Мнения критиков о пьесе «Носитель»
Пьеса А. Гриценко «Носитель» очень биографически конкретная, правдивая, ясная, особенно реалистично смотрится на фоне символистического «Полночного суицида» А. Светлицкого с длинными монологами и условными персонажами.Алиса Ганиева, Литературная газета, 2005 год
Театр начинается с… виселицы!
«Театр начинается с вешалки» – эта фраза давно уже набила оскомину. В самом деле, новый театр сегодня должен быть вовсе не таким, как во времена Шекспира. И не таким, как во времена Чехова. И, безусловно, совершенно не таким, как во времена соцреализма.
Но тогда каким же? Попытаемся разобраться вместе.
Как вы уже, возможно, догадались из моего вступления, говоря о театре, я собираюсь рассматривать не вопросы режиссуры и актёрской игры. Вряд ли я достаточно компетентен в этих вопросах. «Суди, дружок, не выше сапога», – верно заметил Пушкин о сапожнике, взявшемся учить художника писать картины. Мой «сапог» – пьесы как литературные произведения. И здесь ситуация следующая. «Вишнёвый сад» – это, конечно, изумительное творение чеховского гения, но в последние полтора десятилетия, когда в нашей стране запросто могут посреди бела дня в центре не самого захолустного города расстрелять человека (у нас в Смоленске в последний раз это произошло всего около месяца назад), не так-то легко сопереживать Раневской, плачущей о том, что вырубают её любимые вишенки.
Новый театр должен начаться с виселицы. Для меня эта истина несомненна. Что я подразумеваю? Возможно, кое-кто из читателей тут же с ходу предположил, что я предлагаю засунуть в петлю шеи всех плохих актёров, ничего не умеющих режиссёров и бездарных драматургов. На самом деле, и такая идея по-своему неплоха. Но если б её вдруг стали реализовывать на практике, всё получилось бы с точностью до наоборот: заурядности не упустили б случая перевешать талантов, чтобы не так остро чувствовать свою ущербность.
Виселица же необходима в том плане, что, выражаясь метафорично, в петле должна поболтаться душа автора, прежде чем он будет писать о современной России.
В качестве примера пьесы, написанной подобным образом, мне хочется привести драму Александра Гриценко «Смерть обнимает любовь». Название, по-моему, придумано не очень удачно. Однако недаром говорится, что встречают по одёжке, а провожают по уму. Произведение Гриценко в чём-то остроумно, в чём-то философично и, что самое главное, правдиво рассказывает о современности.
Действие происходит в общежитии литинститута. В одной комнате живут 25-летний Александр и 19-летний Витя Гусев. С ними периодически подсыпают (от слова «спать») хорошие девочки Катя и Люся, так что по общаге даже ходят слухи, что они живут вчетвером шведской семьёй. По ходу развития пьесы создаётся впечатление, что всё к этому и идёт. При этом тянутся однообразные будни с пьянками и бесцельным существованием, где вместо настоящей любви какое-то запутанное, а зачастую и циничное чувство.
Именно в этой обстановке перед читателем (в перспективе: перед зрителем) раскрываются характеры героев. Мы видим, что Александр – хронический бабник, который тем не менее пытается понять наш безумный мир. Витя Гусев – «свой парень», у которого, однако, и в девятнадцать лет продолжается подростковая ломка характера (большинство этим перебаливают лет в тринадцать-четырнадцать). Люся – «проститутка и лесбиянка» (цитата из пьесы), впрочем, предпочитает она всё-таки мальчиков, а не девочек, и ещё спешит всё в жизни попробовать. Катя – другая: скромная девочка, даже с некоторым комплексом неполноценности. Гриценко очень остроумно раскрывает эту её черту: героиня довольно часто начинает говорить о себе в третьем лице. Казалось бы, каждый мало-мальски знакомый с психологией знает, что подобное в большинстве случаев свидетельствует о заниженной самооценке, однако в литературе подобный приём используется нечасто.
Конечно, к первой половине пьесы можно высказать претензии по поводу некоторой монотонности повествования и определённого однообразия в изображении быта героев. Но, может, именно благодаря этому вторая половина пьесы получилась динамичной и неожиданной. Витя Гусев узнаёт, что болен СПИДом. Сначала он мучается тем, как рассказать об этом друзьям. Первым узнаёт Александр, который вскоре с ужасом вспоминает, что в течение недели брился с Витей одной бритвой.
Кроме того, Гусев ухитрился переспать с Люсей. Таким образом, обе девчонки и Александр подозревают, что тоже заразились. Гриценко довольно интересно передаёт психологию людей, попавших в такую ситуацию.
Витя Гусев даже произносит по-своему пронзительный монолог:
«…Это жизнь, сам виноват. Она просто влезла ко мне в постель. Я всего с ней три дня спал. На третий уже не хотел – надоела. Она пришла, сказала, что в комнате никого нет, попросилась переночевать. Естественно, мы с ней опять. Она сухая была, я себе всё натёр об неё. А наутро пришла соседка, попросила её ключ от комнаты. Он, оказывается, у неё был. Я тогда думал, она просто хотела со мной. Оказывается, нет. Зачем-то специально заражала. Я понял, почему. Такое одиночество давит, что за непонимание хочется всем мстить. Будьте такими же, посмотрите, как это изнутри. Если бы не был таким дураком, то уже тогда бы понял, что она больная. Она говорила, что ей жить осталось пару лет, что её уже два раза из петли вытаскивали. Когда она уехала, выяснилось, что у меня гонорея. Но это выяснилось, а она уже уехала. Месяц назад она объявилась на сессию, и я ей предъявил. Она сказала:
«У меня ничего не было. Это ты. А ты, может быть, меня ещё и СПИДом заразил? У тебя какие-то прыщи на лице. Ты проверься». И ушла. Меня после её слов как парализовало. Она ещё пьесу написала, где главная героиня болеет ВИЧ. Она, кстати, учится у того же мастера, что и ты учился. Я её убить сначала хотел, теперь нет. Пусть живёт и мучается. Умереть – это… Я и сам уже хочу умереть. Пусть у неё ноги откажут, руки, глаза».
Впрочем, для всех, кроме Гусева, пьеса заканчивается благополучно. Эпилог же, «который молено опустить» (как обозначил сам автор), действительно смотрится лишним. Ничего нового в нём нет, а концовка пьесы и без него выглядит на уровне.
Подытоживая, всё-таки нельзя не посетовать на то, что тема, за которую взялся Гриценко, не совсем нова. Вспомним хотя бы песню Земфиры «А у тебя СПИД…». Впрочем, это скорее его беда, чем вина. Изрядная часть новой литературы, как мне сегодня кажется, застыла на тех проблемах и темах, которые были в девяностых годах. К хорошему это вряд ли приведёт…
А в пьесе Александра Гриценко всё-таки радует, что он сумел найти в себе силы для философского обобщения: «Судьба. Она действительно существует. Только в этом нет ничего мистического. Судьба – это наше прошлое. Как бы там ни было, а прошлое должно быть у всех – это и есть судьба».
Я не буду подробно истолковывать эту метафору. Скажу лишь, что автор сам пережил ситуацию, которую описывает в пьесе. По-моему, это и означает пропустить душу через виселицу.
Да, всё-таки театр начинается именно с виселицы!
Живые мёртвые и мёртвые живые
Катя. Восемнадцатилетняя девушка всё время пытается навести чистоту в загаженном пространстве и внести некие элементы порядка в хаотический мир.
Увы, но Катя не гумилёвский пассионарий. Она не «человек длинной воли», способный восстать и победить. Единственное, на что её хватает, это жалобы: «Вы свинячите, Катя убирается, и ещё дура», да воззвания к давно утерянному персонажами пьесы нравственному началу: «Ага, девственности меня лишил насильно, теперь «разойдёмся». Витя, имей совесть».
Да, Катя ещё видит «свинство» в рассыпанном вокруг мусоре, но уже не способна распознать нравственных уродов в окружающих её людях. И именно поэтому её безнадёжные попытки противостоять силам энтропии, остаться человеком среди духовных и физических развалин, не вызывают ничего, кроме жалости.
Остальные персонажи – Александр, Витя и Люся – не имеют даже Катиного инстинктивного стремления к чистоте.
Люся часами красится, но не замечает, что стоит в куче мусора. На вопрос Александра, почему она совокупляется в подъездах, Люся просто отвечает: «Я в подъезде всего несколько раз была. И с теми, кто мне нравился…»
Александр, у которого в двадцать пять лет было две жены и «по ребёнку от каждой», подбивает Катю и Люсю на «свальный грех», затем предлагает Люсе найти семью свингеров и пойти к ним на содержание, объясняя свою распущенность тем, что «у нас [богемных персонажей] так принято».
Позже, когда Витя сообщает Александру о том, что он переспал с его девушкой – Люсей, Александр лишь переспрашивает: «И как это событие проистекало? Я думаю, весело и счастливо?»
Впрочем, сам Александр с подругами друзей не спит. Это его правило. Но даже это «правило» основано не на элементарной порядочности, а на том, что Александр не хочет «никого против себя настраивать».
В своём желании «со всеми жить в мире» он превосходит даже грибоедовского Молчалина. В ответ на предложение Вити «написать статью в своей газете, как тут в общаге Литинститута люди погибают, а комендант с девочками-экономистами в это время коньячок пьёт», журналист (!) Александр отвечает: «Не хочу, мне в этих кругах ещё жизнь жить». Когда обиженная Витей Люся обращается за помощью и поддержкой к своему мужчине, Александр бросает в ответ «сами разбирайтесь».
Наконец, когда Витя сообщает, что у него ВИЧ, и он, возможно, заразил Катю и Люсю, Александр выдаёт гениальную фразу: «Пока ничего не говори. Это же вообще скандал будет».
Не отстаёт от Люси с Александром и Витя. Он ведёт себя так, словно весь мир у него в бесконечном долгу, насильно лишает Катю девственности, постоянно всем хамит и беспрерывно жалуется на то, какой он несчастный и какие «придурки» его окружают.
Конечно, нельзя говорить, что персонален пьесы вообще не знают, что такое нравственность. Они не только помнят о ней, но даже пытаются давать этические оценки действиям внесценических персонажей.
Во второй сцене Витя заявляет: «Вокруг ни одного порядочного человека. Или говно, или стукачи». Александр, узнав о том, что Витю исключили из института, говорит: «Я не думал, что ректор поступит так непорядочно».
С лёгкостью развешивая ярлыки «говно», «стукачка», «овца», дура» в отношении других, персонален Гриценко совершенно слепы в отношении самих себя. И не случайно в конце пьесы Витя слепнет. Его физическая слепота становится отражением и продолжением той слепоты, когда видят соринку в чужом глазу, но не замечают бревна в собственном.
Ярким примером нравственной слепоты, переходящей в бесчувственность, является диалог Александра и Вити о смерти Вадима. Витя, казалось бы, больше всех потрясённый смертью Вадима, видит в ней прежде всего возможность «рассказ написать». Александр возражает: «Ты же повесть пишешь? Нельзя прерываться, художественную ткань перестанешь чувствовать, персонажей и всё остальное». Но у Вити уже заготовлен резонный ответ о том, что повесть писать долго, «а рассказ быстро – и опубликую».
То есть Витя пишет рассказ не от осознанной необходимости высказаться или безотчётной потребности пророчествовать, и даже не под влиянием потрясения, вызванного смертью Вадима, а исключительно из желания быть опубликованным.
Когда Люся рассказывает историю о том, как она и две её подруги потеряли «невинность» от одного парня, Александр выдаёт фразу, которая может служить ключом к пониманию всей пьесы: «Холодящую нутро историю рассказала». Именно замена души на нутро является знамением времени. Отсутствие души становится признаком, отличающим современного персонажа от античного, средневекового или любого другого.
Но тело без души – это труп! Выходит, что персонажи Гриценко не только «слепые», но и «мёртвые». Словно подтверждая это предположение, Люся говорит: «Я, когда дома в Обнинске после ванны ненакрашенная хожу, то стараюсь даже в зеркало не смотреть. Мне не по себе как-то смотреть на себя ненакрашенную…» Александр, напившись, пробалтывается: «Если я сам труп, то я всё равно не хочу находиться среди трупов…»
Но в мире мёртвых жизнь не имеет смысла (об этом прямо говорит Александр), а живым нет места. Пьеса начинается со смерти Вадима. Во втором действии умирает воронежский писатель, учитель Вити. Заканчивается пьеса смертью Вити. Но насколько различаются эти три смерти! Вадим и «учитель» умирают от того, что у них разрушается «вместилище жизни, седалище души» – сердце, Витя буквально разлагается от СПИДа.
Сейчас много говорят о новом реализме, понимая под ним натурализм школы Эмиля Золя. Ещё в начале XX века Леон Блуа писал в «Прометее из жёлтого дома»: «хочется верить, что скоро всем станет очевидна нелепость подобного варварства». Увы, спустя сто лет нелепость такого подхода не только не стала очевидной, но её всё ещё необходимо доказывать.
И здесь пьеса Александра Гриценко резко выделяется из массива литературы «молодых» авторов. В своём натурализме он вплотную приближается к той опасной грани, за которой начинается скрупулёзное протоколирование писательских будней, но, к счастью, не переступает её, и тем самым даёт нам основания ожидать, что его дальнейшее творческое развитие пойдёт по магистральной линии русской реалистической литературы.
Рекомендую, но…
Крупин Владимир Николаевич, член Союза писателей России с 1975 года, рекомендую принять в Союз писателей Александра Гриценко. Несомненно, это одарённый писательским мастерством человек. Его пьеса, живописующая будни студентов в общежитии Литинститута, заставляет себя читать и, могу представить, держит внимание зрителей от начала до конца.
Вместе с тем я, человек старой закалки, не могу не высказать очень принципиальное для меня замечание. Или я отстал от жизни сцены, или ещё что, но меня ужаснула какая-то будничность в показе пошлости и разврата. Кто как теряет девственность, кто с кем спит, пьёт… Показ мерзостей возводится в норму. Да, конечно, чтобы бороться с пороком, надо его показать. Но как? Ведь показ порока есть его пропаганда. Вспомним, как «успешно» боролись комсомольские газеты с наркотиками, так боролись, что рассказывали, как и что употреблять: что курить, что нюхать, что вкалывать.
Нет, я против, категорически против такого описания пороков. Да, они наказаны, эти циники и развратники, вторгается в их жизнь заслуженный ими СПИД, но до того? И каким языком это написано? Жаргоны, мат как норма. Нельзя же забыть истину, что за каждое слово мы дадим ответ, даже за праздное. А тут даже матерные слова. Как это молено? Три Матери – Божия Матерь, Мать-сыра земля и мама. Да, молодёжь матерится, но кто её учит? Этому же надо сопротивляться. И если Господь дал тебе дар слова, так и используй его во славу Болеию.
