Третий час
Транспортная бригада из больницы имени Хопкинса работала быстро и слаженно. Муж больной едва поспевал за каталкой, на которой везли его жену. Они покидали ненавистную лечебницу через приемный покой. Дича почти бежал рядом, не отрывая глаз от Вичи. Спиной он чувствовал на себе взгляды персонала приемного покоя, но не мог заставить себя посмотреть на них — безотчетно боялся увидеть в их взорах приговор моей малышке. Огромная реанимация на колесах встретила их распахнутыми дверями, и худенькая пациентка казалась еще меньше в ее вместительном чреве. Не прошло и минуты, как они уже выезжали с больничного двора по направлению к скоростной дороге на Балтимор. Вокруг стояли голые деревья, которые еще месяц назад радовали жизнелюбивый взор Вичи своей разноцветной листвой. Дича не видел в осеннем лесу ничего особенного, а поэтическая натура его любимой не уставала восхищаться этим великолепием природы.
«Увидит ли она это многоцветие снова?» — накатила новая волна черных мыслей.
Машина плавно покачивалась, и лишь шипящий звук аппарата искусственного дыхания ритмично врывался в ровный гул автомобиля.
* * *
Вича уже привыкла к монотонному гулу турбин самолета, и только слабая вибрация под ногами напоминала о натужной работе двигателей. Ирландия осталась позади, они держали курс на Канаду, где была их вторая дозаправка. Попытки Вичи задремать были прерваны нарастающими признаками морской болезни. Странно, она ведь всегда хорошо переносила самолет.
«Это просто нервное», — убеждала она себя.
Но с каждым часом сердце билось все чаще, голова кружилась, и желудок рвался наружу. Борясь с тошнотой, она пыталась сконцентрироваться на голубом океане, простирающемся под крылом. Безмятежная Атлантика отражала безоблачное небо и купающееся в волнах солнце. Стекло иллюминатора приятно холодило лоб. Завороженная переливающейся внизу водой, Вича вдруг отчетливо ощутила морские брызги на своем лице.
Она стояла на палубе гигантского деревянного корабля и всматривалась в бирюзовую даль. Налетающий порывами ветер вытягивал из нее остатки энергии и уносил к родным берегам. Качка выворачивала ее наизнанку. В полусумеречном состоянии она ухватилась за Дичину руку. Самолет кидало из стороны в сторону.
— Мне срочно нужно в туалет! — заплетающимся языком прошептала Вича, пытаясь подняться.
Непреодолимая сила не давала ей встать. В ужасе Вича все крепче сжимала руку мужа и все яростнее отталкивалась ногами от пола. С трудом разомкнув ее пальцы, проснувшийся Дича расстегнул на ней натянутый до предела ремень безопасности.
Почувствовав свободу, Вича вылетела в проход вслед за мужем.
Судорожно ухватившись за пояс его брюк, она хвостиком засеменила сзади. Странная пара шла сквозь ряды напряженно сидевших соотечественников, пытаясь сохранять равновесие в продолжающейся болтанке. На полпути Вича вдруг почувствовала себя намного лучше. Тошнота отступила, ее тело начало наливаться энергией.
Напряжение окружающих пассажиров улетучивалось прямо на глазах, воздушная качка больше не тревожила их. Необычное спокойствие воцарило в салоне. Общее настроение передалось и авиалайнеру. Как по мановению волшебной палочки, тот неожиданно перестал трястись. Возобновились прерванные разговоры, то там, то сям начал раздаваться беззаботный смех. На свое место Вича вернулась заново родившейся, как будто и не было тех ужасных минут до похода в туалет. Прикорнув на плече мужа, она проспала как младенец до самой Канады.
В Гренобле она решила на всякий случай держаться поближе к своим землякам, боясь потерять энергетический контакт с ними. Но ее тревоги были напрасны. В отличие от остановки в Ирландии, из самолета их не выпустили. Оказалось, что на предыдущий рейс не вернулась треть россиян, решивших остаться в Канаде. В этой стране существовал странный закон: если ты сумел ступить на канадскую землю, то имел право просить вид на жительство. Руководство аэрофлота не хотело наступать на те же грабли дважды и, от греха подальше, заперло пронырливых россиян на борту. Так что на землю они смогли ступить лишь в Нью-Йорке.
За первые двенадцать часов пребывания в Америке молодые иммигранты сразу же примерили шкуру недоедающих нищих. У Вичи с Дичей не было ни цента, и только новая жена отца семейства имела кое-какую наличность. Но когда они обратились к ней с просьбой купить что-нибудь поесть, та сильно изменилась в лице, как будто ее вот-вот хватит инфаркт.
— Я, конечно, подозревала, что она жадная. Но не до такой же степени, — возмущалась Вича.
— Уж если она за пять копеек чуть не удавилась, то о каких долларах может идти речь? — вторил ей Дича. — Ничего, перебьемся как-нибудь.
С теми пятью копейками вообще получился цирк. Когда они ездили в Москву на медосмотр и интервью в Американское посольство, их новоиспеченная мачеха попыталась бесплатно проскочить через турникет в метро. Но упитанная нижняя часть новобрачной предательски застряла на полпути, и турникет захлопнулся прямо перед ее носом. Видно, московские турникеты были поуже ленинградских, что и сыграло с ней злую шутку.
— Раз уж попалась, так заплати как нормальный человек, — рассуждала Вича.
Но не тут-то было. Мачеха начала истерически орать вслед новому законному супругу: — Зосим, сейчас же вернись и дай мне пятак! — В пятак, в пятак, — прошептал Дича, изображая эхо.
Они весело рассмеялись, чем привели попавшуюся крохоборку в бешенство…
Так что о покупке съестного надо было забыть. Но ситуация была не такой уж безнадежной. Они припасли полученную на самолете банку пепси-колы и пакетик с арахисом. До их балтиморского рейса оставалось еще десять часов, так что по глотку буржуйского напитка и соленому орешку в час должно было хватить, чтобы не протянуть ноги. Позже они с удивлением узнали о том, что этих мучений можно было избежать. Оказывается, из Нью-Йорка в Балтимор каждые два часа ходили автобусы и вся поездка занимала не более четырех часов. Какой умник спланировал их переезд, оставалось загадкой. Мало того, что билет на самолет до Балтимора стоил почти в пять раз дороже, чем на автобус, так их еще и промариновали в аэропорту едва ли не половину суток. Не иначе, перевозившая их компания имела откат от авиалинии. Ну что поделать? Приходилось привыкать к капиталистическому ведению хозяйства. Когда же подали самолет, они поняли, почему с них взяли столько денег.
