Галарраге уже около недели не удавалось побыть с Аной Росой наедине. Наконец он перехватил ее в саду. Ана Роса срезала цветы, чтобы поставить их в комнате матери. Девушка казалась чем-то подавленной.

— Цветок среди цветов! — окликнул ее Галаррага. — Здравствуй. Неужели ты настолько убита гибелью Хермана, что совсем не хочешь видеть меня?

Ана Роса посмотрела на него и отвела глаза.

Даже от него самого она пыталась скрыть свое влечение к нему, чисто физическое, позорное влечение к этому сильному, красивому самцу, плебею. К Гонсало она не испытывала и сотой доли того влечения, но зато Каррьего понимал ее и любил не только ее тело, но и душу, не то, что этот мужлан. Уступая Галарраге, она уступала самой природе, и эта уступка всегда казалась ей унизительной, поэтому Ана Роса неизменно держалась с любовником вызывающе и грубо.

— Что тебе надо? — резко спросила она.

— Ну это, кажется, яснее ясного, что мне надо, мой цветочек. Я соскучился, — мягко заявил Галаррага.

Ана Роса молча продолжала срезать цветы.

— Да-да, я понимаю, весь дом погружен в траур, — насмешливо продолжал Галаррага, — но я не собираюсь посягать на твою светлую печаль… Мне нужно другое, — с этими словами он вырвал из рук Аны Росы цветы и с силой обхватил ее руками.

На мгновение земля поплыла под ее ногами. Отдаваясь объятию, Ана Роса запрокинула голову. И вдруг ей почудилось, что в одном из окон второго этажа, где находилась комната, которую занимал Корхес, она увидела его строгое, красивое, опечаленное лицо. Не сознавая, что она делает, Ана Роса ткнула ножницами в плечо Галарраги.

— А-а!

Он отскочил от нее, зажав ладонью небольшую ранку, из которой сочилась кровь.

— Сегодня ночью ты впустишь меня к себе, — медленно произнес Галаррага. — Кровь за кровь, дорогая. Я прокушу твое плечико в этом же месте…

Не дожидаясь ответа, он швырнул ей под ноги букет и удалился.

Ана Роса лежала на кровати и рассеянно перелистывала сборник стихотворений Лорки, когда дверь бесшумно отворилась и Галаррага, осторожно ступая, приблизился к ней.

Ана Роса, отбросив книгу, гневно сказала:

— Прежде ты не осмеливался входить ко мне без стука.

— Прежде ты была более добра ко мне, — отозвался Галаррага.

— Вон отсюда! — Ана Роса вскочила и села на постели. — Я кому сказала: вон!

Галаррага, не обращая внимания на ее слова, насмешливо улыбнулся и стал развязывать галстук.

— Убирайся немедленно, — повысила голос Ана Роса.

— Еще чего, — расстегивая на себе рубашку, пробормотал Галаррага.

— Я закричу! — возмутилась Ана Роса.

— Я сумею заткнуть тебе рот.

Галаррага, сжав ее лицо в руках, впился губами в губы Аны Росы. Высвободившись, она что есть сил закричала:

— Онейда! Мариела!

Вместо прислуги в комнату ворвался Федерико Корхес.

С первого взгляда он понял, что происходит, и подошел вплотную к Галарраге. Глаза Корхеса засверкали от бешенства. Взяв с кресла отброшенный Галаррагой галстук, он медленно перекрутил его в жгут, а затем превратил в удавку и набросил ее на шею растерявшемуся Галарраге.

— Если сеньорите еще хоть раз придется пожаловаться на тебя — придушу, — тихо произнес он. — Понял?

Галаррага, метнув злобный взгляд на Ану Росу, вырвал у Федерико из рук кончик галстука, повернулся, чтобы уйти.

— Подожди, — голос Корхеса заставил его остановиться.

— Ты забыл извиниться перед сеньоритой, — так же тихо проговорил Федерико.

Галаррага, повинуясь этому тихому, но страшному голосу, отвесил в сторону Аны Росы полунасмешливый поклон и вышел, прикрыв за собой дверь.

Федерико Корхес почтительно наклонил голову и тут же направился к двери.

— Подождите!

Ана Роса была заинтригована, растеряна.

Она никогда не принимала всерьез угрозы Галаррага в адрес Гонсало и в свой собственный адрес, зная, как крепко держит его на привязи. И все же были моменты, когда ей казалось, что он способен на какой-то отчаянный шаг, и в эти минуты Галаррага ей нравился больше всего. Она всегда считала его мужественным человеком, единственной слабостью которого была любовь к ней, ведь недаром Херман Гальярдо столько лет держал Галаррагу телохранителем.

Но сейчас сила напоролась на еще большую силу, мужество наткнулось на еще большее мужество, и Галаррага отступил перед Корхесом. Причем для этого Корхесу не пришлось демонстрировать свои физические возможности. Что-то в его тихом голосе было такое, что свидетельствовало о несокрушимой силе и даже власти, точно за его спиной стояло еще несколько мужественных, горячих и скорых на расправу мужчин.

— Подождите… — окликнула его Ана Роса.

— Сеньорита?

Полуобернувшись, он застыл в почтительной и вопросительной позе.

Ана Роса не раз отмечала красоту Федерико и благородство его движений, но сейчас она с испугом почувствовала, что его лицо, поворот головы, жесты, взгляд темных глаз как будто проникают ей в душу и становятся неотъемлемой ее частью.