Желаю Александру Гриценко поставить свою одарённость на службу России и Престолу небесному.
Носитель
Драма в 2-х действиях
Действующие лица:
Александр – 25 лет
Витя Гусев – 19 лет
Катя – 18 лет
Люся – 17 лет
Место действия – комната студенческого общежития Литинститута.
Действие первое
Сцена первая
Раннее утро. Две кровати-полуторки, стулья, стол, на нем компьютер, книги. Витя сидит за столом и стучит по клавиатуре. Александр и Люся спят на первой кровати, Катя на второй. На полу лежат пустые пивные пластиковые бутылки, рваные пакетики из-под арахиса, сухариков, фисташек. Громкий стук в дверь.
Голос. Эй! Саша, Витя. Вставайте! Тут около вашей двери труп в коридоре!
Александр поднимает голову, высвобождает руку из-под головы Люси, смотрит на Витю.
Александр (удивлённо). Витя?
Они выходят. Следом за ними девочки. Торопливо встаёт, натягивает джинсы, надевает лифчик, блузку, выходит Люся. И, накинув халат, следом за ней идёт Катя.
Голоса из-за кулис.
Неизвестный. Лампочку пошел менять, а тут лежит.
Люся. Он умер?
Александр. Скрючился весь уже. Охране сказал?
Витя. Он, что в коридоре упал?
Неизвестный. Сказал. Они ментам не могут никак дозвониться.
Катя. Не трогай его! Ой!
Люся. Как страшно.
Витя. Он, может быть, не умер?…
Слышатся другие голоса, грубые, серьёзные. Играет тревожная музыка. Освещение постепенно меркнет, но не до полной темноты. Это продолжается некоторое время, потом музыка растворяется, загорается свет.
Александр и Витя возвращаются в комнату.
Витя. А он ведь вчера говорил, что умрёт. Я его в коридоре встретил пьяного.
Александр. Просто совпадение.
Витя. Не просто. (Задумчиво.) Он ещё давно говорил, что в его роду все могли предсказывать. Рассказывал про сестру, которая сама себе предсказала скорую смерть. Он вчера грустный-грустный был. Сказал – мёртвого голубя на дороге нашёл…
Входят девочки.
Александр. Катя, ты такая бледная.
Катя. Конечно, Катя бледная, подняли из кровати и такие ужасы показали.
Люся. Да вообще, я теперь есть не смогу. А Игорь, который в 425-й живёт, смотрел с таким удовольствием, когда за трупом из морга приехали. Он некрофил?
Александр. Не знаю, но про трупы и про вскрытия рассказывает часто. У него друг работает в морге, он Игоря, по-моему, подсадил на эту тему.
Витя. Он мне вчера сказал, что умрёт.
Люся. Как?
Витя (зло). В коридоре встретились, Люся.
Катя. Какой вы вчера бардак устроили!
Люся. И чего сказал?
Витя. Он сказал, что сегодня умрёт. Помнишь, мы с тобой в 518-й были, он нам говорил, что предсказывать будущее умеет? Он ещё тебе гадал? Сказал, что ты проститутка и лесбиянка, Люся.
Люся (наигранно по-детски). Непра-авда, он сказал, что я еще ма-аленькая, поэтому гуляю пока, а любовь свою найду в тридцать лет. А тебе он тоже, кстати, гадал.
Громко играет мобильный телефон, который лежит около их кровати.
Александр. Будильник.
Люся. Только сейчас в универ пора. Разбудили рано. Ой, я ненакрашенная. Даже забыла.
Закрывает лицо волосами. Берёт сумочку, мобильник, уходит. Катя берёт веник, убирает мусор.
Витя. Да сядь ты, чего, нашла время!
Катя. Ну и чего теперь, в свинарнике жить!
Витя. Слушай, успокойся или я тебя сейчас сам посажу!
Катя (плаксиво). Витя, хватит!..
Бросает веник.
Александр. Хватит вам…
Витя. Да дура она! (Выходит.)
Катя. Вот видишь, Саша, он какой! Вы свинячите, Катя убирается, и еще дура.
Александр. Ты не дура. (Обнимает ее за шею, прижимает к себе, гладит по голове.)
Катя. Всё дура, дура.
Александр отпускает ее, улыбается ей. Она улыбается в ответ. Потом возвращается к уборке – складывает мусор в тонкие пакеты из супермаркета. Подметает. Входит Люся, вызывающе накрашенная.
Люся. Я теперь сюда приходить не буду, проходить мимо того места страшно. Там лежал он.
Александр. Будешь, куда ты денешься, Люся.
Люся. Да щас. Сегодня я в своей комнате буду ночевать.
Александр. Ну и вали, дура.
Люся. Так бы и убила!
Катя. Ну Люся, смотри, где стоишь, на куче мусора ведь.
Люся. Ой! (Отходит.) Ладно, детки, я пошла. (Кате.) Ты идёшь?
Катя. Сейчас.
Входит Витя.
Витя. Я зашёл в его комнату, а там уже комендант вещи упаковывает.
Александр. Блин, ужас какой!
Люся. Ладно, детки, мы пошли.
Витя. Валите, валите.
Люся. Так, Гусев, не хами.
Витя неумело, грубо прижимает ее к себе, дотрагивается до её грудей, до бёдер. Люся хихикает.
Люся. Саша-а!
Александр. Чего о!
Люся. Скажи ему!
Александр. Сами разбирайтесь.
Витя. Люся, не сопротивляйся.
Катя. Витя, не обижай её!
Люся вырывается.
Люся. Так, всё, не подходи. (Дует на чёлку, поднимает сумочку, которую уронила на пол.) Пока, детки. До вечера.
Катя. Не свинячайте здесь.
Девочки выходят.
Витя. Чего сидишь? Пошли в спортзал позанимаемся.
Александр. Не хочу. (Ложится на кровать.) Ты сегодня в институт не идёшь, что ли?
Витя. Не знаю. (Садится к компьютеру.) Что-то мне совсем грустно стало. Не ожидал я такого, даже не верится. Он мне вчера говорил – умру я ночью. Я ему сказал – иди спи, всё нормально будет… А потом он под моей дверью действительно умер… Что-то как-то нехорошо это, Санёк.
Александр. Бывает. Ты мертвецов, наверно, мало видел?.. Вообще-то я забыл…
Витя. То, что мать умерла? У меня мать умерла, когда я совсем маленький был. Я тогда это даже не осознал. Не помню ее мёртвой. Первый раз вижу мёртвого, хоть не близкого человека, но всё равно неприятно.
Александр. Я видел только один раз, когда мой дед умер. Странное зрелище. Щёки впали. Он при жизни таким не был. Дед болел очень долго, а я к нему всё это время не ходил. Он очень похудел. Дед меня сильно любил, я тоже, но не интересовался им в последний год. У меня тогда девочка первая завелась. Друзья. Лет тринадцать было. Я, если честно, вообще не люблю мертвецов, кладбища. Неприятно. Как представлю, что вот так же когда-то в гробу лежать, и черви будут есть… А ещё если зимой под землей лежать, когда земля промерзла… Чётко представляю эту картину. Жутко. Думаешь, зачем всё нужно, если так всё бессмысленно.
Витя. Про то, что сейчас случилось, молено рассказ написать.
Александр. Наверно. Это не мой материал. Если такими эпизодами загружусь, мне станет плохо. А ты же повесть пишешь? Нельзя прерываться, художественную ткань перестанешь чувствовать, персонажей и всё остальное.
Витя. Пока её допишу… А рассказ быстро – и опубликую. А то меня уже ректор называет журналюгой несчастным, только статьи мои видит, говорит, что поставит творческую несостоятельность, если я не начну писать рассказы.
Александр. Ты только не пиши, что это всё в Литературном институте случилось, в знаменитом вузе писателей, а то он тебе не будет благодарен…
Витя. Напишу. Пусть знает.
Александр. Зря.
Витя. А то так будет неинтересно… Надо писать. Я даже знаю, как начать.
Александр. Ты всю ночь писал, да?
Витя. Да, Санёк.
Витя садится за компьютер, Александр берет книгу, ложится в кровать.
Александр. В институт сегодня не пойдешь?
Витя. Нет, завтра, попишу сегодня.
Витя стучит по клавиатуре, Александр читает. Затмение.
Сцена вторая
Александр и Витя сидят на кроватях, едят вареные пельмени, запивают – Витя чаем, Александр пивом, которое наливает из пластиковой бутылки.
Витя. Я все как есть описал. Получился триллер. Ещё ректора нужно туда вписать (смеётся).
Александр. Его стоит.
Витя. Как мне надоел этот институт! И ректор, и все остальные. Вокруг ни одного порядочного человека – или гавно, или стукачи. Эта Даша Полевая, которая живёт одна в отдельной комнате, хотя все по два три четыре человека, она только и сидит в ректорате. По-моему, она вообще на занятия не ходит.
Александр. И ничего не пишет.
Витя. А её всё равно держат, потому что стучит. И папа у неё министр культуры Краснодарского края.
Александр. Уже сняли.
Витя. Сняли? Здорово! Хоть в чем-то есть справедливость! Я когда в Воронеже жил, таких просто убивал. Помню, одному такому интригану голову молотком проломил.
Александр. Зачем?
Витя. По глупости, ума не было. Мы с другом позвали его в сарай. И так его там, что он потом в больницу попал. Он мне давно уже не нравился – интриган, стукач. Мне потом это дело пацаны предъявили, так нельзя делать по «понятиям», молотком бить, он был без всего, но я выкрутился. Вспомнил, что он когда-то «травой» торговал. И предъявил ему это. Он, значит, «барыга» «по понятиям».
Александр. И молотком его бить можно, если он «барыга»?
Витя. Да.
Александр. Может быть это и правильно, если бы Дашу выбросили с седьмого этажа, возможно, многие вздохнули бы свободно.
Витя. Так им и надо. Мой литературный учитель таких бьёт в воронежском Союзе писателей. Интриганов и сволочей. И рассказ написал про них, называется «Богема».
Александр. Читал.
Витя. Там про воронежских писателей. Особенно про одного.
Александр. Поэтому твоего учителя в Воронеже и не любят.
Витя. А ему любовь не нужна. Он в отличие от них настоящий писатель. Они ему завидуют, прежде всего.
Входит Люся.
Витя. Чё не стучишься?!
Люся. Ой, извините, ты тоже ко мне без стука вламываешься.
Витя. А где Катёнок?
Люся. Она к тётке поехала.
Александр. Понятно, к какой тётке она поехала…
Люся. А, оказывается, вчера, ещё до того, как Вадим у вас под дверью умер, Маша из 512-й выбросилась из окна.
Александр. Чего???
Люся. Мне комендант сейчас рассказал. Мы же вчера сначала фильм по компьютеру смотрели, потом спать рано легли, поэтому ничего не знали.
Александр. Прямо наваждение на наш институт какое-то. Что ли, полнолуние. Она разбилась насмерть?
Люся. Нет, ноги сломала. Она на жестяной козырёк упала, который над входом в подвал. Он её, это…
Александр. Самортизировал.
Люся. Короче, козырёк спружинил, и потом её сбросил на асфальт, а если бы она сразу на асфальт упала, то точно бы разбилась.
Витя. А зачем она выбросилась?
Люся. Говорят, её недавно в дурдом из общаги увозили. Там ей поставили диагноз «шизофрения». Комендант сказал, что когда её нашли внизу, она сказала, что с таким диагнозом жить не хочет.
Александр. Творческий вуз.
Витя. Чё ты всё «комендант, комендант»? А, Люся? То ночуешь у него, то коньяк с ним пьёшь. Он тебе скажет. Непонятно, как он из простых лимитчиков-рабочих в двадцать лет поднялся до коменданта общежития. Точнее, понятно. Ты с ним ещё коньяка попей, может быть, тоже кем-нибудь станешь.
Люся. Я ночевала у него только один раз, потому что у меня ключей от комнаты не было. Просто так спала. На втором диване.
Витя. Лицо такое хитрое (треплет ее за щёку). Люся.
Люся (смеётся). Все меня хотят за щеку потрепать. Надоели уже. Что у меня лицо такое полное?
Александр. Как у хомячка.
Люся. Да идите вы.
Александр. Маша сейчас в больнице?
Люся. Да, наверно. У нее две ноги сломаны.
Александр. А открытые или закрытые переломы?
Люся. Не знаю.
Александр. Всё равно нескоро выпишут.
Витя. А про Вадима комендант ничего не говорил? Где хоронить будут, здесь или домой повезут?
Александр. Да, кстати. У него ведь ни родителей, ни родных, никого нет.
Люся. М-м-м, я не расспрашивала его. Он сам говорит. Мне даже неприятно все это.
Витя. Какая чувствительная, Люська.
Люся. Засруська. Вот такая. (Садится на кровать Александра.)
Александр. Что с ним вообще случилось?
Люся. Комендант сказал – инфаркт. (Смеётся.) Ну, что вы так смотрите. Я просто говорю «комендант», потому что это он мне всё рассказывал. А вы ревнуете? Да? Да?
Александр. Конечно, Люся. Мы только и ревнуем тебя ко всем. Сидим с утра до вечера в этой комнате и ревнуем.
Витя (Александру). Ты не хочешь написать статью в своей газете, как тут в общаге Литинститута люди погибают, а комендант с девочками-экономистами в это время коньячок пьёт?
Люся. Че ты там про экономистов сказал?
Александр. Нет, не хочу, мне в этих кругах ещё жизнь жить, не хочу никого против себя настраивать.
Витя. Какой хитрый!
Александр. Обыкновенный. Зачем лезть на рожон? А экономисты отстой, приехали в нашу общагу и самые лучшие этажи заняли. Живут с холодильником в чистых комнатах, а мы в грязных ютимся без холодильников, хотя эта общага наша испокон веков.
Люся. Это литераторы отстой, за счёт высшей школы экономики, между прочим, у вас на этажах ремонт сделали.
Александр. И сами на этих этажах живёте. Ничего, вот скоро выгоним вас.
Люся. Да пожалуйста.
Александр (ласково). Люсенька, экономист-социолог.
Витя. Ой, нашёл как с ней – Люсенька. Взял её так (берёт за руки) и положил на кровать (кладёт).
Входит Катя.
Катя. Вы тут не скучаете совсем.
Александр. Почему? Скучаем!
Катя. Я вижу.
Витя целует её.
