Когда они попали в засаду, первой мыслью Музыканта было — я так и знал; это не могло кончиться хорошо, сказок не бывает, но неужели Доцент нас все-таки продал? Они уже добрались до речпорта, и впереди виднелся когда-то белый, а нынче грязно-серый бок стоявшего у причала теплохода. Но тут внезапно со всех сторон выскочили вооруженные люди, тыкали в них стволами, людей было очень много — гораздо больше, чем тех, что провожали крыс вместе с Олегом, и, похоже, любому теперь было ясно, на чьей стороне сейчас преимущество. Но когда вперед вышел краснолицый и с пшеничными усами Вась-Палыч, снайпер мгновенно сообразил, что Доцент, видимо, ни при чем. Вряд ли бы отец Олега стал подставлять их именно этому человеку. А еще через мгновение тот сам подтвердил правоту мыслей снайпера.

— Доцент вляпался, — радостно сообщил Вась-Палыч. — Интриган хренов! Думал, что самый умный. Что никто в Штабе не в курсе его выкрутасов. Как же! Допрыгался! Птички нам про Доцента много интересного напели. Про Доцента, да и про вас. Крыс, значит, решили из города вывести. Суки! Там наши мужики пачками мрут, чтобы ни одной мрази в живых не осталось, а вы, значит, их из города провожаете, чтобы они снова расплодились.

Олег медленно опустил автомат. Да, можно было драться, но исход был бы один — и отнюдь не в их пользу. Слишком много бойцов привел с собой Вась-Палыч. Кстати, любопытно: он-то их откуда взял? Снял с фронта? Ну-ну, усатый радетель за человечество. Смотрю, ты тоже не прочь рискнуть успехом финального наступления, если появляется шанс выиграть в твоей собственной игре. И была другая причина, по которой Олег не стал начинать драку.

Люди не должны стрелять в людей.

До последнего.

Делать все, что угодно. Разговаривать. Врать. Юлить. Тянуть время. Но стрелять друг в друга — это табу. Жаль, не все еще его разделяют.

Но до чего же любопытно, какие это птички поют Вась-Палычу.

Из тени, которую отбрасывала опора моста, вышел Денис в своем неизменном черном пальто. Он держал руки в карманах и зябко поводил плечами.

— Интересно, и кто же — предатель? — только и успел выдохнуть снайпер, и тут же усатый штабист ударил его кулаком по лицу.

Это оказалось не так уж и больно. Олег удержался на ногах и помотал головой, больше всего на свете мечтая о том, чтобы никто в этот момент не нажал на курок. Не надо, отчаянно взмолился он, но не смог произнести ни слова. Не надо, еще раз подумал он, только стрельбы не надо. Хватит уже, и ни в коем случае нельзя стрелять друг в друга. Люди не должны стрелять в людей — это закон, и нельзя его переступать.

— Предатель? А ты сам-то, Музыкант… Ну и тварь же ты.

Вась-Палыч дышал тяжело, хрипло. За его спиной ощетинились стволами не менее десятка человек, и Олег в одно лишь мучительное мгновение еще раз просчитал шансы и отчетливо понял: удача сегодня отвернулась от них.

— Нет, ну это ж надо, — продолжил штабист. — С крысами на сговор пойти! В историю войдешь, парень, не иначе. Не хуже Иуды. Тот хоть на своем предательстве заработал, а ты — на халяву… Тьфу… Ребята, разоружите этих ублюдков.

Не говоря ни слова, снайпер уронил автомат себе под ноги. Тяжелое оружие ушло в снег. Гвардейцы Доцента последовали его примеру. Крысы сбились в кучу, глядели на происходящее с обреченностью. Особенно детеныши. Все они старались держать лапы на виду, чтобы показать отсутствие оружия и не спровоцировать случайно стрельбы.

Только Стасик оставил автомат висеть на плече. Рыжая Мара, что-то едва слышно бормоча, уронила оружие. Цой с Ботаном уже готовились сделать то же самое.

— Не надо, ребята, — негромко сказал Стасик, стараясь не встречаться с Олегом глазами. — Нас не тронут.

Олега душила бессильная злость. Он, может быть, и сказал бы хоть слово, но не мог. Как же так, беззвучно прошептал он. Как же так? Ведь получается, парень, ты предал меня дважды. Я спас тебя от крыс, ты пил чай у меня дома, я мечтал о том, что у меня мог быть брат — точно такой же, как ты, — а ты рассказывал мне, будто я — что-то вроде божества. И чем все закончилось?

Ребята из команды Стаса тоже, похоже, не понимали, что происходит.

— Ты что это, Панк? — сумрачно пробасил Бык. — Мы не так договаривались…

— Но он же с крысами, — отчаянно выкрикнул Стас, — а крысы — они же против нас. Значит, и он не с нами.

