Я быстро нацарапала записку Джуди и сунула в рюкзак латинский словарь и все те вещи, которые мы нашли в отцовском тайнике. Пик прихватил немного соли из кладовой, а по пути к его машине мы набрали в пластиковый мешок камней, чтобы кидаться ими в ворон.

Птицы молча сопровождали нас, зависнув в небе практически над нами. Мне хотелось во весь голос закричать — так, чтобы Джозефин услышала, что у нас ее дневник и мы отыщем ее слабое место, а затем уничтожим ее.

К счастью, до дома Ника мы добрались без приключений. Вороны не подлетали к нам и даже не каркали. Они молча приземлились на газон, когда мы через гараж прошли в дом.

К моему удивлению, я еще способна была чувствовать волнение и даже приятный трепет. Именно эти эмоции охватили меня, когда я оказалась в комнате Ника. Театральные афиши и постеры наводили на мысль о том, что он собирал все самое яркое и красочное и развесил по стенам.

Мы расположились на полу, заваленном какими-то ужасными коврами: восточными и современными, расшитыми геометрическими фигурами. Хаос на полу полностью соответствовал характеру хозяина.

Ник подпер голову согнутой рукой, вытянул свои длинные ноги так, что почти уперся ими в стереосистему, и начал вслух читать дневник. Его пальцы тихонько отбивали такт какой-то странной мелодии, которую он называл шведской электроникой. Я, не отрываясь, смотрела на его лицо, запоминая каждую черточку. И слушала. Он, как видно, не потрудился утром причесаться как следует или хотя бы пригладить волосы, поэтому сейчас пряди торчали во все стороны. На ощупь они были мягкими и приятными.

Закрыв глаза, я растянулась на ковре рядом с ним. Ник как раз подошел к месту, где рассказывалось о том, как Джозефин обучалась магии под руководством таинственного доктора по имени Филипп; в дневнике рассказывалось об их уроках и теоретических рассуждениях, о многих десятилетиях, которые они прожили вместе.

Джозефин, без сомнений, была ненормальной, но мне казалось, что, если бы я не знала о том, какие ужасы она творила, и если она не убила моих родителей, мы бы с ней поладили. По крайней мере, с ней было бы интересно общаться. Джозефин была всецело поглощена магией и решила использовать ее для того, чтобы обеспечить себе хорошую и комфортную жизнь. К тому же она была влюблена. Я поняла, почему ей нравилось перевоплощаться в других людей, а рассказ о трудностях, которые из-за этого испытывал Филипп, помог мне прочувствовать, насколько отвратительными могут быть последствия подобных действий.

Она писала о жертвенности. Филипп учил ее, что для занятий магией нужно соблюдать баланс. Наша кровь сильна, но ведь ее можно использовать как для добрых, так и для злых дел. Ей необычайно повезло встретить такого учителя. Джозефин упоминала также и Диакона, который, по всей видимости, был старым чародеем. В моем сознании не укладывалось, что они в действительности прожили на свете так долго.

В дневнике было множество пятен, да и бумага во многих местах рассыпалась от времени, не говоря уже о том, что многие страницы вообще отсутствовали. Некоторые были вырваны, другие исписаны настолько неразборчивым почерком, что мы не могли их прочесть.

Здесь упоминался порошок для воскрешения — кармот, о котором говорила Джозефин. Он готовился из костей умерших, и именно благодаря ему они и могли жить вечно.

Ник, закончив чтение первого раздела, вдруг замолчал и задумчиво уставился на страницу.

— Ты думаешь об этом, да? — полушепотом спросила я.

— Об этом невозможно не думать.

Я взяла его за руку, и наши пальцы переплелись.

— Вечная жизнь, — прошептала я.

— А ведь сколько всего можно сделать. Все повидать. Путешествовать, учиться, делать… да все, что угодно.

— Попробовать разные профессии.

— Написать роман. А то и дюжину.

— Стать рок-звездой.

— И президентом, — со смехом дополнил он. — Хотя, как я полагаю, при проверке на эту должность могут возникнуть проблемы.