Катя. Опять намусорили и посуду грязную оставили.
Витя. Я могу сам помыть.
Катя. Не надо, Витя, Катя помоет.
Люся сидит и грустно смотрит в одну точку. Витя и Катя выходят с тазиком грязной посуды. Несет Витя. Александр некоторое время следит за грустной Люсей.
Александр. Всегда за тобой слежу и не могу понять, ты о чём-то думаешь? У тебя такое печальное лицо.
Люся. А ты что думаешь, я вообще, что ли дура, ни о чём думать не могу?
Александр. Вот о чём ты сейчас думала? Интересно просто.
Люся. Ни о чём. Делать просто нечего. Скучно. Может быть, выпьем вечером вино? Давай?
Александр. Может быть, выпьем.
Играет мобильный телефон. Люся берёт его.
Люся. Эсэмэска. От бывшего парня, между прочим. Достал уже.
Что-то пишет. Отправляет CMC.
Входят Витя и Катя.
Витя (Люсе, Саше). А вы чего стоите? Взяли бы прибрались пока.
Катя берёт веник, подметает. Витя садится к компьютеру.
Александр. Ты опять писать?
Витя. Да.
Александр. Я и забыл, что ты писатель.
Катя. Витя, мне сегодня нужно будет реферат написать.
Витя (не отворачивая головы от компьютера). Ладно.
Сидят. Катя подметает.
Люся. Скучно у вас, детки.
Александр. Как в могиле.
Люся. Пойду, посмотрю, что в других комнатах делается.
Витя (не отворачивая головы от компьютера). Ты прямо, Люся, какая-то комнатная. По комнатам ходишь.
Люся. Может быть, где-нибудь повеселее. (Александру.) Мы вино вечером пить будем?
Александр. Да.
Катя. Опять бардак будет.
Витя (не отворачивая головы от компьютера). Зачем вам вообще пить? Какие-то вы алкоголики.
Люся. А чё ещё делать? Скучно.
Люся выходит.
Александр (ловит Катю за руку). Ладно, Катя, хватит подметать, иди ко мне, любимая.
Катя. Коне-ечно, Саша. Сейча-ас. Только подмету.
Витя (не отворачивая головы от компьютера). Вы чё там?
Александр. Играем.
Витя. Игруны.
Катя кладёт веник. Александр снова берёт ее за руку.
Катя. Сейчас, Сашечка, только переоденусь.
Переодевается у него на глазах – раздевается до трусиков и лифчика, надевает что-то домашнее.
Витя (не отворачивая головы от компьютера). Ну что, наигрались?
Александр. Нет, еще не начинали.
Витя. Лучше бы рассказ какой-нибудь написал.
Александр усаживает Катю рядом с собой.
Александр (с пафосом). Дорогая у тебя такие возбуждающие духи.
Катя. Что ты, Сашечка, это средство для мытья полов.
Александр (с пафосом). Неправда. Для меня это, как благоухание амброзии. Ложись, ложись же рядом. Возляг, дева.
Укладывает Катю рядом.
Витя (чуть повернул голову, но тут же вернул глаза к экрану). Я вам сейчас возлягу.
Александр. Витя не ревнуй, у нас просто братско-се-стринские отношения.
Обнимает Катю. Она его.
Катя. Правда, Гусев, не ревнуй. У нас с Сашей братские отношения.
Витя. Я сейчас сниму свои перчатки, будут вам тогда братские отношения…
Александр косится в сторону боксерских перчаток – они висят над кроватью Гусева.
Александр. Может быть, не стоит?
Входит Люся.
Александр. Ну что нашла кого-нибудь?
Люся. С Мишей покурили на лестнице.
Александр. Присоединяйся.
Люся. Куда? Места нет.
Александр. Найдём.
Катя. Иди сюда, Люся.
Витя. Я с ней буду играть.
Встает, хватает Люсю. Она пищит.
Люся. Гусев, больно! Ты постоянно мне делаешь больно!
Катя. А Сашенька ласковый.
Люся. Знаю.
Александр. Давайте устроим свальный грех?
Люся. Давай.
Витя. Какая-то ты ****ь, Люся.
Люся. Какая есть. Да, Гусев, да. Погладь вот здесь.
Катя. Совсем обнаглели.
Люся. А отсюда руку убери.
Освобождается от рук Вити, встаёт. Александр отпускает Катю, тянет руки к Люсе.
Катя. Ложитесь, ложитесь. Я реферат писать буду. Можно, Витя?
Витя. Пиши.
Люся ложится на кровать к Александру. Катя садится к компьютеру. Витя лежит на кровати о чем-то думает.
Александр. О чем реферат?
Катя. Об экономике.
Люся и Саша обнялись, лежат. Катя печатает. Витя по-прежнему лежит на кровати один.
Сцена третья
Александр сидит, обнявшись с Люсей. Катя печатает.
Люся. Имей в виду, она тебя хочет. Она сама говорила.
Александр. Я с подругами друзей не сплю. Это мое правило.
Люся. Это плохое правило.
Неожиданно врывается Витя.
Витя (зло). Опять эта Яна. Я ей точно в морду дам!
Катя. Что случилось, Витя?
Витя. Яна твоя совсем обнаглела. Я до неё только чуть дотронулся, она истерику закатила. Кричала, что я её хотел изнасиловать. Хорошо, в комнате были её соседки. А то бы оправдывался потом. Я ей точно сейчас пойду в морду дам!
Катя. Правильно сделала. Нечего руки распускать.
Витя. Чего?!! Ты с ней постоянно общаешься! С этой интриганкой!
Александр. Что ты на неё так кричишь?
Витя. Она с Яной каждый день общается, а та внушает ей, что я урод вообще!
Катя. И еще она говорит, что тебя надо бросить.
Витя. Вот и пошла отсюда! Пошла, дура, вон! Овца тупорылая!
Катя. Сейчас допечатаю, Витя, и уйду. Между прочим, клавиатура в этом компьютере моя.
Витя. Забирай клавиатуру и иди наверх, у тебя там есть компьютер.
Катя плачет, сохраняется на дискету, отключает клавиатуру. Звонит мобильник у Люси.
Люся. Да… Завтра приеду. В клуб пойдём, да? Как там у всех? А у Антона? (В это время Катя выходит из комнаты.) Мама тебя простила? Хорошо. Завтра поболтаем. Ладно, до завтра. (Витя тоже выходит из комнаты.) Ксюха звонила.
Александр. Это с которой ты меня обещала познакомить?
Люся. Да. Прикинь, она пришла домой ночью от парня, у нее блузка была надета наизнанку. Мама, конечно, поняла, что Ксюха «спит». Теперь мама с Ксюхой не разговаривает.
Александр. А она не знала, что дочка «спит»?
Люся. Нет.
Александр. И сколько Ксюхе лет?
Люся. Шестнадцать. Я же тебе уже говорила.
Александр. Я забыл. Она, получается, младше тебя?
Люся. На год.
Александр. Жаль, что у неё парень есть. Она ведь блондинка?
Люся. Да. Но этот парень у неё только неделю. Ещё неделю с ним походит и бросит. Она долго с одним не ходит. И я тоже.
Александр. Ой Люся!
Люся. Вот так. А вообще нас когда-то было три подруги, мы обещали, что будем всегда дружить и из-за парней не ссориться.
Александр. И что, одна подруга влюбилась в парня и бросила вас?
Люся. Да. Она дура. Он ей изменяет прямо на глазах. Все об этом знают, а она за ним таскается, как тряпка. Мы кстати, Наташа, Ксюха и я, потеряли девственность от одного и того же парня…
Александр. Все три?
Люся. Да.
Александр. Очень интересно. Нужно будет про тебя рассказ написать.
Люся. Назовёшь «Шлюха». Не вздумай.
Александр. Как скажешь. Рассказывай дальше.
Люся. Сначала потеряла девственность Наташа. Он с ней это сделал в машине. Потом я. Я и Ксюха после клуба вместе поехали к нему на квартиру, и сначала я заперлась с ним в комнате. А потом Ксюха пошла с ним в другую комнату.
Александр. У тебя крови было много?
Люся. Да. Он даже испугался. У него все ладони были в крови.
Александр. Холодящую нутро историю рассказала. Аморальную и глупую. Вот так вот просто и отдали честь первому встречному?
Люся. Нет, он нам давно нравился. Может быть, сейчас бы я так не сделала. А тогда маленькая совсем была, глупая.
Александр. Ты и сейчас неумная.
Люся. Какая есть.
Входит Витя. Нервным шагом подходит к постели, снимает перчатки со стены, надевает их на руки. Бьёт в стену. Ещё, ещё, ещё.
Витя. Всё, больше она сюда не вернётся!
Люся. Ты это всегда говоришь.
Витя. Да она вообще офигела, она сейчас у Яны!
Люся. Конечно, выгнал её. Она пошла к Яне.
Витя. Да нафиг это надо! Она ходит к этой интриганке!
Люся. Я, конечно, Яну тоже не люблю, потому что она лезет не в свои дела. Постоянно все выспрашивает, потом даёт советы.
Александр. Например, она считает, что так, как ты, краситься нельзя.
Витя. Да пошла она!
Люся. Да, Яна такое говорит. Она считает, что парень должен полюбить меня такой, какая я есть.
Александр. Естественной. А как ты считаешь?
Люся. Лучше быть красивой. Я когда дома в Обнинске после ванны ненакрашенная хожу, то стараюсь даже в зеркало не смотреть. Мне не по себе как-то смотреть на себя ненакрашенную.
Александр. Я тебе поражаюсь. Ты каждое утро встаёшь в шесть утра и час красишься. Я бы не выдержал. Лучше бы час поспал.
Витя бьёт стену.
Люся. Смотря когда в институт. Иногда встаю в пять.
Александр. Ненормальная. Красота типа жертв требует?
Люся. Наверно. Просто мне самой не по себе.
Александр. А ты совсем другая, когда ненакрашенная?
Люся. Во-первых, у меня глаза круглые. Я их удлиняю. Во-вторых, я бледнее.
Александр. Ужас какой.
Люся. Зато накрашенная я супер! И ещё мне все говорят, что у меня очень привлекательные сексуальные губы, улыбка и чёлка. Вот.
Александр. Губы у тебя пухлые, чёлка так себе.
Витя. Вам еще не надоело фигню молоть? (Выходит.)
Люся. Ты пойдёшь за вином?
Александр. У меня есть. (Достаёт бумажную коробку, стаканы, наливает.) Так красишься, а потом в подъездах отдаёшься.
Люся. А если больше негде?
Александр. За тебя. (Пьют.) Ты все-таки подумай, зачем в подъездах-то?
Люся. Почему бы не воспользоваться подъездом, если хочется?
Александр. А если кто-нибудь выйдет?
Люся. Мы обычно туда ходили в пять утра. После клуба. В такое время все спят.
Входит Витя.
Люся. Где Катя?
Витя. У себя. И Яна с ней.
Люся. Я сейчас приду.
Выходит.
Витя. Почему мне так не везёт?! Все вокруг думают только о себе! Катя с этой общается, она про меня ерунду всякую говорит. Санёк, я постоянно одинокий. Если бы ты знал, какой я одинокий!
Александр. А кто не одинокий?
Витя. Мать умерла, отец меня не любил. Мы всегда орали друг на друга. Потом он женился на малолетке на пять лет старше меня. Вообще скандалы пошли. Он выгнал меня из дома. Я с пятнадцати лет живу, где придётся. Я почему так к друзьям серьёзно отношусь. С пятнадцати лет по друзьям. В девятнадцать вот в Москву подался.
Александр. Мне двадцать пять, я тоже одинокий. Все одинокие, пора уже понять, не маленький.
Витя. Правда, когда в Москву из Воронежа уехал, вся дружба прекратилась. Друзья сказали: «Нафиг тебе эта Москва нужна?» А я не послушал, поехал. Теперь у меня даже друзей нет. Только враги. А у меня их в Воронеже много. Я врагов никогда не прощал. Бил насмерть гадов. В некоторые районы мне вообще заходить нельзя. Не поможет даже, что боксёр. Убьют нафиг, и всё. Ножом.
Александр. Я твой друг. Ты с Катькой помирись, она хорошая.
Витя. Она тупорылая. Тупорылит с этой Яной.
Входит Люся.
Люся. Катя плачет.
Витя молча выходит.
Люся. Сложный.
Александр. Ужас какой сложный.
Люся садится за компьютер, мышкой открывает игру, играет.
Александр смотрит на неё.
Сцена четвёртая
Люся и Александр вдвоём на кровати. В комнате и за окном темно. Луна.
Александр. Ну, что, Люся, вернёмся к подъездам?
Люся. Да что ты пристал, я в подъезде всего несколько раз была. И с теми, кто мне нравился. Больше тебе ничего не буду рассказывать.
Александр. А с парнем почему в Обнинске рассталась?
Люся. Потому что я ему изменяла. Точнее, вела себя так, что он злился. Просто я такая, если у меня с кем-то ещё получается, то я думаю, почему бы и нет? Я в клубах при нём со всеми друзьями целовалась, внимания им больше уделяла. А по-серьёзному я ему изменила с тобой.
Александр. Мне вообще тогда не понравилось.
Люся. Мне тоже. Я наутро была очень на себя злая. Вышла из комнаты растрёпанная, ненакрашенная, думаю: «Вот шлюха, зачем это надо было вообще?» Я когда тебя увидела первый раз, поняла – бабник. И тут же решила, что у меня с тобой ничего не будет. А в тот вечер почему-то расслабилась. Решила – будь что будет. Потом жалела. Так что вот, деточка.
Александр. Понятно.
Люся. Обиделся? Обиделся?
Александр. Нет. Мне тоже не понравилось. Ты какая-то полумёртвая. Рыба.
Люся. Потому что я ещё маленькая.
Александр. Единственное, что у тебя тогда очень хорошо получилось – это минет.
Люся. Правда, хорошо получилось?
Александр. Очень хорошо. У тебя губы большие. Как раз.
Люся. Представляешь, я его делала всего несколько раз.
Александр. Надо делать это систематически, учиться, совершенствоваться.
Люся. Для чего? Чтобы стать совсем шлюхой?
Александр. Необязательно. А ты правда, ещё и девочек любишь? То с Катькой целуешься. Гусев рассказывает – захожу, а они целуются.
Люся. А. Это мы просто так, просто решили поцеловаться. Для интереса.
Александр. Ты что-то, говорила, у тебя с Ксюхой было?
Люся. Один раз, когда у нас была групповуха. Я тебе рассказывала.
Александр. Думаешь, я всё помню, что ты рассказываешь? А что у вас как было? Вы были просто с разными парнями или потом поменялись партнёрами?
