Тридцать девятый час

На улице было не по-зимнему тепло. В боксе становилось жарко, и дежурный врач разрешил приоткрыть окно. В комнату ворвались звуки ночного города, и на душе у Дичи стало совсем пасмурно.

«Где-то кипит жизнь, — слышал он веселый смех на улице. — И никому нет дела до нас с Вичей и до нашей беды».

Дича сидел и думал, что каким бы огромным ни было их горе, оно останется крохотной песчинкой в круговороте бескрайней вселенной. Не пройдет и мгновенья в этой бесконечности, и никто даже не вспомнит, что жили и любили такие вот Дича и Вича. И пусть жизнь их была нелегкой, но были и у них свои маленькие радости. И эти короткие искорки счастья стоили того, чтобы жить. Ведь только ожидание чего-то хорошего и светлого помогает человеку идти по этому трудному пути под названием жизнь.

Он вспомнил, как вот так же, смеясь на весь ночной Балтимор, они с друзьями ходили ряженными в день Всех Святых.

Вича с Лелей долго готовились к этому празднику. Они целыми вечерами обсуждали свои будущие костюмы и жили в предвкушении маскарада. За год до этого они вчетвером уже выиграли один из конкурсов костюмов. В русском ресторане, где был маскарад, их стол был признан самым живописным. В этом году девчонки тоже не хотели ударить в грязь лицом и каждый день делились новыми идеями. Как-то Лелин жених бестактно предложил Виче: — А почему бы тебе в этом году не быть ведьмой? Вон, и «вич тит» у тебя уже есть, — кивнул он на ее щеку.

Остальные в ответ только переглянулись. Никто из них не знал, что такое «вич тит», а спросить постеснялись. Лишь придя домой и заглянув в словарь они узнали, что имелась в виду «метка ведьмы». Вича машинально потрогала свою щеку. Она не помнила, когда у нее появилась эта сосудистая звездочка, и уже привыкла к ней. В тот же вечер она прижгла ее палочками от мозолей. Содержащийся в них нитрат серебра превратил пурпурное пятнышко в симпатичную черную родинку.

Ведьма из нее в тот год действительно получилась отменная, и вся компания веселилась от души. На маскараде счастливая Вича летала как на крыльях. Глядя на нее, сердце Дичи пело. Он не сомневался, что если бы в тот вечер у Вичи была метла, то она непременно взмыла бы под облака.

«Ничего. У нас еще будут такие счастливые моменты. Обязательно будут. Ты только просыпайся поскорее. Ну пожалуйста!» Сквозь открытое окно вместе с уличным смехом в бокс ворвался шум пропеллеров. Из ночного неба материализовался огромный вертолет с красным крестом на борту. Сделав круг, он завис над соседним корпусом. По углам плоской крыши включились прожектора и осветили посадочную площадку. В боксе стало светло как днем, мощная струя воздуха принесла резкий запах отработанного керосина.

* * *

Вича проснулась и с трудом разлепила глаза. За разрисованным снежной мозаикой окном хмурилось холодное утро. Стекла слабо дрожали поскрипывая инеем. Прямо под окнами сосед опять разогревал свое старое такси. На часах было шесть утра, а он уже сидел и газовал на весь двор. Крякающие и чихающие звуки убитого мотора разлетались по морозному воздуху и будили всю округу. Раздражающий запах несгоревшего бензина проникал даже сквозь хорошо законопаченные рамы. Конечно, если бы здесь жили приличные американцы, они давно поставили бы наглеца на место. Но окружающие таунхаузы сдавались малоимущим, и проживающий в них контингент особой привередливостью не отличался. Да и были они, в своем большинстве, еще не вставшие на ноги иммигранты из бывшего социалистического лагеря. Они бы и рады пожаловаться, да одного желания было мало. Для начала им не мешало бы выучить язык, на котором разговаривали в офисе их жилого комплекса. Но нет худа без добра. Такое соседство имело и свою выгоду. Вызываемые у окружающих волны негативной энергии служили хорошей подпиткой для Вичи. Однако ради своего любимого ее уже давно подмывало утихомирить наглеца. Дича напряженно учился, стараясь уложить в четыре года шестилетнюю программу аспирантуры, и лишняя нервотрепка ему была ни к чему. Вчера он опять просидел за учебниками допоздна, и залез к Виче под бочок когда она уже выключила свет. Дича хронически не досыпал.

— Лишняя минутка сна, это мешок здоровья! — зевал он по утрам и тянул до последнего, недовольно выключая будильник.

А тут дорвавшийся до свободного общества жлоб из позабытого богом местечка, в очередной раз украл целый вагон здоровья. Обнаглевший таксист продолжал самозабвенно газовать.

Неотрегулированные клапаны стучали металлическими молоточками прямо по мозгам.

— Взорвался бы он уж когда-нибудь, что ли! — в сердцах бросил Дича. — Откуда такое наплевательское отношение к людям? Все в округе выли от беспардонного соседа. Что они только ни делали. И просили, и совестили, и даже как-то отрядили Дичу пожаловаться домовладельцу, но все было без толку.

— Я законы знаю, — выпендривался жлоб. — Вам не жаловаться надо, а просыпаться пораньше. Кто рано встает, тому бог подает! Про законы он был прав. В отличие от Союза, здесь шумный период был привязан не к раннему или позднему часу, а определялся по солнцу. Солнце взошло — шуми, не хочу. Солнце село — молчи в тряпочку. Конечно, в Питере с его белыми ночами такой закон вызвал бы много проблем. Хотя молодежь его наверняка оценила бы. Но они были не в Питере, да и на дворе был не месяц май. За окном стоял январь, а зимой Вича всегда плохо себя чувствовала. Вот и в то морозное утро она только укочкалась после беспокойно ночи. До самого рассвета она, как могла, боролась с першением в горле, чтобы не будить уставшего Дичу. Унимая кашель, она один за другим сосала мятные леденцы, и к утру вся тумбочка была в пестрых фантиках. В шесть утра, как по расписанию, стекла окон зазвенели от надсадного воя мотора. Дрожал даже толстый слой утеплителя между рамами. Накинув поверх халата зимнюю куртку, Дича выскочил на улицу.

