Тарас Петровский

1

Рев пожарной сирены плыл над клубами пара.

Кругом суетились. Сосредоточенные пожарные разматывали уходящие в черное марево шланги, милиция разгоняла толпу зевак, а сотрудники лаборатории в перепачканных сажей халатах вытаскивали уцелевшее оборудование. Тополева видно не было, но его голос, моментами срывающийся на фальцет, соревновался в громкости с сиреной. Петровский огляделся, с холодным сожалением прикидывая потери.

Лабораторный корпус сгорел практически дотла. Два этажа сложнейших коммуникаций, звукоизоляционных материалов, следящего и регистрирующего оборудования. Остались лишь стены с потрескавшейся от температуры штукатуркой, перекосившиеся рамы и кое-где просевшая крыша. Мощный вычислительный комплекс, размещенный на первом этаже и стоивший астрономическую сумму, умер вместе со зданием, так, толком, и не вступив в строй.

— Ты что, обалдел?! — заорал Тополев где-то в глубине смешавшихся клубов дыма и пара. — Куда ставишь, олух?!

Что-то грохнуло и покатилось по асфальту, металлически позвякивая.

Петровский пошел на голос.

Тополев предстал перед ним весь измазанный сажей, потный, постоянно прихлебывающий из бутылки с водой. Он прыгал рядом с кучей уцелевших компьютеров, каких-то проводов, шлангов, грязных мониторов и видно было, как его распирает от желания сделать то единственно важное, главное, что, конечно же, никто другой сделать не может. Он даже не говорил, нет. Антон кричал громко, нервно и зло.

— Ага, — только и смог сказать Петровский, окинув картину взглядом.

— Тарас Васильевич!.. Спасаем!.. Что можем!.. Сгорело очень много!.. Но мы!.. Стараемся!..

— Я слышу, — кивнул Тарас.

— Почти вся лаборатория!.. Сгорела!.. Почти!..

— Я слышу, — повторил Петровский. — И не ори так, не глухой. Или ты теперь с сиреной конкурируешь?

Тополев закусил губу, секунду подумал и отхлебнул из бутылки.

— Я тебе пытаюсь дозвониться вот уже несколько часов. Почему телефон не берешь?

— Не до того было, Тарас Васильевич.

— Понятно. Я вот что узнать хотел. Что у нас с оцеплением? — осведомился Петровский.

Антон посмотрел на него непонимающе.

— С каким оцеплением?

— В лесу.

Антон наморщил лоб.

Потом, хлопнув по нему рукой, виновато посмотрел на Петровского. И, судя по губам, про себя он банально выругался.

— Пожар начался в три часа ночи, — произнес Антон после паузы. — Я сразу — сюда.

Петровский уставился себе под ноги, обдумывая услышанное.

Потом поднял голову.

— Значит, …у нас там никого нет? — взгляд его стал тяжелым.

Антон пожал плечами.

— Совсем забыл, Тарас Васильевич.

Лицо Петровского пошло пятнами. На скулах заиграли желваки, губы сжались.

— Ты что, Антон, а?! — рявкнул он. — Ты когда научишься расставлять приоритеты?! Да, бог с ним, с оборудованием, пропади пропадом вся эта несчастная лаборатория…! Ты понимаешь, что теперь будет…?

— Что? — немедленно насупился Тополев.

Из клубов дыма вынырнул деловитый лаборант с грудой грязных клавиатур и молча вывалил их на кучу уцелевшего.

Тарас оборвал себя на полуслове и немедля поймал парня за халат.

— Ты кто? — спросил он.

— Зюкин Петр, — буркнул тот. Половина его лица была замазана сажей, словно Петр Зюкин был вовсе не лаборантом, а профессиональным спецназавцем, прибывшим на сложное и ответственное задание во имя Родины.

— Назначаешься здесь старшим, — распорядился Петровский. — Все что можно спасти — спасайте. И приглядите, чтобы пожарники уцелевшее не уволокли. Понял?

Глаза Тополева округлились.

— А… — начал было он.

— А ты — со мной, — зло бросил Тарас и оглянулся. — Понял, Зюкин Петр?

— Да, Тарас Васильевич.

— Пошли-ка, поговорим, Антон.

Всю дорогу до машины Тарас шел впереди, яростно сжимая кулаки, как танк, разрывая телом клубы дыма, а Тополев плелся сзади, недоуменно прихлебывая из бутылки. Он устал, измотался и жутко хотел спать. И, вдобавок ко всему, совершенно не понимал из-за чего, собственно, весь сыр-бор.

Подумаешь, оцепление не выставили. Ну и что? Тут оборудование горит на немыслимое количество денег, а там….

У машины Петровский со злостью рванул дверь машины.

— Залезай, — коротко бросил он.

2

Как заставить людей думать по-своему? Как объяснить им, что важно, а что нет? Как объяснить им все это? Н-да, верно говорится, свои мозги не приделаешь…

Петровский положил руки на руль и посмотрел на Тополева. Тот невозмутимо глотнул из своей бутылки.

— Что, Тарас Васильевич? — поймав его взгляд, спросил Антон.

— Ты очень здорово подвел всех нас, понимаешь? Знаешь, что, благодаря твоей забывчивости мы сейчас имеем?

— Нет, — честно ответил Тополев.

— Очень опасного человека на улицах Москвы, — ответил Тарас и голос его дрогнул. — Очень опасного…. Даже так. Давай говорить напрямую. Не очень опасного, а настоящего монстра. Через несколько десятков часов его должно скрутить так, что он начнет убивать направо и налево.

— Тарас Васильевич! — растерялся Тополев. — Вы же ни словом, ни намеком…. Мы же с вами вчера…

— Я тебе сказал вчера выставить оцепление? Неужели ты думаешь, что я что-то говорю просто так?

— Но, Тарас Васильевич… Кто же знал, что начнется пожар…. Я ведь толком даже и поспать не успел. Мне как позвонили, так и вскочил. Оделся, в машину прыгнул — и в путь. Какое там было что-то помнить! Но неужели мы сейчас ничего сделать не можем?

Петровский вздохнул.

— Боюсь, что мы уже опоздали.

Он сидел и прикидывал, как скоро обо всем станет известно. Маньяк, теряющий свое «я» в огромном городе, очень быстро объявится в истеричных и падких на кровь сводках новостей. Сколько же он успеет убить прежде, чем мы его возьмем, подумал Петровский. Скольких?…

Петровский в затруднении потер лоб.

— Не знаю, — горько произнес он. — Его надо было брать еще теплым. Тогда, ночью. А сейчас… Конечно, мы может отправить людей, попробовать прочесать лес. Вполне вероятно, что он до сих пор еще там. Отлеживается…. Да выброси ты эту бутылку, бога ради!

Антон быстро спрятал воду под сиденье.

— Может милиция? — с надеждой поинтересовался Тополев.

Петровский фыркнул.

— Антон, ты у меня сколько? Лет пять работаешь?

— Шесть, — поправил Тополев.

— Неужели ты еще не понял, что милиция, в большинстве своем способна только идентифицировать трупы?

Тополев вздохнул.

— В лес я отправлю людей в течении получаса, Тарас Васильевич, — сказал он. — Можем также отправить группы по местам его вероятного появления.

— А ты знаешь такие места? — покосился на него Петровский.

— Ну, родители, — в затруднении произнес Тополев. — Друзья… Девушка у него есть, надеюсь?

— А я откуда знаю? Я с ним общался-то всего пару дней. И, кроме того…. Родители, друзья…. Вполне вероятно, что он ничего о себе не помнит.

— Как это? — открыл Антон рот.

— В некоторых случаях бывает амнезия, — пояснил Петровский. — В редких. Но, учитывая наше везение и то, что он до сих пор не объявился, я склонен полагать, что это как раз наш вариант. К счастью, беспамятство быстро проходит, от силы день-два, и обычно странно выборочное, частичное. То есть что-то человек помнит, что-то нет. И никто не сможет точно сказать, какие воспоминания у него сейчас сохранились. Родители… не знаю… Скорее, какие-нибудь сильные переживания. Ну, там несчастная любовь, заветное место, где хулиганы морду били, любимый угол в детсаду…

— Ага, — в растерянности произнес Тополев. — Значит, к нам он в добром здравии не придет?

— Ни к нам, ни к матери…, — сказал Тарас. — Он даже не помнит, была ли у него когда-нибудь мать. Он пойдет к кому-то другому…. К кому, как полагаешь?

— К девушке, — резонно ответил Антон.

— И это вряд ли, — покачал головой Петровский. — К кому-то, с кем у него были связаны сильные переживания. Стрессовые. Скорее, к своим бывшим подельникам.

— Тарас Петрович! Но ведь мы может отправить группы и туда!

— А ты знаешь, где это? …Я вот, например, нет….

Петровский несколько мгновений смотрел вперед, на дорогу.

— Как же все не вовремя, — произнес он. — Пожар этот, что б ему….

— Неприятности ко времени не бывают, — согласился Антон почти философски.

Петровский, покосившись на него, решительно завел машину.

— Значит так, Антон, — сказал он. — Давай-ка, вот как поступим. Отправишь людей на прочесывание леса. Первое. Второе. Постарайся выяснить о нем все. Где родился, вырос, в какой школе учился, институтских друзей и недругов. Причем, мне это надо быстро. Третье. Группы к родителям, к девушке, если она у него есть, на прежнее место работы. Далее. Подключай отдел Токарева и всю информацию о происшествиях в городе пропускай через себя, понял, всю…. Оставь под рукой пару групп. Запусти нюхачей, может, они его обнаружат. Свяжись с нашими на ментовском пульте, может там что проскочит. Опять же больницы…. Если его скрутит по серьезному, не исключен шанс обращения в скорую помощь…

— Тарас Васильевич… А… Простите… А обычно сильно бывает?

Петровский посмотрел на него.

— Обычно, — он подчеркнул слово «обычно», — очень сильно. Выворачивает наизнанку в полном смысле этого слова.

