Они, не особо скрываясь, пересекли небольшой захламленный пустырь и подошли к обвалившейся хрущевской пятиэтажке, стоявшей справа от той, мимо которой убегали от погони Дмитрий и оставшиеся в живых люди из группы. Два подъезда все еще были целыми, а два других рухнули давным-давно. Двери располагались попарно: подъезд-подвал, подъезд-подвал; их разделяли узкие бетонные перегородки. Крыса направилась туда, где подвальная дверь, сорванная с петель, валялась на земле.

— Мы хорошо разбираемся в подвалах, — с гордостью сказала она. — Даю лапу на отсечение, что здесь ты будешь в безопасности. Все, что нам нужно было, отсюда давно уже вытащено. Принесу тебе пару матрасов, одеяло — устроишься почти как в гостинице.

Снайпер, опираясь на услужливо подставленное крысой плечо, осторожно шагнул на неровные, стертые тысячами подошв ступени, больше всего на свете боясь того, что вот сейчас измученная нога не выдержит, подвернется — и он сверзится в глухую могильную темноту, затопившую все внизу. Но пока что все было в порядке. Крыса шумно дышала, и от нее неприятно пахло. Музыкант вдруг вспомнил, что при первой встрече с говорящим зверем его чуть не вывернуло наизнанку от вони. А сейчас — гляди-ка, ничего. Привыкает?

Теплый, сухой, застоявшийся воздух подвала тоже пах крысами. Но по сравнению с тем запахом, что исходил от поддерживающей Музыканта твари, это было всего лишь воспоминанием о том, что они когда-то посетили это разделенное на крошечные клетушки деревянными стенками помещение. Возможно, раньше здесь пахло совсем иначе — лежалой картошкой, старыми бумагами, которые и не нужны никому, и выкинуть жаль, сломанными деревянными лыжами, детскими санками, с полозьев которых облупилась краска, уступив место ржавчине. Олег помнил, как до Катастрофы они хранили точно в таком же подвале за хлипкой дверью, запертой на тяжелый замок, десятки банок с капустой, огурцами, помидорами, вареньем. Их готовила бабушка, которая никак не могла привыкнуть, что все это можно купить в магазине, и настаивала на том, что так, как она, по-домашнему, никто не сделает. Порой в подвалы спускались бомжи, они срывали двери с чахлых петель, зачастую умудряясь сделать это голыми руками, воровали картошку и соленые огурцы, иногда закусывали ими дешевую водку прямо на месте преступления, после чего матерящийся участковый заставал бомжей тепленькими и разомлевшими, а те лишь довольно и глупо хлопали глазами.

— В гостинице? — пробормотал он, осматриваясь и стараясь сквозь кромешный мрак разобрать хоть что-нибудь. — На люкс это не потянет.

— Лучше ничего предложить не могу. Устраивайся давай, я тебе помогу.

Олег с помощью крысы собрал несколько досок, бросил их подальше от входа — на тот случай, если ее сородичам вдруг по какой-либо прихоти взбредет обыскать окрестности. Сверху снайпер накинул куртку — получилось что-то вроде лежанки. Она оказалась не очень удобной, но выбирать не приходилось. Не спать же на цементном полу! Музыкант улегся, поворочался, вытянул ногу, изводившую его занудной ноющей болью. Автомат положил так, чтобы в любой момент достаточно было протянуть руку и схватить оружие. Это не укрылось от крысы, которая внимательно смотрела на то, как он устраивается.

— Тебя никто не потревожит, — сообщила она.

— Береженого бог бережет, — отозвался Олег.

— Ну-ну, — спокойно сказал его спаситель. — Много он тебя сегодня на берег?

Возразить Музыканту было нечего.

— Отдыхай пока, — велела говорящая тварь. — Отдыхай, я вернусь ближе к вечеру.

После этого странная зверюга развернулась и отправилась к подвальной двери.

Я надолго здесь не задержусь, мрачно подумал Олег. Домой хочу. К своим. К Иришке. Она беспокоиться будет, когда наши вернутся и выяснится, что я пропал. А если, тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, не вернется вообще никто, будет еще хуже. Так что залеживаться мне здесь нельзя. Еда, лекарства и матрасы — это, конечно, лучше, чем ничего, но не это мне требуется. Главное, чтобы нога не подвела. Ну и рука, само собой. Хорошо хоть, что правая в порядке, а то нажимать на курок левой я как-то не научился. Так что, дорогая моя говорящая крыса, ты, само собой, приходи. Неси все, что обещала, но вечером я отсюда ухожу. Может, стоило тебя попросить, чтобы ты патронов принесла. Вернее, принес. Ты же у нас самец, как я мог забыть…

С этими мыслями Олег провалился в глубокий сон.

Вечером Музыкант никуда не ушел. У него поднялась температура и кружилась голова. Нога продолжала ныть тупой тянущей болью, как будто в щиколотке поселился извращенец, получавший удовольствие оттого, что неторопливо водит по нервным окончаниям плохо заточенной пилой. Все время хотелось пить, а на лбу то и дело выступал холодный липкий пот.

Когда вернулся говорящий крыс, он застал Олега проснувшимся, но в отвратительном состоянии. В темноте подвала осунувшееся лицо Музыканта бледнело подобно лику древнего призрака, прикованного к месту смерти каким-то тяжким преступлением. Снайпер то и дело пытался что-то делать, суетился, порывался уйти, но через мгновение находил новое занятие и бросался к нему, не закончив старого. Он начал разбирать автомат, чтобы проверить, все ли с ним в порядке, и так оставил его полусобранным. Зачем-то вывернул наизнанку куртку и так и бросил ее обратно на служившие ему лежанкой доски. Увидев это, спустившаяся в подвал тварь только покачала головой.

— Похоже, ты плохо себя чувствуешь, — сказала она, протягивая снайперу пакет. — На, возьми. Там таблетки, вроде бы они должны помочь от температуры. Из еды только консервы. Боюсь, то, что едим мы, ты есть не станешь.

— Воду принес? — жадно спросил Олег.

— Принес. Но не очень много. Не думал, что тебе придется здесь задержаться.

— С чего ты взял, — хрипло рассмеялся Музыкант, — что я здесь останусь?

— Потому что, — бесстрастно сообщила крыса, — если ты попытаешься уйти, ты свалишься на пороге. И либо загнешься от голода, либо тебя найдет кто-нибудь из наших.

— А ты и рад будешь?

— Не твое дело, — грубо парировала крыса. — Или ешь таблетки, или помирай. Мне, честно говоря, сейчас все равно, что ты сделаешь. Но мне будет жаль потраченного на тебя времени. У тебя нет аллергии на антибиотики?

— Вроде бы нет, — осторожно ответил Олег.

— Хорошо, если бы это оказалось правдой. Держи… — Крыса, порывшись когтистой лапой в пакете, вынула несколько стандартов таблеток.

— И сколько пить? — решил уточнить Музыкант.

— Ты издеваешься? Кто из нас человек? Мне-то откуда знать, сколько вам нужно? Что там у тебя? Температура, озноб, все, наверное, вызвано растяжением? А с рукой как?

— Ушиб.

— Точно? Не сломал?

— Точно, — соврал Олег, который совершенно не был уверен, что у него с рукой на самом деле.

— Так, давай-ка мы взглянем на твою ногу. Садись. Да садись же, кому говорю.

Ворча что-то под нос, Музыкант уселся на свое жесткое ложе и вытянул больную ногу. Крыса ловко подцепила шнурок ботинка, не дожидаясь, пока снайпер сделает это сам, и сняла обувь, стараясь делать это как можно аккуратнее. Но Музыкант все равно не удержался и застонал.

— Больно?

— Угу, — сквозь зубы ответил он.

— Ну вот. А ты еще куда-то идти собрался. Герой.

Когтистые пальцы стянули носок. Взгляду предстала опухоль, расположившаяся там, где щиколотка становилась ступней. Пальцы крысы на удивление нежно ощупали опухоль. Олег, вздрогнувший от этого прикосновения, не почувствовал никакой боли, кроме той, которая и так уже поселилась в ноге.

