День проходит в тягостном ожидании. Я нервничаю, воображая худшие сценарии на тему «А если вдруг, как назло…» Я выхожу только на завтрак, обед и ужин, на утреннюю пробежку и встречу с Цезарем 3, чтобы условиться о свидании с Каэлиной.

Пытаясь хоть чем-то занять мозги, я представляю себе, что делает сейчас каждый из моих друзей: у Марка и Евы — новая жизнь, у Октавия и Клавдия начинается обычный день, а Каэлина и Черпак так же, как я, волнуются перед отъездом.

Наконец пора идти, и я отправляюсь к причалу. Хуан, как всегда, холоден и неразговорчив. Лишь когда мы выходим в открытое море, он открывает шкаф, и я обнаруживаю там оторопевшего Черпака. Мой друг с трудом подбирает слова:

— Так… это правда? Конец… Я снова увижусь… с близкими, которых… Спасибо, Мето. Ты сдержал слово…

Мы обнимаемся: он очень растроган и ненадолго отходит в сторону, чтобы утереть слезы, а затем возвращается и рассказывает:

— Сегодняшнее утро в общине было тяжелым. Каабн держал речь, хотя не все еще пришли в себя после снотворного. Он объяснил, что при содействии предателя Цезари продемонстрировали уязвимость Рваных Ушей. Я слушал его, спрятавшись у Октавия. Как и предполагалось, они искали меня на кухне, разбили утварь и, перерыв оставшуюся часть пещеры, нашли труп Неохамела, который его товарищи отнесли в Промежуток, чтобы Октавий произнес над ним священные слова. Но эти испытания отнюдь не сплотили ряды Волосатиков, и уже во второй половине дня у них начались стычки. Я рад, что уехал.

— Ты вернешься к своей семье на континенте?

— Ага, к пятнадцатилетней дочери и жене. Наверное, они решили, что я их бросил. Надеюсь, они будут счастливы снова меня увидеть спустя столько времени.

— Как ты попал на остров? — спрашивает Хуан.

— Сначала Дом нанял меня на три месяца: я должен был обучать будущих поваров, чтобы они заменили меня, когда закончится мой контракт. Но как-то ночью меня похитила диверсионная группа Рваных Ушей, и я два года, три месяца и двадцать семь дней был рабом у этих зверюг.

Затем Хуан рассказывает о неудачной попытке вызволить своего брата. После этого случая «сорняки» поняли, что среди них есть стукач, и из-за этого группа временно бездействует, а мой друг волнуется за Суля, которого могут отправить на далекий остров, прежде чем он успеет сбежать.

После высадки на берег мы, как обычно, ждем в портовом сквере. Я расстаюсь с Черпаком в первых лучах зари. Он отказывается от денег на автобус, которые я предлагаю. Ему хочется пройтись пешком, чтобы свыкнуться с тем, что он находится здесь. Еще он хочет приготовить речь, которую произнесет по прибытии домой.

А я жду Каэлину в хорошо знакомом сквере. Я замечаю ее издалека, и у меня екает в животе, но я стараюсь дышать ровно. Моя подруга светится от радости, она подходит и крепко целует меня с закрытыми глазами. Значит, это не «проверка на быстроту реакции». Меня обволакивает теплом, и мы садимся рядышком на скамейку.

— Спасибо, Мето. Благодаря тебе я все узнала и внутренне изменилась. Я больше не та покорная Каэлина, которая отказывалась жить своей жизнью, а только выполняла приказы и теряла попусту время. Откуда ты узнал шифр?

Я рассказываю, как нашел серую папку и как дни напролет работал в библиотеке Грамотея.

— Это было всего лишь предположение, и я боялся, что на Силоэ все по-другому.

— Ты пошел на огромный риск, когда предъявил мне это неопровержимое доказательство своей измены Дому.

— Я доверяю тебе. И потом… ты тоже изменила мою жизнь.

Она берет меня за руку и говорит:

— Нам нельзя здесь оставаться. Не забывай, что нас разыскивают как террористов.

Мы возвращаемся к обитателям «фальшивого дома», перекусываем парой бутербродов и направляемся в гараж, где Рита учит малышей писать. Я занимаюсь с Жанно, который проявляет большое усердие. После обеда приходит какой-то парень и сообщает, что Иероним появится ближе к вечеру. Мы поднимаемся в свою комнату, Каэлина выспрашивает подробности моего замысла.

— На твоем острове будут девочки?

— Конечно, мальчики могут многому у вас научиться.

— И мы навсегда останемся вместе, Мето. Прежде чем я уеду жить далеко отсюда, мне хотелось бы взглянуть на своих родителей. У меня тоже есть старший брат.

— Мы сходим к ним. А как тебя зовут на самом деле?

