В историографии по проблеме тактики парусного флота господствующими являются два взгляда. В историографии советского периода Ф.Ф. Ушакову приписывается новаторство буквально во всем. Каждый автор считал своим долгом показать, что Ф.Ф. Ушаков нарушил «все каноны», пренебрег какими-то правилами, не держался устава, «яко слепой стены», и на ходу придумал новую маневренную тактику. Какие каноны нарушил Ф.Ф. Ушаков, как правило, эти авторы не упоминают, потому что они этих канонов, правил не читали или не знали, что они вообще были. В западной историографии преобладает поверхностный, достаточно пренебрежительный взгляд на боевое прошлое нашего флота, что зачастую объясняется незнанием русского языка.

Российский флот XVIII века был сравнительно молодым, тогда как флоты некоторых западных держав имели за своими плечами многолетнюю историю, за которую произошло множество морских сражений, в том числе в открытом море. В XVII веке в передовых флотах в качестве главных сил внедрились парусные корабли. Переход этот наметился еще в XV веке, но состоялся в XVII веке. Линейные корабли стали главным классом военных судов.

Линейный корабль — высшее произведение искусства своего времени. Вольтер считал, что человечество создало два выдающихся достижения: театр и линейный корабль. Корабль водоизмещением от 1200 до 4000 т имел трехмачтовое парусное вооружение, мог ходить достаточно независимо по отношению к ветру, имел 2–3 дека (непрерывных палубы), на которых размещалось от 50 до 120 орудий. На таком корабле служили от 300 до 1000 моряков.

Главным оружием кораблей парусного флота была артиллерия. Самое мощное орудие, состоявшее на вооружении нашего флота — 36-фунтовая пушка, имела калибр 173 мм, весила 4 т, и, чтобы управлять ею, требовалось до 16 человек. Стреляла она ядрами весом свыше 17 кг, но и такое ядро с трудом пробивало обшивку корабля толщиной до 45–65 см, поэтому парусный корабль было трудно потопить, для этого надо было наделать в нем много пробоин. Чаще всего корабли горели или взрывались. А еще чаще они сдавались, теряя боеспособность. Случаи, когда большие корабли тонули в бою, были весьма редки.

Эти особенности парусных кораблей определяли тактику флота. Очень важно было вывести из строя рангоут и такелаж, сбить мачты и изорвать паруса, для того чтобы лишить корабль маневренности и подвижности. Сбитые со станков орудия и большие потери в людях от ядер, книпелей и картечи довершали поражение противника. Тактика парусного флота зародилась в конце XVI века и сложилась в период англо-голландских войн середины XVII века. В дальнейшем она получила свое развитие в войнах между Англией и Францией и в деятельности таких адмиралов, как англичане Блэйк, Монк, герцог Йоркский (будущий король Яков II) и голландцы Мартин Тромп, Рюйтер; французы Дюкэн и де Турвиль.

Эти флотоводцы XVII века выработали определенные тактические правила, закрепленные в боевых инструкциях. Вообще французы внесли больший вклад в теорию кораблестроения и тактики. В 1698 году священник П. Гост издал два труда: один посвящен «искусству военных флотов», а другой — искусству кораблестроения. В то время Гост преподавал математику в Тулонском военно-морском училище, а до этого он плавал на флагманском корабле адмирала де Турвиля, может быть, лучшего из флотоводцев Франции.

Тактика Госта представляла собой рассуждение о тактических правилах. Там были исследования о том, какое положение флотов было более выгодно: наветренное или подветренное. Смысл маневрирования, исходя из этого, сводился к тому, чтобы занять более выгодное наветренное положение и атаковать противника или уклониться от атаки при подветренном положении. В рассуждениях Госта давались определенные рекомендации, как построить флот.

Флот строился в линию баталии или в линию кильватерной колонны. Такое построение было названо линейным и дало обозначение тактике парусных кораблей — линейная. Это обусловливалось особенностью размещения артиллерии на парусных кораблях. Расположение артиллерии было бортовое, и поэтому орудия могли стрелять только по траверзу. А для того чтобы парусным кораблям сражаться всем вместе, им надо было построиться в линию кильватерной колонны, тогда корабли могли вести дружный артиллерийский огонь по линии противника.