— Ступней шевелить можешь? — спросила крыса, взявшая на себя роль травматолога.

— Могу.

— Ну-ка покажи.

— Зачем? Больно же.

— Давай-давай, пошевели ступней, пальцами…

Олег, морщась от боли, проделал все эти операции. Крыса удовлетворенно кивнула.

— Будем надеяться, что это действительно только растяжение. Тогда посидишь несколько деньков в подвале, стараясь как можно меньше напрягать ногу. Наешься обезболивающего и антибиотиков. Употреби дозу, которую считаешь ударной. И тогда ты либо по-быстрому оклемаешься — ну, настолько, чтобы быть в состоянии дойти до своих. Либо…

— Либо помру? — усмехнулся снайпер.

— Все мы когда-нибудь помрем, — философски ответила крыса. — В общем, шансы у тебя есть. Как вы называете полосу между вашей и нашей территорией?

— Порубежье.

— Ясно. Тебе повезло, что ты почти дошел до порубежья. Ты же знаешь, что здесь оно довольно узкое?

— Конечно. Мы поэтому здесь к вам и полезли.

— Да, мы так и предположили. Так вот, тебе, по-хорошему, сделать два шага — и ты уже в порубежье, а не на территории, которую мы однозначно контролируем. Но чтобы сделать эти два шага, тебе придется провести несколько дней здесь. Ты понял меня?

Олег кивнул. Перспектива оказаться дома уже через несколько часов, лечить раны не на досках в подвале, а в нормальной человеческой постели, каждый день видеть знакомые лица, а не морду странной говорящей крысы, — все это медленно улетучивалось, превращалось в прах с каждым новым словом его спасителя.

— Да, кстати, — вдруг сказала крыса, — я в прошлый раз не поинтересовался… Сам понимаешь, не до того было. Ты меня тогда чуть не прикончил. Скажи, почему на тебя не подействовала музыка? Все люди, с которыми я встречался раньше, всегда поддавались. Это так просто: подул в дудку — и они мои. Что с тобой не так? Чем ты отличаешься?

Сказать или нет? — подумал Олег. То, что я выдам секрет, — будет ли значить, что эта тварь сможет использовать знание себе на пользу? Или она и сама в состоянии найти ответ на свой вопрос, и я ничего не теряю, сказав правду?

Крыса, словно прочитав его мысли, торопливо добавила:

— Не хочешь говорить — не говори. Я понимаю, что ты не хочешь рисковать. Только учти, что недавно я уже имел возможность убить тебя. Но не убил.

— Ценю. Нет, серьезно. Ты не представляешь, как это — валяться беспомощным, чувствуя, что твоя жизнь — не более чем игрушка в других руках… — Олег осекся.

…Заросшая астрами-самосевками клумба… Не вовремя отказавший автомат… и окровавленная, дрожащая крыса, молящая о пощаде…

— Почему же не знаю? — медленно проговорила крыса. — Вполне. Но, надеюсь, мы с тобой квиты, человек. Никто никому ничего больше не должен. Так ведь? Так ты ответишь на мой вопрос?

Ладно, решил Музыкант. Была не была.

— Да. На самом деле я глухой. Я просто не услышал твоей музыки.

— Глухой? — удивилась крыса. — Но как же…

— Сейчас на мне слуховой аппарат. — Снайпер осторожно коснулся здоровой рукой устройства, закрепленного на ухе. — Когда ты стал дудеть в дудку, я был без него. Повезло. Очень вовремя он упал.

— Вот как… То есть если я сейчас сыграю на своей флейте…

Олег похолодел. Он ранен, ослаб и вряд ли сможет помешать врагу сделать это. Неужели вот сейчас крыса на самом деле достанет флейту, дунет в нее — и он присоединится к веренице потерявших волю болванчиков, покорно танцующих под ее дудку?

— Не бойся, — неожиданно мягко успокоил его странный собеседник. — Не буду. Это было бы нечестно.

— У вас есть представления о честности?

— Ну… Какие-то есть. Хотя я многое почерпнул из ваших книг.

— Тогда ты тоже расскажи, — потребовал Музыкант. — Почему вышло так, что ты разговариваешь? Я ведь тебя тоже тогда спрашивал. Ну, когда не стал тебя добивать, помнишь? Только ты буркнул что-то вроде: а, не принципиально.

— Обязательно расскажу, — пообещала крыса. — Но не сейчас. Извини, мне не до этого. Есть те, кто меня ждет, и, если я задержусь с тобой надолго, кто-нибудь может заподозрить неладное. Но я еще приду к тебе — завтра или послезавтра. И все расскажу, даю тебе слово. Да, я обещал тебе матрас. Его я тоже принес.

Крыса сноровисто поднялась по подвальной лестнице, быстро вернулась обратно, волоча скатанный в тугой сверток толстый полосатый матрас.

— Вот, — гордо продемонстрировала она. — Старый, но им, похоже, никто не пользовался. Тут еще одеяло — думаю, оно тоже будет нелишним.

Вот это да, потрясенно подумал Олег. Ничего себе забота! Никогда не думал, что за мной вместо любящей мамочки будет ухаживать мутировавшая крыса в рост человека.

— Ты же сказал, — поинтересовался он, — что мы с тобой квиты. Я тебе сохранил жизнь — ты мне помог. Почему ты продолжаешь дальше заботиться обо мне?

— Может быть, потому, что мне хочется за тобой понаблюдать? Изучить? Или потому, что я буду считать долг отплаченным, когда ты сможешь уйти к своим? Кто знает, — пожала крыса плечами, и Олег удивился, насколько человеческим выходил этот жест. — Выбирай любую версию — по мне, все они одинаково правдивы и точно так же далеки от истины. Ты, делая что-нибудь, всегда можешь однозначно объяснить, почему ты поступил так или иначе?

— Боюсь, — Олег с видимым трудом встал и принялся перестилать свою постель, — сейчас для меня это слишком сложная философия. Ты вот уйдешь, а мне что — три дня как минимум куковать в подвале одному?

— Ты надеялся, что я буду работать твоей постоянной сиделкой? Дай-ка я тебе помогу… — Крыса протиснулась мимо снайпера в угол, который тот избрал своим пристанищем, и поправила сбившийся матрас. — Но у меня для тебя есть сюрприз. Пошарь в пакете.

Музыкант сунул руку в пакет, отодвинул в сторону круглые металлические цилиндрики консервных банок и нащупал книгу. Даже две. Одна очень толстая.

— Там еще фонарик, — подсказала крыса. — Не очень мощный, но тебе другого и не надо, а то, не дай бог, кто-нибудь увидит свет и решит проверить, что тут творится. Книги выбирать долго не было времени, так что я принес «Войну и мир» — ее тебе, если что, надолго хватит.

— Вот спасибо. Я в школе ее так и не дочитал, представляешь.

— Ничуть не удивлен. Это ж надо было такую тягомотину сочинить. Впрочем, может быть, я не понял чего-то, что до людей доходит само собой.

— Да нет, эту книгу многие не осиливают. А это еще что такое?

Вторая книга оказалась разлохмаченным покетбуком, обложку которого, как увидел Олег, включивший принесенный крысой фонарик, украшали пышногрудая блондинка в разорванном платье, большой черный пистолет и букет роз. Наискось через этот набор тянулась надпись: Марья Волгина, «Одна блондинка и много трупов».

— Я так понял, — потупила глаза крыса, — что раньше это было очень популярное чтение. Что-то про преступников и тех, кто их ловит. Простенькое такое.

— Точно. Простенькое. Ну да ладно, на безрыбье и это сойдет.

— Счастливо оставаться, — попрощалась крыса. — Жди меня завтра, но если не приду, то послезавтра появлюсь обязательно.

— Ага, — пробурчал Олег под нос, укладываясь с увесистым томиком Толстого на обретшее новый вид ложе. — Он улетел, но обещал вернуться…

— Что-что? — не расслышала зверюга.

— Да так, ничего. До завтра.

Почитать Музыканту не удалось. После ухода крысы вновь напомнила о себе зудящая боль в ноге, да еще вдобавок заныла голова. Тогда Олег, как и советовала ему серая тварь, принял пригоршню таблеток, с ужасом думая, что же сейчас начнется в его организме, и, погасив фонарик, устроился спать.