— Короче… — Денис шагнул ближе к ним. — Спорить будем потом. Кто хочет болеть за тварей — милости прошу сдавать оружие и под арест. Потом разберемся. А Стас все правильно сделал. Мы же уже годы с этой серой заразой воюем, а Музыкант, нелюдь эдакая, с ними заговоры мутит. Да, я знаю, многие из вас считали его чуть ли не надеждой человечества. Только фигушки вам, а не надежда. Обычный предатель. Думали, он бог? А он, ребята, демон. Богам поклоняются, а демонов изгоняют.

Олег почувствовал, что от слов Дениса Стас тут же подтянулся, стал выглядеть гораздо увереннее. Похоже, он не первый раз слышал что-то подобное. Денис навис над штабным вестовым как черный ворон, все еще не вынимая рук из карманов пальто.

— Да ну вас всех, — процедила сквозь зубы Мара, а затем витиевато выматерилась.

Оружия она не бросила, но сделала шаг в сторону, чтобы не стоять рядом со Стасом. Остальные последовали ее примеру. Как будто демонстрируя некий нейтралитет.

Хотя…

О каком нейтралитете могла теперь идти речь?

А ведь я сам пригласил его на совещание у Кравченко, подумал Олег. Интересно, он уже тогда все это замыслил? Сидел, слушал, поддакивал, отвечал, когда его спрашивали, — а сам глядел на демона, которого вскоре предстоит изгнать. Но до чего же это несправедливо! Все до последнего шло как по маслу. И такой облом в конце. Неудача горька сама по себе, но она становится во много раз горше, если смешается с позором. А он почему-то был уверен, что Вась-Палыч постарается выжать из сложившейся ситуации максимум пользы. Будет какой-нибудь бессмысленный процесс, исход которого ясен заранее, а цель — выставить Олега и его друзей эдакими врагами человечества и на этом фоне добиться для себя как можно больше выгоды.

Денис подошел ближе, остановился перед Олегом — так, что облачка морозного пара, вырывавшиеся из его рта, вылетали Музыканту прямо в лицо.

— А я ведь предлагал тебе все изменить, — негромко сказал он. — Ты, дурак, так и не понял главного. Одиночки никогда ничего не решают. Сила только за теми, кто вместе. Ты отказался быть вместе со мной — вот и огребайся теперь последствиями по самое не могу.

Он зло рассмеялся.

— Что с Доцентом? — спросил Олег. — Что вы с ним сделали?

— Беспокоишься за своего драгоценного папочку? А стоит ли?

— Я тебе вопрос задал, — упрямо сказал Музыкант. — Отвечай!

— Ух ты, как он разозлился. И раскомандовался…

Денис шагнул назад, затем вперед, покачался с каблука на носок, давя скрипучий снег. Пристально посмотрел Олегу в глаза:

— Ничего мы еще с Доцентом не делали. Сидит за решеткой, и даже не в темнице сырой, а во вполне комфортабельном месте. И нужным людям сказано, что если за ним придем не мы, а кто-нибудь другой, то наш с тобой общий знакомый из Штаба должен отправиться на тот свет как можно скорее, без всяких процедур и тонкостей. Усек, дружище?

Такой Денис, Денис-победитель, разговаривающий свысока, пренебрежительно, фамильярно, был Музыканту противнее любой крысы. Снайпер мечтательно представил, как хватает сейчас своего собеседника за тощее горло, сжимает жесткие пальцы… Нет, не успеть. Сразу же набегут со всех сторон, растащат, да еще изобьют прикладами.

— Что, — продолжал Денис, — неприятно проигрывать? Конечно-конечно, все в норме, никто не любит оказываться в дураках. А вы, мужики?

Его взгляд остановился на одетых в черную кожу гвардейцах Доцента. Гвардейцы угрюмо молчали.

— Вы-то зачем в это ввязались, дурачье? Хотя… — Денис задумчиво прищурился. — У вас, ребята, еще есть шанс. Очень надеюсь, что в этом дерьме вы еще не полностью вымазались. Это с Музыкантом все ясно, а по вашему поводу мы еще подумаем.

Вот, значит, как, мелькнула у снайпера мысль. Выходит, со мной все уже ясно. Я уже списан в расход. Не будет даже видимости суда. Действительно, зачем Вась-Палычу и его сыну суд надо мной, над Доцентом, над всеми, кого мы втянули в это. Вот, например, пришедшие со Стасом ребята — Бык, Мара и прочие — они, может, на самом-то деле отличные мальчишки и девчонки. Но, похоже, им совершенно невдомек, кто тут прав, кто виноват. А Вась-Палычу с Денисом много и не нужно: сказать пару слов, подтолкнуть в нужном направлении. Глядишь, через день-другой Цой или Ботан будут среди тех, кто с пеной у рта станет обвинять меня в самых страшных преступлениях.

