— Ты все-таки пришел. — Эти слова услышал Олег вместо приветствия. — Честно говоря, я не очень-то и верил.

— Как видишь. — Музыкант пожал плечами. — А я до последнего ожидал встретить засаду.

Действительно, Олег никак не мог отделаться от мысли, что, приглашая его к разговору, крыс готовит какой-то подвох. Совершая привычную прогулку по порубежью, он несколько раз даже подумывал о том, чтобы повернуть обратно. Но затем отбрасывал эту мысль. Вперед его вело обычное человеческое любопытство. Ну и, конечно, он обращался к таинственному шестому чувству. Только этой ночью оно не желало говорить со своим носителем. Просто уснуло, или взяло выходной, или вовсе ушло в отпуск. Как бы то ни было, Музыкант не получил ответа. Оставалось надеяться лишь на самого себя. К счастью, Олегу было не привыкать к такому ходу событий.

Дважды он ускользал от небольших групп крыс, которые что-то вынюхивали на залитых тусклым светом осенней луны улицах. В другой ситуации он, пожалуй, рискнул бы поохотиться: противник не выглядел слишком опасным. Но сегодня он вышел не на охоту. Его ждало нечто другое — еще не изведанное и оттого более интересное. Поэтому снайпер позволил тварям удалиться по своим крысиным делам. В любом случае, пока что эти отряды никому не угрожали. Так что он спокойно добрался до назначенного места встречи — заброшенных гаражей типографии «Мега-Пресс».

На стене первого гаража виднелась надпись, которую не смогли уничтожить ни солнце, ни ветер, ни дождь. Олег подумал, что, даже если все его сородичи вымрут, оставив Землю крысам, написанные на гаражной стене слова еще надолго останутся памятником человеческой культуры. Всего два слова, но в них было нечто программное: «Бог умер».

Да-да, пробормотал про себя снайпер. Слышали, как же. Ницше, умирая, велел высечь на своем надгробии текст: «Бог умер». И подписать его — «Ницше». На следующий день после того, как надгробие украсилось этими словами, рядом появилась новая надпись: «Ницше тоже умер». И подпись — «Бог». Старый такой анекдот. А бог и на самом деле умер, наверное. Иначе как объяснить то, что он до сих пор не вмешался в происходящий на Земле бардак? Кто там должен был наследовать Землю, согласно Писанию? Кроткие, что ли? Ну уж точно не крысы размером с человека, свободно ходящие на задних лапах.

Музыкант нашел гараж номер три, постучал условленным стуком — тук — тук-тук-тук — тук-тук — в гулкую дверь, от которой при каждом ударе отслаивались чешуйки красно-коричневой краски. Именно этот адрес назвал ему Флейтист при их последней встрече, именно этот стук должен был показать, что пришел Олег, а не кто-нибудь другой. Конспирация, елки-палки… Сначала ему никто не ответил, и он уже подумал было, не пойти ли домой. Но тут дверь распахнулась, на удивление без единого скрипа, и в неестественно-желтом свете электрической лампы перед снайпером предстал его хвостатый собеседник.

— Ты все-таки пришел, — сказал крыс. — Честно говоря, я не очень-то и верил.

— Как видишь. — Музыкант пожал плечами. — А я до последнего ожидал встретить засаду.

Но засады, похоже, не было.

— Извини, что я обманул твои ожидания.

Олег посмотрел на крысу с интересом:

— Ты умеешь шутить?

— По крайней мере, пытаюсь. Поговорим?

— Конечно. Мы ведь для этого и встретились. Вот только о чем мы будем говорить?

— О чем?

Крыса как будто бы задумалась. Покрутила ус жестом, который неплохо бы смотрелся в исполнении киношного гусара или мушкетера.

— Наверное, о Катастрофе. И о том, что случилось после нее. О нас и о вас. О тебе и обо мне.

— То есть обо всем, — кивнул Олег. — Хорошо. Начнем с Катастрофы.

— Мы не знаем, что произошло. Подозреваю, вы тоже. Как я смог понять ситуацию, сложившуюся у людей, в единый клубок смешалось множество проблем. Экология. Природа будто сошла с ума. Наводнения, ураганы, засухи, неурожаи, неконтролируемые взрывные мутации растений. Что-то с физическими законами, которые до этого казались незыблемыми. В первую очередь — исчезновение радиосвязи. Опять же что-то случилось внутри вас. Наружу полезло все дикое, темное, звериное, деструктивное. Большинство с этим справиться не смогло — это привело к распаду привычных социальных отношений и связей. В общем, Катастрофа изменила и вас и нас. Но вы многое потеряли. А мы многое приобрели.

