Двадцать восьмой час
Томография мозга была закончена, и скоростной лифт поднимал сложную больную обратно в бокс под номером тринадцать…
* * *
…А Вича поднималась в утреннее Питерское небо — она уже в третий раз летела во вражье логово. Теперь ей обязательно должно было повезти. Не зря же американская пословица гласит, что третья попытка всегда удачная. Конечно, была похожая пословица и на Руси. Ее древние сочинители, наверное, так навозливались Богу, что тот сначала у них раздвоился, а потом уже стал троиться. Но Он не осерчал, а взял, как гласит пословица, да и возлюбил самого Себя рас.
— Куда же этот самовлюбленный делся? — веселилась Вича, глядя на проплывающие под самолетом облака. — Если верить попам, так должен быть где-то здесь, на небесах.
Все ее забавляло и радовало. Эта поездка вернула ей веру в свои силы, которые уже помогли защитить семью сестры. Совсем с другим настроением она летела в Питер всего две недели назад. На душе висел груз ответственности, а карман оттягивали деньги, собранные родственниками для отмазки мужа Яны от суда.
А началось все, как часто бывает, с благородного порыва.
Какой черт понес свояка после ночной смены в проходной двор, он и сам толком не смог объяснить. Кто-то как будто втолкнул его туда. И надо ж было случиться, что именно в это время и именно там один крепко нагулявшийся представитель ближнего зарубежья приставал к такой же нетрезвой девушке. Та отбивалась, как могла, но силы были явно неравны.
— Вай! Коньяк пила, да!? Чего ломаешься? — доносилось из подворотни.
Бартер есть бартер. Так нет, надо было свояку вмешаться.
Одного удара в челюсть хватило, чтобы успокоить охотника до женского тела. Как это обычно водится, спасенная девушка исчезла в предрассветном тумане, а наш герой не успел и пары шагов пройти, как был упакован в невесть откуда взявшийся милицейский газик. По невероятному совпадению, дежурный следователь оказался однофамильцем шамкающего потерпевшего. После беседы с соплеменником из-под его пера вышла ладно скроенная картина происшествия. Сломанная золотая фикса потянула на тяжкие телесные повреждения с крупным материальным и моральным ущербом. Взбешенный таким поворотом дела благородный рыцарь полез в бутылку, что вылилось в жаркую перебранку с блюстителями порядка. Чтобы утихомирить здоровенного бугая, его пришлось убеждать всем отделением. Уговоры закончились для спорщика на полу и сопровождались дружным пинанием лежачего милицейскими ботинками.
В пылу этой беседы следователь не заметил, как на его лодыжке оказалось два кровоточащих отпечатка человеческих зубов. Это стало последней каплей, и судьба злостного нарушителя общественного порядка была предопределена. Адвокат мудро посоветовал решить дело полюбовно, и однофамильцы теперь жили в ожидании честно заработанных американских долларов.
Вича, услышав эту историю, ничуть не удивилась цепи таких случайностей. Похоже черный легион заморских сестер обложил ее со всех сторон.
— Не переживайте, — успокоила она Яну. — Мы деньги найдем.
Нашли, отдали и забыли. Но не тут-то было. Спустя неделю потерпевший вновь стоял под их дверью.
— Я передумал! — нагло заявил он. — Больше давай, а то не заберу заявление из милиции! После дележа со следователем половины суммы пострадавшему показалось мало, и он решил повысить свой гонорар. Никакие уговоры и призывы к совести не помогли. Яна с трудом утащила разгоряченного мужа в комнату. Когда дверь за ними закрылась, Вича устало оперлась на Дичу.
— Будут тебе деньги, — обратилась она сквозь зевоту к вымогателю. — Дай нам неделю.
После ухода неприятного визитера Дича с удивлением посмотрел на жену: — А где же мы их возьмем? — Не переживай. Перефразируя Ходжу Насреддина, за неделю либо законник-падишах умрет, либо потерпевший осел сдохнет.
А осел сдыхать и не собирался. Уверившись в новых финансовых поступлениях, он с еще большим рвением начал прогуливать шальные деньги. В те времена межнациональная рознь еще не достигла своего апогея, и подвыпивший представитель ближнего зарубежья беззаботно болтался по ночному городу.
Но питерское движение скинхедов уже начинало поднимать голову и насчитывало до трех сотен «бритоголовых». Для многомиллионного города это было каплей в море, и мало кто о них знал. Не встречал их и наш вымогатель. Не встречал до того самого вечера, когда нарушил договор. Он так и не понял, почему в ту ночь именно он привлек внимание странно одетых парней.
Среди редких прохожих в белой ночи светились их бритые головы. Обтягивающие джинсы были закатаны и демонстрировали во всей красе высокие армейские ботинки. Один из них выделялся белоснежными шнурками на фоне черных башмаков.
У двоих его сотоварищей шнуровка полыхала революционным кумачом. Сегодняшний вечер был для белошнурочника крещением первой кровью, и он был готов на все, чтобы завтра с гордостью сменить белые шнурки на красные. Скинхеды были одеты в застегнутые под горло кожанки с маленькими воротничками.
И это была не дань моде, а необходимость. Как волкодавам обрезают уши и хвосты, чтобы хищники не могли вцепиться в них во время охоты, так и максимально облегающая одежда помогала бритоголовым быть менее уязвимым в драке.
— Ты заплатил за проход по этой улице? — спросил самый старший из них.
— Это что, твой улица? — не растерялся поддатый вымогатель.
— Научись сначала по-русски говорить! — услышал он в ответ, а вслед за тем огромный колокол зазвенел у него в ухе.
До валились набок, и он увидел перед собой разбитое подвальное окно. В нем сидела кошка и намывала гостей.
Она безучастно наблюдала за тем, как несколько двуногих склонились над существом, которое качалось на четырех лапах, и освобождали его от каких-то шуршащих предметов. Тупые пинки продолжали раскачивать стоящего на карачках мужчину. Он уже не думал об отобранном паспорте и деньгах, спасительное окно — вот что занимало все его мысли. Спугнутая кошка спрыгнула на сырой пол подвала и по-хозяйски встретила гостя, который нырнул вслед за ней. Он плюхнулся головой на склизкий пол и затих.
— Чтобы завтра тебя в городе не было! — проорал в оконный проем белошнурочник и поморщился от пах цо смрада.