— Ты, законник хренов! — заорал он хриплым после сна голосом. — Солнце еще не взошло. Давай, глуши свою таратайку или выезжай со двора.

— Задницу не отморозь, — открыв дверцу, ответил тот и звучно гоготнул.

— Рот закрой, а то мозги простудишь! — рассвирепел Дича. — Хотя, я смотрю, тебе и простужать-то нечего.

— Будешь много трындеть, я скажу менеджеру таунхаузов, что ты незаконно держишь собаку, — припугнул он и с самодовольной ухмылкой громко захлопнул дверь своей колымаги.

— Еще сильнее хлопни, а то на другом конце города не слышно! Тогда, может, твой рыдван развалится быстрее.

Разбуженная Вича стояла у окна и ловила каждое слово перепалки. Бурлящее негодование подкатило к горлу, и в нем снова запершило.

— Не трать нервы на этого жлоба, — успокоила она вернувшегося Дичу. — А вот про Ладу это он зря сказал, — добавила она сквозь кашель, глядя вслед уезжающей машине.

«Ловко я его прищучил с барбосом, — веселился узколобый водила. — Вот они у меня где!» — он потряс в воздухе своим волосатым кулаком.

Не успел он опустить руку, как перед его глазами вдруг запрыгала соседская собака. Похожая на белого медведя, она вытворяла что-то невообразимое. Ее шерсть, припорошенная снежной пылью, серебрилась в лучах придорожных фонарей.

Позабыв обо всем на свете, таксист как за молоточком невропатолога неотрывно следил за ярким пятном, прыгающим по дороге. Вдруг фонари погасли. Густые утренние сумерки окрасили собачью шкуру в серый цвет. Проезжая мимо, он увидел не добродушного пса, а оскалившегося волчищу с налитыми кровью глазами. Ничего не соображая, он резко вывернул руль. Его колымага юзом влетела на заснеженную боковую улочку и, набирая ход, понеслась под гору. Машина билась как бобслейный боб то о левый, то о правый поребрик. Из темноты показался поворот, ведущий в тупик с кирпичным забором. Перепуганный водила ударил по тормозам. Машину закрутило на нечищеной дороге, и со всего маху бросило на поребрик. На вираже погнутое колесо оторвалось и такси выбросило на обочину.

Домой скандального соседа привезли друзья-таксисты. Пока его колымага была в ремонте, вся округа наслаждалась крепким и здоровым сном. А сам нарушитель спокойствия пребывал в непрерывный пьяном угаре. В сотый раз он задавался одним и тем же вопросом: «Что это было? Неужели вся эта болтовня о том, что моя соседка ведьма, правда?» Он вспомнил, как после очередной гулянки его пьяные гости глупо дивились на черные занавески, закрывавшие соседские окна.

— Да у тебя тут ведьма живет! — с наигранной дрожью в голосе говорили они. — Так вот почему твоя машина так часто ломается! Тогда он промолчал и не стал усугублять ситуацию рассказами о других странностях соседей. Каждый вечер молодые ходили в ближайший лесок выгуливать свою мохнатую великаншу. И в этом не было бы ничего удивительного, если бы время от времени сосед не возвращался домой один.

«Наверное, она там превращала свою собаку в волка и ездила на нем на свои ведьмины посиделки», — смеялась над таксистом хмельная фантазия.

Откуда ему было знать, что соседка была человеком творческим и писала стихи. Под присмотром Лады она оставалась наедине с природой, ища вдохновения. Во всяком случае, так Вича объясняла мужу. Дича не замечал, что эти походы за вдохновением совпадали с полнолунием, и с пониманием относился к коротким уединениям жены. Он по себе знал, что иногда надо побыть одному, чтобы отвлечься и привести мысли в порядок. Тем же самым в настоящий момент пытался заняться и наш безлошадный таксист. Но только его мысли в порядок не приходили.

Скорее наоборот, они еще больше путались. Наказанный нарушитель покоя уже с трудом отличал фантастические грезы от действительности.

«Ну ее к едрене-фене, — решил он под утро. — Как получу назад машину, буду парковать ее на улице. А то себе дороже выходит».

Но, как говорится, умная мысля приходит опосля. На этом его беды не закончились. Через неделю ему пришло письмо из налоговой инспекции, которая приглашала его на проверку. Как и все таксисты, он в свою налоговую декларацию вносил лишь часть от заработанных денег. Остальное вычитал на липовые ремонты машины и горюче-смазочные материалы. Ну, а кое-что и вовсе тупо укрывал. Так как расчет за услуги производился в основном наличными, подкопаться к таксистам было непросто, и налоговые службы их обычно не трогали. Таксистская братия привыкла к такому положению дел, поэтому неожиданное письмо от налоговиков вызвало среди них немалый переполох. Сам же «везунчик» пребывал какое-то время в безоблачном неведении, поскольку в английском был не силен и смысла гербовой писульки не сразу разобрал.

— От вас, умников, все зло! — набросился, моментально протрезвевший бомбила на товарища, который первым перевел ему содержание письма.

