Глава I

Римский экспресс, или, как его называют, direttissimo, то есть «самый прямой», одним мартовским утром уже подъезжал к Парижу, когда пассажирам одного из спальных вагонов стало известно, что в вагоне произошло неприятное событие, а точнее трагедия.

Поезд в это время находился на последнем отрезке пути, безостановочном стомильном переезде между Ларошем и Парижем. В Лароше была остановка для утреннего завтрака, на который вышли многие, если не все пассажиры. Из семи человек, ехавших в спальном вагоне, шестерых видели в ресторане или на платформе, седьмая, женщина, осталась в своем купе. Потом все вернулись на места, чтобы поспать или подремать, но были и такие, кто занимал очередь в уборную, ходил за водой, просил принести полотенца, в общем, занимался обычными для окончания поездки делами.

Несколько раз вызывали проводника, но тот так и не объявился. В конце концов его нашли. Ленивый пройдоха спал, оглашая свое маленькое купе в конце вагона громким храпом и сиплым дыханием. После того как его сумели разбудить, он все же приступил к исполнению своих обязанностей, впрочем, так неохотно и вяло, что на чаевые от тех, кого он должен был обслуживать, ему вряд ли стоило рассчитывать.

Постепенно оделись и приготовились к выходу все пассажиры, кроме двух: той самой женщины, занимавшей 9 и 10 места, и мужчины из соседнего двойного купе 7–8.

Поскольку будить пассажиров являлось обязанностью проводника, которому, как любому представителю этой профессии, хотелось после прибытия в пункт назначения поскорее отделаться от путешественников, он постучал в обе двери, пассажиры за которыми предположительно спали. Дама откликнулась:

– Сейчас, сейчас.

Однако из номера 7–8 ответа не последовало.

Снова и снова проводник стучал и громко звал, но, не дождавшись ответа, наконец открыл дверь и вошел в купе.

К этому времени уже совсем рассвело. Шторки на окнах опущены не были, более того, одно узкое окно было открыто нараспашку, что позволяло в подробностях рассмотреть купе и все, что в нем находилось.

Пассажир лежал неподвижно на кровати. Быть может, он так крепко спал, что не услышал, как его звал проводник? Нет, он не просто спал. Неестественное положение конечностей, сведенные ноги, рука, безвольно, но закоченело свисающая с кровати, – все это указывало на более глубокий, вечный сон.

Человек был мертв. И умер он не естественной смертью.

Одного взгляда на запятнанную кровью постель, на зияющую на груди рану, на избитое, искаженное лицо было достаточно, чтобы открылась ужасающая истина.

Произошло убийство! Убийство самого отвратительного характера. Жертву убили ударом ножа в сердце.

С безумным, испуганным криком проводник выскочил из купе, и на взволнованные вопросы тех, кто оказался рядом с ним, смог лишь пролепетать срывающимся голосом:

– Там! Там! В купе.

Таким образом, факт убийства стал известен всем после личного осмотра, ибо все (даже единственная женщина появилась на секунду) заглянули туда, где лежало тело. Минут на десять или больше купе наполнилось возбужденной, жестикулирующей многоязычной толпой в полдюжины человек, одновременно разговаривающих на французском, английском и итальянском.

Первую попытку восстановить порядок предпринял высокий, статный мужчина средних лет с яркими глазами и резкими движениями, который отвел проводника в сторону и на хорошем, но с сильным английским акцентом, французском с напором произнес:

– Послушайте, вы обязаны что-то сделать. Никто не имеет права находиться сейчас в этом купе. Здесь могут быть следы… или улики… Ладно, не обращайте внимания, просто выведите отсюда людей. Будьте построже. Помните, вы будете отвечать перед законом.

Проводника передернуло, как и многих пассажиров, которые услышали последние слова англичанина.

Закон! Играть с ним не стоит нигде, а тем более во Франции, где господствует опасное убеждение, что каждый, кого можно более-менее обоснованно заподозрить в совершении преступления, считается виновным до тех пор, пока не будет доказано обратное.

Теперь все шесть пассажиров и проводник попали в категорию обвиняемых. Все они оказались под подозрением, они и только они, ибо убитого видели живым в Лароше, и преступник должен был сделать свое грязное дело после этого, во время движения поезда, другими словами, когда экспресс шел на полной скорости и никто не мог его покинуть, не рискуя при этом свернуть шею.

– Как же это неудобно для нас всех! – с горечью в голосе сказал высокий английский генерал по имени сэр Чарльз Коллингем своему брату священнику, вернувшись в свое купе и закрыв за собой дверь.

– Я так не думаю. Почему? – спросил преподобный Сайлас Коллингем, типичный английский церковник с обрамленным прямоугольными седыми бакенбардами румяным лицом, в черном саржевом костюме и с обязательным белым галстуком.

– Как почему? Разумеется, нас всех теперь задержат, а может, и арестуют… Задержат точно. Начнутся допросы, перекрестные допросы, запугивание… Знаю я эту французскую полицию и как они к людям относятся.

– Если нас остановят, я напишу в «Таймс», – воскликнул его брат, человек по профессии мирный, но наделенный желчным взглядом, указывавшим на взрывной характер.

– Конечно, пиши, мой дорогой Сайлас, при первой же возможности. Вот только возможность такая представится еще очень нескоро. Говорю тебе, это суровый край, и нас ждут большие неприятности. – С этими словами он, достав портсигар и спички, закурил и стал смотреть на медленно поднимающийся к потолку табачный дым со спокойствием старого ветерана, привычного стойко переносить любые превратности судьбы. – Я только надеюсь, что нас все же довезут до Парижа, – прибавил он страстным, однако не лишенным дурных предчувствий тоном. – Нет! Проклятье, мы сбавляем скорость!

– А что тут такого? Машинист, или начальник поезда, или, как там его называют, ведь должен узнать, что случилось.

– Разве ты не понимаешь? Пока поезд едет на полной скорости, с него никто не сойдет, а если скорость уменьшится, его можно покинуть.

– И кому понадобится его покидать?

– Не знаю, – довольно раздраженно бросил генерал. – Все равно мы уже останавливаемся.

Поезд остановился по сигналу тревоги, поданному кем-то из спального вагона, однако, кто именно его подал, установить было невозможно. Впрочем, это точно был не проводник, поскольку он крайне удивился, когда к нему пришел машинист.

– Как вы узнали? – спросил проводник.

– Узнал? Что узнал? Вы же сами меня остановили.

– Я не останавливал.

– Кто же тогда звонил?

– Я не звонил. Но хорошо, что вы пришли. Совершено преступление. Убийство.

– Боже правый! – воскликнул машинист, после чего бросился в вагон разбираться. Ему нужно было просто подтвердить факт убийства и принять все положенные меры предосторожности. Машинист, дородный, бесцеремонный и властный человек, деспотичный, преисполненный осознанием собственной значимости бездушный французский служака, знал, что делать (как он считал), и делал это без малейших колебаний и зазрений совести.

– Никто не должен выходить из вагона, – безапелляционно заявил он. – Ни сейчас, ни по прибытии на вокзал.

Раздавшийся было недовольный ропот он пресек сразу.

– Можете обращаться к парижским властям, они будут решать. У меня обязанности простые: задержать вас и поместить под наблюдение до принятия их решения.

Потом посмотрим. На этом все, господа, сударыня…

Со свойственной представителям его народности галантностью он поклонился женщине, появившейся у двери купе. Какую-то секунду она стояла и с видимым волнением прислушивалась, а потом, не сказав ни слова, ушла в свое купе и заперлась.

Сразу после этого по сигналу машиниста поезд тронулся и продолжил путь. Ехать оставалось недолго, и уже через полчаса на Лионском вокзале Парижа большая часть пассажиров (все, кроме путешествовавших в спальном вагоне) покинула римский экспресс и прошла через турникеты. Оставшимся было сказано не покидать свои места. Через какое-то время в вагон поднялась группа официальных лиц, и пассажирам велели выходить на платформу по одному, запретив, однако, брать с собой любые вещи. Все сумки, пледы и багаж должны были остаться в поезде. По очереди их в сопровождении конвоя провели в просторный, но совершенно пустой зал ожидания, явно специально подготовленный для них.

Там их рассадили на стулья, расставленные на большом расстоянии друг от друга, и строго запретили вступать в какие бы то ни было разговоры и даже обмениваться жестами. Этот приказ был подкреплен свирепого вида охранником в сине-красной форме, который встал перед ними, сложил на груди руки и, строго сдвинув брови и покусывая усы, принялся наблюдать за ними.

Последним в зал ввели проводника. С ним обращались так же, как с пассажирами, только строже. К нему приставили отдельного охранника, и вообще создавалось впечатление, что он находится под особым подозрением. Однако на нем это не сильно сказывалось, ибо, хотя остальные были явно очень огорчены происходящим и стали жертвой самых недобрых предчувствий, проводник сидел неподвижно, с отстраненным, вялым, равнодушным видом человека, которого только что разбудили и который не обращает внимания ни на что вокруг, потому что вот-вот снова заснет.

Тем временем спальный вагон со всем содержимым, включая труп, отогнали на запасный путь, где с двух сторон приставили часовых. Двери опечатали, дабы оставить в неприкосновенности внутреннюю часть вагона до приезда Chef de la Sûreté, или начальника сыскной полиции. Все и вся ожидало прибытия этого важного чиновника.

 

Глава II

Мсье Фльосон, шеф полиции, человек пожилой, пришел на работу в семь утра. Жил он недалеко от префектуры, за углом на Рю де Арк, но даже в столь ранний час был аккуратно и по форме одет, как и подобает ответственному министерскому служащему. Под узким сюртуком сияющая безукоризненной белизной рубашка, под мышкой портфель, или так называемый адвокатский саквояж, набитый разнообразными отчетами, служебными записками и прочими документами, связанными с делами в разработке. Мсье Фльосон, маленький человечек, в обхождении скромный и спокойный, был неизменно аккуратен и щепетилен, на мягком, умном лице его за очками в тонкой золотой оправе поблескивали подвижные хорьковые глаза. Однако когда что-то шло не так, когда ему приходилось иметь дело с дураками, когда он выходил на горячий след или готовился к встрече с врагом, лик его становился энергичен и азартен, как у терьера.

Как только он сел за стол и принялся раскладывать бумаги, которые сыщик, будучи человеком обстоятельным и педантичным, бережно хранил в отдельных пачках, завернутых в «Фигаро», его позвали к телефону. Вызывали шефа полиции, как мы знаем, на Лионский вокзал, и в телефонной трубке он услышал такие слова:

«Преступление на поезде номер 45. В спальном вагоне убит человек. Все пассажиры задержаны. Пожалуйста, приезжайте немедленно. Дело чрезвычайной важности».

Тут же был прислан фиакр, и мсье Фльосон вместе с Галипо и Блоком, инспекторами, которые раньше других явились на службу, на всей возможной скорости помчались по парижским улицам.

Полицейские встретили его перед вокзалом, прямо под широкой террасой, и коротко изложили факты, насколько они были известны и в том виде, в котором их уже знает читатель.

– Пассажиров задержали? – первым делом спросил Фльосон.

– Только тех, кто ехал в спальном вагоне.

– Нужно было задержать всех. Хотя бы переписать имена и адреса. Кто знает, что они могли рассказать?

На это ему ответили, что, поскольку преступление предположительно было совершено во время движения поезда, подозревать имело смысл только тех, кто находился в спальном вагоне.

– Никогда нельзя спешить с выводами, – с нотками раздражения в голосе произнес шеф. – Покажите карту состава… Список пассажиров в спальном вагоне.

– Его не могут найти, мсье.

– Как это не могут найти? Проводник обязан в конце поездки передать его начальству и по закону… нам. Где проводник? Задержан?

– Конечно, сэр. Только с ним что-то не так.

– Еще бы! Ничего подобного не могло произойти без его ведома. Если он выполнял свой долг, а не… Но давайте обойдемся без поспешных выводов.

– Он еще потерял билеты пассажиров, которые обязан сохранять до конца поездки. Но после того, как стало известно о случившемся, к своей записной книжке он доступа не имел. В ней все его бумаги.

– Час от часу не легче. За этим что-то есть. Отведите меня к нему. Погодите. Для меня можно найти какую-нибудь отдельную комнату рядом с тем помещением, где сейчас находятся задержанные по подозрению? Нужно будет провести расследование, снять показания. С минуты на минуту прибудет господин судья.

Вскоре мсье Фльосон обосновался в соседней с залом ожидания комнате и в качестве предварительной меры первой необходимости, превосходящей по важности даже осмотр спального вагона, приказал привести на допрос проводника.

Задержанный, родившийся в Амстердаме мужчина тридцати двух лет, который позже назвался Людвигом Гроотом, выглядел таким поникшим и безвольным, и в глазах его стоял такой туман, что мсье Фльосон начал с резкого замечания.

– Вы всегда такой? Ну-ка соберитесь!

Проводник продолжал глядеть прямо перед собой погасшими глазами и не ответил.

– Вы пьяны? Вы… Возможно ли? – воскликнул шеф и, охваченный неожиданно возникшим сильнейшим подозрением, продолжил: – Чем вы занимались между Ларошем и Парижем? Спали?

Проводник немного приподнял голову.

– Думаю, спал. Наверное, спал. Меня сильно в сон клонило. Я до этого не спал две ночи, но у меня такое часто бывает и обычно я не такой. Не понимаю.

– Ха! – воскликнул проницательный шеф. – Вы эту сонливость чувствовали до того, как выехали из Лароша?

– Нет, мсье, не чувствовал. До этого голова у меня была свежая… Совершенно свежая.

– Гм. Понятно. – Шеф вскочил, обежал стол и принялся обнюхивать понурого проводника со всех сторон. – Так-так. – Маленький человечек покружился вокруг него, потом взял одной рукой голову проводника, а второй оттянул его нижнее веко, обнажив глазное яблоко, понюхал еще немного, после чего вернулся на свое место. – Превосходно. Теперь, где карта состава?

– Прошу прощения, мсье, я не могу ее найти.

– Как?! Где вы ее храните? Посмотрите еще раз! Ищите! Она нужна мне.

Проводник безнадежно покачал головой.

– Она исчезла, мсье, вместе с моей записной книжкой.

– А ваши бумаги, билеты…

– Все было в ней, мсье. Должно быть, я обронил ее.

Странно, весьма странно. Однако… факт этот решил пока что взять на заметку.

– Вы можете назвать имена пассажиров?

– Нет, мсье. Вряд ли. Я их не настолько запомнил.

– Fichtre! Как же меня это раздражает! Подумать только, иметь дело с таким глупцом! С таким тупицей! Ослом! Но вы, по крайней мере, знаете, какие купе были заняты и сколько каких пассажиров было в каждом? Да? Можете сказать? Ничего. Мы приведем сюда пассажиров, и вы вспомните, кто какое место занимал после того, как я выясню их имена. Теперь скажите хотя бы, сколько всего человек было в вагоне.

– Шестнадцать. Там два купе на четыре места и четыре на два.

– Погодите. Давайте сделаем план. Я нарисую… Вот. Все правильно? – И шеф показал ему такой чертеж.

– Итак, у нас шесть купе. Рассмотрим купе «А» с номерами 1, 2, 3 и 4. Они все были заняты?

– Нет, только два. Англичанами. Я знаю, что они говорили на английском – я немного понимаю. Один был военный, а второй, по-моему, пастор или священник.

– Хорошо. Это мы можем проверить. Теперь «В» с номерами 5 и 6. Кто был там?

– Один мужчина. Имени его я не помню, но в лицо узнаю.

– Дальше. «С» с номерами 7 и 8?

– Тоже один мужчина. Это его… То есть, там и произошло преступление.

– А, значит, 7 и 8? Прекрасно. А следующие, 9 и 10?

– Женщина. Единственная женщина в вагоне. Она ехала из Рима.

– Минутку. А остальные откуда ехали? Они что, подсели по дороге?

– Нет, мсье, все ехали из Рима.

– Включая убитого? Он был римлянином?

– Этого я не знаю, но на поезд сел в Риме.

– Очень хорошо. А эта женщина, она ехала одна?

– В купе – да, но не совсем.

– Не понимаю.

– С нею была служанка.

– В вагоне?

– Нет, не в вагоне. Она ехала пассажиркой второго класса, но иногда приходила к хозяйке.

– Выполнять обязанности, надо полагать?

– Да, мсье. Когда я позволял. Но она приходила слишком уж часто, и мне пришлось поговорить с самой мадам графиней.

– Так она графиня?

– Я слышал, что горничная обращалась к ней так. Это все, что я знаю.

– Когда вы в последний раз видели горничную?

– Вчера вечером, около восьми.

– Не сегодня утром?

– Нет, в этом я уверен.

– Не в Лароше? Она не пришла к хозяйке, когда той нужно было вставать и одеваться?

– Нет. Я бы не позволил.

– И где, по-вашему, сейчас эта горничная?

Проводник посмотрел на него лишенным всякой осмысленности взглядом.

– Наверное, где-то здесь, на вокзале. Она бы не оставила хозяйку, – наконец промямлил он.

– Как бы то ни было, мы это скоро выясним. – Шеф повернулся к своим помощникам, стоявшим все это время у него за спиной.

– Галипо, выйдите, поищите ее. Нет, стойте. Кажется, глупость этого простофили заразна. Опишите эту горничную.

– Высокая, стройная, темные глаза, черные волосы. Одета во все черное, простая черная шляпка. Больше не припомню.

– Найдите ее, Галипо. Не спускайте с нее глаз. Она может нам понадобиться… Пока не знаю зачем, она, похоже, никак не связана с происшествием, но горничная все равно должна быть под рукой. – Потом, повернувшись к проводнику, он продолжил: – Прошу вас, заканчивайте. Вы сказали, номера 9 и 10 занимала женщина. А 11 и 12?

– Эти всю дорогу были свободными.

– А последнее купе на четыре места?

– Там ехали двое французов. По крайней мере, я решил, что они французы, потому что они между собой и со мной разговаривали по-французски.

– Значит, теперь собрали всех. Пожалуйста, отойдите в сторонку, и я начну вводить пассажиров. Распределим, кто где сидел и установим имена. Блок, заводите их по одному.

 

Глава III

В каждом случае мсье Фльосон задавал примерно одинаковые вопросы, и на этом раннем этапе расследования они сводились в основном к установлению личностей.

Первым вошел один из французов. Общительный, мордастый толстяк представился Анатолем Лафоле и назвался торговцем драгоценными камнями. Он занимал место номер 13 в купе «F». Вместе с ним ехал мужчина помоложе, поменьше и потоньше, но весьма сходного характера. Звали его Жюль Дево и был он комиссионером. Он занимал номер 15 в том же купе «F». Оба француза назвали свои адреса с именами множества людей, которым они были хорошо знакомы, и сразу заявили, что считаются людьми почтенными и уважаемыми.

Третьим появился высокий седовласый англичанин, который сыграл определенную роль в обнаружении преступления. Себя он назвал генералом Чарльзом Коллингемом, служащим армии ее величества, а священником, который делил с ним купе, был его брат преподобный Сайлас Коллингем, ректор Тикстун-Ламмас в Норфолке. Они занимали места 1 и 4 в купе «А».

Когда допрос был окончен, английский генерал спросил, будут ли его задерживать.

– Пока что да, – коротко ответил мсье Фльосон. Он не хотел, чтобы ему задавали вопросы. В данных обстоятельствах это была его прерогатива.

– Я спрашиваю, потому что хочу связаться с британским посольством.

– Вас там знают? – спросил сыщик, решив не верить его словам, ибо это могла быть уловка.

– С лордом Дафферином я знаком лично. Я был с ним в Индии. Еще я знаю полковника Папиллона, военного атташе, мы служили в одном полку. Если я обращусь в посольство, он несомненно сам приедет.

– Как вы предлагаете обращаться?

– Это вам решать. Я хочу только, чтобы там узнали, что моего брата и меня задержали по подозрению и обвиняют.

– Это не совсем так, мсье генерал, но как хотите. Мы позвоним отсюда на ближайший к посольству пост и попросим сообщить его превосходительству…

– Конечно, лорду Дафферину и моему другу полковнику Папиллону.

– …о том, что случилось. А теперь, с вашего позволения, я продолжу заниматься делами.

Следующим был вызван единственный пассажир купе «B», соседнего с купе англичан. Это был итальянец по имени Натале Рипальди, смуглый, темнокожий мужчина со смоляными волосами и черными колючими усами. Длинный темный плащ, фетровая шляпа с широкими опущенными краями, которую он держал в руке, и опущенный затаенный взгляд весьма убедительно придавали ему подозрительный вид.

– С позволения мсье, – сказал он, когда были заданы формальные вопросы, – я мог бы кое-что рассказать об этом преступлении.

– Каким образом, скажите на милость? Вы принимали участие? Присутствовали? Если да, почему до сих пор молчали? – холодно произнес сыщик, воспринявший предложение без особого восторга. Ему надлежало быть начеку.

– До сих пор у меня не было возможности обратиться к представителям власти. Вы, я полагаю, официальное лицо?

– Я начальник сыскной полиции.

– В таком случае, мсье, запомните, пожалуйста, что я могу предоставить важные сведения. Я готов говорить прямо сейчас, если хотите меня выслушать.

Мистеру Фльосону так хотелось подойти к расследованию непредвзято, что он вскинул руки и произнес:

– Подождем с этим, пока не прибудет мсье судья. В любом случае займемся этим позже. На этом все, спасибо.

Губы итальянца слегка искривились, выказав презрение к методам французского сыщика, но он поклонился и, не произнеся ни слова, удалился.

Последней появилась женщина в длинном дорожном котиковом пальто и с вуалью на лице.

Контесса ди Кастаньето, как она представилась, была англичанкой по рождению, но носила фамилию мужа-итальянца, с которым они жили в Риме. Муж ее умер года два-три назад, и она ехала в Лондон.

– Этого достаточно, мадам. Благодарю вас, – вежливо произнес сыщик. – Пока все.

– Скажите, мы не будем задержаны? Ведь правда же? – умоляющим, почти жалобным тоном произнесла она.

– К сожалению, графиня, это необходимо. Бесконечно сожалею, но, пока мы не продвинемся, пока не установим факты и не сделаем выводы… Поверьте, мадам, я не имею права рассказывать больше.

– О, мсье, я так хотела продолжить путешествие. Друзья ждут меня в Лондоне. Я надеюсь… Я умоляю, заклинаю вас отпустить меня. У меня слабое здоровье. Прошу вас, пообещайте, что отпустите меня.

Произнося эти слова, она подняла вуаль и показала то, что не станет скрывать ни одна женщина, особенно когда желает добиться расположения противоположного пола. У нее было красивое лицо… Удивительно красивое. Ни долгое путешествие, ни усталость, ни волнение, ни последовавший страх не смогли омрачить ее изумительной красоты.

Яркая брюнетка с чистой и гладкой, как слоновая кость, светло-оливковой кожей; огромные насыщенного бархатисто-коричневого цвета, блестящие от набежавших слез глаза; приоткрытые алые губы, единственное яркое пятно на лице; виднеющиеся за ними блестящие жемчужные зубы – нельзя было смотреть на эту очаровательную женщину и не поддаться ее чарам. Мсье Фльосон был французом, галантным и восприимчивым, но сердце свое он обратил в лед. Сыщик должен опасаться чувств, и в этой мольбе он усмотрел некое коварство, что его возмутило.

– Мадам, ваши просьбы бессмысленны, – грубо бросил он. – Я не придумываю законы, я обязан следить за их выполнением, как любой добропорядочный гражданин.

