя тебе это и не нравится. И мистер Рэй Пенвенен, и старый мистер Тренеглос. Вместе с мистером Тренкромом они могли бы вложить немало денег, и это спасло бы тебя от банкротства. Это не благотворительность, потому что они знают, что ты человек чести и вернёшь им деньги. Почему бы мне не попробовать? Разреши мне попытаться!

Он остановился, опершись на ручку метлы, и прикрыл глаза в раздумьях. Через несколько секунд улыбнулся и покачал головой.

— Не получится, дорогая. Сумма слишком велика, моя гордость тоже. И раз уж ты такого высокого мнения об этих друзьях, пусть так и остаётся, потому что они не выдержат твоего нажима. Знаю, парочка из них помогут, остальные — нет. Так что давай избавим себя от разочарования. Как бы то ни было, милостей я никогда не просил, и начинать уже поздно. Пройдём через это, как сумеем, и начнём всё сначала. Когда придёт время, я брошу добычу руды и займусь земледелием. Будет даже приятно вновь подметать конюшню!

Четверо копателей превратились в шестеро, Джуд Пэйнтер командовал, опираясь на палку. К половине десятого из-за песчаных холмов выкатилась полная луна, так что вполне хватало света от единственной маленькой лампы, горевшей в библиотеке. В десять на шахту заступила новая смена, а спустя полчаса разошлись последние рабочие. С этого времени трое из шести усердно вывозили тачками грунт к ближайшему отвалу. Никто не заметит, что за ночь тот немного подрос. В шестёрку входили Нед Ботрелл, Пол Дэниэл, Тед Каркик, Уилл Нэнфан, Седовласый Скоббл и Пэлли Роджерс. Около одиннадцати их чуть не спугнули, но оказалось, это всего лишь Чарли Кемпторн; он пришёл к Неду Ботреллу сообщить, что тот стал отцом в пятый раз — прекрасный предлог для глотка бренди и парочки бесцеремонных шуток.

В час ночи Демельза отправилась спать, а Росс ушел за час до рассвета, когда закончили работу. Семеро мужчин — а Джуд, и вовсе не работавший, жаловался, что устал сильнее всех — поплелись в долину под светом луны, которая с каждым часом становилась все меньше и бледнее.

 

Глава четвертая

Кэролайн с дядей так и не поладили после того, как она порвала с Анвином Тревонансом и вернулась в Киллуоррен, и её поведение слабо способствовало смягчению отношений. Каждый погожий день она ездила верхом, зачастую с конюхом, но порой и одна, молчала за едой и язвила, если спрашивали. Редко наносила визиты вежливости соседям и в основном сказывалась отсутствующей, если к ней заезжали. Слухи не заставили себя ждать, но, неплохо её понимая, дядя знал, что если хочет их пресечь, то должен действовать осторожно.

— Дядюшка, расскажите, что вы знаете о Россе Полдарке, — спровоцировала она спор как-то за ужином.

Помаргивая и осторожно наблюдая за ней, будто подозревая какой-то скрытый смысл в вопросе, мистер Пенвенен рассказал всё, что знал. Об отце Росса — известном на шесть приходов сластолюбце, службе Росса за границей во время американской войны, его возвращении после смерти отца и горьком разочаровании (как говаривали), потому что Фрэнсис женился на девице Чайновет, собственном глупом браке Росса год спустя с девчонкой, которую он умыкнул из какого-то шахтерского дома в Иллагане, возобновлении работы Уил-Лежер, а позднее — создании под его руководством медеплавильного производства в Корнуолле, банкротстве проекта, смерти первого ребенка, кораблекрушениях и последовавших за ними беспорядках, суде и оправдании…

— Да, дядюшка, благодарю, с этого места я всё знаю, — Кэролайн сделала глоток вина, от отраженного сквозь бокал света её глаза выглядели более темными. — Так значит, его отец дурно вел себя с женщинами по соседству. Видимо, его сын тоже внес свою лепту. По крайней мере, если судить по его виду. Вы об этом не упомянули.

Рэй Пенвенен сухо взглянул на племянницу.

— Я не пытаюсь обелить его репутацию или уберечь тебя от пошлости. Мне неизвестно о чем-либо сомнительном, что прицепилось к нему в этом отношении, хотя и всего остального достаточно. К примеру, взять эту полуголодную нищенку, или кто там она... В то время я находился в Лондоне, но припоминаю, что это вызвало волнения среди шахтеров и стычку с её отцом.

— Но он на ней женился, — сказала Кэролайн.

— Да, женился.

Кэролайн подождала, пока унесут её тарелку. Рядом, в корзинке на соседнем стуле, лежал Гораций, она взяла собачку и переложила себе на колени.

— Вы много потеряли, когда участвовали в его медной компании?

— Порядочно. Все потеряли деньги. Непродуманное оказалось предприятие, это еще мягко сказано.

— Как я понимаю, вы вышли из него несколько раньше остальных и на лучших условиях.

Между ними стояли свечи, но Кэролайн увидела, как дядя резко поднял на нее взгляд.

— Кто тебе это рассказал?

— Анвин, — рассмеялась она, — однажды сказал, что вы с сэром Джоном заключили соглашение с Уорлегганами и бросили тонущий корабль на произвол судьбы. Это его точные слова.

— Корабль, если ты так его называешь, уже налетел на скалы, когда мы пришли к соглашению с Уорлегганами. Мы поступили так, только чтобы сохранить капитал. Тревонанс вложился в печи, а я в дробилку. Из-за наших действий никто не потерял ни пенни. Анвин ничего не знает о той ситуации.

Кэролайн подержала кусочек мяса перед носом мопса, но тот только чихнул и отвернулся.

— Тебе не нравится эта мерзкая говядина, мой мальчик? Ну ладно, никто не станет тебя заставлять. Томас, принеси сладкое печенье. Ты знаешь, какое нравится Горацию.

— Хорошо, мэм.

— Но тебе придется отправиться обратно в корзинку, мой сладкий, а то ты накрошишь мне на платье. Вот, тебе нравится? Я слышала, что Росс Полдарк находится на грани банкротства.

— Именно так.

Её ремарки дяде не понравились, и он ответил коротко.

— В этот раз его долги просто невероятные, а Уорлегганы выкупили их и душат Полдарка.

— Ты хорошо осведомлена.

Вернулся Томас с печеньем, Кэролайн с улыбкой его поблагодарила. Пару минут она уделяла внимание только собаке.

— Не настолько хорошо, дядюшка, поскольку не могу спросить его лично, и не настолько хорошо знакома с Уорлегганами, чтобы поинтересоваться у них. Но крайне жаль, что такого выдающегося человека удушат за столь скромную сумму. Вы согласны? Если ему суждено закрыть предприятие, то следовало бы великодушно позволить ему это сделать на собственный манер.

— Полагаю, доктор Энис посвятит тебя во все подробности, которые ты желаешь знать.

Во внезапно воцарившейся тишине Гораций громко чихнул.

— Думаю, мне следует завтра утром съездить в Труро. Местечко для покупок так себе, но мне нужна пара туфель. В Оксфорде застежки на туфлях уже вышли из моды, да и я сама предпочитаю завязки. И все с ума сходят по перьям в волосах. Лично мне они не нравятся. Чувствую себя старой курицей.

— Полагаю, — проговорил Рэй Пенвенен, — что, хотя ты сейчас сама себе хозяйка, Кэролайн, не следует позволять естественным удовольствиям свободы бросать тень на принятые в обществе приличия, просветить тебя относительно которых выпало мне и твоему дядюшке Уильяму, раз уж родители твои умерли. Может показаться, что мы живем в грубой и изолированной от остальной страны местности, но будет ошибкой думать, что не нужно соблюдать общепринятые нормы. Например, ездить далеко и без сопровождения, в компании молодого человека соответствующего возраста, значит вызвать толки сомнительной природы, и не важно, где это происходит — в Корнуолле или Оксфордшире. Несомненно, это всё вполне невинно, но может иметь далеко идущие последствия, что не вполне справедливо как в отношении меня, который, как может показаться, поощряет подобное, так и в отношении молодого человека, который может счесть это за поощрение своих неподходящих стремлений.

Стараясь произвести как можно меньше шума, слуга вышел и закрыл дверь. Спустя пару секунд не ощутимый кожей порыв воздуха долетел до свечей, пламя затрепетало, как ветки на ветру.

— Я всегда думала, — ответила Кэролайн, — всегда считала, что это признак подлинного благородства и высокого положения в обществе — вести себя в соответствии с личными желаниями и не обращать внимания на завесу искусственных ограничений, которыми люди благородного происхождения окружают себя.

— Прямо в яблочко. Но человек благородный действует так только до тех пор, пока его поведение касается лишь его самого. Когда оно влияет на других людей, он больше не свободен в своих поступках.

— Именно это я и собиралась сказать. Это касается еще только двоих помимо меня — вас и доктора Эниса. Вы обеспокоены тем, что могут посчитать, будто вы одобряете моё поведение. Это так? Что ж, если это ноша тяжела для вашей совести, может, посоветуете мне покинуть этот дом и поселиться в другом месте?

— Возможно, — спокойно согласился Пенвенен, — если бы не связывающие нас родственные узы.

Она на секунду нахмурилась, выглядя сердитой и обеспокоенной. Затем скрыла чувства, повернувшись к Горацию.

— Еще печенья, дорогой? Дядюшка Рэй на меня сердится. И вскоре, боюсь, с обеих сторон последуют гневные слова. И даже ссора. И прозвучат слова, о которых мы оба позже пожалеем. Какая жалость, тебе не кажется? Не считаешь ли ты, что лучше сменить тему?

Гораций заворчал и ухитрился одновременно лизнуть её пальцы и свой нос. Пенвенен в недоумении посмотрел на привлекательную племянницу, отчасти обезоруженный, но не менее подозрительный.

Между ними существовала искренняя привязанность, и он частенько винил себя за слабость в обращении с ней. Но не знал, как продолжить нападение, не спровоцировав, как она и предполагала, ссору.

Он и не надеялся, что его слова как-то повлияют на её утренние прогулки, но знал, что настойчивость на этой стадии может привести и к той самой ссоре, и к неприятным словам с обеих сторон.

И подобный сценарий приведет к тому, что племянница полностью ускользнет из-под его влияния. Мистер Пенвенен спрашивал себя, не начал ли он решать эту проблему не с той стороны, не с того человека.

Ужин закончился мирно. Позже, сидя в своем кабинете, мистер Пенвенен вызвал слугу и попросил узнать, как мисс Кэролайн готовится к посещению Труро следующим утром. Слуга вернулся и сообщил, что она приказала подать экипаж в девять тридцать. Мистер Пенвенен на мгновение прикусил кончик пера, а затем написал короткую записку.

«Уважаемый доктор Энис,

Если вы не заняты, я был бы крайне признателен, если вы навестите меня завтра утром между десятью тридцатью и одиннадцатью часами. Уже прошло немало времени с тех пор, как вы последний раз наносили нам врачебный визит.

Искренне ваш,

Р.Р. Пенвенен».

Без пяти одиннадцать Дуайт въехал в ворота Киллуоррена, предвкушая возможность увидеть Кэролайн без каких-либо ухищрений. Но когда он вошел в дом, то её не обнаружил, вместо этого его молча провели наверх, в большую неприбранную гостиную, украшенную рогами и картинами со сценами охоты, где Энис когда-то впервые познакомился с Рэем Пенвененом.

Там его и встретил мистер Пенвенен, точнее, тот стоял спиной, глядя в окно на хмурый день. Его сюртук, как и обычно, был слишком велик, на сложенных руках выделялись бородавки. Выдержав паузу, он обернулся.

— А, доктор Энис, вы получили моё письмо?

— Да, — ответил Дуайт, теперь он всё понял и ругал себя за то, что не догадался раньше, — надеюсь, я не заставил вас ждать.

— Времени еще достаточно. Так уж случилось, что племянница уехала в Труро, и я подумал, что выдалась хорошая возможность обсудить проблему с вами.

— Медицинскую проблему?

— Нет. Прошу извинить, если моя записка создала у вас такое впечатление.

— Да, именно такое.

Рэй Пенвенен взял со стола очки, но не надел их.

— Может, вы присядете? — произнес он, опустив близорукие глаза.

— Нет, благодарю.

Где-то неподалеку тявкал Гораций.

— Полагаю, вы понимаете, почему я вас пригласил.

— Не думаю, что мне стоит строить догадки, мистер Пенвенен.

— Хотелось бы мне, чтобы вы выказывали подобную деликатность во всем, доктор Энис.

— Мне жаль, если вы думаете, будто это не так.

— Ну да... ну да ... Я уж подумал, что нет, хотя был бы счастлив узнать, что вы оскорбили меня необдуманно и, не вполне осознавая, что затрагиваете. Я имею в виду, конечно, вашу растущую дружбу с моей племянницей.

— Мне любопытно, в чем же вы считаете это оскорбительным?

Мистер Пенвенен бросил на молодого человека пронзительный взгляд.

— Ну же, доктор Энис. Вы не можете быть настолько неосведомленным о положении вещей. Уже месяц, если не больше, вы уделяете внимание моей племяннице. Вы должны понимать, что первым делом вам следовало прийти ко мне и попросить разрешения. Раз вы этого еще не сделали, значит, подозреваете, что подобного разрешения не получите. Разве не так?

Дуайт прикусил губу, сердитый и на себя, и на собеседника.

— Всё так и есть.

— Ага... тогда как вы можете все это объяснить?

— Никак. Разве что все это не настолько преднамеренно, как вы считаете. Чувства возникают помимо нашего желания и одобрения. И сейчас у меня такие чувства к вашей племяннице. Не стану даже пытаться это отрицать.

— А вы не думали, как опрометчивые встречи с вами отражаются на её репутации?

— Нет, не думал...

— Нам нет нужды ссориться, доктор Энис, — мистер Пенвенен заложил руки под фалды сюртука и улыбнулся. — Кэролайн — напористая молодая дама, восхитительная личность, но ретива, как необъезженный жеребенок. Её никто не мог обуздать — это неблагодарная задача, и, возможно, мы с братом виноваты в том, что не пытались. Мы стараемся урезонить её, как умеем. Для неё вполне типично привязываться к людям или ненавидеть их — часто она остывает к ним столь же быстро, как раньше загорелась. Так может произойти и в вашем случае. И, вероятно, произойдет, но если и так, я все равно против этих якобы секретных свиданий. А что касается серьезной привязанности к молодому человеку вашего положения... Не говоря уже о деньгах и происхождении...

— Не думаю, что сюда стоит вмешивать происхождение.

— Но так я думаю, любезный сэр. Один из Пенвененов сражался еще на стороне принца Руперта в битве при Марстон-Муре . Мы живем в этом округе уже девяносто лет...

— Энисы снарядили и укомплектовали экипажем целый корабль, чтобы сразиться с испанской Армадой. Девяносто лет назад один из моих предков занимал должность шерифа всего Корнуолла.

Мистер Пенвенен хмыкнул, его осмотрительное добродушие спасовало против такого ответа.

— А что касается денег?

— Признаю, есть затруднения.

— Кэролайн — наследница, доктор Энис. Моя наследница и наследница моего брата, поэтому будет, по меньшей мере, богатой. В своё время. Она слишком важная персона, чтобы связаться с сельским врачом без гроша за душой. Я рад, что вы это понимаете.

До этого времени Дуайту удавалось контролировать гнев, но все слова мистера Пенвенена лишь ухудшали ситуацию. Тот факт, что он использовал те же аргументы, что и Дуайт против самого себя, был еще оскорбительней.

— В конце концов, разве не Кэролайн должна определять собственную жизнь?

Рэй Пенвенен вытащил одну руку и стиснул бархатный лацкан сюртука.

— Вот здесь вы заблуждаетесь. Кэролайн должна выйти замуж с нашего согласия или не унаследует наши с братом деньги.

— Но все же это решать Кэролайн.

— И какой же выбор, как вы думаете, она сделает, когда я её перед ним поставлю? Кэролайн воспитывалась в роскоши. Ради её комфорта ничего не жалели. Вы думаете, она пожертвует всем ради того, что вы ей предлагаете? Вы всерьез этого ожидаете?

Дуайт сердито осмотрелся. Распахнутое бюро с грудой бумаг. Над ним небольшая акварель с изображением рыжеволосого ребенка.

— Может быть, конечно, — продолжил мистер Пенвенен, — вы думаете, что у моей племянницы есть собственное состояние. Позвольте...

— Я не знаю, и меня не волнует, сколько у нее денег.

— Весьма достойно с вашей стороны. Но вряд ли практично. У Кэролайн около шести тысяч фунтов собственного капитала. Это всё, на что вы можете рассчитывать, если на ней женитесь, доктор Энис.

— До сих пор, мистер Пенвенен, я с должной мерой терпения выдерживал ваши измышления. Только потому, что вы дядя и опекун Кэролайн. Но всякому терпению есть предел. Бог мой, я никогда не давал вам повода подумать, будто охочусь за приданым, и полагал, что ваши знания обо мне должны были склонить вас к менее оскорбительной точке зрения. Если вы считаете, что в вашу племянницу можно влюбиться, только положив глаз на её деньги, вы сильно недооцениваете её очарование и оскорбляете её столь же сильно, как и меня...

— Тогда нет никакой нужды...

— Когда я сегодня приехал сюда, то оказался сбит с толку, как, полагаю, и любой человек на моем месте, этой ситуацией с деньгами Кэролайн. Много месяцев я мучился неразрешимой проблемой. По крайней мере, сегодня вы дали мне слабую надежду на её решение.

Чем сильнее бледнело лицо мистера Пенвенена, тем сильнее наливались кровью его глаза.

— Вы зашли слишком далеко, доктор Энис. Полагаю, вы понимаете, что это означает конец наших профессиональных отношений...

— Вы показали мне выход из положения, — сказал Дуайт, расхаживая по комнате, — объяснив, что состояние Кэролайн не столь велико, как я думал. Одно из обстоятельств, признаю, но не столь уж непреодолимое. Доктор без гроша за душой вполне может жениться на девушке с таким капиталом не ради денег. С таким состоянием жена может содержать себя и при этом не полностью контролировать застежки на кошельке. Благодарю вас за это, сэр!

— Вы покинете этот дом, — произнес Рэй Пенвенен, — и больше здесь не покажетесь. Вы больше не будете общаться с моей племянницей. Я это запрещаю и приму меры для соблюдения запрета. Всего хорошего.

Дуайт прекратил расхаживать перед ледяным взглядом мистера Пенвенена.

— Кэролайн — совершеннолетняя, мистер Пенвенен. Вы можете контролировать только собственное имущество. Но, возможно, вы сами указали на решение наших трудностей.

— Мне нечего больше вам сказать, доктор Энис!

— Мне есть, что вам сказать, сэр, при всем уважении. Вы недавно спросили, считаю ли я, что Кэролайн откажется от всего, что вы ей предлагаете, ради той малости, которую могу предложить я. Вот в чем суть, не так ли? Что ж, предоставим ей решать!

— Теперь я понимаю, что глубоко заблуждался на ваш счет, доктор Энис, и очень сожалею, что вообще пригласил вас сюда.

— Последние месяцы я много раз и сам сожалел, что приехал. По крайней мере, теперь мы понимаем друг друга.

— Да, понимаем, — согласился Рэй Пенвенен, и Дуайт вышел.

***

Харрис Паско был свободен, когда доложили о приходе мисс Пенвенен, но имел вид занятого человека, погруженного в своё любимое времяпрепровождение — жонглирование цифрами. В Паско не бурлили страсти, и лишь баланс дебита и кредита возносил его на вершину эстетического удовольствия. Когда вошла Кэролайн, он неохотно закрыл последнюю книгу и встал.

— Мисс П-пенвенен, не имел чести знать вас лично. Разумеется, я знаю вашего отца.

— Моего дядю. Да, он говорил о вас, потому я сегодня к вам и пришла. Конечно, он не знает об этом визите, я ...

Харрис Паско пощекотал подбородок кончиком пера. Хотя банкир и находил высшее удовольствие в математике, но был чувствителен и к прелестям другого рода и признался себе, что юная дама заслуживает восхищения.

— Чем могу п-помочь?

Кэролайн стянула длинные зеленые перчатки и похлопывала ими по коленке.

— Я здесь с особой целью, мистер Паско, по крайней мере, вы можете так подумать, не стану спорить по этому поводу. Я хочу знать, можете ли вы помочь мне оказать помощь одному другу, попавшему в беду. Звучит довольно загадочно, не правда ли? И довольно непрезентабельно. Желаете ли, чтобы я объяснила?

В глазах посетительницы промелькнула насмешливая искорка, и Харрис Паско принял максимально невозмутимый вид.

— Если изволите.

— У меня есть деньги, мистер Паско, и я ищу, куда их вложить. Я так понимаю, что у капитана Полдарка есть вексель, который в ближайшее время следует погасить. Я использую правильные термины? Как я понимаю, текущий владелец векселя не желает продлевать срок его погашения. Я хотела бы выкупить этот вексель. Не могли бы вы организовать для меня покупку?

Банкир придвинул к себе табакерку, открыл её и на секунду застыл над ней с растопыренными большим и указательным пальцем, а затем захлопнул, так и не воспользовавшись.

— Вы ищете, куда вложить деньги, мисс Пенвенен?

Девушка резко кивнула.

— Как я поняла, это неплохое вложение. Процентная ставка чрезвычайно высока. Конечно, если вы предпочитаете называть эту сделку как-то по другому, я не стану придираться.

— Извините за вопрос, а вы можете распоряжаться своими деньгами?

— Да, с тех пор как мне исполнился двадцать один год.

— А как же ваш дядя... А, вы сказали, что он не знает об этом визите. А капитан Полдарк?

— Вы думаете, он позволил бы мне вмешиваться в свои дела? — улыбнулась Кэролайн.

— Нет... — Паско встал и отряхнул жилет от просыпавшегося табака. — Вы меня ставите в довольно затруднительное п-положение, мисс П-пенвенен. Капитан Полдарк — мой клиент, а также хороший друг. Не в моих привычках обсуждать дела клиента с третьим лицом, но не буду скрывать то, что, думаю, вы уже и так хорошо знаете — перевыпуск этого векселя — для него вопрос п-первостепенной важности. Но и... но и ваш дядя — тоже мой ценный клиент, и мой долг по отношению к нему — по меньшей мере удержать вас от опрометчивой покупки (даже если предположить, что ее можно устроить), предупредив вас, что вы едва ли можете сделать более рискованное вложение. Я и в самом деле считаю, что не могу заняться вашей просьбой, не посоветовавшись сначала с вашим дядюшкой.

Кэролайн опустила взгляд и осторожно разгладила перчатки.

— Я независима, мистер Паско. Если вы обратитесь к дяде, то раскроете личную беседу третьей стороне. Думаю, вы никогда не поступали подобным образом. А если вы отказываетесь сделать для меня это вложение, придется обратиться в другое место.

Харрис Паско почувствовал, что гостью не так-то легко обвести вокруг пальца.

— А вы понимаете, что это чрезмерно рискованно?

— Я понимаю, что большинство людей подумает именно так, но у каждого своё мнение.

Паско подошел к окну и посмотрел на улицу.

Непроизвольно отметил небольшой экипаж, поджидающий снаружи, человека в зеленой ливрее на козлах, уставившихся на него мальчишек-оборванцев, да и прохожие останавливались поглазеть. Если у девчонки куча денег, почему он должен ее отговаривать? И так проблем предостаточно.

— В этом предложении есть затруднения, находящиеся вне моей компетенции, мисс Пенвенен. С одной стороны, я не думаю, что нынешний владелец векселя захочет его п-продать.

— Почему же? Ему нужны деньги, разве нет?

— В этом случае дело не только в деньгах.

— Ах да, Уорлегганы, ну разумеется. Кое-что слышала об этом. А разве нет способа обойти эти затруднения?

— Но точно не предложив покупку векселя. Думаю, они, по меньшей мере, потребуют некоторую надбавку, которую вы, скорее всего, не сможете себе позволить.

— Вы не знаете, что я могу себе позволить, мистер Паско.

— Вероятно, нет. Но позвольте мне, по крайней мере, посоветовать наиболее экономичный способ решить это дело.

Паско вернулся к столу, сел, взял перо и не без раздражения написал несколько цифр.

— Очевидно, если вы действительно намерены так поступить, лучше всего лично одолжить капитану Полдарку четырнадцать сотен фунтов, чтобы он погасил старый вексель и выписал новый на эту сумму.

Впервые Кэролайн выглядела смущенной.

— Боюсь, это невозможно. Этого я вам еще не рассказала... Он ни в коем случае не должен знать, кто одолжил ему деньги.

Паско обдумал сказанное.

— Но боюсь, это неизбежно. Не думаю, что есть какой-то другой путь. И что есть хоть малейший шанс уговорить мистера Кэрри Уорлеггана расстаться с векселем, независимо от цены.

На какое-то время воцарилось молчание.

— Я ни секунды не сомневаюсь, что капитан Полдарк не примет от меня денег.

— Хм, нет же, это возможно. Вы его друг, не так ли? Но женщина. Я понимаю, в чем суть.

Кэролайн встала. Она была ростом с банкира, а изящная фигура создавала впечатление еще большего роста. Не глядя на Паско, девушка аккуратно сложила перчатки. Но по выражению её лица он мог догадаться о её мыслях.

— Хорошо, благодарю вас за то, что приняли меня. Обращусь куда-нибудь еще. Могу я надеяться, что вы никому не расскажете о моём визите?

— Не расскажу. Но не нужно такой п-поспешности. Думаю, у меня есть предложение, с помощью которого мы можем преодолеть эти трудности.

— Правда?

— Прошу, присядьте. Дайте мне пару секунд всё обдумать.

Кэролайн опустилась на стул. Прищурив обрамленные длинными ресницами глаза, она наблюдала, как мистер Паско открывает табакерку. Теперь девышка терпеливо ждала, когда он озвучит своё предложение.

 

Глава пятая

Лобб из Шерборна ночевал поблизости, поэтому письмо настигло Росса, когда тот только выходил из дома на шахту. Росс сломал печать и прочитал сообщение Харриса Паско, не будучи полностью уверенным, что косые декабрьские солнечные лучи не искажают каким-то образом слова. Прочитав послание дважды и получив одинаковый результат, Росс обежал вокруг конюшни и стал седлать Брюнетку, но тут Гимлетт услышал шум, бросил свои занятия и вошел в конюшню.

— Могу я вам помочь, сэр?

— Нет, я сам. Гимлетт, где твоя хозяйка?

— Убежала за Гарриком, тот за дворовой кошкой погнался.

— Скажешь ей, что меня вызвали в Труро по делу? Надеюсь вернуться к вечернему чаепитию.

— Хорошо, сэр.

Еще до одиннадцати Росс спешился около банка господ Паско, Тресайза, Эннери и Спрая, набросил поводья на коновязь, открыл двери банка и решительно шагнул внутрь. Харрис Паско оказался не занят и не удивился, увидев посетителя, хотя реакция на письмо последовала на несколько часов раньше, чем он ожидал. Когда Росс вошел, Паско изучающе посмотрел на выражение его лица.

Росс сел, скрестил длинные ноги и почесал пальцем верхнюю губу.

— Добрый день, Харрис.

— Добрый день. Вы сегодня самый ранний посетитель.

— Я бы хотел еще раньше. Это письмо... — Росс вытащил его из кармана.

— О, да. Вы получили его в целости и сохранности. Полагаю, содержание оказалось для вас сюрпризом?

— Сюрприз — это не то слово.

Банкир усмехнулся, глядя в свои учетные книги.

— Разумеется, я счастлив посылать подобные известия.

— А уж как я был счастлив их получить! И каково же объяснение?

— Все объяснения в письме.

— Но они меня не удовлетворяют. Я уже полтора месяца отчаянно пытаюсь раздобыть денег и уже почти разочаровался, как вдруг они появляются сами. Кто же этот аноним, который внезапно пришел, как вы говорите, мне на помощь и предоставил деньги в моё распоряжение?

— У меня нет права назвать имя.

— Это вы?

Паско поднял взгляд и встретился с взволнованным взглядом своего визави.

— Нет? Это какой-то мой друг, я с ним знаком?

— Не могу сказать.

— Если я не знаю ничего более, как же могу принять деньги? На каких условиях мне их ссудили?

— Всё изложено в п-письме. Новый вексель на тех же условиях, как и старый, но с пониженной процентной ставкой.

— И кому же я обязуюсь платить?

— Эта часть оставлена пустой. В любом случае, вексель не покинет моего банка, пока вы не обанкротитесь.

Росс встал, опершись кончиками пальцев на огромный письменный стол.

— Это ужасно, Харрис, действительно ужасно. Или вы обманули какого-то бедолагу, заставив его поверить, что мои дела лучше, чем на самом деле?

— Нет.

— Значит, это друг. Проклятье, я все еще подозреваю вас. Не могу поверить... — Росс запнулся и запустил руку в шевелюру.

— Я бы рад предоставить вам кредит, но как банкир не могу ссужать деньги... Если бы я мог, то сделал бы это еще несколько недель назад, избавив вас от беспокойства.

— Но я и в самом деле не могу принять эти деньги вслепую, это уж слишком.

— Почему же? — вежливо поинтересовался Паско.

Росс уселся на стул, тот же самый, что занимала Кэролайн пять дней назад, взял хлыст и покрутил его худыми пальцами. За последние годы его финансы часто напоминали человека, лишенного воздуха, задыхающегося, но на краю смерти все же делающего вдох. Но никогда прежде он не был так близко к краху, как в декабре этого года. Даже сейчас он чувствовал лишь слабое облегчение. Он никак не мог поверить в случившееся и посмотрел на сидящего напротив человека. Паско собирался чихнуть, но этот взгляд остановил его, и банкир довольствовался тем, что просто понюхал табак.

— Это не кто-то из Уорлегганов? Никто не придерживает лошадей, улучшая условия, это не милость от Джорджа за счет Кэрри?

— Это не они.

— Они могут как-то этому воспрепятствовать? То есть, могут как-то задержать вексель?

— Не таким образом. С вашего позволения я завтра же и погашу старый вексель. Деньги окажутся в вашем распоряжении, как только вы подпишете новый.

Росс уставился на лист бумаги, будто так мог вызнать сокрытые от него секреты.

— Это мистер Тренкром?

— Я больше ничего не могу добавить.

— Даже намекнуть не можете?

— Боюсь, что нет.

— Но, зная этого человека, советуете принять предложение?

— Зная этого человека, я рекомендую его принять. Будет крайней глупостью отказаться.

Этого оказалось достаточно. Росс обмакнул перо в чернильницу и неторопливо написал свое имя.

— Вы общаетесь с этим скромным джентльменом?

— Время от времени.

— Тогда передайте ему мою благодарность и скажите, что я не успокоюсь, пока не узнаю его имя. Я у него в огромном долгу в прямом и переносном смысле, больше, чем перед кем-либо в жизни. Что же касается самих денег, то буду относиться к этому как к долгу чести. А что до личных обязательств, то может быть, так случится, что я смогу когда-нибудь и их оплатить.

— Я сообщу это джентльмену, — произнес Паско, покрепче прилаживая очки на носу. — Уверен, его порадует, что вы приняли предложение. Ваше благополучие явно сильно его волнует.

— А его благополучие — меня, — заверил Росс.

***

Гаррик загнал кошку на дерево, поэтому сначала Демельза надежно привязала его на некотором расстоянии от дерева, а затем попыталась уговорить кошку спуститься. Это не сработало, поэтому Демельза, задрав юбку, залезла на дерево сама. И там, опасно раскачиваясь, с высоты верхних ветвей углядела, что Росс выезжает из долины. Демельза окликнула его, но муж не услышал, и, схватив кошку, она спустилась. Её мучили опасения. Внезапные изменения планов со стороны Росса всегда предвещали плохие известия.

Рассказ Гимлетта о письме подтвердил её подозрения, и она провела день в мрачных предчувствиях, шквалом хлопот пытаясь приглушить худшие опасения. Во второй половине дня Джереми цеплялся за её юбку и доставлял всевозможные неприятности. Демельза взбивала масло, положив сбереженные сливки в каменную чашу и непрерывно взбивая их круговыми движениями. Но сегодня масло не образовывалось, и она начала опасаться, что либо корова больна, либо это дурное предзнаменование. Сэр Хью Бодруган заезжал на прошлой неделе, уговаривая её осмотреть свою неотелившуюся корову, поскольку вбил себе в голову, что Демельза способна на белую магию. Она отказалась. Два удачных исхода создали ей репутацию, и единственный способ сохранить её — не искушать больше судьбу.

В те времена, когда Демельза была здесь служанкой, Пруди Пэйнтер напевала какие-то бессмысленные стишки, взбивая масло, и Демельза попыталась их воспроизвести, но, видимо, заразилась скептицизмом Росса, потому что ничего не вышло. Во второй половине дня сильно похолодало, руки окоченели, и Демельзе стало трудно сохранять неспешный монотонный ритм.

Стоял безветренный день, воздух оставался неподвижным, и все притихло, не считая рева прибоя. Часто море издавало постоянный неприметный шум, но в такие дни, как этот, его гул преодолевал защитные барьеры разума, и жизнь подчинялась ритму моря. Будто армада тяжелых повозок проезжала мимо дома, а их грохот отдавался в ушах. Со стороны моря на сушу надвигался слабый туман, окрашивая сединой выступы скал и песчаные дюны. Птицы в саду колупали твердую землю, а в высоте кружили чайки.

На следующей неделе в Уэрри-хаусе устраивали охоту, и сэр Хью пригласил Демельзу. Она размышляла, верно ли поступила, отказавшись. Она знала мнение Росса, но чувствовала, что сэра Хью можно уговорить помочь им, хотя и придется чем-то заплатить. Она однажды уже уговорила его, и ничего плохого не случилось. Несомненно, она могла бы проделать это снова.

Сливки наконец-то начали превращаться в масло, и спустя несколько минут она вышла и принесла кувшин ледяной воды из водокачки, чтобы смыть пахту. Когда вернулся Росс, Демельза закончила эту процедуру и придавала маслу форму.

Она не отнесла брусок масла в кладовую, а проскользнула через дом, почти столкнувшись с Джереми, который внезапно бросился ей под ноги.

Росс оказался уже внутри, бросив кобылу перед дверью — необычное поведение. Прочитать что-то по его лицу оказалось невозможно. Почти всегда у нее получалось, но не на сей раз.

— Будет сильный мороз, — сказал он. — Мелкие лужи уже замерзли.

— Да, и я так думаю, — согласилась Демельза, — к тому все приметы. Это небо... Джереми, дорогой, где ты взял варенье?

Мальчик вошел, пошатываясь под тяжестью большого кувшина, из носика которого уже побежала темно-багровая струйка. Почти уронив его, он всё же смог передать его отцу, прежде чем кувшин выскользнул у него из рук. Затем сын с грохотом шлепнулся на пол и произнес:

— Воть!

— Благодарю, — сказал Росс, — весьма любезно с твоей стороны... — Росс поставил кувшин на стол. — Он сейчас выше Джулии, как думаешь? Не могу вспомнить её в этом возрасте...

— Она была упитанней и чаще сидела на одном месте. Нужно следить за его ногами... Росс, почему ты ездил в Труро?

— Одно срочное дело с Паско. Не особо важное.

Но по блеску его глаз Демельза догадалась, что новости вовсе не плохие.

— Что такое? В чем дело? Расскажи, если это что-то хорошее. Я весь день об этом думаю.

Росс сел и согрел руки у очага. Гимлетт вышел, и через какое-то время они с Брюнеткой проплыли мимо окон.

— Паско согласен, что вероятно будут заморозки.

— Нет, Росс, — Демельза встала рядом с ним, — не шути сейчас, это слишком серьезно. Расскажи мне. Прошу.

Росс взглянул на её обеспокоенное лицо.

— Кто-то, некий аноним, весьма опрометчиво решил взять на себя мои долги, тот вексель, который сейчас у Уорлегганов. Это означает, что по крайней мере на время необходимость срочно изыскивать деньги отпала. Разумеется, их все равно придется когда-нибудь найти. Но не в это Рождество.

Демельза уставилась на него.

— Хочешь сказать, что ты не обанкротишься? Все еще есть шанс?

— Шанс все еще есть. Именно так.

— Ох, дорогой мой, — Демельза рухнула на стул. Через какое-то время Джереми растянулся рядом, Демельза подхватила его на руки и покрыла поцелуями облегчения. — Ох, Росс, я едва могу в это поверить. После всех тревог это просто невероятно...

— Удивительно точное слово. Это невероятно. Всю дорогу домой я говорил себе, что положение дел столь же ужасно, как и прежде, перед тем как разразилась эта гроза, что мы все еще бедны, буквально на грани нищеты, что через месяц или около того шахту придется закрыть, что нам практически не на что жить. Но именно сейчас все это вообще ничего не значит.

— И это правда! Это правда! О, слава Богу! — она вдруг поставила Джереми на пол, подбежала к мужу и поцеловала его в щеку. — Я так рада за тебя, Росс! Рада, это не то слово! Все наладится, мне бы так этого хотелось. Надеюсь, что наладится. Кто этот аноним?

Росс притянул её вниз, пока она не очутилась у него на колене.

— Никаких имен. Мы не знаем нашего благодетеля.

— Какой-то друг?

— Какой-то друг. Которому я должен четырнадцать сотен фунтов. Годовой процент уменьшен вдвое, так что по завершении этого года я должен буду выплачивать ему двести восемьдесят фунтов каждое Рождество.

— Благослови его Господь, кем бы он ни был!

— Аминь.

— Есть идеи, кто это?

— Смутные предположения по пути домой. Каждое последующее выглядит еще менее вероятным.

На несколько минут воцарилось молчание.

— Где ты была, пока я уезжал?

— Гаррик погнался за бездомной кошкой. Бесстыдник, поскольку у бедняжки больная лапа, а я частенько внушала ему не трогать кошек. А это может означать, что шахта еще какое-то время сможет проработать?

— А где та кошка сейчас?

— В корзине на кухне.

— Думаю, да, — Росс протянул руку к сумке, стоящей у его ног. Демельза никак не могла свыкнуться с новой ситуацией и попыталась подняться, но Росс удержал её. — Я купил фунт чая сушонг. Он получше той дряни, что мы получаем от Тренкрома. Думаю, тебе будет любопытно попробовать.

— Спасибо, Росс, очень мило. Думаю, в скором времени нам ничего не будет нужно от мистера Тренкрома. Как думаешь, это возможно? Тогда мы действительно будем свободны, вырвемся на волю, снова сможем дышать.

— И я принес тебе новый гребень и расческу. Подумал, хорошо иметь одну в запасе, прежде чем сломается нынешняя.

Демельза взяла протянутые ей предметы и повертела в руках. У гребня оказалась витая ручка, похожая на заплетенную косу.

— Очень экстравагантно, — невнятно пробормотала она.

— Весьма. Я также купил две пары шерстяных чулок для Гимлеттов. Они недорогие — два шиллинга за пару. В последнее время у них всего не хватало. А еще у меня шапочка для Джереми и пара вязаных перчаток. Я подумал, он будет ревновать, если ему ничего не достанется. Не уверен, что они по размеру, и подозреваю, что маловаты.

Демельза встала. Солнце заходило, и зимний день за холмом казался бесконечно далеким. Стояла тишина, слышалось лишь приглушенный гул моря за домом, да и то слабее обычного, потому что настало время отлива. Мороз уже втихомолку накидывал свою серебряную сеть на долину.

— Выглядят впору. Хорошо, что ты догадался. А что же ты купил себе?

— Я колебался между шелковой сорочкой и саблей, украшенной драгоценными камнями, поэтому отложил это на потом. Так что вот моя последняя покупка.

Росс встал и протянул ей пару узорчатых подвязок.

— Это мне? — спросила Демельза.

— Я заметил, что частенько этой зимой ты не носила чулки, и мог только предполагать, что у тебя имеются некоторые затруднения, чтобы удержать их на месте.

Демельза разрыдалась.

— Ну что ты, что ты. Я не хотел тебя обидеть. Просто подумал мимоходом. Если тебе они не нужны...

— Дело не в этом. Ты прекрасно знаешь, что дело не в этом.

Демельза прижала ладони к лицу.

— Это слезы облегчения, а ты еще и накупил все эти вещи.

— Они не стоили целого состояния, — Росс обнял ее за талию, но ее расстроенные чувства заметил Джереми, не привыкший видеть маму в слезах, и внезапно заплакал, копируя ее. Демельза села перед ним на колени и утешила, вытерев ему глаза, как и себе. Спустя пару минут она взглянула на Росса.

— Прости. Это такое облегчение. Я так сильно тебя люблю.

Росс посмотрел на них обоих, почувствовав себя счастливым. Свет из окна высветил ее волосы, изгиб спины и цепкие ручонки Джереми.

— Нужно их надеть, — сказал Росс.

— Ты имеешь в виду шапочку и перчатки Джереми? — взглянула на него Демельза.

— А что же еще? — ответил Росс, коварно улыбаясь.

С привычными трудностями на Джереми надели новые детали одежды. Все оказалось впору и сшито так, будто владелец лавки смастерил их для собственного сына. Наконец, мальчик, пошатываясь, двинулся по комнате — с неправильно завязанной одной перчаткой и в шапочке набекрень.

Демельза понимала, что Росс совсем не это имел в виду. Муж взял подвязки из ее рук, и она неуверенно присела. Сегодня вечером на ней были старые чулки, но черный цвет подчеркивал сияющую кожу цвета слоновой кости над ними. Росс надел на нее подвязки с предельной заботой. Уже много месяцев, даже лет, между ними уже не происходило ничего похожего на это нерастраченное взаимное желание и нежность, которую ничто не заменит. В сгущающейся темноте ее глаза сияли. На мгновение оба почти замерли, не шевелясь, Росс встал на колени, а Демельза откинулась на кресло. Пальцы мужа холодили ей ноги. Она подумала: «Запомни это и вспоминай в моменты ревности и его пренебрежения».

— Ты от меня не отделаешься, любовь моя, — произнес он.

— Я и не хочу, любимый.

В уголке у двери Джереми, не оценив подарок, начал методично стягивать перчатки.

 

Глава шестая

Верити, сестра Фрэнсиса, написала Россу и Демельзе, пригласив их на Рождество, однако приближающееся быстрыми темпами разорение не позволило им согласиться. Но неожиданная отсрочка изменила положение дел, и Росс решил, что следует нанести визит родственникам в Сочельник и провести там ночь. Он решил не оставлять шахту на больший срок. Верити, так привязанная к Фрэнсису, тяжело восприняла его смерть, поэтому Демельза настояла, что важно остаться с ней в первое Рождество после несчастного случая. Собиралась остаться и Элизабет с Джеффри Чарльзом, так что вся семья окажется вместе в том доме, который не навевает воспоминаний.

В последний момент, к всеобщему удивлению и облегчению Демельзы, планы Элизабет изменились. Ее мать снова захворала, и Элизабет решила, что должна провести праздники в Касгарне, в отчем доме неподалеку от Труро. Элизабет сообщила об этом Россу за четыре дня до Рождества, во время очередного еженедельного визита.

Капитан приехал позже обычного и застал Элизабет в одиночестве, за ужином в зимней гостиной. Беседуя с ней за столом, Росс отметил скудную пищу и отказался присоединиться к трапезе. Эта комната использовалась чаще всего и выглядела самой обшарпанной. Сегодня Элизабет казалась уставшей, а ее хрупкая красота выглядела неожиданно болезненно. Тетушке Агате не становилось лучше, и вероятней всего, она останется прикованной к постели. Вдобавок к скудному питанию, Элизабет приходилось еще и ухаживать за больной. Табб работал по восемнадцать часов на полях, а миссис Табб следила за оставшейся скотиной. Росс вполне понимал, как тяжко приходится Элизабет.

Потом Росс поднялся наверх и прошел по темным коридорам в комнату тетушки Агаты. Та приподнялась в постели и, моргая светлыми глазами-бусинками, забросала его нескончаемым потоком вопросов, ответы на которые не могла услышать; вспоминала о череде прошедших смертей и похорон — все умирали, кроме нее. Тетушка сказала Россу, что ей девяносто семь, и она намерена прожить до ста. Говорила ли старушка правду о возрасте или нет, но Росс ответил, что она должна постараться. Хоть Элизабет и думала, что тетушка при смерти, ее путь еще не пройден.

В очень ветреный и холодный вторник наступило Рождество. Ночью хлопьями валил снег, но с наступлением дня небо прояснилось. В это злосчастное время года везде обосновались созванные Питтом ополченцы, отряды йоменов, мелкопоместного дворянства и лавочников. Сейчас французы находились в Антверпене, осаждая устье Шельды, сдерживаемые только теми обещаниями, что Британия дала Нидерландам.

Росс разделил рождественский ужин с семейством Блейми: Эндрю, мужем Верити, находящимся в отпуске, и двумя его детьми от первого брака, Джеймсом, лихим мичманом с отзывчивым сердцем, и Эстер, чья замкнутость была полной противоположностью открытости брата. Росс пристально вглядывался в серую рябь бухты Фалмута, думая о близящейся войне и о том, стоит ли ему самому поехать во Францию и найти Марка Дэниэла, пока там спокойно; а также кто его благодетель и как исполнить моральный долг перед Элизабет и Джеффри Чарльзом.

А в пятнадцати милях отсюда его благодетельница преспокойно ужинала ростбифом и сливовым пудингом в компании со своим дядей, ее завитые рыжие волосы укрощены тугим пучком, как и ее нрав за эти недели. По ее возвращении из Труро Рэй Пенвенен рассказал Кэролайн о своем разговоре с Дуайтом. Дядя с племянницей поссорились, как и ожидал мистер Пенвенен, но вскоре, к его удивлению, Кэролайн вдруг сдалась, и установилась вполне сносная атмосфера примирения. Мистер Пенвенен совсем не ожидал, что с ее стороны не последует никаких решительных поступков, но результат его удовлетворил.

Какое-то время Рэй Пенвенен относился подозрительно к своей победе и продолжал следить за передвижениями Кэролайн с помощью того или иного слуги, но в конце концов потихоньку пришел к выводу, что он как раз вовремя разделался с её привязанностью. Мистер Пенвенен собирался поехать в Лондон в начале февраля и предложил Кэролайн его сопровождать. Девушка не выразила большого энтузиазма по поводу этой затеи, но, по крайней мере, и не возражала. Втайне Рэй Пенвенен решил, что племяннице не следует возвращаться. В Лондоне жила его сестра, вышедшая замуж за богатого торговца, и сама справлялась с семью детьми. Мир для нее не перевернется, если на какое-то время появится еще и восьмой.

А Дуайт Энис, объезжая пациентов и используя день по максимуму, обедал позже остальных и в одиночестве. Девятилетняя Лотти Кемпторн, старшая дочь Чарли, подхватила оспу и чувствовала себя скверно. Пренеприятная зараза. В этом году, не считая большого количества смертей от вспышки кори в июне, никаких серьезных эпидемий не наблюдалось. Неприятно начинать год с борьбы против одной из худших болезней. В коттедже Дуайт заметил, что Мэй, младшая сестра Лотти, проводит время с новым сборником сказок «История милашки Примроуз», напечатанном на добротной плотной бумаге и в твердой обложке. Ужиная, Дуайт пытался вспомнить, где уже видел такую книгу, но вскоре снова мысленно вернулся к Кэролайн.

Среди подарков, присланных ему сегодня, один оказался от Хоблинов: шарф мелкой вязки. На потрепанном клочке ранее использованной бумаги красовалась надпись печатными буквами: «От Розины, с любовью». Дуайт гадал, кто это мог сделать, потому что знал — никто в семье не умел писать. Другие сегодняшние подарки оказались похожими: яйца, кусок бекона, две буханки хлеба, пирог, шесть сальных свечей, тканый коврик — благодарность от людей, каждый подарок для которых означал настоящую жертву.

... А Элизабет? Элизабет так и не провела Рождество в Касгарне.

Оказалось, ее мать не настолько больна, поэтому Элизабет решила, что ей не обязательно оставаться в Касгарне, как планировалось ранее.

Но в полдень пришло письмо от Джорджа Уорлеггана, в котором тот сообщал, что накануне узнал о пребывании Элизабет в городе, и приглашал всех в свой новый загородный дом, где на выходных веселились его самые близкие друзья. Миссис Чайновет, не желая выходить на улицу, заставила Элизабет принять приглашение, красочно описывая великолепие дома. Элизабет под влиянием чувства долга все-таки отклонила приглашение. К двум Джордж сам за ней приехал. И поэтому, к своему удивлению, в этот унылый, с почти штормовым порывистым ветром день она очутилась в экипаже вместе с Джорджем, оставив Джеффри Чарльза под присмотром родителей.

Кардью, строительство которого началось по велению Николаса Уорлеггана только десять лет назад, Элизабет обнаружила таким, каким его описывали в свете: дом с громадными ионическими портиками, роскошно оформленными залами для приема гостей с массивными каминами и литыми потолками, с тридцатью пятью спальнями, не считая помещений для прислуги, оружейными комнатами, мастерскими, кладовыми, конюшнями, оранжереями и садами. Перед домом обустроили площадку для беспрепятственного созерцания искусственного озера, вокруг которого раскинулся парк.

Тренвит по сравнению с этим домом выглядел как деревенский коттедж, а Касгарн — еще более захудалым. Но все же Касгарн был теплее и уютней. Джордж получал огромное удовольствие, показывая Элизабет окрестности, однако это не оценили другие члены клана Уорлегганов. Дом заполнил десяток гостей, с особой внимательностью отобранных мистером Николасом Уорлегганом по их значимости для его дела или положению в обществе, поэтому он был бы благодарен Джорджу, если бы тот не уезжал в середине дня, вернувшись в компании молодой леди и посвятив все свое внимание ей.

Если бы это ничего не значило для Джорджа, Николас вел бы себя по-другому. Наступило самое подходящее время для женитьбы Джорджа. Мистер Уорлегган одобрил трех-четырех девушек, едва переступивших рубеж подросткового возраста, подходящих по тем или иным причинам, но главным образом по титулу или происхождению, благодаря этому Джордж приумножил бы капитал. Николас был бы рад, если бы сын начал выказывать особое расположение одной из них. А это давнее, основанное лишь на чувствах увлечение утонченной, но маловлиятельной вдовой совершенно ни к чему не вело, особенно если дама, хоть и после замужества, носила фамилию Полдарк.

В любом случае, даже предполагая, что сын сделает выбор в ее пользу — а Николас, зная Элизабет, понимал, что шансы невелики — он понимал, что Джордж разочаруется в такой неудачной партии, поскольку Элизабет, за восемь лет брака родившая лишь одного ребенка, вряд ли будет плодовита. А Николас, в первую очередь, мечтал видеть несколько крепких внуков в доме. Из-за этого ему больше всего хотелось, чтобы Элизабет провалилась в ту шахту вместо Фрэнсиса.

Мысль о Полдарках заставила его перевести взгляд на брата Кэрри, разговаривающего в углу с молодым Боскойном. Кэрри становился обузой для более успешных членов семьи. Кэрри, тесно связанного с финансовой структурой Уорлегганов, нельзя было отодвинуть на задний план, как их деда, который так и не стал ровней Николасу и Джорджу, что в нарядах, что в манерах. Его никто не мог заставить носить парик, отказаться от шапки или чистить старые сюртуки от табачных крошек и чернильных пятен. Его присутствие опускало на один уровень со стариком остальных Уорлегганов. Тони Боскойн, должно быть, тайно посмеивался над ним, вероятно, отмечая его причуды, чтобы потом поделиться с друзьями. Бесполезно владеть великолепным дом и всей роскошью, которую только можно купить за деньги, если приходилось мириться с такими родственниками.

А Кэрри постоянно оказывал на Джорджа плохое влияние. Ни один из них не понимал, какое огромное значение Николас придает личным и деловым этическим принципам. Лишь заработав имя, репутацию и не имея ограничений в финансах, можно чего-то добиться. А Кэрри заботился лишь о том, как добиться своего, и слал все принципы к черту.

Николас думал о недавней встрече, когда их посетил Харрис Паско c чеком от Полдарка для оплаты векселя раньше срока. В этот момент все находились в доме, и Кэрри налетел на Николаса с бледным лицом, тот даже решил, что брат болен. Именно тогда, пока Харрис Паско ожидал в приемной, между ними разыгралась бурная сцена.

Кэрри яро высказывался, а Джордж, хотя и вел себя сдержаннее, явно находился на взводе. Потребовалось все личное влияние Николаса, чтобы успокоить Кэрри и урезонить обоих, объяснив, что это лишь обычное, но временное отступление, ничего более. Ведь и впрямь — деньги не потеряны, а приумножены, мистер Пирс отделался от долгового обязательства со скидкой, посему деловому человеку ниже собственного достоинства терять самообладание, лишившись возможности отомстить обнищавшему и ничтожному деревенскому сквайру. Они выше этого. Это того не стоит.

Николас обрадовался, что сумел отстоять свою точку зрения, когда Джордж поддался, но насчет Кэрри никогда нельзя быть уверенным. То брат вел себя, как оговаривалось, и тут же мог внезапно совершить нечто непредсказуемое, и становилось ясно, что он с самого начала не намеревался уступать.

***

Все Рождество и почти до нового года Росс обдумывал одну специфическую проблему. А затем встретился с Харрисом Паско. В первую очередь, он сказал, что хочет продать оставшиеся тридцать акций Уил-Лежер. Росс уже получил шесть сотен в прошлый раз, поэтому ожидал выгадать за них не меньше. Паско усмехнулся и стряхнул песок с документов.

— Полагаю, вы вынуждены так поступить? Сейчас неудачное время. Близится война. Она принесет тяжелое испытание королю, разжигая вражду с обеих сторон. Медь будет расти в цене.

— Меня к этому не принуждают, я делаю это по своей воле. Вероятно, вы сможете получить за акции шесть сотен.

— Это чистая цена. Я п-полагаю, вы используете эти деньги, чтобы сохранить другую шахту?

— Нет. Я уже смирился с потерей. Деньги мне нужны для особого дела. Я пока оставлю их у вас на некоторое время. Один раз согласившись выполнить поручения анонима, вряд ли вы откажетесь сделать это снова.

Паско уставился на худого посетителя, чей взгляд временами начинал походить на волчий.

— Я вас не понимаю.

— Вдова Фрэнсиса и его семья находятся в крайней нищете. Даже в большей, чем мы. Два года назад Фрэнсис вложил свои последние шесть сотен в Уилл-Грейс. Я чувствую себя ответственным за результат. Хочу вернуть Элизабет Полдарк шестьсот фунтов стерлингов.

— А примет ли она их?

На мгновенье Росс задумался.

— Нет. Во всяком случае, мне так кажется. Поэтому мне и нужна ваша помощь. Продав мои акции в Уил-Лежер, предложите выкупить ее долю в Уил-Грейс, точнее, долю ее сына, от имени анонимного клиента, которого вы представляете. Элизабет не может не согласиться, и деньги перейдут к ней.

Росс наблюдал, как тает и стекает по окну мокрый снег. Старый год оказался верен себе до последнего.

— Вам не впервой сделать это от лица некоего друга, а на самом деле от моего имени, — добавил он.

Мистер Паско стряхнул песок и потряс документами, чтобы убедиться, что они сухие.

— Значит, вы предлагаете шестьсот фунтов стерлингов за половину почти разорившейся шахты?

— Разумеется, мы еще не разорились. Чудеса случаются.

— И вы полагаете, что жена вашего кузена п-поверит, что какой-то незнакомец настолько глуп, чтобы предложить такое?

— Мог ли я поверить, что какой-то глупец согласится продлить мой вексель?

— Нет, — откашлялся мистер Паско.

Снова воцарилась тишина. Паско посмотрел на часы.

— Отужинаете с нами?

— Благодарю.

Мужчины встали.

— Как ваш банкир и кредитор я обязан попытаться отговорить вас от этого непрактичного поступка. Откровенно говоря, опрометчивого. Вы не можете себе этого п-позволить. В самом деле не можете. Эти деньги — всё, что у вас есть, — сказал Паско.

— Я не могу себе этого позволить, — согласился Росс. — И... у меня есть жена и сын, о которых я должен заботиться. Но я здесь, а Фрэнсис — нет. Если я сделаю это, моя совесть будет чиста.

— Не было бы благоразумней получать прибыль от акций Уил-Лежер? Я имею в виду, временно, пока не улучшатся дела миссис Полдарк. Никто не знает, как могут измениться обстоятельства. Доход будет небольшой, не крупная единовременная сумма, зато платежи — каждый квартал.

— Нет, — ответил Росс, — этого недостаточно.

Харрис Паско подошел к буфету у окна и вытащил графин с двумя бокалами.

— Я и не д-думал, что вы прислушаетесь хоть к моему совету.

Росс потер подбородок.

— Я всегда рад вашим советам, Харрис. Они ценны, как и наша дружба. Но когда дело доходит до родственных связей, а иногда привязанности и неприязни, приходится поступать, как того велит сердце. Только оно способно успокоить, и ничто иное. Поэтому мы совершаем поступки, которые кажутся бессмысленными для всех посторонних, кроме самого себя. Однако всегда полезно иметь рядом человека с противоположным мнением. И сейчас это вы. И мы вспоминаем об этом с благодарностью, даже когда становится слишком поздно.

Харрис Паско налил канарского и поднял бокал.

— Разумеется, сделаю все, что в моих силах, Росс. Я не могу отказать, но и не одобряю этого. Поступок очень благородный, но я надеюсь, что вы о нем не пожалеете.

Примерно в то же время в «Лисице и винограде», маленьком и довольно пустынном постоялом дворе между Киллуорреном и Редратом, два человека также пили канарское и строили планы.

За четверть часа до этого подъехала Кэролайн Пенвенен с конюхом и сказала, что хочет освежиться и переждать непогоду, приказав спутнику ехать дальше и заверить Тигов, что с ней все в порядке и что она скоро прибудет. Парень выглядел смущенным, разгоряченным и не соглашался уходить, чем частично выдал тайные указания хозяина, поэтому Кэролайн нетерпеливо велела ему подождать снаружи, пока она утолит жажду.

В маленьком и темном зале трактира с вышивкой в рамках на стенах, индийским папоротником и оловянными кружками, девушка сняла перчатки и немного погрела руки у огня, гадая, все ли пошло по плану. Она не видела лошадь снаружи, но было бы логично привязать ее не на виду, ради предосторожности. Когда жена хозяина трактира с шумом появилась с вином, Кэролайн набрала в грудь воздуха, чтобы задать вопрос, а потом увидела два бокала на подносе и Дуайта, стоящего на пороге.

Очень скоро они оказались в объятиях друг друга. Циник заметил бы быстрый прогресс в их отношениях после поступка мистера Пенвенена. Кэролайн, возможно, вела бы себя так же и при других обстоятельствах, но без отпора отношения развивались бы многие месяцы. А теперь Кэролайн сама предпринимала решительные шаги, и Дуайт охотно и с радостью признавал ее главенство во всем, что касалось пункта назначения, но относился с сомнением к способу его достижения. Возможно, внутренняя борьба как-то отразилась на его лице, поэтому Кэролайн резко отпрянула и сказала:

— Ты не чувствуешь то же, что и я? Мне жаль, что я так тороплю события, зайдя так далеко.

— Конечно нет, дорогая, это просто невозможно. Я... только переживаю из-за метода. По своей природе я не люблю секретничать, думаю, как и ты, если этого можно избежать. Я хотел бы прямо сейчас пойти к твоему дяде и рассказать о наших намерениях.

— Ты не знаешь дядюшку Рэя. Он обладает упрямством, присущим всем Пенвененам. Но вероятно есть особая причина того, что ты не поддерживаешь идею побега?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что я это чувствую.

Подойдя сзади к ее стулу, Дуайт положил ей руки на лоб.

— Жалкая причина, которой я стыжусь. Ты слышала о Карен Дэниэл?

— Девушка, которую...

— Да, в которую я влюбился, хотя она и была моей пациенткой, и чей муж, Марк Дэниэл, уличил ее в неверности... и убил, когда следовало убить меня.

— Я слышала разные версии, что она навязывалась тебе и тому подобное. Но я всегда буду уверена в одном, Дуайт, твое милосердие, охватывая многих, никогда не распространяется на тебя самого.

— Мало ли что говорят, что было, то прошло. Человек моей профессии, поступивший как я, имеет все основания считать себя недостойным. — Дуайт хотел отойти, но Кэролайн задержала руку, лежавшую у неё на плече. — Люди проявили доброту, терпимость, как ты это называешь. Той версии, что ты слышала, поверили. Порой я сам в нее верю. Но от пятна позора всё равно никуда не деться. Поэтому мое поведение в будущем чрезвычайно важно.

— И женитьба на мне...

— Женитьба на тебе в отрытую скрепит моё счастье, да и для моей репутации будет полезно, и хоть я этого не заслуживаю, но с радостью приму. Женитьба же на тебе тайно, бегство в ночи, на что я тоже охотно и с радостью соглашусь, попахивает поступком охотника за приданым, морально нечистоплотного человека, каковым меня действительно можно счесть после романа с Карен. К тому же оставить всех друзей и пациентов, не сказав ни слова, тоже своего рода дезертирство, совсем другое, чем в случае с Карен, но не столь уж отличное по последствиям.

Дуайт замолчал и накрыл ее руку своей. Они молчали, однако доктор понимал, что означает это молчание со стороны Кэролайн. Он сказал больше, чем намеревался.

— Ты сравниваешь меня с Карен? — спросила она достаточно тихо.

— О Господи, нет! Вы так мало похожи друг от друга...

— Мне кажется, дело в тебе самом, Дуайт. В любом случае, разве ты не должен это пересилить? Никто не винит тебя в смерти Карен. Она бросалась на всех мужчин. С какой стати кто-то станет думать о тебе хуже, оттого что ты на мне женился?

— Не из-за женитьбы на тебе, нет...

— Или потому что ты со мной сбежишь, — Кэролайн выдернула руку, но без злости. — Дуайт, ты можешь посчитать, что я без причины отказываюсь сделать по-твоему, но я твердо уверена, что поступаю правильно. Если всё выйдет наружу до нашего отъезда — а поскольку до этого еще месяц, то могут возникнуть любые сложности — я покину дядин дом, порву с ним отношения, и хотя я знаю, что способна на это, но не хочу так поступать. Я вовсе этого не хочу, если возможно избежать. Хотя я делаю вид, что меня не волнуют его суждения, я к нему привязана. Я во многом ему обязана — он заменил мне отца... Если мы тайно сбежим, он будет в ярости. Осыплет нас обоих самыми крепкими ругательствами. Но будет проклинать нас только про себя и больше никому подобного не скажет. Ничего такого, что затронуло бы его достоинство. Я тоже уж точно не скажу ничего определенного и окончательного, что ранило бы его, это совсем не то, что бросать подобные слова прямо в лицо. И таким образом, если повезет, мы сможем примириться через полгода или год. Он смирится с неизбежным. Но совсем другое дело, если придется уезжать, устроив сцену «если ты выйдешь за порог, то покинешь этот дом навсегда», и гордость не позволит ему отступить.

Дуайт молчал, погрузившись в размышления. Против этих слов ему нечего было возразить. Кэролайн сказала правду, он должен побороть свое сопротивление. В любом случае, крайне несправедливо перекладывать на нее ношу последствий его былых отношений, потому что именно так он и поступает. За то, что Кэролайн хранит верность старику, Дуайт любил ее даже больше, она не желала предавать дядю, пока не будет вынуждена. И как всегда, Кэролайн скрывала свои чувства.

Порой Дуайт по-прежнему просыпался, не веря в то, что эта яркая, полная жизни девушка вообще решила выйти за него замуж. Ради этого Кэролайн от многого отказалась. Поэтому, поставив под сомнение ее действия, он лишь подчеркнул бы свою ничтожность и неблагодарность.

***

Неделю спустя Элизабет прислала записку с просьбой о встрече с Россом. Он поскакал в Тренвит в самый разгар пришедшего с северо-запада урагана. Прибыв туда, Росс не узнал старый дом. Ветер завывал в большой открытом камине зала, незакрепленные ставни в большом окне беспрерывно стучали, истертый половик у порога хлопал от порывов ветра. Словно человеческое тепло и сама жизнь покинула дом.

Элизабет находилась наверху, и Росс смотрел, как она спускается по широкой лестнице присущей ей быстрой и легкой походкой. Она была в белом муслиновом жакете и сером платье с высокой талией. Элизабет заметила, как глаза Росса зажглись при ее появлении.

— Росс, — подала ему руку она, — пожалуйста, проходи. Прости, что оторвала тебя от дел, но мне нужен совет, как поступить.

Он последовал за ней в зимнюю гостиную, Элизабет взяла два письма, лежащие рядом с прялкой, и дала ему одно из них. Хотя Росс прекрасно знал, о чем там говорится, он внимательно просмотрел письмо — ему было интересно, в какие слова это облек Паско. Закончив, Росс поднял взгляд.

— Потрясающе, правда? — спросила она. — Что кто-то предлагает нам, да еще сейчас, ровно столько же за мою долю в Уил-Грейс, сколько вложил Фрэнсис? Там что, нашли руду?