— Изабель. Но я хочу остаться Каэлиной.

— Ты права, Каэлина — очень красивое имя.

Она кладет голову мне на грудь и засыпает. Я еще долго наблюдаю, как она дышит, а потом и сам проваливаюсь в сон.

В нашу дверь стучат — это Иероним. Сначала уговариваю его, чтобы он позволил моей подруге присутствовать на обсуждении. Он неохотно соглашается, и мы снова оказываемся в подвале, где сидим за столом впятером. Командир предлагает мне обстоятельно рассказать, как идет подготовка.

— Поздравляю тебя, Мето, но похоже, у нас будут проблемы с Рваными Ушами.

Затем Иероним подробно описывает операцию, запланированную на завтра. Переодевшись садовниками, мы воспользуемся отлучкой моей семьи и обследуем усадьбу. За домом присматривают трое полицейских, которых мы должны будем нейтрализовать. Мы обыщем поместье сверху донизу, чтобы найти документы, способные скомпрометировать Марка-Аврелия, в первую очередь те, где говорится об экспериментах с «надеждином».

— По словам сочувствующих нам ученых, — поясняет наш командир, — эти отчеты должны продемонстрировать полную неэффективность процедуры очистки. Я хочу раскрыть этот обман населению Зоны № 17 и всего Мира, а затем отправлюсь на Гелиос строить гармоничное общество вместе с тобой, Мето.

— Ты хочешь сказать, что «надеждин» не очищает почву? — спрашивает Каэлина.

— Именно. Благодаря своему псевдооткрытию Марк-Аврелий претендует на роль спасителя человечества и продает цветы по цене золота.

Он разворачивает карту и указывает на ней несколько зданий:

— Где-то здесь — вероятно, в подполе одного из этих сооружений — спрятана лаборатория с уликами, которые мы ищем. Мето, мы надеемся, к тебе вернутся хотя бы отрывочные воспоминания.

— А если нагрянет кто-то из моих родственников?

— Ничего страшного, они плохо знакомы со своим персоналом: мы прикинемся прислугой, а чуть погодя незаметно исчезнем. Больше нет вопросов?

Иероним уходит.

Я спрашиваю Сифа, можно ли нам выйти в город. Он советует вернуться до начала комендантского часа, так как после Большого пожара проверки на улицах участились. Мы доезжаем на автобусе до центра, а там быстро находим роскошный дом семьи Каэлины, расположенный в районе «Э», рядом со сквером, где мы назначали друг другу встречу.

— Возможно, другого случая мне не представится. Я не собираюсь стоять здесь и пялиться на запертую дверь, а хочу увидеть тех, кто за ней находится.

— Будь осторожна.

Каэлина медлит пару секунд, а затем устремляется к входной двери и жестом велит мне отойти в сторону. Я прижимаюсь к стене, чтобы меня не заметили. Дверь открывает пожилая женщина в белом фартуке, которая смотрит на Каэлину в упор и неприветливо спрашивает:

— Что вам угодно, девушка?

Каэлина понимает, что это служанка, и бормочет:

— Не знаю. Простите… Я хотела…

— Кто вы? — не унимается женщина.

— Я — Иза… — растерянно говорит моя подруга. Ей явно не по себе.

Из глубины дома доносится чей-то голос:

— Да что там происходит, Мари?

И тут на крыльцо выходит дама. Меня поражает ее сходство с Каэлиной. У них похожие прически, они одного роста, но Каэлина стройнее и у нее лучше осанка. Дама улыбается и, не оборачиваясь к служанке, произносит:

— Оставьте нас, Мари, я сама разберусь.

Служанка тихо удаляется, а дама очень ласково продолжает:

— Добрый вечер, девушка.

— Добрый вечер, сударыня, — отвечает Каэлина, взяв себя в руки. — Простите, что беспокою, но мне нужно увидеть вашего сына.

— Я позову Виктора, но прошу вас, не стойте на улице.

За моей подругой закрывается дверь, а я отхожу немного в сторону и пытаюсь представить, что происходит по ту сторону двери. Сколько времени мне оставаться здесь? Когда нужно вмешаться? Улица безлюдна, и вскоре меня засекут. Я смотрю на часы: Каэлина внутри уже четверть часа, и я мысленно даю ей еще пять минут. Наконец дверь открывается.

— Приходите когда угодно и чувствуйте себя, как дома.

— Большое спасибо, сударыня.