Антон помолчал.

— Не могу себе представить, — признался он.

— И не надо… Просто поверь на слово — это очень, очень больно…. Петровский достал мобильник.

— И если хоть что-то всплывет, мне звони немедленно. Впрочем, давай-ка лучше созваниваться через час.

Антон сосредоточенно кивнул.

Открыл дверь, вылезая.

Остановился, и, вытаскивая бутылку, оглянулся.

— И все-таки, Тарас Васильевич, на что мне особенно обратить внимание? — поинтересовался он.

Петровский пожал плечами.

— Телевизор смотри и слушай радио, — посоветовал Тарас грустно. — Найдет он своих или нет, след за ним все равно останется. И след этот, к несчастью, наверняка будет кровавый…

 

Иван Житцов

1

Демон приходил обычно под утро.

В надвинутом на голову черном капюшоне, сосредоточие беспросветной тьмы, он вселял в Ивана настоящий животный ужас.

Сегодня демон пришел к нему в полночь.

— Иван, — прошептала тьма, когда он, пошатываясь, отливал излишки пива за опорой платформы. — Ждешь меня?

С перепуга Иван едва не обмочил свои поношенные джинсы. Оттер мокрые пальцы о грязную штанину. Бежать от демона бессмысленно — Иван усвоил это еще в первое его появление. Впрочем, демон обычно бывал к нему непривычно милостив и нечеловечески великодушен.

— Если честно, не жду, — собрав остатки мужества, пробормотал Иван, бессильно опершись на опору.

Тьма напротив его лица сгустилась, обретая знакомые очертания.

— Значит, ты все еще не веришь мне?

Иван нервно сглотнул.

Ну, как не поверить в существо, подарившее фантастическую сумму денег? Даже по меркам не то, что новых, новейших русских.

— Верю.

— Прекрасно, — удовлетворенно прошептал демон. — Знаешь, что за все хорошее в жизни надо платить?

— Мне-то чем? — простодушно буркнул Иван, ощутив насущную потребность присесть. — Ничего же нет у меня…

Это все Галька, подумал он со злостью. Конечно, соглашайся, нашептывала она ему вчера на драном матрасе в их доме. Будут деньги — исправим все. И жизнь, и судьбу и даже раскрошившиеся зубы. Начнем новую жизнь, с нуля, безо всяких палочек и оговорок. Дом наш выкупим, обустроим, вставим двери с окнами, и не позволим никакому засранцу-архитектору даже близко к нему подобраться. И, кроме того, еще существуют дети, окончательно положила его на лопатки Галька-искусительница. Неужели ты, Ванюша, не желаешь иметь наших общих любимых маленьких прекрасных принцесс и принцев?

Распаленный таким образом Иван неистово любил Галину до рассвета, а поутру ответил демону бесповоротным согласием.

По рукам, нисколько не удивился демон и рассказал ему, что, где и как. Дельце оказалось совсем плевым и ровно через час Иван с Галиной уже ломали непрочные замки. Позвали на праздник близких друзей: калымщика Вову, умевшего открывать бутылки глазом, бывшего канатоходца Семена Семеновича, повредившего в цирке спину и теперь передвигающегося только бочком, да весельчака Понюшку (никто не знал, как его на самом деле зовут), помнившего три тысячи семьсот два анекдота и умевшего плеваться дальше всех. Тихо мирно посидели, с достоинством отметили великое событие.

А вот теперь…

Достукался, сразу понял Иван, с затаенным страхом ожидая ответа. Душу ни за что не отдам, решил он про себя с отчаянием.

— Кое-что у тебя все-таки есть, — подтвердила тьма худшие его опасения.

— Душа? — испуганно нашелся Иван.

— Твоя душа мне ни к чему, — поставил точку демон. — Есть важное дело, Иван. И помочь в нем мне можешь только ты.

— Ну, что же, — заправил в джинсы выбившуюся рубашку Иван и перевел дух. — Если душа ни к чему — тогда пошли. Рассказывай про свое дело.

— Оно простое, — прошептал демон, обволакивая его клубящимися щупальцами тьмы.

А Иван, обернувшись, глянул напоследок на уютно горящий огонь неподалеку, где, обнявшись, сидели его друзья и единственная любимая.

2

Демон не давал скучать по дороге.

Рассказывал страшные истории, заботливо поддерживал Ивана, когда его уставшие ноги спотыкались о кочки в темноте.

— Куда мы? — совсем запыхавшись, поинтересовался Иван.

— Да тут, рядом, — неопределенно ответила тьма.

— Может, передохнем?

— Уже пришли.

Иван посмотрел вперед.

Там сияла огнями заправочная станция. У ближайшей колонки заправлялся замызганный «Бычок». Пожилой водитель, поигрывая ключами, внимательно следил за быстро меняющимися цифрами на счетчике.

— И что? — оторопел Иван.

— Магазин видишь?

— Да.

— Идешь туда, покупаешь много воды. В двухлитровых бутылках пластмассовых, запомнил?

— Мне же не отпустит никто. Выгонят, пахнет от меня. Да и вообще…

— Деньги, Ваня, решают все, — хмыкнул демон.

— Ладно, — кивнул Иван, решительно подтянув джинсы. — Сколько брать-то?

— Бутылок восемь, — задумчиво произнес демон, очевидно, что-то про себя прикидывая. — Или сразу десять.

Следуя по бугристой дороге к магазину, Иван размышлял о том, почему демон сам не может воды купить. Возможно не всесильные они все-таки, эти порождения зла? Вот хочется попить, а не можется. А помочь страждущему напиться — это ж вообще благое дело! Даже Галька так говорила, а она-то уж точно — девушка интеллигентная и образованная. Все-таки два курса МИФИ окончила, пока не слилась в крепкой дружбе с зеленым змием.

Заспанная продавщица в магазине отгрузила ему воду без особых разговоров. Только покосилась недовольно, да поинтересовалась, давать ли в комплекте с водой пакеты.

— Давать, — задумавшись на мгновенье, согласился Иван. — Мы ведь так, милочка, пешечком пришли.

С двумя черными пакетами и оттянутыми руками под недобрым взглядом охранника выбрался, наконец, Иван на свежий воздух. Огляделся по сторонам. Демона нигде не было.

— Эй, — осторожно позвал Иван.

За углом магазина во тьме что-то зашевелилось.

Иван смело свернул туда.

Поставил пакеты на асфальт, вытер набежавший пот со лба.

— Пей, — отдышавшись, предложил он. — Хорошая водичка, прямо из холодильника.

Демон зашуршал пакетами.

— Прекрасно, — удовлетворенно произнес он.

— Я пошел? — поинтересовался Иван с надеждой.

— Куда, Ваня? Дело еще не закончено.

— Что ж еще? — удивился Иван.

У его ног зажурчала, расплываясь черным пятном по асфальту, только что купленная вода.

Демон сунул ему в руку пустую бутылку.

— А теперь нам нужен бензин, — сказал он.

— Зачем? — испугался Иван уже по-настоящему.

— Сегодня мы зажжем с тобой костер, Ваня, — пояснил демон. — Ты ведь любишь большие костры?

— Я не могу, — затрясся Иван так, что едва не опрокинул пакет с бутылками. — Мне нельзя. Меня доктора лечили от этого. Мне даже Галька спички не дает!

— Со мной можно, — усмехнулся демон.

— Я не могу! Честное слово не могу!

— Помнишь, Ваня, домик дачный родителей твоих? — вкрадчиво напомнил демон. — Помнишь, как хрустели сгорающие доски? Как вокруг тебя кружились огненные мотыльки? В тот момент ты был настоящим, Ваня! Ты был повелителем огня, Прометеем! Помнишь ли ты?

У Ивана подкосились ноги. Он сел на корточки, спрятав в руках внезапно запылавшее лицо.

— Мне нельзя! — простонал он. — Не говори так! Мне совсем нельзя об этом…

— Ах, как лопались стекла, Ваня! — мечтательно произнес демон. — С таким серебристым веселым звоном… И запах, вспомни. Аромат мечтательности и размышлений, Ваня.

— Огоньки, — поднял голову Иван. — Много огоньков, скачущих, сливающихся, перетекающих друг в друга.

— Мириады волшебных огоньков, — согласился демон. — Хочешь посмотреть?

— Хочу, — вздохнул Иван. И почувствовал, как затряслись в предвкушении руки. — Очень хочу, друг мой.

 

Вадим Немченко

1

Крик терялся под высокими сводами ангара и многократным эхом отдавался в ушах.

Вадим брезгливо поморщился.

Парень, привязанный к стулу, оказался неожиданно голосистым и выносливым. А два часа долбанной воспитательной работы были потрачены впустую.

— Дальше? — деловито поинтересовался Сашок, поднимая налитые кровью глаза. Его пальцы нервно поглаживали сталистую проволоку. — Поехали?

— А смысл? — досадливо пожал плечами Немченко. — Давайте сюда девку.

Он присел на корточки, доставая сигареты.

За длительное время беседы лицо парня напротив превратилось в кровавое месиво. Сквозь местами уже спекшуюся маску проступал переломанный нос и губы, ставшие теперь чем-то черным распухшим страшным. Глубоко в прорезях маски лихорадочно метались обесцвеченные болью глаза.

А, симпатичный был мальчик, подумал Вадим. Жаль дурака. Чертовски жаль.

— Знаешь, друг, что теперь будет? — затягиваясь, произнес он.

Сашок позади фыркнул.

— Знаешь?

Черные корка на месте губ шевельнулась и выплеснула наружу кровь.

— Не слышу. Что?

— Мрази… — прошептал парень, однако выходило у него что-то вроде «ма-а-си».

— Значит, знаешь, — удовлетворенно кивнул Немченко. — У тебя хорошая сучка. Красивая. Породистая. Ты все еще раздумываешь о молчании? Или нет?

