Раздался звонок. Сердито хмыкнув, Албректсен взял трубку.

– У меня совещание, – строго сказал он. – Я просил не беспокоить меня! – После короткого молчания, он проговорил уже другим тоном: – Кто? Что? Соедините меня с ней! – Прикрыв рукой трубку, он тихо объяснил присутствующим: – Это Лиллиан Бек. – И убрал руку. – Добрый день, фрекен Бек. Так что же случилось? И когда вы это обнаружили? Полчаса назад? Почему же вы не позвонили мне сразу? А, понимаю! Держите с нами связь все время.

Он оглядел присутствующих:

– Бек пропал. Может быть, «пропал» не совсем подходящее слово, но он ушел из дому, ничего не сказав, и Лиллиан боится, как бы с ним чего не случилось. В последнее время он был очень мрачный.

– Ты хочешь сказать, что она боится, как бы он не покончил жизнь самоубийством? – спросил Рудольф. – А как, интересно, ему удалось уйти? Я думал, что за его домом и за фирмой «Инт-Транс» ведется наблюдение?

– Ведется, – мрачно ответил Албректсен. – А где Карстен?

– Поехал к Ронемам, – сказал Роботтен. – Он должен выяснить, знакомы ли они с Брандом или с кем-нибудь из его друзей. Потом он собирался заехать в «Ксерокс» и поговорить с начальником Бранда. А также и с самим Брандом. Карстен решил слегка нажать на него, чтобы он дал более толковые показания. Карстен сказал, что вы с ним считаете, будто Бранд знает больше, чем говорит.

– Это верно, – согласился Рудольф. – Никто не поселится в чужой квартире, если у него нет стопроцентной уверенности, что он может безнаказанно в ней находиться. Бранд отказался дать список своих знакомых. Ясно? Мы держим его под наблюдением. Сейчас он снова вышел на работу. Это заставит его быть более покладистым. Кому нравится, чтобы о нем ходили всякие темные слухи.

– Если человек хочет спрятаться, самое лучшее место – современные большие дома, где жильцы не знают друг друга, – заметил Орвик.

– Бек и его дети уверяют, что не знали Бранда и не бывали в том доме, где он живет, – сказал Рудольф. – Но это еще надо проверить.

– Харалдсен, передай по рации всем нашим машинам об исчезновении Бека, – распорядился Албректсен. – Автомобиль Бека стоит в гараже. Если он и ездит сейчас на машине, то не на своей. Проверьте во всех прокатных фирмах, не брал ли Бек машины. Надо выяснить, было ли его бегство подготовлено заранее.

Харалдсен ушел, и совещание продолжалось без него.

– Вызови всех, кто помнит Маргит Поулсен-Тартани, – распорядился Албректсен, обращаясь к Рудольфу. – Поторопи Кантагалли. Нам надо знать точно, не является ли Бертелли тем человеком, который называл себя Манцини. Кроме того, нам нужен список всех друзей семьи Бек – и самого директора, и его сына, и дочери. Пусть наши люди побеседуют с ними. Лиллиан, должно быть, не зря тревожится за отца, если она нам позвонила. Его надо найти как можно скорее.

– Хорошо. – Рудольф встал. – Теперь Беку известно, что мы вышли на Маргит Тартани и узнаем о нем всю правду, – задумчиво сказал он, собираясь уходить. – Но, с другой стороны, он не единственный, кто имеет внебрачных детей от двух сестер. Если, конечно, это так. Мне интересно, неужели Бек бежал, опасаясь только этого разоблачения?

– А ты сам как считаешь? – Албректсен внимательно посмотрел на Рудольфа. – Что еще могло бы заставить его скрыться, как по-твоему?

Рудольф мысленно представил себе Лиллиан. Вот она плачет. Вот рассказывает о ссорах между отцом и Уле. Он вспомнил Уле, который не желал работать, а только тянул с отца деньги. Уле обвинял отца в скупости, хотя отец предоставил ему возможность быть вечным студентом, не знающим материальных забот. Во всяком случае, Рудольф именно так представлял себе их отношения. Уле называл отцовскую фирму паршивой лавочкой, но вымогал у отца, сколько хотел. И все ему было мало. Он жил вместе с отцом и сестрой и имел доступ ко всем делам фирмы. Молодой человек, он вполне мог быть знаком с Венке и вместе с ней подготовить крупную операцию. Как он рассердился на Лиллиан, когда узнал, что она рассказала полиции о водителе трейлера Свендберге! Лиллиан сама призналась Рудольфу, что разрешила водителям поменяться рейсами, в результате чего Свендберг повез макулатуру, а не дорогие косилки. И никто, кроме Лиллиан, не знал об этом в течение нескольких часов. Подозрительно, что Уле был так хорошо осведомлен о последних часах жизни Свендберга – рестенил, дамские трусики. Об этом никогда не печаталось в газетах. Правда, наверно, не раз говорилось дома у Бека. Но злость Уле, сразу бросающаяся в глаза… Что это, уж не горечь ли при мысли об ускользнувшей добыче?

– Так как ты считаешь? – нетерпеливо спросил Албректсен.

– По-моему, если бы Бек подозревал, что его сын принимал участие в похищении трейлеров, он бы покончил с собой, – ответил Рудольф. – Несмотря на грехи молодости, на дорогостоящую вульгарность, с какой он обставил свой кабинет, я уверен: Бек живет только ради своей семьи и своей фирмы. В сущности, он очень одинокий человек. Мне по крайней мере так показалось. Поэтому, если Уле… Да, я уверен, Бек не перенес бы, если бы оказалось, что Уле замешан в это дело.

– При первой же возможности надо будет еще раз поговорить с ним, – вздохнул Албректсен.

Некоторое время все молчали.

– Давайте вернемся к Маргит Тартани, – сказал Албректсен. – Что нам известно про ее мужа? Рудольф, ты знаешь, как он выглядит?

– Нет. Я его не видел.

– Может, он и есть Манцини? А? Наверно, Бертелли не единственный итальянец, про которого можно сказать, что он невысокий, худой и темноволосый? Когда будешь разговаривать с Кантагалли, попроси его прислать нам фототелеграфом фотографию Тартани. И нам, и в Милан. Надо поскорее кончать это дело.

Албректсен поднялся в знак того, что совещание закрыто.