«Императрица Мария» — это гордое имя корабля, известного сотням тысяч, если не миллионам наших соотечественников, читавших в юности захватывающую повесть Анатолия Рыбакова «Кортик».
Нарисованная писателем картина гибели огромного линкора остается в памяти навсегда. Таинственный взрыв (диверсия — тогда это было модно!), офицерский кортик, разлученный с ножнами, драматические поиски разгадки тайны… Такое не забывается, и многие из нас, естественно, не оставались равнодушными читателями повести, а вовсю сопереживали ее героям. Но мы, конечно, не знали, что собой представляла «Императрица Мария» и какое значение она имела для нашего Черноморского флота. Да что там Черноморского и даже российского флота в целом, а для России, великой державы, столь дорого ценившей с трудом завоеванные выходы к западным, восточным и южным морям.
«Императрица Черного моря» — так назвал одну из глав своего яркого и эмоционального сочинения капитан 2 ранга А.П.Лукин, вынужденный в 1920 году покинуть Родину. Эта глава посвящена постройке и вступлению в строй Черноморского флота нашего первого на этом театре дредноута — грозной «Императрицы Марии». История эта берет начало, как ни странно, в 1903 году, когда до Первой мировой войны оставалось еще более десяти лет.
Именно в 1903 году было принято решение о постройке для Черного моря, в дополнение к восьми эскадренным броненосцам, созданным по двадцатилетнему плану 1882–1902 годов, еще двух кораблей — будущих «Евстафия» и «Иоанна Златоуста». К сожалению, во время обсуждения новой программы наши моряки и кораблестроители оказались не на высоте положения, и тактико-технические элементы будущих броненосцев были заданы по типу известного броненосца «Князь Потемкин-Таврический», спроектированного и начатого постройкой еще в конце XIX века. В ее процессе проект был улучшен — вместо четырех 152-мм орудий в верхних казематах установили 203-мм, радикально изменили конструкцию боевых рубок и т. д. Однако «Евстафий» и «Иоанн Златоуст», спущенные на воду в 1906 году, вступили в строй спустя четыре года, когда в британском и германском флотах уже состояли линкоры принципиально нового типа — дредноуты, названные так по имени головного корабля, построенного в 1905–1906 годах в Англии. При водоизмещении 17 900тпротив 12 810 т у «Евстафия», «Дредноут» намного превосходил его по мощи главной артиллерии: он имел в бортовом залпе восемь орудий калибром 305 мм против четырех на российском корабле. Турбинные механизмы обеспечивали «Дредноуту» скорость свыше 21 уз, а «Евстафий», по аналогии с «Князем Потемкиным-Таврическим», был спроектирован всего на 16 уз.
Таким образом, к 1910 году лучшие корабли нашего Черноморского флота оказались морально устаревшими на фоне мировых достижений. Вначале это не внушало нашему Морскому министерству особых опасений. Черноморский флот, в отличие от Балтийского, не понес катастрофических потерь в войне с Японией (1904–1905 гг.) и имел своим вероятным противником сравнительно слабый флот Османской империи.
Гораздо большее значение имели появившиеся летом 1909 года (вскоре после прихода к власти в Стамбуле так называемых младотурок) слухи о желании Турции приобрести строившиеся в Англии три бразильских дредноута. Такая сделка в корне изменила бы соотношение сил на Черном море: против трех ожидаемых дредноутов (двадцать четыре 305-мм орудия) и трех более старых броненосцев российский флот мог выставить только три не самых современных линейных корабля (двенадцать 305-мм орудий) со слабым дополнением в виде «Ростислава» (четыре 254-мм орудия) и «Трех Святителей» (четыре 305-мм орудия), спущенных на воду в 1896 и 1893 годах соответственно.
Слухи оказались ложными, однако они инспирировали проработку Морским генеральным штабом (МГШ) вариантов программы усиления Черноморского флота. Переговоры турок с английскими фирмами в 1910 году ускорили этот процесс, несмотря на то, что морской министр вице-адмирал С.А. Воеводский, сторонник преобладающего развития Балтийского флота, явно не спешил, игнорируя тревожные донесения морского агента в Стамбуле капитана 2 ранга А.Н. Щеглова. Наконец, 26 июля 1910 года под влиянием председателя Совета министров П.А. Столыпина С.А. Воеводский представил Николаю II специальный доклад о необходимости усиления Черноморского флота, для чего предполагалось в дополнение к бригаде из трех упомянутых броненосцев построить три новых линейных корабля, а также начать постройку запланированных ранее девяти эсминцев и шести подводных лодок.
Из-за проволочек, во многом имевших субъективный характер, принятие программы (в том числе ее прохождение через Государственную думу) затянулось до 19 мая 1911 года, когда Николай II окончательно утвердил программу усиления Черноморского флота, с ассигнованием на это благое дело 135,7 млн. руб., из которых 122,4 млн. руб. предназначались для постройки указанных выше новых судов. Стоимость трех черноморских дредноутов может быть определена довольно приблизительно. В проект программы было заложено 29,63 млн. руб. за каждый из трехлинейных кораблей, которые собрались строить на частных заводах. Однако в конце 1911 года морское ведомство запросило у Государственной думы дополнительно еще 11,5 млн. руб. на все три корабля. Исследователи оценивают полную стоимость двух дредноутов в 27,66 млн. руб. и третьего — 29,8 млн. руб.
В качестве прототипа при проектировании черноморских линейных кораблей были выбраны строившиеся с 1909 года балтийские дредноуты типа «Севастополь». При этом предусматривалось несколько уменьшить скорость полного хода с одновременным усилением броневой защиты. Формально морское ведомство организовало конкурс (технические условия разосланы 9 июня 1911 г.) с привлечением целого ряда отечественных и иностранных заводов, в том числе Николаевских — только что основанного на арендованной территории адмиралтейства «Русского судостроительного общества» («Руссуд») и «Общества николаевских заводов и верфей» (ОНЗиВ, или «Наваль»). Именно этим заводам предполагалось поручить постройку линейных кораблей.
Победа в конкурсе существовавшего тогда только на бумаге завода «Руссуд» была заранее предопределена участием в проектировании начальника кораблестроительного отдела Главного управление кораблестроения (ГУК) генерал-майора И.И. Пущина и инженеров морского ведомства. Одобренный и принятый для исполнения в ноябре 1911 года проект «Руссуда» разрабатывался под руководством корабельных инженеров Л.Л. Коромальди и М.И. Сосинковского, участников проектирования и постройки балтийских дредноутов типа «Севастополь» на казенных заводах Санкт- Петербурга.
Согласно утвержденному проекту, нормальное водоизмещение линкора составило 22 600 т («Севастополь» — 23 000 т), длина по ватерлинии 166,0 м, наибольшая ширина 27,43 м, средняя осадка 8,36 м. Мощность четырехвальной турбинной установки 26 500 л.с. должна была обеспечить 21-узловую скорость хода. Нормальный запас топлива составлял 1550 т угля и 700 т нефти, усиленный — 2350 т и 770 т соответственно. Дальность плавания полным ходом при нормальном запасе достигала 2184 мили. По аналогии с «Севастополем» предусматривалось почти сплошное бронирование борта главный броневой пояс толщиной от 125 до 262,5 мм («Севастополь» — до 225 мм) и второй броневой пояс, включая казематы противоминной артиллерии, толщиной 101 мм. Высота броневых плит главного пояса составила 5,25 м с погружением в воду на 1,75 м. Стены башен главного калибра бронировались 250-мм плитами, крыши — 125-мм. Толщины брони верхней, средней и нижней палуб были приняты 37, 25 и 25 мм соответственно при 25–50-мм скосе нижней палубы.
Вооружение линкора по проекту включало двенадцать 305-мм орудий в четырех трехорудийных башнях (проект Путиловского завода), двадцать 130-мм орудий в казематах, четыре 64-мм противоаэропланных, четыре 47-мм салютных и восемь 75-мм орудий для учебных целей (для тренировки расчетов орудий главного калибра). Минное вооружение состояло из четырех подводных минных аппаратов, для каждого из которых имелось по три 18-дм (450-мм) мины Уайтхеда и шесть 90-см прожекторов.
Предварительный наряд на постройку двух дредноутов «Руссуд» получил в августе 1911 года. Третий корабль заказали ОНЗиВ.
11 октября того же года черноморские линкоры были зачислены в списки флота под именами «Императрица Мария», «Император Александр III» и «Екатерина II» (с 14 июня 1915 г. «Императрица Екатерина Великая»). Согласно контрактует 31 марта 1912 года «Руссуд» обязался предъявить оба своих корабля к испытаниям не позднее 20 августа 1915 года — в весьма короткий для отечественных заводов срок.