Люся. Поменялись партнёрами.
Александр. Да, знала бы мама, что вытворяет её дочь.
Люся. Лучше пусть она не знает.
Молчат.
Люся. Не спи.
Александр. Мне завтра на работу в редакцию.
Люся. А ты как вообще работаешь? Ты не каждый день ходишь на работу.
Александр. У меня два присутственных дня в неделю.
Люся. Ты два дня в неделю работаешь, что ли?
Александр. Да. Это редакция.
Молчат.
Люся. У тебя ведь было две жены и двое детей, по ребёнку от каждой?
Александр. Что это ты вдруг вспомнила?
Люся. Это уже в двадцать пять лет. Просто сам-то…
Александр. У нас так принято. Богема. Ты меня лучше с Ксюхой познакомь. Я люблю блондинок.
Люся. Фиг тебе, я ничего не обещала, детка.
Александр. Что, ревнуешь?
Люся. Я всегда ревную. Я могу изменить, мне нет.
Входит Витя.
Витя. Санёк, спишь?
Александр. Нет.
Витя. Катёнок всё-таки классная. Мы сейчас с ней поговорили хорошо так. Я действительно веду себя, как осёл, кричу на нее. Она убирается тут, за мной ухаживает. Посуду моет.
Александр. А где она?
Витя. Сейчас придёт. Она умывается.
Выходит.
Александр (вдогонку). Пошёл помогать, что ли?
Люся. Что-то меня Гусев стал раздражать. Чувствую, у меня скоро начнется истерика от него. У меня, кстати, почему-то, когда я нахожусь в общежитии, состояние какое-то нервное. От пьянок, наверно, и постоянного недосыпа. Время от времени у меня бывают истерики.
Александр. Я никогда не видел тебя в истерике. Трудно представить, ты такая спокойная.
Люся. Это ты просто не видел. Последняя истерика у меня была по Мише, когда он перестал со мной общаться. Меня всю трясло. Я сидела и ревела на лестнице. Меня весь этаж успокаивал.
Александр. Ты влюблена, что ли, в него?
Люся. Не знаю. Наверно, если бы я побыла с ним, то он бы мне стал не нужен. А так недоступное что-то просто. Он сейчас со мной опять общаться стал. Сегодня на лестнице с ним курили.
Александр. Поздравляю.
Люся. Да он мне уже не нужен так, как раньше.
Входит Витя.
Витя. Мне знаешь, что сейчас Игорь рассказал?
Александр. Который некрофил?
Витя. Да. Оказывается, Маша выбросилась из-за Даши Полевой – этой стукачки. Она настучала в ректорат, а потом всем разболтала, что у Маши шизофрения.
Александр. И так бы рано или поздно узнали.
Витя. Как я её ненавижу! Всё равно улучу момент, и ей плохо будет!
Александр. Всё, не заводись, давай спать.
Витя. Учитель мне сейчас звонил на мобильник из Воронежа, а потом я отцу позвонил.
Александр. И как?
Витя. Учитель просил кое-что в газету передать. Спросил, как дела, обещал, если будут проблемы в институте, помочь. О Воронеже поговорили. У него новая книга выходит. Договорились, как приеду, на рыбалку сходим. Потом я что-то загрустил и отцу позвонил.
Александр. И что?
Витя. Болеет он, что-то с сердцем. Денег нет.
Александр. Ты же говорил, что у него несколько маршруток, водители.
Витя. Он сказал, что маршрутки часто ломаются. А тут ещё деньги на лечение нужны. Я завтра пойду в издательство, там журналы пришли. Поработаю немного грузчиком, пошлю ему денег. (Молчит.) Вот так вот, Санёк.
Александр. Ты бы помирился с отцом.
Витя. Я помирюсь. Всё равно мы с ним жить вместе не сможем. Мы не понимаем друг друга. Ругаемся. Я когда домой на каникулы приезжал, мы уже на второй день ругаться стали.
Входит Катя.
Катя. Давайте спать.
Витя. Давай, Катёнок.
Ложатся.
Александр (Люсе шёпотом). Ты не такая глупая, как кажешься с первого взгляда.
Люся. Все меня считают дурой. С первого взгляда. А Миша мне, например, сказал сразу, что тот, кто меня считает глупой, сам дурак.
Александр. Ой, ой, про Люсю сказали, что она умная. Теперь всё.
Люся. Конечно.
Александр. Давай лучше, раз ты такая бисексуальная, найдём семью свингеров и будем с ними спать, а они нас будут содержать.
Люся. Давай, ищи.
Александр. Я серьёзно.
Люся. Я тоже.
Александр. Только я с мужчиной спать не буду.
Люся. Почему?
Александр. Не хочу.
Люся. А мне нравится, когда мальчики целуются. Я бы хотела увидеть как мужчины между собой…
Александр. Не дождёшься.
Люся. Интересно, они спят или слушают нас?
Александр. Не знаю. (Кате.) Гусева?
Люся. Гусева – дура.
Катя. Я не Гусева.
Александр. Да ладно. Гусева, ты и есть Гусева.
Все затихли. Медленно сторона, где лежат Александр и Люся, затемняется.
Витя. Ты с Яной бы больше не общалась.
Катя. Да, Витя, что ты пристал к Яне?
Витя. Она тебя настраивает против меня.
Катя. Я её не слушаю, она лезет не в своё дело. Меня это только раздражает.
Витя. Да ладно, раздражает. Сегодня только у неё и сидела.
Катя. Она, Витя, иногда правду говорит. Ты на меня кричишь, обзываешь. Ты неуравновешенный.
Витя. И она говорит, что меня надо бросить?
Катя. Мало что она говорит, главное, что хочу я.
Витя. Ладно, как хочешь, хочешь с ней общаться, общайся… Ты сегодня маме звонила, что она тебе сказала?
Катя. Родители скучают. Сестра влюбилась в мальчика из класса и начала краситься, теперь комочки туши лежат по всем комнатам. В Тольятти тепло, не то, что в Москве.
Витя. Я тебе завидую. Я тоже сегодня отцу звонил. Ничего хорошего.
Катя. Тебя отец совсем не любит? Так не бывает.
Витя. Не знаю. Я его все-таки люблю. Но мы жить рядом не можем. Характеры такие.
Катя. Да уж, с тобой жить сложно.
Витя. Наверно, мы с тобой скоро разойдёмся.
Катя. Ага, девственности меня лишил насильно, теперь «разойдёмся». Витя, имей совесть.
Все затихли. Медленно сторона, где лежат Витя и Катя, затемняется.
Люся. Завтра в Обнинск поеду, деточка.
Александр. Что тебе там делать, дура?
Люся. Деньги кончились, у родителей возьму, в клуб схожу. Может быть, кого-нибудь «сниму».
Александр (шутливо). Шлюха.
Люся (смущённо-игриво). Чего? (Даёт Александру слабый подзатыльник.) Так бы и убила.
Александр. Люся, почему ты всегда говоришь «детка»?
Люся. Так все мажоры говорят. «Детка», потом ещё «тема».
Александр. Что?
Люся. Ну, например, это «тема» или это «отстой». Хорошо или плохо.
Александр. Дура ты.
Люся. Ну, какая есть. Я вообще мажоров обожаю.
Александр. Вообще помешана на них, что ли?
Люся. Да.
Александр. Почему?
Люся. Потому что они крутые.
Затемнение.
Сцена пятая
В комнате Витя, он набирает текст на компьютере. Входит Александр.
Витя. О, Санёк, ты где три дня был?
Александр. У девочки одной ночевал.
Витя. Всё по девочкам.
Александр. А где Катя и Люся?
Витя. Они наверху на дне рождения.
Александр. А ты что?
Витя. Да я что-то пописать хочу.
Александр. Понятно. (Ложится.) Есть что пожрать?
Витя. Пельмени вон в кастрюле.
Александр. Пельмени – это хорошо. (Встает, накладывает пельмени, наливает пиво из пластиковой бутылки, которую принёс с собой.)
Витя. Всё пьёшь? Лучше бы спортом занялся. Я, пока тебя не было, два дня ходил в спортзал. Не пей, сегодня пойдем в спортзал.
Александр. Я сегодня не хочу. (Ест, пьёт.)
Витя. Тут, пока тебя не было, много чего произошло…
Александр. Еще кто-то умер?
Витя. Я с Люськой переспал.
Александр. Значит, родится. И как это событие проистекало? Я думаю весело и счастливо?
Витя. Мы просто ночью легли на одну кровать. Втроём. Люська попросила сделать ей массаж. Я сделал, она уснула. Я сначала с Катькой, потом среди ночи к Люсе пристал. Сзади. Она даже вроде бы застонала. Но потом стала ворочаться, и мне пришлось прекратить. Катька вроде бы ничего не заметила.
Александр. Так ты не до конца?
Витя. Нет.
Александр. Вот Люся.
Витя. Я ей потом утром рассказал. Она сказала: «Так мы что, переспали?» Но, по-моему, она не спала. Потом она спросила: «И как?» Я говорю: «Узкая ты какая-то, Люся». Она говорит: «Я не виновата, у меня физиология такая».
Александр. Ты, Гусев, решил, что ли, всех девочек в общежитии силой взять?
Витя. Да, ладно тебе, идем лучше сегодня в спортзал. Ты на тренажёрах позанимаешься, а я в соседнем зале с грушей поупражняюсь. Или хочешь, с тобой побоксируем (ухмыляется)?
Александр. Видишь, я уже пиво пью.
Витя. А ты к кому ходил, к Тане?
Александр. Да. За два дня мне дала пять раз по лицу и один раз выплеснула вино. Люблю эту женщину за стальной характер.
Витя. Я бы такую убил.
Александр. Зато в постели она супер. Ревёт, грызёт, царапается.
Витя. Смотри, загрызёт тебя (смеётся).
Александр. О чём пишешь?
Витя. О Люсе. Она, кстати, в первый день, когда ты не пришёл ночевать, в Обнинск к родителям уезжала. В три часа ночи позвонила Катьке на мобильник. Она в каком-то клубе была у себя. Пьяная. Говорит Катьке: давайте, когда я приеду, мы устроим групповуху.
Александр. Ну всё получилось. Только без меня.
Витя. Тебе и без нас было хорошо.
Александр. Да, я предатель.
Входят Люся и Катя. На голове у Кати прицеплены тряпочные уши зайца. Обе пьяны.
Катя. Привет, Саша. (Обращается к обоим.) Вы где-нибудь видели такого зайчика?
Александр. Такого милого – нет.
Катя (восторженно). Вы такого милого зайчика не видели!
Люся. Вообще, там у нас столько внимания. Ко мне Красильников и Подвалов пристают.
Александр. Нашла чем хвастаться! Два урода-алкоголика.
Люся. Да я их отшиваю.
Александр. Сейчас мы к вам придём.
Катя (без воодушевления). Приходите.
Люся. Ладно, мы пошли, детки. Мы просто вот за этим зашли. (Берёт свою сумочку.)
Александр. Вы сегодня ночевать придёте?
Люся. Я буду у себя. (Александру.) А ты хочешь, чтобы я пришла?
Александр. У меня с детства комплекс, ты же знаешь, не могу спать один, нужен плюшевый зайчик рядом.
Катя. Зайчик – это я.
Витя. Я тебе дам. Где мои перчатки?
Люся. Посмотрим, может быть, приду, детка.
Девочки выходят.
Витя. Я ещё отцу звонил. Он сказал, чтобы я не приезжал. Поругались опять. Я трубку на «переговорном» швырнул, и у неё наушник отлетел.
Александр. Никто не видел?
Витя. Нет.
Александр. Ты ему денег отослал?
Витя. Да, ещё не дошли.
Александр. Я, кстати, видел клавиатуру, которую тебе залили Люся с Мишей, она стоит тысячу рублей.
Витя. Вот сволочь!
Александр. Катя мне недавно сказала, что только Гусев может такое простить.
Витя. Да фиг с ним. Есть же клавиатура. Санёк, я наверно, все-таки на день рождения пойду. Мне Игорь говорил, что там к Катьке пристает кто-то.
Витя выходит. В дверях сталкивается с Люсей.
Люся. Надоели эти Красильников и Подвалов.
Александр. Что, пристают?
Люся. Да надоели. Я сейчас шла мимо того места, где лежал Вадим. Представляешь, если бы он до сих пор валялся там, как бы пахло в комнате?
Александр. По-моему, ты напилась.
Люся. Это Игорь всё. У него такие шутки.
Александр. Плоские.
Люся. Я когда здесь сплю, не умываюсь. Наутро потом приходится всё смывать и заново краситься.
Александр. А ты умывайся.
Люся. Я тогда буду некрасивой.
Слышен крик Гусева. Катя и Витя заходят. Катя в слезах.
Витя. Задолбала, дура!
Катя. Витя, перестань!
Александр. Вы что?
Витя. К ней охранники в коридоре пристали, притом так нагло, хотели в комнату затащить! Я с ними драться начал, потом её с собой потащил! А она не идёт! Ты хотела в комнату с этим охранником?!
Катя (плачет навзрыд). Никуда я не хотела! (Выбегает из комнаты, Витя за ней. Втаскивает ее.)
Витя. Спать, сказал, овца!
Александр. Катя, ты что, хочешь, чтобы мы тут с охранниками дрались?
Люся. Катя, успокойся.
Катя обнимает Люсю, Александр обнимает Катю. Потом Катя скидывает одежду и ложится на кровать лицом вниз. Гусев тушит свет.
Сцена шестая
Александр читает книгу. Люся играет за компьютером. Катя стирает в тазике. Заходит Витя. Молча садится на кровать.
Александр. Как там в институте?
Витя (мрачно). Скучаешь?
Александр. Я бы ещё поучился, у меня однокурсники были хорошие.
Витя. Ничего в институте. На семинаре с мастером поругался.
Катя. А почему ты меня не целуешь, Витя?
Александр. Слушай, ты когда-нибудь перестанешь конфликтовать с людьми, которые могут запросто вышибить тебя отсюда?
Витя целует Катю, нежно гладит ее по голове.
Витя (Кате). Катёночек мой маленький…
Люся. Вообще, Витя! А со мной поздороваться?
Витя. Привет, Люська (целует её).
Александр. Ты уже замучил со всеми ссориться.
Витя. Да он офигел, вообще никакого урода похвалил, который писать вообще не может, а мне сказал, что у меня все ерунда, и непонятно, кто меня печатает. Я его нахрен послал. Прямо при всех.
Александр. Ты чего, дурак, что ли?
Витя. У меня есть хуже новость.