Но затем мы вспомнили, что за вечную жизнь положена цена и она ужасна. Я вздохнула, подавляя только что зародившиеся в душе соблазны. Сейчас у нас были другие проблемы.

— Удивительно, что отец не упоминал об этом. Я хочу сказать, он не упоминал ничего, что возбудило в ней такую ненависть к нему.

Ник, наклонившись, поцеловал меня:

— С этим мы разберемся.

Мы сделали перерыв и наскоро перекусили пиццей быстрого приготовления, после чего продолжили чтение.

После Второй мировой войны Джозефин становилась все более безумной; она в одиночку путешествовала по всей Америке, иногда ее сопровождал Диакон; затем она снова вернулась к Филиппу. Но ей было очень одиноко. После того как Ник прочитал ту часть, где Джозефин призналась, что подсыпала порошок для воскрешения в пищу Филиппа, он, перевернув страницу, остановился.

— О, господи… — простонал он.

— Что такое? — спросила я, подхватив дневник из его ослабевших рук.

Па следующей странице были строки, выведенные рукой моего отца.

Никогда я не совершал ничего хуже этого.

Мое настоящее имя Филипп Осборн, и я убил семнадцатилетнего юношу, потому что боялся умереть.

У меня перехватило дыхание, словно какой-то огромный, утыканный иголками ком застрял в горле. Я не хотела читать дальше, но должна была продолжить.

— О, господи, — шепотом повторила я. — Моим отцом был Филипп. Он… о, мой бог.

— Моя мать могла бы рассказать об этом, — произнес Ник сдавленным голосом. — Она знала, что он стал другим. Знала, что… что сделал Филипп.

Все знания, которые мы почерпнули из дневника Джозефин, вдруг завертелись в нашей голове, подобно калейдоскопу, а когда мы немного успокоились, все встало на свои места. Мой отец — Филипп. Врач-экспериментатор, учитель, один из тех, кого считали чародеями и демонами. Однако он посвятил жизнь другим людям. Он прикладывал все силы к тому, чтобы лечить и защищать их, и сделал много добрых дел.

Но ведь он создал Джозефин. А возможно, он любил ее?

Меня вновь затошнило, и голова закружилась. Ник забрал у меня дневник и стал его листать. Остановился он только тогда, когда увидел имя своей матери.

Ник опустил голову, не в силах совладать с собой. Я придвинулась к нему и стала читать вслух. Почти целую страницу занимало письмо отца ко мне и Ризу, которое он составил в последние часы жизни. В нем он многое объяснил. Мои глаза стали влажными, и я судорожно принялась тереть их.

По крайней мере, сейчас я получила ответ. Коснувшись руки Пика, я попросила:

— Прочти мне это. Это… и тебя касается тоже.

Дети мои, вы заслуживаете того, чтобы знать, почему я не обучал вас этим вещам.

Силле исполнилось семь, а Ризу девять, и именно в это время надо было начинать ваше обучение.

Однажды, вернувшись домой из школы, я вышел из машины и увидел, как перед нашим домом сидит какой-то мальчик лет восьми. Он с трудом поднялся, но почти сразу же опустился об ратно, как будто был ранен. Я, подойдя к нему, наклонился и протянул руку.

— Меня зовут Роберт, — сказал я. — А кто ты?

Но я и так знал его: лицо, глаза — я знал их. Он протянул мне оцарапанную, кровоточащую руку.

— Я упал, — прошептал он.

Как только я взял его раненую руку в свою, чтобы посмотреть, что с ней, он вцепился в мое запястье и встал, словно был полностью здоров.

— Я изгоняю тебя! — пронзительно закричал он и прижал вторую руку, которая тоже кровоточила, к моему лбу.

Моя голова взорвалась болью, но я сохранил контроль над своим телом, ведь оно принадлежало мне уже много лет. Заклинание этого ребенка не могло разрушить мою плоть. Так же как и заклинания женщины, влюбленной в того, чей дух обитал тут до меня. Я внимательно посмотрел в пустые глаза мальчика: в угольных зрачках не отражался свет.

— Ты не тот, за кого себя выдаешь.

Мальчик сердито посмотрел на меня и сказал:

— Отдай мне Робби!