— Ма-а-си…

— Вот что я тебе скажу, друг, — Вадим внезапно ощутил усталость и тоску. — Люди не понимают насилия. Они смотрят его по телику, читают о нем в газетах, встречают на улице. Но это насилие их не трогает по настоящему. Ведь оно направлено не на них. Так… На кого-то… Кого-то нереального убивают, пытают, насилуют…. Каждый полагает, что его-то точно пронесет…. Конечно, он не такой, он счастливый… Верно? Ты ведь тоже так думал? Что родился под счастливой звездой?

Немченко несколько раз затянулся.

— Сегодня твоя звезда закатилась…. В общем-то, она закатилась еще тогда, когда ты первый раз засунул руку в мой кошелек. Подобная дискуссия с того несчастного момента стала лишь вопросом времени. Поэтому, давай на чистоту. Для тебя здесь все уже закончилось. Это не подлежит ни обсуждению, ни просьбам. Но ты еще можешь купить жизнь своей девки. Своей любимой, ни в чем, собственно, не виноватой женщины. Которая, как мы с тобой оба понимаем, просто проходила мимо. Я даже готов пойти на то, что бы отпустить ее за мои деньги. Ответь мне: ну, разве это не настоящий гуманизм?

Сашок позади фыркнул.

Парень молчал.

— Не хочешь, — грустно констатировал Немченко. — Тогда давай я тебе расскажу, что сейчас с ней случится. Для начала бабу твою используют по прямому женскому назначению, а потом ее будут резать. Медленно. С удовольствием. С перекурами и передышками. Видел когда-нибудь, что, на самом деле, у баб под кожей? Думаешь, любовь и красота? Нет, братишка…. Все, как у нас — одно большое сплошное дерьмо….

Парень безмолвствовал.

— И если ты не вмешаешься, ее сегодня тоже не пронесет. Она, как и все люди, сделана из обычных костей и мяса. Видишь, я с тобой полностью откровенен. А ты?

Бульканье крови.

— Ма-а-си…

— К черту! — сплюнул Вадим и отшвырнул сигарету, поднимаясь. — Где вы там?!

Девчонка уже не сопротивлялась. Она бессильно висела между Костей и Толяном, словно груда мокрого белья, развешанного между двумя крепкими столбами. Веревкой были руки.

Длинные спутавшиеся волосы, легкое платье. Красивое лицо с кровоподтеком на левой щеке. Лет девятнадцать. Хороша, подумал Вадим мельком. И ведь любит, его, падаль, любит. Как она вцеплялась Сашку в лицо? Как дикая кошка за котят. Ну, почему же всяким уродам достаются такие достойные женщины?

— Ну? — обернулся Немченко к парню. — Последняя возможность.

Вместо ответа проснулся телефон у него в кармане.

На втором такте мелодии из «Кармен» Вадим поднял трубку.

— Да? — произнес он, и в этот момент девчонка издала нечеловеческий, переходящий в ультразвук крик. Так обычно завывают корабельные сирены — тоскливо и протяжно, опустошающее безнадежно.

— Развлекаешься? — расслышал сквозь визг холодный голос Вадим. Этот проклятый Голос он хотел бы сейчас слышать меньше всего.

— Закройте ей пасть! — рявкнул Вадим, прикрывая трубку. — Ну?!

Выстрел гулко прозвучал в пустоте ангара.

Грузное падение…

Удаляющийся серебристый звон гильзы, скачущей по бетону.

У Вадима что-то оборвалось внутри. Он прикрыл глаза и несколько секунд постоял так, не оборачиваясь. Два часа…. Два, твою мать, моих часа…. Сорок тысяч долларов…. Все напрасно…

Немченко знал уже, что может увидеть, обернувшись.

— Опять твои остолопы напортачили? — сочувственно осведомился Голос в трубке.

Волна бешенства накрыла Вадима с головой.

ДВА МОИХ ЧАСА!!!

МОИ ДЕНЬГИ!!!

Он повернулся, вырывая пистолет из-за пояса. Его лицо свело судорогой от злости.

Девчонка лежала на полу, ноги ее были неестественно вывернуты, а около головы растекалась черная лужа крови. Сашок изучал ее с интересом из-за спины изуродованного парня, левый — Костик — тупо стоял, переваривая происшедшее, а правый — Толян — с довольным видом прятал ствол в кобуру подмышкой. Ослепленный бешенством Вадим увидел только его конопатое лицо с бородавкой на нижней губе, да раскинутые на полу ноги девчонки.

ДВА ЧАСА!!!

Его пистолет привычно дрогнул в руке, роняя гильзы.

На лбу Толяна лопнули кровью два волдыря, он поднял руку, недоуменно посмотрел на ладонь, ставшую красной и навзничь рухнул назад. Сашок с Костиком залегли. Остались только Вадим и его пленник, с искаженными болью прорезями маски, искаженными болью не физической, но душевной. На мгновение Вадим встретился с ним взглядом. Там была вся правда о жизни и смерти. Готовность к вечному Пути и нечеловеческое горе. И спокойная готовность уйти.

Люди иногда достигают предела чувствительности к физической боли. Но после пересечения предела боли душевной, тратить дальше время бессмысленно.

Я окружен идиотами, с ненавистью подумал Вадим и еще два раза нажал на курок.

И только когда выстрелы умерли в вышине ангара, поднял трубку.

— Да, — произнес он, выдохнув сквозь сжатые зубы. — Немного опять напортачили. Но теперь я готов поговорить.

— Давай-ка выйдем на улицу, — посоветовал Голос. — Подальше от вашего занятного шоу.

2

Солнечный день резко контрастировал с полумраком ангара. Вадим поморщился и невольно отступил в горбатую металлическую тень. Бабье лето, мельком подумал он. Лето мертвых молоденьких баб.

— Отошел? — отечески осведомился Голос.

— Почти. Что хотел?

— Сразу к делу, Вадим. Мне нужен один товарищ. Очень нужен. Уверен, ты сумеешь его для меня найти.

— С какой стати? — буркнул Немченко.

— А наша дружба?

— Ты о чем?

— Понимаю, — ответил Голос после паузы. — Иногда разочарование готово свести с ума. Зря потраченное время, нервы… А, знаешь ли, ты вообще все это зря затеял. У парня денег не было. Он и в самом деле не знал, куда они делись. Он не соврал тебе ни полслова. На твои деньги теперь бомжи у Казанского вокзала бухают, те, что уперли его кейс.

— Мой кейс, — машинально поправил Немченко, и тут до него дошло. — Откуда ты знаешь?!

— Есть многое на свете, друг Горацию, что и не снилось нашим мудрецам, — нараспев процитировал Голос, хмыкнув. — Я очень многое знаю, Вадим. А ты опрометчиво отказываешься от моей дружбы.

У него перед глазами встали безвольно раскинутые ноги девушки на бетонном полу ангара. Девятнадцать лет. Немного младше моей Машки… Еще плюс один грех на душу.

— Я смогу их найти? Твоих якобы бомжей…

— Со мной ты сможешь все, Вадим.

Немченко облизал пересохшие губы.

— Зачтено, — кивнул он. — Что за товарищ тебе нужен?

— Паренек один шустрый, — сказал Голос. — Живой и невредимый. По своим каналам я выяснил его имя. Он очень опасный человек, а теперь в бегах.

— Убил кого-то? — поинтересовался Немченко.

— Нет еще…, — с сомнением произнес Голос. — Но убьет, в этом я совершенно уверен. Только есть у меня к тебе огромная просьба. Ради бога, Вадим, не посылай на его поиски своих тупорылых костоломов….

— Договорились. А бомжи?

Голос на мгновение словно бы задумался.

— Самое начало второго пути, — ответил он. — Под платформой. Их трое, а то, что можно еще считать женщиной — четвертая, спит на твоем кейсе, ножкой во сне подергивая.

У Немченко перехватило дыхание от злости.

— Понял, — еле сдерживаясь, произнес он. — Жду на почту материалов по твоему интересу.

Захлопнув телефон, Вадим рванул дверь ангара на себя.

Костик с Сашком замерли с трупом парня над разложенным на полу полиэтиленом. Сашок опасливо поднял голову.

— Саня! — рявкнул Немченко. — Быстро с двумя нашими на Казанский вокзал! Начало второго пути. Полчаса тебе хватит?

— Я хотел бы с Толяном проститься, шеф, — растерянно пробормотал Сашок, не меняя позы. — А то совсем не по-человечески как-то…

— Езжай, езжай, — перебил его Костя, иногда соображавший быстрее. — Я тут и один управлюсь.

 

Беглец

1

Лес оказался совсем небольшим.

Минут через десять он вышел на опушку, ежась от холода. Мокрая и высокая трава превратила джинсы в тяжелые мокрые доспехи, да и сам он себе напоминал бойца, возвращающегося домой с нелегкой войны. С победой ли? Он не знал.

Хотя, судя по тому, как и где очнулся, вряд ли.

Впрочем, о том, где находится этот дом, он тоже не имел ни малейшего понятия. Память подсказывала — в Москве.

Впереди была дорога.

Редкие машины поносились по мокрому асфальту под светом не менее редких фонарей. Присев на корточки, он вгляделся внимательней и чуть слышно рассмеялся. Троллейбусные парки в деревнях не строят, как, впрочем, и хороших асфальтовых дорог.

Город. Москва? Память молчала.

Через несколько шагов к дороге ноги провалились в воду. Он присел, раздвигая траву и склонился, пытаясь разглядеть собственное отражение. Ничего, кроме неясного белесого контура, его глаза, уже привыкшие к темноте леса, увидеть не смогли. Ладно, подумал он. Главное сейчас — постараться привести себя в порядок. Уничтожить следы ночного пребывания с негостеприимном лесу.

Морщась от пронизывающего холода, он умылся ледяной водой, старательно отдирая спекшуюся корку на лбу. Получалось плохо, но показаться в таком виде на дороге — значило оказаться в милиции. Что такое милиция, он почему-то помнил.