Имя «Императрица Мария» было традиционным в нашем флоте. Первый корабль, носивший его, был построен в 1826–1827 годах в Николаевском адмиралтействе корабельным мастерим Разумовым. Это был 84-пушечный двухдечный линейный корабль водоизмещением около 3500 т. При длине 59,8 м, ширине 15,6 м, глубине интрюма около 6,1 м первая «Императрица Мария» фактически несла 96 пушек разных калибров — вплоть до 3-фунтовых фальконетов. Наименование корабля было избрано императором Николаем I в честь своей матери, многодетной императрицы Марии Федоровны.
Во время русско-турецкой войны 1828–1829 годов сам царь, будучи на театре военных действий, не отказал себе в удовольствии совершить переход на корабле, носившем имя его августейшей матушки. Это едва не окончилось катастрофой: сильнейший шторм сбил «Императрицу Марию» с курса и едва не унес к турецким берегам. Но Бог хранил прекрасный корабль и самого императора: шторм закончился, и Николай I благополучно сошел с корабля в назначенном месте.
Первая «императрица» в 1834 году прошла тимберовку, а в 1843 была обращена в блокшив в Севастополе. В ее честь был назван последний парусный линейный корабль Черноморского флота — 84-пушечный «Императрица Мария», спущенный на воду 9 мая 1853 года в Николаевском адмиралтействе, построенный под руководством подполковника И.С. Дмитриева. При водоизмещении 4160 т вторая «Императрица Мария» фактически несла 90 пушек разного калибра, в том числе 68-фунтовые бомбические орудия.
Флагманский корабль П.С. Нахимова при Синопе «Императрица Мария» остался в памяти современников и в истории российского флота, хотя 27 августа 1855 года его затопили в Севастополе во избежание захвата неприятелем.
Несомненно, что наименование головного черноморского дредноута было в первую очередь связано с нахимовской «Императрицей Марией», хотя мать императора Николая II тоже звали Марией Федоровной. Второй корабль, получивший имя отца правящего монарха, в то же время наследовал первому кораблю, названному в честь Александра III — эскадренному броненосцу «Император Александр III», геройски погибшему к Цусимском сражении 14 мая 1905 года со всем экипажем. Наконец, третий дредноут получил имя основательницы Черноморского флота России, причем в том варианте, который был принят в 1883 году при закладке первого броненосца возрождаемого тогда флота на Черном море. Его имя явно вступало в диссонанс с именами первых двух кораблей, поэтому в 1915 году было несколько изменено и стало звучать как «Императрица Екатерина Великая».
По настоянию руководства английской фирмы «Виккерс», которая оказывала содействие ОНЗиВ в изготовлении главных турбин, размеры «Екатерины II» были несколько увеличены: нормальное водоизмещение по измененному проекту составило 23 783 т (длина по КВЛ 169,47 м, ширина 28,07 м, осадка 8,36 м), проектную мощность турбин довели до 27 000 л.с. Остальные элементы остались такими же, как у линкоров «Руссуда».
Потенциальный оппонент российских дредноутов — первый турецкий линейный корабль нового типа, мечта морского министра османов Джемаля-паши, в действительности был заказан почти одновременно сними. 8 июня 1911 года (н. ст.) Турция заключила контракт с упомянутой выше английской фирмой «Виккерс» на постройку линкора нормальным водоизмещением 23 000 т со скоростью хода 21 уз при такой же мощности главных турбин — 26 500 л. с, как на «Императрице Марии». И, возможно, турбин такой же точно системы, как на «Екатерине II», правда, с пятнадцатью котлами Бабкока и Вилькокса.
Неприятным сюрпризом для русских оказалось вооружение этого дредноута, названного «Решадие» — десять 343-мм и шестнадцать 152-мм орудий, т. е. это был уже, как тогда говорили «сверхдредноут». На практике это означало превосходство в поражающей способности снарядов: английский 13,5-дм снаряд весил 565,6 кг; а русский 12-дм — 470 кг. Соотношение веса бортовых залпов главного калибра будущих турецкого и российских дредноутов составляло 5675 против 5640 кг.
Но особенно опасным явилось то обстоятельство, что «Виккерс» обязался окончить грозный «Решадие» к апрелю 1913 года, т. е. более чем на два года раньше готовности «Императрицы Марии» и «Императора Александра III». Таким образом, в 1914–1915 годах российский Черноморский флот оказывался совершенно беспомощным в возможной борьбе с турецким. Однако история распорядилась иначе…
Для того чтобы построить «Решадие», младотурки обложили дополнительным налогом всех чиновников, получавших государственное жалование. Постройка его в результате была обеспечена финансами, но задержана политическими событиями — балканскими войнами, которые нанесли Османской империи невосполнимый ущерб. В результате связанных с этими событиями проволочек «Виккерс» реально мог отправить сверхдредноут в Турцию во второй половине 1914 года (он был спущен на воду 3 августа 1913 года по новому стилю).
Воинственным «младотуркам» одного линкора уже показалось мало, и 9 января 1914 года они перекупили у бразильского правительства строившейся с 1911 года в Англии «Армстронгом» 22-узловый дредноут «Рио де Жанейро» (27 500 т, четырнадцать 305-мм орудий), названный «Султан Осман I». Наконец, 29 апреля 1914 года (н. ст.) «Виккерсу» был заказан третий линкор — «Фатих Султан Мехмед», однотипный «Решадие». Этот последний реально мог вступить в строй через три года, а «Султан Осман I» ожидался в Турции почти одновременно с «Решадие», и тогда господство российского флота на Черном море оказывалось похороненным до окончания постройки кораблей нового типа.
Надо отметить, что в России начали готовить ответ на усиление турецкого флота еще до того, как турки подписали контракты на второй и третий линкоры. Разведывательные данные о переговорах правительства младотурок с «Виккерсом», «Армстронгом» и Бразилией уже в ноябре-декабре 1913 года инспирировали новые планы развития Черноморского флота России. 30 декабря 1913 года Николай 11 одобрил доклад морского министра о постройке для Черного моря еще пяти дредноутов. Тем не менее, реальные формы приобрела только конкретная программа, одобренная Государственной думой и утвержденная императором 25 июня 1914 года — постройки в Николаеве одного линейного корабля, двух легких крейсеров, восьми эсминцев и шести подводных лодок (всего на сумму 110 млн. руб.).
Согласно этой программе 15 апреля 1915 года на верфи ОНЗиВ (вскоре — объединенной компании «Наваль-Руссуд») был заложен четвертый черноморский дредноут «Император Николай I». При водоизмещении 27 300 т (норм.) он в известной степени повторял обводы «Севастополя», а в отношении бронирования и вооружения — «Императрицу Марию». Система бронирования была усовершенствована введением ноной конструкции соединения бортовых броневых плит (соединенные шпонки типа «двойной ласточкин хвост») и доведением толщины скосов нижней палубы до 75 мм.
Ожидать вступления в строй «Императора Николая I» можно было не ранее 1917 года, а реально, может быть, и на год-два позднее. Скорость же постройки первых черноморских дредноутов имела почти стратегическое значение. Следует сразу сказать, что «Руссуд» и ОНЗиВ в этом отношении оправдали надежды руководства морского ведомства, и даже более того. Немалая заслуга в этом принадлежала директору-распорядителю «Руссуда» Н.И.Дмитриеву, известному знатоку своего дела и, в частности, организации и оснащения судостроительной промышленности иностранных держав.
Строительство завода «Руссуд» на арендованных у морского ведомства территориях Николаевского адмиралтейства велось практически параллельно с постройкой линейных кораблей. В считанные месяцы на левом берегу реки Ингул на месте снесенных старых построек был сооружен огромный эллинг на металлических опорах, перекрывавший два стапеля для самых крупных судов того времени.
В цехах завода разместили новейшие станки, а у стапелей — достаточное количество кранов для подачи материалов и механизмов. Специально для новых линкоров заводом были построены плавучий кран на 150 т и плавдок подъемной силой 30 000 т.
Положительную роль сыграло и участие в постройке перешедших на «Руссуд» Л.Л. Коромальди и М.И. Сосинковского, руководителей самого проекта.
В результате «Императрица Мария», начатая постройкой в июле 1912 года, была спущена на воду 6 октября 1913 года, а в июне 1915 года в почти готовом виде подготовлена для перехода в Севастополь на испытания. И все же головной линкор опоздал, и отнюдь не из-за того, что «Виккерс» и «Армстронг» строили турецкие корабли быстрее «Руссуда».
Дело в том, что с началом Первой мировой войны оба почти готовых турецких корабля были реквизированы британским правительством и вскоре пополнили эскадры Гранд-Флита а «Фатих Султан Мехмед» в августе 1914 года был разобран на стапелях завода «Виккерс» в Барроу не только из-за малой готовности, но и потому, что его тактико-технические элементы не вполне отвечали новым требованиям британского Адмиралтейства, строившего сверхдредноуты с 15-дм орудиями.