Эх, не о том я думаю… Теперь, когда понятно, что мне конец, я должен, наверное, сделать все, чтобы выжить, извернуться как-то хитро, выбрать одну-единственную секунду, когда все висит на волоске, — и победить. Но так только в фильмах бывало, раньше, до Катастрофы. Теперь фильмов нет, они — история, и канули в историю герои, спасающие себя и друзей тогда, когда, казалось, не было уже никакого выхода. Жалко только, что воевал я с крысами, а убьют меня люди.

Флейтист отрешенно взглянул на него. Голос возник в голове Олега. Тихий голос сдавшегося. Все прахом, сказал голос. Это судьба, Музыкант. Ты был прав. Это не бог. Музыкант. Это дьявол. Он дал нам видимость шанса, поманил вкусной конфеткой, блестящей игрушкой — и разрушил башню нашей мечты точно в тот момент, когда мы уже готовы были шагнуть на небеса и ощутить облака под ногами.

Но, может быть, так же мысленно ответил Олег, еще не все потеряно? Надо надеяться до последнего, искать выход из ловушки, быть готовыми…

К чему, горько спросил Флейтист.

К последнему бою, откликнулся Музыкант, сам прекрасно понимая, что любую возможность боя отверг уже тогда, когда бросил в снег свой автомат.

Ты станешь драться со своими? Ради нас? Не надо, Музыкант. Это с самого начала было провальной идеей. Но мы верили до конца, мы не могли не верить, и тем сильнее наше разочарование. Ты же знаешь, что больнее всех тому, кто взлетел выше прочих: ему предстоит очень долгое падение.

Ответ крысы содержал в себе отчетливый привкус страха, и Олег вспомнил, как Флейтист рассказывал ему о том врожденном ужасе, что испытывают серые твари перед человеком. Видимо, сейчас именно эта боязнь, осознание своей ничтожности пред величием врага проснулись в странном создании, которое недавно упросило снайпера спасти его и других, фактически — пойти на предательство.

— Руки! — требовательно рявкнул Вась-Палыч. Черные зрачки стволов внимательно следили за Олегом и его товарищами. Со стороны могло даже показаться, что люди уделяют людям больше внимания, чем крысам. Но, возможно, так оно и было. Хвостатых сразу списали в расход — слишком жалкими они выглядели, не готовыми драться. А вот от своих многого можно было ожидать. Особенно от этого странного Музыканта.

Снайпер покорно протянул руки вперед, позволяя связать их. Он не терял ментального контакта с Флейтистом, и чувство проигрыша, пропитавшее разум крысы, отравило и его самого. Но вдруг Олег почуял что-то еще. Что-то, поднимающееся из самых мрачных глубин. Всплывающее и обретающее очертания на самых дальних задворках сознания. Нечто, отдаленно похожее на то самое шестое чувство, которому он привык доверять и которое так подвело его.

Хрустел под ногами снег. Люди Вась-Палыча связывали одному за другим руки пленным и отводили их в сторону. Хотя штабист привел с собой немало бойцов, процесс затягивался. Кто-то должен был держать схваченных с поличным предателей на мушке — как бы они чего не выкинули. И за крысами тоже стоило присматривать. Они, серые как сумрак, казались частью этого самого сумрака. Стоило на мгновение отвести глаза, и их вновь приходилось отыскивать, словно они успевали за это время частично раствориться в тусклости февральского утра.

Мара, Бык и другие пришедшие со Стасом ребята не спешили помогать Вась-Палычу и его людям. Просто продолжали стоять чуть поодаль, настороженно озираясь по сторонам.

Музыкант вздрогнул. Странный звук прокрался в глубь его разума. Тонкий до писклявости, назойливый, словно зуд комара или соседская дрель за стеной субботним днем. Звук походил на взломщика, который, не особенно стесняясь, отыскивал в душе потайные дверцы и деловито подбирал ключи к ним. Стоявший напротив Музыканта человек в пухлой спортивной куртке с ярко-красной надписью «Динамо» дернулся, как кукла на веревочке, удивленно моргнул, и тут же руки его сами собой начали опускаться, ствол винтовки указал вниз.

— Что за… — начал Вась-Палыч.

Глаза штабиста медленно-медленно стекленели. Рот открылся, но слова остались где-то внутри. Олег захотел повернуться к Флейтисту — и не смог. Невидимые цепи опутали тело. Стало страшно и одновременно очень приятно. Не сопротивляйся, шепнул голос внутри. Не противься, не надо. Тебе понравится — не думать, не делать ничего по собственной воле, быть покорной игрушкой, подчиняться, подчиняться, подчиняться…

Флейтист просто насвистывал несложную мелодию, и люди Вась-Палыча один за другим опускали оружие и застывали. Те, кто шел за Музыкантом в его безумной попытке спасти Флейтиста и тех, кого он поведет с собой, тоже обратились в манекены: безвольные лица, пустые глаза, бессильно повисшие плети рук. Ветер раскачивал их, и они едва не падали. Ниточка слюны тянулась из угла рта… Ему только-только начали связывать руки, и выпавшая из пальцев очарованного крысиной песенкой человека веревка билась на ветру.