Он долго не мог заснуть. Сначала подскочила температура, потом так же резко упала. Затем поднялась вновь. Снайпера знобило. Надетая куртка и натянутое до ушей одеяло не помогали. Олега трясло мелкой противной дрожью, он ворочался, то и дело тревожа поврежденную ногу. Да, подумал Музыкант, стуча зубами и в очередной раз подтягивая сползшее одеяло, так я на самом деле никуда не уйду. Загнусь здесь, в каком-то никому не ведомом подвале. Даже трупа моего никто не найдет. Были бы ручка и листок бумаги — можно было бы уже составлять завещание, надеясь, что говорящий крыс найдет способ как-нибудь передать Иришке мою посмертную записку.

Когда, наконец, температура выровнялась, Олег вдруг обнаружил, что здорово вспотел. Он торопливо разделся до пояса и, как смог, обтерся одеялом, а затем накинул на голое тело куртку. Стало полегче. Музыкант уже подумал о том, что теперь удастся заснуть, но тут ему неожиданно захотелось есть. Желудок вспомнил, что его не кормили больше суток. Снайпер поспешно вспорол консервным ножом, который крыса предусмотрительно положила в пакет, банку тушенки, давно уже лишившуюся этикетки. Тушенка оказалась холодной и жирной, но он заставил себя проглотить все, что было в банке. Желудку показалось мало. Ну нет, проворчал Олег. Торопиться не стоит. Терпи пока. Накормишь тебя сейчас чем попало — и думай потом, как же развеселить тебя, когда расстроишься. Выждав несколько минут, он попил воды из фляги и пересчитал оставшиеся запасы. Да, негусто. Надолго не хватит. Если ему не станет существенно лучше, придется просить крысу с флейтой притащить еще еды. О том, что будет, если его хвостатый приятель больше не придет, Музыкант старался не думать.

Он поставил выпотрошенную консервную банку в стороне от лежанки, вновь улегся, перевернулся на бок и укутался одеялом.

На этот раз ему удалось заснуть.

До края «серой зоны» было рукой подать. Не больше сотни метров. Там начиналась узенькая полоска порубежья, переходившая в территорию «нашего города». На другом конце города тихо плакала в подушку девушка, узнавшая о том, что любимый человек не вернулся из рейда. Вась-Палыч крутил густой пшеничный ус и бурчал: говорил я, что Музыкант однажды доиграется; ну, по крайней мере, выяснили, что и он — не бог. Какие-то незнакомые Олегу люди обсуждали его смерть, и кто-то авторитетно заявлял, что едва ли не собственными глазами видел, что глухого снайпера в клочья разорвало гранатой. Странный он был, сказал кто-то. Ага, согласились с ним. Но, во всяком случае, он же за нас был? За нас-то за нас… Не люблю я таких… Странных… Все люди как люди, только он… А, да что теперь обсуждать — хлопнем по сотке за помин души… Если была у него душа… И хмурился Доцент, и беспокойно расхаживал по комнате, то и дело выглядывая в окно, как будто надеясь, что вот-вот увидит Олега, Данил Сергеевич Кравченко.

Когда снайпер проснулся, первым вопросом, на который ему очень хотелось знать ответ, было: интересно, сколько времени? Но часы разбились тогда, когда они убегали от крысиной погони, а выглядывать на улицу Олегу пока что не хотелось. По крайней мере, голова после сна не болела, да и рука с ногой вроде бы на время оставили его в покое, лишь изредка напоминая осторожными толчками боли, что на самом деле не все в порядке. Так что Музыкант съел банку какой-то безымянной рыбы, тоже запил ее водой — и опять взялся за «Войну и мир».

Через несколько часов продирания сквозь заковыристые, растянувшиеся по меньшей мере на половину страницы предложения гениального графа он услышал осторожные шаги сверху. Судя по тому, что гость крался, стараясь производить как можно меньше шума, это был тот, кого Олег ждал. Но осторожность никогда не помешает, и ладонь легла на автомат.

Но это и на самом деле оказался его старый знакомый. Крыса неторопливо спустилась в подвал и направилась в угол, где лежал Олег.

— Вижу, тебе лучше, — сказала она.

— Есть немного, — отозвался Музыкант.

Действительно, теперь, когда он выспался, предварительно наглотавшись таблеток, он чувствовал себя почти здоровым. До Катастрофы, помнится, легонькая простуда могла уложить человека в постель на неделю, если не больше. И лечиться можно было только по правилам. Чуть нарушишь — все начиналось заново. Но теперь, похоже, организм мобилизовал какие-то скрытые резервы, позволявшие приходить в себя гораздо быстрее. Тут Музыкант вспомнил о своем шестом чувстве. Но оно, похоже, решило, что никаких опасностей снайперу пока не грозит, и никак не напоминало о своем существовании. Ладно. Будем считать, что и на самом деле все в порядке.

— Дай-ка ногу, — потребовала крыса.

Олег протянул ступню. Вчерашняя процедура осмотра повторилась. Хвостатый лекарь похмыкал, подергал тонкими усами и обрадовал пациента:

— Ну что… Опухоль спадает. Это я могу сказать точно. Еще несколько дней — и сможешь нормально ходить. Бегать, наверное, сразу не выйдет, а ходить — пожалуйста. В целом все остается по-прежнему: сиди спокойно, больше спи, руку и ногу не беспокой. И сможешь отсюда уйти.

— Когда? — жадно спросил снайпер.

Крыса пожала плечами:

— Трудно сказать. Я не очень хорошо разбираюсь в ваших болезнях. Три дня… Нет, скорее, дней пять.

— Не очень хорошо разбираешься? А откуда ты вообще про них что-то знаешь? Как ты научился говорить по-человечески? Почему?

Олег опять задал наконец вопрос, который волновал его уже давно и на который до сих пор не получил ответа. Неужели и сейчас его хвостатый собеседник отмахнется, скажет, что не до этого сейчас, в следующий раз, мол?

Крыса задумалась.

— Подожди, — торопливо сказал Музыкант, вспоминая, как говорящая тварь спрашивала его о том, почему же на него не действует крысиная музыка. — Не хочешь отвечать — не надо. Если думаешь, что выболтаешь какой-нибудь секрет…

Крыса только отмахнулась лапой.

— Секреты… — буркнула она. — Что в них толку? Это знание тебе не поможет, а мне не повредит. Я все равно и сам не знаю, как так вышло. Ну, давай расскажу…

Небольшая комната с зарешеченным окном, сквозь которое едва видно кусочек неба. Серые стены, простой бетонный пол, железная кровать с панцирной сеткой, прикрытой тощим матрасом да сползшим шерстяным одеялом — синим, с тремя грязно-белыми полосками. На кровати сидит человек. Он худ, небрит, волосы давно не стрижены, клочьями падают на глаза. Старческие пальцы с желтыми обгрызенными ногтями иногда подрагивают. Человек говорит тихо и неразборчиво. Как будто он устал. Как будто он болен. Как будто у него пересохло в горле. Словно его давно не кормили. Практически все это — правда.

Перед ним на неудобном железном табурете сидит крыса. Она показывает старику картинки: человек, крыса, дом, дерево, мяч, автомат, стол. Картинок много — целая толстая пачка. Большинство рисунков выдрано из книг и наклеено для прочности на листы картона, поэтому они очень разные — побольше и поменьше, черно-белые и цветные, яркие и выцветшие.

Старик, щуря подслеповатые глаза, послушно произносит:

— Человек… Крыса… Дом… Дерево…

Крыса вслушивается в его слова. Заставляет язык во рту изогнуться совершенно невероятным образом, чтобы издать звуки, хотя бы отдаленно похожие на человеческую речь. Вместо привычного писка из ее пасти звучит что-то совсем другое, но это и сравнить нельзя с тем, как говорят люди. Тем не менее нужно продолжать. Те, кто главнее, приказали учить язык врага. Тем, кто главнее, нельзя перечить. Иначе — смерть, быстрая и беспощадная, или медленное и мучительнее угасание на каторжных работах. И еще неизвестно, что хуже.