Реквизиция Великобританией турецких дредноутов стала одной из причин вступления Османской империи в войну на стороне Центральных держав. Другой же причиной военного выступления турок против Антанты стал «подарок Аллаха» — прибытие в Стамбул из Средиземного моря германских линейного крейсера «Гебен» и легкого крейсера «Бреслау».
Сильный и быстроходный «Гебен», который турецкое правительство еще в ноябре 1912 году собиралось купить у Германии за 75 млн. марок (стоимость постройки 41 564 тыс. марок), был вместе с «Бреслау» формально продан немцами туркам и с 16 августа 1914 года (н. ст.) носил турецкий флаг под именем «Явуз Султан Селим».
Это неожиданное приобретение Турции в корне изменило соотношение сил на Черном море. При нормальном проектном водоизмещении 22 979 т «Гебен» на испытаниях развил скорость 28 уз и был вооружен десятью 280-мм орудиями с дальностью стрельбы около 100 кабельтовых и двенадцатью 150-мм орудиями. Такие размеры и вооружение в сочетании с надежным бронированием (толщина главного броневого пояса в середине 270 мм) и высокой скоростью полного хода делали «Гебен» подлинной грозой Черного моря («Явуз» по-турецки — грозный).
Да, так было на середину октября 1914 года, когда Турция внезапным нападением на российские порты начала войну. Справедливости ради надо сказать, что наши три ветерана — «Евстафий», «Иоанн Златоуст» и «Пантелеймон» — оказались вполне достойными противниками «Гебену» и неоднократно заставляли его спасаться бегством, но только втроем (или вместе с «Тремя Святителями» и «Ростиславом»). Догнать же германцев они не могли…
В разгар первых операций на Черном море, к началу 1915 года, готовность «Императрицы Марии» составила 64,9%, «Императора Александра III» — 53,2% и «Екатерины II» — всего 33,6%. Понятно, что ускорение достройки головного дредноута приобрело для России стратегическое значение, и «Мария» получила необходимый приоритет в поставке всех элементов вооружения и техники.
Что касается «Гебена», то необходимо отметить, что ни его новое имя — в честь знаменитого Султана османов XVI века Селима Грозного, ни новый статус — турецкого корабля — не изменили сути дела и линейный крейсер продолжал оставаться германским, поскольку даже в 1915 году его экипаж составляли 1322 немца (с удовольствием носивших красные фрески) и всего 24 турка.
Между тем, еще решением ГУК от 26 августа 1914 года сдача флоту линкора «Императрица Мария» была перенесена к сроку 1 марта 1915 года, поэтому станки 305-мм орудий и башенные установки в целом, изготовленные Путиловским заводом для «Императора Александра III», было решено передать на «Императрицу Марию». К счастью, главные турбины, заказанные для последней на заводе фирмы «Джон Браун», успели доставить в мае 1914 года через Средиземное море на специально зафрахтованном пароходе. Орудия для «Императрицы Марии» (как и для однотипных линкоров) поставит Обуховский завод, приборы управления артиллерийским огнем — завод Лесснера в Санкт-Петербурге, броню — Ижорский завод, рулевые машины и шпилевые устройства — завод акционерного общества «Сормово» в Нижнем Новгороде, камбузы — механический завод Ф.А. Смирнова.
Во время постройки «Императрицы Марии» завод «Руссуд», на котором в 1914 году трудились 2900 рабочих (в 1912 г. — 1300, в 1913 г. — 2600), неоднократно посещали руководители морского ведомства, в том числе сам морской министр, адмирал И.К. Григорович. 15 апреля 1915 года почти готовый линкор осмотрел император Николай II, который отметил «великолепное оборудование» завода, а также обошел палубу «Императрицы Екатерины Великой» на «Навале», где установил закладную доску будущего «Императора Николая I».
Приемные испытания «Императрицы Марии» начались с 23 апреля 1915 года, а 23 июня того же года корабль был принят в казну, хотя только 24 июня 1915 года начал переход из Николаева в Севастополь. Командовал дредноутом капитан 1 ранга К.А. Порембский, георгиевский кавалер, бывший в Русско-японскую войну старшим офицером знаменитого крейсера 2 ранга «Новик».
Посетив Одессу для погрузки 820 т угля, «Императрица Мария» 30 июня 1915 года прибыла в Севастополь. Для прикрытия ее перехода в море был развернут практически весь Черноморский флот во главе с командующим — адмиралом А.А. Эбергардтом, державшим флаг на «Евстафии». Севастополь встретил «Императрицу Марию» с небывалым подъемом: ее прибытие давало надежду на коренной перелом в борьбе на море. А.П.Лукин вспоминал: «Берега черны. Школы и магазины закрыты. Улицы опустели. Все на берегу… Выстроены войска. Слышны торжественные звуки гимна. Несется ур-р-ра…»
Испытания артиллерии и механизмов завершились к 25 августа 1915 года и прошли в целом успешно. Пробу на полный ход линкор начал при нормальном водоизмещении 24 400 т (средняя осадка 8,94 т), так что строительная перегрузка, вероятно, составила около 1800 т. Скорость полного хода достигла 21 уз при мощности турбин 26 000 л.с. и частоте вращения валов 315–320 об./мин.
Будучи несколько короче и шире дредноутов типа «Севастополь», «Императрица Мария», несомненно, была лучше защищена, но унаследовала и недостатки прототипа: низкий надводный борт в носовой части и линейное расположение башен главного калибра. Первый из них на полном ходу в условиях волнения неизбежно приводил к заливанию бака до носовой башни: корабль «зарывался» в воду. Второй, помимо относительной слабости носового и кормового огня, весьма ограничивал возможности модернизации. Последнее вполне проявилось на опыте балтийских дредноутов.
Собственно «Императрица Мария», помимо перегрузки (меньшей, кстати, чем на «Севастополе»), получила от проектировщиков и строителей еще один конструктивный недостаток — дифферент на нос при нормальной нагрузке. Для его устранения был сокращен боезапас двух передних башен главного калибра (со 100 до 70 выстрелов на ствол) и носовой группы 130-мм орудий (с 245, подругам данным, с 300 до 100 выстрелов на ствол). Имела место также непродуманность системы охлаждения погребов боезапаса.
В условиях конкретной обстановки, сложившейся на Черном море в войну 1914–1917 годов, недостатком представлялась и 21-узловая скорость полного хода, предопределенная недальновидным заданием 1910 года. Сильнейший корабль противника — «Гебен», прозванный черноморцами «дядей», и его «племянник» — «Бреслау» (у турок — «Мидилли»), согласно немецким данным, во время войны сохраняли 24–25-узловую скорость хода, что позволяло им уходить от черноморских дредноутов.
Сильной стороной «Императрицы Марии» было мощное главное вооружение. Хорошие баллистические качества 305-мм орудий в сочетании с достаточно удачной системой управления огнем обеспечивали весьма точную стрельбу на дистанциях до 125 кабельтовых. Кроме двух главных дальномеров на крышах носовой и кормовой боевых рубок корабль впервые в нашем флоте получил по одному дальномеру в каждую башню.
Экипаж корабля составили 33 офицера и 1215 кондукторов и нижних чинов. Для офицеров, в отличие от кораблей предыдущего поколения, были предусмотрены весьма комфортабельные, даже роскошные, помещения.
Согласно воспоминаниям А.П. Лукина, в офицерских помещениях «Марии» была «дивная мебель зеленой кожи, уютные уголки, шелковые абажуры, лакированные столики, ковры, драпировки. Прекрасные офицерские каюты, полные удобств и уюта. Это было большим облегчением для долголетней службы на этом колоссе, вся жизнь которого протекала по низам, в тяжелой атмосфере нагнетаемого воздуха, гудения вентиляторов и всевозможных механизмов. Это был плавучий гигант — завод сокрушения твердынь, но и пожиравший здоровье и самую жизнь служивших ему…»
Вторым после «Марии» в строй Черноморского флота вступил линкор «Императрица Екатерина Великая», спущенный на воду 24 мая 1914 года и поднявший Андреевский флаг в Николаеве 6 октября 1915 года. На ходовых испытаниях 26 ноября того же года при водоизмещении в начале пробы 24 497 т и средней (за 3 часа) мощности турбин 25 572 л.с. этот корабль развил скорость от 20,3 до 21 уз.
«Императрица Мария» и «Императрица Екатерина Великая» составили 1-ю бригаду линейных кораблей, начальником которой стал контр-адмирал свиты Е.И.В. С.С. Погуляев. В действительности на «Императрице Марии» нередко выходили в море командующие флотом, что многим давало основание называть линкор флагманским кораблем Черноморского флота, хотя обычно командующий и его штаб размещались в Севастополе на борту старого линейного корабля «Георгий Победоносец».