Французы большое внимание уделяли теоретическим изысканиям и обучению маневрированию. Их слабым местом отчасти была практическая выучка личного состава, потому что большую часть времени корабли проводили в портах. Вместе с тем надо отметить, что П. Гост отнюдь не являлся «создателем тактики» и каких-либо «догм» или «канонов». Его тактические рекомендации отражали уровень развития техники и тактики своего времени. Французские офицеры были с ними знакомы и старались использовать с учетом того обстоятельства, что их главный противник — англичане — почти всегда имели большие возможности для наращивания сил своего флота. Сбережение флота путем искусного маневрирования в сражениях было одной из главных задач большинства французских флагманов в войнах XVIII века. Исключением может быть коммодор, а впоследствии адмирал Сюффрен, который предпочитал сам атаковать противника (англичан). Однако все французские адмиралы, включая де-Грасса, которому США во многом обязаны своей независимостью, отнюдь не придерживались каких-либо «гостовских догм», а действовали на основе уставов, свода сигналов и собственных инструкций. Имея превосходство в силах, они тоже атаковали противника, иногда даже заставляя его отступить без боя.

Это же относилось к английским и российским флагманам. Между прочим, труд П. Госта был переведен на английский и русский язык только во второй половине XVIII века. У нас первый, но неудачный перевод появился еще при Петре I, но полный перевод был напечатан только в 1764 году в Морском корпусе его директором И.Л. Голенищевым-Кутузовым. С ним, в частности, почти наверняка был знаком гардемарин Ф.Ф.Ушаков, ставший мичманом в 1766 году. В истории европейских флотов XVIII века мы видим множество примеров творческого использования тактических приемов. Например, известный английский адмирал Д. Рук в 1702 году со своим флотом ворвался в испанский порт Виго и захватил или уничтожил почти все бывшие там французские и испанские корабли. Через два года (1704) он же сражался с французами в открытом море — при Малаге, где, как и его противник, стремился к удержанию флота в кильватерной колонне.

Российский флот в те годы был сравнительно молодым. Первые крупные его победы — Гангут (1714) и Гренгам (1720) — были одержаны на галерах. При о. Эзель (1719) наш флот одержал победу в открытом море при подавляющем превосходстве в силах. Это отнюдь не умаляет заслуг Н.А. Сенявина, ставшего первым адмиралом из природных россиян, если не считать самого Петра Великого и его ближайших сотрудников Ф.И. Головина, Ф.М. Апраксина и А.С. Меньшикова. Однако Н.А. Сенявину не довелось водить в бой большие флоты.

Это же, впрочем, касается и лучших из иностранных офицеров, принятых Петром I в русскую службу. Самый известный из них — К.И. Крюйс, норвежец по происхождению и голландец по службе (экипажмейстер), никогда ранее не командовал большим военным кораблем или эскадрой. Выдающийся администратор и организатор, Крюйс не сумел или не получил возможности проявить себя выдающимся флагманом. Это же относится и к несомненно опытным морякам Шельтингу и Сиверсу. Определенные заслуги принадлежат и норвежцу П. П. Бредалю, который в российском флоте прошел путь от унтер-лейтенанта до вице-адмирала, но он также не управлял линейным флотом в сражениях. Такое испытание не выпало и англичанину на русской службе (с 1717 г.) адмиралу Т. Гордону, который в 1734 году водил большой флот к Данцигу (французы тогда не смогли выставить достаточных сил и отступили без боя).

В русско-шведскую войну 1741–1743 годов на главные роли выдвигаются уже бывшие петровские офицеры — адмиралы З.Д. Мишуков и Н.Ф. Головин. Оба они, особенно первый, не проявили должной энергии и предприимчивости, а их действия, мягко говоря, не носили печати военных дарований. Здесь следует упомянуть, что к этому времени наш флот лишился двух весьма способных флагманов — Н.А. Сенявина и В.А. Дмитриева-Мамонова, жизни которых в 1738 и 1739 годах (во время войны с Турцией) унесла чума.

В Семилетнюю войну 1756–1762 годов флот водили тот же З.Д. Мишуков (с тем же искусством), а потом — вице-адмирал А.И. Полянский. Морских сражений в эту войну не было: Пруссия своего флота не имела, а английский, занятый борьбой с французским флотом, на Балтику не пошел.