Старик отчаянно старается называть то, что ему показывает крыса, как можно более разборчиво, четко (по крайней мере, ему кажется, что четко) проговаривает звуки, словно перед ним — ребенок. Ему хочется спать. Да и поесть бы не помешало. Ему не хочется умирать.

Крыса, сидящая на табурете с пачкой рисунков, тоже из кожи вон лезет, пытаясь повторить слова, которые он произносит. Но по глазам пленника видно, что ничего не выходит. Он мог бы сказать что угодно, заявить, будто эта крыса — лучший ученик на свете, уникальный полиглот, мгновенно овладевший русским языком, однако правду не скрыть: она легко читается в его взгляде. Крыса знает, что этот человек обречен. Проще добыть новых пленных, чем возиться со старыми. Все равно им одна дорога — на тот свет. Рано или поздно. Но пока два скучающих охранника, подпирающие спинами дверные косяки, не волокут старика вон из камеры, а позволяют ему жить, надеясь на чудо, сидящая на табурете крыса будет выполнять повеление тех, кто главнее.

— Вот так это было, — сказал собеседник Олега, глядя куда-то мимо него. — Кто-то придумал научиться вашему языку, но особого приоритета эта программа не имела. Брали пленных, старались выжать из них что-то, но толку выходило — ноль.

— Ага, — кивнул Олег. — У нас тоже было что-то в этом роде. И тоже — никакого результата. Но давай дальше, про себя.

— Да я про себя и рассказываю. Вот так все это тянулось. Дни… Недели… Месяцы… Конечно, лучше делать вид, что ты со всем возможным рвением выполняешь приказ, чем отправиться на фронт. Там стреляют. А это значит, что там могут убить. И вообще — ты просто не представляешь, — крыса даже вздохнула, словно ей тяжело было в этом признаваться, — как мы вас боимся.

— Что? — переспросил Музыкант. — Боитесь? Почему?

— Представь, — терпеливо принялась объяснять хвостатая тварь, — что всю твою жизнь ты мечтал лишь об одном: жрать. Жрать, чтобы жить. Жить, чтобы опять жрать. И у тебя был враг. Сильный — гораздо сильнее, чем ты. Он делал все, чтобы ты не мог достичь своей мечты: не пускал тебя к жратве, травил ее ядами, убивал тебя. А потом ты вдруг изменился. Изменился настолько, что смог взять в лапу оружие врага и направить это оружие против него. Ну? Теперь ты понимаешь? Мы научились стрелять, но по сути многие из нас остались теми же самыми серыми тварями, что мечтают лишь об одном: нажраться от пуза.

— Многие? Не все? — недоверчиво уточнил Олег.

Крыса, стоявшая перед ним, смотрела Музыканту в глаза. Не отводя взгляда.

— Нет, не все, — спокойно сказала она. — Мы очень разные.

— Неужели? — Музыкант ухмылялся все так же недоверчиво.

— Представь уж. Вы со стороны тоже выглядите одинаковыми для нас. Да что там человек для крыс! Я читал ваши книги. В них много говорилось про то, что негры не могли отличить одного белого человека от другого, белые не видели разницы между китайцами и вьетнамцами, русские скопом именовали чурками всех, кто жил по ту сторону Кавказских гор… Чего уж теперь говорить про нас и вас? У нас теперь тоже есть семьи, есть имена.

— Даже так? А тебя как зовут?

— Если мое имя перевести на ваш язык… — задумалась крыса. — А зови-ка меня Флейтистом.

— О как! — усмехнулся Олег, увидевший в прозвище крысы тень совпадения с его собственным.

— В чем дело? — не поняла его крыса.

— Да ладно, — махнул рукой глухой снайпер. — Объяснять долго. Ладно, Флейтист, мы отвлеклись. Что там было дальше?

Олег взял флягу, хлебнул воды. Крыса, мгновение подумав, вынула из висящей через плечо сумки стакан.

— Налей мне тоже, — попросила она, протягивая стакан Олегу. — От разговоров на вашем языке мгновенно сохнет в горле. Не понимаю, как у вас давно языки не поотваливались… Так вот. Как я уже сказал, ничего из идеи научиться говорить по-человечески не выходило. И судя по одной беседе, которую мне удалось подслушать, всю группу, которая этим занималась, планировали закрыть.

Флейтиста тогда звали совсем по-другому. В переводе на русский это короткое попискивание звучало, наверное, как «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят». Он был меньше многих своих сородичей и заметно слабее. Его родители, выяснив это, плюнули на детеныша и перестали о нем заботиться. Однако, как все крысы, «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» был живучим и не собирался просто так сдаваться. К тому же те, кто главнее, нуждались не только в бойцах. Те, кто главнее, догадывались, что голова существует не только для того, чтобы запихивать в нее пищу. В крайнем случае, таких, как будущий Флейтист, можно было использовать на разных подсобных работах. Вот он и угодил в группу по изучению человеческого языка.

Впервые увидев живого человека, он испугался. Ему удалось побороть свои чувства — сложную смесь жгучего интереса, который влек его к врагу, и панического ужаса, требовавшего от тела одного: бежать, забиться в угол, отыскать нору и скрыться в ней. Однако уже тогда «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» понял, что в крысах глубоко-глубоко, на уровне инстинкта (тогда он еще не знал этого слова, но, если бы ему объяснили, он прекрасно понял бы, о чем идет речь) сидит страх перед своим противником. И, переборов желание мчаться со всех ног в поисках спасения, крыса взялась за дело. Его стоило делать хорошо или, по крайней мере, старательно изображать, что работа движется. Иначе — фронт.

Однако толку от изучения языка людей не было. Речевой аппарат крыс не позволял выговаривать слова, которые произносили пленники. Конечно, можно было научиться общаться письменно. Как слышал краем уха «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят», была другая группа, где занимались этим вариантом общения, и у них вроде бы получалось лучше. Но разговор с листом бумаги и карандашом занимает больше времени и не позволяет понять реакцию собеседника по мимике, интонации и всему прочему. Поэтому деятельность их группы продолжалась.

А потом их решили прикрыть. Где-то там, наверху, среди тех, кто главнее, было решено, что они не добились проку, сделав все, что могли. Отрицательный результат — тоже результат, это понимали даже крысы. Было наглядно доказано, что крысы, даже увеличившиеся в размерах и научившиеся водить автомобиль и стрелять из пистолета, не могут говорить на языке людей. И Флейтист, которого тогда еще так не звали, в принципе был с этим согласен. Только на фронт ему все равно не хотелось.

Последний человек, с которым ему довелось работать, был женщиной. Самкой. Человек-женщина, одетый в камуфляжный комбинезон, попал в плен во время случайного столкновения в порубежье, когда людям и крысам одновременно пришла идея попробовать пошарить в некоем бомбоубежище. Обрывочная информация указывала на то, что там могут храниться медикаменты и консервы, и вообще их стоило забрать хотя бы ради того, чтобы они не достались противнику. Разведгруппы напоролись друг на друга. Люди отступили на свою территорию, потеряв двух бойцов убитыми, а одного серые твари увели с собой, скрутив по рукам и ногам. Сначала человек-женщина пытался убежать. Тогда его привязали к кровати и только для кормления развязывали руки. Это делали не так уж часто: все уже понимали, что прекращение работы — вопрос дней, и относились к тому, что делают, как к пустой формальности. Никого не волновало, что от человека-женщины воняло, а его брюки до скользкой липкости пропитались нечистотами. Все равно его рассматривали как мертвеца, которому выпало счастье на время задержаться на этом свете.

«Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» пытался заставить человека-женщину говорить. Тот как будто не понимал, чего от него хотят, пустым взглядом изучал потолок, всхлипывал, бормотал что-то невнятное, но точно не имеющее отношения к картинкам, которые показывала крыса, пытавшаяся делать свою работу. Если бы с программой группы все было в порядке, такого человека им бы просто не выдали, но так как дело шло к концу, никого на самом деле не волновало, с каким материалом приходится работать.