Однако он напрасно напрягал свои голосовые связки. Тот, кому предназначалось его обращение, уже давно наслаждался блаженной тишиной…
Восприятие звуков вернулось к нему лишь под утро. На груди у него сладко мурлыкала кошка, на такой славной постели ей давненько не приходилось оттягиваться. Подстилка приподнялась, и недовольная хозяйка подвала спрыгнула на холодный пол. Она недобро мяукнула и презрительно потрясла задними лапами.
— Мяу! — вдруг услышала она в ответ и остолбенела.
Ее ночной гость сидел на полу и глупо улыбался.
— Мяу! — уже громче повторил он и с интересом прислушался к собственному голосу.
Обалдевшая кошка выпрыгнула из подвала, а ей вслед неслось призывное мяуканье на разные лады.
Разбуженный житель бельэтажа с трудом оторвал всклокоченную голову от рваного матраца. Клочья ваты торчали из его ложа и касались грязного пола. Нет, кровать не была такой низкой. Ее просто не было. Видавший виды матрас валялся прямо на полу. Его проснувшийся хозяин что было сил, треснул кулаком по трухлявому паркету.
— В марте не наорались, сволочи! — попытался прокричать он, но тут же со стоном схватился за голову.
— Бум! — донесся снизу только что мяукавший, голос. — Бум, бум! — Похоже, вчера опять насандалились паленой водки, — испуганно пробормотал обитатель бельэтажа и спрятал раскалывающуюся голову под подушку…
Во время проводов Вичи и Дичи свояк светился, как новый пятак. В полученном на днях извещении говорилось, что суд переносится на неопределенный срок ввиду невозможности отыскать потерпевшего.
Двадцать девятый час По возвращении с рентгена, Вичина кровать была застелена свежим бельем. Но ни вкусно пахнувшие, хрустящие простыни, ни активные перекладывания и перемещения не пробудили спящую красавицу. Не интересовал ее и врач с долгожданными результатами томографии мозга.
— Ну, что, доктор? — нетерпеливо спросил Дича. — Вы же сами видели, что она плакала.
— Это, скорее, плохая новость, чем хорошая, — был убийственный ответ. — У Виктории начался отек мозга, вызванный длительным кислородным голоданием. То, что мы наблюдали, было рефлекторной реакцией на нарастающее внутричерепное давление.
«Как же я сам не сообразил, что не может человек плакать одним глазом?» — подавленно думал Дича, входя в ступор.
Обрывки объяснений врача до него едва доносились.
— Если отек станет прогрессировать и разбухший мозг вклинится в затылочное отверстие, то центр, отвечающий за работу сердца, может быть поврежден.
Дича уже не воспринимал дальнейшую информацию о приближающемся конце мучений его жены и лишь отрешенно кивал в такт далекому голосу врача. Как чужой рукой он подписывал уведомление о том, что если сердце остановится, то реанимационные мероприятия проводиться не будут.
Спустя час пришла медсестра: — Прошли сутки, как Викторию начали охлаждать, — растолкала она погруженного в себя мужа больной.
Агрегат, гоняющий холодную воду вокруг тела пациентки, выключили. Опытный врач велел оставить аппарат рядом с больной и не убирать далеко прорезиненные одеяло и простыню.
— Мы сможем его использовать для борьбы с жаром, — пояснил он. — Раз на раз не приходится, но на моей практике у таких пациентов часто возникает мозговая горячка.
И врач не ошибся. Спустя два часа датчики температуры тела показывали сорок градусов, и охладитель снова включился в работу.
* * *
Вича задыхалась от жары. На дворе начиналось лето с его тропической жарой и знаменитой балтиморской влажностью.
Их кондиционер был сломан уже второй день, а мастера смогли вызвать только сегодня. Вчера, пока Дича был на работе, некому было спрятать от монтеров собаку. В их льготных таунхаузах иметь домашних животных запрещалось. Конечно, в этом был своя логика. Откуда, скажите на милость, у малоимущих деньги на их содержание? Но, с другой стороны, животных любят все, в не зависимости от доходов. А для одиноких, особенно инвалидов, это, пожалуй, единственная возможность для общения. В управлении работали тоже люди, и многие из них старались закрывать глаза на это нарушение. Но береженного бог бережет, и сегодня утром Дича отвел Ладу к Тимохе. Теперь можно было смело впускать мастеров. Вича ждала монтеров и надеялась, что вчерашние мучения больше не повторятся. Изнемогая от духоты, они всю ночь то открывали, то закрывали окна, стараясь понять, где прохладнее — дома или на улице. Наконец, не выдержав, они спустились во двор, завели машину и включили кондиционер. Так они сидели, обнявшись, под потоками живительного холодного воздуха, пока вконец не окоченели. Продрогшие, но счастливые они вернулись домой, и перехватили немножко сна.
А на другом конце комплекса, в похожем таунхаузе, изнывали от жары отец со своей приживалкой. Кондиционер у них был в порядке, не в порядке было с головой. Приживалку давила жаба. Искусственная прохлада требовала изрядного количества недешевого электричества.
— Давай включим кондиционер, — молил ее Зосим.
— Врубай! Но платить за энергию будешь ты.
— Да что же я, за эти поганые деньги буду мучиться?! — не выдержал он и зашлепал к термостату.
По дому разнеслась приятная прохлада, но приживалке легче не становилось. Последнее время ее все вокруг раздражало.
На душе постоянно скребли кошки. К горлу то и дело подкатывался противный ком. А к вечеру, когда Зосим возвращался с работы и они садились есть, у нее, как по расписанию, начинало колоть сердце, как будто кто-то запускал в него острые когти.
Эти ощущения настолько напугали ее, что она не пожалела денег и сделала кардиограмму. Врачи ничего страшного не нашли, но зато узнали о себе много интересного. После чего пришли к единодушному заключению о наличии у пациентки истероидного синдрома. А попросту поняли, что имеют дело с распущенной истеричкой. В глаза ей, конечно, этого никто не сказал — не самоубийцы же они, — но посоветовали в следующий раз обратиться в другой офис, где врачи поумнее. Выписанные успокоительные не помогали. Да и не таблетки здесь были нужны, а экстрасенс. Уж он-то ей объяснил бы, кто скребет у нее на душе.
