Джуди привезла нас в церковь на своем маленьком «реббите». Я всеми силами сдерживала подступающую к горлу тошноту и с грустью ощущала, как исчезает утренняя бодрость. Это были еще не похороны. Все кругом было разноцветным и ярким: осенние листья, голубое небо, сияющее солнце. Все выглядело сильным, энергичным, самоуверенным — полная противоположность тому, что чувствовала я. Риз наверняка наградил бы пейзаж каким-нибудь оскорбительным эпитетом, а мне в голову не приходило ничего подобного.

Мой желудок буквально выворачивало наизнанку, и я жалела, что не захватила с собой флакон быстродействующего средства от расстройства, с которым не расставалась последние двадцать четыре часа. Еще хуже становилось тогда, когда необходимо было справляться и с чувством голода и подступающей тошнотой. Желудок, который издавал неприятное громкое урчание и треск, без сомнений, можно было считать одним из средств, способных причинить адские муки.

— Силла, дорогая моя, ну как ты себя чувствуешь? — спросила Джуди, затормозив под светофором. — Мы переживем это, — продолжала она, не услышав от меня ответа на свой вопрос. «Нам не впервой такое» — этого она не сказала, но я ясно поняла, что именно она имела в виду.

Я посмотрела на Джуди, одетую в изысканный наряд, который мне не доводилось видеть с июля: в костюм из недорогого шелкового полотна. В ушах у нее были гигантские жемчужные клипсы. На голове красовался шиньон, приколотый к волосам булавками с драгоценными камнями.

К моему розовому сарафану Джуди тоже подобрала подходящее украшение — жемчужное ожерелье, а также заставила меня надеть серую шерстяную кофту, потому что было все-таки очень холодно. Она даже извлекла откуда-то парикмахерские ножницы и подровняла несколько наиболее буйных прядей и каким-то особым образом закрепила в моих волосах заколки. Я выглядела подростком, выряженным к Пасхе, но никак не к похоронам брата.

Мы приехали в церковь, и гут я струсила, уступив Джуди свою роль радушной распорядительницы.

Я была здесь лишь по одной причине.

Я оставила Джуди возле входа, поручив ей приветствовать гостей, пожимать им руки, после чего они поднимались к престолу, где я должна была стоять у гроба, сделанного из светло-желтого дерева. Я провела рукой по его гладкой поверхности, на фоне которой мои пальцы выглядели мертвенно-бледными. Хотя именно я дала согласие оставить гроб открытым, я не хотела смотреть на него.

Жители Йелилана шаркали ногами и что-то бормотали, собираясь позади меня. Я слышала сопение и легкий стук каблуков по полу. Справа от меня мистер Артли негромко наигрывал на фортепиано печальную мелодию.

Вот он — тот самый момент.

Закрыв глаза, я достала из сумочки книгу заклинаний — такую маленькую, старую, потертую вещь, которой суждено было причинить мне столько боли. Я прижала книгу к животу. Воспоминания, связанные с ней, промелькнули в моей голове. Вот я открываю ее на кухонном столе, показываю Ризу, держу ее на своих коленях, слушаю, как он своим звучным голосом перечисляет ингредиенты.

И снова мой желудок сжался. Я уже никогда не посмеюсь вместе с ним, не поем приготовленный на гриле сэндвич с сыром и помидором; не отругаю его за то, что он бросил свои пропотевшие беговые шорты на полу в ванной комнате; не обвиню его в том, что он слишком много пьет; не стану подшучивать над ним за то, что он выбрал себе в подружки девушку с сомнительной репутацией, не буду внушать ему, что, ради всего святого, надо получить диплом инженера, а не останавливаться на фермерской деятельности. Риз, который был таким расторопным и дельным и так заботился обо мне… ушел.

Я не могла дышать. В груди кололо, и я склонилась над гробом. Я с трудом удерживалась от того, чтобы не начать колотить по нему кулаками, не расколоть его на тысячу кусков, а потом разбросать их повсюду.

Наконец я заглянула внутрь. Это был не он, действительно не он. Его лицо было таким же чужим, как и мое собственное, отразившееся сегодня в зеркале. Его волосы были зачесаны назад; щетина, из-за которой я его всегда дразнила, исчезла. Лицо спокойное, но какое-то ненастоящее, фальшивое. Не такое, каким оно бывало во сне. Пустое, мертвое.

Я сунула книгу под его скрещенные на груди руки.

— Прости меня, Риз, — прошептала я.

Никогда и ни за что я не должна была втягивать его в эту историю с магией. Никогда и ни за что я не должна была упиваться его силой и верить в то, что она может привнести что-то хорошее в нашу жизнь, она привела только к смерти.

И сейчас я должна зарыть эту магию в землю вместе с телом моего брата.

НИКОЛАС

После похорон (выдержал их с трудом), я довез отца и Лилит до дома и отправился к Силле. Мне не хотелось идти по лесной дороге и кладбищу.

Улицы были запружены машинами, и мне пришлось лавировать между ними. С каждым шагом я ощущал себя все более опустошенным, словно в груди вместо сердца образовалась большая яма. На крыше сидело не меньше дюжины ворон. Они ничего не делали, просто наблюдали за всем. Не летали и не каркали. Внезапно одна из них расправила крылья.

Я прибавил шаг. Силла, по всей вероятности, окончательно свихнулась. Вчера вечером, после того как все разошлись, мы наконец доделали эти, будь они не ладны, защитные амулеты. Так что теперь Джозефин не сможет причинить зло и боль кому-либо из нас.

Силла была в кухне. Все еще в розовом сарафане, она деловито переставляла кастрюли и резала салат. Па ее запястье висел массивный серебряный браслет. Я прежде никогда не видел его. Я также обратил внимание, что с ее пальцев исчезли все кольца.