Полетать на антиквариате не каждому в жизни выпадет. Перед ними стояла серебристая «вонючка» с пропеллерами.
— А это что, летает? — недоуменно спросила Вича.
Хорошо еще, что напыщенный капитан воздушного суденышка не знал русского языка, а может и знал, да не подал виду…
Вича едва улавливала шум мотора, который был на удивление слабым по сравнению с оглушительными турбинами большого авиалайнера. Она сидела у окна и заворожено смотрела на отблески ночных габаритных огней в лопастях пропеллера. Она никогда раньше не летала на винтовых самолетах и была немало удивлена, что они еще используются, особенно здесь, в Америке. Плавное покачивание убаюкивало ее, отвлекая от мыслей, не дававших ей покоя с момента приземления в Нью-Йорке. Она попыталась заснуть. В Питере было уже давно за полночь, и организм уже не просил, а просто требовал сна. Она задремала на плече у Дичи, но вернувшаяся внутренняя тревога не пускала ее в царство Морфея.
«Откуда взялась эта легкость, ощущение полной свободы от присутствия черных флюидов? — медленно ворочались ее мысли. — Куда делась та отрицательная энергия, к которой я привыкла на родине?» Не сказать, чтобы черных флюидов совсем не было, Вича, конечно же, их чувствовала, но не в таком объеме. Знакомые, легко управляемые темные потоки были сейчас едва ощутимы и терялись в густых и вязких сгустках энергии, которой она не знала и никак не могла уловить ее природу.
«Возможно, это скопления липкого безотчетного страха, испытываемого теми, кто путешествовал по воздуху», — думала она.
Ее уставший от многочасовых перелетов мозг не спорил и не подсказывал ей, что ни в ленинградском, ни в шенонском аэропорту в Ирландии такого вида энергии не было. Ошибку своего умозаключения она поняла только теперь, на пути в Балтимор. Чем дальше от Нью-Йорка улетал их маленький самолет, тем меньше она ощущала привычную ей энергетику и тем больше довлела над ней пугающая масса неведомых ей флюидов.
Тучи черной энергии устрашающе сгущались и уплотнялись с каждой минутой. Сквозь дрему она услышала объявление пилота о скором прибытии в Интернациональный Балтиморо-Вашингтонский аэропорт. И тут Вичу как будто обдало холодным душем. Она вдруг вспомнила тревогу Матрены: «Тяжело тебе будет, девонька. Уж больно неудачное место вы выбрали».
— Что же в нем плохого? — удивилась тогда Вича.
— Там большинство жителей — выходцы с черного континента. — И упаси тебя бог на первых порах посещать Вашингтон.
— А как же столичные достопримечательности? — Их главная достопримечательность в том, что на одного белого там приходится два негра, — ошарашила ее Матрена. — И твои шансы столкнуться с черными сестрами слишком велики.
Последние слова Вича еле расслышала. Старуха зарылась под подушки и извлекла оттуда старинную книгу в черном кожаном переплете. Края обложки были прошиты тонкими полосками мягкой кожи. Матрена выплела одну из них и трясущимися руками завязала на левом запястье девушки.
— Этот амулет поможет тебе на первых порах.
По рассказам старухи Вича знала, что эта книга передавалась из поколения в поколение и что именно из-за нее была убита мать Матрены. Сама Матрена никогда не рассказывала, как украденная книга вернулась к ней. Как будто прочитав ее мысли знахарка глянула на девушку и улыбнулась: «Присядем на дорожку. Я поведаю тебе историю этой книги».
— Жил в ту пору в вашем поселке бобыль. Жизнь его не задалась, и он потихоньку спивался.
Той осенью, когда дачники разъехались и с собутыльниками стало совсем туго, он крепко затосковал. Но тут на беду через деревню проезжал охотник за старинными иконами. Ему-то наш бобыль и сплавил свой семейный иконостас. На вырученные деньги он гулял аж до первых заморозков, пока его не скрутило горькое похмелье. Тогда-то он и вспомнил, что на одной из дач, где он летом подхалтуривал, есть непочатая бутылка спиртовой морилки. Опохмелиться-то он опохмелился, да только на следующее утро чуть не спятил с ума. Проснувшись в нетопленном доме, он синими от холода руками затопил печь. Разлившееся по дому тепло согрело его, но синева почему-то не прошла. Следующим ударом судьбы стал поход в туалет. Когда он достал из ширинки свое хозяйство, то обнаружил в синих пальцах сморщенный баклажанчик. Такого его мужская гордость уже перенести не смогла. Он схватил топор и понесся на выселки.
— Я тебе на всю зиму дров наколю! — вбежал он к дряхлой знахарке, — только изгони из меня этого дьявола.
— Никак морилки опился! — взглянув на него, улыбнулась бабуля. — Присядь, милок. Найдем мы на твоего дьявола управу.
Старушка достала ветхую книгу и начала листать ее, что-то пришептывая себе под нос. И тут в нашего синего дровокола как будто бес вселился.
— Будут еще иконы, звони, — всплыло в голове напутствие антиквара.
Синий мужик не сводил глаз со старинной кожаной книги и пытался вспомнить, куда же он засунул клочок бумаги с телефоном маклака.
«Место тихое, от деревни далече, — нашептывал ему бес. — Дело верное».
Недолго думая, он тюкнул бабулю обушком, да и был таков. На улице он сорвал пленку со старого парника и завернул в нее украденную книгу, спрятал сокровище под ватник и пошел в лес.
«Хоть уже и темно, но в деревню лучше вернуться с другой стороны, — рассудил душегуб. — Да и топор надо закинуть куда подальше».
