Инспектор Леониду сразу не понравился. Он был суетлив, постоянно что-то переспрашивал, вставлял по ходу разговора какие-то многозначительные намеки, подмигивал – мол, дорогой мой директор колледжа, мы-то с тобой два тертых калача, нам ли не знать, что вся эта беседа гроша ломаного не стоит, и яйца выеденного не стоит, и игра свеч не стоила. Все потому, что ты, дорогой мой директор колледжа, и персонал твой, все эти мальчики и девочки недавно из педагогических институтов, работой в школе пока не попорченные, обязательными программами министерства образования не придавленные, честные, наивные, желающие не просто денег заработать, а всерьез верящие в какую-то миссию, видящие в работе с детьми благородную цель, и вообще с шильями в задницах, и сами детишки в вашем колледже – вы все уже проиграли.

Леониду инспектора было немного жаль. Все-таки тот просто выполнял свою работу и искренне верил в то, что приносит пользу обществу.

И еще не знал, что ничего у него не выйдет.

– Знаете, – инспектор чуть подался вперед, положил ладони на край стола и проникновенно взглянул Леониду в глаза, – жалобы всякие поступают на ваш колледж.

– Правда? – вежливо удивился Леонид.

– Сомневаетесь? А вы не сомневайтесь, господин директор, не сомневайтесь, жалобы получены, жалобы зарегистрированы, а это значит, что жалобы должны быть рассмотрены. – Инспектор пару раз кивнул, словно стараясь придать значимости своим словам, и легонько улыбнулся. – Но вы не бойтесь, господин директор, вы же понимаете, работа у нас такая. Сказали – проверить, значит, будем проверять. Если у вас все в порядке, а сигналы, так сказать, не подтвердятся – так и запишем. Правильно ведь?

Он подмигнул Леониду и снова улыбнулся.

Врешь, подумал Леонид. У вас уже все подготовлено. Есть проект приказа о закрытии школы. Приказ еще не подписан, но вы вот-вот подсунете его Гонтмахеру. Гонтмахер – неплохой мужик, но в его годы не кидаются грудью на амбразуру. В его годы мечтается о пенсии, счастливой старости, укрытых шотландским пледом коленях и ораве внучат. Конечно, Гонтмахер поломается для виду – а потом, плюнув на все, поставит размашистый росчерк.

Вернее, поставил бы, если бы не некоторые обстоятельства, о которых не знают ни Гонтмахер, ни назойливый инспектор, ни те, кто его прислал, ни родители учащихся в колледже детей, строчащие дурацкие жалобы.

Леонид подмигнул инспектору. Тот расплылся в довольной улыбке.

– Мы же понимаем друг друга, господин директор? Вот и чудненько. Значит, проверка начнется с понедельника. Понедельник, конечно, день тяжелый, но ничего не поделаешь. Дура лекс сед лекс, так ведь?

– Так, – подтвердил Леонид, думая про себя: «Пора бы тебе и честь знать».

Он встал и протянул инспектору руку:

– Значит, в понедельник?

– Так точно, господин директор.

Инспектор тоже поднялся, шутливо козырнул и вновь подмигнул Леониду.

Его улыбочки и подмигивания начинали раздражать. Леонид мужественно терпел.

Ладно, подумал он. Ладно. До понедельника еще уйма времени. Вечер пятницы, суббота – целые сутки, да воскресенье – еще одни сутки. Но на самом деле все решится гораздо раньше. Бедняга инспектор, как же он удивится, когда в понедельник с утра ему будет предъявлена бумага от Гонтмахера, в которой общечеловеческим по белому сказано будет: проверку отложить до последующего распоряжения. А к тому моменту, как появится последующее распоряжение, либо падишах умрет, либо ишак издохнет. Либо еще что-нибудь случится.

Будем уповать на будущее, да и сами плошать не станем.

Инспектор терпеливо ждал.

– Вы меня не проводите, господин директор?

– Да, конечно, – рассеянно ответил Леонид.

Он открыл дверь, пропустил инспектора в приемную. Там сидела Машенька, юная чернокудрая богиня, которую господин директор колледжа для особо одаренных детей «Надежда» Леонид Гриневский не без оснований почитал главным человеком в колледже. Он ни секунды не сомневался, что, случись ему умереть, умница Машенька вполне сможет взвалить на свои изящные плечики груз управления колледжем. И нести его столь долго, сколько будет нужно.

При условии, что всякие дуры не будут писать жалоб, а подмигивающие суетливые инспекторы не станут приходить с проверками. Здесь Машенька уже не справится. Именно поэтому Леонид был директором, а она – лишь секретаршей.

– Вы уже уходите? – поинтересовалась она.

– Нет, Мария, – при посторонних он никогда не называл ее Машенькой, – немного еще поработаю. Сейчас провожу вот господина инспектора – и обратно, корпеть над бумагами. А вы что не идете домой? Рабочий день заканчивается.

– Мне тут тоже… – смутилась Машенька. – Немного доделать… И пойду. Ничего, что я задержусь?

Леонид прекрасно знал, что Машенька в него до одури влюблена. И безумно обижена, хотя и пытается виду не подавать. Она искренне недоумевала, почему господин директор старательно не обращает на нее внимания.

Потому что права не имею, напомнил себе Леонид. Потому что лучше тебе, Машенька, не знать обо мне ничего лишнего. Найди себе мужчину, умного, богатого, который накинет на твои божественные плечики песцовую шубку, на шейку наденет бриллиантовое колье и сделает все, чтобы ты забыла о необходимости самой зарабатывать на жизнь.

Я не для тебя.

Извини.

Тем, кто слышал колокол Монсальвата, не стоит связываться с женщинами надолго и всерьез. А по-иному с тобой – это уже будет нечестно.

– Ничего, Мария, – разрешил он. – Идемте, идемте, господин инспектор.

Инспектор подмигнул Машеньке. Та сделала вид, что ничего не заметила.

– До встречи, сударыня, – улыбнулся он. – Я к вам в понедельник с проверочкой, знаете ли. Будьте готовы.