– Думаю, меня можно назвать добропорядочным гражданином, – промолвила графиня, устало улыбаясь. – Но я все равно хочу, чтобы меня отпустили. От этого ужасного убийства я и так ужасно пострадала. У меня нервы совсем расшатались. Это жестоко. Но я не стану упрашивать. Позвольте только моей горничной прийти ко мне.

Но сердце сыщика еще не оттаяло, и он не согласился даже на это.

– Боюсь, мадам, пока что я не могу позволить вам общаться с кем бы то ни было, даже с вашей горничной.

– Но ее же не подозревают. Она тогда даже не была в вагоне. Я не видела ее после…

– После? – подождав немного, повторил мсье Фльосон.

– После Амберье, который мы проезжали вчера в восемь вечера. Она помогла мне раздеться и лечь. Потом я сказала ей, что до Парижа она мне не понадобится, и отослала. Но сейчас она нужна мне.

– Она не приходила к вам в Лароше?

– Нет. Разве я не говорила? Проводник, – она указала на проводника, который стоял у другой стороны стола и смотрел на нее, – он не разрешил ей зайти в вагон, говорил, что она приходит слишком часто и слишком надолго, что я должна заплатить за место для нее и так далее. Я не захотела платить, поэтому она поехала в другом вагоне.

– И заходила к вам время от времени.

– Да.

– В последний раз в Амберье?

– Да, я же сказала. Он подтвердит.

– Благодарю вас, мадам, на этом все. – Шеф встал, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

 

Глава IV

У него были другие дела, и ему не терпелось к ним приступить. Поэтому, поручив Блоку проводить графиню обратно в зал ожидания и жестом отпустив проводника, шеф поспешил в спальный вагон, осмотр которого, столько долго откладывавшийся, требовал его срочного внимания.

Долг каждого хорошего сыщика посетить место преступления и скрупулезно изучить его дюйм за дюймом, выискивая, вынюхивая, расследуя, собирая любые, даже малейшие следы убийцы.

Как я уже говорил, спальный вагон был отправлен на запасный путь, опечатан и взят под охрану. Но для шефа полиции, разумеется, не существовало преград. Взломав печати, он вошел в вагон и направился прямиком в купе, где лежало потревоженное тело убитого.

Зрелище было жуткое, хоть и не новое для мсье Фльосона. Мертвец лежал на узкой полке в той же позе, в какой умер после того, как ему нанесли смертельный удар. Он был раздет до рубашки и рейтуз. Открытая на груди рубашка являла взору зияющую рану, несомненно, ставшую причиной, возможно, мгновенной смерти. Но были нанесены и другие удары, по-видимому, в купе проходила борьба, яростная и беспощадная, не на жизнь, а на смерть. Дикая жестокость убийцы восторжествовала, но только после того, как он почти до неузнаваемости обезобразил лицо жертвы.

Смертельную рану убийца нанес ножом, это сразу было видно по ее форме. Лицо тоже было изрезано и исколото ножом. Отсутствие крови на некоторых ранах и их характер указывали на то, что они были нанесены после того, как жертва умерла. Мсье Фльосон внимательно, но ни к чему не прикасаясь, осмотрел тело. Полицейский медицинский эксперт должен был увидеть труп в том виде, в котором найден. Положение тела, как и природа ран, могут многое сказать о преступлении.

Шеф изучал мертвеца долго и с пытливым интересом, беря на заметку все, что можно было охватить взглядом, и догадываясь о гораздо большем.

Черты лица различить не представлялось возможным, и о внешности убитого можно было судить только по длинным, слегка вьющимся черным волосам и таким же черным густым вислым усам. Льняная рубашка, шелковые рейтузы. На пальцах два дорогих кольца. Руки чистые, ногти ухоженные – этот человек жил не физическим трудом. Он явно был не из рабочих, а из обеспеченных и образованных слоев.

Заключение это подкрепилось осмотром ручного багажа, который все еще лежал в купе: шляпная картонка, пледы, зонтик, коричневая сафьяновая сумка. Все эти вещи могли принадлежать только состоятельному человеку. На некоторых предметах имелась монограмма «Ф. К.», те же инициалы значились на белье. Но на сумке обнаружился багажный ярлык с полным именем: «Франсис Куадлинг. Пункт назначения Париж». Владелец сумки явно не имел причин скрывать свое имя. Но, что более странно, убийца или убийцы даже не попытались скрыть его личность.

Мсье Фльосон в поисках дальнейших улик открыл сумку, но не нашел ничего важного, только воротнички, запонки, губку, тапки и две итальянские газеты за вчерашнее число. Ни денег, ни ценностей, ни документов. Возможно, и даже вероятно, все это забрали с собой.

Покончив с главным, шеф полиции приступил к осмотру купе и только сейчас с удивлением обнаружил, что одно из окон раскрыто нараспашку. Когда его открыли? Этот вопрос нужно было задать проводнику и остальным, кто находился в купе, но сыщик решил незамедлительно осмотреть окно повнимательнее, и, как оказалось, не зря.

На дальнем выступе подоконника, наполовину в вагоне, наполовину снаружи висел кусок белого кружева, обрывок предмета женского туалета, хотя какого именно предмета и как он туда попал, стало понятно мсье Фльосону не сразу. Долгое и тщательное обследование куска кружева, который сыщик дальновидно не стал снимать, показало, что он был неровным и потрепанным, к тому же намертво засел на своем месте. Его не могло туда отнести случайным порывом ветра, и, видимо, он был просто вырван из какой-то одежды или головного убора или платка. Такое кружево могло использоваться где угодно.

Продолжая осмотр, мсье Фльосон сделал второе открытие. На столике под окном лежал короткий обрывок гагатового стекляруса, часть отделки женского платья.

Два этих предмета женского происхождения, один частично вне вагона, а второй рядом с первым, породили множество умозаключений, но привели к неизбежному выводу: в купе какое-то время находилась дама. Мсье Фльосон не мог не связать эти две находки с открытым окном. Окно, разумеется, мог ранее открыть и сам убитый. Однако, подумал сыщик, довольно необычно пассажиру, и особенно итальянцу, ночью в марте лежать под открытым окном в движущемся поезде.

Кто же открыл окно и зачем? Возможно, осмотр наружной стороны вагона выявит новые факты? С этой мыслью мсье Фльосон покинул вагон и вышел на рельсы, или верхнее строение пути.

Здесь он оказался намного ниже уровня окна. Спальные вагоны лишены подножек, как обычные вагоны, и попадают в них с платформы по ступенькам, которые есть на обоих концах. Шеф был невысок ростом и к окну смог добраться только после того, как подозвал одного из охранников и приказал «сделать лесенку», faire la petite echelle. Это означало, что охраннику пришлось согнуться и подставить спину, на которую маленький мсье Фльосон проворно вскарабкался и оказался на необходимой высоте.

Таким образом, путем рассуждений мсье Фльосон достиг той точки, где подозрение пало на женщину, единственно возможную, и женщиной этой была титулованная, благородная леди, назвавшаяся контессой ди Кастаньето.

Это заключение прямиком подтолкнуло его к дальнейшим действиям. Согласно составленному им предварительному плану поисков исчезнувшей карты состава, он вошел в соседнее купе, которое занимала графиня.

В купе царил беспорядок, обычный для недавно покинутого спального места, весь вид его и оставшиеся вещи однозначно указывали на пол и положение ехавшего здесь пассажира, деликатной, благовоспитанной светской дамы: еще не развернутые пледы, пара тапочек на полу, губка в непромокаемой сумочке на кровати, щетки, бутылочки, крючок для застегивания перчаток, зеркальце, предметы из несессера. Все это, несомненно, должна была убрать горничная, но, поскольку она не пришла, вещи остались разбросанными в беспорядке по всему купе.

Мсье Фльосон кинулся к вещам на кровати и первым делом принялся за энергичные поиски кружевного шарфа или какого-нибудь предмета одежды с кружевами.

Он не нашел ничего, но совершенно не расстроился. Это скорее говорило против графини, у которой, будь она невиновна, не было причин избавляться от предметов, которые могли бы ее уличить, о чем она, разумеется, не догадывалась бы.

Далее он взялся за несессер и ловкими пальцами начал аккуратно собирать в него содержимое.

Нашлось все, кроме одного маленького пузырька, отсутствие которого он заметил, но не придавал этому значения, пока не наткнулся на него позже при весьма необычных обстоятельствах.

Прежде чем покинуть вагон, обойдя остальные купе, мсье Фльосон особенно тщательно обыскал уголок, в котором располагалось небольшое кресло, единственное место отдыха проводника. Сыщик не забыл, в каком состоянии находился проводник во время допроса. Он уже тогда почти не сомневался, что его одурманили, опоили или накачали наркотиками.

Все сомнения отпали, когда рядом с креслом проводника шеф полиции обнаружил маленькую бутылочку с металлической крышечкой и платок. На обоих предметах имелась монограмма, которую, несмотря на сложное хитросплетение изящных вырисованных букв, можно было прочитать как «К С К».

Монограмма принадлежала графине, такая же имелась на ее остальных вещах. Поднеся бутылочку к носу, по ее запаху он сразу определил, что в ней содержалась настойка лауданума или какое-то лекарство на его основе.

 

Глава V

Мсье Фльосон был опытным сыщиком и прекрасно понимал, что самых простых объяснений стоит остерегаться. Однако чувство удовлетворения, если не сказать радости, он испытал и на вокзал вернулся с сильным предубеждением против контессы ди Кастаньето.

Но у входа в зал ожидания сыщика встретил помощник, Галипо, с новостью, которая разбила его надежды и придала новое направление мыслям.

Горничную графини не удалось найти.

– Как?! – вскричал шеф, но в следующую секунду удивление сменилось подозрением.

– Я искал, мсье, смотрел везде, но ее нигде нет. И на вокзале ее точно нет.

– Она проходила через турникет с остальными пассажирами?

– Никто не знает. Никто ее не помнит, даже проводник. Однако она ушла отсюда, в этом можно не сомневаться.

– Но она была обязана остаться и исполнять свой долг. Она нужна хозяйке… Та ее спрашивала! Зачем ей сбегать?

Этот вопрос представился ему бесконечно важным, требующим незамедлительного и серьезного обдумывания.

Знала ли графиня о ее исчезновении?

Она совершенно искренне умоляла привести горничную. Но, может быть, она делала это для отвода глаз? Женщины рождаются актрисами и при необходимости могут сыграть любую роль, изобразить любые чувства. Что если графиня сама желала исчезновения горничной и для этого сделала вид, что не знает о нем?

– Попробую ее разыскать, – сказал себе мсье Фльосон.

Но, с другой стороны, если предположить, что горничная сбежала? Зачем ей это понадобилось? Почему она это сделала? Потому что… Потому что она чего-то боялась. Чего? Пока что подозревать ее было не в чем. Во время убийства в вагоне ее не было. А графиня была, и существовали веские основания подозревать, что находилась она в том же купе, где было совершено преступление. Если горничная боялась, что ее напугало?

Этому имелось лишь одно логическое объяснение. Она либо состояла в сговоре с графиней, либо знала нечто, что могло уличить графиню, а возможно, и ее саму. Горничная скрылась, чтобы избежать неудобного допроса, не желая навлекать неприятности на хозяйку, что в свою очередь могло сказаться на ней самой.

– Нужно надавить на графиню. Судье я так и скажу, – промолвил сыщик, входя в комнату, отведенную для полиции, и увидел мсье Бомона ле Арди, судью и комиссара округа.

Последовало продолжительное совещание. Мсье Фльосон со всем красноречием государственного обвинителя рассказал все, что ему было известно и что удалось к этому времени выяснить, и был похвален за успехи.

– Согласен с вами, – сказал судья, – сначала нам нужно разобраться с исчезнувшей горничной и заняться графиней.

– Тогда я сейчас приведу ее. Погодите! Что там происходит? – воскликнул мсье Фльосон, вскакивая и выбегая в зал ожидания, где, к его изумлению и негодованию, под гомон встревоженных голосов один из дежурных полицейских, можно сказать, боролся с английским генералом, а графиня полулежала на стуле, близкая к обмороку.

– Что это такое? Как вы смеете?

Слова эти были адресованы генералу, который одной рукой держал противника за горло, а другой не давал ему вынуть из ножен саблю.

– Перестаньте! Прекратите! Вы оказываете сопротивление представителю власти. Прекратите или я вызову подкрепление, и вас бросят в камеру!

Кровь забурлила в жилах маленького шефа полиции и говорил он со всей убежденностью и достоинством официального лица, столкнувшегося с грубым нарушением закона.

– Я не виноват, это все ваш головорез, – ответил сэр Чарльз, не разжимая рук. – Он повел себя возмутительно.

– Отпустите его, мсье. Вы сами ведете себя недостойно! Вы, военный офицер высшего ранга, нападаете на охранника! Позор! Недостойно!

– Этого мерзавца нужно задушить! – продолжил генерал и одним резким движением руки отбросил охранника чуть ли не в другой конец зала, где француз, наконец обретя свободу, выхватил саблю и угрожающе замахнулся… Впрочем, не делая попыток вернуться к обидчику.

Но мсье Фльосон встал между ними с поднятой рукой и потребовал объяснений.

– Все очень просто, – свирепо выпалил сэр Чарльз. – Эта леди… Вы сами видите, как эта несчастная мучается, как она взволнована. Она попросила стакан воды, а эта скотина, трижды скотина, как вы говорите во Франции, отказался принести.

– Я не имел права покинуть зал, – возразил охранник. – У меня приказ.

– Поэтому я сам хотел принести воды, – зло продолжил генерал, глядя на охранника так, будто был не прочь снова вцепиться ему в горло, – а этот человек решил помешать.

– И правильно сделал, – вставил мсье Фльосон.

– Так почему он сам не сходил за водой или хотя бы не попросил кого-то? Честное слово, мсье, это не делает чести ни вашим людям, ни вашим методам. Я раньше думал, что француз всегда вежлив и галантен, особенно в отношениях с дамами.

Шеф пришел в некоторое замешательство, но, вспомнив, что он думал конкретно об этой даме, подобрался и сурово промолвил:

– За свое поведение я буду отвечать перед своим начальством, а не перед вами. К тому же вы, кажется, забыли, в каком положении находитесь. Вы здесь… задержаны! Все вы! – обратился он ко всему залу. – И под подозрением! Жестокое преступление было совершено… кем-то из вас.

– Я бы на вашем месте не был в этом так уверен, – вклинился неугомонный генерал.

– А кто еще это мог быть? После Лароша поезд ни разу не останавливался, – откликнулся сыщик, позволяя втянуть себя в спор.

– Вообще-то останавливался! – с презрительным смешком заметил сэр Чарльз. – Теперь мы видим, как хорошо вы осведомлены об этом деле.

И снова шеф почувствовал себя неуютно. Он оказался на зыбкой почве, лицом к лицу с новым фактом, опровергающим все его теории… Если остановка действительно была, это нужно как можно скорее проверить. Однако продолжение сего разговора в присутствии всей группы задержанных ничего бы не дало (а вот потерять можно было многое). Подобное развитие событий шло вразрез с французской традицией ведения расследования, которая требует секретности, опроса свидетелей по одному и недопущения между ними любого общения или сговоров.

– Что я знаю или не знаю, вас не касается, – сказал он с безразличием, которого на самом деле не чувствовал. – Я вызову вас, мсье генерал, в свое время, и это касается остальных. – Он сухо поклонился залу. – Каждый из вас будет допрошен. Мсье судья сейчас находится здесь и предлагает начать с вас, мадам.

Графиня вздрогнула и побледнела.

– Разве вы не видите, что она не в том состоянии! – пылко воскликнул генерал. – Она еще не пришла в себя. Да проявите хоть немного… Не буду говорить «рыцарства», это бесполезно. Но немного обычного человеческого сострадания и оставьте мадам в покое, хотя бы пока.

– Это невозможно. Совершенно невозможно. Мадам контесса должна быть допрошена первой, для этого есть причины. Поэтому, я думаю, она найдет в себе силы.

– Я попробую, если вы этого хотите. – Графиня встала, неуверенно сделала несколько шагов и остановилась.

– Нет, нет, графиня, не идите, – воскликнул генерал по-английски, бросаясь к ней и подавая руку. – Это жестоко, мсье. Так нельзя поступать.

– Отойдите в сторону! – закричал мсье Фльосон. – Я запрещаю вам подходить к этой женщине, обращаться к ней и разговаривать. Охранник, что стоите? Выполняйте обязанности!

Но охранник, хоть все еще держал саблю наголо, не особенно спешил исполнять приказание. Ему вовсе не хотелось снова вступать в схватку с этим властным человеком, тем более что тот оказался генералом. Субординация была для него не пустым словом, и он испытывал глубокое уважение к генералам, пусть даже иностранной армии.

Генерал же проявил твердость и продолжил разговор с графиней, говоря по-английски, чем довел до белого каления мсье Фльосона, не понимавшего этого языка.

– Не потерплю! – завопил он. – Галипо, Блок! – И, когда его двое верных помощников вбежали в зал, он гневно указал на генерала. – Схватите его. Если надо, применяйте силу. Он пойдет в violon, ближайший участок.

Шум в зале привлек судью с комиссаром, и теперь вокруг генерала собралось шесть представителей закона, включая охранника, сила достаточно внушительная, чтобы вызвать страх даже у самого непокорного драчуна.

Но генерал, похоже, увидел лишь комическую сторону этого положения. Он рассмеялся.

– Что, все пришли? Или еще кто-то остался? Почему бы не пригнать кавалерию с артиллерией? – глумливо произнес он. – И все для того, чтобы не дать старику помочь слабой женщине! Браво, господа!

– Послушай, Чарльз, по-моему, ты заходишь слишком далеко, – вмешался его брат священник, который, впрочем, наблюдал за происходящим с видимым удовольствием.

– В самом деле. Уверяю вас, в этом нет необходимости, – прибавила графиня со слезами благодарности в больших карих глазах. – Я очень тронута. Спасибо вам. Вы настоящий воин, настоящий английский джентльмен, и я никогда не забуду вашу доброту. – И она вложила руку в ладонь генерала обворожительным жестом, который любой мужчина счел бы за награду.

Тем временем судья, самый главный из собравшихся, узнал, что произошло, и обратился к генералу со спокойным, но строгим упреком:

– Я уверен, мсье не заставит нас пускать в ход всю силу закона. Я бы мог, если бы захотел и на что имею полное право, сию же минуту отправить вас в «Мазас» и посадить в одиночную камеру. Ваше поведение недостойно военного и специально рассчитано на то, чтобы помешать свершению правосудия. Но я не сомневаюсь, что вы как джентльмен, как настоящий представитель вашей нации и вашей профессии, просто поддались вполне естественному порыву и что, трезво все взвесив, вы это поймете и не повторите своей ошибки.

Мсье Бомон, обладавший мягким голосом, лысой головой и удобным белым жилетом, был серьезным, напыщенным человеком, из тех, кто добивается своего убеждением, а не силой. К тому же, будучи прекрасно воспитан, он не одобрял категорических методов своего вспыльчивого коллеги.

– О, всем сердцем, мсье, – искренне произнес сэр Чарльз. – Вы видели, или, по крайней мере, знаете, как здесь все было. Не я начал это, и не меня нужно винить. Но я повел себя неправильно, признаю. Что я теперь должен сделать?

– Дайте слово, что будете соблюдать наши правила… Они могут показаться неприятными, но мы считаем их необходимыми… И больше не разговаривайте с остальными задержанными.

– Конечно, конечно, мсье… После того, как скажу пару слов мадам контессе.

– Нет! Нет. Я не могу позволить даже этого…

Но сэр Чарльз, не обращая внимания на угрожающе поднятый судьей палец, когда женщину уже уводили в другую комнату, крикнул:

– Будьте мужественны, милая леди! Будьте мужественны! Не дайте им запугать себя. Вам нечего бояться.

Дальнейшее пренебрежение властью больше не понадобилось, когда ее почти силой вывели.

 

Глава VI

Только что закончившийся эпизод произвел довольно сильное впечатление на мсье Фльосона, которому теперь было сложно сосредоточиться должным образом на всех подробностях дела, как старых, так и всплывших недавно. Но он рассудил, что у него будет время все хорошенько обдумать позже, пока судья будет проводить допрос.

Судья занял место за небольшим столом, прямо напротив него расположился greffier, или секретарь, которому надлежало записывать все вопросы и ответы verbatim. Немного в стороне, так, чтобы на ее лицо падал яркий свет, усадили свидетельницу. На графиню устремились три пары глаз: судьи, шефа полиции и комиссара.

– Полагаю, мадам, вы сможете ответить на несколько вопросов, – любезно начал мсье Арди.

– О да, надеюсь. Хотя у меня ведь нет выбора, правда? – покорно согласилась графиня.

– В основном они касаются вашей горничной.

– А, – быстро и слегка взволнованно произнесла графиня, но взгляды троих официальных лиц выдержала, не моргнув глазом. – Разумеется. Я ничего утаивать не буду и расскажу все, что знаю. – Теперь она уже говорила с полным самообладанием. – Но, если позволите спросить… Почему вы ею заинтересовались?

– Скажу вам откровенно. Вы просили ее привести, мы послали за ней, и…

– Да?

– Ее не могут найти. Ее нет на вокзале.

Графиня вскинулась от удивления… Удивления слишком непосредственного для того, чтобы быть фальшивым.

– Не может быть! Это невозможно! Она бы не посмела оставить меня здесь одну.

– Parbleau! Она посмела. Ее совершенно точно нет на вокзале.

– Что с ней случилось?

– В самом деле, мадам, что? Может быть, у вас есть соображения на этот счет? Мы надеялись, вы сможете нас просветить.

– Не смогу, мсье.

– Быть может, вы посылали ее в гостиницу предупредить ваших друзей о том, что вы задержаны? Или с просьбой помочь вам в беде?

– Как я могла? Когда я видела ее в последний раз, ни о какой беде я не знала.

– Вот как! И когда это было?

– Прошлой ночью в Амберье. – Она указала на мсье Фльосона, которому пришлось кивнуть.

– Как бы то ни было, она куда-то ушла. Это не имеет особого значения, но все равно странно, и ради вашего же блага мы бы хотели, чтобы вы помогли нам ее найти, если вы хотите ее найти, конечно же.

Очередная маленькая ловушка не сработала.

– Я думаю, что не буду ее держать после такого бесстыдного бегства.

– И более того, ее нужно призвать к ответу. Она должна рассказать, почему так поступила. Поэтому мы должны заняться ее поисками…

– Не испытываю ни малейшего желания, – быстро сказала графиня, чем накликала на себя еще большее подозрение.

– Хорошо, мадам, теперь описание. Вы можете описать ее рост, сложение, цвет глаз, волос и общий вид?

– Высокая, во всяком случае, выше среднего роста, стройная, хорошая фигура, глаза и волосы черные.

– Красивая?

– Это зависит от того, что вы вкладываете в это слово. Кое-кому из людей ее положения она могла бы показаться такой.

– Как она была одета?

– Простое саржевое платье, черная соломенная шляпка с коричневыми лентами. Я не разрешаю своей горничной носить яркую одежду.

– Понятно. Имя, возраст, где родилась?

– Гортензия Петипри, тридцать два года, родилась, кажется, в Париже.

Когда были названы ее приметы, судья посмотрел на сыщика, но ничего не сказал. В этом не было необходимости, потому что мсье Фльосон, писавший в своем блокноте, сразу встал и вышел. Покинув комнату, он подозвал Галипо.

– Вот подробное описание горничной. Перепишите его и раздайте всем, кому надо, начальнику вокзала и полицейским агентам. У меня есть предположение, всего лишь предположение, что эта женщина ушла недалеко. Возможно, все это ничего не даст, но попробовать стоит. Люди, которых ищут, часто оказываются именно в том месте, куда бы они ни за что не пришли, если были бы поумнее. Действуйте и возвращайтесь сюда.