Среди деревьев он не сразу заметил, что пошел первый снег. Природа не простила убийцу. В тот год ранний снег занес все пути-дороги. Знакомые тропинки спрятались под пуховым одеялом, а холодный лес лупил синего мужика голыми ветвями.
«Ничего! — успокаивал бес, — пойдем на шум дороги».
Но дороги были пустынны, ухо заплутавшего пропойцы улавливало лишь мягкое шуршание необычайно крупных снежинок. Когда он совсем выбился из сил, вдали вдруг появился слабый огонек. Воспрянув духом, душегуб побежал на свет, утопая по колено в сугробах. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, в ушах били медные колокола, а поджилки тряслись как у паралитика. Сквозь затуманенный взор он не заметил, как уперся в частокол забора. В поисках калитки, еле дыша, деревенский алкаш поплелся вдоль ограды. Ноги уже не держали его. Он наступил на что-то острое под снегом и неуклюже завалился на бок, уже не чувствуя пальцев на ногах. Только теперь он разглядел прислоненную к забору ручку от косы, торчавшую из сугроба. Мужик в ужасе поднял кверху ногу. Теперь он знал, почему не чувствовал пальцев. На фоне мутной луны отчетливо вырисовывалась нога без половины ступни.
— Прямо под нашим забором я его и нашла, когда сошел снег, — закончила Матрена свою грустную историю. — А в книге этой и сейчас есть капельки крови моей матушки. Как раз на странице со сборами от отравлений, — Еле слышно прошептала она, и обе сестры прослезились.
— Так что береги эту тесемочку, — уже бодрым голосом напутствовала старуха.
Вича нащупала кожаную полоску на руке и освободила ее из-под рукава шубы. Глядя на нее, она снова вспомнила слова Матрены о Вашингтоне.
«Так вот почему черных флюидов становиться все больше.
Ничего удивительного: мы приближаемся к вражьему логову.
А потом, не такая уже эта энергия и незнакомая».
Порой Виче действительно казалось, что однажды она уже встречалась с чем-то похожим. Она изо всех сил старалась вспомнить, когда и где, но усталость вновь окутала ее голову липкой пеленой и слабые попытки беспокойных мыслей никак не могли разорвать ее.
«Неужели это и есть те силы, про которые мне рассказывала Матрена?» — думала Вича сквозь дрему.
Присутствие такого моря энергии, пусть чем-то знакомой, но все же чужой, пошатнуло ее веру в свои возможности.
— Что ты ерзаешь как на иголках? — поинтересовался Дича. — Ну дайте же, наконец, поспать! — передразнил он одного из героев «Двенадцати стульев».
«Иголки. Иголки? Иголки! Ну конечно же! — рвалось наружу ликование. — Какой же мой Дича все-таки молодец!» Она вспомнила, где и когда встречала похожую энергию.
И многие странные вещи, происходившие в то время, вдруг стали обретать смысл.
Случилось это еще во времена работы на «Скорой» и началось как-то обыденно и незаметно. Работала с ними добродушная и приветливая девица с кавказским именем Заира, которое означало «гостья». Дича был хорошо с ней знаком. Они учились в одной группе и вместе попали сюда по распределению. Он никогда не рассказывал о ней, но по станции ходили упорные слухи о том, что когда-то они были в довольно близких отношениях. Вича не поднимала этот вопрос — зачем ворошить то, что было до нее? Она и сама ангелом не была, да то дела прошлые и забытые. Заира спокойно принимала Вичины отношения с Дичей, и девушки частенько болтали на кухне о том, о сем. Но все изменилось с уходом заведующего. Никому даже и мысли не приходило, что его бегство было каким-то образом связано с коротким визитом ответственной за медикаменты к нему в кабинет. И лишь Заира стала изредка бросать подозрительные взгляды в ее сторону. Между ними вдруг выросла плотная стена отчуждения. Теперь их общение ограничивалось только «здрасти» и «до свидания». У Вичи сложилось впечатление, что Заира ее тайно ненавидит, а порой просто боится. Както незамет ского коллектива перестала заглядывать к Виче в «сумочную». Даже любительницы посплетничать стали редкими гостями. Именно тогда она впервые почувствовала какое-то тяжелое облако вокруг себя, которое нельзя было ни впитать, ни стряхнуть. В перерывах между дежурствами это облако постепенно рассеивалось и особенно не докучало. Вича думала, что это частицы ауры боли и страдания, подхваченной врачами на вызовах, и не противилась им.
«Может быть, это и есть мое предназначение, — размышляла она. — Если я могу оттянуть на себя этот негатив и облегчить душу нашим докторам, так можно и потерпеть».
Глядя назад, теперь она понимала, как тогда обманывалась.
Уж больно черная энергия, окружающая ее сейчас, напоминала ту ауру из далеких воспоминаний. Тогда Вича пребывала в наивном неведении, и единственное, чего она опасалась в то время, так это оттолкнуть этой аурой своего любимого. А Дича ничего не замечал или делал вид, что ничего не происходит. Но вот однажды он пришел из водительской комнаты сам не свой.
— Нам надо поговорить, — шепнул он, оглядываясь.
Они закрылись в комнате с медикаментами, и Дича ошарашил ее неприятной новостью: «Сейчас ко мне подошел наш новый шофер и без обиняков сообщил, что у вас с ним что-то было».
— Какой шофер? — Да тот, что только вернулся из армии.
— И ты поверил? — Конечно, нет! Но зачем ему это надо? — Я знаю, откуда ветер дует, — решительно заявила Вича. — Но мне нужно кое-что проверить.
Через свою подругу, которая тайно встречалась с одним из женатых водителей, Вича узнала, что этот голодный до женщин солдатик домогался многих, и лишь Заира без раздумий прыгнула к нему в постель. Теперь не оставалось сомнений, чьих это рук дело.
«Видать, хорошо спрятанная ревность в конце концов взяла верх, — не удивилась Вича. — Ну, что ж, наступило время ответного удара».
