После откровенного объяснения в офисе Лайэм не испытывал больше недоброжелательства к Орелии. Ему было даже приятно, что он идет рядом с такой привлекательной спутницей.

Они поехали к ближайшим воротам Городка Увеселений в Джексон-парке по Иллинойсской железной дороге; Лайэм купил билеты по сорок центов.

— Расскажите мне по дороге, какой эскиз вы хотите получить от меня? — спросила Орелия.

— Нет, лучше вы сначала посмотрите здание.

— Хм-м, меня ждет сюрприз? — улыбнулась она.

На этом разговор закончился, потому что в вагоне было шумно и он был переполнен туристами, которые съехались на ярмарку со всех концов Америки. Пассажиры толкались и притискивали Орелию к Лайэму, он старался не обращать на это внимания. Наконец они доехали; у ворот ярмарки Лайэм показал служебный пропуск, и им не пришлось брать билетов.

По дороге к павильону Лайэм расспрашивал Орелию о ее жизни в Италии.

— Как это вы поехали на практику в страну, где — э-э…— женщины в загоне и неохотно, допускаются к профессиональной деятельности?

— Мне кажется, не только в Италии женщины в загоне, — колко ответила она. — У маэстро Солини три дочери, и младшую он обучает архитектуре и живописи.

— Значит, учитель ваш был немолод, — почему-то отметил Лайэм.

— Да, моя тетя знакома с ним много лет, — ответила Орелия, посмотрев на него немного удивленно.

— У вашей тети полезные знакомства, — сказал Лайэм и, поняв неуместность своего замечания, продолжил:— Мой отец такой же коммуникабельный. Благодаря своей энергии и связям он активно участвовал в строительстве Чикаго. А ведь у него нет профессионального образования.

— Не такой уж редкий случай, — возразила Орелия.

— Зато меня направил в архитектурное училище.

— И это совпало с вашими стремлениями…

— В общем — да, — медленно ответил он, думая о том, что археология привлекала его не меньше архитектуры.

Она почувствовала в ответе неуверенность и посмотрела на него удивленно.

— Я единственный оставшийся в живых из детей моего отца. У меня были брат и сестра, которые умерли. — Он как будто объяснял Орелии, почему последовал по пути, выбранному отцом.

— Это очень грустно.

— А мать я потерял в восемнадцать лет, и мы с отцом остались вдвоем.

— А я в шестнадцать лет потеряла и мать, и отца. Тетя Федра заботилась с тех пор обо мне.

Он подумал, как легко ему с Орелией после того, как они заключили мир. Чувствовал, что его спутница— умная и чуткая женщина, не похожая на жеманных куколок, которые висли на нем и с обожанием ловили каждое его слово.

У главного входа какие-то грубые парни нагло уставились на Орелию, но грозный взгляд и широкие плечи Лайэма удержали их от вольных словечек.

На ярмарке бренчала музыка и стоял запах экзотических блюд. Торговцы назойливо предлагали всякие безделушки.

В основном люди здесь развлекаются, — заметил Лайэм, — а мы, архитекторы, строили несколько павильонов в познавательных целях. — Он обратил внимание Орелии на швейцарское шале , мимо которого они проходили. Над входом висели большие часы с кукушкой. Они прошли мимо павильона, стилизованного под английский замок, мимо цирка Гагенбека со стальной ареной.

— Правда, что у этого немца львы ездят верхом на лошадях? — спросила Орелия.

Потом они прошли мимо гигантского колеса обозрения— высотой 265 футов.

— Его проектировал строитель знаменитой башни Эйфеля в Париже, — пояснил Лайэм. Несмотря на то что в кабине колеса помещалось шестьдесят человек, под ним змеей извивалась длиннейшая очередь.

— Каждая поездка — всего двадцать минут, а люди стоят часами, — заметил Лайэм. — Но не жалеют об этом — вид с высоты изумительный.

Они прошли по улице Дер Грабен — это была превосходная модель Вены 1750 года. Рядом раздавались звуки тамтама с африканской выставки — была воспроизведена одна из деревень Дагомеи. Наконец они дошли до египетской территории, привлекавшей множество посетителей. Орелия залюбовалась пестрыми экзотическими восточными базарами. — Ну словно мы действительно в Каире! — воскликнула она. — И верблюды настоящие, и обезьяны…

— Да, неплохо сделано, вплоть до мельчайших деталей, — отозвался Лайэм. — Вот только климат, конечно, в Египте похуже.

