Ты словно бы догадывалась, Что в год второй Миллениума Нас разлучат трагически — В декабрьском финише нам бесы гибельность несут. Ты сон увидела: мы – в безнаказанной, Бесчеловечной паутине «истреблениума». Ударом в мозг апоплексическим В день двадцать первого настиг тебя инсульт. Ты простонала: «Голова… кошмар. Вези же к Александре! В пятидесятую. Боль нескончаема. Оставь мне сотовый наш телефон». В реанимации – второй удар Был киллерного выстрела парадоксальней. Все девять суток пять врачей отчаянно Поддерживали твой предсмертный сон. И сердце ещё билось, И дыхание – глубокое и собранное — Определял компьютер, Регулируя давление, температуру, пульс. Пришёл священник. Он молитвами тебя в иную жизнь соборовал. А мы просили: «Исцеленье даруй! Ведь Мариночка жива, жива, проснётся пусть!» Душа твоя кричала громко Сквозь открывшиеся двери в мир беззвучности. Звенел из Космоса к тебе взывающий Божественной мелодии хрусталь. Ты умирала за любовь — Как ангел твой, пречистая Марина-мученица, Святая Дева-страстотерпица, Жизнь отдавшая за веру, за Христа. Я не забуду, как лежала ты в реанимации, перенесённая От аппаратов – к двери. Саваном укрыта на каталке. Сказали: сердце биться утром перестало. А дальше – только вскрытие и морг. Мы, простынь приоткрыв, к тебе приникли, потрясённые, Лишь повторяли: «Как же так?» – и слёз комки глотали, И ощутили, как тепло твоё переступало Жизнь отдающей плоти роковой порог. Твоё отсутствие – не пустота. Со мной твоя особая, вторая материальность. В пространстве комнаты Я осязаю твою плоть – не призрак, не фантом. Твой голос, жесты, запахи, упрёки – здесь, Они со временем не потерялись. Лишь несущественное кануло В разрыв меж «раньше» и «потом». Я был источником твоих переживаний, Был причиною обид. Работал допоздна, по службе уезжал, Порою безобразно напивался. Ты говорила: «Сглазом женщин Наш цветок любви прекрасный был убит». И всё ж – меня любила жертвенно И умерла, чтоб я в живых остался. Жить дальше – только прошлым, К роковому финишу не устремляясь, Гореть, как в огненном чистилище, Страдая, каяться и не сгорать, Ты доказала: всё, что было – пошлый миф, Парадоксальнейшая сюрреальность, Часы без времени, без чисел, Лицедействующих масок маскарад. Мы начинали просто: страстная любовь, Свиданья по стариночке. Жизнь – словно листья фотографий, Что в душе уставшей шелестят. Семейный праздник наш Был ежегодный день рождения Мариночки. И в этот год – в последний раз Мы тост подняли за твоё здоровье в шестьдесят. Я не умру от горя вскорости, Но всё ж, когда придётся в гроб Улечься хилым телом, Мои мысли будут продолжать бороться. Дух будет мой витать, С твоим, Мариночка, соединяя скорбь И выходя в открытый бой, Как грозный, беспощадный Барбаросса. Груз боли за невинно убиенных на тебя давил. Ты не могла простить, я тоже не прощу Тех, кто не стоит твоих слёз, кто не узнал Твоих бессильных горестных анафем. Я мал и гол, как сказочный библейский царь Давид. Но всё ж я зарядил ременную пращу, Чтобы с Гигантом биться, с воплощеньем зла, — Закованным в доспехи Голиафом. Как верно ты догадывалась, Что в Год Второй на начатом пути Миллениума Нас разлучат трагически, Что в декабре, под Новый год нам бесы гибель принесут. Твой воплотился сон: во власти безнаказанной, Бесчеловечной паутины «истреблениума» Удар нам в мозг грозит апоплексический. Вопрос лишь в том, когда наступит наш инсульт?