— Нет. Хотелось бы мне, чтобы нашли. Согласен, это странно. И трудно понять. Все вокруг знают, что мы двигаемся к банкротству. А Паско говорит, что не может открыть имя этого человека. Ты получила это вчера?

— Да, — она поколебалась, ресницы легли тенью на щеки. — Первым делом я подумала, что это Джордж Уорлегган. Я знаю, он пытался мне помочь. Мне даже кажется, что он настолько же упорно хочет помочь мне, как навредить тебе. И я решила, что покупкой этих акций он, возможно, хочет убить сразу двух зайцев... Тогда я написала мистеру Паско и вчера послала к нему Табба. Он подождал ответа.

Она вручила ему второе письмо.

— Уважаемая мадам, — читал Росс, — благодарю, что связались со мной. Могу заверить, что, если вы и капитан Полдарк решите продать долю вашего сына в Уил-Грейс, она не попадет в руки членов семьи Уорлегганов или кого-либо, представляющего их. Потенциальным покупателем является независимый джентльмен, который, по сути, будет действовать в интересах вашего сына и ваших собственных, не предпринимая никаких попыток вмешательства в управление шахтой. С наилучшими пожеланиями, мадам, ваш покорный слуга, Харрис Паско.

Он вернул письмо. Элизабет внимательно на него смотрела, поэтому Россу пришлось что-то сказать.\— Весьма необычно.

— И что ты посоветуешь? Не знаю, стоит ли рассматривать это предложение.

— Рассматривать? Нам следует его принять.

— Меня это тоже поражает. Я думала, что ты отнесешься с подозрением к вмешательству посторонних.

— При иных обстоятельствах так бы и произошло. Но вот письмо Паско письмо, и я не могу не рассказать тебе о свалившейся на меня удаче.

И он поведал об анонимном займе.

— Могу лишь предположить, что тебе пытается помочь тот же человек. Некий эксцентрик, благоволящий к Полдаркам. Сейчас нам это как нельзя кстати.

— Есть предположения, кто это?

— Никаких. Но я верю Паско. Я знаю, что он не поставил бы нас в неудобное положение.

Затянутая талия подчеркнула форму маленькой груди Элизабет, когда та отвернулась.

— Я... эти деньги могли бы все изменить.

— Нужно быть совсем не в своем уме, чтобы отказаться, хотя бы ради Джеффри Чарльза. У шахты мало перспектив, разве что новый акционер не решит вложить деньги. Может, ему пришло такое в голову. Если так, это пойдет мне на пользу. Надеюсь с ним встретиться.

Росс подумал, что неплохо справился с разговором. Но он не мог избавиться от странного чувства, словно обманывает Элизабет, а не помогает ей в ущерб себе. Он не сказал Демельзе о том, что собирается сделать, и надеялся, что жена нескоро еще узнает.

— Ты уверен, что так будет правильно, Росс, я имею в виду для тебя? Вероятно, ты делаешь вид, что тебя все устраивает, потому что веришь, будто для нас так лучше. Мне не нравится, что я использую нашу дружбу, — сказала Элизабет.

— Ничего ты не используешь, Элизабет. Я поступаю так, как считаю нужным. Тебе следует продать долю, поскольку это чрезвычайно облегчит твое положение. Однако я только благодарен тебе за сомнения, верность и участие во всем этом.

Элизабет улыбнулась ему, воспрянув духом.

— Верность — не только с моей стороны, Росс, и так было всегда. Спасибо, что навестил.

Росс ехал домой, полагая, что исполнил долг, но с тревогой ощущал, как нахлынули старые чувства.

 

Глава седьмая

Мистер Коук, представитель Уорлегганов, купил акции по двадцать два фунта за штуку.

После уплаты Паско шестисот фунтов для Элизабет у Росса осталось семьдесят пять фунтов. Их можно было пустить на погашение других долгов или отложить для уплаты процентов. А еще он мог купить угля на месяц, чтобы Уил-Грейс продолжала работать до февраля.

— Думаю, будет неправильным продолжать дольше, чем мы планировали, — заявил Хеншоу. — Я разочарован не меньше вашего, разве что мои потери составили сотню фунтов, а не шестьсот. Но есть у меня предчувствие насчет этой шахты. С самого начала дело не задалось. Я никогда не думал, что руда будет такой бедной.

— Можем купить совсем немного угля для насоса. Я испытываю искушение его разобрать и сохранить до лучших времен.

— Мы и близко не видели жилы Треворджи, — сказал Хеншоу, хмуро глядя на карту. — Наверняка с самого начала это были лишь старушечьи байки. Сначала мы искали ее на Уил-Лежер, потом на Грейс. Если она и существует, то мы нашли бы хоть какие-то следы.

— И Марк Дэниэл, — задумчиво напомнил Росс. — Все пророчества оказались ложными.

— Думаете, в ту ночь он был в здравом уме?

— Возможно, его обманули те же самые надежды, что и нас. В северо-восточном конце тридцатого уровня была приличная руда...

— На прошлой неделе медь шла по сто три фунта за тонну, — Хеншоу прикусил мизинец. — Когда мы открыли Уил-Лежер, она была по восемьдесят. Какая жалость, что вам приходится продавать акции именно сейчас. Полагаю, из нее можно извлечь целое состояние, прежде чем она иссякнет. Если бы руда с Грейс имела хоть какую-то ценность... — он вытащил палец изо рта и уставился на него.

— Как там вчерашние пробы на семидесятом уровне?

— Медь, олово, свинец — всего понемногу, но недостаточно. Когда присутствуют все металлы, это, почитай, грязная руда. Медь там хуже и по качеству, к тому же ее совсем мало.

Росс поднял кусок рудной породы и покрутил его в руках то в одну сторону, то в другую.

— Мне кажется, здесь больше олова.

— Когда иссякает медная жила, она часто выглядит подобным образом.

— А что происходит потом, ниже? Ведь разлом в породе не исчезает. Разве нет вероятности, что на глубине снова появится медь?

Хеншоу покачал головой.

— Никто не знает, что нам приготовила земля. Некоторые говорят, что под землей море заходит далеко вглубь суши и создает родники, вода поднимается вверх, как кровь в человеческих венах. Так и медная жила — она, как кости или сухожилия, вдруг заканчивается по непонятным причинам... Это тяжелейшее разочарование, но на вашем месте я бы не выкидывал деньги на ветер.

Росс посмотрел в наполовину закрытое ставнями окно. Бледный и сероватый январский свет падал на прикрытый волосами шрам у уха. Сегодня на его лице отражались все былые невзгоды. Прежний вызов натиску бездушной природы, упрямый тайный гнев.

«Он никогда от этого не избавится», — подумал Хеншоу. — Это нечто врожденное».

— А если в этот последний месяц, — предложил Хеншоу, пытаясь отвести взгляд, — мы снова спустимся, не на восьмидесятый уровень, а последуем по слабым признакам, словно они стоящие, и посмотрим, что покажут следующие десять саженей? Я бы не стал возлагать на это больших надежд, но это бы утихомирило ваши душевные терзания.

— И как долго мы сможем продолжать без притока свежего капитала?

— Если следующая партия руды окажется такой же, как в прошлый раз, я бы сказал — недели три. Разумеется, если закроем более глубокие уровни, то еще недели две или три дополнительно.

— На кону и ваши деньги, как и мои. Я не могу решать за нас обоих.

— Ваша ставка в шесть раз больше моей, сэр. Я готов смириться с вашим решением.

— Горное дело у вас в крови.

— Сейчас ни о каком горном деле речь не идет. Это скорее чутье, и ваше чутье ничуть не хуже моего.

— Хорошо, — сказал через некоторое время Росс. — Спустимся ниже.

Когда Хеншоу ушел, Росс остался в старой библиотеке еще на час или дольше, сверяя цифры в учетной книге. Сейчас как раз был расчетный день, и снаружи выстроилась очередь шахтеров, они подходили по одному, ставили в книге отметку напротив своего имени и получали причитающееся жалованье. Почти все ставили подпись, и лишь некоторые довольствовались крестом. Все знали, что всего через несколько недель придут сюда в последний раз. У Росса нашлась пара слов для каждого, часто шутка или насмешливый комментарий. Они не были его друзьями, большинство Росс нанял при открытии Уил-Лежер, но за последний год они сблизились.

Когда ушел последний, Росс по-прежнему оставался в библиотеке, хотя уже давно перевалило за два часа. Он снова и снова взвешивал образцы руды, сравнивал более ранние с теми, что отобрали на этой неделе. Несколько раз он брался за молоток и откалывал куски. Один раз при этом чуть не пробил дырку в полу. Росс расположился в сторонке от тайника, сделанного в дальнем конце комнаты, под крайним окном. Там в полу вырезали люк и поставили два больших металлических сундука, чтобы прикрыть петли в половицах.

При взгляде на них он вспомнил, что нужно повидаться с мистером Тренкромом, потому что тот играл не по правилам. Кладовку сделали при условии, что товары будут храниться короткий срок, три или четыре дня самое большее, а потом их заберут. Но там до сих пор кое-что оставалось — рулон модного кружева и десять бочонков рома по пять галлонов каждая, а прошло уже три недели. Хорошего мало.

Тут через парадную дверь его позвала Демельза, Росс встрепенулся и ответил. Дом построили в форме буквы L, и Росс вышел из задней двери, повесил на нее замок и уже собирался пройти по саду, как увидел шагающего по долине Уилла Нэнфана.

Уилл был его старым другом. Он уже некоторое время как удачно отошел от дел, имел небольшой участок земли, пять повзрослевших детей и прелестную вторую жену. Это был крупный светловолосый мужчина сорока с лишним лет, еще привлекательный, и увлекающийся игрой на скрипке.

— Добрый день, сэр, рад вас застать, решил, что сейчас как раз подходящее времечко заглянуть.

— Входи, Уилл. У тебя есть для меня новости?

— Да, но я бы не пришел, кабы они не были такими важными. Я зашел сказать, что мы нашли Марка Дэниэла.

Росс резко повернулся к нему.

— Нашли? В Шербуре?

— Нет, сэр, не в Шербуре. Он в Ирландии.

Росс уставился на дымоход шахты на холме. Из него валил черный дым, а это означало недостаток жара. Росс молчал.

— Вот почему мы не могли отыскать его следов. Его знакомые говорили, что он уехал, но не знали куда. Девять месяцев назад в Шербуре бог знает что творилось. Все эти революционные беспорядки. Дом подожгли, да и много чего еще. Народ стал коситься на Марка – иностранец как-никак, вот он и решил попытать счастья в Ирландии и улизнул на ирландском кече, что перевозит время от времени товар. Говорят, живет он в Голуэе, или что-то в этом роде.

— И откуда ты всё это узнал?

— Поболтал с капитаном одного из кечей. Оказалось, он дружит с Марком. Время от времени мы ведем дела с ирландскими судами. Они ходят на острова Силли, как и мы, где оставляют товар, и мы тоже. Размер у них маловат, ясное дело, и часто они плывут, загруженные под завязку.

— Когда ты снова увидишь этого человека? — спросил Росс.

— О'Хиггинса? На следующей неделе, как пить дать. «Все как один» не отплывет до конца месяца, но в понедельник поведу на Силли куттер, если распогодится.

— Передашь ему сообщение от меня?

— Я уже ему сказал, что вы хотите повидаться с Марком Дэниэлом.

— Хорошо. Пошлю Марку записку. Кто-нибудь ему прочтет, да хоть бы и священник. Входи, — Росс отпер дверь библиотеки и снова прошел за стол.

В ожидании мужа Демельза кормила Джереми, она встала и подошла к окну, как раз когда Нэнфан покидал библиотеку. Когда появился Росс, он выглядел озабоченным, но довольным. Некоторое время супруги ели молча, болтал только Джереми, хотя понимал сказанное только он сам.

Росс рассказал, зачем приходил Уилл Нэнфан. Демельза произнесла лишь:

— Рада, что мы наконец узнаем.

— Да. Я боялся, что он погиб. Прошло столько времени.

— Ты попросишь его приехать?

— Попрошу его встретиться со мной на Силли. Для него это безопасней, и он наверняка приедет.

— А ты как туда доберешься?

— Могу заплатить рыбакам, чтобы доставили меня туда из Пензанса. Или с Тренкромом, когда тот поплывет в следующий раз.

— В таком случае ты не будешь настолько уверен, чем если бы привез Марка на шахту. Он наверняка с готовностью приедет.

— Приедет. Но это разговор на полчаса, если иметь при себе план шахты. Мне просто нужно знать, о чем он говорил и где это искать.

***

Лотти Кемпторн чувствовала себя намного лучше. Как сказал Чарли, «Сейчас она неплохо выглядит, оспа ее пощадила». Дуайт осмотрел другого ребенка, но не нашел пока никаких симптомов. И больше ни одного заболевания в деревне. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он зашел ближе к вечеру и совсем не обрадовался, увидев там Розину Хоблин и ее мать.

Чарли пребывал в приподнятом настроении, и вскоре Дуайт понял, по какой причине. Розина с благословения своего отца дала согласие выйти замуж за Чарли. Узнав об этом, Дуайт с удивлением посмотрел на Розину, и та вспыхнула. Ему никогда не приходило в голову, что она может влюбиться в престарелого ухажера, и сейчас Дуайт по-прежнему не был в этом убежден. Она пошла по пути наименьшего сопротивления, поддалась на его уговоры, а ее отца убедило то, что Чарли мог предложить девушке.

Брак вполне мог оказаться и счастливым. После переделки коттедж Чарли стал светлее и гораздо комфортабельнее того, в котором она жила. К тому же ей не придется целый день проводить с иголкой в руке. Даже сейчас, с миловидным личиком и прямой походкой, девушка могла рассчитывать лишь на предложение со стороны какого-нибудь незрелого юнца, зарабатывающего пять или шесть шиллингов в неделю и с полуразвалившейся хибарой в качестве дома.

Но все же, подумал Дуайт, у них будет молодость и любовь, и даже если этот всплеск продлится недолго, в нашем тусклом мире не стоит с такой легкостью от этого отказываться. Уж он-то знает.

— Подумываем пристроить в следующем году еще комнату, — сказал Чарли, — для Лотти и Мэй. К тому ж у нас с Розиной тоже может выйти прибавление, чтобы всё чин чинарем, как полагается.

Дуайт оглядел комнату. Он не был человеком наблюдательным в общепринятом понимании и вдруг заметил перемены, произошедшие в коттедже за полтора года, хотя посчитал, что те произошли только в последние недели. Новые занавески, хорошие глиняные чашки, коврик у порога, свечи в подсвечниках, стекло в окнах. Он посмотрел на Кемпторна, а Чарли, который в это мгновение инстинктивно посмотрел на доктора, быстро опустил взгляд.

— Надеюсь, вы будете счастливы, — сказал Дуайт.

— А мы надеемся, что вы придете на свадьбу, — быстро ответил Чарли. — Правда ведь, Розина? Мы ведь все обязаны доктору. Он вылечил хромоту Розины. И меня от чахотки. Если б не это, я бы никогда не смог вести пристойную жизнь, зарабатывая починкой парусов.

— А теперь и Лотти идет на поправку, — сказала миссис Хоблин.

— Когда вы собираетесь устроить свадьбу? — спросил Дуайт.

— В следующем месяце, сэр. Мы еще не объявляли, и нужно время, чтобы всё подготовить. К тому времени и Лотти поправится.

— О да, к тому времени она уже будет бегать.

Если случится чудо, и больше никто не заболеет. Чарли по-прежнему смотрел на него. Чарли был загадкой: добродушный, дружелюбный, как собака, вечно улыбающийся, всегда благодарный. Как слышал Дуайт, он никому не позволял забыть, что обязан доктору своим здоровьем. Но всё же Дуайт, особенно в последние месяцы, чувствовал себя в его присутствии несколько неловко. Во время недавних неприятностей он скорее готов был положиться на хмурый взгляд Джаки Хоблина, чем на не сходящую с лица желтозубую улыбку Чарли Кемпторна.

Приехав домой, Дуайт не увидел Боуна, а лошадь гостя была привязана за углом, так что ни о чем не подозревающий Дуайт прошел сразу в гостиную.

Она стояла у окна, высокая и прямая, как копье, и тут же с улыбкой повернулась к нему.

— Кэролайн... В чем дело?

— Во всем. Я поражена, открыв твою тайную жизнь! «От Розины с любовью». Так к тебе обращаются пациентки?

Она протянула сшитый Розиной шарф с еще приколотой запиской. Дуайт взял его, но тут же бросил обратно в кресло и взял Кэролайн за руки.

— Тебе следовало послать записку, любовь моя. Тебя отпустили без преданного конюха?

— Нет, я от него удрала. Я не смогу задержаться надолго...

— Я так рад тебя видеть. Дай на тебя посмотреть. Когда ты от меня далеко, я всегда...

— Возникло кое-какое осложнение, и я здесь, чтобы о нем сообщить. Дядюшка Рэй объявил о нашем отъезде в Лондон через неделю. Он намерен покинуть Киллуоррен третьего февраля.

Дуайт уставился на нее.

— Тогда перенесем наш собственный отъезд на пару дней. Вот и всё. Немного приготовлений, но мы сможем уехать первого.

— Есть новости от Пола Хардвика?

— Да. Он считает, что в городе откроется вакансия, когда доктор Маркис отойдет от дел. А до той поры, по его словам, будет несложно найти временную работу. Он считает, что мне не стоит открывать собственную практику.

— Не сомневаюсь, что аптекари защищают собственные интересы. Дуайт, я думаю, лучше назначить наш отъезд на второе число. Если предполагается, что утром третьего я отправляюсь в Лондон, то будет гораздо проще собрать вещи. Вместо того чтобы сбегать с узелком через окно, как мы собирались, я просто спущу вниз сундуки и благополучно погружу их в экипаж.

— Ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы ехать в собственном экипаже?

— Разумеется. Почему ты так против этого восстаешь? Потому что выглядит так, будто я с тобой сбегаю?

Он нахмурился.

— Не совсем. Но я... Что ж, я хотел бы сам оплатить поездку. Без сомнений, в будущем это неоднократно послужит поводом для споров, мне стоит привыкнуть к жене с собственной волей и собственным капиталом.

— Особенно с собственной волей.

— Но в первый раз я все же предпочел бы, чтобы мы путешествовали на мои средства и по моему разумению. Признаю, логики тут нет никакой, — улыбнулся он. — У тебя есть карета, так почему бы ей не воспользоваться? Но...

— В самом деле, почему бы нет? Как только мы покинем Корнуолл, никто не будет знать, что это не твоя карета. Я уж точно не скажу ничего подобного.

Снаружи послышались шаги Боуна по гравийной дорожке. Теперь разговор долго не продлится, и они спешили его закончить. Эта встреча могла оказаться последней перед их свадьбой, но Дуайт не стал ее целовать.

— Я не боюсь оспы ни в каком виде — ни ветрянки, ни коровьей, — сказала Кэролайн. — Но я чудовищно ревную тебя к Розине, тем более что она больше не хромает. Милый шарф, хотя и грубоватый для джентльмена. Я увидела ее лишь на прошлой неделе, когда была в Соле. Признаю, она милашка. Надеюсь, ты не бросишь меня, дорогой.

— Я довольно чувствителен к подобным шуткам, — сказал Дуайт, снова вырвав шарф из ее рук, — и надеюсь, что ты больше не будешь так шутить. Если кого и бросят, то ты меня, и ты прекрасно это знаешь. Я не буду чувствовать себя спокойно, пока не надену на твой палец кольцо.

— Если не собираешься продеть кольцо в мой нос, можешь надевать, и побыстрее.

Она стала натягивать перчатки. Дуайт отошел к боковому столику, пытаясь принять ее слова за шутку, хотя сам не считал их смешными. Кэролайн проследила за ним взглядом, слегка смущенная после собственной остроты.

— Ты сожалеешь об этом решении, Дуайт?

Он тут же развернулся.

— Боже, как я могу об этом сожалеть!

— С тех пор как мы решили уехать, я часто замечаю, что ты чувствуешь какой-то дискомфорт, неловкость, назови как хочешь, — она откинула волосы, чтобы завязать шарф. — Это идет вразрез с твоими принципами?

— Вовсе нет. Прошу, поверь, — Дуайт посмотрел на нее, а потом посмеялся сам над собой. — Ты неисправима, Кэролайн. На секунду я решил, что ты говоришь серьезно. Должно быть, ты бранишь меня за то, что я всё воспринимаю слишком буквально.

— Думаю, — тут же ответила Кэролайн, — что ты не воспринимал бы всё так буквально, если бы тебя не мучили серьезные сомнения.

— Полный вздор. Уверяю, — он крепко взял ее за локти. — Кэролайн, посмотри на меня. Я тебя люблю. Разве это ничего для тебя не значит? Разве это совсем ничего не значит?

— О да, много значит, поверь.

— Как-никак признание. Тогда не пытайся подгонять меня странными сомнениями, которые вселяешь в мою голову. С твоей стороны это озорство, но нечестное. Мы же обдумали всё до конца, и как я могу теперь сомневаться? Что же до способа, то эти сомнения я озвучивал гораздо раньше, теперь всё забыто.

Кэролайн положила руку в перчатке на шейный платок Дуайта, похлопала по нему, а потом рука скользнула к щеке, с нежностью.

— Прости, если причинила тебе страдания. Просто иногда я думаю, что когда всё свершиться и станет обыденностью, когда я буду сидеть рядом с тобой у камина, делить с тобой постель и стол, я думаю о том, не будешь ли ты вздыхать по своим корнуоллским пациентам и былому бессребреничеству.

— На это я могу ответить только «нет». Да как ты вообще можешь сомневаться? Ты, которая отказывается от тридцати или сорока тысяч фунтов ради захолустного доктора? Когда пройдут первый восторг и новизна и придется жить экономно, к чему ты не привыкла... Когда ты не в состоянии будешь сравниться с богатыми жителями Бата, охотиться, одеваться и развлекаться подобно им...

— Во-первых, как ты знаешь, я не считаю, что отказываюсь от тридцати или сорока тысяч фунтов, я могу уладить размолвку и оставить возможности для примирения. Мои дядюшки лают, но не кусаются, и больше им некому оставить деньги, разве что выводку племянников и племянниц, которые и так вполне обеспечены. Но если они останутся при своем мнении и завещают капитал Астрономическому обществу, я уж точно не буду жаловаться и считаю обмен справедливым. Я намереваюсь жить собственным разумением и не собираюсь их подкупать, оставшись их домашней кошечкой. Мне только принесет пользу, если я буду стоять на собственных ногах, Дуайт, и ты должен мне помочь.

— Я помогу тебе, дорогая. Думаю, мы должны помочь друг другу.

 

Глава восьмая

Может, Россу и хватило бы всего получасового разговора с Марком Дэниэлом, но для подготовки к этому разговору, учитывая место встречи на продуваемых ветром островах в Атлантике посреди зимы, обеим сторонам требовалось время. Росс прикинул, что будет отсутствовать неделю.

От Марка пришло сообщение, что он готов приехать. Росс предложил ориентировочной датой двадцать девятое января, потому что Тренкром сказал, что «Все как один» выйдет в море двадцать восьмого, и может высадить Росса в Сент-Мэри на следующий день и забрать его на обратном пути. Марк согласился на двадцать девятое, но его собственное плавание на ирландском кече еще больше зависело от ветра и погоды, так что он вполне мог прибыть раньше или опоздать на несколько дней.

Получив такие новости, Росс решил рискнуть последними семьюдесятью пятью фунтами и купить угля. То, что прежде казалось бессмыслицей, теперь выглядело как оправданный деловой риск.

В конце месяца политический кризис затмил все личные тревоги. Затянувшийся судебный процесс над Людовиком XVI окончился смертным приговором. Оставалась еще надежда на то, что казнь отложат, но лишь немногие верили в такой исход. Конвент вряд ли отступит. За одну ночь в Англии всё переменилось. Шумные якобинские клубы молча закрыли двери. Тянувшиеся годами споры во всех пивных и кофейных домах закончились. Все ждали. Некоторые разошлись по домам, отыскали старое оружие и начистили раритеты с былых войн.

Двадцать четвертого числа стало известно, что казнь состоялась. Это смело все сомнения. Лишь немногие в Англии восхищались Людовиком, если не считать того, как он умер. Всего сто пятьдесят лет назад англичане обезглавили собственного короля, но чувства рождает не логика. Закрылись театры, перед королевским дворцом собралась толпа. Французскому послу велели покинуть страну. Теперь всё стало лишь вопросом времени.

В такой атмосфере в воскресенье, двадцать седьмого, Росс покинул Демельзу и отправился сначала в Сент-Ивс, где стоял на ремонте «Все как один». Члены команды, главным образом жители Сент-Агнесс, возвращались парами и по одному, и вскоре после шести на следующее утро семидесятитонный куттер выскользнул в открытое море. Палубу толстым слоем припорошила изморось, и не растаяла даже после восхода солнца. Россу, стоящему на носу, который лизали небольшие волны, казалось, что солнце встало в точности в том месте, где должна находиться Нампара. Снова, после столь долгого времени, ощущать под ногами палубу было непривычно и радостно.

Демельзу, поднявшуюся спозаранку с осознанием того, что, если всё пойдет по плану, Росс еще до рассвета окажется в море, этот холодный день наполнил опасениями. Даже изучение потрепанной старой карты, показывающей, что острова Силли находятся далеко от французских цареубийц, не вполне ее успокоило. Занявшись будничной работой, она винила себя за то, что взяла в привычку беспокоиться. Это противоречило ее характеру и мешало собственному благополучию, но когда дело касалось Росса, беспокойство росло. Она должна успокоиться, держать себя в руках. Можно лишь пожелать, чтобы он так не притягивал к себе неприятности.

Настроенная стать более практичной, Демельза стала мурлыкать себе под нос и пропела за работой всё утро, а днем впервые за месяц открыла спинет и сыграла несколько мелодий. Когда-то она брала уроки у миссис Кемп, в счастливые дни пусть скромного, но достатка, когда еще была жива Джулия. Демельзе захотелось снова найти время и желание этим заняться. Просто иногда сыграть несколько аккордов для собственного удовольствия, чтобы снова разбередить душу, не только слушать, но и чувствовать, ощутить новые эмоции. Пока она играла, прибыл Дуайт Энис.

Когда Демельза открыла дверь, доктор спросил:

— Это ты играла? Прости, не хотел помешать. Росс дома?

Его плащ был засыпан градом, хотя Демельза не заметила дождя.

— Нет, Дуайт. Он... уехал на пару дней. Зайдешь?

Дуайт снял плащ и шляпу у порога и стряхнул их. После прошедшей бури небо над холмами стало бурым, как старое одеяло.

— Ты шел пешком? — спросила Демельза, когда он проследовал вслед за ней в гостиную.

— Да. Вышел около пяти, решил, что Росс обычно возвращается к этому времени. Мне следовало зайти несколько дней назад, но я всё откладывал.

— Выпьешь чаю? Такая холодрыга. Лучше бы пошел снег, тогда, может, стало бы теплее.

— Ты знаешь, когда вернется Росс?

— Думаю, к субботе. Что-то срочное?

— О нет, не срочное. В привычном смысле, — смущенный и задумчивый Дуайт присел на краешек стула, — а как Джереми, здоров?

— Да. Слышишь его? Играет с двумя детишками Джинни Скобл, а она за ними присматривает, — Демельза повернулась на звук чайника, который уже начал шуметь. — Принесу чашки. Забыла про них.

Когда она вернулась, Дуайт смотрел в окно. Внезапно опустились сумерки, словно долина захлопнулась, и огонь в камине мерцал и сиял. Демельза подумала, как там Росс, всё ли у него в порядке, и как выглядят острова Силли. Она представляла их как голые скалы. Дуайт помог ей зажечь свечи.

Когда огонек высветил ее кожу, Демельза сказала:

— Я знаю, Росс не стал бы возражать, если ты обо всем узнаешь. Ты ведь знаешь все наши секреты, ну почти все, так что одним больше, одним меньше... Он уехал с мистером Тренкромом и высадится на островах Силли, чтобы встретиться с Марком Дэниэлом, его наконец-то нашли. «Все как один» подберет Росса на обратном пути и отвезет домой в пятницу или в субботу, когда бросит якорь в нашей бухте.

Пятница выпадала на первое февраля. Слишком поздно для Дуайта.

— Надеюсь, у Дэниэла для вас хорошие новости.

Свечи прогорели, оставив лишь крохотные жемчужины огня, которые таяли, жир растекался, как леденец.

— Кажется, будто с той ночи прошло лет сто, — сказал Дуайт. — Когда ты стояла между нами, только ты одна, а Марк собирался меня убить. Я был готов умереть, потому что предал всё то, что больше всего ценил... и людей, которые мне доверяли.

— В ту ночь мы все были взвинчены. Я рада, что не произошло чего-нибудь еще похуже.

Где-то в глубине дома послышался грохот, а через некоторое время детский смех. Демельза скорее ожидала плач и снова расслабилась.

— Больше всего на свете мне не хочется вспоминать те времена, — сказал Дуайт. — Потому что сегодня я пришел сказать Россу, что вскоре покину графство.

Демельза подождала, пока гость продолжит.

— Это связано с Кэролайн?

— Да. Мы собираемся пожениться. Но поскольку ее дядя возражает, сделаем это тайно. Так что мы уезжаем в субботу вечером.

Он объяснил, почему невозможно поступить по-другому, почему они не могут жить здесь, и что он обязан ради нее начать всё заново в городе, где никто их не знает. Демельза молча слушала, и для обостренного восприятия Дуайта это молчание выглядело как неодобрение.

— Что ж, я рада услышать это от тебя лично, Дуайт, и сожалею о твоем отъезде. По тебе будут скучать не только в Соле и Грамблере. Нам всем будет тебя не хватать. И Джереми тоже.

— Благодарю.

Чайник начал плеваться паром и водой, и огонь возмущенно зашипел. Демельза заварила чай.

— Я написал доктору, который обучал меня в Лондоне. Он болен и нуждается в смене обстановки, так что согласился приехать сюда на полгода для начала, с перспективой остаться. Куда лучше, чем вообще без доктора. Райт — достойный человек, старше меня, но с похожими взглядами. Уверен, вам он понравится.

— Да.

— Разумеется, некоторое время всё будет по-другому. Говорю это безо всякого самомнения. И для меня это тоже кое-что значит, могу заверить. Я буду скучать, и конечно, главным образом по вам, — Дуайт нахмурился и посмотрел в окно, чтобы скрыть свои чувства. — Скажи Россу, как многим я ему обязан, вам обоим, как благодарен за дружбу. Для меня это так печально.

Через некоторое время Демельза принесла ему чашку чая.

— Когда женишься по любви, не время горевать, Дуайт. Это последнее, чего бы ожидали мы с Россом или кто-либо из наших друзей. До субботы можешь по-прежнему беспокоиться о нас и наших недомоганиях, если желаешь. Но после забудь всё и начни новую жизнь, словно Сол и Грамблер никогда не существовали. Поступить так не будет бесчувственным. Это просто здравый смысл.

Когда Дуайт ушел, Демельза убрала чайные принадлежности. Пора укладывать спать Джереми. После визита Дуайта она почувствовала себя до крайности одинокой. Разговор удивительным образом не коснулся девушки, в которой и было дело. Росс как-то предсказал, что Кэролайн вытрет о Дуайта ноги, но возможно, с тех пор он изменил точку зрения. Демельза знала репутацию Бата. Город точно подойдет Кэролайн. Подойдет ли Дуайту — будет видно.

***

Вышагивая по крохотному унылому островку Сент-Мэри, Росс нетерпеливо дожидался появления ирландского кеча с Марком Дэниэлом. Прошло уже два дня, а он так и не показался. Ветер постоянно менялся от северо-западного к восточному. Россу, человеку деятельному, да к тому же поставившему на эту встречу так много, казалось, что время течет невыносимо медленно. Во вторник, когда погода испортилась, зашли три французских краболова и встали в спокойных водах между Сент-Мэри и Треско, но команда не сошла на берег.

Хьютаун представлял собой просто кучку крытых соломой хижин и рыбных складов, притулившихся к берегу острова в том месте, где он образовал естественную гавань. Каждый вечер установленные всего три года назад вращающиеся масляные маяки на острове Сент-Агнес посылали предупреждающие сигналы шныряющим рядом кораблям. Раньше поджигали дубовое бревно. Хотя центр острова находился в восьмидесяти футах выше уровня моря, иногда на него накатывали волны. Уже больше сотни лет никому из местных не доверяли заниматься маяком, после того как однажды он потух и произошло кораблекрушение.

Росс, хоть и одетый в старье, по-прежнему вызывал подозрение на острове, и когда он заходил на маленький постоялый двор, где остановился, разговоры смолкали. В среду Росс проплыл на веслах до Сент-Мартина и провел пару часов на башне маяка, наблюдая за горизонтом — не появится ли судно. С этой точки все многочисленные островки выглядели как стоящий на якоре флот.

***

В среду мистер Рэй Пенвенен сказал племяннице, что ввиду надвигающейся войны он подумывает отбыть в Лондон в пятницу, а не в воскресенье. У него были кое-какие дела в банке, и он предпочел бы как можно скорее связаться со своим банкиром. Но Кэролайн это совершенно не понравилось. Она явно не готова была к отъезду. Ничто не могло бы сдвинуть ее с места до утра воскресенья. Если дядя желает уехать раньше, то пусть едет без нее. После спора, во время которого девушка высказалась с излишней прямотой, мистер Пенвенен сдался. Он считал ее настолько разумной в других делах, что решил дать поблажку в этом. Хотя на душе у него скреблись кошки, и несколько раз за вечер Кэролайн поднимала взгляд от книги и замечала, что дядя на нее смотрит.

В четверг Дуайту пришлось отправиться в Труро, чтобы получить кое-какие деньги и векселя для предстоящей поездки. Он вышел из банка и чуть не налетел на высокого светловолосого военного в форме Шотландского полка гвардейских драгун. Военные вскоре наверняка станут частыми гостями города и окружающей местности, но этот человек с большими усами выглядел знакомым. Затем Дуайт вспомнил, где его видел — тот покидал коттедж Веркоу, таможенника из Сент-Агнесс. Это было почти год назад, прошлой весной.

***

В четверг после полудня у берега Кроу-Саунд показалось маленькое рыбацкое суденышко и повернуло в сторону более спокойных вод бухты Роуд. Несмотря на косое парусное вооружение, оно несло только большой квадратный парус на грот-мачте. Примерно через полчаса из ялика на берег сошел человек.

 

Глава девятая

Они поговорили в комнате Росса наверху. Лишь в ее центре оба могли выпрямиться во весь рост. В крохотном камине горел огонь, мерцая на желтых каменных стенах и освещая старый гобелен с вышитой красной шерстью надписью «Боже, спаси королеву». Грубые половицы закрывал домотканый ковер, обветшалые тяжелые портьеры над дверью и шторы на окнах слегка защищали от сквозняков.

Марк чудовищно изменился. Когда-то оба были очень похожи — одного возраста и сложения. Но теперь всё изменилось. Волосы Марка поседели и поредели на висках. Он отощал, руки и плечи потеряли былую силу. Он так и не смог ужиться со своими воспоминаниями.

Они пожали друг другу руки и сели, начав обычный разговор давно не видевшихся друзей. Марк работал на верфи в Голуэе, завел там нескольких друзей, но так и не женился.

— Мне кажется, что я по-прежнему женат, — сказал он. — Ничто это не переменит.

Росс принес бутылку бренди, но Марк к ней не притронулся.

— Ни капли в рот не беру. Ни днем, ни ночью. Ни днем, ни ночью.

Росс рассказал о его семье и обещал передать всем весточку. Хотя следующий час мог стать решающим, он не торопил события. Они поболтали о Франции, и Марк объяснил, почему ее покинул, о нынешнем кризисе. Марк больше интересовался Англией и тем, что там оставил. Его теперешняя жизнь была каким-то нездоровым сном, и он надеялся, что когда-нибудь проснется. Росс понял, что Марк живет только мыслью однажды вернуться домой. Но положа руку на сердце, Росс не мог поощрять его в этом стремлении. Слишком многие помнят и не забудут еще лет двадцать. Если он вернется, судьи выдвинут обвинения.

Наступило продолжительное молчание. Росс посмотрел на собеседника, который сжимал и разжимал костлявые кулаки и хмурился.

— Ты знаешь, почему я хотел, чтобы ты сюда приехал?

— Да. Вы сообщили в письме, сэр. Мне его прочли. С тех пор я и пытаюсь припомнить.

— Ты не помнишь?

— Хм, я достаточно хорошо помню, что рассказал. И помню, что видел. Но довольно тяжело вспомнить, где именно видел. В тот день я был не в себе. Я бродил...

— А план шахты поможет?

— О да, несомненно, поможет.

Росс убрал модель шхуны со стола, накрытого плюшевым покрывалом, и развернул принесенный план. Его он начертил перед отъездом, тщательно отметив все стволы, пробитые после возобновления работы шахты. План шахты, по сути трехмерный, тяжело было изложить на бумаге, но Росс попытался упростить его, использовав чернила трех цветов для отображения трех уровней, проделанных еще в старину.

Он аккуратно разложил схему и придавил края, затем, поскольку Марк щурил глаза, нетерпеливо перенес стол к покрытому слоем соли окну, и они вместе склонились над планом. Сейчас. Сейчас. Настал тот самый миг. Месяцы подготовки и ожидания... Но Марк все еще не решался начать, неспособный изложить свои мысли. Он никогда не отличался быстрым умом, а годы изгнания еще сильнее замедлили его мыслительные процессы. Дэниэл выглядел на шестьдесят, хотя ему было всего лишь за тридцать. И вот, соотнеся план со знакомыми ориентирами на поверхности, он начал заново отсчитывать шаги, проделанные им во вторник, двенадцатого августа 1789 года.

Сложная задача, чреватая горькими воспоминаниями, от которых разум Марка в течение четырех лет пытался отгородиться. И пока он боролся, Росс наблюдал, понимая, как много это значит для него самого, Демельзы и Джереми. Будь он набожным, то молился бы сейчас какому-нибудь святому, какому-то покровителю, потому что сказанное этим человеком, некие магические слова, произнесенные им, изменят всю картину жизни от падению к успеху... Приведут все его стремления и попытки в некую разумную схему, нарисуют перспективу денег зарабатываемых, вместо денег потраченных, он наконец-то получит воздаяние за проделанную работу... Больше никаких бессмысленных поисков миража, продвижения на ощупь в темноте.

— Я спустился вниз... глубоко, пока не показалась вода, затем прошел где-то на тридцатый уровень... Я шел и думал про себя... потом остановился и сел. Впереди было много часов ожидания. Я думал покончить с этим, покончить с собой... и тогда пошел дальше, к востоку, насколько я припоминаю. Там еще глубокие расщелины...

— Именно так, — подтвердил Росс.

— Я перебрался по полусгнившей доске, — Марк запнулся, — вы установили надгробие, сэр? Денег на него хватило?

— Да, установили. И выбили то, что ты просил «Карен Дэниэл. Жена Марка Дэниэла, двадцати двух лет».

Марк потер ладонью лоб.

— Двадцать два... Всего-то ей и было. Мне бы следовало знать лучше. Еще ребенок... А тот доктор, Энис, он все еще там? Думаю, это его мне следовало тогда убить.

— Попытайся вспомнить, Марк. Что ты сделал потом?

Марк снова опустил на схему наполненный болью взгляд.

— Ну, это было сразу над расщелиной, забирая вправо. Там валялась старая кирка, и чтобы отвлечься, я начал рыскать вокруг, как будто собирался выбрать участок для работы. Вскоре, когда я отковырнул кусок породы, мне показалось, что я наткнулся на хорошую жилу.

— Где это было? — спросил Росс. — Вот тут?

— Наверное, да. Вот тут. Крутой склон.

— Мы нашли её, неплохая руда, но жила узкая. В том месте, где ты ее видел — в фут шириной, а уже тремя саженями ниже истончилась до толщины бумаги, а выше — вообще закончилась. Хеншоу думает, что это боковое ответвление основной жилы.

Наступило молчание. В камине потрескивали поленья. Марк засопел.

— Потом я снова пошел. Все время уклон шел вверх... Старая вентиляционная шахта...

— Здесь, — указал Росс.

— Она чем-то забилась. Я прикинул, что нахожусь не более чем в пятнадцати футах от поверхности. Оттуда можно было пойти двумя путями. Я выбрал восточный тоннель.

— Вот сюда?

— Сюда, наверное. Шестьдесят или семьдесят шагов вперед, ход дважды изгибался, а потом... Здесь жилы пересекаются. А над ними, вот здесь, по большей части свинец с серебром, так мне показалось, и железо.

Вверх по улице шел мужчина со связкой блестящих рыбин на кончике шеста. Рыбы выглядели как некий экзотический фрукт, сорванный со дна моря. Его шаги по брусчатке отдавались мелодичным эхом.

— У тебя невероятно зоркий глаз, раз ты это разглядел, — мрачно заметил Росс.

— А что? — нахмурился Марк. — А вы...

— Мы наткнулись на нее двадцатью саженями ниже. Выбрали весь тот кусок. Это было нашей лучшей находкой. Пересечение жил запутало наших предков и повело не туда, мы обнаружили тот пласт медной жилы в сорока футах к югу от этого поворота... Но что-то пошло не так с этой жилой, поскольку содержание меди упало, и стало дорого её извлекать. По крайней мере, если приходится содержать паровой насос для откачки воды. Возможно, в старину это еще оправдывалось...

Марк уставился в море. Высадивший его кеч уже отплыл. Могла пройти неделя, прежде чем он приплывет вновь.

— Не спеши, мы тут надолго застряли. Не спеши, — произнес Росс.

— Нет. Я сейчас продолжу, но, боюсь, уже мало что смогу добавить. Я присел и на некоторое время задремал, а потом проснулся, подумал, что уже стемнело, и поспешил обратно. Но по пути назад, мимо больших расщелин, я пошел восточным проходом вместо западного и проделал не более двухсот шагов, когда понял, что ошибся. Но нашел дорогу обратно по боковому штреку. Гляньте сюда, это здесь.

— Да-да. Вижу.

— Там есть две узкие расщелины, а между ними — хороший пласт, точно говорю. По сломанным ступенькам можно спуститься туда, где разрабатывали жилу. Но выбрали только нижнюю часть пласта. Все стенки нетронуты. Там отличная кварцевая порода и кругом всё рыжее от ржавчины. Слишком высоко было для меня, чтобы проверить, но бьюсь об заклад, куча денег только в одном этом месте!

Росс с минуту помолчал. Он посмотрел на карту, а затем встал, как будто желая размять мышцы, взял платок и вытер пот с ладоней.

— А затем ты поднялся на поверхность?

— Я ждал, но не в основной шахте, ждал темноты и Пола с фонарем. Мне казалось, что тот день никогда не закончится.

— Да, — согласился Росс, — весьма непростой день.

Марк наблюдал, как Росс взад-вперед расхаживает по комнате, пригибаясь, чтобы не удариться головой о балки.

— Последнее место, о котором я рассказал. Это не лучше? Или уже оказалось бесполезным, как и остальные?

— Давай-ка прогуляемся? Комната тесная, тут нечем дышать, даже не выпрямиться. Свежий воздух нам обоим пойдет на пользу.

Марк неуверенно встал, когда Росс открыл дверь.

— Да, сэр, как скажете. Но был бы премного обязан, если вы ответите...

— То, что ты рассказал, Марк, стоит того, чтобы разведать это дополнительно, я уверен. Несомненно, что-то многообещающее от нас ускользнуло. Думаю, ты дал мне парочку стоящих наметок.

По пути вниз и наружу они поговорили еще, пока Марк не показался отчасти удовлетворенным. Он не знал, сколь многое зависит от его ответов, но знал, что шахту открыли на основании его слов, и сильно переживал по поводу неудач своего друга. Так что Росс тщательно пытался скрыть собственные чувства, хотя сейчас это было крайне тяжело.

На самом деле он не считал, что Марк его подвел, а лишь считал, что сам подвел тех, кто предложил ему свои любовь и доверие. Поставив столь многое на случайные замечания человека, обезумевшего от ярости и горя, Росс и привел себя к нынешнему положению. Направляясь сейчас вместе с Марком в сторону моря, пока колючий ветер холодил лицо и иссушал пот, выступивший во время беседы, Росс понял, что он уже некоторое времени знал, что последняя ставка потерпит неудачу. Ожидания были слишком высоки. В начале работы они могли обернуться правдой, но опытные шахтеры вряд ли могут долгими месяцами исследовать старые разработки и не найти хорошей породы. В глубине сердца он боялся этого, но это все старая история об утопающем и соломинке.

Последняя находка, о которой рассказал Марк, оказалась первой, на которую наткнулись шахтеры Росса. Обнаруженная Марком жила оказалась одним из многокомпонентных образований, которые в большом количестве встречаются в местностях, богатых минералами. В этом случае — кварц с примесью турмалиновой породы, оксидов железа и олова. Любой нормальный шахтер понимает, что из неё что-то можно извлечь.

Но и она едва окупила свою разработку.

К субботе Дуайт уже потерял всякую надежду повидаться с Россом до своего отъезда. Демельза тоже не получила новостей, похоже, никто не знал, когда или где произойдет выгрузка. Ничего удивительного. Даже мистер Тренкром зависел от ветров и погоды.

Чего Дуайт не знал, так это того, что мистер Тренкром наладил деловые отношения с владельцем фермы, расположенной на продуваемых ветром песчаных дюнах Гвитиана. Фаррелл, штурман «Все как один», еще до наступления темноты подвел корабль к берегу достаточно близко, чтобы его заметили, а затем поспешно отдалился от земли в сторону залива Адская пасть, что находился неподалеку, и фермерский сын вскочил на шуструю лошаденку, предоставленную как раз для этой цели мистером Тренкромом, и проскакал пятнадцать миль, чтобы повидаться со своим благодетелем.

Таким образом, сразу после заката в некоторых коттеджах и фермах округи началось необычное оживление, спокойная подготовка к ночи напряженной, но невидимой работы — опорожнять мешки и седлать мулов, укладывать канаты, готовить потайные фонари. Кое-где заряжали пистолеты или снимали со стены старинное кремневое ружье, не без этого.

Но происходили не только эти приготовления. В Сент-Агнесс, в коттедже с видом на залив, стоящий немного в стороне от остальных, собрались другие люди. В гостиной тройка лидеров — капитан МакНил, таможенник Веркоу и его помощник Белл — занималась последними приготовлениями. Номинальным предводителем отряда был Веркоу, но все важные решения в силу своего чина принимал МакНил. Он также командовал большей частью имеющихся людей — семерыми драгунами.

— Ну, сэр, лучше бы нам вскорости отправляться, потому что не ничего хорошего, если мы припозднимся, и нас заметят, когда контрабандисты будут уже повсюду. Предстоит долго сидеть на холоде, я знаю.

— Мы долго просидели на холоде прошлой ночью, — уточнил МакНил, — да еще к тому же без толку. Ваш информатор надёжен, полагаю?

— Прежде был надежен. Он заявил, что точно не знает, когда именно будет выгрузка — прошлой ночью, этой или следующей.

— Учитывая последние новости из Лондона, не вижу никакой возможности ни задержать своих людей дольше, чем до конца этой недели, ни остаться самому. Так что это действительно последний шанс. Я сильно огорчусь, если выгрузка контрабанды состоится в другом месте, пока мы наблюдаем за пустой бухтой.

Веркоу хмыкнул и поскреб бороду.

— Я огорчусь еще больше. Уже больше двух лет я жду шанса вроде этого, чтобы собрать хороший улов. Если сегодня вечером или завтра все пройдет хорошо, то контрабанда в этой округе будет искоренена на целое поколение. Этого-то я и хочу больше всего.

МакНил с интересом посмотрел на него, задумавшись, какие внутренние побуждения двигают этим человеком, превратившим крестовый поход в повседневную задачу. Затем пожал плечами и встал.

— Быть по сему. Белл, вы предупредили своих людей, чтобы не шевелились, пока не услышат свист мистера Веркоу? Мы не хотим, чтобы в мышеловку попала только половина мышки.

— Так точно, сэр.

— Я, разумеется, отвечаю за своих людей. И внушил им, чтобы никакого ненужного кровопролития. Не забывайте, эти контрабандисты — наши соотечественники, и очень скоро прольются реки крови немного по другому поводу. Позиции те же, что и прошлой ночью.

— Так точно, сэр.

— Очень хорошо. Тогда лучше уже выдвигаться.

***

Чем ближе становился час отъезда, тем всё больше не находил себе места Дуайт. Уже в двадцатый раз он взглянул на часы. Половина десятого. Он должен быть в Киллуоррене в одиннадцать. Еще полтора часа. Ближайшие сорок пять минут нет никакого смысла дергаться.

Дуайт позвонил Боуну, а когда юноша явился, задал ему с полдюжины ненужных вопросов, а затем отпустил его, не сознавая, сколько раз уже делал то же самое. Нервы. Тайный побег. Чем же сейчас занята Кэролайн? Она страдает подобным же образом? Её не терзают уколы совести, что не отпускали его на протяжении четырех лет, но, возможно, присутствуют терзания иного рода. Её способность контролировать чувства Дуайта не обманула — её нервы тоже были натянуты до предела.

Весь сегодняшний день Дуайт никак не мог прогнать из головы образ Карен Дэниэл. Разговор с Демельзой, когда он узнал, что Росс встречается с Марком, вдруг перенес Карен из глубин подсознания на передний план. Это только смена места, осознал Дуайт, она всегда будет где-то неподалеку.

Без шестнадцати десять. Ради Кэролайн он охотно откажется от чего угодно. Беда в том, что он не отказывался от чего-то материального, нет, с этой точки зрения его положение только улучшится. Самобичевание. Всё верно, но так и до нервного срыва недалеко. Через два часа он уже будет сидеть с ней в карете. Разве кто-либо из друзей откажет ему в праве на счастье? Вряд ли. Через два часа он перелистнет страницу прежней жизни.

Боун снова вошел в комнату. Неужели Дуайт снова машинально позвонил в колокольчик?

— Если позволите, сэр. Там Парфезия Хоблин у дверей. Говорит, что её сестре нехорошо, и просит вас ее осмотреть, но я сказал, что вы сегодня вечером заняты.

Дуайт взглянул на часы. Лотти Кемпторн поправляется. Больше случаев не было, и это похоже на маленькое чудо, даже Мэй удачно избежала заразы. Но Розина... И давно? Возможно ли это? Дуайт прикинул. Это все еще возможно. В прихожей он обнаружил малютку Парфезию, которая рухнула на стул, перевести дыхание. Три мили от Сола. И она, вероятно, бежала всю дорогу в темноте.

— Что случилось с твоей сестрой?

Парфезия вскочила.

— Ох, сэр, это всё её коленка! Где-то час назад она шла вверх по мостовой, и все стало как раньше, до того, как вы её вылечили, только еще хуже, как она говорит. Папа отнес её в дом, и её так скрючило, что мы едва довели ее до стула, сэр. И мама сказала, беги к доктору и узнай, может ли он это исправить.

Без четырех или без пяти десять. Еще шестьдесят с лишним минут. Сол по пути, в миле или около того в сторону, но на лошади это пустяки. Достаточно времени, чтобы исполнить последний долг — если он хочет и если может. Дуайт бы предпочел бы этим не заниматься. В последнюю неделю он всех обошел с прощальными визитами, хотя никто не знал, что их суть такова. Если пойти с Парфезией...

А если не пойти? Будет ли он спокоен на пути в Бат? Колено снова вывихнуто. Если лечение оказалось лишь временным, это может означать... Но его саквояж упакован и готов к отъезду. Нельзя ехать с ним в Сол.

— Обожди здесь, — попросил он наблюдавшую за ним Парфезию и отозвал в сторонку Боуна.

Боун знал о предстоящих событиях. Ему можно довериться.

— Я поеду с девочкой, — объяснил Дуайт, — но не могу взять с собой вещи, иначе возникнут вопросы. Доставь их в одиннадцать часов к воротам Киллуоррена. Сделаешь это для меня?

— Да, сэр. Все сделаю.

— Тут пара миль. Возможно, тебе следует взять лошадь. Хатчард одолжит лошадь, если я скажу, что это для тебя. Я поеду прямо сейчас.

— Осторожней около Киллуоррена. Смотри, чтобы тебя не заметили до моего приезда

Когда Боун ушел, Дуайт надел плащ, шляпу и на секунду задержался в комнате, окинув на прощание взглядом знакомый интерьер, и вышел, чтобы присоединиться к Парфезии. Все же этот вызов не столь уж нежелателен — позволит скоротать последний еле-еле тянущийся час. Ожидание закончилось.

Парфезия ехала в седле впереди Дуайта, дополнительную ношу лошадь даже не почувствовала. Худенькое создание — узенькие косточки, едва прикрытые плотью. Стояла безлунная ночь с вкраплениями звезд, которые затеняло облако, похожее на скелет от селедки. Дуайт гадал, вернулся ли Росс. На днях все ожидали выгрузку. Проведывая днем пациентов, он заметил парочку признаков, которые выглядели вполне невинно, но человеку осведомленному давали понять, что предстоит ночью. Около Сола они проехали мимо двух всадников, съехавших с в сторону, чтобы дать им дорогу. Дуйат пожелал им доброй ночи, но ему не ответили, лица всадников скрывали толстые шарфы. Девочка, сидящая впереди, задрожала, как будто опасаясь, что это грабители. Дуайта это слегка озадачило.

В доме Хоблинов их поджидал хмурый Джака. Розина сидела на краешке стула, её лицо еще сохраняло бледность, хотя девушка и сказала, что ноге уже лучше. Она выпалила на одном дыхании, что просила не посылать за ним так поздно ночью, что подвернула ногу на камнях, и её скрючило, что она хотела послать за Чарли, но потом вспомнила, что тот болен, а Парфезия ускользнула за доктором, даже не сообщив об этом ей, что все произошло, поскольку она сама не повязала бандаж и утром была уверена...

Дуайт обхватил пальцами колено, нащупывая смещение, найденное им раньше, обнаружил его, но не мог вспомнить, что же он делал, чтобы поставить его на место. Тогда все получилось почти случайно, какой-то хруст, и если бы доктор повторил это еще пару раз, то вскоре бы наловчился. Но уже прошло несколько месяцев. Прошлый успех ошеломил его самого почти так же, как и остальных. Дуайт попросил Розину согнуть колено, но пока это не получалось. Связки находились не в том положении. Могли потребоваться припарки и пара дней упражнений, но он уезжает уже этой ночью. Это последний шанс. Дуайт сильнее сжал пальцы и почувствовал, как девушка вздрогнула.

— Ты сказала, Чарли заболел? — спросил он, чтобы отвлечь девушку. — А что с ним случилось?

— Ох, сэр, вы же знаете, это же вы велели ему оставаться в постели, потому-то он этой ночью и не участвует в выгрузке. Чарли сообщил мне только сегодня утром.

Вдруг руки Дуайта нащупали нужное место. Как будто что-то щелкнуло в мозгу, а потом что-то щелкнуло и в колене. Уверенность и удовлетворение. Он сдвинул пальцы и нажал. Девушка вскрикнула, как и раньше, скорее, от шока, чем от боли. Смещение исчезло.

Дуайт отпустил ногу и выпрямился.

— У вас есть, чем зафиксировать? — спросил он миссис Хоблин.

— Да, сэр, — она вскочила и проскользнула мимо Джаки, стоявшего в дверном проеме.

— Можешь встать, — обратился к Розине Дуайт.

Девушка медленно разогнула колено, её лицо порозовело и на мгновение показалось, что она вот-вот расплачется.

— Все снова хорошо, дочурка? — опасливо спросил Джака, все еще стоя в дверях.

Розина выпрямилась.

— Ох, сэр, я так вам благодарна. Я так перепугалась, что все стало как прежде. Даже не знаю, как вас отблагодарить! Это похоже на чудо.

Урок следовало усвоить.

— Я оказался слишком самоуверен. Полагаю, тебе следует всегда носить бандаж на колене. Или хотя бы в течение первого года, пока связки не срастутся.

Миссис Хоблин спешила обратно. Дуайт перевязал колено и велел миссис Хоблин как следует следить за повязкой. Не допускать, чтобы такое повторилось. За полторы сотни миль он не приедет и ради Розины. Время на исходе. Уже, наверное, больше половины одиннадцатого. Пора идти. Они могут ехать всю ночь, если потребуется, или остановиться где-нибудь на приличном расстоянии от Киллуоррена. Доктор Дуайт Энис и мисс Кэролайн Пенвенен, путешествующие как друзья.

Джака вытащил бутылку рома, плеснул немного в кружку и предложил Дуайту, тому не хотелось пить, но он знал, что это означает чрезвычайное одобрение со стороны Джаки, поэтому отхлебнул немного, пока они смотрели, как Розина осторожно двигается по комнате. В последние минуты перед уходом Дуайт объяснил миссис Хоблин, что нужно делать и чего нельзя, если подобное повторится. Миссис Хоблин ничуть не улучшила положение, заявив с сияющими глазами:

— А что такое, сэр, мы просто заставим ее сидеть смирно, пока вы не придете!

Иногда чьи-то слова — словно жало насекомого, поначалу его едва замечаешь, но со временем нарастает дискомфорт. Сначала Дуайт едва обратил внимание на слова Розины о Чарли Кемпторне, его поглотили заботы о переезде. Желая поскорее откланяться, он оказался уже у двери, а вдогонку неслись благодарности хозяев, когда яд начал действовать.

Когда Джака проводил его до двери, Дуайт спросил:

— А что там с болезнью Чарли? Он сказал вам, что болен? Сказал, что я не велел ему вставать?

— Именно. По крайней мере, он так сказал, когда его попросили помочь с выгрузкой.

— Я не понимаю. Что случилось?

Джака вытаращился на него.

— Дык был же черед Чарли заняться разгрузкой. Ей по очереди занимаются, видите ли. Так придумал Тренкром, разделить риск и вознаграждение. Каждый занимается этим раз в два месяца, чтобы не каждый раз участвовать. Но вчера Джо Треласк сломал ногу на мельнице. Упал с лестницы, как говорят...

— Да, я это знаю. Продолжай.

— И тогда Чарли Кемпторн стал следующим в списке, ну и вчера ему сказали, чтоб подготовился. Тогда он ответил, что приболел. Сказал, у него жар и доктор велел не выходить на улицу, чтоб не навредить легким, — Джака Хоблин нахмурился, словно пытался пронзить взглядом темноту. — Это что, выдумки?

— В моем отношении — да.

— Вот же скользкий мелкий шельмец! О чем он думал, рассказывая эти басни, сложно понять его мотивы...

— Когда у него свадьба?

— Через две недели от завтрашнего дня.

— Думаю, потому он так себя и ведет, Джака. Не хочет лишний раз рисковать. Наверное, потому и о здоровье заботится. Так может каждый поступить.

Джака хмыкнул и провел большим пальцем по передним зубам.

— Не каждый, ежели присмотреться, доктор. Вы — так точно нет, да и не я. Не вправе он врать о таком. С утречка первым делом к нему загляну.

— Пусть так, — спокойно произнес Дуайт, — как ты сказал, это не наша забота. Доброй ночи, Джака.

— Доброй ночи сэр, и благодарю вас.

Дуайт повел лошадь по крутому холму, Джака провожал его взглядом. Коттедж Чарли Кемпторна стоял на вершине холма и не был виден из дома Хоблинов. Дуайт остановился перед ним и заглянул в окно. В комнате на втором этаже горел свет. Без двадцати одиннадцать. Он легко может добраться до Киллуоррена за двадцать минут, если поедет прямо сейчас. Но ехать нужно немедленно. Кэролайн уже надевает плащ, может быть, сидит в своей комнате в готовности зажечь свечу и украдкой спуститься. Боун уже, наверное, у ворот с багажом.

Но ужасное подозрение, внезапно зародившееся у него в голове, перевесило все обязательства как по отношению к себе, так и по отношению к ней.

Если он не желал ехать в Бат с мыслью о том, что Розина снова хромает и лишена врачебной помощи, то еще меньше хотел оставлять нерешенной подобную проблему. Пять минут — еще не опоздание. Дуайт был уверен, это не займет больше пяти минут.

 

Глава десятая

Привычки Рэя Пенвенена делали все его передвижения в течение большей части дня предсказуемыми, но этим вечером, последним вечером в доме, он вопреки обыкновению отправился спать поздно, внезапно преисполнившись старомодной манерностью, и в качестве последних приготовлений засел писать бесчисленные наставления прислуге о том, как ей надлежит себя вести.

Кэролайн выдерживала это до половины одиннадцатого, а потом сказала:

— Вы нынче заработались, дядюшка. Есть же еще целое завтрашнее утро накануне отъезда, вот будет жалость, если его нечем окажется занять. Вы идете спать?

Сначала он взглянул на часы, а потом на нее поверх очков.

— У меня еще остались дела, Кэролайн. Сельское поместье — это отнюдь не дом в Лондоне, его нельзя просто закрыть и оставить без жильцов. За ним нужно присматривать, иначе всё превратится в хаос.

— А разве Гирт и другие не наняты специально, чтобы этим заниматься? Мне кажется так, иначе их не следовало нанимать.

— О, но они знают лишь то, что находится в пределах их компетенции. Но им не хватает инициативы, к тому же, раз мы будем отсутствовать целый месяц, необходимо пополнить запасы. К примеру...

И он пустился в объяснение решений, которые необходимо принять. Раз уж она спросила, Рэй Пенвенен предположил, что племянницу интересует ответ, но пару раз он заметил, что взгляд ее блуждает, причем все время в сторону часов.

— А почему ты спрашиваешь? — внезапно закончил он, прервав речь на середине.

Она быстро перевела взгляд обратно.

— А что? разве мне не может быть интересно? Это несвойственно дамам, надо полагать? Но меня интересует так же и ваше здоровье. Не думаю, что полезно засиживаться так долго, непростительно доводить себя до изнеможения ради поездки на отдых.

Дядя подозрительно посмотрел на нее, но подозревал лишь в сарказме, а не в более глубоких мотивах. Не заметив в ее глазах ни намека на насмешливость, он похлопал ее по руке и сказал:

— Это займет не больше получаса. Так что иди в постель, если устала, дорогая. Благодарю за заботливость.

Кэролайн отвернулась, чтобы скрыть разочарование, и следующие десять минут расхаживала по комнате под тем или иным предлогом. Но дядя по-прежнему сидел за столом и не собирался уходить. Наконец, она подошла к нему и сказала:

— Что ж, если вы не уходите, то мне придется, потому что у меня уже глаза закрываются. Так вы идете?

— Почти закончил. Доброй ночи, Кэролайн.

Он подставил лоб для поцелуя, и Кэролайн небрежно провела по нему губами, в горячке позабыв, что это станет их прощанием, наверняка на многие месяцы, возможно, навсегда.

Она вспомнила это только на лестнице, но было уже поздно. Только собственная тень составила ей компанию до дверей спальни, ступая перед ней, как гостеприимная хозяйка постоялого двора. В спальне Кэролайн зажгла свечу и уставилась на плащ, шляпку, шарф и перчатки — все лежали в ожидании. Ее поклажа ждала внизу и в карете, как и Гораций. Кэролайн дважды дернула колокольчик, чтобы вызвать свою камеристку Элеанор.

Когда девушка явилась, Кэролайн сказала:

— Дядя нынче припозднился. Мы немного отложим отъезд. Скажи Бейкеру... Остальные слуги уже спят?

— Все, кроме Томаса, мисс. Он ждет хозяина, чтобы погасить свет и запереть двери, мисс. Бейкер говорит, тот жаловался, что приходится так долго бодрствовать.

Кэролайн прикусила губу.

— Скажи Бейкеру, чтобы ничего не предпринимал, пока дядя не ляжет. Будет сущей катастрофой, если Томас увидит, как запрягают лошадей.

— Хорошо, мисс... Это всё?

— Нет. Сделай вид, будто ложишься спать. Если получится, незаметно выскользни из дома и садись в карету. Иначе Томас удивится, чего это ты слоняешься по дому. И еще я боюсь, что Гораций испугается темноты. А когда он напуган, то громко лает. Оставайся там, пока я не приду.

— Хорошо, мисс. Только возьму чепец и плащ.

— Будь осторожна! Чтобы никто тебя не увидел.

Когда Элеанор вышла, Кэролайн стала расхаживать взад-вперед по комнате, по-прежнему кусая губы. Потом резко схватила одежду, огляделась, дабы убедиться, что ничего не забыла, поставила на туалетный столик письмо дяде, чтобы его было сразу видно, задула свечу и вышла.

Ее тень увеличилась. Когда Кэролайн двинулась по коридору, тень быстро прыгнула вслед за ней. Из-под двери большой гостиной еще пробивался свет. Девушка поколебалась и прошмыгнула в комнату горничных на противоположной стороне коридора. Там едва ей хватало места среди щеток и тряпок, Кэролайн боялась пошевелиться, чтобы что-нибудь не уронить.

Она простояла так еще десять минут в напряжении, приоткрыв дверь, чтобы видеть освещенный уголок двери гостиной. Время приближалось к одиннадцати.