– Хорошо, – спокойно ответила богиня и секретарша. – Приходите. У нас все в порядке, сами увидите.

Леонид слегка подтолкнул инспектора к выходу.

Ничего, Машенька. Не будет никакой проверки. Потому что я так решил. И сделаю все, что от меня зависит, чтобы так оно и было.

Если только…

Если только у Люцифера нет в рукаве какого-то козыря, о котором я еще не знаю.

Меч его звался Нагуаль. Дочерна выгоревший под жарким солнцем Астурии испанец дон Хуан выковал этот клинок из полосы лунного света. Дон Хуан ковал меч для себя, но случилось так, что ему пришлось покинуть Монсальват. Он не предполагал, что меч понадобится, и оставил его в замке, но в далекой заморской стране дону Хуану было суждено сойтись в поединке с Каменным Командором. Причиной раздора была женщина, и, хотя она уступала красотой Елене Троянской и войн из-за нее не случалось, все же пролилась кровь. Дон Хуан пал у порога ее опочивальни, а Каменный Командор переступил через его тело, чтобы вступить во владение тем, что выиграл.

Оставшийся без хозяина меч выбрал себе нового владельца.

У ворот Эдемского сада царила осень.

Люцифер явился раньше и в ожидании Леонида неторопливо прохаживался туда сюда, заложив руки за спину. Под ногами шуршало огненно-рыжее золото листьев.

На Люцифере был длинный черный плащ с высоко поднятым воротником и шляпа. Он сунул руки в карманы, чуть сгорбился и был похож на американского гангстера времен сухого закона.

– Тебе опять что-то нужно, – вздохнул Люцифер.

– Мне всегда что-то нужно.

– Хорошо. Когда?

– В любой момент. Когда вам, – Леонид сделал ударение на слове «вам», – будет удобно. Рабочая неделя закончилась, можно заняться другими делами.

– Понимаю, понимаю, – сочувственно покачал головой Люцифер. – Достали глупые, ненужные проверки. Достало начальство, которое пытается усидеть на двух стульях сразу, угодить и вашим, и нашим. И родители достали, которые с какого-то перепугу решили, что лучше знают, как воспитывать своих детей. Один ты – чист и невинен.

– Не ерничай. Ты прекрасно знаешь, о чем речь.

Люцифер остановился.

– Знаю, – негромко сказал он. – Лучше всех знаю. Лучше всех прочих знают друг друга только враги. Как тебе оксюморон?

– Я не ценитель, – помотал головой Леонид. – Плохо разбираюсь в искусстве во всех его проявлениях.

Люцифер коротко хохотнул.

– Что, и опера тебе не понравилась?

– Какая опера? – не понял Леонид.

– Ну, та самая. Которая про тебя. Забыл уже? Не так ведь много лет прошло. Ну, по нашим меркам, конечно.

– А, вот ты о чем. Да, почти забыл. Не понравилось. Мало правды, много лишней романтики. Ты же в курсе, что на самом деле было гораздо больше крови и гораздо меньше любви. Она меня не очень то любила, вышла замуж только потому, что так полагалось. Нужен был кто то, кто даст герцогине шанс, кто поможет ей занять трон и удержать его. А потом… – он пожал плечами. – Потом она могла справиться сама. Неглупая, между прочим, была женщина. И что я мог ей сказать, когда она поинтересовалась бы, почему я не старею?

– Рассказал бы ей правду. Нет ничего лучше правды.

Леонид внимательно посмотрел в глаза собеседника.

– Сдается мне, ты пытаешься меня искушать?

– Пытаюсь, – кивнул Люцифер. – У меня работа такая. Не забыл? Без выходных и отпусков.

– На меня твои фокусы не действуют. Об этом ты не забыл? – в тон ему ответил Леонид.

– А я без фокусов. Сказал же, что лучшее оружие – это правда. Ты ведь ничего тогда не сказал герцогине, так что откуда тебе знать, повредило бы ей это знание или нет? Может быть, повредило бы. А может быть, и нет. В итоге ты постоянно бегаешь от женщин, боясь, что тебя неправильно поймут. Только именно этого ты и добиваешься: понимают тебя в итоге всегда неправильно. Вот и твоя секретарша, как там ее… Мария, да?

– Да, – сухо подтвердил Леонид.

– История повторяется. Насколько я помню, не первый раз. Она любит тебя, ты боишься сделать ей больно, уходишь в сторону, старательно делаешь вид, что не понимаешь, не замечаешь ничего, – а в итоге делаешь ей еще больнее.

Чего он добивается, подумал Леонид. Любое слово рыцаря Агарты, любой поступок рыцаря Агарты всегда что-нибудь значит. Тем более слова и поступки Люцифера, первого среди них. Не останься Леонид последним, глядишь, ему никто и не оказал бы такой чести, как общение с главой рыцарей Агарты. Забавно. Первый снисходит до последнего, оказывая ему своего рода честь. И, наверное, ожидая, когда последнего не станет.

Одно радует: Леонид уже несколько столетий путает его планы, отказывается оправдывать его ожидания. А если будет позволено, то эта игра продлится еще долго. И тогда, может быть…

– Что задумался? – усмехнулся Люцифер. – Я прав? Конечно, прав. Просто тебе страшно в этом признаться. Страшно признаться в том, что я, искуситель, коварный злодей, воплощение Зла, знаю, как все на самом деле. И ты, герой, защитник, спаситель и все такое прочее, не можешь с этим ничего поделать. Или…

Люцифер замолчал. Перевел взгляд на ворота Эдема. Ажурная решетка взметнулась высоко-высоко, под самые небеса, щекоча их остриями тонких пик, из которых была собрана. Осень заканчивалась перед решеткой, и сквозь нее было видно лето. Недоступное людям. Недоступное Леониду. Недоступное Люциферу. Доступное только Богу.

Ангел с пламенеющим мечом стоял чуть в стороне от ворот. Сколько Леонид ни приходил сюда, столько ему казалось, что ангел – просто искусно выполненная статуя. Лишь присмотревшись, удавалось разглядеть, что ветер легонько ворошит кончики перьев на крыльях. Удавалось разглядеть, что ангел дышит – едва-едва. Как то раз Люцифер обмолвился, что видел, как ангел моргнул.