— Я тоже приобрел, — покачал головой Олег. — Почему я стал не таким, как все? Что проснулось во мне? Почему я чувствую таких, как ты, на расстоянии? Нет ответа.

— И, боюсь, не будет, — пожал плечами крыс. — Где ваша наука? Что сейчас с институтами? С учеными, которые там работали? Где взять оборудование, чтобы исследовать тебя, где найти тех, кто сможет интерпретировать результаты?

— Да не только в этом дело. Я, видишь ли, не очень хотел бы, чтобы меня исследовали. Плохо представляю себя в роли подопытной… — Олег осекся.

Флейтист смотрел на него прямым взглядом немигающих черных глаз.

— Ты мог бы продолжать, — бесстрастно сказал он. — Сказать, что хотел сказать. Подопытной крысы, да? Ладно, я не в обиде.

— Лучше тогда «подопытным кроликом».

— Пусть будет кролик, — махнул крыс лапой. — Мне иногда кажется, Музыкант, что наш Город — это эксперимент. Помните, вы раньше экспериментировали над крысами? Загоняли их в лабиринт, заставляли решать задачки, скрупулезно фиксировали результат. Кто-то защищал на этом материале диссертации, радовался, когда результаты опытов совпадали с его прогнозами. Расстраивался, когда все шло наперекосяк. И вот пришел кто-то… Какой-то могучий и сострадательный к крысам бог. Он поменял нас местами. Дал нам возможность ответить.

— Как банально. Откровенно говоря, пошло и примитивно. Ты приписываешь этому своему «богу» свои собственные представления. Как будто он обязательно должен мыслить так же, как ты.

— А почему нет? — Крыс вздрогнул тонкими усами. — Нет, ты скажи — почему нет? Мы с тобой мыслим похоже. Настолько похоже, что даже можем разговаривать. Как выяснилось, мы больше не бросаемся друг на друга с оружием. Если крыса и человек могут мыслить сходным образом, почему бы не появиться кому-нибудь третьему? Который тоже будет вроде нас с тобой?

— Такой же не похожий на других представителей своего рода? Такой же полуизгой? Полуотверженный? — Олег презрительно усмехнулся. — Мне проще поверить в экологическую катастрофу. Честно говоря, мы действительно сделали очень много для того, чтобы она произошла. Почему бы не представить, например, что от нашего хозяйничанья природа пошла вразнос. Враздрай. Я могу поверить в такую катастрофу, которая создала благоприятные условия для эволюции крыс. И при этом изменила мир так, что для человека он стал существенно менее благоприятным. Мне проще представить, что вы — потомки особо продвинутых крыс, которые лучше прочих бегали по лабиринтам и быстрее угадывали, в какую кормушку упадет пища, когда загорится красная лампочка. Да в этом городе, черт побери, было несколько институтов с биологическими факультетами, и каждый год сотни студентов ставили на крысах опыты. Просто потому, что по учебной программе положено. А потом — бах, что-то замкнуло в мироздании, во все стороны посыпались искры, как при пробое изоляции… И одна из этих искр что-то там разожгла.

— Не надо смеяться. — Крыс оставался серьезным. — Вот ты сейчас, прямо сейчас можешь быть уверен на сто процентов, что ты не прообраз человека будущего? С твоими новыми способностями?

Олег вспомнил их с Дмитрием и его тезкой Паршиным разговор о скрытых возможностях человека. Об эволюции, которая перебирает варианты, методично и безжалостно тасуя колоду. О парне Алике, с которым ему так и не выпало познакомиться. О том, что говорил ему Сережка Тайлаков, когда они коротали у него вечер за трепом и водкой.

— Да уж, конечно, — ответил он наконец. — Человек будущего. Хомо футурис. Глухой. Органически не приспособленный к жизни в коллективе. Приходящий в ужас от одной мысли о собственных детях. Да, с новым чувством. Которое как будто бы живет отдельно от меня. Сегодня оно есть, а завтра засыпает, и я не знаю, как и когда оно проснется в следующий раз.

Но крыса упорствовала. Похоже, ее всерьез зацепил этот странный спор.

— Ну и что? Может быть, ты — экспериментальный образец.

— Ага. — Музыкант кивнул, — мы вернулись к тому, с чего начинали: к подопытным крысам и кроликам.