Впрочем, он вообще помнил многое. Множество лиц. Высокие многоэтажные дома. Красивые машины. Чью-то дачу за высоким сетчатым забором. Большой стол со странной стеклянной конструкцией посредине.

Он прикрыл глаза, пытаясь вытащить из памяти еще хоть что-то.

Улица.

Множество машин перед подъездом.

Надпись на фасаде.

Номер квартиры? Сейчас… сейчас…. Сто…. Сто четырнадцать.

Дом?

Так, подумал он, тщательно проверяя карманы.

Ни документов, ни денег. В заднем кармане джинсов пальцы нащипали смятую бумажку — бесполезный магазинный чек. Разгладив его, он попытался разглядеть сумму. Ого! Почти шесть тысяч! В прошлой жизни у меня, оказывается, водились деньги.

В кармане рубашки что звякнуло.

Там он почему-то обнаружил наручные часы.

Достал, повертев в руках.

Обычные электронные «Сейко», но за них его наверняка довезут до дома.

Он сел, подняв голову к низкому облачному небу. Его лицо расплылось в улыбке. Шансы выбраться оставались.

2

Первая машина шарахнулась от него, словно от прокаженного. Вторую он ждал еще минут десять. Третья машина, синие «Жигули», вроде бы сбросила скорость, но потом прибавила газу и унеслась прочь. Только четвертая, когда он уже окончательно замерз, старая белая «Волга», взвизгнув тормозами, остановилась.

Водителем оказался пожилой дядька, вполне приятной наружности, с крепкой вонючей сигаретой в зубах.

— Эк, тебя, парень, — только и сказал он. — Побили от души.

— Деньги забрали, есть только часы.

Водитель оглядел его с ног до головы.

— Да садись, ладно, — наконец, сказал он. — Далеко ехать-то?

Память немедленно проснулась. Тот же самый многоэтажный дом, машины у подъезда, вывеска с надписью на фасаде. Он вслух прочитал адрес. Водитель присвистнул.

— Ну, ладно, — сказал он. — Свет не ближний, но поехали. Тебе сейчас все равно хрен, кто поможет. А мне все одно до утра кататься.

Он сел на переднее сиденье и вытянул ноги к завывающей печке. Его трясло мелкой неприятной дрожью.

— Может, в больницу тебя? — усомнился водитель. — Кости-то хоть целы?

— Мне надо домой.

Домой, переспросил он сам себя. А дом ли это?

Впрочем, это я совсем скоро узнаю.

Он откинулся в кресле и закрыл глаза, обдуваемый горячим воздухом.

А память вдруг выкинула его словно в кинотеатр. Он оказался в первом ряду пустого погруженного в темноту зала, откуда-то сверху лился свет, а на огромном экране внезапно появилась огромная надпись «Максим Дронов». Несколько мгновений надпись висела на темном фоне и вдруг темнота лопнула, разливаясь красками. Экран надвинулся на него, и он оказался внутри сидящего спиной к залу человека.

Но теперь он точно знал свое имя.

Максим, прошептал он. Я — Максим Дронов.

Я сижу напротив зеркала и вижу свое лицо.

3

Он сидел, бесцельно листая страницы телефонной книжки. Он даже вспомнил, вдруг, откуда она у него появилась: ее подарила Алена на заре их отношений под Новый год вместе с карманным калькулятором, визитницей и ежедневником. Все — в толстой черной папке на молнии. «Самому дорогому и предприимчивому бизнесмену», — сказала Алена, вручая подарок и улыбаясь. Было тридцать первое декабря, и впереди их ожидала длинная ночь. А за окнами падал сказочный новогодний снег.

Он вспомнил, как здорово Алена умела улыбаться, и немедленно ощутил желание ей позвонить. Напрягся, в закоулках памяти выискивая телефон, но вместо номера внезапно вспомнил, что Алена — замужем. Давно и бесповоротно. Даже, вроде бы, дети есть.

«Интересно, — подумал Максим, — почему память все время уводит мысли в сторону?» Казалось бы, сиди и думай, как вывернуться на этот раз. Звони кому-нибудь, договаривайся, делай что-то… Сколько раз я уже выворачивался? Сто, двести? Пятьсот?

Он поднял голову и посмотрел на себя в зеркало. Критически оглядев лицо, в который раз подивился, как писатели умудряются описывать своих литературных героев: там, волевой подбородок, стальные глаза и все такое. А чем отличается волевой подбородок от обычного? Стальные глаза от просто голубых? Меня было бы невозможно описать, подумал он даже с какой-то гордостью. Обычные губы (может быть, чувственные?), обыкновенные человеческие скулы (решительные?), широкий (мужественный?) прямой нос. Все как у среднестатистического человека. Даже глаза у меня какого-то непонятного цвета: то ли серо-голубые, то ли голубовато-серые. Прямо-таки рядовой мистер безликость.

Хотя он знал, что это не так.

Девушкам его лицо почему-то нравилось, а Алена, например, не называла его иначе, как «мой красавчик». Впрочем, после их скандального расставания, терминология, почему-то, поменялась, и красавчик незаметно превратился в урода. Поэтому он считал, что Алениным мнением можно пренебречь. Оттого, что было оно, это мнение, мягко говоря, чересчур пристрастным. Слишком эмоциональным, что ли…

Была еще одна причина, по которой Максим не мог считать себя безликим середнячком. В его понимании, так мог бы называться человек, который ничего толком не умеет. А он, слава богу, за свои двадцать четыре года научился многому.

Иногда даже подумать страшно, чему.

Он потер свой обыкновенный лоб и вновь посмотрел на книжку. Ничего не выйдет, подумалось с внезапным отчаянием. Мне не поможет НИКТО. Никто, ни один человек, не поможет специалисту по всем вопросам, предателю и крысе Максиму Дронову. Крысой его назвал Семен два дня назад. Семен стоял и, поставив ногу на подножку джипа, облокотившись на полуоткрытую дверь, говорил: «Ты — крыса, Макс. Понимаешь, что ты хочешь сделать? Ты хочешь предать всех нас, своих друзей. Думаешь, у тебя есть кто-нибудь ближе? Нет, Макс. Нету. Маманя твоя от тебя откажется, когда узнает, чем ты тут занимался. Ты хочешь бросить все и уйти? Что ж, вали. Устроил истерику, тоже мне. Как баба. Неужели ты думал, мы из любопытства тут лабораторных крыс разводим? Или с целью увеличения их поголовья? А свинья, Макс? Неужели ты не знал, что ближе всего к человеку — свинья?» Солнце дрожало, переливаясь в лобовом стекле, и слепило глаза, а Максим стоял на ватных ногах, и в голове у него крутилось только: «Друзья? Какие вы мне, к черту, друзья? Обвели вокруг пальца, как тинэйджера. Светоч знания, храм чистой науки… И, после всего этого дерьма… Вы мне… Друзья?!»

— Так, что? — спросил Семен. — Уходишь?

Максим с трудом разлепил внезапно пересохшие губы:

— Да.

— Не слышу?

— Ухожу, — громко произнес он, но голос его дрогнул.

Семен смерил его взглядом, плюнул под ноги и прицедил сквозь зубы: «Тогда на днях обсудим».

Поднялся в кабину, захлопнул дверь и уехал.

И никто не сказал ни слова.

Никто, ни Гера, стоявший рядом и больше всех остальных вешавший ему лапшу, ни Николя, куривший на лавке, Николаич, с которым они вместе пропили не одну сотню баксов, ни Шура, с отрешенным видом маячивший в дверях и прекрасно знавший, мерзавец, еще тогда, в самом начале знавший, что и как происходит. Они его похоронили уже тогда. Они, его друзья, с которыми он делил все эти проклятые пять лет, его предали. Вернее нет, они просто отвернулись и сделали вид, будто ничего не случилось.

Потом нависшую, удушливую, ватную тишину нарушил Гера.

— Вали, Макс, — сказал он хрипло и положил руку ему на плечо. — Собирай монатки и вали куда угодно. Иначе они тебя пришьют…

Он скинул руку с плеча и обвел их взглядом.

— Что же вы молчали?! — сказал Максим и внезапно с ужасом услышал в своих словах ненависть. — Почему вы молчали?! Ведь мы же собирались все сделать вместе! Ведь мы решили уйти все! Или для вас это новость?!

Они отводили взгляд, стеснялись.

— Уйти решил ты один, — произнес Николя, старательно глядя перед собой. — А меня работа устраивает.

— Да ты что?! — почти закричал Максим. — Мы же с тобой вчера только все обсуждали! И ты же сам мне сказал… Колян! Очнись! Это — работа?! Это — убийство!

— Никто не заплачет из-за десятка загнувшихся наркоманов, — поднял наконец Николя голову. — Подумаешь, делов-то…

— Делов? А сто за неделю — не хочешь?! Мы же вместе с тобой читали сводки!

— А что сводки? Может быть, они совсем и не «Сигму» кололи…

Максим обвел их взглядом.

— Ладно, — после паузы произнес он. — Я все понял. Страх за свою шкуру сильнее какой-то морали. Вернее, мораль просто хреново оплачивается, — ему хотелось наброситься на них и бить, кромсать, разрывать. А больше всего хотелось сесть прямо здесь, на стоянке, и заплакать от бессилия. — Да, такого я не ожидал от вас, дорогие мои друзья…

Он вспомнил те свои ощущения, и грудь перехватило комком ярости. Стало даже трудно дышать на мгновение. Самое страшное, когда предает друг. А когда это происходит сразу с тремя… Он постарался затолкать внутрь эти мысли, пока не стало еще окончательно плохо. Плохо до неотвратимого желания наложить на себя руки.

Хотя, может быть, ты сам виноват?

Если трех друзей вдруг начинаешь считать предателями и врагами, может быть дело в тебе самом? Нет, ответил он сам себе. Со мной-то, как раз все в порядке. Я никого никогда не предавал.

Пытаясь сосредоточиться, он вновь всмотрелся в зеркало и вдруг вспомнил лицо Семена. Да, вот уж точно, волевой подбородок, злые губы, орлиный нос. Рыцарь без страха и упрека. Крыса. Его передернуло.

