— Мальчик! Елена Андреевна, родился мальчик!

Детский крик распорол тишину палаты. Елена Андреевна открыла глаза.

— Боже мой! — Сестра держала навесу сморщенное красное тельце, с поджатыми руками, ногами, сплюснутой головой и отчаянно кричащим раскрытым ртом. — Боже!..

В школе ее учили не выдавать своих чувств. Особенно если в детях было что-нибудь нестандартное. Сестра помнила это правило, но и в третий раз — пусть мысленно — она повторила: «Боже мой!»

Заметила расширенные глаза роженицы. Хотела убрать, унести ребенка. Но роженица сказала:

— Сестра!..

Ребенок кричал. Это было естественно — первый крик. Но сам крик не был естественным: от него дрожала ложка в стакане, колыхалась марля, брошенная на тумбочку.

— Сестра! — повторила Елена Андреевна.

Вошел врач, старик в круглых очках. Остановился у порога, прикрыв дверь. Ребенок кричал.

— Спеленайте его, — сказал он сестре.

— Да… — ответила та коротко.

Елена Андреевна приподнялась на локте.

— Вам нельзя, — сказал врач, укладывая ее в подушки.

— Сергей Петрович… — сказала Елена Андреевна, косясь на сестру, пеленавшую на столе ребенка.

— Что — Сергей Петрович? — спросил старик.

Ребенок кричал неустанно, пронзительно.

— Это у меня — третий… — Елена Андреевна хотела сказать, что ни один из прежних ребят так не кричал.

Сергей Петрович все заметил с порога. Не только крик. Успокаивая роженицу, он украдкой поглядывал на стол, где трудилась сестра. На то он был врач — и уже старик, — чтобы не показывать роженице своего удивления. Сестра тоже взяла себя в руки, перестала призывать бога. Но сестра ничего не могла поделать. Тугую крепкую марлю, которой она пеленала тельце, ребенок продирал ногами, локтями, как промокательную бумагу.

Ему дали имя — Гигант. Елена Андреевна дала, мать. Мальчик встал на ноги на пятый день, когда еще не был зарегистрирован в загсе. А когда пошли регистрировать — попеременно несли мальчишку то мать, то отец, — Елена Андреевна предложила мужу:

— Назовем сына — Гигант.

— Гига… — пробормотал тот, обдумывая, пойдет или нет.

— Гига, — согласилась Елена Андреевна.

— Сорванец не хуже пушкинского Гвидона, — сказал отец, поглядывая на сына сбоку.

Жена рассмеялась:

— У Пушкина очень хорошо сказано:

Елена Андреевна остановилась — забыла.

Вспомнил отец, Дмитрий Юрьевич:

Так и зарегистрировали родители Гигу: с шутками и с улыбкой.

На шестом месяце, однако, никто из них не смеялся.

— Мама и папа, — объявил Гигант, подросший за это время и носивший обувь тридцать второго размера, — мне нужен велосипед.

Ему купили велосипед. К вечеру машина была ра* вобрана по винтикам — уже изрядно потрепанная, Гига гонял ее целый день. Теперь, сидя над рамой, над колесами, гайками и педалями, Гига что-то раздумывал, менял колеса местами, пробовал подкачивать шины и наконец все с грохотом бросил:

— Плохо!

Проходивший мимо отец спросил:

— Что плохо?

— Плохая машина, — пояснил Гига.

Отец не без улыбки сказал:

— Изобрети новую.

— Изобрету, — буркнул Гига.

Каждый вечер у отца с сыном проходил час собеседования — больше Дмитрий Юрьевич уделить мальчишке не мог: страда, и ему, агроному совхоза, работы было невпроворот.

— Что такое дервиш, гиперпространство, бионика? Что значит эксцентриситет, где он бывает? — спрашивал Гига. — Кто такие сатрапы? Стомахион?

Отец разъяснял, растолковывал, нередко пасовал — Гига находил слова позаковыристей, — стягивал с полки энциклопедические словари, вместе с сыном они шарили по страницам, читали, а если не находили слова, ругали составителей.