А виновник проблем приживалки чуть сам не заработал инфаркт. Вечерком, перед работой, к Виче с Дичей как обычно заскочил Тимоха. Лада чрезвычайно обрадовалась своему другу, у которого совсем недавно гостила. Замахав своим хвостищем, она подбежала здороваться, что по собачьему этикету выражалось в обнюхивании ширинки. В процессе приветствия она наступила задней лапой на хвост мирно спящему, коту. Тот, еще не проснувшись, ошалело рванул во все лопатки прочь. Не понимая, почему он никак не может сдвинуться с места, кот так яростно молотил лапами по скользкому паркету, что в серванте зазвенели фужеры. Хозяева кота дружно завалились на диване от хохота. Смущенный Тимоха отпихивал Ладину морду от своих мужских сокровищ, думая, что смеются над ним.
— Жалко, у нас нет камеры, — захлебывалась от смеха Вича, — а то мы обязательно выиграли бы конкурс домашнего видео.
Тут и Тимоха понял, в чем дело, и подтолкнул Ладу, чтобы она сошла с кошачьего хвоста. Кот, как истребитель на авианосце набрал полные обороты, и когда наконец был отпущен — взмыл в воздух. На мгновенье зависнув над полом, он с диким ревом понесся на кухню.
— Смотри, забудет как котят делать! — вытирая слезы, хохотал Дича, — тогда накроется ваш бизнес.
Тридцать седьмой час
Вечерний обход принес призрачную надежду. В полумраке тринадцатого бокса дежурный врач долго светил пациентке в глаза фонариком, то отводя луч в сторону, то резко направляя обратно на зрачок.
— По-моему, я видел еле заметную реакцию правого зрачка, — обнадежил он наблюдавшего мужа больной. — Ближе к ночи снова проверим.
Уходя, он включил в боксе свет и увидел посветлевшее лицо мужчины.
«Как мало нужно отчаявшемуся человеку!? Он как утопающий хватается за любую соломинку», — с сочувствием подумал доктор, вспоминая утренний случай со слезотечением от отека мозга.
* * *
Тусклый фосфоресцирующий свет проникал внутрь глаза.
Вича смотрела прямо в зрачок своему коту, чья сетчатка сверкала в темноте желто-зеленым светом. Ее правый глаз был зажмурен, а левый ловил теплый фосфоресцирующий лучик, льющийся сквозь щель кошачьего зрачка. Успокоившийся в руках хозяйки мохнорыл проорал весь день, сидя в одиночестве. Дича с Вичей только что вернулись из приемного покоя, где провели почти сутки. Дом встретил их темнотой. Грозой выбило трансформатор, и весь район сидел без электричества.
— Ну ты, пьянь тропическая, перестань мучить животину, — пытался прервать их затянувшееся приветствие муж. — Где у нас свечки? Его вопрос остался без ответа. Вича сейчас жила своей отдельной жизнью. Приличная доза сделанных ей наркотиков означала пропуск в далекий беззаботный мир.
— Мы знали, на что шли, — подмигнула она коту. — Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
При упоминании о мышах зрачок кошака сузился, но даже сквозь тонкую щель глаза своего питомца Вича видела отражение огромных пятен черной энергии окружающей их дом.
Война черных сестер с виккианской воительницей была в полном разгаре. Очередной удар они нанесли с тыла и в прямом, и в переносном смысле. На фоне приема огромного количества лекарств в Вичиных почках стали зарождаться камни.
И вот в один не очень прекрасный день направленный извне сгусток энергии раскачал самый крупный из них. Камень сдвинулся с места и начал свой путь наружу. Он царапал своей шероховатой поверхностью нежные стенки узенького мочеточника, что вызывало нестерпимую боль в пояснице. Вича вертелась как уж на сковородке, пытаясь найти положение, в котором боль уменьшилась бы. Проведя бессонную ночь, они с рассветом отправились в больницу. В приемном покое их встретили как старых знакомых и удивились тому, что не проблемы с легкими привели их на этот раз. Как только подтвердилось подозрение на почечную колику, ей выписали сильное обезболивающее и готовы были отпустить домой.
— У нашего Иванушки все в попе камушки, — шутила над собой Вича, когда узнала, что у нее в почке камень.
Это было бы весело, если бы не было так грустно. К полудню у нее началась непроходящая тошнота. Рентген выявил симптом кишечной непроходимости с антикварным названием «чаши Клойбера». Чаши эти были не из древнего фарфора или глины, а из кишечных петель. И наполнены они были отнюдь не ароматным чаем. Острейшая боль в пояснице парализовала работу кишок, и в животе наступила долгая минута молчания. Пациентку накололи наркотиками и не отпускали до тех пор, пока ее брюшко не начало снова петь свои журчащие песни. Только поздним вечером они смогли покинуть родную больницу. Что их ждало дома, мы уже знаем.
Дича оставил жену играть в гляделки с котом, а сам отправился на поиски какого-нибудь источника света. Вича тем временем уже утонула в океане кошачьего глаза. В желтом лунном мареве она видела себя маленькой девочкой на лесной поляне.
Какая-то тетенька учила ее, как искать черную энергию. Женщина достала из корзины черную кошку и протянула ей.
— Коснись носом ее мохнатого уха, — услышала Вича. — Не бойся, дочка, она тебя не обидит.
— Почему она назвала меня дочкой? Конечно в тетеньке угадывалось что-то близкое и родное, и пусть она не была ее мамой, но с ней было хорошо и спокойно.
Касаясь мохнатого уха, девочка морщила свой носик от желания чихнуть, а кошка лишь нежно мурлыкала в ответ. На поляне почему-то удивительно легко дышалось. Свежий лесной ветерок кружил среди высоких сосен, прозрачный воздух с запахом моря легко наполнял грудь. Вича никогда не думала, что можно вот так дышать, ничуточки не напрягаясь.
— Зачем же взрослеть, чтобы задыхаться? — хотела спросить она эту милую женщину.
Но вдруг все закружилось в стремительном водовороте, и женщина, и кошка, и поляна, и сосны. Неведомая сила оторвала девочку от земли и понесла куда-то вверх. Деревья стали стремительно удаляться, а вместе с ними и удивительный воздух.
Вот лес уже превратился в сплошную зеленую круговерть с голубым венчиком моря по краям.
— Не отпускай меня! — беззвучно кричала девочка и тянулась к исчезающему круговороту. — Я остаюсь с вами! — И слезы будущих мучений заструились по ее щекам.
Вича очнулась от возобновившейся боли в пояснице и увидела, что лежит на плече у дичи, уткнувшись влажным от слез носом в его мохнатую бородку. Она не сразу поняла, где находится, и лишь спустя какое-то время сообразила, что лежит в собственной постели.