А теперь, с бессильным отчаянием подумал Олег, он может сделать с нами все, что пожелает. Зачем мы ему? И не только с нами. В тылу, далеко за границей «серой зоны» и «нашего города» оказалось несколько десятков взрослых крыс, оружие они легко раздобудут. Да оно, собственно говоря, не особо-то им и нужно. Ведь с ними есть живое супероружие — дар крысиного бога или проклятие человеческого дьявола, который способен приказывать любому, кто рискнет преградить ему путь. А теперь и Олег, единственный, кто хоть как-то мог бороться с ним, попал под очарование его музыки.

Денис неторопливо неверной походкой киношного зомби из тех, еще докатастрофных времен, тоже подошел к ним. А вот тебя, скотина, я бы сейчас ударил, зло подумал Олег и даже свел вместе несколько пальцев, собирая их в жалкое подобие кулака. Но на сам удар не хватало уже ни сил, ни злобы. Крысы, с трудом понимавшие, что происходит, смогли сообразить, что сила сейчас на их стороне и, пока Флейтист не перестал плести тонкую мелодию гипнотизирующего свиста, принялись деловито вязать руки Вась-Палычу и его людям, предварительно отбирая у них оружие. У команды Стаса они тоже предусмотрительно забрали все, что могло стрелять.

А как же мы, подумал Музыкант. Неужели мы сейчас окажемся все вместе, я стану рядом с Вась-Палычем, Стасик — плечо к плечу с Денисом, и нас вместе… Ну, что там выдумает Флейтист? Заставит нас попрыгать в реку или велит попросту застрелиться или перестрелять друг друга, как уже однажды сделал с теми, кто собирался взорвать плотину? Что будет быстрее и безопаснее для серых тварей? Но что особенно противно — то, что в итоге опять не изменилось ничего. Музыкант еле слышно застонал от внезапно нахлынувшего бессилья. Это повторяется вновь, ничуть не меняясь, ничем не отличаясь от того, что было вчера: люди против крыс — крысы против людей…

— Музыкант, — тихо спросил Флейтист, прервав негромкий свист, — вас, надеюсь, не нужно оставлять связанными?

— Нет конечно, — с облегчением ответил Музыкант.

Музыка отпустила его, и Олег торопливо шагнул в сторону, чтобы оказаться подальше от Дениса, которого никто еще не связывал, так как тот продолжал держать руки в карманах черного пальто. Хотя на первый взгляд у сына Вась-Палыча оружия не было, снайперу было просто неприятно.

Веревка на его руках продержалась недолго. Незнакомая Олегу крыса подошла к нему, наклонилась — мелькнули на миг белые зубы, и перегрызенные путы упали на снег. Снайпер нагнулся, чтобы поднять оружие, и краем глаза заметил, как передергивает узкими плечами пришедший в себя Денис, как показывается из кармана его рука, а в руке — пистолет…

…Денис выстрелил, практически не целясь. Пуля отшвырнула ближайшую крысу, ствол метнулся к Флейтисту, палец Дениса продолжал жать на курок. Еще не видя, что там с говорящим крысом, Музыкант подсечкой свалил стрелявшего в сугроб, придавил сверху, отбросил пистолет в сторону — и только потом посмотрел туда, где стоял Флейтист.

Странно, но тот продолжал стоять. С виду — совершенно целый, ни единой царапинки.

Какой-то маленький бесформенный комок висел в воздухе перед его мордой. Крыс брезгливо ткнул этот комок лапой и позволил ему упасть.

Получив отпор, пятерка во главе с усатым больше внаглую в атаку не лезла. Пару раз они пытались высунуться из-за своих укрытий, но огня трех автоматов хватало, чтобы загнать их обратно. Так прошло еще какое-то время.

Тогда усатый, поняв, что обороняющиеся не планируют устраивать бойню до смерти, осторожно выглянул из-за поваленного дерева, за которым прятался. Показал пустые руки — мол, поговорим?

Кравченко также неторопливо вышел из-за угла дома, сказав тихо:

— Ну, страхуйте, ребята.

Они шагнули навстречу друг другу, подошли поближе, чтобы не кричать.

— Мужик, — миролюбиво сказал усатый, — ты же все понимаешь. Вам же после этого в Городе не жить.

— Может быть, — с показным равнодушием пожал плечами Данил Сергеевич. — Только нам кровь из носу нужно, чтобы вы по этой улице не прошли. И вы не пройдете, пока мы не разрешим. А потом уже будем выяснять, кому где жить, а кому где не жить.

— Вы серьезно думаете, что Доцент вас прикроет? — поинтересовался усатый. — Я тебя огорчу. Доцент — уже никто. О том, что он с крысами шашни водит, уже все известно.

— Ты как хочешь, — пожал плечами Кравченко, — а у меня своя задача. Ты меня не знаешь?

Усатый задумался.