Мистер Пенвенен вышел. Он нес свечу и кожаную папку под мышкой. Комната за его спиной погрузилась в темноту. Дядя закрыл за собой дверь, подошел к канделябру на углу и снял его. Потом направился прямо к каморке, где стояла Кэролайн.

Завороженная, как застигнутый кошмарным сном ребенок, она наблюдала, как дядя идет к ней. Затем дверь перед ее носом резко захлопнулась, и девушка услышала шарканье удаляющихся тапочек.

В полной тьме она медленно выдохнула и стала считать про себя, чтобы не выйти слишком рано. На пяти сотнях Кэролайн подняла задвижку и выглянула наружу. В коридоре было темно.

Зная, что может натолкнуться на Томаса, она тихо прокралась по коридору к лестнице и дальше вниз. Никогда раньше ступеньки так не скрипели. Спустившись, Кэролайн направилась в комнаты прислуги, которые примыкали к конюшне. На кухне горел свет, дверь приотворена. Ее кучер Бейкер сидел перед едва теплящимся огоньком в незамысловатой рубахе и чулках и затачивал деревяшку. Он выглядел полусонным, готовым вот-вот отправиться в постель. Если такова была его роль, то играл он хорошо.

Когда вошла Кэролайн, Бейкер резко вскочил. Она приложила палец к губам, запыхавшись, сама не своя. Последние минуты неожиданно выдались напряженные.

— Томас?

— Пошел наверх, мисс, всего три минуты как. Не думаю, что спустится.

— Тогда подожди еще пять минут, а потом ступай к лошадям.

— Да, мисс.

— Я иду прямо к карете. Элеанор уже там. Мы будем тебя ждать.

— Хорошо, мисс.

Приготовившись покинуть кухню, она посмотрела на часы. Пять минут двенадцатого. Дуайт уже должен ждать.

***

Лотти Кемпторн проснулась почти сразу же, как почувствовала на лице дуновение прохладной ночи. Она не двигалась, но заметила, что отец совсем рядом и высунулся в окно.

Она услышала его приглушенный голос.

— Это просто лихорадка, я думал за вами послать, доктор, но потом решил подождать до первых петухов, чтоб вас не беспокоить. Может, утречком будете проезжать мимо...

— Я осмотрю тебя сегодня, — произнес голос снаружи.

— Думаю, это может подождать, и завтра...

— Впусти меня. Нам надо поговорить.

Пока, что-то бурча про себя, ее отец закрыл окно и стал натягивать штаны, Лотти не шевелилась. Она знала, что не должна обращать внимания, когда отец уходит или приходит, а если же задаст вопрос, то, скорее всего, заслужит оплеуху или ругательство. Так что она поудобнее легла на тонком и твердом матрасе, прислушиваясь к тихому дыханию спящей рядом Мэй.

Отец спустился вниз, прихватив свечу, и Лотти услышала, как тот отодвигает засов на двери. Большинство жителей Сола никогда не запирали двери, ни днем, ни ночью, но только не Чарли. Она услышала, как отец разговаривает с гостем, и села, почесавшись в темноте. Она гадала, зачем доктор Энис решил так поздно их навестить, и почему говорит таким странным тоном. Доктор Энис был к ней так добр и всегда любезен. Не иначе случилось нечто ужасное.

Она не могла совладать с любопытством, выскользнула из постели и, дрожа, пробралась к люку, ведущему вниз, подняла его на пару дюймов и заглянула.

Ее отец сидел на стуле, под пристальным взглядом доктора Эниса, и пытался возмущаться, а доктор навис над ним с белым и суровым лицом. До нее донеслись слова:

— У тебя нет никакой лихорадки, и ты прекрасно об этом знаешь. И никогда не было. Зачем ты рассказываешь всем сказки?

— Может, для вас это не лихорадка, доктор, но три часа назад я потел, как скаковая лошадь. Да еще Лотти только что выздоровела от оспы... Вот, смотрите! Пощупайте! Разве это не...

Но лицо доктора Эниса, доброго доктора Эниса, не изменилось.

— Эта фальшивая болезнь ведь только предлог, чтобы избежать участия в выгрузке контрабанды, так ведь, Кемпторн? Почему ты не желаешь принимать в этом участия?

Отец, которого Лотти любила, облизал губы и стал застегивать рубаху.

— Да я ж весь дрожу. Сначала накатывает, как холодная вода, как лед. А потом...

— Уже два года здесь имеется доносчик, который пересказывает новости за золото. Ты ведь это знаешь, Чарли?

— Да уж конечно. Каждый знает. Его схватили?

— Мне кажется, что да.

Лотти переместила затекшую ногу и приподняла люк еще на несколько дюймов.

Ее отец встал.

— Кто, я? Боже ты мой, доктор, да что это вам в голову втемяшилось? Ну и идейка! Да это ж оскорбление! И всё из-за того, что меня внезапно скосила лихорадка. Вот прям перед вашим приходом у меня зуб на зуб не попадал!

— А откуда ты взял всё это? — спросил доктор Энис, сердито обводя руками комнату, и Лотти испугалась, что он ее заметит. — Чем ты за это заплатил? Шторы, ковры, оконное стекло. И все на доходы от шитья парусов? Или ты продаешь друзей?

Отец Лотти улыбался, но она хорошо его знала — улыбка не была дружелюбной.

— От шитья парусов, доктор. Истинная правда, жизнью клянусь. И никто не может сказать, что это не так. А теперь уходите, доктор, оставьте меня в покое, и свои гнусные подозрения с собой заберите! Ишь чего! Являетесь сюда посреди ночи с такой мерзкой ложью...

— Это тебе придется уйти, Чарли, и побыстрее, если дорога жизнь. Сегодня ты донес на своих друзей, ведь так? В котором часу состоится выгрузка? Еще есть время их предупредить?

— А что, если я кое-что про вас расскажу, доктор? Что вы домогались Розины, с тех пор как ее увидели, и лапали ее? А? Что вы возвели на меня напраслину, чтобы я на ней не женился? Я-то знаю. Все ваши с ней проделки знаю, как вы втихаря ее тискали, пока матери нет дома. Мне Розина рассказывала. Вы должны благодарить, что кто-то еще хочет на ней жениться.

Доктор Энис резко дернулся, и отец Лотти отпрянул, словно ожидал удара, но доктор повернулся к столику, где в тот вечер играли Мэй и Лотти. Она вытянула шею, чтобы разглядеть, что он там подобрал, и с удивлением поняла, что это книга с картинками «История милашки Примроуз».

— Откуда ты это взял, Чарли?

— Купил.

— Где купил?

— В Редрате.

— Лжешь. Эта книга принадлежала Хуберту Веркоу, сыну таможенника. Я видел ее в их доме.

Доктор пролистал страницы.

— Неа, и вовсе это не умно, доктор. Ничего не доказывает. Таких книжек уйма в Редрате продается. И почему...

— Сомневаюсь, что есть еще одна. Могу определить владельца по первой же странице. Хуберт Веркоу раскрасил крылья ангела красным. Он сам мне об этом сказал, и я видел книгу в его руках.

Доктор Энис захлопнул книгу и сунул ее в карман.

В тишине, которая затем последовала, Лотти услышала, как Мэй заворочалась в постели и захныкала, словно сообразив, что сестра куда-то делась, унеся с собой тепло. Внизу двое мужчин смотрели друг на друга, как псы перед схваткой, сопели и напрягли мускулы.

— Как вы собираетесь поступить?

— Узнаешь, когда я это сделаю.

Доктор взял свой хлыст и шагнул к двери, но Чарли Кемпторн оказался проворнее и перегородил дорогу. Даже доктор Энис теперь понял, что это недружелюбное поведение.

— Стойте, доктор. Куда это вы собрались?

— Прочь с дороги!

Никто не сдвинулся с места.

— В котором часу выгрузка? — спросил доктор Энис.

— В полночь. Вы опоздали, доктор. Никуда не успеете. Идите домой и ложитесь в постель. Там для вас самое место.

— Почему ты это сделал, Чарли? Почему предал своих же друзей?

— Каких еще друзей, доктор? Что они для меня сделали? Моя первая жена утонула у всех на глазах. Никто и пальцем не пошевелил, чтобы ее спасти. Никто! Просто позволили ей утонуть. А я? Кто протянул мне руку помощи, когда пришла беда? Никто. Все только о себе и думают.

— Но предавать? Продавать других за деньги? Это же не лучше Иуды.

Лотти заметила, как руки отца сомкнулись на деревяшке, которой он запирал дверь. Палка находилась за его спиной, но Лотти разглядела.

— Называйте как хотите, доктор, мне плевать. Я забочусь о себе, в точности, как и вы. И других признаний вы не получите. Когда мы с Розиной поженимся, то уберемся отсюда.

— Если ты сделал это, чтобы завоевать Розину, то, скорее всего, ее потеряешь.

— Что сделано, то сделано, доктор. Вы излечили меня от чахотки, но не вправе распоряжаться моей жизнью. О нет.

Лотти вскрикнула, когда ее отец прыгнул на доктора и занес деревянный засов. Доктор Энис, видимо, увидел ее и отвел голову, так что деревяшка стукнула его в плечо. Боль исказила его лицо, он упал на стол за своей спиной. Чарли Кемпторн совершенно преобразился и бросился на гостя, размахивая палкой, но падение спасло доктора. Стол обрушился, доктор Энис откатился в угол и сел, пока отец Лотти подбирался к нему между ножками стола. Доктор схватил стул и поднял его, дубина врезалась в стул, и от боли Чарли чуть ее не выронил. Доктор встал и схватился за деревяшку, мужчины сцепились и привалились к стене.

Лотти откинула люк и спустилась по лестнице в комнату, по покрытым оспинами щекам лились слезы. Она окликнула их, но мужчины не слышали, ведь эти двое значили для нее больше, чем все на свете, а они схватились насмерть, чтобы искалечить друг друга, она могла прочитать это по их лицам. Хотела бы Лотти набраться смелости и встать между ними, чтобы их остановить, вернуть ту жизнь, что была у нее еще час назад. Жуткий кошмар, хуже любой лихорадки, хуже любой взбучки.

Отец сомкнул руки на горле доктора, но ему явно недоставало сил закончить дело. Лотти увидела его налитые кровью глаза, в них читалась жажда убийства, но также и страх. Они снова рухнули на пол, теперь Чарли оказался снизу.

Помимо собственного плача Лотти услышала тихое эхо. Проснулась Мэй. Она часто плакала без причины, просыпаясь посреди ночи. Лотти сделала еще два шага вниз, чуть не споткнувшись о драный край ночной сорочки, когда-то принадлежавшей ее матери.

Чарли Кемпторн высвободился и снова потянулся за палкой, но доктор схватил его за лодыжку и опять свалил. Чарли начал брыкаться другой ногой, попав доктору по лицу, и все-таки схватил палку. Доктор Энис отпустил его, метнулся вперед и навалился противнику на спину, они снова упали. Раздался знакомый звук, Лотти слышала его всю жизнь — отец закашлялся. Похоже, на доктора это тоже произвело впечатление. Он отпустил Чарли и выпрямился. Выглядел он озабоченным — чем-то не имеющим отношения к этой ночи, чем-то из других ночей и дней. Ее отец медленно поднялся на колени и больше не двигался. На несколько секунд дети прекратили плакать, раздавался только знакомый треск кашля. Доктор Энис нетвердо встал на ноги. Его лицо было в крови, шейный платок порван.

Отец Лотти огляделся. Потом вскочил и схватил лежащий рядом с посудой нож. Когда он поднял его, доктор Энис заметил опасность и двинулся на противника. Доктор бросился на Чарли в то самое мгновение, когда тот занес нож. Нож клацнул. Доктор, похоже, оценил расстояние и ударил снова. Чарли снова закашлялся, вероятно, он не был ранен, но все равно рухнул на колени, завалился на бок и затих.

Лотти беспомощно зажала уши руками, словно слова и звуки могли ранить ее больше, чем открывшееся глазам зрелище, слезы снова заструились по щекам. Она открыла рот, но не выдавила ни слова. Девочка чувствовала себя такой одинокой, всеми покинутой, как никогда прежде.

 

Глава одиннадцатая

Официально никто Демельзе не сообщал, но она знала. Как только настала темнота, она задернула на окнах шторы и зажгла все свечи, чтобы дом выглядел уютней. Может, муж не придет домой до самого раннего утра, но она и не думала ложиться спать. Нынешняя ночь важна вдвойне. Демельза поймет, привез ли Росс добрые вести или дурные, лишь только встретится с ним глазами.

Она задержалась с ужином до девяти, а потом села в одиночестве за стол и поковыряла холодную баранью ногу и тарталетки с яблочным джемом. Затем отправилась на кухню, в надежде различить стук копыт и звон сбруи, а может, и сердитый голос. Джейн Гимлетт сидела на кухне одна, Джон искал отставшую от стада овцу, и чтобы как-то оправдать свое присутствие, Демельза стала заново отглаживать гофрированные воротнички на сорочках Росса. Они выглядели потрепанными, давным-давно стоило их выкинуть.

Джейн Гимлетт немного поболтала с ней, но поскольку хозяйка молчала, тоже умолкла. Наверху посапывал Джереми.

Пришел котенок Пушок и стал тереться головой о юбку Демельзы. Не получив отпора, он прошмыгнул под юбку и начал царапать ее лодыжку. Через минуту котенок каким-то образом запутался задними лапами и стал брыкаться и извиваться. Демельза нагнулась, вытащила котенка и поставила его на столик рядом. Котенок выгнул спину, распахнул крохотную пасть в беззвучном рычании, скакнул вбок, словно его сдуло ветром, и чуть не свалился со стола. Демельза снова подобрала его и положила в корзину рядом со старой Табитой Бетией, та спала и возмущенно мяукнула.

Демельза перевернула на вертеле цыпленка, которого готовила на случай, если Росс окажется голодным по возвращении, и поставила блюдо с картошкой на железную треногу, поближе к горячим углям. Прилив наступал как раз в полночь, и Демельза решила, что муж вернется к этому времени или вскоре после. Она достала из коптильни под трубой окорок, чтобы посмотреть его готовность. Потом вернулась к столу.

В это время о входной коврик споткнулся запыхавшийся Гимлетт с ведром в руке.

— Джон! — воскликнула его жена. — Что случилось? Нашел овцу?

— Там солдат! — сказал Гимлетт, со звоном опуская ведро. — Около ступенек через изгородь, у поворота на Длинное поле! Я чуть с ним не столкнулся! Решил, что это контрабандист.

Демельза отставила утюг и почувствовала, будто он ожег ей внутренности.

— Это точно, Джон? Ты уверен?

— Я заметил его мундир, мэм. И мушкет у него был! Я ему говорю: «Хорошая ночка, сынок», а он мне: «Ага». Просто «ага». Точно не из Корнуолла, я сразу понял, а потом заметил мушкет.

— А контрабандистов видел?

— Да, хозяйка, уж с час как. Видел двоих в бухте.

Боже, нужно что-то придумать, речь идет о свободе Росса, даже о жизни. Именно этого она так часто боялась, но тогда дело касалось Росса только попутно. И вот теперь, когда он возвращается домой! Стены комнаты сомкнулись вокруг нее, как тюрьма.

— Джон, как думаешь... думаешь, ты сможешь выйти из дома незамеченным и спуститься в бухту? Выйди через черный ход, и быстро, как можно быстрее, в сторону утеса. Джейн, сколько у нас свечей? Достаточно, чтобы зажечь во всех окнах, как ты считаешь?

— Десятка два наберется, мэм. Надо было еще прикупить на прошлой неделе...

— Джон, не теряй времени, сделай это во что бы то ни стало...

Демельза осеклась.

— Небо проясняется. Звезды яркие, как иней, но я могу...

Он взглянул на Демельзу и тоже умолк. Она смотрела через его плечо на дверь. Там стоял капитан МакНил, на сей раз в мундире, а за его спиной маячила еще одна фигура.

— Добрый вам вечер, миссис Полдарк. Простите, что врываюсь. Ваш слуга видел одного из моих солдат, так что вынужден попросить вас не выходить из дома в ближайшие пару часов.

Демельза подобрала сорочку Росса и тщательно сложила, дрожащими пальцами, но пытаясь взять себя в руки.

— Капитан МакНил. Какой сюрприз. Даже не знаю, что сказать...

— Я вам всё объясню, мэм, если мы переговорим наедине. Капитан Полдарк дома?

— Нет. Уехал.

МакНил нахмурился.

— Ясно. Тогда разрешите с вами перемолвиться парой слов.

— Разумеется.

— И кстати, сколько в доме слуг, мэм?

— Двое. Только эти двое.

— Тогда я прошу их оставаться здесь под присмотром моего солдата. Уилкинс!

— Есть, сэр.

На подкашивающихся ногах и с колотящимся сердцем Демельза повела его в гостиную.

— Садитесь, прошу вас, капитан МакНил. Неразумно с вашей стороны появляться в дверях кухни, как... как разносчик с дешевыми колечками, когда я думаю, что вы за много миль отсюда — в Лондоне или Эдинбурге. Вам следовало написать.

— Прошу прощения, мэм. Я не хотел беспокоить обитателей этого дома, но ваш слуга наткнулся на моего караульного.

— Караульного? Звучит так по-военному. Вы полагаете, где-то поблизости враг?

Капитан подкрутил огромные усы.

— В некотором роде. Мы получили известия, что сегодня ночью в вашей бухте высадятся контрабандисты. Веркоу, таможенник, много раз просил прислать подкрепление. И вот сегодня мы явились. Вот почему я хотел видеть капитана Полдарка.

Демельза подошла к буфету и вытащила графин. Капитан по-прежнему стоял на ногах, в мундире он выглядел таким громадным по сравнению с хрупкой Демельзой.

— Выпьете бокал вина? — спросила Демельза.

— Благодарю, нет. Только не на службе.

— Но при чем здесь капитан Полдарк? Мы-то какое имеем к этому отношение?

— Никакого, я полагаю. И надеюсь. Но это ваша земля, мэм. Думаю, вы вряд ли столь невинны, как представляетесь. Где капитан Полдарк?

Она покачала головой.

— Уехал. Уверяю вас. Он в Сент-Ивсе.

— А когда вернется?

— Завтра, наверное. Прошу, садитесь, капитан МакНил. Когда вы стоите, комната кажется слишком маленькой.

Он слегка улыбнулся и подчинился, вытащил часы и снова убрал.

— Поверьте, меня крайне огорчает, мэм, что приходится так вести себя с вами.

— Что ж, именно так некоторые и говорили... Что когда вы были у Тревонансов, то вели себя как лазутчик.

— Это неправда! — резко бросил он. — Я приехал, чтобы поправить здоровье. Находясь здесь, я лишь нанес визит вежливости в таможню, поскольку три года назад им помогал. Уж поверьте, миссис Полдарк, не в моем характере подобная бесчестность!

— Тогда почему сейчас?

— Это другое дело, совершенно другое. Я приехал как военный, мэм. Эту контрабанду, так хорошо организованную, надо пресечь. Я лишь подчиняюсь полученным приказам!

Демельза удивилась, что нотка презрения в ее голосе так его задела.

— Но все же вы заперли меня в собственном доме.

— Только на ночь. Я не могу позволить вам или вашим слугам спуститься вниз и предупредить контрабандистов.

— Так вы мне не доверяете, капитан МакНил?

— В этом — нет.

Она посмотрела на него сквозь ресницы.

— Вы просите меня верить в вашу честность, но не верите в мою.

— Учитывая, что ваш муж отсутствует и возможно замешан? — он поднялся и постоял, положив руки на спинку стула. — Капитан Полдарк и сам был военным. Меня огорчит, если он замешан, ради его же блага надеюсь, что это не так, мне нелегко объявлять войну друзьям. Но однажды я уже предупреждал его, чтобы не играл с законом. Если он так поступил, то придется принять последствия. Поверьте, мэм, ради вас я готов заплатить высокую цену. Вообще-то любую, какую вы только назовете... Но только не пренебрежение долгом.

На кухне раздался хриплый голос. Демельза хотела уже сказать МакНилу правду, объяснить, по какой несчастной случайности он замешан, только в этот раз, и положиться на милость и понимание капитана. Но вовремя остановилась. Она редко виделась с МакНилом, но уже поняла его натуру. Пытаясь перед ней оправдаться, он приоткрыл и свои достоинства, и недостатки. Добродушный, проницательный, влюбчивый, но убежденный в том, что долг — превыше всего. К его милосердию взывать столь же бесполезно, как предлагать деньги или постель.

— Чего вы от меня хотите?

— Оставайтесь здесь, мэм. Я обойдусь без Уилкинса, он останется с вами, раз уж именно из-за его промаха вы обо всем узнали. Это не продлится долго.

— А когда вы схватите ваших контрабандистов и посадите их под замок, мы будем вольны пойти спать и... забыть вас?

Он вспыхнул и поклонился.

— Именно так. А если выяснится, что кто-то из задержанных с вами связан, я, как и вы, буду крайне об этом сожалеть. Надеюсь, я в последний раз занимаюсь подобным делом. Скоро у нас будет занятие получше.

— О чем это вы?

— Драться с людьми другой породы, мэм. И других верований. Вчера Франция объявила Англии войну. Если бы это произошло несколько недель назад, нам бы не пришлось встречаться при таких печальных обстоятельствах.

***

Дуайт вышел из коттеджа, закрыл дверь и прислонился к ней. Было темно, но темнота морозной ночи не шла ни в какое сравнение с той тьмой, в которую погрузился он. Весь в ссадинах, тело болело, а руки дрожали, но доктор не чувствовал страха. Свежий воздух вернул его к жизни, он стоял, пытаясь поразмыслить, и холодный, ободряющий воздух проникал сквозь потную одежду, холодил, но придавал сил.

Дойти до лошади, отвязать ее, с трудом забраться в седло. Уже одиннадцать вечера. Кэролайн ждет. Боун там, наверное, что-то объяснил (но как объяснить то, чего он сам не знает?). Через десять минут он будет там, в крайнем случае, пятнадцать. Через полчаса они уедут.

Но он так и не проверил эту гипотезу. До полуночи оставалось больше получаса. Даже ради Кэролайн...

Он натянул поводья и развернул лошадь. Непривычная к крутой и каменистой дороге, лошадь споткнулась и подковой высекла искры из камня. Хорошо, что он убрался из этого коттеджа в холодную тьму. Двое ребятишек, которые так хорошо его знали, захныкали и бросили на Дуайта испуганный враждебный взгляд, а Чарли тем временем лежал в собственном камине. Когда Дуайт уходил, он услышал, как дети завозились, стоило двери захлопнуться, спустились вниз и уставились на отца. Лотти, наверное, смочит тряпку и попытается привести его в чувство, и, в конце концов, ей это удастся. Но что ждет его в будущем? Что ждет их?

На вершине холма Дуайт пришпорил лошадь в противоположную сторону от Киллуоррена, от Бата и побега с любимой, от новой жизни. Левое плечо страшно ныло, хотя кости не были сломаны, кровь с царапин на шее стекала по сорочке.

Будь у него больше времени, Дуайт мог бы вернуться за Джакой Хоблином. В таких делах тот действовал быстро и мог бы отплыть на лодке и предупредить куттер. Но время истекало. Возможно, он уже опоздал.

В Грамблере светились два окна, но пока кто-нибудь поднимется, все равно пройдет слишком много времени. Вся ответственность лежит на его плечах.

Офицер, которого он видел в Труро, два всадника, молча свернувшие с дороги вечером, чтобы дать проехать ему и Парфезии... Это не просто засада, Дуайт прочитал это в глазах Чарли, это самое грандиозное предательство, возможно, Чарли решил после женитьбы бросить опасную игру. Тюремное заключение или высылка для десятка людей, а то и еще чего похуже, если будут сопротивляться, тюрьма и полный крах для Росса.

Ночь была слишком темной, чтобы двигаться быстро, и, добравшись до развалин Уил-Мейден, Дуайт соскользнул с седла и привязал ее за сломанными стенами и быстро зашагал вниз по долине, будучи постоянно начеку.

По пути он никого не заметил. Пара огоньков над шахтой. Почву прихватило морозцем, она была сухой и твердой, сложно сказать, сколько человек прошло здесь перед ним. В гостиной Нампары тоже горел свет. Демельза уже, несомненно, ждет возвращения Росса.

По пути вниз Энис придумал план. Обитатели Нампары помогут. Когда каждая секунда на счету...

Возможно, его подозрение вызвала тишина в долине или горящий так поздно свет. Он подошел к парадной двери и уже занес руку, чтобы постучать, но потом опустил ее и обошел большой куст сирени и цветочную клумбу, подойдя к освещенному окну. Шторы были опущены, но оставалась щель. Он вгляделся. На столе лежал серый кивер.

Весьма необычный головной убор. Около двери стоял солдат в красном мундире и штанах с золотым галуном — крепкий и с осоловелым взглядом. На краешках стульев примостились напряженные Джон и Джейн Гимлетты, а Демельза сидела у камина. Этим вечером на ее прекрасном лице четко выделялись скулы. Обычно их почти нельзя было различить. Словно в ней появилось что-то одновременно и от мужчины, и от женщины. Ее пальцы побелели.

Дуайту показалось, что он услышал за спиной какой-то шорох, он резко выпрямился, но это было просто дуновение ветерка.

Значит, ему предстоит действовать в одиночку. Он обогнул дом, в кухонном окне горел свет. Дуайт прошел по мощеному двору между каменными сараями. Шторы на окнах не были задернуты, а кухня пуста. Он дернул задвижку, и дверь открылась. Внутри было тепло и пахло едой. На столе — перевернутый утюг, в корзине перед затухающим очагом дремлет кошка. Котенок, лежащий почти на золе, при виде Дуайта мяукнул и потянулся. Единственная свеча догорала.

Он увидел нужный предмет, как только вошел, — маленький уличный фонарь. Он взял его, и Гаррик тявкнул. Дуайт в спешке завозился со створками фонаря, он не мог сделать это снаружи, потому что там свечу не зажечь. Когда он потянул за щеколду, ему показалось, что в гостиной кто-то двинулся. Дуайт быстро шагнул за дверь, но не услышал шагов. Гаррик замолчал, и в тишине щеколда подалась, а створка открылась. Дуайт взял огарок и зажег от него свечу. На стоящей в очаге треноге уже подгорала картошка. Котенок лег на спину у его сапог и ждал, когда можно будет куснуть дружескую руку. Дуайт закрыл створку и выскользнул из дома. Щелкнула дверная щеколда.

Теперь он в еще большей спешке пробежал по двору, и Гаррик снова затявкал. Дуайт перебрался через изгородь. Прикрывая фонарь плащом, он помчался в сторону Длинного поля. На поле сажали все выращиваемые в этих местах овощи, оно отделяло пляж Хендрона от бухты Нампары. Поле тянулось до самых скал, где росли дрок и папоротник.

Дуайт, спотыкаясь, поднялся по вспаханному полю, пока не увидел с обеих сторон море. Сегодня о берег лишь тихо шуршал прилив, на песке оставалась от него неровная кромка. Отсюда была видна бухта Нампары — выемка в поднимающихся до самого Сола утесах.

Он прошел еще несколько ярдов и увидел стоящего у большого валуна человека — его силуэт вырисовывался на фоне низких звезд. Фонарь Дуайта был спрятан не полностью, спасло доктора лишь то, что мужчина смотрел в сторону моря. Дуйат медленно, дюйм за дюймом обогнул валун, так что камень оказался между ними. От напряжения он снова вспотел, но теперь пот приятно согревал в ночи. Доктор пригнулся и миновал часового, направившись к северной части Дамсель-Пойнта, пока не поравнялся с краем утеса. Там он установил фонарь за невысокой каменной стеной и вгляделся вниз, в темноту бухты.

Поначалу Дуайт ничего не увидел, потом, просто блуждая глазами, понял, что там корабль. Что-то в море было неправильным — низкая и черная тень, непохожая на скалу, если бы там могла оказаться скала. Напрягшись, он даже различил мачту и на секунду — мерцающий на борту свет.

На берегу огней не было. Бухта, точнее, ее центр, где по песку и гальке тек ручей, была пуста. В самых темных углах могли затаиться люди или животные, Но насколько мог судить Дуайт, под морозным небом не двигалось ни одно существо.

Он вытащил часы и уставился на них, как слепой, потом встал на колени у фонаря, чтобы разглядеть получше. Десять минут первого. Выгрузка еще не началась.

В отчаянной спешке он развернулся и посмотрел на простирающуюся за его спиной местность. Противоположная сторона стены подойдет как нельзя лучше.

Он достал перочинный нож, открыл его и отошел на несколько ярдов назад, к ближайшему кусту дрока — растению с жуткими шипами, но легко ломающемуся под ногой или резким движением. С помощью ножа Дуайт оторвал приличный кусок и перебросил его через стену. Потом еще один. У него не было времени, чтобы устроить костер как следует. Придется подкидывать дров, когда тот уже будет гореть.

Так он свалил в кучу десяток кустов — сухих и хорошо горящих. Достаточно для начала. Позабыв о секретности, он открыл фонарь и взобрался на стену. Достав единственную свечу, тщательно прикрыл ее от ветра и сунул в самую нижнюю часть кипы.

На одно ужасное мгновение ему показалось, что огонь задует, но потом пламя внезапно охватило дрок, и через секунду вся кипа уже горела и потрескивала.

 

Глава двенадцатая

Росс всю дорогу домой сгорал от нетерпения. Удовольствие от плавания испарилось, и как только он завидел берега Корнуолла, то захотел немедленно высадиться, а не плыть вдоль него еще двенадцать часов, наблюдая за берегом на горизонте.

Хотя и особых дел у него в Нампаре не было, как и добрых вестей. Вместо впивающихся в душу надежд не осталось ничего, он лишь хотел добраться до дома и навсегда покончить с горным делом, позабыть обо всем, чем пришлось пожертвовать.

Впервые в жизни Росс ощутил себя старым. В последние годы он частенько чувствовал себя неудачником, но всегда с убеждением, что это временно, провал, который в порядке вещей, а за ним обязательно последует подъем. Частично такая точка зрения базировалась на осознании того, что он еще молод и полон сил. Встреча с Марком Дэниэлом пошатнула эту веру.

Он понял, что провал ожиданий от шахты, которые основывались на случайных словах этого человека четыре года назад, поколебал его уверенность в собственных силах и суждениях. Он горько винил себя за безрассудную самоуверенность, за энтузиазм, который в свете опыта выглядел чрезмерным и глупым. Росс отказался от прибыльной доли в собственной шахте и вложил весь капитал, да еще уговорил Фрэнсиса поступить так же, в выработанную шахту, превратившую его отца в банкрота еще четверть века назад. Он поставил на кон не только деньги, но и безопасность и счастье жены и сына.

Внешность Марка его расстроила. В прежние дни они были близки — играли вместе в детстве, рыбачили и устраивали дружеские потасовки в юности. Этот стареющий человек с седыми волосами, прищуривающийся на карту. Может, время не пощадило и Росса, несмотря на то, что он воображает? Может, он питает иллюзии относительно того, что на его стороне молодость? В чем еще ошибается его слишком оптимистичный мозг?

Он не слишком желал общаться, и после нескольких попыток Фаррелл и другие члены команды перестали втягивать его в разговор. Когда настала ночь, куттер медленно направился к берегу и в половине двенадцатого бросил якорь на расстоянии меньше кабельтова от бухты Нампары. Длинная шлюпка с плоским днищем низко сидела в воде, и Фаррелл с готовностью согласился на предложение Росса отправить его на берег с первой партией груза. Но Фарелл не собирался выгружать товар, пока не получит сигнал с берега.

Сигнал поступил без десяти двенадцать — одинокий тусклый фонарь у кромки прибоя, светящий только в сторону моря и всего полминуты. Фаррелл отдал распоряжения, и бочки погрузили в шлюпку.

Взглянув на груз, Росс понял, что там разнородная смесь товаров, но, безусловно, дорогих. Неудивительно, что у Тренкрома нет нужды пускаться в плавания чаще нескольких раз в год. Чай и табак, бочонки с бренди по пять галлонов, спиртное из Женевы и приличное количество предметов роскоши: серебряное и золотое кружево, шелковые перчатки, ленты и пояса.

Значительную часть груза составляло спиртное, его выгружали первым. Главным образом это был бесцветный бренди и бочонок красителя в придачу. Такой крепкий, что мистер Тренкром мог его разбавить перед продажей, сделав из одной бочки три. Во Франции он платил по четыре шиллинга за галлон, а официальная цена в Англии после уплаты таможенных сборов составляла двадцать восемь шиллингов. Даже при продаже за половину этой цены, прибыль была такой громадной, что Росс затруднялся подсчитать, поскольку сегодня на борту оказалось четыре сотни бочек бренди, и он подумал, что теперь не будет так терзаться угрызениями совести за то, что увеличил сбор за право использования своей земли.

Лодка была нагружена до самого планширя и сидела всего на пару дюймов выше воды, так что Росс примостился на носу, а шестеро гребцов взялись за весла и медленно направили шлюпку к берегу.

Некоторое время не доносилось ничего, кроме плеска весел и хлюпанья бьющейся о борт лодки воды. Берега бухты сомкнулись по бокам и заглушили гул бескрайнего моря. Теперь совсем рядом послышался шепот прибоя, такого безопасного и тихого. Звезды над берегом выглядели не такими яркими, как в море, стелилась легкая дымка, хотя и не собралась в облака. Лодка приподнялась и опустилась на песок, и двое гребцов спрыгнули и быстро вытянули ее, чтобы лодку не утянуло обратно в море. Из темноты внезапно выступили четыре фигуры, двое помогли тверже установить лодку на берегу, двое вошли в прибой и начали ее разгружать.

Росс шагнул на мокрый песок. Волна лизнула его сапоги, пока он шел к берегу. Он узнал Теда Каркика и Неда Ботрелла, а через мгновение из темноты выступил Пол Дэниэл.

— Все в порядке, сэр? Встретились с моим братом?

— Да, встретился.

— Он в добром здравии? Передал весточку?

— Передал сообщения для тебя, Бет и вашего отца. Завтра утром я к вам зайду.

— Он оказался полезен? Где находится богатая жила?

— Поговорим завтра, Пол.

Помимо них никто почти не разговаривал, только обменялись несколькими словами по поводу разгрузки первых бочек. Часто бывало по-другому — приходилось бороться с прибоем и спускать бочки прямо на воду. Росс двинулся дальше, к нему подошел Уилл Нэнфан, держа в поводу мула. Понимая, что придется снова отвечать на те же самые вопросы, Росс приготовился сказать какую-нибудь отговорку и быстро пройти мимо. Но так ничего и не сказал. За его спиной кто-то громко вскрикнул. Росс увидел, что кто-то смотрит на него, и тут же берег осветила вспышка. На Дамсель-Пойнте взметнулись ввысь дым и пламя.

События развивались слишком быстро, чтобы их осознать. Отовсюду послышались приглушенные ругательства и чей-то еще громкий голос, а потом резкий свист. Внезапно в мерцающем свете стали видны новые люди, спускающиеся в бухту, и фонари, теперь уже свет не пытались заслонить.

Вот так сюрприз — таможенники, давно ожидаемые, но надо им было выбрать именно это ночь.

Росс развернулся и увидел свалку у шлюпки. Он побежал обратно.

— Быстро! Разворачивайте! И сбросьте груз.

Он навалился всем телом на борт лодки, к нему присоединились еще двое или трое. Шлюпка выскальзывала из рук и скрипела. Двое гребцов стали выкидывать бочки. Фигуры на берегу приближались — незнакомцы в плоских шляпах, некоторые в высоких. Нэнфан сбежал вместе с мулом. Волна закружилась вокруг коленей, лодка всплыла, но ее вынесло еще дальше на берег.

— Держите ровно! Отпустите!

Одного из гребцов поглотило море, сбив его с ног, но двое других удержались. Они крепко держали шлюпку, и со следующей волной лодка откатилась назад. Где-то грохнул мушкет. Один из контрабандистов прыгнул в шлюпку, за ним другой. Росс последовал за ними, находясь уже по пояс в воде. Кое-как вытащили весла, но этого оказалось достаточно лишь для того, чтобы держать лодку ровно. Стоящий на носу человек протянул Россу руку. Тот хотел бы запрыгнуть, но потом передумал. Оказаться снова на судне в одиночестве и, возможно, застрять там еще на неделю? Он решил рискнуть.

Он повернулся и увидел, что берег кишит людьми — чуть выше дорогу перегораживали мулы, там царила неразбериха, люди пытались пробраться, стегая их хлыстами. Когда он проложил себе путь по воде, его окликнул высокий человек в кивере:

— Стой! Именем короля!

Росс вильнул в сторону.

— Стой, или я стреляю!

Он снова свернул и пригнулся. Мушкет выстрелил рядом с ухом, и Росс сбил солдата в воду.

Он ничего не мог поделать. Раздался еще один выстрел, потом еще один. Росс побежал влево, к пещере, где держал свою лодку. Оттуда легко подняться. Кто-то выскочил на него из тени, и теперь ему не удалось увильнуть. Он упал, противник сверху.

— Попался! Лежи смирно, свинья, а не то... Один попался, Белл!

Борода. Это Веркоу. Росс согнулся и напрягся. Веркоу по-прежнему сидел сверху, вцепившись в него. Они покатились по песку, и Веркоу оказался снизу. Раздался топот ног. Росс дважды ударил таможенника, выскользнул и перекатился дальше, а шаги тем временем приближались.

— Не меня, придурок! — прокричал Веркоу. — Вон там, он только что удрал!

У подножия утеса на Росса накинулся новый противник с толстой деревянной дубинкой. Они схватились. Хрустнула дубинка. Неудачно замахнувшись, таможенник свалился на пути Веркоу.

Взбираясь наверх, Росс слышал шаги преследователей. В бухте шло небольшое сражение, танцевали огни. Костер из дрока догорел. Взбираясь со всем умением, приобретенным в детстве, Росс метнулся в сторону. Мушкетная пуля вонзилась в скалу рядом. Кто-то наверху тщательно прицелился. Задыхаясь, Росс добрался до верха и пополз в зарослях дрока, по диагонали — к первой стене, огораживающей его владения. Он слизнул кровь с костяшек пальцев и сплюнул. Два таможенника тоже добрались до вершины утеса — отличная мишень, будь у него оружие. Так наверняка решил и таможенник, потому что оба внезапно остановились, и Веркоу прорычал приказ в сторону утеса. Россу это дало время перемахнуть через стену и побежать, согнувшись, вдоль нее.

Острый слух Демельзы уловил далекий треск мушкета, и она не выдержала. Вскочила на ноги и бросилась к двери, солдат не успел даже шевельнуться.

— Э нет, мэм! Даже не думайте! Вы слышали слова капитана.

— Наверху мой маленький сын! Он испугается. Я должна забрать его вниз!

— Нет, мэм. Капитан МакНил сказал, вы должны оставаться здесь.

— Прошу вас, дайте пройти! — яростно произнесла она.

— Успокойтесь, мэм. Мне дали приказ и...

— Не успокоюсь! Вы что, ведете войну с детьми? Прочь с дороги!

Он помедлил и взглянул на Гимлеттов.

— Там и впрямь ребенок?

— Конечно, сэр! — рявкнул Джон Гимлетт.

Солдат повернулся к молодой женщине, стоящей перед ним.

— Я ничего не слышу. В какой он комнате?

— Наверху, у лестницы!

Солдат почесал пальцем подбородок и, наконец, сдался:

— Я за вами пригляжу. Смотрите, чтоб никаких уловок, мэм.

Он проводил ее в коридор и встал в дверном проеме, откуда мог видеть и комнату, и лестницу. Демельза взлетела по ступеням в свою спальню. Не подозревая о нависшей над родителями опасности, Джереми мирно спал.

Окна в комнате выходили и на север, и на юг. Демельза бросилась к одному из них и выглянула наружу. Сначала ночь казалась тихой и мирной, но потом она заметила мерцание костра в Дамсель-Пойнте. Демельза открыла окно. Крыша под ним резко опускалась вниз к недавно установленному водосточному желобу. Но внизу, над кухней, примыкала к крытому соломой сараю, где держали телеги.

Она втиснулась через маленькое окошко на крышу и поползла по ней как кошка, а под конец съехала на солому. Прошла по ней до самой нижней части, находящейся всего в пяти футах над землей, и спрыгнула.

Она приземлилась на четвереньки, порвав юбку и поранив запястье и коленку. Потом встала на ноги и побежала к Длинному полю.

Запыхавшись, она как раз добралась до ограды, когда увидела перелезающего через забор человека. Узнать его плечи и худощавое вытянутое лицо было несложно. Они уставились друг на друга в темноте.

— Демельза!

— Росс! Я думала, тебя убили... Слава Богу, ты в безопасности. Я думала...

— Не в безопасности. Меня преследуют. Как лучше добраться до дома?

— Никак. Там солдат. Я сказала, что ты в Сент-Ивсе. Ты ранен?

— Царапины.

Разговаривая, они быстро шагали в ту сторону, откуда пришла Демельза, Росс позади, на случай, если будут стрелять.

— Кажется, меня узнали. Я не уверен. Верхнюю долину сторожат?

— Не знаю. Я просто с ума сходила от беспокойства. Тебе лучше идти в Меллин.

— Они пошлют туда людей...

У входа во двор он остановился, прислушиваясь. Во дворе было тихо, не считая Гаррика, который в ожидании хозяина царапал дверь конюшни.

— Сейчас они спускаются по полю. А с тобой всё хорошо? Они ничего тебе не сделали?

— Ничего, разумеется. Но ты...

— Тогда ступай в дом. Я спрячусь в библиотеке, в тайнике. Там вполне безопасно.

— Ты не можешь войти...

— Могу... Через боковой вход. У меня есть ключ.

— А это безопасно?

— Стоит рискнуть.

Через мгновение он исчез. Демельза услышала быстрые шаги и поспешно проскользнула обратно в дом и пробралась через темную кухню в коридор. Солдат наставил на нее мушкет, удивленный и сердитый.

— Где вы были? Как вы спустились?

Она сделала глубокий вдох.

— По черной лестнице.

— Какой еще черной лестнице? — спросил он. — Вы мне не говорили! Почему...

— Я здесь. Этого что, недостаточно?

Солдат тоже услышал шаги по булыжникам и снова поднял мушкет. В дом ворвались Веркоу и его подручный Белл.

— Опустите мушкет! — приказал Веркоу тоном боцмана. Он просто кипел от злости. — Один из ваших уже чуть было нас не подстрелил! — он повернулся к Демельзе. — Где капитан Полдарк, мэм?

— В Сент-Ивсе, полагаю.

— Значит, вы ошиблись! Я схватился с ним на берегу всего десять минут назад. Он сюда заходил, солдат?

— Никак нет. Никто не заходил, кроме вас.

— Мы видели, как он направился сюда. Он точно где-то в доме, нет сомнений!

— Вы не имеете права сюда вторгаться! — возмутилась Демельза, почувствовав облегчение, когда нашла в себе силы для злости. — По какому праву вы вторгаетесь в наши владения? Вот только муж узнает! И если...

— Уж точно узнает. И надеюсь, что очень скоро.

— Откуда вам знать, что это был он? Снаружи что, светит солнце? Вы окликнули его по имени? Ну разумеется, нет! А я утверждаю, что он уехал и...

— Послушайте, мэм, — сказал Веркоу, сдерживая гнев. — Я видел на берегу капитана Полдарка или его близнеца. Прошу прощения, если в этом есть нужда, хотя мне так не кажется... А что это за кровь у вас на платье?

— Кровь? — удивилась Демельза, поглядев на пятна. У нее засосало под ложечкой. Так значит, Росс ранен. — Это из моей руки, оцарапалась о стену. Видите...

Веркоу нетерпеливо махнул рукой.

— Вы разрешите нам обыскать дом?

— Если не разрешу, вы же все равно это сделаете.

— Что ж, может быть. Нужно чтить закон. Прошу вас, идите в гостиную вместе со слугами.

— Уж точно не пойду! Вы можете силой ввалиться в дом, но нечего мне тут приказывать! Я пойду с вами.

Не успел Веркоу это оспорить, как на кухне опять раздались шаги, и появился еще один солдат. А с ним Дуайт Энис, которого не то вели, не то тащили, с замотанной окровавленной тряпкой головой. Солдат наткнулся на него, когда доктор подкидывал дров в костер, и сбил с ног.

Драка на берегу прекратилась. Захватили семь контрабандистов, включая троих раненых и одного убитого. Ранения также получили солдат и таможенник. Но благодаря поднятой загодя тревоге остальным удалось удрать. Более того, куттер смог поднять якорь и отошел от берега, прежде чем таможенный куттер успел приплыть с северо-востока и погнаться за ним. Они обменялись залпами, но «Все как один», построенный в Меваджисси специально для контрабанды, легко ушел от преследования.

Убитым контрабандистом оказался Тед Каркик. У него осталась вдова двадцати одного года и двое малышей. Раненым военным был капитан МакНил. Кто-то подстрелил его в плечо. Попади пуля на дюйм ниже, и он присоединился бы к Теду.

Он последним добрался до Нампары, где по его приказу собрали всех пленных. Капитан вошел в гостиную, держа у плеча тряпку. Гостиная уже превратилась в нечто вроде лазарета, где Дуайт, мертвенно бледный от потери крови, пытался помочь тем, кто находился в еще худшем состоянии. Как раз когда МакНил осмотрел эту сцену и перемолвился словечком с капралом, вниз по лестнице спустились Веркоу, Белл и Демельза.

— Ну, так что?

— Нет, сэр, — покачал головой Веркоу. — Капитана Полдарка здесь нет, хотя могу поклясться, что видел его на берегу.

— Я поставил трех часовых, они могут его схватить. Вы обыскали погреб?

— Да, там пусто.

— Никакой контрабанды?

— Никакой.

МакНил заглянул в пылающие гневом глаза Демельзы.

— Росс в Сент-Ивсе, — заявила она. — Я уже говорила вашим людям. И вам тоже.

— Рад буду вам поверить.

— Вы ранены, — сказала она. — Ваш мундир в крови. Позову доктора Эниса.

— Когда закончу с делами. — МакНил повернулся в Веркоу. — Нужно прочесать коттеджи. Вы осмотрели другие строения — конюшню, библиотеку?

— Конюшню. Не библиотеку. Она заперта. Я оставил её до вашего прихода.

— Ну так идем туда.

Демельза испугалась, что по ее лицу можно прочитать правду.

— Библиотека? — спросила она, когда все повернулись к ней. — Ключ... где-то у меня... Но ваша рана, капитан МакНил?

— Потерпит еще немного. Я не впервые ранен.

Веркоу и МакНил прошли через бывшую спальню Джошуа, Белл светил им фонарем. Демельза негнущимися пальцами отперла дверь библиотеки и вошла. Длинную обшарпанную комнату никогда не использовали по назначению, она была завалена образцами породы и коробками со всяким хламом, еще там стояли два стола и железный сейф. Как только лампа осветила комнату, Демельза поняла, что Росс здесь, как и намеревался. Металлический сундук, обычно стоявший на люке в тайник, оказался передвинут.

Демельза прислонилась к двери, ноги у нее подкашивались, а мужчины тем временем обходили комнату. Веркоу взял у одного из солдат мушкет. Выглядел он как охотник в решающий момент. Когда лиса забилась в нору.

Сначала они осмотрели всю мебель, открыли ящики столов и коробки в поисках контрабанды. Вскорости Демельза последовала за ними, наблюдая за их действиями из центра комнаты. Потом совсем рядом она заметила пятно крови. Крохотное и почти высохшее. Демельза чуть передвинулась, поставила ногу на пятно и втерла его в половицу.

Но она точно знала, что всё это бесполезно. Что-то в словах Веркоу, в его тоне, убедило Демельзу, что это будет не просто обыск. Они стали осматривать пол.

Значит, доносчик сделал свое дело.

Они приблизились к металлическим сундукам, и Веркоу заметил щели между половицами. Он встал на колени и велел Беллу принести фонарь.

— Прошу... — сказала Демельза.

Мальколм МакНил выпрямился и посмотрел на стоящую за его спиной Демельзу.

— Думаю, вам лучше нас покинуть, — сказал он.

Она покачала головой, больше не доверяя собственному голосу. Он задержал на ней взгляд на секунду, а потом велел остальным продолжать.

Веркоу нашел лопату и воткнул ее в узкую щель между половицами. Древесина со скрипом начала приподниматься, потому что они выворачивали люк не в ту сторону. Через минуту он сунул руку под приподнятые доски, и Белл опустил фонарь и встал на колени, чтобы помочь Веркоу. Они откинули люк и увидели тайник. МакНил шагнул вперед.

С того места, где стояла Демельза, она ничего не видела. У нее зазвенело в ушах. Прямоугольники стен и потолка стали растворяться, превращаясь в неясные формы, тошноту и головокружение. Мужчины сгрудились у дыры, как шакалы у павшего животного, как псы, готовые его растерзать. На несколько секунд они слились с остальными искаженными и затуманенными формами. Потом Демельза протянула руку и с трудом встала прямо, ухватившись за спинку стула.

Она не знала, кто заговорит первым, будет ли это Росс или кто-нибудь из тех, кто его схватит, но это оказался МакНил, который произнес:

— Ну что ж...

И махнул рукой Веркоу.

Тот хмыкнул.

Больше никто не говорил и не двигался. Наконец, Демельза заставила себя пошевелиться. Она заглянула вниз. Тайник оказался пуст.

 

Глава тринадцатая

На следующий день, в три часа пополудни, получив свободу под залог в двадцать фунтов, Дуайт поскакал к воротам Киллуоррена. Если и можно было придумать какую-то отговорку, то время было упущено.

Довольно долго никто не откликался ни на звонок, ни на стук, но внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился лакей Томас, который раньше частенько провожал его внутрь. При виде перевязанной головы и ссадин на лице Дуайта он удивленно поднял брови.

— Меня вызвали к мисс Кэролайн Пенвенен.

— Она уехала, сэр. Нынче утром, еще до полудня, вместе с дядей.

— Уехала?

— Отбыли в Лондон. Дом закрыт, сэр, остались только слуги. Не знаю, когда они вернутся. Может, через месяц.

Дуайт не мог найти подходящих слов.

— В котором часу они уехали?

— Сразу после десяти. Оба так торопились, что решили пообедать по дороге.

— А записку не оставили? Я ожидаю письма.

Лакей озадаченно уставился на него.

— Нет, насколько я знаю. Но спрошу экономку, если вы войдете.

— Я подожду здесь.

Лакей несколько минут отсутствовал, а потом вернулся с запечатанным конвертом.

— Мисс Пенвенен отдала это экономке перед отъездом. Без адреса. Просто доктору Энису. Видимо, знала, что вы зайдете, сэр.

Дуайт повернулся спиной к лакею, не обращая внимания на его болтовню, и стал вскрывать конверт, стоя рядом с лошадью.

Письмо было датировано воскресеньем, 3 февраля 1793 года, 9 утра.

«Дорогой Дуайт!

Через час я уезжаю с дядей в Лондон, это вряд ли тебя удивит после фиаско прошлой ночи. Нужно ли мне об этом рассказывать? Твой слуга наверняка уже все рассказал.

Я ждала. О да, ждала, как верная невеста, тебе, наверное, будет приятно узнать, что я прождала почти два часа, пока кучер и горничная зевали и клевали носом, хотя наверняка посмеиваясь про себя, а твой слуга произнес так много отговорок, что я подивилась его изобретательности.

Но с самого начала он сказал именно то, что мне и нужно было знать.

Это к лучшему, Дуайт. Несомненно, гораздо лучше, что всё случилось сейчас, а не позже. Уже больше месяца я понимала, что ты несчастлив. С тех пор как мы решились на побег, я видела твою внутреннюю борьбу — борьбу между увлечением мною и твоей истинной любовью, а именно работой в Соле и Грамблере. Что ж, истинная любовь победила, причем с триумфом, в тот самый день, когда я ожидала, что буду полностью занимать твои мысли. Признаю свое поражение.

Не беспокойся обо мне более, забудь обо мне, да ты уже так и поступил. Наверное, это во многих смыслах к лучшему. Мы так мало знаем друг о друге, я о тебе, а ты обо мне. Мы наверняка бы узнали больше в Бате, но тогда могло оказаться и слишком поздно.

Так что прощай, Дуайт. Можешь не опасаться, что я снова приеду в Корнуолл и нарушу твой покой. Даже и на две сотни миль не приближусь. Благодарю за преподанный урок. Я его не забуду.

Твой искренний друг,

Кэролайн Пенвенен»

В тот же день, в пять часов, незадолго до сумерек, шестеро мужчин поджидали Чарли Кемпторна в его коттедже в долине Сол. Их лица были мрачны, как и подобает при таком деле, но никто их не встретил. Чарли Кемпторн улизнул вместе со своей вечной улыбкой и кашлем, а также мешочком серебра, который хранил под полом. Он также прихватил свой свадебный наряд, сделанный собственноручно, Библию и еще кое-какие последние приобретения вроде чашек, блюдец и зеркала — всё, что смог унести.

Оставил он лишь Лотти и Мэй, в ужасе сжавшихся в углу комнаты на втором этаже. Когда их убедили всё рассказать, они объяснили, что отец дал им по серебряной монете и ушел на заре, наказав не шевелиться, иначе не ручался за их безопасность. Девочки не знали, куда отец направился. Разочарованные и злые, некоторые мужчины хотели поджечь коттедж и избить детей, но разум восторжествовал, и в Сент-Агнесс отправили весточку тетке девочек, чтобы та как можно скорее их забрала.

Чарли также бросил свою невесту. Вмешательство Дуайта разрушило две пары. Розина поначалу не верила, но потом вспомнила мелкие доказательства. Она никогда не любила Чарли, но со временем стала с благодарностью отвечать на его ухаживания и обожание. Ее чувствам понадобилась встряска, чтобы осознать это и осудить Чарли, пока что она была способна только на это, и шла по улице как оглушенная, чувствуя обиду, но не ненависть, отвечая на вопросы односложно и без эмоций. Лишь изредка Розина показывала искру гнева, когда кто-нибудь предполагал, что и она кое о чем знала.

Те шестеро, что пришли к Чарли, не сдались при виде пустого коттеджа. Они считали, что он не мог уйти далеко, не оставив следов. В сельской местности молва разносится быстро, а доносчик — самый ненавистный для всех человек. Они решили, что еще его схватят.

В семь часов тем же вечером Росс вылез из тайника, где скрывался без пищи и воды восемнадцать часов, а воздух там был такой, что человек, непривычный к ужасному воздуху шахты, не выдержал бы и четверть этого времени. Он заставил себя подождать до темноты, понимая, что преследователи тоже будут терпеливы. Когда Росс выбрался в библиотеку, его глаза, привыкшие к темноте, смогли различить окно, мебель и дверь в сад. Он попробовал ее открыть, ожидая, что дверь будет заперта, но та отворилась, и Росс шагнул на свежий воздух. В доме горел свет, но прежде чем приблизиться, он осторожно обогнул строения и прилегающий к ним сад и ручей. Потом подошел к дому и заглянул в каждое освещенное окно. Солдаты ушли.

И, наконец, он пошел к Демельзе, которая уже восемнадцать часов гадала, что с ним сталось, и воображала, будто кровь текла не с костяшек пальцев, а из перерезанной артерии.

Тайник, вырытый согласно указаниям мистера Тренкрома, имел фальшивую стенку, поворачивающуюся на шарнире, а за ней находилась еще одна и более крупная ниша. Среди братства контрабандистов Корнуолла — вполне обычная и предусмотрительная практика, но мало кто мог разгадать обманку.

Копали тайник шахтеры, не считая одного крестьянина и одного плотника, и выполнили работу с особым тщанием и аккуратностью. Они сделали второй тайник достаточно большим, чтобы спрятать значительное количество товаров, но Росс и не предполагал, наблюдая за ними, что когда-нибудь ему придется прятаться там самому.

 

 

Глава первая

Своим вмешательством Дуайт хоть и не полностью достиг цели, но спас груз мистера Тренкрома. На две недели «Все как один» отошел обратно на Силли и позже выгрузил товары в трех разных местах вдоль побережья. Дуайт также спас Росса, поскольку мистер Тренкром о нем позаботился. Тем, кого схватили на месте преступления, уже ничем нельзя было помочь, но те, кому повезло больше, получили поддержку. Россу сообщили, что когда дело «Черной субботы» будет слушаться на квартальной сессии суда в конце месяца, фермер и его сын из Гвитиана присягнут, что капитан Полдарк провел ночь на второе февраля у них.

Примерно через неделю после стычки к доктору Энису приехал хирург по имени Райт и помог ему с некоторыми пациентами. Через несколько дней доктор Энис отбыл в Лондон.

Позже Дуайт пожалел о своей поспешности, что не подождал до суда, но в то время он решил, что больше не может ждать. Он подкупил Томаса, выудил у него лондонский адрес Кэролайн и написал дважды, на случай, если одно письмо затеряется, с полным отчетом о своих приключениях в ту ночь и объяснив причины своего поведения. Зная ее как человека рассудительного, Дуайт ожидал, что ее прощальное письмо, написанное в понятной горячке и спешке, рано или поздно будет позабыто, и они составят новый план. Денно и нощно он твердил себе, что подождет до завтра, и, в конце концов, всё бросил и уехал.

Учитывая приближающуюся сессию суда и то, что на путь до Лондона требовалось пять дней только в один конец, у него оставался лишь один день, чтобы извиниться перед ней и примириться.

Этого было бы достаточно, если бы Кэролайн хоть чуть-чуть к этому стремилась. Она остановилась у сестры мистера Пенвенена Сары, и Дуайт дважды заходил, и дважды его не впустили. Тогда, посчитав, что за отказом стоит дядя Кэролайн, вечером он пришел в третий раз, в уверенности, что Кэролайн дома, и дал лакею денег, чтобы тот отнес ей письмо. Дуайт нетерпеливо ждал, пока не вернулся лакей с ответом, который гласил:

«Дорогой Дуайт!

Да, я получила твои письма. Я рада, что сделанный тобой выбор пошел на пользу Россу Полдарку и другим контрабандистам. Но этот выбор — твой выбор — был сделан еще до того, как ты узнал, что этот человек — доносчик. И потому на мой выбор повлиять не может. Разве ты сам не видишь? Мне очень, очень жаль. Для нас обоих это к лучшему.

Кэролайн».

На следующее утро он сделал последнюю попытку с ней увидеться, но безуспешную, и отправился домой.

В ожидании квартальной сессии суда жители Сола и Сент-Агнесс больше беспокоились о ней, чем о войне с Францией. Судей, как известно, выбирали, чтобы они действовали беспристрастно, но многие считали, что их выбрали за склонность действовать в соответствии с буквой закона. Председателем был преподобный доктор Холс, славящийся среди судей суровостью, и вскоре он, недолго думая, осудил контрабандистов. Четверо получили год заключения, а двоих — Неда Ботрелла и человека из Сент-Агнесс — приговорили к высылке на десять лет. Для Корнуолла, где контрабандистов обычно приговаривали к легкому наказанию, это оказалось весьма сурово, и к тому времени, как Дуайт Энис предстал перед судьями, все предвкушали недоброе.

Дело доктора Эниса стояло особняком. Так и не установили точно, каким образом он замешан, и вызванные свидетели ясности не добавили. Сам же Дуайт отказался давать какие-либо объяснения своим действиям, преподобный Холс не скрывал своей ярости. Никто не может, а в особенности человек образованный, вдруг появиться на краю утеса и разжечь там костер без каких-либо четких оснований.

Это, а также многое другое доктор Холс высказал во время длинной назидательной речи, последовавшей за его консультациями с членами суда. Особенно отвратительно, подчеркнул он, что известный доктор оказался вовлеченным в эту недостойную торговлю. На обладающих репутацией людях лежит большая ответственность — они должны препятствовать неправедному поведению своих менее просвещенных соседей, а не поощрять его и не участвовать в нем, как, вероятно (поскольку никакого другого объяснения предложено не было), поступил доктор Энис. По мнению суда, доктора Эниса следует приговорить к штрафу в пятьдесят фунтов или трехмесячному тюремному заключению.

Дуайт принял отповедь и штраф с недрогнувшим лицом, а когда слушания закончились, отказался принимать сочувствие и помощь со стороны зрителей. Весь этот месяц он показывал неожиданную для обычно столь любезного и терпимого молодого человека резкость и злобу по отношению к друзьям и сочувствующим. Его популярность в Соле и окрестностях взлетела до новых высот (не считая дома Веркоу), и многие гадали, почему доктор ведет себя так недружелюбно. Он с раздражением воспринимал любой дружеский жест и не реагировал на советы и сострадание.

Он избегал даже Росса и Демельзу, и когда они с Россом поскакали после суда домой, то впервые за это время поговорили наедине.

Некоторое время друзья обсуждали исход дня. Росс думал, что ни Ботрелл, ни человек из Сент-Агнесс не станут отбывать наказание. Военно-морскому флоту требовались люди, и двум заключенным, как опытным морякам, наверняка дадут возможность выбора.

— Не могу сказать, что это лучший вариант, но дело в самоуважении. Думаю, что хотя бы Ботрелл выберет флот.

— Рад, что тебя не обвиняли, Росс. Я подумал, они могут попытаться к тебе прицепиться, это ведь твоя земля, в особенности учитывая, как тебя пытались осудить на прошлых слушаниях.

— Так бы и вышло, если бы не Тренкром. Он снабдил меня свидетелями, которые присягнули, что меня не было дома в день выгрузки.

— У выхода из суда ко мне подошел человек, сказал, что он от мистера Тренкрома, и тот желает выплатить мой штраф.

— И что ты ответил?

— Разумеется, отказался! Я ввязался в эту авантюру не ради Тренкрома.

— Нет, ты сделал это ради меня. Я говорил, как к этому отношусь?

— Не стоит беспокоиться.

— Я перед тобой в неоплатном долгу.

— О, чепуха.

Несколько минут они ехали молча. День был ветреным, но не холодным. Над головами с криками кружили чайки, солнце придавало их крыльям блеск. Росс был не из тех, кто продолжает расспросы, когда они явно нежелательны, но понимал — что-то с Дуайтом не так.

— Третьего дня видел твоего друга Райта. Полагаю, ты до сих пор собираешься покинуть нас, когда всё уляжется?

— Я пока не определился.

— А как твоя женитьба на Кэролайн?

— Ее отменили. Глупое ребячество. К счастью, мы вовремя это поняли.

Росс уставился на своего друга.

— В результате этого дела с контрабандой?

— Нет, разумеется.

— Демельза настаивает, что это именно так. Говорит, ты сказал ей, что вы уезжаете в субботу ночью. Видимо, на планы повлияла твоя задержка?

— Не в ущерб мне, как я теперь понимаю. Нам не стоило этого делать, Росс. Мы несовместимы, были захвачены глупой страстью, которая не продлилась бы долго и сделала бы нас обоих несчастными.

— А сейчас к чему она привела?

— Мы временно несчастны, но потом будем за это благодарить. Если бы ты это признал, я был бы в долгу перед тобой, а не ты передо мной.

Дуайт говорил достаточно твердо, но Росс видел, чего ему это стоит. Ему хотелось бы сказать что-нибудь в утешение, но в глубине души он был такого же мнения, как и Дуайт. Эти отношения были обречены. Лучше горькое разочарование сейчас, чем унижение и несчастье от мезальянса длиной в целую жизнь.

Мысленно поискав другую тему, через некоторое время Росс сказал:

— МакНил, офицер драгун, после ранения выглядит неважно. Он и правда остановился у Бодруганов?

— Да. Они знакомы с ним со времен его первого визита и пригласили погостить. Я по-прежнему его навещаю.

— Ты? Вот так сюрприз.

Дуайт слегка улыбнулся.

— Я знаю. Мы по разные стороны закона. Но в субботу ночью я взял на себя ответственность и перевязал его рану в твоем доме, так что, похоже, он благодарен, что я не дал ему истечь кровью, в общем, потребовал, чтобы я снова его посетил, так мы и порешили.

— Вы могли бы побеседовать об этике контрабанды.

— Мы это не обсуждаем. Но думаю, он не желает никому зла, за исключением человека, который его подстрелил. Без сомнений, МакНил пока не может путешествовать и даже не смог присутствовать нынче на суде, он горько сожалеет о каждом дне, который проводит вдали от своего полка и войны с Францией.

— Думаю, если он будет терпелив, то за несколько месяцев возможность покрыть себя славой никуда не денется.

— Наверное, нет. Сложно предвидеть, как долго это продлится.

— Что ж, когда страна с армией в пятьдесят тысяч человек, главным образом задействованной за границей, вступает в драку с армией в полмиллиона, находящейся дома и ударяющей прямо во фронт...

— У нас есть союзники.

— Пруссия и Австрия? Весь прошлый год, когда у них имелись великолепные возможности, они медлили. Голландия? Думаю, голландцам понадобится кое-что поболее, чем несколько наших канонерок и полк пехоты, чтобы им захотелось сражаться.

— В последние недели я всё думал, что мне следует что-то предпринять, — сказал Дуайт. — Сложно понять, что именно, но эта мысль привлекает меня всё больше, наверное, помогает избавиться от ощущения собственной бесполезности.