Вича давно заметила, что когда дежурит Заира, импортное сильнодействующее успокоительное льется рекой. Подозрения ее подкреплялись повторными вызовами к неврастеникам, которых до этого обслуживала бригада Заиры. Хоть этот препарат и обладал свойством усиливать действие алкоголя и наркотиков, к строго контролируемой группе лекарств он не относился. Поэтому криминала здесь не было, и Вича держала свои догадки при себе. Но не зря говорят: знание — сила. Благодаря своей наблюдательности она могла убить сразу двух зайцев: отомстить интриганке, а заодно и вывести ее на чистую воду.
Ничего не подозревающая Заира с радостью отправилась на очередной вызов к хорошо знакомому эпилептику. Поднимаясь по лестнице вслед за врачом, она даже не сомневалась, что пара драгоценных ампул скоро будет у нее в кармане. Доктор только взглянул на лежащего без сознания мужчину и тут же назначил инъекцию того самого успокаивающего. Затем плюхнулся в кресло и начал заполнять краткую историю болезни. Жена больного послушно стояла рядом, тихо отвечая на его вопросы. С ее слов судороги прекратились пять минут назад, этот приступ был уже третьими на этой неделе. Фельдшерица в это время мило улыбалась и готовила инъекцию. Она зашуршала пакетом со стерильным шприцем и отработанным движением скинула две заветные ампулы в карман халата. Доставая шприц, она кончиками пальцев вдруг почувствовала легкое дуновение ветерка из пакета. Мягкий и успокаивающий ручеек затек под рукав ее халата и начал приятной негой разливаться по всему телу. Пока она набирала в шприц обычное снотворное и делала укол, все ее существо оказалась во власти непонятной стихии. Ей захотелось так же, как врач, развалиться в мягком кресле и в полной мере отдаться накатившему блаженству. Как во сне она убрала в медицинскую сумку использованный шприц. При выходе она споткнулась о порог и чуть не упала. Озабоченная хозяйка квартиры с удивлением смотрела вслед еле передвигающей ноги фельдшерице. Заира с трудом поспевала за врачом. Как маленький олененок бежит за белой попкой своей мамы, так и она старалась не упустить из виду белое расплывчатое пятно халата своего врача.
«Я что-то забыла!» — крутилась в голове тревожная мысль.
Заира через силу пыталась вспомнить, что. Еле слышное побрякивание добытых ампул в кармане мешало сосредоточиться. Их трели убаюкивали ее, заставляли позабыть о непонятной тревоге. Заира отдалась в их власть и, как только ее обширный зад коснулся кресла в салоне «Скорой», тут же отключилась. Но вместо приятных сновидений ее начал атаковать один из знакомых наркоманов. Он тянулся к ее карману и хриплым голосом орал что-то нечленораздельное. Вдруг он страшно завизжал и с неожиданной для его худого, изможденного тела силой сбросил ее из кресла на пол. Открыв глаза, Заира обнаружила себя сидящей на полу салона резко затормозившей «Скорой». Из хрипящей рации доносились грубые крики диспетчера: «У больного, которого вы только что обслуживали, опять эпилептический припадок!» Спустив ноги на ступеньку, Заира так и ехала обратно, сидя на полу.
— Что же вы не дождались действия лекарства и дергаете нас? — начал выговаривать врач прямо с порога.
— Какого лекарства!? — перешла в атаку женщина. — Вот этого? Она разогнула пальцы и поднесла свою ладонь к лицу доктора намного ближе, чем полагается по этикету. А попросту говоря, под самый нос. Стоявшая за его спиной Заира с ужасом смотрела на предательские ампулы из-под безобидного снотворного.
«Не может быть! — ошпарила ее мысль. — Я не могла оставить подмененные ампулы».
Доктор обернулся и что-то сердито спрашивал, но она уже ничего не слышала.
«Я знала, что она ведьма! Знала же! Как я могла так опростоволоситься?» — переполняла фельдшерицу бессильная злоба.
От недавнего благодушия не осталось и следа.
— Какие у вас проблемы!? — бросила она в сторону врача и жены больного.
Заира проворно смела ампулы с ладони опешившей женщины и влетела в квартиру. От медлительной девушки с заплетавшимися ногами не осталось и следа. Ее глаза сверкали ненавистью, готовые пригвоздить к стене вошедших вслед за ней. В комнате вдруг стало душно, лоб врача покрылся испариной.
— Где твои судороги? — прошипела Заира в сторону женщины.
— Они прекратились прямо перед вашим приходом.
— Врешь! Не прекратились! Заира склонилась над больным так низко, что ее черные волосы коснулись лица не пришедшего еще в себя мужчины. На какое-то мгновенье и врачу, и хозяйке послышалось тихое шипение. Прямо перед их глазами пряди разгневанной девушки превратились в несметное количество маленьких черных змей, которые извивались и пытались укусить за лицо ничего не чувствовавшего больного. Его жена вскрикнула и осела вдоль стены. Рядом глухо упала папка с бланками историй болезни. Врач продолжал стоять, но было видно, что хватит его ненадолго.
— Ты должна это видеть, — вновь зашипела фельдшерица и сунула невесть откуда взявшуюся ватку с нашатырем под нос упавшей в обморок женщине. Та поморщилась, отдернула голову и открыла глаза. Пришедшая в себя женщина с ужасом наблюдала, как та же ватка оказалась под носом ее мужа. В следующее мгновенье мужчина снова бился в судорогах.
— Что бы помалкивали в тряпочку! — медленно произнесла взлохмаченная Заира, переводя безумный взгляд с жены эпилептика на врача и обратно. — Иначе изведу!..
Вича с нетерпением ждала возвращения оплошавшей бригады. Повторный вызов означал, что интриганку поймали за руку.
«Теперь она оставит нас в покое, — радовалась Вича. — Сейчас ей надо будет думать, как бы удержаться на рабочем месте, а не о мелких пакостях».