Александр. Хуже этой? Если только опять кто-то умер.
Витя. Почти. Идём, поговорим.
Катя выходит споласкивать белье.
Александр. Да, говори здесь, что ты?
Люся. Могу уйти, если мешаю.
Витя. Иди, Люся.
Люся выходит.
Витя. Санёк, у меня ВИЧ.
Александр. Чего???
Витя. У меня ВИЧ. Я сегодня в больнице анализ получил. Ты только им не говори пока.
Входит Катя с тазиком.
Занавес
Действие второе
Сцена первая
Витя. Санёк, у меня ВИЧ.
Александр. Чего??
Витя. У меня ВИЧ. Я сегодня в больнице анализ получил. Ты только им не говори пока.
Входит Катя с тазиком.
Витя. Вот так вот, Санёк.
Катя. Витя, ты, может быть, в ботинках не будешь ходить, я ведь убиралась?
Витя. Не буду, Катя.
Снимает ботинки. Садится на кровать. Катя берёт грязную посуду, выходит.
Александр. Откуда у тебя?
Витя. От девочки одной. С которой первой в Москве переспал.
Александр (морщится). Это которая у тебя на «вступительных» была?
Витя. Да. Она недавно опять приезжала. На сессию. Как раз тебя не было, ты в командировке был во Владивостоке.
Александр. Это та, которая была у тебя перед Луновой? Заочница, странная такая? Из Екатеринбурга?
Витя. Каримова Марина.
Александр. Так, говори быстрее, не морозь.
Витя. О ней я тебе уже рассказывал, Санек.
Александр. Ты приходишь в больницу, и тебе говорят, что у тебя СПИД?
Витя. Я ещё тянул долго, только на прошлой неделе сдал анализы. Я уже полгода болею.
Александр. Может быть, не СПИД всё-таки?
Витя. Я тоже, если честно, не совсем верю… до сих пор. Они как-то странно это все промямлили.
Александр. Ты всё расскажи.
Витя. Мне ещё вчера должны были анализы отдать, но не отдали. Сказали, что в лаборатории задержали. Сегодня, как только назвал свою фамилию, они замолчали сразу, в глаза не смотрят. Меня уже от этого всего затрясло. Они попросили подождать в коридоре, сказали, что меня хочет видеть врач, а его пока нет. Я ждал часа четыре. Меня трясло, успокоиться не мог. Потом пришла врач, к себе позвала, и сказала, что у меня анализ положительный. Я больной. А, представляешь, Санёк, когда сидел, ко мне бабка подошла, спросила, что со мной, потом девушка молодая, потом ещё одна бабка.
Александр. Так тебе сказали – ВИЧ? Или что-то другое? Например: «У вас положительная реакция Вас сермана».
Витя. Хрен его знает. Она всё говорила так неуверенно. Мямлила.
Александр. Ты понимаешь разницу? Реакция Вассермана – это сифилис. Если у тебя сифилис, то он за месяц лечится, а ВИЧ – это всё, смерть. СПИД.
Заходит Люся. В руках стеклянная банка.
Александр. Люся похавать принесла.
Люся. Без меня не ешьте. Я сейчас приду.
Александр. Это ты из дома привезла? У тебя мама очень здорово готовит.
Люся. Я знаю. Так все говорят. Если меня где-нибудь кормят, я замечаю, что всё равно хуже. Мама готовит действительно очень хорошо. Готовить она умеет.
Александр. А ты готовить не умеешь.
Люся. Умею. Просто не готовлю. Мне лень. Я очень хорошо готовлю, когда хочу, почти, как мама.
Александр. Тогда ты лентяйка.
Люся. Какая есть. Я до шестнадцати лет вообще была домашней девочкой. Витя, Катя просила передать, что мы сейчас пойдём с Яной на час к метро договариваться насчёт работы.
Витя. Пусть идёт.
Александр. Это какая работа около метро?
Люся. Не то, что ты подумал, не шлюхами. У Яны есть знакомый актёр, он может устроить нас на массовку в Мосфильм.
Александр. Витя, смотри, актёры – они такие.
Витя. Пусть идёт.
Люся (Вите). Представляешь, я сегодня с таким парнем познакомилась. Он сам москвич, а бизнес в Обнинске держит. Ювелирный салон. Он сказал, как я дома в Обнинске буду, чтобы я ему позвонила, и мы пойдём в клуб.
Александр. Люся, мы ещё не договорили.
Люся. Я только сумочку взять зашла. (Берёт сумочку, выходит.)
Витя. Мне сказали, что бывают ошибки. Например, могли перепутать пробирки. Такое уже было. Поэтому у меня взяли кровь ещё раз.
Александр. А ещё что сказали, вспоминай?
Витя. Ещё лекцию целую прочитали. Врач объяснила, чем ВИЧ отличается от СПИДА, что ВИЧ – это ещё не смертельно. Только когда в СПИД перейдёт, тогда умрёшь, а это может произойти не скоро. Сказала, что сейчас есть лекарства и больные живут по пятнадцать лет, а кто-то в Штатах прожил даже сорок. Такой был случай зафиксирован. Сказала, что если повторный анализ покажет тоже, значит я больной, а пока лучше не волноваться.
Александр. Тогда у тебя точно ВИЧ. Точнее, после второго анализа будет понятно.
Витя. Точно, да? (Закрывает лицо ладонями.) Я ведь и их заразил (кивает на дверь). И Люсю, и Катю.
Александр. Я с Люсей после тебя не спал. Я с ней вообще, честно сказать, не спал.
Витя (улыбается). Вообще?
Александр. Ну давно.
Витя. Мне сказали, что так просто ВИЧ не передаётся. Только через иглу или половой контакт. Меня сразу спросили: «Ты не наркоман?» Замучился доказывать, что нет. Все вены обсмотрели. Ты всё равно на всякий случай проверься. Что мне делать, Санёк? Меня ведь родители Кати убьют. Я, считай, её изнасиловал. Она девственница до меня была.
Александр. Ты мне вообще расскажи, как ты с ней это сделал. Прямо изнасиловал?
Витя. Ну как… Просто. Сказал ей: «Хорош ломаться, цену себе набивать», – раздвинул ноги.
Александр. Она не сопротивлялась?
Витя. Сначала немножко сопротивлялась, потом перестала.
Александр. Понятно.
Витя. Она девственница до меня была. А тут такое. И Люся ещё.
Александр. Да, лишилась, называется, девчонка девственности. А Люся вообще ни за что попала. Пока ничего не говори. Это же вообще скандал будет.
Витя. Все равно скоро в институт сообщат. Все узнают. Катькины родители приедут и убьют меня. Я бы убил, если бы кто-то мою дочь заразил. Я когда из больницы ехал – плакал. Все на меня смотрели, не могли понять. А я не мог сдержаться. Почему я такой несчастный?
Входят Люся и Катя.
Александр. Я думал – вы уже около метро о работе договариваетесь.
Люся. Мы завтра на Мосфильм поедем, а сейчас он не может.
Катя. Что с тобой, Витя?
Витя. Ничего, Катя.
Александр. С мастером поругался. Его вообще могут теперь из института отчислить.
Катя. Можно, я пойду, посмотрю с Люсей фильм у Подвалова, Витя?
Витя. Конечно. Иди, Катёночек.
Люся и Катя выходят.
Витя. Мне их жалко. Очень жалко, Санёк.
Сцена вторая
Пустая комната, потом слышен звон ключа. Входят Витя и Александр.
Александр (мрачно). Я, честно сказать только сейчас поверил, когда сам услышал, до последнего думал – ты меня разыгрываешь. Слишком ты был спокойный.
Витя (также мрачно). Я когда из больницы ехал, всё выплакал. У меня как наркоз тогда был в голове. Только сейчас начинаю понимать, что это правда… До сих пор, кстати, не верю… Ладно, я один, но Катька, Люська. Ты можешь себе представить, через половой акт на самом деле заразиться не так легко. Девяносто процентов больных – это наркоманы. Потому что они «чернушку» на крови варят и одной иглой колются. А ещё, когда проверяют, попал в вену или не попал, то кровь в шприц втягивают. И так каждый. Потом, получается, все этой кровью колются. Прямой контакт – кровь в кровь. Мне врачи объяснили, что через половой контакт – должны быть раны. У неё и у тебя – царапины, ссадины. Тогда кровь попадает в кровь. Представляешь, попал в каких-то десять несчастных процентов?
Александр. Повезло, называется. Может быть, тогда хотя бы девочки не больные?
Витя. Катька вряд ли. Слишком мы с ней долго были, Люся не знаю. Как теперь им сказать? Я у врача спрашиваю, он говорит: «Хочешь – говори, хочешь – нет». Рассказал историю о том, как жила семья, он заболел – она нет, и наоборот было тоже. Сейчас, оказывается, даже у ВИЧ-инфицированных родителей могут родиться здоровые дети, есть специальная терапия.
Александр. Я слышал. Я под дверью стоял.
Витя (иронично). Подслушивал? Ты прям шпион какой-то. Ты, надеюсь, ректору не стучишь, как Даша Полевая? А то, наверно, тоже хочешь стать комендантом, как Дима, лимитчик бывший, стукачок.
Александр. Я на диктофон всё записываю, не только ректору, ещё в газете напишу.
Витя. Пиши. В Литературном институте СПИД. Мне в больнице сказали: «Как вы в общаге все со всеми спите, у вас там скоро будет целая эпидемия».
Александр. Это точно, я больше в общаге вообще ни с кем не буду.
Витя. Ты проверься сначала, а то, может быть, уже больной. С Люсей спишь в одной кровати, может быть, во сне с ней, и не раз, и не помнишь.
Александр. Проверюсь.
Пауза.
Витя. Как им сказать?
Александр. Да ладно, не грузись, может быть, они ещё здоровые. Тебе врачи что сказали?
Витя. По-моему, врут они всё. Успокаивают. Я на самом деле с этой дурой всего три раза был и заразился.
Александр. За три раза? Катька точно, наверно. Ты хоть расскажи, как ты заразился. Как это всё произошло?
Витя. Она меня специально заражала, я теперь понял.
Входят Катя и Люся.
Александр. Люся, а ты честь уже потеряла?
Люся. Если бы я ещё знала, что это слово точно значит.
Катя. Я честь уже потеряла, Саша.
Александр. Ты – это да.
Витя нежно обнимает Катю. Садится с ней на кровать.
Александр (Люсе). Иди сюда, я тебя тоже жалеть буду. (Обнимает ее нежно.)
Люся. Что ты, детка?
Александр. Да так, пожалеть тебя хочу.
Целует в шею. Люся качает головой. Она растрогана. Молчат.
Люся. Ты неясный. (Целуются. Молчат.) Кате какой-то мальчик понравился. Она с ним познакомилась, когда из метро шла.
Александр. Давно?
Люся. Дней пять назад. Он ей звонит постоянно.
Александр. А как же Гусев?
Люся. Не знаю. Она с Гусевым, наверно, скоро расстанется. Я хожу из метро пешком и туда, и сюда. Обидно. Только лихачи какие-то сигналят.
Александр. Ты о чём?
Люся. Со мной никто не знакомится. Ксюха тоже недавно познакомилась с парнем, он её теперь на машине до школы возит.
Александр. А с ней мама уже разговаривает? Простила, что дочь в шестнадцать лет «спит» с кем попало?
Люся. Во-первых, она не знает о том, что дочь «спит» с кем попало. Она думает, что только с одним мальчиком первый раз. Ксюха говорит, что отец вообще легко воспринял все это. Мать ещё злится. Теперь у всех моих подруг родители знают, что они «спят», только у меня нет. Нужно как-то сказать.
Александр. Зачем? Ты всегда за подругами копируешь всё, что они делают?
Люся. Ну, блин, у них родители знают, у меня нет, обидно.
Александр. Значит, Ксюха с классным парнем познакомилась?
Люся. Да. Она говорит – он её теперь везде возит.
Александр. А того, с кем раньше «спала», уже бросила?
Люся. Нет пока. Но она с ним не видится. Он ей звонит, а она говорит, что мама не отпускает. Из-за того раза.
Александр. Ну, всё равно, как ты говоришь, и этот новый парень у нее будет недели две, она долго с одним не ходит. А ты чего жалуешься? Ты ведь тоже познакомилась. С ювелиром.
Люся. Да ну его, он какой-то странный, замучил уже. Эсэмэски постоянно пишет: «лапочка», «девочка». Он, наверно, думает, что я с ним сразу «трахнусь».
Александр. Не сразу?
Люся. Ты что, думаешь, я такая шлюха, что ли?
Александр. Ты чистая, Люся. Самая чистая девочка на свете. До тебя у меня были женщины или умудрённые опытом, или видавшие виды.
Люся. Он, кстати, со мной познакомился после того, как у меня кончились месячные. Я заметила, что как только у меня заканчиваются месячные, несколько дней после, вокруг меня парни начинают крутиться. На улице знакомятся. Проходу не дают просто. У Ксюхи кстати, также. Мы с ней об этом говорили.
Александр. Вот кончатся в следующий раз месячные, используй свой шанс по полной.
Со стороны Александра и Люси становится меньше света.
Витя. Катя, ты домой только летом поедешь?
Катя. Нет, недели через две. Может быть, мама приедет на выходных.
Витя. Зачем?
Катя. Соскучилась.
Александр. Громко разговариваете, я всё слышал. Она приедет, потому что любит дочь и не может смириться с тем, что она уехала в Москву. Люся, а ты зачем вообще приехала в Москву? Сидела бы в своем Обнинске.
Люся. Меня отправили учиться в университет Высшей школы экономики по результатам единого экзамена, детка.
Александр. То есть ты набрала хороший балл?
Люся. Да.
Александр. А я тебя дурой считал.
Люся. Так-то, детка.
Александр. Только ты неразборчива в половых связях.
Люся. Да, ты думаешь, у меня много было, что ли?
Александр. Люська, а если вот так вот ты СПИДом заразишься? Что делать будешь?
Люся. Покончу с собой.
Александр. Ну зачем так, ты же не сразу, если заразишься, умрёшь. Они ещё какое-то время живут нормально. А ты сразу покончишь с собой?
Люся. Нет. Буду жить в свое удовольствие сколько можно. Буду со всеми «спать». А потом покончу с собой.
Александр. Так нельзя же будет, ты должна будешь партнёру сообщить о том, что болеешь. Или в тюрьму посадят. А кто с тобой спать будет, если скажешь, что болеешь?
Люся. Не знаю. Не буду говорить. «Переспала» случайно и ушла.
Александр. А с таким образом жизни легко СПИД поймаешь.