Другой умник, но уже из налоговой инспекции, вывел его на чистую воду и доказал, что доход таксиста был намного больше, чем тот сообщил. Заплатив штраф и налоги с утаенной суммы, сосед решил, что теперь-то он чист перед законом и может расслабиться. Расслаблялся он долго. Уже неделю во дворе молча стоял его драндулет с новыми колесами и скучал по хозяину и утренним распевкам. Но не успел его хозяин выйти из запоя, как тут же нырнул обратно в хмельную реку, прячась от нового удара судьбы. На его столе лежало залитое пивом уведомление из управления льготным жильем. В нем сообщалось, что, поскольку его доход оказался выше ранее заявленного, он теперь не считается малоимущим и обязан освободить занимаемую жилплощадь. Выселение получилось шумным. По двору нескончаемым потоком лились проклятия. Досталось всем, а особенно ведьме, живущей за стенкой. Хотя, по большому счету, он должен был благодарить ее за мягкость наказания. Как выходец из Старого Света он был помилован. Не могла же Вича рубить сук, на котором сидела. Энергия, излучаемая эмигрантами из матушки Европы, легко покорялась ей и была недоступна черным сестрам. Поэтому, теперь уже бывший, сосед являлся частичкой плацдарма для виккианского сестринства. Если бы он только знал, какой великой цели служит!..

После отъезда возмутителя спокойствия жизнь потекла без лишней нервотрепки. Дича учился. Вича хозяйничала по дому.

В компании кота и Лады она уже не так скучала, но чего-то все-таки не хватало. Она чувствовала себя совсем неплохо, и мысли об увеличении семейства уже не казались ей пустыми мечтами. Из медицинской литературы Дича узнал, что некоторые женщины с ее заболеванием могут иметь вполне здоровых детей. Вича хотела девочку, и муж не возражал. Имя было выбрано, и они звали ее между собой Алиской. Но время шло, а их попытки ни к чему не приводили. Тогда они стали всерьез подумывать об усыновлении девочки из России. Ванда уже начала наводить мосты с коллегами из местных роддомов. Но, как назло, когда уже почти все было обговорено и улажено, разразились первые скандалы с усыновлением российских детей иностранцами. Связаны они были тогда не с гибелью детишек от рук приемных родителей, а с массовым незаконным вывозом малышей из страны. Больше всех в этом преуспела Италия, где вывезенные дети бесследно исчезали. Ходили страшные слухи о черных маклерах, торгующих человеческими органами. Было ли это правдой, не сообщалось, но гайки закрутили крепко, убив надежду многих бездетных семей усыновить малыша из России.

Навестившая их в тот год Ванда рассказывала о своих хождениях по роддомам и с грустью смотрела на дочь. Ее взгляд становился еще печальнее, когда она наблюдала за тем, как та нежно держала на руках пупса. Вича долго выбирала куклу для своей племянницы и остановилась именно на нем. Пупс выглядел как живой и придавал ей вид благородной мамаши. Только вместо счастья в глазах Вичи была беспредельная тоска. Глядя на загрустившую жену, Дича вспомнил тот день, когда Яну привезли из роддома с недельной малюткой. Он помнил, как дрожали от избытка чувств руки Вичи, как она прижала к себе этот живой кулечек и со слезами радости покачивалась из стороны в сторону вместе с новорожденной племянницей.

— Викуля, тебе надо своего! — выразила тогда общее мнение Янина свекровь…

Чужие дети растут быстро, и их племянница уже собиралась в первый класс. А на пороге взрослой жизни нужно было обязательно навестить тетю в Америке.

— Как ты вымахала! — воскликнула Вича, присев и обняв смущенную Диану. — Если бы не твоя мама, ни за что бы тебя не узнала.

На парковке нью-йоркского аэропорта их ждал расплывшийся в улыбке Зосим. Он с гордостью сажал внучку в свой микроавтобус, приговаривая: «Смотри, Диана, какой у деда автомобиль. Устраивайся поудобнее. Сейчас будем тебе показывать Америку.

Всю дорогу из Нью-Йорка сестры щебетали в глубине салона, оставив дедушку и дядю на растерзание маленькой почемучке. Но вскоре избыток впечатлений сморил девочку, и истерзанные ею экскурсоводы получили передышку.

С приездом гостей у Вичи открылось второе дыхание. Она без устали болталась с ними по музеям, аттракционам, местным достопримечательностям и, конечно же, магазинам. Каждый день к ним наведывался кто-нибудь из многочисленных родственников, которых они раньше не видели месяцами. Теперь, когда муж был на работе, Вича не скучала одна. Неожиданно жизнь открылась с другой стороны. Оказывается, можно было не только бороться за нее, но и наслаждаться ею.

Пиком семейного единения стала поездка в вашингтонский филиал Диснейленда славившийся своими американскими горками и водными аттракционами. Кавалькада из разномастных автомобилей выстроилась во дворе. Разудалая толпа Вичиных кузенов и кузин, окруженная гурьбой детей, распределялась по машинам.

— Прошу в наш Понурок, — распахнул двери легковушки Дича.

— Дядя Дима, а почему Понурок? — удивилась Диана.

— А это твой дядя насмотрелся средневекового сериала, в котором один монах так называл своего осла, — ответила за него Вича.

На Понурка совсем недавно навесили четыре новых копыта и он летал как ласточка, давая фору машинам посерьезней. Так что всю дорогу до парка аттракционов они держались в голове колонны, что приводило племянницу в неописуемый восторг.

Диана с удовольствием корчила рожицы оставленным позади попутчикам и гордилась своим дядей и быстрым тезкой средневекового осла.

— Сколько вы еще будете ездить на этой битой живопырке? — спросил один из кузенов, когда они приехали в парк.

«Кто бы говорил!?» — подумал Дича.

Это едкое замечание прозвучало не от кого-нибудь, а от того самого горе-инструктора, с которым они разбили морду еще новенькому, с иголочки, Понурку.

— Как только дашь нам денег, так сразу же купим Мерседес, — не полезла за словом в карман Вича.

— Так они у вас есть! Вы же брать не хотите.

— Ну-ка, просвети.

— Для начала вам надо фиктивно развестись.

— Можешь не продолжать, — оборвал его Дича. — Эта песенка стара.