В русско-турецкую войну 1768–1774 годов российский флот впервые сражался во «внешних морях» против большого линейного флота противника. Эта война была также отмечена привлечением на службу иностранных офицеров и флагманов. Среди последних выделялся англичанин капитан бригадирского ранга С.К. Грейг, впоследствии адмирал и командующий флотом в 1788 году в войне со Швецией. Двое других — контр-адмиралы И.Н. Арф и Д. Эльфинстон — принесли мало пользы, а последний даже вред. Из русских флагманов старшими были опытные моряки адмирал А.Г. Спиридов и вице-адмирал А.В. Елманов, отдельной небольшой эскадрой при Патрасе (1772) командовал капитан 1 ранга М.Т. Коняев.

Флот наш в целом действовал успешно (в меру своих сил и возможностей), но не испытал себя в крупных сражениях в открытом море. Чесменская победа 1770 года — одна из выдающихся в мировой морской истории. Но само сражение проходило вблизи берега и на ограниченном пространстве, не допускавшем сложного маневрирования флота. Большая заслуга в достижении победы принадлежит генералу А.Г. Орлову, главнокомандующему, который решился атаковать превосходящие силы противника. В то же время, кому бы ни приписывали замысел атаки турок в Хиосском проливе (А.Г. Спиридову или С.К. Грейгу), этот замысел нельзя признать особенно удачным. Русский флот спускался на линию противника одной колонной, подставляясь под продольные залпы, а диспозиция не предусматривала постановки на якорь (шпринг).

Такой замысел атаки во многом предопределил то, что «Евстафий» (вопреки намерениям) свалился с передовым кораблем турецкой линии «Буркузафер» («Burcuzafer»), и оба загорелись и взорвались с большими потерями в людях.

Организация и тактика российского флота в XVIII веке определялись петровским «Морским уставом» (1720), который содержал также сигналы «корабельные» и «галерные». Управление корабельным флотом осуществлялось сигнальными флагами (ночью — фонарями) и сигнальными выстрелами из пушек. Устав предписывал флагману (генерал-адмиралу) подразделить флот на эскадры и дивизии, тренировать в маневрировании, стремиться занять наветренное положение, но сохранять линию баталии, назначив вне ее фрегаты для репетования (повторения) сигналов, начинать стрельбу с дистанции эффективного огня. С 1757 года во флоте внедрили новый свод сигналов, составленный капитаном 1 ранга А.И. Нагаевым в развитие прежнего.

Сам процесс управления, естественно, был длительным, но и маневры флота, особенно при слабом ветре, занимали много времени. В уставе было даже указание на то, что бы «главные дела» решать «но в письменной консилии». Для этого связь между кораблями в виду противника поддерживалась шлюпками (мы это видим, например, при Фидониси, 1788 г.). Тем не менее много в бою зависело не только от сигналов и коллективных решений, но и от искусства флотоводцев, мастерства их командиров и выучки экипажей.

Как говорилось выше, к XVIII веку уже выработались определенные тактические правила, строгое исполнение которых иногда приводило к проявлению так называемого ложного методизма, т. е. формализма в тактике. В 1731 году в Англии были утверждены Королевский регламент и инструкции Адмиралтейства, в которых расписывалось, как должен адмирал строить свой флот и нападать на противника. Большое внимание уделялось выравниванию линии баталии, занятию наветренного положения относительно флота противника. Строго расписывалось, какие сигналы должен сделать флагман, чтобы вступить в сражение с противником. И вот эти инструкции для некоторых флотоводцев оказались своеобразным «капканом».

Примером такого «капкана» является Тулонское морское сражение 1744 года. Тогда английский адмирал Мэтьюс должен был перехватить франко-испанский флот на переходе морем. Союзники построились в линию баталии при восточном ветре. Англичане заняли наветренное положение. Обе линии (27 и 29 кораблей) растянулись и имели большие промежутки между кораблями и эскадрами. Несмотря на сигнал Мэтьюса «вступить в бой», командиры кораблей авангарда не сближались с противником, а вице-адмирал Лесток со своими арьергардом и вовсе отстал от главных сил. Тогда Мэтьюс вышел из линии и атаковал корабль испанского адмирала. При этом только два командира поддержали своего флагмана, но остальной флот не последовал его примеру, так как Мэтьюс не поднял положенных сигналов. Английский флот продолжал идти в кильватерном строю далеко от французов, а закончилось дело тем, что англичане упустили противника. Потом, когда состоялся суд, правым признали Лестока, который не получил конкретных указаний, как ему следует вступать в бой, а Мэтьюс, который личным примером пытался к этому его побудить, был приговорен к лишению чинов и исключению со службы.