Каково же было ее удивление, когда бригада вернулась безо всякого скандала и Заира легко списала очередные две ампулы с сильнодействующим препаратом. Никто кроме Вичи не обратил внимания на то, что врач был не в своей тарелке и все сутки тянул одну сигарету за другой. Каждый раз, когда он проходил мимо, Вича пыталась вытянуть из него весь негатив. Однако каждый раз ее попытки разбивались о невидимую стену. У нее создалось впечатление, что врач находится внутри какого-то кокона, сплетенного из неведомой ей энергии. Тогда она впервые задумалась о подцепленных им где-то враждебных флюидах, но не догадалась связать их с Заирой. Облако такой же незнакомой энергии, которое с недавних пор сопровождало и Вичу, вдруг стало постепенно уплотняться. Не прошло и пары дежурств, как облако превратилось в плотный кокон. Он уже не рассеивался, как раньше. Его присутствие с каждым днем угнетало ее все больше. Виче казалось, что кокон уже мешает дышать и скоро задушит ее. В порыве отчаяния Вича выплеснула часть накопленной ею энергии, пытаясь сбросить с себя ненавистный слой чужеродной энергии. Кокон не исчез, но как будто раздвинулся и стал меньше докучать ей.
«Ага! Попался!» — ликовала Вича.
Ночью она вышла на пустынный двор подстанции и, распростав руки в стороны, начала медленно освобождаться от своей черной энергии. Ощущение присутствия кокона постепенно уменьшалось. В какой-то момент связующие нити неведомых флюидов разорвались, и надутый до предела кокон лопнул. Оставшиеся мелкие энергетические сгустки быстро развеялись налетевшим откуда-то ветром.
Наутро Вича с удивлением заметила, что персонал подстанции перестал сторониться ее, и жизнь в «сумочной» вошла в свое прежнее русло. И все было бы ничего, если бы теперь ее Дича не стал попадать в довольно необычные ситуации. Работая ночами на полставки, он все чаще опаздывал на лекции в институт. То его под утро отправляли с роженицей в специализированный роддом к черту на куличики, то они застревали на правом берегу Невы из-за разведенных мостов, а то перед самой пересменкой, где-то за городом, ломалась их машина.
На подстанции уже привыкли к злоключениям студента-недотепы и поэтому очередной конфуз Дичи ничего кроме дружного смеха не вызвал. Как-то ночью, по дороге на вызов, Дича мирно подремывал в салоне плавно покачивающейся «Скорой».
Вот машина остановилась, хлопнула дверца сидевшего спереди врача. Дича взял чемоданчик с медикаментами и вышел из машины. Секундой позже он с удивлением моргал вслед удаляющейся «Скорой». Воображаемая картина одинокого стоящего на ночном перекрестке человека в белом халате с чемоданом в руке еще долго веселила персонал подстанции. Бригаде же, которая обнаружила пропажу фельдшера со всеми медикаментами только по приезде на вызов, было не до смеха. Хорошо, что больная оказалась застарелой неврастеничкой, и экстренная помощь не потребовалась. А виной всему были жарение семечки, которыми Заира щедро поделилась со всей ночной сменой. Остановившись на светофоре, врач просто открыл дверцу, чтобы стряхнуть на улицу шелуху с халата. — Зато будет, что вспомнить на пенсии! — отшучивался Дича, смеясь вместе со всеми.
Но однажды возникла совсем нешуточная ситуация, которая без помощи Вичи могла бы обернуться трагедией. В один субботний день, когда Дича работал без врача, у него в машине сломалась рация. С одной стороны, конечно, были лишние проблемы с поиском телефона для получения вызовов, зато с другой стороны меньше дергал диспетчер. Но оказалось, что отсутствие связи таило в себе еще одну, совершенно неожиданную угрозу. На подстанции в тот день царила обычная рабочая атмосфера, когда появился здоровенный детина с жалобами на боли в сердце. Так уж легла карта, что на кухне, в тот момент обедала бригада Заиры. Им-то и достался этот больной. Смотровой комнаты на подстанции не было, и приходящих больных обычно осматривали в широкой передней. Усадив мужчину в центр дивана, Заира с доктором устроились по бокам от пациента. Пока детина с трудом описывал характер болей в груди, фельдшерица стряхивала со своего халата падавших мух, которых прямо в воздухе настигал перегар больного. Закончив с мухами, она взяла запястье пациента, как будто пытаясь нащупать пульс. В этот момент глаза детины начали краснеть и наливаться яростью.
Речь стала отрывистой, с нотками раздражения и неприкрытой угрозы. Мужчина весь напрягся, заиграл желваками. Опытный врач быстро оценил ситуацию и резко встал с дивана. Он схватил Заиру за руку и, не обращая внимания на необычный колючий холодок, исходивший от ее пальцев, быстро втянул фельдшерицу внутрь подстанции. Торопливо захлопнув, дверь врач выкрикнул: «Вызывайте психиатров!» Диспетчер никак не могла попасть пальцем в диск телефона. Вича услышала отборную ругань в прихожей и недюжинные удары в дверь. Сердце ее забилось от волнения. Но переживала она не за себя, а за Дичу. По ее расчетам, он уже подъезжал к подстанции, и без рации его никак нельзя было предупредить.
На глазах у удивленных сослуживцев она смело подошла к двери и, дыхнув себе в ладонь, взялась за трясущуюся от нервных рывков ручку.
— Ты, что делаешь?! — в ужасе выкрикнула главная по смене.
— Он же больной. А разве лечить больных — не наша работа? — Это работа психиатров! Они за это надбавку получают.
Сделав вид, что удовлетворилась ответом, Вича отпустила ручку и вернулась в «сумочную». В тот же момент дверная пляска святого Витте прекратилась. В наступившей тишине послышался шум подъезжающей машины. Хлопнула дверца, и в коридоре зазвучали неторопливые шаги. Дверь вновь затряслась, но вместо нечленораздельной ругани все услышали удивленный голос Дичи: «Вы чего закрылись?» — Ты там никого не видел? — спросили пленники поневоле, приоткрывая дверь.
— Нет. А мы что, ждем линейно-контрольную службу? — пошутил он.
— Хуже.
— Санитарно-эпидемиологическую станцию? — Здесь псих где-то бегает.
А псих действительно бегал, но не здесь. Пугая прохожих, он несся к ближайшему водоему яростно размахивая рукой. В его воспаленном сознании пальцы были объяты пламенем и чернели прямо на глазах.
— Черт меня дернул взяться за раскаленную добела ручку в этом вертепе докторишек! — орал он, бешено вращая белками.