Тем временем в комнате судья продолжал допрос:

– Где, мадам, вы нашли эту горничную?

– В Риме. У нее не было места. Я узнала о ней в агентстве и в бюро найма, когда искала горничную пару месяцев назад.

– Значит, она служит у вас не так уж давно?

– Да, я же говорю, она попала ко мне в декабре.

– У нее были хорошие рекомендации?

– Прекрасные. Она жила с хорошими семьями, французскими и английскими.

– А как она вела себя у вас?

– Безукоризненно.

– Что ж, довольно о Гортензии Петипри. Я думаю, она находится где-то неподалеку. Если она нам понадобится, мы сможем ее найти, не сомневайтесь, мадам.

– Прошу вас, не тратьте на нее силы, я все равно не хочу ее оставлять у себя.

– Хорошо, хорошо. А теперь еще один небольшой вопрос. Насколько я понимаю… – Он сверился с грубым планом вагона, который набросал мсье Фльосон. – Насколько я понимаю, вы занимали купе «D» с местами номер 9 и 10.

– Я ехала, кажется, на девятом.

– Верно. В соседнем купе… Вы знаете, кто ехал в соседнем купе? Я имею в виду номера 7 и 8.

Губы графини дрогнули, и она, поддавшись внезапному чувству, промолвила тихим голосом:

– Это там… там…

– Будет, будет вам, – сказал судья таким тоном, будто успокаивал ребенка. – Вам не обязательно об этом говорить, для вас это наверняка очень тяжело. И все-таки, вам это известно?

Она медленно кивнула, но не произнесла ни слова.

– А этот человек, этот несчастный, вы видели его… Нет-нет, не потом, конечно же, а за время поездки. Вы разговаривали с ним?

– Нет. Нет… Определенно, нет.

– И не видели?

– Видела. Он обедал в Модане с остальными.

– Совершенно верно! Это единственный раз, когда вы его видели? Раньше, в Риме, вы его не встречали?

– Кого? Убитого мужчину?

– Кого же еще?

– Нет, насколько я знаю, не встречала.

– Если бы он входил в круг ваших друзей…

– Прошу прощения, но он совершенно точно не входил в круг моих друзей, – прервала его графиня.

– Хорошо, если бы он вас знал, он бы наверняка подошел к вам и сказал об этом.

– Думаю, да.

– И он этого не делал? Не пытался заговорить с вами? А вы с ним?

– Я видела его, пассажира этого купе, только один раз, я уже сказала когда. Почти всю поездку я провела в своем купе.

– Одна? Наверное, вам было очень скучно, – с улыбкой произнес судья.

– Я не всегда была одна, – нерешительно ответила графиня, немного краснея. – В вагоне у меня были друзья.

– Вот как! – значительно протянул судья. – Кто они? Лучше назовите, мадам. Мы все равно выясним.

– Я и не собиралась это скрывать, – ответила она, и на смену румянца пришла бледность, вероятно, из-за возможных подозрений. – Зачем мне это?

– И эти друзья…

– Сэр Чарльз Коллингем и его брат. Они несколько раз заходили ко мне. Иногда один, иногда другой.

– Днем?

– Конечно, днем. – Глаза ее негодующе вспыхнули.

– Вы давно их знаете?

– С генералом я познакомилась в Риме зимой. Он познакомил меня со своим братом.

– Замечательно. Генерал знал вас и был к вам не безразличен. Это объясняет его странное, непозволительное поведение…

– Мне не кажется, что оно было странным или непозволительным, – с чувством прервала его графиня. – Он джентльмен.

– Конечно, настоящий preux cavalier. Но продолжим. Я полагаю, вы не очень крепко спите, мадам?

– Да, это так. Обычно я плохо сплю.

– Значит, вас просто разбудить. Прошлой ночью вы не слышали ничего необычного в вагоне и, главное, в соседнем купе?

– Ничего.

– Ни голосов, ни ссоры, ни звуков борьбы?

– Нет, мсье.

– Странно. Не понимаю. Внешний вид тела, трупа не оставляет сомнений в том, что была стычка, драка. Но вы, человек, который очень чутко спит, не услышали ровным счетом ничего, хотя вас разделяла тонкая деревянная перегородка. Это в высшей степени необычно.

– Я спала. Да, я спала.

– Человек, привыкший спать чутко, наверняка проснулся бы. Как, в таком случае… Как вы это объясните? – Вопрос был задан в мягкой форме, но судья не особенно старался скрыть недоверие.

– Очень просто. Я приняла снотворное. Я, когда путешествую, всегда принимаю снотворное, и поэтому мне все время приходится иметь под рукой сульфонал или хлорал.

– Значит, это принадлежит вам, мадам? – Судья с торжествующим видом достал стеклянную бутылочку, которую мсье Фльосон подобрал в спальном вагоне рядом с креслом проводника.

Графиня быстрым жестом протянула руку, чтобы забрать ее.

– Нет, я не могу вам это отдать, но можете осмотреть вблизи, если хотите. Скажите, это ваше?

– Конечно, мое. Где вы ее нашли? В моем купе?

– Нет, мадам, не в вашем купе.

– А где же?

– Прошу прощения, этого мы вам не скажем… пока.

– А я ее вчера искала, – продолжила графиня в некоторой растерянности.

– После того, как приняли хлорал?

– Нет, до этого.

– А зачем вам понадобился пузырек? Это лауданум.

– Для нервов. У меня больной зуб… Право же, мне не обязательно рассказывать вам о своем здоровье.

– Пузырек горничная забрала?

– Я так решила. Она, должно быть, достала его из сумки.

– И не вернула.

– Другого объяснения я не вижу.

– Понятно.

 

Глава VII

Подведя допрос графини к вопросу о пузырьке лауданума, судья замолчал и с удовлетворенным «понятно» посмотрел на коллег.

И мсье Фльосон, и комиссар одобрительно кивнули, разделяя его торжество, после чего сдвинули головы и зашептались.

– Великолепно, мсье судья! – сказал сыщик. – Ловко вы это обставили. Теперь дело ясное.

– Несомненно, – кивнул комиссар, который был человеком грубоватым и верил, что самый лучший и простой способ решать вопросы – это бросать все и вся в кутузку. – С ней все понятно. Ее нужно арестовать немедленно.

– Возможно, мы могли бы, нет, мы обязаны найти доказательства, более определенные доказательства, – размышлял вслух судья. – Я бы хотел, прежде чем мы продолжим, осмотреть вагон, – вдруг принял решение он.

Мсье Фльосон с готовностью согласился.

– Пойдем вместе. Это может затянуться, так что, мадам, вы останетесь здесь.

– А потом? – спросила графиня, которая за время этого тихого совещания разволновалась еще больше.

– Потом! Кто знает? – последовал ответ, и сыщик пожал плечами самым загадочным образом.

– Что у нас есть против нее? – спросил судья, как только они оказались одни в спальном вагоне.

– Пузырек лауданума и состояние проводника. Его, вне всякого сомнения, опоили, – ответил сыщик, и последовавший разговор принял форму диалога между ними, комиссар в нем участия не принимал.

– Да, но почему графиня? Есть ли уверенность, что это она?

– Это ее лауданум, – сказал Фльосон.

– Возможно, она говорит правду и действительно потеряла его, а горничная нашла.

– Против горничной у нас ничего нет. Мы о ней ничего не знаем.

– Кроме того, что она исчезла. Но это говорит больше о ее хозяйке. Все очень запутано. Пока что я не понимаю, каким образом действовать.

– Но обрывок кружева? Разорванный стеклярус? Они могут принадлежать только женщине, а единственной женщиной в вагоне…

– Это насколько известно нам.

– А если удастся доказать, что они принадлежат ей?

– Вы можете это доказать?

– Это достаточно просто. Нужно ее обыскать. Прямо на вокзале. В комнате для задержанных есть работница, обыскивающая женщин.

– Это серьезная мера. Она все-таки графиня.

– Пусть графини, совершающие преступления, не думают, что с ними будут миндальничать.

– Она англичанка или имеет родственные связи в Англии. Я, право же, не уверен. Что если мы ошибаемся? Будут неприятности. Мсье префект предостерегал по возможности избегать осложнений, особенно международных.

Говоря это, он нагнулся и, достав из кармана увеличительное стекло, начал осматривать кусок кружева, все еще висевший на окне.

– По-моему, это дорогой материал. Что скажете, мсье Фльосон? У вас в таких делах опыта побольше моего будет.

– Лучший или один из лучших. Думаю, это валансьен. Из оборки какой-нибудь нижней юбки. Полагаю, этого достаточно, мсье судья?

Мсье Бомон ле Арди неохотно согласился, и шеф отправился обратно, чтобы провести обыск, не тратя времени.

Графиня пыталась возражать против нового оскорбления, но слабо. Да и что она могла сделать? О том, чтобы сопротивляться, пленнице, практически без друзей (генерала к ней не пускали), нечего было и думать. Более того, ей дали понять, что, не подчинись она добровольно, к ней будет применена сила. Ей не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.

Матушка Тонтен, как назвала себя женщина, которой поручили провести досмотр, была дородной старой мегерой со злющим лицом, неприятным мягким вкрадчивым голосом и наглыми, фамильярными манерами. Ей вручили для образца кусок кружева и стекляруса и велели проверить, есть ли на одежде графини нечто похожее.

И вскоре она показала свое мастерство.

– Ага! Ну-ка, ну-ка. Что это у вас, моя прекрасная принцесса? И как такая благородная дама попала в руки матушки Тонтен? Но я не обижу вас, моя красавица, моя маленькая. О, нет, нет, я вас не трону, дорогая моя. Поверьте мне. – Она протянула к ней когтистую руку, а сама при этом посмотрела в сторону. Графиня не поняла или не захотела понять значение этого жеста. – У мадам есть деньги? – продолжила старая карга наполовину вкрадчивым, наполовину угрожающим шепотом, надвигаясь на нее, как коршун.

– Если вы хотите, чтобы я подкупила вас…

– Фу, какое нехорошее слово! Просто маленький подарочек, пара-тройка желтых монет, двадцать, тридцать, сорок франков – сами решите. – Она помахала протянутой рукой, и, видя это, графиня была готова на все, лишь бы эта ужасная женщина к ней не прикасалась.

– Постойте, постойте! – воскликнула графиня, дрожа всем телом. Торопливо нащупав сумочку, она достала несколько наполеондоров.

– Ага! Ну-ка, ну-ка. Одна, две, три, – жирным, довольным голосом забасила женщина. – Четыре, да, четыре, пять. – Она сжала монеты в ладони, и в глазах ее загорелись алчные огоньки. – Пять. Сделайте сразу пять, слышите? Или я позову их и все расскажу. Вам, моя принцесса, от этого лучше не станет. Что это? Вы пытались подкупить бедную старуху, матушку Тонтен, честную и неподкупную Тонтен? Значит, пусть будет пять!

Дрожащими руками графиня высыпала все содержимое сумочки на подставленную ладонь старухи.

– Bon aubaine! Как же мне повезло! Мне здесь платят сущие гроши. Я такая бедная, и у меня дети, много детишек. Вы же не расскажете им, полиции. Нет, вы не посмеете. Нет, нет, нет.

Бормоча себе под нос, она отошла в угол и спрятала деньги. После этого вернулась, показала обрывок кружев и втиснула его в ладонь графини.

– Вы знаете, что это, маленькая моя? Откуда это? Где еще такое имеется? Мне велено искать, есть ли на вас такое. – Быстрым движением она приподняла край юбки графини и в следующую секунду, негромко рассмеявшись, отпустила его.

– Так-так. Вы правильно сделали, что заплатили мне, моя девочка, правильно! Когда-нибудь, сегодня, завтра, когда я попрошу, вы вспомните мамашу Тонтен.

Графиня слушала ее в ужасе. Что она натворила? Отдала себя во власть этой бессовестной жадной старой ведьмы.

– А это, моя принцесса? Что это у нас, а?

Матушка Тонтен подняла обрывок гагатового стекляруса и, когда графиня наклонилась, чтобы рассмотреть получше, вложила его ей в руку.

– Вы, конечно, узнаете его. Но осторожнее, моя красивая. Если кто-то сейчас вас увидит, вы погибли. Я не смогу вас спасти. Тс! Ничего не говорите, просто смотрите. И быстрее отдавайте обратно. Я не могу вам его оставить.

Все это время графиня поворачивала стеклярус туда-сюда на ладони с озадаченным, взволнованным, но никак не испуганным видом.

Да, она узнала этот предмет, или ей казалось, что узнала… Но как он попал сюда, в руки клевретов французской полиции?

– Отдайте, скорее! – Раздался громкий стук в дверь. – Они идут. Помните! – Матушка Тонтен приложила длинный палец к губам. – Ни слова. Я ничего не нашла, конечно же. Ничего, могу поклясться. И вы не забудете матушку Тонтен?

Мсье Фльосон остановился в двери в ожидании отчета. Когда старуха отвела его в сторону и сказала, что обыск не принес ровным счетом никаких результатов, на его лице появилось растерянное выражение.

Ничто не подтверждало подозрений против графини.

Сыщик перевел взгляд со старой женщины, которой он поручил неприятные поиски, на молодую, которая им подверглась. Графиня, к его удивлению, не стала жаловаться. Он ждал, что она начнет ругаться, но, как ни странно, она восприняла все очень спокойно. В ее лице не было заметно негодования. Да, графиня была бледна, и руки ее дрожали, но она ничего не говорила, во всяком случае не вспоминала о том, через что только что прошла.

И он снова отправился к коллегам на совет, оставив графиню в другой комнате.

– Что дальше, мсье Фльосон? – спросил судья. – Что нам с ней делать?

– Отпустить, – коротко ответил сыщик.

– Как? – язвительно изумился судья. – Вы предлагаете такое после всех ваших подозрений? Таких сильных, таких обоснованных?

– Они стали еще сильнее. И я не сомневаюсь, что они оправдаются. Но сейчас я предлагаю ее отпустить, под наблюдение.

– А, и проследить за ней?

– Именно. Это можно поручить хорошему агенту, например Галипо. Он говорит по-английски и при необходимости может последовать за ней куда угодно, хоть в Англию.

– Ее можно выдать Англии, – вставил комиссар, которого не покидали мысли об аресте.

– Вы согласны, мсье судья? В таком случае, если позволите, я отдам необходимые приказы, а вы не сообщите ли графине, что она может покинуть вокзал?

У графини появилась причина изменить свое мнение о французских властях. На смену необычайной суровости пришла подчеркнутая любезность. С многословными извинениями и частыми поклонами ей сообщили, что ее вынужденное задержание подошло к концу и что теперь она не только может покинуть вокзал, но еще мсье Фльосон и комиссар сами сопроводят ее на улицу, где ее ждет омнибус, на который уже погружены все вещи вплоть до аккуратно собранного несессера.

Но пузырька с металлической крышечкой, как и платка, ей не вернули.

Охваченная радостью, она либо не придала этому значения, либо не пожелала показывать, как ей хочется вернуть эти вещи.

Она не заметила также, что, когда омнибус проезжал через ворота внизу большого склона, по которому спускается дорога, ведущая от Лионского вокзала, за ним на почтительном расстоянии следовал скромный фиакр, который в конце концов остановился перед гостиницей «Мадагаскар». Ехавший в фиакре Галипо не упускал графиню из виду ни на секунду. Зайдя следом за ней в гостиницу, он дождался, когда она покинула холл, и подошел к хозяину гостиницы. Разговаривали они долго.

 

Глава VIII

Первый этап расследования закончился с обнадеживающими, но противоречивыми результатами.

Несомненно, слежка за графиней еще могла что-то дать, например подтвердить первую версию, но нельзя было забывать и об остальных пассажирах спального вагона. У графини могли иметься сообщники (да вот хотя бы этот надоедливый английский генерал, который так рьяно ее защищал), или же кто-нибудь из них мог рассказать о том, чем она занималась во время поездки.

Но тут мсье Фльосон почувствовал укол совести. Он вспомнил, что два путешественника дали ему две зацепки, но обе они так и остались нерассмотренными. Одна – намек от итальянца на то, что он мог бы существенно помочь расследованию. Вторая – брошенные генералом в качестве насмешки слова о том, что поезд во время переезда из Лароша в Париж все же останавливался.

После совещания с судьей и обсуждения этих фактов было решено, что предложение итальянца представляется более важным, и он был тотчас вызван на допрос.

– Кто вы, чем занимаетесь? – дежурным тоном спросил судья, но последовавший ответ вызвал у него неподдельный интерес и заставил бросить укоризненный взгляд на мсье Фльосона.

– Свое имя я уже называл. Натале Рипальди. Я следователь римской уголовной полиции.

– Что? – воскликнул мсье Фльосон, багровея. – Это неслыханно! Почему, черт побери, вы сообщаете об этом только сейчас?

– Мсье наверняка помнит, как полчаса назад я говорил о том, что хочу сообщить что-то важное.

– Да, да, конечно, но к чему такая скрытность?

– Мсье не проявил никакого интереса, и я решил, что не должен навязываться с тем, что он наверняка выслушает, когда сам посчитает нужным.

– Чудовищно! Ужасно! Я это так не оставлю. Ваше начальство еще услышит, как вы себя ведете! – продолжал бушевать шеф.

– Кроме этого, они услышат и мою версию этой истории и, надеюсь, прислушаются к ней. Я не стану скрывать от них, что я хотел при первой же возможности поделиться с вами своими сведениями, но вы отказались со мной говорить.

– Нужно было настоять! Это ваш прямой долг. Вы – служитель закона или называете себя таковым?

– Пожалуйста, если считаете нужным, телеграфируйте в римскую полицию, и вам ответят, что Натале Рипальди, ваш покорный слуга, по указанию руководства сел на экспресс до Парижа. Вот мои документы, официальная карточка, некоторые официальные бумаги…

– О чем же вы хотели нам сообщить?

– Я знаю, кем был убитый.

– Нам это уже известно.

– Возможно, но только его имя, насколько я понимаю. Я знаю, кем он был по профессии, чем занимался и с какой целью он ехал на поезде, потому что меня приставили за ним следить. Вот почему я здесь.

– Так он был подозреваемым? Преступником?

– Кем бы ни был этот человек, он сбежал из Рима с большой суммой денег.

– Значит, вор!

Итальянец сложил ладони выражающим сомнение и неодобрение жестом.

– Вор – сильное, плохое слово. То, что он перевозил, принадлежало ему или принадлежало раньше.

– Нельзя ли поконкретнее? – вспыльчиво перебил его маленький шеф.

– Если вы будете задавать вопросы, я…

Тут его перебил судья.

– Расскажите, что знаете. Обсудим потом.

– Убит Франсис А. Куадлинг из фирмы «Корресе и Куадлинг», что на Виа Кондотти в Риме. Они банкиры. Фирма существует давно, когда-то она считалась одной из лучших и имела высочайшую репутацию, но в последние годы, после смерти Корресе, у нее начались трудности. В определенных кругах была поставлена под сомнение их финансовая состоятельность, и правительство предупредили, что большой скандал неминуем. Поэтому дело передали полиции, а меня направили собирать сведения и следить за этим Куадлингом. – Он ткнул большим пальцем в сторону платформы. – Его хорошо знали и любили в Риме. Многие не верили дурным прогнозам, и я в том числе. Но долг есть долг…

– Естественно, – выпалил пламенный маленький сыщик.

– Я поставил себе задачу: установить за банкиром наблюдение, узнать его образ жизни, привычки, выяснить, с кем он дружит, где бывает. Вскоре я уже знал многое, но не все. Об одном факте я хочу сообщить вам сразу. Он состоял в близких отношениях с Ла Кастаньето… Во всяком случае, часто наведывался к ней.

– Ла Кастаньето! Вы имеете в виду графиню, пассажирку спального вагона?

– Да, я имею в виду ее. – Французы переглянулись, и мсье Бомон ле Арди быстро пролистал страницы, на которых были записаны показания графини.

Она отрицала, что была знакома с убитым, Куадлингом, а теперь возникло доказательство того, что они не просто были знакомы, но и состояли в тесных отношениях!

– Он побывал в ее доме в тот самый день, когда мы все выехали из Рима, вечером, перед закатом. У графини есть квартира на Виа Маргутта, и, покинув ее, он вернулся к себе в Кондотти, потом сходил в банк, задержался там на полчаса, вышел с сумкой и пледом, взял экипаж и поехал на вокзал.

– Вы последовали за ним?

– Конечно. Увидев, как он подошел к проводнику и спросил номера 7 и 8, я догадался, что он задумал тайно выехать из Рима. Когда через какое-то время прибыла ди Кастаньето, я понял, что они скорее всего в сговоре и, возможно, бегут, чтобы тайком пожениться.

– Почему вы не арестовали его?

– Даже если бы у меня было на это время, таких полномочий мне никто не давал. Я должен был следить за синьором Куадлингом, ордера на арест у меня не было. Прямо там, на вокзале, я принял решение сесть на тот же поезд, чтобы не упустить своего человека. Иного пути я не видел.

– Вы сообщили начальству?

– Прошу прощения, мсье, – твердо сказал задавшему вопрос шефу итальянец, – но есть ли у вас право расспрашивать меня о моих отношениях с начальством? Во всем остальном, что касается убийства, я к вашим услугам, но это касается только меня и их.

– Если этого не скажете вы, скажет само ваше начальство. И вам бы лучше не мешать следствию. Продолжайте, синьор, но будьте осторожны. Как вы решили поступить?

– Действовать по обстоятельствам. Если бы мои подозрения подтвердились…

– Какие подозрения?

– Как же… Что банкир везет с собой большую сумму наличными и ценными бумагами. И потом выяснилось, что я не ошибся.

– Откуда вам это известно?

– Я это увидел собственными глазами, когда однажды заглянул в его купе и увидел, как он их пересчитывает. Их было очень много…

Сыщики снова переглянулись. Наконец-то преступление обрело мотив.

– И это оправдало бы его арест?

– Именно. Я собирался по прибытии в Париж сразу обратиться в вашу полицию и задержать его, но судьба распорядилась иначе.

Последовало молчание, долгое молчание, ибо расследование достигло следующей очень важной точки: благодаря четкому мотиву подозрения против графини стремительно обретали ужасающую силу.

Однако, возможно, этот смуглоликий итальянский сыщик, оказавшийся столь ценным союзником, мог помочь чем-то еще.

– Еще пару слов, – сказал судья Рипальди. – За время поездки вы разговаривали с Куадлингом?

– Ни разу. Он избегал общества.

– В ресторане, должно быть, видели?

– Да, в Модане и Лароше.

– Но не обращались к нему?

– Ни слова не сказал.

– Он мог подозревать, кто вы на самом деле?

– С чего бы? Меня он не знал, да и я старался не попадаться ему на глаза.

– А с кем-нибудь из пассажиров он разговаривал?

– Очень немного. С графиней. Да, пару раз, думаю, с ее горничной.

– А, горничная. Так вы заметили ее? Ее никто не видел. Странно, она, кажется, исчезла.

– Вернее, сбежала? – со странной улыбкой уточнил Рипальди.

– Во всяком случае, ее нет здесь, рядом с хозяйкой. Вы можете это объяснить?

– Может быть, она испугалась. Мне кажется, у них с графиней отношения были лучше и ближе, чем обычно бывает между хозяйкой и прислугой. Они дружили.

– Горничная что-то знала?

– Мсье, это всего лишь догадка, и я не ручаюсь за ее достоверность.

– Да, эта горничная… Опишите ее?

– Высокая, темная, довольно общительная. Она успела завести друзей… Проводника и английского полковника. Я видел, как полковник с ней разговаривал. Я сам с ней разговаривал.