Врал, наверно.

– Ты ведь можешь попросить. Ты ведь уже просил. Он, – Люцифер подчеркнул это слово, – всегда тебе отвечает. А плата не так уж велика, скорее всего.

– Что ты знаешь про плату? – спросил Леонид.

– Многое. Ангел, назначенный делать грязную работу, не может не знать про плату.

Леонида поразило, с какой болью это сказано.

Эта боль была правдой? Или очередным оружием в умелых руках того, кто тысячи лет служил искусителем? Кто участвовал в вечной борьбе между Монсальватом и Агартой в те времена, когда не родился Леонид, и отец Леонида, и отец отца Леонида, и много много других людей…

Колокол Монсальвата звонил не умолкая. Помнится, когда отец впервые рассказал Леониду про колокол, мальчик удивился: неужели на свете действительно творится столько зла, столько беззаконий, неужели каждая молитва, каждая просьба, каждый призыв к небесам откликаются здесь?

Настало время – и он убедился в этом сам.

Когда-то залы Монсальвата были полны людей. Кто – о из них был старше Леонида, кто то – младше, кто то был его ровесником. Он до сих пор помнил их всех – Титуреля, Парсифаля, Кардейса, Ланселота и многих других.

Но шли годы, и людей становилось меньше. Годы не властны над рыцарями Монсальвата, но любого из них можно убить. И не только вечное соперничество с воинами Агарты было тому виной. Рыцари Горы Спасения призваны были защищать тех, из-за кого волшебный колокол постоянно наполнял замок гулким звоном. Случалось так, что они побеждали. Случалось так, что они проигрывали.

Колокол продолжал звонить.

И пришел день, когда Леонид остался один.

Колокол звонил не умолкая.

Последний рыцарь Монсальвата подумал, что ему суждено сойти с ума. Даже тогда, когда он покидал замок, он слышал колокольный звон. Бум м… бум м м… бум м м м… Днем и ночью, без остановки, люди звали его на помощь. Но и в те времена, когда их было много, рыцари Горы Спасения не могли заставить колокол замолчать. У последнего оставшегося в живых не было ни единого шанса. Он должен был помогать человечеству, но не было никого, кто взялся бы помочь ему.

Леонид пытался найти учеников. Но он не умел учить. Его попытки были по-детски неуклюжими и наивными. Ему не верили. Над ним смеялись. Его использовали.

Ему повезло, что он вообще остался жив в своих метаниях по миру, стараясь успеть одновременно в несколько мест.

Агарта торжествовала. На одну победу последнего рыцаря Монсальвата они отвечали тысячей своих побед.

И тогда он пришел к воротам Эдема, встал на колени и попросил.

Он знал, что у него есть такое право – попросить.

Он попросил, и его молитву услышали.

– Ты тогда попросил, чтобы колокол Монсальвата больше не звучал в твоей голове, – продолжал тем временем Люцифер. – А сейчас я хочу сделать тебе одно предложение.

– Предложение? – удивился Леонид.

– Именно. Совершенно серьезно предлагаю тебе: попроси его опять. Реши свою новую проблему этим путем. Тебе не нужен поединок с рыцарем Агарты. На этот раз ты проиграешь.

Леонид рассмеялся.

– Я уже несколько сотен лет бью каждого, кого ты выставляешь против меня. С чего бы мне теперь проиграть? Или ты наконец то сам решишься взять в руки меч и выйти против меня?

– Я не могу рассказать тебе всего… – задумчиво протянул предводитель рыцарей Агарты. – Нет, мы с тобой биться не будем. По крайней мере, сейчас. Но все-таки прислушайся к моим словам. Тебе будет лучше, если ты откажешься от поединка и просто попросишь Господа.

Предложение было неожиданным. Люцифер на самом деле не хотел завтрашнего поединка? Или в этом была какая-то хитрость?

Ну конечно, внезапно понял Леонид. Все просто. Он знает, что, если я попрошу, мне не будет отказано. Но ценой будет отмена предыдущей просьбы. Я решу вставшую перед нами проблему, добьюсь того, чтобы колледж продолжал работу. Наверное, смогу даже упросить Господа, чтобы и в будущем колледжу не чинили никаких препятствий, чтобы он работал дальше, и мы увидели первый выпуск – тех, на кого я сделал ставку. Детей, которых учили не тому, чему учили раньше, и не так, как раньше. Добрых. Умных. Сильных. Непохожих на своих сверстников, но не отвергающих их. Стоит мне попросить – и я увижу, как из моего колледжа прорастает цветок нового Монсальвата.

Я не умею учить сам, но я смог собрать тех, кто знает, как это делается. Тех, кому я доверяю. На первый взгляд, все просто замечательно.

Но Люцифер знает, что, если я попрошу об этом, колокол Монсальвата вновь зазвучит у меня в голове. С утра до вечера, с вечера до утра, не умолкая ни на секунду, призывая бороться, защищать, помогать. И либо я вновь брошусь в бой, как раньше, и неминуемо погибну, потому что никто не может быть победителем вечно, либо…

Либо все-таки сойду с ума.

Агарта тогда будет торжествовать победу.

Потому что некому будет привести выпускников колледжа в Монсальват. Его залы навек останутся безлюдны, а звон колокола не услышит больше никто и никогда.

Нет, этого не будет.

Мне осталось продержаться не так уж долго. Каких-то несколько лет. А там поглядим, вышло ли что-нибудь из моей затеи. Должен же хоть кто-нибудь из тех чудесных ребят, что учатся в колледже, взять в руки меч рыцаря Монсальвата. Они так похожи на нас в юности, что когда я гляжу на них, то вспоминаю тех, чьи имена сохранились лишь в рыцарских романах.

А пока что я должен дать им время. В будущем они будут драться за все человечество, но сейчас мне придется драться за них.

Как обычно.

– Я не принимаю твоего предложения, – твердо сказал Леонид. – Все будет как всегда. Завтра вечером. В девять.