Многие махинаторы им уже давно предлагали развестись.

Как только Вича на бумаге становилась одинокой, все ее медицинские расходы ложились на плечи государства. И другие льготы тоже начинали сыпаться как из рога изобилия. Здесь русскоязычные товарищи Америки не открыли. До недавнего времени так жили многие негритянки. Официально не регистрировались и всю жизнь числились одинокими. Некоторые на дармовых харчах так разъелись, что уже не могли сами себя обслуживать и жили на пособие по инвалидности. Другие наживались на детях. Считаясь матерями-одиночками, они получали помощь на себя и на каждого ребенка. Пятерых детей хватало, чтобы жить, ни в чем себе не отказывая. А их неухоженные отпрыски тем временем болтались где-то на улице и криминогенную ситуацию в городе не улучшали. Пришедшие к власти республиканцы эту лавочку прикрыли. Пособие для первых двух детей было оставлено, а дальше рожай хоть десятерых, но денег дадут только за двоих. По странному стечению обстоятельств, у чернокожих матерей-одиночек вдруг перестало получаться рожать больше двух ребятишек. Пособие же для одиноких инвалидов и малоимущих никто не отменял, чем не замедлила воспользоваться приживалка и повесила свои сдобные телеса на шею государству. Сначала на бумаге, а потом, к всеобщей радости, и на самом деле она исчезла из жизни Зосима. Доброхоты наперебой советовали и Диче с Вичей фиктивно развестись. Но Дича всегда прерывал такие разговоры на корню, и Вича любила его за это еще крепче.

Обиженный в лучших побуждениях кузен недовольно насупился. А когда шумная группа вошла в парк, он отделился ото всех и ушел отсыпаться в шезлонгах, разбросанных вокруг бассейна с искусственными волнами. Остальные же по требованию детей должны были перепробовать все аттракционы без исключения. Но на многие из них без сопровождения взрослых не пускали, и Диана раз за разом тянула за руку Вичу, умоляя: — Ну тетечка Викочка, ну покатайся со мной! — Вон, дядю Диму проси.

— А я хочу с тобой, — упрямилась племянница.

— Диана, я не могу.

— Ну почему? — Потому что меня стошнит. Ты же не хочешь, чтобы я испачкала твое сногсшибательное платье? К вечеру Дича еле стоял на ногах.

— Похоже, Дианка, нам придется заночевать здесь, — пугал он неугомонную оторву. — Ты меня так укатала, что голова идет кругом. Так что за руль мне никак нельзя.

— Ой, правда! — запрыгала от радости племяшка.

— Похоже, ты это зря сказал, — тихо хихикнула Вича.

По домам разъезжались по отдельности. Веселой кавалькады больше не было, но ощущение праздника не проходило.

И только Диана притихла на заднем сиденье Понурка и, вцепившись в свою тетю, не сводила с нее влажных глаз.

— Не печалься, — сказал Дича, глядя на племянницу в зеркало заднего вида. — Завтра еще куда-нибудь съездим.

Но Диана не слышала его. Она заглянула тете в лицо и тихо попросила: «Обещай мне, что ты никогда не умрешь».

У Дичи упало сердце, холодная дрожь пробежала по спине.

— Что ты такое говоришь? — обернулась сидящая спереди Яна.

— Мне мальчишки сказали, что тетя Вика не каталась на аттракционах потому, что скоро умрет, — не выдержала и разревелась Диана.

Вича прижала ее к себе. Девочка спрятала свое мокрое личико в тетином платье, ее плечики задергались в судорожных рыданиях.

— Они пошутили, — успокоила ее Вича и нежно погладила по голове.

Дорога вдруг расплылась, как будто на лобовое стекло налетел поток разбушевавшегося ливня. Дича притормозил и не набирал скорость до тех пор, пока не проморгал предательские слезы.

«Какое же человек жестокое животное? — думал он. — Ну, ладно, дети. Они не понимают. Но зачем же говорить при них о таких вещах?» Вича держалась молодцом. Оставшиеся дни она не позволила ни на минуту усомниться в том, что полна сил и умирать вовсе не собирается. На следующий же день, раньше запланированного, дядя повез всех в подземные пещеры Западной Виргинии. Конечно же небольшая передышка не помешала бы утомленной Виче, но на карту было поставлено душевное спокойствие ее племянницы. Держа Диану за руку, они в первых рядах спускались по длинной лестнице в холодный полумрак подземелья. Вича старалась не думать об обратном восхождении и весело болтала с племяшкой. После изнуряющей летней жары прохлада пещер уже не казалась такой неуютной. Они послушно следовали за экскурсоводом по узким переходам, попадая из одной каменной каверны в другую.

— И чего они нас тут таскают? — начал ворчать заскучавший Дича. — Посмотрел одну пещеру, значит увидел все.

Он был откровенно разочарован. Еще по детским книжкам он представлял себе богатые красками и переливающимися изумрудами подземные кладовые. А здесь все минералы были давно выбраны, и окружающее превратилось в скучный желтосерый ландшафт. Чтобы хоть как-то оживить картину, некоторые сталактиты и сталагмиты были подсвечены разноцветными прожекторами.

— За такие бабки, что они берут за билеты, могли бы быть и поизобретательнее, — не унимался недовольный экскурсант.

— Если у тебя плохое настроение, не порти его другим! — урезонила его жена. — Мы пришли любоваться красотой нетронутой природы, а не нагромождением спецэффектов.

— Куда мне до вас, до эстетов! — насупился муж и до конца экскурсии больше не проронил ни слова.