Например, стомахион.

— Гигантская бабочка? — спрашивал сын.

— То — махаон.

— Сто бабочек?

— Нет.

Рылись в книгах, в журналах, пока отец не вспоминал что-то из далекого детства:

— Игра такая, древняя. Берется квадрат картона, разрезается на ряд треугольничков, потом из них складывают фигурки птиц и зверей.

— Стомахион? — спрашивал Гига.

— Стомахион… — Отец думал до боли в голове — как бы не соврать сыну.

— Ладно, запомним, — соглашался Гига.

Переходил к следующему:

— Каким бывает лал — красным или зеленым?

О том, что лал — драгоценный камень, отец знал. Каких бывает цветов — не знал. Слова в энциклопедий не было.

— Подумать только! — Гига ударял ладонью о стол,

Стол гудел, жильцы нижнего этажа поднимали к потолку головы.

Велосипед Гига усовершенствовал. Принес измятый листок, положил перед отцом:

— Вот.

На листке вкривь и вкось сделан чертеж диковинной велосипедной зубчатки, похожей на дыню.

— Эллиптическая зубчатка, — водил по чертежу пальцем Гига, — позволит быстрее проходить мертвые точки. Ну… когда нога движется параллельно поверхности земли, не дает движению стимула. Эллипс, по моим расчетам, позволит работать энергичнее на двенадцать-пятнадцать процентов.

Отец недоуменно смотрел на чертеж.

— Экономия силы и быстрота движения, — заверил его Гигант.

— Такого не бывает, — сказал отец, имея в виду эллиптическую зубчатку.

— Будет, — заверил сын.

— Не поедет!

— Поедет!

Гига пошел с чертежом в механическую мастерскую. Там его проект высмеяли, а самого выставили за дверь.

В девятимесячном возрасте Гига весил двадцать шесть килограммов, достигал роста десятилетнего мальчика. К этому времени он перечитал учебники за четыре класса и множество из отцовских журналов. Читал он довольно странно: перелистнет — глянет, перелистнет. При этом запоминал все: текст, рисунки, формат страницы, шрифт и знаки препинания все до единого.

Первого сентября отец повел его в школу — в пятый класс.

Директор, новый в поселке товарищ, только что принявший школу, глядя на высокого — вровень с отцом, — худого мальчишку и на метрику, в которой значилось, что Гиге от роду девять месяцев, спросил, постучав по метрике ногтем:

— Здесь что — ошибка?

Дмитрию Юрьевичу стоило немалого труда доказать, что Гиге десятый месяц, но вот он такой — особенный. Перечитал учебники, гору книг и журналов, решает задачи и вообще мальчишка развитый.

— Ему бы систематическое обучение, — попросил Дмитрий Юрьевич.

— Семью семь, сколько будет? — спросил у Гиганта директор.

— Сорок девять, — ответил Гига. — Только смотря — чего.

— Как — чего? — не понял директор.

— Сорок девять орехов, или гвоздей, или железнодорожных вагонов. Абстрактных чисел не признаю.

— Гм… — сказал директор.

— Всегда он такой, — пояснил отец. — Или знает много, или не признает ничего.

Директор опять побарабанил ногтем по метрике Гиги, сказал:

— Ладно, придешь. Посмотрим.

Проучился Гига в школе три дня. Пришел, бросил портфель с тетрадками, с книжками:

— Не пойду!

— Почему? — встревожилась мать.

— Дразнят. Говорят — длинный.

Пятиклассники ростом ему были по грудь.

Взаимоотношения с детьми у него не ладились. Малышей Гига рассматривал изучающе-пристально, как котят. Подросткам задавал вопросы о голографии, топонимике, и те от него шарахались. У взрослых Гига вызывал изумление. Не только потому, что рос, как на дрожжах, но и внешним видом: череп у него вытягивался и был похож на грушу, глаза сдвигались за счет переносицы, стояли почти рядом. Плечи покатые, руки тонкие, длинные.