– Что же с ней могло случиться? – задумчиво произнес судья.

– Не хочет ли мсье судья, чтобы я занялся ее поисками? Конечно, если у вас больше нет вопросов и вы не хотите меня задерживать дольше.

– Сейчас мы это обсудим и сообщим вам через минуту, если вы подождете за дверью.

И, когда итальянец вышел, они приступили к обсуждению.

Это было хорошее предложение, он знал ее в лицо, знал все факты, ему можно доверять…

– Но можно ли? – с сомнением в голосе промолвил сыщик. – Откуда нам знать, что он говорит правду? Кто даст гарантию, что он будет действовать в наших интересах? Вдруг он сам как-то замешан в преступлении? Вдруг он сам убил Куадлинга или помогал убийце?

– Все это, конечно, возможно, но… прошу меня простить, дорогой коллега… как-то уж слишком натянуто, вам не кажется? – спросил судья. – Почему бы не использовать этого человека? Если он нас предаст, выкинет какой-нибудь фокус, если у нас появятся причины снова его задержать, он вряд ли сможет уйти от нас.

– Отпустим его и пошлем кого-нибудь с ним, – сказал комиссар, и это было первое практическое предложение, которое он за все это время привнес.

– Прекрасно! – воскликнул судья. – Шеф, у вас здесь есть еще один человек, пусть он идет с итальянцем.

Вызвав Рипальди, они сказали ему:

– Мы принимаем ваши услуги, мсье. Можете приступать к поискам немедленно. С чего думаете начать?

– Куда уехала ее хозяйка?

– Откуда вы знаете, что она уехала?

– Среди пассажиров в зале ожидания ее нет. Или вы ее арестовали?

– Нет, она свободна, но мы присматриваем за ней. Она поехала в свою гостиницу, «Мадагаскар», недалеко от Больших бульваров.

– Значит, там я и буду искать горничную. Наверняка она ждала хозяйку в гостинице или очень скоро присоединится к ней.

– Вы же не станете себя обнаруживать? Они могут ускользнуть от вас. К тому же вы не имеете права задерживать их здесь, во Франции.

– Я буду осторожен, и всегда можно обратиться в полицию.

– Это правильно. Но вы можете потерять драгоценное время, упустить возможность, поэтому мы приставим к вам своего человека.

– Очень хорошо, если вы так желаете. Наверняка так будет лучше. – Однако человек внимательный несомненно уловил бы в его тоне нотки, указывающие на то, что это предложение ему не особенно приятно.

– Я вызову Блока, – сказал шеф, и второй инспектор явился получать указания.

Это был плотный коренастый невысокий человек с фигурой, больше всего похожей на бочку, что сильно подчеркивал короткий сюртук, который он имел обыкновение носить. Маленькие поросячьи глазки почти терялись на жирном лице, круглые полные щеки еще немного и лежали бы на воротнике.

– Этот господин, – продолжил шеф, указывая на Рипальди, – из римской полиции. Он предложил нам свою помощь. Вы будете сопровождать его. Проедете с ним в гостиницу «Мадагаскар» и свяжетесь с Галипо, который там уже работает.

– Может, будет проще, если я сам свяжусь с Галипо? – предложил итальянец. – Я видел его здесь и смогу узнать…

– Не уверен. Он мог изменить внешность. К тому же он не знает последних событий и может оказаться не слишком любезным.

– Вы могли бы написать записку для него.

– Вряд ли. Лучше послать Блока, – отрубил шеф. Ему не нравилось подобное упрямство, и он посмотрел на коллег, как будто ожидал, что они согласятся отменить решение доверить поиски горничной итальянцу. Возможно, правильнее было бы оставить его пока что на вокзале.

– Я просто хотел как лучше, – торопливо вставил Рипальди. – Естественно, решать вам. Если я не найду горничную в гостинице, возможно, мне придется искать в других местах и тогда помощь мсье… Блок? Спасибо… несомненно, окажется весьма кстати.

Эти слова возродили доверие, и спустя несколько минут двое сыщиков, которых общее занятие мигом превратило в добрых друзей, покинули вокзал в закрытом экипаже.

 

Глава IX

– Что дальше? – спросил судья.

– Английский офицер, если позволите, мсье судья, – сказал сыщик. – Этот хулиган, солдафон с его казарменными привычками. Мне не терпится с ним поближе познакомиться. Он насмехался, подшучивал надо мной, говорил, что я ничего не знаю… Что ж, теперь посмотрим.

– Хотите сами его допросить? Хорошо. Пусть введут.

Войдя, сэр Чарльз Коллингем приветствовал всех трех официальных лиц холодным сдержанным поклоном, немного подождал и, не дождавшись приглашения сесть, произнес с напускной вежливостью:

– Я полагаю, мне позволено сесть?

– Простите. Конечно, присаживайтесь, – поспешно промолвил судья, по-видимому, слегка устыдившись.

– Спасибо. Вы не возражаете? – Генерал достал серебряный портсигар. – Могу я предложить вам? – Он дружелюбно протянул коробочку.

– Мы не курим на работе, – резко ответил шеф. – И в судебных органах курение запрещено.

– Бросьте вы, я просто хотел быть вежливым и не признал в этой комнате судебного органа, так что, если позволите, думаю, я все же сделаю три затяжки, это поможет мне успокоиться.

Он явно играл с ними. От былого возбуждения, столь бурно проявившегося, когда он встал на защиту графини, не осталось и следа, и теперь он был совершенно, нет, надменно спокоен.

– Вы называете себя генералом Коллингемом? – продолжил шеф.

– Не называю. Я и есть генерал сэр Чарльз Коллингем, британская армия.

– В отставке?

– Нет, я все еще состою на действительной службе.

– Это нужно будет проверить.

– Всенепременно. Вы уже отправили запрос в Британское посольство?

– Да, но оттуда еще никто не явился, – презрительно промолвил сыщик.

– Если вы не верите мне, зачем задаете вопросы?

– Мы обязаны провести допрос, а вы обязаны отвечать. Если не будете отвечать, у нас есть способы заставить вас это делать. Вы подозреваетесь в причастности к серьезному преступлению, и ваше поведение неприятно… недостойно… позорно…

– Тише, тише, дорогой коллега, – вмешался судья. – Если позволите, я продолжу с этого места. А вы, мсье генерал, я уверен, не станете нам мешать или препятствовать. Мы представляем закон в этой стране.

– А я это делал, мсье судья? – ответил генерал, сама вежливость, и выбросил недокуренную сигарету.

– Нет-нет, я ничего такого не хотел сказать, я просто прошу вас как воспитанного человека относиться к нам подобающим образом и постараться помочь.

– Я готов. Если и случилась какая-то неприятность, то явно не по моей вине, а из-за этого маленького господина. – Генерал пренебрежительно кивнул на мсье Фльосона, чем едва не начал новую перебранку.

– Давайте не будем больше говорить об этом, а перейдем к делу. Насколько я понимаю, – сказал судья, пролистав несколько страниц лежавшего перед ним отчета, – вы являетесь другом контессы ди Кастаньето?

– Очень любезно с ее стороны называть меня другом. Я горжусь тем, что она считает меня таковым.

– Как давно вы ее знаете?

– Четыре-пять месяцев. С начала последнего зимнего сезона в Риме.

– Вы часто бывали у нее дома?

– Да, мне было разрешено заходить к ней просто так, по-дружески, если вы это хотите знать.

– Вы знали всех ее друзей?

– Как мне отвечать на этот вопрос? Я знаю только тех, кого встречал там время от времени.

– Да, верно. Вы часто встречали там синьора… Куадлинга?

– Куадлинга? Куадлинг… Что-то не припомню. Фамилия, кажется, знакомая, но его самого я не помню.

– Вы когда-нибудь слышали о римских банкирах Корресе и Куадлинге?

– Ах да, конечно. Хотя дел я с ними никогда не имел и с господином Куадлингом не встречался.

– Даже у графини?

– Ни разу. В этом я полностью уверен.

– Тем не менее, у нас есть достоверные свидетельства о том, что он был там частым гостем.

– Мне это непонятно. Я не только ни разу его не встречал, но даже не слышал, чтобы графиня когда-либо упоминала это имя.

– В таком случае вы, должно быть, удивитесь, если я вам скажу, что он был в ее квартире на Виа Маргутта вечером в день отъезда из Рима. Его позвали, приняли, и он провел с ней больше часа.

– Я не удивлен, я поражен! Я сам заходил к ней около четырех часов, чтобы предложить свою помощь с поездкой, и ушел в начале шестого. Поверить не могу!

– Сейчас я вас удивлю еще больше, генерал. Что вы подумаете, когда я скажу, что этот самый Куадлинг – этот друг или знакомый, называйте, как хотите, во всяком случае, человек близкий ей настолько, чтобы навещать ее перед долгим путешествием, – был найден мертвым в спальном вагоне?

– Не может быть! Вы уверены? – воскликнул сэр Чарльз, едва не выпрыгнув из кресла. – И какие выводы вы из этого делаете? Что вы предполагаете? Хотите обвинить эту женщину? Чушь!

– Я уважаю ваше рыцарское желание защитить даму, которая называет вас другом, но мы в первую очередь – официальные лица, и чувствам нельзя позволять влиять на наши решения. У нас есть серьезные основания подозревать эту женщину. Я говорю это откровенно и верю, что вы, как солдат и человек чести, не злоупотребите доверием.

– Могу ли я узнать, что это за основания?

– Она – единственная женщина, которая была в вагоне во время переезда от Лароша до Парижа.

– Вы подозреваете, что это дело рук женщины? – заинтересовался генерал.

– Да. Хотя я не имею права об этом рассказывать.

– И вы уверены, что эта дама, утонченный, деликатный человек из высшего общества – поверьте, я знаю, о чем говорю, – которую вы подозреваете в совершении этого жестокого убийства, была единственной женщиной в вагоне?

– Это очевидно. Кто еще? Какая другая женщина могла находиться в вагоне? В Лароше никто не входил, и до Парижа поезд не останавливался.

– По крайней мере, в последнем вы точно ошибаетесь, это я точно знаю, а значит, можете ошибаться и в остальном.

– Поезд останавливался? – вклинился сыщик. – Почему нам никто об этом не сказал?

– Возможно, потому что вы не спрашивали. Но это факт. Уверяю вас. Все вам скажут то же самое.

Сыщик бросился к двери и позвал проводника. Конечно, он имел на это полное право, но такая поспешность показала, что он не поверил услышанному, и это вызвало у генерала улыбку. Правда, потом он захохотал во весь голос, когда все еще плохо соображающий полусонный проводник, не задумываясь, подтвердил его слова.

– По чьему требованию был остановлен поезд? – спросил сыщик, и судья одобрительно кивнул головой.

Ответ на этот вопрос позволял найти нового подозреваемого.

Но проводник ответить не смог.

Кто-то подал аварийный сигнал, во всяком случае, так заявил проводник, иначе поезд бы не остановился. Однако он, проводник, этого не делал, и никто из пассажиров не признался, что звонил машинисту. Тем не менее, поезд останавливался.

– Что ж, это меняет дело, – признался судья. – Вы пришли к каким-то выводам? – обратился он к генералу.

– Делать выводы – ваша работа. Я всего лишь указал на факт, который опровергает вашу теорию. Но, если хотите, я расскажу, что сам думаю.

Судья кивнул в знак согласия.

– Сам по себе факт остановки поезда не имеет никакого значения. Любой робкий или впечатлительный человек, оказавшись невольно вовлеченным в такое жуткое преступление, от страха первым делом бросился бы останавливать поезд. Вызывает подозрение, что никто не признался в том, что это сделал. Отсюда следует один вывод: для остановки поезда имелась более веская, тайная причина.

– И что же это за причина?

– Неужели вы сами не понимаете? Для чего же еще могли остановить поезд, если не для того, чтобы дать кому-то возможность сойти с него?

– Но как такое могло быть? Вы бы увидели этого человека, кто-нибудь увидел бы его, тем более при таких обстоятельствах. В коридоре вагона толпились люди, оба выхода были под наблюдением.

– Я считаю – поймите, это всего лишь мое мнение, – что тогда этот человек уже покинул вагон. Точнее сказать, внутреннюю часть вагона.

– Как? Куда? Что вы имеете в виду?

– Покинул через окно купе, в котором нашли мертвое тело.

– Значит, вы видели открытое окно? – быстро спросил сыщик. – Когда вы его видели?

– Я вошел в купе, как только поднялся шум, и мне сразу пришло в голову, что кто-то мог сбежать через окно.

– Но женщина не смогла бы этого сделать. Выбраться из движущегося на полном ходу экспресса не по силам никакой женщине, – упрямо произнес сыщик.

– Господи боже, да что вы заладили: женщина, женщина? Почему это не может быть мужчина?

– Потому что… – заговорил судья, но тут же на миг замолчал, увидев протестующий жест мсье Фльосона. Маленький сыщик был очень обеспокоен беспечностью коллеги. – Потому что, – решительно продолжил судья, – в купе было найдено вот что. – Он протянул генералу кусок кружева и обрывок стекляруса, быстро добавив: – Вы видели это или нечто подобное раньше. Наверняка. Я призываю вас, я требую, нет… Я обращаюсь к вашему чувству долга, сэр Коллингем. Прошу вас, расскажите, что вам известно.

 

Глава X

Генерал какое-то время сидел, молча глядя на кружево и стеклярус, потом твердо произнес:

– Долг велит мне не скрывать ничего. Дело не в кружеве. Хотя поклясться в этом я не могу – я, да и большинство мужчин, не отличу одно кружево от другого, но мне кажется, что эти бусинки я уже видел.

– Где? Когда?

– Ими была обшита накидка контессы ди Кастаньето.

– А! – одновременно воскликнули три француза, но каждый со своей интонацией. В голосе судьи слышался интерес, в голосе сыщика – торжество, в голосе комиссара – возмущение, как будто он поймал преступника на горячем.

– Во время поездки она была в этой накидке? – спросил судья.

– Не могу сказать.

– Ну же, генерал, вы все время находились рядом с ней. Мы настаиваем, чтобы вы ответили на этот вопрос! – запальчиво воскликнул ликующий мсье Фльосон.

– Повторяю, я не могу ответить. Насколько я помню, графиня была в длинном дорожном пальто, ольстер, как мы его называем. Может быть, одежда с таким украшением была под ним. Но, если я видел ее – а я уверен, что видел, – то не во время поездки.

Тут судья шепнул мсье Фльосону:

– Во время обыска никакой второй накидки не нашли.

– Мы не знаем, насколько тщательным был обыск, – ответил сыщик. – По крайней мере, теперь у нас появилось прямое указание на стеклярус. Наконец-то петля затягивается вокруг этой графини. – Во всяком случае, – громко произнес он, поворачиваясь к генералу, – этот стеклярус был найден в купе убитого. Мне бы хотелось услышать объяснение.

– От меня? Как я могу это объяснить? К тому же это не имеет отношения к вашему вопросу – покинул ли кто-нибудь вагон.

– Почему не относится?

– Графиня, как нам известно, вагон не покидала. А насчет того, входила ли она в это купе… раньше… это очень маловероятно. Более того, подобное предполагать весьма бестактно.

– Они с Куадлингом были близкими друзьями.

– Это вы так говорите. Не знаю, на каком основании, но я с этим не согласен.

– Тогда как мог стеклярус с ее одежды попасть туда? Она его носила.

– Когда-то да, согласен, но не обязательно во время поездки. Она могла кому-то отдать накидку, горничной например. Насколько мне известно, женщины часто дарят вещи служанкам.

– Все это не более чем предположение, простая версия. Эта горничная… О ней мы пока еще вовсе не говорили.

– В таком случае я предлагаю вам это сделать незамедлительно. Мне она кажется… довольно интересным человеком.

– Вы ее знаете? Разговаривали с ней?

– Знаю, некоторым образом. Я видел ее на Виа Маргутта и поздоровался с ней, когда она входила в вагон.

– А во время поездки вы часто с ней разговаривали?

– Я? Боже, я с ней вообще не разговаривал. Конечно, я обращал на нее внимание, невольно, и, возможно, мне стоило поговорить об этом с ее хозяйкой. Мне показалось, что она слишком легко заводила друзей.

– Например.

– Хотя бы проводник. Я видел их вместе в Лароше в буфете. И этот итальянец, с которым вы разговаривали до меня. Да и сам убитый. Она, похоже, со всеми познакомилась.

– Вы хотите сказать, что горничная может оказаться полезной для следствия?

– Несомненно! Как я говорил, она постоянно приходила и уходила из вагона и более-менее близко сошлась с несколькими пассажирами.

– Включая ее хозяйку, графиню, – вставил мсье Фльосон.

Генерал рассмеялся.

– Я полагаю, большинство хозяек близки со своими горничными. Говорят же, что господин не может быть героем для своего лакея, и у противоположного пола, думаю, то же самое.

– Они сошлись так близко, – злобно продолжил маленький сыщик, – что горничная исчезла, лишь бы не отвечать на неудобные вопросы о ее хозяйке.

– Исчезла? Вы уверены?

– Ее не могут найти, это все, что нам известно.

– Я так и думал. Значит, это она покинула вагон! – воскликнул сэр Чарльз с таким пылом, что официальные лица разом утратили величавое спокойствие и наперебой закричали:

– Объясните! Скорее! Что, черт возьми, вы имеете в виду?

– Я с самого начала подозревал и сейчас расскажу почему. Вы, наверное, слышали, что в Лароше вагон опустел. Все, разве что кроме графини, пошли в ресторан на утренний кофе. Я закончил одним из первых и, выйдя на платформу покурить, заметил, или мне показалось, что заметил, край платья, мелькнувший в двери спального вагона. Я решил, что это горничная, Гортензия, несет хозяйке кофе. Потом подошел мой брат, мы немного поговорили и вместе вошли в вагон.

– Через ту же дверь, в которой вы видели юбку?

– Нет, через другую. Брат пошел в наше купе, а я задержался в коридоре, чтобы докурить сигарету, когда поезд тронулся. К этому времени уже все кроме меня вернулись на свои места. И как только я собрался пойти прилечь на полчаса, я отчетливо услышал, как повернулась ручка купе, которое, как мне было известно, пустовало всю дорогу.

– Купе с номерами 11 и 12?

– Возможно. Соседнее с купе графини. И не только ручка повернулась, еще и дверь приоткрылась.

– Это мог быть проводник.

– Нет, он в это время был на своем месте в конце вагона, вы знаете это, и крепко спал. Я слышал его храп.

– Кто-нибудь вышел из свободного купе?

– Нет, но мне показалось, нет, я даже уверен, что на секунду за дверью мелькнула та же самая юбка. Потом дверь быстро закрылась.

– У вас появились какие-то соображения на этот счет? Или вы не придали этому значения?

– Я не задумывался. Решил, что горничная захотела провести остаток пути поближе к хозяйке, потому что, как я слышал от графини, проводник им очень мешал встречаться. После того, что произошло, как видите, для остановки поезда причина была.

– Совершенно верно, – с готовностью согласился мсье Фльосон с почти не скрываемой усмешкой. Он уже не сомневался, что сигнал к остановке подала графиня, чтобы дать горничной возможность сбежать. – И вам все еще кажется, что кто-то, предположительно эта женщина, покинула вагон во время остановки? – спросил он.

– Да, есть у меня такое предположение, а выяснить, так это или нет, – ваша задача.

– Чтобы женщина вот так вылезала в окно! Расскажите это кому-нибудь другому.

– Дорогие коллеги, вы, разумеется, осмотрели внутреннюю часть вагона? – спросил судья.

– Конечно. Но я осмотрю его еще раз. Внешняя его сторона гладкая, там нет подножек. Только акробат смог бы выбраться из окна движущегося поезда, да и то с риском для жизни. Но женщина… Нет, об этом нечего и думать.

– Если бы ей помогали, думаю, она могла бы подняться на крышу, – быстро вставил сэр Чарльз. – Я в своем купе выглядывал из окна. Для мужчины это не составило бы труда, и женщине с помощником было бы не так уж сложно.

– Это мы сами выясним, – довольно резко бросил сыщик.

– Чем раньше, тем лучше, – добавил судья, и все встали, собираясь направиться к вагону, но тут в дверях появился дежурный полицейский, а за ним английский военный офицер в форме, которого он пытался не пропустить, но без особого успеха. Это был полковник Папиллон из посольства.

– Джек, дружище, приветствую вас! – радостно воскликнул генерал и пошел к нему жать руку. – Я знал, что вы придете.

– Конечно, я бы пришел, сэр. Как видите, я собирался на официальный прием, но его превосходительство настаивал, моя лошадь стояла у двери, и вот я здесь.

Все это было сказано по-английски, но атташе наконец повернулся к официальным лицам и, многословно извиняясь за вторжение, попросил позволить генералу поехать вместе с ним в посольство после допроса.

– Разумеется, мы за него отвечаем. Он останется в вашем распоряжении и появится, как только снова понадобится вам. – Он повернулся к сэру Чарльзу. – Обещаете, сэр?

– О, с удовольствием. Я давно хотел немного пожить в Париже, и мне ужасно хочется узнать, чем все закончится. Но мой брат? Он должен вернуться домой к следующей воскресной службе. Ему рассказывать нечего, но и он в любое время приедет в Париж, если понадобится.

Французский судья очень любезно согласился на все эти предложения, и братья англичане были отпущены. Таким образом, всего покинуло вокзал четверо из задержанных пассажиров.

Затем официальные лица проследовали к вагону, который по-прежнему стоял там, куда его отправил шеф полиции, и вскоре убедились, что генерал был прав.

 

Глава XI

Трое служителей закона направились прямо ко все еще открытому окну, месту, которое нужно было осмотреть. Внешние стенки вагона покрывала пыль, кое-где темнели большие пятна грязи.

Сыщик на секунду остановился, чтобы окинуть взглядом общий вид, ища отпечатки рук, ног или след от женского платья на пыльной поверхности. Но ничего не было видно. Во всяком случае, ничего определенного или убедительного. Лишь кое-где виднелись штрихи, но это ничего не доказывало.

Потом комиссар подошел ближе и указал на подозрительного вида пятнышки вокруг окна и выше, между окном и крышей.

– Что это? – спросил сыщик, когда его коллега ногтем длинного указательного пальца поскоблил тонкую корку на одном из пятен.

– Сказать точно не могу, но, думаю, это кровь.

– Кровь! Боже правый! – вскричал сыщик, выхватывая из кармана увеличительное стекло и направляя его на пятно. – Мсье судья, взгляните, – произнес он после долгого и пристального изучения. – Что скажете?

– Похоже на то. Точно сможет установить экспертиза, но, я думаю, это кровь.

– Чувствую, мы на правильном пути. Кто-нибудь, принесите лестницу.

К вагону быстро приставили одну из этих смешных французских лестниц, узких наверху и расходящихся у основания, и сыщик проворно вскарабкался по ней, не выпуская увеличительной лупы.

– Здесь еще кровь, намного больше, и еще что-то похожее на… Да, точно! Это отпечаток двух ладоней. Она здесь забралась на крышу.

– Несомненно. Я теперь четко представляю, как это было. Она села на окно ногами в купе и взялась вот здесь. Потом на руках подтянулась и вылезла на крышу, – сказал судья.

– Но какие нужно иметь крепкие нервы! Какие сильные руки!

– Вопрос жизни и смерти. Оставаться внутри вагона было гораздо опаснее. Страх в таких случаях порой творит чудеса с людьми.

– Здесь еще! Еще! Следы ног, совершенно четкие. Это женские следы. Погодите, я сейчас проверю, куда они идут, – прибавил он, осторожно продвигаясь в конец вагона.