Добежав до пруда, он сходу прыгнул в холодную воду, где и просидел с блаженной улыбкой до прибытия психиатрической бригады. Эти мо ли мастерами своего дела. Они быстро выловили водяного и затащили его внутрь «Скорой». Столпившиеся зеваки с интересом наблюдали театр теней за матовыми стеклами автомобиля. Выразительная пантомима сопровождалась звуками тупых ударов с оттенком падающего в слякоть кирпича. Периодически жанр пантомимы нарушался, и откудато из-под крыши машины доносилось убедительное: «Это тебе не шутки шутить!», подкрепленное очередным сочным компрессом…
Вспоминая те неприятные события, Вича ругала себя: «Как слепа я была тогда! Ведь на заднем плане всех наших передряг тех дней постоянно маячила фигура Заиры. И в моем увольнении она тоже, похоже, сыграла не последнюю роль».
А началось все с визита худосочного типа с отталкивающими белесыми глазами. Вича тогда подменяла ушедшую на обед диспетчершу. Сидя у телефонов, она читала книгу, когда услышала негромкое покашливание. За разделительным стеклом стоял болезненного вида молодой человек и спрашивал какого-то шофера. Незнакомец изучающе смотрел на девушку неприятными выцветшими глазами и, казалось, что ее ответ его вовсе не интересует. Когда их взгляды встретились, Вичу вдруг охватило чувство давнего отвращения граничащего с ненавистью. Глаза девушки, похоже отразили ее чувства, и парень невольно отшатнуться. Он пятился назад, губы его беззвучно шевелились. Стена за его спиной внезапно потемнела, на ней начали набухать огромные почки. В их смутных очертаниях угадывались головы диких животных. Блеск искусственных глаз и навечно открытые пасти чучел вызвали волну дрожи во всем теле девушки. Стеклянная перегородка диспетчерской растворилась, и Вича очутилась на грязном деревянном полу, пропахшем звериными шкурами и порохом. Перед ней стоял средневековый вельможа и что-то вещал о своем младшем брате.
— Ты совершила роковую ошибку! — с ненавистью и злорадством орал он ей в лицо. — Никто безнаказанно не может пренебречь мною! Она закрыла лицо руками, прячась от брызжущего слюной выродка. Звенящие в ушах вопли неожиданно превратились в гортанные предсмертные хрипы. Отняв от лица ладони, девушка увидела, как висящая на стене голова медведицы вдруг ожила и вцепилась в шею высокородного отпрыска.
Хлопнувшая дверь вывела Вичу из оцепенения. Сердце ее бешено колотилось, как после страшного сна. Во рту пересохло.
Ужасное головокружение приковало ее к стулу. За перегородкой было пусто.
«А был ли здесь кто-то, или это мне привиделось?» — испуганно подумала она.
Ответ на свой вопрос Вича вскоре получила при весьма неприятных обстоятельствах. Спустя неделю после описанных событий, на подстанции появилась линейно-контрольная служба, которую так недавно поминал Дича. Хотя в обязанности этого подразделения входила проверка работы линейных бригад «скорой помощи», в этот раз они все столпились у «сумочной».
Приехавший вслед за ними следователь прокуратуры усугубил гнетущую атмосферу на подстанции. Гости начали дотошно проверять журналы наркотических средств. Но надо было знать Вичину аккуратность, чтобы понять, что проверяющие даром теряют время. Не солоно хлебавши, устрашающая свита оставила хозяйку «сумочной» в покое. Но ненадолго. Не прошло и трех дней, как Вича получила повестку в прокуратуру…
Сидя между двух женщин, Вича с удивлением слушала человека в форме. Пока он объяснял поня вила проведения опознания, Вича никак не могла отделаться от мысли, что все происходящее вокруг дурной сон. Сон развеялся, когда она увидела указывающий на нее палец с грязным обкусанным ногтем.
Она подняла глаза на хозяина указующего перста и встретилась с наглым взглядом белесых глаз.
— Вы знаете этого человека? — прозвучал вопрос.
— Да. Он приходил к нам на подстанцию, — ничего не понимая, ответила Вича.
— Именно там вы передали ему наркотики? — ошарашил ее следующий вопрос.
В кабинете повисла тишина. Понятые приготовились ловить каждое слово девушки. Подставные замерли у двери и не спешили выходить. Все они смотрели на невозмутимую подозреваемую, которая лениво закрыла глаза и сладко зевнула.
— Спать надо было дома, — не терпелось следователю. — Вы слышали мой вопрос? — Про наркотики то? — Потягиваясь, переспросила опознанная. — У меня все наркотики в сей, сдал, принял. Ну, вы знаете. «Бриллиантовую руку» ведь смотрели? — Хватит ерничать! Отпираться нет смысла.
Вича узнала в говорящем недавнего посетителя из прокуратуры.
— Вы же сами проверяли мои журналы. — В ее голосе зазвучали нотки агрессии. — У меня комар носу не подточит.
— Это-то и подозрительно! У вашей сменщицы, вон, то подпись отсутствует, то даты не проставлены, а у вас все слишком чистенько да гладенько.
— Хорошо. Завтра же пойду и залью свой журнал анализами. Устраивает? — Никуда вы не пойдете. До окончания следствия вы отстраняетесь от занимаемой должности. И убедительная просьба из города не выезжать.
В коридоре ждал напуганный Дича.
— Зачем тебя вызывали? Что там произошло? — Ничего такого, чего нельзя было бы исправить, — тихо и грозно произнесла Вича. — Одно плохо. Поездки на дачу придется пока отложить. Но, думаю, что ненадолго.
Владелец белесых глаз летел по городу как на крыльях. Ему не терпелось сообщить Заире о том, что ее план сработал. Подозрения от него как поставщика наркотиков были на время отведены, и теперь можно успеть спрятать концы в воду. В тот момент он и представить себе не мог, что одним из этих концов суждено стать ему самому.
Вся компания любителей легких наркотиков решила отметить удачную аферу на речном трамвайчике. Выбрали тот, что был переоборудован в плавающий пивбар с живой музыкой. Белые ночи Питера навевали поэтическое настроение. Тихие звуки джаза и плавное покачивание плоскодонного суденышка уносили в зовущую даль. Невесомый наркотический дурман дарил ощущение всеобщего счастья.