— Что ж, не торопись. Обдумай всё хорошенько — когда окажешься на сковородке, с нее уже не спрыгнуть.

Перед тем, как они расстались, Дуайт сказал:

— А как твоя встреча с Марком Дэниэлом, всё оказалось тщетным?

— Не совсем, потому что показала мне, какой я самоуверенный глупец.

— Он не дал ни одного полезного совета?

— Ни единого.

— И долго ты намерен продолжать?

— Пока не закончится уголь.

Дуайт молчал, пока не натянул поводья на повороте.

— И как там Дэниэл, Росс?

— То событие оставило свои отметины, как ты и сам понимаешь.

— Да... как я и сам понимаю.

Росс поехал вниз по долине. «Черная суббота» имела и еще одно важное последствие. Теперь бухта Нампары стала бесполезна для мистера Тренкрома. Таможенники не следили за ней каждую ночь, но дурная слава той стычки и ущерба от нее надолго вывела бухту из игры. Теперь вопрос заключался не в том, хотят ли рисковать Полдарки, это мистер Тренкром не хотел рисковать. Это сильно повлияло на доходы Росса, разница была весьма существенной и совсем некстати. Он снова сделал ставку и снова проиграл.

Он попросил Демельзу не приходить на квартальную сессию, и поскольку теперь ему опасность не грозила, она согласилась. Сейчас ему предстояло всё ей рассказать, так что ужин запоздал. Потом они поговорили о шахте. Акционеры Уил-Радиант интересовались насосом, утром накануне суда Росс встречался с представителями другой шахты по поводу продажи иного оборудования.

— Росс, — внезапно произнесла Демельза, — я никогда об этом не говорила, но как-то в начале года я ездила в Сент-Агнесс за покупками — помнишь, я еще просила у тебя Брюнетку, и там я повстречала мистера Ренфрю, торговца свечами.

Росс взял в руки «Шербурн меркьюри», рассчитывая его пролистать, но аккуратно сложил, чтобы поразмыслить, и отложил на полку у окна, где лежали старые газеты.

— И мистер Ренфрю сказал, мол, как жаль, что ты продал последние акции Уил-Лежер. Я никогда не спрашивала тебя об этом, потому что... Ну, если ты не хочешь мне рассказывать, то и не станешь. Возможно, ты просто не хотел меня волновать. Или мистер Ренфрю ошибся и говорил о первоначальной продаже.

Росс снова подошел к камину и встал рядом.

— Нет, это правда. Я продал их в начале января. Выручил за них шестьсот семьдесят пять фунтов, весьма неплохая прибыль на мои вложения. Конечно, теперь у нас не будет дохода.

— И всё это ты вложил в Уил-Грейс?

Солгать ей было так легко, она сама этому способствовала, но тем меньше Россу хотелось так поступить.

— Нет. Только семьдесят пять фунтов. Остальными деньгами я погасил долг чести.

После небольшой паузы Демельза спросила:

— Ах да, я так и решила, что он прав, ведь он же сам акционер. Росс, как ты считаешь, последнюю партию пива, которую мы сделали, уже можно пить? Прежняя закончилась, а Джон очень рад стаканчику за ужином.

— Скажи ему, пусть попробует. Наверное, уже готово. Демельза, я уже давно хотел объясниться, но не знал, как это лучше сделать. Я просто ждал подходящего случая, когда уже больше не будет иметь значения, как я поступил с деньгами. А вместо этого приходится объяснять именно тогда, когда это так много значит.

Демельза задумчиво посмотрела на него.

— Это твои деньги, Росс. Поступай с ними, как знаешь.

— Не вполне. У меня множество обязательств. Но одно в особенности стоит выше прочих.

Что-то в выражении его лица послужило для Демельзы намеком на то, что сейчас последует. Она отложила шитье.

И Росс рассказал ей обо всем.

— Иногда, — закончил он, — чувствуешь себя обязанным. Независимо от того, так ли это в действительности, это кажется вопросом чести, а потом им и становится. Я уговорил Фрэнсиса вложить деньги в шахту. Теперь он мертв, а Элизабет и Джеффри Чарльз одиноки и без гроша. Хоть я и слабая защита для тебя и Джереми, но все же я жив и здоров и постоянно делаю, что в моих силах, все-таки заслоняю от ветра. Элизабет не имеет даже этого. С этими деньгами они могут многое, переживут первые тяжелые годы.

— Да. Я понимаю.

— До Рождества я, разумеется, не был в состоянии кому-либо помочь. Но мой неизвестный друг дал мне возможность дышать. И подарил идею, что я мог бы последовать его примеру. Мысль была поспешной, но я должен был, ради спасения собственной души, избавиться от ноши и обязательств. Конечно, тогда я рассчитывал, что еще несколько лет будут поступать деньги от Тренкрома.

Демельза молчала. Она разорвала хлопковую нить и уставилась на нее с прищуром.

— С деньгами Тренкрома, — сказал Росс, — мы могли позволить себе потратить этот капитал. Без них у нас снова затруднения или скоро возникнут. К счастью, впереди еще девять месяцев года. Но я сожалению о своей щедрости, как, к несчастью, наверняка и ты.

Демельза снова продела нить в иголку.

— Ты винишь меня? — спросил Росс.

— Разумеется, нет. Уж точно не из-за себя. Но я не столь уверена насчет Джереми. Но что сделано, то сделано, что толку это обсуждать, — она задумалась, откинув темные волосы со лба, словно неприятную мысль, — ты считаешь, что Элизабет в таком тяжелом положении?

— Думаю, да. А что?

— Что ж, я слышала, что ей оказывает внимание Джордж Уорлегган.

— Не сомневаюсь, что он так бы и поступил, если бы Элизабет позволила. Но она не позволит. Кто тебе это сказал?

— Сэр Хью Бодруган.

— Он снова здесь побывал?

— Да, заходил как-то днем на прошлой неделе. Просто проезжал мимо, так он сказал.

— Ты мне не говорила.

— Забыла. Он приглашал нас на охоту на прошлой неделе. Я ответила, что у нас другие обязательства, потому что знала, что ты не поедешь.

Росс наклонился, чтобы зажечь трубку, но та никак не разгоралась, и он высыпал табак и начал набивать трубку новым. Теперь Росс уж точно не стал бы журить жену за то, что кто-то ей увлечен, а она позабыла сказать о посетителе. Но возможно, он ощутил приступ раздражения не из-за визита сэра Хью, а из-за его слов.

— Задолго до смерти Фрэнсиса Джордж Уорлегган мечтал вбить между нами клин, и самый простой путь для этого оказался в дружбе с ними. Как только он в этом преуспел, и я, и Фрэнсис пострадали. Пытаясь теперь помочь Элизабет, Уорлегган просто продолжает ту же тактику. Хотя это и не было моей целью, когда я отдал ей деньги, они, тем не менее, укрепят ее против Джорджа.

— Да, — согласилась Демельза и занялась шитьем.

***

Двадцатого марта, во вторник, капитан Хеншоу заглянул к Россу в библиотеку, где тот работал. На его лице было особенное выражение, с собой он принес небольшой мешочек и опустил его на пол, снял шляпу и вытер лоб.

— Что, жарко? — спросил Росс. — Скоро замерзнете. Из-под двери уже с января дует, все никак не починим. Что это, остатки нашего угля?

— Только что поднялся молодой Эллери и притащил этот мешок. Я подумал, вам следует на это взглянуть, сэр и высыпал содержимое мешка на пол. Там был с десяток кусков кварцита, не особо отличающегося от тех, что добыли за последний год. Хеншоу с любопытством поглядел на Росса, а тот на него.

— Поднимите их, — сказал Хеншоу.

Росс так и сделал, взвесил пару кусков в руке, положил их на стол и взял еще парочку. Очень тяжелые.

— Что это, свинец?

— Олово.

— В каких количествах?

— В хороших. Еще есть тонкая прослойка меди, как видите, и кремний. Это в главном стволе ниже шестидесяти саженей. Настоящий темный гранит.

— Вы спускались?

— Да. Они прошли сквозь гранит, как вы знаете, но вчера не заметили жилу, свернув к восточному ответвлению старой медной выработки, как мы решили. Там на двадцати саженях оказалось олово, но в недостаточном количестве, и меди еще меньше. Да вы и сами знаете, просто кот наплакал. И впервые показались признаки олова.

— Каков размер залежи?

— Судя по весу, руды достаточно. Жила более узкая, но тянется в ширину на шесть футов или больше, а глубины мы пока не знаем.

Росс снова сел и уставился на стол.

— Я как раз закрывал учетные книги шахты. В субботу настанет ее последний день. Нечестивцы с Уил-Радиант почти согласились на мою цену за насос. Я специально заставил их ждать два дня, но завтра пошлю им письмо с согласием.

— А это?

Росс поддел ногой кусок породы.

— Поскольку мы потратили полтора года и все деньги на поиски меди, вряд ли стоит ожидать, что меня порадует находка небольшого количества олова.

— Судя по тому, как это выглядит внизу, я бы сказал, что стоит подумать еще раз.

— Хотите, чтобы я спустился?

— Да. Мне бы хотелось.

— Кто нашел олово?

— Эллери и Грин.

— И решили, что обнаружили Эльдорадо?

— Они взбудоражены, как вы можете себе представить. После стольких тщетных усилий...

— В их глазах жила выглядит гораздо больше, чем на самом деле, да?

— Мне бы хотелось, чтобы вы сами увидели, прежде чем мы продолжим разговор, — осторожно предложил Хеншоу.

Росс встал и захлопнул учетную книгу. Они вышли и направились в долину. На солнце набежали низкие серые тучи, тонкий дымок от трубы на шахте смешивался с ними. Чуть дальше на запад прорехи в перемещающейся завесе приоткрыли небо, синее с оттенком бледно-зеленого. Стоял тихий день, но северный холодный ветер портил безмятежность. Деревья в долине были еще черны, как в разгар зимы.

Всю дорогу они молчали. Поравнявшись с шахтой, Росс поднял взгляд на медленно раскачивающийся рычаг с противовесом. Тревисик сказал, что механизм прослужит пятьдесят лет, и наверняка не обманывал, представилась бы только возможность. Росс видел, что Хеншоу явно заинтересовался находкой, но сам он испытал уже столько горьких разочарований, и потому не позволял себе надеяться, что сейчас будет по-другому. Разве что они и впрямь наткнулись на оловянную залежь, не требующую дальнейших вложений и с перспективой быстрой окупаемости уже сделанных, нет никакого смысла оставлять шахту открытой.

В любом случае, олово обычно приносит меньше прибыли, чем медь, руду дороже обрабатывать на поверхности. До того как в семнадцатом столетии заработал Грамблер, в округе были и другие оловянные шахты. И до сих пор некоторые, выходящие на поверхность, работали, несколько человек с трудом добывали себе на пропитание, но Росс никогда всерьез не рассматривал возможность добывать олово в значительных количествах. Оловянная промышленность по-прежнему пребывала в плохом состоянии. Никто не стал бы вкладывать деньги в истощенную медную шахту на основании нескольких образцов породы.

Они спустились, и Росс осмотрел находку. В других частях шахты работы остановили, лишь большой насос терпеливо откачивал воду, а шахтеры, более или менее соблюдая очередность, брали куски породы, взвешивали их в натруженных руках, склонялись над ними, кивали, шептались и сравнивали с теми, что видели в прошлом. Большинство были по пояс обнажены, потому что на последних двадцати саженях становилось жарко. Росс взял кирку и работал в сторонке несколько минут, Эллери стоял рядом и указывал, куда идет жила.

Росс мало разговаривал, все рабочие знали о состоянии дел на шахте, но все, без сомнения, надеялись, что теперь всё изменится. Он не стал внушать им иллюзии, для этого еще слишком рано.

По дороге наверх он сказал Хеншоу:

— Согласен. Производит впечатление.

— Вы все время повторяли, будто чуете, что нужно еще углубиться.

— Да, но ведь не ради олова, не ради олова. Но это хоть что-то.

Когда они выбрались наверх и их поприветствовал теперь уже яркий день, Росс добавил:

— Я рад, что Эллери это обнаружил. Он и его партнер — хорошие люди. Можно только догадываться, как они спешили упаковать образцы и поднять их наверх, это будет существенной прибавкой к их жалованью.

— Уж больно им не хочется лишиться работы. Им было бы проще сдаться, если бы олово не нашли. Нам нужно только немного времени, посмотреть, что из этого выйдет.

— Согласен, но откуда взять средства? Кто их даст? Признаюсь откровенно, у меня и двадцати фунтов нет.

— Я никогда не верил вам, что можно найти жилу на большой глубине, — ответил Хеншоу. — Не таков мой опыт. Но вы оказались проницательны. Странно — вы ожидали медь под оловом, но не олово под медью.

— Что ж, у нас есть еще четыре дня. Нужно велеть всем приналечь до субботы.

Росс не сказал о находке Демельзе. Нет ничего хорошего в том, чтобы внушать ложные надежды. Но за его спиной шептались, и вскоре Демельза уже об этом прослышала и пожелала знать, что все это означает.

— Ничего не означает, — ответил Росс. — В лучшем случае — это как мелкий выигрыш в лотерею. Несколько месяцев назад мы могли бы разрабатывать олово как попутный продукт, никто не возражает против дополнительной продукции, и на доходы могли бы продолжать бороться. Но ничего более. Когда шахта закроется, это станет ударом для многих семей, и думаю, вполне естественно, что все надеются на невозможное.

— Как и я, — сказала Демельза.

И больше они об этом не разговаривали.

Не разговаривали до вечера четверга, когда зашел капитан Хеншоу. Он застал обоих дома, и потому разговор состоялся в присутствии Демельзы.

— Я только что опять спускался, сэр. Со вторника прошли приличный кусок. Я все больше и больше склоняюсь к мысли, что это ценная залежь, а не обманка. Как вы знаете, руда богатая, как только можно пожелать. На этом этапе мне никак не хотелось бы заливать шахту водой.

Росс нахмурился от неловкости.

— Заливать ее водой не хотелось бы ни на каком этапе. Если бы только кто-нибудь снабдил нас углем для насоса...

— Именно об этом я и думаю, — извиняющимся тоном ответил Хеншоу.

— О чем это вы?

— Я думаю, что раз уж я больше вашего преисполнен энтузиазма, то могу и подтвердить свои суждения. Уил-Лежер сослужила хорошую службу, я сделал сбережения. Небольшие, но нам хватит на месяц или больше. Я могу внести сотню фунтов, если потребуется. Мне это кажется правильным, и я к этому готов.

— Правда? — уставился на него Росс.

— Да.

Росс знал Хеншоу двенадцать лет, с тех пор как тот стал горным капитаном на Грамблере. Он был честным и умным человеком. Его образование, как он иногда говорил, стоило его отцу пенни в неделю на протяжении восьми месяцев. Только благодаря способностям и проницательности он продвинулся — еще до наступления экономического спада — до позиции консультанта на пяти шахтах. После открытия Уил-Грейс Хеншоу теснее сдружился с Россом. Но Росс не опасался, что капитан делает это предложение из дружеских побуждений или из жалости. В отличие от многих других людей, которых можно было склонить к какой-то точке зрения, Хеншоу никогда не скрывал, что на первом месте для него стоит долг перед женой и семьей. Он мог бы отдать пять фунтов, чтобы спасти друга из тюрьмы, но ничто не заставило бы его рискнуть сотней из так тяжело заработанного капитала ради шахты, которая уже поглотила столько средств, и всё впустую.

Росс и Демельза переглянулись. Он понимал, о чем думает жена.

— Так значит, вы полностью уверены, что жила стоит разработки? После всех неудач вы настолько убеждены...

— Не вполне, сэр. Но думаю, что стоит потихоньку продолжать. Через неделю мы будем знать больше. Такое разочарование, что мы можем быть близко, а я потеряю двадцать пять фунтов. Если жила идет дальше, а я считаю, что так оно и есть, то я их верну через месяц. Но мы должны начать завтра же. Думаю, с вашего разрешения я пошлю в бухту Тревонанс или Бассет за углем. Только тогда он прибудет вовремя.

— Разумеется, посылайте, — согласился Росс, но ни по его лицу, ни по голосу невозможно было что-либо понять. Он старательно подавлял в себе чувство, которое со страхом опознал как надежду.

В тот же самый день, ближе к вечеру, Джордж Уорлегган отправился повидаться с родителями в Кардью и сообщил им, что Элизабет Полдарк согласилась стать его женой.

 

Глава вторая

Во всех процветающих делах есть доля риска, смесь удачи и правильных оценок, благодаря которой человек чувствует, что получил заслуженную награду, а если он скромен, то осознает, как ему повезло.

Поспешность, с которой Уорлегган сообщил столь удивительные новости родным, проистекала отчасти из событий, которые он не мог контролировать, а отчасти базировалась на его чутье относительно правильного выбора времени, сделавшем его столь успешным коммерсантом.

Они встретились в Касгарне в четверг, во второй половине дня, для Элизабет четверг стал последним и самым тяжелым днем из четырех дней испытаний.

Сначала произошла неприятная сцена с Джорджем Таббом, преданно служившим Полдаркам всю свою жизнь. Как последний оставшийся лакей, он счел возможным требовать определенные привилегии еще до смерти Фрэнсиса, а после нее с ним стало еще труднее справляться. В понедельник, в первый тяжелый день, Элизабет пришла к горькому выводу, что всё зашло слишком далеко. Ей либо следует смириться с его неповиновением, либо уволить двух последних слуг и нанять новых, которые, вероятно, не станут выполнять тот же объем работы.

Этот выбор ей пришлось временно, хотя и с неохотой отложить. Потом прибыл мистер Натаниэль Пирс, поправившийся от подагры, и поставил перед ее лицом новые проблемы, сообщив о результатах своих переговоров, и Элизабет предстояло принять новые решения, за которые лишь она одна будет нести ответственность. Полдаркам ежегодно выплачивали десятину в шестнадцать шиллингов и восемь пенсов за сети с некоторых рыбацких лодок, и в большинстве случаев оплата была давно просрочена. В последние четыре года улов оказался скудным. Стоит ли надавить на рыбаков? Кто сейчас в большей нужде?

Долгая тяжба с Гартом, управляющим мистера Пенвенена, по поводу состояния моста через речушку за деревней Грамблер, на границе владений. Чинить его полагалось Полдаркам, но мистер Пенвенен, недавно вернувшийся из Лондона, предложил заплатить четверть стоимости нового моста, если миссис Полдарк добавит остальное. Стоит ли ей соглашаться? Как насчет пастбищ к западу от дома? Росс советовал их распахать — раз началась война, зерно принесет отличную прибыль. Но в этом году предпринимать что-либо уже поздно, и к тому же придется нанимать работников. И под конец ей предстоял изнурительный спор со старателями, которые требовали, ссылаясь на законы Корнуолла, разрешения добывать олово на прилегающих землях.

В ту ночь она плохо спала, и потому с первыми лучами солнца была слишком слаба, чтобы встретить те новости, которые принесло утро. Человек из Касгарна сообщил, что у матери случился апоплексический удар, и Элизабет следует приехать как можно скорее. Она добралась в Кенвин к одиннадцати и обнаружила мать с парализованной рукой и почти не способной разговаривать. Молча пообедав с отцом, Элизабет взглянула в лицо неизбежному. Теперь выбора не осталось. В Тренвите уже жила прикованная к постели тетушка, за ней отвратительно ухаживала деревенская девица, которую удалось нанять Элизабет. Чайноветы принесут немного денег, но гораздо больше трудностей и неприятностей. Элизабет заглянула в будущее и увидела в нем своих неизбежных спутников — болезни, возраст и ответственность.

И тут на сцене появился Джордж Уорлегган, заявивший, что услышал о болезни ее матери и тут же помчался к ней из банка, он извинился за то, что выглядит слегка небрежно, и предложил решение для мистера и миссис Чайновет, а также гораздо более серьезное решение для миссис Полдарк.

Она сказала ему всё, что полагается, и безо всяких эмоций сообщила, что намеревается делать. Во время этого разговора ее отец покинул комнату. Он тридцать лет получал указания от жены, и теперь был совершенно беспомощен, его мог сдуть с ног малейший ветерок.

Они некоторое время поговорили. Джорджу явно не хотелось уходить и внимательно смотрел на Элизабет. Наконец, он сказал:

— Знаешь, чего бы я хотел?

— Нет.

— Я бы хотел, моя дорогая Элизабет, чтобы ты позволила мне принять все необходимые меры и устроить твою мать в Тренвите, снять с тебя это бремя.

— Я бы не могла тебе этого позволить.

— Почему? Ты такая хрупкая, Элизабет. Я боюсь за тебя. Никто не ждет, что лилия выдержит зимнюю бурю. Цветок нужно защищать. Тебя нужно защищать. А я могу предложить свою помощь только в этом.

Элизабет взглянула на него сквозь ресницы. Её лицо оставалось бледным отрешенным, но не враждебным.

— Ты искренне добр. Но я сильней, чем кажусь. Сейчас — прямо сейчас — и возможно еще несколько последующих лет, мне придется быть сильной. Я сожалею об этом, ты даже не представляешь как, но так вышло. Надо принимать то, что преподносит нам жизнь.

— Но не то, что преподношу я, да? Это так?

— Я уже и так многое от тебя получила, — улыбнулась ему Элизабет.

— О, — махнул рукой Джордж, — это всего лишь мелочи для моего крестника, да и то ты брала неохотно, никогда не забывая про долги Фрэнсиса. Но ничего для себя. И ничего для твоей матери. Мне хотелось бы сделать что-нибудь для твоей матери.

Он и в прошлом всегда находил это самым кратчайшим путем, чтобы завоевать симпатию Элизабет, пошел по нему и сейчас.

— Ты же знаешь, как я ценю всё, что ты для нее сделал, Джордж. Твоя доброта вызывает у меня стыд, когда я тебе отказываю. Но твое предложение...

— Если ты не откажешь мне кое в чем, это всё бы решило, — сказал он.

— В чем? — спросила она и, поглядев на Джорджа, тотчас же всё поняла.

— В своей руке.

Она слегка отвернулась, внезапно ощутив, будто стоит на краю пропасти. Пропасти, о существовании которой она в глубине души давно знала, но отбрасывала эту мысль, потому что та выбивала из равновесия. В этой мысли не было никакой опасности, если не давать понять Джорджу, что такая опасность существует. И теперь внезапно равновесие нарушилось.

— Прежде чем ты что-нибудь скажешь, — продолжил он, — позволь добавить только одно слово. Хотя мы никогда об этом не говорили, смею предположить, ты всегда знала, что я люблю тебя уже десять лет, с тех пор как мы впервые встретились. Всё это время я всячески тебе служил, выплатил половину карточных долгов Фрэнсиса моему кузену Сансону, не учитывал проценты по его долгам нашему банку, не предпринимал никаких ответных мер, когда он постоянно меня оскорблял. Всё это я мог бы с радостью сделать неоднократно, возможностей было предостаточно, как ты и сами знаешь. После смерти Фрэнсиса я делаю для тебя всё, что ты позволяешь, и буду продолжать в том же духе, не надеясь ничего получить взамен.

— Да, — сказала она. — И я весьма признательна. Весьма признательна.

— Но теперь я прошу тебя выйти за меня замуж. Как я сказал, я тебя люблю. Но не думаю, что ты любишь меня. Однако я считаю, что я тебе нравлюсь, и ты меня уважаешь, и я даже уверен, что со временем эта привязанность превратится в нечто большее, чем просто общие интересы, — он опустил плечи и посмотрел на Элизабет. Она больше не пыталась отодвинуться, и Джордж видел ее лицо. Ему показалось, что ее бледная кожа слегка покраснела. Это ему польстило, и он решил, что если поднажмет, то дело выгорит. — Я не могу предложить тебе известную фамилию, дорогая. Но могу предложить воспитание более щепетильное, поскольку оно насчитывает всего одно поколение. Что до материальной стороны...

— Прошу тебя, — сказала Элизабет.

— О, я знаю, что ты не выйдешь замуж ради моих денег или имущества. Если бы ты так поступила, то не была бы тем человеком, которого я знаю. Но рискнув тебе это предложить, я хочу сообщить обо всем, что могу предложить.

Она поджала губы, чуть более напряженно, словно подготовившись вновь возразить. За окном буйствовали переросшие деревья и кусты, склоняемые ветром.

— Когда я женюсь, — продолжал Джордж, — отец обещал, что отдаст мне Кардью. Это означает, что я приведу жену в дом, в десять раз больший, чем Тренвит, совершенно новый, с двадцатью слугами и парком в пятьсот акров. Ты и сама видела. Если ты выйдешь за меня, Тренвит починят и реконструируют, мы будем держать его как второй дом, где могли бы жить твои родители с соответствующим штатом прислуги, а мы могли бы посещать их так часто, как тебе будет угодно. У меня уже есть собственный экипаж, ты тоже могла бы иметь свой, если захочешь, даже два или шесть, если пожелаешь. Я могу отвезти тебя в Лондон и Бат и представить тамошнему обществу. Местное общество мне уже кажется слегка провинциальным. Я дам образование Джеффри Чарльзу. Как мой сын он будет жить в других условиях. Я — наследник капитала Уорлегганов. Им станет и Джеффри. Мы еще молоды, Элизабет, и можем достигнуть всего, что пожелаем. Десять лет ты прожила в клетке. Позволь мне повернуть ключ в замке.

— «Опять берет его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их и говорит ему: все это дам тебе...»

Эти строки Элизабет услышала в прошлое воскресенье в церкви Сола, где она с Джеффри Чарльзом в одиночестве сидела на семейной скамейке.

Она взяла со стола свою сумочку и потеребила ее, не зная, чего на самом деле хочет. Она молчала и ждала. Освещение в комнате уже было скудным, таким же плохим, как истрепанная мебель, но блики в зеркале над кушеткой заливали тяжеловатое и напряженное лицо Джорджа. Элизабет понимала, что с каждым мгновением он все больше рассчитывает на утвердительный ответ.

К собственному удивлению, она почувствовала, что утвердительный ответ вполне возможен. Словно бы жизнь загипнотизировала ее, заставив принять то, что еще совсем недавно казалось невозможным. Однако ей хватило критической отстраненности, чтобы отметить некоторую неуместность его предложения, хотя разум говорил ей, что ни в едином своем слове он не преувеличивал и не лгал.

Он мог всё это предложить. Он, Джордж Уорлегган, который стал теперь ей так близок, знал, что слишком тесные отношения могут привести к недооценке его достижений и обаяния. Но все же он по-прежнему оставался могущественным, процветающим и грозным, с хорошей ли стороны или с плохой, по-прежнему молодым, привлекательным, известным, одним из немногих, с кем с годами считались всё больше. Все, кроме одного человека, главной проблемы Джорджа.

— Элизабет, — сказал он. — Могу я предположить, что...

Она жестом остановила его, и внезапно ее лицо озарилось, что так редко с ней случалось.

— Нет, прошу тебя. Не хочу, чтобы ты думал...

Но произнося отказ, она вдруг запнулась. Ее мать находилась наверху, капризная калека, а отец не мог принять ни одного решения и беспрерывно причитал. Элизабет прискакала сюда под дождем, а сегодня или завтра ей придется вернуться в Тренвит, который поприветствует хозяйку холодом, мраком и всеми неразрешенными проблемами. И впереди годы одиночества и ухода за больными. А с другой стороны лежали тепло и свет, сочувствие и забота.

— Ох, Джордж, — сказала она, приложив ладони к вспыхнувшему лицу. — Не знаю, что и сказать.

Он тут же оказался рядом, нежно обняв рукой за плечи, осознавая, что добился победы, на которую и не надеялся, но понимая, что всё пока еще висит на волоске.

— Пока не говори больше ничего, — поспешил сказать он. — Прошу, ни слова больше.

— Я так подавлена. Пожалуйста, не проси сейчас ответа.

— Я ничего не прошу. Лишь позволь тебе помочь.

— Но если ты поможешь...

— Ничего больше не говори, Элизабет.

— Но я должна. Это всё одиночество... Я даже не воображала такого — отсутствие друга, партнера. Но притвориться сейчас или позволить тебе думать...

— Я пока ни о чем не думаю. Но надеюсь. Одиночество имеет две стороны, Элизабет. Мужчина тоже может его чувствовать, в особенности, когда так долго и безнадежно в кого-то влюблен, как я влюблен в тебя.

Они стояли так некоторое время. Элизабет склонила голову, будто признавая поражение, а Джордж держал свою высоко, как после победы, и смотрел поверх ее светлых волос на неухоженный сад и дождь. Вода серыми струйками стекала по стеклу.

Хотя все произошло и ненамеренно, он внезапно ощутил блистательные перспективы — во-первых, потому что заполучил женщину, которую так долго любил и желал, во-вторых, потому что одновременно наносил смертельный удар самому злейшему врагу. Не каждому дается достигнуть так многого одним махом, подумал он.

 

Глава третья

Оловянная жила не иссякла. Через неделю обнаружилось, что рудная порода весьма протяженная. Никто не знал, как далеко она простирается, но Росс начал заражаться всеобщим возбуждением. Еще через неделю руду уже добывали в приличных количествах, и даже несмотря на трудности с ее обогащением, надеялись получить прибыль.

Чтобы снизить расходы, все работы по меди отложили, и по той же причине пришлось принять и другое тяжелое решение. Работы велись на наклонном штреке, а над головой имелось уже выработанное пустое пространство. Очень скоро станет опасно спускаться без деревянной крепи. Ставить ее было слишком расточительно ради жилы неизвестного размера и качества, и вместо того, чтобы вести добычу по наитию, следовало сделать несколько наклонных шурфов на разных уровнях, чтобы прорезать жилу на разной глубине и создать резервы для добычи. Таким был правильный метод, но недостаток капитала не оставлял выбора.

Слухи о принятом в Касгарне важном решении не вышли за пределы поместья. Посещая Труро, Росс встретился с Ричардом Тонкином, которого не видел уже год, и рассказал ему о найденном олове. Основываясь на собственном опыте, Тонкин нашел новость обнадеживающей, а его опыт был немаленьким, учитывая, что когда-то он служил управляющим «Объединенных шахт». Сам он больше не занимался горным делом, поскольку полгода назад купил небольшое судостроительное предприятие в Ист-Лоо на паях с Гарри Блюиттом — еще одним пострадавшим от краха «Карнморской медной компании», ему Росс дал взаймы во время краха. Дела у них шли хорошо.

Росс расстался с Тонкином, взбодренный его комментариями. Если просто продолжать, даже с самой скромной прибылью, то этого хватит на жизнь, люди не останутся без работы и наконец-то смогут себя уважать.

В конце следующей недели к Элизабет заехала Верити, сестра Фрэнсиса. После гибели брата она не была в Тренвите, но ее давно уже приглашали, и лед следовало растопить. Элизабет заставляла себя не думать о предложении Джорджа, хотя эти мысли постоянно будоражили разум и сердце. Верити привезла с собой пасынка, Джеймса Блейми, который неожиданно на несколько дней приехал на побывку. Молодой, шумный и добросердечный, явно привязанный к мачехе в собственной мальчишеской и грубоватой манере, Джеймс помог Элизабет отогнать навязчивые мысли.

Узнав о болезни миссис Чайновет, они встревожились и хотели тут же отбыть, но Элизабет и слышать об этом не хотела. Теперь за ее матерью прекрасно присматривают. Наняли сиделку и двух новых слуг, теперь можно лишь ждать и надеяться, что через несколько недель ей станет лучше, и она сможет передвигаться. Верити гадала, что означает словечко «теперь», то и дело проскакивающее в разговоре.

Джеймс глазел на красавицу Элизабет с открытым ртом, как частенько смотрят юноши, и получал удовольствие, разъезжая по округе на взятой взаймы лошади. Он сопровождал Верити во время ее визитов к старым друзьям и в воскресенье поехал с ней в Нампару на обед и чай. Демельза ждала их, они с Верити обнялись, а Росс пожал руку Джеймсу Блейми. Потом Джеймс чмокнул Демельзу, и лишь тогда она набралась смелости задать вопрос, который Росс заставил себя не задавать:

— Но... почему Элизабет не с тобой?

— Она собиралась, но внезапно свалилась с головной болью. Она сильно беспокоится за мать, сами понимаете. Передает свои извинения и наилучшие пожелания.

Они вошли в дом, разговаривая и смеясь с большей непринужденностью, чем могли бы в присутствии Элизабет. Когда они обсуждали встречу Росса с Марком Дэниэлом, взгляд Верити остановился на окне, подтвердив ее прежнее впечатление, что дым из трубы шахты всё еще поднимается.

— Как я вижу, ты еще не сдался, — сказала она.

Росс объяснил.

— Всё висит на волоске, всё против нас. Но качество руды на этой неделе впечатляет — к счастью, она окупит все расходы на дальнейшее развитие, но стоит жиле хоть чуть-чуть оскудеть, и мы пропали.

— Знаете, — громогласно объявил Джеймс Блейми, — я еще никогда не спускался в шахту, а для меня нехарактерно подобное пренебрежение. Далеко ли до днища, капитан? Вы сами карабкаетесь, или у вас есть эти новомодные корзины?

— Росс, может быть, после обеда ты мог бы отвести Джеймса на шахту? — предложила Демельза.

— Разумеется.

— Ха! Значит, я-таки спущусь, — сказал Джеймс. — Хотя есть у меня подозрение, что голова пойдет кругом оттого, что придется лезть в другом направлении, нежели обычно. Когда карабкаешься по вантам, так приятно видеть внизу палубу, даже если она размером с визитную карточку. На шахте, наверное, я взлечу обратно на поверхность, если ослаблю хватку!

Перед обедом пришел Дуайт. Неделю назад Демельза выудила у него причины крушения планов по женитьбе на Кэролайн, и теперь как никогда раньше чувствовала себя ответственной за его благополучие.

Но, тем не менее, он ничуть не уменьшил всеобщей радости, проявив особый интерес к Джеймсу Блейми и состоянию медицины в военно-морском флоте. Джеймс посмеялся в ответ на его вопросы. В плавании нет времени болеть. Если заболеешь, в тебя вольют рвотное или слабительное, в зависимости от того, где болит. В последнем плавании на борту только от цинги померло тридцать человек. Джеймс покинул «Громовержец» и поступил на фрегат «Охотник», в эскадру под командованием адмирала Гелла. Сейчас она стоит в Плимуте, но получен приказ поднять паруса на следующей неделе, пункт назначения неизвестен, но скорее всего Средиземное море. Джеймс, как и капитан МакНил, опасался не столько войны, сколько того, что не успеет принять в ней участия.

После обеда Дуайт и Росс отвели Джеймса на шахту, оставив дам наедине.

Сначала они разговаривали о Джереми, а потом Верити вдруг прервала беседу, спросив:

— Скажи, дорогая, ты не заметила ничего странного в Элизабет?

— В каком смысле? — поинтересовалась Демельза, тут же насторожившись. — Я почти ее не вижу.

— Что ж, трудно это описать. Но думаю, она уж больно быстро оправилась от своей утраты, разве нет? О, я знаю, прошло полгода, и никто не ждет, что она будет горевать всю жизнь, но дело не в этом... Элизабет выглядит немного другой, словно внутренне взбудораженной, постоянно на грани. Пару раз во время разговора она одергивала себя, будто опасаясь сказать что-то лишнее.

— Тебе? На днях?

— Да. И думаю, мне это не почудилось. Я неплохо ее знаю, мы ведь долго жили рядом. Выглядит так, будто она считает, что ее жизнь вот-вот изменится.

Возможно, уже изменилась, подумала Демельза, вспомнив про шестьсот фунтов.

— Спроси Росса, — сказала она.

— Звучит с какой-то горечью, дорогая, — взглянула на нее Верити. — Ты уверена, что на это есть причины?

Демельза быстро подняла на нее взгляд и улыбнулась.

— Правда? Я не специально. Я знаю, что когда-то Росс любил Элизабет, и когда он ездит с ней повидаться, вполне естественно, что мне интересно, о чем они разговаривают. Не так ли? Росс мне не говорит, а гордость не позволяет спросить, так что я не знаю. — Она встала, посмотрела на Верити, нагнулась и поцеловала ее в лоб. — Я бы не стала этого говорить, если бы ты не спросила, но раз ты спросила, я ответила. Верити, не хочешь ли чашку чая? Еще рано, но от разговоров мне захотелось пить.

— Я бы выпила чаю. Но позволь сказать, и я говорю это не для того, чтобы тебя успокоить. Если Росс...

— Нет, — прервала ее Демельза, — не думаю, что тебе стоит это говорить, ради моего спокойствия или еще по какой причине. Иметь мужа, как по мне, это так же просто, как сходить в церковь. Либо ты веришь, либо нет. Если нет веры, то зачем ходить в церковь, правда? Но если верить, но нет смысла постоянно искать доказательства.

— Весьма похвальный взгляд.

— О да, но я не всегда веду себя похвально. На самом деле редко. Но ведь это правда, не так ли, и гораздо важнее, чем любые чувства. Верити, расскажи о себе. Ты счастлива, полностью счастлива? Мне так понравился Джеймс. Хотелось бы мне, чтобы Джереми вырос таким. Джеймс как западный ветер, чистый и свежий, в нем нет ни капли зла. Думаю, он в тебя влюблен.

Верити сдержала улыбку и быстро ответила:

— Я люблю Джеймса, как собственного сына. Да, я счастлива, Демельза, или была бы счастлива, если бы не беспокоилась о том, все ли в порядке у Эндрю. До сих пор у пакетботов не было неприятностей, и он говорит, что ходит западнее, чтобы избежать возможного нападения. Но ему приходится плыть по узкому проливу между Силли и Уэссаном, а там никогда не знаешь наперед. Сама понимаешь, каково это.

Когда в тот вечер они ложились в постель, Демельза сообщила Россу, что у Верити будет ребенок.

— Что? — Росс привстал на локте. — Вот так сюрприз! Удивительные новости! Ты уверена?

— Она сама мне сказала. Но пока это тайна. Эндрю не знает, и она хочет пока сохранить новость в секрете. Ну разве не замечательно? Я так рада за них обоих.

— Я тоже. Когда она ожидает?

— В октябре.

— В этом году ей исполнится тридцать пять. Надеюсь, всё обойдется благополучно.

— Ох, Росс, не такой уж это возраст, хотя, мне кажется, она и сама немного волнуется по этому поводу. Это будет так странно — ведь дочери Эндрю почти двадцать, но я знаю, он будет в восторге, и я уговариваю ее сказать ему побыстрее.

— Никогда не видел тебя такой радостной, даже когда ты сама ждала ребенка. Впрочем, это все из-за меня.

— Давай не будем сейчас об этом, — сказала Демельза.

Позже, уже в темноте, ее мысли унеслись к другой теме, которая мучила ее весь вечер. Почему Верити решила, что жизнь Элизабет скоро изменится? Каким образом ее жизнь может измениться, если она уже изменилась после получения шестисот фунтов? Это не имело никакого смысла, и чем больше Демельза пыталась придумать разумные объяснения, тем меньше они ее удовлетворяли. Через некоторое время Росс, который уже спал, произнес:

— Милая, тебя что, муравьи кусают, почему ты всю ночь вертишься?

— Прости. Что-то мне не спится, постараюсь быть потише.

— Ты чем-то расстроена или неважно себя чувствуешь?

— Нет-нет, я здорова. Просто не могу успокоиться. Мне уже лучше.

Достаточно предсказуемо. Но не успела она устроиться поудобнее, как тут же снова начала ерзать. Хоть и едва заметно. Неужели Росс и Элизабет собираются сбежать? Именно о такой перемене в жизни думает Элизабет? Не слишком грандиозная перспектива для нее, но может быть, она вовсе не имеет в виду финансовые перемены. Демельза приняла бы всё серьезней, если бы Росс сейчас не лежал рядом, его дыхание становилось глубже, поскольку он снова уснул. Такая вероятность существует, она это чувствовала, они могут так поступить, но зная Росса так хорошо, Демельза была уверена, что он этого не сделает. Муж слишком честен, чтобы поступить так низко. Если бы он собирался ее покинуть и уйти к Элизабет, то заставил бы себя признаться.

Ладно, но возможно, он еще сообщит, когда придет время. Возможно, Элизабет сказала: «Скрывай от нее как можно дольше ради ее же блага». В темноте ночи Демельза прямо слышала эти слова. Но всё равно это не соответствовало поведению Росса, который вчера был весел и пребывал в приподнятом состоянии духа — такого она не припоминала со времен смерти Джулии. И причиной тому стала шахта, а не Элизабет. Демельза могла бы головой поклясться, что дело в шахте, эта радость только из-за шахты, а не из-за женщины.

Может быть, на горизонте Элизабет каким-то образом появился Джордж Уорлегган? Демельза внезапно окаменела. Что-то такое говорил сэр Хью Бодруган, она не всё сказала Россу. Всего лишь намек. Возможно, он знает больше?

Если бы Демельза была уверена, что загадка, которую она пытается разрешить, касается только Элизабет и Джорджа, она бы не стала мучиться дальше. Но она еще не была уверена.

Значит, завтра...

Она понимала, что навещая сэра Хью Бодругана, ступает на тонкий лед. Росс крайне не одобрял любое поощрение его внимания. К тому же сэр Хью, хотя временами просто слегка заигрывал, все меньше и меньше был готов держаться на приличном расстоянии. Ходили слухи, что у него интрижка с женщиной по имени Маргарет Воспер. Если и так, это не отменяло его интереса к Демельзе. Возможно, с легкостью получив одну, он стал менее терпелив с другой юной особой, давно висящей у него на крючке.

Чтобы избежать этой двойной опасности или уменьшить ее, Демельза подождала до среды, когда Росс будет целый день на шахте, и отправилась поутру, когда любовный пыл сэра Хью, скорее всего, будет находиться на низшем уровне.

Но ей не повезло, сэра Хью не было дома, к обеду его не ждали. Констанс Бодруган со своими собаками тоже отсутствовала, так что Демельза выпила шоколаду с единственным человеком, готовым ее развлечь, а также тем, кого она меньше всех хотела бы видеть.

Она не рассчитывала снова встретить Малкольма МакНила и ожидала, что он не будет ей рад, но тот поприветствовал ее как старого друга. Он еще носил повязку и передвигался медленно. Для визитов в Уэрри-хаус Демельза всегда надевала лучшие платья, и ей показалось, что МакНил бросает на нее оценивающие взгляды, и довольно смелые. Несомненно, сказалось пагубное влияние семейства Бодруганов.

Когда она попыталась придумать благовидный предлог, чтобы уйти, МакНил предложил прогуляться по парку, благо стояло прекрасное утро, и поискать сэра Хью. Это будет нетрудно, поскольку тот загнал молодого оленя, и егеря наверняка с ним.

Они спустились по ступенькам и двинулись вдоль по тропинке между неопрятных лужаек. МакНил отметил, что у Демельзы необычно широкий шаг для дамы.

— Как дела у капитана Полдарка?

— Держится, благодарю. Занят на шахте.

— Я наделся получить приглашение навестить вас, прежде чем уеду.

— Помнится, последний раз вы приехали без приглашения.

— Тогда я приходил по долгу службы, а теперь — только ради удовольствия.

— Тогда, пожалуйста, приходите в любое время. Знаю, Росс будет рад вас видеть.

— А вы?

— И я, разумеется... Когда вы планируете уезжать?

— Не раньше, чем через пару недель. Зависит от того, что пропишет ваш друг, доктор-контрабандист.

— В этом деле он очень хорош.

— Мне все еще трудно понять его сотрудничество с контрабандистами.

— Вы спрашивали его об этом?

— Неоднократно.

— Если он отказывается объяснять, капитан МакНил, не думаю, что мне стоит начинать.

Они шли молча, мимо стада примерно из тридцати оленей, все животные без исключения подняли головы и посмотрели на них с подозрением, пока опасность не миновала.

— Капитан Полдарк находился в доме той ночью, не так ли?

— Вы ожидаете, что я отвечу на этот вопрос?

— Нет, я вас не заставляю. Могу сказать, что вы ожидали его увидеть в том потайном погребе, когда мы его открыли. Уверен, вы виделись с ним той ночью.

— Это сэр Хью, там, среди деревьев? — сказала Демельза спустя мгновенье.

— Нет, он на рыжей лошади. Полагаю, что установи я слежку за вашим домом, вероятно, мы бы обнаружили, где Росс скрывается.

— И вы... установили такую слежку?

— Нет.

— Почему?

— Из большого уважения к вам, мэм.

Демельза мельком взглянула на него, ожидая увидеть вежливую неискренность, но не обнаружила ее.

— Это только половина правды, если быть честным, — продолжил МакНил. — Если бы я посчитал, что таков мой долг, то исполнил бы его. Но я солдат, а не шпион, и мне всё это уже встало поперек горла. Мы схватили этих людей, и делу конец, — он подкрутил ус. — И вот еще что. Теперь всё это забыто, если говорить обо мне. Я ничего не имею против капитана Полдарка, помимо того, что его жена слишком очаровательна.

— А я не имею против него даже этого, — ответила Демельза, — если это правда.

— Это правда, — МакНил остановился, так что и ей пришлось остановиться. Он улыбнулся. — Так значит, вы не сердитесь на меня за участие в том деле?

В ответ Демельза улыбнулась самой очаровательной улыбкой.

— Вовсе нет. Я ничего против вас не имею из-за того, что вы сделали, и крайне признательна за то, чего не сделали.

Он слегка поклонился.

— Не обопретесь ли вы на мою руку, мэм? Здоровую, разумеется. Думаю, сэр Хью вон там, лучше подойти к нему как полагается.

В конце концов, Демельза всё же получила необходимые сведения, хотя пришлось прибегнуть к тактическому маневру. Она сказала, что пришла повидаться с сэром Хью по поводу новой сеялки, которую они обсуждали во время его последнего визита. История не слишком годная, но сэр Хью был достаточно снисходителен и решил оторваться от дел, чтобы показать сеялку в работе. К счастью, и он, и Демельза желали поскорей отделаться от МакНила, что им и удалось.

— Как видите, — сказал сэр Хью, — семена проходят через воронку и попадают в отсеки под ней, как и в старой сеялке Тулла. Но здесь есть новшество, как говорят... Почему вы пришли утром, дорогая, и отвлекли меня от дел, черт побери, когда у меня свободны три вечера в неделю? Среда — не очень подходящий вечер, о чем я частенько повторял, но по вторникам, субботам и понедельникам я готов развлечь вас, как подобает юной особе ваших достоинств. Приходите в субботу, Конни часто отсутствует, и...

— Я решила, что темнота — не самое лучшее время для осмотра сеялки.

— Уфф, о да, но если вы останетесь на ночь, я покажу вам сеялку в воскресенье утром. Будет предлог, чтобы не ходить в церковь.

— И что, по-вашему, скажет мой муж?

— Что? А что ему сказать? Он что, сам без греха? Тогда приходите, когда его нет дома, и он ни о чем не узнает. У меня есть одна мысль...

— Вы хотели рассказать, сэр Хью, о новшестве в этой сеялке.

Сэр Хью нетерпеливо хмыкнул и рассказал. Через некоторое время Демельза спросила:

— Помните, когда вы в последний раз заходили, то упоминали Элизабет Полдарк и Джорджа Уорлеггана, будто бы Джордж оказывает ей знаки внимания? Это правда? Почему вы так решили?

Сэр Хью помедлил, положив свою руку поверх её ладоней на ручке сеялки. Его густые брови выгнулись, как мохнатые гусеницы.

— Слухи, и только.

— Что за слухи?

— Я уже вам сказал. А теперь...

— Какие именно слухи, сэр Хью?

— Что он всерьез за ней ухаживает. Не больше, не меньше. Я и впрямь удивлен, что вы этого не слышали. Сплетни — самая приятная тема для разговоров за чаем, в особенности дурные сплетни. Расскажу вам кое-какие, когда придете в субботу.

— Об Элизабет и Джордже?

— Нет, о них я ничего не знаю и не припоминаю, когда я это слышал. Но погодите, есть еще кое-что. В понедельник я ездил в Труро и заказал новые шейные платки, портной по секрету сообщил, что он только что получил от Джорджа заказ на костюм для свадьбы. Сказал, что это еще тайна. Так вот каковы отношения Джорджа с вашей кузиной? Я ничего такого не утверждаю. Либо он собирается сделать всё официально, либо просто держит ее про запас. Ради вас надеюсь, что это первое, для Полдарков будет великолепно породниться с Джорджем Уорлегганом. Хотел бы я, чтобы Конни снова вышла замуж за кого-нибудь вроде него. Нам нужны деньги. Я постоянно ее этим донимаю, а она донимает меня, но я отвечаю, что я не из тех, кто женится. И тогда она тут же говорит, что для постели я гожусь, а разница всего-то в золотом кольце на пальце и службе в церкви, а я в ответ — ага, именно кольцо-то я и не переношу, потому что невозможно заставить жену скакать, как резвую кобылку. Так что же, дорогая, когда вы придете в субботу...

— Простите, сэр Хью, но я не смогу в субботу. Вы...

— Тогда в субботу через неделю. Тот военный сопровождает Конни...

— Простите, сэр Хью.

Он снова нахмурился.

— До чего ж вы дерзкая шалунья, мэм, никакого сладу с вами нет, уж простите за фамильярность. Если бы вы не нравились мне столь сильно, я бы вам этого не спустил.

Он по-прежнему сжимал руку Демельзы.

— Я рада, что так вам нравлюсь, сэр Хью, потому что вы мне тоже нравитесь, мне было бы больно при мысли, что я вас огорчила. Но вы только что сказали, что рассматриваете женщин, как резвых кобыл, которых невозможно заставить скакать, когда вам заблагорассудится. Значит, вы можете простить женщину за то, что она вольна пуститься в галоп, и ни один мужчина не приказывает ей, как это делать или куда направиться. Разве не замечательно иметь исключение из правил? Или все дамы должны делать лишь то, что вы пожелаете, чтобы заслужить ваше одобрение?

Он уставился в вырез ее платья, не желая размышлять над ее аргументами, а лишь созерцать бледную кожу и мягкий изгиб.

— Вот что я вам скажу, мисс, — заявил он. — Через несколько недель будет день моего рождения, мы с Конни подумываем устроить прием и танцы. Всего несколько друзей — может, сорок или пятьдесят. Нас просят об этом то там, то сям, и я сказал Конни, что это неплохая идея, чтобы развеяться в военное время. Мы устроим всё в прекрасном стиле, хотя не как Тревонанс, который предложил поучаствовать. Оркестр? Почему бы нет? Если я напишу официальное приглашение вашему высокомерному мужу, вы оба придете? Этого будет достаточно, а?

Демельза взглянула в его глаза-бусинки, пытаясь прочесть в них скрытую цель приглашения.

— Благодарю, сэр Хью. Вы так любезны. Гораздо любезнее, чем я заслуживаю.

— Вы не можете судить о том, чего заслуживаете, мэм. Предоставьте это мне, и однажды получите всё, чего заслуживаете.

Демельза добралась до дома рано, так что не было необходимости сообщать Россу о том, где она побывала. Она выяснила то, что хотела, но не почувствовала облегчения. Демельза тут же поняла, что не может поделиться новостью с Россом, и чувствовала, что даже намекнуть не может. Как он отреагирует, как поступит — она не имела представления. Знала лишь, что не хочет рассказывать ему и даже не хочет присутствовать в тот момент, когда он это узнает.

 

Глава четвертая

Шли недели, поля покрылись первыми примулами и пролесками. Доктор, друг Дуайта, уехал, а Дуайт навел справки о том, как поступить корабельным хирургом во флот. Но больше ничего не предпринял, поскольку война уже заканчивалась. Оптимисты оказались правы — Франция терпела поражение. Побежденный австрийцами, которые наконец-то начали шевелиться, генерал Дюмурье вслед за Лафайетом сбежал к врагу. Две трети провинций восстали против Парижа. Вторжение в Голландию провалилось, британцы взяли Пондичерри и Тобаго. На второй год войны Париж был открыт для любой вражеской армии, которая пожелает его взять. Очевидно, на сей раз кто-нибудь это сделает, хотя бы старый герцог Йоркский.

В результате всеобщего душевного подъема цены на медь и олово упали. Хотя и не очень сильно. Успех или крах Уил-Лежер по-прежнему зависел от способности найти средства на продолжение работ, сохранить хрупкое равновесие между прибылью и расходами. Сотню фунтов Хеншоу уже истратили, но пока могли существовать на кредит, выделенный банком Паско. Вереницы мулов отвозили оловянную руду в Труро, где банк выпускал долговые расписки по качеству и стоимости очищенного олова, которое из нее извлекут, на эти деньги и работала шахта.

Большая часть прибыли съедалась на поверхности, где пришлось кое-что переделать для обогащения руды. Пришлось не только нанять больше сортировщиков и просеивателей, но и заменить старых, потому что не все рабочие, привыкшие иметь дело с медью, понимали, как обращаться с оловом. В основном руду посылали на дробилки в Сол.

Второго мая нашли тело Чарли Кемпторна: оно плавало в море в бухте Бассет. Дуайт поехал, чтобы его опознать.

Тело несколько дней провело в воде. Никаких следов насилия, но море его не пощадило. Дуайт некоторое время смотрел на останки человека, которого вылечил от шахтерского туберкулеза — один из немногих его настоящих успехов в лечении.

Предатель, доносчик, жених Розины, изготовитель парусов, отец, разлагающийся безглазый утопленник, теперь уже не такой скорый на фальшивую улыбку — вместо рта зияла темная изъеденная дыра. Хотя Дуайт и был знаком со смертью, все же не мог скрыть отвращения. Чем больше он видел подобное, тем меньше понимал. Мгновенное исчезновение личности, так что не оставалось ничего, вызывающего интереса, разве что у скальпеля хирурга, способного в нем покопаться. Но это не в характере Дуайта. Его волновали лишь живые, даже если они лгали, обманывали и продавали друзей.

Розина Хоблин пришла повидаться с Дуайтом в сторожку. Он избегал ее с той ночи, после драки с Кемпторном.

— Правда ли, сэр, — спросила она, — что Чарли прибило к берегу? Его убили, прежде чем сбросить в воду?

— Насколько я понимаю, нет. Но это возможно. Хотя он и сам мог свалиться в воду.

— Чарли бы не свалился, сэр. Не в его это натуре.

В глубине души Дуайт знал, что она права. Розина хорошо знала своего ухажера.

— Или, может быть, он покончил с собой, сам покончил с жизнью. Вряд ли он был счастлив, что так всё повернулось.

— Как и я, сэр.

— Ты... ты несчастлива из-за него?

Она немедленно покраснела.

— Да, сэр. Хотя не могу точно сказать. Он всегда бы так добр ко мне. Это с одной стороны, а с другой — эта подлость. Мне трудно поверить, что это всё один и тот же человек, и добрый, и Иуда. И я так переживаю из-за его подлости. Словно сама это сделала, словно всё время об этом знала. А я ведь не знала, сэр, не знала ни капельки!

— Конечно, Розина, ты не знала, никто такого и не предполагает.

— Иногда на меня глазеют, будто хотят сказать... Они думают... Ну, если уж ты с кем-то гуляешь...

— Скажи спасибо, что ты не вышла за него замуж. Колено тебя не беспокоит?

— Нет, сэр. Я так признательна. Хотя странно, что вы никогда ко мне не заходите...

Он мог бы быть женат и жить в незнакомом городе, а Росс, возможно, находиться в тюрьме или выслан, так многое висело на волоске, жизни трех, четырех, пяти человек зависели от прихоти судьбы. И эта девушка — в центре событий. Колено Розины. До чего же нелепо. После смерти Фрэнсиса Росс столкнулся с внезапными причудами фортуны, которая словно насмехалась над человеческими потугами и стремлениями. В очередной раз, и теперь самым причудливым образом.

Когда Розина ушла, Дуайт ощутил, что ему срочно необходимо выговориться. Люди обсуждали с ним собственные проблемы, но он не мог дать выход своим чувствам. Энис подавлял свои проблемы, которые лишь разрастались и мучили его.

Он понимал, что должен уехать. Это было необходимо, чтобы восстановить самоуважение. Он ни за что не бросил бы свое дело и лишь с большой неохотой согласился поступить так ради Кэролайн. Всё оказалось не так просто, как он пытался представить, хотя и знал, что не может остаться здесь вместе с воспоминаниями о собственных неудачах.

Он мог поговорить лишь с двумя людьми, потому что только они знали правду — или часть правды. Но нужно было еще найти возможность, чтобы растопить лед. Он решил сделать это немедленно, без дальнейших раздумий, прежде чем его затянут сомнения и смущение. Теперь самое главное — освободить разум. С тех пор как его друг Райт уехал домой, Дуайт не мог больше выносить долгие часы в одиночестве.

Для начала мая погода тем вечером стояла суровая, низко нависли тучи. Море было бурным, как зимой, маслянисто-зеленого цвета между белыми барашками волн. Горизонт скрывался за бледно-серой дымкой, и Дуайт мудро переждал на крыльце некоторое время. Конечно же, пошел проливной дождь, а сильный ветер, что принес его, просто ослеплял. Ливень длился несколько минут и резко прекратился, оставив всё вокруг мокрым и напитанным влагой, а солнце прорезало море зеленой полосой.

Когда он добрался до вершины холма, то увидел тех, с кем хотел повидаться. Демельза смахивала со ступенек воду с энергичностью человека, у которого мало времени, Гаррик уткнулся носом в мокрую траву, явно ожидая внезапного озарения или, возможно, какой-нибудь выпорхнувшей галки, чтобы умчаться по долине. Росс как раз выходил из шахты.

Их пути не пересеклись до самого дома, Дуайт увидел, что Росс намного его опережает. Он не спешил. С высоты холма он мог обозревать всю долину. Демельза заметила Росса и помахала ему. Гаррик, хотя всегда оставался собакой Демельзы, медленно поднялся и направился встречать хозяина.

И тут Дуайт почувствовал слабую дрожь под ногами и неясный гул, но не смог определить, что это и откуда доносится. Может быть, взрыв где-то далеко в море, но все-таки он понял, что дело не в этом. Через несколько секунд он решил, что ему просто послышалось, или это был порыв ветра.

Росс замешкался, чтобы потрепать Гаррика по бокам. Гаррик это обожал, гладить его было бесполезно, пес презирал людей, которые пытались это сделать. Демельза спустилась, чтобы поговорить с Россом, они что-то обсуждали в саду. Дуайт поравнялся с первым рядом боярышника, от ветра кусты склонили свои острые шипы. Между ними и яблонями была поляна, и когда Дуайт вышел на нее, то заметил бегущего от шахты к дому человека. Тогда он обернулся к шахте и увидел, что помимо обычного дыма из трубы вокруг насоса стоит какая-то завеса, явно не дым и не пар. Пока он смотрел, балансир механизма стал замедляться и остановился.

Дуайт тоже остановился. Из помещения, где стоял насос, выбегали люди. Первый человек еще не догнал Росса, но Демельза его уже увидела, и они побежали ему навстречу. Дуайт помчался к шахте.

Несчастные случаи на корнуолльских шахтах были обычным делом — люди падали и ломали ноги, взрывные работы были ненадежными и опасными, но крупные несчастья происходили редко. За пять лет его работы доктором на шахте ничего подобного не случалось. Росс теперь бежал обратно вместе с тем человеком, Демельза поспевала за ними.

Но Дуайт их опередил. Сначала он наткнулся на Питера Керноу, грязного, с покрытым серой пылью лицом, который только что вышел из помещения подъемника.

— Что случилось, что там?

— Крепь обрушилась, сэр, всё внизу завалило! Джек Картер только что поднял тревогу. Говорит, там в ловушке четверо или пятеро. Остальные сейчас поднимаются!

— Есть раненые?

— Ага, половина из них или больше.

— Слушай, можешь кое-что сделать? Беги в сторожку и принеси мой саквояж с инструментами. Скажи Боуну. Он знает, что принести.

— Да, сэр. Сделаю! - и Керноу умчался.

Внутри помещения с подъемным механизмом всё было в пыли. Ветер сдувал ее, но внизу по-прежнему стояло густое облако пыли. Вышли еще трое или четверо, но махнули рукой Дуайту — мол, ничего серьезного, царапины да синяки, но многие еще оставались внизу, вероятно, некоторые ранены, а другие уже начали откапывать завал.

В это время прибыл Росс, и по выражению его лица Дуайт понял, чего тот опасается. С каждым днем полость над головами шахтеров, созданная в результате поспешной добычи олова, становилась всё больше. Хотя не настолько, чтобы не рискнуть. Наскоро поставили крепь, которой вполне могло и хватить. На других шахтах тоже рисковали подобным образом. Очень часто такие крепи существовали по двадцать лет и не рушились. Но удача от них отвернулась, и крепь не выдержала. А с ней рухнули и тысячи тонн породы, похоронив под собой жилу и шахтеров.

При обрушении погибли два человека, а трое получили серьезные увечья. Все штреки в глубине шахты обрушились вместе с лестницами, подъемниками и площадками. В пыли не было видно ничего, кроме груды камней, в которой яростно копались с десяток человеческих фигур. Число погибших увеличилось до пяти, но троих нашли живыми, они услышали, как началось обрушение, и отбежали в сторону, прижавшись к стене. Сильнее всего досталось Эллери и Джо Нэнфан, которые провели под завалом четыре часа, прежде чем их достали.

Дуайт ненадолго спустился, но вскоре понял, что на поверхности принесет больше пользы, и поднялся с первым искалеченным, которого вытащили из-под завала. Сарайчик для переодевания превратили в нечто вроде лазарета, там лежали шестеро шахтеров. В приступе паники кто-то послал за доктором Чоуком, и тот временно позабыл о неприязни к молодому сопернику. Один шахтер сломал руку, и Чоук отхватил ее выше локтя, не успела Демельза отвернуться. Ее замутило. С ножом в руке доктор оглядывался в поисках новой жертвы и разочарованно стянул узлом брови, когда оказалось, что больше оттяпать нечего. Когда поднялся Дуайт, он перебинтовывал рану на голове, и доктора обменялись несколькими ледяными словами, а потом сосредоточились каждый на своем деле.

Последних двух выживших подняли на поверхность уже после полуночи, и вскоре Дуайту стало ясно, что Джо Нэнфан — не жилец. На него упала балка, раздробив левое бедро, по животу расползался огромный синяк, показывая внутренние повреждения. Он взмок и судорожно дышал. Дуайт делал, что мог, дал ему настойку опия и перевязал живот, чтобы ему стало полегче.

Эллери лежал без сознания, получив глубокую рану на виске. Можно было бы провести трепанацию, чтобы кость не давила на мозг, и Чоук сказал, что стоит попробовать, потому что ему все равно нужно практиковаться, но потом все же решили оставить раненого в покое.

Росс всю ночь провел внизу, и Демельза опасалась нового обрушения. Другие копали по очереди, он же постоянно оставался внизу. В четыре часа Демельза сама решила спуститься, но Дуайт ей не позволил. Он послал Гимлетта с просьбой к Россу подняться. Росс отправил его обратно с сообщением, что вернется, когда внизу больше нечем будет заняться.

Вскоре после четырех начало светать, но черное предрассветное небо было рваным и в пятнах, как плащ нищего. Солнце встало, и тут же полил очередной дождь, через долину перекинулась радуга. Это уже вторая бессонная ночь, которую она проводит в помещении подъемника, подумала Демельза. В лучах холодного утреннего солнца она поежилась и потянулась, стараясь не зевнуть, осознавая свою усталость и стыдясь ее. На лестнице чуть выше почти неподвижно сидел Дэниэл Керноу, словно часть механизма, который он остановил. И еще шестеро — жена и сын одного из тех, кто остался под завалом, а также две сестры и отец другого. В надежде на невозможное, или, если случится самое ужасное, хотя бы унести тело.

В пять часов Джим Эллери, которого завернули в теплые одеяла и не трогали, безо всякой операции начал приходить в сознание. К семи часам он выпил немного бульона, а в девять смог сам пойти домой.

В девять поднялся Росс, проведя внизу тринадцать часов. У него не осталось сил даже разговаривать. Пока еще не нашли двоих, и постепенно прибывала вода.

Вопреки мнению Дуайта, Джо Нэнфан пережил эту ночь, а три дня спустя пошел на поправку. Завороженный Дуайт мысленно сравнивал его с тем насекомым, которого давишь ногой, а оно по-прежнему пытается уползти, как ни в чем не бывало.

Седьмого мая Уил-Грейс официально закрыли. Больше ничего нельзя было сделать. Понадобилось бы полтора месяца, чтобы расчистить завалы и снова добраться до жилы. Оказались разрушены двадцать саженей насосного оборудования. Даже за двести фунтов невозможно было бы всё починить.

Росс даже не был уверен, что хочет, чтобы всё снова заработало. Это стоило трех жизней. С самого начала предприятие было обречено.

А девятого мая он получил письмо от Элизабет.

 

Глава пятая

Весь день Росс провел в Труро, улаживая дела с акционерами Уил-Радиант по поводу продажи оборудования с шахты. Полжизни, подумал Росс, он провел, основывая предприятия, которые разрушил во второй половине. Что ж, этому пришел конец. Теперь он будет обрабатывать землю и перестанет интересоваться горным делом, так всё и будет.