Мысли имеют странную привычку двигаться по кругу.

Едва он подумал о Семене, память вновь услужливо окунула его в тот проклятый день. «Как там было?» — подумал он, пытаясь вырваться из замкнутого круга воспоминаний. Скажи мне кто твой друг, и я скажу, кто ты… Неужели я такой же подонок? Он подмигнул отражению. Да, наверно, такой же…

Самым плохим во всей ситуации было то, что он остался один. Совершенно и абсолютно один. Не дай бог, узнает мама, мельком подумал он. Для нее это будет страшный удар. Впрочем, удар ее ожидает в любом случае. Он представил, как им сообщают о его смерти, и его обдало холодом. Мамочка… Мама… Господи, какой же я дурак все-таки!

Меня не отпустят. Даже если я рвану в Антарктику на попутных собаках. И дело не в том, что я решил уйти, все бросив, и, что самое плохое, даже не в том, что я — крыса. Я слишком много знаю. Я слишком много умею. Я, оказывается, слишком умный.

А интересно, кто останется после, вместо меня? Гера? Да, наверное, он. У него не слишком много в голове, но уж исполнительность… Горы ради денег свернет. Ведь главное-то уже сделано. Все налажено, поставлено и запущено. За машиной надо только присматривать. И изредка менять зарвавшийся мотор.

Думай! Черт возьми, думай!

Нет, в это дело не захочется лезть никому. Даже стриженные отморозки прекрасно понимают, что такое цех по производству синтетического белого счастья. И какие люди за этим стоят. И насколько быстро в этом бизнесе отрывают головы. Боже, ну, почему я пошел на химфак?! Как же хорошо живется религиоведам!..

Хватит, распускать сопли! Сосредоточиться!..

Кто же поможет?

Ремба? Не полезет. Может, Снайпер? Нет, испугается. Туча? Он, наверное, смог бы. Хм… Но ради меня…. Да, и в Москве его до сих пор нет. Кому же, черт, продаться с потрохами?

Память листала страницы.

Всплывали и исчезали какие-то лица, люди, моменты и эпизоды из жизни — все это таяло, клубилось и путалось в бесконечном хороводе. Кто же? Кто? Кто спасет молодого гения?

И тут Максима осенило.

Воспоминание было ослепительно ярким, как вспышка стробоскопа.

Бар… Он и старина Джордж…. О чем он тогда рассказывал? Ага…. Какое-то охранное агентство… Тарас…. Как его? Как же его фамилия, Господи? Максим уставился на свое отражение. Ну? Ну, вспомни! Честное слово, брошу пить и встану на лыжи, если ты, организм мне сейчас поможешь….

Память отозвалась.

Старина Джордж за кружкой пива рассказывал, что некий Тарас Петровский, дядька из охранного агентства, очень интересуется химией. Прямо-таки до судорог. Что-то, якобы, надо там ему синтезировать. Тогда еще, помниться, я удивился, зачем охраннику химия.

А потом они встречались в баре, на нейтральной территории.

Этот, Петровский и Джордж-бродяга.

Попили кофе, потрепались ни о чем и разошлись.

Максим напрягся, но ничего больше в голову не приходило. Он даже не мог вспомнить, как этот Тарас выглядел. Вроде серьезный дядька с брюшком и пушистыми казацкими усами. Или усы были не у него, а у Тараса Бульбы? Да, черт, какая разница…

На мгновение мелькнула здравая мысль. Охранное агентство… Они ведь тоже побоятся. Им тоже дорога жизнь, их семьи и дети. Но это ведь лучше, чем ничего! Лучше, чем сидеть и ждать проклятого звонка! Давай, парень! Пытайся! Пробуй!

Он лихорадочно перелистал книжку. Где же Джордж записал его телефон? Где-то же было, точно. Номер, написанный фирменным корявым почерком, Максим обнаружил почему-то на форзаце. Семь лаконичных цифр зелеными чернилами. Цвет надежды — зеленый? Секунду он размышлял, почему, вдруг, у Джорджа оказалась под руками именно зеленая ручка. Потом подвинул к себе телефон и слегка дрожащими пальцами набрал номер.

Ответили ему сразу.

— Алло?

— Тараса будьте добры.

— Минуточку.

Очевидно, Тарас изволил кушать. Там в трубке что-то заворочалось, потом раздался щелчок и секундное чавканье.

— Д - да?

— Тарас?

— Я.

— Добрый вечер. Вы меня, наверное, не помните, я — Максим. Максим Дронов, химик, друг Георгия. Мы еще встречались в кафе на Садовом кольце пару недель назад.

Секундная пауза и вдруг голос стал четким, словно Тарас собрался.

— Я помню, — коротко сказал он.

— Жора говорил, что вам нужна какая-то работа. Тогда мы с вами и не поговорили толком. А сейчас у меня появилось окно. Может быть, встретимся, обсудим?

— Когда?

Максим помедлил.

— В принципе, у меня есть время сейчас, — наконец сказал он, бросив взгляд на часы. Было десять минут девятого. Откажет, мелькнула безнадежная мысль. — Хотя, можно и завтра…

Тарас, очевидно, тоже посмотрел на часы.

— Сейчас. Где? — коротко спросил он.

В душе Максима что-то зазвенело.

— Знаете «Спорт бар» на Новом Арбате? — спросил он.

— Да.

— Через сколько сможете там быть?

Пауза.

— Через сорок минут, — сказал Тарас. — Но говорить будем в машине. Буду ждать напротив входа, черный «Мерседес», 140-й кузов.

— Там их обычно много.

— Таких — нет. Так что, договорились?

— Договорились, — сказал Максим, а на том конце положили трубку.

Еще слушая короткие гудки, он поймал себя на мысли, что глупо улыбается. Максим опустил трубку и посмотрел в зеркало. Улыбка оказалась не такой уж и глупой. Она была жестокой, холодной, но уж никак не глупой. Так, наверное, мог бы улыбаться Семен, вместе со своим волевым подбородком, злыми губами и стальными глазами. Конечно, если бы вообще умел улыбаться. Семен… Крыса…

4

— Парень, эй, парень, — кто-то тормошил его за плечо.

Он поднял голову, потирая глаза.

— Приехали, — произнес водитель. — А ты здоров спать. Как сел, так сразу и вырубился. Я уж не стал тебя будить. Дай, думаю, поспит человек, и так ему досталось по полной программе.

Максим оторвал спину от кресла и сел, облизав пересохшие губы.

— Приехали? — тупо переспросил он, оглядываясь.

— Все как ты говорил, — ответил водитель с оттенком гордости.

— Спасибо вам, — кивнул он, открывая дверь. — Вы, считай, мне жизнь спасли.

— Ну, что ты, парень, — растроганно произнес водитель. — Как звать-то тебя?

Он оглянулся через плечо.

Мгновение подумал.

— Максим, — ответил он почти уверенно. — Максим Дронов.

— Знаешь, что, Максим, — сказал проникновенно водитель, — постарайся-ка ты больше не гулять один в Битцевском парке. Я, если честно, там очень редко езжу.

— Договорились.

Через мгновение Максим остался один у подъезда, провожая взглядом удаляющиеся огоньки стоп-сигналов. Огляделся, вспоминая. Дом был именно тот.

Длинный девятиэтажный с кое-где еще светившимися окнами. Он посмотрел на часы. Было четыре часа утра.

Мой ли это дом?

Почему же память мне про это не рассказала?

Хотя я и так вспомнил многое, подумал Максим. Какой-то недруг Семен, Тарас Петровский, некий Джордж. Кто все они? Он попытался вспомнить телефон из записной книжки.

Тщетно.

Что со мной случилось? Как я оказался в Битце? Или это сделал угрожавший мне в прошлой жизни Семен?

Максим вспомнил боль и кровь, застилающую глаза. Лиц он не помнил, только руки, злые, решительные. Потом ослепительная вспышка перед глазами. Сильный удар, сбивший с ног, вниз, на серую землю. Потом наступила тишина. Угольно черная темнота медленно наползала со всех сторон. И последнее, что он помнил — кто-то присевший рядом на корточки.

Семен? Он?

Вопросов больше чем ответов, подумал Максим. И, вообще, пока у меня в багаже одни только светлые, жизнеутверждающие воспоминания. Он вспомнил вспышку перед глазами и непроизвольно передернул плечами. Не дай бог кому такие воспоминания пожелать. Только, злейшему врагу, быть может.

Н-да….

Хотя теперь я знаю самое главное, решил Максим с оттенком оптимизма.

У меня совершенно точно где-то есть мама.

 

Иван Житцов

1

Иван вернулся, когда костер уже почти догорел и утренний ветерок неуверенно ворошил тлеющую золу с угольками.

Сел поодаль, обхватив колени. Рядом бросил пакет с оставшимися бутылками. Таким наполненным и живым Иван не чувствовал себя уже очень давно. Сегодня ночью он веселился на огненном карнавале. Он впитал в себя наслаждение празднества целиком, все, до последней капли и под конец даже ощутил некоторую усталость.

Было все, как и обещал демон.

И задорный треск дерева, и звонкие переливы лопающихся стекол, и загадочный шепот горящей резины. Штукатурка, рассыпаясь, открыла Ивану свои новые секреты. А взрывающаяся черепица порадовала фантастическим фейерверком.

Как жаль, что друзья не могут разделить его радость!

Иван покосился на спящих.

Они лежали вповалку, там, где Иван их вчера и оставил. Семен Семеныч, старый трюкач, в совершенно невозможной позе спал рядом с посапывающим Вовчиком. Неподалеку валялись две пустых бутылки с остатками нехитрой закуски, а дальше — весельчак Понюшка храпел, закинув ногу на Галину. А сама Королева спала, свернувшись на вчерашнем кейсе. Вернее, на кейсе были ее прекрасные ноги со спущенными до колен поистрепавшимися колготками.