— А разве вы там бывали?

— Однажды.

— О, наверное это было изумительно! — воскликнула она.

— Да, конечно. А вы бы рискнули посетить эту страну?

— Непременно, если бы представился случай.

Лайэм посмотрел на нее удивленно — смелое желание для женщины! Но он чувствовал, что девушка говорила искренне.

— Боже мой…— Орелия остановилась, вцепившись в руку Лайэма, — один из верблюдов опустился на колени и громко заревел.

Она бессознательно прижалась к спутнику.

— О, не волнуйтесь. Они всегда так кричат. Это вовсе не значит, что верблюд болен или рассержен…

— Да вы, оказывается, специалист по верблюдам? — лукаво покосилась она.

— В экспедиции у нас было несколько вьючных верблюдов, — невозмутимо отозвался Лайэм.

— И вы пересекли Сахару?

— Нет, это было путешествие в прошлое. Английский археолог Петри согласился взять меня помощником. Мы искали древности в песках Долины фараонов.

— О, так вы можете считать себя археологом, — если приобрели такой опыт!

— К сожалению, это опыт пока единственной экспедиции. Археология — вторая любовь моей жизни. Могла бы стать и первой, если бы судьба сложилась иначе.

— Вот почему вы — член Общества по изучению древних культур Средиземноморья…

— Да, — согласился он, останавливаясь. — Вот проект О'Рурка и О'Рурка, вдохновленный нашим Обществом.

— О! — воскликнула девушка восхищенно, глаза ее заблестели. Она отступила назад, потом отошла в сторону, чтобы найти лучшую точку обзора. — Египетский храм!

— Типа карнакского.

— О, я догадывалась, что эскиз на вашей чертежной доске изображает древнее здание.

— Нравится вам?

— Это просто замечательно!

Лайэм знал, что ее восхищение искреннее. Он успел понять, что искренность — в натуре Орелии.

— Красноватый цвет песка пустыни уместен, не правда ли? — заметил он, стараясь не глядеть на ее разрумянившееся лицо. Он показал на маленькие башенки фасада. — Замечаете, пилоны я уменьшил. И нет внутреннего дворика, или святилища.

— Все равно, — восторгалась Орелия, — передан дух эпохи. А детали в данном случае не важны, — ведь это для массовой публики. — Она подошла к боковой стене и прочитала надпись золочеными буквами: «Взгляните на священные древние мумии! Фараоны и жены фараонов, погребенные четыре тысячи лет назад вместе со своими сокровищами!»

— Рекламных надписей на подлинных храмах, конечно, не было! — засмеялся Лайэм. — Даже выведенных иероглифами.

— И что же, будут демонстрироваться настоящие мумии? — спросила Орелия.

— Конечно же нет! Росситер готовит муляжи. Саркофаги будут сделаны из папье-маше. Внутри здание еще не закончено. Ниши для саркофагов я буду планировать с вашей помощью.

— Я польщена этой честью!

Он был явно доволен ее реакцией. Они подошли к двери миниатюрного храма, Лайэм отпер ее, и они вошли внутрь. Кто-то из посетителей выставки, проходивший мимо, крикнул им вслед:

— Здесь в самом деле будут показывать настоящие мумии?

— Приходите через несколько дней! — ответил Лайэм.

— Некоторые из этих зевак придут поглазеть в надежде, что мумии оживут! — сказал он со смехом Орелии.

— Да, наша публика не очень-то сведуща по части древности, — согласилась она. — Но, конечно, все это воссоздается весьма приблизительно?

— Как сказать, — возразил он. — Саркофаги будут очень похожи на подлинные, особенно если учесть, что в Египте Нового Царства они и делались из папье-маше…

— Но внутри-то они будут пустые?

— Вовсе нет. Я же сказал вам — Росситер делает искусственные мумии. Он очень придирчив к деталям, и покровы будут льняные, как у подлинных.