Он тяжело воспринял крах, но почти об этом не говорил. Оглядываясь назад, он иногда думал, что в юности слишком сильно переживал разочарования. Теперь, став старше, видел, что нет никакого проку от бессмысленных метаний, это так по-детски. Нужно принять неудачу, проглотить ее, отмахнуться от обид и сделать вид, как поступают все остальные, будто всё это не имеет значения.

Этот урок усваивается нелегко. А Россу пришлось особенно тяжко.

Ближе к вечеру он снова встретил Ричарда Тонкина и рассказал ему обо всем, тот выразил сочувствие с большим теплом, чем все прочие, поскольку когда-то они вместе пострадали. Они поужинали в «Семи звездах», и Росс приехал домой только к девяти часам.

День выдался почти совсем не жарким, и Демельза в саду выглядела свежей и милой: в корсаже с рюшами и кремовой поплиновой юбке с зеленым фартучком. Росс спрыгнул с коня, и жена прошла вместе с ним в дом.

— Ты ужинал, Росс? Наверное, да. Я ждала до четверти девятого. Не попал утром под ливень?

— Нет, по пути дождя не было.

— В ту сторону и в эту, и без дождя, удивительно. Эти улитки просто ужасны, наверное, из-за сырой погоды. Съели мои цветы, на камнях слизь, а когда я на них наступаю, меня чуть не выворачивает. Когда речь идет о слизнях, я веду себя как настоящая леди. Забавно, я могу перевязать жуткую рану или вымыть ребенка, или подобрать мышь — всё это совершенно спокойно.

— Тебе стоит приучить Гаррика их есть. А может, настанет такая нужда, что нам самим придется. Я раньше этого не видел. Новый?

Он потрогал ее корсаж.

— Новый? — улыбнулась она.

— Я уж точно его не видел.

— Я сделала его из двух твоих старых сорочек, которые уже нельзя было залатать. Ткань еще хорошая, если выбрать неистрепанные места.

— Когда я просил тебя выйти за меня замуж, я не предполагал, что тебе придется шить блузы из остатков моих сорочек.

— Вовсе это не остатки. А кружево я взяла со старой шали. Но у меня бывали времена и похуже.

Гимлетта нигде не было видно, и Демельза прошла с Россом до конюшни.

— Я расседлаю Брюнетку, — сказала она. — Ты иди, а я скоро вернусь, как только закончу. Там для тебя два письма.

— Два? От кого?

Нечто странное слышалось в ее легкомысленном тоне.

— Гимлетт ведь скоро появится, да? Ты их читала?

— Одно адресовано нам обоим. От сэра Хью, он приглашает нас на прием в следующую субботу. Он об этом упоминал, когда мы в последний раз виделись. По случаю его дня рождения. Я не осмелилась спросить, сколько ему исполняется лет, но, похоже, размахом он планирует переплюнуть сэра Джона Тревонанса.

Росс решил, что разгадал странность ее тона, и потому позабыл спросить про второе письмо.

— Надеюсь, ты не будешь разочарована, если мы откажемся.

— Я подумала, что разумнее будет пойти, там ведь будут почти все наши соседи. Но не буду возражать, если ты откажешься.

Он вошел в дом, радуясь, что Демельза так быстро сдалась, хотя и в недоумении, с чего бы это. Возможно, сэр Хью ей надоел не меньше, чем Россу.

Он не заметил, что Демельза не последовала за ним в дом. Росс прошел в гостиную и взял со спинета оба письма. Длинные сумерки наконец закончились, свет угасал, так что Росс поднес письма к окну. В последнее время он часто видел почерк Элизабет на документах, и тотчас же его узнал на втором письме. Он сломал печать.

Элизабет писала:

«Мой дорогой Росс,

Не знаю, как взяться за это письмо. Не знаю, с чего начать или как закончить, или как сообщить тебе то, что должна сообщить. Понимаю, тебя это расстроит, я и так причинила тебе достаточно боли и предпочла бы не причинять еще большую, причем похожим образом. Но, похоже, мне придется.

О, Росс, моя жизнь просто ужасна, она такая пустая и холодная. В особенности в эти последние месяцы одиночества после смерти Фрэнсиса. Вероятно, я не из тех людей, кого можно оставлять в одиночестве. Наверное, мне нужна поддержка и защита, которые может предложить мужчина.

Я согласилась выйти замуж за Джорджа Уорлеггана.

Это произошло десять дней назад. Мы поженимся в церкви Сент-Мэри. По моему настоянию церемония будет скромной, только родители и необходимые свидетели. Мы поселимся в Кардью, так что мы с тобой будем редко видеться. Полагаю, это отвечает твоим желаниям.

Росс, я не могу назвать тебе причины, по которым выхожу замуж за Джорджа, ведь это означало бы, что я оправдываюсь, а я не хочу начинать второй брак с неверности, хотя бы и в мыслях. Если привязанность, существовавшая между нами все эти годы, между тобой и мной, еще осталась, молю, пойми меня. Потому что понять означает простить. Хотя бы частично.

Твой преданный и искренний друг,

Элизабет».

Когда он дочитал письмо, уже стемнело. Или темнота наполнила его сердце и разум? Он слышал, как барабанит кровь в висках. Через несколько мгновений оторопи все прекрасные и добропорядочные мысли, наполнявшие его утром, исчезли, полностью испарились. Невозможно противостоять непредсказуемой жизни, думал он. Но тот ли это случай? Неужели его следует принять смиренно и как должное?

Это была единственная отчетливая мысль. А потом лишь чувства и ничего кроме чувств. Два одновременно, которые впивались в него и не отпускали — любовь и ненависть. С каждым по отдельности он мог бы справиться. Но вместе — это уже слишком.

Он резко развернулся и вышел.

— Демельза!

Ответа не последовало.

Росс схватил плащ и прошел через кухню к конюшне.

— Демельза!

Ответа нет. Брюнетка по-прежнему стояла под седлом.

Из кладовки поспешно выбежала Джейн Гимлетт.

— Могу я вам помочь, сэр? Джон с минуту на минуту вернется.

— Нет. Скажи хозяйке...

— Я здесь, Росс, — откликнулась Демельза, появившаяся из тени конюшни.

Джейн Гимлетт переводила взгляд с хозяина на хозяйку. Она мало что разглядела, но было в их голосах нечто такое, что заставило ее быстро скрыться.

— Демельза, я еду в Тренвит, — сказал Росс.

Она пряталась от него не потому, что боялась, а потому что не могла смотреть, как он воспримет новости.

— Я должен. Мне нужно увидеться с Элизабет.

— Лучше поезжай с утра.

— Ты... что-то знала?

— Это о Джордже?

— Как ты догадалась?

— Кое-что слышала.

— Ты мне не говорила.

— Как бы я смогла?

— Это... — он понял, что до сих пор держит в руках письмо, и скомкал его. — Это нужно остановить.

— Как ты можешь это остановить? Ты не можешь!

— Это ты так думаешь. Посмотрим.

— Росс, я не хочу, чтобы ты сегодня уезжал!

— Возможно, ты вообще не хочешь, чтобы я этому препятствовал.

— Не хочу... чтобы ты делал то, что можешь сделать, — в отчаянии сказала она.

В нем снова вскипел гнев, одна волна захлестывала другую.

— Прошу, уйди с дороги.

Пару секунд она не двигалась, наблюдая за Россом, пытаясь что-то разглядеть.

— Я всегда... всегда думала... Никогда не думала, что это произойдет вот так... — теперь она тоже разозлилась, гнев приобретал всё более четкие формы. Но всё же Демельза не стала его показывать. — Разве ты не видишь, Росс, тебе нельзя ехать. Потому что если ты поедешь... Это значит, что ты...

Хотя жена и стояла у него на пути, ее белая фигурка казалась исчезающей, какой-то нереальной. Росс попытался заставить себя двинуться к ней, показать свою любовь, но впервые в жизни у него не вышло. Между ними стоял призрак Элизабет — для Росса он был более материальным, более осязаемым и болезненным, чем Демельза.

Она поняла, что не сможет его остановить. Он и сам не мог себя остановить. Это было каким-то глубинным чувством. Демельза отошла с его дороги. Росс вскочил на лошадь и выехал по мощеному двору.

Тренвит был темен, не считая двух огоньков на первом этаже. Росс, хорошо знакомый с домом, понял, что свет горит на лестнице и в комнате тетушки Агаты. Окна комнаты Элизабет выходили во внутренний дворик, как и комнаты Джеффри Чарльза. Таббы спали на кухне.

Он спрыгнул с лошади и дернул за колокольчик на входной двери. Дневной свет уже совсем угас, лишь далеко на западе на небе остался голубоватый оттенок. Ярко сияли звезды, мелькнул метеор. Поездка верхом охладила Росса, но не изменила его намерения. Его решимость лишь стала более четкой и менее безрассудной и импульсивной.

На звонок так никто и не откликнулся, он позвонил снова. Через пару минут он постучал в дверь хлыстом. Потом отошел назад и нетерпеливо уставился на дом. Скорее всего, Таббы просто не слышат. Если они спят, то можно трезвонить и до утра. И проще разбудить Чарльза в его могиле на кладбище Сола, чем тетушку Агату. Оставались только Элизабет и Джеффри Чарльз.

Росс снова подошел к двери и заколотил со всей силы. Может быть, это тактическая уловка со стороны Элизабет? Он не поинтересовался, в котором часу доставили письмо, но вероятно, Элизабет весь вечер ждет его появления. Едва ли она может вообразить, что он ничего не предпримет. Наверное, когда стемнело, она закрыла все двери на засовы и ушла спать, чтобы с ним не встречаться.

Что ж, в таком случае, Элизабет ошибается. Росс дернул дверь и убедился, что та заперта. Он снова отошел на пару шагов. С фасада дом неприступен, но Росс был уверен, что так дело обстоит не везде.

Он обогнул дом с восточной стороны, от хруста его шагов вспорхнула сова. Там был садик пряных трав, переросших, но в это вечернее время источающих аромат. «Цветик над могилой; он в нее сошел навек, не оплакан милой» — пронеслись в голове строчки. Что-то зашуршало в кустах за его спиной, то ли крыса, то ли какой-то дворовый пес, такой же молчаливый, как и сам Росс, которому нечего было здесь делать.

Неподалеку от дома рос клен, некоторые ветви доставали до окна бывшей спальни Верити. Его давно пора было обрезать, но никто этого не сделал. Росс подпрыгнул до нижних ветвей и забрался на дерево. Он расстегнул плащ и сбросил его на кусты внизу. «Вот укроп для вас и голубки; вот рута... Я было хотела дать вам фиалок, но все они завяли, когда умер мой отец...» Он карабкался выше, не особо разбирая куда, пока не достиг окна.

Небольшое окошко со свинцовым переплетом. Снизу ему показалось, что оно слегка приоткрыто, но оказалось, что это не так. Открыта была лишь крохотная форточка наверху, не достать. Единственным подручным предметом оказался ключ от висячего замка на двери в его собственную библиотеку. Росс вытащил его и стучал по стеклу, пока оно не разбилось. Потом, не успело стекло упасть, Росс сунул внутрь руку и открыл щеколду. Минутой спустя он уже был в комнате.

Он произвел какой-то шум, но явно меньше, чем у входной двери.

Росс вышел в восточное крыло. В конце коридора, ведущего к главному входу, пробивался слабый свет — свеча на лестнице, рядом с главным залом. Росс направился туда и почти дошел до конца коридора, как вдруг открылась дверь и появилась Элизабет.

Она издала приглушенный возглас и отшатнулась к стене. Они уставились друг на друга. Элизабет выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок.

— Росс!

— Пришел тебя поздравить.

— Росс, я думала...

— Что это грабитель. В смысле способа, которым я вошел, так оно и есть.

Элизабет по-прежнему смотрела на него во все глаза, с белым как мел лицом. На ней было зеленое бархатное платье, старое и лоснящееся на свету, но ей оно шло. Ей всё шло. В том-то и проблема.

— Я услышала шум. Как ты вошел?

— Пришел поблагодарить за письмо.

— Я решила, что это Джеффри Чарльз. Мне показалось это странным.

— Мы можем где-нибудь поговорить?

Она прекрасно знала Росса, его спокойный тон ее не обманул. Ей никак не избежать этого разговора.

— Да... Принесу свечу.

Элизабет вернулась в комнату, откуда только что вышла. Подозревая безо всякого основания, что она может кого-то позвать, Росс последовал за ней и закрыл дверь.

— Можно и здесь.

Это была ее спальня, и она подняла руку над свечой.

— Не думаю, что...

— Здесь никого нет, кого стесняться? Мне нужно с тобой поговорить, Элизабет, и немедленно.

Милая комната. Коричневые шторы, обхваченные шнуром, позолоченное зеркало, детская лошадка, синие тапочки, белая кружевная ночная сорочка на кресле. Росс никогда прежде здесь не был.

Он увидел, как кровь снова приливает к ее лицу и губам. А также уверенность.

— Мне так не хотелось посылать тебе то письмо, Росс. Безумно не хотелось, как я и сказала... Но ты не можешь врываться вот так. Утром...

— Утром будет слишком поздно. Я хочу знать сейчас.

— Что ты хочешь знать? То, что я уже написала? Я могу добавить что-то еще?

— В общем, да.

Он отошел от двери, стянул перчатки, бросил их на кресло и подошел ближе к ней. Элизабет шагнула в сторону.

— У меня создалось определенное впечатление об этом деле. Скажи, Элизабет, где я ошибся. Я давно считаю Джорджа Уорлеггана своим злейшим врагом. Тебя же давно считаю ближайшим другом. Что я упустил?

Она вспыхнула.

— Всё вовсе не так, Росс. Но для меня это крайне болезненно. Разумеется, я счастлива и горда считать тебя ближайшим другом.

— Но ведь не только другом, правда? Сколько прошло времени, с тех пор как мы разговаривали однажды вечером у Тревонансов, не больше года? Что ты тогда сказала мне за столом? Что отвергнув меня и выйдя за Фрэнсиса, ты совершила ошибку, которую осознала спустя несколько месяцев и о которой с тех пор сожалеешь. Ты сказала, что для тебя было унизительным потрясением это понять. Я помню твои слова.

Она схватилась рукой за спинку кресла.

— Ты являешься вот так, Росс... От неожиданности я чуть в обморок не упала.

Но его оказалось не так-то легко увести в сторону.

— Ты тогда призналась, Элизабет, что от этой твоей ошибки Фрэнсис страдал всю жизнь. И ты от нее страдала, и я. Какую ошибку ты собираешься совершить теперь?

— Нет, — ответила он. — То, о чем я тогда сказала... Я не буду к этому возвращаться. Хотя я никогда не стала бы об этом говорить, если бы предполагала, что с Фрэнсисом может что-то случиться. Прошу, Росс, пойми. В тот день я сказала тебе это, чтобы дать понять — если ты был тогда несчастен, то и я тоже вскоре стала несчастной. Я думала, тебе будет приятно знать, что это была моя ошибка, а не твоя. Слишком поздно для того, чтобы это исправить, мы опоздали на многие годы, но я хотела, чтобы ты знал. Заговорив, я сразу же поняла, что мне не следовало этого делать. А когда погиб Фрэнсис... тем более.

— Это ничего не объясняет. Какое отношение ко всему этому имеет Джордж Уорлегган?

— В то время — никакого, разумеется. Только теперь, гораздо позже. Он был так добр, Росс, так любезен...

— Ты выходишь замуж из благодарности?

— Не только. Но ты заблуждаешься, считая его своим злейшим врагом. Я думаю... Я уверена, что мне удастся вас помирить, что вы можете стать друзьями и станете ими. Он не таит обид...

— Ты выходишь за него из-за денег?

С минуту она молчала, прищурив глаза в попытке сдержать гнев. Пока они стояли друг перед другом вот так, как противники, она могла лишь парировать каждый укол, но не имела времени обдумать собственную линию поведения. Встреча проходила гораздо хуже, чем могла предположить Элизабет. Она предполагала, что будет несладко, вспомнила свои опасения и взяла себя в руки. Это она обидела Росса, а не он ее, поэтому Элизабет должна стерпеть его оскорбления, попытаться вразумить, и тогда, возможно, потом они снова станут друзьями. Избежать этой темы невозможно. Объяснять же ему в подробностях те причины, по которым она выходит за Джорджа, бесполезно. Что бы она ни сказала, он тут же бы это отверг.

— Прошу тебя, Росс, — улыбнулась она, но отвела глаза от его испытующего взгляда. — Может быть, ты придешь завтра, и мы поговорим спокойно и как подобает? Поверь, я выхожу за Джорджа не из-за денег. Всю свою жизнь я была не особо умна, но пыталась хранить верность тем людям, которые мне небезразличны. То, что тебе кажется предательством, совсем им не является. Что ты предлагаешь, Росс? Тридцать лет вдовьей жизни в одиночестве? Я вполне могу прожить тридцать лет. Этого ты от меня ждешь во искупление совершенных мной ошибок? Можешь ли ты предложить мне надежду на нечто иное?

Он молчал, рассматривая изгиб ее бровей, подбородка и губ.

— Я уйду, если ты ответишь на один вопрос. Ты любишь Джорджа?

Часы пробили одиннадцать, лишь подчеркнув тишину в доме. Откуда-то издалека, словно из глубин разума, доносился звук прибоя.

— Да, — ответила она.

Это всё решило. Росс взял ее за плечи, нежно, но твердо, и она быстро заглянула в его глаза — с удивлением и тревогой.

— Это очень похоже на тот обман, сразу после того, как ты вышла замуж за Фрэнсиса. Тогда ты сказала мне, что любишь его, но ничего подобного не чувствовала. Тогда я был глупее и тебе поверил. Теперь не верю.

Элизабет попыталась высвободиться.

— Не надо, Росс. Ты делаешь мне больно.

— Ты спрашиваешь, не обрекаю ли я тебя на тридцатилетнее вдовство. Нет. С твоей внешностью ты могла бы и шестерых мужей найти. Мне не нравится твоя помолвка с Джорджем Уорлегганом. Я прошу тебя немного подождать и подумать.

— Отпусти меня! Я сама себе хозяйка и делаю то, что хочу! Мне... мне жаль, что ты так считаешь. Но я ничего не могу поделать.

— Ты никогда ничего не можешь поделать, да? Вечно всё выше твоих сил. Всю жизнь ты беспомощно плывешь по течению, преисполненная благих намерений. С этим ты тоже ничего не можешь поделать.

Росс поцеловал ее. Элизабет пыталась отвернуться, но это ей не удалось.

Когда Росс оторвал от нее губы, глаза Элизабет пылали гневом. Он никогда ее такой не видел, и ему это понравилось.

— Это... Это отвратительно! Не ожидала от тебя такого! Что бы ты... Оскорблял меня, когда... Когда у меня нет никого...

— Мне не нравится этот брак с Джорджем, Элизабет. Не нравится! Был бы рад услышать от тебя, что ты передумала.

— Я бы удивилась, если бы ты в таком случае мне поверил. Ты назвал меня лгуньей! Что ж, по крайней мере, я не беру обратно свои обещания! Я безумно люблю Джорджа и выйду за него замуж на следующей неделе.

Росс снова схватил ее, и теперь поцеловал со страстью, которой гнев, перед тем как испариться, придал яростной мощи. Волосы Элизабет упали спутанными прядями. Она поднесла руку к губам Росса, но он отвел ее. Элизабет, дала ему пощечину, но Росс стиснул ее руку.

На короткое мгновение она почти освободилась.

— Ты обращаешься со мной, как... как с потаскухой.

— Самое время...

— Отпусти меня, Росс! Ты просто ужасен, я тебя ненавижу! Если Джордж...

— Ты выйдешь за него?

— Не трогай меня! Я закричу! Боже, Росс... Прошу тебя...

— Теперь я всё равно не верю ни единому твоему слову. Так ведь?

— Завтра...

— Никакого завтра не будет, — сказал он. — Оно не настанет. Жизнь — всего лишь иллюзия. Давай заглянем в самые потаенные ее уголки.

— Росс, ты ведь не... Нет! Прекрати, умоляю!

Но больше Росс не обращал внимания на ее слова. Он поднял ее на руки и отнес в постель.

 

Глава шестая

Демельза не спала до четырех, а когда проснулась в шесть утра, то услышала, как Росс входит в дом. Он не поднялся, тем самым подтвердив то, что она и так уже поняла. Поняла это в то мгновение, когда он ушел.

Вскоре проснулся Джереми и стал играть и ворочаться в колыбели. Он пока еще почти не разговаривал, но его излюбленными словечками были «мено так» и «не сосем», он применял их по собственной системе и в различных ситуациях. В последнее время сынишка окреп и повеселел, перестал убегать, когда у него что-то не получалось, но по-прежнему был полон кипучей энергии. Демельза любила проснуться пораньше и лежать в полудреме, прислушиваясь к бормотанию и хихиканью Джереми в кроватке.

Но не сегодня. Она поднялась в половине седьмого, почти как обычно, и подошла к северному окну, из которого вылезла несколько месяцев назад. Солнце уже два часа как встало, яркие рассветные краски угасли. Утро выдалось облачным, но тихим, море было покрыто туманной дымкой, но спокойно, в отличие от ночи. Иногда казалось, что оно вообще не движется, как растянутое шелковое покрывало, но время от времени на поверхности появлялась рябь, а еще реже — одинокая волна, выдающая себя прорезающим тишину гулом. Гимлетт уже сновал туда-сюда, без устали работая по хозяйству. Демельза часто удивлялась его молчаливости по утрам, он никогда не будил их гремящими ведрами или еще каким-нибудь шумом.

Но этим утром где-то глубоко внутри всё в ней наполнилось такой болью, какой она не знала прежде. Демельза никогда не испытывала такого отчаяния. Всё пошло прахом. Любая утешительная мысль тут же обращалась в пепел. Теперь ничто уже не будет как прежде, потому что она потеряла веру.

Не так давно в разговоре с Верити Демельза сказала, что доверие к мужу... Если оно существует.

Теперь доверие исчезло. Конечно, не настолько резко. Она прожила с Россом достаточно долго, чтобы изучить его недостатки и слабости. Считать мужа ангелом и идеалом просто глупо, такая жена сама напрашивается на разочарование. Но главное — это принцип доверия. Всю жизнь Росс любил или почти любил Элизабет. После гибели Фрэнсиса в нем росло недовольство, но Демельза всё равно знала, что Росс любит ее, и чувствовала, что преданность — один из его недостатков и одновременно добродетелей, заставит его хранить верность жене до последнего дня.

Конечно, дело было не только в этом. Не только в этом заключалась потеря. Какой бы разумной и выдержанной ни была Демельза, это сводило ее с ума. Росс всегда был для нее больше, чем просто мужем. С того мгновения, когда девять лет назад он привел ее на кухню — голодную дочь шахтера — Росс олицетворял для нее благородство, не только по рождению, но и по складу характера, служил примером человека, чьи стандарты поведения всегда чуть превосходили ее собственные. Она частенько с ним спорила, хоть и не всерьез, не соглашалась с его суждениями и точкой зрения, но глубоко внутри, в самом важном, признавала его превосходство.

Не важно, ожидала ли она от мужа безусловной верности, помимо этого исчезло кое-что еще. Демельза гордилась им гораздо больше, чем собой. Она считала себя лучше любой другой женщины, потому что на ней женился Росс. Вчерашним визитом к Элизабет он подвел не только себя, но и Демельзу. Предал их обоих, разрушив саму основу ее жизни.

Джереми ждал, когда его выпустят, ему больше не хотелось лежать в колыбели, он начал бузить. Демельза не обратила на него внимания и подошла к другому окну, причесываясь. Где-то внутри теплилась надежда, что ничего не случилось, хотя в глубине души она знала правду. Знала еще до того, как Росс так поступил, знала его намерения еще до того, как он уехал. И что теперь? Почему он вернулся? Приехал забрать свои вещи, чтобы жить в Тренвите с Элизабет? Отменила ли Элизабет свадьбу с Джорджем?

Демельзе плохо удавалось ненавидеть, но она почувствовала, что могла бы убить Элизабет. Элизабет сделала всё возможное, чтобы отравить первые годы их брака. Ей это не удалось, но она, хоть и не напрямую и неосознанно, виновата в смерти Джулии. Это послужило причиной первой трещины в отношениях Демельзы и Росса. Напряжение, хоть и едва ощутимое, начало расти в тот день, подпитываясь горем Росса, и Элизабет этим воспользовалась. А теперь, после смерти Фрэнсиса, у нее развязаны руки. Интересно, действительно ли она собиралась замуж за Джорджа, или это просто была приманка, способ добиться той реакции, которой она и добилась.

Джереми заплакал, и, в конце концов, Демельза взяла его на руки, поменяла пеленки и одела, а потом отнесла вниз. Джейн Гимлетт была на кухне.

— Хозяину захотелось позавтракать. Я подала холодный окорок. Решила, что вы спите, а он велел вас не беспокоить.

— У тебя есть чай?

— Да, мэм. Всего десять минуточек как вскипел. Нарезать вам хлеба с маслом?

— Нет... Можешь подержать несколько минут Джереми?

Она вошла в гостиную. Росс переоделся и побрился, и почти закончил безвкусный завтрак. Он поднял взгляд, и они посмотрели друг на друга. В тот же миг Демельха все окончательно поняла, а он понял, что она знает.

— Я подумал, что ты спишь, решил начать без тебя.

Она промолчала и через секунду шагнула вперед и села за стол на некотором расстоянии от Росса, налила себе чашку чая, добавив молоко и сахар. Свет от окна упал на ее бледные веки и темные блестящие волосы.

— Это ведь не в последний раз? — спросила она.

Он не ответил, только опустил взгляд в тарелку и отодвинул ее.

Демельзу внезапно обуял гнев. И это ее удивило. Она боялась расплакаться, но теперь в глазах не было ни слезинки.

— А их... свадьба состоится?

— Не знаю...

Этим утром его шрам был особенно заметен. Будто след от случайного удара сабли в Пенсильвании остался символом необузданности его натуры, идущего против закона отступника.

Губы Демельзы задрожали от злости.

— И когда ты с ней снова увидишься?

— Не знаю.

Она сглотнула, пытаясь контролировать свой голос.

— В котором часу ты вернулся?

— Наверное, около пяти.

Снова воцарилось молчание. Демельза не стала больше ничего спрашивать, а он не стал объяснять то, что объяснить невозможно.

Изо всех сил пытаясь поддержать разговор, словно ничего не случилось, словно это был обычный будничный завтрак, Росс сказал:

— Вчера я заглянул к миссис Треласк по поводу лент для Джереми. Она говорит, что через месяц или два получит более дешевые.

Демельза молчала.

— Добрую часть утра я провел с Харрисом Паско и не имел возможности купить то, о чем ты просила.

Она помешала чай, глотнула, почувствовала, как горячая жидкость проникает в желудок, и уставилась в окно невидящим взглядом. Росс взял вилку и провел ей по скатерти.

— Я ужинал с Ричардом Тонкином. Он строит корабли в партнерстве с Гарри Блюиттом в Ист-Лоо. С тех пор как началась война, они процветают.

— Ааа.

— Сказал, у них столько заказов, что они не справляются. Небольшие лодки... Приятно слышать, что хоть кто-то преуспевает.

— Да?

Росс посмотрел на жену.

— А тебе разве не приятно это слышать?

— Нет.

— Мне жаль.

— Мне тоже.

— Ты пролила чай, Демельза.

— Да, — сказала она и бросила чашку на пол.

В ней кипела ярость. Это не Элизабет следует убить, а Росса. Ей хотелось кинуть в него всю посуду вместе с ножами и вилками. Она и впрямь могла бы наброситься на него с ножом. В ней не было ни капли смирения или жалости. Она была борцом, и теперь это прорвалось. Демельза боролась с собой, вздохнула и встретилась с взглядом серых глаз Росса. Потом махнула рукой и смела со стола чайник, молочник, две тарелки и сахарницу.

И вышла.

Росс не пошевелился, пока не вбежала Джейн Гимлетт.

— Боже ты мой! Что случилось, сэр? Чайник разбился вдребезги! И ваша чашка...

Она нагнулась, чтобы прибраться.

— Одергивал сюртук и зацепил скатерть, — сказал Росс. — Очень жаль.

— Ну и ну! А где хозяйка?

— Вышла. Она не хочет завтракать.

Всю неделю над домом гремел гром. Жизненным принципом Демельзы, хотя она сама этого и не сознавала, было не провожать день со злостью в душе. Но теперь злость останется с ней до самой могилы, потому что эту рану не залечить.

И дело не в том, что она не могла простить. Она не знала, нуждается ли он в прощении, да это и не имело значения. Можно простить человека за то, что срубил дерево, разбил ценную вазу или сжег картину, но для уничтоженного предмета это уже не важно.

Они встречались только за столом и часто пытались избежать друг друга, начиная раньше или заканчивая позже. Встречаясь, они мало разговаривали, и только о том, что касается дома или хозяйства. Росс спал в бывшей комнате Джошуа, где ночевала Демельза в свою первую ночь в доме. После случившегося ему казалось немыслимым вернуться наверх, в ее спальню, а ей казалось, что единственное прикосновение Росса к Элизабет вызвало у него отвращение к жене.

С тех пор он не предпринимал никаких попыток снова увидеться с Элизабет, что было довольно удивительно, хотя, конечно, мог бы ходить туда хоть каждый день, как казалось Демельзе. По крайней мере, Росс продолжал есть и ночевать в собственном доме. Она скорее бы умерла, чем спросила его о дальнейших намерениях.

После единственного взрыва она вела себя спокойно, хотя ее не покидал гнев, который стал привычным спутником — более хладнокровным и обдуманным, избавиться от него было невозможно. Да она и не хотела. Иногда, впоследствии, она думала, что только гнев тогда поддерживал в ней жизнь, стал ее опиумом, к которому она прибегала, когда будничные мысли становились невыносимыми.

Демельза знала, что всю неделю Росс занят продажей оборудования шахты, которое оцениои принесло примерно четверть от его истинной стоимости. Росса это расстроило, но ему хотя бы не пришлось всё время находиться дома. Во вторник он получил письмо, которое не показал Демельзе, но на следующий день сказал:

— Завтра вечером мне придется уехать. Поеду в Лоо и за один день не управлюсь. Гарри Блюитт написал, что хочет со мной повидаться.

— Ясно.

Так вот какой предлог он изобрел. Раз он считал возможным лгать, это еще больше ухудшило их отношения. Почему бы просто не сказать, что едет к Элизабет?

— Если хочешь, можешь сама прочитать.

Возможно, догадавшись, он толкнул письмо по столу в ее сторону.

— Нет, — Демельза вернула письмо обратно непрочитанным.

Через пару секунд Росс сказал:

— Не знаю, в чем дело, Ричард Тонкин наверняка ему сообщил, что у меня нет денег, чтобы вложить в их предприятие. Было бы неплохо, если бы он выплатил мне кое-какие долги.

Она чуть не сказала: «Чтобы ты мог отдать деньги Элизабет». Но в последний момент ей хватило ума не быть мелочной.

В пятницу днем из Уэрри-хауса приехал лакей с сообщением. Сэр Хью не получил ответа на свое приглашение. Примут ли его капитан и миссис Полдарк? Демельза чуть не рассмеялась. Сэр Хью и его прием. Кому сейчас хочется развлекаться? Только не ей. А Росс развлекается по-своему. С Элизабет. Может, стоит предложить Россу взять Элизабет, а Демельза пойдет с Джорджем Уорлегганом?

Она не была уверена, собирается ли Росс в Лоо в действительности, но точно знала, что конец недели он проведет в Тренвите, в объятьях Элизабет. Он не захочет отвлекаться, посещая приемы и танцы. Его беспокоит только прием у Элизабет. Демельза гадала, ласкает ли он Элизабет так же, как иногда ласкал ее. Элизабет уж точно очарована новым любовником. Она наконец-то получила желаемое, к чему так долго стремилась. Она принимает его в собственной постели. Хрупкая, как лилия, в его руках. Аристократка с хорошим воспитанием, утонченная, какой никогда не была Демельза. Женщина, чей род насчитывает восемь веков, вероятно, обладает особым вкусом в любви, который дочери шахтера недоступен. После такого союза Росс никогда не вернется к простой деревенщине. Это невозможно. Невозможно. Он пойдет своей дорогой, а она обречена чахнуть и увядать в четырех стенах, в беспрестанных трудах и заботе о ребенке, топчась в навозе на ферме.

Придет ли он? Словно яркая искра высветила все самые темные уголки души Демельзы. Капитан Полдарк не сможет посетить прием сэра Хью Бодругана, но миссис Полдарк сможет. Миссис Полдарк, не чувствующая ограничений. Миссис Полдарк, которая намерена отомстить мужу и залечить свои раны, умаслить уязвленную гордость единственным доступным ей сейчас способом. Пусть Росс увидит последствия своей измены.

Она написала записку и отдала ее ожидающему лакею, тот отправился верхом через долину. В ее мыслях по-прежнему полыхал огонь, и она понимала, что просто так этот огонь не исчезнет. Демельза начала готовиться к субботнему визиту.

 

Глава седьмая

Уэрри-хаус построили во времена Эдуарда IV, на пике благосостояния Бодруганов. Позже, когда жадный до власти Ричард уничтожил сторонников Йорка, главный клан Бодруганов, от ветви Горрана, потерпел крах, но Бодруганы из Уэрри смогли найти благосклонность при дворе Генриха и сохранили свое наследство. Теперь и их счета постепенно иссякали. Ни сэр Хью, ни его мачеха не беспокоились о внешних приличиях. Они держали прислугу для личных нужд, но предпочитали жить в беспорядке. Им нравилось разгуливать по дому в грязных сапогах и раскидывать их где попало, а Сэр Хью заявлял, что вид прибранной комнаты с натертыми полами напоминает ему о покойном дедушке, которого он предпочел бы забыть.

Но для вечеринки дом постарались привести в приличный вид. Постригли лужайки, кое-где покрасили стены и потолки, а весь зверинец загнали в две комнаты. Если гости не окажутся слишком разборчивыми и будут обращать больше внимания друг на друга, чем на стулья, на которых сидят, то всё пройдет хорошо.

В самой большой комнате дома были каменные полы, имелся огромный камин, подиум в одном конце и высокий потолок с балками. Нижнюю часть стен, под окнами, покрывала поеденная молью ткань, а повыше крепились многочисленные канделябры, которые никогда не зажигали. Именно в этой комнате собирались устроить бал.

Демельзе повезло, что она приняла решение пойти так поспешно, под влиянием минутного порыва, и у нее не было должного времени для подготовки, иначе ей пришлось бы поломать голову над тем, что надеть. Она придумала весьма остроумный способ добраться до Бодруганов, не успел уйти лакей. Зная, что Росс заберет Брюнетку, она послала записку сэру Хью с просьбой прислать за ней грума с лошадью, что тот и сделал около пяти часов вечера. Таким образом, она прибыла в Уэрри-хаус весьма изысканным образом, в сопровождении лакея в ливрее и еще одной лошади с багажом.

До дома вела хорошая дорога, поэтому большая часть гостей из центральных и северных частей графства прибыла в каретах. Многие как раз подъехали к шести часам, и Демельзе пришлось ждать своей очереди под многочисленными любопытными взглядами сквозь монокли. Она выдержала их хладнокровно, сидя с прямой спиной в темной амазонке и треугольной шляпке.

Хью и его мачеха стояли у двери, увлекшись интереснейшим спором с Джоном Тренеглосом о кожном сапе у лошадей. Демельза подошла как раз за мистером и миссис Уорлегганами и услышала, как мистер Уорлегган принес извинения. Джордж уехал по срочному делу и выражает сожаление по этому поводу. За ней следовала пара, которую она с трудом узнала, лорд и леди Деворан. Лорд Деворан дружил с Россом.

К ней подошел Сэр Хью.

— Ха! Мэм, так вы все-таки решились довериться моей заботе, оставив своего мужа у камелька. Чудесно. Чудесно.

— Да, сэр Хью, я сочла погоду неподходящей, чтобы сидеть у камелька.

— Вовсе нет, дорогая. Я бы к вам в этом присоединился, но на этой неделе у нас такое почтенное собрание, черт побери... По крайней мере, такое впечатление оно производит издалека. С нами вы в полнейшей безопасности, мэм, уверяю.

— Я вовсе и не опасалась, — ответила Демельза.

Он сухо хмыкнул и посмотрел на нее черными глазами-бусинками.

— Так приятно это слышать, даже если вы на самом деле так не думаете. Респектабельность — это такая скука, надеюсь, что улучу минутку и смогу ускользнуть. Разве я не обещал вам грязные разговорчики? Обещал, и исполню обещание. Уединимся где-нибудь в уголке и...

— Хьюги! — позвала его мачеха. — Здесь мисс Робартс с доктором Холсом. Так прими же их! Проклятье, я же не могу быть во всех местах одновременно!

Пока Демельзу провожали в ее комнату наверху по скрипящим под ногами коридорам, она подумала, что придется порядочно выпить, прежде чем она сумеет броситься в объятья Хью Бодругана. Он пытался соблазнить ее в Бодмине, и при одной мысли об этом ее до сих пор пробирали мурашки.

Наверное, это вечная проблема обманутых жен. Они хотят изменить в ответ, но не имеют под рукой человека, с которым это возможно.

Спальня, куда ее проводили, оказалась большой, с низким потолком с крупными балками и стенами с панелями. Оставшись в одиночестве, она тут же подошла к окну и открыла его нараспашку, а потом уже начала распаковывать платье. Окно выходило на две лужайки, спускающиеся к березовой роще. Деревья только что покрылись зеленью, переливаясь в солнечных лучах, как мокрый шелк. Лужайки пересекала широкая дорожка с низкими стенами и статуями, весьма потрепанными непогодой и ветром.

По дорожке к дому шел Малкольм МакНил из Шотландского полка гвардейских драгун.

Предпочтения сэра Хью редко совпадали с общепринятыми, и раз уж предстояли танцы, он решил, что они должны начаться как можно раньше и длиться как можно дольше, чтобы никто не мог заявить, что он зря потратил деньги. Сэр Хью также хотел, чтобы и оркестр стоил потраченных денег. Хотя сам он не был особенно ловок со всеми этими менуэтами и гавотом, и потому выделил для них время до ужина, чтобы после отдать должное простым местным танцам, где каждый вдоволь вспотеет и насладится.

Демельза намеренно задержалась в своей комнате подольше. Горничная принесла шоколад, и Демельза сидела в халате, тихо потягивая напиток и наслаждаясь видом. У нее не было ни планов, ни идей. Ее мысли не задержались ни на Россе с Элизабет, ни на сэре Хью и капитане МакНиле. Словно у капитана корабля накануне сражения, у нее не было никаких чувств или страха, она думала лишь о том, что случилась и что произойдет.

Около семи Демельза начала одеваться, обмыла тело губкой и надела чистое и более тонкое белье. Под тем платьем, что купил ей Росс на бал 89 года, мало что можно было носить. С тех пор она ни разу его не надевала. Фигура Демельзы почти не изменилась, но корсаж сидел более плотно, а в талии — чуть просторней. Она натянула свою единственную пару шелковых чулок — подарок от Верити на рождество 91 года, шелк приятно струился по коже.

Она решила сделать прическу, по крайней мере, попробовать сделать, на тот манер, как причесывала ее горничная Уорлегганов четыре года назад — сколов волосы наверху шпильками и выпустив пряди лишь над ушами, чтобы свободно падали. Ей не прислали горничную, и она была этому рада. На туалетном столике тоже было пусто, но Демельза привезла с собой пудру и румяна — подарок от Верити на Рождество 92 года, она скупо нанесла их и слегка удлинила брови.

Проделав всё это, Демельза начала натягивать платье. Тонкое серебристое кружево казалось на удивление теплым. Чтобы застегнуть платье, требовались немыслимые усилия, но она все же справилась. Демельза осмотрела себя в зеркале и сочла, что смогла бы пройти по улице неузнанной, хотя только лишь до второго взгляда. Не слишком ли откровенно ее вид заявлял о намерениях? Может ли приличная дама выглядеть подобным образом? После раздумий она решила, что вполне может.

Из пыльного и темного коридора донеслись первые звуки музыки. Значит, она придет не слишком рано. Праздник начался. Танцы или, по крайней мере, музыка начались еще до восьми, солнце еще не зашло, и щебетали птицы. В разгар мая было бы удобней устроить танцы на лужайке. Демельза горько пожалела о том, что не взяла с собой бутылку портвейна. Придется встретиться с обществом на трезвую голову.

Лестница спускалась не напрямую в главный зал, а в маленький, в глубине дома, так что Демельзе не пришлось спускаться на глазах у всех, это было бы малоприятно. Когда она спускалась, у подножия лестницы стоял Джон Тренеглос, который тут же ее заметил. Сосед Тренеглос, старший сын владельца Мингуз-хауса, он уже почти сам стал его хозяином — коренастый веснушчатый мужчина тридцати пяти лет с волосами соломенного цвета.

— Неужели это госпожа Демельза! Боже ты мой! Где это вы скрывались?

Его зычный голос привлек всеобщее внимание, и Демельза решила, что ей следует соблюдать осторожность. Джон Тренеглос не особо ей нравился, а еще меньше — его жена Рут, которая вечно пыталась поставить ее на место, но Демельза прекрасно знала, какие чувства питает к ней Джон Тренеглос. Не стоит повторять представление во время бала четыре года назад, когда она была в том же платье и с той же прической, и четверо или пятеро мужчин буквально дрались за нее, в то время как она лишь хотела быть вежливой и любезной.

Он поднялся на несколько ступеней и протянул руку:

— Позволите сопроводить вас в бальный зал? Отдадите мне первый танец? В точности, как прежде! История повторяется. С удовольствием снова устрою перебранку с вашим мужем. А где он?

Демельза дала ему руку.

— Его вызвали по делу. А где ваша жена?

— Как всегда на сносях. И уже подошло время, иначе бы она приехала, вы же ее знаете. Как все удачно сложилось! Ну прямо сама судьба постаралась!

— Проклятье, надеюсь, что нет, — ответила Демельза.

Он от души рассмеялся, и они вошли в бальный зал.

О первых часах бала впечатления у Демельзы сложились неясные, как в тумане. Прежде всего, она нуждалась в напитке, чтобы взбодриться и овладеть собой, но казалось, что прошла вечность, пока кто-то предложил ей бокал. Это было сухое вино, неприятное на вкус. Но все же оно произвело необходимый эффект.

Оркестр состоял из шести музыкантов: трех скрипок, барабана, флейты и валторны. Дирижер, он же один из скрипачей, оказался самым толстым человеком из всех, когда-либо виденных Демельзой, все в нем было круглым — от очков в золотой оправе до живота с золотой цепочкой от часов. Фалды его фрака постоянно дергались в такт метронома и переставали двигаться, лишь когда он садился на них во время коротких перерывов.

В комнате, декорированной сиренью и нарциссами, собралось человек пятьдесят. Приехал сэр Джон Тревонанс, но не Анвин. Был и мистер Рэй Пенвенен, хотя он не танцевал и выглядел бледным и строгим. Роберт Бодруган, единственный племянник сэра Хью и предположительный наследник — Демельза протанцевала с ним два танца в начале вечера. Явилось всё семейство Тиг, трое Боскойнов, Ричард Тренеглос, брат Джона, и Джоан Паско, дочь банкира, Уильям Хик, мистер и миссис Барбари, Питер Сент-Обин Тресайз, достопочтенная миссис Мария Агар, леди Уитворт с сыном, ставшим священником, лейтенант Каррутерс с женой и многие другие. Дуайта Эниса не было.

Из всех собравшихся выделялась высокая и привлекательная дама в черном с многочисленными браслетами и подвесками, звенящими при каждом ее движении, и лишь когда она повисла на руке сэра Хью Бодругана, Демельза опознала ее как пользующуюся дурной славой Маргарет Воспер, которая была любовницей сэра Хью вот уже целый год. Они приблизились к Демельзе, и сэр Хью спросил:

— Вы знакомы с моим другом, миссис Воспер, мэм? Миссис Росс Полдарк. У вас много общего: вы обе привлекательны и без труда можете поймать мужчину на крючок. Или вы уже знакомы?

Маргарет рассмеялась громким хрипловатым контральто.

— Ее я плохо знаю, но тем или иным образом имела дело с мужчинами семьи Полдарк. Может быть, у нас даже больше общего, чем ты думаешь, Хьюги.

Сэр Хью хмыкнул, а Демельза рассвирепела. Она не сомневалась, что намеки этой женщины связаны с изменой Росса.

— Вы успели раньше меня, мэм, — сказала она, — но, наверное, это произошло еще до моего рождения.

Сэр Хью захохотал в голос.

— Надеюсь, вам нравится бал, мэм. Вы редко сидите, как я погляжу.

— Чудесный бал, сэр Хью, я и не знала, что в Корнуолле столько привлекательных мужчин. Какое счастье, что вы не боитесь конкуренции.

Сэр Хью вытащил табакерку и открыл ее, чтобы спрятать лицо от Маргарет.

— От этой болтовни меня клонит в сон, — заявила Маргарет, зевая. — Я похоронила двух мужей и являюсь соломенной вдовой еще нескольких — не будем называть имен — и никогда не видела смысла ходить вокруг да около. Если вы имеете к кому-то склонность, то подойдите к нему и задайте прямой вопрос, вот и всё.

— Весьма деловой подход, — сказала Демельза.

— Деловой и честный, — ответила Маргарет. — Мужчина знает, чего хочет, так же должна поступать и женщина.

— Она знает, чего бы ей хотелось добиться, — вставил сэр Хью со смешком.

— А вы не считаете, — безрассудно заметила Демельза, — что стоит быть более разборчивыми в любви? Я бы предпочла сначала разобраться, а потом уж принимать решение. Даже если вам кажется, что это значит ходить вокруг да около, я бы скорее согласилась на это, чем ходить с кем попало.

К счастью, вовремя появился Джон Тревонанс и обратился к Демельзе, Маргарет потянула сэра Хью дальше, и вскоре вновь завладела его вниманием.

Но на ужин Демельзу повел сэр Хью.

В начале вечера она нигде не видела Малкольма МакНила. Его не было в зале, но как только он ее заметил, то поспешил к ней, протискиваясь мимо Питера Тресайза и лейтенанта Каррутерса, которые как раз с ней разговаривали.

— Вот как, миссис Полдарк, а я и не знал! Какой приятный сюрприз в мой последний вечер! Когда я смогу иметь честь с вами потанцевать? Вы уже идете с кем-то на ужин?

— Да, прошу простить.

— А танец?

— У меня уже пять на очереди.

— Тогда после ужина? Первый?

— Прекрасно. Первый.

— Как же так, мэм, — возмутился Тресайз, — это несправедливо! Я же только что просил у вас этот танец!

— Я приберегла его для капитана МакНила. Прошу меня простить, мистер Тресайз. Может быть, второй?

— Тогда второй.

— А я хочу получить третий, — сказал лейтенант Каррутерс. — Как я слышал, третий будет экосез. Превосходный танец и...

— Думаю, если это экосез, то я должна танцевать его с шотландцем. Конечно, если он соблаговолит меня пригласить.

— С удовольствием, мэм, — ответил МакНил, радостно подкручивая усы. — И другие тоже, если не возражаете.

Демельза вспомнила про философию Маргарет.

— Ну раз вы попросили, сэр, то не могу отказать.

— Первый, третий, пятый, седьмой и так далее, если будут еще.

— Я твердо верю, что будут, — заявила Демельза.

— Да вы просто обжора, сэр, — заметил Тресайз. — А вам не следует поощрять обжорство, мэм, от него аппетит только разгорается.

— Капитан МакНил сказал, что завтра уезжает. Или так я поняла. Пожалуй, по этому случаю можно дать ему поблажку.

— Вы чрезвычайно добры, миссис Полдарк.

Позже, когда сэр Хью повел ее к ужину, она поняла, что повторяются все события четырехлетней давности, за исключением того, что теперь она лучше контролирует положение. Понимание дало ей больше, чем слабое французское вино.

Но выпивка — в умеренных количествах, чтобы не опьянеть, а сохранить текущее состояние, была жизненно необходимой не только для того, чтобы сохранять уверенность и спокойствие. В душе она чувствовала всё такое же опустошение, как и неделю назад. Никакие сегодняшние события не смогли бы этого изменить, Маргарет хоть и разбередила свежую рану, но даже это не имело особого значения. Она уже потеряла всё, что могла потерять. Улыбаясь, она была словно верующим, потерявшим веру и превратившимся в атеиста, познала невыразимую свободу, пыталась радоваться, несмотря на то, что все прежние убеждения были отброшены и растоптаны, ощущала ветер свободы и намеревалась сполна им воспользоваться, но в глубине души ощущала невосполнимую потерю.

 

Глава восьмая

Роскошный ужин, а после ужина — чтобы утрясти съеденное — деревенские танцы. Полный разных вкусностей и обильно орошенный вином ужин даже самых достойных гостей заставил размяться. Демельза подивилась, что светское общество позволило себе деревенские танцы. Внутренне она ощущала, что лорд Такой-то и леди Такая-то уже в силу своих титулов подходят только для менуэта и гавота. Это же им совсем не соответствовало. Парики подпрыгивали, юбки раскачивались, пары гарцевали с резвостью туземцев Борнео. Женщины попышнее, последовавшие за модой на глубокое декольте, рисковали выйти за грань приличий, и если бы Демельза наблюдала за действом со стороны, то весьма бы встревожилась за них. Но вместо этого она сама находилась в самой гуще, время от времени беспокоясь, чтобы кто-нибудь неуклюжий не наступил на её красивое платье или неловкой рукой не стянул его с плеч.

Она не отрицала, что в какой-то мере наслаждалась танцами. Демельза любила танцевать, а теперь, когда Малкольм МакНил был её спутником, могла поощрять его безо всякой фальши — или с совсем небольшой долей.

В удушливой передышке между галопом и сэром Роджером де Конверлеем Демельза произнесла:

— Капитан МакНил, вы и в самом деле завтра уезжаете?

— Да, и в самом деле завтра уезжаю. Я должен был уехать еще во вторник, но из-за поломки почтовой кареты вынужден был задержаться, но теперь, полагаю, все в порядке. В качестве особой милости, не можете ли вы сегодня звать меня Малкольм?

МакНила так воодушевило поощрение со стороны Демельзы, что он решил взять быка за рога.

— Возможно, я ошибаюсь, — произнесла Демельза, — но разве не так звали одного из королей Шотландии?

— И не одного. Вы неплохо знаете историю Шотландии, Демельза...

— Я иногда почитываю. Полагаю, это вас удивляет. Вы считаете, что я глупышка, чья участь — молоко, коровы, свиньи, воспитание детей и выпечка хлеба.

— Вовсе нет, уверяю вас.

— Благодарю, что считаете иначе. Знаете ли, полагаю, всего двое мужчин называли меня Демельзой: мой муж и его кузен.

— А отец?

— Хм, он — нет, насколько я помню. Когда находился в хорошем настроении, называл дочуркой, а когда нет, то прозвищем, которое, став леди, я уже давно позабыла.

МакНил громогласно расхохотался, отчего оркестр чуть не сбился с ритма.

— Можете смеяться, Малкольм, но это правда. А теперь расскажите что-нибудь о себе. Сколько дам уже называли вас Малкольмом?

— Что? — капитан уставился на неё, прямо в тёмные, смотрящие в упор глаза, ища скрытую насмешку, но не находя её, хотя все еще подозревая, что она хорошо спрятана.

— Немногие, признаюсь, но немногих и прельщает образ жизни военного. Мне трудно угодить, как, полагаю и вам. Меня воспитали в любви к самому лучшему, и это, согласитесь, весьма стесняющее обстоятельство. Тем не менее, в этом кроются свои преимущества, когда возникает такой случай...

— Какой случай?

— Называть даму её христианским именем, — рассмеялся МакНил, — первое проявление ласки. Это как... как прикосновение рук без перчаток, как помочь спуститься со ступеней, как вызвать улыбку, намекающую на нечто большее, чем дружба. Я восхищаюсь вашим именем, Демельза. Откуда оно и что означает?

— Оттуда же, откуда, полагаю, и ваше, Малкольм, от матери. Не знаю, где она его взяла. Старый цыган, постучавшийся однажды в дверь, сказал, что на старом корнуолльском языке это означает «Твоя сладость», но это был просто невежественный старик, и не думаю, что он прав.

— «Твоя сладость». Весьма подходит. Хотя, наверное, я чувствовал бы себя счастливее, если бы оно означало «моя сладость».

— Если бы я знала, как много значения вы придаете тому, что мы называем друг друга по имени, я бы задумалась, позволить ли вам это с такой легкостью.

— Но почему? Разве вы не сказали, когда мы только встретились на этом вечере, что, о чем бы я ни попросил...

— Не думаю, что там прозвучало «о чем угодно», — улыбнулась Демельза, глядя ему в глаза.

— В моих желаниях «что угодно» точно присутствует.

Оба какое-то время молчали, и не успела Демельза подобрать подходящий ответ, кто-то подошел к ним и сказал:

— Полагаю, это наш танец, мэм.

И увел Демельзу.

Но Мак-Нил, зайдя так далеко, останавливаться не собирался. Будучи кавалеристом, он знал все ходы наперед. Когда пришло время их следующего танца, он предложил выйти на террасу подышать свежим воздухом. Там находились и другие парочки. Долгие сумерки наконец угасли, и наступила ночь. Темень без луны или звезд. Они прохаживались туда-сюда, шея и плечи Демельзы едва заметно белели в темноте. Какое-то время они разговаривали, а затем Демельза поежилась…

— Вам холодно, дорогая, — и он немедленно положил руку ей на плечи, — простите, я принесу вам шаль.

— У меня ее нет, — ответила Демельза, очень осторожно высвободившись, — я не взяла её, потому что у меня ее нет. Но мне не холодно. Просто что-то внезапно нашло.

— Расскажите об этом.

— О, не получится. Это старое корнуолльское словечко. Мурашки — самое близкое по значению. Но всё прошло, забудем об этом.

До сих пор ей никогда не оказывали подобного внимания, даже Росс. Это захватило её, хотя она и пыталась оставаться безучастной.

— Что за удача задержала меня здесь еще на два дня, — произнес МакНил. — Я ясно вижу, что вы сегодня не остались бы без внимания. Да мужчины бы просто схватились друг с другом за право поухаживать за вами, но мне кажется, я надеюсь, что другие вам бы так не приглянулись.

— Они бы мне так не приглянулись, — согласилась Демельза. — Вы уже оправились от раны? Поздновато уже интересоваться, но...

— Да, вполне. Смотрите, — он вытянул руку, — прямо как новая... И ранение того стоило, раз уж я встретил вас.

Они подошли к краю террасы и остановились. Демельза собралась развернуться, но МакНил стоял на месте. Вот, подумала она, настало время принимать решение. Он наклоняет голову, чтобы меня поцеловать. Что ж, я сама этого просила. Я часто гадала, каково это — с такими-то усами... Теперь я знаю... Неужели это я, смотрю на волосы этого незнакомца, ощущая его губы и руки? Пора отвернуться, до чего ж долгий поцелуй, вот проклятье, мне нравится, хотя одновременно и не нравится. О нет, это происходит не со мной, я сижу дома у камина, Джереми спит наверху, а Росс... Росс — в объятьях Элизабет...

Когда МакНил наконец ее выпустил, Демельза прислонилась к балюстраде и огляделась, хотя и несколько запоздало, не подсматривает ли кто. Но вокруг была только ночь. Она перевела дыхание и нерешительно поднесла руку к волосам. МакНил был высоким мужчиной, чуть ниже Росса, но более крупным и статным. И явно не новичком.

— С тех самых пор как я повстречал вас, с тех самых пор много лет назад мне хотелось так сделать. Ох, у меня это просто вызывает трепет.

— Я рада, что вам это доставило удовольствие.

— Ах, шалунья. Но с людьми всегда так, Демельза — когда исполняется одно желание, человек начинает желать большего, пока не...

— Пока не остается никаких. И что же тогда, Малкольм?

— Что тогда? Тогда этот кто-то достигает желаемого. Вы имели в виду тщетность? У меня не было подобного опыта. И я, несомненно, убежден, что в этом случае все будет не так.

— А что же я?

— Я вас не разочарую. Вы же так не думаете?

Их головы по-прежнему почти соприкасались. Беседа полностью вышла из-под контроля, просто какое-то безумие. Демельза не знала, как справиться с ситуацией.

— Думаю, нам лучше войти в дом. Мне кажется... Похоже, здесь слишком жарко, в бальном зале будет попрохладнее.

— И вы никак меня не ободрите, перед тем как мы...

— Мне кажется, я и так уже произнесла слишком много ободряющих слов. Или... даже не знаю, как еще это назвать.

— Ободрением, да, — уверенно заявил МакНил. — Но выполните ли вы обещание, дорогая? Может быть, позже? В какой вы комнате? Демельза...

Что ж, чего она ждет? Разве не ради этого она приехала на бал? Разве это не единственный способ вернуться к Россу? Разве еще несколько часов назад ее не обуяли горькие мысли о том, что она не найдет подходящего человека? Сэр Хью в этом смысле вызывал у нее отвращение. Как и Джон Тренеглос. Но вот МакНил, который завтра уезжает... Он хорошо сложен, вполне привлекателен и влюблен. Чего еще желать? Разве что всё ее маленькое восстание и протест были лишь пустыми и сердитыми словами, произнесенными в сердцах, а на самом деле она ничего такого не желала? Просто болтовня, ничего серьезного. Хвастовство за бокалом вина, чтобы она смогла дойти до предела своей порочности, позволив себя поцеловать. Сколько случайных и чувственных поцелуев расточал Росс, не только Элизабет, но и тому грубому и смелому созданию, что стоит у дверей? Маргарет Воспер. Маргарет Картленд, Маргарет Полдарк. Демельза Полдарк. Демельза МакНил.

Она опустила голову и тихо произнесла:

— Я плохо знакома с этим домом.

— А я знаком. Прожил здесь несколько недель.

Он прикоснулся губами к ее уху, его ладонь лежала на ее руке.

— Благодарю, милая, благодарю.

Когда Демельза позже поднималась к себе в комнату, фалды дирижерского фрака продолжали раскачиваться. Несколько молодых и полных энергии пар воспользовались опустевшим бальным залом, но большая часть гостей разошлась или собиралась ко сну. Констанс, леди Бодруган, давно удалилась кормить животных. Сэр Хью допивал последний стаканчик рома с лордом Девораном, а Роберт Бодруган изо всех сил ухлестывал за мисс Тресайз.

Демельза закрыла за собой дверь, подошла к окну и раздвинула шторы, чтобы выглянуть наружу. Густые тучи разошлись, и стало светлее. На фоне более светлого ночного неба темнели силуэты деревьев. Из окна первого этажа лился свет, отражаясь от увитых плющом стен. Тень, которую Демельза приняла за горгулью на башенке крыльца, вдруг ожила и вспорхнула перед окном, оказавшись совой в погоне за добычей.

Демельза опустила шторы и протянула заледеневшие руки к теплу единственной толстой свечи, горящей крохотным желтым глазом на столе. Она встала на тот путь — и быстро по нему продвигалась, — который ее отец описал бы как путь прирожденной шлюхи. Знать бы только, как себя ведут прирожденные шлюхи. Ждать ли ей в платье, представ перед мужчиной в том же облике, в каком она его покорила, но рискуя испортить и помять наряд? Или переодеться и показаться перед ним в халате, далеко не таком привлекательном, но гораздо более удобном? Или лечь в постель в ночной сорочке или даже без нее и натянуть одеяло до подбородка?

Она уже жалела о том, что так мало выпила. Когда чувствуешь себя глупо и кружится голова, всё намного проще, достаточно предоставить это ему и непонимающе хихикать. Сейчас Демельзе меньше всего на свете хотелось хихикать. И образ Элизабет с бледным анемичным лицом и струящимися золотистыми волосами, лежащей в объятьях Росса, оказался гораздо менее действенным, чем бокал вина. Образ, тем не менее, был необычайно ясным, словно нарисованным на стене.

Вот бы еще руки не были столь ледяными. Такой явный признак нервозности. Демельзе вовсе не хотелось, чтобы всё произошло настолько сознательно. Лучше бы он набросился на нее прямо на террасе, и всё было бы кончено, будто вырвали зуб. Нет, это нечестно по отношению к нему. Пусть он лучше уже придет. Он так привлекателен и пылок. Демельзе в самом деле льстило его внимание. Нужно думать о нем. И это помогло. Сильно помогло.

Она решила переодеться в халат и начала быстро стягивать платье. И вдруг оно соскользнуло чудесной сверкающей грудой, Демельза перешагнула через платье — в длинных черных чулках и белом белье. Вот если бы он вошел прямо сейчас! Она схватила халат и втиснулась в него. Как раз когда Демельза затягивала пояс, раздался отчетливый стук в дверь.

Как вовремя! Она подобрала платье и поспешно кинула его на кресло, а потом на цыпочках подошла к двери. Через секунду Малкольм МакНил очутился уже в комнате.

Она явно правильно выбрала наряд. В халате МакНил выглядел крупнее, но более реальным и земным. Пугающе реальным. И довольно упитанным.

— Милая, я уже опасался, что ошибся дверью и разбудил какую-нибудь древнюю вдовушку. Как восхитительно вы выглядите! Сколько вам, восемнадцать? Если бы я не знал, что это не так, то ни за что не дал бы больше.

— Мне сорок семь, — ответила Демельза, пытаясь сострить и как-то побороть смущение. — Это всё из-за света, Малкольм, я бы дала вам не больше двенадцати. Хотя, по правде говоря, похоже, что свечу будто кто-то пожирает изнутри. Кто-нибудь вас видел?

— Никто. Горничные ушли спать, а оставшиеся гости зевают и клюют носом. Но для нас, дорогая, ночь еще только начинается...

— В котором часу вы завтра уезжаете?

— На полуденной почтовой карете из Труро, когда она проедет мимо.

— И мы больше не увидимся?

— Как пожелаете! Вам стоит лишь написать мне в Винчестер...

Он обнял ее, не переставая говорить, и несколько раз пылко поцеловал, засунув одну руку ей под халат, на плечо. Наверное, мне это должно нравиться, думала Демельза. Что такое? Это произошло слишком внезапно или он не настолько меня привлекает, как я считала? Нравятся ли мне эти поцелуи? Только не сейчас. И не так. Но это пройдет. Постараюсь просто забыться. Вот бы выпить. Милый Малкольм, как он меня желает. Вскоре я тоже буду его желать. Просто расслабься. Это всего лишь застенчивость, из-за нее я так холодна и напряжена. Или я и впрямь такая скромница и стыжусь саму себя?

— Малкольм, — произнесла она, когда смогла оторвать от него губы.

— Да, мой ангел, — отозвался тот, не дав ей времени ответить.

На мгновение он сумел обуздать свою страсть, а Демельза напустилась на себя: Росс мне изменил, Росс изменил! Как возлюбленный он навсегда потерян. Его заполучила Элизабет. Он даже был с той ужасной женщиной. Какое оскорбление и унижение! Росс потерян, это точно. Его больше нет, впереди лишь одиночество и тайные встречи в постели. Малкольм честен и открыт, так чего же еще желать? Даже если он слегка толстоват. Я хотела, чтобы он овладел мною, чуть ли не попросила! И что, теперь меня это не устраивает? Выполняй обещанное. Через пять минут ты сама будешь наслаждаться этим. Просто поначалу он кажется странным и чужим, будто это первый любовник в жизни. Чужой, вот верное слово. Ее обольщает чужак.

Его ласки стали всё более настойчивыми.

— Малкольм, — выдохнула Демельза, слегка отстраняясь. — Вы же добры ко мне?

— Добр? Как скажете, — ответил он и снова придвинулся к ней. Всю утонченность он истощил на террасе.

— Тогда, Малкольм, прошу вас меня выслушать. Это займет всего пару секунд. Я... я прошу вас быть добрым и понимающим. Хочу, чтобы вы поняли, почему я вас пригласила. Видите ли, это из-за Росса. Наверное, я хочу поступить с ним так же, как и он со мной. Из... из всех мужчин я предпочла вас... И до последнего момента... лишь несколько секунд назад я начала понимать...

— О да, дорогая. Понимаю, о чем вы думаете. Вполне естественное чувство, когда...

— Нет, — сказала она. — Прошу, выслушайте меня. Это такой важный момент, и я...

— Разумеется. Разумеется. Никто не станет отрицать. Я говорил вам, до чего вы прекрасны? Мне редко доводилось видеть столь прекрасную женщину.

Отступать ей больше было некуда. Она прижалась спиной к стене.

До сих пор в ее чувствах присутствовали сильные сомнения. Ей двигала глубокая обида, несмотря на другое чувство, которое накатывало на нее сейчас, волна за волной. Уязвленная гордость и прочее были в пользу Малкольма МакНила. Но Демельза знала, что ей нужно хоть немного времени, чтобы оценить свои чувства, чтобы сделать выбор свободно, отвергнуть или принять его всем сердцем. Если бы он был человеком более чутким и дал ей время, Демельза смогла бы выбрать. Но он не дал ей времени, и теперь новое чувство задавило старое, и все комплименты прошли мимо ушей.