Люся. Я предохраняюсь. Я вообще больше всего боюсь «залететь». Потом аборт делать. Только с тобой «без» было.
Александр. А родить не судьба?
Люся. Нет, я ещё погулять хочу. Если «залечу», сразу аборт. Я ещё маленькая. Или парень, который со мной будет, аборт мне оплатит или денег где-нибудь возьму.
Александр. Ты, Люся миленькая, но глупенькая.
Люся. А что мне, рожать в семнадцать лет, что ли?
Звонит мобильный Люси.
Люся. Да (пауза). Сейчас. Катя, пошли к Яне.
Катя. Зачем?
Люся. Насчет работы на Мосфильме. К ней актёр пришёл.
Катя. Витя, я пойду к Яне? Ты не разозлишься? А то ты в последнее время вообще какой-то.
Витя. Иди.
Люся. Пошли. (Выходят.)
Александр. Ты слышал, я Люсе что сказал?
Витя. Нет, Санёк.
Александр. Я удочку закинул насчет СПИДа. Она сказала, что если заболеет, закончится это всё суицидом.
Витя. Санёк, ладно… Я не знаю, что вообще делать.
Александр. Нужно подумать.
Витя. А что тут придумаешь?
Александр. Ты ведь не знал. А может быть как-то сделать так, чтобы Катя усомнилась? Может быть, она от кого-то другого заразилась?
Витя. Она девственница до меня была.
Александр. Кто знает, с тех пор прошло время… А, может быть, она в зубной заразилась или когда анализы сдавала в институт?
Витя. Врачи сказали, что такое бывает редко, почти вообще не бывает. Ноль пять процента.
Александр. Хорошо хоть в институт не сообщат.
Витя. Да, а то я думал – всё.
Александр. Ты теперь белый негр. Я читал плакат в больнице, оказывается, есть общества, которые борются с дискриминацией ВИЧ-инфицированных. Оказывается теперь информация о твоей болезни конфиденциальная. Ты сам решаешь, говорить это или нет. Какого хрена сказал в моей редакции? Теперь все узнают. И вообще сказали, чтобы ты теперь присылал материалы только по Интернету. Боятся.
Витя. Сволочи! Блин, сидят мудаки. Вся литература, вся эта ваша тусовка литературная, сплошные мудаки. Думают только о себе, как бы стать главным редактором чего-нибудь, в Союзе писателей работать секретарём. Использовать кого-то!
Александр. Их можно понять. Люди старой закалки. Им страшно. Они теперь здороваться с тобой боятся. Ты как чумной для них. Болтать надо меньше.
Витя. Я им сам руки не подам! И с тобой могу не здороваться.
Александр. Я ничего тебе такого не сказал… Ты зачем им всё рассказал?
Витя. Мне кому-то нужно было сказать.
Александр. Ну вот, высказался. Мне мог высказаться.
Витя. Ты тоже на своей волне ходишь. У тебя девочки одни на уме. Эх, Витя, Витя, почему ты такой несчастный? Ничего у меня в жизни не было хорошего. И окружали только придурки и предатели. Гады! Овцы!
Александр. Я действительно не понимаю, почему такая несправедливость. Парень приехал в Москву в восемнадцать лет и в тот же день заразился. Ты ведь очень талантливый. Через лет десять ты смог бы стать настоящим писателем.
Витя. Ладно, всё, не грузи…
Александр. Ладно.
Витя. Мне в больнице сказали: «Живи, как жил».
Александр. Я слышал. Про деревья говорили.
Витя. Про больные деревья? Ты всё слышал прям. Шпион какой-то.
Александр. Про то, что и у деревьев бывают вирусы. Чёрная листва. И они живут с этим вирусом какое-то время, а это для них, как ВИЧ. Что они тебя будут лекарствами поддерживать. И проживёшь ещё лет десять.
Витя. Пятнадцать, он сказал. А ещё он сказал, в первый раз, когда тебя не было: «Это жизнь, не надо было спать, с кем попало».
Александр. А потом, когда это все будет необратимо, – всё.
Витя. Я сюда, в нашу поликлинику пришёл, от Литинститута. Я ведь первый анализ там сдавал. Она мне сказала: «Не волнуйтесь, вас будут лечить». Я сказал: «Кто? Это правда? Сейчас всё за деньги. Вы меня просто успокаиваете?» – она глаза отвела и молчит.
Александр. Я сам боюсь, что больной. Хрен знает, сколько у меня всяких было. Вроде бы с тобой мы нигде не пересекались. Я после тебя женщин не имел.
Витя. Да успокойся ты, я чувствую, что у тебя всё нормально. Мне, представляешь, как? Если я всех заразил, сразу повешусь.
Александр. Конечно, заразил всех и в кусты. Нет уж, теперь живи. Пойдем банки грабить. Если больные.
Витя. Да не загоняйся. Всё у тебя нормально, я чувствую. И то, что больной, я чувствовал уже давно. Я сейчас это только понял. Я уже за несколько дней чувствовал всё, поэтому и пошёл сдавать анализы.
Александр. Тебе сказали в больнице – неси полис и паспорт, тебя лечить будут. Так что не волнуйся. Говорят, в Москве самые лучшие лекарства, в провинции таких нет. Так что тебе повезло, что ты в Москву приехал.
Витя. Санёк, я правда чувствовал… Неспокойно было на душе… А мне Вадим, перед тем как у нас под дверью помереть, предсказал, что я до старости не доживу. Сказал, что я умру в тридцать три года. Меня машина собьёт. Соврал он, сволочь!
Александр. Может быть, с этими лекарствами еще доживёшь. И машина тебя собьёт.
Витя. Мне сказали, что может быть лекарство, которое вылечит СПИД, скоро изобретут. Недавно вообще никаких средств от СПИДа не было. Если бы во времена Фредди Меркури были бы такие лекарства, то он ещё был бы живой.
Александр. Я слышал. Тебе ещё сказали, что среди поп-звезд много ВИЧ-инфицированных, просто они это скрывают.
Витя. У них бабки есть.
Александр. Меня Бог сохранил оттого, что я с Люсей не переспал. Таней увлёкся, которая кусается. А так бы точно переспал.
Витя. У меня на лице прыщи и абсцессы на ногах, кажется, от этого.
Александр. Ну, ты сейчас начнёшь.
Витя. Я эту суку из Екатеринбурга, только приедет, сразу замочу! Утоплю! Ели бы она сейчас здесь была, тут же убил бы! Марина Каримова! Говорили мне пацаны: «Зачем тебе нужна эта Москва»! Я ведь в первый день, как приехал сюда, заразился!..
Александр. Не понимаю, зачем ты на неё полез?
Витя. И ты тоже. Типа сам виноват?! Это жизнь?! Да?!
Александр. Я такого не сказал.
Витя выходит, громко хлопнув дверью.
Сцена третья
В комнате Люся, лежит на кровати. Входит Катя.
Катя. Ты одна? А где все?
Люся. Гусев лежал-лежал, потом вскочил, оделся и убежал на улицу. Меня позвал, я не пошла. Что с ним, он какой-то в последнее время странный?
Катя. Да я вообще не знаю. Я у него спросила: «Что у тебя случилось, Витя?» Он говорит: «Потом скажу, Катя». Вообще со мной почти не разговаривает.
Люся. А как Ваня, с которым ты познакомилась у метро?
Катя. Я с ним встречалась. Он меня пригласил в кофейню.
Люся. И чего?
Катя. Ничего, Люся. Приглашал к себе, я не пошла. Люся, сколько мусора, опять вы с Сашей намусорили! (Убирает.) У тебя с Сашей ничего не получится, тебе нужен муж богатый и чтобы служанка была, а ты будешь только краситься и ухаживать за собой.
Люся. Ну и хорошо. Я лентяйка, только с таким жить и смогу.
Катя. А ты Саше нравишься.
Люся. Ему все нравятся. Он бабник. Мы с ним просто друзья.
Катя. Ага, и спите в одной кровати.
Люся. И чего?
Катя. В общаге, кстати, думают, что мы живём шведской семьёй.
Люся. Правда? Так, теперь буду ночевать дома.
Входят Витя и Александр с пакетами.
Александр. О, а мы вам еду принесли.
Витя обнимает Катю.
Катя. И что Катя должна готовить? Катя убирается, Катя готовит. Ладно, я здесь служанка, хорошо.
Витя (хмуро). Я сам приготовлю. (Достаёт из сумки пельмени.)
Катя. Да нет, раз я служанка, то уж сама приготовлю. (Берёт пельмени, кастрюлю и выходит.)
Александр. Люсюля, опять грустная. Опять скучно, девочка моя?
Люся (тепло). Да.
Витя. Девочка моя, мальчик мой, – как заговорили.
Люся. А ты завидуешь? Да? Да?
Входит Катя. Берёт веник, подметает.
Витя (хмуро). Катя, дай мобильник, мне позвонить надо.
Катя. А ты мне деньги на мобильный кладёшь?
Витя. Пошла на хрен, овца тупорылая!!!
Выходит.
Люся. Что с ним?
Александр. Творческий кризис.
Люся. Литераторы вообще странные. Но с вами всё равно интересно. Я хоть мало чего понимаю в ваших разговорах, но мне всё равно интересно. А со своими я не могу, они только о бабках, о шмотках разговаривают. Мажоры типа. Крутые типа.
Александр (смеётся). Дура ты, Люся. Но в тебе есть, значит, искра Божья. Это хорошо. А ещё ты добрая, я тебя за это люблю очень, и естественная. Какая есть.
Люся. Даже чересчур. Мне это мешает. Другие строят из себя что хотят, крутят парнями, а я не могу.
Александр. Глупая, это же твоё достоинство. Кому надо, оценит.
Люся. Надоело ждать кого надо.
Катя бросает веник.
Катя. Что с ним, Саша? (Плачет).
Александр. Да ничего. (Обнимает её, гладит по голове.)
Входит Витя.
Витя. Катёночек, ты чего?
Александр передает Катю в руки Вити. Тот обнимает Катю, что-то шепчет. Выходят вместе.
Люся. Представляешь, мне Катя сказала, что Гусева никогда не бросит, она к нему очень привязалась.
Александр. Ну, будет сумасшедшая семейка. А как же тот, которого она встретила, когда шла из метро?
Люся. Она с ним встречалась. Он ей не понравился. Да она не знает сама, что хочет. Ей с одной стороны хочется погулять, с другой стороны Гусев. И мама ее, наверно, воспитывала, что гулять – это плохо. Я сама такая была.
Александр. Ну, ты-то не такая, ты-то гуляешь.
Люся. Я пошла другим путём.
Александр. Ленин наш, деточка.
Люся. Я не хочу жить, как моя мама. Она у меня консервативная. Муж, дети, работа, садовый участок. Я вообще бы с ума сошла с такой жизнью. И ничего у неё уже впереди не будет. Только садовый участок. Хотя я, когда была маленькая, всегда ждала, когда мы на него пойдём. У нас садовый участок, папе дали, недалеко от дома. Я там бегала, какие-то веночки плела. Сейчас вообще туда не тянет.
Александр. Мальчики, клубы. Предала ты свое детство. Я лучше на твоей маме женюсь. Она готовит хорошо.
Люся. А ты мог бы с ней любовь закрутить.
Александр. Правда? Она же у тебя консервативная?
Люся. Ну и что? Если бы ты сделал вид, что ее любишь, то вполне мог бы. Ей папа совсем любви не даёт. А ей этого не хватает. Это чувствуется. Папа сидит у себя в уголке и паяет. Вот так вот, детка.
Александр. Ты, кстати, никогда про отца не рассказывала, только про сестру, про мать.
Люся. А что о нём говорить. Ты лучше на моей сестре женись. Она неиспорченная, девственница.
Александр. Ей пятнадцать ведь?
Люся. Да. Хотя я тоже была в пятнадцать лет девственница, потом как понеслось…
Александр. Да, стоит девочку уберечь от опрометчивого шага.
Заходит Витя, грустный.
Витя (Люсе). Там тебя Яна ищет.
Люся. Да? А Катя где?
Витя. С ней.
Люся выходит.
Витя. Я хотел Катю на фиг послать уже давно, она тупорылит, но теперь придётся с ней жить.
Александр. А чем она тебя не устраивает?
Витя. Голосом противным истеричным тупорылым что-нибудь скажет: «Я убиралась» или «Ты мне деньги на мобильный не кладёшь» – убить хочется.
Александр. Да, это правда. Меня её манера говорить тоже раздражает.
Витя. Я, наверно, всё равно не выдержу.
Александр. Крепись. Ты теперь перед ней виноват до конца жизни.
Витя. Отцу звонил.
Александр. И чего?
Витя. Плохо всё. Он болеет сильно. Нафиг я в эту Москву поехал, лучше бы я с ним побыл. У него сердце больное. Не дай бог что случится… Всё равно в Воронеж скоро ехать придётся.
Александр. Да, дело твоё труба. Я, кстати, сразу подумал, что без московского полиса тебя здесь лечить не будут. Такие деньги выкидывать никому не охота.
Витя. А там, мне сказали, что лекарства другие, от них только хуже.
Александр. Да, и чего думаешь делать?
Витя. Не знаю. Умру, наверно, скоро.
Александр. Мне, кстати, Люся сказала, что Катя о вашей с Люсей ночи любви всё знает, она не спала.
Витя. Мне уже Катя сказала.
Александр. Если мы все больные, будем жить вместе. Одной большой ВИЧ-инфицированной семьёй.
Витя. Да всё у тебя нормально, не загоняйся.
Александр. Конечно, нормально, я вчера вспомнил перед сном, потом всю ночь уснуть не мог… Я с тобой одной бритвой почти неделю брился.
Витя. Да??? Блин, Санёк… (Садится на кровать, обхватывает руками голову.) Я точно повешусь. Вам надо кровь всем сдать.
Александр. Вообще-то это очень страшно, если я узнаю, что больной, я вообще не представляю, как себя поведу.
Гусев поднимает голову, он плачет.
Александр. Ты что, Витя, плачешь???
Сцена четвёртая
Ночь, в комнате темно, за окном светит луна. Витя, Катя, Саша спят. Входит Люся. Задевает что-то звонкое ногой, ударяется обо что-то.
Александр (шёпотом). Какая-то ты неуклюжая, Люся.
Люся (тоже шёпотом). Какая есть. Если я буду стараться не шуметь, еще хуже будет. (Ложится рядом с Александром.)
Александр. Пришла? (Целует её.) Люся, у тебя СПИД. У меня было сегодня прозрение.
Люся. Чего?
Александр. У тебя СПИД. Значит, покончишь с собой?
Люся. Откуда?