Осмотр подземелья заканчивался органной пещерой. Еще первооткрыватели этого чуда природы обратили внимание на удивительный акустический эффект внутри каверны. Форма перевернутой колбы делала пещеру звуковым усилителем. Хитроумные организаторы установили здесь орган и издавна завлекали им путешественников. Волны органной музыки отражались от стен и собирались в самом центре природного усилителя, оглушая ничего не подозревавших слушателей. Уже начинающих скучать туристов выстроили плотной группой посередине каверны. Первые звуки органа вызвали удивленное перешептывание среди экскурсантов. Они крутили головами, пытаясь определить, откуда на них льется эта лавина трубно-утробной музыки.

И только Вича стояла, замерев на месте. Ее отсутствующий взгляд был устремлен в неведомую даль, туда, где она сидела на жесткой деревянной лавке, положив голову на плечо любимого.

Пол под ногами ходил ходуном, как будто она все еще была на шхуне, которая привезла их в это священное место. Всю дорогу ее ненаглядный твердил: «Верь мне! Бог обязательно принесет тебе облегчение!» Эта вера помогла ей перенести то недолгое, но тяжелое для нее плавание. Временами Венди хотелось, чтобы все оставили ее в покое и дали спокойно умереть. Но, глядя в страдающие глаза Дерека, она вновь находила в себе силы для борьбы. Она понимала, что это путешествие может погубить ее. Понимала, но согласилась, втайне надеясь на чудо. Но чуда не произошло.

Уже целую неделю они посещали эту церковь с высоченными сводами полными органной музыки. Неделю они неистово молят Бога о помощи, а Венди продолжает чахнуть прямо на глазах. Измотанная и смертельно уставшая, она еле улавливала гудящие звуки божественных труб. Иногда музыка пропадала в необъятной бездне. Очнувшись, она краешком сознания понимала, что это не музыка, а она сама проваливается в бездну удушающего забытья. Ей не хватало воздуха. Она хотела уйти из этого огромного каменного склепа со спертым духом потных тел перемешанным с тяжелым запахом навоза идущего из расположенного неподалеку скотного двора. Ее губы едва шевелились, моля о глотке свежего воздуха. Говорить уже не было сил.

Рядом кто-то громко смеялся над ее бессилием.

Она очнулась и с недоумением обвела пещеру взглядом.

Толпа туристов вокруг нее хохотала от души.

— Что случилось? — растерянно спросила Вича у покрасневшей до корней волос Яны.

— Пусть Диана сама расскажет. Позорище наше! — Ну простите хоть кто-нибудь! — чуть не плакала племянница, пряча лицо в маминой юбке.

В воздухе висел щиплющий глаза запах использованных подгузников. Борясь с накатившей волной удушья, Вича взяла расстроенную Диану за руку: «Пошли скорей отсюда».

— Это не я. Честное слово! — Конечно не ты. Здесь постаралось не меньше дюжины здоровенных мужиков! Смех улегся и остальные туристы потянулись вслед за ними. Уже наверху Яна поведала о произошедшем. Оказалось, что во время органного исполнения со стороны большой группы пенсионеров потянуло, как с только что удобренных полей.

— А, что это у вас тут так пуками пахнет? — с непосредственностью ребенка громко спросила Диана.

— И это было бы полбеды, — продолжала Яна. — Благо никто вокруг не понимает по-русски. Но наша девочка так красноречиво зажала пальчиками нос и начала корчить такие выразительные рожицы, что воспитанно молчавшие окружающие просто не выдержали.

Вича глянула на давившегося от смеха Дичу и тоже расхохоталась. Диана поняла, что гроза миновала, и хихикала вместе со всеми. И только Яна все никак не могла успокоиться.

— Не знаю, как твоя мама, но я думаю, что гамбургер ты заслужила, — вытирая выступившие от смеха слезы, заключил дядя Дима.

Он взял Диану за руку и повел к машине.

— Только чур, скажи, что с тобой ребенок, — напомнила ему племянница.

— Помню, помню, наблюдательная ты наша.

В самый первый раз, когда они перекусывали в Мак Дональде, он заказал всем по большому бутерброду. Еле влезающий в рот гамбургер не скрыл от остроглазой Дианы, что у других детей бутерброды были поменьше, но зато к ним прилагалась небольшая игрушка. С тех пор она требовала детское меню даже в тех местах, где его не было.

Вича с радостью смотрела на играющую с очередной безделушкой от Мак Дональда племянницу и на душе ее было спокойно. Недавние страхи Дианы улетучились. Последовавшие за пещерами поездка на океан, поход в балтиморский аквариум на шоу дельфинов и посещение выставки старинных автомобилей вытеснили грустные мысли из маленькой головки племянницы.

Уезжали Яна с Дианой счастливые и довольные, с кучей новых впечатлений, о которых можно будет вспоминать и рассказывать своим друзьям не один год. Как только они скрылись за дверями таможни нью-йоркского аэропорта, Вича сразу же спала с лица. Такой уставшей и измотанной Дича ее давно не видел, а ведь им еще предстоял четырехчасовой путь в Балтимор.

— Что случилось, малыш? — притянул он ее к себе.

— Поехали скорее домой, — тихо попросила она…

С тех самых пор Вича начала избегать родственников и на любые приглашения отвечала вежливым отказом, ссылаясь на плохое самочувствие.

Сороковой час Из-за окна реанимации продолжали доноситься звуки гуляющей молодежи. Как и те посторонние люди, что смеялись за окном, Вичины родственники тоже не знали о постигшем Вичу несчастье. Она не разрешала распространяться о своем здоровье ни под каким соусом. Зосиму не раз попадало за это.

— Кто тебя тянет за язык? — выговаривала ему дочь. — Оставь людей в покое. У них своя жизнь, у нас своя.

— Но они же интересуются, — оправдывался отец.

— Говори, что все нормально.

— Ну я же не могу врать.

— А врать и не надо. Для меня валяться по больницам — это обычное дело! — выходила из себя Вича.

После той злополучной поездки в парк аттракционов она стала и от отца скрывать свое самочувствие.

— Когда же ты стала такой скрытной? — спросил Дича жену, убирая упрямую прядь волос с ее осунувшегося лица.