Он улыбался, приставив обе руки к стене, не дотрагиваясь до Демельзы, но почти рядом. И вдруг, поскольку она его понимала, и он ей нравился, Демельза попыталась объяснить, задыхаясь. Быть может, и без толку, но все же она продолжала, рассказав об измене Росса, о собственном решении приехать на бал, о его обаянии, которое привело к желанию так поступить, а потом о внезапном и унизительном понимании, пришедшем лишь несколько минут назад — что у нее не получится. Это было таким глубинным чувством, будто врожденным, совершенно не осознанным прежде, что она должна сохранять верность мужчине, который пренебрег ею.

Она выразилась другими словами, но как можно понятней, чтобы объяснить чувства, которые и сама до сих пор толком не понимала. Она в жизни не ощущала себя столь униженной, сказала она, не потому, что это предложила, а из-за того, как ведет себя сейчас. Лишь полная уверенность в том, что она ничего не может с собой поделать, придает мужество выставить себя такой ханжой и обманщицей. Она не ждет, что ему понравятся эти слова, но они не чужие друг другу, так разговаривают лишь старые друзья, и теперь она полагается на его дружбу, умоляет ее понять... Демельза говорила медленно, надеясь и молясь, что МакНил поймет, а потом заглянула в его глаза и в ужасе поняла, что он не слушает.

— Я вполне понимаю ваши чувства, мой ангел. Такая щепетильность делает вам честь. Но подумайте и обо мне, ведь я мечтал об этом свидании, как о райских кущах. Я прекрасно понимаю вашу нежную душу. Но не вы ли сами кое-что обещали мне? Теперь у вас есть два обязательства, мой ангел, не только перед вашим неверным мужем. Но прежде всего передо мной.

Он обнял ее и снова стал целовать. Она пыталась высвободиться, отворачивала голову, но без особого старания, надеясь, что явное нежелание произведет на него впечатление. Но не произвело. Он схватился за ее халат и начал его стаскивать. Демельза его укусила.

На мгновение он отступил, и она метнулась вдоль стены, подальше от него. Их взгляды встретились. МакНил посмотрел на следы зубов на запястье. Показалась кровь.

— Что ж, прелестный способ выразить страсть, — сказал он. — Признаться, со стороны дамы он несколько удивляет. Но возможно, вам так больше нравится.

— Ох, Малкольм, прошу, неужели вы не понимаете?

Он шагнул к ней и загнал в угол комнаты. Пару минут они отчаянно боролись. Потом Демельза снова вырвалась, оставив МакНилу оторванный рукав. Она тяжело дышала.

МакНил глубоко вздохнул. Когда он входил в комнату, то был настроен так решительно, что никакие слова Демельзы не могли бы этого изменить. Как и попытка сопротивления. Но эта стычка показала, что Демельза не шутит. Несмотря на хрупкость фигуры, она была сильной и гибкой, как молодое животное. Конечно, МакНил все равно мог бы получить свое, если бы пожелал. И достаточно просто — всего разок ударить по этому упрямому подбородку. Но он не из таких.

Он медленно скатал рукав халата в комок и вытер им руку. А потом бросил на пол.

— Я предпочитаю считать себя человеком цивилизованным, — сказал МакНил. — Так что прощаюсь с вами, миссис Полдарк. Надеюсь, ваш муж оценит такую верность. Я в подобных обстоятельствах оценить не могу. Мне нравятся дамы, которые, приняв решение, имеют смелость и благородство его придерживаться. Я считал вас одной из таких. Увы, я ошибся.

Он медленно направился к двери, бросив на Демельзу последний взгляд.

— Когда восхищение превращается в презрение, время удалиться.

Он вышел. В последний миг Демельза чуть снова не заговорила, в последней попытке объяснить свои чувства, пусть он проклинает ее, но хотя бы не презирает. Но пока МакНил шел к двери, она не решилась открыть рот.

А когда он ушел, дверь закрылась и Демельза снова осталась одна, то на дрожащих ногах подошла к кровати и села. После борьбы ее покинули все силы. Она даже не могла поверить, что так яростно сопротивлялась. Каждая частичка тела болела. Руки и плечи ныли. Болели даже зубы.

Она не плакала, а просто закрыла лицо руками.

— Боже мой, я хочу умереть, — произнесла она. — Пожалуйста, Господи, дай мне умереть...

 

Глава девятая

Спустя примерно полчаса, как только большие часы в зале пробили три раза, когда оркестр отработал свою программу, и на дом опустилось умиротворение, когда обитатели дома начали двигаться осторожней, боясь потревожить тех, кто уже ушёл отдыхать, невысокий коренастый человек не спеша поднялся по лестнице и направился в сторону восточного крыла. Это был сэр Хью Бодруган собственной персоной, и чрезмерная суетливость его движений выдавала не только то, что он собирался заняться чем-то недостойным, но и то, что выпитое спиртное произвело странный эффект — он выглядел неправдоподобно трезвым.

Его красный охотничий сюртук был в пятнах от пролитого вина, а кружева на манжетах порваны в потасовке, но на этом видимые повреждения заканчивались, и сэр Хью был уверен, что бал прошёл с огромным успехом и все получили от него удовольствие. Теперь он решил достойно завершить вечер, испробовав иные удовольствия. Ему удалось хитроумно ускользнуть от Маргарет, которая, без сомнения, всё ещё расхаживала по библиотеке, ожидая его. Скоро ей надоест ждать и, обругав его, она пойдёт спать. Всё сложилось так, как и следует. Он тоже собирался отправиться в постель, но, как наделся, не с Маргарет.

В восточном крыле расположилось мало гостей, что существенно упрощало дело, хотя на всем пути ветхий пол скрипел и стонал под ногами. Бодруган неспроста выбрал для дамы спальню именно здесь, поэтому, приблизившись к двери, с удивлением и негодованием обнаружил другую фигуру, появившуюся из темноты и вглядывающуюся в дверную ручку с явными намерениями его опередить. Когда фигура протянула руку, чтобы открыть дверь, сэр Хью произнес:

— Эй, вы там! Какого чёрта?

Незнакомец резко выпрямился. Им оказался Джон Тренеглос.

— Привет! Что? — сказал он и мигнул. — О, это вы, мой друг! Это моя спальня, вы сказали? Я помню, она была по правой стороне от лестницы. Эта путаница в больших домах ещё хуже, чем в моём собственном. Слушайте, эээ...

— Вы не так хитры, как вам кажется, сэр, — сказал Бодруган сурово. — О нет, любезный. Можно ошибиться комнатой, или даже двумя, но не половиной дома. Вам туда, прямо по коридору, и буду весьма признателен, если вы отправитесь туда немедленно.

— Ах да, и в самом деле, — признал Тренеглос. — Да, теперь я вижу, где свернул не в ту сторону, — он сделал шаг и остановился. — Да, полагаю, я слишком много танцевал и сейчас плохо ориентируюсь. Благодарю.

Он ждал. Они оба ждали. Наконец сэр Хью не выдержал:

— Ну что ж, доброй ночи.

— Хью, — ответил Тренеглос. — Не будьте тем проклятым человеком, который ставит палки в колёса. Никогда бы не подумал, что вы любитель портить удовольствие другим.

— Пожалуйста, думайте, что хотите, сэр. Вот дорога к вашей спальне. А это комната Демельзы Полдарк, и вы прекрасно это знаете.

Джон Тренеглос хмыкнул.

— Хорошо, я признаюсь, если вам так хочется, хоть и бесцеремонно с вашей стороны заставлять меня быть столь откровенным. — Он уверенно положил руку на плечо Хью. — Вы знаете, как это бывает в подобных случаях. Чёрт побери, уж от вас я меньше всего ожидал, что вы станете у меня на пути. Вы и сами совершили немало пикантных похождений в своё время. А мне сегодня повстречался прекрасный цветок. И она позвала меня к себе, представляете? Не хочу себе в этом отказывать. Да еще когда рядом нет Рут. Прекрасная возможность. А вам я советую закрыть на это глаза и отправляться спать.

— Закрыть глаза! — воскликнул сэр Хью. — Я сам направлялся в эту комнату!

Тренеглос уставился на него, поражённый догадкой:

— Что...? Что? Вы шутите! Да будь я проклят! Только не говорите мне, что она тоже вас пригласила!

Сэр Хью нахмурился.

— Нет, пригласила — это громко сказано. Но, знаете ли, кивок в таких случаях так же явно говорит о намерениях, как и подмигивание.

— Ах, мой друг, вы придали слишком много значения её кивкам. Уверен, она просто хотела проявить учтивость по отношению к такому привлекательному и старому боевому коню как вы.

— Что ж, может, она продолжит проявлять учтивость... А боевой конь, несомненно, останется на высоте, — сказал сэр Хью, делая упор на вторую половину предложения. — Я склонен полагать, что как мужчина я ничем не хуже вас. Что она сказала вам, признавайтесь, а? Что она сказала вам, сэр?

— Не могу вспомнить дословно, но её намёки имели достаточно ясный смысл. И половину этого смысла передали глаза. Её взгляд так выразителен.

— Тьфу! — фыркнул Бодруган. — Вы имеете ещё меньше прав заявлять, что вас пригласили, чем я. Вы просто полагались на удачу, вот и всё. Признайте это! Она всегда была обольстительной чертовкой, вот в чём причина. А как вы узнали, где её спальня?

— Что? О, потискал вашу косоглазую горничную, она-то и снабдила меня сведениями. А теперь послушайте, Хью, вполне очевидно, что я опередил вас, хотя и на несколько секунд, но все же имею неоспоримое преимущество в этом деле, даже если вы оспариваете способ, которым меня пригласили. Кроме того, вы держите любовницу в своём собственном доме, Рут никогда не смирится с подобным. Не будьте таким жадным. Может, предоставите сливки мне? Тогда, возможно, в другой раз...

— Вздор! — несправедливость ситуации выводила Бодругана из себя. — Кто помог ей два года назад в Бодмине и ничего не попросил взамен, кроме нескольких поцелуев? Кто научил её пользоваться новой сеялкой, о которой все говорят? Кто постоянно звал её и присылал подарки? И кто, в конце концов, пригласил её сюда, сэр? Чей это дом? Конечно, в своем доме вы бы могли предъявить какие-либо претензии.

— Тише, — прошипел Тренеглос. — Если будете продолжать спор в таком тоне, все обитатели дома выбегут в коридор... Я согласен, что это ваш дом, с этим не поспоришь, но вам, как хозяину, Хью, следует уступить гостю. Вы найдете это в любом трактате о хороших манерах. Всё лучшее гостю — вот что главное. Черт побери, ваши претензии ко мне необоснованны! Хорошие манеры этого не требуют, но...

— Я не собираюсь уступать, — рассердился сэр Хью. — И если вы намерены идти в эту комнату, я иду с вами!

Джон вздохнул и рукавом вытер пот со лба.

— Не думаю, что так мы чего-то добьемся...

И тут ему пришла в голову мысль.

— А может, она позвала нас обоих, и нам просто не повезло прийти сюда в одно время? Но если мы войдем вместе, то ничего не выйдет. Бросим монетку, что скажете? Победитель зайдет сейчас, а проигравший попытает счастья через часок. Ха, это кажется единственным разумным объяснением....

Сэр Хью фыркнул.

— Джон, вы хуже, чем я о вас думал. Но никто не скажет, что я лишен азарта. Если это единственный способ разрешить дело миром, я согласен. — Порывшись в кармане, он выудил из кармашка для часов монету. — Если вы подкинете, я загадаю.

— Ха! Потерпите чуток. Так, что за монета... Ага, как я и предполагал, два шиллинга. В любви все честно, но давайте будем честнее, — с не меньшими сложностями Джон Тренеглос вытащил другую монету и показал её сопернику, — у этой четко различимы орел и решка. Загадывайте, я подкидываю.

— Решка, — гневно прорычал сэр Хью и немедленно опустился на колени, чтобы посмотреть, что выпало.

— Орел, — триумфально воскликнул Джон, — клянусь бородой Моисея, орел. Вы проиграли, Хью, кобылка досталась мне!

— Монета ударилась о край ковра! Я видел, как она упала. Требую подкинуть её заново. Проклятье, почему....

— Нет, все честно. Полагаю, вы не станете отказываться от своего слова?

Стоя на четвереньках, они покосились друг на друга, и сэр Хью осознал, что если не смирится с результатом жеребьёвки, то дело дойдёт до рукопашной. А Тренеглос — один из лучших бойцов на тридцать миль вокруг. С ворчанием и кряхтением он поднялся на ноги, горько сожалея о том, что согласился пойти на такой риск. Сэр Хью был совершенно уверен, что сегодня вечером для него всё складывалось как нельзя лучше, но этот неуклюжий растяпа явился сюда, чтобы всё испортить.

С растущим негодованием Хью смотрел, как более юный соперник на цыпочках крадётся к комнате Демельзы, тихонько поворачивает дверную ручку и скрывается внутри. Не в силах больше терпеть происходящее, он резко отвернулся и направился прочь.

Дойдя до конца коридора, он остановился. Было бы ошибкой так быстро сдать позиции. Монета ещё ничего не значит. В своём споре они не учли мнение дамы. Хью тешил себя надеждой, что Демельза неравнодушна к нему, а Джон Тренеглос был из тех самоуверенных ослов, которые откусывают руку по самый локоть, только дай палец.

Он в любую минуту мог выйти из комнаты с пробитой головой. Демельза — дама темпераментная, и если вдруг его намерения покажутся ей нежелательными... Сэр Хью решил остановиться в конце коридора и подождать пару минут. Чтобы скоротать время, он достал щепотку нюхательного табака и просыпал немного через дыру в манжете.

Он так и не чихнул, поскольку произошло то, на что он так надеялся. Джон Тренеглос внезапно появился на пороге спальни с ошеломлённым видом и огляделся по сторонам. Заметив сэра Хью, он поманил его пальцем. Отряхнувшись и приняв суровый вид, сэр Хью подошёл.

— Это та комната, Хью? Или я всё-таки ошибся?

— Конечно, вы ошиблись. Она хотела видеть меня...

— Что ж, в комнате никого нет. Можете сами в этом убедиться.

— Что?

Сэр Хью протиснулся мимо него. На сквозняке трепетало пламя свечи. Постель не разобрана. Кресло перевернуто, но в комнате никакой одежды. Хью подошел к огромный гардеробной и распахнул ее. Шкаф оказался пуст. Он раздвинул балдахин на кровати, опустился на колени и заглянул под нее. Джон Тренеглос поднес свечу. Объединившись в беде, они обыскали комнату и нашли лишь несколько шпилек, немного просыпанной пудры перед туалетным столиком и рукав от батистового пеньюара.

— Может, она сама к кому-то отправилась? — предположил Тренеглос. — Точно! Я отлично помню служанку в Мингузе — никогда нельзя было предугадать, где обнаружишь ее в следующий раз. Помню, однажды...

— Подозреваю, здесь случай совсем иной, — нахмурился сэр Хью. — Закройте проклятое окно, Джон, весь вредный ночной воздух идет внутрь... Есть ведь еще МакНил. Он так и увивался вокруг нее после ужина. Но этот спит далеко отсюда, и даже если она пошла к нему, то, несомненно, оставила бы здесь какую-то одежду.

Тренеглос высунул голову наружу.

— Полагаю, что она не настолько сумасбродна, чтобы спуститься вниз по этому плющу, а? В чем её цель? Или она проделала это, чтобы нас одурачить, как думаете? Вряд ли она так поступила, правда? Или наш шум ее вспугнул? Если спугнуть курицу фазана, она отлетает подальше.

Бодруган тоже выглянул в окно, но тут же втянул голову обратно.

— О, нет, вы заблуждаетесь, молодой человек. С какой стати ей покидать дом таким образом, рискуя своей шеей? Эта ситуация очень запутана и любопытна. Демельза — единственная знакомая мне дама, которая обещает так много и выполняет столь мало. Она могла бы сидеть у меня на коленях...

Представив это удовольствие, сэр Хью наконец разразился долгожданным чиханием.

— Я же попросил — закройте проклятое окно! Иначе мы оба к утру разболеемся.

Закрыв окно, мужчины уныло вернулись в коридор. Сэр Хью машинально комкал в пальцах рукав халата.

— Ужасно жаль, — произнес Тренеглос — учитывая, что Рут нет, и все такое.

Они вместе затопали по коридору, уже не крадясь на цыпочках и не заботясь о скрипучих половицах. Им уже было наплевать, что кто-то может проснуться. В отдалении на лестничной площадке поблескивала кольчуга.

— Когда её срок? — спросил сэр Хью, проявляя вежливый интерес.

— Чей?

— Рут.

— Ох... уже прошел — в среду, но она всегда перехаживает.

— И сколько их уже будет?

— Этот — четвертый. Если она продолжит в этом темпе, скоро их будет некуда девать. До женитьбы никогда бы не подумал, что она на такое способна.

Они остановились около больших черных перил и посмотрели вниз, в залитый светом зал. В кожаном кресле зевал лакей. Тренеглос, казалось, ожидал, что сэр Хью пройдет с ним в западное крыло, но тот остановился.

— Идите, мой мальчик. Скоро уже рассвет, и петухи закукарекают. Оркестр ожидает оплаты, я обещал, что расплачусь сразу же. Только на таком условии они согласились приехать.

— Не забудьте про Маргарет в библиотеке.

— Не забуду, — ответил сэр Хью. Он поиграл этой мыслью, и его лоб разгладился, — не забуду. Загляну туда по пути.

 

Глава десятая

Росс задержался в Лоо на три дня. Ему сделали предложение, и требовалось время, чтобы его обдумать.

К величайшему изумлению Росса, Блюитт собрался выплатить двести пятьдесят фунтов, которые Росс одолжил ему после краха медеплавильной компании. Небольшое судостроительное предприятие казалось скромным вложением, когда они его покупали, но после начала войны оно стало процветать, и через полгода компаньоны удвоили вложенный капитал. И вот теперь Росса ожидали двести пятьдесят фунтов. Блюитт пригласил его в Лоо, поскольку прекрасно понимал, что тем займом Росс спас его от банкротства и тюрьмы, и теперь был готов выплатить не числящийся по бумагам долг или предложить Россу долю в их деле. Чтобы оценить здраво, Росс должен был увидеть верфь.

Он посмотрел. Очевидно, здесь можно заработать. Его двести пятьдесят фунтов за год удвоились бы. Предложение выглядело превосходно.

Но верфь находилась далеко от дома. Пришлось бы либо найти постоянное жилье в Лоо, либо не присматривать за предприятием и считать его просто вложением капитала. А еще он мог забрать деньги.

А если он их возьмет? Стоит ли их отложить до следующего Рождества, когда в них возникнет необходимость, или снова бросить в бездонную бочку, которая уже поглотила полторы тысячи фунтов?

Под двадцатью саженями породы лежала погребенная оловянная жила. Он это знал. Теперь это не было просто предположением. Капитан Хеншоу пожертвовал с трудом добытые сто фунтов, чтобы это доказать. Но с самого начала дело не заладилось.

В последние недели Росс горько корил себя за то, что решил рискнуть и из-за этого погибли два человека. Он знал — ничто не заставит его снова пойти на этот риск. Но если пойдет слух, что он подумывает возобновить работу на шахте, все рабочие мигом вернутся, в готовности спуститься вниз. Ни один не станет интересоваться, скольких рабочих он собирается нанять для устройства крепи. Для них это было игрой наудачу.

Хотя в общих чертах он уже пришел к соглашению о продаже насоса, но пока ничего не тронули. Двухсот пятидесяти фунтов, без сомнения, больше чем достаточно, чтобы запустить шахту. Хотя может и не хватить. Интересно, что скажет Хеншоу. Росс знал, что скажет Хеншоу. И взял деньги.

Когда он уже подготовился к отъезду домой, мысли вернулись к тому, что мучило его при каждом пробуждении всю прошлую неделю. С тех пор он больше не виделся с Элизабет. Он до сих пор не мог разобраться в своих чувствах и не знал, что чувствует она. Уверен он был лишь в чувствах Демельзы и по мере приближения к дому всё больше понимал, что придется принимать решения и действовать быстро, если ее отношение не изменится. Но как объяснить или оправдать свой поступок, если он и сам толком не мог себя понять?

Когда он покидал Элизабет в предрассветные часы, на Росса навалились новые проблемы. После случившегося Элизабет выглядела в его глазах гораздо более приземленной. Это могло бы всё упростить. Но почему-то не упрощало. Все былые ценности пошли прахом, и Росс пытался найти новую опору. Но так и не находил.

Ему следовало бы подумать об этом прежде, чем он ворвался в Тренвит шесть дней назад, но тогда на него просто что-то нашло, как шквал, не было времени обдумывать мотивы или цели. Осмысление пришло позже, и пока Росс еще не до конца во всем разобрался.

Когда он доехал до дома, Демельза отсутствовала. Ее не было целый день, сообщила Джейн Гимлетт каким-то странным тоном. Росс поужинал в одиночестве, а когда село солнце, поинтересовался, куда отправилась Демельза, и Джейн ответила, что хозяйка на пляже Хендрона. Росс пошел ее искать.

До Темных утесов с другой стороны бухты было добрых две мили. Настало время прилива, и в оранжевом закатном сиянии море выглядело удивительно синим, как английский фарфор, настолько глубоким и неудержимым, словно никакой берег не выдержит его напора. На полпути Росс увидел Демельзу. Она шла медленно, время от времени останавливаясь, чтобы осмотреть принесенные морем дары или отбросить ногой водоросли. Она была в старом платье из канифаса, а волосы курчавились, как будто их намочили. Росс не помнил, чтобы в последнее время шел дождь.

Ему пришлось немного подождать, пока Демельза с ним не поравняется. Наконец они смогли заговорить, и она улыбнулась сияющей, но кривоватой улыбкой.

— Что ж, Росс, так любезно с твоей стороны меня встретить. Хорошо провел время? Не обманулся в своих ожиданиях? Лично я — наоборот. Я ездила к Бодруганам, но поскольку там не было ничего интересного, то вернулась рано. Ты уже ужинал? Видимо, да. Джейн об этом позаботилась. Она всегда обо всем заботится. Я долго гуляла, забрела на несколько миль от Темных утесов. Там есть песчаные бухты, но неглубокие, поэтому для мистера Тренкрома бесполезные. А теперь...

— Бесполезные для мистера Тренкрома, — повторил он. — Ты промокла.

Он дотронулся до ее руки и заметил, как она вздрогнула от его прикосновения.

— Это все дождь. Ты простудишься на вечерней прохладе.

— Ты так внимателен! Но влага только сверху. Сегодня я промокла и посильнее. Один маленький пляж был таким прекрасным, что я искупалась. Никто меня не видел кроме клушиц. А как Элизабет? Она по-прежнему собирается замуж за Джорджа, или у вас другая договоренность? Не думаю, что она всерьез рассчитывала выйти за него, а ты?

— Я не виделся с Элизабет, — произнес он достаточно спокойно, хотя на скулах заиграли желваки.

— Какая-то заминка в последнюю минуту? Я думала, всё решено.

— Я был в Лоо с Тонкином и Блюиттом. Я тебе не лгу, Демельза. Если я поеду к Элизабет, то скажу тебе об этом.

— Ох, ну зачем же себя так ограничивать, Росс. Может, стоит быть менее высокопарным? Сообщать жене о предстоящем визите к любовнице... Это всё веселье испортит.

— Не сомневаюсь, что ты тоже решила предаться подобным увеселениям. Не сомневаюсь. Расскажи мне об этом, когда предашься, а потом поговорим.

— Нет, Росс, это ты мне расскажи о том, что сделал сам. Разве не так полагается?

Они посмотрели друг другу в глаза. Сейчас она безумно его ненавидела — все ее поступки в эти дни были безумными, потому что Демельза поняла, что связана с ним неразрывными узами, которые Росс, похоже, может легко отбросить; потому что она поняла, насколько это унизительно, она никогда и не представляла насколько.

С тех пор как она сбежала из Уэрри-хауса, нагруженная баулом, и проделала в темноте, по ухабам, путь в пять миль, отчаянно торопясь попасть домой до рассвета, чтобы избавить себя от последнего унижения, причем синяки на коленках и изодранные руки после каждой изгороди и ворот болели всё больше, с тех самых пор она чувствовала, будто в нее вонзается нож, в голове у нее постоянно свербила мысль об отвратительной стычке с МакНилом, о позорном побеге. Если бы она отдалась МакНилу, что чувствовала бы себя в десять раз лучше.

Интрижка Росса сильно ее уязвила, но исход ее собственной нанес серьезную рану.

Ничего об этом не зная, Росс поразился враждебности во взгляде жены. В особенности потому, что не видел такой враждебности, по крайней мере, не в такой степени, после возвращения от Элизабет.

— Ты по-прежнему считаешь, что я был в Тренвите, — сказал он. — Но я там не был. И даже не собирался.

— Ты можешь делать всё, что тебе заблагорассудится, Росс. Живи с ней, если хочешь.

Они направились к дому. Над морем пролетел баклан, почти касаясь воды, словно скользя по ней.

— Вполне возможно, что Элизабет выйдет за Джорджа, — сказал Росс.

— Что ж, уверена, ты сделал всё возможное, чтобы этому помешать.

— Несомненно.

— Так она любит Джорджа? — спросила Демельза.

— Нет.

Она внезапно ощутила, что буря разразилась не только над ее головой.

— Визит в Лоо оказался полезным?

— Блюитт выплатил мне свой долг.

— И как ты поступишь с деньгами?

— Их хватит, чтобы вновь запустить шахту.

Она засмеялась. Это удивило Росса, потому что смех был совсем не радостным. Он никогда прежде ничего подобного от нее не слышал.

— Не могу придумать лучшего применения для денег. Их все равно недостаточно для выплаты наших долгов.

Демельза не ответила.

— О, я знаю, горное дело — это будто какая-то зараза в крови, как лихорадка. Я мог бы заявить, что делаю это ради Хеншоу, но это неправда. Я делаю это ради себя. Если бы не шахта, я бы отправился на войну, хотя и не имею на то особого желания.

Через некоторое время они добрались до ступеней через ограду, отмечавшую границу песков и начало луга. Демельза перебралась первой. Никто не должен считать, что она нуждается в чьей-либо помощи. Сегодняшний разговор расширил трещину между ними. То, что она ошиблась, полагая, будто он в Тренвите, похоже, не имело никакого значения. Сначала были просто поступки, а теперь уже принципы. Враждебность по ошибке сменилась враждебностью по личному выбору. Оба были так одиноки, так нуждались в сочувствии и дружеской поддержке, но не находили ни того, ни другого.

Когда они добрались до сада, Демельза спросила:

— Когда я должна уехать, Росс?

— Разве я такое говорил?

— Нет... Но думаю, так будет лучше для тебя... для нас обоих. Я легко могу найти работу.

— А Джереми?

— Джейн присмотрит за Джереми, по крайней мере, первое время.

— А ты сама хочешь уехать?

— Я... Думаю, да. Хочу поступить правильно.

Пару минут оба молчали. Росс стряхнул грязь с сапога, слегка отвернув от нее лицо.

— Кто знает, какие поступки правильны, Демельза. Не думаю, что можно чего-то добиться, пытаясь поступать правильно или неправильно в подобной ситуации. Мы лишь можем следовать своим чувствам, куда бы они нас не привели. Я не хочу, чтобы ты уезжала, если ты захочешь остаться.

Они дошли до двери. Демельза положила ладонь на ручку, и внезапно на нее навалилась усталость. Она уже давно ничего не ела.

— Я бы хотел, чтобы ты осталась, — повторил Росс. — Если ты можешь остаться.

— Ладно. Как пожелаешь. Но как я и сказала, если ты решишь жить с Элизабет — делай, как пожелаешь. Джордж не сможет на ней жениться, если ты там поселишься.

Он не ответил.

— Когда ты будешь знать? — спросила Демельза.

— Что?

— О свадьбе Джорджа и Элизабет.

— Не могу сказать... Мы об этом услышим.

— Она разве не обещала тебе сообщить?

— Нет.

Смеркалось. Закатное сияние угасало. Демельза взглянула на сад. На фоне темнеющего неба вспорхнула летучая мышь. Демельза уже сотню раз бросала вот так последний взгляд, прежде чем войти в дом, и никогда ей это не нравилось. Но она никогда и не думала, что будет вот так. Сад больше ничего для нее не значил. Пусть он придет в упадок, пусть зарастет сорняками. Тогда он будет соответствовать опустошению в ее душе.

***

Ровно через час после этих событий Джордж спешно приехал повидаться с Элизабет.

— Я приехал, как только получил твое письмо, Элизабет, — сказал он. — Понимая, что если с тобой не вижусь, то не смогу заснуть. Что всё это значит? Я не могу уловить суть твоих объяснений. Что тебя беспокоит?

Он говорил резче, чем прежде, но Элизабет была слишком поглощена собственными чувствами, чтобы это заметить.

— Всю неделю, Джордж, я размышляла и волновалась. Мне пришло в голову, что я бросаюсь в этот брак без должного уважения к памяти Фрэнсиса. Не прошло еще и года. Дорогой Джордж, прошу тебя, попытайся понять мои чувства. Мне не у кого спросить совета. Пожениться тайно... О, я знаю, что сама этого просила, но мне не кажется это подобающим. Всю неделю я размышляла об этом и наконец собралась с духом тебе написать.

— За три дня до свадьбы.

— Я прошу всего лишь об отсрочке! Месяца на два или даже на полтора, тогда мне будет легче. Мне кажется, что раньше этого срока я не смогу всецело наслаждаться браком. Будут говорить, что я вышла за тебя из-за денег и...

— Люди будут сплетничать, даже если ты просидишь весь день у камина. Меня это беспокоит не больше, чем комары у пруда летом. Назови мне истинную причину задержки.

Встревоженные глаза Элизабет округлились. В белом платье она выглядела прелестно на фоне темных деревянных панелей комнаты.

— Я назвала тебе причины. Разве их недостаточно?

— Нет, — улыбнулся Джордж.

Элизабет беспомощно взмахнула рукой.

— Но других у меня нет, Джордж. Я вполне искренна. Ты не хочешь пойти мне навстречу?

— Гости уже приглашены.

— Гости? Но мы же решили, что никого не будет! Что свадьба пройдет в семейном кругу.

— Именно так. Но мои ближайшие друзья обиделись бы, если бы не смогли прийти к нам после церемонии. Пришлось им сообщить. Я так горжусь своей невестой. Я бы и пятьсот гостей пригласил, будь моя воля.

— И сколько же их? Скольких ты пригласил?

— О, человек двадцать пять.

Судя по его тону, Элизабет поняла, что их больше. Она прикусила губу.

— Мне так стыдно просить об отсрочке, но...

— Что «но»?

— Я обещала выйти за тебя, Джордж, и не хочу брать обещание назад. Но всё же... Мне кажется, что будет нечестно по отношению к тебе, к нам обоим, жениться в такой спешке.

Джордж смотрел на нее внимательным и собственническим взглядом. Она волновалась больше, чем когда-либо, была напряжена и отводила глаза, ее взгляд блуждал по комнате.

— Это имеет отношение к Россу?

Она мгновенно залилась краской. Румянец вспыхнул еще до того, как Джордж закончил говорить.

— Это имеет отношение только ко мне! В тот день в Касгарне, когда ты меня спросил, я была встревожена и расстроена, не знала, как поступить. Я сказала, что выйду за тебя замуж...

— Ты об этом сожалеешь?

Она вздернула голову.

— Ни в малейшей степени. Но тогда выбор даты казался несущественным...

— Так и есть.

— Не совсем. Я забыла про Фрэнсиса. Следует выждать пристойное время.

— Многие женятся через три месяца, а некоторые и еще раньше. Ты это знаешь, дорогая. Никому и в голову не придет об этом задумываться. Здесь был Росс, не так ли?

— Разумеется, он приходил.

— Вы повздорили?

— В определенном смысле.

— Ему уж точно не понравилось известие о твоем замужестве.

— Да.

— И за всем этим изменением твоих планов стоит именно он.

Она задумалась. Джордж высказал ту истину, на которую ей нечем было ответить.

— Прошу тебя. Я не хочу обсуждать Росса. Наше с тобой решение касается только нас. Я попросила тебя об одолжении, Джордж, чтобы ты отложил свадьбу. Когда я написала, то не знала, что это причинит такие неудобства из-за гостей. Но, тем не менее, я настаиваю. Поверь, это не легкомыслие или каприз. Я чувствую, что нужно поступить именно так, — она прикоснулась рукой к груди. — Прошу, не сердись. Этого я не вынесу.

Джордж перебирал пальцами наконечник хлыста. Он был разочарован, зол, полон подозрений и ревности. Но к счастью, о правде и не подозревал. Он ревновал к тому влиянию, которое Росс оказывает на Элизабет, и страстно восставал против этого, но и только. Благодаря Россу, каким-то его словам или поступкам, драгоценная награда, за которой Джордж гонялся столько лет, вот-вот выпадет из его рук. Ее не купишь ни за какие деньги, не добудешь никакой властью. А сейчас он больше не мог ее заполучить. Нужно действовать осторожно, шаг за шагом, иначе добыча навсегда выпадет из рук.

— Я готов потакать твоим желаниям как до свадьбы, так и после, дорогая. Хотя я страшно огорчен. Прочитав твое письмо, я с трудом поверил, что это правда. Я получил разрешение, купил кольцо... Но раз ты желаешь отложить свадьбу, давай отложим. Если ты кое-что пообещаешь.

— Что именно?

— Что сегодня же назначишь новую дату.

Она снова задумалась. Ей так хотелось отложить свадьбу. Что бы там ни было, она не лгунья и не развратница. За несколько дней перепрыгнуть из постели одного мужчины в постель другого — как бы бесчестно ее не принудили... Но все же она не могла из объятий Росса так сразу переметнуться к Джорджу. Вероятно, в этом всё дело. Что ж, она добилась отсрочки. Джордж уступил.

Но оставалась одна неприятная деталь. Получив желаемое, она свяжет себя в будущем, укажет определенный день, а не даст размытое обещание, как намеревалась.

— Через месяц, — сказал он. — Уверен, этого достаточно.

— Ох, нет... — Элизабет осеклась. Хочет она выйти за него или нет? Если да, то должна это как-то ему компенсировать. Но как поступит Росс? — Я думала об августе, — наконец робко произнесла Элизабет. — Тогда пройдет ровно год.

Джордж решительно покачал головой. Элизабет знала, что означает этот жест. Он означал дела.

— В августе я могу уехать. А кроме того, это изменит наши планы относительно Кардью и твоей матери. Кого ты боишься?

— Боюсь? Никого.

— Тогда чьего мнения ты боишься? Росса?

— Нет-нет, разумеется, нет. Это мои личные ощущения...

Джордж взял ее за руку и посмотрел в глаза.

— Что ж, дорогая Элизабет, давай не будем ходить вокруг да около. Давай достигнем компромисса, с которым каждый из нас согласится. Ты меня крайне расстроила своим желанием отложить свадьбу. Дай же мне утешение и назначь ее через месяц. Я знаю, ты не из тех, кто меняет решения, знаю, что ты сдержишь слово. Дай же мне что-нибудь, что я могу унести с собой...

Элизабет выдернула руку, но не без изящества, подошла к столу и с колотящимся сердцем пролистала книгу. Прошлая неделя принесла Демельзе много горя, но и Элизабет не меньше. С той ночи она не видела Росса. Временами ей казалось, что она больше никогда в жизни не желает его видеть. Но такие порывы быстро проходили.

Женщина, которая не меняет решений! Такой ее представляет Джордж? Всё, всё, что случилось, произошло именно поэтому. Если бы она не поменяла решение, то десять лет назад вышла бы за Росса, и ни Джордж, ни Демельза не имели бы отношения к их жизни. Но что Росс может предложить ей теперь? Забираться тайком через окно, врываясь в ее жизнь и силой беря то, что по праву ему не принадлежит? Демельза жива и проживет еще долго. Денег на побег у них нет. Да Росс этого и не предлагал. Даже не подходил к ней с тех пор. Самое чудовищное оскорбление.

«Я знаю, что ты сдержишь слово», — сказал Джордж. «Я не откажусь от своих обещаний», — сказала она Россу в ту ночь. Правда ли это? Да, но она отложила свадьбу только для того, чтобы иметь время на раздумья, возможно, чтобы другие тоже смогли всё обдумать. Какой смысл в отсрочке, если она всё равно связана обязательствами?

Сзади приблизился Джордж. До сих пор он держался в строгих рамках. Несколько раз чмокнул ее в щечку, иногда задерживал руку в своей. Не более. Элизабет не была столь глупа, чтобы счесть его из-за такого поведения холодным. Он держал себя в руках, чтобы делать только то, что ей нравится. Лишь человек его масштаба способен на такое, и Элизабет уважала его за это. Теперь Джордж положил пальцы ей на плечо, давая понять при этом, что она вольна отойти. Она не пошевелилась.

— Могу я на тебя положиться, Элизабет? — спросил Джордж. — Через месяц?

— Хорошо. Через месяц.

Тогда он приложился губами к ее шее. Она подумала, что здесь побывали другие губы. Боже, я заперта в клетке. Всё потеряно! Зачем пришел Росс? Ненавижу его за это! И презираю. Мы больше никогда не будем друзьями! Только недругами. Я буду с Джорджем душой и телом, его верной женой и преданным другом! И буду выступать против Росса. Зачем он пришел? Боже, я заперта в клетке. Всё потеряно.

 

 

Глава первая

Элизабет и Джордж поженились двадцатого июня. Вопреки желанию невесты в Кардью устроили пышный прием, где присутствовало больше сотни гостей. С самого начала именно этого хотел Джордж. Жених и невеста отправились в свадебное путешествие и не вернулись до августа. Затем они поселились в Кардью. Элизабет обнаружила, что Николас Уорлегган с супругой еще не выехали, как обещали, по словам Джорджа, но готовятся к отъезду, по его же словам.

Касгарн продали, и родители Элизабет переселились в Тренвит, где за ними присматривала пожилая пара с приличным воспитанием и несколько слуг попроще. Джордж хотел выселить тетушку Агату, чтобы за ней пришлось присматривать Россу, но Элизабет и слышать об этом не хотела, так что тетушка Агата осталась.

Продажу насоса с Уил-Грейс отменили, и четвертого июня работы возобновились. К июлю завалы расчистили, снова началась добыча. В числе первых спустившихся вниз шахтеров оказались Эллери и молодой Нэнфан. Деньги закончились, но Росс занял у Блюитта еще пятьдесят фунтов, а потом и еще пятьдесят, и все их потратил.

Жизнь в Нампаре потекла своим чередом, по мере смены времен года. Скосили и заскирдовали сено, пшеница и овес пожелтели и созрели. В этом году их посеяли близко к дому, и весь день слышался шорох колосьев. Даже когда грохотало море, где-то неподалеку можно было уловить их тихий шелест.

Армии союзников еще не взяли Париж, похоже, теперь такая возможность не предоставится еще год. Вероятно, и гораздо дольше, потому что наконец-то набрала силу скрытая энергия революции. Генерала Кюстина, неудачливого и чуждого бургундца, отправили на гильотину и назначили ковать победу Лазара Карно. Своим первым декретом он установил levée en masse , призвав всех французов встать под ружье, чтобы все служили Франции, вплоть до последней женщины и ребенка. Это была новая концепция ведения войны, или вновь оживленная старая, забытая за тысячи лет цивилизации.

Росс и Демельза так должным образом и не примирились. Иногда она жалела, что не ушла. Иногда думала, что стоит это сделать. Но все же так и не поняла подлинные чувства Росса. Элизабет вышла замуж за Джорджа. Это случилось, несмотря на его вмешательство. И если только он не готов увезти Элизабет из Кардью силой, ему не на что больше надеяться. Таким образом, Росс останется в Нампаре с Демельзой. Если она готова смириться с тем, что занимает в его сердце второе место, то может с ним жить.

Но готова ли она с этим смириться? Временами ей казалось, что да, а часто — категорически нет. Ее по-прежнему терзал отказ Малкольму МакНилу. Она, Демельза Полдарк, оказалась добродетельной и целомудренной — вот что ее мучило. Она перестала молить о смерти, но и только. Когда она увиделась с сэром Хью Бодруганом, тот раздраженно спросил, что случилось, и Демельза солгала, заявив, что и не намеревалась оставаться на ночь и ушла вскоре после окончания бала, а поскольку его окружали гости, не решилась помешать. Она молилась, чтобы больше никогда не увидеть МакНила. Это будет сущим кошмаром.

Росс по-прежнему спал внизу и не сделал ни единой попытки восстановить нормальные отношения — и это была еще одна причина их отчуждения, несмотря на то, что она отказала бы, если бы Росс попытался к ней приблизиться. Демельза полагала, что после утонченных и изысканных удовольствий с Элизабет жена вызывает у него отвращение.

Всё это вместе отравляло ее, разъедало самоуважение, вставая на пути привычного желания забыть и простить.

Часто Росс вел себя с ней как чужой, он не был таким со дня их свадьбы, хотя иногда был вполне дружелюбен и общителен в пределах бытовых проблем. Когда они узнали про свадьбу Элизабет, Росс никак не отреагировал и ничего не сказал, лишь его лицо на время напряглось, но лишь сменил тему разговора и больше к этому не возвращался.

Шахта стала способом сбежать от собственных мыслей. Мысленно он себя похоронил, да и фактически, работая дольше любого другого. Его лицо побледнело, а с наступлением лета покрылось загаром. Самые неприятные часы наступали по вечерам, но Демельза обычно придумывала себе занятия, пока текли долгие дни.

Со временем шахта стала приносить небольшую прибыль. Росс и Хеншоу дважды всё проверили, чтобы убедиться — ошибки нет. Хеншоу предложил поставить в рамочку страницу из учетной книги, отмечающую это событие. Они пока не надеялись вернуть вложения, но хотя бы не терпели убытков. До ближайшей выплаты по личному долгу Россу оставалось четыре месяца, и он рассчитывал, что сможет выделить сотню фунтов, а может, и сто двадцать, и к концу года наскребет достаточно, чтобы удовлетворить кредиторов еще на год. Неизвестный благодетель, раз уж он взял на себя такую роль, вряд ли станет наседать из-за семидесяти или восьмидесяти фунтов.

В сентябре стало известно, что мистер и миссис Джордж Уорлегган приедут в Тренвит-хаус. Новости взбудоражили Росса больше, чем известие о свадьбе, к которому он был в какой-то степени готов. Он решил два дня провести дома, в то время это было единственно возможным способом показать, что жизнь возвращается в нормальное русло. Вскоре последовали новости, что в Тренвите затеяли масштабные ремонтные работы. Все гадали о причинах подобной щедрости Джорджа по отношению к родителям Элизабет. Если он делает это ради них. Об этом думали и Росс с Демельзой, но не обсуждали друг с другом. Такие предположения лучше не произносить вслух.

Демельза получила письмо от Верити:

«Дорогая кузина!

Благодарю за теплое письмо, за все твои советы и предупреждения, хотя от человека, привыкшего спрашивать моего совета, это выглядит немного странно. Однако в отношении детей я всецело полагаюсь на твой опыт, поскольку он превосходит мой, и прислушиваюсь ко всем твоим словам.

На прошлой неделе мы страшно испугались — по городу распространились слухи, что видели пять французских корсарских кораблей, один — в трех милях от Каслхеда. Всех обуял ужас, а «Ирис», пакетбот на Барбадос под командованием капитана Соумса, только что отплыл и едва избежал нападения. Однако он вовремя развернулся, и в Пензанс срочно послали офицера, чтобы на быстром куттере доставили сообщение адмиралу Беллу, курсирующему около Силли. Несомненно, он бы перехватил корсаров, но через несколько часов опустился густой туман, заслонив нам видимость. Всю ночь мы были настороже, опасаясь, что корсары воспользуются туманом, но они этого не сделали, и поутру горизонт уже был чист. Но это событие всех нас потрясло.

Надеюсь, у Росса дела идут хорошо. Конечно, я прекрасно понимаю, какой эффект брак Элизабет с Джорджем Уорлегганом оказал на Росса, а их желание поселиться рядом с вами переполнило чашу. Молю тебя, будь сейчас терпелива с Россом. Со дня свадьбы я не видела Элизабет, но она мне написала. Разумеется, мы с Эндрю присутствовали на свадьбе, ради блага Элизабет мы не могли отказаться — вокруг нее и так было мало собственных друзей.

С самого начала я поняла, что вряд ли мне понравится этот союз. Я не испытываю к Уорлегганам такой же вражды, как Росс, и ничего не имею против них из-за их богатства. Большую часть аристократических семей основали успешные торговцы — кто-то раньше, кто-то позже. Но Джордж никогда не использовал свои деньги должным образом. Ни один представитель этого семейства. И когда видишь всех их вместе, это особенно заметно.

Свадьба была великолепная, церковь в Сент-Мэри украсили лилиями, и явно не скупились, снаружи натянули великолепный алый навес, а в проход положили алый ковер. Церемонию провел преподобный доктор Холс, тем же тоном, каким обычно отчитывает преступников в суде. Тебе будет интересно узнать, как была одета Элизабет. На ней было платье из тяжелого кремового атласа с шелковым шлейфом, украшенное букетиками из белых и малиновых лилий, и белая шаль с широкой серебряной каймой.

Когда я выразила свое восхищение, она сказала, что на платье пошло двадцать шесть ярдов материи. Должно быть, у старого Джонатана хранились запасы. Нет нужды говорить, что выглядела она прелестно, как королева, но все же волновалась и была вся на нервах: по малейшему поводу то краснела, то бледнела. Джордж был как всегда невозмутим, даже когда его ближайший друг Пол Боскойн уронил кольцо. Жених выглядел весьма привлекательно в богатом сюртуке с золотым кружевом и алом жилете с широкой золотой каймой.

Эндрю будет дома в среду. Пока только один пакетбот, «Трефьюсис», попал в беду — что может сделать один корабль против пяти? Иногда по ночам я задаю себе этот вопрос.

Ты знаешь, что Элизабет ждет ребенка? Это правда? Она не упоминала об этом в письме, но миссис Добуз шепнула мне, что так сказала ее мать. Так странно будет, когда семья Уорлегганов обоснуется в доме Полдарков.

Люблю вас обоих, обнимаю Джереми.

Любящая тебя кузина

Верити».

Демельза не показала письмо Россу. У нее возникли собственные соображения в отношении некоторых его частей, и, по ее мнению, не следовало делиться ими с мужем. В тот день Росс вернулся домой более озабоченным, чем когда-либо, хотя и раньше обычного. В этот день приходил Лобб, а муж даже не спросил о письмах. Демельза не могла уже терпеть его молчание. Муж с женой в тишине пообедали, а Джейн молча прибрала. Демельза решительно настроилась не замыкаться и все больше уверяла себя, что стоит рассказать правду. В конце концов, ее сердце дрогнуло, и она выпалила:

— Росс, если так будет продолжаться, тебе придется есть в одиночестве! Ты уже много дней почти не разговариваешь, а сегодня — худший день из всех! Я знаю, когда ты в таком настроении, я ничем тебе не помогу, не помогу принять решение. Возможно, его и не существует. Но для нас есть выход. Если я останусь, если ты хочешь, чтобы я осталась, то давай вести себя цивилизованно. Но если ты хочешь, чтобы я ушла, так и скажи, и я уйду, если ты этого ожидаешь!

Росс поднял взгляд, и написанное на его лице удивление стало сюрпризом для Демельзы.

— Неужели всё так плохо? — засмеялся он. Демельза не помнила, когда он в последний раз смеялся. — Прости. Я просто не осознавал. Мне следует объясниться.

— Это так уж необходимо?

— Совершенно необходимо, учитывая, что нынче вечером я вообще не думал об Элизабет и Джордже.

Демельза изумленно уставилась на него.

— Случилось что-то ужасное?

— Нет, наоборот. Я колебался, стоит ли рассказывать, потому что прежде уже так часто... Я просто не осознавал, что у меня такой мрачный вид.

— И что же произошло хорошего?

— Разумеется, ты права, всю неделю я был не в настроении, и поэтому я... Мои чувства в отношении замужества Элизабет уже ушли. Мне пришлось это обдумать и перебороть. Но приезд Джорджа в Тренвит, а, похоже, что они там задержатся, это верх неприличия. Тренвит принадлежит Полдаркам! Это наш дом, если ты понимаешь. Не могу привыкнуть к мысли, что он принадлежит Джорджу. И правда не могу, Демельза. Это... противоестественно, какое-то извращение. Так я это вижу. Вот что тревожило меня всю неделю. Но сегодня...

— Сегодня?

— Дело в шахте. Я думал, что мудрее будет не говорить тебе сразу. Слегка опасался. Сегодня жила разделилась. Ее половина, лучшая половина, в два раза крупнее старой жилы. Похоже, больше двенадцати футов в ширину. Первые пробы породы тоже оказались богатыми. Хеншоу говорит, что никогда не видел более богатой породы.

Демельза смутилась — ей словно приходилось бороться с чем-то, здесь не присутствующим.

— Но почему ты не сказал мне? Просто сидишь здесь...

— Прости. Я был так взволнован, занят расчетами... Почему я тебе не сказал? Потому что мы лелеяли слишком много ложных надежд. С этим я ничего не мог поделать, но теперь решил избавить тебя.

— Полагаю, от этого меня избавлять не нужно. Неужели это так много значит? Шахта уже себя окупает, как ты говорил.

Росс снова посмотрел на нее, теперь его лицо разгладилось. Демельза осознала, что неверно поняла написанное прежде на его лице напряжение.

— Давай подождем, — сказал он. — Цыплят по осени считают.

И они стали ждать. Росс по-прежнему ходил с понурой головой, не позволяя мыслям отрываться от будничных дел. Лишь Хеншоу, оценивающий события более беспристрастно, поскольку его ставка в этой игре была меньше, позволил себе радостный тон. Еще через неделю Росс сказал Демельзе, что ей нет нужды беспокоиться о выплате долга на Рождество. Еще месяц работы с той же прибылью, и они выплатят проценты. А за два месяца погасят и часть долга. Теперь можно уже загадывать на два месяца вперед.

— То есть, в любом случае? — спросила Демельза.

— В любом случае. Залежь настолько же богатая, как и у основания и принесет кучу денег! Даже и делать ничего не надо — только поднимать породу, просеивать и продавать.

— Не могу поверить.

— Как и я.

Для них обоих беда была в том, что успех пришел слишком поздно. Они так надеялись на эту шахту, а потом надежды разбились в прах. Казалось, что больше она никогда уже не станет ценным имуществом. Нашли бы металл одиннадцать месяцев назад, и это спасло бы их от неминуемого банкротства. Тринадцать месяцев назад это спасло бы жизнь Фрэнсису. Теперь же сбывшиеся надежды лишь бередили раны, никто уже больше ничего не ждал, и хотя банкротство уже не выглядело столь неминуемым, опасность все еще существовала. Они надеялись лишь поддерживать то же убогое существование — и тут вдруг шахта стала приносить приличные деньги.

Приличные деньги. Странная штука. Не просто доход, не просто прибыль с вложений, а настоящие деньги. Совсем не то, что на Уил-Лежер, где в учетных книгах по-прежнему, когда подбивали баланс, едва находили прибыль. Там прибыль струилась ручейком. Здесь деньги текли рекой. Ставка наконец-то сыграла. Росс подумал, что иногда приятно пощупать настоящие монеты. Конечно, чеки и всё такое — тоже неплохо, но золото и серебро в мешках — вот, что ему нужно.

Ему также нужна была Демельза, чтобы насладиться деньгами, потому что почувствовать вкус успеха после череды страданий можно только совместно. Они честно пытались разделить успех, но ничего не вышло. Трещина между ними оказалась слишком широкой.

***

В конце октября Дуайт получил письмо от доктора Мэтью Силвейна из Перина, гласившее:

«Сэр,

Один из моих пациентов, мистер Рэй Пенвенен из Киллуоррена, что близ Часуотера, уже несколько недель страдает от недомогания, которое не поддается никакому лечению. После раздумий я решил, что было бы желательно получить мнение другого врача, а мистер Пенвенен упоминал Ваше имя в качестве доктора, знакомого с состоянием его здоровья.

Не могли бы Вы прийти на консилиум? Предлагаю встретиться в его доме в пятницу, восемнадцатого, около пяти, и мы могли бы приватно обсудить симптомы, после чего осмотреть пациента.

Надеюсь, Вы вручите ответ моему груму, которому велено дождаться письма.

Ваш покорный слуга,

М. Силвейн».

Дуайт хотел написать, что в гробу видал мистера Пенвенена и никогда в жизни не переступит порога его дома, но после внутренней борьбы ответил, что принимает приглашение. Он никогда не встречался с Мэтью Силвейном, но слышал о нем, как о человеке с небольшой частной практикой, вроде доктора Чоука — среди местной знати. Без девяти пять Дуайт въехал в ворота Киллуоррена. При виде ворот он ощутил острую боль. А также при виде сосенок, длинного дома с соломенной крышей и даже слуги, открывшего дверь.

Доктор Силвейн находился в большой гостиной над конюшней. Он оказался худым мужчиной лет сорока пяти с простуженным голосом, который, похоже, не обращал ни малейшего внимания на свой насморк. Дуайт предпочел бы сначала осмотреть мистера Пенвенена, но Силвейн и слышать об этом не хотел. Молодой человек должен войти в комнату больного, вооруженным теорией и наблюдениями опытного аптекаря.

Мистер П. слег примерно два с половиной месяца назад со спазмами желчного пузыря, что вызвало небольшой жар, медленную циркуляцию крови, размягчение тканей и упадок сил. От этого развилась слабость и, вероятно, опухоль. Первичные симптомы успешно излечены кровопусканием и соответствующей микстурой из полыни, аммиака, имбиря, сахарной карамели и гвоздичного масла, вкупе с диетой из желе и бульона, мясных отваров и рубленой телятины. И никакой рыбы. При такой погоде рыба быстро начинает попахивать, доктор Силвейн против того, чтобы давать рыбу больным, от которых и так уже пахнет.

Но мистер П. не потерял аппетит. Когда жар спал, он начал есть в три горла, да так и не перестает. И пьет белое вино. Бутылку за бутылкой, просто поразительно. Имеется небольшая легочная гиперемия отечной природы, мочеиспускание обильное, но в этом нет ничего удивительного. Кровопускание, припарки, микстуры — он испробовал всё, но пациент остается вялым и теряет силы. Во мнении второго медика нет особой необходимости, но иногда подтверждение диагноза придает пациенту уверенность...

Дуайт почти не слушал, размышляя о других пациентах, и проследовал за коллегой по коридору в спальню мистера Пенвенена. Всё навевало ужасные воспоминания. Но они покинули Дуайта, когда он увидел Рэя Пенвенена в постели, тот скрючился, как раненая ласка, лицо его было сухим и землистого цвета. Мистер Пенвенен никогда не был привлекательным, но теперь кожа на лице и руках висела складками.

Когда Дуайт подошел к постели, Пенвенен произнес привычным строгим тоном:

— Не могу сказать, что мы расстались друзьями, доктор Энис. Тем больше я признателен, что вы пришли.

Дуайт слегка поклонился, но не ответил. Он осмотрит мистера Пенвенена, но не более.

— Я настаивал, чтобы вызвали вас, несмотря на молодость, полагая, что в вас достаточно мужества не склоняться к мнению других людей. Доктор Силвейн делает всё возможное, но этого явно недостаточно.

— Что ж, мистер Пенвенен, сделанного не воротишь...

— Я впервые за многие годы серьезно болен, доктор Энис. У меня такое чувство, что нужно срочно что-то предпринять, иначе эта болезнь окажется последней.

— Надеюсь, что нет.

Дуайт наклонился с каменным лицом, чтобы осмотреть пациента.

И сразу знакомые симптомы.

— Сейчас жара нет, доктор Силвейн.

— Да, как я и сказал, в результате лечения. Но два месяца назад был.

— Но с тех пор не было, доктор Энис, — подал голос мистер Пенвенен.

— И этот кислый запах изо рта.

Мистер Пенвенен был так слаб, что едва мог перевернуться.

— Вы много пьете, мистер Пенвенен?

— Весьма. Ничего крепкого, только легкое канарское.

— А воду?

— Да, иногда и воду.

— А как питаетесь?

— Ем за четверых, хотя стал тощим, как селедка. А ведь до сих пор находил обжорство соседей отвратительным.

После тщательного осмотра Дуайт опустил полог над постелью и подошел к окну. Никакой Кэролайн с огненными волосами и в черной амазонке. Никакого тявкающего пса. Не было и Анвина Тревонанса с крупной, как у льва, головой. Лишь больной, почти умирающий человек.

— Я также рассматривал возможность, — пробубнил в нос доктор Силвейн, последовав за Дуайтом, — наличия ленточных червей в кишечнике. С этим-то зверским аппетитом. Но осмотрел стул и не нашел никаких свидетельств.

— А моча?

— Необычно сладкая на вкус. Но учитывая недобродившее вино... Кстати, поразмыслив, я предположил туберкулезную инфекцию атмосферной и космически-теллурической природы, индуцированную сырым местным климатом на фоне изобилующей различными металлами и минеральными веществами почвы. Миазмы от подобных минеральных залежей всегда пагубны, местные жители страдают от чахотки и выглядят истощенными даже в лучшие времена. Хорошо хоть здесь мало крупных городов. Как вы знаете, сэр, когда на акре обычной земли живут несколько тысяч человек, их собственные испарения поднимаются на семьдесят один фут высоты. А здесь было бы куда опасней.

— Совершенно очевидно, что это диабет, — сказал Дуайт.

— А? — едва слышно и гнусаво выдохнул через нос Силвейн. — А!

— У одного человека, я позабыл его имя, Уиллис, кажется, был этот недуг, много лет с тех пор прошло. А недавно... И все остальные симптомы — аппетит, похудение, кислый запах изо рта...

— И полидипсия ... — задумчиво проговорил Силвейн. — Я думал об этом. Такую вероятность можно рассматривать, но симптомы противоречивы. Жар...

— Жар отсутствует уже два с половиной месяца. Полагаю, было бы ошибкой рассматривать его как симптом.

— И еще признаки подагры. И легочная гиперемия...

— Весьма типично и очень опасно.

— Я так не считаю.

Доктор Силвейн подозрительно покосился на Дуайта, но тот и не думал сдаваться.

— А я считаю, что другого диагноза быть не может.

— Мистеру П. пятьдесят семь лет. Для человека его возраста такой внезапный приступ...

— Подобное случается. Короче говоря, я в этом уверен.

— Вы же не намереваетесь рассказать ему о своей точке зрения. Это будет серьезным ударом. Я не отвечаю за последствия.

— А я не отвечаю за них, если всё будет продолжаться по-прежнему.

— А как же еще? Вы же не рассчитываете, что он поправится при таких-то жалобах!

Они проговорили вполголоса еще несколько минут, а потом Дуайт вернулся к постели. Рэй Пенвенен смотрел на него налитыми кровью глазами.

— Итак, доктор Энис, будете меня резать?

— Нет, сэр. Полагаю, мы сумеем кое-что для вас сделать. А вы можете сделать кое-что для себя сами.

— Как?

— Прекратив употреблять привычную пищу и напитки. В особенности вино.

— Но только от него мне и становится легче! Как же мне утолить жажду?

— Холодной водой и разбавленным молоком. И питаться вам следует скромнее. Я советую самую строжайшую диету. Лечение будет непростым, потому что могу себе представить, как вы голодны.

— Как вы можете себе это представить, если никогда ничего подобного не ощущали! Легко же вам подобное прописывать. Вы что, хотите уморить меня голодом?

— Нет, хотя вам может так показаться. Я также предлагаю теплые ванны и больше свежего воздуха в комнате.

Доктор Силвейн что-то пробормотал себе под нос, но когда мистер Пенвенен взглянул на него, тот уже сопел, уткнувшись в золотой набалдашник трости.

— Вы не согласны с лечением, доктор Силвейн?

Тот пожал плечами.

— Мы это обсудили, и увы, я не согласен с коллегой. Я положительно не могу взять на себя ответственность за подобное питание для человека в столь ослабленном состоянии.

— Я в ослабленном состоянии, — заявил мистер Пенвенен, — в результате двух с половиной месяцев болезни и вашего двухмесячного лечения. Это означает, что лечение нужно сменить. Вы сможете меня вылечить, молодой человек?

— Нет, сэр.

Мистер Пенвенен моргнул и облизал губы.

— Что ж, это хотя бы честно, — сказал он через мгновение.

Он подозвал слугу, стоящего у постели, и тот налил из графина бокал вина. Мистер Пенвенен остановил его жестом.

— Пожалуй, нет, Джонас. Доктор велел мне пить воду.

 

Глава вторая

Дуайт не считал, что раз сырое мясо на воздухе протухает, то и с людьми случится то же самое. В отношении пищи и напитков у него тоже были диковинные взгляды. Воздержание от пищи и свежий воздух принесли много пользы в нескольких случаях желтухи и трехдневной лихорадки, он испробовал такое же лечение для туберкулеза Чарли Кемпторна. Чудесным образом это помогло. Хоть больше успех и не повторился, но для смертельной болезни и один случай имеет значение. Потом он поэкспериментировал с подагрой, чем вызвал раздражение немногих пациентов с деньгами.

А теперь вот мистер Пенвенен. В качестве лекарства он прописал настойку индонезийского опиума после каждого приема пищи. Это был выстрел вслепую, который мог как излечить, так и убить.

Мистеру Пенвенену стало лучше.

Во время пятого визита Дуайт обнаружил укутанного в одеяла и плащи пациента сидящим в кресле перед едва приоткрытым окном, хотя на дворе стоял теплый полдень. После обычного осмотра мистер Пенвенен сухо произнес:

— Вы сказали, что не сможете меня вылечить, доктор Энис, но, похоже, поставили меня на ноги. Я в долгу перед вами.

— Частично это и ваша заслуга, — ответил Дуайт, ничуть не изменивший своего отношения. — Если бы вы не имели силы воли отказаться от...

— Усилия понадобились серьезные. И долго мне еще лишать себя привычных радостей жизни?

— Если под привычными радостями вы подразумеваете привычную еду и напитки, то вынужден сказать, что многие месяцы. Возможно, всю оставшуюся жизнь.

— И долгой ли она окажется?

— Не могу вам сказать. Если вы будете бережно относиться к своему здоровью, то не вижу причин, с чего бы ей оказаться короткой.

Оба замолчали. Дуайт вытащил часы для измерения пульса, но Пенвенен сказал:

— Надеюсь, что вы сможете забыть те неприятные обстоятельства, которыми сопровождался последний визит моей племянницы Кэролайн. Я больше всех об этом сожалею, о тех мерах, что мне пришлось принять. Но теперь всё это в прошлом, и мне бы хотелось вызывать вас при необходимости, а иногда вы могли бы оказать мне честь и просто зайти на ужин. Разумеется, ваша диета не будет столь же строгой, как моя.

Это был дружеский жест, по крайней мере, тот максимум, на который был способен Рэй Пенвенен. Дуайт не ответил. Пенвенен продолжил:

— Пожалуй, прежде я должен сообщить вам, что Кэролайн в скором времени объявит о помолвке с лордом Конистоном, старшим сыном графа Уиндермера. Надеюсь, это вас не расстроит.

— Поздравьте ее от меня, — сказал Дуайт.

— Благодарю. Разумеется, она просто создана для этого брака, как ее опекун, я не мог не помешать развитию неподобающих отношений. Надеюсь, вы понимаете, что это ни в коей мере не касается ваших личных способностей или их недооценки с моей стороны.

— Да, понимаю, — Дуайт убрал часы, так и не определив пульс пациента. Доктор пересек комнату и подошел к огню.

— Когда состоится свадьба?

— Моя сестра еще не объявляла. Не думаю, что дата уже назначена. Кэролайн нездоровится и поэтому...

— Нездоровится?

— Привычное летнее недомогание. Она уже почти поправилась. Но свадьба вряд ли состоится раньше Рождества.

— Передайте мисс Пенвенен мои наилучшие пожелания. Уверен, они станут прекрасной парой.

Дуайт не мог обмануть самого себя, но ему явно удалось обмануть мистера Пенвенена.

— Рад, что вы так думаете. Вы воистину великодушный человек. Я не сомневался, что могу положиться на ваше понимание и здравый смысл.

Дуайту же показалось, что на это полагаться не стоит.

— Продолжайте принимать лекарство, — сказал он. — И чуть больше физической активности, когда будет желание, но не перетруждайтесь. Я зайду в среду утром.

Он уже собрался уходить, но Пенвенен осторожно произнес:

— Надеюсь, что после Рождества буду в состоянии доехать до Лондона. У меня есть там дела, не говоря уж о прочем.

— Посмотрим, как вы будете поправляться, — ответил Дуайт.

Он не считал, что пациент будет и дальше поправляться такими же темпами. Если диагноз верен, то он не особо мог повлиять на болезнь. Но мистеру Пенвенену этого говорить не стоило, к тому же никто не знает, на что способен человеческий организм. Очевидно, перспектива увидеть племянницу замужем за знатным человеком была самым сильным побудительным мотивом.

