Через семь часов после того, как мне объявили о смерти брата, я услышала шелест крыльев у окна моей спальни.

Я лежала, устремив неподвижный взгляд в потолок. Сначала меня долго допрашивал шериф Тодд, после чего меня сильно тошнило в ванной, а Джуди пыталась успокоить меня, поглаживая по спине. Потом я рыдала и никак не могла успокоиться, словно какой-то рычаг у меня внутри заклинило в положении «включено». Я чувствовала себя настолько усталой и тяжелой, как будто кровь в моих жилах превратилась в свинец, но уснуть я не могла. Я вообще не могла ничего делать, кроме как лежать на кровати, а слезы текли и текли по моему лицу и даже вискам и мочили мои волосы. Меня постоянно мутило, живот сводило спазмами.

Я хотела вернуть брата, ничто в жизни больше было мне не нужно. Я мысленно представляла, как восстановлю его тело и вдохну в него жизнь. Представляла его раскрытые глаза и губы, расплывающиеся в улыбке… но он был мертв. Мертв, как мама и папа; он умер и покинул меня, и теперь обитает в каком-то другом месте. Я надеялась, что там ему лучше, чем здесь. Если кто и заслуживает оказаться на небесах, так это мой брат.

Его кровь, так же как и кровь родителей, на моих руках, на моем теле. Даже на моих джинсах, ведь я опускалась на колени перед ним. Его кровь была на всем: на надгробиях, на лице Ника, которого я тянула назад, к телу Риза. Я закрыла глаза, плотно сжав веки. В голове стучало, все было в огне.

Шелест крыльев испугал меня. Соскочив с кровати, я подбежала к окну. Ничего.

Было шесть часов утра, и на далекой кромке горизонта — позади дома Ника, позади кладбища — появилась еле заметная серебристая полоска.

Ветви клена, растущего перед нашим жилищем, не двигались. Стекло затуманилось от моего дыхания, и я, протерев его пальцем, всмотрелась в унылые утренние сумерки. А может, звук мне просто померещился? Или это был порыв ветра?

Вдруг каркнула ворона, и я вздрогнула от неожиданности. Где она? Где эта мерзкая ведьма? Ярость охватила меня, стоило лишь подумать о ней, о том, как она убила моего брата, вонзила нож прямо в его тело.

Ворона, сидевшая на ветвях клена, вдруг поднялась в воздух и с пронзительным криком понеслась прямо к моему окну. Я, растопырив пальцы, приложила ладонь к стеклу, и птица, повернув назад, вновь опустилась на дерево. Вот тут-то я и увидела их. В листве скрылось не меньше дюжины птиц. Они наблюдали за мной.

Я стремглав вылетела из комнаты, сбежала по лестнице и распахнула входную дверь. Острый гравий колол мои босые ноги, но я, подбежав к дереву, пронзительно закричала, размахивая руками:

— Прочь отсюда! Прочь от меня! — Я толкнула плечом ствол дерева. — Прочь отсюда.

Ствол, конечно, не шелохнулся. Тогда я в бешенстве стала молотить кулаками по жесткой коре, затем попыталась трясти его. Из моих глаз лились слезы, но ветви надо мной лишь равнодушно подрагивали. Падали листья; вороны пронзительно каркали. Накричавшись до хрипоты, отступила и раскинула руки. Птицы, расправив свои черные крылья, кружили надо мной, осыпав сухими листьями.

— Вот она я! — закричала я им. — Берите меня, если хотите. Я ведь тоже могу умереть.

Но шум стих. Листья, устилавшие землю вокруг моих босых ног, напоминали мне о Ризе, о том, как он со смехом бросал в воздух охапки опавших листьев и наблюдал, как они возрождались к жизни, прежде чем снова упасть на кладбищенскую землю.

Сейчас я была одна.

Все вокруг меня стало мутным и серым, и я так и не смогла разглядеть, куда исчезли птицы.

Я пошла назад и, шагнув за порог дома, сунула ноги в теннисные туфли. Слезы застилали мне глаза, как липкая смола, поэтому я с трудом ориентировалась в пространстве. Такое состояние было мне ненавистно, я старалась сдернуть эту раздражающую пелену, но что-то во мне надломилось.

Холодный воздух щипал щеки и голые руки. Я прыгала вперед-назад на носочках. Гравий хрустел под ногами.

Риз всегда любил бег, и сейчас мне тоже захотелось убежать. Унестись. Скрыться от всего. Выйдя на дорогу, я сначала пошла быстрым шагом, чтобы разогреть мускулы и размять ноги, после чего ускорилась. Ноги скользили по влажному гравию, и скоро я стала задыхаться. Чувствуя тяжесть и боль в груди, я все-таки продолжала бежать, не позволяя себе останавливаться. Боль не утихала, а только возрастала. Дыхание стало колючим и, казалось, резало горло. Я вот-вот упаду. Вдох-выдох, вдох-выдох, быстро-медленно, снова быстро. Ноги отяжелели, ступни потеряли чувствительность, колени и бедра дрожали, но в конце концов я привыкла.

Зрение понемногу восстановилось, ветер высушил слезы в глазах. На краткий миг я оказалась вне времени и пространства. Я была свободной.

Но тут я споткнулась и едва не упала.

Я замедлилась, постепенно приходя себя, а затем рухнула без сил на покрытую гравием дорогу, хрипя и жадно заглатывая воздух. Я перекатилась на спину. Мелкие острые камушки вонзились мне в плечи, в бедра, в икры. Раскинув руки, я уставилась в небо. Я не слышала ничего, кроме своего прерывистого дыхания. Высоко над моей головой проносились облака.

Неужели всего четыре дня прошло с того момента, как я, сидя на пороге и прижимаясь плечом к его плечу, рассматривала созвездия? О, господи, какие муки. Невозможно представить себе, что его уже нет. Невозможно…

В ветвях свистел ветер.

Пот, выступивший во время бега, холодил мой лоб. Дыхание по-прежнему было неровным и тяжелым, а может быть, у меня даже кровь сейчас перестанет циркулировать по телу. Подобные мысли приходили ко мне и раньше. Тяжело было выносить их. Иногда возникало желание вести себя так же, как Риз, когда умерли наши родители. Брат тогда ударом кулака пробил дыру в стене спальни. В такие минуты я горела желанием сделать то же самое.

— Риз, — прошептала я, затем, уже громче, повторила: — Риз.

Почему он оставил меня?

— Риз! — закричала я.

Молчание.