— Вот как?.. — Она оглядела слабо освещенное двумя газовыми фонарями помещение. — Да, в такой обстановке будет страшновато, не так ли?

— Вот поэтому я и задумал ниши, где саркофаги будет окутывать таинственный полумрак. Значит, две ниши в одной стене и три — в другой, в них — саркофаги, приблизительно шесть футов на два.

Она уже достала чертежную доску и карандаш.

— Сделайте только наброски. Закончите в офисе.

«Узел Психеи» развязался, когда она склонилась над рисунком, и черные волосы хлынули потоком на нежную шею. Восхищенный чудесным зрелищем, Лайэм отвернулся и сделал вид, что тоже набрасывает эскиз. Закончив, он подошел к Орелии и склонился над ее рисунком, вдыхая волнующий аромат ее волос.

— О, вы добавили интересные детали, — заметил он, — этот орнамент из лотосов и священных жуков-скарабеев по краям ниши…

— Как вы думаете, это подойдет?

— Вылепить их из гипса?

— Да нет, просто разрисовать края… Ведь у древних египтян была стенная роспись.

— Конечно, — согласился он. — Да вы, оказывается, сведущи не только по части барокко и Ренессанса…

— Я не была в Египте, но изучала египетское искусство. Если хотите, я нарисую цепочку скарабеев и лотосов в карандаше, а художник перенесет их на стены…

— Замечательно! Но это выходит за пределы ваших обязанностей, — заметил он.

— О, не имеет значения…

«Неужели перемирие превратится в прочный мир?» — подумал он, глядя на ее сосредоточенное лицо. И их взаимная неприязнь уже казалась делом далекого прошлого.

Когда Орелия закончила эскизы, они еще раз обошли храм, и он высказал ей некоторые свои заветные мысли:

— Меня притягивает древняя архитектура. Она неотделима от природы страны. Здания выстроены из глиняных кирпичей — глина взята со дна Нила или из песчаника с окрестных гор.

— Да, архитектура Древнего Египта — неотъемлемая часть его природы, — согласилась Орелия.

— И цвета их настенных изображений те же, что цвета египетской природы: нефритово-зеленый и бурый цвет Нила, бирюзовый и темно-синий цвет дневного и ночного неба, красноватый цвет пустыни…— «Она это чувствует», — подумал Лайэм.

— А как вы думаете, у древних греков и римлян была такая близость к природе?

— Интересный вопрос. — Он тронул пальцем свой подбородок. — У греков, может быть. Но их мраморные храмы отражали красоту природы в той же мере, как философия гармонии.

— Да, у них сочетались интеллект и эмоциональность, и это воплотилось в искусстве, — согласилась Орелия.

— У римлян — уже иное, — продолжал Лайэм, думая, что Орелия кажется ему таким же удивительным сочетанием интеллекта и духа. — Стремясь поразить мир, они увлеклись украшательством.

— Значит, вам не нравится и декоративный стиль «beax arts» основной экспозиции выставки?

— Нет, — решительно заявил он. — Не нравится.

— Но ведь эти белые здания, которые, словно лебеди, плывут к линии горизонта, производят волшебное впечатление!

— Пожалуй, — подумав, согласился он, — вы правы. Это впечатляет. Но этот стиль хорош для выставки, где строения эфемерны и потом исчезнут как дым. А для настоящих городских зданий я этот стиль не одобряю. И надеюсь, что он не одержит победу в архитектуре будущего.

Орелия улыбнулась, закрывая свою папку для эскизов.

— Понимаю, вы — приверженец функционального стиля Сэлливэна.

— А вы?

— Мне нравится декоративный стиль, но я тоже не думаю, что ему принадлежит будущее.

Его не удовлетворил такой несколько уклончивый ответ, и он настаивал:

— Мне кажется, что архитектор должен считаться с потребностями современного мира!

— И вы уверены, что знаете эти потребности?

— Я о них догадываюсь, — улыбнулся Лайэм и добавил шутливо: — У вас хватает дерзости сомневаться в интуиции вашего работодателя?

Она тоже улыбнулась.

— Вы ведь сами проявляете твердость в защите своих убеждений! — Эта ее черта восхищала Лайэма.