***

В канун дня всех святых Верити родила мальчика весом в семь фунтов, оба чувствовали себя хорошо. Ребенка назвали Эндрю, в честь отца, Росс и Демельза поехали на крестины. На той неделе как раз проходила чеканка монеты, поэтому Росс в тот же день уехал, а Демельза осталась на четыре дня. Она чувствовала себя лучше, чем весь май, счастье Верити заразило и ее. Она поднялась на борт судна Эндрю Блейми и совершила прогулку вверх по реке и обратно. Она ни слова не сказала Верити о собственных проблемах. Впервые возникло нечто, что она не могла обсуждать даже с Верити. Ведь она не могла рассказать, не сообщив при этом о том, что, как она надеялась, никогда не узнает никто, кроме Росса, Элизабет и нее. Теперь, когда Элизабет с Джорджем поселились так близко, как никогда важным казалось хранить молчание о событиях девятого мая.

На следующий день после того, как Росс вернулся домой, он получил письмо от Джорджа.

«Уважаемый Полдарк!

Поскольку Вы являетесь распорядителем состояния Фрэнсиса, некоторые формальности невозможно сделать без Вашей подписи. С июня мы ничего не смогли предпринять, и потому мне кажется необходимым встретиться. Я готов Вас принять, если Вы приедете в Тренвит в пятницу или субботу.

Ваш

Д. Уорлегган».

Росс ответил:

«Уважаемый Уорлегган!

Поскольку Вы не являетесь распорядителем состояния Фрэнсиса, не понимаю, каким образом это Вас касается. Если Вы желаете видеть меня по какому-либо другому делу, в пятницу и субботу утром я буду в Нампаре.

Ваш

Р.В. Полдарк».

Джордж ответил:

«Уважаемый Полдарк!

Как Вы, возможно, знаете, в июне мы с Элизабет поженились. Занимаясь имуществом Фрэнсиса, я лишь пытаюсь снять это бремя с ее плеч. В последний месяц ей нездоровится, и ей будет удобней встретиться с Вами здесь. Надеюсь, Вы сообщите мне удобное для Вас время.

Ваш

Д. Уорлегган».

Росс написал, что приедет в субботу в полдень.

Стоило ему въехать в ворота, как он заметил перемены. Меньше чем за три месяца деньги сотворили чудо. Выросшие за десять лет заросли расчистили, живые изгороди подстригли, лишние деревья спилили и посадили новые виды, пруд превратили в озеро и заполнили рыбой, разбили цветочные клумбы, на них до сих пор кое-что цвело. По другую сторону озера пасся тучный скот. Дорожки к дому засыпали новым гравием.

По мере приближения Росс заметил, что большое окно в зале починили и повесили длинные шторы из алого атласа. В доме положили новые ковры, а на стенах повесили новые гобелены. Многие старые потрескавшиеся портреты сняли, полностью переменилась и большая гостиная, куда его провел лакей в ливрее, а не наспех подпоясавшаяся фартуком миссис Табб. Даже веретено и арфа Элизабет исчезли.

В комнате никого не было, и Росс прождал десять минут, нетерпеливо постукивая хлыстом по сапогам, пока появился Джордж в сопровождении высокого и худого человека с узкими плечами и слишком близко расположенными глазами. Джордж был в прекрасном костюме песочного цвета и более темных нанковых панталонах. Затем вошел еще один мужчина, более пожилого возраста, — отец Элизабет. Они поздоровались издалека.

— Это мистер Танкард, мой стряпчий, — сообщил Джордж. — Мистера Чайновета вы, разумеется, знаете. Мы не займем много вашего времени. Нужно подписать несколько бумаг. А потом можете уйти.

— Где Элизабет?

— Отдыхает. Мы можем сделать это и без нее.

— Не думаю. Она тоже попечитель имущества Фрэнсиса, и без ее присутствия я ничего делать не буду.

— Мы это предвидели, — радостно провозгласил Джордж. — Она подписала доверенность, чтобы я мог выступать в этих вопросах от ее имени. Покажите бумагу мистеру Полдарку, Танкард.

Росс провел пальцем по пергаменту, смутно подозревая какой-то подвох, и повернулся к мистеру Чайновету.

— Всё верно, мой мальчик. Здесь нет никаких подводных камней, уверяю вас. Полагаю, вы ведь не станете подозревать, что я замешан в каком-нибудь... хм... сомнительном деле.

— Если хотите знать правду, — сказал Джордж, — хотя это и не доставит вам удовольствия, Элизабет специально попросила меня выступить от ее имени, чтобы ей не пришлось с вами встречаться. Сейчас она неважно себя чувствует, но всецело в состоянии вести те дела, которые желает вести. Она не хочет иметь с вами ничего общего, и я помогаю ей избежать неприятной встречи.

Росс вернул документ Танкарду, тот с хрустом сунул его обратно в портфель.

— Это правда, что она ждет ребенка?

Танкард вздернул голову.

— Правда, — ответил Джордж. — А вам-то что?

Росс пожал плечами.

— Перейдем к делу.

Нужно было обсудить и подписать несколько бумаг. Росс не собирался мешать планам семейства Джорджа, да и сомневаться было особо не в чем. Мистер Чайновет молча наблюдал за процессом, перебирая пальцами бородку. В будничных делах Джордж был вполне честен.

Когда они закончили, Танкард сказал:

— Эээ, мистер Полдарк, половина акций Уил-Грейс, которую вы держали от имени сына миссис Уорлегган, проданная в начале года за шестьсот фунтов, можете ли вы объяснить, откуда взялись эти деньги? Похоже, сделка некорректно оформлена, и мы сомневаемся в ее законности.

— Она законна.

— Что ж, сэр, мы поинтересовались у мистера Харриса Паско относительно деталей сделки, но он сообщил, что не вправе их раскрывать. Мы были бы рады получить объяснения от вас.

— В этом нет необходимости. Миссис Полдарк... Миссис Уорлегган, представляющая своего сына, получила шестьсот фунтов за половину акций бесполезной шахты.

— Предположительно бесполезной, — заметил Джордж. — И кто же был так глуп, что выплатил эти деньги?

Росс отложил перо, посыпал бумагу песком и потряс ее.

— Я.

На мгновение повисла пауза.

— О, — сказал Джордж. — Что-то подобное я и предполагал.

— Как я понимаю, — вмешался мистер Танкард, — теперь в шахте нашли богатую жилу, а вскоре она принесет неплохие барыши.

— Она уже их приносит.

— О, — повторил Джордж. — И, несомненно, в начале года...

— Я категорически протестую против вашей подозрительности и отсутствия здравого смысла. Боже ты мой, вы и впрямь полагаете, что если бы мы наткнулись на богатую жилу в январе, то ждали бы ноября, чтобы начать ее разрабатывать?

— Зачем же вы купили вторую половину бесполезной шахты, в таком случае? — осведомился Танкард.

Росс окинул его взглядом.

— Слушайте, я здесь не для допроса со стороны потрепанных стряпчих! Возвращайтесь к своим томам со сводами законов и открывайте рот только тогда, когда с вами заговорят!

Мистер Чайновет провел широким большим пальцем по полированной поверхности стола.

— Ну же, мы чрезмерно разгорячились, да? В этом нет нужды, совершенно никакой, уверяю, — он уставился на кончик пальца. Пыли на нем не было. — Не сомневаюсь, что у вас были добрые намерения, мальчик мой. Если вам интересно мое мнение.

— В январе, — сказал Росс, — ваша дочь отчаянно нуждалась в деньгах. Я чувствовал себя ответственным за то, что убедил Фрэнсиса растратить последние шестьсот фунтов на шахту. Мне хотелось вернуть ей деньги, но я знал, что в подарок она их не примет. И я изобрел способ, чтобы она ни о чем не узнала. Я считал, что шахта обречена. Считал так до конца июля.

— Сомнительная история, — заявил Джордж. — Никто...

— Ваше мнение меня не волнует... И я не собираюсь выслушивать ваши домыслы.

— Подождите, — сказал Джордж, когда Росс собрался уходить. — Думаю, следует отдать вам должное. Да, мистер Чайновет? При определенных условиях я готов принять ваши объяснения. Эта затея, как вы сказали, без сомнения, обременительная, но иногда люди ведут себя не по-деловому. С добрыми намерениями. Да, мистер Чайновет? Весьма обременительная. Законность сделки неоспорима, поскольку цель благородна. Но всё же этот жест, причем мелодраматичный жест, давайте это признаем, предполагает очевидные последующие действия.

Все, затаив дыхание, ждали продолжения. Мистер Чайновет не понял, о чем говорит Джордж, и озадаченно прищурился.

— Какие последующие действия?

— Возврата половины доли в шахте, ныне успешной, обратно во владение Джеффри Чарльза.

Росс приподнял перчатки — до сих пор старые и штопанные.

— С какой стати мне это делать?

— Что ж, вы спасли Элизабет в сложной ситуации. Теперь этот жест перестал иметь ценность, поскольку то, что вы получили взамен, стоит больше того, что вы ей отдали. Положение кардинально изменилось.

— Как и ее обстоятельства.

— Разумеется. После нашей свадьбы. Но вы действовали ради Джеффри Чарльза. Сын Фрэнсиса не может рассчитывать на мою щедрость. Всё его имущество — половина акций вашей шахты.

— Была. Но он продал ее мне.

— На самом деле вы, как опекун Джеффри Чарльза, продали ее себе же.

— Да. Считая ее бесполезной.

— Только по вашим словам. К тому же теперь шахта приносит прибыль.

— К счастью для меня.

— Таким образом, очевидно, что если это действительно с вашей стороны был дружеский жест ради Джеффри Чарльза, теперь вы должны поступить противоположным образом. Иначе ваше поведение становится сомнительным.

Росс похлопал по руке перчатками.

— Что очевидно вам, Джордж, и что очевидно мне — совершенно разные вещи. Как совместный с Элизабет опекун Джеффри Чарльза, я исполню свой долг и сделаю для него всё, что в моих силах, то же касается имущества, которое оставил ему Фрэнсис. В январе этого года я продал его долю в Уил-Грейс за шестьсот фунтов. Это больше, гораздо больше того, на что я мог рассчитывать. Если бы акции попали на открытый рынок, за них не дали бы и пятидесяти фунтов. Даже и десяти! Вы бы сами не дали за мою половину десяти фунтов. Шахта была банкротом. Я тоже так считал. Кое-как мы смогли продлить ее работу до лета. После несчастного случая ее закрыли, но потом открыли вновь. А теперь мы добываем уйму олова. Олова, хотя искали медь. Но зато в таком количестве, что залежь простирается повсюду, куда ни копни. Что ж, теперь вся прибыль законно принадлежит мне. Я не считаю, что она принадлежит Элизабет или Джеффри Чарльзу, или мистеру Чайновету, или вам. И если вы питаете надежды как-то меня обжулить, то лучше забудьте об этом, толку не будет.

Танкард кашлянул, пожевал пальцы и посмотрел на Джорджа.

— Раз уж вы высказались столь ясно, — сказал тот, — то мы последуем вашему примеру. Мы оспорим законность продажи.

— На каком основании?

— Вы узнаете это в свое время.

— Жду не дождусь.

— В любом случае, вам не избежать судебного процесса пикантного характера. Человек, обманувший своего подопечного.

— До сих пор, — сказал Росс, — я вел себя спокойно. Не хотел испортить вашу вульгарную новую мебель.

— Вам и не удастся, — ответил Джордж. — Мне стоит только позвать, как сюда прибегут трое слуг.

— Без них вы и шевельнуться боитесь, — отозвался Росс.

Джордж вспыхнул.

— Возвращайтесь к своей судомойке, — бросил он.

 

Глава третья

В отличие от Джулии, Джереми плохо переносил отсутствие матери, и по возвращении Демельза обнаружила у него расстройство желудка. Дуайт сказал, что у Джереми легкие колики, и прописал успокоительную микстуру. Когда он закончил и оба спустились вниз, Демельза спросила:

— Ты останешься на обед? Росс уехал в Тренвит, но скоро вернется.

— В Тренвит?

— Да. Что-то там по поводу имущества Фрэнсиса.

— А, понимаю. Благодарю, я останусь, как раз хотел повидаться с вами обоими. Хочу, чтобы вы первыми узнали о моих планах. Я получил место корабельного хирурга во флоте.

— Ох... — встревоженно посмотрела на него Демельза. — И это окончательно? Ты точно решил?

— Да, и это к лучшему. У меня есть друг в Адмиралтействе, сэр Ральф Слессор, он обещал посодействовать. Конечно, нет ничего сложного в том, чтобы получить место на корабле, важно найти хороший корабль.

— Ты уже во второй раз грозишься нас покинуть, и теперь... Ты уверен, что это к лучшему?

— Что ж, здесь я не нахожу покоя. Я пытался, но всё без толку. С одной стороны, меня тревожит война. А сам я застрял в тихой заводи. Это неподходящее место для молодого человека. Я должен получить больше жизненного опыта.

— Значит ли это, что ты уедешь на многие годы, как будто отправишься в тюрьму, или сможешь вернуться, когда от этого устанешь?

— Это только на время, но я еще не знаю, на какое именно. Старые корабли отправляют в плавание, как только находят для них экипажи, но это непросто. Говорят, после начала войны едва набрали сорок тысяч человек.

Демельза подошла к окну и прищурилась от косых лучей солнца. Солнце высветило на ее волосах сверкающие искорки.

— А Кэролайн? Ты что-нибудь о ней слышал?

— После Рождества она выходит замуж за лорда Конистона, не знаю, кто он такой. На прошлой неделе мне сообщил об этом ее дядя.

Теперь Демельза поняла главную причину его бегства, потому что это было именно бегство.

— Мне так жаль, в особенности как это случилось. Меня так огорчает мысль о том...

— А меня больше не огорчает. И я благодарен, что избежал... О, я любил Кэролайн, и до сих пор люблю, — он отвел взгляд. — Но мы не подходим друг другу.

— Вот и Росс. Удивительно, как я могу отличить стук копыт Брюнетки от других лошадей. Дуайт, почему бы тебе не повидаться с Кэролайн, чтобы с ней объясниться? Ты не виделся с ней в Лондоне? Меня так расстраивает, что всё это произошло — неважно, к добру или к худу — но из-за того, что ты спас Росса.

— Нет, думаю, что она давно уже это предчувствовала, и в этом только моя вина.

Демельза редко повышала голос, но когда Росс бросил кобылу у конюшни и, ссутулившись, вошел в гостиную, она взвизгнула.

Он полностью лишился сюртука, за исключением одной манжеты, болтающейся на запястье. Сорочка была порвана на спине, а голова замотана шейным платком. Через повязку сочилась кровь.

— У тебя прямо-таки дар оказываться в нужное время в нужном месте, — сказал он Дуайту и сел на стул, чтобы доктор его осмотрел.

— Ты упал? — спросила Демельза. — Что-нибудь сломал? Как это... Нет, ты ведь не падал! Росс, кто это сделал? Ты подрался в Тренвите! Боже, такой порез на голове! Дуайт, я принесу воды...

Она помчалась на кухню, и через секунду Джейн Гимлетт тоже носилась с мазями и полотенцами. Когда Демельза вернулась, Росс уже начал свой рассказ.

— Я даже и в мыслях такого не держал! Но что поделаешь! Каждый раз, когда я его вижу, а увидеть его в доме Фрэнсиса — это все равно, что в моем собственном, и это выражение лица... А когда он сказал такое, я просто не мог больше терпеть, вся респектабельность слетела. Боже, но до чего ж мне полегчало! А его гостиная...

— Полегчало! — воскликнула Демельза.

— А его гостиная превратилась в руины. Мы дрались минуты три-четыре, катаясь по всей комнате, тот косоглазый стряпчий скорчился в углу, и мистер Чайновет залез под стол. Джордж становится тюфяком, клянусь, то ли городская жизнь влияет, то ли свадьба, или еще что. Никогда прежде мне не удавалось с такой легкостью его отделать. Но потом ворвались три лакея... Ой! Что ты делаешь, Дуайт?

— Зашиваю твою голову. Ты же не хочешь, чтобы у тебя и с этой стороны был шрам.

— А потом ворвались три лакея и навалились на меня. Дело приняло другой оборот, хотя двое оказались слабаками, не готовыми к драке. Одного я выкинул в окно. Но все-таки под конец они меня схватили и выбросили вслед за ним. Я свистнул Брюнетке, и она тут же прискакала. Я залез на нее и растоптал все их новые клумбы. Верхний зуб шатается, может, его вырвать?

— Нет, оставь. Десна кровоточит, но зуб цел.

— А где в это время находилась Элизабет? — спокойно поинтересовалась Демельза.

— Я ее не видел. Она то ли нездорова, то ли просто не захотела прийти. Вы не поверите, как они всё там изменили — турецкие ковры, шторы с кружевом, новая мебель. Это больше не дом Полдарков, а дом нуворишей Уорлегганов. Я был потрясен.

— Но с чего всё началось? — спросила Демельза. — Ты начал махать кулаками во время деловой встречи, подписывая бумаги?

Росс приподнял здоровую бровь.

— Он произнес оскорбительную фразу.

— Какую?

— Такую, какую я не буду тебе повторять.

— Обо мне? — спросила Демельза, почуяв это по выражению его лица и мгновенно подумав о приеме у Бодруганов.

— О том, к кому я не имею никакого отношения.

— Тогда почему тебя это оскорбило?

— Потому что я так решил.

Они уставились друг на друга, и Росс засмеялся, увидев выражение ее лица. Словно драка и впрямь принесла ему облегчение, как он утверждал. Демельза тоже смягчилась, увидев, в каком он расположении духа.

Когда закончили обедать и Дуайт ушел, Росс рассказал, что произошло на встрече. Демельза кипела от возмущения.

— Я не представлял, что Элизабет может участвовать в подобных маневрах, — сказал Росс. — Повидаюсь на неделе с Паско, узнаю, правильно ли оформлена продажа.

— Только не на этой неделе, — отозвалась Демельза, глядя на его голову.

— В общем, как можно скорее. Джорджу тоже досталось, что утешает. Но пока не увижусь с Паско, я не буду знать, что меня ждет.

— Я рада, что ты, по крайней мере, не собираешься возвращать Джеффри Чарльзу ту долю.

— Что ж, не думаю, что Элизабет лишит Джеффри тех благ ее замужества, которые сможет выторговать. Уж точно не его. Если я увижу, что он испытывает недостаток в деньгах, когда вырастет, то отдам ему долю в шахте. Но не раньше. Джордж не получит и крошки от этого пирога!

— Надеюсь, новая ссора не сделает ваши отношения с Джорджем еще хуже.

— Я не имею намерения их улучшать.

— Теперь мы живем слишком близко, чтобы враждовать. Вы можете встретиться по поводу других дел. Или он будет искать способ отомстить. Вспомни Джуда. Лучше не выходи по ночам в одиночестве.

— Сейчас для меня кажется подходящей только драка. Прости, Демельза. Это нецивилизованное поведение. Но, по крайней мере, мне не на что жаловаться, если кто-то откроет ответный огонь.

Она не ответила, и Росс поморщился, сменив позу.

— Помнишь большую гостиную? Там появился набор великолепно отполированных стульев, полагаю, из красного дерева, с резными спинками и атласными сиденьями. Я не особо разбираюсь в мебели, но, думаю, это лучшее из всего, что я когда-либо видел.

— Правда? — удивилась Демельза.

— В комнате произошло немало изменений — удачных и не очень. Голубые шторы из дамасского шелка с золотой каймой, толстый турецкий ковер с узором из человеческих фигур. На каминной полке стояло немало китайских безделушек, несомненно, весьма редких, но я в них не разбираюсь. С потолка свисает огромная хрустальная люстра, а перед дверью установили китайскую ширму от сквозняков.

— Ты заметил немало изменений.

— Меня заставили ждать десять минут, что, разумеется, с самого начала улучшило моё настроение. Пока сам не увидишь, то и не поверишь, сколько всего в наше время можно купить за деньги, — Росс оглядел комнату, как будто впервые увидел свой дом. — Мы тут явно погрязли в бедности, правда?

— Похоже на то.

— Что ж, так больше продолжаться не может. Как насчет того, чтобы поехать со мной, когда я отправлюсь навестить Харриса Паско? Мы могли бы прикупить пару обновок для дома.

Росс наблюдал за женой, но, как всегда, когда разговор приобретал личный характер, Демельза, казалось, утрачивала обычную живость.

— Как скажешь, Росс. Я поеду с тобой, если ты того хочешь.

— Да, хочу.

— Срок уплаты процентов по займу наступает в следующем месяце.

— Южная жила шириной в двадцать пять футов и все расширяется. В прошлом месяце прибыль составила 580 фунтов. Всего за месяц. Если так пойдет и дальше, у нас вскоре не останется долгов.

Демельза встала и начала собирать кубики, которые Джереми оставил в углу.

— Все еще не могу в это поверить.

— Как и я. Щиплю себя за руку дважды в день. Не делай этого, не сейчас. Я увидел тревогу в твоих глазах, когда заявился сюда с разбитой головой. Думаю, ты все еще беспокоишься обо мне.

Это был первый вызов, первая явная попытка.

— Конечно, я все еще о тебе беспокоюсь, Росс. Странно, что ты спрашиваешь...

— Тогда послушай меня, пожалуйста. Скажи, что, по твоему мнению, нам следует купить. Женщины лучше мужчин знают, что нужно в первую очередь. Нам столько всего требуется, что я даже не знаю, с чего начать.

— Пожалуй, напишу список, а ты возьмешь его с собой.

Демельза подошла к мужу.

— Я не это предлагал.

— Ну, утром так много всяких дел, да и Джереми...

— Ты не это обещала.

— Да и Брюнетка всего одна.

— Мы уже пользовались ей вдвоем. Можем купить тебе лошадь на обратную дорогу, если тебе не нравится наша близость.

Демельза улыбнулась, пытаясь высвободить руку.

— Есть много всего нужнее лошади. Позволь, я принесу бумагу и перо.

— Так ты поедешь со мной за покупками?

— Хорошо, Росс, я сказала, что поеду. Если ты того хочешь.

Прошли две недели, прежде чем с головы Росса сняли швы, и они поехали вместе. Прежде чем заняться покупками или развлечениями, он отправился повидаться с Харрисом Паско.

— Им не к чему п-прицепиться, — сказал Паско. — Акции переведены законным образом. Не думаю, что суд будет тратить время даже на слушания по этому делу, но уж если такое случится, то вердикт может быть только в вашу пользу.

— Возможно, Джордж просто блефует. Я подумал именно так, но хотел получить ваши заверения.

— И вы их получили. Хотя мне жаль, что вы снова повздорили. Учитывая, что Уорлегган теперь ваш ближайший сосед с обеих сторон, не думаю, что вражда такого рода принесет кому-либо пользу.

— Что значит «сосед с обеих сторон»?

— Я выразился фигурально. Мистер Коук продал свою долю в Уил-Лежер Уорлегганам.

— Этого я и ожидал, хотя меня это не радует. Уил-Лежер находится на земле Тренеглоса, но подземная выработка тянется по моей земле.

— Не удивлюсь, если Уорлегган вскоре получит контрольный пакет.

— Что ж, Джордж может поступать так, как считает нужным. Я не ищу с ним ссоры, пока он не ищет ссоры со мной.

Росс встал. Демельза ждала его в соседней комнате. Он часто обещал себе, что однажды позволит ей тратить деньги на любые прихоти, но так долго не исполненное обещание имело привкус горечи.

— Кстати, — сказал Росс, отвернувшись от окна, — уже скоро я смогу расплатиться с тем человеком, который спас мою шкуру на прошлое Рождество. Какая приятная мысль. Вам следует назвать мне его имя, чтобы расплатившись, я смог поблагодарить его приличествующим образом.

Мистер Паско провел пером по щеке.

— Я обещал хранить его имя в тайне, как вы знаете.

— Но теперь вы просто обязаны нарушить это обещание. Вы же понимаете, что он сделал? Конечно же, понимаете...

— Понимаю.

— Без его своевременной помощи я был бы уже в долговой тюрьме без малейшей надежды на освобождение. Шахта закрылась бы. Мои жена и сын стали бы нищими. Теперь дело не в обещании, Харрис. А в благодарности.

— О да, согласен. Н-но это не избавляет меня от обещания.

— А я считаю, что избавляет. Я обязан ему практически всем и хочу сказать ему об этом. Как его зовут?

Паско махнул рукой:

— Я напишу и спрошу у него разрешения.

— Вздор. Так значит, это не вы?

— Не я. Я уже вам говорил. Хотел бы я, чтобы мое положение позволило мне так поступить.

— Он живет в Труро?

— Нет. Вообще-то...

— Что?

— Что ж... Вообще-то это и вовсе не мужчина.

— Что? — как громом пораженный, вытаращился на него Росс. — О чем это вы? Это женщина? Ребенок?

— Женщина.

— Кто? Ваша дочь?

— Нет. Боже ты мой, похоже, я уже...

— Среди моих знакомых не так-то много богатых наследниц, вообще-то, на ум никто не приходит, я не знаю ни одной женщины, которая в состоянии отдать мне тысячу четыреста фунтов. Это невозможно! Вы шутите, Харрис. Признайтесь, что вы шутите.

Банкир выглядел расстроенным.

— Я уже чувствую вину за то, что раскрыл тайну доверителя. Лишь тот факт, что вы вскоре сможете выплатить долг... Это Кэролайн Пенвенен.

— Кэро... — Росс сглотнул и уставился на Паско. Через мгновение он произнес: — О нет, не могу в это поверить!

— Но это правда.

— Кэролайн Пенвенен? Но я едва ее знаю. Разговаривал с ней два или три раза, не больше. Мы говорили... Откуда она узнала? Я не болтаю о своем финансовом положении с каждой встречной. Это немыслимо! И как она связалась с вами?

— Как-то утром пришла в мою контору и сказала, хочет вложить капитал и считает лучшим его применением одолжить вам тысячу четыреста фунтов. Она знала всё об этом займе, о том, как хотят поступить с ним Уорлегганы, о ваших стесненных обстоятельствах. Я посчитал своим долгом, уж простите меня, но посчитал своим долгом предупредить ее о том, что она рискует больше никогда не увидеть своих денег. Она не обратила на это ни малейшего внимания. И сказала, что если это не смогу устроить я, она обратится куда-нибудь еще. Сделав всё в-возможное, чтобы ее отговорить, я, разумеется, с удовольствием выполнил ее просьбу.

— Положительно не могу в это поверить.

— Не знаю, как она отнесется к тому, что я вам все рассказал.

Росс поскреб свежий шрам на голове. Заживающая рана чесалась.

— Что ж, я никогда не был настолько поражен. Никогда! Хотя могу догадаться, как она обо всем узнала. Но то, как она решила действовать... Неудивительно, что я не мог догадаться, кто мне помог. Боже ты мой! До чего же странное создание! Просто уму непостижимо. Нужно сказать жене. Ее это тоже ошарашит.

— Я был бы признателен, если бы вы н-никому больше не рассказывали, — сказал Паско. — Впервые в жизни я нарушил подобного рода обещание. Мне жаль, что вы меня вынудили.

— Не буду, — ответил Росс.

Они купили кое-какую мебель: чудесный туалетный столик в спальню Демельзы за пять футов и десять шиллингов, новые часы на замену тем, что продали два года назад. Стол, хотя и слегка подержанный, с великолепной полировкой и толстыми ножками по последней моде, два турецких ковра по четыре фунта каждый, прекрасную коломянку на шторы в спальне и роскошный шелковый падесой кремового цвета на шторы в гостиной. Другие ткани, отрезы алого бархата и зеленого атласа, Росс купил только потому, что они понравились Демельзе на ощупь, без определенной цели, разве что помочь Демельзе переменить настроение. Они купили шесть винных бокалов модной формы, которые обошлись в двадцать восемь шиллингов, и дюжину оловянных кружек, довольно дешевых, по четыре пенса каждая, а также новую посуду и столовые приборы, весьма дорогие, и еще кресло-качалку из лозы.

Демельза купила две пары данцигских туфель, тонкой шерсти на плащик для Джереми, игрушечную лошадку и погремушку. Росс купил себе шейные платки и еще два для Джона Гимлетта, а Демельза приобрела муслин в полоску для Джейн.

Во время покупок они не переставали думать о Кэролайн Пенвенен.

К тому времени, как они закончили, день уже клонился к вечеру, и это означало долгую поездку в темноте. Супруги отправились домой медленно, находясь ближе друг к другу, чем в течение многих месяцев. В прежние дни, будучи еще подростком, Демельза иногда ездила с Россом на луке седла, но те времена давно миновали. Росс с удовольствием ощущал ее руки на поясе, а иногда ее плечо терлось о его спину, они могли и разговаривать, не повышая голоса, чтобы перекричать ветер.

Причины, по которым он предпринял эту экспедицию за покупками, были самыми очевидными, но по дороге домой Росс гадал, не достиг ли и другой цели. Пару раз за день он расслышал теплые нотки в тоне жены, по которым скучал, сам того не замечая, пока те не вернулись.

На полпути домой Демельза сказала:

— Росс, чем больше я думаю о Кэролайн, тем больше ощущаю, как серьезно мы в ней заблуждались.

— Я знаю. Мы перед ней в неоплатном долгу. Думаю, нельзя это просто так оставить.

— Я тоже так считаю.

Некоторое время они молчали.

— Чем больше об этом думаю, тем хуже становится, — произнесла Демельза. — Кэролайн Пенвенен спасла нас от долговой тюрьмы. Дуайт тоже спас нас от тюрьмы. Нет сомнений, что он по-прежнему ее любит. Нет сомнений, что если бы не его поступок в ту ночь, они были бы женаты и жили бы в Бате.

— Я не понимаю, почему она так поступила, разве что с молчаливого согласия Дуайта. Наверное, он рассказал ей о наших затруднениях и вынудил ее помочь, так мне кажется. Но, похоже, услышав о нашей удаче, Дуайт удивился не меньше, а я не думаю, что он хороший актер. Хочу повидаться с ней и спросить.

— Мисс Пенвенен кажется мне очень импульсивной и пылкой, — медленно выговорила Демельза. — Она может отвергнуть одного мужчину и помочь другому, потому что ей внезапно так захотелось. Возможно, ты ей нравишься.

— Я? Но мы встречались два или три раза.

— Этого может оказаться достаточно. О, я не говорю, что она тобой увлеклась. Но в ней дурное соседствует с хорошим, хотя уверена, больше хорошего, так считал и Дуайт.

Они медленно поехали дальше. Вечер выдался теплым, но сырым, время от времени дождь стегал по лицу.

— Думаю, ты прав, Росс, — сказала Демельза. — Тебе нужно с ней повидаться.

— Она в Лондоне. Я получил у Паско ее адрес и намерен ей написать.

— Мне кажется, тебе лучше поехать, а не писать.

Росс натянул поводья, поскольку дорогу пересек барсук. Когда Брюнетка возобновила путь, он сказал:

— Вряд ли мы сможем вновь соединить Дуайта и Кэролайн. Она обручена с другим, и в любом случае, именно те ее недостатки, из-за которых она нам помогла, делают ее неподходящей парой для Дуайта.

— Я не говорю о том, чтобы вновь свести ее с Дуайтом. Дуайт отправляется в море, а она не может отвергнуть еще одного жениха. Но не думаю, что можно ограничиться только письмом, Росс. Этого недостаточно. Думаю, тебе следует с ней увидеться и сказать, что мы чувствуем и как ей благодарны. Может, она и не знает, как нам помогла, может, для нее тысяча четыреста фунтов — это пустяк, но это не значит, что мы перед ней в меньшем долгу.

Росс не стал с ней спорить.

— Поеду до Рождества. Это займет недели две, но могу оставить Хеншоу приглядывать за шахтой. Возьму с собой проценты за первый год и скажу ей, что надеюсь выплатить весь долг к Пасхе.

Он мысленно уже обдумывал детали предстоящего путешествия. Прошло десять лет с тех пор, как он бывал в Лондоне, да и тогда лишь проезжал мимо.

— И вот еще что, — сказала Демельза. — Думаю, кое-что для Кэролайн и Дуайта ты все-таки должен сделать, даже если это их и не соединит. Мне кажется, у Кэролайн были более веские причины отвергнуть его, чем то, что он не появился в ту ночь. Она, может, и импульсивна, но в таких делах женщины редко импульсивны. Иначе Кэролайн прекратила бы злиться, но она не прекратила даже после того, как Дуайт приехал и всё объяснил.

— И ты считаешь, я должен ее спросить?

— Да, Росс.

— Хорошо, передам ей, что моя жена считает этот поступок неженским.

— Скажи, — ответила Демельза, — что мы по-прежнему в долгу перед ней и готовы вернуть долг любым способом.

Когда они добрались до своих земель, над долиной замерцали огни Уил-Грейс. Шахты похожи на людей, подумал Росс. Или просто люди приписывают собственные мысли предметам из камня и глины? Три месяца назад это мерцание казалось движениями обреченного животного, предчувствующего неминуемую смерть. Теперь же всё вокруг двигалось с новой энергией. Горели пять огней, а раньше всего один. Четкий ритм насоса не изменился, но теперь в нем слышался какой-то новый смысл. В этом месяце наняли пятьдесят новых рабочих, двадцать для подземных работ и тридцать — для сортировки руды на поверхности.

Некоторые работы по сортировке по-прежнему выполнялись в другом месте, поскольку на поверхность поднимали больше руды, чем позволяли отсортировать текущие возможности. Молодой Эллери и пятеро его напарников работали в самой богатой части жилы, Эллери признался Россу, что часто не может заснуть, думая о работе и желая поскорей к ней вернуться. Обычно заработок вольных старателей менялся от месяца к месяцу и зависел от качества руды в залежи, но Росс и Хеншоу предложили им щедрый процент, так что многие шахтеры получали приличные деньги.

Демельза как-то посетовала на то, что холм и южная сторона их чудесной долины потеряли прежний вид. Ручей, бегущий возле дома, пожелтел от грязи, а девушки сортировали руду чуть ли не на краю сада. Но теперь Демельза готова была превратить цветочные клумбы в рвы для добычи олова.

Когда они добрались до дома, на пороге ждал Гимлетт — усталый, доброжелательный, готовый угодить. Что Брюнетку, что подарки он забрал, казалось, с одинаковой благодарностью. И тут же скрылся на задах дома. Демельза помчалась вверх по лестнице, чтобы взглянуть на Джереми. Он спал и походил на ангелочка, еще более хрупкий, чем обычно. Несмотря на то, что его здоровье улучшилось, выглядел он по-прежнему. У него было круглое приятное лицо, темные волосы, тонкая шея, крупный подвижный рот — как у Полдарков. Даже в таком раннем возрасте можно было различить фамильные черты — эту неугомонность. Лишь во сне его энергия дремала.

Услышав какой-то звук, Демельза подняла взгляд и увидела, что Росс последовал за ней. Теперь он так редко сюда приходил. Не глядя на жену, он улыбнулся и мотнул головой на Джереми.

— Он выжил и без тебя.

— Похоже на то.

— Странно, что у Джейн нет собственных детей. Теперь нам понадобится дополнительная прислуга. Как думаешь, Джинни вернется?

— Ты мог бы найти и кого-нибудь помоложе. Мне нужна лишь одна молоденькая девушка.

— А лучше две. Тебе следует привыкать давать указания, а не выполнять работу самостоятельно.

Она не ответила, и Росс подумал, что она могла воспринять его слова как критику.

— Вскоре, если ничего не изменится, я перестрою библиотеку. Сейчас это просто сарай. Нам нужна еще одна комната внизу, а если будем в состоянии, то и весь дом перестроим.

— Или хотя бы уничтожим тайник.

Росс улыбнулся.

— Пожалуй, стоит его оставить как память.

Джереми заворочался и засопел во сне.

— Давай уйдем, а то разбудим его, — сказал Росс.

— О, это всё в прошлом. Теперь его и из пушки не разбудишь.

— Возможно, ему пошло на пользу, что меня здесь не было.

Демельза подняла взгляд, но быстро отвела его.

— Я так не думаю.

— Говорят, дети ревнуют к отцам. Хотя в последнее время у Джереми было мало причин для ревности.

— Возможно, мы станем спать крепче, если не будем это обсуждать, — ответила Демельза.

На несколько секунд повисла тишина. Росс положил ей руки на плечи — возможно, проверить реакцию. Демельза не пошевелилась.

— Я собирался купить ему кубики, — сказал он. — Но знаю, что ты купила что-то другое.

— Ты сможешь купить кубики в Лондоне.

— Может, поедешь со мной? Почему бы нет? Джереми неплохо себя чувствует и с Джейн.

— Я...? О нет. Нет, благодарю, Росс. Не сейчас. Хотя в другой раз — с удовольствием. Думаю, тебе следует встретиться с Кэролайн наедине.

— Почему?

— Просто у меня такое чувство.

— Ты могла бы остаться на постоялом дворе, пока я с ней встречаюсь.

— Нет. В этот раз, пожалуй, нет.

Он придвинулся чуть ближе.

— Демельза.

— Да?

— В последние месяцы между нами произошло много всего малоприятного. Хоть и не на словах, но в чувствах. Я был бы рад об этом забыть.

— Конечно, Росс. Больше я ничего такого не чувствую.

Он зарылся лицом в ее волосы.

— Но я не хочу, чтобы ты ничего не чувствовала.

— Прости...

Они постояли так еще несколько секунд. Хоть Росс и не ощущал в Демельзе никакого напряжения, но знал, что оно никуда не делось. Он его не искоренил, не победил. Росс понимал, что сможет овладеть ей, если захочет, что ее сопротивление будет лишь символическим, но все же будет, а пока оно существует, примирение не достигнуто.

Росс быстро поцеловал жену в волосы и отпустил ее, подошел к северному окну и отдернул шторы, чтобы выглянуть наружу. Демельза следовала за ним взглядом.

— Наверное, ты права, — сказал Росс, — мы никогда не сможем вернуть то, что так легко потеряли.

— Не думаю, что потеря была легкой с обеих сторон.

— Но всё равно потеря.

— Что ж...

Снаружи было так темно, что Росс едва мог разглядеть море.

— И потеря без веской причины, — произнес он, словно самому себе.

— Этого я не знаю.

— О, разумеется, причина была, и веская, если об этом задуматься, хотя, возможно, ты с этим не согласишься. Не знаю... Мне не хотелось бы об этом говорить.

Демельза стояла у детской кроватки, не глядя на мужа.

— Возможно, когда-нибудь стоит об этом поговорить, — произнес Росс, — иначе это будет вечно стоять между нами. Но всё же у меня есть предубеждение, что это дурно...

— Что именно дурно, Росс?

Он отвернулся от окна, выпустил шторы из длинных пальцев и с усмешкой ответил:

— Мне кажется, даже в адюльтере нужно соблюдать этикет, не могу заставить себя обсуждать одну женщину с другой, даже с женой.

— А ты не считаешь, что я хочу это услышать?

— Да, это тебе польстит.

— Не понимаю, каким образом мне может это польстить.

— Значит, ты менее проницательна, чем я считал.

— Весьма вероятно.

Снова повисла пауза. Росс медленно отошел от окна и после секундного колебания наклонился и поцеловал Демельзу в губы.

— Да, весьма вероятно, — произнес он и вышел.

Некоторое время она не шевелилась. Дыхание Джереми стало чуть более учащенным, похоже, ему что-то снилось. Демельза перевернула его опытной рукой, и, словно узнав прикосновение знакомой ладони, сын успокоился.

Она выпрямилась и подошла к окну. Оказывается, в ее сердце еще осталось место для тепла, которое она никак не ожидала снова почувствовать.

 

Глава четвертая

На следующий день Дуайт получил новости — его назначили хирургом на фрегат «Тревейл», оснащавшийся в Плимуте, ему следовало присоединиться к экипажу до двадцатого декабря.

Росс ничего не сказал о своем намерении поехать и увидеться с Кэролайн, но сообщил Дуайту о том, что разузнал о своем займе. Дуайт покраснел, по его словам, он ничего не знал об этом, и скрыл свои истинные чувства под маской извинений за то, что столь свободно рассказывал о делах своего друга. Росс же ответил, что еще никогда не был так признателен кому-то за то, что тот свободно рассказывал о его делах.

На другой день Росс отправился в Лондон. Он пообедал в Сейнт-Остелле, переночевал в Лискерде, в Плимуте воспользовался паромом и следующую ночь провел в Эшбертоне. В пятницу путешественники отобедали в Эксетере и остановились на ночь в Бриджуотере, а в субботу отобедали в Бате и преклонили головы в Марлборо. Последний день поездки начался рано — успели сделать один перегон еще до завтрака, пообедали в Мейденхеде и добрались до Лондона незадолго до десяти часов вечера. По мере приближения к городу землю покрывал всё более плотный слой снега.

Когда на следующий день Росс отправился на поиски Кэролайн, повалил снег. Её дом на Хаттон Гарден 5, как он знал, находился в фешенебельном жилом районе, но ему пришлось неоднократно уточнять дорогу. Людей на улицах было намного больше, чем он помнил, казалось, они совсем не обучены манерам, толкают и отпихивают друг друга, чтобы освободить себе дорогу или хоть на время расчистить место вокруг.

Дважды Росс видел, как кого-то столкнули прямо в канаву, и так уже не пустовавшую: слепые нищие, бывшие солдаты без руки или ноги кутались в рваньё, дети с воспаленными глазами, дряхлые старухи протягивали клешни за подаянием.

Снег ситуацию только ухудшил — возникло несколько потасовок между попрошайками того или иного сорта, и зачастую к ним присоединялись женщины. В разгар одной из битв мимо проехала карета, и вдруг все накинулись на неё так, что кучер едва не слетел с козел. Пассажир хорошо знал, что лучше не открывать окно и не возмущаться.

Росс купил ежедневную газету, но та оказалась заполненной скорее рекламой всяких шарлатанов, чем новостями о войне. Во всяком случае, после казни Марии-Антуанетты люди уже привыкли к кровавым ужасам Парижа. Французы сошли с ума, это ясно. И Англия находилась в состоянии войны.

И это самое главное. Результат текущих боевых действий был неутешителен и неубедителен, как будто стороны воевали нехотя. Но даже это принесло облегчение, развеяло тягостные мысли. Дальше будет хуже. Англия находится в состоянии войны. В конце концов, Францию очистят от безумия. Это лишь вопрос времени.

Когда Росс позвонил, дверь ему открыл облаченный в ливрею лакей, презрительно посмотревший на одежду Росса, которому не хватило ни времени, ни терпения, чтобы обновить гардероб, после того как дела наладились.

— Мисс Пенвенен? — спросил лакей, глядя сверху вниз. Он уточнит.

Ожидание затянулось. Лакей вернулся. Мисс Пенвенен дома и спустится к мистеру Полдарку. Росса провели в великолепно отделанную, хотя и довольно пустую и холодную комнату с видом на улицу. Каблуки лакея цокали по полированному наборному полу.

Глаза Росса вновь стали замечать украшения и мебель, он обратил внимание на элегантное ореховое письменное бюро с когтистыми ножками, серванты овальной формы с великолепным фарфором по обе стороны от большого мраморного камина.

Стены покрывали резные панели из сосны, там же висели несколько картин — в основном миниатюры и силуэты. В камине горел огонь, но, похоже, был не в состоянии прогреть огромную комнату. Где-то на первом этаже смеялись дети.

Отворилась дверь, и вошла Кэролайн.

— Это вы, капитан Полдарк, не верб своим глазам! Но фамилия слишком уж редкая. Лондон польщен, но флагов в связи с вашим визитом почему-то не вывесили.

— Когда я въезжаю, флагов не вывешивают, — в тон ответил Росс, склоняясь над её рукой, — их вывешивают, когда я уезжаю.

Росса поразили произошедшие в ней перемены — девушка сильно похудела и утратила большую часть красоты. Её внешность всегда менялась, но сейчас для Кэролайн явно настали не лучшие дни. На ней было платье по последней моде, незнакомой Россу, — до пола, с завышенной талией, короткими пышными рукавами и золотым кушаком с кисточкой.

— Вам следовало сообщить о своем визите. Как долго вы намерены здесь пробыть?

— Два-три дня. Я не мог предупредить вас, поскольку и сам пару дней назад не предполагал, что приеду.

— Срочное дело? Не желаете ли хереса с печеньем? Самое время. Аптекарь велел мне пить херес каждые два часа, и я нахожу лекарство весьма приятным.

Росс дождался, пока она сядет, а затем и сам сел по другую сторону камина. Кэролайн о чем-то многословно рассказывала. В его обществе она чувствовала себя не в своей тарелке.

— Вы больны, мисс Пенвенен?

— Что-то вроде того, а жар лондонского лета испарил мою энергию. Как ваша жена?

— Хорошо, благодарю вас. У нас все хорошо, шахта приносит доход, так что впервые в жизни я неплохо зарабатываю. И все благодаря вам.

Кэролайн изобразила вполне убедительное удивление, а затем, пытаясь скрыться от пытливого взгляда Росса, повернулась и дернула за шнурок колокольчика.

— Я выпытал это у Паско на прошлой неделе. Позже он сильно раскаивался, что раскрыл тайну, но я дал ему полное отпущение грехов от вашего имени.

— Несомненно.

— Именно так. Так что не стоит тратить время, отрицая обвинение. Вы признаетесь виновной, мисс Пенвенен, в умышленном спасении людей от худшего из бедствий — банкротства. И у вас нет никаких возможных оправданий: ни родственных отношений, ни дружбы. И это весьма серьезное обвинение.

— И каков приговор?

— Получить мою признательность за бескорыстный, добрый, подлинно христианский акт милосердия, который я не смогу никогда ни понять, ни забыть.

На щеки Кэролайн вернулся румянец, возможно, больше этому способствовал тон его голоса, чем сами слова. Она рассмеялась и повернулась к двери, заранее радуясь передышке, еще прежде, чем дверь открылась. Когда херес оказался на столике между ними, а слуга снова ушел, она сказала:

— Вы придаете этому слишком большое значение, капитан Полдарк.

— Росс, — христианские имена для христианского поступка.

— Капитан Росс, тогда так. Вы придаете этому слишком большое значение. Я привыкла потакать своим прихотям, а это как раз одна из них. Хереса?

— Благодарю. Не соглашусь, будто я придаю этому слишком большое значение. Побывали бы вы на моём месте...

— Не побывала. И не забывайте, девицы всегда непредсказуемы. Я вполне могла бы осчастливить вдову какого-нибудь моряка или вообще с легкостью пойти против вас...

— Я так не думаю.

— В любом случае, деньги для меня ничего не значат. Пара сотен фунтов...

— Дуайт говорил, что ваше личное состояние невелико.

При этих словах Кэролайн ненадолго замолчала, взяла печенье и начала его медленно жевать.

— У вас есть ответы на все вопросы. Вижу, у меня нет выбора, кроме как принять нимб, что вы мне предлагаете. — Она подняла руку к волосам. — Полагаю, на рыжих волосах он будет выглядеть комично, и в любом случае, я, несомненно, оставлю его на первом же заборе. Но если вам так угодно, капитан Росс, то не давайте мне вмешиваться в любые ваши приготовления. Канонизацию можно провести завтра в одиннадцать.

Росс отхлебнул хереса.

— Путешествие заняло пять дней, и в это время я часто думал о вас.

— Надеюсь, не все пять дней. Помню, разок у меня уши горели, но я думала, что это вернулась лихорадка.

— Я приехал сообщить вам, это одна из причин, приехал сообщить, что вскоре смогу выплатить всю сумму займа. У меня с собой вексель банка Паско на 280 фунтов, которые составляют ваш доход с вложений за этот год. А основную сумму я смогу вернуть через несколько месяцев.

— Ну вот, вот видите! Вы превозносите меня лишь за проницательно вложенный капитал. Дядюшкам не удавалось получать для меня двадцать процентов, даже близко, когда деньги находились в их ведении.

— Вы говорили, что пока еще не замужем, но, полагаю, это ненадолго. Незадолго до своего отъезда я слышал о вашей помолвке с лордом Конистоном. Это правда?

— Это как-то влияет на безопасность моих вложений?

— Нет. Лишь указывает на мою заинтересованность в вашем будущем.

Кэролайн встала и налила ему еще хереса. Внутреннюю сторону ее запястья покрывали веснушки.

— Вы что, сами собираетесь сделать мне предложение, капитан Росс?

— Я не мусульманин, — улыбнулся Росс, — и редко сожалел об этом прежде...

Перед тем как сесть обратно, девушка сделала легкий реверанс.

— Благодарю за любезность. Но ваши комплименты слегка преждевременны. Я еще не обручена с Уолтером.

— Разве нет? Вы хотите сказать, что не обручены с лордом Конистоном?

— Вы сильно удивлены. Для вас это имеет какое-то значение?

— Да, в какой-то мере.

— Лорд делал предложение пару раз. Последний раз — в прошлом месяце. Он весьма привлекателен, но не думаю, что выйду за него.

Росс уставился на свой бокал. Ответ застал его врасплох. Все, что он планировал сказать, и всё, о чем планировал умолчать, основывалось на противоположном предположении. Он почувствовал, что нужно быстро всё переосмыслить, для этого есть лишь пара секунд.

— В Корнуолле ваш дядя сказал моему хорошему знакомому, что вы определенно выйдете замуж.

— Моя тётушка Сара, у которой я тут живу, всегда спешит. Лорд Конистон весьма обходителен и сделал предложение, для неё этого достаточно. Но почему это вас расстроило?

— Не сочтите за дерзость, но могу ли я спросить, почему вы не намерены принять это предложение?

— Обычная капризность, свойственная моему полу, — улыбнулась Кэролайн.

— И вы его не любите.

— Как скажете. Я его не люблю.

— И на самом деле, быть может, вы все еще любите Дуайта Эниса.

— Мне кажется, что дерзость все-таки в этом вопросе, — девушка взяла еще одно печенье, — а не в предыдущем.

— Вам известно, что он поступил во флот?

— Что, Дуайт? — Кэролайн быстро взглянула ему в лицо, — Нет. Неизвестно.

Впервые за вечер Россу удалось пробить её оборону.

— На этой неделе он отправится на корабль в Плимуте. Дуайт не находил себе места в Корнуолле, с тех пор как вы уехали.

— Как неумно с его стороны! Я думала, что он будет себя вести в соответствии со здравым смыслом.

— Человек не всегда ведет себя благоразумно, если любит кого-то так, как он любит вас.

— Вы и в самом деле приехали поблагодарить меня за деньги или в качестве его посланника?

— Дуайт ничего об этом не знает. Но на прошлой неделе он сказал Демельзе, что уезжает из-за вас.

— И что мне остается? Зачахнуть из-за этого? Вас устроит, если я изящно иссохну?

— Меня устроит, если вы расскажете, почему уехали из Корнуолла, когда Дуайт не смог встретиться с вами в ту ночь. Нет, не это. Это я и сам хорошо понимаю. Почему позднее вы не приняли его весьма обоснованные объяснения.

— А вам-то какое дело? — Кэролайн встала и подошла к окну.

— Внезапно это стало моим делом. Я давно и искренне привязан к Дуайту. А теперь еще и вам весьма обязан. Я хочу знать.

— Это не дает вам никакого права вмешиваться.

— Я хочу знать, Кэролайн, — Росс подошел к ней.

Две молодые девочки только что вышли из дома в сопровождении пожилой женщины, гувернантки. Одна из них взглянула в окно, увидела Кэролайн и помахала ей, та подняла руку в ответ.

— Как там ваша невестка, Элизабет Полдарк?

— Она снова замужем. За Джорджем Уорлегганом.

— О... Поразительно. Они живут в Тренвите?

— Да. У меня на пороге.

— Вам это крайне не нравится.

— Не нравится.

— А ваша шахта? И в самом деле дает доход?

— Да, но мы пока еще не можем подсчитать, какой именно.

— Мой дядя болеет. Вы не знаете, ему стало лучше?

— В настоящее время — да.

Кэролайн обернулась, все еще сжимая в пальцах штору. В ее глазах Росс заметил маленькие янтарные пятнышки.

— Да, я любила Дуайта, если вам доставит радость это услышать. Мне — не доставит, потому что я знаю, мы не могли бы быть счастливы. В тот же день я поехала в Лондон с дядюшкой, потому что испытывала крайнюю злость и разочарование, меня оскорбили — вы и сами можете себе это представить. Я не знала тогда, что Дуайт сделал, что он сделал для вас, как вам помог. Я знала, что в последний момент он отправился в Сол по медицинскому вызову от человека, который нуждался в нем больше меня. То, что после он ввязался в какую-то потасовку, получил по голове и был арестован, на самом деле не имеет того большого значения, которое вы, кажется, этому придаете. То, что Энис отправился проведать Розину Хоблин, стало симптомом, символом. Вам этого не понять, но он, несомненно, понимать должен. По крайней мере, я попыталась объяснить ему это в письме. Капитан Полдарк, Росс, как вы просили вас называть, вы виделись с Дуайтом в те последние недели, перед тем как мы договорились сбежать в Бат?

— Думаю, да. Не помню.

— Так вот, он вел себя так, будто готовился сделать что-то постыдное и тайное. О, да, он был по-своему влюблен в меня, и внешне всё выглядело прекрасно, но в глубине души Дуайт был несчастен! Он считал, что скрыл это от меня, но я это ясно видела. Он бросал своё дело, своих пациентов, своих друзей, бросал их позорно, сбегая глухой ночью, и собирался жить в модном и богатом городе. Возможно, у него имелись основания для подобных чувств — не стану говорить, правильно это или нет, но радости мне это не приносило. Вы считаете меня непостоянной и капризной, но на самом деле я вовсе не такая ветреная, как вы думаете. По крайней мере, я предвидела, что мы влачили бы безрадостное существование, если бы он провел остаток жизни, проклиная себя за бегство и стараясь не винить в этом меня. Это правда, не качайте головой, это правда!

— Да, я понимаю и не отрицаю. Я не знал. Вовсе не знал. И все это вы объяснили Дуайту в письме?

— Насколько уж смогла.

Росс прошелся по комнате, некоторое время оба молчали.

— Ваш побег, как вы это называете, для Дуайта оказался особенно тягостным из-за его отношений с одной женщиной несколько лет назад, с пациенткой... — сказал Росс.

— Да. Карен Дэниэл. Я про нее знаю.

— Я его не защищаю, но полагаю, что подобное прошлое — плохая основа для любых действий, которые могут выглядеть неблагородными. Он не желал, чтобы люди подумали, будто он женится на вас из-за денег.

— Люди! Если всю жизнь только и беспокоиться о том, что подумают люди, так и просидишь до конца дней у камина.

— Полностью согласен. И уверен, что в целом и Дуайт тоже. Но он на редкость чувствительный и щепетильный человек. Я понимаю его точку зрения, а теперь понимаю и вашу. Но если вы любите друг друга, то неужели из этой неразберихи нет другого выхода?

— Жить с ним в сторожке, где всего три комнаты, и поссориться с дядюшкой, находящимся всего в нескольких милях оттуда, чтобы вся округа об этом знала?

— Нет... Но разве не лучше было бы с ним повидаться, когда он проделал такой долгий путь ради разговора с вами.

Она взглянула на Росса с осуждением.

— Я не железная, хотя, без сомнения, вы именно такой меня и считаете.

— Нет, — ответил Росс. — Не считаю. В глубине души я нахожу вас всё более и более женственной.

Мгновенно вспыхнув, она сказала:

— Полагаю, пора озвучить ваше предложение.

— В скором времени вы можете получить от меня предложение другого рода. Вы еще любите Дуайта?

— Весьма экстравагантно!

— Нет, — Росс прикоснулся к руке девушки. — Ответьте, Кэролайн.

Она покачала головой.

— Это беседа меня смущает.

— Всю эту неделю и часть следующей Дуайт будет в Плимуте. Если вы поедете со мной, когда в четверг я отправлюсь в обратный путь...

Кэролайн бросила на него сердитый взгляд.

— Да вы с ума сошли!

— Разве? Зависит от ваших чувств к нему.

— Совершенно от этого не зависит.

— От чего же тогда? Вы можете быть в Плимуте к воскресенью. Неужели вы не считаете, что стоит в последний раз встретиться? Вы никогда не обсуждали это по душам наедине, без присутствия кого-либо еще, не так ли?

— В таких случаях трудно ожидать разговора по душам.

— Сомневаюсь. В любом случае, это ваша последняя возможность с ним увидеться.

— Не думаю, что вам удастся воззвать к моим чувствам.

— Но ведь факты вы не можете игнорировать.

— А вы именно этим и занимаетесь. С тех пор как мы расстались, факты не изменились. Мы не придумаем лучшего выхода из положения.

— Но факты изменились. Теперь вы не заставляете его покинуть друзей в Соле. Он делает это по своей воле. Раньше я не понимал, почему вы посчитали это необходимым. Теперь понимаю. Если вы встретитесь сейчас, то он больше не будет об этом думать.

— Но он записался во флот.

— Да. Теперь вы не сможете спокойно уехать в Бат. Обстоятельства изменились, как к лучшему, так и к худшему. И стоит их обдумать.

Казалось, на мгновение она начала колебаться. Но потом энергично покачала головой.

— Это невозможно.

— Только один человек может сделать это возможным, и это вы.

— Да... вы правы! Совершенно правы, Росс. Я говорила так, будто все слабости и ошибки были с его стороны. Думаете, у меня было недостаточно времени, чтобы взглянуть на собственные? То, что случилось, и как это случилось, показало мне саму себя. Знаете, на что это похоже, когда гнев и сожаления так велики, что причиняют боль, и вы продолжаете причинять себе боль, снова и снова, как будто нет никакого выхода. И это не изменилось. Как и вероятность, что подобное произойдет снова.

— Почему?

— Что ж, может, вероятность и уменьшилась, но никуда не исчезла. Да и как это возможно? Если бы я научилась лучше понимать его чувства, то стала бы другим человеком. Но я им не стала — я осталась собой. Я не только многого ожидаю от него, но и он ожидает от меня многого. О жизни в браке я знаю не так хорошо, как вы, но мне трудно представить худший способ ее начать. Трещина расширяется в обе стороны, и она весьма глубока. Я просто не наберусь храбрости, чтобы снова нанести себе эти раны, да и ему тоже.

Они замолчали.

— И единственная встреча, — продолжила Кэролайн, — ничего не изменит, как бы вам ни казалось. Я и так уже слишком многое сделала — перевернула его жизнь вверх тормашками, а потом снова его покинула. Пусть живет дальше, в спокойствии.

Росс вытащил из кошелька и развернул лист бумаги.

— Вот чек. Пусть ваш банкир пришлет расписку.

Кэролайн взяла бумагу. Россу не нравилось, что он потерпел поражение, ни капли.

— Я должен сказать вам кое-что еще. Вашему дядюшке не стало лучше. Дуайт сказал мне, что сдерживает его болезнь, но вероятно, состояние его здоровья более не улучшится. Думаю, когда Дуайт отправится в море, вам следует приехать.

— Хорошо.

Она на время будто лишилась всяких сил, Росс не видел ее такой прежде, эмоции ее утомили. Кэролайн попросила его встретиться вечером с ее дядюшкой и тетушкой, но Росс отказался под предлогом неотложных дел. На прощанье он сказал:

— Если перемените своё решение до четверга, то найдете меня в «Митре» на Хедж-лейн. Это неподалеку от парка Лестер.

— Хорошо, — ответила Кэролайн. — Но я не передумаю.

И Росс вышел на оживленную улицу.

 

Глава пятая

Пока Росс отсутствовал, с Демельзой произошел неприятный случай. Она приняла приглашение на чай от миссис Френшэм, сестры сэра Джона, которая снова к нему наведалась, и учитывая, что денек выдался приятным, а Брюнетка находилась в Труро, Демельза решила пройтись пешком. Самый короткий путь пролегал по галечной дороге вдоль скал, тянувшихся к Солу, а затем шел вдоль обрыва вверх, огибая земли Тренвита, и до самого Тревонанса.

Гаррик решил составить ей компанию. Была в нем одна забавная черта — отдыхая после гонок за зайцами, пес и бровью бы не повел, гуляй хозяйка хоть весь вечер по краю оврага, но если она куда-то собиралась, Гаррик мгновенно это понимал и ни за что не позволял отправиться в путь без него.

Пес стойко следовал за ней всю дорогу, лишь изредка издавая приглушенное рычание. Гаррику уже исполнилось десять, но пес с легкостью справлялся с возрастом, как и с громадными размерами. Его черная и кудрявая, как у барана, шерсть выглядела так, будто в ней завелась моль, отсутствовало несколько нужных зубов, потерянных в ненужных боях, Гаррик плохо видел одним глазом, но это были последствия сражений, а не времени. Иногда Демельза подозревала, что пес относится к жизни, как человек средних лет. Гаррик видел разницу между кроликом, способным броситься вскачь, прежде чем до него добежишь, и брошенной костью, которая будет лежать, пока к ней не подойдут и больше не исчезал на несколько дней на вылазки по окрестностям. Джереми обожал Гаррика и тискал его всеми возможными способами.

Когда Гаррик отстал, Демельза не позвала его, зная, что изучив подающую надежды нору, вскоре пес вернется, к тому же здесь, среди кустарника, он не мог пораниться. Мысли Демельзы были где-то далеко, поэтому, когда она услышала выстрел, ей потребовалось несколько секунд, чтобы связать его с неистовым лаем, последовавшим после. Затем она увидела катающегося по земле Гаррика и бросилась к нему через вереск, встревоженная и пылая гневом. Когда хозяйка опустилась перед Гарриком на колени, из-за боли он укусил ее за запястье, но она с силой раздвинула его челюсти и попыталась определить, куда ранили собаку. Отстрелили часть уха, один кусок болтался, кровь заливала глаза, отчего пес пугался еще больше. Других повреждений Демельза не обнаружила.

За спиной хрустнула ветка, и кто-то сказал:

— Миссис, это ваша собака?

Демельза подняла голову. Перед ней стоял странный, неряшливо одетый мужчина со старым охотничьим ружьем в руке. Другой человек, похожий на первого, шел по вереску.

— Это вы стреляли?

— Я, миссис. Похоже, только слегонца задел...

Демельза поднялась.

— Задел! Вы могли его убить! Боже милостивый, вас следует посадить в тюрьму! Кто вам дал право стрелять, не убедившись, что поблизости нет людей? Сюда, Гаррик! Ко мне, мальчик!

Гаррик подскочил и начал бегать кругами, тряся головой, а затем принялся кататься на спине, пытаясь унять боль.

Мужчина потер лоб.

— Просто подчиняемся приказам, миссис. У вас нет права находиться в частных владениях.

— Частных владениях? Это общественные земли! Приказам? Чьим приказам? О чем вы говорите?

Подошел второй мужчина. Крупнее и старше первого, однако, с заметным семейным сходством.

— Ничего, Том, я разберусь. Вы на частной земле, миссис, и всех собак в округе велено отстреливать. Вы спрашиваете, чьи приказы. До самого моря — это земли Тренвита...

— Не может быть!

— О да, может. И еще кое-что. В последнее время пропало слишком много овец...

— Гаррик таким не занимается! Вы должны знать, что молодые собаки...

— Глянь, как скачет, — хихикнул Том, — прям старинный танец выплясывает, вот умора.

— Сейчас сам попляшешь, дурень! Я доложу о вас мистеру Уорлеггану! Я миссис Полдарк, кузина миссис Уорлегган, посмотрим, что будет, когда она об этом узнает!

Том снова захихикал.

— Ага, слыхали мы о вас, миссис. Вы навроде вашего пса, не больно благородных кровей.

Если Гаррик чем и отличался, так это упрямством, а не умом, но в это мгновение он продемонстрировал проницательность, цапнув Тома за ногу. Тот заорал и отскочил, замахнулся мушкетом, но не попал. Его спутник сделал шаг назад, а Демельза прыгнула к Гаррику, и в суматохе они не сразу заметили всадника, приближающегося по зарослям вереска. Демельзе удалось схватить Гаррика, и один из мужчин, тот, что постарше, сказал:

— Вот и мистер Уорлегган. Сам пришел по вашу душу, миссис. Чтоб черти забрали эту дворняжку...

Тяжело дыша, они стали ждать прибытия хозяина, который положит конец спору. Чтобы забыть про боль в запястье, Демельза нагнулась, успокаивая пса.

Джордж приближался медленно. Местность была опасной для езды верхом, ему не хотелось, чтобы лошадь его сбросила. Узнав Демельзу, он приподнял шляпу.

— Сама миссис Полдарк. Вы собирались ко мне зайти?

— Ничего подобного! — ответила Демельза. Хотелось бы ей выглядеть более спокойной. — Я собиралась на чай к Тревонансам, и тут вдруг два этих неотесанных наглеца сначала подстрелили мою собаку, а потом принялись меня оскорблять! Только взгляните на мою юбку! И они серьезно ранили собаку! О чем они только думали? Это просто отвратительно!

— Произошла ошибка, — сказал Джордж. — Они приняли вас за нарушившего границы злоумышленника, вы ведь и впрямь их нарушили. Но они превысили свои полномочия.

— Я не нарушила ничьих границ! С тех пор как я здесь живу, это была ничейная земля.

— Фрэнсис был слишком снисходителен. Браконьеры и цыгане шатались, где ни попадя.