– Что ж, – с печалью в голосе сказал Люцифер, – ты сам отказался. Мне очень жаль, правда. Значит, до завтра, последний рыцарь Монсальвата.

– До завтра, – откликнулся Леонид. – До завтра, первый рыцарь Агарты.

Леониду никогда не нравились дверные молотки. Когда человечество изобрело электрический звонок, он и его тут же невзлюбил. Директора колледжа вообще раздражали любые громкие звуки – они напоминали о колоколе Монсальвата.

Поэтому среди людей, захаживавших к нему в гости, он славился одной причудой. В его доме не было ни звонка, ни молотка у двери, ни чего-либо еще. Просто у входа всегда дежурил какой-нибудь дедушка пенсионер, за прибавку к пенсии готовый читать газету или разгадывать кроссворды лишь для того, чтобы при появлении гостей сообщать об этом Леониду.

Вот и сейчас в комнату почти неслышно вошел привратник, негромко сообщил, что к хозяину пришла гостья. Настоящая красавица – так он ее отрекомендовал.

Леонид удивился – он никого не ждал, – но велел впустить ее.

И удивился еще больше, когда нежданной гостьей оказалась юная чернокудрая богиня Машенька.

– Здравствуйте, Леонид Павлович.

– Привет, Машенька. Проходи, садись. Чем обязан?

Девушка прошла в комнату, села в кресло напротив Леонида и достала кожаную папку.

– Вот, доделала инструкции по безопасности… Проверка, мало ли к чему придерутся. Говорят, что секретарям нужно повнимательнее с чайниками. Ожоги бывают. Нам рассказывали на семинаре, я забыла, а сегодня вспомнила. – Она протянула стопку бумаг.

Из папки выпал пожелтевший трамвайный билет и, кружась, упал на пол. Девушка смутилась, подобрала его и бережно положила обратно.

Леонид расписался, не читая, и вопросительно взглянул на собеседницу.

– И еще новый вариант правил, я здесь дату поменяла и два первых абзаца. Вот что было, а это на подпись.

Два последних листа, как два камня разрушенной крепости. Что же она еще сделает?

Маша долго и нервно перебирала бумаги, шепча что-то под нос, потом застегнула папку – так рыцарь опускает забрало шлема.

– Я люблю вас, – просто сказала она. – Вот. Извините, что я так нагло, напрямую. Но если вы любите другую – я не стану навязываться, только скажите: нет. Ведь нет же? Мне самой стыдно, честное слово. Но я уже так устала, что больше не могу.

Она смотрела на него с отчаянной надеждой. Леонид знал, что однажды это случится и он ничего не сможет сделать. Только отказать.

Не говоря ни слова, он покачал головой. Нет, Машенька. Рыцари Монсальвата обречены на одиночество.

– Почему? У вас есть жена? Но я же не требую… Не прошу. Можно, я только буду знать, что я вам хоть чуть-чуть нравлюсь?

Видно было, что она готова заплакать, но изо всех сил сдерживается. Молодец, чернокудрая богиня. Если бы ты знала, как мне жаль, что нам с тобой не быть вместе.

Леонид молча встал, прошелся вдоль стены, остановился у картины. На картине была изображена Агарта – такая, как ее представлял себе художник. Люди мало знали об Агарте, как, впрочем, и о Монсальвате. Так, скудные крохи знания, которые случайно просочились из подземных глубин.

Рыцари Монсальвата были призваны помогать людям, защищать их тогда, когда сами люди ничего уже не могли сделать. Они были последней надеждой, и если бы их было больше, они чаще успевали бы вовремя. Беда в том, что колокол звонил постоянно, и ответить на все мольбы страдающих, беззащитных, нуждающихся в помощи и утешении было просто невозможно.

В Агарте не было колокола. В Агарте считали, что их цель – править миром. В Агарте думали, что люди – это стадо, которое необходимо железной рукой привести к холодному бездушному порядку. В Агарте были уверены, что цель оправдывает средства.

Между Агартой и Монсальватом шла бесконечная война.

Леонид принадлежал к тем, кто взял на себя миссию хранить, спасать, защищать, помогать. Но сейчас он не мог ничем помочь влюбившейся в него девушке.

Сотни лет назад случилась история, после которой он окончательно понял, что удел рыцаря Монсальвата – одиночество. Он тогда был другим – молодым и наивным. И даже звали его по-другому.

Правды в этой истории – самая чуточка, крохотная горсточка. Все прочее – позднейшие вымыслы. Так работает гример: немного добавим здесь, чуть-чуть подмажем вот тут, изменим цвет глаз, перекрасим волосы. Суть остается та же, а внешность – совсем, совсем иная.

Действительно, была юная девушка Эльза, которой не посчастливилось рано осиротеть. Был вассал ее отца, Фридрих, тянувший лапы к трону. То, что трон можно было получить, лишь женившись на герцогине, его не смущало. Скорее, юная Эльза казалась ему дополнительной приманкой. Так сказать, на сладкое после основных блюд.

И была молитва, отозвавшаяся в Монсальвате колокольным звоном. Молитву услышали, и помощь пришла.

Дальше под восторженные аплодисменты зрителей история раскланялась и покинула сцену, уступив место сказке.

Не было никакой ладьи, и тем более не было влекущего ее лебедя. Леонид просто приехал в замок, так, как это делали все рыцари, верхом на лошади.

Не было честного поединка. Были узкие коридоры и красноватые отсветы факелов, плясавшие на вычерненных временем гобеленах. Были наемники, грязные крысы, остервенелое зверье, отребье, привыкшее нападать втроем на одного. Леонид шел по замку, и из-за каждого угла на него с воплями и руганью бросались люди, едва похожие на людей.

Был лязг клинков, проклятья, стоны и предсмертные хрипы.

Было много крови и трупов.

Когда он ввалился в покои Эльзы, она не смогла подавить испуганный вскрик – так он был страшен.

Да, был еще бой с Фридрихом, который, оставшись без своей своры, тоже пришел в покои к герцогине. Он рубился как безумный, матерый волк, справлявшийся и не с такими, как этот наглый мальчишка. Он грязно бранился, сыпал богохульствами, его меч то плясал с изяществом великолепного танцора, то рушился прямыми мощными ударами, и в какой – о момент было похоже, что все кончено.