— Мне жаль тебя, — неожиданно сказал Флейтист. — Я, каким бы ни был, чувствую предназначение. Оно ведет меня, а я играю музыку и вожу других — такова моя цель. Миссия, если тебе больше понравится это высокопарное слово. А ты? В чем твое предназначение? Твоя миссия?

— Знаешь, — с трудом сказал Олег, глядя прямо в глаза Флейтисту, — у меня тоже есть предназначение. Миссия. Защищать людей от крыс. И мне кажется, я неплохо выполняю свою работу. Ты водишь людей на смерть, а я их защищаю.

— Да, — кивнул крыс. — Ты — сверхоружие, которое дано людям. А я — возможно, сверхоружие, которое дано крысам. Не так важно кем, не столь важно как. Важно — зачем. Мы с тобой способны решить исход войны. Так что давай решать…

— Ты думаешь, мы можем решить за всех? Но тогда мы должны что-нибудь им предложить. То, что устроит и нас, и вас. А я, честно говоря, не знаю пока, могу ли вообще тебе доверять.

— Ты ожидал найти здесь засаду. Но ведь ее не было?

— Может быть, она будет в следующий раз. Что, если у тебя далеко идущие планы? Что, если игра гораздо серьезнее, чем я думаю? Не ты ли пишешь записочки со словами «Помогите нам»?

— Ты — параноик, — констатировал крыс. — Поверишь мне, если скажу, что первый раз об этих записках узнал уже тогда, когда ты ушел из подвала, где лежал раненый?

— По-моему, — парировал Олег, — я просто реалист, а не параноик.

— Я думаю, — философски заметил Флейтист, — что это одно и то же. Разница только в том, с какой точки зрения посмотреть. Так насчет записок веришь?

— Для тебе так важно, чтобы я тебе верил? — усмехнулся снайпер. — Ну, допустим. И скажи спасибо, что не интересуюсь, с какой частотой ты устраиваешь свои партизанские вылазки на нашу территорию. Вроде бы последние месяцы таинственные исчезновения людей стали куда как реже?

Он посмотрел крысу в глаза.

— Допустим… — пробормотал тот. — Допустим, это потому, что я тебя боюсь. Поверишь? И обрати внимание: я ведь не интересуюсь тем, как часто ты выходишь на охоту за крысами. Тем более что ты-то, наверное, продолжаешь охотиться с той же частотой.

Повисло молчание.

— А почему именно здесь? — спросил Музыкант только для того, чтобы что-то спросить. — Этот гараж как-то для тебя важен?

— Какая разница, — ответил Флейтист, подергивая усами. — Скажем так: по некоторым причинам мне удобнее встречаться с тобой здесь, чем в каком-то другом месте.

— Ну хорошо. Предположим. Я все понять не могу: откуда ты столько про нас знаешь? Понятно, что ты вдруг научился говорить. Но ведь этого мало!

— Я специально изучаю человеческую культуру, — гордо заявил крыс. — Даже, наверное, более широко: я специально изучаю человека. Историю, психологию, особенности поведения в нестандартных ситуациях, способы организации общества и все прочее в таком роде.

— Зачем?

— Как зачем? Мы — враги, Музыкант, как ни грустно это признавать. Понять врага — это один из путей к победе.

Любопытно, подумал Олег, а кто-нибудь из штабистов ставил вопрос вот так? Понять крыс, чтобы победить их! Да нет, наверное. Их ведь до сих пор воспринимают как обычных крыс, с которыми все ясно и понятно до очевидности. Были крысы поменьше — стали крысы побольше. Раньше крыс травили ядами, на них ставили крысоловки, с ними насмерть сходились шустрые деловитые терьеры. Теперь времена изменились, и с крысами бьются, как когда-то с людьми: основным способом одержать победу стала меткая пуля. Зачем понимать? Выстрелил, а дальше — либо попал, либо не попал. Все просто. Убей десять крыс, иначе у тебя нет ни малейшего шанса выжить. Еще десять — за женщину, которую любишь, чтобы шанс выжить появился еще и у нее. Следующий десяток — за ребенка, если тебе посчастливилось и ребенок у тебя есть. Вот он — простой и надежный путь ко всеобщему счастью.

— Я сейчас открою еще одну тайну, хотя это не совсем тайна, просто мы с тобой об этом раньше не говорили. Ты ведь не первый, с кем я общаюсь, — продолжал тем временем Флейтист.

Вот это было гораздо интереснее многого, что крыса сообщила раньше. Любопытно, с кем же она встречалась? И, что еще более любопытно, где эти люди?

— Хочешь узнать побольше?

Крыс как будто читал его мысли. И вопрос казался не то ехидным, не то издевательским.