Я жду, пока Каэлина отойдет от двери, а затем бегу ей навстречу. Кажется, она в полном восторге. Сделав глубокий вдох, она пересказывает случившееся:

— Войдя внутрь, я чуть не упала в обморок. Меня одолевали странные ощущения — не могу их объяснить. К счастью, мать ласково взяла меня за руку, усадила на диван, и мне подали чай с пирожными. Отец, сидевший напротив, делал вид, что читает газету, но я чувствовала, что он не сводит с меня глаз. Потом пришел Виктор, мой брат, такой высокий полноватый парень. Он посмотрел на меня, но ничего не сказал. Тогда я взяла инициативу в свои руки и «напомнила», что меня зовут Лиза и я новенькая в лицее, а затем сочинила историю о том, как потеряла учебник естествознания и теперь мне нужно срочно выполнить домашнее задание. Но он продолжал молчать, явно смущенный моим присутствием. Тогда мать послала его за книгой в его комнату, а сама села рядом со мной, и я почувствовала, как она гладит мои волосы. Она извинилась и сказала, словно оправдываясь: «Они такие красивые!» Виктор вернулся без книги, которую, видимо, забыл в классе, его тут же отругали, и тогда я решила уйти. Ты слышал, Мето? Она сказала, чтобы я чувствовала себя, как дома!

В автобусе я замечаю, что на нас пялится какой-то человек. Он что-то пишет, а затем направляется к шоферу и протягивает ему листок. Мы выпрыгиваем из автобуса на следующей остановке и ныряем в перпендикулярно расположенную улочку. Мы пускаемся наутек, а позади слышатся вой сирены и собачий лай. Каэлина бежит впереди, и мне остается лишь надеяться, что она знает дорогу. Мне этот квартал совершенно незнаком. Мы выскакиваем на широкую улицу и пересекаем ее, пробиваясь сквозь плотный поток машин. Каэлина ловко уворачивается от автомобилей, но от их сигналов звенит в ушах. Мы заходим в продовольственный магазин, пробираемся между покупателями и выходим на улицу через склад, ведущий во двор для разгрузки товара. Мы взбираемся на плоскую крышу гаража, садимся у дымохода и переводим дух.

— Подождем немного. Тут хороший наблюдательный пункт.

Каэлина кладет голову мне на плечо и рассуждает вслух:

— Они добрые, именно такими я и представляла настоящих «родителей». Мать похожа на меня, она показалась мне очень элегантной. Отец выглядит спокойным и уравновешенным. В доме приятно пахнет цветами и пирожными.

После долгой паузы она задумчиво продолжает:

— А я сижу здесь — в холоде и мусорной вони, за мной гонится полиция с собаками, и я брошена на произвол судьбы. У меня украли счастье.

Я обнимаю ее, она плачет пару минут, а затем шепчет:

— Но я все равно довольна, что узнала, какие они. Ну и потом, сейчас мне грех жаловаться, ведь обо мне заботишься ты, Мето.

Убедившись, что патрульные ушли, мы спускаемся из нашего убежища и бегом возвращаемся в логово «сорняков».

Поджидающий нас Сиф говорит, что уже начал волноваться, и после некоторых колебаний мы рассказываем ему о своем визите к родным Каэлины. Он негодует:

— Вы пошли на необоснованный риск. Меня поражает ваша беспечность. Каэлина, если твои родители о чем-нибудь догадаются, они тут же пойдут жаловаться властям, ведь в договоре об отказе гарантировалось, что подобная встреча невозможна. Им пообещали, что никто и никогда не станет бередить их раны и воспоминания. Дом оповестят в тот же час. Готовься к тому, что ты больше никогда не вернешься на свой остров.

— Вряд ли они расскажут. Они такие милые.

Сиф пропускает наши оправдяния мимо ушей. Мы поднимаемся в свою комнату, и Каэлина сворачивается калачиком на кровати, уставившись в одну точку.

Я иду в душ, после чего ложусь рядом с ней. Дыхание у нее прерывистое: она плачет. Я беру ее за руку, и она не сопротивляется. Этого не случилось бы, если бы я не сообщил ей шифр папки.

Утром я встаю первым и спускаюсь позавтракать с остальными. Сиф предлагает:

— Если она хочет, то может остаться здесь.

— Спасибо, я передам. В котором часу мы отправляемся на задание?

— Наши ребята пошли за фургоном. Они вернутся через час.

Войдя в комнату, я слышу шум воды в душе. Немного спустя оттуда выходит Каэлина: у нее решительный вид, она готова действовать.

— Такова жизнь, Мето, — говорит она. — Все в ней происходит слишком быстро. Схожу поем, а то я что-то проголодалась.