Прошло уже столько лет с тех пор, как я последний раз видел Донну Харлай. Я прошептал усыпляющее заклинание, и мальчик упал, погрузившись в сон. Я перенес его в свою машину и отвез на ферму Харлаев. Мистер Харлай неприветливо и даже злобно встретил меня, но, когда я спросил, где Донна, он провел меня в ее спальню. Она в бесчувственном состоянии лежала на кровати. Мистер Харлай, так же как и я, все понял. Он сказал:

— Это ее сын! — И клятвенно заверил меня в том, что все уладит.

Вот таким образом я узнал о судьбе Донны; оказывается, у нее был сын, и ее настолько переполняла ненависть ко мне, что она воспользовалась его телом, его кровью ради попытки спасти давно ушедшего в мир иной Роберта Кенникота.

Глядя на нее и на мальчика, которого она использовала, я понял, что не смогу обучать моих детей магии. Я должен был спасти вас от подобных трагедий, защитить вас. Я обучил этому Джозефин, и вот чем это для меня обернулось. Зло и порок надолго сохраняются в крови, а история никогда не прощает нам, если мы плохо поступаем со своими детьми.

Ник положил ладонь на раскрытую книгу, прижав дневник к ковру.

— Я проснулся в ознобе и слышал, как дедушка ругал мать за то, что она натворила. За то, что она совершила столько ужасных вещей. Я знал.

Мы прижались друг к другу, и я опустила голову ему на плечо:

— Мы будем лучше, чем они.

— Да, — кивнул Ник. — Давай читать дальше. Выясним, что произошло. История моей матери уже в прошлом.

Мы снова склонились над дневником.

И я никогда, вплоть до сегодняшнего дня, не жалел о своем решении. Потому что Джозефин здесь, в Йелилане.

Она приходила в школу, и я видел ее мельком. Я пытался убедить себя, что мне просто померещилось. Как она могла найти меня здесь? Прошло тридцать лет, с тех пор как мы расстались. Видимо, жара подействовала на меня угнетающе.

Она ждала меня на улице, на парковке. И выглядела так же, как всегда. Красивое лицо, дикие глаза. На ее губах играла ярко-красная помада.

— Филипп, — прошептала она, — я не вижу своего отражения в твоих глазах.

Ее голос… О, господи, он, подобно острому ножу, проник в мою плоть. Ноги меня не слушались. Если ей известно, где я работаю, то и в моем доме она наверняка побывала. Она выяснила имя моей жены и детей. Солнце пекло невыносимо.

— Джозефин, — сказал я.

Ее пальцы сжались в кулаки.

— А я-то думала, что ты умер.

Я ничего не ответил.

— Я ведь любила тебя! — закричала она. — Я любила тебя сто лет!

— Оставь меня, Джозефин.

— Так же, как ты оставил меня, Филипп? Или Роберт? Может, мне следует называть тебя Робби, мой милый? — Она приблизилась ко мне своей прежней медленной и уверенной походкой.

Я молчал, оглядывая парковку, надеясь на то, что кто-нибудь появится, но в глубине души понимая, что лучше бы наша беседа прошла без свидетелей.

— Ну, и как ты переносишь нашу разлуку, Филипп? Мой доблестный, благочестивый доктор? Даже я всегда возвращаюсь в свое тело. — Она провела пальцами по своим губам, по груди.

Я испугался, я и сейчас боюсь. Ее глаза были дикими и черными, словно в ней больше не было человеческой души, а остались лишь хищнические инстинкты.

Под палящим солнцем мы молча смотрели друг на друга. Асфальт под нашими ногами размяк от жары, ее кожа лоснилась от пота. Отвернувшись от меня, Джозефин подошла к своей маленькой серебристой машине и уехала.

Я сразу же поспешил домой и велел Эмили быстро собрать вас; сказал, что мы едем в Канзас искать квартиру для Риза. Хороший предлог.

Магия глубоко пропитала даже землю вокруг нашего дома, поэтому я решил ждать Джозефин здесь. Я достал коробку, в которой храню средства защиты.