Потом Леонид его все-таки как то убил.

Тело Фридриха упало на кровать Эльзы, кровь перепачкала покрывала и простыни. Придя в себя, герцогиня велела служанкам собрать их и сжечь.

Затем действительно была свадьба, потому что за Фридрихом могла выстроиться очередь желающих заполучить руку Эльзы и герцогский трон в придачу. Надо было дать ей время научиться править, стать герцогиней на деле, а не на словах. Жениться на ней казалось самым простым выходом. Тем более что он ее потом полюбил.

Вот она его…

Леонид порой думал, что герцогиня до последнего не верила, что ее молитва была услышана. Что явившийся рыцарь – и впрямь посланник Монсальвата, призванный защитить ее, но ни в коем случае не собирающийся занять ее трон. Поначалу она не видела большой разницы между победителем и побежденным – просто два зверя, схватившиеся из-за самки и ее наследства.

Эльза поверила ему лишь тогда, когда он ушел.

Только было уже поздно.

Маша все еще ждала ответа на свой вопрос.

– Извини, – сказал Леонид. – Этого я тоже сказать не могу.

– Ну почему?! Почему столько тайн? Я что, недостойна? Почему вы не хотите поговорить со мной? Если у вас проблемы какие-то или еще что-то – мы ведь можем попробовать решить их вместе!

Маша никак не могла понять, что «нет» Леонида значит «нет». Без вариантов. А ведь, работая у него секретаршей, должна была бы знать: если он что-то говорит, то так и будет. Девушка, наверное, думает, что у него на самом деле есть жена. Или что он серьезно болен. Или что он, например, скрывается от мафии. Или вообще является секретным агентом – хотя, если верить фильмам, кому-кому, а уж им точно можно крутить романы направо и налево.

Если бы все было так просто.

Судя по следующему вопросу, Маша угадала его мысли:

– Леонид Павлович, кто вы?

– Что-то не понял я твоего вопроса, Машенька. В каком смысле? Ты же знаешь, я директор колледжа…

– Извините, конечно, – перебила девушка, – но это же только часть правды? Так ведь?

– Почему? – Леонид вполне натурально изобразил удивление. Еще одна вещь, которой учишься, когда тебе много сотен лет, – притворство. – У меня есть деньги. Мне хотелось вложить их в проект, который будет приносить обществу пользу. Вот я и решил создать колледж, колледж необычный, чтобы необычные люди учили там необычных детей.

– И чтобы в нем был необычный директор? – попыталась улыбнуться девушка.

– Что-то в этом роде. Я же не умею учить. Я администратор.

Было время, когда он пытался учить. Ничего не вышло. Правда, он быстро понял, что рыцарей Монсальвата лучше начинать воспитывать в детстве. Можно успеть научить детей быть честнее и добрее, понять, что мир вокруг – не единственный из возможных. Они способны поверить в то, что жить по-другому – вполне реально.

И у них тоже есть чему научиться.

Но у детей есть родители. Многие из них неустанно трудятся только лишь для того, чтобы сделать из своего ребенка собственную копию. Они считают свой взгляд на мир единственно верным и не дают детям ни малейшего шанса свернуть в сторону с предуготовленной им дороги. Вырваться из проложенной колеи. Шаг влево, шаг вправо – уже попытка побега.

Они уверены, что поступают правильно, и это самое страшное.

Об одной истории Леонид не мог вспоминать без стыда. Дело было в городке под названием Гаммельн, когда он, дурак эдакий, решил попробовать просто оторвать детей от родителей. К счастью, из этого ничего не вышло.

Потом он долго ждал. Смотрел, как меняется мир. Иногда вмешивался – когда не оставалось другого выбора. Колокол Монсальвата больше не звонил у него в голове, но и без колокола было видно, как много зла вокруг. Однако Леонид, понимая, что ему не победить в одиночку, терпеливо продолжал ждать. И дождался.

У него были деньги, а это позволяет решить многие проблемы. Он собрал вокруг себя тех, кто жаждал учить. Тех, кто действительно умел это делать. Тех, с кем детям было интересно. Тех, кому было интересно с детьми. Дальнейшее напоминало танец на краю пропасти, потому что детям нередко было настолько интересно в колледже, что они забывали о родителях. Особенно тогда, когда родители, на словах желавшие собственному чаду всевозможных благ, мигом пугались и превращались в разгневанных куриц, стоило ребенку молвить им хотя бы слово поперек. Они хотели, чтобы их дети имели собственное мнение – и зверели на глазах, стоило им столкнуться с несогласием со стороны ребенка. Они на словах мечтали, чтобы их дитятко было не таким, как все, – и тут же паниковали, когда замечали, что их сын или дочь на самом деле отличаются от сверстников.

Дело учителей было – учить. Леонид стоял стеной, чтобы прикрыть их, дать им возможность делать свое дело. Меньше всего на свете он теперь хотел, чтобы дети забыли о родителях. Может быть, им действительно стоило пройти через разрыв с матерями и отцами – чтобы, став взрослее, мудрее, опытнее, пожалеть их, понять и снова к ним вернуться. Только как это объяснить самим родителям?

И тогда начались те самые жалобы, о которых говорил инспектор.

– Вы не хотите мне все рассказать, – печально сказала Маша. – Жаль. Извините еще раз, Леонид Павлович. Я больше вас не потревожу. Простите. Ради бога. Нет так нет. Я пойду, ладно?

– Конечно, Маша. Тебя проводить?

– Нет, спасибо.

Она встала и быстро вышла из комнаты, оставив Леонида одного.

То, что Леониду нельзя было раскрывать свое происхождение, – тоже неправда. На самом деле он поступил именно так, как советовал ему вчера Люцифер. Рассказал Эльзе все как есть. Рассказал и посмотрел ей в глаза.

То, что он прочитал там, стало концом их брака.