С появлением в составе флота дредноутов из 1-й и 2-й бригад линейных кораблей и бригады крейсеров были созданы три тактические маневренные группы: первую составили «Императрица Мария» и крейсер «Кагул», вторую — «Императрица Екатерина Великая» и крейсер «Память Меркурия», третью — «Евстафий», «Иоанн Златоуст», «Пантелеймон» с возможным усилением ее «Тремя Святителями», «Ростиславом» и одним крейсером. Каждой группе придавались эсминцы. Любая из тактических групп была опасна для «дяди», не говоря уже о «племяннике».
Соотношение сил на море коренным образом изменилось в пользу российского Черноморского флота, которому директивой Ставки от 27 августа 1915 года были поставлены задачи всеми мерами препятствовать подвозу угля и прочей военной контрабанды в Босфорский район и оказывать содействие Кавказской армии.
С 13 по 15 августа 1915 года «Императрица Мария» с охранением из трех крейсеров и восьми эсминцев провела практические стрельбы. 17 сентября линкор под флагом адмирала А.А. Эбергардта в сопровождении «Кагула» вышел в свой первый боевой поход — на прикрытие третьей маневренной группы, выполнявшей бомбардировку угольного района Килимли — Зонгулдак. За этим походом последовали другие: в октябре 1915 года «Императрица Мария» четырежды выходила в море на прикрытие обстрела Варны и Евксинограда и в угольный район — на прикрытие эсминцев, которые перехватывали под берегом турецкие пароходы и парусники.
С 10 октября по 1 ноября 1915 года «Гебен» совершил три коротких выхода из Босфора к Зонгулдаку для конвоирования транспортов, счастливо избежав встречи с русскими маневренными группами. I ноября он был безрезультатно атакован подводной лодкой «Морж», но эта атака заставила германское командование отказаться от посылки линейного крейсера для конвоирования.
«Гебен» вышел в море только 25 декабря, так как крайняя нужда в угле вынудила немцев рискнуть кораблем ради встречи загруженного в Зонгулдаке крупного транспорта «Кармен». Риск действительно был, и не меньший, чем от подводных лодок. Вблизи угольной трассы находился дредноут «Императрица Екатерина Великая», вышедший 22 декабря во главе маневренной группы в свой первый поход.
Правда, этот поход едва не оказался последним. Перед рассветом 23 декабря линкор был атакован двумя своими же эсминцами блокадной группы, которые приняли четыре обнаруженных ими силуэта (линкор, крейсер и два эсминца) за корабли противника. Эсминец «Быстрый» выпустил семь торпед и произвел три выстрела из 102-мм пушки, а «Поспешный», также собравшийся в атаку, только из-за неорганизованности не смог разрядить ни одной из своих десяти (!) торпедных труб и вслед за «Быстрым» лег на курс отхода.
Оплошность минеров «Поспешного», а также решительный отворот «Екатерины», на которой своевременно заметили атаку, спасли дредноут от гибели: торпеды «Быстрого» прошли мимо. Расследование этого прискорбного случая впоследствии показало, что он явился результатом грубых навигационных ошибок и нарушения порядка несения блокадной службы. Только ходатайство А.А. Эбергардта спасло от суда начальников маневренной группы и 2-го дивизиона миноносцев, получивших по «высочайшему выговору».
Иначе действовал начальник 1-го дивизиона миноносцев капитан 1 ранга князь В.В. Трубецкой, который 25 декабря с «Пронзительным» и «Пылким» прибыл из Севастополя на смену очередной блокадной паре эсминцев. Для начала он выследил и потопил «Кармен», а утром 26 декабря искусным отступлением навел «Гебен» на свой линейный корабль.
«Императрица Екатерина Великая» открыла огонь с дистанции 125 кабельтовых, первый ее залп лег в 2,5 каб впереди «Гебена» (противники еще шли на сближение), второй — в 1 каб, а третий дал недолет менее 50 м. К этому времени германский крейсер, открывший было ответный огонь (сделал 22 выстрела при недолетах), уже поспешно поворачивал и вскоре, форсируя механизмы, обратился в бегство к спасительному Босфору. Надо сказать, что немцы приняли своего грозного противника за «Императрицу Марию», но для них это не меняло сути дела: «…Залпы русского корабля ложились кучно, в непосредственной близости от “Гебена”, и многочисленные осколки попадали на палубу; флаг на гафеле был пробит ими… Сознавая артиллерийское превосходство неприятеля, “Гебен” стремился уйти из сферы огня противника. Но русский линейный корабль развил столь значительную скорость…» И все же «Гебен», хоть и «сильно обросший» и «с расшатанными валами», сумел оторваться от погони.
Линкор «Императрица Екатерина Великая», развивая скорость до 21 уз, вел огонь чуть более 20 минут, сделав 23 залпа (94 снаряда) с применением окрашенного всплеска. Огонь был прекращен на дистанции около 125 каб (минимальная — 94 каб, по русским данным, по немецким — 108 каб), когда недолеты достигли 8–11 каб. Счастливый случай спас «Гебен» от прямых попаданий. Отечественные исследователи отмечают, что здесь сказалась и неопытность экипажа «Екатерины», бывшего в походе и в бою первый раз. Однако сами немцы указывают на «первоклассную стрельбу» своего оппонента. Вероятно, германский корабль в большей степени спасли отличная видимость, превосходство в скорости и маневр на зигзаге, несмотря на который он все же каждую минуту выигрывал не менее полукабельтова дистанции. Вторая маневренная группа повернула на Севастополь, когда дым «Гебена» скрылся в стороне Босфора. Бой происходил на полпути между проливом и Зонгулдаком — напротив о. Кирпен.
Благополучно войдя в Босфор, командир линейного крейсера капитан 1 ранга Аккерман доложил Сушону, что «Императрица Мария» может (умеет) ходить и стрелять, и рекомендовал в борьбе с русскими дредноутом сделать ставку на подводные лодки. Вице-адмирал Сушон, в свою очередь, доложил турецкому правительству, что с появлением у противника нового линкора «трудность доставки угля усугублялась». Когда 22 января 1916 года Сушон согласился лично вывести «Гебен» в море (для перевозки войск), то он стремился уклониться даже от русских эсминцев. После этого до конца июня линейный корабль в Черном море не появлялся. Начинаяс 14 февраля 1916 года эпизодические походы возобновил вышедший из ремонта «Бреслау» (5 июля 1915 года он подорвался на мине), но при этом действовал очень осторожно.
Между тем, оба новых русских дредноута использовались очень интенсивно. «Императрица Мария» в январе — марте 1916 года совершила походы в Угольный район, в восточную часть моря для прикрытия Батумского отряда, на перехват «Бреслау» (выход 16 февраля, противник не обнаружен) и вместе с «Императрицей Екатериной Великой» — на прикрытие перевозки войск из Новороссийска в Ризе. Наиболее примечательным был январский поход в угольный район, когда в состав первой маневренной группы включили авиатранспорты «Император Александр I» и «Император Николай I». Одиннадцать гидросамолетов с этих авиатранспортов 24 января бомбардировали Зонгулдак, потопив турецкий пароход «Ирминград». Главной опасностью для наших линкоров в эту кампанию стали подводные лодки, которые ставили мины у Севастополя и зачастую подстерегали дредноуты при входе и выходе из базы. Боролись с подводной угрозой усилением охранения, маневром (зигзагом) на переходах большими ходами, внимательным наблюдением и уклонением от атак и торпед, контратаками лодок эсминцами охранения. Так или иначе, подводный противник — а германские лодки неоднократно обнаруживали обе «императрицы» — успеха не имел.
29 марта 1916 года новым командиром «Императрицы Марии» стал известный нам капитан 1 ранга В.В. Трубецкой, отмеченный уже за подвиги в Великой войне орденом Св. Георгия 4-й степени и Георгиевским оружием. К.А. Порембский был назначен начальником бригады крейсеров и произведен в контр-адмиралы. Под его флагом уже с новым командиром линкор вместе с «Кагулом» и эсминцами 7 апреля вышел в шестидневное крейсерство к берегам Анатолии для прикрытия перевозки войск из Батума в Трапезунд.
24 апреля князь Трубецкой вновь вывел свой корабль с тремя эсминцами в море, пытаясь в очередной раз перехватить «Бреслау», но успеха не имел. Несколько ранее — утром 22 марта 1916 года, «племянник» встретился с маневренной группой «Императрицы Екатерины Великой», нобыл поздно обнаружен, так как находился в темной части горизонта. В ответ на затянувшийся со стороны русских процесс опознавания командир «Бреслау» капитан 2 ранта Кеттнер решил пошутить и просигналил по международному своду: «Счастливого пути». Дредноут немедленно открыл огонь и третьим залпом накрыл германский легкий крейсер, испытавший сотрясение, «как при минном взрыве». Полный ход, маневр на зигзаге и немного удачи позволили немцам оторваться от погони.