В гараж въезжает фургон, а следом — Иероним на мотоцикле. Поздоровавшись с нами, он открывает заднюю дверь автомобиля и выпускает пять человек. Глаза у них завязаны, а одеты они в зеленые комбинезоны. Наш командир приказывает им раздеться, потом их запирают в зале для собраний. В операции участвуют шестеро: Каэлина, Рита, Иероним, я и еще двое мальчиков, которых я вижу впервые. Мы натягиваем комбинезоны садовников и садимся в машину. По дороге все молчат. Мы благополучно минуем наблюдательный пост у въезда в имение, останавливаемся чуть поодаль и высаживаем одного парня: он должен нейтрализовать охранника и занять его место. Мы доезжаем до крыльца, разоружаем двух других полицейских, затыкаем им рты кляпами и завладеваем их средством связи под названием «рация», при помощи которого они общаются с коллегами. Благодаря этому мы узнаем заранее, если мои родственники нагрянут раньше, чем предполагалось. Мы начинаем с осмотра жилого дома.

Каэлина взламывает замок, и мы входим в просторную переднюю. Меня охватывает странное чувство, и на пару секунд я безвольно застываю на месте. Наш командир призывает меня к порядку:

— Мето, мы на работе.

Я начинаю с осмотра гостиной. Мое внимание привлекают фотографии — здесь много снимков моей сестренки в различной обстановке: то она задувает свечи на торте, то надевает корону, то играется с мячом в парке. Есть также портреты моих родителей — вдвоем или в окружении детей. На одних родители совсем молоденькие, а на других — постарше. Моя мать всегда улыбается, отец выглядит немного рассеянным. Я задерживаю взгляд на одной фотографии. Меня настораживает одна деталь: облако на заднем плане кажется ненастоящим, словно из двух разных снимков сделали один. Я вынимаю фото из рамки и обнаруживаю, что оно разрезано надвое: некий элемент, находившийся посредине, был удален. Не трудно догадаться, что этим «элементом» был я. Вернув фотографию на место, я перехожу в следующую комнату. Это рабочий кабинет. Иероним роется в папках, разложив их прямо на полу.

— Это кабинет твоего отца, а не Марка-Аврелия. Тут мы ничего не найдем. Надо спуститься в подвал. Ты идешь?

— Проверю ящики стола и приду.

Сначала я высыпаю все вещи на стол, а затем аккуратно убираю их на место. В процессе работы натыкаюсь на красный блокнот с краткими записями, сделанными простым карандашом. На первой странице читаю:

Я больше тебя не вижу, но ты всегда со мной, и, недолго думая, прячу блокнот в карман.

Я спускаюсь по лестницам к остальным, и, когда оказываюсь на месте, в нос мне ударяет запах масла: им смазывают шестеренки механизмов, чтобы не стирались, а солдаты из Дома пропитывают им свою кожаную обувь. Каэлина обращается ко мне:

— Мето, с тобой все в порядке? Ты так побледнел!

Мало-помалу я прихожу в себя:

— Я помню это место.

Пройдя через комнату, забитую старой мебелью, пробираюсь к правой стене, закрытой шторой, отдергиваю ее и обнаруживаю металлическую дверь без замка и ручки.

— Ее нам не открыть, — вздыхает моя подруга. — Мето, тебе знакома эта дверь?

Такое чувство, будто мной управляет некая внутренняя сила. Я хватаюсь руками за два верхних уголка двери, и металл нагревается от соприкосновения с моей кожей. Секунд через двадцать с противоположной стороны слышатся негромкие механические звуки. Я отхожу в сторону, и дверь открывается. Все мы устремляемся внутрь, спускаемся по лестнице и попадаем в просторное помещение, заставленное разнокалиберными механизмами, большими шкафами с застекленными стенками и столами, заваленными папками. Там же мы находим широченные комбинезоны из серебристого материала и шлемы, защищающие голову и шею. У моих приятелей глаза разбегаются. Я пересекаю комнату и открываю другую дверь: это мастерская с верстаком посредине, на котором разложены металлические сферы. Иероним поясняет:

— В эти шары помещались бациллы и вирусы, а затем их сбрасывали на людей во время войны. Сейчас это оружие запрещено, но очевидцы утверждают, что его по-прежнему используют против беженцев за пределами Зоны. С помощью вон той машины металлическому листу можно придать желаемую форму. Какой тошнотворный запах смазки! Что в соседнем помещении, Мето?

— Справа — котельная, там мой дед запирал меня, если я плакал.

Каэлина обнимает меня и ласково спрашивает:

— А чего ты боялся?

— Шума машин и криков людей — он держал их внизу под люком и испытывал на них вирусы и вакцины. Дед говорил, что хочет сделать из меня воина, который презирает сантименты и мечтает лишь о том, чтобы явить свой гений и свое могущество всему Миру. Я был еще ребенком и…

— Извини, Мето, — перебивает меня Иероним, — но мы еще не отыскали архивы, а время поджимает.

— Иди в конец коридора и положи руки на дверь так же, как я.

Наши товарищи следуют за ним, а Каэлина нежно обнимает меня, и я говорю:

— Все разом всплыло в памяти. Я вспоминаю… а это тяжело.