— Конечно, хочу. Не тяни. Хочешь говорить — говори.

— Не сердись, — миролюбиво сказала говорящая тварь. — Однажды это была женщина, даже помоложе тебя, наверное. Я заворожил ее своей музыкой, отвел в укромное место и попытался говорить с ней. Но, похоже, она слишком испугалась, а я был так нетерпелив…

Флейтист замолчал. Тяжело вздохнул. На этот раз Олег не стал его торопить.

— В общем, я убил ее. Уничтожил, как отработанный материал. Сейчас я понимаю, что в тот раз, велев ей выпрыгнуть в окно седьмого этажа, я гораздо больше злился на себя, чем на нее. Злился из-за того, что не мог объяснить ей, насколько это важно, чтобы мы могли поговорить, попробовать понять друг друга. В общем, второй попытки я еще долго не предпринимал.

— Но она была ведь? Так?

— Ну да. Еще одна женщина — мне очень понравилось, как она вела себя в бою. Очень умно. Мне с трудом удалось подчинить ее. Кстати, с ней мы впервые говорили именно в этом гараже.

— Впервые?

— Да. Ее звали Катя, и с ней мы встречались дважды. Я очень боялся этой второй встречи: ведь она могла привести с собой людей, чтобы схватить меня, но она играла честно. А потом… Потом была дурацкая случайность — на обратном пути ее перехватил патруль, хотя я специально подобрал время и место так, чтобы ей как можно проще было меня найти. Ну и…

Он махнул лапой.

— Это все? — спросил Олег.

— Нет, — отозвался Флейтист. — Третьим был пожилой мужчина. И с ним мы говорили гораздо больше, чем с теми женщинами. Я многому научился от него, и мне очень его не хватает.

Пожилой мужчина? Неужели…

— Его звали Лев? — торопливо спросил Музыкант.

— Да, но как ты…

— Такой щупленький, вечно небритый, морщинистый, как сморчок? Постоянно таскал коричневый свитер, даже когда асфальт от жары плавился?

Олег поспешно вываливал на Флейтиста все новые и новые подробности.

— Подожди ты, — досадливо поморщился крыс. — Я даже его фамилию помню. Сверзин. Он, так ведь? Похоже, вы были знакомы?

— И очень близко. Лев Федорович был хорошим человеком.

Точно. И сейчас перед Музыкантом сидел один из тех, кто виноват в его гибели. Даже если лично Флейтист не приложил к этому лапу — все равно он враг. Какие бы слова ни звучали сегодня, он — враг, он — один из беспощадной серой массы, с которой вот уже который год воюют остатки человечества.

И все же…

И все же когда он говорит о том, что ему не хватает Сверзина, он, похоже, не врет.

— Я не знаю, что случилось с ним, — сказал Флейтист. — Однажды он просто не пришел. Я не знал, что думать, и решил, что дело в старости. Ему ведь много лет было.

— Вообще-то, — растерянно произнес Олег, — у нас думают, что его ваши убили.

— Ничего не могу сказать точно. Что знал, то и сказал. Мы с ним виделись регулярно, но однажды я его не дождался. Что бы ты ни думал, я не убивал его. Может, конечно, его тоже перехватил наш патруль…

— Может, — эхом откликнулся Олег.

Конечно. Других вариантов просто нет. Кто из людей поднял бы руку на своего? Еще недавно Доцент доходчиво объяснил глухому снайперу, что граница, по которой разделены «свои» и «чужие», является очень четкой. По одну сторону — люди, по другую — твари.

— Послушай, — задумчиво протянула крыса. — Это похоже на знак.

— Какой знак? — не понял Музыкант.

— Ну, не знаю. Что-то вроде знамения. Мы не только способны понимать друг друга — у нас есть общий знакомый, который каждому из нас не безразличен. Мы связаны теснее, чем ты думаешь.

Олег вдруг разозлился. Уж больно ловко у болтливого Флейтиста все складывалось, все выходило донельзя логичным.

Но так не бывает.

Или бывает?

— Если честно, — почти через силу сказал он, — меня интересует то, что можно пощупать руками. Знаки, знамения — это все слова. У нас, у людей, есть одна проблема: почему именно сейчас с нами сыграна такая шутка? Почему мир отступился от нас и решил, что мы должны исчезнуть?