Вот только одна деталь неожиданно заинтересовала молодую крысу. Из набедренного кармана у человека-женщины торчала какая-то деревянная палка. Раз ее не отобрали, значит, она не была оружием. Но что это? Присмотревшись, «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» обнаружил, что это — музыкальный инструмент. Он встал со своего жесткого холодного табурета, подошел к пленнику и взял флейту в лапы.

Откуда он знал, как на ней нужно играть? Из-за чего он решил, что ее вообще стоит касаться? Он не знает этого до сих пор. Почему человек, выяснивший, что на огне можно кипятить воду, повесил над костром котелок? Откуда тот, кто впервые размозжил череп своему противнику дубиной, понимал, что нужно взять увесистую палку и со всей силы вмазать ею по макушке врага? С чего изобретатель копья принялся заострять его наконечник? Можно, конечно, сказать, что они наблюдали, смотрели в глаза, подмечали все, что происходило вокруг. Но за чем они могли наблюдать, если они были первыми и до них не было дубины, копья и кипяченой воды? Что-то в этом роде. Так и «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» просто сунул флейту в пасть, подул — и вдруг возникла музыка.

Сначала это были просто звуки. Из них постепенно соткалась простенькая мелодия. За то, чтобы сочинить что-либо подобное, многие ныне покойные композиторы, не задумываясь, расплатились бы собственными бессмертными душами, но крысе было невдомек, что она делает. Ровно до тех пор, пока «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» не осознал, что человек-женщина перестал дергаться, пробуя в миллионный раз на прочность связывающие его веревки, а застыл и смотрит на играющую тварь так, как раб смотрит на обожаемого хозяина. Охранники же сверлили спину молодой крысы взглядами, ясно говорившими: ну ты и идиот. Но приказа вмешиваться у них не было, так что взявшейся за флейту твари удалось поэкспериментировать.

Теперь она могла заставить человека, слышавшего ее музыку, делать то, чего ей было нужно. У этой возможности приказывать имелись свои четкие границы: люди теряли волю и превращались в покорных кукол, двигавшихся туда, куда велел безжалостный кукловод. Они не могли повернуть оружия против своих или, скажем, не способны были выполнить сложное задание вроде «собери большую бомбу, отнеси ее в главный штаб и взорви там всех ровно в тринадцать часов сорок две минуты». Но и того, что вытворял «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» с людьми, попавшими в плен его флейты, уже было достаточно, чтобы те, кто главнее, стали относиться к нему иначе.

Так он сменил имя и стал Флейтистом.

— А та женщина? — спросил Олег. — Ну, у которой ты взял флейту. Что с нею случилось?

— Умерла, — бесстрастно ответил крыс. — Вернее, я ее убил. Развязал ее, велел встать с кровати, подойти к окну и броситься вниз. Она сделала все в точности, как я приказал. И она же была первым человеком, которого я убил. Ты так на меня посмотрел сейчас… Что, тебе можно убивать крыс, а мне людей — нельзя? Почему? Это война. Ты делаешь вылазки на нашу территорию и стреляешь в моих сородичей. Я убиваю твоих.

Вот он так легко рассказывает мне, как убивал своих врагов, подумал Музыкант. Таких же людей, как я. Может быть, я тоже должен сейчас убить его? Неужели он не понимает, что моей благодарности за спасение может оказаться недостаточно? Или рассчитывает на то, что я слаб и не справлюсь с ним? Так я еще в ту нашу встречу у клумбы с астрами доказал, что в рукопашной я сильнее. Потому что злее. Целеустремленнее. Он ведь сам говорил: внутри любой крысы, и в этом он отнюдь не исключение, коренится страх перед нами. И это тоже сыграет мне на руку.

Значит, эта тварь похожа на меня. Пробирается к нам, дудит в дудку и уводит с собой людей. Что же она делает с ними потом? Ведь пленные им не нужны… Если верить Флейтисту, попытки научиться говорить на языке людей были заброшены. Зачем же тогда говорящий крыс ведет их за собой, почему не прикончит на месте? Чтобы поиздеваться? Когда я увидел его впервые, когда он ушел от моей пули, от какой участи я спас Козычева и еще двух незнакомых людей?

Музыкант вдруг понял, что если он спросит, то Флейтист ответит. Он вообще никогда не уходил от ответа. И если Олег услышит ответ, то, скорее всего, попытается убить своего собеседника. И своего спасителя.

— Хватит про это, — махнул рукой снайпер. — Хватит. Смени пластинку.

— Что? — не понял его собеседник.

— Я думал, ты владеешь нашим языком в таком совершенстве, которое мне и не снилось. Смени тему. Говори о чем-нибудь другом.

— А, понял. Надо запомнить это выражение. Да, я вижу, что тебе тяжело слушать про смерть людей. Я не сказал про то, как научился говорить. Хотя, если честно, мне и сказать-то нечего. Разговаривать на языке людей я начал через некоторое время после того, как стал играть на флейте свою музыку. До сих пор не знаю, как так вышло. То ли программа изучения человеческого языка дала наконец свои плоды. То ли во мне вместе с музыкой проснулись какие-то дополнительные способности. Действительно не знаю. Самое интересное, что и другие не знают. Я никому не сказал. Мы смогли составить небольшой словарик, знаем, как пишутся некоторые ваши слова, и, кажется, еще работает та группа, которая разрабатывала возможность письменного общения с людьми. Но этому давно уже не уделяют должного внимания. Мы с вами — враги, это всем понятно, а с врагом не разговаривают.

Интересно, подумал Олег, если с врагом не разговаривают, то кто же мы с тобой, Флейтист? Временно друзья? Действительно, люди умеют ссориться, мириться — и ссориться вновь. Иногда это мелкие раздоры, которые со стороны и принять-то за серьезную ссору нельзя, как у Сережки Тайлакова и его Леночки. Иногда — настоящая война, с кровопролитием, кучами трупов, выжженными городами, — но и тогда люди находят возможность протянуть врагу руку дружбы, а потом проходит какое-то время, и все начинается сначала.

— Почему ты не сказал своим, что научился говорить по-человечески? — полюбопытствовал снайпер.

— Тоже не знаю. Хороший ответ, верно? Не знаю, и все тут. Сделал, потому что сделал. Потому что посчитал нужным поступить именно так. Почувствовал свое отличие от других. И вытекающее из этого право поступать по-своему. Неужели этого недостаточно? А? Как ты думаешь?

— Не знаю, — отозвался Олег.

— Вот видишь! И ты пользуешься этими словами. Если тебе можно, то почему нельзя мне?

— Почему, черт побери, — резко сказал Музыкант, — ты все время стремишься сравнить свои поступки с моими?

— Тоже не знаю, — задумчиво бормотнула крыса.

На ее морде появилось удивленное выражение. В этом удивлении было гораздо больше жизни, чем в самом хорошо нарисованном мультфильме. Впрочем, так и должно быть — ведь здесь, напомнил себе снайпер, реальная жизнь. И все-таки за несколько лет войны с крысами ему так и не удалось привыкнуть к тому, что все это на самом деле. Что по улицам города действительно разгуливают серые, бурые, коричневатые и даже белые твари в рост человека, стремящиеся наложить лапу на то, что до сих пор безраздельно принадлежало человеку.

Собеседник снайпера тем временем продолжил рассуждать, как будто разговаривал сам с собой и никакого человека сейчас не было в этом подвале.

— Действительно не знаю. Почему бы это? Что заставляет меня говорить так? Наверное, это потому. — Флейтист поднял глаза на Олега, — что мы привыкли считать вас сильнее и умнее? И бессознательно соотносим свои поступки с вашими? Ну, не буду отвечать за всех, но мне кажется, что в том, что я сейчас сказал, есть доля правды.

— Вы, — скривившись, сказал Музыкант, — всего лишь подделки. Вы не можете сами ничего создать, живете лишь тем, что захватили у нас. Вы хотите свергнуть нас — и на нас же оглядываетесь. Разве не так?