— Я пережила то же самое вчера и не спала потом всю ночь, но наутро почувствовала себя лучше, сильнее, потому что теперь я все знаю. Пошли к остальным.

Наши друзья уже уткнулись в папки, тетради и каталоги. Иероним бегло просматривает бумаги и поспешно засовывает их в свой рюкзак. Внезапно слышится потрескивание рации, наш командир нажимает на кнопку и слушает.

— Семейство нагрянуло, — сообщает он. — Бросайте все, возвращайтесь в парк и делайте вид, будто работаете. Мы загрузимся в фургон минут через двадцать.

— Но они же заметят исчезновение двух полицейских, — спохватываюсь я на бегу.

— Альф должен задержать их на пару минут у входа и сказать, что полицейским пришлось срочно выехать на место преступления, а в парке работает бригада садовников. Надеюсь, твоя мать поверит в эту ложь.

Мы выходим на свежий воздух, я хватаю грабли в фургоне и быстро обхожу дом с другой стороны. Тяжело дыша, я сгребаю сухие листья в большую кучу и слышу, как перед домом останавливается машина. До меня доносится детский крик: моя сестра направляется прямиком ко мне. Она улыбается и молча проходит мимо. Я смотрю на часы: осталось четырнадцать минут. Она останавливается под яблоней и садится на доску, подвешенную на двух веревках. Сестра качается и напевает, а я продолжаю работать, поглядывая на нее краем глаза. Она и впрямь милашка. Неожиданно сестра окликает меня:

— Господин Мальчик! Господин Мальчик! Толкните меня, пожалуйста!

Поначалу я не реагирую, но она продолжает упрашивать, и я сдаюсь.

— Как тебя зовут? — спрашивает она.

— Брюно, а тебя?

— Апполония.

Я осторожно подталкиваю ее.

— Сильнее, пожалуйста.

Я толкаю сильнее, но боюсь переусердствовать, чтобы она не упала. Сестра громко хохочет и просит не останавливаться.

Издалека ее окликает женский голос:

— Аппи! Ты где? Аппи! Ответь, прошу тебя.

— Это мама зовет меня на полдник. Ты еще придешь ко мне? Я надену корону принцессы и вертлявое платье.

— Договорились, а теперь беги и не заставляй маму ждать.

Я смотрю ей вслед. Она идет вприпрыжку, кружась на месте. Потом я замечаю Каэлину, которая подает мне знак: пора уходить.

В фургоне Иероним радостно прижимает к себе рюкзак с документами:

— Благодаря тебе, Мето, мы завладели подлинным сокровищем.

Я молчу, не в силах справиться с наплывом эмоций.

По прибытии наши пленники, просидевшие все это время с завязанными глазами, забирают свой инвентарь, и Альф отвозит их обратно. Нам приказано оставаться в своих комнатах из «соображений безопасности». Иероним обещает вернуться завтра.

Я показываю Каэлине блокнот, который стащил из ящика письменного стола. Мы садимся рядом и начинаем читать. Каждый текст помещен на отдельной странице:

Маэстро

Хочешь сказать «нет»

Маэстро

Но Произносишь

От Четливо н

Е

Мог

У?

1.6

После первого

В уме толк

Во тьме топот

В суме точило

В сумме тоска

Сразу после первого — он .

Мои воспоминания

Единственная радость

Тоскую по тебе

От грусти умираю

Тотем перевернут

И остался без «т»

Мефисто без сердцевины

Метафора не слушает арфу

Метеорит не признает тире.

Посмотрев на меня, Каэлина говорит:

— Вижу, ты расстроен. Думаешь, он писал о тебе?

— Странные тексты.

— Это стихи. Они пишутся не для того, чтобы их понимали, по крайней мере — не буквально. Матрона тайком читала их в Доме и называла «магическими сочинениями».

— Я не это имел в виду, Каэлина. По-моему, эти тексты скрывают в себе еще что-то.

— Ты чересчур глубоко копаешь. Наверное, твой отец просто изливает грусть, вызванную потерей сына, хотя твое имя и не упоминается. Впрочем…

— Что?

— В слове «Маэстро» те же буквы, что и в слове «Мето». Достаточно лишь убрать каждую вторую: М (А) Э (С) Т (Р) О.

— Ты гений, Каэлина! Давай поищем еще. Цифры 1.6 в конце, видимо, означают, что в последних шести строках нужно читать только первые буквы: «(П) роизносишь (О) т (Ч) етливо н (Е) (М) ог (У)?». Так мы получим слово «Почему?»

— «Мето, почему?» Ты прав, это стихи о тебе!

Нас зовут готовить ужин и поручают нам чистить овощи. Пока варится суп, я несколько раз перечитываю Жанно одну и ту же сказку. Она называется «Мальчик-с-пальчик», и похоже, он готов ее слушать бесконечно.