— Чучело! — говорили прохожие, не знавшие мальчика.

Гига не оставался в долгу, отвечал кличками:

— Фунт! — пухлому толстому завгару.

— Проблема… — бухгалтерше стройконторы.

Прозвища вроде бы необидные, но завгар и бухгалтерша разозлились на Гигу.

Конфликты доходили до Дмитрия Юрьевича.

— Не смей выдумывать клички! — запрещал тот.

Гига отвечал с детской непосредственностью:

— А чего — они?..

О двух своих сестрах, учившихся во втором классе и в третьем, тоже говорил:

— Что они? Четыре да четыре — не сложат!

Сестры иногда ошибались в счете.

Но как быть со школой для Гиги? Теперь, после хорошего нагоняя сыну, Дмитрий Юрьевич попытался отвести Гигу в школу опять:

Но директор решительно отказал:

— Нет семи лет. Не могу оставить. По закону.

Гига в это время штудировал квантовую механику Планка.

К концу первого года жизни Гига стал задумываться, прислушиваться.

— Слышу, как растет трава, — уверял он. — Как звенят мышцы, когда кто-нибудь поднимает тяжесть.

Окончательно сразил родителей, когда заявил:

— Слышу радиопередачи при выключенном приемнике.

— Каким образом? — спросил отец, кладя ложку на стол — разговор происходил за обедом.

— Слышу, и все.

— Первую программу или «Маяк»?

— Что захочу, то и слышу.

— Мать… — встал Дмитрий Юрьевич из-за стола. — Проверим.

Прошел в зал, притворил за собой дверь. Включил приемник, приглушил звук до невнятного бормотания.

— Что говорят? — крикнул из зала.

— Нам передают из Туркмении: около двух миллиардов кубометров природного газа добыли…

— Лады, — ответил отец. — Минутку.

Видимо, переключил диапазон и снова крикнул:

— Что теперь?

Гига без запинки ответил:

— Вологды-гды-гды-гды-гды…

— Что такое? — в недоумении спросила Елена Андреевна.

— Песня такая: «Вологде-где-где-где…» Есть и другая: «Там, за горизонтом, — там-тарам, там-тарам». — Гига с отвращением покрутил головой: — Кошмар!

Обед закончили молча, в задумчивости.

Но и это не все.

Однажды Елена Андреевна увидела странную игру Гиги с котом.

Кот Базилио был толст и равнодушен ко всему на свете. Мышей не ловил из принципа: они мне ничего, и я им ничего — пусть живут. Если не лежал, отдыхая, на диване, то обязательно разваливался посреди комнаты. Никакими приемами, включая и силовые, нельзя было расшевелить Базилио.

Вернувшись с работы и внеся в кухню сетку с продуктами, Елена Андреевна услышала в спальне разговор:

— Долго ты будешь ходить неграмотным? Скажи «ы».

— Ы-ы… — послышалось в ответ странным приглушенным голосом.

С кем это сын? Елена Андреевна заглянула в спальню через полуоткрытую дверь.

Гига и кот сидели рядом. Перед ними открытый букварь.

— Скажи «с-с», — требовал Гига, водя пальцем по азбуке.

— Х-х… — отвечал кот Базилио.

— Плохо, — ответил Гига. — Повтори: с-с…

— С-сь… — ответил кот.

— Лучше. Теперь — т.

— Т… — вполне отчетливо произнес кот.

— Молодец, — похвалил Гига. — Теперь скажи: я сыт!

Кот повертел головой то ли в нерешительности, то ли конфузясь.

— Ничего, — ободрял Гига. — Я сыт…

Кот наконец решился. Вздохнул, набравши побольше воздуху, и, чуть подняв голову, словно солист перед микрофоном, взвыл нечеловеческим голосом:

— Я сыт!..

Елена Андреевна попятилась в кухню, села на стул. Сердце у нее готово было выскочить из груди.

— С мальчишкой надо что-то делать! — рассказала она отцу о происшедшем.