Они плыли по Фонтанке, медленно проходя под ее многочисленными мостами. Когда мосты скрывали белое ночное небо, в наступающей темноте слышались громкие поцелуи и пошлые смешки. Жаждущая чистоты душа лжесвидетеля не могла больше оставаться в этом вертепе. Задыхаясь от негодования и замкнутого пространства бара, он вылетел на верхнюю палубу.
Свет ночного неба Петербурга радостно приветствовал его. Как будто черный занавес спал с его белесых глаз и он с неописуемым восторгом ощутил, как прекрасен этот город. Красота и грациозность проплывающих мимо зданий завораживали притупленное наркотиком сознание. Не помня себя от счастья, он встал на цыпочки и неистово потянулся к окружающему его великолепию. Он хотел слиться с этими домами и памятниками, воспетыми великими сынами России. Растолкав сидящих на корме туристов, невменяемый наркоман вскочил на лавку и распростер руки, пытаясь объять качающийся и уплывающий вдаль город. Его душа летела вверх, а тело падало вниз.
В своем необузданном порыве он не заметил низко висящий мост, который уже поглотил большую часть суденышка.
Крики ужаса заставили его оглянуться. Ржавое перекрытие поцеловало его на прощание в лоб. Одурманенный мозг зафиксировал приглушенный всплеск. Звук ночного города пропал.
Сквозь медленно увеличивающуюся толщу воды белесые глаза вдруг увидели, что перекрытие было покрыто вовсе не ржавчиной. Весь нижний край моста был залит кровью жертв этого горбатого, но вместе с тем грациозного палача, исправно служившего своему одетому в гранит городу-господину…
Потеряв поставщика развлекательных препаратов, беззаботная компания помыкалась и втянулась в серьезные наркотики.
Не осталась в стороне и Заира.
Вся эта история привела к переменам в жизни подстанции.
Вернувшись на работу, Вича попала в немилость к новой заведующей. Хозяйке «сумочной» неприкрыто давали понять, что доверия к ней больше нет. Недолго думая, опальная работница уволилась по собственному желанию. Вслед за ней ушел и Дича. Из рассказов подруги Вича узнала, что не задержалась там и Заира. Как-то она потеряла сознание прямо в машине. Пытавшийся помочь ей врач не нашел на ее руках ни одного живого места. После недавнего скандала с наркотиками сор из избы выносить не стали, и Заиру без шума «ушли». Вича оформила инвалидность и потихонечку подрабатывала медсестрой в местном бассейне. Ходили слухи, что Заира тоже ушла на инвалидность.
Полностью опустившись, она как-то ввела себе в вену новый суррогатный наркотик. Через неделю ее нашли без сознания с запущенной гангреной. Жизнь ей спасли, а вот руку отняли почти по самое плечо…
Заира! Вот кто источал такую же энергию, какую Вича чувствовала сейчас в ночном небе Америки. Ее взгляд вдруг как магнитом притянуло к бликам быстро вращающегося пропеллера. Замотанная в черное фигура стояла на крыле и тянулась к ней. Равномерные вспышки бортовых огней выхватывали из темноты знакомые черты.
«Легка на помине! — вздрогнула Вича. — Видно, слухи оказались преувеличенными», — думала она, глядя на целые руки Заиры.
Но тут самолет тряхнуло на воздушной кочке. Потерявшая равновесие женщина попыталась ухватиться за край крыла, однако ее правая рука коснулась не спасительной серебряной поверхности, а лопастей бешено вращающегося пропеллера. Брызги крови заляпали иллюминатор. Вича отдернула голову и проснулась. За бортом самолета шел дождь. Капли воды разбивались о стекло и стремительно неслись назад, плетя тонкую паутину из ручейков.
«Дождь в дорогу — к счастью», — почему-то подумалось Виче.
— Интересно, а к чему дождь в конце пути? — спросила она у Дичи, который проснулся от резкого толчка ее головы.
— Скоро узнаем, — философски заметил он.
Волнение от разбудившего ее видения улеглось, на смену ему пришла растущая уверенность. То, что она, сама того не ведая, выстояла в борьбе против представительницы враждебного лагеря, вселило надежду. А когда она увидела в зале аэропорта веселую группу родственников, все страхи окончательно отступили. С шутками и прибаутками новых американцев привезли в жилой комплекс из разбросанных там и сям трехэтажек, в одной из которых, по словам встречающих, им и сняли двухкомнатную квартиру. Правда, на самом деле квартира оказалась полуторакомнатной, потому что одна из комнат была просто небольшим кабинетом. Но поскольку туда сумели втиснуть кровать, она сразу же превратилась в полноценную спальню.
— В тесноте, да не в обиде, — решили Дича с Вичей и начали распаковывать чемоданы.
Наступала первая ночь виккианской воительницы на чужой земле и Виче не терпелось испытать свои силы. Однако ей никак не удавалось уединиться. В Питере уже было утро, и расстроенные биологические часы не давали никому заснуть. Наконец брожение по квартире закончилось и Вича выскользнула на балкон. Она распростерла к небу руки и закрыла глаза.
— Есть! Вот она! От волнения и легкого морозца захватило дух. Пусть чужеродная энергия едва ощущалась, но Вича осязала ее, хоть и не так остро, как в самолете. Мелкие капельки флюидов кружились вокруг нее, только протяни руку. Во время полета их избыток пугал ее, здесь же ей их не хватало. Виккианская воительница вдохнула полной грудью, чтобы принять в себя силу черных сестер, но ничего не случилось. Она стала часто и глубоко вдыхать, пока не закружилась голова. Вича едва успела схватиться за обледенелые перила, и чуть не грохнулась на пол балкона.
«Подождем до полнолуния», — расстроилась она, и побрела нетвердой походкой в их махонькую спальню.
Когда на родне была полночь Вича вышла во двор. У них только начинало вечереть и солнце еще не спряталось за высокие лиственницы лесопарка. Туда-то и направилась наша воительница. Незнакомые люди улыбались и здоровались с ней.
«Совсем, как в деревне», — улыбалась им в ответ Вича.