Александр. Заразилась от кого-то.
Люся. Если только от тебя. У меня за последнее время было только с тобой, и только с тобой я не предохранялась.
Александр. Правда, только со мной было, а с Гусевым?
Люся. А, да.
Александр. Я шучу. Эх, Люся была бы ты девушкой поприличней, я бы в тебя влюбился.
Люся. Ты думаешь, у меня так много было?
Александр. Мало?
Люся. Человек шесть-семь. Может быть десять. У меня просто в характере есть такая вещь, что лучше один раз получить парня, и быть очень счастливой этот день, чем вообще ничего не иметь. Поэтому если мне кто-то нравится, я его беру.
Александр. А еще ты за подругами поведение копируешь.
Люся. Вот такая я повторюшка.
Александр. Я бы сказал вторюшка.
Люся. А ты мне обещал, когда со мной переспал, что будешь меня любить. И соврал.
Александр. А тебе так моя любовь нужна?
Люся. У меня еще никогда ничего серьезного не было. Хочется. Чтобы меня любили. На руках носили.
Александр. Ты добрая, Люся, естественная. Таких мало.
Люся. Правда? Правда? (Целуются.) Ты хочешь со мной переспать?
Александр. Нет, я тебя люблю. Не хочу опошлять отношения.
Люся. Правда?
Александр. Только тебе любовь нужна для коллекции. Так попробовать.
Люся. Не знаю. Может быть, я изменюсь. Я же не смогу всю жизнь гулять.
Александр. Как изменишься, позвони. Я буду ждать этой минуты. Люся, я тебе очень доверяю. Кате о том, что я тебе скажу, пока не говори… Ты заметила Гусев какой?
Люся. Заметила. А что с ним?
Александр. У него ВИЧ. СПИД. И тебе нужно тоже провериться. А теперь, если хочешь, давай «переспим» с презервативом.
Сцена пятая
Витя набирает за компьютером. Входит Александр. Немного пьян.
Витя. Всё по девочкам?
Александр. Ну не по мальчикам же. (Пауза.) Я тебе звонил, мы в Измайловский парк ходили, хотел тебя с собой взять. Вот видишь (показывает мобильный), последний вызов: Гусев.
Витя. Как-как я у тебя записан?
Александр. Гусев.
Витя. Я думал – Витя.
Звонит мобильный Александра.
Александр. О, Люся. Ты с кем? Понятно. Да ладно. Пришла в клуб в стельку трезвая. Смотри у меня. Обещала не изменять. С кем? Антон, значит… Только честь ему не отдавай. Честь моя, моя лишь честь. До завтра.
Витя. Вы с Люсей подходите друг другу. Типа две шлюхи.
Александр. Ты чего нервничаешь? Я, считай, от тебя удар отвёл: всё ей сказал, утешил, у нас теперь любовь, пока платоническая, как кончится скрытый период, я её сам отведу в больницу.
Витя. Ты сам провериться не забудь.
Александр. А представляешь, вы все заражены, а у меня ничего нет.
Витя. Свяжем и изнасилуем, понял?
Александр. Да, я сам отдамся. Как же я друзей-то оставлю. Я вот знаешь, что грешным делом подумал: что страшнее – ВИЧ или зубная боль? Если зубы сильно болят, то хочется выброситься. А смертельно больной человек живёт себе до поры до времени, ничего не чувствует. На каком-то отрезке времени ты счастливей меня.
Витя. Дурак ты, блин! Да я бы любую зубную боль пережил, без денег, без дома, на улице бы жил, только бы не умирать! Мне ничего не надо!
Александр. Нет, что-то в этой мысли есть. Я рассказ про это пишу.
Витя. Чего??! Ты про меня пишешь?!!
Александр. Пишу, я же писатель.
Витя. Главным редактором каким-нибудь хочешь стать?! Или секретарём Союза писателей?! Станешь! Будешь таким же, как они, ссутуленным мудаком! Будешь!
Александр. Да ладно, я пошутил.
Входит Катя.
Катя. Витя, ты мне очки сделал.
Витя. Пошла ты! (Бросает ей мобильный.) Тебе опять Ваня звонил. Ты хоть бы телефон не оставляла свой в комнате.
Катя. Да? Что сказал?
Витя. Тебя хочет. (Собирает её вещи.)
Катя. Да, да, давай. «Пошла вон отсюда» скажи.
Витя отдает ей вещи.
Катя. Я отсюда никуда не уйду, я здесь убиралась. Витя, хватит!
Садится на пол, ревёт.
Александр (совсем пьяным голосом). Сумасшедший дом. Если я сам труп, то я все равно не хочу находиться среди трупов. (Шатаясь, выходит.)
Сцена шестая
Александр пьёт пиво. Входит Люся.
Александр. О, любимая моя.
Люся. Любимый. Заметь, я это ещё никому не говорила.
Александр. Детка.
Люся. Деточка.
Александр. Завтра поведу тебя в больницу. У тебя срок вышел, теперь всё, покажет, если больная. Ты как поступишь с Гусевым, если вдруг?
Люся. Я ему закачу истерику! Или просто разговаривать не буду. Я ему это вообще не прощу никогда, он ведь меня во сне, я ничего не помню. А Катьку вообще изнасиловал.
Александр. Я знаю.
Люся. Странно. Ты читаешь об этом в журналах, но никогда не думаешь, что это произойдёт с тобой. Ты думаешь – это страшная сказка, которая навсегда останется сказкой.
Александр. Мы не верим в смерть. Витя, например, всё равно верит, что всё будет хорошо. Что изобретут лекарство и его вылечат. Он об этом много говорит. А ещё он верит, что те лекарства, которые сейчас есть – продлят его жизнь лет на пятнадцать. Хотя, когда он мне рассказывает, что умер такой-то ВИЧ-инфицированный (он сейчас ходит в клуб ВИЧ-инфицированных), я у него всегда спрашиваю: «И сколько он прожил?» Обычно три-четыре года. А иногда ему кажется, что он завтра умрёт. В общем, непонятная штука. Я, кстати, тебе точно скажу, мне иногда страшно здесь пить, есть, я знаю, что СПИД в быту не передаётся, но все равно боюсь. Ем, пью, здороваюсь только потому, что боюсь его обидеть.
Люся. Я вообще, наверно, не буду с ним общаться.
Александр. Если мы здоровые, то это будет выглядеть некрасиво.
Люся. Ну, он непредсказуемый какой-то, он нас убьёт так.
Александр. Больше всего он злится от одиночества, от того, что некому сказать. Я сегодня вечером всё расскажу Кате, завтра втроём пойдём в больницу. Наконец всё узнаем.
Люся. Вот так, детка.
Александр. Над ним врачи знаешь как издеваются. Ему сказали, что, так как он студент, ему можно полис сделать и лечиться здесь. Он месяц ходил, его на хрен везде посылали. Такие деньги на него тратить никто не хочет. А он думает же, раз заболел смертельно, теперь ему все обязаны. Кому это надо.
Люся. Твоя Яна меня замучила. Она, оказывается, ревнует тебя ко мне.
Александр. Ну, у неё есть перед тобой явное преимущество. Она в восемнадцать лет девственница притом, что очень красивая. Не утратила чистоту и духовную глубину.
Люся. Глубину? Мне Даша Полевая сказала, что она просто так себя ставит, а сама с шестнадцати лет уже шалавит.
Александр. Откуда Полевая-то знает – крыса?
Люся. Они обе из Краснодара.
Александр. Я этой крысе не верю.
Люся. Яна меня бесит!
Входит Катя, в руках у неё букет роз.
Люся. Кто тебе это подарил?
Катя. Ваня.
Александр. А как же Гусев?
Катя. Я просто цветы взяла. Не выкидывать же букет? Саша, вы опять намусорили. За вами уже Витя стал убираться. Если он добрый, то это не значит, что на нём можно ездить.
Александр. Ну вот, пристыдили.
Катя. Нет, я серьёзно.
Александр. Люся, давай посуду помоем.
Берут грязную посуду в тазике. Входит Витя.
Витя. Цветы. Мне?
Катя. Нет, это мне подарили.
Витя берёт букет, выбрасывает его в окно.
Катя. Витя, ты чего делаешь?!
Витя берёт её за руку, вытаскивает из комнаты.
Александр. Вот ведь любовь. У нас так же будет?
Люся. Не дай Бог!
Александр. Ты мне ребёнка родишь?
Люся. Потом. Если всё будет нормально.
Александр. Детка.
Сцена седьмая
Александр, Люся, Катя сидят на одной кровати.
Александр. Это вообще, за что на него столько несчастья навалилось?
Люся. Судьба.
Александр. Да, уж. Судьба. Она действительно существует. Только в этом нет ничего мистического. Судьба – это наше прошлое. Как бы там ни было, а прошлое должно быть у всех – это и есть судьба.
Люся. Я ничего не поняла, но это, видимо, что-то умное.
Катя. Я его боюсь теперь.
Александр. Учитель в Воронеже был его самым близким человеком. Всё одно к одному. Здоровый такой мужик был, бывший лётчик. Голос громовой. И умер в сорок четыре года. Инсульт. Странно. Теперь у Гусева нет ни одного близкого человека. Мы ему неблизкие.
Входит Витя.
Витя (мрачно). К вам покойник пришёл.
Александр. Ты пьяный, что ли? Ты же не пьёшь?
Витя. Я к врачу когда ходил, она мне говорила: «Я не понимаю, как вы здесь сидите такой спокойный, трезвый». Она очень меня жалеет.
Александр. Витя, успокойся.
Витя. Учителя моего убили. Он давно говорил, что его убить хотят. Отец меня на хрен послал, как узнал, что я больной. Он сказал, чтобы я вообще дома не показывался. Осёл! Наверно, боится за молодую жену. Я никому не нужен. Все на своей волне, все на своей волне. Никому ты, Витя, не нужен.
Александр. Хватит ныть! Достал уже! Ты что думаешь, тебе теперь все обязаны?!
Витя. Ты мне так не говори, Санёк. Ясно?!
Александр. Хватит ныть. Витя, я понимаю, что тебе сложно.
Витя. Ничего ты не понимаешь – это понять нельзя. Надо быть на моём месте. А вы ведь здоровые почему-то. Ладно, когда наркоманы заражаются, им жизнь всё равно не нужна…
Александр. Ты хотел, чтобы мы были больные?
Витя. Хотя бы не так грустно было бы. Я вот думаю, если даже изобретут эти лекарства, вылечат меня. Всё равно ничего не изменится. Я таким же останусь одиноким, каким был.
Катя и Люся сидят на кровати, опустив головы.
Александр. Мы ведь у тебя есть.
Витя. Вы на своей волне. Теперь между нами… (делает жест.) Я больной, вы здоровые. Учителя убили ещё…
Александр. Ты сам себя делаешь одиноким.
Витя. Детей у меня никогда не будет. Санёк, я слепну. Оказывается, у меня была врождённая болезнь глаз. Теперь из-за ВИЧ она прогрессирует. Окулист сказал, что я, скорее всего, через год ослепну совсем. А заразила меня эта сука специально.
Александр. Ты об этом не рассказывал.
Витя. И не надо тебе об этом знать, а то рассказ побежишь писать. Куплю пистолет и пристрелю ректора и Дашу Полевую. И эту суку. Все равно уже. А если ты рассказ напишешь, я и тебя пристрелю… Нет, не буду: слишком многих придётся убить. (Подходит к кастрюле, накладывает пельмени.) Надо поесть, а то я, может быть, пять дней есть не буду. Меня выселяют из общежития и отчисляют. Я ведь на занятия почти не ходил. Сегодня к ректору пошёл, рассказал, что болею, поэтому не ходил, попросил сдать зачёты сейчас. Он как узнал, что я больной, руками замахал, сказал: «Нам такие не нужны, сейчас же забирай документы». Так что всё.
Александр. Тебя что, выгоняют даже после того, как ты сказал об этом?
Витя. Да.
Александр. Я не думал, что ректор поступит так непорядочно.
Витя. А что непорядочно, его молено понять. Он старой закалки. Боится. Я теперь для него чумной. Это жизнь, сам виноват. Она просто влезла ко мне в постель. Я всего с ней три дня спал. На третий уже не хотел – надоела. Она пришла, сказала, что в комнате никого нет, попросилась переночевать. Естественно, мы с ней опять. Она сухая была, я себе всё натер об неё. А наутро пришла соседка, попросила её ключ от комнаты. Он, оказывается, у неё был. Я тогда думал, она просто хотела со мной. Оказывается, нет. Зачем-то специально заражала. Я понял, почему. Такое одиночество давит, что за непонимание хочется всем мстить. Будьте такими же, посмотрите, как это изнутри. Если бы не был таким дураком, то уже тогда бы понял, что она больная. Она говорила, что ей жить осталось пару лет, что её уже два раза из петли вытаскивали. Когда она уехала, выяснилось, что у меня гонорея. Но это выяснилось, а она уже уехала. Месяц назад она объявилась на сессию, и я ей предъявил. Она сказала: «У меня ничего не было. Это ты. А ты, может быть, меня ещё и СПИДом заразил? У тебя какие-то прыщи на лице. Ты проверься». И ушла. Меня после её слов как парализовало. Она ещё пьесу написала, где главная героиня болеет ВИЧ. Она, кстати, учится у того же мастера, что и ты учился. Я её убить сначала хотел, теперь нет. Пусть живёт и мучается. Умереть – это… Я и сам уже хочу умереть. Пусть у неё ноги откажут, руки, глаза.
Александр. Сколько ей лет?
Витя. Двадцать шесть. Представляешь, в Воронеж позвонил – отец запретил домой приезжать, потом другу – друг что-то промямлил и трубку повесил, я перезвонил, он не поднял. Ректор узнал и из института выгнал. Катя, пошли, поговорим в коридоре?
Катя. Я тебя боюсь.
Пауза.
Витя. Я хотел тебе сказать – уходи отсюда теперь. Гусь свинье не товарищ.
Снимает со стены перчатки. Выходит.
Александр. Ты уйдёшь?
Катя. Да, я боюсь.
Александр. Я тоже, я комнату нашёл в коммуналке, сегодня переезжаю. Вместе с Люсей.
Начинают собирать вещи.
Александр. Моя однокурсница из Питера любит петь песню «Как молоды мы были…» Первый тайм мы уже отыграли. Она считает себя старой в тридцать лет. Постоянно говорит: «Мне бы твои двадцать пять». Какая она глупая. Вот она, старость. В девятнадцать. Люся, ты понимаешь?
Люся. Я стараюсь не грустить.
Шум за дверью. Крики. Входят люди, несут Гусева.