— Вот видишь, — заявляет мой юный друг после седьмого раза, — в конце концов все наладилось, и семья воссоединилась.

За столом дети рассказывают, как прошел день. Мне уютно в этой дружеской обстановке, но вечером не терпится вернуться к расшифровке посланий отца. За ужином Каэлина не проронила ни слова. Я вижу, что она чем-то сильно обеспокоена и по возвращении в комнату решаю выяснить причину ее волнения:

— Что ты собираешься делать завтра вечером?

— Я не вернусь на остров — там от меня не будет никакой пользы. Но у «сорняков» мне тоже оставаться нельзя, ведь начальство на Силоэ прекрасно знает, где я нахожусь. Я решила пойти с тобой… если ты, конечно, не против. Они ни за что не додумаются искать меня на Гелиосе. Ты знаешь надежное место, где я смогу укрыться, пока ты не поднимешь свой «великий мятеж»?

— Да, в Промежутке у Рваных Ушей.

Я рассказываю, как обнаружил это место, но, дойдя до истории Евы и Октавия, замечаю, что Каэлина морщится, словно ее что-то коробит.

— Эта «Ева», — говорит она, — похоже, она много для тебя значила…

— Каэлина, я люблю только тебя, и моя любовь растет день ото дня. Я без конца думал о тебе, пока был в Доме. Ева — это совсем другое, сейчас я считаю ее старшей сестрой, к которой испытываю огромную нежность, но не более.

Я чувствую, что Каэлина расстроилась. Она ложится на кровать и отворачивается от меня.

После первого

В уме толк

Во тьме топот

В суме точило

В сумме тоска

Сразу после первого — он .

Что если просто читать буквы, расположенные «сразу после первого» слога, как указано в последней строке и в названии?

В у ME ТОлк

Во тьМЕ ТОпот

В суМЕ ТОчило

В сумМЕ ТОска

Следующее стихотворение расшифровывается еще проще: достаточно читать только первую букву каждой строки:

Мои воспоминания

Единственная радость

Тоскую по тебе

От грусти умираю

Я перехожу к предпоследнему стихотворению, которое, как мне кажется, тоже довольно легко расшифровать:

Тотем перевернут

И остался без «т»

Мефисто без сердцевины

Метафора не слушает арфу

Метеорит не признает тире.

Следует написать слово «тотем» наоборот: «метот» и затем убрать последнюю «т».

Получаем имя «Мето». Следуя тому же принципу, достаточно опустить в «Мефисто» слог «фис». Мы снова получаем имя «Мето», вырезав из слова «метафора» буквы «а-ф-р-а», которые могут составить слово «арфа», а из слова «метеорит» — буквы «е-рит», которые при обратном прочтении составляют слово «тире».

Доведется ли мне встретиться с автором этих текстов, в которых я присутствую повсюду?

Каэлина заснула, и я решаю последовать ее примеру.

Как и накануне, Рита просит нас помочь с обучением малышей. Мне по душе это занятие. Иероним присоединяется к нам за обедом и, едва усевшись, сообщает:

— Мы похитили документы исключительной важности и собрали все улики для того, чтобы оказать сильное давление на Марка-Аврелия. Сейчас наши товарищи ксерокопируют бумаги, чтобы располагать несколькими экземплярами, которые мы будем хранить в различных местах, известных только нам. Мы убеждены, что тайная полиция сделает все для того, чтобы завладеть ими.

Склонившись ко мне, Каэлина объясняет что значит «ксерокопировать». Я в восторге от существования столь практичной машины. Каэлина спрашивает:

— А что если взять и свергнуть Марка-Аврелия?

— Его заменит какой-нибудь другой коррупционер. На первых порах, мне кажется, лучше этого не делать, чтобы он не помешал эксперименту, который Мето хочет провести на острове Гелиос. С помощью Марка-Аврелия мы могли бы также преобразовать все Дома и улучшить положение населения Черных земель. К тому же мы обнаружили переписку Марка-Аврелия и Юпитера: твой дед хранил копии всех своих писем. Там есть намеки и на тебя, Мето. Я передам тебе эти письма, но перед отъездом ты должен оставить их Сифу.

— Что мне доложить Цезарям по прибытии?

— Скажи, что я пообещал приехать на остров через три дня и что за это время я подготовлю себе преемника, который возглавит «сорняков». Я рассчитываю, что вы с Ахиллесом сплотите большую часть островитян вокруг нашего замысла. Ты готов?

— А если Юпитер все еще жив?

— Ликвидируйте его. Каэлина, ты собралась поехать вместе с Мето… Ты знаешь, как сильно рискуешь?

— Да, и делаю это сознательно.

Затем Иероним уводит меня в отдельную комнатку, чтобы передать письма, которыми обменивались Юпитер и мой дед.