— Видел в Штабе пару раз, — признался он.

— В общем, рассказывать долго, но, поверь, если я чего-то делать не хочу, меня не заставит никто: ни Доцент, ни Вась-Палыч, ни весь Штаб, ни сам Господь Бог. Убивать я никого не желаю… Но пропускать вас по улице — тоже. Для того чтобы вы не прошли, можно просто наделать в вас дырок — этого достаточно будет.

— Куришь? — неожиданно спросил усатый.

— Нет, — мотнул головой Кравченко. — Но за предложение спасибо. Меня Данил зовут.

Он протянул руку.

Усатый сначала удивленно подался назад, потом сообразил и ответил на рукопожатие.

— Я — Артур. Папка с мамкой в честь короля назвали. Того самого, без шуток. Закурю? Ты не против?

— Да нет, все нормально.

Артур вытащил сигарету, щелкнул зажигалкой, затянулся. Выпустил изо рта сизое облачко дыма.

— И что нам с тобой, Данил, делать теперь? — спросил он. — У тебя твое, как ты говоришь, дело. У меня — приказ. Разборки в Штабе меня, честно говоря, мало волнуют. Хотя если про Доцента правду говорят, а не брешут, будто он как-то с крысами в заговор вступил… А, пошло оно все! — Усатый Артур зло взмахнул рукой с зажатой в ней сигаретой. — Сколько тысяч лет на Земле живем, а никак не научимся между собой договариваться.

— Извини, дружище, — развел руками Кравченко. — Фигня выходит, я понимаю. И мне жаль, что мы вашего парня подстрелили.

— Если честно, — сказал Артур, — мне казалось, что вы не хотите насмерть бить. Что? Угадал? Да брось, по глазам вижу, что угадал. Но и проверять мне как-то не хотелось…

— Эй, старший! — крикнул вдруг один из людей Артура. — Гляди!

Усатый резко и хищно повернулся. Вдалеке, не особо скрываясь, шла группа людей, большинство из которых было одето в черные кожаные куртки.

— Ах ты ж, твою налево… — пробормотал Артур. — Вот оно как…

Данил Сергеевич присмотрелся. Сомнений не было — впереди чернокурточной группы шел Доцент. С перевязанной головой, явно чуть прихрамывая.

— Что-то у вас не заладилось, — предположил мирно Кравченко.

— Похоже на то, — согласился Артур. — Да пошло оно все… Парни, кончаем этот балаган. Еще друг в друга мы не палили. Вылезайте и топайте к нам: война отменяется.

Он быстро глянул в глаза Кравченко.

— Если что, прикроешь наши задницы, мужик?

— Без проблем, дружище.

— Вот и ладушки.

Кравченко повернулся и махнул Иришке и Сережке. Те вышли из-за укрытия, подошли к Данилу Сергеевичу, встали у него за спиной, с подозрением глядя на то, как люди Артура выстраиваются чуть в стороне, вокруг своего старшего.

— Ну, что тут у нас, — поинтересовался Доцент. — Стреляли?

— Немного, — ответил Кравченко, незаметно делая Артуру знак молчать. — Не поняли друг друга. Но уже разобрались. Ты-то сам как?

— Мы тоже, — холодно усмехнулся штабист, — сначала немного не поняли друг друга, потом стреляли, но, к счастью, разобрались. Тебя как зовут? — спросил он усатого.

— Артур.

— Времени на разговоры, Артур, нет. Ты с нами или…

— Я бы в сторонке постоял… — задумчиво сказал Артур.

— Этот вариант не рассматривается.

— Значит, с нами. Идем.

Дальше все происходило очень-очень быстро.

Доцент махнул рукой, предлагая всем следовать за ним — и своему чернокурточному эскорту, и Кравченко с братом и сестрой Тайлаковыми, и Артуру с его группой. Кравченко шагнул в сторону, позволяя Доценту пройти. Артур тоже посторонился.

В это время один из Артуровых ребят выхватил из кармана руку с пистолетом и выстрелил в Доцента. Почти в упор.

Доцент не был бы Доцентом, если бы не успел среагировать. Чиновник средней руки остался в докатастрофном прошлом, а здесь и сейчас был боец. Но он был всего лишь человеком, и растянуть время, заставить его замедлить ход было не в его власти.

Кравченко успел быстрее. Он вклинился своим телом между пистолетным стволом и Доцентом и принял пулю в себя.

Артур, не колеблясь, саданул стрелявшего кулаком в висок.

Черные куртки рванулись вперед, оттесняя всех от Доцента и Кравченко, кто-то принялся крутить руки стрелку.

Кравченко тяжело осел на землю и хватал ртом воздух.

— Ты как? — склонился к нему Доцент. — Ч-ч-черт…

Его пальцы рвали пуговицы кравченковского полушубка.

— Да помогите же мне…

Иришка присела рядом, отстранила Доцента:

— Давай лучше я.