Редкий случай перехватить оба крейсера противника представился в июне 1916 года, когда немцы впервые направили их совместно в район Новороссийск — Сочи. Противник, о возможном выходе которого было известно заранее, 21 июня был обнаружен при обстреле им нашего побережья — в 480 милях от Босфора. Старые русские линкоры в это время находились в юго-восточной части моря, а адмирал А.А. Эбергардт с «Императрицей Екатериной Великой», двумя эсминцами и заградителями был в Севастополе. Вблизи Севастополя, т. е. всего в 270 милях от Босфора, держалась в море и «Императрица Мария» стремя эсминцами.
Оценив эту обстановку, начальник Морского штаба Верховного Главнокомандующего адмирал А.И. Русин в докладе Николаю II писал (исполнял доклад капитан 2 ранга А.Д. Бубнов): «Следовательно у Босфора своевременно могли бы быть сосредоточены: 2 линейных корабля, 5 миноносцев с 350 мин[ами] заграждения, две уже бывшие гам подводные лодки и даже минные заградители… В действительности командующий флотом вышел в море с линейным кораблем «Императрица Екатерина II» (так в тексте — Авт.), без мин заграждения на миноносцах, — только через сутки после появления “Гебена” у берегов Кавказа, в то время как последний уже подходил к Босфору».
Продержавшись в море два дня А.А. Эбергардт, не обнаружив противника, посчитал, что тот уже проскочил в пролив и вернулся в Севастополь, отозвав от Босфора и второй дредноут. На самом деле «Гебен» благополучно вошел в Босфор вечером 23 июня.
По мнению А.И. Русина, это была крупная неудача, и он доложил императору о необходимости смены командования Черноморским флотом, припомнив адмиралу А.А. Эбергардту в устном докладе все неудачи и потери флота с начала войны.
Новым командующим флотом был назначен сравнительно молодой и энергичный вице-адмирал А. В. Колчак, отличившийся к этому времени на Балтике и прибывший в Севастополь 8 июля 1916 года. Буквально сразу по прибытии он получил известие о выходе «Бреслау», который, как потом стало известно, направлялся с минами к Новороссийску.
Подняв флаг на «Императрице Марии», А.В. Колчак с «Кагулом» и пятью эсминцами 1-го и 2-го дивизионов 9 июля вышел в море. Первым обнаружил и атаковал противника эсминец «Счастливый», но на дистанции 80 каб неожиданно попал под огонь «Бреслау», стрелявшего из новых 150-мм орудий. Донесение «Счастливого» позволило в 14 ч 15 мин открыть огонь с дистанции 114 каб. Два первых залпа легли недолетами в 3,5–2,5 каб. «Бреслау» начал отход полным ходом на зигзаге с постановкой дымовой завесы и сбрасыванием мин за борт.
Понимая, что быстроходный противник может уйти от линкора, А.В. Колчак стремился навести на него эсминцы. Однако атака не удалась; объективно эсминцам немного не хватало запаса скорости — 29–30 уз против 24–25 уз у «Бреслау», имевшего также огневое превосходство над ними. Эти обстоятельства в сочетании с дымзавесами мешали отрезать крейсер противника от берега. С другой стороны, А.В. Колчак сам давал приказания отдельным эсминцам, помимо начальника Минной бригады, и эти приказания, отдаваемые с борта линкора, не всегда учитывали реальную обстановку.
«Императрица Мария» еще дважды возобновляла огонь — в 14 ч 30 мин с дистанции 105 каб и в 15 ч 17 мин с дистанции 109 каб. При этом в последнем случае было два опасных накрытия. Один из снарядов лег недолетом в 10 м от «Бреслау», на котором были ранены офицеры и шесть матросов. Борт был пробит многочисленными осколками. Однако каждый раз линкору приходилось прекращать огонь из-за дымзавесы. Немцы отмечали хорошую стрельбу «Марии» и даже считали, что она в погоне развила 25-узловую скорость. Последнее, конечно, не соответствовало действительности. Вызывая на помощь «Гебен», «Бреслау» удалялся, и около 19 ч 00 мин вице-адмирал А.В. Колчак приказал командиру дредноута прекратить погоню. Попытка эсминцев атаковать противника в темноте не удалась из-за налетевшего шквала с дождем. Высокая скорость, новое вооружение и искусное применение дымзавес на этот раз спасли германский корабль, которому по-прежнему сопутствовало и везение.
Разбор этого боя выявил разногласия между А.В. Колчаком и начальником Минной бригады контр-адмиралом М.П. Саблиным. Командующий флотом вскоре решил заменитьего В.В. Трубецким. В августе 1916 года в командование «Императрицей Марией» вступил капитан I ранга С.Д. Кузнецов, одноклассник А.В. Колчака по Морскому кадетскому корпусу (1894 г.).
Старшим офицером на корабле с постройки был капитан 2 ранга Городысский, старшим артиллерийским офицером — старший лейтенант князь Урусов, пользовавшийся особым авторитетом у артиллеристов флота.
Июль — сентябрь 1916 года «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина Великая» провели в интенсивных боевых походах. Наиболее важными из них были походы на прикрытие минных постановок у Босфора, которые практически закупорили пролив и надолго прекратили выходы «дяди» и «племянника». Обеспечены были также заграждение берегов Румынии и перевозки войск у берегов Кавказа. Свой судовой праздник (22 июля) экипаж «Императрицы Марии» отметил в море под флагом А. В. Колчака.
Ранним утром 7 октября 1916 года, вскоре после очередного похода, линкор трагически погиб в Северной бухте Севастополя от взрывов носовых погребов боезапаса. Подробности этой тяжелой для всего нашего флота катастрофы читатель узнает из публикуемых ниже документов. В дополнение к ним представляется необходимым лишь особо отметить некоторые детали.
Весь экипаж во главе с командиром мужественно пытался бороться с последствиями катастрофы, оставаясь на своих постах до последней возможности. И это несмотря на то, что каждый новый взрыв вызывал новые жертвы. Единственный погибший офицер — инженер-механик мичман Игнатьев, посланный поднимать пары в 7-е котельное отделение, заметив сильный крен, отправил своих людей наверх, сам навечно оставшись у механизмов.
Спасти корабль было невозможно, слишком велики были разрушения в носовой части, где пожар не позволял отклепать цепи для буксировки его на отмель. Линкор стоял напротив так называемой Голландии, где помещался только что открытый Морской кадетский корпус, несколько к западу — в сторону моря — стояла «Императрица Екатерина Великая».
Невозможность спасения быстро оценил вице-адмирал А.В. Колчак, прибывший на аварийный корабль на катере «Пулемет» вместе с флаг-капитаном М.И. Смирновым и французским контр-адмиралом Дюменилем. Через несколько минут, убедившись, что дредноут неумолимо садится на нос и кренится, что грозило опрокидыванием, командующий флотом приказал экипажу оставить корабль. Это решение уменьшило число возможных жертв и представляется весьма грамотным в сравнении с действиями командования Черноморским флотом 29 октября I955 года, когда в той же Северной бухте опрокинулся линкор «Новороссийск», получивший значительно меньшие, в сравнении с «Марией», повреждения.
По поводу количества пострадавших существуют определенные противоречия. В документах Черноморского флота есть указание на 216 погибших и 232 раненых и обожженных, академик А.Н. Крылов упоминает 228 убитых и 85 раненых, И.Ф. Цветков называет в числе погибших мичмана Игнатьева, двух кондукторов и 225 нижних чинов, А. Н. Лукин говорит о 140 матросах, умерших от ран. Так или иначе, но жертвы были велики, общее количество пострадавших оценивалось в 488 человек.
Здесь уместно привести некоторые документы, отражающие гибель линейного корабля «Императрица Мария».
Заключение комиссии по делу о гибели линейного корабля «Императрица Мария»
Октябрь 1916 г.
Комиссия, сопоставив показания командира, офицеров и нижних чинов об обстоятельствах гибели линейного корабля «Императрица Мария», пришла к следующим заключениям:
1) Последовательность событий, сопровождавших эту гибель, устанавливается как показаниями экипажа самого корабля, так и записью в вахтенных журналах других судов.
7 октября сего года приблизительно через четверть часа после утренней побудки нижние чины, находившиеся поблизости с первою носовой башнею, услышали особое шипение и заметили вырывавшиеся из люков и вентиляторов около башни, а также из амбразур ее, а местами и пламя. Один из них побежали докладывать вахтенному начальнику о начавшемся под башнею пожаре, другие по распоряжению фельдфебеля раскатали пожарные шланги и, открыв пожарные краны, стали лить воду в подбашенное отделение.