«Как я сюда попала? Когда Дича успел меня переодеть и принести наверх?» Услышав, что жена заворочалась, проснулся и Дича.
— Как ты себя чувствуешь, наркоша? — А куда делась черная кошка? — Какая кошка? Да вы, ваше благородие, нарезались, — одевая очки улыбнулся он.
Вича долго смотрела на него затуманенным взором. Ее зрачки были необычайно широкими, и он мог поклясться, что слышит, с каким скрипом ворочаются мысли в ее прекрасной одурманенной головке.
— Наверное, приснилось, — наконец пробормотала она и, упав на подушку, отключилась.
Дича аккуратно поправил грелку на ее пояснице и нежно накрыл одеялом. Он еще долго лежал, прислушиваясь к ее дыханию, и не заметил как заснул, так и позабыв снять очки.
Тридцать восьмой час
Мужа больной разбудила медсестра, которая никак не могла протиснуться к изголовью пациентки. В руках у нее был поднос с огромными пластиковыми шприцами, наполненными питательными смесями.
— Время ужина.
— Да конечно, — вскочил мужчина, освобождая ей место.
Подсоединив первый шприц к зонду, медсестра стала медленно выдавливать его содержимое в желудок больной. Когда все шприцы были опорожнены, сестра промыла зонд питьевой водой. Врачи увеличили количество жидкости, чтобы помочь организму естественным путем бороться с жаром и сопутствующим обезвоживанием.
* * *
Вича долго не могла привыкнуть к чувству переполненного желудка. Но только так можно было защититься от повторных атак черных сил. После бесконечных походов по почечным специалистам ее наконец записали на безоперационное разрушение почечного камня акустическими волнами. Но камушек не стал дожидаться страшного конца и вышел сам буквально за день до процедуры.
— Я сам! Я сам! — услышала Вича его испуганные крики.
Увидев белый свет, вместо приятного путешествия по канализационным трубам в сторону балтиморского залива, камень неожиданно оказался в детском горшке, специально приготовленном для его встречи. На следующий день просторное помещение клинической лаборатории поглотило его, и больше о нем никто не слышал. Но с тех пор Вича начала защищать свои почки от образования новых камней, ежедневно вливая в себя по три литра травяного чая. Избыток воды неприятно распирал ее маленький, не привыкший к таким нагрузкам, желудок. Она никогда не переедала, а ела по чуть-чуть, но часто. Такой режим помогал ей хорошо усваивать всякую вкуснятину в условиях недостатка пищеварительных ферментов. Ее дурной ген сам не влиял на производство этих ферментов, но с удовольствием мешал их поступлению в кишечник. Зато когда пища поступала маленькими порциями, даже озорство противного гена не мешало ее перевариванию.
Поначалу желудок протестовал против больших объемов жидкости. Но Вича стойко переносила связанные с этим неудобства: «Уж лучше недолго побыть Водяным с громко булькающим брюшком, чем растить очередную цель для атаки врагов».
Несмотря на то, что почечнокаменные дела притянули непредвиденные расходы, их долги заметно уменьшались, и Дича начал подумывать о продолжении учебы. Пришло время воспользоваться давнишним планом спонсора. Еще перед отъездом из России Зосим советовался с братом-американцем по телефону: «Может быть, стоит задержаться на год, чтобы Дима успел закончить институт?» — Не теряйте ни минуты, — был категорический ответ. — Его диплом здесь пригодится разве что для мусорной корзины. Как приедет и выучит язык, мы ему оформим перевод и будет доучиваться в нашем институте, — прозвучал, как тогда казалось, дельный совет.
Насколько он был дельным, теперь и предстояло выяснить.
Пройденную российскую программу нужно было сопоставить с местным медицинским образованием. Занималась этим государственная контора, руководимая менеджером по фамилии Каплан. Имя это ассоциировалось с тем, а точнее с той, кто не может довести ни одного дельного начинания до конца, и ничего хорошего не предвещало.
Так и вышло. Выданное заключение закрывало возможность стать врачом, но разрешало заниматься экспериментальной медициной и участвовать в конкурсе для поступления в аспирантуру. Увидев, как расстроился муж, Вича попыталась его успокоить.
— Быть ученым намного почетней, — убеждала она. — Хороший ученый своими открытиями способен помочь миллионам.
А сколько больных вылечит один врач? На том и порешили. С благословления жены Дича ступил на научную стезю. Ему пришлось несколько раз сдавать национальный аспирантский экзамен, пока не набрал конкурентоспособные баллы. Разослав документы по окрестным университетам, они стали терпеливо ждать.
И вот пришло приглашение на собеседование в балтиморский университет. Вича с необычным упорством упрашивала мужа взять ее с собой для моральной поддержки.
— А потом, я ни разу не была на могиле Эдгара По.
Это был один из ее любимых писателей, и они лишь недавно узнали, что похоронен он в Балтиморе. Место его погребения располагалось во дворе старинной часовни, что приютилась как раз на территории университета, меж высотных зданий из стекла и бетона. Дича и сам ни разу не был в той часовне, и они решили заодно навестить родоначальника жанра ужасов.
— Вдруг он нам принесет удачу? — подбадривала Вича.
Дича не догадывался об истинных причинах ее настойчивости. А у его любимой уже давно созрел план. Из рассказов мужа она знала, что местные университеты обязаны иметь четверть студентов из национальных меньшинств. Поэтому коренные индейцы, негры и мексиканцы имели большое преимущество перед остальными абитуриентами. Как ни странно, но русские, которых в Америке намного меньше упомянутых групп, не относились к мень, потому что цветом кожи не вышли.
Среди претендентов Вича сразу выделила чопорного негра и смуглую девицу, так что выбор потенциальных целей не представлял для нее большого труда. Ожидая Дичу в коридоре, она скрупулезно отложила образ каждого конкурента в своей зрительной памяти. Когда ее будущий ученый вышел из комнаты, где заседала приемная комиссия, он весь светился. Со слов радостного Дичи, собеседование прошло удачно, и на обратном пути они вновь заглянули к Эдгару и поблагодарили его за помощь.
Через неделю пришло письмо, в котором говорилось, что хотя Дмитрий и произвел наилучшее впечатление на приемную комиссию, но другие претенденты были тоже сильны. Слабым утешением была заключительная фраза: «Комиссия поместила вас в резервный список. В случае отказа какого-нибудь из зачисленных, вы займете освободившееся место».