— Как-то хреново вышло, — выдавил из себя Кравченко, стараясь улыбнуться.

— Молчи, — приказала ему Иришка.

— А вот не буду, — огрызнулся Данил Сергеевич.

— Молчи лучше, — посоветовал ему Доцент. — Помрешь сейчас — что мы без тебя делать будем?

— Помру? — Кравченко хрипло хохотнул и закашлялся. — Нет, Доцент, так просто вы от меня не отделаетесь.

— Так, — пальцы Иришки умело ощупали рану, — дайте что-нибудь для перевязки.

Ей сунули бинт.

— Помогите его перевязать, он тяжелый…

— Ну что? — спросил Доцент. — Насколько серьезно?

— Должен выжить. Если побыстрее доставить его в больницу.

— Тогда, — опять прохрипел Кравченко, — хорош на меня время тратить, Доцент. Оставь со мной пару человек и иди дальше.

Он.

Остановил.

Пулю.

В это невозможно было поверить, и расскажи кто о таком Олегу — он бы первым высмеял рассказчика. Это нельзя было признавать правдой, этого не могло случиться, потому что случиться этого не могло, но одновременно то, что произошло, Музыкант ощущал как единственно возможную реальность.

— Ты… как это? — тупо спросил он.

— Не знаю, — отозвался Флейтист. — Могу вот.

— И раньше мог?

— Конечно, снайпер. А ты разве еще не понял?

Ну, разумеется, с холодной отчетливостью дошло до Олега. Сколько раз он стрелял в говорящую крысу? Дважды. Первый раз — тогда, когда только встретил Флейтиста, еще не зная, что того зовут именно так, что он вообще умеет говорить. Второй — во время штурма гостиницы. В тот день снайпер отчаянно слал Флейтисту предупреждения, до последнего не желая стрелять в него, и в конце концов нажал на курок, — но только ранил врага.

Словно бы предугадав следующий вопрос Олега, Флейтист торопливо сказал:

— Не всегда срабатывает. Ты ведь, наверное, тоже порой промахиваешься?

Музыкант поднялся.

Две крысы сменили его, удерживая Дениса, но тот даже не пытался вырваться, смотрел ошарашенными глазами, переводя взгляд то на говорящего крыса, то на глухого снайпера.

— Бывает, — согласился Музыкант.

Он все еще никак не мог до конца принять происшедшее.

Пулю нельзя остановить в полете.

Это невозможно.

Конечно, невозможно, согласилось с Олегом его потаенное шестое чувство. А еще крысы не разговаривают. Не вырастают до размеров человека. Не берут в лапы автомата. Что, снайпер, ты думал, что в этом свихнувшемся мире тебя уже и удивить нечем? Фигу тебе, дорогой. У мира для тебя припасено еще чудо-другое, и никто не может гарантировать, что эти фокусы тебе понравятся. Человек до последнего думал, что способен изменить мир, и вдруг выяснилось, что мир изменяется сам и старается переделать людей, — а им остается лишь подстраиваться и делать все возможное, чтобы в новой реальности оставаться самими собой.

Олег перевел взгляд с Дениса на штабного вестового.

— Скажи своим, — он посмотрел Флейтисту в глаза, — пусть его отпустят.

— Что? — как-то непонимающе переспросил крыс. — А если…

И тут же сообразил, махнул лапой, запищал что-то по-своему, по-крысиному. Одна из державших парня особей пискнула в ответ. Флейтист встопорщил шерсть, пискнул еще раз. Крысы нехотя отошли.

— Ребята… — Музыкант посмотрел на тех, кто пришел вместе со Стасом. — Заберите его. За вами, надеюсь, присматривать не придется?

— Нет, — мотнула головой Марья. — Он сам… Мы тут ни при чем. Дебил ты, Панк. Топай сюда живее, пока разрешают.

Однако отпущенный крысами Стас остался на месте. Исподлобья посмотрел на Музыканта и тихо спросил:

— И что? Ты меня отпустишь? Вот просто так? Возьмешь и отпустишь?

— Я понимаю, парень, — так же тихо откликнулся Музыкант, — что тебе очень хочется, чтобы я и на самом деле оказался чудовищем. Ты молился на меня как на божество, но божество оказалось совсем не таким, как ты его себе представлял. А бог, в котором разочаровались, — это, конечно же, демон. Только извини, дружище, я не собираюсь делать твою жизнь проще. Иди. Тебе никто не причинит вреда. Думай сам, кто же я такой. Понимаю, что думать самому — это трудно и порой даже больно, но так уж мир устроен.

Стас сделал шаг, затем — другой, хрустко приминая апрельский снег. Проходя мимо лежащего на земле автомата, который крысы не успели подобрать, он скользнул по нему взглядом и пошел дальше.

— Оружие можешь взять, — окликнул его Олег. — Оно тебе еще пригодится.

— Потом, — махнул рукой парнишка.

Цой нагнулся, поднял автомат.