Она не хотела стареть с каждым годом и при этом видеть, как ее муж остается молодым. И уйти с ним не могла. Не вышло бы из нее рыцаря Монсальвата.

Тогда ушел он.

В этот раз у ворот Эдема царила зима. Леонид уже привык к тому, что погода здесь меняется, как ей вздумается. По ту сторону решетки – лето, а по эту всякий раз свое, произвольный танец зимы, весны, лета и осени.

Хотя противники еще не явились, кто-то уже утоптал площадку, на которой ему придется биться. К этому последний рыцарь Монсальвата тоже привык. В конце концов, он о многом, что происходит в мире, не может сказать, почему получается так, а не иначе. Так что какая разница, зима здесь сегодня или весна? И совершенно неважно, кто готовит площадку для боя. Важен только сам бой.

Он снял пальто, оставшись в удобных джинсах и свитере. В рукава пальто аккуратно сунул шапку и шарф. Протянул руку – в ней тут же возник Нагуаль. Леонид пару раз рассек клинком морозный воздух, а затем усилием мысли убрал меч и принялся ждать.

Леонид всегда приходил на место поединка один. Рыцарей Агарты всегда было несколько. Может быть, они тем самым напоминали ему, что он – последний. Некому даже составить ему компанию.

В любом случае это его не очень то волновало.

Люцифер никогда не участвовал в бою. Леонид как-то раз бросил ему вызов. Вызов был отклонен с холодной вежливостью. Первый рыцарь Агарты выставлял вместо себя других бойцов. Бывало так, что победа давалась Леониду легко. Случалось, что за победу приходилось бороться.

В этот раз рыцарей Агарты было четверо. Впереди, как обычно, шел Люцифер. По случаю зимы он надел дубленку и смушковую шапку. Двое мужчин в одинаковых черных кожаных куртках держались чуть позади и были до такой степени похожи на телохранителей, что Леонид не удержался от улыбки. От кого беречь Люцифера вблизи ворот Эдема? Четвертого он пока что рассмотреть не мог – тот шел последним, держась в тени, натянув простую черную шапочку до самых бровей.

– Мои приветствия, последний рыцарь Монсальвата, – голос Люцифера был холоден под стать погоде.

Леонид просто кивнул. Он не любил долгих церемоний.

Поединок между бойцами Монсальвата и Агарты был древнейшей традицией, которая была древней уже во времена молодости Леонида. Любой воин замка Спасения мог бросить вызов любому из рыцарей Подземной страны. И наоборот. На кон ставилась проблема, решение которой зависело от исхода поединка.

Раньше от поединка всегда можно было отказаться. Даже когда скрещивались клинки, даже когда один из мечей уже успел попробовать крови, можно было прекратить бой. В мире все оставалось как прежде, ничего не менялось. Вызвавший и тот, кто ответил на вызов, возвращались обратно, чтобы, быть может, сойтись в бою когда-нибудь в другой раз.

Когда Леонид обратился к Господу и попросил его сделать так, чтобы в его голове не звучал больше колокол, звонивший по всем горестям мира, в качестве цены за свою молитву он согласился на то, что никогда не сможет отказаться от боя.

Именно поэтому он старался бросать вызов Агарте лишь тогда, когда считал, что иного выхода нет. Как это было, например, 25 октября 1962 года, когда он не видел другого способа остановить надвигающуюся ядерную войну.

Первое время рыцари Агарты пытались взять Леонида измором, посылая ему вызов за вызовом. Но не зря его учителями были лучшие мастера меча, а его клинок был настоящим чудом. Вскоре Люцифер понял, что Леонид вывел из строя столько темных бойцов, что он рискует надолго остаться в Подземной стране в одиночестве, уподобившись своему противнику.

После этого постоянные вызовы на бой прекратились. Люцифер теперь просто терпеливо ждал, когда Леонид ошибется.

Люцифер умел ждать.

Но Леонид старался сделать все, чтобы его ожидание длилось вечно.

– Ты готов? – спросил Люцифер.

Леонид не ответил, просто вызвал свой меч. Нагуаль стал продолжением его руки, практически невесомый, но все же невероятно прочный и острый.

Рыцарь Агарты шагнул к нему. Сбросил на снег куртку. Стянул с головы шапку и отправил туда же. Черные кудри свободно рассыпались по плечам. В руке рыцаря появился черный клинок, по которому бесшумно пробегали алые сполохи.

– Почему? – спросил Леонид.

– Потому что ты меня обидел, – просто сказала Маша. Здесь она легко и непринужденно перешла на «ты». – Ты за сотни лет должен был узнать, что от любви до ненависти – один шаг.

Она была одета в серебристый комбинезон. Она была гибкой и ловкой. Она держала меч так, что Леонид сразу понял: перед ним достойный противник.

– Я же говорил тебе, – напомнил Люцифер. – Я же тебя предупреждал.

Маша сделала еще шаг, сокращая дистанцию. Леонид даже не поднял меча.

– Бейся, – выдохнула она и ударила, резко, сильно, без каких-либо изысков.

Нагуаль сам дернул руку Леонида. Мечи лязгнули, встретившись. Можно было ударить в ответ, но Леонид предпочел уйти назад.

– Ты не сможешь делать так бесконечно, – безжалостно сказала Маша.

Она была прекрасна.

Леонид смотрел на девушку, понимая, что не может и не хочет драться с ней. Ловушка Люцифера действительно была неплоха.

В этом бою никто не умирал по-настоящему. Даже если здесь, неподалеку от ворот Эдема, проливалась кровь, отлетала отсеченная голова или меч пронзал сердце, проигравший на самом деле оставался жив. Только вот дальнейшей его жизни вряд ли можно было позавидовать. Она попросту не складывалась. Даже самый выдающийся человек, выйдя на поединок и проиграв его, постепенно становился посредственностью. Одним из многих.

Леонида, если бы он проиграл, ждало бы то же самое. Проиграй он – и нет больше никакого бессмертного рыцаря Монсальвата. Конечно, все оставшиеся годы он продолжал бы помнить о том, кем был раньше. Но ему навеки был бы заказан путь в Монсальват, и он никогда уже не увидел бы лето сквозь решетчатые ворота Эдема.