— Да, хотя я стараюсь при этом не осложнять отношений с клиентами. Вряд ли моя позиция и ваша— противоположны, — уточнил он. — Я тоже люблю простоту и признаю гений Сэлливэна.

Лайэм был очарован Орелией, — какой интеллект, остроумие, обаяние! Он мог бы беседовать с ней часами.

Выходя из храма, она задала ему еще один вопрос:

— Ну, а ваш отец — какое направление в архитектуре признает он?

— Отец? Он достаточно практичен, чтобы принять направление Сэлливэна, и достаточно терпим, чтобы предоставить мне определять основную линию работы нашей фирмы.

«Она должна понять из. моих слов, — думал Лайэм, — на кого ей ориентироваться в фирме О'Рурков, если у нее есть намерение продвинуться по работе». А он уже был уверен, что она заслуживает продвижения. Орелия Кинсэйд не только красива и очаровательна, но умна и талантлива.

— А не прокатиться ли нам на колесе обозрения Ферриса? — спросил Лайэм, когда они вышли из египетского храма.

— О, вы согласны? — воскликнула Орелия. Ей хотелось захлопать в ладоши от радости. Купив билеты, они встали в длинную очередь. Орелия заметила хорошо одетых людей, обнаружив, с некоторым удивлением, что и люди из общества приобщаются к развлечениям простонародья.

— Это ваши знакомые? — спросил Лайэм, заметив ее пристальный взгляд.

— Нет.

— Я удивлен.

— Нечему удивляться. Я не веду светский образ жизни, и у меня мало знакомых в обществе.

— А я-то думал, что ваша жизнь — череда обедов, танцев и театральных премьер.

— Да у меня на это и энергии не хватило бы! — засмеялась Орелия. — Я предпочитаю заниматься своей профессией. Я ее люблю!

— Необычный образ жизни для богатой наследницы.

— Наследницы? У меня только скромный независимый доход, вот и все, — ответила Орелия, положив конец расспросам. При этом она подумала, что Лайэм не первый, кто интересуется ее финансовым положением, — необычно лишь то, что он ставит вопросы напрямик.

Они медленно продвигались вперед и, наконец, вошли в закрытую вагонетку колеса обозрения. Соседи прижали Орелию к Лайэму, она чувствовала тепло его тела и подумала, что, наверное, она ощущает случайное прикосновение даже сильнее, чем невинная девушка. Заходящее солнце золотило светлые волосы Лайэма и зажигало золотые искорки в его зеленых глазах.

На самом верху вагончик колеса на несколько минут остановился, и шестьдесят пассажиров с восторженными восклицаниями любовались чудесной панорамой. Блестело серебристо-голубое озеро, сиял на сером фоне города белоснежный игрушечный городок Выставки, оранжевый шар солнца катился к горизонту.

Лайэм наклонился к Орелии так, что она почувствовала его дыхание.

— Будущее ясно, как этот день, — сказал он.

— Вы предсказатель?

— Я выражаю надежду… как египтяне. Знаете, они изображали мир после смерти в своих гробницах не мрачно, а радостно. Они вовсе не были так привержены культу смерти, как считают ученые. Просто они страстно надеялись, что жизнь продолжится и после смерти.

«Какая интересная мысль! — подумала Орелия. — Она могла возникнуть именно у такого человека, который страстно любит жизнь…»

Вагончик опустился, пассажиры начали выходить. Орелия, выходя, оперлась о крепкую руку Лайэма. Потом он взял ее под руку, и они пошли к железнодорожной станции. По пути Орелия заметила в кустах целующуюся парочку и почувствовала, что румянец залил ей щеки, а груди отвердели. «Наверное, я смотрела на них как голодная, — подумала она, — неужели я развратная женщина?..»

Предавший ее Розарио успел пробудить страсть в теле Орелии… Она вздохнула, вспоминая его объятия. Рука ее, наверное, вздрогнула, потому что Лайэм спросил:

— Что-нибудь не так?

— Нет, все превосходно, — поспешно ответила она. Невероятно! Она на миг словно почувствовала себя в его объятиях.

— Я очень рад, что провел с вами эти часы, — сказал Лайэм. — Вы замечательная женщина! Мне нравится ваша прямота, ваш ум…

— А мне — ваши, мистер О'Рурк!