Александр. Что?
Незнакомец. Он избил Дашу Полевую. Это его охрана. Сейчас «Скорая» приедет.
Кладут Витю на пол, тихо выходят. Александр, Катя, Люся стоят вокруг Вити, низко опустив головы. Медленная музыка.
Занавес
Мухи
Новелла
Мать – 70 лет
Дочери:
Анна – 45 лет
Вера – 42 года
Люба – 25 лет
Андрей, сын Анны – 23 года
Эпизод первый
Русская изба. Темно. Свет исходит лишь от лампадки, которая висит у иконы. Женщина стоит на коленях, она молится. Её лицо светлое, безмятежное. Одета она в чёрное, на голове чёрный платок. Пламя от лампадки отражается в её глазах, бликует на ее лице. Это Вера.
Вера. Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ныне и присно, во веки веков. Аминь.
Едва она успела сказать «аминь», как дверь в комнату распахивается. Вперевалку входит мать. Она с трудом несёт свое грузное тело во время ходьбы, а, когда произносит слова, тяжело дышит. Следом за ней в комнату просочилась худая с морщинистым лицом женщина. Это Анна. Обе они одеты в чёрные платья. На матери чёрный платок, Анна – с непокрытой головой.
Мать. Беда случилась, Верочка!
Лицо Веры мгновенно утратило благолепие и безмятежность. Теперь мы видим, что женщина старше, чем нам показалось.
Вера. Мама, что случилось?
Анна (в слезах). Твоя сестра сошла с ума! У неё точно с головой не в порядке!
Мать. Может быть, правы были Кузнецовы, когда говорили, что как только человек денех много зарабатывать начинает – это не к добру… А мы думали, что завидують.
Вера поднимается с колен, садится на стул и молча смотрит на женщин.
Анна (плачет). Да как же это так Антошу убили, Андрюшу без ног оставили, а тётка с ними путается…
Вера медленно крестится. Мать сажает своё грузное тело на стул.
Вера. С чуркой с каким-то спуталась?..
Анна. Не просто с чуркой. С чеченом.
Вера. Хосподи! (Вера произносит это слово, будто захлёбывается. Крестится.)
Мать. Бедные вы у меня дочки, несчастные… Что ты, Аня, что ты, Вера… Только бы Андрюша не узнал!
На окне плотная занавеска. От этого темно в избе.
Эпизод второй
А на улице в это время день. Осень. С деревьев падают листья.
Много листьев. Весна красивая пора, но мудрее поздняя осень…
Когда живая природа уже осознала свой конец, но, несмотря на это, устраивает последний праздник.
Эпизод третий
Внутри двора. Деревья, под ними огромные кучи листьев. Сарай, около которого ходят курицы и утки, собачья будка – около неё на цепи сидит огромный пёс… Он кажется грозным. Неожиданный порыв ветра разметал по двору ворох жёлто-красных листьев.
Эпизод четвертый
На небе рваные облака. Полнеба занимают дикие птицы – они улетают. Слышен их крик.
Эпизод пятый
В конце двора стоит баня. В ней, на лавке, закутавшись в фуфайку, спит Андрей. Во сне его мучают кошмары. Он стонет, тяжело дышит, как будто пытается от кого-то убежать. У него нет ног. Протезы стоят рядом у лавки. Это превосходного качества импортные протезы.
Эпизод шестой
Мать. Ведь узнает – убьёт!
Анна. И пусть убьёт! Она мне деньги на протезы ему дала! Наверно, чечен ей дал! Ох, узнает и меня убьёт!
Вера. Господи благослови!
Мать. Я её сюда вызвала поэтому… (Из кармана платья достаёт мобильный телефон.) Тоже она подарила.
Мать кладёт мобильный на стол. Вера косится на телефон и крестится: «Господи благослови!»
Вера. Дьявольское творение!
Анна. У меня больше нет сестры! И деньги займу, но отдам. А ее… Чтобы ноги ее здесь не было!
Мать. Дочь моя всё же.
Анна. А о наших с Верой детях ты подумала?! Нет у меня сестры!!!
Эпизод седьмой
Через окно в баню мы видим спящего Андрея. Он сжал зубы, весь вытянулся. Он начинает отмахиваться от кого-то. Как будто кто-то летает около него… Через некоторое время он тяжко вздыхает и отворачивается к стене.
Эпизод восьмой
По просёлочной дороге едет автомобиль. Он приближается. Через лобовое стекло мы видим, что за рулём – молодая беловолосая девушка. Её лицо красиво накрашено и имеет серьёзное выражение.
Эпизод девятый
Мать. Может быть, она там в городе наркотики употребляет? От этого что-то с головой её случилось?
Анна. Да уж конечно – колется, наверное. А этот чечен её на иглу и посадил.
Вера. Нечего ее было в город отпускать. Мы сами виноваты.
Мать. Думала, хоть она поживёт как человек…
Слышно, что за окном подъехала машина. Залаяла собака.
Вера. Она! (Крестится.)
Мать. Сидите здесь. Сама ее встречу. (Поднимается. Идёт к двери, переваливаясь. Причитает.) Хоть бы Андрюша не узнал…
Эпизод десятый
Во дворе.
Люба идёт к дому. Она одета в топики короткую юбку. У Любы очень красивое лицо, стройная гибкая фигура, красивые ноги.
Огромная собака лает, но не грозно, а приветливо.
Мать выходит во двор, сделав пару шагов, останавливается.
Когда Люба подошла, то мать со слезами обнимает ее, целует в обе щеки.
Мать. Дочка моя родная…
И снова обнимает и целует.
Эпизод одиннадцатый
В избе Анна и Вера.
Вера. Как смотреть на нее буду…
Анна. А нечего на неё смотреть, на бесстыдницу!
В избу заходят мать и Люба.
Анна. Явилась! Как….ь размулёванная, почти голая! Страм!
Люба. В чём дело? Ты как разговариваешь со мной?
Анна. Она еще будет спрашивать! Щас волосы все напомаженные повыдергаю, будешь знать!
Мать (с тяжёлой отдышкой). Не кричите вы, дочки. Сядьте. Поговорить нада.
Люба тут же садится. Села и Анна. Молчат. Долго молчат. Вдруг:
Мать. Ты, правда, встречаешься с чеченом?
Люба не отвечает, она смотрит в пол. Пауза.
Мать. Замуж собираешься или просто любишься?
Люба. Он мне предложение сделал.
Вера. Хосподи!
Анна. Чеченят, бабка, будешь нянчить!
Мать. Дочка… Люба… Как же ты так с нами…
Анна. Андрюше они ноги оторвали, Антона убили, а ты!
Мать. Так по нам война эта прошлась… Как ты можешь? (Пауза.) Родила я тебя поздно… Говорил мне гинеколог, что ребёнок может быть с отклонениями разными.
Люба. Да сами вы с отклонениями! (Плачет.)
Вера. Любаша, ты ведь мне не просто сестра, ты мне и как дочка была. С нашими детьми – с моим и с Анькиным – вместе росла. Ты Антона не помнишь? Как его в гробу привезли?
Люба рыдает.
Мать. От Веры племянника твоего они убили, другого, от Ани, калекой оставили. А ты с ними путаешься!
Люба. Да ни с кем я не путаюсь! Он то не воевал!
Анна. И что? Звери они! Нелюди!
Люба. Ты хочешь, чтобы я так же, как вы, без мужа жила?! Чтобы вся жизнь наперекосяк? Я хочу мужа любимого! Хочу от него детей! Её лицо в потёках туши ужасно. Она похожа на бесноватую. На фурию. Огонь лампадки отражается в глазах. И кажется, будто глаза горят каким-то неземным – дьявольским – огнём.
Анна. Как ты от него детей рожать собираешься?! Если ты понесёшь, я этого волчонка сама выдавлю из тебя!
Люба вскакивает, хватает первое, что попадается под руку (мобильный телефон) и бросает в Анну. Промахивается. Телефон разбивается. Анна встаёт. Кажется, что она хочет ударить Любу.
Мать. Я сама с ней поговорю! Отнесите Андрею поесть.
Вера послушно встаёт. Она вытаскивает что-то из буфета, берёт что-то со стола. Анна садится на место. У нее каменное лицо. Все молчат.
Вера. Пойду я к касатику нашему. (Выходит.)
Эпизод двенадцатый
Вера идёт через двор. Ветер плюется в неё листьями. Походка у неё угловатая, поспешная. Она о чём-то думает. О чём-то серьёзном. Собака залаяла и осеклась, будто ей заткнули пасть.
Эпизод тринадцатый
Вера стучит в баню. Раздается голос: «Да входи!»
Эпизод четырнадцатый
В бане.
Вера. Благослови тебя Бог!
Андрей. И тебя так же, тётя Вера.
Вера. Я поесть принесла.
Андрей. О о о! Давай! Жрать хочу! Хавать! (Смеётся.) Чё грустная?
Вера. Может, вернёшься в дом? Что ты тут, как… прости Господи!., собака…
Андрей. Нее, тетя Вера, я, пока не очень холодно, здесь поживу. Не могу с вами… И так тоска. А тут ещё вы.
Вера. Ну Бог с тобой. Сам знаешь.
Андрей. Отвернись, тётя Вера. (Вера отворачивается. Андрей пристегивает протезы.) Все, тётя Вера, можешь поворачиваться. (Встаёт, делает пару неуверенных шагов, потом идёт ловко, будто и не на протезах, а на своих ногах, подходит к окну.) О! Любка приехала! Сестрёнка моя! Что же ты мне не сказала?!
Вера. Тётка она тебе, бестолковый.
Андрей. Для меня сестрёнка.
Вера. Любишь ее?
Андрей. Кто мне ближе может быть, тетя Вера?
Вера. Ну да. Вместе воспитывались.
Вера тяжко вздыхает. Андрей выходит.
Вера. Ты хоть поешь!
Андрей. Потом! Дай я к сестрёнке схожу!
Вера (шепотом). Благослови тебя Бог.
Дверь бани захлопывается за Андреем с громким звуком, от которого кровь стынет в жилах.
Эпизод пятнадцатый
В избе мать, Анна, Люба. Врывается Андрей. Совсем незаметно, что он на протезах.
Андрей. Любочка, привет!
Люба. Привет, Андрюша.
Анна встаёт с каменным лицом. Она хочет что-то сказать.
Мать. Молчи уж, ненормальная!
Люба со слезами выбегает из избы.
Андрей. Так! Что тут произошло?! Я за Любку в деревне любому горло перегрызу… А вам вот что скажу. Что вы до неё докапываетесь всё? От вас мужья ушли. От всех! Я жить в доме не могу – в бане всё лето жил. Не знаю, куда на зиму пойти теперь… Что вы к ней пристали?! Всё вам не нравится! Пусть живёт, как знает!
Анна. Да ты не знаешь просто.
Мать (Анне). Молчи!
Андрей. И знать не хочу! (Выходит из избы.)
Эпизод шестнадцатый
Люба бежит по полю. Под ногами пожухлая трава, ворохи листьев. Она бежит сломя голову в никуда.
Эпизод семнадцатый
По тому же полю быстро-быстро идёт Андрей.
Эпизод восемнадцатый
Люба падает на траву, на листья. У неё истерика.
Эпизод девятнадцатый
Андрей идёт по полю.
Эпизод двадцатый
По полю идут мать, Анна и Вера. Дочери поддерживают мать.
Эпизод двадцать первый
Андрей доходит до Любы. Он обнимает ее за плечи, что-то говорит ей.
Эпизод двадцать второй
Мать, Анна и Вера доходят до Андрея и Любы. Мать отталкивает поддерживающих её дочерей и садится прямо на землю.
Андрей. Что увязались?
Анна. Андрюша, ты просто ничего не знаешь!
Мать (Анне). Молчи!
Вера. Господи благослови!
Андрей. Баба, уведи этих фурий! Я тебя Христом Богом прошу!
Мать. Не уйдут они…
Анна. Она с чеченцем живёт! А ты её защищаешь!
Листья гоняет ветер. Все молчат. У Любы трясутся руки… губы. Глаза ее широко открыты.
Андрей. Люба, это правда?
Люба (плачет, кричит). Он никогда не воевал! Он в России родился! Я его люблю! Убей меня за это!
Анна начинает плакать.
Андрей (спокойно). Дура, что ли?
Анна. Он Антона уби-и-ил!!!
Андрей. Он?.. Ты с ума сошла? Антона убил другой. И «чеха» этого тоже убили… Почти сразу.
Вера. Благослови Антона, Господи!
Анна. Антошу убили, тебя без ног оставили, а тётка с ними путается… Мразь!
Андрей. Брата убили, меня покалечили… А вынес меня «чех». Меня гантимировец на себе три километра нёс, когда я истекал кровью и без ног был. И нёс он меня по минному полю. Я сейчас письма от него получаю, и сам ему пишу, и, по-моему, роднее человека у меня нет и не было, и не будет. Убейте тогда и меня, раз Любу хотите убить!
Мать. Ты не рассказывал…
Андрей (орёт). Да…..ь, зачем это рассказывать!!! (Садится на траву. Бьёт землю.) Не трогайте её! Любит – хорошо! Любит – в этом мире это очень много! Не трогайте её!
Плачет, обнимает свою мать и тётку Любу. Плачут все вместе.
Эпизод двадцать третий
Всей семьёй идут по полю.
Вера (тихо матери). Может, не так уж и плохо, что он чечен. Пусть живут. Андрюшу вот спасли, оказывается. Мать. Пусть. Ну их.
Эпизод двадцать четвертый
Снова в избе. Уже ночь. Темно, свет исходит лишь от лампадки, которая висит у иконы. Вера снова стоит на коленях и молится.
Пламя от лампадки отражается в её глазах…
Вера. Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ныне и присно, во веки веков. Аминь.
Встаёт, зевает. Подходит к своей кровати. Мать и Анна сидят за столом. Люба спит на кровати.
Вера. Нельзя все вот так оставлять. Вынесли они Андрюшу, а моего убили… А родит ребёнка, и в какую веру его? Нет, нельзя так.
Анна (жестко). Уговорим её.
Мать. Я с ней завтра поговорю. Спи.
В комнате откуда-то подул ветер. Мать, Анна и Вера выглядят обескураженно. Ветер задул лампадку. Темнота.
Эпизод двадцать пятый
В полумраке кровать. На ней спит Люба. Она спит, укутавшись в старое одеяло. Она улыбается во сне. На её красивом лице ангельская улыбка.
Эпизод двадцать шестой
Баня. Спит Андрей. Он стонет во сне. Ему снится что-то страшное. Он отмахивается от этого руками.