— Тогда, — парировала крыса, — дети — это тоже подделки? Они пользуются тем, что создано родителями, хотят узнать у них ответы на вопросы и при этом ссорятся с ними, отказываются от их морали и образа жизни. А потом, человек, дети вырастают и тоже становятся взрослыми. Ты, наверное, хотел оскорбить меня, и тебе это почти удалось. Но не забывай, что нам от роду всего лишь несколько лет. Может быть, мы еще вырастем. Ладно, что-то я с тобой заболтался. Если мое отсутствие заметят — станут искать, а в этом нет ничего хорошего. Я ухожу. Счастливо оставаться. Выздоравливай дальше. Если получится, я приду еще.

Но больше крыса с флейтой не появлялась. Сначала Олег даже пожалел об этом: уж больно необычным был собеседник. Музыканту на самом деле нравилось разговаривать с ним, задавать вопросы, получать ответы, объяснять что-то самому. Иногда, увлекшись, снайпер забывал, что общается с огромной разумной крысой, — настолько хорошо Флейтист говорил по-русски, настолько похоже на человека мыслил. Но потом Олег все-таки вспомнил, что и в обществе людей мог многие дни проводить сам по себе, ни с кем не обмениваясь ни единым словом. Теперь, когда снайпер оказался отрезан от своих, остался раненым в «серой зоне», это умение пришлось как нельзя кстати. К тому же, как ни крути, крыса была врагом. Олега даже передернуло, когда он вспомнил рассказ о женщине, которая, повинуясь велению музыки, выпрыгнула в окно. Снайпер понял, что, пока он отсиживается в подвале, крыса, имя которой, по странному стечению обстоятельств, было похоже на его собственное, считает себя обязанной и выплачивает долг за то, что он когда-то оставил ее в живых. Поэтому Олег может не бояться флейты, лишающей человека воли. И все равно ему было немного не по себе.

В какой-то момент Олег понял, что потерял счет дням и ночам. Сначала он просто отлеживался в подвале, стараясь как можно меньше тревожить раненые руку и ногу и наедаться впрок тем, что притащил ему Флейтист. Потом, когда стало полегче и Музыкант решил, что уже в состоянии выбраться наружу сам, он, дождавшись наступления ночи, решил выйти на улицу. К тому же заканчивалась еда. Вода кончилась еще вчера, но снайпер, лежа на постели в углу подвала, слышал, что снаружи идет дождь, и надеялся обойтись тем, что течет с неба.

«Войну и мир» Олег дочитать не смог. Книга о трупах и блондинках тоже была брошена на середине. Увы, вкусы Олега и говорящей крысы не совпали. К тому же снайперу чертовски не хватало музыки. Попросить Флейтиста принести плеер ему и в голову не пришло — скорее всего, вряд ли бы крысе удалось выполнить просьбу. К тому же, даже если бы он и попросил об этом, где гарантия, что в качестве музыки ему не приволокли бы пару дисков Чайковского или сборник какой-нибудь попсни? С книгами-то приблизительно так и вышло. Так что сейчас Олегу недоставало яростной, необузданной энергии, которую он привык черпать в рок-музыке. Оставалось сидеть в полумраке и вылавливать из памяти особенно полюбившиеся песни, а затем представлять, что он не вспоминает их, а слышит в действительности. Но эта игра быстро наскучила.

В итоге Музыканта начала терзать скука. Нельзя ведь все время спать, хоть это и нужно для выздоровления. Ему хотелось что-нибудь делать, но единственное, чем он мог заняться, — это встать и, поднявшись по десятку ступенек, выйти из подвала.

«Серая зона» встретила его мелким колючим дождиком и пробирающим до костей ветром. Олег и забыл, что, когда он выходил в рейд с группой Дмитрия, осень стремительно заканчивалась, готовясь уступить власть над миром зиме. Снайпер зябко поежился, застегнул молнию куртки под горло и, стараясь не наступать в лужи, уже покрывшиеся по краям тонкими хрусткими пластинками льда, медленно дошел до торца дома. Выглянул за угол. Увиденное ему не понравилось.

Несмотря на ночь, дождь и ветер, во дворе возились крысы. Несколько тварей усердно работали лопатами, сноровисто отбрасывая землю на быстро растущую кучу. Трое здоровенных особей с автоматами наперевес разбрелись вокруг и всматривались в темноту. Делали они это не особо старательно — видимо, понимали, что противник вряд ли окажется здесь, на границе «серой зоны», именно тогда, когда они взялись за дело. Но порядок есть порядок, осторожность не помешает никогда — вот вооруженные охранники и несут караульную службу. Возможно, на самом деле их больше, просто остальных Олег сейчас не видит.

Дождавшись, пока крыса-охранник отвернется, Олег перебежал открытое пространство и укрылся за полуразваленной беседкой. Рядом росло дерево, ствол которого вместе с остатками стены беседки как нельзя лучше укрывал снайпера от постороннего взгляда. Сам же он неплохо видел все, что творилось в соседнем дворе, через путаницу разросшихся ветвей.

Там тоже кипела работа. Серые крысиные фигуры возились вокруг стоявшего у края дома гаража. Несколько тварей рыли землю, четверо, разбившись попарно, таскали что-то тяжелое из кузова стоявшего неподалеку грузовика. В кабине машины сидела крыса-шофер и, глядя сверху вниз на работавших сородичей, жевала тускло светившуюся маленькой звездочкой сигарету. Курящих тварей Олег раньше тоже не видел, но, по крайней мере, пристрастие к этой привычке вряд ли могло дать врагу какое-то преимущество в бою, так что снайпер решил не обращать на это особого внимания.

Что они делают? Олег никогда не страдал заниженной самооценкой, но ему и в голову не могло бы прийти, что враг, боясь его, одиноко лежащего в подвале, решил окружить логово Музыканта системой укреплений. Дело в другом. Но в чем? Почему именно здесь он и роют окопы и таскают к гаражу тяжелые ящики? То, что крысам работать ночью даже удобнее, чем днем, понятно: все-таки их предки жили в сумраке подвалов. Но почему здесь?

Со стороны улицы, уходящей в глубь «серой зоны», послышалось фырчанье автомобильного двигателя. Вот как? Еще одна машина? На это стоит посмотреть. Олег, разумеется, не знал, как у крыс обстоят дела с бензином, но предполагал, что вряд ли принципиально лучше, чем у людей. В Штабе периодически шли разговоры о том, что существующий парк машин можно перевести на какие-то другие виды топлива, которые можно было выработать даже в условиях жизни после Катастрофы, но пока что дальше разговоров дело не шло. Поэтому драгоценный бензин не тратился на простые прогулки. Скорее всего, у серых тварей так же.

Звук двигателя стал громче. Машина приближалась. Вот темный силуэт мелькнул сквозь частую мелкоячеистую сетку дождя. Колеса разбрасывали холодную воду луж совсем недалеко. Новоприбывшие остановили автомобиль неподалеку от гаража, но выходить наружу не торопились. Бесшумно опустилось стекло, из окна высунулась лапа, когтистый палец поманил кого-то. Одна из сновавших во дворе соседнего дома тварей послушно подбежала к машине, подобострастно поклонилась. Лапа исчезла внутри и появилась вновь с пухлой картонной папкой. Олег смотрел во все глаза. Что могло быть в папке? Какие-то чертежи? Бумаги из архивов администрации времен до Катастрофы? Такие документы всегда были ценностью, но неужели крысы умели их читать? Впрочем, говорил ведь Флейтист о том, что серые твари составили словарь, — значит, пусть через пень-колоду, но что-то разобрать они могли.

Музыканту помог ветер. Неожиданно резкий порыв обрушился на двор, промчался от одного края до другого, раскачивая деревья. Крыса, взявшая папку, поежилась — видимо, природный мех плохо защищал от холода, и тут ветер набросился на папку и распахнул ее, взметнув ворох бумажных листов. Тотчас же сразу полдесятка крыс бросились подбирать разлетевшиеся листы, а разыгравшийся ветер понес добычу прочь, разбрасывая ее направо и налево. Несколько ярко белеющих в темноте листов полетели в сторону дерева, за которым прятался Олег.