— Точно Мара сказала. Дурак ты, Панк. Время такое — оружием разбрасываться не стоит.

Именно в этот момент их догнал Доцент. В руке он продолжал сжимать пистолет.

Олег увидел, как его отец стремительно приближается к ним по улице во главе десятка, если не больше, человек. Среди них снайпер увидел брата и сестру Тайлаковых, но не заметил Кравченко.

— Так, — еще издалека отрывисто кинул Доцент, оглядывая людей и крыс. — Что здесь было — расскажешь потом. Сейчас нет времени на разговоры. Этим, — он посмотрел на Флейтиста и сгрудившихся вокруг него тварей, — нужно как можно быстрее грузиться на корабль. Кто там у вас умеет разговаривать?

Он остановился, повернувшись к тем, кто еще недавно считался врагами.

— Я. — Флейтист выступил вперед.

— Надо же, — нервно усмехнулся штабист. — Вот уж не думал, что и на самом деле услышу, как крыса по-нашему говорит. Если честно, до последнего считал, что и Сверзин, и Олег все выдумали. Ну да ладно. Век живи — век учись. Вот ваш теплоход, садитесь на него — и плывите. Вам уже никто не помешает.

— А где Данил Сергеевич? — спросил снайпер.

— Ранили, — коротко ответил Доцент. — Ничего страшного, выживет. Была небольшая заварушка.

И вдруг он резко сорвался с делового тона:

— Больше всего на свете, мать вашу, — сказал — нет, не сказал, а даже простонал он, — я мечтал, чтобы люди перестали стрелять в людей.

Он посмотрел на пистолет, который продолжал держать в руке, и на миг Музыканту показалось, что штабист сейчас выбросит его. Но вместо этого Доцент сунул оружие в карман.

— Похоже, — с горечью добавил он, — для того, чтобы смертей стало меньше, все время кто-то должен умирать.

Вась-Палыч, стоявший чуть поодаль со связанными руками, скривился и смачно сплюнул в снег.

— Ты что же, Доцент, думаешь, вот так все и закончится? Ты же умный мужик, понимать должен: когда вернемся, тебе несдобровать. И не только тебе. Все ваши заговоры станут известны. Ты же нам ртов не заткнешь. Говоришь, кто-то должен умирать? Уж не мы ли это должны быть? — Он обвел взглядом своих людей. — Вот только убивать всех — это тебе тоже может боком выйти. Слишком многие об этом знают, да и объяснять потом, куда мы пропали, сложновато будет. К тому же, подозреваю, Доцент, у тебя, попросту говоря, кишка тонка. Ну, одного застрелишь. Ну, двух. Но в принципе-то ты гуманист.

— Еще не поздно, — поддержал его Денис. Он все еще лежал в сугробе, удерживаемый парой крыс, но, видимо, уже пришел в себя. — Олег, Доцент, еще можно договориться. Неужели для вас эти твари и правда важнее людей?

Флейтист, повернувшийся было к своим, чтобы что-то им сказать, вдруг внимательно вгляделся в его лицо.

— Это он, — вдруг сообщил крыс, ткнув лапой в Дениса. — Он был там. Ночью. На плотине.

От взгляда Олега не укрылось, как мелькнуло что-то в глазах Дениса… Страх?.. отчаяние?.. брезгливость?.. нежелание признавать свое поражение?..

— На какой плотине? — в повисшем молчании уточнил Доцент. — На той самой плотине?

— Которую как-то раз хотели взорвать, — пояснил Флейтист. — Я его видел там. Вместе с другими. Он пришел, советовался о чем-то. Мне пришлось подождать, пока он уйдет и заберет с собой часть людей, — иначе там получалось слишком много ваших для меня одного.

— Та-а-ак, — протянул Доцент и уставился на Дениса, теребя пальцем позолоченную дужку очков.

— Он врет, — захлебываясь слюной, заорал тот. — Врет, скотина! Вы что, какой-то твари верите?! Не мне?!

Доцент молчал.

И Олег молчал.

И, что удивительно, молчал Вась-Палыч. Медленно багровел лицом, топорщил пшеничные усы, но молчал. Только внимательно смотрел на сына.

Денис неожиданно сник.

— Думаю, все ясно, — сказал Доцент. — После того как теплоход уплывет, мы вернемся обратно. У нас там, если кто забыл, война. И ее надо довести до конца. Вы все… — Он пристально посмотрел на Вась-Палыча и добавил: —…Всё забудете о том, что здесь было. Взамен за это мы забудем о том, что только что услышали. А ты лично, — он шагнул ближе к Вась-Палычу, — проследишь, чтобы твой сынок не выкидывал больше никаких трюков. Иначе для вас обоих это плохо кончится. А еще лучше — всыпь ему хорошенько. За то, что мятежи устраивает, и за то, что у него руки кривые. Взялся делать переворот — так делай его, чтобы комар носу не подточил. Политиканы, мать вашу…

Он повернулся к Флейтисту:

— Ну? А ты чего уставился? Грузи быстрей своих — и ходу отсюда.