Американская система поступления в вузы оставляла ему шанс. По правилам высшей школы абитуриенты могли штурмовать по нескольку учебных заведений одновременно, и порой проходили по конкурсу сразу в два, а то и три университета.
Места для таких студентов держались до тех пор, пока те не делали свой окончательный выбор. Таким образом, появлялись вакансии для резервных кандидатов, среди которых теперь числился и Дича. Прочитав жене это письмо, он с удивлением заметил лучик радости, мелькнувший в глазах Вичи.
«А чего же ты ожидала? — истолковал он этот знак по-своему. — Мы только стали жить по-человечески».
Он получал невесть какую зарплату, но долги были выплачены, новая машина не предвещала больших расходов, в общем, можно было немного расслабиться и начать наслаждаться жизнью. А с аспирантской стипендией опять придется перебиваться с сосисок на макароны.
— Конечно, по-своему Вича права. Кто знает, как долго ей осталось греться под этим солнцем? Да и сам себя он не простит, если его малышка проведет свои последние годы в нищете. Наверное, так и должно было случиться, все что ни делается, все к лучшему.
Примерно в это же время другой кандидат испытывал совсем иные чувства. Скоро он станет аспирантом, а потом и профессором, как его отец. Папаша был прав, когда, провожая его на собеседование, гарантировал сыну успех.
— Эти придурки демократы сами роют себе яму, борясь за наши с тобой права. Иди и не о чем не думай, твой цвет кожи и немного мозгов сделают тебя победителем над любым белым гением.
Его слова не пролетели мимо божьих ушей. Как только он понял, что единственный негр среди кандидатов, его нервозность как рукой сняло. Перед комиссией он держался уверенно, даже с легким налетом наглости. На вопросы отвечал быстро и без запинки, порой даже удивляясь своей эрудиции. Другие кандидаты были бы удивлены не меньше, если бы слышали, какие детские вопросы ему задавали. Но как бы то ни было, а от аспирантуры его отделяли пара-тройка формальностей.
— Мне только осталось подписать вот это письмо о моем согласии быть студентом их университета, — размахивал он листом гербовой бумаги перед лицами друзей, с которыми отмечал свой успех в самом популярном ресторане. — А я еще подумаю, достойны ли они меня! — перла из него пьяная бравада.
И в чем-то он был прав. Негры, сумевшие сдать общенациональный экзамен хотя бы на требуемый минимум, были нарасхват. Трудно догадаться, о чем думали демократы, когда придумывали закон о поблажках неграм. Было бы интересно узнать, сколько тех политиков пойдут лечиться к врачу, поступившему в мединститут благодаря цвету кожи? Ну да разве кто-нибудь разрешит проводить такие неполиткорректные опоросы? Так что негры продолжали оставаться хозяевами положения, чему новоиспеченный аспирант откровенно и радовался. Уже сидя в такси, он все еще пребывал в пьяной эйфории. Небрежно развалившись на заднем сиденье, он решил поупражнялся в своем превосходстве. В это время машина повернула в сторону окружной дороги, по которой путь к его дому был длиннее, а, стало быть, и дороже.
— Куда это ты намылился? А ну-ка давай через город! — грубо скомандовал он.
— В городе будут пробки, — с сильным акцентом ответил таксист.
— Какие пробки в двенадцать ночи!? Ты кому мозги полощешь? Делай, что сказано! Тихо матернувшись по-русски, таксист развернулся в сторону города. Проезжая кварталы местного пролетариата, шофер понял, что, похоже, накаркал. Улица была полностью забита разношерстной публикой, с шумом и гамом вытекающей из рок клуба. Концерт закончился, и огромная толпа меломанов, пестревшая металлистами и рокерами, искала выход своей энергии.
Двое здоровых молодчиков в кожанках-косухах подтащили на своих плечах пьяного в хлам товарища и заорали: «Эй, шеф, отворяй ворота! Мы тебе халтуру надыбали!» — Куда, куда? У меня пассажир! — Какой такой пассажир? Водитель обернулся. С заднего сиденья на него смотрел одинокий лакированный ботинок.
— Трогай! — скомандовали парни, еле уместившись сзади.
— Зачем негру на пальме туфли? — рассмеялся один из них и вышвырнул башмак в окно.
— Чтобы бананы сбивать! — заржал в ответ другой.
Их пьяный товарищ на мгновенье открыл глаза и тихонько хихикнул, сам не зная, чему. А бесцеремонно выкинутому на улицу хозяину жизни было не до смеха. Ошарашенный, он сидел на обочине в одном ботинке, не понимая, почему философия его отца не сработала на этот раз. А ответ был прост. На несколько миль вокруг никому даже и в голову не могло прийти, что он может быть хозяином не то, что жизни, а вообще хоть чего-нибудь. К великому сожалению, несостоявшийся аспирант так никогда и не узнает, что через полтора десятка лет один из них станет не только хозяином жизни, но и хозяином всей страны…
То, что виккианская воительница начала показывать зубы, насторожило черных сестер. Теперь приходилось считаться с ее силой, и они решили нанести удар с другой стороны.
В тот ранний майский вечер Дича, как обычно, спешил на халтуру. Он покинул здание своей лаборатории и торопился успеть на автобус, который развозил работников по автостоянкам на окраине города. Конечно, он мог ставить машину в непосредственной близости от университета, но за это удобство пришлось бы платить в четыре раза больше. В денежном эквиваленте эта разница составляла их недельный запас продуктов, поэтому выбирать не приходилось.
Пешеходам горел красный свет. Дича стоял в первых рядах и с нетерпением смотрел на светофор. Пронесшийся мимо автомобиль обдал его пронизывающим холодком. Он поежился и поднял повыше воротник куртки. Его немеющий мозг не сразу зарегистрировал разрешающий сигнал. Увидев зеленый, он смутился своей нерасторопности. В этот момент Дича совершенно позабыл об особенностях американских светофоров.
А они отличались тем, что после красного света сразу загорался зеленый. Желтый же сигнал шел только после зеленого.
И в этом было свое рациональное зерно. Увидев желтый свет, водитель точно знал, что нужно тормозить, поскольку единственным продолжением мог быть только красный. Но советская привычка начинать движение на желтый была у Дичи в крови.
Поэтому, когда он увидел зеленый, сразу решил, что весь желтый свет продержал стоявших сзади пешеходов.
«На меня уже, наверное, смотрят как на отмороженного и вот-вот начнут напирать сзади».