Дмитрий Юрьевич тоже видел, что с сыном делать что-то необходимо, но что — не знал.

Помог директор совхоза:

— Везите его в Москву. В исследовательский институт.

— В какой институт?..

— Ну… — попытался найтись директор. — В биологический какой-нибудь, в кибернетический.

Дома Дмитрий Юрьевич посоветовался с сыном, как он смотрит на поездку в Москву.

— Можно и в Москву, — согласился Гигант.

— Не боишься?..

— Ничего не боюсь, — ответил сын. — Поехали.

Дмитрий Юрьевич повез Гиганта в Москву. Институты по справочнику были педагогические, финансово-экономические, медицинские, был даже — огнеупоров. Дмитрий Юрьевич остановил выбор на институте экспериментальной психологии. Попал он к доценту Розову.

Тот побеседовал с Гигой, перелистал с ним какие-то таблицы, уравнения с радикалами. Остался доволен — Дмитрий Юрьевич наблюдал за ними, присев на стульчик у двери кабинета. Доцент предложил Гиге несколько головоломок, тот, почти не задумываясь, решил их. Розов опять остался доволен, сделал авторитетное заключение:

— Феноменально!

Гига раскраснелся, оживился, видимо, хотел головоломок еще, но Розов сказал:

— Подождем академика Форсова. Что он скажет. Академик пришел через час. Тоже занялся Гигой, и чем больше работал с мальчиком, тем большее изумление можно было прочесть на лице ученого.

Потом, передав Гигу опять Розову, беседовал с Дмитрием Юрьевичем: как рос Гига, как питался, учился, спал? Есть ли в роду Дмитрия Юрьевича выдающиеся личности? На первую группу вопросов Дмитрий Юрьевич ответил, что ел, спал и питался Гига обыкновенно, что касается выдающихся личностей, то, насколько он знает, в его, Дмитрия Юрьевича, роду таковых не было.

Академик все это выслушал и сказал:

— Зайдите через неделю. Вы приезжий? Жить вам есть где в Москве? Мальчика на это время оставьте нам.

Через неделю Дмитрий Юрьевич был опять в этом же кабинете. Беседовали они с академиком Форсовым с глазу на глаз. Гиганта, пообещал академик, Дмитрий Юрьевич увидит: мальчик устроен, накормлен, не надо беспокоиться по этому поводу.

— Гига — особенный человек, — заявил академик. — Вы даже не представляете, Дмитрий Юрьевич, что вы дарите миру.

Дмитрий Юрьевич пока что не дарил ничего, но слова академика ему льстили, он согласно кивал.

— Не знаю, с чего начать, — сказал академик. — У вас какое образование?

— Среднее, — скромно признался Дмитрий Юрьевич. — Агрономическое.

— Ну, ничего, — кивнул академик. — Придется заглянуть в историю человечества, и если вам что-нибудь будет неясно, вы спросите. Хорошо?

— Хорошо, — согласился Дмитрий Юрьевич.

— Дело в том, — продолжал академик, — что человек от обезьяноподобных предков до настоящего времени развивался неравномерно. Из древнейших людей, архантропов, на каком-то этапе выделился вдруг неандерталец. Просуществовал определенное время и, выделив из своей среды кроманьонца — новую расу, — исчез..

— Как… как вы сказали? — переспросил Дмитрий Юрьевич.

— Исчез, — повторил академик. — Его вытеснил кроманьонец, — Хомо сапиенс, человек разумный. Мы его непосредственные потомки.

— Но ничто не стоит на месте, — продолжал академик. — Науку давно интересует — какова следующая ступень, кто придет на смену человеку разумному?

Дмитрий Юрьевич молча раздумывал: действительно — кто придет?

— Кажется, наш Гигант, — говорил академик, — дает на это ответ. Придет Хомо сверхсапиенс — сверхразумный.

— Вы хотите… — Дмитрий Юрьевич заерзал на стуле.

— То, что сказал, — прервал его академик. — Человек сверхразумный.