Поначалу Иван даже внимания не обратил на эти несчастные колготки. Так, скользнул взглядом, восхитившись, как обычно, совершенством женских ног. Ну, и что с того, что сплошь одни синяки? Главное же не форма, а содержание.

А потом в его уставшей от карнавала голове шевельнулась Плохая мысль. Через мгновение она уже обрела цвет и форму. Иван подскочил, словно ужаленный. Подошел ближе, приглядываясь.

От нестерпимой муки его затрясло, словно в лихорадке.

Она… Мне…? С кем?!

С кем же ты легла, дура?! С Понюшкой?! Что с того, что он плюется дальше всех? Неужели знание трех тысяч семисот двух анекдотов дает какие-то преимущества перед настоящим чувством?

ГАЛЯ!

Любимая!

Иван упал на колени и расплакался.

Как же ты могла, бесстыдница! Как же ты… Я же сгораю в пламени любви!

— Пусть сгорит в нем и она, — подсказал внутри Ивана голос демона. — Пускай они все сгорят, нечестивые предатели.

Воистину, пусть, прошептал вслед за ним зачарованный Иван, размазывая слезы по закопченному лицу. Пусть очистятся от своей грязной жизни и мерзких дел. Ему внезапно стало гораздо легче.

Он вернулся к брошенному пакету и достал первую бутылку. Отвинтил плотную крышку и вдохнул пьянящий запретный для него аромат. Гиена Огненная спасет всех вас. Я стану проводником огня и приведу его к вам в дом.

Начал он с Семен Семеныча. Старый фокусник не раз воровал у него последние деньги. Часто не оставлял ничего на опохмел, выпивая все до капли. Да и к Гальке частенько пытался прислониться, гад. Семен Семеныч глухо заворочался во сне, когда ему на лицо упали первые капли бензина. Иван тщательно и щедро полил его тело, сморщенную грязную кожу в волдырях и очень давно не стираную одежду.

Потом перешел к Вовчику.

Смачивая бензином его обвисшие тренировочные, Иван пытался вспомнить о нем хоть что-то хорошее. Не вспоминалось ничего. Он не знал, почему все вокруг его называли калымщиком. Иван и слова-то такого не знал. Может быть, Вовчик был родом с Калымы? Приехал в Москву на заработки и потерялся в огромном, ежедневно требующем новых жертв голодном городе?

На Вовкиной драной куртке бензин кончился. Иван аккуратно стряхнул последние капли и, перешагнув через калымщика, вернулся к пакету за новой бутылкой.

Как-то они с Вовкой подрались. Ссора вышла крупная, да и право дело, разве дележ сломанного утюга не стоит крови? Иван мечтал подарить его Гальке, тем более и праздник женский был на носу. А Вовчик все никак не желал с утюгом расстаться.

Это тебе за мой разбитый тогда нос, подумал Иван, тщательно заливая Вовкину оголенную шею. А это за вывихнутый палец.

Дальше начиналось основное действо. Месть похотливым изменникам. Иван сходил за новыми бутылками и остановился над любовниками в тягостном сомнении: с кого начать?

— Сучка не захочет, кабель не вскочит, — подсказал ему добрый хороший друг из темноты.

Верно, согласился облегченно Иван. Сомнения и переживания сегодня ему давались с большим трудом.

Эх, Галька-Галька…. А, какие были у нас стремления и планы! Как же ты могла, противная похотливая негодяйка, бросить нашу любовь под ноги (вернее, не под них) первому встречному дурачку! Ведь думали же с тобой о собственном угле, о будущем, о детях, наконец!

Иван присел на корточки и нежно провел пальцами по ее умиротворенному лицу, запоминая навсегда. Больше я тебя не увижу, дорогая и любимая моя Галочка.

— Не расслабляйся, — напомнил ему настоящий товарищ.

— Да-да, — заторопился Иван, поднимаясь.

О Понюшке ему тоже ничего доброго не вспомнилось. Да, собственно, и вспоминать-то было нечего — Иван уже спешил.

Нервно сопя, он смочил Понюшку бензином (в особенности в районе пояса, что бы впредь неповадно было) и, хрюкая почти опустевшей бутылкой, принялся за дорожку к едва тлеющему костру.

Пришлось извести две бутылки, что бы хорошенько пропитать влажную от утренней росы землю.

Наконец, Иван присел, оттирая пот со лба. Все было готово к новому празднику.

Молодец, Ванюша, похвалил его внутренний демон. Преодолев все навалившиеся невзгоды, ты справился. Надеюсь, зажигалка у тебя с собой? Или ты доверишь начать праздник слепой природе в виде разлетающихся искр костра?

Сам, упрямо не согласился Иван и зашарил по карманам. Только сам.

Он достал из кармана зажигалку и, щелкнув, смотрел на огонь, пока не обжег пальцы. Потом обвел взглядом полянку под платформой. В его глазах заплясали призрачные языки пламени.

Только сам.

2

Пока на поляне бушевал огонь, и катались по земле заживо сгорающие люди, Иван в десятке метров дальше неторопливо справлял нужду.

Живот у него побаливал давно — Галина даже как-то предлагала выбить стекло с сигнализацией, что бы, наконец, оказаться у врача. Такие уловки и прыжки Иван отверг с негодованием. Сам себя он считал мужчиной состоявшимся и отдающим отчет в своих поступках.

Болел живот у него и всю предыдущую ночь.

Даже под утро, когда Иван участвовал в празднике огня.

Поэтому сейчас он получал ни с чем не сравнимое удовольствие, морщась в лучах ласкового солнышка и почитывая засаленный детектив, который Галька давеча сперла на вокзале. Голоса героев книжки, словно живые, звучали набатом у него в ушах.

— Майор Звягинцев, а вы проверили алиби подозреваемого?

— Оно безупречно, товарищ полковник.

Со вздохом Иван дернул несколько особенно неинтересных страничек. Потом поднялся, натягивая штаны и разминая затекшие ноги.

Галькино обгорелое тело показалось ему совсем не аппетитным, когда Иван вернулся на поляну. Он пинком ноги сбросил с почерневшего кейса ее ноги, не чувствуя исходящего от него жара, подхватил заветный кейс подмышку и пошел навстречу солнцу.

У него сегодня было еще много дел. Демон ждал.

 

Тарас Петровский

1

Петровский сидел в кабинете и смотрел очередную сводку о происшествиях за день, когда к нему в приоткрытую дверь заглянул Антон Тополев.

— Можно к вам, Тарас Васильевич? — осведомился он.

Петровский немедленно убавил у телевизора звук и приглашающее махнул рукой.

После утренней игры в героя-пожарника, Тополев успел привести себя в порядок, и это вселяло уверенность, что и мысли его, наконец, приобрели свойственную им связанность, логичность и красоту. Был он худощав и элегантен, идеально причесан и выбрит, — одним словом, образцовый молодой перспективный человек тридцати лет от роду. Однако, бодрящий аромат туалетной воды Антона так не смог справиться с запахами костровой площадки. Тарас это ощутил даже из глубины кабинета.

Потоптавшись на пороге, начальник отдела информации и правая рука руководителя «Полночи» решительно проследовал к столу. Подмышкой у него торчала неизменная записная книжка, с которой, по мнению Тараса, он не расставался даже ночью. Впрочем, вспомнил Петровский, на пожаре Антон, вроде был без нее. Наверное, в машине оставил, подумал Тарас. Во избежание случайного возгорания.

Антон сел напротив, разложив свою драгоценность на столе.

— Ну, и что мы имеем на сегодня? — поинтересовался Петровский.

Тополев вздохнул, машинально разгладив пальцами чистую страницу в раскрытой книжке.

— Практически ничего, Тарас Васильевич.

Петровский совсем выключил телевизор.

Открыл ящик стола и достал трубку. Ему ее подарили в самом начале карьеры друзья, серьезно опасавшиеся выкуриваемых им в день четырех пачек. Потом, незаметно для себя, он привык. Стал появляться с трубкой на людях, обзавелся аксессуарами и инструментами. Теперь же курение приобрело больше ритуальный оттенок.

Кроме того, приготовление трубки давало время на размышление, что особенно помогало при сложных и изматывающих переговорах, которые случались частенько. Тарас иногда рассказывал с усмешкой, что дела пошли в гору после замены сигарет на табак. Но, конечно же, ему не верили. Петровский и безо всяких трубок личностью был, несомненно, незаурядной…

Совершив все необходимые манипуляции, он раскурил трубку и, окутавшись дымом, придвинулся к столу.

— Давай-ка, поподробнее, Антон, — сказал Петровский.

— А что поподробнее, Тарас Васильевич? — развел Антон руками. — В лесу чисто. Место нашли, даже путь его проследили. Следы обрываются у дороги — и все. Маме звонили — дома его нет второй день. Мать думает, что гуляет он где-то с друзьями. Связывались с Георгием, которого вы почему-то Джорджем называете. Не знает, не видел, не говорил. Вот, собственно, и все.

— Все?

— Ну, группу оставили у мамы и у этого Джорджа. Завтра думаю нанести матери визит, если сам не объявится. Может быть, выясню, где он еще может быть. А так…. Каких-то экстраординарных происшествий нет, все пока тихо.

— Так, значит, — покивал головой Тарас. — А милиция? Больницы?

— Ни-че-го…

— Замечательно, — констатировал Петровский и посмотрел на большие настенные часы. Было около девяти вечера. — Да-а, поздновато уже визит матери наносить.

— Очень долго лес прочесывали, да по больницам выясняли, — как бы оправдываясь, сказал Антон. — Но, завтра, с утра…

— Завтра с утра мать его на работе будет, — перебил его Петровский с досадой. — Ты хоть выяснил, где она работает?

— Учительница русского языка в школе по соседству, — ответил Тополев. — Я как раз на работу и хотел…

Петровский затянулся.