Спустя пару минут он спустился к коллегам и, радостно потирая руки, заявил, что ему все ясно, как божий день.

– Опасно, не опасно, трудно, не трудно, это ее работа. Я прошел по ее следам, видел место, где она приседала, проследил по всей крыше до конца, где она спустилась к выходу на платформу. Вагон она наверняка покинула, когда поезд остановился, и ей помогал сообщник.

– Графиня?

– Кто же еще?

– И где-то рядом с Парижем. Английский генерал говорил, что остановку сделали минут за двадцать до приезда на вокзал.

– Значит, ее поиски нужно начинать с того места. Итальянец пошел по ложному следу.

– Не обязательно. Горничная наверняка будет пытаться связаться с хозяйкой.

– Все же, было бы хорошо ее задержать до этого, – заметил судья.

– И при всем, что нам теперь известно, если на нее надавить как следует, можно добиться признаний, – азартно подхватил сыщик. – Кто пойдет? Обоих своих помощников я отослал. Конечно, можно по телефону вызвать кого-нибудь, а я и сам мог бы этим заняться.

– Нет, нет, дорогой коллега, сейчас мы не можем вас отпустить. Лучше позвонить. Я полагаю, вы захотите присутствовать при окончании допросов?

– Конечно, вы правы. Можно еще что-нибудь выяснить об этой горничной. Давайте теперь допросим проводника. Говорят, он с ней разговаривал. Может быть, удастся от него узнать что-то новое.

Нового удалось узнать не много. Явившийся Гроот, проводник, вид имел изможденный и жалкий, как человек, который только-только начал отходить от наркотического дурмана. Как ни давили на него следователи, он ничего не смог добавить к своему рассказу.

– Мы вас слушаем, – решительно произнес судья. – Рассказывайте все четко и прямо и не пытайтесь юлить, иначе я вас тут же отправлю за решетку. Ордер уже выписан. – Он помахал перед ним листом бумаги.

– Я ничего не знаю, – затравленно пролепетал проводник.

– Неправда. Нам все известно. Мы считаем, что эта трагедия не могла случиться без вашего ведома или попустительства.

– Право же, господа…

– Вы пили с этой горничной в буфете во время остановки в Лароше. А потом вы пили с ней в вагоне.

– Нет же, господа, это не так. Я не мог… Ее не было в вагоне.

– У нас другие сведения. Вы не сможете нас обмануть. Вы были ее сообщником и сообщником ее хозяйки, я не сомневаюсь в этом.

– Клянусь, я невиновен. Я даже почти не помню, что происходило в Лароше или после. Не отрицаю, я пил в буфете. Пил какую-то гадость. Так мне показалось, не знаю почему. И я не знаю, почему не мог поднять голову, когда вернулся в вагон.

– Вы хотите сказать, что сразу заснули?

– Наверное. Да. Что было потом, пока меня не разбудили, я не помню.

Помимо этой истории они ничего не смогли из него выудить.

– Он либо слишком умен для нас, либо полный дурак, – устало промолвил судья, когда Гроот наконец ушел. – Лучше отправить его в «Мазас», пусть посидит в одиночке день-два. После этого он станет попокладистее.

– Понятно, что ему дали наркотик. Горничная добавила опиум или лауданум в его напиток в Лароше.

– Причем лошадиную дозу, если он говорит, что заснул, как только вернулся в вагон, – заметил судья.

– Да, он так говорит, но ему должны были дать повторную дозу. Иначе откуда взялась бутылочка на полу возле его кресла? – задумчиво спросил шеф не столько у остальных, сколько у самого себя.

– Я не верю во вторую дозу. Как бы это сделали? И кто? Это был лауданум, и дать его можно было только подмешав в напиток, а проводник говорит, что не пил второй раз. И кто? Горничная? Он говорит, что больше ее не видел.

– Прошу прощения, мсье судья, но не слишком ли вы доверяете словам проводника? Меня его показания настораживают. Если честно, я не верю ни единому его слову. Разве он не говорил сначала, что не видел горничную после Амберье в восемь вечера? А теперь он признается, что пил с нею в буфете в Лароше. Все это одна сплошная ложь: и что он потерял записную книжку, и что потерял все документы. Ему есть что скрывать. Даже эта его сонливость, эта тупость какие-то ненатуральные.

– Не думаю, что он притворяется. Он бы не смог провести нас.

– Хорошо, а что если это графиня опоила его второй раз?

– Это из области догадок. Ничто не указывает на это, нет никаких доказательств.

– Как тогда объяснить пузырек рядом с креслом проводника?

– А не могли ли его подбросить специально? – вставил комиссар, у которого, видимо, случилось новое озарение.

– Специально? – раздраженно переспросил сыщик, предвидя ответ, который ему не понравится.

– Специально, чтобы навести подозрение на графиню?

– Мне так не кажется. Это бы указало на то, что она не участвовала в заговоре, а заговор наверняка был, все говорит об этом: и одурманивание проводника, и открытое окно, и бегство горничной.

– Разумеется, заговор, но кто за этим стоит? Эти две женщины? Могла ли одна из них нанести смертельный удар? Вряд ли. Женщины достаточно хитры, чтобы замыслить преступление, но им не хватает ни храбрости, ни грубой силы, чтобы его совершить. В этом деле участвует мужчина, можете быть уверены.

– Несомненно. Но кто? Неуемный сэр Коллингем? – быстро спросил сыщик, снова поддаваясь злости.

– Должен признаться, мне это не кажется вероятным, – заявил судья. – Да, его поведение заслуживает порицания, но он не из таких людей, которые становятся преступниками.

– Тогда кто? Проводник? Нет? Священник? Нет? Кто-то из французов? Их мы еще не допрашивали, но, судя по первому впечатлению, я бы не стал кого-то из них подозревать.

– А итальянец? – спросил комиссар.

– Вы в нем уверены? Мне он не понравился – слишком уж он рвался убраться отсюда. Что если он навострит лыжи?

– С ним Блок, – поспешил пояснить шеф с явным желанием поскорее отделаться от нежеланного подозрения. – Мы в любое время можем его взять, когда он будет нужен.

Как сильно он был им нужен, они поняли лишь позже, когда расследование вступило в новую стадию.

 

Глава XII

Не опрошены были лишь двое французов. Они остались напоследок совершенно случайно. Ход следствия обусловил необходимость в первую очередь обратить внимание на остальных пассажиров, но два слабовольных господина ничем не выказывали недовольства. Как бы ни раздражала их эта задержка, они предпочитали помалкивать. Любая вспышка или проявление недовольства обернулись бы против них, они об этом догадывались. И теперь, когда их наконец вызвали на допрос, они не только вели себя предельно сдержанно, но и были полны желания оказать всяческую помощь следствию и при надобности сообщить любые сведения.

Первым вызвали старшего из мужчин, мсье Анатоля Лафоле. Этот истинный парижский bourgeois, жирный и неторопливый, разговаривал елейным голоском с подчеркнуто почтительной интонацией.

Рассказанная им история в общих чертах повторяла уже известные нам факты, но его стали допрашивать в свете последних открытий и выводов.

Судья задался целью найти доказательства существования некого сговора среди пассажиров, в особенности двух женщин, и повел допрос соответственно. Как оказалось, мсье Лафоле было что сказать.

Когда его спросили, видел ли он горничную графини во время путешествия, мсье Лафоле уверенно ответил «да» и даже чмокнул губами, как будто воспоминание о красивой, привлекательной женщине доставило ему истинное удовольствие.

– Вы разговаривали с ней?

– О нет. Не было возможности. К тому же у нее и без меня друзей хватало… Причем близких друзей. Я несколько раз видел, как она шепталась в углу вагона с одним из них.

– И это был…

– Кажется, господин итальянец. Я узнал его по одежде. Лица его я не видел, оно было обращено к ее лицу и находилось к нему весьма близко, если позволено будет сказать.

– Они разговаривали как друзья?

– Больше чем как друзья, я бы сказал. Они стояли очень близко. Я бы не удивился, если бы, когда я отвернулся, он прикоснулся – просто прикоснулся – к ее алым губкам. Это было бы вполне простительно, прошу прощения, господа.

– Ага! Они были настолько близки? И она отвечала благосклонностью только ему? Кто-нибудь еще пытался добиться ее расположения? Любезничал наедине? Ну, вы понимаете…

– Я видел ее с проводником, кажется, в Лароше, но только один раз. Нет, итальянец был ее главным спутником.

– Как думаете, кто-нибудь еще заметил этот флирт?

– Возможно. Они не прятались, все было на виду.

– И ее хозяйка это видела?

– Не могу сказать. Ее я почти не видел.

Последовало еще несколько вопросов, в основном личного характера: адрес, род занятий, период пребывания в Париже в ближайшее время, и мсье Лафоле было позволено уйти.

Допрос второго француза, расторопного, энергичного молодого человека, приятного обхождения, с быстрым, пытливым взглядом, проходил примерно в том же ключе и полностью подтвердил все, сказанное мсье Лафоле. Однако мсье Жюлю Дево было чем удивить допрашивавших.

Когда его спросили, видел ли он графиню и разговаривал ли с ней, Жюль покачал головой.

– Нет. Она почти не показывалась, – ответил он. – Я видел ее всего раз и то мельком в Модане. Она не выходила из купе.

– Где и принимала друзей?

– Конечно. Оба англичанина ходили к ней туда, а вот итальянец – нет.

– Итальянец? Она знала итальянца, так это понимать?

– Об этом я и говорю. Только во время поездки, между Римом и Парижем, она этого не показывала. Но сегодня утром я пришел к выводу, что их что-то связывает.

– Почему вы так решили, мсье Дево? – возбужденно воскликнул сыщик. – Говорите напрямую все, что знаете. Это крайне важно.

– Хорошо, я расскажу. Как вы знаете, когда мы приехали на этот вокзал, нам велели выйти из вагона и перейти в зал ожидания. Первой в него вошла женщина, и, когда вошел я, она уже сидела. На ее лицо падал яркий свет.

– Вуаль не была опущена?

– Тогда нет. Я видел, как она ее потом опускала, и я знаю, почему она это сделала. У мадам прекрасное лицо. Я засмотрелся на него, подумал, как жаль, что такая красивая женщина угодила в такую неприятную историю, но вдруг лицо ее преобразилось.

– Каким образом?

– На нем появилось выражение ужаса, отвращения, удивления… Вернее, немного от всех трех. Не могу сказать конкретно, что именно, потому что выражение это очень быстро сменилось мертвенной бледностью, и она тут же опустила вуаль.

– Вы можете как-нибудь это объяснить? Что стало причиной такой перемены?

– Думаю, что-то неожиданное, какое-то потрясение или вид чего-то поразительного. Меня это так изумило, что я обернулся и посмотрел себе за спину, ожидая увидеть эту причину. И увидел.

– Причиной было…

– Появление итальянца, который вошел сразу за мной. Я уверен в этом, он сам это подтвердил, не словами, а тем, как усмехнулся ей. Это была неприятная, коварная, зловещая усмешка, и она доказывала, что их связывает какая-то тайна, возможно неблаговидная.

– И это все? – одновременно воскликнули судья и мсье Фльосон и даже подались вперед, так им хотелось услышать продолжение.

– Да. Но меня это так заинтересовало и насторожило, что я стал наблюдать за итальянцем, ожидая развития событий. Ждать пришлось долго.

– Прошу вас, расскажите как можно скорее, что было дальше.

– А было вот что, мсье. Когда все мы расселись, я обернулся и сначала не увидел итальянца, но потом все же заметил. Он занял место в самом конце, быть может, из скромности, быть может, для того, чтобы на него поменьше смотрели – не знаю. Он сидел в тени возле двери. Кстати, двери в эту комнату. Таким образом, он все время оставался на этой незаметной позиции, но все же я видел, как в этом дальнем углу сверкают его глаза. И направлены они были в нашу сторону, а точнее, на эту женщину. Она все время сидела рядом со мной. Потом, мсье, вы начали вызывать нас по одному, и мы вместе с мсье Лафоне появились перед вами первыми, если помните. Когда я вернулся, он все так же смотрел на нее, но уже не так прямо и безотрывно. Время от времени он косился на стол, стоявший рядом, прямо на проходе, по которому к вам шли люди. Я чувствовал, что это неспроста, но не сразу сообразил, что означают эти его движения глазами. Потом-то я понял. На столе лежала скомканная бумажка, и итальянец очень, нет, изо всех сил старался привлечь к ней внимание женщины. Если у меня и были сомнения на этот счет, они испарились после того, как он вошел сюда, в эту комнату. У двери он немного повернулся и кивнул, незаметно, но многозначительно на бумажку. Это, господа, убедило меня в том, что таким ловким способом он пытался общаться с этой дамой, и, если бы она ответила, я бы немедленно сообщил вам, законным представителям власти. Но то ли от по глупости, то ли от страха или нежелания иметь какие-либо отношения с этим человеком, дама не захотела, во всяком случае, не стала брать бумажку, что легко могла сделать, когда шла к вам мимо этого стола. Я не сомневаюсь, что бумажку туда бросили специально для нее, и вы, возможно, со мной согласитесь, но в такие игры играют вдвоем, а дама не захотела участвовать. Послание она не взяла, ни выходя из зала, ни возвращаясь.

– И что с ним стало? – с замиранием сердца спросил сыщик.

– Оно у меня. – Мсье Дево раскрыл ладонь и показал свернутую в маленький тугой шарик бумажку.

– Когда и как оно у вас это оказалось?

– Только что взял, когда меня сюда позвали. До этого я не мог двигаться, сидел, как привязанный, потому что мне было строго приказано не вставать с места.

– Превосходно. Вы правильно себя вели. А теперь скажите… Что там? Вы заглядывали?

– Нет! Я же только что ее взял. Господа, возьмите это послание и, если посчитаете нужным, скажите мне, что там. Наверняка там какая-то записка.

– Да, здесь слова. Написано карандашом, – сообщил сыщик, разворачивая бумагу, и передал ее судье, который прочитал записку вслух:

– «Будьте осторожны. Ничего не говорите. Если предадите меня, тоже пропадете».

Последовало долгое молчание. Первым заговорил судья.

– Мсье, – торжественно обратился он к Дево, – именем правосудия позвольте вас поблагодарить. Вы проявили недюжинную рассудительность и мудрость и оказали нам поистине неоценимую помощь. Вы можете что-нибудь добавить?

– Нет, господа. Это все. А вы… Вы больше ничего не хотите спросить? Нет? Тогда я могу идти?

Как видно, судьбе было угодно придержать факты, определившие сам характер расследования, до последнего свидетеля.

 

Глава XIII

Когда допрос закончился и были отданы необходимые распоряжения, официальные лица задержались на вокзале, чтобы посовещаться.

– Все крутится вокруг этих троих, двух женщин и итальянца. Они сообща замешаны в этом деле, хотя степень виновности каждого сейчас невозможно выяснить, – важно произнес сыщик.

– И все трое на свободе! – прибавил судья.

– Мсье судья, если вы выпишете ордера на арест, мы можем взять их… по крайней мере, двоих, когда посчитаем нужным.

– Немедленно! – вскричал комиссар, как всегда охочий до решительных действий.

– Хорошо. Будем действовать в этом направлении. Приготовьте ордера, – сказал судья, повернувшись к своему секретарю. – А вы, дорогой коллега, – продолжил он, обращаясь к мсье Фльосону, – не могли бы проследить за исполнением? Мадам остановилась в гостинице «Мадагаскар», и найти ее будет не сложно. Об итальянце Рипальди нам сообщит ваш инспектор Блок. Ну а горничную, Гортензию Петипри, придется искать. Вы, разумеется, займетесь и этим.

– Конечно! Я об этом позабочусь. Сейчас должен прийти мой человек, я тотчас отдам распоряжения. Найдите его. – Последние слова были обращены к вошедшему охраннику.

– Инспектор там, – сказал охранник, указывая на соседнюю комнату. – Он только что вернулся.

– Вернулся? Вы хотите сказать, прибыл.

– Нет, мсье, вернулся. Это Блок. Он уходил около часа назад.

– Блок? Значит, что-то случилось. Он принес вести, какую-нибудь хорошую новость. Позовем его, мсье судья?

Когда появился Блок, сразу стало понятно, что с ним случилась какая-то неприятность. Лицо его горело от сильнейшего возбуждения, держался он, как человек, который не может себя простить за совершенную ошибку.

– В чем дело? – резко спросил маленький шеф. – Вы одни, где ваш человек?

– Увы, мсье! Он исчез… Пропал. Я потерял его!

– Это невозможно! Вы шутите? Исчез сейчас, когда он нам больше всего нужен? Нет!

– К несчастью, это так.

– Идиот! Трижды идиот! Вы будете отстранены, уволены! Вы – позор полиции. – Мсье Фльосон рвал и метал, забывая, что совсем недавно против итальянца не было подозрений. Иногда мы склонны наделять других знаниями, которые сами получим намного позже. – Как это случилось? Объясните. Вы наверняка пили. Это либо пьянство, либо обжорство. Вас заманили в какую-нибудь закусочную.

– Мсье, я расскажу все, как было. Когда мы выехали около часа назад, наш фиакр шел обычным маршрутом, по набережной и вдоль реки. Мой человек всю дорогу был очень любезен.

– Еще бы, – прорычал шеф.

– Предложил мне прекрасную сигару, разговаривал… но не о деле, а о Париже. Театры, скачки, Елисейские поля, отели, лучшие рестораны – он знал все, весь Париж, как свои пять пальцев. Я удивился, но он сказал, что часто бывает здесь по делам. Ему не раз поручали следить за известными итальянскими преступниками, и он провел в Париже несколько важных арестов.

– Дальше, дальше! Ближе к делу.

– Примерно на полпути, когда мы проезжали мост Генриха Четвертого, он сказал: «Вообразите, дружище, уже почти полдень, а у меня с завтрака в Лароше маковой росинки во рту не было. Что скажете? Может, перекусим? Совсем немного?»

– И вы, ненасытный обжора, согласились?

– Честное слово, мсье, я был слишком голоден, а как раз в это время у меня обед. В общем, виноват, согласился. Мы зашли в первый попавшийся ресторан. «Встреча друзей», может, знаете, мсье? Отличное заведение, там готовят изумительный рубец по-кански. – Несмотря на волнение, Блок причмокнул мясистыми губами при мысли об этом сочном, но очень жирном блюде.

– Сколько раз повторять, ближе к делу!

– Прошу прощения, мсье, но это часть моего рассказа. Мы заказали две дюжины мареннских устриц и пару бокалов шабли, потом порцию рубца и бутылку – всего одну, мсье – Понте-Кане. Когда перекусили, взяли картошки и немного бургундского, потом ромовый омлет.

– Боже правый, вам нужно выступать толстяком в шапито, а не служить в полиции!

– Все это и привело меня к краху. Этот итальянец ел за троих, и я с ним. Прошу меня простить, мсье, я был так голоден. Но, когда мы дошли до сыра, это был нежный, зрелый камамбер, я наконец наелся.

– А как же ваш долг? Ваши обязанности?

– Я и об этом думал, мсье, но ведь он, этот итальянец, был точно такой же, как я, коллега, и мне нечего было его бояться… До последнего, когда он подсунул мне эту свинью. Я ничего такого не подозревал, когда итальянец достал бумажник (а бумажник этот был набит деньгами, мсье, и я, увидев это, признаюсь, совсем бдительность утратил) и попросил принести счет. Он расплатился итальянской банкнотой. Официант подозрительно покрутил ее в руках и пошел советоваться с управляющим. Через минуту мой встает и говорит: «Наверное, там какие-то сложности с обменом. Схожу, проверю. Я на минуту». Он ушел, мсье, и пиф-паф, больше я его не видел.

– Болван! Как можно жить с такой пустой головой? Почему вы не пошли за ним? Почему упустили из виду?

– Но, мсье, откуда мне было знать? Я же должен был сопровождать его, а не следить. Признаюсь, я поступил неправильно, но кто мог знать, что он захочет сбежать?

Мсье Фльосон не мог не признать справедливости этих аргументов. Только сейчас, в одиннадцатом часу, итальянец попал под подозрение и возник вопрос о его возможном желании сбежать.

– И главное, как хитро он это обставил! – продолжал оправдываться Блок. – Все свои вещи оставил. Пальто, трость, эту книжку… Кажется, это его личная записная книжка…

– Записная книжка? Дайте мне, – сказал шеф, и, когда она оказалась у него в руках, начал торопливо перелистывать страницы.

Это была небольшая записная книжка с отделанными медью углами, вся исписанная плотным мелким почерком.

– Могу разобрать только отдельные слова. Несомненно, это итальянский. Вы знаете этот язык, мсье судья?

– Не в совершенстве, но читать могу. Позвольте.

Он тоже полистал страницы, останавливаясь, чтобы почитать в отдельных местах, и кивая головой время от времени, явно пораженный важностью записей.

Мсье Фльосон тем временем продолжил строгий разговор с провинившимся подчиненным.

– Вам придется его найти, Блок, и побыстрее. В ближайшие сутки, даже сегодня, или я поломаю вас, как сухую палку, и выброшу в канаву. Конечно, такой законченный осел, как вы, не додумался обыскать ресторан и окрестности или поспрашивать у людей, не видел ли его кто?

– Прошу меня простить, мсье, но вы слишком строги со мной. К сожалению, я стал жертвой обстоятельств, но свой долг я знаю. Да, я опросил людей, и более того, мне о нем говорили.

– Где? Что именно? – сердито, но с явным интересом спросил шеф.

– Он с управляющим не стал разговаривать, а сразу вышел и даже не забрал сдачу. Он расплатился банкнотой в сто лир, это сто франков, а счет был всего на семнадцать франков.

– Ха! Это говорит против него.

– Он очень спешил. Едва выйдя за порог, он остановил первый же экипаж и хотел уехать, но его остановили…

– Дьявол, так почему вы его не задержали?

– Его задержали только на секунду. К нему обратилась женщина.

– Женщина?

– Да, мсье. Они обменялись всего парой слов. Он хотел пройти и оставить ее, но она не согласилась. Тогда они вместе сели в экипаж и уехали.

Представители закона уже слушали во все уши.

– Скажите скорее, – воскликнул шеф, – как выглядела эта женщина? Вы спросили свидетелей?

– Высокая, стройная, с хорошей фигурой, одета во все черное. Полицейский, который видел ее, говорит, что красивая. Волосы черные.

– Это же горничная! – Маленький шеф вскочил и, ликуя, хлопнул себя по бедру. – Пропавшая горничная!

 

Глава XIV

Радость шефа полиции, вызванная, как он считал, появившимся следом исчезнувшей горничной Гортензии Петипри, была несколько омрачена сомнениями, высказанными судьей относительно успешности ее поисков. После возвращения Блока мсье Бомон ле Арди с каждой минутой все отчетливее проявлял признаки недовольства и неодобрения действий своего коллеги.

– Если это была Гортензия Петипри, как она могла попасть туда через мост Генриха Четвертого, ведь мы думали ее найти где-то на железнодорожной линии? Это наверняка другая женщина.

– Прошу прощения, господа, – вставил Блок, – могу я сказать слово? Я думаю, что могу сообщить кое-что интересное о Гортензии Петипри. Насколько я знаю, женщину, очень похожую на нее, видели здесь на вокзале не далее как час назад.

– Проклятие! Почему нам раньше об этом не сообщили? – порывисто вскричал шеф.

– Кто ее видел? Он говорил с ней? Позовите его сюда, узнаем, что ему известно.

Был вызван и допрошен нужный человек, один из работников вокзала.

Да, он видел высокую, стройную, аккуратную женщину, одетую во все черное, которая, по ее словам, прибыла на вокзал в половину одиннадцатого пригородным поездом из Дижона.