Высоко поднятый воротник закрывал от него дорогу. Выглядывать из-за него и еще больше выставлять себя на посмешище не хотелось. Дича торопливо шагнул вперед. На проезжую часть ему ступить так и не удалось: раздался пронзительный визг тормозов, после чего наступила благодатная тишина.
«Что произошло? — пытался он подняться с асфальта. — Когда успел опуститься туман?» — Не шевелись! — прозвучали чьи-то нервные слова и почему-то по-английски.
Постепенно до Дичи стало доходить, что его сбила машина, а пелена перед глазами объясняется отсутствием на носу очков.
Парамедик из подъехавшей «Скорой» ощупал ему голову и поинтересовался, какое сегодня число.
— Числа не скажу, но знаю точно, что среда, — уверенно ответил Дича.
Конечно, по средам были его смены в фитнес-центре, а у советского человека, даже разбуженного среди ночи, от зубов будет отскакивать его рабочий график. И опять все та же совковость двигала его последующими действиями. Как он узнал позже, ему следовало играть умирающего лебедя и стонать так, чтобы даже у самого толстокожего свидетеля навернулись слезы жалости.
На шум прибежали работники из его лаборатории и один из них успокоил: «Дмитрий, не переживай, я поеду с тобой в больницу».
«Поеду» было громко сказано, больница была в двух шагах.
Убедившись, что может сносно стоять на ногах, Дича отказался от госпитализации.
«Какая, к черту, больница!? Я опаздываю на смену», — крутилась в его голове беспокойная мысль.
В фитнес-центр он приехал уже сильно припадая на ногу, по которой пришелся удар бампером. Окружившим его коллегам-соотечественникам он вкратце пояснил причину своей хромоты.
— Ты, что идиот!? — широко открыл глаза самый опытный из них, за плечами которого было уже несколько лет борьбы за выживание в Америке. — Тебе следовало сейчас лежать в больнице и жаловаться на все на свете.
Тут же Дича выслушал длинную лекцию о том, что многие в этой стране только и мечтают о такой ситуации: «При правильно поставленном деле из этого можно выжать приличные деньги, а если повезет, то и пожизненную пенсию!» — Каким образом? — А таким! Необходимо заявить, что из-за психологического стресса у тебя постоянно болит голова и разладилась сексуальная жизнь. Ни то, ни другое никакой экспертизой не опровергнешь.
Увлеченные беседой, они не сазу обратили внимание на шум около дальнего массажного стола. Там заканчивал работу еще один представитель дешевой массажной силы из бывшего Союза, знаменитый тем, что не мог не опрокинуть стаканчикдругой красного винца на «ход руки», как он любил пояснять.
Похоже, в тот день он принял лишнего, отчего руки его ходили особенно энергично. Собратья по разминанию буржуйских тел сначала с интересом, а затем с неподдельным ужасом наблюдали за происходящим. Закончив работу, любитель красненького бодро вытирал массажное масло со спины клиента. Высунув от усердия язык, он лихо орудовал влажным полотенцем. Лежавший на столе респектабельный толстосум выглядел скорее жалким, чем уважаемым. С глазами висящего над пропастью альпиниста, он судорожно хватался за кромку массажного стола и пытался что-то сказать. Мощные обжимы не давали его легким расправиться, а потому издаваемые звуки напоминали довольное покрякивание. Буржуйское тело послушно елозило вслед за сильными руками усердного трудяги. Все еще покрытая массажным маслом грудь клиента словно по льду скользило по поверхности стола. Упоенный своей работой золотых тел мастер не замечал, что вверенное ему тело находится в опасной близости от дальнего края стола. Какое-то мгновенье подвыпивший массажист еще размашисто водил полотенцем, пока не сообразил, что вытирает пустой стол. Распрямившись, он недоуменным взглядом обвел зал, не понимая, куда подевались белые телеса местного богатея. Откуда-то снизу донесся отборный английский мат. Заглянув под стол, горе-массажист обнаружил там свою пропажу и участливо поинтересовался: «Чего потерял?» Босс массажного зала долго не мог успокоить хохочущий персонал. Дича даже позабыл о своих неприятностях и веселился вместе со всеми.
— В общем, отправляйся домой, — хриплым от смеха голосом напутствовал его ветеран американской жизни, — или тебя подвезти? — Да нет, спасибо. Сам доберусь.
То ли всезнающий советчик накаркал, то ли посттравматический шок прошел, но у Дичи действительно начала болеть голова. Нога все больше отекала, и на нее уже было трудно наступать. На этом его смена и закончилась. Расстроенный своей глупостью и неопытностью, он отправился домой.
А потом начались бесконечные походы по юридическим консультациям. Как выяснилось, вся система была выстроена для блага пострадавших. Адвокаты не брали за свои услуги денег до тех пор, пока не выигрывали процесс, но как только какие-то деньги были высужены, третья часть суммы принадлежала юристу. Если же дело проигрывалось, то никто никому ничего не был должен. Поэтому первым признаком перспективного дела было желание адвокатских контор им заниматься. И здесь Дичу с Вичей ждало разочарование. У всех, с кем они ни консультировались, сначала загорались глаза, но когда юристы узнавали, что за рулем была мулатка, их пыл быстро улетучивался. Они все, словно сговорившись, дружно ссылались на занятость и отказывались от ведения процесса. В конце концов удрученная пара нашла молодого юриста, который согласился с ними работать.
— Правила игры такие, — инструктировал он Дичу. — Чем больше ты потратишь денег на лечение, тем большую компенсацию за боль и страдания я смогу тебе высудить у страховой компании водителя.
И Дича как на работу стал ходить по врачам и физиотерапевтам. Несмотря на интенсивность процедур, нога заживала медленно, а воспалительная жидкость в колене никак не хотела рассасываться. Но все когда-то проходит, перестал хромать и он.
Шло время, они жили в ожидании жирного чека от страховой компании негритянки. Но вместо денег, как гром среди ясного неба, пришла повестка в суд.
— Другая сторона нашла свидетеля, который утверждает, что обвиняемая ехала на зеленый свет, — пояснил адвокат.
По дороге в суд Вича увещевала мужа: «Забудь о новой машине. И давай договоримся, что если ничего не выйдет, то мы не будем расстраиваться».
Да, они уже мечтали о маленьком недорогом джипе с открытым верхом, на который было бы удобно возить Ладу. И денег, что обещал высудить для них адвокат, как раз хватало.