Ошибок Мэтьюса пытался избежать другой английский адмирал — Бинг, которого в 1756 году родина послала освобождать остров Менорка, блокируемый эскадрой французского адмирала Галиссоньера. Французы старались беречь свои корабли, так как их флот был меньше английского. Они не стремились к решительному бою и, пользуясь тактическими рекомендациями Госта, постоянно уходили под ветер от англичан. В этом сражении проявилась осторожная тактика французов. Бинг двое суток потратил на маневрирование для занятия наветренного положения, помня об инструкциях и о суде над Мэтьюсом. Он выстроил линию и дал приказание спуститься на неприятеля. Командир его авангарда неправильно понял сигнал, повернул, бросился на врага и вступил в бой. В это время на одном из английских кораблей сбило фор-стеньгу, и он столкнулся с другим кораблем. Образовалось замешательство. Бинг, помня о том, что Мэтьюс не смог одновременно ввести в сражение весь флот, начал выравнивать линию и не подошел вовремя на помощь к командиру авангарда. В результате английский авангард понес большие потери. После чего Галиссонньер прошел вдоль всего английского авангарда и вновь построил линию, поджидая атаки англичан. Бинг решил не продолжать сражение и ушел в Гибралтар. Он был осужден и расстрелян, но не за нарушение Регламента, как пишут некоторые историки, а за невыполнение поставленной задачи.

Справедливости ради, надо отметить, что среди английских адмиралов были и более решительные и удачливые. Так, в 1759 году адмирал Боскауэн с 14 линейными кораблями, применив общую погоню, уничтожил или захватил при Лагосе 5 из 12 кораблей французского коммодора Де ла Клю. Осенью того же года адмирал Хоук с 23 линейными кораблями в весьма суровую погоду разгромил флот французского маршала де Конфлана (21 линейный корабль) в заливе Киберон, где обе стороны сражались в сложных навигационных условиях.

Схема 7. Сражение у о. Менорка 

Однако определенные проблемы эскадренного маневрирования все же существовали, и это показали события на рубеже 1770—1780-х годов, когда Франция и Испания совместно выступили на море против Англии во время войны ее американских колоний за независимость. Большие морские сражения при Уэссане (1778), при Гренаде (1779) и другие в Вест-Индии и у берегов Северной Америки (1781) закончились без решительных результатов. Сложные маневры длинных линий баталии (кильватерных колонн) в густом пороховом дыму не принесли тактического успеха ни одной из сторон. Однако французы выиграли в стратегическом отношении: английский флот не смог вовремя поддержать свои войска, которые капитулировали в Йорктауне.

Неудачные действия флота, которые могли привести не только к потере колоний, но и к высадке французов на Британские острова, вызвали в Англии негодование общественности. На помощь своим адмиралам пришел скромный чиновник с соответствующей должности фамилией — Клерк. Никогда не служивший на корабле, Д. Клерк разобрался в сложных тактических вопросах путем, как говорят некоторые историки, расстановки «корабликов» на столе (или помещения их в таз с водой). Он предложил подразделять флот на несколько отрядов (эскадр) и нападать на арьергард противника, не стесняясь ломать собственный общий строй кильватера и прорезать строй противника. По его мнению, это не позволило бы французам уклониться от решительного боя, а их авангард неизбежно опаздывал бы оказать помощь арьергарду.

Свои взгляды Клерк обсудил с некоторыми моряками, а потом и опубликовал. Уже в 1782 году адмирал Родней (не без влияния своего флаг-капитана Дугласа) решился прорезать строй флота Де Грасса в сражении при Доминике. Результатом явилось взятие пяти французских кораблей, в том числе флагманского. После этого Клерк напечатал труд под названием «An Essay on Naval Tactics, systematical and historical, with explanatory plates».

Нам точно не известно, был ли знаком с сочинением Клерка Ф.Ф. Ушаков. Факт знакомства можно допустить, учитывая русско-английские связи и наличие бывших английских моряков на службе в российском флоте. На Черном море, в частности, одним из трех первых линейных кораблей — «Марией Магдалиной» — командовал англичанин капитан 1 ранга Б. Тиздель. На русском языке книга Клерка в переводе капитан-лейтенанта Ю. Лисянского была издана в 1803 году под названием «Опыт морской тактики».