— А как же мы?.. — воскликнул Дмитрий Юрьевич.

Академик пожал плечами:

— Дело теперь не в нас — в вашем сыне. Он человек особенный. Скажу прямо: он родился с готовой речью, с готовыми навыками, которыми владеете вы, я и другие. В этом его отличие. Рождались дети талантливые — вундеркинды, запоминали с первого взгляда текст на странице, формулы, музыку. Но Гигант, обладая всем этим, коренным образом отличен от них. Мало сказать, что он унаследовал не только безусловные рефлексы, но и условные — его мозг превышает сейчас тысячу шестьсот кубических сантиметров, при норме тысяча четыреста, тысяча пятьсот. Это новый тип мозга, как Гигант — новый тип человека. Притом это устойчивая мутация. Понимаете?

— Да… — отозвался Дмитрий Юрьевич.

— Эти новые свойства от вашего сына пойдут по наследству — Гигант психически и физически здоров, нормален. Больше: одинаково склонен к технике, физике, математике, биологии, психологии — во всяком случае, удалось пока выяснить. Это тоже устойчиво у Гиганта. От него пойдет новая ветвь в развитии человека!

— Как же мы?.. — вторично воскликнул Дмитрий Юрьевич. — Исчезнем?..

Академик пожал плечами:

— Уступим место. В природе выживает сильнейший, умнейший…

Уезжал из Москвы Дмитрий Юрьевич с нелегким чувством в душе. Гигу он видел. В обширной лаборатории института Гига расхаживал среди электронно-счетных машин, изредка в одном, в другом месте нажимал на кнопки. Считывал с лент выданную машинами информацию.

— Освоил… — шепнул на ухо Дмитрию Юрьевичу лаборант, видимо, ближайший учитель мальчишки, и радостно улыбнулся отцу Гиганта: — Талант!

— Тебе нравится здесь, сынок? — спросил не без робости Дмитрий Юрьевич.

— Нравится, — Гига даже не поднял глаз от бумажной ленты.

В общежитии после Дмитрий Юрьевич застал Гигу за широким столом, заваленным чертежами и схемами — все это были новейшие счетно-решающие устройства. Гига безжалостно черкал карандашом по ватману и ругался вполголоса:

— Плохо. Отвратительно. Переделать!

Второй раз Дмитрий Юрьевич был в Москве через полгода.

Прямо с вокзала поехал в институтское общежитие, надеясь застать сына на отдыхе, был шестой час вечера.

В общежитии Гиги не оказалось. Дмитрий Юрьевич пошел в лабораторию, где прошлый раз Гига работал на электронно-счетных машинах. В лаборатории его тоже не оказалось — вообще, никого не было.

Надо расспросить у директора, решил Дмитрий Юрьевич, вышел из лаборатории в коридор.

Действительно, из директорского кабинета слышался голос — Гиганта, определил по тембру Дмитрий Юрьевич. Обрадовался, наконец-то увидит сына.

Без стука приоткрыл дверь кабинета, обширной кубической комнаты, в которой академик рассказывал Дмитрию Юрьевичу о неандертальцах, когда-то исчезнувших и этим поразивших воображение Дмитрия Юрьевича. Но то, что Дмитрий Юрьевич увидел сейчас, поразило его не меньшим образом.

Кабинет почти не имел мебели: стол, пара кресел, остальное его пространство было пустым и ошеломляюще гулким.

Сейчас на середине комнаты были двое — академик и Гига. Академик стоял перед Гигой, растерянно опустив руки, даже, как показалось Дмитрию Юрьевичу, навытяжку, молчал и моргал глазами.

Гига, наоборот, весь возбуждение, жестикулировал перед ним, топал ногами и кричал в полный голос:

— С кем мне поговорить о сверхсветовых скоростях? Поспорить об антиполе и минус-времени? Не с кем! Покажите мне хоть одного человека!..

Академик стоял все так же навытяжку и моргал.

— Молчите? — Гигант вскинул над головой руки. — А я один и один!.. Друга дайте мне! Друга!!!