— Я что, похожа на браконьера? Даже если бы я прошла в двадцати футах от ваших окон, и то не ожидала бы подобного обращения! Вы что, оправдываете этих людей?

— Братья Харри лишь выполняют приказы. Но возможно, переусердствовали.

— Переусердствовали! — Демельза внезапно почувствовала, что Джордж и не собирается ей помогать. — Если вы так считаете, то больше нам не о чем говорить.

— Надеюсь, ваш пес поправится. Это научит его не бродить, где не следует.

Дрожа от ярости, Демельза наклонилась, чтобы подобрать свою перчатку.

— Мы явно не будем добрыми соседями, Джордж.

— Ваш муж уже это доказал.

Она собиралась двинуться дальше, но Том Харри загородил ей путь рукой.

— Не по этой дороге, миссис.

Демельза посмотрела на Джорджа. Она не могла поверить, что он не позволит ей пройти после всего сказанного, но потом поняла, что даже если он теперь и разрешит, это будет равносильно оскорблению. В любом случае, она была не в том состоянии, чтобы наносить визиты. Демельза свистнула Гаррику, и тот вприпрыжку прибежал к ней, встряхивая головой и косясь на мужчин.

— Берегитесь, Джордж, — не удержалась она. — Я могу попросить Росса вас навестить.

Удивительно, но Росс всегда был слабым местом Джорджа. Демельза увидела на его подбородке отметину, которой не было там прежде.

— Если он снова появится на моей земле, то с ним разберутся.

— Для этого двух неуклюжих забияк будет маловато!

— Держите свои оскорбления при себе, миссис, — сказал Том Харри. — А не то и вам ухо оторвем.

— Попридержи язык, Харри! — рявкнул Джордж.

Демельза повернулась и двинулась прочь. Уйти с достоинством — не так-то просто, в особенности, когда в спину глядят три человека и без сомнения мысленно ее оценивают. Добравшись до дома, она написала миссис Френшэм записку с извинениями и вечером послала ее с Джоном Гимлеттом, наказав ему идти через деревни.

***

Дуайт Энис расположился в «Восходящем солнце», на одной из узких улиц Барбикана. По прибытии в Плимут и обнаружил, что, вопреки ожиданиям, «Тревейл» вовсе не снаряжен.

Капитан Харрингтон еще находился в Портсмуте, численность команды составляла едва ли четверть от списочной, а первый офицер — чернобровый валлиец с тяжелой нижней челюстью по фамилии Уильямс — сообщил, что у них прискорбно мало припасов. Штатная численность команды «Тревейла» — сорокашестипушечного фрегата (с девяти- и двенадцатифунтовками) водоизмещением восемьсот шестьдесят тонн составляла триста четырнадцать человек.

Когда Дуайт спустился в свою каюту, то обнаружил, что все мрачные опасения Уильямса подтверждаются. Крохотная каюта рядом с кают-компанией оказалась достаточно просторной, но медицинский сундук практически пустым, а вонь на нижних палубах — едва выносимой. Инстинктивно он хотел немедленно начать уборку, но ощущение, что будет нетактично что-либо предпринимать без разрешения капитана, заставило его вернуться на берег, не сказав ни слова.

На какое-то время он решил остаться на берегу, хотя каждый день бывал на корабле, а на следующей неделе много времени провел, бродя по порту. Не находя себе занятия, беспокойный и мрачный. Дуайт по-прежнему думал о Кэролайн, о собственных неудачах, отравляющих все попытки сделать свою жизнь значительной и пристойной.

Он знал, что его поступление во флот большая часть коллег сочтет невероятно глупым поступком. Жалованье скудное, жизнь тяжелая, его положение после окончания службы — никакое. Может, и патриотично служить стране, но есть пути и попроще.

Пока он увидел отборный костяк команды, добровольцев, из числа которых выберут младших офицеров, лучших из лучших. Остальные три четверти будут либо принудительно завербованными, либо должниками, жуликами и бездельниками — отбросы тюрьмы и порта. Вот с этим материалом: вшивым и больным, ему и придется иметь дело в течение следующих двух лет.

Несколько недель подряд это будет монотонная рутина поноса и рвоты, бесцеремонного лечения минимумом лекарств. Если будет сражение, то настанет время кровавой бани — жестокой и поспешной «хирургии» в кошмарных условиях, глубоко в недрах корабля, при свете качающегося фонаря. Этого ли он хотел от жизни? Побега в рамки дисциплины и замкнутого пространства? По крайней мере, именно это он выбрал и еще не был готов сожалеть о сделанном выборе.

В воскресенье Дуайт получил письмо от Росса, в котором тот сообщал, что остановится на ночь в гостинице «Фонтан», будучи в городе по делам, и спрашивал, не отобедает ли с ним Дуайт.

Дуайт одновременно удивился и обрадовался — он уже устал от одиночества и собственной компании и уже подумывал, что остался тут совсем без друзей. Около шести он вышел из номера и обнаружил, что Росс ждет его в холле гостиницы.

— Весьма неожиданный и приятный визит с твоей стороны, — сказал Дуайт после взаимных приветствий. — Когда ты прибыл в город?

— Утром. Переночевал в Ашбертоне. Когда ты отплываешь?

— Это известно только небесам. Теперь уже ясно, что не раньше Рождества. Как ты узнал, где меня искать?

— Послал лодочника на «Тревейл», — Росс внимательно оглядел друга. — Симпатичный мундир. По крайней мере, хоть какое-то утешение, что выглядишь как должно. Я заказал на вечер обед в отдельном номере. Подумал, что так будет уютнее. И какое сейчас у тебя впечатление о флоте?

— Все делается каким-то беспорядочным образом, — заметил Дуайт, идя следом по лестнице. — Совершенно очевидно, что недостаток организованности иллюзорен, потому что военные всегда достигают результата, но пока я не могу понять, каким образом. «Тревейл» должен был входить в эскадру из трёх фрегатов, предназначенных для несения патрульной службы в Ла-Манше, но два других отплыли еще на прошлой неделе. Полагаю, когда Харрингтон прибудет, то и получит новые указания от Адмиралтейства. Ты прямо-таки роскошествуешь, Росс. Должно быть, редкое удовольствие — снова иметь деньги в кармане.

Они прошли в отдельную комнату, где служанка подбрасывала дрова в потрескивающий камин, там стоял стол, сервированный на двоих. Шторы были задернуты, тепло и комфорт помещения контрастировали со скудной обстановкой жилища Дуайта.

— Ты сказал, что переночевал в Ашбертоне? — внезапно спросил Дуайт.

— Именно. Я побывал намного дальше и сейчас возвращаюсь домой. Присаживайся, я всё расскажу.

Дуайт согрел руки у огня и принял предложенный бокал. Росс продолжал рассказывать, поглаживая длинными сильными пальцами край каминной полки, как будто с какой-то затаенной целью, как показалось Дуайту, хотя разговор протекал достаточно вяло.

— Ты сказал, что побывал намного дальше, — поторопил его Дуайт, когда служанка сделала реверанс и вышла.

— Да. В Лондоне. И видел Кэролайн.

Дуайт не пошевелился, а когда снова овладел голосом, произнес:

— Полагаю, ты ездил навестить её по поводу займа.

— Да, по большей части. Хотел поблагодарить. Разумеется, мы поговорили и на отвлеченные темы.

— Несомненно.

— И я узнал, что она ни с кем не помолвлена.

— Но её дядя сказал...

— Нет. Я спросил её об этом. Сообщение оказалось преждевременным. Она не пришла к какому-то определенному решению.

— Трудно понять, что... — Дуайт с жалким видом нахмурился, глядя на огонь.

— Мы говорили о тебе. Надеюсь, ты не возражаешь.

— Разумеется, нет, — отозвался Дуайт тоном, который подразумевал обратное.

— Ее слова убедили меня, что вам стоит еще раз встретиться. Вообще-то, я пытался убедить её поехать со мной, официально — навестить дядю, и остановиться в Плимуте на ночь.

— От чего она отказалась.

— От чего она отказалась. Насколько же хорошо вы понимаете друг друга! Я посетил её в понедельник и напрасно пытался убедить. Но во вторник я снова отправился с ней повидаться. Возможно, двадцать четыре часа размышлений и мой несколько властный тон возымели нужный эффект. Тот факт, что ее дядя...

Дуайт встал.

— О чем это ты?

— Тот факт, что её дядюшка болен, придал, как я полагаю, всему замыслу налет респектабельности.

— Росс, что ты хочешь сказать?

— То, что она здесь, Дуайт. Слуга отправился за ней.

— Боже правый, я... Она приехала повидаться со мной? Но я... — Дуайт побледнел.

— Приехала, но весьма неохотно. Очень неохотно и, думаю, с совершенно новым и трезвым взглядом на жизнь. Позволь мне подчеркнуть, что у нее в мыслях нет устоявшейся идеи примирения, но раз она приехала, значит, примирение, по крайней мере, возможно. Следующий шаг за тобой, Дуайт. И если я могу дать совет...

Росс запнулся — кто-то постучал в дверь.

— Я рассказывал Дуайту, что вы едете навестить своего дядю и ночуете в Плимуте, а здесь находитесь по моему приглашению. Я твердо считаю, вы оба должны еще раз встретиться в дружелюбной атмосфере. Это может быть последний шанс увидеться за многие годы или последний вообще. Вы не присядете? Сюда, Кэролайн... Ты туда, Дуайт.

Он мог навязать им свою волю, как, возможно, никто другой. Оба гостя молчали. Обменявшись взглядами, они какое-то время не смотрели друг на друга.

Кэролайн села у огня и разгладила юбку дорожного наряда, как птичка расправляет перышки. Волнение вернуло ей румянец.

— Поверьте мне, — сказал Росс, — я не по собственному выбору назойливо вмешиваюсь в жизнь других людей, особенно в дела, которые так сильно затрагивают вас обоих. Последнее, что... Но иногда, может и ошибочно, человек считает своим долгом вмешаться, и это как раз тот случай. Насколько я знаю, вы никогда не говорили о своих разногласиях спокойно, без спешки, гнева или упреков. Я думаю, вы обязаны сделать это друг для друга и в определенной степени ради друзей. Потребовалось время, чтобы Кэролайн восприняла мою точку зрения. Она чувствовала, что подобный шаг с ее стороны может быть неверно истолкован, и я взялся объяснить тебе — как и сделал, Дуайт — что эта встреча преследует только такую цель. Жест доброй воли, перед тем как ты покинешь Англию. Разумеется, я считаю, что это единственный способ поступить по-дружески.

Дуайт поднял голову и встретил взгляд, который никак не соответствовал подобной вежливости. Он не намеревался возражать, но в горле у него пересохло.

— Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем отобедать с Кэролайн и снова поговорить с ней.

— Вы остаетесь, Росс? — Кэролайн окинула взглядом стол. — Здесь всего два прибора.

— Так и предполагалось. Я поем в другом месте, но еще вернусь. Вы оба меня тут дождетесь?

Это была коварная просьба, исключающая гневное расставание. Через мгновение Дуайт кивнул, а Кэролайн молча пожала плечами.

— Кэролайн, ты нездорова? — спросил Дуайт.

— Я в полном здравии, благодарю.

— Я подумал...

— Цвет лица у меня всегда был так себе. И я быстро худею.

— Нет-нет. Твой дядя сказал, что ты больна.

— Ааа. Я выздоровела. Но нахожу твой допрос утомительным.

Было ясно, что, поскольку её почти насильно привезли и заставили сделать этот первый важный шаг, Кэролайн (это же Кэролайн) поначалу прибегнет к защите и колкостям. Дуайт начал с неправильной ноты. Девушка выглядела довольно отстраненной, немного высокомерной и гораздо более собранной, чем Дуайт, но Росс знал, что все не так. Пора Дуайту это понять. Если он не поймет, то проиграет, и все окажется понапрасну.

Она пришла слишком рано, прежде чем Росс смог рассказать Дуайту всё, что намеревался. Росс раздумывал, стоит ли попытаться им помочь или уйти, предоставив преодолевать трудности в одиночку, потом налил Кэролайн бокал хереса и подошел, чтобы передать его. Но Дуайт быстро перехватил бокал. Росс наблюдал, как он передал вино возлюбленной, заметил её быстрый, ничего не выражающий, холодный взгляд. Но что-то во взгляде Дуайта воодушевило Росса. За десять месяцев Дуайт многое выстрадал. Это добавило ему какой-то новой зрелости.

— Перед уходом предлагаю вместе выпить. Ничего особенного, просто дружеский жест, если вы оба еще считаете меня другом.

Они выпили.

— Не знаю, как Росс ведет себя со своей женой, — произнесла Кэролайн, — но если хотя бы вполовину столь же галантно, как со мной на этой неделе, то она должна быть очень зашуганной.

— Вы слишком высоко меня оцениваете, — отозвался Росс, — а себя слишком низко.

Их глаза встретились. Они пришли к взаимопониманию, несмотря на противоречия последних дней.

— Но раз уж вы упомянули мою жену, — заметил Росс, — то и я упомяну о ней, поскольку у неё тоже есть некоторые взгляды на эту ситуацию, хотя и отличающиеся кое в чем от наших. Она бы заявила, что если мужчина и женщина любят друг друга, то разделяющие их препятствия должны быть существенными. В противном случае они притворяются, недостойны друг друга или одна из сторон придумывает малозначительные причины, которые не следует принимать в расчет. Демельза ставит эмоции выше разума, и результат вполне ожидаем.

Никто ему не возразил.

— Я не целиком с ней согласен, у обеих сторон есть свои резоны. Но думаю, что её мнение стоит рассмотреть наряду с любым другим. Она бы сказала, что мужчина был глупцом, а женщина — дурой... что они еще и струсили. Она бы сказала, что в жизни мало настоящих ценностей, и если вы ими обладаете, то остальное не имеет значения, а если не обладаете, то и все остальное бесполезно, — Росс подошел к двери. — Если вы оглянетесь вокруг, то, полагаю, вам придется признать, что ее утверждения подходят к большинству случаев. Это сентиментально, но, по большому счету, мы существа сентиментальные и не можем этого избежать. И не всегда разумно этого желать. Каждый день вы видите людей, которые пользуются подвернувшейся возможностью и плюют на последствия. Многие потом страдают из-за этого, но вряд ли сожалеют. А те, кто сожалеет — отступили в последний момент и остаток жизни провели, раскаиваясь в этом. Нет, не вставай, Дуайт, я найду выход.

 

Глава шестая

Рождество выпадало на среду, а во вторник в Нампаре так и не получили вестей от Росса. Демельза и не ожидала, что он напишет, поскольку письма перемещались не быстрее людей, но надеялась, что муж вернется до Рождества. В Нампаре она еще ни разу не проводила Рождество в одиночестве, и это было крайне неприятно.

В постоянном ожидании его приезда она все время была начеку и большую часть дня провела в доме, разливая по бочонкам готовое пиво. От любого звука шагов она поворачивала голову, но в конце концов, когда появился Росс, Демельза отправилась навестить Пруди Пэйнтер, которая слегла с больной ногой и беспрестанно жаловалась на дурной нрав и леность Джуда. Когда Демельза вернулась, Росс уже сидел в гостиной, она вошла, не подозревая об этом.

Когда он повернулся, Демельза вскрикнула.

— Ой, Росс, я и не знала. Ходила к Пруди. Как ты добрался?

Он с улыбкой поцеловал жену — обычное формальное приветствие.

— Сначала на четырех ногах, а потом на двух. Мне следовало привести певцов с колядками?

— Ты пришел на час раньше, до темноты они здесь не появятся. Когда ты выехал из Лондона?

— В прошлый четверг. Во время снегопада. Там всё как-то больше соответствует времени года. Я остановился в Плимуте и повидался с Дуайтом, а оттуда выехал вчера днем. Разговор был прерван появлением Джереми, но он помог и снять напряжение, не нужное обоим. Росс привез сыну подарки, некоторые отдал сразу же, а некоторые приберег до завтрашнего дня. Он продолжил рассказ через голову Джереми, прерываемый его визгом и восклицаниями, поведав подробности путешествия, но лишь через двадцать минут смог сказать то, что следовало бы сказать с самого начала.

— Ты можешь подготовить на сегодняшнюю ночь три дополнительных комнаты?

— Три? А что, кто-то приезжает? Кого ты пригласил?

— Я привез с собой Кэролайн. Кэролайн и ее горничную.

— Где она? — вытаращила глаза Демельза. — У своего дяди?

— Сейчас с ним, но я пригласил ее к ужину, и прошу тебя принять ее на Рождество.

— На Рождество? Я бы с радостью расстелила для нее особые ковры, если бы они у нас были. Но за такой короткий срок... Росс, и я не вполне понимаю...

— Мы остановились на ночь в Плимуте, а потом поехали сюда. История с помолвкой была явно преждевременной. И это всё неправда. Услышав об этом, я решил, что следует отбросить все былые опасения, и попытался стать сводником. Разумеется, у меня нет твоих навыков, и поначалу она и слышать об этом не хотела. Но во время нашей второй встречи она всё же проглотила наживку. Мы встретились с Дуайтом в Плимуте.

— Да?

— Полагаю, что всё устроится. Он ехал обратно с нами всю дорогу, и если удастся все уладить, тоже останется.

— Правда? О, Росс, я так рада! Страшно рада. Чем больше я об этом думаю... Но как тебе удалось? Он сможет покинуть флот?

— Как мне удалось? Я подумал о том, как бы поступила Демельза, так и сделал. Вот и всё. Когда я преодолел первое сопротивление, то было уже совсем не сложно.

— А Дуайт?

— Он в своей сторожке. С укомплектованием его корабля возникла заминка. Капитан прибыл лишь вчера утром и отпустил Дуайта на берег на три дня. Это означает, что Дуайт должен уехать отсюда завтра после обеда, чтобы добраться до Плимута в четверг вечером. Что с твоим запястьем?

Демельза приподняла руку, и стала видна повязка.

— Пустяки, просто царапина. Росс, я так рада, что ты это сделал. Кроме всего прочего, это диктует здравый смысл. Его так мало осталось в нашем мире! В котором часу они прибудут? Придется поторопиться. Если ты...

Когда Демельза проходила мимо, Росс взял ее за руку и снова приподнял кружево на рукаве.

— Почти уже зажило. Что подать им на ужин?

— Не волнуйся, я купил в Труро гуся, говяжьи ребрышки и телячью вырезку. Ты же ни одной царапины в жизни не перевязала. Кто сделал эту повязку?

— Джейн. По правде говоря, это не совсем порез.

— Тогда что это?

— Гаррик меня случайно укусил. Я должна сказать Джейн о...

— Тебя укусил Гаррик? Что ты скрываешь?

— Это правда. На прошлой неделе кое-что случилось, он перепугался. Расскажу позже. Это просто неприятное происшествие. В котором часу они прибудут? Думаешь, на сей раз всё сложится?

— Сложится.

Росс не выпускал ее руку и разматывал повязку. Поняв, что ей не отвертеться, Демельза не сопротивлялась, даже была польщена, что он отказался ее отпустить.

— Да, думаю, в этот раз всё сложится. Чрезвычайно жаль, что у них мало времени. В лучшем случае они успеют примириться до его отъезда.

Наконец, Росс снял повязку и корпию. Укус заживал, но отметины не оставляли сомнений в том, кто его сделал.

— Где Гаррик? — поднял взгляд Росс.

— Спал на кухне. Ты же не собираешься...

— Не знаю. Давно это произошло?

— Ровно неделю назад.

Росс несколько секунд помолчал. Он опасался, не бешенство ли это.

— С тех пор он ведет себя спокойно? Мне кажется, не стоит рисковать, ради безопасности Джереми.

— Нет. Нет, всё совсем не так.

Защищая любимого Гаррика, Демельзе пришлось рассказать мужу о случившемся, хотя она представила всё так, будто это был незначительный эпизод, в котором некого винить.

Когда повязка снова оказалась на месте, Демельза сказала:

— Росс, какие комнаты им дать? У нас только две приличных, да и те выглядят обшарпанными. А я не могу покинуть свою комнату в такой короткий срок, ведь там Джереми. Не думаю, что Дуайт будет привередлив, но...

Росс пересек комнату и подбросил свежие дрова в камин.

— Лучше всего приготовить ей мою комнату.

— Да, — через секунду согласилась Демельза. — Там повесили новые шторы. А Дуайту можем дать соседнюю, хотя она в плохом состоянии.

— Можешь постелить мне в маленькой комнате, если хочешь.

— Как скажешь. — Демельза ощупала повязку и взглянула на Росса. Она откинула назад волосы, и на потолке мелькнули загадочные тени. — Мы с Джейн можем отнести вниз мой новый туалетный столик. Подойдет для Кэролайн. И я расстелю кружевное постельное белье...

— Уверен, она оценит все твои усилия. Но также уверен, что ее впечатления никак не изменятся от того, новая ли мебель в комнате. Демельза, еще и половины седьмого нет. Я подумываю выйти на часок. Так что у тебя развязаны руки, а я вернусь до прибытия гостей.

— Куда ты направляешься?

— Хочу заскочить к Джорджу, — улыбнулся он.

— Этого я и боялась! — воскликнула Демельза. — Росс, не ходи! Вернешься с окровавленной головой, если вообще вернешься. Прошу тебя, не ходи!

— Не волнуйся. На сей раз всё пройдет мирно.

— Ты и раньше так считал. Но когда вы расставались мирно? Понятно, что ты хочешь с ним поговорить, но ты прекрасно знаешь, что тебя могут выкинуть из его владений, и это в лучшем случае! Каждый раз, когда вы встречаетесь, происходит что-нибудь и похуже. Ты же не хочешь создавать проблемы только из-за глупой ошибки со стороны его егерей? Джордж и сам за них извинился, когда приехал.

Росс не ответил, но она не чувствовала, что его убедила.

— Мы ждем Дуайта и Кэролайн, и я не желаю видеть тебя с перевязанной головой и... и говорить с ними, пытаясь быть любезной, все это время думая только о твоем возвращении. Сейчас ведь Рождество, время прощения. Давай проведем сегодняшний и завтрашний день в радости.

Свежие поленья шипели, пока огонь поглощал их влагу, и время от времени возмущенно плевались. Мыском сапога Росс продвинул одно полено поглубже.

— Джордж не склонен к насилию, это я обычно затеваю драку. Что до его слуг, то они — пустое место. Я поговорю с ним и вернусь. Мне очень жаль, дорогая. Мне так хочется доставить тебе сегодня радость, я по-прежнему на это рассчитываю. Но это... Дело не только в твоей стычке с ним, я много думал о нем во время поездки.

***

Джордж и Элизабет ужинали в семь. Рановато, но так обоим было удобней.

После Рождества они планировали переехать в город, пока не родится ребенок. Джорджа крайне раздражало в новом сельском доме то, что к нему не вела приличная дорога. Последние пять миль можно было проехать на карете, но только пока дорогу не развезло, но все же это было кошмаром — карета тряслась и раскачивалась из стороны в сторону, так что поездка верхом оказывалась предпочтительнее.

После свадьбы Элизабет чувствовала себя хорошо, за исключением пары недомоганий, скорее дипломатического характера. В платье из желтой парчи с кринолином она выглядела прелестной, как никогда прежде, полнота щек смягчала четкий овал классического подбородка — подобные формы никогда не потеряют красоты. Они всегда ужинали в Тренвите вдвоем. Джордж с самого начала дал понять, что желает ужинать в обществе жены, и Чайноветы питались в своей гостиной наверху. Зимнюю гостиную переделали, деревянные панели сняли и покрыли стены дорогими бумажными обоями, купили новый обеденный стол, отполированный до блеска, так что малейшее прикосновение оставляло следы, поставили двадцать дополнительных канделябров, а лакей в ливрее ожидал хозяев. Джордж сидел на противоположной от жены стороне стола — уверенный в себе, статный, прекрасно одетый. Летом они будут обедать в зале. У Джорджа имелись планы и по обустройству зала.

Элизабет обнаружила, что жизнь с новым мужем полна противоречий. Его образ жизни больше соответствовал джентльмену, чем у всех ее знакомых. Хотя он слегка располнел, но ел гораздо меньше Фрэнсиса и ее отца. Привыкнув к обществу, где мужчины считаются любезными, если не сползают под стол, прежде чем его покинут дамы, Элизабет сочла его воздержанность весьма привлекательной. Джордж выпивал, но не напивался. Он никогда не плевался и не сморкался в ее присутствии. Его любезность по отношению к жене не менялась в зависимости от того, наедине они или в компании.

Но, разумеется, она не могла обращаться с ним так же, как с Фрэнсисом. Он оказался далеко не таким покладистым и переменчивым, понять его оказалось непросто. Она скучала по язвительным шуткам Фрэнсиса и его рассуждениям. Почему-то Джорджа она не могла воспринимать таким же образом. Хотя Элизабет полностью распоряжалась в мелочах, но он оставался хозяином в главном. Она его не любила, даже не была уверена, что муж ее любит, но ощущала себя неким сокровищем, которое всячески лелеют и оберегают.

Ей это льстило — именно этого она и жаждала, став вдовой. Но иногда Элизабет находила это угнетающим. Все прочие чувства Джордж тщательно контролировал, как и чувства к жене. Создавалось впечатление, что он так привык прятать эмоции, пока добивался положения в обществе, что разучился их показывать. Он смертельно боялся обнаружить признаки своего скромного происхождения, хотя несколько месяцев Джорджу удавалось скрывать этот страх даже от жены. Но однажды она сделала комментарий, который можно было истолковать двояко, и заметила негодование Джорджа, прежде чем тот успел его спрятать. После этого она действовала осторожней и следила за своими словами, чтобы в них не содержалось ни намека на снисходительность.

Этим вечером за обедом они беседовали о новостях из Фалмута — пал Тулон. В прошлом августе город сдался британским войскам вместе с тридцатью линейными кораблями и огромным количеством разных флотских припасов. Казалось, близится конец войны. Лорд Худ с благодарностью и изумлением принял город и отправил просьбу срочно прислать сорок тысяч человек, чтобы воспользоваться великолепной возможностью. Правительство послало две тысячи английских солдат, а также пьемотнцев и испанцев.

И вот теперь, в декабре, республика, освободившись от других забот, отбила город, отправив крупные силы под предводительством юного генерала, чье имя фалмутская газета в своей статье перевирала на разные лады, но его способности, похоже, никто не оспаривал. Джордж всегда выступал за войну и против революции. Уорлегганы основали династию благодаря консервативному и упорядоченному обществу. Всё, что могло разрушить такой порядок, они осуждали и всячески этому сопротивлялись. Войну они считали меньшим из зол.

— ...незначительные силы, — прочел Джордж, — которые стали еще меньше из-за некомпетентности и в результате отправки войск в разные части света. Наша кампания во Фландрии завязла в грязи. В Вандее тщетно рассчитывали на нашу помощь. Питта наверняка бы сместили, если его было кем заменить. Но ни Дандас, ни Гренвиль, ни Ричмонд не получат парламентское большинство.

Элизабет увидела, как за спиной лакея приоткрылась дверь, и вошел Росс. Она была настолько уверена, что это другой лакей с вином, что на секунду не поверила собственным глазам. Потом Джордж заметил выражение ее лица и оглянулся.

И тут же отодвинул стул.

— На сей раз я пришел не для того, чтобы скандалить, — спокойно произнес Росс. — Разве что вы меня к этому вынудите.

Джордж больше не сдвинул стул ни на дюйм.

— И вы, — бросил он лакею, который, уловив что-то по лицу хозяина, двинулся к колокольчику.

— Как вы вошли? — осведомился Джордж.

— Хочу с вами переговорить, Джордж.

— Может, мне... — начал лакей.

— Нет, — оборвал его Джордж, наблюдая за Россом, как змея.

— Мудро. Не стоит превращать в руины вашу столовую. Я уже достаточно поломал в этом доме.

Все молчали. Росс перевел взгляд на Элизабет, которая ответила на него с нескрываемой враждебностью. Они впервые увиделись с той ночи в мае. Росс на мгновение задержал на ней взгляд и с удивлением, словно оценивая ее состояние, произнес:

— Сожалею, что я тебя расстроил, Элизабет.

— Ты меня не расстроил, — ответила она.

— Я рад.

— Можешь радоваться или сожалеть, мне безразлично.

— Прошу, прости, что я позволил ему к нам вторгнуться, Элизабет, — довольно сказал Джордж.

— Этого больше никогда не случится, — сказал Росс. — Мне здесь нечего искать. Но я устал от вашего отношения, Джордж. Когда бы мы ни встретились, начинаем огрызаться друг на друга, словно псы, и время от времени это приводит к потасовкам, но и они ничего не решают. Похоже, теперь нам предстоит стать соседями, близкими соседями на много лет. Весьма неприятная для меня перспектива, но изменить я этого не могу. Есть только два выхода из ситуации, и предлагаю выбрать наилучший.

— Неужели существует наилучший выход?

— Да, как мне кажется. Предлагаю избегать ненужных провокаций и жить по возможности мирно. А вы как считаете?

Джордж принялся разглядывать пальцы.

— Ваш визит нынче вечером выглядит совершенно ненужной провокацией.

— Вовсе нет, поскольку я пришел для того, чтобы сообщить вам возможные альтернативы. Я веду законопослушную жизнь и процветаю. Подумайте об этом. Процветаю. Вероятно, вас это уязвит. Но я не о том. В наших обоюдных интересах сделать цивилизованный выбор.

— Так какие, по-вашему, другие альтернативы?

Росс прислушался к шагам в коридоре.

— Я не владею деталями, поскольку жена мне их не сообщила, но полагаю, что в мое отсутствие ей нанесли оскорбление.

— Никаких оскорблений, на которые она сама не напросилась.

— Как я понимаю, вы утверждаете, что владеете правами на идущую вдоль утеса тропу между Солом и Тревонансами.

— Это моя собственность.

— Я не особо настроен это оспаривать, хотя другие могут и захотеть.

— Я уже позаботился о юридической стороне.

— Не сомневаюсь. Но даже если земля в вашей собственности, это не значит, что можно нападать на людей, которые без всякой задней мысли пользуются тропой, которой пользовались годами.

— Ваша собака бегала без присмотра. Разве вашей жене причинили ущерб?

— Она не дала мне причин это оспаривать. Но настоятельно предлагаю вам больше ее не беспокоить.

— Это зависит от нее, а не от меня.

— Тут наши мнения расходятся, и расходятся далеко за пределы вежливой неприязни. Как я сказал, у меня нет желания еще раз сюда возвращаться.

— Вы и не вернетесь, я позабочусь об этом, — Джордж вытащил часы. — У вас еще три минуты.

— Я изо всех сил пытаюсь разъяснить вам альтернативы, как вы и просили. Что ж, вот вторая. С возрастом мы оба смягчились, но вам известны мои способности воодушевлять шахтеров, однажды вы даже пытались обвинить меня в этом перед судом. Мне не составит труда собрать три сотни, и вы знаете, на что это похоже. Мне не хочется угрожать или преувеличивать, но обещаю, что они потопчутся на ваших лужайках и повалят деревья, всего одна ночь — и тут всё будет выглядеть, словно прошел ураган. И любое кровопролитие в попытке им помешать приведет к еще большему кровопролитию. Закон вас не защитит, потому что не знает иного способа защиты, кроме как прислать роту пехоты, а солдат нынче стало меньше, чем боевых кораблей.

Джордж повернулся к отворившейся двери, в которой появилась голова Тома Харри.

— Прошу прощения, сэр. Кухарка... Ой.

Он увидел Росса. Тот не сдвинулся с места. Харри проскользнул внутрь. В дверном проеме показался еще одни человек.

— Вот та альтернатива, над которой у вас есть время поразмыслить, — сказал Росс. — Другая же — прямо перед вами.

Джордж передернул плечами.

— Вы высказали то, с чем пришли?

— Да.

— А теперь шагай отсюдова, — сказал Том Харри.

— Не трогай его, — велел ему Джордж. — Пусть уходит.

Повисла пауза. Харри опустил руки по швам.

— Завтра Рождество, — сказал Росс, — и поверьте, у меня нет желания вам надоедать. Друзьями мы стать не сможем, но слишком утомительно всю жизнь напрашиваться на драку. Я уж точно этого не желаю и надеюсь, что и вы тоже. Переехав жить по соседству, вы весьма мне досадили, но тем самым и сделали ваших близких заложниками собственного добрососедского поведения.

Он взглянул на Элизабет. Встреча с ней расстроила Росса, но не так, как прежде.

— Объясни Джорджу, что я говорю вполне серьезно.

— Я ничего не знаю о нанесенном Демельзе оскорблении, — ответила Элизабет. — Но всецело доверяю способности моего мужа устроить свою жизнь наилучшим образом.

— В таком случае, проследи за тем, чтобы он сделал нужный выбор, — внимательно посмотрел на нее Росс.

Он вышел, задев Тома Харри, который сдвинулся всего на дюйм. Второй мужчина в дверном проеме быстро ретировался, и Росс прошагал по коридору, почти ожидая, что кто-то набросится на него сзади. Он оглядел большой зал, который был частью его жизни с детских лет. Сюда он приходил с отцом и матерью, как только научился ходить. Играл здесь, в уголке, с Верити и Фрэнсисом, пока взрослые собирались у камина, и прислушивался к их разговорам: эпидемии в Чатеме, противостоянии Уилкса, отмене акта о гербовом сборе . Здесь, вернувшись из Америки, он застал празднование помолвки Элизабет и Фрэнсиса. Сюда он приходил на крестины сына Элизабет, на похороны дяди... В этой комнате было нечто, принадлежащее только его семье.

Но больше этого не существует. Знакомого дерева, стекла и камня недостаточно.

Здесь воцарился Уорлегган. Всё теперь проникнуто его влиянием.

Враждебность в тоне и во взгляде Элизабет удивила Росса лишь масштабом. Он ожидал увидеть ее неприязнь. Но не думал, что это результат событий девятого мая. Он не гордился своим приключением, хотя любой мужчина с легкостью нашел бы извинения для таких действий, но противясь поначалу, позже Элизабет явно показала, что вовсе не испытывает к нему ненависти. Этот поступок во многом проистекал из ее собственного поведения по отношению к Россу в течение многих лет, а в особенности в последние два года, и она наверняка это понимала. В ту ночь она это показала и знала об этом.

Но были и другие грехи с его стороны, более поздние. В первые недели после произошедшего он снова и снова повторял себе, что должен с ней повидаться и обсудить всё при свете дня. Просто немыслимо было оставить всё как есть, но именно это он и сделал. Сначала Росс поступил мерзко, когда явился к ней, а потом — когда не явился, но он просто не знал, что сказать, и эта невозможность объясниться его остановила. Если последние десять лет были трагедией женщины, которая не в состоянии принять решение, то последние полгода — история мужчины с той же проблемой. Долгое время он не мог разобраться в своих чувствах, потом они стали кристально ясными, и с этого момента встреча с Элизабет наедине стала невозможна.

А теперь уже слишком поздно.

 

Глава седьмая

Росс вернулся как раз вовремя, чтобы развеять страхи жены. А незадолго до восьми пришли Дуайт и Кэролайн.

Визит к дяде отрезвил Кэролайн. Несмотря на всё, о чем они условились, она решила незамедлительно рассказать ему о встрече с Дуайтом, но, увидев дядю, поняла, насколько сильно тот болен, и промолчала.

Демельза одновременно испытывала и волнение, и возбуждение, и к концу обеда ее заботливость помогла Кэролайн почувствовать себя свободнее.

— Как долго ты будешь отсутствовать, Дуайт? — спросила Демельза. — Еще не знаешь? Это всех нас волнует.

— Флотский хирург — ни рыба, ни мясо, но мне сообщили, что это назначение можно считать двухлетним или на до окончания войны. Смотря, что окажется короче.

— А если война продолжится и после этого срока?

Дуайт заколебался.

— Он останется. Всеми фибрами души чувствую, что совесть не позволит ему уйти, — вставила Кэролайн.

— Ну хоть раз ты переоценила мою совесть, — улыбнулся Дуайт. — После приезда Кэролайн мой патриотизм очень быстро улетучивается.

— Но вам же не придется ждать так долго, пока тебя не спишут с... — сказала Демельза.

— Нет. Думаю, она выйдет за меня замуж. Я в это верю. Как только я смогу сойти на берег. Через три месяца или через шесть... Никто не знает.

— А до этого? — поинтересовался Росс у Кэролайн. — Что вы будете делать?

— Останусь на какое-то время у дядюшки. Потом, может, вернусь в Лондон.

— Я бы предпочел, чтобы ты осталась здесь, — вмешался Дуайт. — Хороший воздух, а лондонский не подходит твоему здоровью.

— Ах да, знаете ли, — сообщила Демельзе Кэролайн, — все первое утро нашего примирения он потратил на то, чтобы послушать мою грудь. Верите ли, я поняла, что это смущает сильнее, чем любые супружеские ласки.

Дуайт сильно покраснел.

— Вздор, Кэролайн, тебя послушать, так все было хуже, чем на самом деле. Я потратил меньше, и присутствовала твоя горничная.

— О да, моя горничная присутствовала, что делало процедуру еще менее приятной. На какое обольщение может надеяться женщина со стороны человека, который уже рассмотрел её миндалины и зубы и пересчитал ей ребра при ярком свете дня?

Дуайт глотнул вина.

— Если хочешь знать, так позволь ответить. У тебя есть всё, чтобы меня соблазнить. Я люблю тебя и очарован всем, что ты делаешь, никакая медицинская помощь никогда меня от этого не излечит!

Дуайт сказал явно больше того, что ожидала Кэролайн, и чтобы спасти положение, Росс произнес:

— Когда Дуайт уедет, а вы останетесь у дяди, надеюсь, что вы будете приходить к нам на ужин раз или два в неделю. Так быстрее пролетит время.

— После отъезда Дуайта иногда я буду просыпаться с мыслью о том, не приснилась ли мне вся эта неделя. Думаю, мне следует приходить к вам, чтобы убедиться в обратном. Надеюсь, дядюшка поправится, и я смогу рассказать ему правду.

— Если возникнут любые затруднения, приходите прямо сюда, — предложил Росс.

— Мы дадим вам пристанище, насколько потребуется.

— Муж накладывает на вас большие обязательства, — сказала Кэролайн, взглянув на Демельзу перед ответом.

— Не больше, чем я бы сама хотела или захочу.

Именно Кэролайн в конце концов улыбнулась и отвернулась.

— Я уже говорила Россу. Это был просто каприз. Во всяком случае, может быть, война закончится на следующей неделе, и мне не потребуется ваша любезность. В Плимуте жена помещика нашептала мне новости про какой-то кощунственный пир, что французы устроили в Нотр-Даме. Это пахнет упадком, и я верю, что их вооруженные силы разложатся, особенно военный флот.

— В следующем году грядут перемены, раз я выйду в море, — произнес Дуайт, — уж вши точно заметят разницу.

В половине десятого из церкви Сола пришли славильщики, и Демельза вспомнила прежние рождественские праздники. Шесть лет назад в Тренвит неожиданно заявились Тренеглосы вместе с Джорджем Уорлегганом. Элизабет пела, и Демельза пела, впервые попробовала портвейн и полюбила его аромат и действие, несмотря на тошноту, потому что тогда носила Джулию, которая должна была родиться через четыре месяца.

А потом, два года спустя, когда она была здесь одна, и пришли те же славильщики, что и сегодня, хотя и в меньшем составе, и она пригласила их в дом, посочувствовала их бедам, волнуясь из-за своего нового статуса и стремясь вести себя как требуется, не подозревая, что через две недели Джулия умрет, а она распластается, опустошенная и больная.

И корабли, потерпевшие кораблекрушение во время ужасающего январского шторма, Росс, опустошенный, как и она сама, только еще хуже, страдающий и потерянный, спускающийся к берегу, кишащему дерущимися шахтерами.

В эту ночь хор заявился в полном составе и отличной форме. Их возглавлял дядюшка Бен Трегигл — нестареющий, со своими жидкими черными локонами, как у цыгана, и Мэри-Энн Трегаскис, и Шар Нэнфан, и Джонни Кимбер, и Бетти Каркик, чей муж погиб в стычке с таможенниками, и даже Сью Бейкер продралась сквозь псалмы, не свалившись в очередном припадке.

Когда хор ушел, все четверо сели вокруг камина и еще полчаса пили чай и ели домашний пирог. Затем Демельза, извинившись, их покинула. А вскоре за ней последовал и Росс.

Он отправился на шахту и какое-то время отсутствовал, а когда вернулся, Демельза все еще находилась на кухне и рассказала ему, что Кэролайн только что отправилась спать. Росс прошел в гостиную и обнаружил, что Дуайт тоже уже собирается.

— Мы подумали, что вы захотите немного побыть наедине, — пояснил Росс.

— Благодарю... И за всё остальное тоже.

— Не стоит благодарности.

— Не так часто кто-то может исправить чужие ошибки. Хочу рассказать тебе...

— И не пытайся. Иногда задиристость и драчливость предоставляет замечательное преимущество. И этому легко научиться. Наслаждайся счастьем, пока вы здесь.

— Так я и сделаю. Кэролайн...

— Чем больше я узнаю Кэролайн, тем сильнее ее уважаю, — Росс налил себе бренди, но поставил бокал нетронутым — больше ему не хотелось. — Я только на этой неделе начал ее понимать. У тебя будет вся жизнь, чтобы ее понять, и, как я полагаю, это произойдет уже вскоре. Она всегда будет скрывать свою доброту, как будто стыдясь её. Поздравляю тебя с удачей в выборе столь исключительной жены.

— Я желаю лишь того, чтобы она стала моей женой, — покачал головой Дуайт, — сейчас я отдал бы пару лет жизни за месяц на берегу. Но на этот раз её нельзя торопить... Похоже, Демельзе она нравится?

— Ну разумеется!

— Я спросил не просто так. Надеюсь, что ничего подобного не случится, но, возможно, меня не ждет впереди целая жизнь, чтобы по достоинству оценить Кэролайн. На войне не редко получают ранения. Не хочу быть мелодраматичным, но это возможно, и ей может потребоваться вся ваша дружба и помощь, даже если мы поженимся, как молодой вдове...

— А ты полагаешь, что мы не сможем этого обеспечить?

— Нет, нет...

Огонь почти угас, требовалось подбросить еще дров, чтобы хватило на ночь.

— На многие вопросы я бы не смог ответить за Демельзу, но на этот — смогу.

После ухода Дуайта Росс сходил за большими поленьями в кладовку, а когда вернулся с ними в гостиную, то обнаружил там Демельзу. Она стояла перед зеркалом, укладывая волосы.

— Они оба устроились? — спросила она, увидев мужа в зеркале.

— Да. Все хорошо.

— Надеюсь, Кэролайн ничего не потребуется. Джон оставил достаточно дров для ее камина, но думаю, они ей не пригодятся. Тебе понравился Лондон?

— Для краткосрочного визита — в достаточной мере. В следующий раз тебе стоит поехать со мной.

Демельза опустила руки и отошла в сторону, чтобы муж подбросил дров.

— Я удивляюсь, почему в Лондоне холоднее, чем здесь. У нас снег последний раз выпадал четыре года назад... Если бы Джулия была жива, ей бы уже было около шести.

Росс взял кочергу и стал разравнивать остатки углей.

— Я знаю... И ты... Хотя тебе еще только двадцать пять.

— Неужели я выгляжу настолько старше?

— Нет, обычно моложе. Но тебе пришлось так рано повзрослеть, поэтому ты уже набралась опыта... Иногда я чувствую, что ты по возрасту мне ровня. За эти шесть с половиной лет мы уже многое пережили вместе...

— И многое потеряли.

— Мы потеряли Джулию. Все остальное можно восстановить.

Демельза пожала плечами. Это было какое-то незавершенное отрицание, поскольку она наблюдала за Россом. Оба внезапно поняли, что настал тот миг, когда Росс собирался прорваться сквозь привычные уже чисто товарищеские отношения.

— Так значит, ты вернулся из Тренвита в целой сорочке.

— Да... За последние несколько недель, а точнее, пока ездил в Лондон, я понял, насколько глупа эта постоянная вражда, что этот яд причиняет больше вреда тому, кто испытывает неприязнь. Открытие не оригинальное, и, возможно, я не всегда смогу о нем помнить, но стоит попробовать. Именно это я и предложил сегодня Джорджу — что мы должны постараться жить без злобы.

— И что же он ответил?

— Ничего многообещающего, но я надеюсь, что поборов своё изумление, он сможет увидеть в этом предложении зерно истины.

— А Элизабет?

— А вот в ее отношении я не уверен, — Росс подбросил в камин два полена и, все еще сидя на корточках, взглянул на жену. Этим вечером выражение его лица было не таким настороженным.

— Демельза, я бы хотел поговорить с тобой о ней.

— Нет, я бы предпочла не слышать.

— Думаю, тебе придется. Перед отъездом я считал, что не стоит. Но другого пути нет.

— Росс, я уже обо всем забыла. Прошло столько времени. Мне кажется, если снова ворошить прошлое, ничего хорошего это не принесет. Я бы предпочла никогда об этом не говорить.

— Я знаю, но ведь о таком не позабудешь, правда же? Проблема лишь отложена в сторону, и только.

Демельза отошла от камина, чтобы получить передышку, расправила штору, погасила три свечи с одной стороны стола, так что мебель в углу погрузилась в глубокую тень, и рассеянно стала отряхивать подушку.

— Я хочу сказать, что Элизабет больше для меня ничего не значит.

— Не говори этого, Росс. Я не хочу, чтобы ты говорил больше, чем чувствуешь на самом деле...

— Но я и в самом деле...

— Да, сейчас. Но в будущем, может, в следующем месяце или в следующем году...

— Иди сюда, Демельза. Присядь, прошу. Послушай меня.

Минуту спустя она вернулась.

— Ты так отчаянно стремишься быть справедливой, не заниматься самообманом... Как можно лучше распорядиться тем, что имеешь... Но все, что у тебя есть... Постарайся мне поверить.

— Мне придется в это поверить?

— Да. Мне бы хотелось объясниться с тобой по поводу Элизабет. Думаю, ты должна меня понять. Я любил Элизабет ещё до того, как повстречал тебя. Эту привязанность я испытывал всю свою жизнь. Знаешь ли ты, каково это страстно желать чего-то всю жизнь, но знать, что никогда не получишь желаемого? Для него это подлинная ценность, имеет ли это ценность на самом деле или нет — не имеет значения. Мое чувство к тебе всегда было чем-то поддающимся исчислению, сравнению, земным и частью простой человеческой жизни. Но только не мои чувства к Элизабет. Поэтому, если бы то, что произошло в мае, никому не нанесло вреда, мне не о чем было бы сожалеть.

— Да? — спросила Демельза.

— Да. Потому что после случившегося я многое осознал, без сомнения, мне следовало полагаться на здравый смысл и чутье, чтобы предвидеть всё, и не испробовав на личном опыте, но увы. Если человек опускает планку идеальных отношений до уровня обыкновенных, это вовсе не означает, что пострадают обыкновенные отношения. После той ночи всё перевернулось с ног на голову, всё было непонятно. Когда это произошло, единственное, в чём я был твёрдо уверен, так это в том, что моя истинная и настоящая любовь предназначалась не ей, а тебе.

Демельза сидела неподвижно, бледная, прикрыв глаза, слегка сдвинув брови. Росс не видел и намека на то, что она борется с внутренними демонами, что ее обуревают противоречивые мысли и чувства. С одной стороны, нежелание слишком быстро капитулировать, показать слишком большую готовность к примирению, с другой стороны — поиски любви, которую теперь щедро предлагал Росс, хотя, вероятно, Демельза находила это недостаточным, ей требовалось не только это.

— Могу я задать вопрос?

— Конечно.

— И как же ты пришел к этому выводу, Росс? Что тебя к этому подтолкнуло? Ведь сам по себе опыт вряд ли оказался неприятным.

— Какой опыт?

— Предаваться любви с Элизабет.

— Нет... это далеко не так, — заколебался Росс, немного смутившись, — но я не искал лишь удовольствия. Я... видимо, это и было самым главным, я искал себе равную, и нашел ее в тебе, а не в ней. Элизабет не для меня.

— Может, это придет со временем. Может, ты был не слишком настойчив, Росс.

Муж взглянул на нее холодно.

— По-твоему, мне стоило?

— Ну, я не знаю подробностей твоего приключения, но мне кажется, ты несправедлив к Элизабет. Я не особо ее люблю, но она, по крайней мере, не легкомысленна. Полагаю, ты застал ее врасплох. Не удивлюсь, если поначалу она пыталась сохранять верность новому возлюбленному. Не знаю, сколько времени ты с ней провел, и как долго длились ваши ласки, но думаю, она успела показать свои лучшие стороны.

— Теперь ты защищаешь Элизабет?

— Может, да, а может, нет. Я защищаю женщин. По правде говоря, Росс, разве мужчины не обращаются с женщинами, как с низшими существами, как с движимым имуществом, которое вы можете возвысить и унизить по собственному усмотрению? Я... Я счастлива, что ты предпочел меня, и надеюсь, так всегда и останется. Но мне кажется несправедливым по отношению к любой женщине судить ее или осуждать из-за случайной интрижки. Мне бы не хотелось оказаться в таком положении. Хотя, признаюсь, я в нем недавно оказалась.

— О чем это ты?

Она медлила, не решаясь броситься в открывшуюся пропасть, но вдруг поняла, совершенно неожиданно, что это решающая проверка.

— Раз уж мы об этом заговорили, я должна кое в чем признаться. Я часто думала, что мне следует это сделать, но раз я стала тебе безразлична, это казалось уже не важным. Но теперь, если ты сказал правду, если ты и впрямь так считаешь...

— Конечно же, это правда.

— Тогда я должна сказать, прежде чем мы двинемся дальше, что во время посещения Бодруганов у меня была интрижка... Хотя она и закончилась не так, как твоя. Я поехала... Сам знаешь, в каком настроении я поехала на тот бал. После твоей встречи с Элизабет прошло всего четыре дня. Я страстно желала отомстить единственным путем, что был мне доступен. И когда дошло до дела, там как раз представилась возможность. Там был Малкольм МакНил.

— МакНил? — сказал Росс, — Тот...

— Да. Мы флиртовали весь вечер, а после он пришел ко мне в комнату.

Росс взглянул на нее.

— Не вини его, потому что я практически сама его пригласила. Но когда он пришел и стал ко мне приставать, то показался мне куда менее привлекательным, чем я могла бы вынести. Не знаю, какие качества привлекли меня в тебе, но знаю, какие качества ты во мне воспитал. Так что в конечном счете у нас ничего не вышло. Встреча закончилась не так радостно, как твоя с Элизабет. Он был очень зол.

— Бог мой, неудивительно!

— Вот видишь! Ты встал на сторону мужчины, так же как я — на сторону Элизабет...

— Нет! Пусть мне только попадется эта распутная свинья...

— Несправедливо ополчаться на него. Ты должен злиться на меня, если кто и...

Росс встал и медленно прошелся по комнате. Он постоял, сцепив руки за спиной, глядя на корешки книг на полке, но не разбирая ни одной буквы, а через некоторое время произнес:

— Не понимаю. Что между вами произошло? У тебя были к нему чувства?

— В свое время я считала, что кое-какие были, но не сейчас.

— Кое-какие, — эмоции вывели Росса из равновесия, — и ты позволила ему своевольничать в твоей комнате, с тобой...

— Ты представляешь, что я тогда чувствовала? Ты только что бросил меня ради Элизабет.

— И поэтому ты кинулась в объятья первого встречного.

— Не первого, Росс. Как минимум, четвертого.

Их взгляды встретились. Воцарилась гнетущая тишина.

— Боже ты мой, думаешь, я буду в восторге от твоей откровенности, когда прошло уже столько времени? — уныло произнес Росс.

— Может, мне и не стоило рассказывать, но не желаю тебя обманывать. Если мы хотим, чтобы между нами снова что-то возникло...

— Честность... Как далеко... как далеко вы с ним зашли?

— Не особо.

— Что ж, мне следует думать, что нет!

— Почему же, Росс? Что, женщине непозволительно вести себя так же, как ведут себя мужчины?

Он не стал потворствовать нарастающей злости.

— Что ж, я, конечно, не в восторге от такого отношения, что тогда, что сейчас! Я не горжусь своим визитом к Элизабет. Но это произошло в результате привязанности, длившейся с моей стороны больше десяти лет. Это не какая-то дешевая интрижка, подстегнутая вином, ради пошлого удовольствия между обедом и ужином!

— А Маргарет Воспер?

Демельзы ощущала, как колотится сердце и не хватает воздуха.

— Маргарет Воспер?

— Да. Эта особа тоже посетила бал. У тебя и к ней глубокая десятилетняя привязанность?

Росс едва её не ударил.

— Я провел с Маргарет лишь одну ночь, еще до того, как я встретил тебя. Думаю, тебе тогда было еще двенадцать. Я не мог хранить тебе верность, пока тебя еще кутали в пеленки, и не собираюсь начинать! Можешь придумать другое оправдание тому, что дала вояке доступ к своему телу?

— Как раз этого я не делала, Росс, и ты бы это понял, если бы выслушал, вместо того чтобы кипеть и сердиться. Я не смогла. Я поняла, что ничего к нему не испытываю. Не знаю, даст ли это тебе какое-то удовлетворение. Он его не получил.

— Откуда же мне знать, какое удовлетворение он получил?

— Росс... — Демельза уставилась на него невидящим взглядом, — что ты говоришь! После того, что ты сам рассказал... Ты думаешь...

Больше она не могла сказать ни слова.

— Откуда же мне знать подробности?

На пару секунд повисла мертвая тишина.

— Конечно, — сказала она, — откуда тебе знать...

И выбежала из комнаты.

Демельза бросилась наверх, дрожа не то от гнева, не то от боли. Вытащила из шкафа саквояж, с которым ездила в Уэрри-хаус. Покидала туда какие-то вещи. Совсем немного. Платье, туфли, несколько монет. Демельза стала сдирать с себя платье, дергая за крючки, разрывая кружево. Переоделась в дорожное. Сапоги, шляпка, хлыст. Всё это заняло слишком много времени. Слезы капали на руки. Она глотала ртом воздух, словно во всем мире его больше не осталось. В кроватке заворочался Джереми. Придется его покинуть. Позже она за ним пришлет. Нельзя его будить и тащить куда-то в ночь.

Вечер закончился кошмарно. Дуайт и Кэролайн примирились. А они — почти. Так хорошо всё началось. Вряд ли Росс стал бы говорить что-то еще. Но вот ведь понадобилось ей добиться признания вины! Нужно же было упомянуть МакНила! МакНила! Проверка, которая в результате ударила по ней самой. Демельза оглядела свою комнату, где жила с тех пор, как они поженились. Всё кончено. Только не здесь. Конец всему. Ничего не выйдет.

Она надела шляпку, приколола ее, но не смогла найти перчатки. Ничего, обойдется без них. Схватила саквояж. Шейную косынку. Нужно уйти побыстрее, иначе шум разбудит Джереми.

В коридор и вниз по лестнице. Росс. В дверях гостиной.

— Куда ты идешь?

Демельза уставилась на него горящими, как фонари, глазами, открыла входную дверь и вышла. Спотыкаясь, обогнула дом и оказалась во дворе, у конюшни. Придется взять Брюнетку, других верховых лошадей у них нет. Гимлетт оставил в конюшне фонарь. Демельза споткнулась и выронила саквояж, чуть не упала и бросилась к седлам. Вот ее седло. Брюнетка заржала. Демельза поднесла седло к кобыле и перекинула через спину.

Она много раз седлала лошадей, но теперь пальцы блуждали, где попало. Подпруга выскальзывала из рук. Брюнетка волновалась, чуяла спешку, это ее пугало. Другие лошади сгрудились в кучу и заржали, вспорхнула потревоженная летучая мышь и тщетно билась о балки потолка. Седьмое Рождество их брака. Что там написала Верити? Они все совершили ошибки.

Послышались шаги.

— Куда ты собралась? — спросил Росс.

Демельза не оглянулась, лишь отчаянно возилась с подпругой, которая перекрутилась и теперь не отстегивалась.

— Демельза.

— Я ухожу, — ответила она. — Как еще я могу поступить после...

— Ты уходишь к МакНилу?

— Разумеется, нет.

Он шагнул в конюшню. Наконец-то она распутала шлейку, но когда стала затягивать, седло съехало набок.

— Тогда лучше завтра, так для всех будет удобнее.

— Нет.

— Позволь мне, — сказал он и встал рядом, взял из ее рук подпругу и стал затягивать. В свете фонаря его лицо выглядело каменным.

Демельза резко отвернулась, чтобы спрятать от него лицо, пошла за саквояжем и принесла его к лошади. Росс молча закончил седлать кобылу и потянулся за уздечкой. Потом остановился, держа ее в руках.

— Когда ты пошла наверх, я всё пытался понять, как началась ссора, почему навалилась на нас так быстро, понять ее причину. Наверное, ты решила, что я говорю с тобой снисходительно, будто принимаю твои чувства за само собой разумеющиеся. Это так?

— Какая теперь разница?

— В общем-то никакой. Мои чувства к Элизабет теперь не имеют никакого значения, дело совсем не в этом. Но, тем не менее, я сказал тебе правду. Когда сегодня я ее увидел, то мои чувства получили подтверждение — я увидел незнакомого человека. Как странно! Там сидел незнакомец, даже недруг. Жена Джорджа. Мне жаль, что я ее ранил, как ранил и тебя, но прошлого не воротишь.

— Да.

Он надел уздечку и посмотрел на Демельзу.

— Привязать саквояж к седлу?

— Да, будь так любезен.

— Куда ты поедешь? Уже поздно.

— Я... На ночь — к Пэйнтерам. Пруди как-нибудь меня устроит.

— Ты вернешься за остальными вещами, или прислать с ними Гимлетта?

— Не знаю. Я сообщу.

— Прежде чем ты уйдешь, я бы хотел, чтобы ты знала — я не принимаю всерьез то, что произошло между тобой и МакНилом. Твой рассказ застал меня врасплох и поразил, меня тут же охватил гнев — или можешь назвать это ревностью. Но, разумеется, я не хочу, чтобы ты думала, будто я продолжаю чувствовать то же самое.

Демельза наугад повернулась, схватила поводья и повела Брюнетку к двери. Росс не сразу последовал за ней, а остался в конюшне, подбирая какие-то предметы, упавшие с полки. Она замешкалась, положила руку на стремя, чтобы его поправить, но не села в седло. Подошел Росс. Брюнетка сделала несколько шагов вперед и энергично дернула уздечку.

— Ты должна знать и кое-что еще, — продолжил Росс. — Как глубоко я сожалею, что ранил тебя тогда, в мае. Ты не заслужила подобного. И все эти месяцы... Представляю, что ты, должно быть, чувствовала. Хочу, чтобы ты знала. Если ты кинулась к МакНилу, я могу винить только себя.

Демельза бросила поводья и закрыла лицо руками во внезапном порыве отчаяния. Ей хотелось что-нибудь сказать, но ничего не приходило в голову.

Через пару минут Росс произнес:

— Если я скажу, что люблю тебя, тебя это расстроит? Ты по-прежнему предпочитаешь МакНила? Он еще здесь? Я бы заехал к нему завтра.

— Нет, Росс, он уехал, и мне на это плевать, совершенно плевать.

— Так почему ты уезжаешь? Ты не хочешь просто забыть мои слова?

— Не могу.

— Почему?

— Потому что это правда! Только я никогда этого не осознавала, пока ты не произнес. Ох, не знаю я, почему. Просто какая-то слепота. Просто невозможно об этом подумать... Невозможно с этим жить! Не знаю, что мне теперь делать.

Росс подошел ближе и привязал поводья к крючку.

— Может, обсудим это дома?

— Нет! Я не могу!

— Значит, ты не можешь меня простить.

— Я не могу простить себя.

— Полдарки вечно этим страдали, но я считал тебя слишком мудрой, чтобы подхватить эту заразу. Послушай, давай дойдем хотя бы до кухни. Не вижу причин не пойти на такой компромисс.

Он взял фонарь и подождал Демельзу. Она колебалась.

— Если хочешь, ты можешь уехать и через пять минут.

Она последовала за Россом на кухню.

Он открыл створку фонаря и зажег от него еще одну свечу. Огонек был слабым, но всё же что-то освещал. Демельза поежилась.

— Не так давно я дал одной паре хороший совет, но себе советовать всегда труднее. Если... — он запнулся и посмотрел на дверь в кладовку. В свете разгорающейся свечи они заметили под ней темное пятно. — Что это?

— Ой... это пиво! Я разливала его утром.

Демельза взяла у Росса свечу. Стоящий в кладовке бочонок покрывала пена, растекающаяся по полу. Демельза охнула и вернулась в кухню.

— Ты слишком рано его закупорила? — предположил Росс.

— Не знаю. Брожение закончилось, как мне показалось.

Она вернулась со шваброй и ведром. Россу хотелось сказать — брось это, испортишь платье, но он сдержался.

— Наверное, хмель, — сказала Демельза. — Помнишь, тебе показалось, что он не так пахнет.

Росс потянул пробку, и та с хлопком выскочила. Он ее понюхал.

— Мне следовало дождаться твоего приезда, — сказала Демельза.

Они убрали беспорядок. Всё провоняло пивом. Росс дважды вынес и опустошил ведро и, осмотрев бочку, вернул пробку на место. Теперь брожение закончилось. Можно ли употреблять пиво, станет ясно позже.

Когда они покончили с работой, казалось, им было уже нечего сказать друг другу. Кошмар ссоры испарился — естественным образом.

Росс передал жене полотенце, и Демельза вытерла руки. На манжете и подоле её платья остались следы пива. На мужа она не смотрела.

— В Корнуолле не найдется пьяницы, который бы вонял отвратительнее, чем мы сейчас.

Демельза вытащила носовой платок и вытерла нос, скрывая за ним лицо дольше, чем требовалось. Затем подошла к окну и распахнула его.

— Дорогая, в Лондоне я кое-что тебе купил. Хотел подарить завтра, но если вдруг завтра для нас не наступит, то лучше подарить сейчас.

Демельза не оборачивалась, пока Росс рылся в кармане, потом он подошел к ней и вложил в руку коробочку. Демельза с удивлением отметила, что пальцы не вполне её слушаются. Она раскрыла коробочку и увидела золотую брошь искусной работы с рубином в центре.

— Я не смог найти похожую на ту, прежнюю. Полагаю, это французская работа, а не итальянская. Работа не столь искусная, как на той, что мы купили у еврея.

— Очень красивая.

— Купил её на Чик-лейн, около Смитфилда. Почти случайно, просто шел той дорогой после второй встречи с Кэролайн. И еще вот это.

Демельза услышала, что он снова роется в кармане, и через минуту Росс вложил ей в ладонь упаковочную бумагу, под которой скрывалось гранатовое ожерелье.

— Ох, Росс, ты разрываешь мне сердце.

— Не думаю. Таким образом явно не получится. Если...

— Но это правда. Ты просто не знаешь, что творится у меня в душе.

— Давай обо всем забудем? Уверяю тебя, я это сделаю с радостью. Разве внутри нас не всё еще перебродило?

— Вообще-то, я не...

— Считай, что брошь — это долг, который я давно должен был отдать, а ожерелье — подарок на Рождество. И только.

— А у меня для тебя ничего нет.

— Смотри, оно вот так застегивается.

Демельза перебирала ожерелье пальцами, Росс взял у нее украшение и показал, как работает замок, а затем придвинулся, чтобы надеть ей на шею. На мгновение она отшатнулась, и Росс застыл с ожерельем в руках. Потом Демельза выпрямилась и позволила его надеть. То, что она приняла подарок, очень многое значило. Демельза задумчиво перебирала гранаты.

— Здесь нет зеркала, — произнес Росс, — пройдем в другую комнату.

— Не думаю, что хочу видеть себя сейчас в зеркале. Пока... пока не смогу увидеть себя в более... более благоприятном свете.

— Для тебя не существует неблагоприятного света, уверяю.

— Росс, ты же знаешь, что я не нуждаюсь и не ожидаю таких подарков...

— Я знаю. Но если ты полагаешь или подозреваешь, что подарками я надеялся снова купить твоё расположение, то ты права. Признаю. Так и есть, дорогая моя, любимая, обожаемая Демельза. Прекрасная, верная, чудесная Демельза.

— Ох, нет! — вскричала она, и снова на ее глазах выступили слезы. — Не говори так! Ты не можешь сейчас так говорить!

— А ты знаешь, как заставить меня замолчать?

— Ведь на самом деле ты так не думаешь! Я никогда еще не чувствовала себя так ужасно... Если мы помиримся, если намереваемся жить вместе, то, думаю, будет лучше, если ты еще какое-то время будешь со мной суров.

— Напомни мне на следующей неделе. Могу принять решение после Нового года…

— Я серьезно...

— И я серьезно, Демельза.

Поворачиваясь, она коснулась его руки.

— Удивляюсь, как у тебя еще остались деньги, чтобы добраться до дома. Так щедро. Мне бы хотелось тоже что-нибудь тебе подарить. Завтра Рождество и...

— Уже скоро двенадцать. Давай посидим немного, и Рождество наступит уже сегодня.