— Еще я хотел рассказать тебе о некой Еве, недавно вступившей в нашу организацию. Она сказала, что хорошо с тобой знакома. Оказывается, мы с ней уже однажды встречались во время одного из заданий, которое я выполнял для Дома. Я должен был обыскать все коллежи в их районе, чтобы найти пропавшую девчонку из группы «Э». В ту пору я работал под именем «Шарль». Ах да, чуть не забыл! Ева просила сказать, что они с родителями помирились, после того как проплакали друг у друга в объятиях несколько часов кряду. Общими усилиями им удалось выяснить, куда отправили ее брата, — он на Эсби.

— Как только мы завладеем Гелиосом, мы освободим детей из других Домов и поможем детям с «черного острова».

— Ты полон надежд! Правда, Мето?

— И я полон желания бороться за них!

Я возвращаюсь к Каэлине, которая обиженно спрашивает:

— Почему ты не взял меня на обсуждение? Потому что я девочка? Или потому что он не доверяет мне?

— Нет, он хочет, чтобы я уговорил тебя остаться на континенте. Он может предложить тебе множество безопасных мест. Ты должна об этом подумать. Обещаю, что очень скоро вернусь за тобой.

— Я уже приняла решение, — говорит она, слабо улыбаясь. — Давай, покажи мне эту переписку! Я хочу знать все.

Дорогой Марк-Аврелий,

Я пишу тебе по поводу своих дорогих сыновей — Рема и Ромула. Помнишь, как я был счастлив, когда они родились? Это было так неожиданно в моем возрасте. Я возлагал на них большие надежды.

С тех пор я часто рассказывал тебе о своем беспокойстве по поводу отставания в росте и развитии. Лишь недавно я узнал, каким заболеванием они страдают. Это редкая форма дисфункции передней доли гипофиза. Деятельность шишковидной железы, надпочечников и гонад не стимулируется. Последствия этого ужасны: мои дети никогда не повзрослеют. Они постареют, наберутся ума и мудрости, но тела их останутся детскими, и они никогда не смогут производить потомство. Все виды гормонального лечения оказались безрезультатными, и я не знаю, что делать дальше. Я обращаюсь к тебе с этим письмом в надежде, что ты поможешь. Ты пользуешься таким влиянием во всем Мире и, возможно, знаешь ученых, которые работают над этой проблемой? Я в отчаянии.

До скорого. Твой преданный друг,

Юпитер

Дорогой Марк-Аврелий,

Несколько лет назад я был вынужден признать неизбежное: мне не изменить своих сыновей. Они останутся такими, какими их в своей бесконечной несправедливости сотворила Природа. Я решил подойти к проблеме с обратной стороны. Вместо того чтобы пытаться скрыть их особенности, я предпочел адаптировать окружение к их физическим недостаткам. Мы больше не выходим на улицу, опасаясь встречи с нормальными людьми, но я плачу детям за то, чтобы они приходили играть с Ромулом и Ремом. Когда мои «маленькие гости» слишком вырастают, я заменяю их, однако недавно я понял, что Ромул прекрасно осознает свое положение и проявляет агрессию к другим, а Рем, по-видимому, ничего не замечает. Я даже начинаю беспокоиться о его психическом развитии. Что если он умственно отсталый?

Теперь я убедился, что такое положение не может длиться вечно, и размышляю сейчас о том, какую пользу можно извлечь из новых законов, ограничивающих количество детей в Белых зонах.

Я намерен вскоре прислать тебе проект решения этого вопроса.

Твой преданный друг,

Юпитер

Дорогой Юпитер,

Я с огромным удовольствием прочитал досье, которое ты мне прислал. Твой проект Дома представляется мне чрезвычайно интересным. Все правила, которые ты хочешь ввести, абсолютно уместны. Узнаю твой научный подход и познания в области психологии. Обращает на себя внимание твое разумное управление детьми, достигшими совершеннолетия. Оно учитывает уровень знаний и различные уровни гарантии.

Наконец, я нахожу изумительным, что ты решил построить для своих детей «Новый Рим». Как все мы бредили этим латинским Миром в пору учебы! Мы даже придумали себе прозвища, и у тебя хватает мужества по-прежнему пользоваться своим. В отличие от Юпитера я был Марсом, богом войны, и моя последующая деятельность показала, что я сделал правильный выбор. Теперь же я стал поборником мира и предпочитаю нейтральное имя Марка-Аврелия.

Ты пишешь, что твоя модель Дома для отвергнутых детей не предполагает широкого применения, поскольку ты построил его специально для Рема и Ромула, чтобы они чувствовали себя комфортно среди «невзрослеющих» детей с прелестными латинскими именами. А я полагаю, что это место, напротив, могло бы стать первым в череде других Домов. Так, например, достаточно будет внести кое-какие поправки, дабы приспособить его для женского населения. Тебе стоит об этом подумать.