Пока она добиралась до лесопарка, лицо ее от непривычки успело устать. Углубившись в парк, Вича наконец-то расслабила лицевые мышцы. Выбрав полянку поукромней, он подняла к небу глаза. Перед ее взором предстало два светила.
Солнце уже клонилось к горизонту, высвечивая бледный лик луны. Вича протянула к ней руки и попыталась собрать плавающие в вышине флюиды. Ее руки уже затекли и больные легкие едва справлялись с физической нагрузкой, но ни одна капелька чужеродной энергии так и не проникла в ее тело.
Безграничное уныние и горечь поражения обуяли ее.
Испытанное когда-то давно чувство безнадеги поднялось из глубин души. При полном безветрии кроны лиственниц вдруг громко зашумели. Метелочки зеленых иголок на глазах, и соединившись в пары, разбегались по смолистым веткам. Не прошло и минуты, как Вичу окружали стройные сосны. На поляне откуда-то появились дети. Пятеро мальчишек, мал мала меньше, резвились вокруг, не давая ступить и шагу. Она посмотрела себе под ноги и ничего не увидела, кроме собственного огромного живота.
Остановившись, она с любовь погладила шевельнувшегося в утробе младенца.
Возвращавшаяся с охоты волчица, замерла у края опушки и сквозь кусты наблюдала за шумными двуногими. Дети бегали по поляне, не замечая опасности. Вдруг двуногая самка замерла и уставилась на кусты, где пряталась волчица. Женщина пожирала глазами хищницу, однако взгляд Сидонии не имел былой силы. Беспредельная тоска и отчаяние от собственного бессилия охватило ее. Она опять видела себя пленницей в охотничьем домике, где ее лишили колдовской силы. Крик напуганных сыновей не дал ей погрузиться в горькие воспоминания. В панике она начала хватать детей и подсаживать их на молодую сосну. Почуяв запах страха, волчица открыто вышла на поляну. Женщина встала перед хищницей на карачки, и прикрывая живот одной рукой, дико оскалилась. Пробившееся сквозь деревья солнце с любопытством наблюдало за противостоянием двух матерей.
Колючий взгляд волчицы неожиданно потеплел. Она медленно развернулась и пошла в лес, покачивая набухшими от молока сосками. Пронизывающий холод в ладонях заставил Вичу вздрогнуть. Она стояла на карачках на промерзлой земле, и ее лицо снова болело от напряжения…
На обратном пути ей опять приходилось раздавать улыбки направо и налево. Когда Вича видела хмурый взгляд, то и к гадалке не надо было ходить — навстречу шел представитель советского строя. Русскоязычных, как их здесь называли, в жилом комплексе было немало, включая и Вичиных родственников. Выбор места был не случаен — их всемогущий спонсор жил поблизости. Три километра по американским меркам, где расстояния измеряются временем езды на машине, считалось совсем рядом. Таким образом, спонсору было очень быстро и удобно навещать новоиспеченных американцев, находившихся под его опекой. Но как говорится, когда выигрываешь в одном, то обязательно теряешь в другом.
Поскольку машины у Вичи с Дичей в скором времени не предвиделось, они оказались в своего рода изоляции от благ цивилизации. А самое главное, их поселили далеко от русскоговорящего района Балтимора. Именно поэтому богатый опыт выживания в новых условиях, накопленный предыдущими иммигрантами, был недоступен. Многие проблемы, с которыми они столкнулись, имели уже проверенные, более легкие и быстрые пути решения. Но без направляющей роли русскоязычной общины им приходилось набивать собственные шишки. Много позже они узнали, что не последнюю роль в этом сыграла философия спонсора.
— Вы должны были пройти через те же трудности ассимиляции в новой стране, что и мы, — высказался он как-то на одном из семейных торжеств. — Трудности только закаляют характер.
Услышав это, Вича уже было открыла рот, но поймав взгляд мужа, промолчала.
«Я не против закалить свой характер, — молча соглашался Дича, — но зачем нужно было подвергать лишнему стрессу больную племянницу?» Дича вспоминал, сколько времени общения с женой он потерял, подрабатывая массажистом в местном фитнес-клубе для богатеев. Он как сейчас помнил тот разговор с дядюшкойспонсором.
— Вика пыталась работать уборщицей в Макдональде, но она очень быстро устает и не в силах выдержать целую смену, — надеялся на сочувствие Дича. — Может, ей стоит подать на инвалидность, как в России? — Даже и не думай! Государство вас только что приняло и благоустроило, а ты хочешь сразу же повесить на него такую обузу? Вас тотчас же выдворят из страны, лишь только узнают, что вы скрыли заболевание Вики во время получения вида на жительство.
Конечно, они скрыли. Американцы страсть как боялись ввозного туберкулеза, а на рентгене легкие Вичи очень походили на туберкулезные. Не зря же все детство ее именно от него и лечили, пока Ванда не вычитала в переводной литературе о настоящем заболевании дочери. Да, Дича сам научил жену во время флюорографии вместо глубокого вдоха, наоборот, выдохнуть как можно больше воздуха, чтобы эмфизема не так бросалась с глаза. То ли врачи-контрактники оказались двоечниками, то ли им было указание свыше подпустить америкашкам туберкулеза, но Вича медкомиссию прошла. И теперь выходило, что лучше сидеть и не высовываться.
Много позже Дича узнал, что все это было не совсем так, а, скорее, совсем не так. Вича на законных основаниях могла беспрепятственно получать пособие по болезни. И пособие это было бы втрое больше его приработков массажистом. Знать бы это тогда! У них было бы больше времени на совместное изучение английского языка. А мысли о тех вечерах и выходных, которые Вича вынуждена была проводить в одиночестве, навсегда оставили горький осадок в душе Дичи.
Вот и сейчас он сидел и думал о том, что изменить уже ничего не в силах. Со злой усмешкой он вспомнил чью-то фразу, заученную со школьной скамьи: «Если бы у меня была другая жизнь, я бы ее прожил так же».
— Надо быть полным дебилом, чтобы делать такие заявления, — ожесточился он. — Зачем повторять те же самые ошибки!? Я бы многое изменил в нашей с Вичей жизни. Да только кто же нам даст?..