Схема 8. Сражение у о. Доминика 

Опыт больших сражений в открытом море российский флот приобрел почти одновременно на Черном море и на Балтике — в войнах соответственно с Турцией (1787–1791) и со Швецией (1788–1790). Условия этих войн на море значительно различались. Балтийский флот превосходил шведский не только по количеству линейных кораблей, но отчасти и по их качеству. В частности, в его составе имелись трехдечные (100-пушечные) корабли, каких не было у шведов. Эти корабли были также обшиты медью в подводной части, а некоторые из кораблей получили новые для того времени орудия — карронады.

Шведские достижения в кораблестроении также заслуживают уважения, но здесь они не рассматриваются, поскольку речь идет о Черном море.

Здесь ситуация складывалась иначе: в начале войны Черноморский флот имел в Севастополе всего три «настоящих» — двухдечных (66-пушечных) линейных корабля. Ни один из русских кораблей и фрегатов не имел медной обшивки. Турецкие линейные корабли, насколько известно, также не были обшиты медью, но по списку их числилось более трех десятков. Несомненно, что большинство турецких кораблей (все — двухдечные) строились по хорошим (французским) чертежам и из хороших материалов. Они могли ходить круче к ветру, чем русские, зачастую построенные из сырого леса, а следовательно, были быстроходнее и прочнее.

Сильной стороной наших черноморских кораблей была артиллерия. Карронад здесь не было, но были единороги, которые могли стрелять не только сплошными ядрами, но и бомбами. Калибр орудий на нижних деках линейных кораблей и больших фрегатов составлял 24–30 и даже 36 фунтов. Между прочим, на Западе до сих пор многие повторяют, что первые большие фрегаты с орудиями калибром более 18 фунтов построили в США на рубеже XVIII-XIX веков.

Турецкие корабли, как правило, имели некомплект артиллерии. В то же время на многих из них имелись большие орудия, стрелявшие каменными (мраморными) ядрами весом до 80 кг против 12–17 кг чугунных ядер на русских кораблях.

Офицеры и матросы российского флота были обучены лучше турецких. В рядах последних, насколько известно, среди мусульман было много греков и южных славян. Главное отличие заключалось в том, что наши офицеры готовились в Морском шляхетском кадетском корпусе, т. е. специальном учебном заведении, а будущие офицеры и матросы ежегодно тренировались в учебных плаваниях. У турок этого правила не было, хотя каждый год эскадры флота отправлялись в Эгейское море. Моряки османского флота отличались храбростью и упорством в бою.

Сравнительная оценка флагманов обеих сторон представляет некоторые затруднения. Известно, что энергичный капудан-паша (адмирал флота) Хасан, счастливо избежавший гибели при Чесме, был опытным моряком. Опытным и авторитетным в Турции был также алжирский паша Сейит-Али. Этого нельзя сказать о сравнительно молодом капудан-паше Хюссейне, сделавшем карьеру в ближайшем окружении султана. Все турецкие флагманы не имели специального военно-морского образования в европейском смысле.

Опытным моряком-практиком был и командующий Севастопольским корабельным флотом контр-адмирал М.И. Войнович. Он имел возможность доказать свою личную храбрость, но в управлении флотом в виду превосходящего противника проявил нерешительность. В сражении при Фидониси (1788) Войновича выручил капитан бригадирского ранга Ф.Ф. Ушаков.

Как известно, Федор Федорович, окончив к этому времени Морской корпус, прошел все ступени флотской службы, в том числе командовал большими кораблями в дальних плаваниях (в Средиземном море). Он, в отличие от некоторых других офицеров, никогда не учился и не стажировался в иностранных флотах, т. е. был подлинно «национальным кадром».

При Фидониси, когда Хасан спустился «густой колонной» на русский авангард, которым командовал Ф.Ф. Ушаков, последний взял инициативу на себя и на корабле «Св. Павел» сам атаковал передовые турецкие корабли. Поддержав свои фрегаты, Ушаков нанес повреждения турецкому флагманскому кораблю и заставил его выйти из боя. Он не ждал сигналов Войновича, а маневрировал по обстановке. В результате османский флот не смог реализовать своего численного превосходства.