Крыс опять умудрился пожать плечами:

— Что погубило динозавров, Музыкант? Почему неандертальцы уступили место кроманьонцам? И не надо мне говорить, что кроманьонцы попросту их всех истребили: и тех и других было достаточно мало для того, чтобы не конкурировать из-за ресурсов. На эти вопросы нет ответов — человеческая наука успела только накопить ряд гипотез, более или менее удобоваримых. И все. А теперь вот новая проблема: почему исчезнут люди.

— Не надейся, — криво улыбнулся Олег. — Не так быстро. Признаться, меня мало волнуют философские вопросы. Кто, куда, зачем, как, почему — это все не для меня. Если даже твои выдумки — заметь, не гипотезы, а именно выдумки, потому что подтвердить их чем-то мало-мальски серьезным ты пока что не можешь, — так вот, если твои выдумки верны, я постараюсь сделать все, что от меня зависит, чтобы мы подольше задержались на этом свете. И ответ на вопрос меня интересует предельно конкретный. Если что-то в мире решило бросить нам вызов — то почему оно это сделало и что это за сила. Я — снайпер, если ты не забыл. Я отлично попадаю в цель, бью без промаха, но для того, чтобы не промахиваться, я должен знать, что является моей целью.

— Мы же начали с того, что на этот вопрос нет ясного ответа. Что-то произошло, и нам теперь с этим жить. Ничего не изменить, Музыкант, неужели ты этого до сих пор не понял? Люди, у вас за спиной такой длинный путь, ваш опыт превосходит наш настолько, что даже сравнивать смешно, — так почему вы еще не догадались? Мир уже никогда не будет прежним: нет никакой кнопки, которую можно нажать, чтобы все вернулось. Остается учиться жить иначе, искать себя вновь, в изменившемся мире. В мире, в котором у вас есть конкуренты.

— Ладно. Пусть так. Но почему этими конкурентами стали именно крысы?

— А ты не задумывался, что мы с вами очень похожи?

— Чем же?

— Умением выживать практически в любых обстоятельствах. Способностью использовать размножение для того, чтобы более эффективно отстоять эволюционную нишу. Тем, что и человек, и крыса готовы драться до последнего. Да, крысы были трусливы и предпочитали нападать стаей, но разве про человека этого не скажешь? К тому же даже вы признавали, что загнанная в угол крыса становится во много раз опаснее. Вот тебе мой ответ… Скажи, пожалуйста, — помолчав недолго, необычно тихо спросил Флейтист, — у тебя есть… ну, как это у людей называется… возлюбленная? Любимая? Любовница? Извини, в тонкостях этих вопросов я разобрался плохо. В книгах много непонятного и противоречащего. Извини, что так меняю тему разговора, но ответить на твой вопрос, как ты выражаешься, предельно конкретно все равно не могу.

— Еще бы, — со смешком произнес снайпер, — физика с геометрией куда как понятнее любви. Там все на своих местах, все на своих полочках. А любовь, Флейтист, это такая штука… Да вообще-то это вовсе не штука. Да, у меня есть возлюбленная. Она же любимая и даже, наверное, любовница.

— Значит, — бесстрастно сказал крыс, — в этом вы после Катастрофы не изменились. И мы тоже.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы не знаем, что такое любовь. Мы спариваемся, когда наступает время. Не более того. Бог… ну тот, про которого я говорил чисто гипотетически, научил нас стрелять из автоматов, но так и не научил нас любить.

— Я пойду, наверное, — сказал Олег.

Его начал тяготить этот разговор. Конечно, можно долго чесать языком и находить в этом интерес. Но если слово не может стать делом, то грош такому слову цена. И сейчас снайпер совершенно не представлял, чем в будущем может обернуться этот разговор. Пора ставить точку.

— Я тебя чем-то обидел? — обеспокоенно спросил Флейтист.

— Нет. Но я еще хочу поспать сегодня.

Снайпер понял, что зря пришел на встречу с говорящей тварью без продуманного заранее списка вопросов. Но он — человек действия, думать — не его стихия. Наверное, Сверзин, встречаясь с Флейтистом, спрашивал гораздо больше и мог делать выводы не только из ответов, но даже из их отсутствия. Но одно дело — Лев Федорович, другое — глухой снайпер по прозвищу Музыкант. Он сейчас даже не знает, о чем говорить и, самое главное, какая польза может быть от этого разговора.

— Понятно… Ну что ж. Спасибо, что поверил и пришел. Мы еще увидимся?

— Не знаю, — честно ответил Музыкант. — Правда. Не знаю. Если ты говоришь, что мы с тобой связаны, то, наверное, судьба или бог твой крысиный должны нас свести вновь. Вот и проверим.

— Проверим, — эхом откликнулся говорящий крыс.