— Скажите-Лайэм! — попросил он и вдруг озорно улыбнулся. — Значит, вам нравится моя прямота… даже если вы находите ее садистской?

— Может быть, я не сразу разглядела ваши лучшие стороны.

— Может быть.

Толпа посетителей выставки притиснула их друг к другу, Лайэм обвил рукой плечи Орелии, защищая ее от людей, и ей показалось, что она могла бы часами находиться в его объятиях. Она затаила дыхание. Толпа становилась все гуще.

— Давайте переждем в сторонке, пока народу станет меньше? — предложил он.

Обнимая ее одной рукой, Лайэм свел Орелию с дороги. Все скамейки были заняты, они нашли убежище под деревом в цвету. Ветви низко свисали, укрывая их, воздух был наполнен ароматом.

— Как здесь хорошо, — сказала она.

— Да, чудесно. — Он сорвал цветок и погладил им ее щеку. Эта простая ласка обезоружила ее. Полускрытые от окружающего мира, они глядели друг на друга; потом он поднял ее подбородок и поцеловал в губы. Дыхание ее прервалось, но она не пыталась освободиться из объятий.

Глаза его потемнели, и выражение лица изменилось. Он привлек ее к себе и прильнул к влажным губам. Прижатая к широкой груди, Орелия ощущала сквозь тонкую рубашку его горячее тело. Она раскрыла губы под натиском его рта и обхватила руками его шею. Шляпка слетела с волос. Он был так красив, так желанен ей! Лайэм обнял ее за талию, прижав к себе, и она, изогнувшись, откинулась назад. Он угадывал каждое ее движение. Она почувствовала жар в межножье, и тогда только поняла, что он ласкает ее груди, обхватив их ладонями. Но сознание еще не помутилось, и окутывающий туман пронизала вспышка протеста.

Орелия уперлась ладонями в его грудь и, тяжело дыша, оттолкнула.

— Вы позволили себе слишком многое, мистер О'Рурк!

Его дыхание не сразу выровнялось.

— Мы ведь условились, что вы будете звать меня Лайэмом, — возразил он.

Она не ответила на этот настойчивый призыв и, увидев любопытные взгляды прохожих, холодно возразила:

— Вы же видите — кругом люди.

— О, вас это смущает? — протянул он. — Мы можем продолжить в более уединенном месте.

Но Орелия с силой вырвалась из его объятий:

— Вы слишком много себе позволили!

— Разве? Я обнял вас за плечи, чтобы защитить от толпы, всего-навсего.

— Я не должна была вам этого позволять… Такому мужчине, как вы…— «Страстному и дерзкому» — подумала она.

— Такому мужчине, как я? — угрожающе повторил он. — Я не джентльмен и не подхожу на роль вашего поклонника, вы это имеете в виду?

Он был так рассержен, что Орелия испуганно отступила на. шаг:

— Я не должна позволять вольностей мужчине, кто бы он ни был, — вот что имела в виду, — пролепетала она.

— А ведь вы позволили мне кое-какие вольности минуту назад. Как же это, а? — Он улыбнулся сардонически.

Кровь кинулась ей в лицо. В самом деле, почему? Может быть, после ее возвращения из Италии просочились какие-то слухи? И поэтому он вел себя с нею неуважительно.

— Да, — сказала она твердо, — я забылась… И вы тоже… Мы оба должны изгладить в своей-памяти этот случай — вот единственный выход из возникшей ситуации…

— Я не смогу этого забыть. Никогда не забуду, — уверенно сказал Лайэм.

«Как это восхитительно и до чего некстати!» Орелия холодно промолчала, в душе обвиняя себя самое сильнее, чем страстного, порывистого Лайэма. Она была рада, что они движутся в густой толпе и она может даже не поднимать на спутника глаз.

Рада была она и тому, что Фред уже поджидал ее у здания офиса, — Федра забеспокоилась, что Орелия задержалась, и послала за нею карету.

Она не попрощалась с Лайэмом, но всю дорогу домой думала только о нем и о том, что между ними произошло. Она чувствовала, что не сможет игнорировать этого обаятельного, такого незаурядного человека. Боялась, что не сможет забыть его поцелуй, не сможет не думать о Лайэме…