В Керченском сражении (1790) Ф.Ф. Ушаков уже в чине контр-адмирала самостоятельно командовал флотом. Противник опять имел некоторое превосходство в силах и, находясь на ветре, атаковал русский авангард. Выведя из линии баталии фрегаты со слабой артиллерией (они стали своеобразным резервом) Ушаков предпринял все усилия, чтобы выиграть ветер, и вскоре сам атаковал авангард и центр турок, сблизившись на кратчайшую дистанцию (картечного выстрела). Главной целью стал корабль капудан-паши, который вскоре был поврежден и в отступлении увлек за собой весь турецкий флот. Лучшие ходовые качества турецких кораблей и стремление Ушакова сохранить строй при погоне позволили турецкому флоту уйти.

Этот опыт Федор Федорович учел в сражении при Тендре (1790), когда при преследовании он приказал действовать по способности. Это обеспечило возможность лучшим «ходокам» нашего флота отрезать два поврежденных турецких корабля. Из них «Мелеки Бахри» сдался, а флагманский «Мансурие» загорелся и взлетел на воздух. В этом сражении, стремясь реализовать внезапность своего появления, Ушаков начал сближение в походном строю и на ходу перестраивался в линию баталии. Ему вновь удалось выиграть ветер и атаковать турок на кратчайшей дистанции.

Наконец, в сражении при Калиакрии (1791) адмирал Ушаков неожиданно для противника прошел в походном строю между берегом и турецким флотом. Это позволило ему занять наветренное положение и привести флот Хюсейна в замешательство. Увидев, что Сейит-Али взял на себя инициативу и выстроил линию баталии вслед за своим кораблем, Ушаков на корабле «Рождество Христово» (80-пушечный, самый сильный в нашем флоте) вышел из линии и направился в голову строя, чтобы самому атаковать «алжирца». Повреждение и выход из строя корабля Сейит-Али и сильный огонь (с короткой дистанции) всех кораблей русской линии (всего 16) привели к постепенному отступлению всего турецкого флота. Мы видим, что во всех трех сражениях Ушаков применял тоже линейное боевое построение, потому что в эпоху парусного флота других построений не могло быть. Совместно корабли могли действовать только в линии. Ушакову некоторые историки приписывают создание новой тактики, отличной от тактики других флотов. На самом деле тактика та же самая, но тактические приемы, которые применял Ушаков — решительное сближение с противником в походном ордере, создание резерва, перемена места командующего, — позволяли ему навязывать противнику бой в невыгодных для него условиях и добиваться победы.

Ф.Ф. Ушаков — первый из соотечественников, который заявил о себе, как мастер вождения флотов. Он являлся сторонником активной, наступательной тактики и находил верные решения в управлении, хорошо водил свой собственный корабль, показывая пример подчиненным, добился взаимопонимания и взаимодействия между командирами, сплотил их для решения общей задачи. Ф.Ф. Ушакову, как человеку авторитетному и знающему, это дело вполне удалось. Он сражался по правилам линейной тактики и никаких канонов не нарушал. Но Ф.Ф. Ушаков не стеснялся менять свои тактические приемы в зависимости от обстановки и опыта.

В отличие от многих флагманов, Ф.Ф. Ушаков проявил себя не только как хороший моряк, но и, что особенно важно, как талантливый военный человек, умевший добиться победы. Прием прорезания строя противника Ушаков не применял. Соображений его по этому поводу мы не знаем. Возможно, он учитывал относительную слабость своей линии баталии, половину которой составляли не линейные корабли, а фрегаты (которые Г.А. Потемкин велел именовать кораблями). Кроме того, турки зачастую сами атаковали и даже при Тендре и Калиакрии явно не уклонялись от боя. Что касается абордажа, то этот прием вряд ли был выгоден русским, имевшим сравнительно меньшие экипажи.

Для Ф.Ф. Ушакова, не имевшего влиятельных покровителей в Санкт-Петербурге, но не обделенного вниманием завистников, большее значение имела поддержка генерал-фельдмаршала князя Г.А. Потемкина, в ведении которого, помимо армии, находился и весь Черноморский флот. Потемкин, удалив М.И. Войновича, не только поставил Ф.Ф. Ушакова во главе Севастопольского флота, но и предоставил ему большую свободу действий.

В последующих морских войнах наблюдается такая тенденция, как раздельное маневрирование эскадр (отрядов), но при сохранении кильватера как основного боевого строя. Мы видим это в действиях таких адмиралов, как Г. Нельсон в Англии и Д.Н. Сенявин. Сенявин в свое время капитаном воевал под флагом Ф.Ф. Ушакова, первого российского флагмана высшего мирового уровня и, как известно, командовавшего и союзным русско-турецким флотом в войне с Францией.