— Очень плохо, Антон, — сказал он. — Вечер первого дня, а у нас до сих пор ничего. Вот что, я тут подумал. Дай объявление по кабельному телевидению и в газеты. Так, мол, и так, просьба водителя, подвозившего сильно раненого молодого человека от Битцевского парка рано утром такого-то числа выйти на связь. Ну, там, вознаграждение, то, се. Сам придумай. Конечно, вряд ли сработает, а вдруг?

Тополев кивнул, и что-то быстро пометил в книжке. Он вообще любил все всегда помечать.

— Что там с пожаром? — поинтересовался Петровский.

— Ликвидирован. Сейчас подсчитываем потери. Завтра должны страховщики подъехать.

— Причина?

— По предварительной оценке экспертов — причина не рядовая, — поднял голову Тополев. — Судя по всему — поджог.

— Поджог? — брови Петровского поднялись. — Вот даже как?

— Пластмассовые бутылки с бензином. Кто-то разбил два окна внизу, — и из бутылок во внутрь. Даже остатки пластмассы с этикетками нашли.

— И кто поджог?

Антон пожал плечами.

— Очередные интриги завистников.

— Интриги, говоришь? Мы проводим свою операцию, а в этот момент кто-то поджигает лабораторию?! Думай, Антон!

Тополев нахмурился.

— Отвлекли внимание, что бы мы не успели в лесу? — предположил он.

— Именно, Антон! — возбужденно воскликнул Петровский. — Именно! С такой наглостью я давно не сталкивался. Надо же, как в старые добрые времена. Но, кто настолько хорошо осведомлен?

— Кто-то из наших?

Секунду они смотрели друг на друга. Петровский напряженно, а Тополев задумчиво, перебирая в памяти людей и лица.

— Вепрь?! — почти одновременно произнесли они.

Петровский даже привстал от напряжения.

— Ну? — спросил он.

— Не выходит, — после паузы разочарованно развел руками Антон. — Не мог он знать.

— А «слухачи»?

— Нет, Тарас Васильевич. И, вообще, почему, как только что-нибудь случается, мы сразу вспоминаем о Вепре?

Петровский откинулся на спинку кресла, затянувшись.

— Вепрь…, — задумчиво произнес он. — Просто темная наш Вепрь личность, вот как.

— Зачем же мы его держим тогда?

— Потому что нет другого.

Тополев вздохнул.

— Тогда кто же? — почти риторически произнес он.

— Ладно, — махнул рукой Петровский. — Давай-ка, сменим тему. Обсудим нашу текучку, глядишь, все само выплывет.

Он нажал кнопку селектора.

— Да, Тарас Васильевич? — немедленно отозвался селектор голосом секретарши Лизы.

— А организуй-ка нам, Лизочка, кофейку с Антоном.

2

Когда Тополев ушел, Петровский долго стоял у окна, глядя на проносящиеся внизу машины.

Где же ты? Где же ты, парень? Как найти тебя загнанного и становящегося с каждой минутой все более смертельно опасным в огромном городе?

Где же ты, Максим?

 

Вадим Немченко

1

Всю дорогу до дома Немченко размышлял.

Он никак не мог решить для себя, что следует предпринять.

Кейса на месте, указанном Голосом, не оказалось. Саня с командой облазили все окрестности, перемазались в грязи, как черти, но главного не нашли. Конечно, следов бомжей вокруг присутствовало в изобилии. Да и злополучный кейс тоже здесь был когда-то — через три часа поисков немного задерганный, но довольный Сашок привез Немченко его оплавленную отломанную ручку.

— Это все? — тупо повертев в руках единственное свидетельство существования кейса, спросил Немченко. По лицу Сашка он сейчас же понял: не все.

— Рассказывай, — вздохнул Вадим.

История про выжженную поляну и четыре обгоревших трупа его впечатлила.

— Не слабо, — заметил Немченко. — Мысли есть?

— Пятый сжег дружбанов и смылся с нашим кейсом, — выдал Сашок явно по дороге заготовленную версию. — Настоящий отморозок, — добавил после паузы он.

— У меня информация о четверых была, — почесал Немченко подбородок.

— Откуда? — открыл рот Сашок.

— Ниоткуда, — отрезал Вадим. — Но, как рабочая версия, твоя подходит. Итак, зачтено. Проинформируй наших, что мы ищем бомжа с почти полсотни тысяч баксов подмышкой. В обгоревшем и деформированном кейсе, — он посмотрел на единственную улику. — Кейс, естественно, без ручки.

— Ага, — угрюмо кивнул Сашок.

— Тяжкая картина была? — с пониманием поинтересовался Немченко, бросая ручку в ящик стола.

— Знаете, шеф, — ответил Сашок после паузы, — многое видел, но что бы так…. Зверь какой-то, не человек.

Таким образом, сами деньги канули в небытие. Не человек…. Но кто? Голос с его безжалостностью и особенным человеколюбием? Вот основной вопрос на повестке дня. Как быть с ним и его просьбой? Послать его далеко и надолго или все-таки, заняться делом?

Новое дело — всегда новые проблемы и, главное, эти проблемы разрулить верно. Тем более, когда задача поставлена Им. Человеком, который может многое испортить в жизни. Впрочем, человеком ли? Разве в силах человеческих знать так много? С некоторых пор у Немченко возникли по этому поводу сильные сомнения.

Конечно, лучше всего для решения новой задачи Голоса подошел бы Виктор Гарин.

Странный тип, со своим личным кодексом чести и долга, независящий ни от кого, профессионал высочайшего класса. Людей, подобных Гарину, Немченко не любил. Часто он просто не знал, как ими управлять, что доводило его до бешенства. В лучшие времена Вадим, не особенно задумываясь, шлепнул бы Гарина, но сейчас… Кто остался? Да никого, в общем… Одни тинэйджеры, которым еще очень многое предстоит… Наверное, Гарин действительно был лучшим из тех, кто оставался на сцене и мог решать сложные наболевшие вопросы.

Но иногда сбои случались и у него. А иногда Виктор Гарин просто не брался за работу.

— К черту, — решил Вадим. — Подумаем об этом утром.

Машина прошла через приветливо распахнувшиеся ворота, проехала мимо охранника и свернула на подъездную дорогу к дому. Сашок, угрюмой тушей высившийся на водительском сидении, молчаливо переживавший вспыльчивость шефа, неудачу на вокзале и четыре обожженных трупа, включил дальний свет.

— Зачем? — поинтересовался Вадим.

— Да бегают тут… Всякие… — буркнул Сашок. — Не успеешь…

Дом встречал зеленоватой подсветкой на стенах и тусклыми фонарями. В окнах гостиной горел свет.

— Ты вот что, — сказал Вадим, когда машина остановилась. — Проследи, чтобы в ангаре все чисто было. И гильзы… Там их штук пять должно было остаться.

— Я считал, — кивнул Сашок. — Девка, две — парень и две, — он сглотнул. — Толян.

— Тогда завтра в девять, — приказал Вадим, открывая дверь. — Ровно.

— Шеф, — вдруг сказал Сашок до того растерянным голосом, что Вадим в недоумении обернулся. — Мне Толян триста баксов должен был. Обещал отдать завтра. А теперь…. Как же быть, а?

Лицо Вадима посерело, глаза неприязненно сузились.

— Что?!

— Просто хотел уточнить, во сколько быть, — мгновенно среагировал Сашок. — Буду в половине девятого.

— Ага, — кивнул Вадим, отходя. — Тогда лучше в восемь.

На улице моросил дождь.

Зябко кутаясь в плащ, Вадим проводил машину взглядом. Внутри него все клокотало. Ну, сволочи, подумал он с каким-то даже восхищением. Завтра же… Всех поголовно в расход… Совсем, скоты, оборзели… Триста баксов, а, каково?

Немченко открыл калитку, все еще негодуя.

Но когда он увидел новую дочкину «Хонду» криво припаркованную у ворот гаража, все прочие мысли вылетели из его головы. И дела, и Голос, и даже в конец охамевшие подчиненные — вообще все… Потому, что вдоль низкого бока совершенно новой спортивной машины шла широкая полоса свежесодранной краски. И обнажившийся металл тускло поблескивал в свете уличных фонарей.

2

Дочь оказалась омерзительно пьяна. Она сидела в мокрой кожаной куртке на диване в гостиной, откинувшись на высокие подушки. Из-под короткой юбки виднелись чулки со стрелкой, на высоких каблуках налипла грязь. В одной руке она держала литровую бутылку виски, а в другой — сигарету, которой без надобности размахивала в воздухе, осыпая пеплом и ковер, и себя, и своего мученика-бойфренда, умудрившегося продержаться рядом с ней рекордное время — почти два месяца. Впрочем, Вадим был абсолютно уверен, что этот подвиг юноша совершил только благодаря собственной беспросветной умственной отсталости. Немченко даже и не помнил толком, как его звали: то ли Валя, то ли Коля. Поэтому для себя он именовал парня коротко: бойфренд.

— А… Папахен пришел, — расплылась Маша в пьяной улыбке. — Здоровеньки булы.

Вадим немедленно пожалел, что не продолжил беседу в ангаре еще на пару часов. Бойфренд блеснул очками в сторону прихожей.

— Добрый вечер, Вадим Дмитриевич, — поздоровался он. Ну, прямо английский лорд, не больше, не меньше, подумал Вадим.

— Привет, — буркнул Немченко, снимая ботинки. — Что случилось с машиной?

— Это долгая история, — ответила Маша.

— С удовольствием послушаю, — кивнул Вадим.

— А что слушать-то? — рассеянно пожала дочь плечами. — Результат налицо. Надо в ремонт везти.

— А денег у тебя, естественно, нет, — заметил Вадим.

— Откуда же у меня деньги? — искренне удивилась Маша. — Карточка на этот месяц — ту-ту…

— Значит, все уже со счета выгребла, — констатировал Немченко, доставая из бара коньяк. — А что — пошла бы, заработала…

— Как?

Вадим налил себе стакан и, повернувшись, смерил ее оценивающим взглядом.