Я молюсь лишь о том, чтобы снова быть с вами и чтобы вы никогда не нашли этих записей; никогда не узнали о прошлом своего отца, о его грехах. А грехи мои воистину тяжкие.

Вот и все. Я не могла дышать и, от начала до конца, перечитала последнюю запись.

— Господи, Ник, — прошептала я. — Господи, ведь это последнее, что он сделал. — Я судорожно вздохнула.

— Да, нам есть над чем подумать. — Он погладил меня по спине, и его прикосновения согрели меня.

— Мне… мне нужно на воздух.

Прильнув друг к другу и взявшись за руки, мы спустились вниз. Я чувствовала невыносимую ломоту в костях. В моей голове с трудом укладывалось то, что мы сейчас прочитали. Я не могла представить, что мой отец на самом деле не был моим отцом. Или что мать Ника использовала собственного сына подобным образом.

Джозефин появилась в школе… может быть, в тот самый день, когда устраивали собеседование на должность психолога. И тогда она проникла в нашу жизнь. Только прочтя ее дневник, я по-настоящему осознала, насколько вероломной, самоуверенной и эгоистичной она была.

Пик провел меня через кухню и со вкусом обставленную гостиную, и вскоре мы вышли через стеклянную дверь во внутренний дворик. Там мы остановились, все так же держась за руки. Солнце уже опустилось за дом, а мне так хотелось погреться в его теплых лучах. Приглядевшись к аккуратно подстриженному газону, я заметила среди колыхавшейся от легкого ветра травы какие-то странные черные глыбы, в изобилии разбросанные на земле вблизи лесной опушки.

— Ник, — сказала я, разъединяя наши руки.

— Да?

— Ты это видишь?

— Что?

Глыбы походили на черные мешки, набитые мусором, которые кто-то бросил гнить на опушке.

— Да вон, у леса.

Я, ступая по траве, направилась к странным предметам.

— Стой! — закричал Ник, хватая меня за руку. — Не надо.

— Так в них же животные, — прошептала я. — Птицы, белки и…

Не обращая внимания на его тревогу, я ускорила шаг и подошла к деревьям.

— Силла! — Он легко нагнал меня. — Это может быть опасно. Вдруг они переносчики инфекционных заболеваний. Или чего-нибудь похуже.

Но я уже не могла отвести взгляда от мертвых животных. Позади нас каркнула ворона. Стая птиц, покинув крышу, полетела в нашу сторону. Несколько ворон поднялись в вышину, а другие приблизились к нам. Их маневры выглядели так, словно они заманивают нас в лес.

Остановившись, я присела возле туши.

— Это лиса. Она мертва. — Я покачала головой, затем посмотрела наверх, на дерево. Листья шевелил ветер, сквозь паутину ветвей просвечивало спокойное серое небо.

— Я забыл тебе сказать… Прошлым вечером я нашел мертвого енота, в его теле не было ни капли крови, — произнес Пик, не сводя настороженного взгляда с ворон, расположившихся за нашими спинами. Их блестящие, как бусины, глаза смотрели сердито и враждебно. — Очки!

Мы бегом бросились па чердак, и я, вынув из рюкзака очки отца с розовыми стеклами, надела их. Ник рывком распахнул окно.

Я инстинктивно сделала шаг назад, когда все вокруг стало красным.

— Что? Что? — Ник схватил меня и посмотрел мне в глаза, желая понять, что меня так напугало.

— Все красное, Пик. Абсолютно все, — ответила я тихим и дрожащим от волнения голосом.

— Серьезно?

— Это выглядит так, словно лес всосал в себя всю магию земли и сейчас использует ее. Похоже, деревья поддерживают свою жизнь за счет крови, а не воды и солнечного света.

— За счет крови животных, — недоуменно уточнил Ник.

Я кивнула.

— А эти вороны?

Я внимательно пригляделась к птицам, которых становилось все больше, и увидела, что всех их соединяют алые линии, похожие на нити паутины. Меня затошнило.

— Да они же соединены друг с другом — вся стая. С помощью красных нитей. Подобно деревьям. Весь лес преобразился из-за кого-то!