Незаметная глазу вибрация аппарата искусственного дыхания раз за разом сбрасывала ее золотистый локон с бледного лба.

— Помню, помню, — ответил он за нее. — Мы тогда только проводили Яну с Дианой.

Дича вспомнил, как тяжело она переживала одиночество в то время. У него тогда была горячая пора, и тем труднее ему было заменить жене отсутствие общения с родственниками. В те дни он без устали работал над завершением своей диссертации и безвылазно сидел в лаборатории. Эксперименты с мышами подходили к концу, приближалось время их умерщвления. Этот процесс всегда угнетал Дичу, вызывая страшные ассоциации.

Мышей помещали в контейнер, где под решетчатым полом лежали куски искусственного льда. Наблюдая, как грызуны хватают ртом воздух, наполненный парами углекислого газа, исходящего от таявшего льда, он невольно дума о Виче. Где-то в глубине души он знал, что подобная смерть уготовлена и его любимой, и гнал эти тяжелые мысли прочь. Но в глазах все рано щипало, а в голове звучали слова известной песни: «Опустела без тебя земля». К горлу снова подкатился комок.

— А помнишь, как ты модничала в моем выпускном одеянии? — быстро спросил он, загоняя предательский ком поглубже.

Дича вспомнил счастливую Вичу во время официальной церемонии присвоения докторских степеней его выпуску. Свежеиспеченные доктора сидели в первых рядах и ждали своего вызова пред светлы очи великого магистрата. Заведующие всех кафедр университета и научные руководители выпускников сидели в центре сцены и сурово смотрели на будущих докторов наук. Все они были облачены в мантии и четырехугольные шапочки магистров. Их одеяния несли официальные цвета университетов, которые каждый из членов магистрата заканчивал. И хотя преобладали черные и бордовые тона, группа представляла собой довольно пестрое зрелище. И вот церемония началась.

Вича сидела в зале и нервно сжимала в руках фотоаппарат.

Она плохо понимала возбужденную английскую речь, лившуюся со всех сторон, и напряженно вслушивалась, пытаясь выловить из этого журчащего потока имя мужа. Сидевшие рядом студенты и работники Дичиной лаборатории, успокаивали ее: «Не переживай ты так! Мы тебе дадим знать, когда вызовут Дмитрия».

Новоиспеченных докторов наук по очереди вызывали на сцену. Каждый научный руководитель, согласно ритуалу, облачал своего подопечного в мантию и шапочку балтиморского университета и сажал рядом с собой. Поскольку одеяние выпускников было черного цвета с темно-синими вставками, магистрат темнел прямо на глазах. Вместе с ним темнел и взор Вичи.

Она уже с трудом понимала, где находится. Незнакомая речь вокруг и восседающие на центральном возвышении люди в черных мантиях и четырехугольных, похожих на судейские, шапочках унесли ее в прошлое. Она вновь была паломницей в западной Померании. Однако органной музыки и литургий не было слышно. Сегодня был необычный день, сегодня судили ведьму. Семейство герцога сидело в первых рядах, и его глава с нетерпением ожидал слушаний. Подсудимой была дряхлая знахарка из соседнего графства, с которой их пути однажды пересеклись. В те далекие годы целительница отказалась помочь герцогу в избавлении от нежеланного плода любви его младшего сына Эрнеста. Но любимый вассал короля не привык отступать. И его требование было исполнено черной ворожеей царствующего дома. Однако, хотя его внебрачный внук так и не родился, несостоявшаяся мать была кем-то спасена из-под самого носа герцога. Кто-то опоил стражников до беспамятства и освободил пленницу. Разгневанный вассал еще тогда заподозрил, что именно эта самая знахарка раскрыла место, где укрывали любовницу Эрнеста. Бежавшая Сидония обратилась в ведьму и стала сживать со света участников ее похищения. Прошлой осенью ее жертвой стал сын герцога Отто, после чего взбешенный отец объявил на нее охоту. Пока его люди пытались поймать Сидонию, он не мог сидеть сложа руки. В своей бессильной злобе правитель восточной Померании обратил свой гнев на старую знахарку.

«Вот, кто положил начало всем моим бедам. И она должна поплатиться за это!» И вот теперь час расплаты пришел. Герцогу стоило большого труда отыскать тех, кто имел зуб на старуху и согласился выступить в роли жертвы ее колдовства. Чтобы избежать недовольства местных крестьян, которые боготворили знахарку, герцог настоял на переносе суда подальше от ее родных мест. Он также нанял пару признанных церковью разоблачителей ведьм.

Эти ясновидящие безошибочно узнавали колдуний и уже не одна ведьма пошла на огонь по их милости. Как искусный кукловод, герцог распределил все роли готовящегося спектакля и со злорадным предвкушением ожидал начала своего представления. Все лавки в костеле были забиты до отказа, а народ все прибывал и прибывал.

Вича все глубже погружалась в происходящее. Она с удивлением стала замечать, что уже прекрасно понимает окружающих. Более того, она сама, на непонятном доселе языке, обратилась к своему спутнику: «Милый, давай уйдем на свежий воздух?» Но пути к отступлению были закрыты. В проходах плотной толпой теснились любопытствующие горожане. Сил пробиться сквозь стену человеческих тел не было, и они опустились обратно на лавку. Девушка положила голову на плечо своему любимому и задремала.

Опрос свидетелей шел своим чередом, когда чей-то визг разбудил Венди. Перед великим судом стоял неопрятный человек и нервно жестикулировал. Только по обращению к нему судьи можно было догадаться, что это был мужчина. Он был похож на высохшую старуху, и его писклявый голос лишь усиливал сходство.