– Черт возьми! – сердито произнес шеф. – И мы только сейчас об этом слышим.

– Мсье был тогда занят, да и мы еще не знали про ваше расследование.

– Я начальника вокзала поставил в известность еще в девять часов. Это невыносимо!

– Распоряжение искать эту женщину к нам пришло только что, мсье. Наверное, оно где-то задержалось.

Сыщик в душе проклинал бюрократизм и волокиту французского чиновничества.

– Ну хорошо, расскажите, как это было, – произнес он со смирением, которого на самом деле не ощущал. – Кто ее видел?

– Я, мсье. Я сам с ней разговаривал. Она стояла одна перед вокзалом, беззащитная и взволнованная. Я подошел и предложил помочь, и она рассказала, что приехала из Дижона, что ее должны были встретить друзья, но не встретили. Я предложил посадить ее в экипаж и отправить по назначению, но она объяснила, что не хочет разминуться с друзьями и предпочитает еще подождать.

– Прекрасная история! Она как-нибудь показала, что знает о том, что произошло? Она слышала про убийство?

– Что-то слышала, мсье.

– Кто мог ей рассказать? Вы?

– Нет, я ничего не рассказывал, но она знала.

– А разве это само по себе не подозрительно? Публично об этом еще не заявляли.

– Ходят слухи, мсье. Люди чувствуют, что что-то случилось. Это написано у всех на лицах. Разговоры шепотом, полиция.

– Она говорила об этом напрямую или просто упоминала?

– Она только спросила, известен ли убийца, задержаны ли пассажиры, ведется ли следствие, а потом…

– Что потом?

– Потом вышел этот господин, – он указал на Блока, – с кем-то. Они прошли рядом с нами, и я заметил, что женщина быстро отвернулась.

– Она наверняка узнала сообщника, но не хотела, чтобы на нее обратили внимание. Человек, который шел с Блоком, видел ее?

– Думаю, вряд ли. Все это случилось так быстро, они за какую-то минуту дошли до стоянки экипажей и уехали.

– Что сделала женщина?

– Сразу же заявила, что передумала и друзей ждать не будет, после чего быстро ушла.

– Разумеется, и оставила вас в дураках. Я думаю, она взяла экипаж и поехала за Блоком и его спутником.

– Да, наверное, я видел, как ее экипаж поехал следом за ними.

– Поздно об этом сокрушаться, – помолчав, сказал шеф. – Во всяком случае, это подтверждает наши мысли и наводит на определенные выводы. Нужно найти эту парочку. Их вина почти доказана. Они сами доказывают это своими поступками. Нужно их арестовать немедленно!

– Если сможете их найти, – скептически усмехнулся судья.

– Найдем! Доверьтесь Блоку. Он в этом очень заинтересован. Его будущее зависит от успеха поисков. Вы это понимаете?

Блок кивнул, одновременно осуждающе и согласно.

– Я не отчаиваюсь, господа, и, если будет позволено, я бы хотел вас попросить мне помочь, мсье. Не могли бы вы прямо из префектуры дать приказ агентам обойти все стоянки экипажей и собрать интересующие нас данные? Мы сегодня же найдем извозчика, который подвозил их, и уже после этого сможем взять самих птичек или узнаем, где их искать.

– А вы, Блок? Что будете делать вы?

– Я поеду туда, где я его оставил, вернее, он меня оставил, – попытался пошутить инспектор, но под ледяным взглядом судьи быстро посерьезнел.

– Ступайте, – коротко и сурово ответил мсье Фльосон. – И помните, теперь вам нужно доказать свое право служить в полиции. – Повернувшись к мсье Бомону ле Арди, шеф любезным тоном продолжил: – Что ж, мсье судья, по-моему, это обнадеживает.

– Извините, но я не могу согласиться с вами, – резко ответил судья. – Напротив, я считаю, что мы… а точнее, вы, поскольку ни я, ни мсье Гарро не принимали в этом участия, самым жалким образом провалили дело.

– Прошу меня простить, мсье судья, но вы слишком строги, – возразил мсье Фльосон, впрочем, с довольно кротким видом.

– Вы посмотрите с какой угодно стороны. Что мы имеем? Чего добились? Ничего! А если чего-то и добились, то самой малости, да и то под угрозой, если вообще не все потеряно.

– По крайней мере, мы убедились в виновности некоторых личностей.

– Которым вы позволили уйти между пальцев.

– Это не совсем так, мсье судья. Один человек все еще находится под наблюдением. Мой человек, Галипо, наблюдает за графиней в гостинице.

– Не нужно рассказывать мне о ваших людях, мсье Фльосон, – вскипел судья. – Один из них уже показал, чего стоит. Второй, наверное, настолько же глуп. Я не удивлюсь, если окажется, что графиня тоже ускользнула.

– Этого не случится. Я возьму ордер и арестую ее немедленно, лично! – вскричал мсье Фльосон.

– Этого недостаточно. Да, она одна у нас осталась, но мне графиня не кажется самой отъявленной преступницей среди них. Мы до сих пор не знаем точной степени вины каждого, но лично я не верю, что графиня была главным организатором или вообще чем-то большим, чем соучастник. Она каким-то образом оказалась или была втянута в это дело, и мы не знаем, как или почему, но, возможно, какие-то непреодолимые обстоятельства заставили ее пойти на это против воли. Я так вижу ее положение.

Мсье Фльосон покачал головой. У него относительно графини было совсем другое мнение.

– Когда вы будете ее снова допрашивать, господин судья, после того что нам стало теперь известно, я думаю, вы измените свое мнение. Она сознается… С вашим-то опытом, мсье судья, вы расколете ее в два счета и поймете, что я не ошибся в подозрениях.

– Так доставьте ее, тогда и посмотрим, – сказал судья, несколько умиротворенный лестью мсье Фльосона.

– Я приведу ее вам в течение часа, мсье судья, – с глубоким убеждением произнес сыщик.

Однако в этом, как и в других начинаниях, его ждало разочарование.

 

Глава XV

Давайте немного вернемся во времени и проследим за передвижениями сэра Чарльза Коллингема.

Еще не было и 11 часов, когда он вышел из Лионского вокзала вместе со своим братом преподобным Сайласом и военным атташе полковником Папиллоном. Пока собирали багаж, они на минуту остановились.

– Смотри, Сайлас, – сказал генерал, указывая на часы, – до поезда в 11:50 из Кале в Лондон у тебя еще полно времени. Но не задерживайся в Париже, поезжай сразу на север. Я полагаю, он может уехать, Джек?

– Конечно, если он обещал вернуться, если его будут вызывать.

И мистер Коллингем поспешил воспользоваться разрешением.

– А вы, генерал? Какие у вас планы? – продолжил атташе.

– Сначала схожу в клуб, возьму комнату, переоденусь. Потом наведаюсь в «Мадагаскар». Там остановилась одна дама, из нашей компании, и я хочу с ней встретиться. Она будет рада помощи.

– Англичанка? Что мы можем для нее сделать?

– Да, она англичанка, но вдова итальянца. Контесса ди Кастаньето.

– А я знаю ее! – удивленно промолвил Папиллон. – Помню, видел ее в Риме года два-три назад. Чертовски красивая женщина. Многие ею восхищались, но тогда она была в трауре и почти не выходила в свет. А жаль. Немало нашлось бы мужчин, готовых упасть к ее ногам.

– Так вы бывали в Риме? А вы случайно не встречались там с банкиром Куадлингом?

– Конечно, встречался. Постоянно. Это интересный парень, живет, как вольная птица, себе в удовольствие. Но сейчас, когда вы упомянули его имя, я начинаю припоминать, что он был без ума от этой самой контессы ди Кастаньето.

– Она отвечала ему взаимностью?

– Господи, откуда я знаю? Разве можно понять, что у женщины на уме? Может, и отвечала. Говорили, она оказалась в стесненных обстоятельствах, а он считался богатым человеком. Сейчас-то мы лучше знаем.

– Почему «сейчас»?

– А вы не слышали? Об этом было вчера в «Фигаро» и остальных газетах. Банк Куадлинга прогорел, а сам он дал деру, прихватив все, что смог унести.

– Недалеко он ушел! – воскликнул сэр Чарльз. – Вы удивлены, Джек? Разве вам не рассказали? Убитый в спальном вагоне – Куадлинг. Несомненно, это случилось из-за денег, которые он с собой вез.

– Это был Куадлинг? Боже мой, какая страшная смерть. Что ж, как говорится, nil nisi bonum, впрочем, мне он никогда особенно не нравился, да и вашу подругу графиню отпустили. Но мне пора. Мой прием начинается в двенадцать. Если я вам понадоблюсь, пошлите за мной на Рю Мироениль, 207 или в посольство. Но давайте договоримся встретиться сегодня вечером, а? Пообедаем в театре, что скажете?

После этого полковник Папиллон уехал, а генерала повезли на бульвар Капуцинок, и всю дорогу он напряженно размышлял.

Генералу не понравилась история отношений графини с Куадлингом, о чем сначала упомянули полицейские, а потом подтвердил Папиллон. Очевидно, она поддерживала это знакомство, эту связь до конца. Иначе почему она его приняла у себя дома перед самым отъездом? Одна. И они провели вместе больше часа. К тому же связь эта была тайной или казалась тайной, ибо сэр Чарльз, частый гость в доме графини, никогда не встречал там Куадлинга.

Что все это означает? И какие, в конце концов, последствия это будет иметь для него?

Гораздо большие, чем он был готов признать, даже сейчас, копаясь у себя в сердце. Все дело было в том, что графиня с первого взгляда произвела на него сильнейшее впечатление. Зимой, проведенной в Риме, он восхищался ею, но, как ему думалось, это было лишь мимолетное чувство, приятное платоническое увлечение мужчины средних лет, не рассчитывавшего вызвать у женщины настоящую любовь. Только сейчас, разделив с нею невзгоды, пройдя через общие трудности и опасности, он начал понимать, что может сделать случай; как, казалось бы, незначительное событие способно раздуть искру в настоящее пламя. Но все это, разумеется, вздор. Ему пятьдесят один, легкие романы для него дело не новое, но вдруг он осознал, что оказался пленен женщиной, хотя даже не знал, достоин ли ее внимания.

Что делать, как поступить?

Решение было принято сразу и без колебаний, и на его месте любой честный, воспитанный мужчина поступил бы так же.

– Видит бог, я останусь с ней до конца! Я буду верить ей, что бы ни случилось, и будь что будет. Такая женщина выше подозрений. Она наверняка невиновна. Нужно быть животным и негодяем чистейшей воды, чтобы считать иначе. Я уверен, она все объяснит, когда захочет. И я буду ждать этого.

Укрепившись в своем решении, сэр Чарльз примерно в полдень отправился в гостиницу «Мадагаскар». На стойке регистрации он поинтересовался, в каком номере остановилась графиня, и попросил передать ей свою карточку. Портье посмотрел на карточку, потом на посетителя, нетерпеливо дожидавшегося ответа, потом снова на карточку, после чего наконец вышел из-за стойки и перешел через внутренний двор гостиницы к кабинету управляющего. Через какое-то время к сэру Чарльзу подошел управляющий с карточкой в руке и с низким поклоном начал вежливый разговор.

– Да, да, – сердито воскликнул генерал, прерывая поток наблюдений о погоде и количестве английских гостей Парижа. – Будьте любезны, сообщите обо мне графине.

– Конечно! Я и пришел, чтобы сказать мсье генералу, что мадам вряд ли сможет с ним встретиться. Она нездорова. Во всяком случае она сегодня не принимает.

– Посмотрим. Я приму такой ответ только от нее самой. Отнесите или пошлите ей мою карточку немедленно. Я настаиваю. Вы слышите? – произнес генерал с таким напором, что управляющий тут же развернулся и бросился вверх по лестнице.

Возможно, управляющий сдал позиции так быстро еще и потому, что увидел за спиной генерала появившуюся в дверях фигуру Галипо. Заранее было решено, что, поскольку инспектору не стоит слоняться по внутреннему двору гостиницы, портье и управляющий должны присматривать за графиней и задерживать любых ее возможных посетителей. Галипо занял пост через дорогу у винного магазина с тем, чтобы при необходимости его можно было позвать.

Теперь он стоял за спиной генерала, который пока что не замечал его.

Но случилось так, что именно в эту минуту пришел посыльный из телеграфа. Подойдя к стойке с необычным голубым конвертом в руке, он назвал имя получателя.

– Кастаньето. Графиня Кастаньето.

На звук его голоса генерал резко повернулся и увидел Галипо, который подходил к посыльному, чтобы взять конверт.

– Прошу прощения, – воскликнул сэр Чарльз, оценив положение с одного взгляда, и вклинился между ними. – Я как раз собираюсь к ней подняться. Дайте мне телеграмму, я передам.

Галипо собрался было возразить, но генерал, уже узнавший его, спокойным, ровным голосом произнес:

– Нет-нет, инспектор, у вас нет на это права. Я догадываюсь, для чего вы здесь находитесь, но вы не уполномочены проверять чужую корреспонденцию. Отойдите. – Увидев, что сыщик заколебался, он прибавил уже другим, требовательным тоном: – Довольно. Я приказываю вам отойти. И поживее.

Тут вернулся управляющий с известием о том, что мадам контесса готова принять посетителя, и еще через несколько секунд генерал вошел в ее номер.

– Как хорошо, что вы пришли! – Она сразу направилась к нему с вытянутыми руками и искренней радостью в глазах.

Да, она была очень привлекательна в своем строгом черном дорожном платье, облекавшем высокую, грациозную фигуру. Темно-коричневые вьющиеся волосы оживляли ее прекрасное бледное лицо, а тонкая линия белоснежного муслина на запястьях и шее подчеркивала ослепительную чистоту кожи.

– Мог ли я не прийти? Я подумал, что могу понадобиться вам или что вы захотите узнать последние новости, – ответил он, беря ее за руки и удерживая их на несколько мгновений дольше, чем было необходимо.

– О, расскажите! Есть что-то свежее? – На щеках ее проступил алый румянец, но лишь на миг.

– Еще бы! Они выяснили, кем был убитый.

– В самом деле? Это точно? И кем они его теперь считают?

– Не знаю, стоит ли рассказывать. Возможно, вас это удивит или даже поразит. Я думаю, вы его знали…

– Меня уже ничто не может поразить. Кто это?

– Некий господин Куадлинг, банкир, который, как полагают, сбежал из Рима.

Известие это она восприняла настолько невозмутимо, с таким странным самообладанием, что на какое-то мгновение он даже почувствовал разочарование. Но объяснение нашлось быстро.

– Вы уже слышали?

– Да. Полицейские на вокзале говорили об этом.

– Но вы были с ним знакомы?

– Конечно. Они, к огромному сожалению, были моими банкирами. Из-за их неудач я потеряю большие деньги.

– Значит, вам и об этом известно? – торопливо и несколько нервно прервал ее генерал.

– Разумеется. Он сам мне об этом рассказал. Он пришел ко мне в тот день, когда я уезжала из Рима, с предложением… Весьма любезным предложением.

– Разделить с ним судьбу?

– Сэр Чарльз Коллингем! Как вы смеете? С этим существом! – Ее переполняло презрение.

– Я слышал… Кто-то говорил, что…

– Говорите правду, генерал, я не обижусь. Я знаю, что вы имеете в виду. Совершенно верно, этот человек когда-то докучал мне своим вниманием, но я скорее посмотрела бы на какого-нибудь курьера или повара. А теперь…

Она замолчала, не договорив. Генерал почувствовал, что вторгся в деликатную область. Больше вопросов он задавать не мог, и теперь все должно было исходить от самой графини.

– Но я расскажу вам, что он мне предлагал. Не знаю, почему я его выслушала. Нужно было сразу же сообщить в полицию, и теперь я жалею, что не сделала этого.

– Это могло спасти его от такой участи.

– Каждый злодей рано или поздно получает по заслугам, – уверенно, но с горечью в голосе произнесла она. – А этот господин Куадлинг… Но подождите, сейчас я все расскажу, и вы сами поймете, что это был за человек. Он явился ко мне с предложением… Вообразите!.. Он предложил, чтобы он, вернее, его банк, тайно вернул мне всю сумму моего вклада, все деньги, которые я держала там. За это он хотел, чтобы я присоединилась к его мошенничеству.

– Каков негодяй! Ей-богу, он получил по заслугам. И вы тогда видели его в последний раз?

– Я видела его во время поездки, в Турине, Модане, в… О сэр Чарльз, прошу вас, не спрашивайте больше о нем! – вдруг воскликнула она с отчаянием и страхом в голосе. – Я не могу говорить… Я связана обещанием… Я… я…

– В таком случае больше ни слова, – твердо заявил он.

– Есть и другие вещи, но мои уста запечатаны… Во всяком случае пока. Вы не думаете… не станете думать обо мне плохо?

Она нежно прикоснулась к его руке, и он накрыл ее пальцы своей ладонью с такой очевидной расположенностью, что ее щеки снова окрасил румянец. Лицо ее загорелось еще ярче, когда он тепло произнес:

– Ничто не сможет меня заставить пойти на это. Разве вы не знаете… Наверное, вы не знаете, но позвольте вас заверить, графиня, ничто и никогда не заставит меня забыть, как высоко я вас ценю. Я всегда буду доверять вам, верить в вас, думать о вас хорошо.

– Как же мне приятно, что вы так говорите! Особенно сейчас, в такую минуту, – очень тихо промолвила она и робко подняла на него глаза.

Ее пальцы все еще лежали на его руке, накрытые его ладонью, и она стояла к нему так близко, что сэру Чарльзу было очень просто и даже вполне естественно обвить второй рукой ее талию и притянуть к себе.

– И сейчас… в такую минуту… позвольте мне сказать одно слово, – прошептал он ей на ухо. – Вы дадите мне право оберегать вас? Быть рядом с вами, делить с вами невзгоды или защищать вас от них?

– Нет, нет, нет, не сейчас! – Она умоляюще подняла на него полные слез глаза. – Я не могу, не хочу принимать такую жертву. Вы благородный человек, у вас чистое сердце, поэтому вы так говорите. Но вы не должны связывать себя со мной, не должны ввязываться…

Он прервал ее возражения самым старым и самым действенным из известных для таких случаев способов. Первый сладкий поцелуй скрепил столь быстро возникшее между ними согласие.

И после этого она сдалась. Не осталось ни сомнений, ни колебаний. Она, приняв его любовь так же, как он предложил ее, свободно, всем сердцем и душой, забилась под его крыло, как потрепанная бурей голубка возвращается в гнездо, и там, проворковав тихо: «Мой рыцарь… Мой единственный, настоящий рыцарь», прижалась к нему, охотно и полностью отдавшись его нежным ласкам.

Такие мгновения, выхваченные из полного трепетного волнения сердца, вдвойне приятны и милы, когда за плечами беда.

 

Глава XVI

Они сидели, взявшись за руки, и почти не разговаривали, им хватало обретенной любви и осознания того, что они вместе. Время летело слишком быстро, и наконец сэр Чарльз с улыбкой предложил:

– Знаете ли вы, милая графиня…

– Меня зовут Сабина… Чарльз.

– Сабина, дорогая, быть может, это прозвучит прозаично, но знаете ли вы, что я умираю от голода? Я пришел сюда сразу же, не пообедав.

– Я тоже, – улыбнулась она. – Я собиралась пообедать, когда… Когда вы появились, как вихрь, а после этого все случилось так быстро.

– Вы жалеете, Сабина? Вы бы хотели… Вы бы хотели, чтобы этого не было? – Ласковым движением она накрыла пальцами его губы.

– Ни за что на свете. Но вы, военные… Вы ужасные люди! Вам невозможно противиться.

– Что вы! Это перед вами невозможно устоять. Но почему бы нам не сходить пообедать куда-нибудь. «Дюран», «Вуазин», «Кафе дю ля Пе»? Какое место предпочитаете?

– Я надеюсь, нас не попытаются остановить?

– Кто захочет нас останавливать? – спросил он.

– Люди в гостинице… полиция… Я не могу сказать точно кто, но очень боюсь, что такое может случиться. Я не совсем понимаю управляющего. Он несколько раз приходил, но разговаривал как-то странно, даже грубо.

– Так он ответит за это, – горячо произнес сэр Чарльз. – Я думаю, здесь вина этого грубияна сыщика. Все же они вряд ли посмеют…

– Сыщика? Он здесь? Вы уверены?

– Полностью уверен. Один из тех, кто был на Лионском вокзале. Я узнал его, и он был чересчур назойлив. Я даже поймал его, когда он пытался… Ах да, кстати… Я спас от него эту телеграмму.

Он достал небольшой голубой конверт из нагрудного кармана и протянул ей, поцеловав кончики ее пальцев, когда она его взяла.

– Ах!

Внезапное восклицание сорвалось с ее губ после того, как она, довольно небрежно разорвав конверт, пробежала взглядом послание.

– Что случилось? – с тревогой в голосе спросил он. – Я могу узнать?

Она не протянула ему телеграмму и неуверенно произнесла дрожащим голосом:

– Не знаю. Не думаю… Конечно, я не хочу от вас что-либо скрывать, но все же это дело, боюсь, касается только меня одной. Я не должна вас втягивать в это.

– Все, что касается вас, – мое дело. Я не хочу вызывать вас на откровенность, но…

Она покорно отдала ему телеграмму с негромким вздохом облегчения, впервые за многие годы почувствовав, что есть кто-то, готовый принимать решения вместо нее, готовый взвалить на свои плечи бремя ее забот.

Он прочитал телеграмму, но ничего не понял. В послании говорилось: «Должен увидеть вас немедленно, умоляю вас приехать. Гортензия здесь и доставляет неприятности. Только вы можете с нею совладать. Не задерживайтесь. Приезжайте немедленно, или нам придется отправиться к вам. Рипальди, гостиница “Ивуар”, Рю Бельшасс».

– Что это значит? Кто это прислал? Кто такой Рипальди? – довольно бесцеремонно спросил сэр Чарльз.

– Он… он… О Чарльз, мне нужно идти. Все, что угодно, лишь бы он сюда не приходил.

– Рипальди? Кажется, я слышал это имя. Не был ли он среди пассажиров спального вагона? Шеф полиции несколько раз упоминал о нем. Я прав? Пожалуйста, ответьте, я прав?

– Да, да, этот человек был с нами. Темноволосый. Он сидел рядом с дверью.

– Ах да, конечно. Но что… Но что, во имя всего святого, вас может связывать? Какое право он имеет посылать вам такие дерзкие сообщения? Расскажите мне все, Сабина. Вы же признали, что я имею право спрашивать.

– Да, конечно. Я расскажу все, Чарльз, но не сейчас… Не здесь. Мне нужно идти. Я поступила очень неправильно, очень глупо… Но идемте же, идемте. Я так боюсь, что он может…

– Так я могу пойти с вами? Вы не возражаете?

– Я бы очень этого хотела… Но поспешим!

Она подхватила котиковый жакет и протянула ему, чтобы он помог ей его надеть, что он и сделал, весьма галантно и заботливо, расправив оба пышных рукава под плечами и продолжая увлеченно говорить, пока она покорно и терпеливо стояла перед ним.

– А Гортензия? Это ваша горничная… Женщина, которая сбежала? Каким образом она оказалась с итальянцем? Честное слово, ничего не понимаю.

– Этого я тоже не могу объяснить. Все это так странно, необъяснимо. Но мы скоро все узнаем. Прошу вас, Чарльз, будьте терпеливы.

Они вместе спустились во внутренний двор гостиницы и, пройдя под аркой, вышли мимо стойки портье на улицу.

Увидев их, портье выбежал из-за стойки, догнал их и встал перед ними, перегораживая путь.