Леонид мог выиграть. За его плечами не только тренировки у отменных бойцов, имена которых давно уже забыты, но и многие сотни лет опыта. Но…

Победи он здесь чернокудрую богиню, секретаршу, вдруг обернувшуюся разъяренной фурией, оскорбленную женщину, мечтающую о мести – и на его глазах она будет медленно угасать.

Удачный удар меча – и одним хорошим человеком в мире меньше.

Удачный удар меча – и одним ничтожеством в мире больше.

Удачный удар меча – и колледж спасен, хотя бы на время, и нет больше сотен лет, растраченных впустую, есть надежда на будущее. На то, что в Монсальвате вновь зазвучат голоса и многие десятки новых рыцарей разделят между собой бесконечный звон колокола. И, может быть, однажды придет тот день, когда неумолчный гул стихнет. Пусть всего на миг.

Главное – начать.

– Защищаясь, не добьешься победы, – сказала Маша, быстро сокращая дистанцию.

– Чего ты хочешь? – спросил Леонид.

– Определенности. Победи меня – и я сама о тебе забуду. Неплохой способ избавиться от обузы, как ты думаешь?

Она ударила, не в полную силу, так просто, чтобы напомнить: у них в руках оружие, они сюда не поговорить пришли. Леонид отразил удар, снова сделал шаг назад.

– А если я тебя одолею – тоже неплохо. Ты станешь смертным. А у меня появится шанс. Ты ведь расстался с той женщиной – как ее звали, кстати, я забыла…

– Эльза, – автоматически ответил он.

– Ты расстался с Эльзой, потому что был бессмертен, а она была смертной. Но если мы с тобой будем на равных – может быть, что-то из этого выйдет?

– Машенька… – он сам не знал, что хотел сказать, обращаясь к ней.

Она прервала его:

– Хватит, рыцарь. Ты пришел сюда драться? Так дерись.

Они сошлись, молниеносными ударами прощупывая оборону противника. Их гротескно увеличенные, изломанные тени метались по снегу, повторяя в мельчайших подробностях танец двух бойцов.

Она не просто прекрасна, подумал Леонид, резко разрывая дистанцию. Она отличный боец. Не знаю, кто там в Агарте тренирует рыцарей – хоть сам Люцифер, – но он знает свое дело.

Маша опять сократила дистанцию, напала, нанося быстрые, сильные удары то справа, то слева, меняя темп, чередуя рубящие удары с колющими. Леонид пока что защищался. Он знал, что может победить. Но ему не нравилась цена.

Они снова разошлись.

– А еще, – сказала Маша, – знаешь, за что я тебя ненавижу?

Она раскраснелась и стала еще очаровательнее. Дыхание оставалось ровным, хотя после такого обмена ударами с Леонидом многие соперники начинали тяжело дышать.

– Скажи.

– Потому что ты все стараешься сделать один. Последний рыцарь Монсальвата, – издевательски протянула она. – Ты защищаешь людей, сражаешься за них, мчишься на помощь, но сам то им не доверяешь. Тебе трудно было все рассказать мне? Трудно, да?

Шаг. Быстрый удар. Клинок пляшет где-то у глаз, затем неожиданно обрушивается сбоку.

Уход назад.

Защита. Лязг встретившихся мечей.

– Ты, боец добра, защитник справедливости, воин света, боишься рассказать кому-нибудь о своей ноше? Презираешь? Брезгуешь? Или просто не хочешь, чтобы над тобой смеялись?

Еще одна атака, довольно хитрая – Леонид знает толк в таких вещах. Отразить ее было трудно, но он справился. Маша на мгновение открылась, и рыцарь Монсальвата мог бы ответить, попытаться ее достать, зацепить хотя бы кончиком клинка.

Но не стал.

– Ты дурак, наверное, – безжалостно продолжала чернокудрая богиня. – Что молчишь? Дурак, да? Даже в этом признаться не можешь? Да что стесняться то, скажи просто – да. Да, дурак. Здесь то тебе кого стыдиться?

Она нанесла несколько ударов, на первый взгляд – совершенно хаотичных, но Леонид почувствовал, что они складываются в какой-то смутный узор.

Точно.

Маша ударила резко и неожиданно, из неудобной позиции – зато и Леониду трудно было защищаться. Он чудом увернулся. Черный клинок рассек свитер на левом плече, едва не задев тело.

Хороша. Самый опасный противник за много лет.

– В следующий раз я тебя достану, – пообещала Маша.

– Это вряд ли, – откликнулся Леонид, ожидая новой атаки.

– Ты ведь даже от собственного имени отказался. Не только от других прячешься? От себя – тоже?

Это был сильный удар. Сильнее, пожалуй, удара мечом. Обычно Леонид сам себе объяснял решение сменить имя тем, что не стоит сильно отличаться от жителей страны, в которой живешь. Но и Маша в чем-то была права – в его прошлом было много такого, о чем он не хотел бы лишний раз вспоминать. Сменив имя, было легче забыть то, что стоило забыть.

– Я напомню тебе твое имя, Лоэнгрин.

Краем глаза Леонид увидел довольное лицо Люцифера. Торжествуешь, скотина? Нравится тебе, когда ты выигрываешь при любых раскладах? Только сегодня ты опять проиграешь.

Леонид, не отвечая на Машины слова, наконец атаковал. Девушка легко отразила его первый, еще только пробный натиск. Похоже, ей все это нравилось. Она упивалась боем, вдохновенно отражая удары и выпады Леонида и нанося собственные.

Только лязг клинков.

Только скрип снега под ногами.

Прямой выпад в плечо. Уйти, косо закрыться от неминуемого рубящего сверху. Когда клинок Маши чуть скользнет вниз по подставленному Нагуалю – рубануть под мышку… Не вышло? Придумаем что-нибудь еще.

Люцифер и впрямь рано торжествовал. Того, кто сможет победить Леонида, им стоило готовить гораздо дольше. Сотни лет. Взять ту же Машу и веками натаскивать ее в Агарте. Да только за это время ненависть в девушке и перегореть может. Так что пришлось Люциферу, как говорится, ковать железо, пока горячо.