Пробили пожарную тревогу. Но через 1 или 2 минуты после начала пожара внезапно произошел сильный взрыв в районе носовых крюйт-камер, содержащих 12-ти дюймовые заряды, причем столб пламени и дыма вметнуло на высоту до 150 сажен. Этим взрывом вырвало участок палуб позади первой башни, снесло переднюю дымовую трубу, носовую боевую рубку и мачту. Множество нижних чинов, находившихся в носовой части корабля, было убито, обожжено и сброшено за борт силою газов. Паровая магистраль вспомогательных механизмов была перебита, электрическое освещение потухло, пожарные насосы прекратили работу. В районе позади носовой башни образовался как бы провал, из которого било пламя и сильный дым, прекратившие всякое сообщение с носовой частью корабля.
Взрыв этот отмечен в записях вахтенных журналов других судов и произошел в 6 часов 20 минут.
По записи в журнале линейного корабля «Евстафий», дальнейшее развитие пожара на линейном корабле «Императрица Мария» представляется так:
6 часов 20 минут — на линейном корабле «Императрица Мария» большой взрыв под носовой башней.
6 часов 25 минут — последовал второй взрыв.
6 часов 27 минут — последовало два малых взрыва.
6 часов 30 минут — линейный корабль «Императрица Екатерина Великая» на буксирах паровых катеров отошел от «Императрицы Марии».
6 часов 32 минуты — три последовательных взрыва.
6 часов 34 минуты — три последовательных взрыва.
6 часов 35 минуты — последовал один взрыв. Спустили гребные суда и послали к «Императрице Марии».
6 часов 37 минуты — два последовательных взрыва.
6 часов 40 минуты — один взрыв.
6 часов 45 минут — два малых взрыва.
6 часов 47 минут — три последовательных взрыва.
6 часов 49 минут — один взрыв.
6 часов 51 минута — один взрыв.
6 часов 54 минуты — один взрыв.
7 часов 00 минут — один взрыв. Портовые катера начали тушить пожар.
7 часов 02 минуты — один взрыв. «Императрица Мария» начала погружаться носом.
7 часов 08 минут — один взрыв. Форштевень ушел в воду. 7 часов 12 минут — нос «Императрица Мария» сел на дно.
7 часов 16 минут — «Императрица Мария» начала крениться и легла на правый борт.
На линейном корабле «Императрица Екатерина Великая» записано:
6 часов 19 минут — на линейном корабле «Императрица Мария» пробили пожарную тревогу.
6 часов 20 минут — на линейном корабле «Императрица Мария» сильный взрыв в носовой части корабля; команда начала бросать койки и бросаться в воду.
8 дальнейшем идет запись, отмечающая приблизительно те же моменты последовательных взрывов, как и в журнале линейного корабля «Евстафий».
На самом корабле «Императрица Мария» в это время были приняты следующие меры: сделано и приведено в исполнение распоряжение о затоплении погребов 2-й, 3-й и 4-й башен; приняты шланги с подошедших портовых баркасов, и струи воды направлены в место главного пожара; подан буксир на портовый пароход, и корабль повернут лагом к ветру; затушены небольшие пожары, возникавшие в разных местах на верхней палубе от падавших горящих лент пороха, выбрасывавшихся отдельными небольшими взрывами из мест главного пожара. Около 7 часов утра пожар стал как бы стихать, корабль не имел ни заметного дифферента на нос, ни крена и казалось, что он будет спасен, но в 7 часов 02 минуты раздался взрыв значительно более сильной, нежели прочие, после этого взрыва корабль стал быстро садиться носом и крениться на правый борт. Носовые пушечные порта, а затем носовая часть верхней палубы ушла под воду, корабль, утратив остойчивость, стал медленно опрокидываться и, перевернувшись вверх килем, затонул на глубине от 10 сажен в носу, до 8 сажен — в корме, причем носовая его оконечность ушла в ил на 25 футов, кормовая — на 3 или 4 фута, и корабль лежит на дне с небольшим креном в положении, изображенном на приложенном чертеже.
Из экипажа корабля погибли: инженер-механик мичман Игнатьев, 2 кондуктора и 223 нижних чина, кроме того было спасено 255 ранеными и обожженными, из которых 82 умерло, все остальные офицеры, кондукторы и 747 нижних чинов были спасены портовыми катерами и шлюпками с других судов флота.
Таким образом, непосредственною причиною гибели корабля служит пожар, возникший в носовой крюйт-камере 12-дюймовых зарядов, повлекший за собой взрыв пороха, находившегося в этой крюйт-камере, а затем и взрывы боевых запасов, т. е. пороха и частью и снарядов в расположенных в смежности с указанной крюйт-камерной погребах 130-мм орудий. По-видимому, взрывом одного из этих погребов или был поврежден наружный борт корабля, или же произошел взрыв зарядных отделений мин Уайхеда и им сорваны клинкеты минных аппаратов или кингстоны, через каковые повреждения стала быстро вливаться вода; корабль, имея разрушения на значительном протяжении палубы и переборки, этого повреждения уже вынести не мог и быстро затонул, опрокинувшись от утраты остойчивости.
При разрушенных на значительном протяжении палубах и переборках, после повреждения наружного борта, гибель была неизбежна, и выравниванием крена и дифферента, затопляя другие отсеки, что совершается медленно, предотвратить ее было невозможно.
2) Переходя к рассмотрению возможных причин возникновения пожара в крюйт-камере, комиссия остановились на следующих трех предположениях:
а) самовозгорание пороха,
б) небрежность в обращении с огнем или с порохом,
в) злой умысел.
Однако установить точно и доказательно, которая именно из перечисленных причин имела место в действительности, не представляется возможным, вследствие чего комиссия вынуждена лишь оценивать степень вероятности этих предположений, сопоставляя выяснившиеся при следствии обстоятельства. а) Самовозгорание пороха представляется мало вероятным, и возможность его почти отпадает по следующим соображениям: 1) Порох был свежий, выделки 1914 и 1915 гг., ленточный для боевых зарядов и макаронный 12-дюймовых орудий — для практических, с содержанием дифиниламина в качестве реактива, которым обнаруживалось бы, по появляющимся на лентам пятнах, малейшее начавшееся разложение пороха. Между тем, в зарядах, сдававшихся с корабля в склады и в лабораторию при Сухарной балке для замены Других исследований при Сухарной балке до сих пор не производится за отсутствием соответствующих устройств.
2) Изготовление пороха и, затем, зарядов из него ведется, насколько известно, весьма тщательно, и приняты всякие меры для исключения возможности даже случайного использования лент с пороками, и до сих пор случаев разложения пороха, принятого для флота не наблюдалось.
3) Температура в погребах все время было весьма умеренная, достигнув лишь один раз на несколько часов 36° Р при нагревшейся от продувания в нее пара килевой балки. Нагревание балки не могло быть свыше 60–70° Р произошло оно в апреле 1916 года и повлиять по своей непродолжительности (около 11/2 часов), а также и потому, что заряды непосредственно к балке не прилегали, вредно на порох не могло.
Таким образом, обстоятельств, при которых, как доныне известно, может произойти самовозгорание пороха, не обнаружено. Свойства нашего бездымного пороха за двадцать лет пользования им изучены столько основательно, что представляется маловероятным, чтобы могла существовать какая-либо доселе неизвестная причина, могущая вызывать его самовозгорание при тех условиях хранения, которые имели место на линейном корабле «Императрица Мария». Необходимо, однако, отметить, что исследования того, в какой мере может влиять на стойкость пороха досылка зарядов прибойником в канале орудия, причем ленты иногда ломаются и портятся механически, произведено не было. Кроме того, по сообщению члена комиссии капитана 2 ранга Леонтьева, на линейном корабле «Севастополь» 17 октября 1915 года уронила футляр с полузарядом с высоты 12 футов; полузаряд внутри футляра воспламенился и сгорел в 12-ти дюймовой крюйт-камере, к счастью, не вызвав ни взрыва, ни горения остального находившегося в ней в футляре пороха. Такое самовозгорание пороха при падении футляра явилось фактом неожиданным. Отмечены также случаи порчи воспламенителей черного пороха, но по отзыву действительно статского советника Вуколова, это обстоятельство само по себе вредного влияния на бездымный порох оказать не могло.