«Ну, а как жить без мечты?» — спросил себя Дича, а вслух согласился, — Да конечно. Иногда шальные деньги выходят боком своим удачливым владельцам.
Они были готовы к поражению в честном бою, но не к тому, что произошло. Началось с того, что их адвокат совсем сник, увидев, что судья был негром. Затем он зачем-то разговорился с таким же молодым, как и он сам, юристом мулатки.
Слово за слово, и он проболтался, что это первый случай со сбитым пешеходом в его практике. Тут-то Дича и понял, что их юрист-молокосос просто решил набить на них руку.
Все это время Вича сидела в зале вместе с любителями поглазеть на чужие дрязги и родственниками участников судебных разбирательств. Дела слушались один за другим, как на конвейере, и она терпеливо ждала, когда появится Дича. И вот наконец его вызвали. На место обвиняемой села шоколадная красавица. Она была представлена суду как секретарша одной известной фирмы, название которой, однако, Виче ни о чем не говорило. Первым выступал свидетель защиты. Это был низкорослый негр средних лет.
— Я вышел на перекур и видел все с начала до конца, — бодро начал свидетель. — Горел красный свет и потерпевший сам шагнул под машину.
Тут Дичин адвокат заметно оживился, в его глазах появился огонек: «Вы соблюдаете правила больницы и курите только в специально отведенном месте?» — Да, конечно.
— И где же находится это место? — поинтересовался адвокат, подходя к диаграмме происшествия.
Вокруг больницы там и сям были понатыканы застекленные автобусные остановки, где любители табака могли с удовольствием травить друг друга. Ближайший курительный колпак, на который указал свидетель, стоял за углом главного корпуса, из-за которого при всем желании, нельзя было увидеть перекресток.
— И как же вы смогли разглядеть светофор? — Ну, я видел, что машины ехали, — промямлил свидетель. — А раз ехали, значит, им был зеленый.
— Так вы видели сигнал светофора или нет? — Я же сказал! Машины ехали.
— Мне нужен простой ответ: да или нет.
«Плакали мои денежки», — грустно подумал свидетель, и виновато зыркнул в сторону защиты, неопределенно пожимая плечами.
Так и не дождавшись ответа, судья вызвал обвиняемую.
— Я ехала на зеленый, — бросилась она с места в карьер. — А этот недалекий гражданин прыгнул мне прямо под колеса. Да вы посмотрите на его толстенные очки. Он же дальше своего носа ничего не видит.
Судья с интересом разглядывал подсудимую. Облаченная в шикарное дизайнерское платье, она стояла рядом со своим адвокатом и не давала ему вставить слова. Когда ей были показаны фотографии травм потерпевшего, она театрально хмыкнула: — А какие ко мне могут быть претензии? Сам виноват! Меньше ворон считать надо! «Как ты, смазливая черномазая скотина, посмела сделать моему Диче больно? — беззвучно шептала Вича. — А теперь еще и стоять здесь, как на подиуме для показа мод!?» — клокотала нарастающая ненависть.
Темнокожая красотка откровенно любовалась собой. Мужчины в зале не сводили с нее глаз. Она с упоением купалась в их недвусмысленных взглядах.
«Неужели кто-то думает, что суд признает обоснованными притязания этого тупого иностранца, который и двух слов связать не может?» — всем своим видом показывала она.
Зал был побежден, и она потеряла к нему интерес. Вернувшись на место, обвиняемая далеко выдвинув из-за стола стул и уселась со скучающим видом. Теперь стол не закрывал ее ног от высоко сидящего судьи. Как бы невзначай, она так умело одернула платье, что оно не прикрыло, а наоборот еще больше обнажило ее точеные бедра. Сидевший рядом защитник покосился на поднятый до грани приличия подол и слабо улыбнулся. Его клиентка поняла это как одобрение и в довершение всего закинула ногу на ногу. Эта выходка не осталась без внимания судьи.
Его взгляд медленно скользил по вызывающе обнаженному бедру. В отличие от вершителя правосудия, зал не мог усладиться этим зрелищем. Защитник мулатки, как нарочно, тоже выдвинулся из-за стола и закрыл собой все самое интересное.
— Я бы не отказался потешиться танцем этих бедер на моих коленях, — позабыл о слушании судья.
Никто на свете не знал о его излюбленном времяпрепровождении. Он был отличным конспиратором. Ссылаясь на дела, он оставлял дома жену с детьми и отправлялся в один из стриптиз-баров на одноименной с городом улице. Прошедшие выходные не были исключением…
Поздним вечером он подъехал к знакомой стоянке. Перед тем как выйти из машины, он как обычно наклеил себе усы и надел кустистый парик с черными завитушками «а ля семидесятые».
Родной бар встретил его полумраком и привычной пустотой. Сердце учащенно забилось в предвкушении любимого развлечения. Он с легкой самоиронией вспомнил свое первое появление в этом злачном месте.
«А туда ли я попал?» — был он сначала неприятно удивлен.
Это мрачное заведение с одинокими посетителями, разбросанными по разным углам, совсем не походило на ожидаемое великолепие мужского рая. Его воображение рисовало яркий гламурный зал, до отказа набитый разудалыми подвыпившими парнями. Выкрики и одобрительный свист должны были взрывать атмосферу ночного клуба с каждым эффектным трюком полуголых девиц, вьющихся вокруг отполированного телами шеста. Все эти картины, почерпнутые из многочисленных фильмов, не шли ни в какое сравнение с тем, что он увидел. Шест был, спору нет. Даже не один, а целых два, и были они расположены по краям подиума, что тянулся узкой дорожкой вдоль стойки бара. Полуголые девицы тоже присутствовали. Они скучно, как карусельные лошадки, вышагивали перед редкими посетителями. Дойдя до конца дорожки-подиума, они брались за шест только для того, чтобы развернуться и с такой же кислой миной отправиться в обратный путь.
Разочарованный такой безрадостной картиной, судья направился к выходу. На полпути он вдруг почувствовал чье-то нежное прикосновение к своему рыхлому брюшку. Маленькая ладошка принадлежала пухленькой девушке с обворожительной улыбкой. Ее молочно-белое тело светилось в темноте и влекло своей полуприкрытой наготой. Непреодолимое желание его далеких африканских предков овладеть белой женщиной взяло верх над отвращением к этому мрачному месту. Он позволил ей отвести себя к бару, где они уселись поодаль от других посетителей. После третей бутылки пива он наконец оценил практичность окружающей обстановки. Он чувствовал бы себя неуютно, если бы сосед по барной стойке видел, как девушка невзначай положила свою руку ему на колено и принялась что-то жарко рассказывать. Возбужденный мужчина не вникал в ее болтовню, но очевидно история требовала того, чтобы ее рука поднималась все выше и выше. Когда ее ладошка уперлась ему в пах, девушка вдруг спросила: «Хочешь, я станцую танец живота на твоих коленях? Это совсем недорого».