С братскими чувствами,

Марс

Дорогой Юпитер,

Я целиком поддерживаю идею о стирании автобиографической памяти ребенка в момент поступления в Дом с целью избавить его от эмоциональных семейных воздействий, способных его ослабить. Но в то же время я сомневаюсь в целесообразности изменения тел будущих бойцов, с тем чтобы сделать их «более компактными и невосприимчивыми к боли». Ты знаешь не хуже меня, что подвергаешь их риску осложнений и инфекционных заболеваний. Я уверен в твоих познаниях, но статистика — вещь упрямая. Стоит ли игра свеч?

В последнее время я часто думаю о тебе: дело в том, что недавно я забрал к себе Агриппу и ее восьмилетнего сына Мето. Мой зять пропал без вести полгода назад во время дипломатической миссии в Черные земли, и, пользуясь случаем, я занялся воспитанием внука. Этот ребенок обладает недюжинным интеллектом. Его отец, который был в свое время математиком, сумел развить у него логическое и аналитическое мышление. Но с его чрезмерной чувствительностью ему будет трудно проложить себе дорогу в жизни. Порой мне кажется, что «суровое» воспитание, вроде того, что ты практикуешь у себя на острове, пошло бы ему на пользу.

С братскими чувствами,

Марс

Дорогой Марк-Аврелий,

Сначала мне хотелось бы убедить тебя в том, что телесные изменения дают огромные преимущества, а что касается риска, то я сознаю его, но потерять в пути нескольких подданных — это не смертельно. Зато новые тела накрепко привязывают их к Дому, ведь они своим видом напоминают уродцев из опасных зараженных зон и никто не захочет иметь с ними дело. Такие создания не смогут прижиться среди населения Зоны. Кроме того, приобретая столь пугающий облик, солдаты позволяют мне без труда терроризировать детей и удерживать их от любых попыток к сопротивлению. Они также могут служить моим (и, если пожелаешь, твоим) интересам там, где я хочу установить «закон Юпитера».

Что же касается твоего внука, можешь отдать его мне, когда захочешь, и я с удовольствием его вышколю. К тому же он мог бы сохранить свое имя, ведь хотя в ту пору оно было нераспространенным, имя все же латинское.

Твой верный друг,

Юпитер

Дорогой Юпитер,

В моей семейной жизни произошло несколько событий, о которых мне нужно тебе рассказать. Дипломат, он же поэт, вернулся и даже остановился у меня на несколько месяцев к величайшей радости своего сына, в котором я уже начинаю сомневаться. Наконец, в один прекрасный день дипломат снова уехал. От имени АНСЗ он занимается гуманитарной помощью населению, остающемуся в зараженных Зонах. Не думаю, что он вернется живым. Но главная новость последних дней состоит в том, что моя дочь забеременела. Согласно новым законам, она должна будет либо сделать аборт, либо отказаться от одного из своих детей и отдать его в Дом. На самом деле она не осознает этого, полагая, что я воспользуюсь своей властью и для нее сделают исключение. Но я хочу быть образцом честности и при этом хочу избавиться от ее отпрыска, недостойного, на мой взгляд, принадлежать к нашему роду. В его жилах течет слишком много поэтической крови. Поэтому я решил, что ты сможешь стереть автобиографическую память Агриппы, так как уверен, что иначе она его не отпустит. Со своей стороны я уничтожу все материальные доказательства существования Мето, которого собираюсь доверить тебе, но это ты, должно быть, и так понял.

С братскими чувствами,

Марс

Дорогой Марк-Аврелий,

Я в твоем распоряжении и готов позаботиться о твоей дочери и твоем внуке. Ты не пожалеешь об этом.

С братскими чувствами,

Юпитер

Дорогой Юпитер,

Вопреки всем ожиданиям поэт вернулся, но не беспокойся: опасаться нам нечего, поскольку я придумал на всякий случай свою версию событий. Я сказал, что Агриппа попала в автомобильную аварию, Мето скончался от полученных травм, а у моей дочери возникли серьезные провалы в памяти. Так, например, она совершенно не помнит о сыне.

После своего возвращения мой зять часто пишет в тетрадях какую-то ахинею. Слуга донес, будто видел, как он плачет. Думаю, надолго он здесь не останется, так как Агриппа не узнает его, а сам он почти не занимается своей дочерью. Бедняга мучается чувством вины.

Но вернемся к моему внуку: ты сообщаешь, что он уже несколько раз побывал в «холодильнике». Я же говорил, что он упертый. Такой же идеалист, как и его отец. Поосторожнее с ним: идеалисты — самые опасные.

Марс