И снова не вышло. Леонид скользнул под направленным ему в шею мечом, ударил сам, снова выпрямился, отразил еще один удар, рывком ушел назад. Замер в защитной стойке, пристально глядя, как на бедре Маши расплывается пятно крови.

Она ахнула.

– Значит, ты меня, – спокойно сказала Маша. – Ну что ж. Обидно, если честно, до жути. Я столько времени на эти тренировки убила – не поверишь. С работы – и на тренировку. Меч в руки – и вперед. Работать и работать. – Она попыталась улыбнуться.

– Не ной! – отрывисто бросил Люцифер. – Ты еще жива. Значит, есть шанс. Вперед!

– Какой шанс? – огрызнулась Маша. – Если я с ним здоровая не справилась, то раненной мне и вовсе ничего не светит! – Она бросила меч в снег. – Иди сюда, – сказала она Леониду. – Закончи это. Ну, хоть одну мою просьбу исполни! Пожалуйста. Трудно, что ли? Сам же знаешь, что я не умру. Иди и бей.

Леонид пошел к ней. Каждый шаг давался с трудом. Он уже понял, что будет делать.

Люцифер улыбался. Леониду больше всего на свете хотелось сейчас пройти мимо Маши и врезать от души Нагуалем по этой улыбающейся физиономии. Но он не стал. Подошел к девушке. Чернокудрая богиня смотрела на него, и в ее глазах он увидел страх. Вроде знала ведь, что удар меча – это не смерть. Но и то, что ее ждало, тоже пугало.

Леонид воткнул меч в снег, там, где белизну снега перечеркивала черная полоса брошенного Машей клинка.

– Ты что делаешь? – спросила девушка.

– Ты уйдешь со мной в Монсальват? – вопросом на вопрос ответил он.

– Что?

– Отвечай! – потребовал Леонид. – Ты хотела быть со мной, ты говорила о том, что тебе нужен шанс. Считай, что ты меня убедила. Мы можем попробовать. На равных. Но имей в виду: в придачу ко мне и к бессмертию ты получишь немало обременительных обязанностей. Поверь мне, ты просто не знаешь, что это такое – всю жизнь слышать колокол Монсальвата.

На лице Маши теперь ясно читалась радость. На самом деле просто довольная девчонка, подумал Леонид. Зачем мечом взялась махать? Сидела бы и дальше на своем рабочем месте, радовалась бы жизни.

Ну да. И никогда не увидела бы Эдем. Пусть даже сквозь решетку ворот.

– Это не по правилам! – взвился Люцифер.

– Да, не по правилам, – буркнул кто-то из сопровождавших его.

– Не по правилам, – подтвердил Леонид. – Не по старым правилам. Мы установим новые. – Он встал на колени. Снизу вверх посмотрел на Машу. – Больно?

– Что? – не поняла она. – А, ты про рану? Да, болит.

– Ты сядь, не стой. Садись вон на свою куртку. Рану зажми рукой. Здесь этого вполне хватит.

– А ты? Ты что собираешься делать.

– Узнаешь. Ну что, ты согласна?

– Да, – выдохнула Маша, осторожно усаживаясь на брошенную в снег куртку и, как сказал ей Леонид, кладя ладонь на рану. – Согласна.

– Вот и хорошо, – пробормотал Леонид и начал молиться.

Он знал, что его молитва будет услышана. Иначе и быть не могло. Он знал, что, когда Господь выполнит его просьбу, колокол Монсальвата вновь начнет преследовать его. Он знал также, что стоит Маше войти в замок и коснуться колокола – он начнет звучать и для нее. Он помнил, что когда-то колокол Монсальвата чуть не свел его с ума.

Оставалось лишь надеяться, что вдвоем жить с этим будет хотя бы чуточку проще.

Ведь если от любви до ненависти всего один шаг, то и от ненависти до любви – ровно столько же.

Они сидели за столиком в небольшом кафе. Пили кофе: Леонид – черный, Маша – со сливками.

– Лоэнгрин, – сказала Машенька.

– Что?

– Ничего. Просто учусь произносить твое имя. Оно такое необычное. Лоэнгрин… Лоэнгрин… Кстати, а какой он, Монсальват?

– Красивый, – улыбнулся Лоэнгрин. – Очень красивый. Сама увидишь.

– Надеюсь, – она улыбнулась в ответ. – Просто… Я с трудом представляю себя в роли рыцаря добра.

– А в роли рыцаря зла? – ехидно поинтересовался Лоэнгрин.

Девушка смутилась.

– Не напоминай.

– Ладно, не буду. И вообще, добро – зло, свет – тьма, хаос – порядок, – все это как-то затасканно звучит. Сами слова какие-то мертвые, выцвели и поблекли.

– А как тогда лучше говорить? – Машенька с интересом посмотрела на Лоэнгрина.

В чашках остывал забытый кофе.

– Мне всегда казалось, что есть действительно две силы, которые управляют нашим миром. Одна из них – это искушение.

– Понятно, – кивнула Машенька. – А другая?

– Другая сила – это надежда. Вера в будущее. Знание того, что в конечном счете все будет хорошо.

– Ты уверен? – осторожно спросила она. – Точно все будет хорошо? А как же колледж? Ведь поединок не состоялся. В понедельник явится этот зануда со своей, – Маша передразнила инспектора, – проверочкой. А если колледж закроют…

– Могут и закрыть, – подумав, сказал Лоэнгрин. – Но могут и не закрыть. Давай надеяться на лучшее. В конце концов, люди то никуда не денутся. Закроют колледж – откроем новый. Начнем сначала. Главное, что теперь нас двое.

Они шли вдвоем по улице, держась за руки, и прохожие, видя их, радостно улыбались.

В его голове вновь звенел колокол Монсальвата, напоминая о том, что мир остался прежним. Что надежда еще есть, но сможет восторжествовать лишь в будущем. Что бой еще не закончен.

Но Лоэнгрин, несмотря ни на что, был счастлив.

Он больше не был последним.