С его положением и зарплатой судьи цена не имела значения. Они спустились в зал. Найдя место поукромней, она усадила его на мягкий стул со спинкой. Не успел он устроиться поудобней, как, несмотря на свою полноту, девушка проворно оседлала его. Их животы соприкоснулись и судья почувствовал жар ее молодого тела. Вскоре его рубаха пропиталась потом ерзающей на его бедрах танцовщицы. Его внушительная плоть надулась и застряла в одной из брючных штанин. Он непроизвольно поморщился.
— Можешь поправить, — понимающе прошептала соблазнительница. — Я бы сама, да хозяйка не разрешает. Боится за лицензию. У нас ведь публичные дома запрещены, — хихикнула она.
Девушка отстранилась, давая ему возможность освободить запутавшегося в штанине пленника.
— Спрячь под рубашку! — игриво возмутилась она, заметив проклюнувшую из-под ремня головку.
Когда приличия были соблюдены, она продолжила свой танец.
В тот памятный вечер судья не сумел полностью насладиться ее искусством. Все было ново и непривычно для него. Он постоянно оглядывался и смущался. Ему все время казалось, что кто-то смотрит в их сторону.
«Что я скажу дома о следах любовных утех на моей одежде?» — тормозила неугомонная мысль.
Выдохшаяся наездница сползла с него и, не скрывая разочарования, пропыхтела: — Мальчик! Тебе что, не понравилось? Тот виновато улыбнулся и скрылся в туалете. Там он с давно позабытым блаженством освободился от переполнявшего его желания. В последующие визиты он уже приносил с собой сменное белье и полностью отдавался наслаждению, не обременяя себя посторонними мыслями.
Перемещения на подиуме выдернули судью из приятных воспоминаний. Нет, на подиуме стояла не стриптизерша, там давал показания потерпевший. Молодой человек в очках с сильным акцентом уверял суд в том, что переходил улицу по зеленому сигналу светофора. От волнения и творящейся несправедливости он так перевирал слова, что его объяснения превратились в полную кашу.
«Я тут не виновата, — оправдывала себя мулатка, — Все из-за того идиота, что ехал передо мной и не захотел проскакивать на желтый. Вот мне и пришлось объезжать его слева. Кто же мог знать, что под колеса бросится этот подслеповатый придурок?» Она наблюдала за жалким зрелищем, разворачивающимся перед судьей, и чувство собственной безнаказанности окончательно укрепилось в ней.
«Может, мне и был красный, — внутренне соглашалась она, — но кому веры больше? Уж точно не этому иммигрантишке, изза которых уже и по улице спокойно не проехать!» Она продолжала с превосходством взирать на зал и ловить на себе восхищенные взоры зрителей, пока не почувствовала сверлящий взгляд какой-то замухрышки. Одно мгновенье та выглядела девочкой-подростком, другое — сформировавшейся девушкой.
Маленький сутулый заморыш смотрел на нее глазами опытной, видавшей виды женщины и что-то бубнил себе под нос.
Потом мулатке показалось, что девушка как-то неестественно широко зевнула, и в этот момент ярко-зеленая пелена заслонила от шоколадной красавицы зал. Перед глазами замелькали зеленые тона, которые плавно замещались кроваво-красным маревом.
«Совсем как светофор», — промелькнуло в голове у обвиняемой.
Когда ее взор просветлел, худышкино кресло зияло пугающей пустотой…
На следующий день оправданная мулатка ехала домой и с удовольствием вспоминала растерянное лицо потерпевшего во время чтения приговора суда.
— После дискредитации свидетеля остались только слово потерпевшего против слова обвиняемой, — монотонно читал судья. — Чего юридически недостаточно для обвинительного приговора.
Снова и снова проигрывая в голове свой триумф, она как обычно ускорилась, чтобы проскочить знакомый перекресток на желтый свет. Но в этот раз, по странному стечению обстоятельств, не глупый иммигрант с заплечной сумкой, а ярко-зеленая помойная машина оказалась на ее пути. Заметив, что пересекающим перекресток машинам загорелся желтый сигнал, водитель мусоровоза снял ногу с тормоза и приготовился к движению. Автоматическая коробка передач чуть-чуть подтянула грузовик вперед. Этого было достаточно, чтобы поймать на бампер несущуюся наперерез легковушку.
Удушающий запах расплескавшихся отходов из мусоровоза ударил шоколадной красавице в нос. Все ее тело обволокло липкое тягучее зловоние. Скрежещущий и коробящийся металл сковал ее, словно рыцарские доспехи. Последнее, что она видела, была выстрелившая из руля воздушная подушка безопасности. Летящий в лицо белый пузырь вдруг стал истончаться и менять цвет, превращаясь в огромный грязный шар, с краев которого стекала вонючая жижа. Когда поверхность пузыря освободилась от зловонной мути, в ней отразилось удивительно голубое небо. По верху прозрачной сферы дугой выгнулся деревянный мост. На нем толпились люди в старинных одеждах и с ужасом смотрели вниз. За их спинами возвышался мрачный замок и давил своей массой на обездвиженную мулатку. Она чувствовала как погружается в вязкую безысходность. Тень от замка накрыла пузырь и необычная картина средневековой толпы исчезла. Теперь стало видно, что в тонкой сфере кто-то находится. Изнутри на шоколадную красавицу смотрел до боли знакомый девичий образ. Где-то совсем недавно она натыкалась на этот колючий взгляд, но вспомнить, где, ей было уже не суждено. По неизвестным причинам подушка безопасности не выполнила своего предназначения. На полпути она неожиданно лопнула и огласила окрестности о расплате за посягательство на семью виккианской воительницы…
Несмотря на неудачный исход судебного разбирательства, несчастья как-то вдруг отступили.
— За черной полосой всегда следует светлая, — жизнеутверждающе заявил Дича. — А как же иначе!? — Да, любимый, — кротко соглашалась Вича.
Она не разубеждала мужа, хотя полагала, что те, кто пытался выжить их из этой страны, уже поняли, что связываться с ней и ее семьей стало небезопасно.