— Она навела на меня порчу, — визжал он. — Я грешен, ваша честь, но богопослушен. Да, я всю жизнь бражничал, но всевышний всегда посылал ко мне белоснежных ангелов, когда я был во хмелю. А с тех пор, как эта ведьма подсыпала мне свое зелье, одни лишь черти посещают меня.

— Как церковь истолковывает сию перемену? — обратился судья к сидящему рядом священнику.

— Когда раб божий воздает излишнее Бахусу, его душа на время отделяется от своей плотской оболочки, — начал свою проповедь пастор. — У набожных граждан она выходит в преддверие рая. Если же раб божий проклят или не несет в сердце Бога, то душа его заглядывает в гиену огненную.

— Посещаешь ли ты храм господень? — прозвучал суровый вопрос.

— Посещаю, Ваша Честь. Только богом и живу.

— Молись денно и нощно, — продолжил свой напев священник, — и колдовские чары падут! Повернувшись к судье, пастор заключил: — У меня нет никаких сомнений в том, что на сего грешника была наведена порча.

— Спаси господи, спаси господи, — запищал себе под нос бражник и попятился прочь.

— Что скажешь в свое оправдание? — обратился судья к старухе.

— А чего ж тут говорить. Был грех, дала я травок жене этого бедолаги. Да только травки эти богом данные, а стало быть, никакой порчи в них и быть не может.

— Не смей касаться своими устами имя праотца нашего! — грубо прервал ее священник.

Окончательно проснувшись, девушка взглянула на обвиняемую. Неожиданно их глаза встретились. Старуха улыбнулась и едва заметно кивнула, будто здороваясь. Что-то теплое и ласковое наполнило душу, перед судьями стояла Матрена. Вича уже хотела подбежать и обнять свою мудрую учительницу, как вдруг мимолетное сходство пропало. Старуха уже отвернулась и смотрела в сторону последнего свидетеля. Знахарка узнала в нем крестьянина, который в порыве ревности убил свою жену, когда та была на сносях. С тех пор душегуб лишился рассудка и обвинял в содеянном всех, кто попадался на его пути.

— Она умертвила моего нерожденного ребенка! — бешено вращал он глазами. — А потом запустила злой дух в жилы моей бедной жены! — завыл крестьянин и осел на пол.

Он зажал руки между колен и стал раскачиваться как маятник взад-вперед, не реагируя на окружающее. Церковь загудела в негодовании. Смотрители храма с трудом утащили сумасшедшего в боковую дверь. Когда ропот стих, судья обратился к знахарке: «Оправдывайся, если можешь».

— Злые языки нашептали этому горемыке, что не он отец своего первенца, — с горечью произнесла старуха. — Рассудок оставил его, и он жестоко избил оклеветанную жену. Не пощадил он и ее живота. Несчастная до срока разрешилась младенцем, который прямо моих руках отошел в мир иной. Рана внутри утробы была так велика, что воздух проник через нее в жилы женщины и окончил ее мучения.

В храме повисла тишина, было слышно, как резвились навозные мухи.

— Ты лжешь, старая ведьма! — разорвал тишину негодующий голос священника. — Воздуху не дано других путей в нутро человеческое, окромя как через глотку! Так решил создатель.

Так было и будет до скончания веков! И как смеешь ты утверждать, что божественный воздух несущий жизнь всему живому, может быть убийцей!? Уже за одно это тебя надобно предать очищающему огню! Одобрительный гул прошел по рядам. Местная паства выражала поддержку своему священнику, да и видеть сожжение живого человека, многим из них еще не доводилось. Герцог был доволен. Все шло, как он задумал. Наступал момент истины.

Перед судом предстали две миссионерки с туманного Альбиона.

Их сопроводительные письма не оставляли никаких сомнений в том, что перед судом стояли непревзойденные разоблачительницы ведьм. Окружающие безотчетно боялись их, и те наслаждались своей властью. Одно слово этих монашек могло обернуться лютой казнью для тех, кто ненароком обидел их. Слухи о возможностях миссионерок неслись впереди них. Стоило монашкам заглянуть человеку в глаза, и они тут же знали, кто он, благочестивый граждан или безбожник. А если перед ними появлялась ведьма, то миссионерки начинали биться в отвратительных судорогах и корчах. Вот и сейчас они были готовы испытать на себе взгляд подсудимой. Скрываясь в глубоких капюшонах своих балахонов, они уже накопили полный рот слюны и начали гонять ее между зубов. Получившаяся пена должна была обильно покрыть их лица во время судорог, до которых они были большие мастерицы.

— Смотри на них и не смей отворачиваться, — приказал судья старухе. — Если ты чиста, тебе нечего бояться.

Резко сбросив капюшон, вызванная вперед монашка выпятила глаза на знахарку и вздрогнула всем телом. Большая волна пробежала по черному балахону и тут же замерла. Монашка хотела вытолкнуть изо рта готовую пену, но плотно сжатые губы не слушались ее. В мыслях она уже начала свой судорожный танец. Но тело не подчинялось. Она стояла как истукан, ни один мускул не был подвластен ей. Насмешливый взгляд старухи пригвоздил ясновидящую к месту.

«Вот мы и встретили настоящую ведьму», — с ужасом поняла миссионерка.

И это окончательно сковало ее волю. Вторая монашка не сразу сообразила, что происходит. Она увидела, как ее подельница давится накопленной слюной и стала невольно сглатывать свою. Взглянув на подсудимую, она неожиданно вспомнила наставления церковников.

— Иногда вы можете попасть на настоящую ведьму и быть околдованы ею! — предупреждали они. — Поэтому-то мы и посылаем вас вдвоем. Пока колдунья занята одной из вас, другая должна закончить богоугодное дело.