На основании изложенного выше, предположение о самовозгорании пороха является маловероятным, но комиссия полагает, что желательно систематическое исследование этого вопроса опытным путем, б) Небрежность в обращении с огнем и неосмотрительность в обращении с порохом представляется также маловероятными причинами возникновения пожара по следующим соображениям:
1) Заряды 12-ти дюймовых пушек состоит из двух полузарядов весом каждый: боевой по 160 фунтов, практический по 88 фунтов. Каждый полузаряд вложен в отдельный футляр, закрываемый крышкою, которая замазывается герметически мастикою, чтобы воспрепятствовать усыханию растворителя, вследствие, которого порох изменяет свои баллистические качества. Хотя герметичность многих футляров, из которых при боевой тревоге перед походом вынимаются заряды для подготовки подачи для первых выстрелов, и нарушается, но крюйт-камеры вентилируются и в них не скопляется столько паров эфира и спирта, чтобы могла образовать гремучая смесь, способная воспламениться от пламени свечи или спички и т. п. Даже при полном отсутствии вентиляции и полном высыхании растворителя количество воздуха в крюйт-камере: значительно превосходит то, при котором могла бы образоваться гремучая смесь. Таким образом, если в крюйт-камеру зайти с зажженной свечей, или зажечь спичку, заронить огонь, оставить гореть какую-нибудь тряпку, ветошь или пучок пакли, то это еще не вызовет возгорания паров эфира и спирта, хотя бы их запах и чувствовался. Чтобы загорелся полузаряд, надо чтобы самое пламя проникло в закрытый футляр и достигло бы лент пороха или воспламенителя или надо, чтобы воспламенитель, состоящий из шашек черного пороха, совершенно рассыпался, в виде мякоти проник бы через неплотно завернуть крышку, подвергся бы касанию с пламенем и, вспыхнув, передал бы горение заряду, находящемуся в данном футляре. Как видно, необходимо сочетание целого случайностей, каждая из которых сама по себе мало вероятна. Случай на линейном корабле «Севастополь» показывает, какой сильный огонь может быть в крюйт-камере 12-ти дюймовых зарядов, не вызывая их взрыва.
2) Крюйт-камеры всегда освещены, ходить туда должны для измерения температуры дневальные, назначаемые из комендоров данной башни в сопровождении унтер-офицера, т.е. люди обученные, знающие правила и свои обязанности, поэтому мало вероятно, чтобы они допустили себя до какой-либо небрежности в обращении с огнем вообще. Но время возникновения пожара как раз тогда, когда в крюйт-камеру должен был идти дневальный для измерения температуры, а также, что в этот день после полдня предстояла приборка крюйт-камер и погребов, ряд известных случаев, предотвращенных или совершившихся взрывов от грубой неосмотрительности низшего персонала при работах или надзоре за взрывчатыми веществами на заводах или лабораториях, суть те обстоятельства, которые придают некоторую допустимость предположению о возможности возникновения пожара от небрежности со стороны бывшего в крюйт-камере нижнего чина без злого умысла, но, может быть, даже от излишнего его усердия.
Из всей прислуги, находившейся в первой башне, спасся тяжело обожженный лишь один человек и. значит, высказанное предположение остается лишь маловероятным, причем нельзя даже утверждать, был ли кто-либо в это время в крюйт-камере или нет.
3) Комиссия не может не отметить на корабле «Императрица Мария» существенных отступлений от требований Морского устава по отношению к доступу в крюйт-камеру. Морским уставом указывается, что крюйт-камеры должны быть постоянно заперты и ключи от них должны храниться в особом шкапчике у денежного сундука под охраною часового, ключ от шкапчика — у командира, которым передается старшему офицеру для передачи по принадлежности через вахту при надобности открыть крюйт-камеры.
На линейном корабле «Императрица Мария» имелось два комплекта ключей, причем один комплект, так сказать расходный, хранился у старшего офицера и по утрам разносился дежурным по погребам артиллерийским унтер-офицером и выдавался на руки старшинам башен или дневальным у погребов, у которых находился весь день до 7 часов вечера или до окончания работ, после чего вновь сдавался дежурному по погребам унтер-офицеру, а этим последним старшему офицеру. Другой комплект хранился «под часами» у поста при денежном сундуке и считался неприкосновенным. После взрыва первого комплекта на месте не было, так как ключи, по-видимому, были уже розданы по погребам. Порядок этот был установлен как бы обычаем, ибо о нем не было отдано по кораблю приказа, и в показаниях относительно него бывших командиров, старшего офицера. Старшего артиллерийского офицера. Башенных командиров и старшин башен есть разногласие. Указывающее на то, что в этом отношении не было твердо установленных правил, хотя бы и в отступление от статей Морского устава применительно к современным требованиям судовой жизни.
По отношению к самому устройству крюйт-камер существовал ряд отступлений, делавший возможным доступ в крюйт-камеры без всяких ключей и во всякое время. Так, по утвержденным чертежам 1-й, 2-й и 3-й башен, бомбовый погреб находится под крюйт-камерой и сообщается с нею через люки, служащие и для ручной подачи, и через элеваторы. Люки эти снабжены крышками, которые должны быть всегда заперты на замок. Между тем. На линейном корабле «Императрица Мария» эти крышки не только не запирались, но они были сняты совсем для удобства ручной подачи, для чего над люками были поставлены деревянные столы с отверстиями, через которые подавались картузы. Таким образом, бомбовый погреб был в постоянном открытом сообщении с крюйт-камерой. В бомбовый же погреб можно было проникнуть из самой башни помимо запертого люка.
Но кроме этого в башне сделаны лазы, через которые можно пройти к ее нижнему штыру. Штыр этот окружен кожухом, отделяющим помещение штыра от крюйт-камеры. В этом кожухе имеется горловина, закрываемая дверцей. На линейном корабле «Императрица Мария» эта дверца не только не имела замка, но была снята совсем, так что из помещения штыра был открытый ход в крюйт-камеру, а в помещении штыра открытый ход из самой башни, как через боевое, так и через рабочее и перегрузочное ее отделение.
Старший артиллерийский офицер корабля старший лейтенант князь Урусов, спрошенный по этому поводу в своем показании, высказывается так: «Люк в крюйт-камеру из бомбового погреба не запирался, я не помню, была ли сделана крышка и, следовательно, предполагалось ли запирать ее, но предполагаю, что или я просил не делать ее или же, вернее, сам приказал ее снять, так как через этот люк производилась ручная подача и для облегчения оной надлюками были поделаны деревянные столы с отверстиями для подачи. В кожухе штыра башни было отверстие, двери или заслонки, кажется, не имелось. Тому обстоятельству, что можно было проникнуть внутри башни, помимо запиравшегося люка, в бомбовый погреб, в крюйт-камеру, я не придавал значения. Помню, что на линейном корабле «Евстафий» были устроены заслонки, запиравшиеся на замок и проникнуть из башни в погреб нельзя было».
Такой взгляд на невозможность точного исполнения требований Морского устава на современных судах не является единичным. Так, старший офицер капитан 2 ранга Городысский в своем показании говорит: «Требования Морского устава находились в другой плоскости, чем требования, предъявляемые каждой минутой жизни корабля; всегдашние или, вернее, частые попытки совместить эти плоскости были почти всегда болезненны и производили часто впечатление тормозящего дело педантизма». Вышеприведенные выдержки, а также показания других офицеров, в особенности мичмана Успенского, указывают, что неисполнение требований Морского устава и недостаточно уважительное к ним отношение, при котором личное мнение ставилось выше даже положительных и определенных указаний закона, составляло явление заурядное. 4) На корабле «Императрица Мария» при стоянке на якоре производился ряд работ, причем общее число мастеровых, бывших на корабле, достигло до 140–150 человек, разделенных на небольшие партии от разных заводов. Работы производились и по артиллерийской части, между прочим, и в бомбовом погребе первой башни работало 4 мастеровых Путиловского завода по установке лебедок. Мастеровые являлись на корабль около 7 часов утра и кончали работу в 4 часа дня, кроме тех, которые оставались для экстренных работ, продолжавшихся до 9 часов 45 минут вечера, или же на ночные работы.
Проверка мастеровых, приезжавших на корабль и съезжавших с него, была организована так, что она не давала полной уверенности в том, не остался ли кто из мастеровых на корабле. И не прибыл ли кто на корабль самовольно под видом мастерового, ибо правильной поименной проверки на берегу мастеровых, отправляющихся на корабль и возвращающихся с корабля, не велось, вся проверка возлагалась, главным образом, на судовой состав. При прибытии мастеровых на корабль им перекличка не делалось, а проверялось лишь общее число людей в каждой партии и по вахте сдавалось общее число мастеровых, считавшихся на корабле. Поименные списки представлялись старшим из мастеровых каждой партии для своей партии каждый день вновь при въезде на корабль.
Таким образом, показание вахтенного начальника мичмана Мельникова, на вахте которого съехали последние четверо мастеровых Путиловского завода, работавшие в бомбовом погребе первой башни, находится в противоречии с показаниями нескольких нижних чинов, которые утверждают, что в ночь с 6 на 7 октября после 10 часов вечера они видели двух мастеровых. Установить в точности справедливость этого показания или опровергнуть его не представляется возможным.