Крысы во дворе отчаянно ругались. Снайпер, конечно, ничего не понимал в доносившемся писке, но было ясно, что оставшаяся в машине тварь — наверняка начальник — распекает нерадивого подчиненного с кривыми и дырявыми лапами, а тот, в свою очередь, срывает злость на других, заставляя их как можно быстрее исправить его промах. Но твари, к счастью, даже не пытались собрать все разлетевшиеся бумаги до единой, прекрасно понимая, что это невозможно. Поэтому Олег, нацелившись на упавший в лужу лист, дождался, пока суета прекратилась и крысы вернулись к строительным работам. Машина развернулась и укатила обратно. Все. Пора. Можно рискнуть.

Выскользнув из-за укрывавшего его дерева, Музыкант бесшумной тенью скользнул к упавшей в лужу бумаге. Намокший лист медленно плавал по черной поверхности воды, собираясь через некоторое время опуститься на дно. Олег не позволил ему утонуть и ловко выхватил пальцами, содрогнувшись от обжигающего холода осенней лужи. Затем так же тихо и незаметно снайпер вернулся в свое укрытие за деревом и посмотрел на то, что попалось ему в руки.

Это был не чертеж. Не был этот лист и документом, написанным каким-нибудь поспешно изобретенным серыми тварями крысиным алфавитом, хотя подобная мысль у Музыканта промелькнула. Все было гораздо проще. Неровным почерком, похожим на опыты неуклюжего, но вполне уже уверенного в своих силах первоклассника, на листе были написаны всего два слова. И Олег готов был поклясться, что точно такую же надпись он видел неделю назад. Два слова гласили: «Помогите нам».

Музыкант легко совместил все кусочки мозаики. Крысы, напавшие на группу Дмитрия четко и слаженно, как будто зная, что люди придут именно в это место. Еще тогда Олег успел подумать, что все это здорово смахивает на засаду. Рассказ говорящей твари, носившей почти то же прозвище, что и он, и промелькнувшее в нем упоминание о том, что существовали крысы, составлявшие словарь и учившиеся писать по-русски. Новая огневая точка на самом краю порубежья, там, где оно было особенно узким, там, где появилась загадочная записка со словами «Помогите нам». И теперь — несколько десятков таких записок, разлетевшихся из папки, которую одна крыса передавала другой.

Отличный план. Даже крысам, какими бы мерзкими они нам ни казались, понятно простое правило: сам погибай, а товарища выручай. Хвостатые твари могут не следовать ему сами, но они поняли, заметили, что для нас спасение тех, кого мы считаем своими, абсолютно в порядке вещей. Теперь, когда из-за войны с крысами наши разногласия отступили на задний план, люди стали считать своими всех без разбора, не обращая внимания на цвет кожи или разрез глаз. Ну а крысы, прекрасно понимающие, что для победы над врагом все средства хороши, решили этим воспользоваться.

Интересно, а знал ли об этом Флейтист? И если знал, то почему не сказал спасенному им человеку?

Хотя…

А почему он должен был ему рассказать о том, как записки со словами «Помогите нам» служат приманкой для доверчивых людей? Долг платежом красен, но говорящий крыс не обещал помогать Олегу во всем. Он лишь отплатил за то, что сам снайпер однажды удержал занесенную для удара руку — не добил беспомощного врага.

Музыкант подумал, что теперь ему тем более нужно попасть на свою территорию как можно быстрее. Если он не расскажет о том, что видел, сколько раз еще Доцент, Вась-Палыч, Бой-баба и прочие штабисты попадутся на эту удочку? Сколько еще таких, как Дмитрий, отправятся на верную гибель, думая до последнего, что спасают сородичей, попавших в гибельный плен? Стоит поторопиться. Но ситуация пока складывалась не в его пользу.

Итак, во дворе соседнего дома крысы устраивают долговременный пост. Судя по тому, что рассмотрел Олег, они собирались оставаться там надолго. Гараж, расположенный у самого выезда из двора, обкладывали мешками с песком, рядом наметили и тщательно рыли пару окопов. Окопы получались, как на картинке в учебнике, иллюстрирующей курс молодого бойца. Еще бы, куда хвостатым тварям торопиться! Времени хоть отбавляй, враг тоже не особо напрягает. Только и остается, что улучшать систему обороны. А заодно тренировать молодых крысиных солдат. Музыкант сам в армии не служил — не взяли по состоянию здоровья, естественно, — но он много слышал про дедовщину и из газет, и по телевизору, и от родных и знакомых. Поэтому в его воображении нарисовалась яркая картинка: крыса-сержант, плечистая, зажравшаяся, расхаживает перед строем побледневших от страха только что прибывших в часть призывников. Так, духи, говорит сержант. Слушайте меня внимательно. Нужно вырыть канаву отсюда и до обеда. Еще лучше — от меня и до следующего дуба…

Ладно, на самом деле не до шуток. Надо отсюда выбираться. Время идет, и оно, к сожалению, не бесконечно. Олег вздохнул и, стараясь осторожнее наступать на раненую ногу, покинул свое укрытие. Убедившись, что теперь его не видно из соседнего двора, снайпер зашагал в сторону, противоположную той, где располагался новый крысиный пост. Если выяснится, что и там серые твари что-нибудь построили, то придется, видимо, отращивать крылья: иначе из подвала, где его устроил Флейтист, Музыканту не выбраться. Ах да, остается еще один вариант: превратиться в крота. Большого такого крота с железными зубами, чтобы прорыть тоннель до самого дома. Вот Иришка удивится.

Ага, сквозь это ерничанье понял Олег, похоже, это мандраж, который однозначно свидетельствует о повышенном содержании адреналина в крови. Организм предчувствует драку. Хотя лучше обойтись без нее. Вот и тучи крайне вовремя стянулись в плотное покрывало, наброшенное чьей-то рукой на луну. Свет — это очень хорошо, но не сейчас, ей-богу, не сейчас. Перехватив поудобнее автомат, Олег заставил себя выйти из-за прикрытия подвальной двери, хотя разум вопил: нельзя! Нет! Там, на открытом месте, опасно! Конечно, опасно, хмыкнул Олег. А ты чего хотел? Чтобы нас здесь встречали с распростертыми объятиями? Хотя, конечно, это было бы неплохо… Но за неимением гербовой пока что пишем на туалетной.

Он тихо-тихо прокрался вдоль стены дома и выглянул за угол. На эту ночь они с крысами поменялись местами. Здесь они были хозяевами — почти всемогущими, почти всевластными, а он — всего лишь маленький зверек, не очень юркий и, если честно, не самый хитрый. Но зверьку до одури хотелось жить. Для этого требовалось хотя бы пересечь улицу, которую он сейчас видел перед собой, и надеяться, что за то время, пока Музыкант отлеживался в подвале, с границей ничего не произошло и там уже не полная опасностей «серая зона», а всего лишь порубежье: узенькая полоска ничейной территории, за которой — дом.

Олег вздохнул и пристальнее вгляделся в темноту. В обе стороны перед ним тянулись ровные линии призрачных домов, пялящихся в ночь широко распахнутыми черными провалами окон. Ни единого проблеска света. Это могло означать, что на той стороне никого нет. Но точно так же это могло значить, что те, кто находится по ту сторону улицы, хорошо маскируются. Слух сегодня ничем не мог помочь Олегу. Тогда он снял слуховой аппарат, аккуратно спрятал его в карман куртки, а карман застегнул на молнию. Затем снайпер попробовал услышать что-нибудь не снаружи себя, а внутри. Но, похоже, эта ночь не была его ночью. Что с аппаратом, что без него, Олег продолжал чувствовать себя не в своей тарелке. Раньше Музыкант в «серой зоне» обычно обходился без слухового аппарата, даже думал, что, когда уши не ловят ни единого звука, другие чувства обостряются. Но сегодняшней ночью, когда даже луна скрылась за тучами, снайпер вдруг почувствовал себя невероятно одиноким и беспомощным.

