Ты вечно стремишься уехать подальше, Твердишь – тебе лето с зимою приелись. Весной изнываешь в немыслимой фальши, А осенью ждёшь листопадную прелесть. В беседке размокший, расплющенный плюс, Нас годы прождал, не сложив наши полюсы. Зачем же опять я к тебе тороплюсь, Бегу с электрички по полю и по лесу? Срываю цветок, и его лепестки К щекам моим тянутся, чтобы прижаться. В них – слабость и страсть, они полны тоски! Но с ними мне легче тебя дожидаться. Ты помнишь, ты помнишь мою откровенность? Твой лепет: «Как лёгкость руки велика!» Ты помнишь, как лето манило к траве нас, Как сетками веток аллея влекла? Как пил влагу губ твоих в зимнем бульваре, Сцеловывал слёзы на «Новокузнецкой», К глазницам прижавшись, обуреваем Рыданьем и страстью с усмешкою детской? Нереальность реального, Достоверность несбыточного, Из огня ритуального Пламя губ твоих высечено». Я тебя обожал, как предмет культа, Я просил любви твоей, как подаяния, Я тебя созерцал, создавая, как скульптор. Наглядеться не мог на своё изваяние. Я – дурак, что любил так, я просто – глупец, Что любовью терзался, себя искалечивая. Каждый крах от любви, как кровавый рубец, Доктора отмечали, мне сердце просвечивая. И я понял, любовь – это злое понятье. Оно прочит нам счастье фальшиво в губах, Заставляя два тела сливаться в объятьях, Избавляясь от платьев и плена рубах. Аскетизм подсказал мне спасенья зарок: Сбросить гнёт сатаны, все мирские обиды снести. Я собрал в себе силы и вырваться смог Из всевластия страсти и мерзкой обыденности! Ох, как трудно любовь из себя изгонять, Если Дьявол влечёт нас желанием, женственностью! Страшно в плоти гасить тот пожар из огня, Что возжён искрой нежности, женской естественностью.