б) Отметив, таким образом, недостатки проверки мастеровых и несоблюдение требований Морского устава по отношению к доступу в крюйт-камеры, комиссия считает необходимым разобрать и третье предположение о возможной причине возникновения пожара, повлекшего за собой гибель корабля, именно: в) Злой умысел. Вероятность этого предположения не может быть оцениваема по каким-либо точно установленным обстоятельствам. Комиссия считает лишь необходимым указать на сравнительно легкую возможность приведения злого умысла в исполнение при той организации службы, которая имела место на погибшем корабле.
1) Крюйт-камеры заперты не были, ибо в них всегда был открытый доступ из самой башни.
2) Башня вместе с зарядным отделением служила жилым помещением для ее прислуги в числе около 90 человек, следовательно, вход и выход из башни кого-либо, особенно в форменной одежде, не мог привлечь ничьего внимания.
3) Чтобы поджечь заряд, так чтобы он загорелся, напр., через час или более после поджога и этого совершенно не было видно, не надо никаких особенных приспособлений — достаточно самого обыкновенного фитиля. Важно, чтобы злоумышленник не мог проникнуть в крюйт-камеру, после же того, как он туда проник, приведение умысла в исполнение уже не представляет затруднений.
4) Организация проверки мастеровых не обеспечивала невозможность проникновения на корабль постороннего злоумышленника, в особенности, через стоявшую у борта баржу. Проникнув же на корабль, злоумышленник имел легкий доступ в крюйт-камеру для приведения своего замысла в исполнение.
Сравнив относительную вероятность сделанных трех предположений о причине возникновения пожара, комиссия находит, что возможность злого умысла не исключается, приведение же его в исполнение облегчалось имевшими на корабле место существенными отступлениями от требований Морского устава по отношению к доступу в крюйт-камеру и несовершенством организации проверки являющихся на корабль рабочих.
По обсуждении всего изложенного выше, комиссия не находит в выяснившихся обстоятельствах таких, которые давали бы основание отнести гибель корабля к виновности тех или иных определенных лиц.
Справка штаба Севастопольского порта о нижних чинах команды «Императрицы Мария»
15 октября 1916 г.
По списку к 1 октября состояло 1223 ч. Из них:
В Севастопольском морском госпитале и его отделении на Екатерининской улице 115 ч. В том числе: в госпитале 89 ч., отделении на Екатерининской улице 26 ч.
В Черноморском флотском экипаже в прикомандировании для житья и довольствия 670 ч.
На госпитальном судне «Император Петр Великий» 86 ч. В отпуску по болезни домашним обстоятельствам 52 ч. Без вести пропавших, умерших и утонувших 300 ч. В том числе: похороненных 99 ч., трупов в госпитале 50 ч., пока не разыскано 151ч.
Итого 1223 ч.
Причину взрыва (возгорания в носовом 305-мм погребе) установить до сих пор не представляется возможным. А.П. Лукин был сторонником версии о диверсионном акте и в доказательство приводил факты подозрительного поведения в Севастополе японских морских офицеров, встречавшихся с подозрительными людьми, личности которых подтвердило «ясновидение» одной незаурядной особы женского пола. Писатель А.С. Елкин ссылался на рассказ «старого чекиста», который участвовал в разоблачении немецкого диверсанта в Николаеве в 1930-х годах. Этот диверсант и шпион признался в организации взрыва линкора, однако сейчас известно, что в те времена некоторые «признавались» и не в таких преступлениях.
Здесь все же представляется уместным привести мнение недавно ушедшего из жизни крупного инженера О.Ф. Данилевского, который, будучи кадетом Морского кадетского корпуса, лично наблюдал катастрофу из окон корпусного здания. Вот что он отметил в своих воспоминаниях: «Причины возгорания в крюйт-камерах 12-ти дюймовых зарядов носовой башни, повлекшего за собой взрыв и гибель линкора “Императрица Мария”, до сего времени документально не доказаны. Версия о возможной диверсии, высказанная академиком А.Н. Крыловым и указанная в заключении правительственной комиссии, впоследствии нашедшая подтверждение в изысканиях А.С. Елкина, оспаривается некоторыми историками. Мне бы хотелось обратить внимание на одно обстоятельство, которое может служить документальным подтверждением того, что взрыв на «Императрице Марии» был результатом диверсии, и которое осталось незамеченным тем же А.С. Елкиным.
В январском номере журнала «Техника молодежи» за 1970 год статья А.С. Елкина «Тайна “Императрицы Марии”» иллюстрирована двумя фотографиями, на которых запечатлены две фазы пожара на «Марии». Эти фотографии были найдены А.С. Елкиным в Кенигсберге около Королевского замка, и именно они послужили причиной изыскания им материалов для раскрытия тайны гибели «Марии».
Первый снимок сделан с Корабельной стороны. «Императрица Мария» снята на фоне Северной стороны. А второй снимок сделан с Северной стороны. Четко просматривается забор «Новой Голландии» и вид на рейд со стоящей за «Марией» «Екатерины Великой». Между этими пунктами нет сообщения. Чтобы добраться от одного до другого по суше нужно несколько часов. Путь водой через бухту следует исключить, так как это не могло остаться незамеченным. Следовательно, снимки сделаны разными лицами. В 7 часов утра это могли сделать только лица, заранее знавшие, что именно должно произойти».
Да, гибель «Императрицы Марии» явилась тяжелым ударом не только для флота, но и для России. Погибших провожал в последний путь весь Севастополь. Осиротевшая «Императрица Екатерина Великая» продолжала боевые походы с не меньшей интенсивностью, и Черноморский флот все же сохранил превосходство над противником.
16 апреля 1917 года, в духе требований Февральской революции, «Екатерину» переименовали в «Свободную Россию», одновременно «Император Александр III» стал «Волей», а «Император Николай I» — «Демократией».
В июле 1917 года «Свободная Россия» в последний раз прогоняла «Бреслау», сделав по нему девять выстрелов из носовой башни. В это время «Воля», задержавшаяся в постройке из-за длительной доставки турбин из Англии, уже проходила испытания. Последние завершились официальной пробой механизмов 3–4 августа 1917 года (20,95 уз при 28 957 л. с), и Черноморский флот вновь стал обладателем двух дредноутов, но было поздно.
Революционный процесс в России вызвал разложение вооруженных сил. Последний поход Черноморского флота против «Бреслау» в октябре 1917 года под флагом очередного командующего — А.В. Немитиа — был фактически сорван самовольным возвращением в Севастополь «Свободной России», команда которой отказалась подчиняться офицерам.
Судьба всех черноморских дредноутов оказалась яркой, но трагичной. «Свободная Россия» 18 июня 1918 года нашла свою гибель в Новороссийске, подорванная эсминцем «Керчь», который для этого выпустил пять торпед. Так, моряки, выполняя приказ Совнаркома, пытались предотвратить ее захват немцами. Другие моряки-черноморцы топить корабли отказались и вернулись в Севастополь, где они, в том числе и «Воля», были захвачены немцами. В ноябре 1918 года «Волю» захватили англичане, и призовая партия с линкора «Агамемнон» отвела корабль в Измид. В конце октября 1919 года моряки с линкора «Айрон Дюк» вернули запущенный дредноут в Севастополь, где 1 ноября он был передан белому Русскому флоту и после этого действовал против красных под названием «Генерал Алексеев». Приняв участие в эвакуации Крыма, «Генерал Алексеев» в декабре 1920 года в составе Русской эскадры ушел во французский порт Бизерта, где после длительной стоянки был разобран на металл (1936 г.).
Готовность «Демократии», спущенной на воду 5 октября 1916 года, англичане на 1919 год оценивали в 40%. Увести его белым не удалось, но советское правительство не стало достраивать корабль, и после окончания Гражданской войны он был за гроши продан на слом. Затраченные на лучший линкор средства пошли на ветер, хотя для его достройки можно было использовать вооружение и часть механизмов с затопленных «Свободной России» и «Императрицы Марии».
Работа по подъему последней энергично велись в 1916–1917 годах по проекту А.Н. Крылова, предложившего поднять корабль подачей сжатого воздуха в отсеки после герметизации корпуса и заставить его всплыть вверх килем, а лотом, после докования, перевести в нормальное положение. Первая часть плана удалась, и в январе 1918 года изуродованный взрывом дредноут всплыл. Позднее его завели в док, где он простоял до 1923 года, получив новые деформации корпуса. Выведенный из дока линкор до 1926 года простоял на отмели у входа в бухту, а в 1926–1927 годах был разобран в том же доке на металл. Переворот корпуса в нормальное положение так и не состоялся, очевидно, этому помешали большие повреждения, сомнения в возможности завершения проекта отсутствие средств и четкого стремления к восстановлению линкора. Восемь из двенадцати орудий «Генерала Алексеева» французы поставили Финляндии в войну 1939–1940 годов, но четыре орудия попали в руки немцев, которые стреляли из них с батареи «Мирус» в Ла-Манше в 1844 году.