– Одну минутку, мадам, – произнес он отнюдь не примирительным тоном. – С вами хочет поговорить управляющий. Он попросил меня это вам передать и остановить вас, если вы будете уходить.

– Управляющий может поговорить с мадам, когда она вернется, – сердито ответил ему генерал.

– У меня приказ, и я не могу позволить ей…

– В сторону, мерзавец! – взорвался генерал. – Или клянусь, я преподам вам такой урок, что вы пожалеете, что на свет родились.

В это мгновение появился сам управляющий, и портье обратился к нему за помощью и защитой.

– Я просто передавал мадам ваши слова, мсье Огюст, а этот господин вмешался, стал меня оскорблять, угрожать…

– Я уверен, вы преувеличиваете, здесь какая-то ошибка, – любезным голосом произнес управляющий. – Но я действительно хотел поговорить с мадам. Хочу спросить, довольна ли она своим номером. Апартаменты, которые она обычно снимает, неожиданно освободились. Быть может, мадам хочет взглянуть на них и переехать?

– Благодарю вас, мсье Огюст, вы очень добры, но в другой раз. Сейчас я очень спешу. Когда я вернусь через пару часов, не сейчас.

Управляющий рассыпался в извинениях и больше не чинил им препятствий.

– О, как пожелаете, мадам. Превосходно. Тогда позже, когда у вас будет желание.

По-видимому, он добился своего, потому что с дальней стороны, наверняка после какого-то условного сигнала, появился Галипо. Коротким кивком сыщик отменил данный ранее запрет.

Был подан экипаж, и сэр Чарльз, усадив графиню, повернулся к извозчику, чтобы дать указания, когда возникло новое осложнение.

Кто-то, вышедший из-за угла, увидел, как графиня садилась в фиакр, и крикнул издалека:

– Стойте! Остановитесь! Я хочу поговорить с этой женщиной. Задержите ее. – Это был резкий голос маленького мсье Фльосона, которого большинство из присутствующих – а графиня и сэр Чарльз так уж точно – узнали сразу.

– Нет, нет, нет… Не дайте ему задержать меня… Я не могу сейчас ждать, – взволнованно и сбивчиво зашептала она, и эта мольба не осталась не услышанной ее верным и преданным другом.

– Трогай! – крикнул он извозчику с повелительной интонацией человека, привыкшего отдавать команды. – Вперед! Гони, что есть духу! Плачу вдвое. Скажите ему, куда ехать, Сабина. Я приеду позже. Скоро.

Фиакр сорвался с места и загромыхал по улице, а генерал повернулся к мсье Фльосону.

Маленький сыщик от ярости и разочарования побледнел как полотно. Но он был человеком расторопным, и потому, прежде чем наброситься на опостылевшего англичанина, который уже не первый раз сорвал его планы, он крикнул Галипо:

– Скорее! За ними! Следуйте за ней, куда бы она ни поехала. Возьмите. – Он сунул в руку подчиненному какую-то бумагу. – Это ордер на ее арест. Хватайте ее, где найдете, и везите на Ке де л’Орлож. – Это обиходное название главного управления французской полиции.

Преследование началось сразу, и шеф развернулся к сэру Чарльзу.

– Теперь с вами, – угрожающе прорычал он. – Вам придется ответить за то, что вы сделали.

– Ответить? – с издевкой в голосе отозвался генерал. – Это очень просто. Мадам спешила, поэтому я помог ей уехать. Вот и все.

– Вы противодействуете полиции. Вы помешали мне, начальнику сыскной полиции, исполнять свой долг. И уже не в первый раз. Но теперь вы должны ответить за это.

– Боже мой! – промолвил генерал тем же легкомысленным тоном.

– Сейчас вы отправитесь вместе со мной в префектуру.

– А если меня это не устраивает?

– Тогда вас туда отнесут со связанными руками и ногами, как любого бездельника, который сопротивляется требованиям полиции.

– Ого, какие громкие слова. Быть может, вы окажете мне любезность и сообщите, что я такого сделал?

– Вы помогли сбежать преступнику.

– Эта женщина преступник? Ха.

– Ее обвиняют в страшном преступлении… В совершении которого вы сами подозревались. Речь идет об убийстве человека в поезде.

– Каким нужно быть глупым гусаком, чтобы намекать на такое! Чтобы эта благородная, воспитанная, уважаемая дама… Это невозможно!

– И все это не помешало ей связаться с обыкновенными жуликами. Я не говорю, что она сама нанесла смертельный удар, но считаю, что это она задумала и спланировала преступление, поручив его исполнение сообщникам.

– Каким сообщникам?

– Рипальди, ваш итальянский попутчик, и ее горничная, Гортензия Петипри, которая исчезла сегодня утром.

Генерал пошатнулся от этого неожиданного удара. Еще полчаса назад он бы отбросил саму эту мысль, с негодованием возразил бы каждому слову, хотя бы намекающему на виновность Сабины Кастаньето, но подписанная Рипальди телеграмма, упоминание имени горничной и каких-то доставляемых ею неприятностей, угроза приехать к графине, если она не приедет к ним, и ее беспокойство, вызванное этим, – все это указывало на сговор, на существование неких тайных отношений, некоего согласия между нею и остальными.

Он не смог скрыть охватившего его волнения, что не укрылось от наметанного взгляда мсье Фльосона, который попытался обратить это в свою пользу.

– Мсье генерал, – сказал он с напускным добродушием, – я вижу, каково вам сейчас, и искренне сочувствую. Мы все можем увлекаться, и вашей вины в этом нет. Но сейчас, поверьте, я знаю, что говорю, имеются очень серьезные поводы подозревать ее. И это не простые домыслы, все подкреплено фактами. Я уверен, вы встанете на нашу сторону.

– Каким образом?

– Расскажите откровенно все, что знаете… Куда уехала графиня? Помогите нам задержать ее.

– Это ваши люди сделают и без меня. Вы приказали своему человеку следить за ней.

– Возможно. Но я все равно предпочел бы получить эти сведения от вас. Это доказало бы вашу добрую волю. Мне не нужно, чтобы они дошли до крайних мер…

– Ничего я вам рассказывать не стану! – горячо вскричал генерал. – Все, что я знаю о контессе Кастаньето или услышал от нее, священно. И я все еще верю в нее… искренне. Вы не сможете меня переубедить.

– В таком случае я вынужден просить вас поехать со мной в префектуру. Уверен, вы примете мое приглашение. – Говорил шеф негромко, но с большим чувством собственного достоинства. На последнем слове он сделал ударение.

– Это означает, что, если я не приму вашего приглашения, вам придется применить более жесткие меры?

– Наверняка до этого не дойдет… Во всяком случае, я надеюсь на это. Однако…

– Я пойду с вами, куда захотите, но больше не скажу вам ничего, ни слова. Только сперва я должен сообщить своим друзьям в посольстве, где меня искать.

– Пожалуйста, – пожал плечами маленький сыщик. – Мы можем заехать туда по дороге, и вы передадите привратнику.

 

Глава XVII

Сэр Чарльз Коллингем и его сопровождающий, мсье Фльосон, вместе сев в экипаж, отправились сначала на Фобур-Сент-Оноре. Генерал пытался сохранять бесстрастность, хотя оборот, который приняли последние события, заставил его несколько упасть духом, и мсье Фльосон, напротив, приободрившийся и торжествующий, видел это. Однако они не произнесли ни слова, пока экипаж не остановился перед главным входом Британского посольства, где генерал вручил свою карточку встретившему их внушительного вида привратнику.

– Пожалуйста, передайте это полковнику Папиллону как можно скорее. – Генерал написал на карточке несколько слов: «Угодил в новые неприятности. Если будет время, приезжайте ко мне в полицейскую префектуру».

– Полковник сейчас в канцелярии. Не хочет ли мсье подождать? – вежливо промолвил привратник.

Но сыщик на это пойти не мог и ответил вместо сэра Чарльза:

– Нет, это невозможно. Мы едем на Ке де л’Орлож. У нас безотлагательное дело.

Привратник знал, что такое Ке де л’Орлож, и внутренний голос сразу подсказал ему, кто говорит. Любой француз всегда узнает полицейского и, как правило, придерживается о нем не самого высокого мнения.

– Хорошо, – коротко произнес привратник, когда дверь отъезжающего экипажа захлопнулась, однако передавать карточку полковнику Папиллону не поспешил.

– Это означает, что я арестован? – спросил сэр Чарльз с отвращением.

– Это означает, мсье, что вы находитесь в руках правосудия до тех пор, пока не будет объяснено ваше поведение, – властным тоном произнес сыщик.

– Но я протестую…

– Я не желаю больше ничего слушать, мсье. Приберегите свои протесты для кого-нибудь другого.

Внутри у генерала все клокотало. Происходящее ему не нравилось, но что он мог сделать? После внутренней борьбы восторжествовало благоразумие, и он решил подчиниться, чтобы избежать худшего.

И, говоря по правде, худшего стоило бояться. Было крайне неприятно пребывать во власти этого человечка, который находился на своей земле и горел желанием продемонстрировать власть. С тяжелым сердцем сэр Чарльз подчинялся приказам: выйти из экипажа, подойти к боковому входу в префектуру, проследовать за своим напыщенным сопровождающим по длинным запутанным коридорам огромного здания, подняться по многочисленным лестничным пролетам, послушно остановиться по его команде, когда они подошли к закрытой двери на верхнем этаже.

– Пришли, – сказал мсье Фльосон, по-хозяйски, без стука открывая дверь. – Входите.

Сидевший за небольшим письменным столом посреди просторной пустой комнаты человек при виде мсье Фльосона встал и почтительно молча поклонился.

– Бом, – обратился к нему шеф, – оставляю этого господина с вами. Устройте его поудобнее. – Это было произнесено с подчеркнутой насмешкой. – Когда позову, приведете его в мой кабинет. Вы, мсье, весьма обяжете меня, если останетесь здесь.

Сэр Чарльз безразлично пожал плечами, взял предложенный стул, поставил его у камина и сел.

Оказавшись фактически в заключении, он осмотрел своего тюремщика сперва гневно, но потом с любопытством, удивляясь его довольно необычной внешности. Бом, как его назвал шеф, был невысоким плотным человеком с пышной копной волос на огромной голове, низко посаженной между богатырскими плечами, которые указывали на недюжинную физическую силу. Стоял он на очень тонких кривых ногах колесом, и причудливость его нескладной фигуры подчеркивала короткая черная блуза, надетая поверх остальной одежды, которая делала его похожим на французского мастерового.

Говорил он мало и не особенно вежливо. Когда генерал попытался завязать разговор обычным замечанием о погоде, мсье Бом лишь процедил:

– Я не хочу разговаривать.

А когда сэр Чарльз достал портсигар, как он почти машинально делал время от времени, оказываясь в неприятном или затруднительном положении, Бом предупреждающе поднял руку и прорычал:

– Запрещено.

– Так пусть меня повесят, если я закурю, но я не стану слушать каждого, кто решил покомандовать! – закричал генерал в сердцах, вставая и подсознательно переходя на родной английский.

– Что это вы сейчас сказали? – угрюмо спросил Бом. Он был человеком мсье Фльосона и просто выполнял долг в меру своего разумения. Вопрос был задан с таким обиженным видом, что генерал рассмеялся, успокоился и замолчал, так и не закурив.

Время шло, минул почти час мучительного для сэра Чарльза ожидания. Всегда есть что-то раздражающее в ожидании под кабинетом чиновника или должностного лица любого ранга, и генералу с трудом удавалось сохранять терпение, когда он думал о том, как недостойно повел себя с ним мсье Фльосон. К тому же все это время он волновался о графине. Сначала думал, что с ней, потом где она, а затем, и дольше всего, возможно ли, чтобы она действительно оказалась замешана в чем-то компрометирующем и преступном.

Неожиданно прозвенел электрический звонок. Рядом с Бомом стоял телефон. Он снял трубку, поднес ее к уху, выслушал указания, после чего встал и резко бросил сэру Чарльзу:

– Идемте.

Когда генерала наконец ввели в кабинет начальника сыскной полиции, к своему облегчению он увидел там полковника Папиллона. Рядом с мсье Фльосоном сидел судья, мсье Бомон ле Арди, который, вежливо дождавшись, пока англичане обменялись приветствиями, заговорил извиняющимся тоном:

– Я надеюсь, мсье генерал, вы простите нас за то, что мы так долго задерживали вас здесь, но на это у нас были, как нам казалось, достаточно веские основания. Если теперь они отчасти утратили убедительность, мы считаем свои действия обоснованными, потому что мы исполняли свой долг.

– Мы поймали женщину, которой вы помогли сбежать, – не удержавшись, выпалил сыщик.

– Графиню? Она здесь? Задержана? Нет!

– Разумеется, она задержана. Еще как, – так и сияя от удовольствия, ответил мсье Фльосон. – Au secret, если вы знаете, что это значит. Она находится в отдельной одиночной камере, и никому не позволено с ней ни видеться, ни разговаривать.

– Этого не может быть. Джек… Папиллон, это неправильно. Я прошу, умоляю, настаиваю, попросите вмешаться его светлость.

– Но я не могу, сэр. Вы просите невозможного. Контесса Кастаньето теперь подданная Италии.

– Она англичанка по рождению и просто женщина. Она благородная леди. Так с ней обращаться чудовищно, неслыханно! – выпалил генерал.

– Но эти господа утверждают, что у них есть ордер, что она сама нарушила закон…

– Я не верю этому! – негодующе вскричал генерал. – Я не верю этим людям, кучке идиотов. Я не верю ни единому их слову, даже если они будут клясться.

– Но если у них есть документальные свидетельства, изобличающие бумаги.

– Где? Какие?

– Мсье судья показывал мне записную книжку. – Генерал, проследив за взглядом Джека Папиллона, увидел небольшой carnet, или блокнот, по которому судья многозначительно постучал пальцем.

Потом судья примирительным тоном произнес:

– Нетрудно догадаться, что вы, мсье генерал, возражаете против ареста этой женщины. Это так? Но мы здесь собрались не для того, чтобы искать вам оправдания. Отнюдь. Мы имеем дело с умным, мужественным человеком, джентльменом и офицером высокого ранга, и вы узнаете то, что мы не расскажем никому другому. Во-первых, – продолжил он, поднимая записную книжку. – Вы знаете, что это? Видели раньше?

– Кажется, видел, но не скажу, когда или где.

– Эта вещь принадлежит одному из ваших попутчиков… Итальянцу Рипальди.

– Рипальди? – повторил генерал, не без волнения вспомнив, что видел это имя в полученной графиней телеграмме. – А, я понял.

– Вы слышали о нем? В какой связи? – спросил судья как будто мимоходом, но это была спонтанно возникшая ловушка.

– Я понял, – повторил генерал, не потерявший бдительности, – почему эта книжка мне знакома. Я видел ее в руках человека в зале ожидания. Он что-то писал в ней.

– В самом деле? Похоже, это его любимое занятие. Для него было привычным делом доверять свои мысли дневнику. И он не рассчитывал, что эти записи будет читать кто-то другой. Здесь все: его передвижения, намерения, замыслы, даже потаенные мысли. Эта вещь, которую он наверняка случайно потерял, уличает и его, и его друзей.

– Что вы хотите этим сказать? – торопливо осведомился сэр Чарльз.

– Только то, что на этих записях основывается большая часть наших подозрений против графини. Они странным образом, но убедительно подтверждают наши соображения.

– Я могу взглянуть? – пренебрежительно недоверчивым тоном спросил генерал.

– Здесь на итальянском. Вы читаете на этом языке? Если нет, я перевел самые важные части. – Судья протянул ему несколько листов.

– Спасибо. Если позволите, я бы хотел видеть оригинал, – и генерал спокойно протянул руку и взял записную книжку.

То, что он прочитал, быстро пройдясь взглядом по страницам, будет изложено в следующей главе. Читатель увидит, что некоторые записи выглядели весьма компрометирующими для его дорогой подруги Сабины Кастаньето.

 

Глава XVIII

Дневник Рипальди – полное имя владельца «Натале Рипальди» красовалось на внутренней стороне обложки – не представлял собой ничего необычного: невзрачная записная книжка в потертой серо-коричневой тканевой обложке, укрепленные белым металлом углы, замаранные от частого перелистывания разлинованные голубым и красным плотные страницы с загнутыми уголками.

Вначале шли записи о проделанной и предстоящей работе.

«11 января. Зайти в “Кафе ди Рома”. Беппо встретит».

«13 января. Навел справки о М. Л. Последний раз работала моделью в студии С., Палаццо Б.».

«15 января. В Циркуло Бонафиде что-то назревает. Присоединились Лоувайя, Малатеста и англичанин Спрот. Все – известные анархисты».

«20 января. Не забыть заплатить Тратторе. Бестия ждать не станет. Икс тоже давит, и Мариуцция. Положение усложняется».

«23 января. Приказал наблюдать за К. Взять его в обработку? Нет. Большие сомнения насчет его платежеспособности».

«10, 11, 12 февраля. Следил за К., пока ничего».

«27 февраля. К. себя не проявляет. Ошибка? Допросить его? Нужно срочно что-то делать. Икс угрожает префектурой».

«1 марта. У К. неприятности. Каждый вечер задерживается допоздна. Играет на большие ставки. Не везет».

«3 марта. К. что-то задумал. Готовится начинать?»

«10 марта. Встречал К. в разных местах».

Далее шел краткий отчет о перемещениях Куадлинга в день отъезда из Рима, во многом совпадающий с описанным в предыдущей главе. Состоял он в основном из записанных мыслей, предположений, надежд и страхов. Наверняка суматоха слежки не позволила ему вносить в дневник записи сразу, и он записывал их на следующий день в поезде.

«17 марта (вчерашний день). Он не пришел. Думал увидеть его в буфете в Генуе. Проводник отнес ему кофе в вагон. Надеялся завязать знакомство».

«12.30. Обед в Турине. К. не вышел к столу. Нашел его гуляющим у ресторана. Заговорил, получил короткий ответ. Кажется, не хочет, чтобы его видели.

Но с другими он разговаривает. Познакомился с горничной и хочет поговорить с ее хозяйкой. Когда я проходил рядом с ними, услышал: “Передайте ей, что я хочу с ней поговорить”. Потом они поспешили разойтись.

В Модане он пришел на таможню, потом в ресторан. Сидя за столом, кивнул женщине, она как будто его не узнала, что странно. Конечно же, она его знает. Тогда почему?.. Между ними что-то есть, и горничная в деле.

Что делать мне? Если вмешаться, я смогу расстроить любые их планы. Чего они хотят? Его денег, несомненно.

Я тоже. И у меня на них прав куда больше, потому что я могу сделать с ним все, что захочу. Он полностью в моей власти и поймет это – не дурак же. Он знает, кто я и зачем здесь нахожусь. Ему выгодно меня подкупить, и я готов продать и себя, и свой долг, и префектуру. А почему бы и нет? Есть ли у меня лучшие варианты? Появится ли у меня когда-нибудь еще такой шанс? Одним махом я получаю двадцать, тридцать, сорок тысяч лир, даже больше. Это же состояние! Я смогу уехать в республику, в Америку, хоть Северную, хоть Южную, вызвать Мариуццию… Нет – cospetto! – я останусь свободным! Буду тратить деньги на себя, потому что я сам, один их добуду, несмотря на опасность.

Придумал такой план.

Пойду к нему перед самым Парижем. Поговорю с ним, пригрожу арестом, потом намекну, что могу помочь спастись. Можно не бояться, что он не примет предложения, он должен его принять, что бы он там ни решил с остальными. И потом, кто они такие? Ему нужно бояться меня».

Следующие записи были сделаны позже, несомненно после того, как было совершено страшное деяние. Слова писались дрожащей рукой, и неровный почерк было очень трудно разобрать.

«Ох! Меня все еще трясет от страха и ужаса. Не могу не думать об этом. Никогда не смогу. Почему я поддался искушению? Что меня прельстило? Как я мог дойти до такого?

Если бы не эти две женщины – дьяволицы, фурии, – ничего бы не случилось. Одной удалось сбежать, а вторая… Она здесь. Такая сдержанная, такая хладнокровная и спокойная – кто мог ожидать от нее такого? От этой благородной, возвышенной дамы, утонченной и мягкосердечной! Мягкосердечной? Она – демон в платье! Прощу ли я ее когда-нибудь?

А теперь я оказался в ее власти. Но разве и она не в моей ли? Мы с ней в одной лодке, утонем или выплывем вместе. Мы связаны, я с ней, она со мной. Что нам делать? Как повести себя на следствии? Santissima Donna! Почему я не рискнул и не выбрался, как горничная? Тогда было так страшно, но сейчас все уже осталось бы позади, а теперь…»

Далее шла запись таким же нетвердым нервным почерком, судя по содержанию, сделанная в зале ожидания вокзала.

«Нужно привлечь ее внимание. Она отказывается смотреть в мою сторону, а мне необходимо, чтобы она поняла: я хочу сказать ей кое-что особенное. И, поскольку разговаривать нам запрещено, я пишу это здесь… Чтобы она попыталась взять мой дневник и незаметно прочитать записку.

– Cospetto! Она тупа, как пробка! Или страх окончательно помутил ее разум? Неважно, я все равно своего добьюсь».

После этого шло то, что полиция посчитала важнейшей уликой.

«Графиня. Помните. Молчание, полное молчание. Ни слова о том, кто я, или о том, что известно нам с вами. Дело сделано. Прошлого не воротишь. Будьте мужественны, тверды. Ни в чем не сознавайтесь. Стойте на том, что вы ничего не знаете и ничего не слышали. Отрицайте, что знали его или меня. Скажите, что крепко спали всю ночь. Скажите, что вас опоили снотворным. Придумайте что-нибудь, что угодно, только будьте бдительны и ничего не говорите обо мне. Предупреждаю вас, не трогайте меня, иначе… Но ваши интересы – это мои интересы. Мы или выстоим, или падем вместе. Потом я встречусь с вами. Я должен встретиться с вами где-нибудь. Если мы разминемся перед вокзалом, напишите мне до востребования в «Гранд отель» и дайте адрес. Это обязательно! Напоминаю: молчание и осторожность».

На этом заканчивались записи в дневнике. Чтение заняло у сэра Чарльза от пятнадцати до двадцати минут, и все это время французские официальные лица наблюдали за его лицом с большим вниманием, а его друг полковник Папиллон – с большим волнением.

Однако маска генерала была непроницаема. В конце он еще несколько раз перечитал отдельные страницы, держа записную книжку близко к свету и очень внимательно ее изучая.

– Итак? – произнес судья, когда встретил наконец взгляд генерала.

– Вы считаете это важным? – спросил генерал спокойным, ровным голосом.

– Разве можно считать иначе? Разве это не серьезное доказательство вины?

– Это, конечно, было бы так, если бы на эти записи можно было положиться. Но на этот счет у меня имеются серьезные сомнения.

– Но это всего лишь ваше мнение! – воскликнул сыщик. – Предположения. Почему не поверить дневнику? Он настоящий…

– Погодите, сударь, – сказал сыщик, поднимая руку. – Разве вы не заметили… Нет, такое, разумеется, не могло ускользнуть от внимания столь проницательного полицейского! Записи здесь сделаны разными руками.

– Что? Невозможно! – одновременно вскричали оба француза.

Они сразу поняли, что это открытие, окажись оно правдой, могло изменить весь ход их рассуждений.

– Сами посмотрите. Мне кажется, это совершенно очевидно и не вызывает сомнений, – твердо произнес сэр Чарльз. – Я совершенно уверен, что последние страницы написаны другой рукой.

 

Глава XIX

Несколько минут сыщик и судья изучали записную книжку, исследуя страницу за страницей, качали головами и отказывались признать очевидное.