Крыс принялся пищать на своих, вздрагивая усами и топорща шерсть. Серые зверюги засуетились, построились в неровную колонну и двинулись к теплоходу, подгоняя детей, утопавших короткими лапами в снегу.

— Вот так, — проговорил Доцент.

— Мы сейчас, — сказал Флейтист, проходя мимо. — Мы постараемся быстро.

— Уплывайте, — тихо и яростно отозвался Доцент. — Уматывайте к такой-то матери. У вас два часа, а если через два часа ваша лохань не поплывет, я вас самолично передушу. Голыми руками. Ну, что смотришь? Время пошло!

Он отвернулся.

Музыкант увидел, что губы его дрожат.

А штабист заметил, что Олег это видит.

— Ну? — со злостью спросил он. — Ты готов?

— К чему?

— Идти добивать, — мотнул он головой в сторону суетящихся у трапа крыс, — их родственничков? Совесть не помешает?

— Не помешает, — так же зло ответил снайпер. — Не сомневайся.

— Хочется верить, — уже спокойнее сказал Доцент, — что мы не ошиблись. Что мы поступили правильно.

— По-другому нельзя было, — уверенно сказал Музыкант.

— Спасибо, успокоил. Ты представляешь, что нам еще придется расхлебывать? Войну-то мы выиграем, черт с ней, с войной. А что потом? Может, все-таки Вась-Палыч ошибался? И не такой уж я и гуманист? Расстреляем их всех к едрене-фене?

— Нельзя так, — твердо сказала подошедшая Иришка.

— Нельзя, — кивнул головой Сережка Тайлаков.

— Фигню порешь, Доцент, — сказал кто-то из пришедших со штабистом.

— Это не по-человечески, отец, — добавил Олег.

— По-человечески, не по-человечески… — пробормотал Доцент. — Староват я стал. Нервничаю. Говорю много.

Он резко повернулся на каблуках навстречу бегущему к ним Флейтисту.

— Ну? Что еще?

— Похоже, — торопливо выпалил крыс, — пока все в порядке. Нужно, конечно, как у вас принято, трижды плюнуть через плечо и постучать по дереву, но я думаю, что корабль поплывет. Должен поплыть. Просто обязан. Иначе это будет совсем нечестно.

Флейтист произнес это «нечестно» с такой наивностью… и с такой непоколебимой уверенностью в том, что мир просто не может не предоставить им шанс, что Олег на мгновение позавидовал ему. Они и правда как дети, подумал он. Для них «честно — нечестно» — это закон природы, и он не может не сработать. Они все еще думают, что мир не может подвести, а если и поставит в последний миг подножку, то тут же подставит плечо. Сколько им еще ошибаться, надеяться на чудо — и все же падать, разбивать лоб, находить силы и подниматься вновь. Продолжая истово верить в честность Вселенной — и постепенно теряя эту самую веру. Становясь такими, как мы, познающими все новые и новые тайны мироздания и одновременно делающимися все расчетливее и циничнее.

Что ж. Только хорошие умирают молодыми. За право взрослеть приходится чем-то платить.

— Ты не хочешь уйти с нами? — спросил вдруг Флейтист.

Олег не ответил. Посмотрел на Иришку. На отца. На Стаса, стоявшего чуть поодаль в окружении своей компании, — Мара положила руку ему на плечо, и, хотя никто пока и не собирался его трогать, во взгляде рыжей читалась отчаянная решимость до конца драться за своего мужчину.

Говорящий крыс истолковал этот взгляд по-своему.

— Не только ты, — поправился он. — Любой из вас. Хоть все. Сколько поместится на корабле. Представляешь, все мы — вместе — попробуем найти новое место для жизни, и, может быть, нам удастся начать все сначала…

— Извини, — перебил его Олег. — Я останусь. Останусь, потому что не могу по-другому. Если мы сейчас уйдем, нас могут посчитать предателями. Беглецами, которые бежали потому, что сами понимали, что неправы. Нам нужно остаться — для того чтобы хотя бы попытаться доказать, что все, что мы делали, мы делали правильно. Раз уж, — он грустно усмехнулся, — так и не удалось сохранить все в тайне.

— Ты будешь дальше воевать с нашими?

— Да, — твердо сказал снайпер. — Я буду. Все мы будем. С этим ничего уже не поделать.

— Я понимаю, — медленно сказал Флейтист. — По крайней мере, мне хочется верить, что понимаю. А знаешь… Мне ведь так и не удалось зайти к тебе в гости. Жаль.

— Может быть…

— Боюсь, что не может.

— Олег! — окликнул их Доцент. — Не тратьте время зря, не превращайте расставание в паршивую мелодраму! Особенно глупо все будет выглядеть, если этот чертов пароход так и не заведется.

Но чертов пароход все-таки завелся.