Я стоял у двери, пока женщины обнимали Силлу, а мужчины сочувственно пожимали руку. Она едва шевелила губами, благодаря их за участие и соболезнования.

Влетела Венди и сразу бросилась обнимать Силлу. Плечи ее тряслись, и Силла, глядя на подругу сухими глазами, лишь гладила ее по спине. В кухню набились почти все ребята из клуба драмы; они путались под ногами взрослых и наперебой убеждали Силлу в своем искреннем сочувствии.

Вся эта картина не могла вызвать ничего, кроме печали.

Я уже почти решился пробиться к Силле и спасти ее от этого беспокойного хора голосов, но тут она сама спасла себя. Фальшиво улыбнувшись, она что-то сказала. Венди снова заключила ее в объятия, а Силла, почти сразу отстранившись, пробралась сквозь толпу.

— Силла, — окликнул ее я.

Она проскочила мимо меня. Я похолодел, решив, что она все еще не хочет меня видеть. Мне удалось увидеть ее лицо, и оно не выражало ничего, кроме горя. Взгляд ее был направлен в пустоту. Она как будто ничего не видела перед собой.

Я поспешил за ней вверх по лестнице.

Поднявшись на второй этаж, Силла вошла в свою спальню, отделанную пурпурным. Я было последовал за ней, но вдруг остановился в изумлении. Стены в ее комнате были увешаны всевозможными масками. Сотни пустых глазниц смотрели на меня. Я не понимал, как она вообще могла спать, зная, что столько зловещих лиц наблюдают за ней в темноте. Я невольно поежился.

Силла бросилась на постель и зарылась лицом в подушку.

Мой взгляд остановился на маске, раскрашенной в бело-зеленую клетку, в шутовском колпаке.

— Какой ужас, Сил!

Она, повернувшись на кровати, села и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами:

— Ник! — Затем она внимательно посмотрела на мои руки. — Я думала, ты тренировался с боксерской грушей.

Я очень изменился после встречи с Силлой. Надеюсь, стал лучше. Если бы меня позвала какая-нибудь девушка, с которой я встречался в Чикаго, я бы, наверное, не пришел. Но я никак не мог отказать Силле. Не мог проигнорировать ее потребности.

Губы ее были сжаты, голова опущена, глаза закрыты.

— Ник, мне сейчас не до этого.

Я опустился перед ней на колени, но не касался ее. Я очень хотел, но понял, что сейчас она этого не потерпит.

— Да ты взгляни на меня! — Она развела руками. — В каком я виде! Я все время плачу, и все вокруг причиняет мне боль. Я не могу есть — меня постоянно тошнит; у меня голова раскалывается от боли — как это ужасно.

— У тебя умер брат, моя крошка, — сказал я так спокойно, как только мог, и, дотронувшись до ее колена, добавил: — А совсем недавно ты потеряла родителей. И к тому же эта бешеная сука продолжает охоту на тебя, и ее вороны облепили вашу крышу. Ну как в таком положении чувствовать себя хорошо?

Губы у нее задрожали. Силла подняла голову и пристально посмотрела на меня. В какой-то момент я, встретив ее взгляд, не мог понять, что она задумала. Я только надеялся, что она не набросится на меня и не попросит меня уйти. Я с трудом сглотнул, усилием воли удерживая свою руку на ее колене.

И вдруг она упала в мои объятия. Обхватив меня за шею, она прижалась щекой к моей щеке. Я закрыл глаза. Я стоял перед ней на коленях, а все ее тело прижималось к моему. Я нежно обвил Силлу руками, и ее грудь под тонкой тканью платья терлась о мою. В ушах у меня зашумело. Я в упоении вдыхал запах ее шампуня и тонкий аромат духов. Щеки Силлы были липкими от слез, но я этого не замечал. Вот зачем я пришел. Мы нужны друг другу.

Ветерок шевелил розовые шторы на окнах, с улицы доносились голоса и шуршание ног по гравию. Маски, висевшие на стенах, по-разному реагировали, глядя на то, что происходит между нами: некоторые были счастливыми, другие слабо улыбались, а третьи, казалось, старались вселить в нас страх.

— А что вообще все это значит? — пробормотал я. — Эти маски?

Не двигаясь, она ответила:

— Это театральные и венецианские маски. Почти все они из каталогов и с театральных постановок.

— Они наблюдают за мной.

— Да, — негромко и с грустью подтвердила Силла. Она запустила пальцы мне в волосы, пощекотала ими шею. — Словно стражники.

Поглаживая ее по спине, я заметил:

— Они наводят ужас.

Я почувствовал, как она улыбнулась возле моего уха.

— Да, но мне как раз это и нравится.

Я усмехнулся. Конечно, ей это нравится.

— Ты сегодня ела что-нибудь?

— Нет.

— Надо поесть.

— Не могу заставить себя снова спускаться вниз.

— Ладно, крошка моя, я что-нибудь принесу.

— А ты скажешь Джуди, что я здесь?

— Ну да.

Я начал подниматься с ковра, но она, обхватив меня за плечи, прошептала:

— Прости меня за вчерашнее. За то, что я сказала.

Я не сумел сдержать улыбку:

— Да ну, нашла о чем вспоминать.

— Я рада, что ты здесь.

— Я тоже.

Силла встала на колени, опустив руки вдоль тела и скрыв ноги под сарафаном. Она казалась маленькой и беззащитной на этой огромной кровати.

— Я только гуда и обратно, — пообещал я. Для парня, пришедшего на похороны, я чувствовал себя не так уж плохо.