И на помощь все-таки пришло его потаенное чутье. Оно заворочалось, просыпаясь, встрепенулось и пару раз подтолкнуло своего хозяина изнутри, подсказывая, что на той стороне улицы кто-то есть. Что же ждет Музыканта в подворотне дома напротив — спасение или смертельная опасность? Он ничего не слышал, но зрение услужливо показало снайперу смутные тени тех, кто не слишком тщательно пытался укрыться от чужих глаз. Однако по теням нельзя было определить, люди там или крысы, тем более что тени показывались лишь на мгновения и постоянно двигались, отказываясь на несколько секунд замереть и дать Олегу хотя бы шанс разобраться, кому они принадлежат. Сколько ни напрягал снайпер зрение, видел он только одно: кованая решетка, наполовину перекрывающая выход из подворотни, груда битого кирпича справа и за ними несколько смутных — едва разглядишь — теней.

Еще не хватало, чтоб его подстрелили свои! Чертовы крысы, собравшиеся именно сейчас окапываться на границе с порубежьем. Будь он уверен, что по ту сторону его встретят сородичи, снайпер уже давно окликнул бы их. Вряд ли у тех, кто скрывается за углом панельной девятиэтажки, такое серьезное задание, что они не рискнут в ответ обозначить хоть как-то более определенно свое присутствие. Скорее всего, там сейчас находится выдвинутый в порубежье временный пост. Или отдыхает возвращающаяся под утро из рейда группа, подобная той, с которой уходил сам Олег. Но из-за того, что совсем неподалеку десяток-другой врагов деловито занимается обустройством огневой точки, шуметь не стоит.

Но если по ту сторону улицы тоже окажутся крысы…

Тогда все, на что остается надеяться Музыканту, — это полмагазина патронов в автомате. До обидного мало. Несколько мгновений быстротечного боя — и гарантированная смерть или пугающая неопределенность плена, который в итоге наверняка тоже обернется смертью. Что так, что эдак — все едино. Несколько фраз, вскользь оброненных говорящей крысой, давали понять, что надеяться на снисхождение и гуманное обращение тварей с пленными не стоило. И никаких шансов убежать, если судьба сегодня решится сыграть не на его стороне.

Конечно, можно вернуться в подвал и продолжать ждать. Надеяться на то, что следующий день будет более милостив к застрявшему на чужой территории глухому снайперу. Выспаться, надеясь увидеть во сне что-нибудь, что поможет ему. Хотя бы вспомнить лица тех, кто близок и дорог. И вновь пытаться пересечь границу «серой зоны» и порубежья, прорываясь назад — туда, где живут те, кого принято называть простым, но так много значащим словом «свои»! В конце концов, ему уже случалось пару раз задерживаться во время рейдов в брошенных хозяевами квартирах или подвалах, похожих на тот, в котором разместил Музыканта его необычный знакомый. Правда, раньше ему нужно было всего лишь пересидеть несколько часов, максимум — сутки, однако суть была той же.

Но обманывать себя нельзя. В подвале не осталось воды и пищи. Флейтист куда-то пропал. Возможно, серый спаситель Олега решил, что отработал свой долг и более ничем не обязан непонятному человеку, над которым не властна его музыка. Чем отсиживаться днями под землей, а ночью совершать вылазки в надежде на то, что удастся найти что-нибудь съедобное, не проще ли покончить со всем этим раз и навсегда? Одним рывком? Что, судьба, мрачно подумал Олег, сыграем?

Так, подсказал ему разум. Постой-ка! Откуда тени, если луны на небе не видно? Скорее всего, это означает, что те, кто скрывается в подворотне, пользуются источником света — слабеньким, скорее всего, налобным фонариком. Если дело в этом, если Олег не выдумал этого объяснения, чтобы оправдать свой следующий поступок, то там, видимо, люди. Крысы неплохо видят в темноте — им нет необходимости прибегать к услугам искусственного света даже ночью. Зачем он нужен тем, чьи предки жили там, где света не было? Роющие окопы твари вполне обходились без фонарей и прожекторов, а водитель машины, на которой приезжал начальник с папкой листов, украшенных надписью «Помогите нам», не пользовался фарами.

Значит, сказал сам себе Музыкант, с этим решено. Осталось только понять, как привлечь их внимание, чтобы не потревожить крыс. Вряд ли эти твари переделали гараж в бункер только для того, чтобы завалиться там дрыхнуть. Если поднимать шум, то это явно привлечет их внимание. Что еще хуже, Олег-то может окликнуть укрывшихся в подворотне людей. Но если они захотят с ним поговорить, он ведь, черт побери, может и не услышать. Слуховой аппарат, лежащий в кармане куртки, не предназначен для перекрикивания через широкую улицу. Вот ведь гадство! Скорее всего, люди в подворотне тщательно наблюдают за тем, что происходит на границе «серой зоны». Даже не скорее всего, а наверняка. И опять же наверняка для них все, кто идет с этой стороны, — крысы. Враги. Что делают с врагами? Как мы уже недавно выяснили, с ними не разговаривают. В крайнем случае их сначала убивают, а потом уже спрашивают.

Ну что же. Надо опробовать одну идейку. Вздохнув, Музыкант вновь надел слуховой аппарат — на всякий случай, — а затем набрал осколков кирпичей. Этого добра вокруг валялось сколько угодно. Выбрав с десяток обломков размером с четверть целого кирпича, Олег затаил дыхание и осторожно, но быстро метнул три из них на середину улицы — так, чтобы они не летели в сторону подворотни, но их падение было бы там услышано.

Сделано. Один за другим крошащиеся в руках куски старого кирпича вытянулись короткой полосой посреди улицы с небольшими интервалами друг между другом.

Похоже, крысы в соседнем дворе ничего не услышали. Это хорошо. Мерный шорох дождя и завывание ветра тоже играют на руку Музыканту, заглушая шум. Услышали ли падение кирпичей те, кто прячется в подворотне, — вот в чем вопрос. И поймут ли они, в чем дело. И не ошибся ли снайпер, считая их людьми.

Следующие три обломка он отправил, стараясь, чтобы они составили одну линию с предыдущими. Но теперь интервалы между кусками кирпича были заметно больше, и кидал их Олег, выдерживая заметные паузы.

Поймут? Догадаются? Заметят и смогут прочитать послание? Сообразят, что здесь кроется закономерность, и расшифруют ее?

И еще три осколка, неровных, царапающих ладони, почти без пауз и с небольшими интервалами. Посредине улицы вытянулась цепочка некрупных черных точек. Три — поближе друг к другу, три — на заметном расстоянии один от другого и еще три — вновь почти без промежутков.

Три точки. Три тире. Три точки.

SOS. «Спасите наши души».

Это нехитрое сообщение должен был понять любой человек. Крысы бы всего лишь легко сообразили, что выстроившаяся на потемневшем от влаги асфальте последовательность что-то значит. Но вот что? Теперь стоило подождать и, если ничего не изменится, попытаться еще раз. Но, к счастью, ожидание оказалось недолгим. Уже через несколько минут две еле различимые в ночном мраке фигуры выскользнули из подворотни, которую жадно рассматривал Олег, и торопливо перебежали улицу. Теперь уже снайпер ясно видел, что это люди.

— Эй! — негромко окликнул их Музыкант. — Я здесь.

Люди повернули на голос и спустя несколько мгновений оказались за углом дома, где скрывался Олег.

— Ты кто? — тихо спросил один и тут же сам ответил на свой вопрос: — Елы-палы, да это же Музыкант!

Снайпер даже не представлял, что это за человек, узнавший его, но он привык уже к известности.

— Я, — кивнул он. — Ребята, как же я рад…

— А уж мы как рады, — ухмыльнулся второй. — Доцент самолично обещал награду тому, кто тебя найдет, даже мертвого. А ты не только не мертвый, а вполне себе живой. Как ты досюда добрался-то?

— Не суть важно. Главное, ребята, в соседнем дворе — крысы. Не меньше десятка. Так что давайте не шуметь.

— Давайте, — согласился с ним тот, что заговорил первым. — Обратно?

— Да.

— Идти можешь?

— Могу, но не очень быстро. От страховки не откажусь.

Низко пригибаясь, Музыкант и двое его спасителей быстро пересекли улицу и нырнули во тьму подворотни. Олег до последнего не верил, что все выйдет так легко. Он все ждал, когда же твари, окопавшиеся во дворе соседнего дома, засекут их и расстреляют в спину.

Но все обошлось.