Это было отрадное и вместе с тем страшное ощущение, точно она летела вниз головой в какую-то пропасть.

— Посидите со мной немного, сеньор, — наконец проговорила она, — вы живете в этом доме уже столько дней, а мы еще не успели с вами как следует познакомиться.

— Мне не хотелось навязываться, сеньорита… — ответил Федерико.

— Зовите меня просто Ана Роса.

Она с удивлением отметила про себя, как изменился его голос. Только что он звучал как далекие раскаты грома, а сейчас, когда Корхес заговорил с ней, она услышала нотки той же робости, которая овладела ею самой.

Они оба умолкли. Федерико, чтобы чем-то занять себя, поднял с пола упавшую книгу.

— Вы любите Лорку?

Ана Роса ощутила, как краска прилила к ее щекам. На губах Федерико промелькнула улыбка.

— Почему бы и мне тоже не любить Лорку? — вдруг рассердилась Ана Роса и, поняв, что этим «и мне тоже» выдала себя, рассердилась еще больше.

Федерико, заметив это, отбросил книгу и возобновил прежний разговор.

— Итак, мне не хотелось навязываться вам, Ана Роса. Вы всегда погружены в свои мысли…

— Ах, какие там мысли! — отмахнулась Ана Роса.

— Не знаю, но мне очень бы хотелось это узнать, — невозмутимо продолжал Федерико. Казалось, он полностью овладел собой.

— Скорее всего, вы были бы разочарованы. То, что вы называете «погруженностью в свои мысли» — просто-напросто проявление дурного характера, и ничего более…

— Вы несправедливы к себе, сеньорита…

— Ана Роса.

— Вы несправедливы к себе, Ана Роса, — послушно поправился Корхес, — вероятно, вы имеете счастье — или несчастье — принадлежать к тому типу людей, которые подходят к самим себе с заниженной оценкой. Вы никоим образом не смогли бы меня разочаровать в себе, уверяю вас, даже если бы очень для этого постарались.

— Почему вы так уверены? — Ана Роса тоже, казалось, обрела спокойствие и теперь выжидательно смотрела на своего собеседника.

— Не хотелось бы выступить перед вами в роли льстеца, но ваша неизменная молчаливость, ваша погруженность в себя очень к лицу вам, Ана Роса.

— Считайте, что роль льстеца вам тоже к лицу, — Ана Роса окончательно оправилась от смущения, — женщина всегда пытается навязать мужчине эту роль при помощи всяческих ухищрений… заинтриговать его… своею неразговорчивостью, например. Женщина любит напускать на себя таинственность.

— Вы откровенны, — одобрил ее Федерико.

— А зачем мне притворяться?

— Вы хотите убедить меня в том, что ваша сдержанность, что печаль, написанная на вашем лице, — всего лишь маска?.. Тогда, не побоявшись опять-таки выступить перед вами в роли хвастуна, скажу: нет, я знаю людей, я хорошо разбираюсь в людях, и ясно вижу, что это не маска. Вам незачем быть интересной. Вы прекрасно знаете, что и без того интересны.

— Вы так считаете? — небрежным тоном осведомилась Ана Роса.

— Пожалуйста, не говорите со мной таким голосом, — отведя взгляд, точно стыдясь за нее, сказал Корхес. — Мне бы не хотелось вести с вами светскую беседу, полную обмена любезностями или хорошо замаскированными колкостями. Я просто физически не способен к таким разговорам. Человек в них как будто нарочно искажает Богом данный ему голос… Вы произнесли эту фразу — и мне почудилось, что вместо валторны, к которой уже привык мой слух, заскрипело железо о стекло. Прошу вас, не надо от меня прятаться. Нет, лучше я уйду.

— Хорошо, я постараюсь не прятаться, — согласилась Ана Роса и сама поразилась собственной неожиданной уступчивости, — это дает о себе знать многолетняя привычка.

— От чего или от кого вам приходилось прятаться? — Федерико произнес это очень серьезно, и Ана Роса также серьезно ответила:

— От самой себя.

— Она такая страшная особа, эта Ана Роса? — ласково усмехнулся Федерико, — такая грозная, что вам приходится от нее прятаться?.. Кто вам это сказал?

— Прямо мне никто этого не говорил, — подумав, ответила Ана Роса. — Окружающие не слишком тактично давали мне это понять с ранней моей юности. Возможно, я максималистка.

— Скорее, вы просто мнительны, — уточнил Федерико. — Насколько я понимаю, под окружающими вы подразумеваете своих родных?

— Да, — проронила Ана Роса.

— Простите меня за вопрос, но пытались ли вы найти с ними общий язык? Не случалось ли вам отталкивать их от себя какими-то словами… или действиями?

Проницательный взгляд его больших глаз заставил Ану Росу смутиться. Он как будто бы знал о ней больше, чем она сама.

— Возможно, — ответила она. Может быть, вы правы, я сама во всем виновата.

— Не вините себя, — мягко произнес Федерико. — А всего лишь постарайтесь говорить со своими родными так, как вы сейчас говорили со мной. Просто, искренне, без иронии. И прошу вас, считайте меня своим другом. — Он поднялся. — Боюсь, что я утомил вас своими вопросами. Поверьте, мне очень бы хотелось помочь вам. Подумайте о моих словах.

— Хорошо, — серьезно ответила Ана Роса, — я подумаю.