Не дожидаясь разрешения судьи, вторая ясновидящая скинула капюшон и шагнула вперед. Она закинула назад голову и разомкнула губы. Однако готовая вырваться слюна свинцовым комом застыла в ее глотке. Легкий ветерок пробежал по выгнутой спине монашки и она вдруг ужасно заинтересовалась скучным потолком храма. Позабыв обо всем на свете, она тупо пялилась на мрачные готические своды. То тут, то там раздалось шушуканье. Присутствующие стали переглядываться. И только хрупкая девушка стояла и не отрываясь сверлила взглядом фигуру в черном балахоне. Снизу раздался громкий шепот, кто-то тронул ее за плечо, пытаясь посадить обратно на лавку. Она медленно повернула голову. Рядом сидела узкоглазая девушка, одетая неподобающим для святого храма образом.

— Дмитрий! — прошептала китаянка, показывая куда-то пальцем.

Руки Вичи сами по себе подняли фотоаппарат. Яркая вспышка выдернула ее из храма, и переместила в актовый зал университета.

Дича шел на сцену, когда краем глаза заметил вспышку фотоаппарата. Обернувшись, он увидел жену. Она выглядела какой-то потерянной, и это сильно озадачило его. Он споткнулся и еле поймал очки, которые предательски соскочили с носа. Передние ряды ахнули от неожиданности. Те, кто успел задремать, сразу же проснулись и больше не смыкали глаз, боясь пропустить что-нибудь интересненькое.

И интересненькое случилось, но не во время церемонии, а на праздничном приеме. Бывшие аспиранты, а теперь доктора, гордо расхаживали в своих новеньких мантиях с бокалами вина в руках, и тут Вича отличилась.

— Это не только твоя степень, но и моя тоже! — громко заявила она и, не раздумывая, сорвала с мужа четырехугольную шапочку с золотыми кистями.

Довольная собой, Вича нахлобучила ее себе на макушку и с важным видом выпятила вперед грудь. Все вокруг засмеялись, хохотала и сама Вича. Ее фотография в этой шапочке до сих пор стоит на рабочем столе у Дичи в офисе. И каждый раз, глядя на фото, он испытывает непередаваемую нежность к своей любимой, которая была готова пожертвовать всем, чтобы вывести его в люди…

И вот теперь она безмолвно лежит перед ним, и чувство собственного бессилия разрывало его сердце.

— Только дай знать, что нужно сделать!? — молил Дича. — Только, пожалуйста, не покидай меня.

В этот момент вошла координатор клинических испытаний.

Приближалось время вечернего туалета, и она пришла предложить апробацию новых гигиенических салфеток.

— Эти салфетки пропитаны усовершенствованным раствором для ухода за кожей лежачих больных и профилактики пролежней, — начала она монотонное представление новой продукции.

— Моя жена всегда была за прогресс в медицине, — остановил ее Дича, — и с удовольствием принимала участие в различных исследованиях.

Получив письменное согласие от мужа больной, его мягко выпроводили из бокса. Стоя под дверью, Дича ожидал услышать резкий запах камфорного спирта, который был основным компонентом состава от пролежней. Вместо этого в коридор просочился нежный аромат прелой хвои.

* * *

Вот уже больше часа они ехали в северном направлении.

Разноцветный пейзаж за окнами постепенно сменялся насыщенным цветом вечно зеленых. Из-за поворота медленно выплыл массив высоких сосен. Капли только что прошедшего дождя застряли в иголках хвойных деревьев и как бриллианты отражали лучи пробивающегося сквозь тучи солнца.

— Смотри, совсем как у нас под Ленинградом! — воскликнула Вича. — Давай прогуляемся там. Пожалуйста, ну пожалуйста! — По-моему мы заняты делом, — неохотно отозвался муж.

— Ну десять минут ведь ничего не решат! Сосновый бор встретил их дурманящим запахом влажной хвои. Они бродили, обнявшись между стройных стволов, и Вича читала стихи, которых знала несметное количество. Но вот она прервалась на полуслове и указала на низко весящие шишки: «Давай возьмем на память».

Дича обхватил ее за бедра и приподнял. Вича извивалась в его руках как селедка, но так и не смогла дотянуться ни до одной из них.

— Поменяем тактику, — сказал он, опуская жену на землю.

Дича нашел здоровенную палку и, подпрыгнув, со всей дури ударил по ветке. Вместе с шишками их окатило скопившейся в хвое водой. От неожиданности Вича крепко выругалась и сердито посмотрела на Дичу. Одной рукой он пытался вытереть забрызганные очки, а другой победно протягивал ей добытую шишку.

«Ну разве можно сердиться на эдакого миленка?» — нежно подумала она и улыбнулась. — В таком виде тебе никто щенка не продаст. У тебя теперь репутация подмочена! — Значит, переговоры будешь вести ты! Они были еще в часе езды от позабытого богом местечка в глубинке Пенсильвании. Именно там их ждал щенок померанцевого шпица. Вича давно хотела разводить этих малышей с мордочками лисичек, и потенциальные собаководы уже неделю колесили по соседним штатам в поисках подходящей девочки.

Будущая щенячья мамаша должна была стать подарком к Дичиному дню рождения, ну а папаша, соответственно, к Вичиному Вопреки шутливым прогнозам внешний вид покупателей не отпугнул радушных собаководов, и новые хозяева уехали домой с маленьким рыжим комочком, который уютно сопел у Вичи на руках. Как обладателю подарка право выбора клички было предоставлено Диче.

— Итак, она звалась Пенни! — продекламировал он.

— Почему Пенни? — Потому, что она маленькая и рыжая, как одноцентовая монета. А в обиходе такая монета и зовется пенни.

— В таком случае, моего кобелька будут звать Бакс.

— Так мы, что крокодила купим? — Причем тут крокодил? — При том, что доллар плоский и зеленый.

— Нет. Его будут звать Бакс, потому, что он будет в сто раз лучше твоей Пенни! Но жесткое Бакс и Пенни у обожающей животных Вичи не прижилось, и вскоре их питомцы отзывались на клички Бася и Пеша.