– Не вижу ничего такого, – наконец произнес судья. – Несомненно, разница есть, но это объяснимо.

– Совершенно верно, – вставил мсье Фльосон. – Когда писалось начало, он был спокойным и собранным, а последние страницы, где почерк такой неровный и неразборчивый, были написаны сразу после преступления, когда его трясло от возбуждения. Естественно, почерк поменялся.

– Или он просто хотел изменить его. Вполне возможно, что у него возникло такое желание, – прибавил судья.

– Значит, вы признаете, что разница есть? – проницательно заметил генерал. – Но здесь нечто большее, чем измененный почерк. Как ни старайся изменить почерк, определенные признаки всегда остаются неизменными. Некоторые буквы, заглавные «Г», «Х» и другие, все равно проявят себя. Я знаю, что говорю. Я занимался почерковедением, меня это очень интересует. Это написано двумя разными людьми. Позовите эксперта, он подтвердит.

– Ну хорошо, – немного помолчав, произнес судья. – Давайте на секунду предположим, что вы правы. И что из этого следует? Какие вы делаете из этого выводы?

– Да наверняка вы сами понимаете, о чем это говорит, – с некоторым пренебрежением в голосе произнес сэр Чарльз.

– Конечно, у меня есть мнение… Но я хочу проверить, совпадает ли оно с вашим. Вы думаете, что…

– Я знаю, – поправил генерал. – Я знаю, что, поскольку в дневнике оставили записи два человека, он либо принадлежит не Рипальди, либо последние записи сделаны не им. Я своими глазами видел, как писались последние страницы. Но они написаны не почерком Рипальди, это неопровержимо, я уверен, могу поклясться, следовательно, он не Рипальди.

– Но вы бы об этом узнали еще раньше, – распаляясь, вставил мсье Фльосон. – Как вы могли не заметить подмены человека? Вы должны были увидеть, что это не Рипальди.

– Прошу прощения, но я не знал Рипальди. Во время поездки я на него внимания не обращал – не было причины. Я вообще не общался ни с кем из пассажиров, кроме своего брата и графини.

– Но кто-нибудь другой наверняка увидел бы подмену, – растерянно продолжил судья. – Одно это опровергает ваше предположение, мсье генерал.

– Я основываюсь на фактах, а не на предположениях, – непоколебимо возразил сэр Чарльз. – И уверен, что прав.

– Но, если это не Рипальди, то кто это? Кому могло прийти в голову обрядиться в его одежду и изображать его, да еще делать записи в его дневнике вместо него?

– Тому, кто хочет отвести подозрение от себя на других…

– Постойте… Разве он сам не признался открыто в том, что виноват?

– Какая разница, если он не Рипальди? Как только следствие будет окончено, он отойдет в сторону и примет свой настоящий облик… облик человека, которого считают мертвым, тем самым обезопасив себя от любых преследований в будущем.

– То есть, вы хотите сказать… Это поразительно! Великолепно! Браво, мсье генерал! – восторженно заговорил судья, и лишь профессиональная ревность удержала мсье Фльосона от того, чтобы присоединиться к похвале.

– Но как… что… ничего не понимаю, – ошарашенно промолвил полковник Папиллон. Его разум работал не так быстро, как у его компаньонов.

– Все очень просто, мой дорогой Джек, – начал генерал. – Рипальди, очевидно, пытался шантажировать Куадлинга, о чем он и писал в своем дневнике, но Куадлинг оказался не так-то прост. Несомненно, завязалась драка, и Куадлинг убил его, возможно, обороняясь. Он бы чистосердечно признался в этом, но в его нынешнем положении беглого банкрота не решился. Так это вижу я и надеюсь, что теперь господа со мной согласятся.

– Теоретически да, – охотно подтвердил судья. – Но необходимо найти доказательство подмены. Если бы удалось опознать труп, установить, что это не Куадлинг… Более того, если бы мы не упустили этого Лжерипальди! Теперь, мсье Фльосон, вы никогда его не найдете. Никогда.

Сыщик виновато повесил голову.

– Мы можем помочь вам справиться с обеими неприятностями, господа, – весело произнес сэр Чарльз. – Мой друг, полковник Папиллон, может опознать Куадлинга. Он хорошо знал его в Риме пару лет назад.

– Одну минуту, господа. – Сыщик коснулся кнопки звонка и приказал немедленно подать два фиакра.

– Верно, мсье Фльосон, – кивнул судья. – Мы все вместе поедем в морг, где сейчас находится тело. Вы не откажетесь содействовать, мсье?

– Секунду. Насчет второго вопроса, мсье генерал, – вставил мсье Фльосон. – Вы поможете найти этого негодяя, кем бы он ни оказался?

– Да. Человека, который называет себя Рипальди, можно найти… Во всяком случае, час назад вы бы его нашли в гостинице «Ивуар» на Рю Бельшасс. Но боюсь, что время потеряно.

– Все равно пошлем туда людей.

– Я слышал, что с ним находилась вторая женщина, Гортензия.

– Откуда вам это известно? – подозрительно спросил сыщик.

– Это подождет, – вмешался судья. – Пришло время действовать. И мы слишком многим обязаны генералу, чтобы сейчас не доверять ему.

– Спасибо, приятно это слышать, – продолжил сэр Чарльз. – Но, если я вам чем-то помог, быть может, и вы для меня что-то сделаете в ответ? Посмотрите, что приходится терпеть этой несчастной женщине. В качестве одолжения мне, вы отпустите ее?

– Позвольте, мсье, боюсь, что… Я не знаю как, сообразно с моим долгом… – начал возражать судья.

– Хотя бы позвольте ей вернуться в гостиницу. Она будет оставаться там до тех пор, пока понадобится вам. Это я могу вам обещать.

– Вы не отвечаете за нее.

– Думаю, она сделает то, что я попрошу, если бы я смог написать ей пару строк.

Судья сдался, улыбнувшись нетерпеливости генерала и догадавшись, что за нею стоит.

В скором времени от префектуры через короткие промежутки времени отправились три партии. Отряд полицейских поехал арестовывать Рипальди, графиня вернулась, а судья и его спутники отправились в морг, расположенный неподалеку, где были встречены со всеми возможными почестями и почтением.

Был вызван смотритель, или дежурный, он вышел к фиакру с непокрытой головой, низко кланяясь перед важными людьми.

– Доброе утро, Ла Пеш, – сказал мсье Фльосон резким голосом. – Мы приехали на опознание. Тело из Лионского вокзала. Убитый в спальном вагоне. Его уже привезли?

– Конечно, оно в вашем распоряжении, шеф, – подобострастно ответил старик. – Если господа не сочтут за труд пройти внутрь, я отведу их прямо в зал. Там много людей.

Обычная толпа любопытствующих неторопливо проходила мимо самой страшной в мире витрины, в которой выставленными товарами являются жуткие трупы, разложенные на мраморных столах рядами, изувеченные, истерзанные останки жертв насилия, подвергшиеся последнему ужасному надругательству после смерти.

Что за люди стоят в этой в очереди, какие нездоровые побуждения привели их сюда? Кто эти толстые, довольные жизнью женщины с корзинками в руках; благопристойные рабочие в пыльных блузах, убивающие время в перерыве между часами работы; уличная чернь, мужчины и женщины, находящиеся на разных стадиях упадка и деградации? Несомненно, есть среди них и такие, кем движут причины, которые мы не можем поставить под сомнение. Их разрывает на части и мучает неизвестность, они дрожат от ожидания, готовые в любую секунду увидеть среди выставленных на обозрение тел своих близких. Другие просто глазеют на дневной «улов», размышляя, возможно, ждет ли их самих такая участь. Пара человек – обычные праздные зеваки, и это не всегда французы, ибо морг, как магнит, манит неугомонного туриста, заехавшего в Париж. Удивительнее всего то, что сам убийца, вершитель ужасающего преступления, приходит сюда, в место, где его жертва лежит обнаженная, раскрытая перед всеми, и смотрит на нее, точно околдованный, чувствуя, возможно, больше раскаяния, чем страха быть пойманным. Это происходит настолько часто, что, когда парижской полиции случается не раскрыть убийство, она посылает в морг замаскированного агента, который смешивается с толпой и ведет наблюдение. При помощи этого трюка было проведено немало громких арестов.

– Сюда, господа, сюда. – Смотритель провел компанию через несколько комнат в глубину здания. Помещение это находилось, можно сказать, за кулисами морга, и им открылись все его мрачные тайны.

Температура неожиданно упала ниже точки замерзания воды, и воздух наполнился ледяным холодом. Но хуже этого был стойкий резкий запах искусственно сдерживаемого животного разложения. Процесс заморозки, новейшее научное изобретение, позволяющее замедлять распад материи, с недавних пор стал применяться в морге, чтобы сохранять тела свежими гораздо дольше, чем раньше, когда использовалась лишь обычная проточная вода. Были установлены специальные морозильные камеры, в которых неопознанные тела хранятся месяцами, прежде чем их оттуда вытащат, как мясные туши.

– Какое жуткое место! – воскликнул сэр Чарльз. – Скорее, Джек! Уйдем отсюда ради всего святого.

– Где мой человек? – быстро спросил полковник Папиллон.

– Вон там, третий слева, – прошептал мсье Фльосон. – Мы надеялись, вы сразу узнаете труп.

– Этот? Неужели вы думали, что я скажу, кто это? У него же лицо так обезображено, что ничего не понятно.

– И нет никаких примет или отметин, по которым можно сказать, Куадлинг это или нет? – разочарованно спросил судья.

– Ничего. И все же, я уверен, что это не он. По той простой причине, что…

– Да, да, продолжайте.

– Этот Куадлинг сейчас стоит в толпе.

 

Глава XX

Мсье Фльосон первым полностью осознал смысл неожиданного заявления полковника Папиллона.

– Бегите, бегите, Ла Пеш! Закройте внешние двери, никого не выпускайте. Отступите назад, господа. – Он деловито оттеснил компаньонов в самый конец зала. – Дай бог, чтобы он не заметил нас! Он узнает нас, даже если мы не узнаем его.

Затем так же торопливо сыщик схватил за руку полковника Папиллона и потащил его за собой обратно в наружное помещение, где толпа в молчаливом возмущении ожидала, пока ей объяснят причины задержания.

– Быстрее, мсье! – прошептал шеф. – Покажите его.

Но просьба была излишней. Полковник Папиллон вышел вперед, положил руку на плечо одного из мужчин, и, когда он произнес: «Мистер Куадлинг, я полагаю?», сыщик с большим трудом сумел сдержать изумление.

Указанный таким образом человек не походил ни на кого из тех, с кем сыщик встречался в тот день, и меньше всего на Рипальди. Усы исчезли, одежда сменилась полностью, маскировку дополняли темно-зеленые очки. Даже странно, что Папиллон вообще узнал его. Но случилось так, что именно в минуту опознания Куадлинг снял очки, вне всякого сомнения, для того чтобы получше рассмотреть цель своего приезда в морг, жуткое свидетельство своего злодеяния.

Естественно, он отшатнулся, весьма убедительно изображая негодование, и заговорил на сбивчивом французском, отрицая словами и жестами знакомство с человеком, за которого его только что приняли.

– Я этого не потерплю, – вскричал он. – Кто вы такой, как смеете…

– Ну-ну, – негромко вставил мсье Фльосон, – мы это обсудим, но не здесь. Пройдемте в кабинет. Пройдемте, я говорю, или нам применить силу?

Спасения не было, и после неудачной бравады незнакомца увели.

– А теперь, полковник Папиллон, посмотрите на него внимательно. Вы знаете этого человека? Вы уверены, что это…

– Мистер Куадлинг, покойный римский банкир. Нет ни малейшего сомнения. Я узнаю его.

– Этого достаточно. Тишина, сэр! – Последние слова были адресованы Куадлингу. – Теперь и я вас узнал как человека, который называл себя Рипальди пару часов назад. Бесполезно отпираться. Пусть его обыщут. Тщательно. Вы поняли, Ла Пеш? Зовите своих людей, он может сопротивляться.

Не особо церемонясь с поникшим задержанным, уже через три минуты они обыскали всю его одежду, каждый потайной карман и практически вывернули его наизнанку.

После этого все сомнения в его личности отпали, как и в его причастности к преступлению.

Во-первых, среди многих улик оказалась пропавшая записная книжка проводника спального вагона. В ней находилась и карта состава, и билеты пассажиров, все бумаги, которые Гроот необъяснимым образом потерял. Несомненно, их у него украли для того, чтобы помешать раскрытию убийства. В другом кармане обнаружился собственный бумажник Куадлинга вместе с визитными карточками, несколько адресованных ему писем, а главное – толстая пачка банкнот разных государств, английские, французские, итальянские, общей суммой в несколько тысяч фунтов.

– Что, все еще отрицаете? Ну, это несерьезно, бесполезно и пустая трата времени. Наконец мы раскрыли эту тайну. Я бы вам советовал во всем сознаться. Впрочем, у нас достаточно свидетельских показаний, чтобы выдвинуть против вас обвинение, – сурово произнес судья.

Но Куадлинг с бледным лицом демонстративно смотрел в сторону и молчал. Он оказался в ловушке, угодил в сеть и не собирался им помогать.

– Советую вам не молчать, вам же будет лучше. Не забывайте, у нас есть методы…

– Желаете продолжить допрос здесь, мсье Бомон ле Арди? Прямо сейчас?

– Нет, пусть его отвезут в префектуру, так будет удобнее. В мой кабинет.

Без лишних слов был подан фиакр, задержанного увезли на Ке де л’Орлож под конвоем в лице мсье Фльосона, который занял место рядом с ним, и двух полицейских, один из которых сел впереди, а второй на козлах, и поместили в тайную камеру.

– А вы, господа? – обратился судья к сэру Чарльзу и полковнику Папиллону. – Не хочу вас больше задерживать, хотя есть еще много вопросов, с которыми вы могли бы нам помочь разобраться, если мне будет позволено отнять у вас еще немного времени.

Как ни хотелось сэру Чарльзу поскорее вернуться в гостиницу «Мадагаскар», он чувствовал, что больше послужит графине, если доведет это дело до конца. Поэтому он с готовностью согласился сопровождать судью и полковника Папиллона, который из любопытства тоже согласился.

– Я искренне надеюсь, – сказал судья по дороге, – что наши люди задержали эту женщину, Петипри. Уверен, что в ее руках ключ к этой истории. Когда мы услышим ее рассказ, вина Куадлинга будет доказана. И, кто знает, она может полностью снять подозрения с мадам контессы.

За время только что описанных событий, которые заняли не меньше часа, полицейские агенты успели съездить на Рю Бельшасс. Вернулись они не с пустыми руками, хотя сперва могло показаться, что их поездка безрезультатна. Гостиница «Ивуар» была очень посредственным заведением. Эти меблированные комнаты владелец сдавал понедельно постояльцам, с которыми даже не знакомился лично. Всю работу выполнял администратор. Этот служащий, в соответствии с законом, предъявил полиции книгу записей постояльцев, но о вселившихся в этот день почти ничего рассказать не смог.

– Да, человек, назвавшийся Дюфуром, сегодня в полдень снял у нас номера, один для себя и еще один для мадам, которая была с ним. Ее тоже звали Дюфур, он сказал, что это его сестра. – И по просьбе полицейских он описал их.

– Наши пташки, – коротко произнес старший агент. – Их разыскивают, мы из сыскной полиции.

– Хорошо. – Подобные визиты случались в этом заведении не впервой. – Только вы не найдете здесь мсье. Он ушел. Вот его ключ висит. Мадам? Нет, она здесь. Да, это точно, потому что она только что звонила. Ага, вот опять. – Он посмотрел на яростно дергающийся колокольчик, но с места не сдвинулся. – За обслуживание они не заплатили. Пусть сама спускается и говорит, что надо.

– Правильно, и мы приведем ее, – сказал полицейский, направляясь вверх по лестнице к указанному номеру.

Однако, дойдя до двери, они нашли ее запертой. Изнутри? Вряд ли, потому что, пока они колебались, не зная, как поступить, изнутри донесся истошный крик:

– Выпустите меня! На помощь! Помогите! Вызовите полицию. Мне нужно многое рассказать. Скорее! Выпустите меня!

– Вызвать полицию? Мы уже здесь, моя дорогая. Но подождите. Спуститесь вниз, Гастон, и спросите, нет ли у администратора запасного ключа. Если нет, зовите слесаря. Ближайшего. Немного терпения, моя красавица. Не бойтесь.

Ключ быстро нашелся, и проход был открыт.

В комнате с вызывающим видом, уперев руки в бока, стояла женщина. Несомненно, та, которую они искали. Высокое, немного мужеподобное создание со смуглым красивым лицом и бешено сверкающими черными глазами – воплощение ярости.

– Мадам Дюфур? – начал полицейский.

– Дюфур? Вздор! Меня зовут Гортензия Петипри. А вы кто такие? La Rousse?

– К вашим услугам. Вы хотите нам о чем-то рассказать? Мы пришли для того, чтобы спокойно отвезти вас в префектуру, если позволите, в противном случае…

– Я поеду спокойно. Другого я и не прошу. Мне нужно рассказать все, что я знаю об этом негодяе, преступнике, подлом убийце, который хотел сделать меня сообщницей. О Куадлинге, банкире из Рима!

В фиакре Гортензия Петипри продолжала сыпать такими злобными и горячими ругательствами в адрес Куадлинга, что ее обвинения превратились в сплошной, почти неразборчивый поток слов.

Лишь после того как она оказалась перед мсье Бомоном ле Арди, человеком с большим опытом проведения допросов, ее рассказ принял более-менее связную форму.

Ее историю лучше всего передать понятным сухим языком официального полицейского отчета.

Имя допрошенного свидетеля: Аглая Гортензия Петипри. Возраст: тридцать два года. Француженка, родилась в Париже, проживает на Рю де Венсен, 374. 19 ноября 189-в Риме была принята на службу графиней Кастаньето в качестве горничной и в доме хозяйки познакомилась с господином Франсисом Куадлингом, банкиром с Виа Кондотти, Рим.

Куадлинг добивался руки графини и пытался путем подкупа и угроз заставить свидетеля действовать в его интересах. Свидетель часто говорила о нем в положительном ключе своей хозяйке, которая не была расположена к нему.

Утром, за два дня до убийства, Куадлинг нанес графине продолжительный визит. Свидетель не слышала, что между ними произошло, но Куадлинг вышел очень расстроенный и снова попросил ее поговорить с хозяйкой. Он знал о том, что графиня собиралась покинуть Рим, но о собственных намерениях не упоминал.

Свидетель была очень удивлена, когда увидела его в спальном вагоне, но не разговаривала с ним до следующего утра, когда он попросил ее убедить графиню поговорить с ним, пообещав щедрую награду. При этом он достал бумажник и показал большое количество банкнот.

Свидетелю уговорить графиню не удалось, несмотря на то что она пыталась это сделать несколько раз. Свидетель сообщила об этом Куадлингу, после чего тот обратился к графине напрямую, но был принят очень холодно.

За время поездки свидетель много думала о сложившемся положении. Она призналась, что вид денег Куадлинга очень взволновал ее, но не смогла сказать, когда у нее впервые возникла идея ограбить его. (Замечание от судьи: однако в том, что она решилась на это, нет сомнений, и вывод этот основан на ее действиях. Это она украла у графини бутылочку с лекарством, и, несомненно, это она опоила проводника в Лароше. Это дало ей возможность находиться в спальном вагоне между Ларошем и Парижем, а то, что она там находилась, свидетель не отрицает.)

Свидетель неохотно признала, что вошла в купе, в котором было совершено убийство, в решающую минуту, когда происходила драка между итальянцем Рипальди и подозреваемым Куадлингом. Свидетель увидела, как последний нанес смертельный удар и как жертва упала на пол.

Свидетель заявляет, что от страха сначала даже не смогла ни крикнуть, ни позвать на помощь, и, прежде чем она смогла прийти в себя, убийца стал угрожать ей окровавленным ножом. Она бросилась на колени, моля о пощаде, но Куадлинг сказал ей, что она как свидетель может отправить его на гильотину, поэтому она должна умереть.

Свидетелю наконец удалось убедить его сохранить ей жизнь, однако только при условии, что она покинет вагон. Он указал на окно, как на единственный выход, но она долго отказывалась, утверждая, что это верная смерть. Когда Куадлинг снова пригрозил ее зарезать, она была вынуждена использовать последний шанс, не надеясь на то, что ей удастся остаться в живых.

Однако с помощью Куадлинга ей удалось выбраться через окно и попасть на крышу. Он сказал ей дождаться, когда поезд замедлит движение, и сойти. Дав свидетелю тысячу франков, он велел ей исчезнуть навсегда.

Свидетель сошла с поезда рядом с небольшой станцией Вильнев и оттуда пригородным поездом добралась до Парижа. На Лионском вокзале она узнала о начавшихся следованных действиях, а потом, дожидаясь снаружи, увидела Куадлинга, замаскированного под итальянца, который выходил из здания вокзала с другим человеком. Она проследила за ним, чтобы узнать, где он остановился, и при первой же возможности сообщить о нем властям. Однако Куадлинг, выходя из ресторана, увидел ее и сразу же предложил ей пять тысяч франков за молчание. Она поехала с ним в гостиницу «Ивуар», где он должен был передать ей указанную сумму. Куадлинг заплатил, но выдвинул условие: она должна была остаться в гостинице «Ивуар» до завтрашнего дня. По-видимому, он ей не доверял, поэтому запер ее в номере. Она же, не желая оставаться взаперти, начала звать на помощь и через некоторое время была освобождена полицией.

Такова была суть показаний Гортензии Петипри, и они подтверждались множеством частных деталей.

Когда она предстала перед судьей, рядом с которым сидели сэр Чарльз Коллингем и полковник Папиллон, последний тотчас заметил, что на ней была темная накидка, обшитая таким же стеклярусом, какой был обнаружен в купе убитого.

Куадлинг должным образом предстал перед судом ассизов и был приговорен к высшей мере наказания. Его виновность ни у кого не вызвала сомнения, однако присяжные, приняв во внимание определенные смягчающие обстоятельства, решили смягчить приговор. Главным аргументом стала уверенность Куадлинга в том, что первым на него напал Рипальди. Он заявил, что итальянский сыщик сначала пытался с ним договориться, требовал у него пятьдесят тысяч франков за возможность избежать заключения, что, когда Куадлинг наотрез отказался платить шантажисту, Рипальди ударил его ножом, но промахнулся.

Потом Куадлинг сцепился с ним и отобрал нож. Драка была яростной и могла закончиться победой любого, но неожиданное появление Петипри отвлекло внимание Рипальди, и тогда Куадлинг, обезумевший от ярости, ударил противника ножом в грудь.

И только потом Куадлинг осознал всю тяжесть содеянного и неизбежные последствия. В отчаянной попытке спастись он запугал Петипри и заставил ее выбраться через окно вагона.

Это он подал аварийный сигнал к остановке поезда, чтобы дать ей возможность сойти. Мысль о том, чтобы выдать себя за Рипальди, также появилась у него после убийства. Для этого он изуродовал его лицо до неузнаваемости, поменялся с ним одеждой и купе.

Благодаря признательным показаниям, Куадлинг избежал гильотины, но был сослан на пожизненную каторгу в Новую Каледонию.

Похищенные им деньги вернулись в Рим и были использованы для возвращения долгов вкладчикам его банка.

И еще одно.

Где-то в июне во всех парижских газетах появилось объявление:

«Вчера в Британском посольстве генерал сэр Чарльз Коллингем, рыцарь командор ордена Бани, сочетался браком с Сабиной, графиней ди Кастаньето, вдовой итальянского графа ди Кастаньето».