— Обычно. Долларов тридцать за тебя дадут. Ночей десять — и машина в порядке…

— Вадим Дми… — начал было возмущенно бойфренд.

— Не лезь, — отрезал Немченко. — А то пойдешь сейчас на свежий воздух, понял? Так что там с историей?…

— Ты меня так низко ценишь?! — возмутилась Маша. — Всего — тридцать???…

— Ошибся, — хладнокровно поправился Вадим, делая глоток. — Двадцать девять.

Бутылка с виски просвистела мимо него и исчезла в глубине кухни. Там что-то посыпалось и неприятно зазвенело разбитое стекло.

— Ты!.. Ты!.. — вскочила Маша с дивана. — Ты мне не отец больше!.. Ты!..

— Ключи и документы на стол, — невозмутимо потребовал Вадим, делая новый глоток. — И — марш в свою комнату.

— Черта с два! — выпалила Маша. — Ты не заставишь меня…

— Хочешь поспорить?

Несколько мгновений они смотрели друг на друга.

— Не заставишь…, — уже неуверенно повторила дочь.

Немченко поставил бокал на стол и хрустнул пальцами.

— Мальчик, — посмотрел Вадим на бойфренда. — Ты на машине?

— Э… Нет…

— Тогда немедленно и тихо поднимаешься на третий этаж в гостевую комнату. Где гостевая — знаешь?

— Э… Да…

— И до утра я от тебя не слышу ни звука. Понял?

— Но, Ва…

— Ты понял?

— Да, Вадим Дмитриевич.

— Уходи.

Проследив за его неуверенным подъемом по лестнице, Вадим перевел взгляд на дочь.

— Ключи и документы, — приказал он.

— Ты мне не отец… — произнесла дочь одними губами. — Ты — садист и мясник…

— Ага, но благодаря этому ты ведешь свою развеселую жизнь…

Когда, наконец, расплакавшаяся Маша удалилась к себе, Немченко сел на диван и плеснул еще немного коньяка.

Смотреть, что там из кухонной утвари пострадало от меткого броска, совершенно не хотелось, а хотелось напиться до чертиков и выйти повыть на луну. Любящая дочь и любящий папа… Садист и мясник… Алкоголичка и шлюха… Настоящая семейная идиллия из мексиканского сериала. Когда умирает жена и оставляет их один на один, словно пауков в банке…

Вадим поднял со стола ключи и переложил на этажерку. Потом остановился напротив фотографии Натальи, стоящей там же. Покойная жена сегодня не улыбалась, как делала это всегда. Сегодня она его осуждала.

— Что же мне делать, Нат? — спросил Вадим. — Что же мне со всем этим делать?

Вместо ответа глухо заурчал холодильник на кухне.

— Странного ты выбрала посредника сегодня, — горько усмехнулся Вадим. — Лучше бы выбрала девчонку из ангара…

Немченко вспомнил, как девушка лежала там, на полу и сделал новый глоток. Сожаления к безвинноушедшим не было. Все сожаления остались давно далеко позади. Он просто испытывал легкую досаду оттого, что не смог вернуть утраченное и выполнить дело. Девчонка была просто визжащей отмычкой для разбитых губ своего парня, а когда отмычки не стало, сам замок потерял всякий смысл.

Что с того, что парень оказался не при делах? Знал же куда устраивался работать бухгалтером.

Вадим глотнул еще.

Меня окружают идиоты, подумал он с горечью. С этим пора кончать…

И еще это дело…

Зачем Ему какой-то парень? Ну, ладно, если бы речь шла о мести или о деньгах… А так…

Нужен он ему, видите ли. А мне нужны мои деньги обратно. Которые я, кстати, так и не получил.

— Снялись наверное, — равнодушно ответил Голос на вполне объяснимую претензию. — Бомжи постоянно кочуют.

— Там четыре обозначенных тобой товарища присутствовало, — заметил Немченко. — Только в виде хорошо прожаренных трупов.

— Надо же, — совсем не удивился Голос.

— Вот и я о том же. А не спалил ли этих красавцев лично ты и не загреб ли мои денежки?

— Ты о чем, Вадим? — холодно осведомился Голос. — Желал бы я твои деньги, они бы давно у меня в сейфе лежали.

— В аду есть сейфы?

— В аду есть все. Возможно, был пятый бомж?

— Мы тоже так решили. Но ты же все знаешь, — ядовито напомнил Немченко. — Вот и дал бы новый адресок.

— Я сейчас занят, — отрезал Голос.

— Смотри, как бы и я для твоего дела не оказался занятым, — со злостью бросил трубку Немченко.

Имя, подумал Вадим. Голос назвал имя своего интереса.

Где-то я его слышал…. Хм…. Где же я его слышать-то мог?… Передать все-таки Гарину? Или сам?… Попробуем сами, пожалуй, для начала.

Зачтено, подумал Вадим и одним большим глотком допил остатки в стакане. За мои успехи. А с опасным беглецом завтра… Все — завтра…

Он помахал пальцами фотографии Натальи и поднялся на второй этаж. У комнаты дочери он остановился около двери и прислушался. Там все было тихо. Очевидно, обозленная на весь белый свет Маша, угомонилась-таки на сегодня, сморенная алкоголем, слезами и обидой. Характером Машка пошла в маму, подумал он. Мягкостью и податливостью… Жаль…

Он поставил на зарядку мобильник и придвинул поближе к кровати домашний телефон. Так Вадим обычно и проводил свои одинокие ночи — в обнимку с двумя телефонами. Просто он любил узнавать обо всем первым.

Надеюсь, подумал он, сегодня плохих вестей не намечается.

Когда же, уже после душа, завалившись в постель, Вадим услышал размеренный скрип кровати над головой, в гостевой комнате, его сомнения рассеялись. Дочка характером пошла все-таки в папу. Что может быть лучше всего на свете после хорошей ссоры?

Немченко ухмыльнулся.

Только хороший секс.

 

Максим Дронов

1

У подъезда стояло несколько машин.

Ведомый своими воспоминаниями, как автопилотом, Максим обогнул крайнюю и остановился оглядываясь.

Этот подъезд он видел раньше.

Именно этот, ни какой-то другой, с зеленой стальной дверью и кривой черной надписью у панели домофона: «Ванька — дурак!»

И тут случилось странное.

На широких ступенях лестницы лежали две собаки — крупные рыжие шавки неопределенного вида, лежали, посверкивая на него глазами. Он сделал шаг на лестницу.

Ближайшая глухо заворчала, поднимая голову.

Максим остановился, совершенно не представляя, что надо делать. Собак он никогда особенно не любил, предпочитая поддерживать строгий нейтралитет. Впрочем, подумал Дронов, намечается явный перебор в приключениях. Проснуться без памяти избитым в лесу, чудом доехать до места назначения и, наконец, столкнуться с голодными дворнягами у подъезда — надоело, хватит!

— Тихо, — поднял он руку. — Мне просто надо пройти.

Собаки очень странно отреагировали на его жест. Та, рычавшая, внезапно отскочила в сторону, а вторая быстро отползла с прохода, выжидательно, даже как-то подобострастно на него уставившись. А он вдруг всем телом ощутил их внутреннее напряжение. И готовность. Готовность следовать за ним на край света.

Он взмахнул рукой.

Собаки разбежались в стороны, шерсть их встала дыбом, клыки обнажились. Они выжидали, но явно готовились атаковать.

Максим, повернувшись к ним лицом, попятился к двери.

— Спокойно, собачки, — пробормотал он. — Спокойно.

Внезапно ему вспомнился лес и холодное пробуждение. Ненависть захлестнула его. Его и почему-то собак, преданно ловивших его взгляд. Неожиданно Максим почувствовал странное единение с этими бродячими тварями. Обычное отвращение и настороженность, которые он испытывал к собакам прежде, бесследно исчезли, и им на смену пришло новое, неведомое чувство. Как будто рядом с ним были какие-то близкие существа. Можно даже сказать — родные. Братья.

Подъезд и дом на мгновение перестали для него существовать. Остался только он и собаки. Только они втроем в нереальной серебристой пустоте.

Максим видел их гнев и страх. Его тело словно превратилось в огромный приемник. И он выплеснул на них накопившуюся ненависть. Из его глаз метнулось ярко красное пламя, жадно лизнувшее поджарые собачьи тела. Тонкие пульсирующие нити протянулись от пальцев к собакам и окутали их словно коконом. Он поднял их в воздух.

Что, закричал кто-то незнакомый внутри него. Справились?

И внезапно все кончилось.

Окружающая реальность вдруг нахлынула со всех сторон, обретая цвет, контрастность и резкость, как на фотографии, опущенной в проявитель. Нитей больше не было. Исчезло и красное пламя. А прямо напротив него где-то на высоте метра две большие собаки, утробно поскуливая, висели в воздухе.

Ошеломленный, Максим разжал до боли стиснутые пальцы.

Собаки с ревом рухнули вниз. Упав на асфальт, завизжали и побежали прочь от непонятного им страшного человека.

Максим посмотрел на свои грязные руки. Повертел, изучая. Ничего особенного в них не было, если не считать черного сломанного ногтя на среднем пальце правой руки.

Ему стало страшно.

Он почти подбежал к домофону. Набрал номер квартиры.

Через несколько минут пронзительной трели, там, наконец, подняли трубку.

— Да? — спросил молодой сонный женский голос.

Он где-то слышал его, в прошлой жизни. Раньше этот голос был для него близким и родным. Мама? Нет, слишком молодой. Тогда кто же?! Черт возьми, куда я попал?!

— Это Максим, — рискнул он.

— Какой такой Максим?

— Максим Дронов.

На том конце повисла мертвая тишина.

— Максим? — переспросила девушка после продолжительной паузы. В ее голосе звучало настоящее потрясение. — Ты что, сдурел?

— Мне очень нужна помощь.

— Прямо сейчас?!

— Да.

Там замолчали. Налетевший холодный порыв ветра ощупал его продрогшее тело.

— Алло? — поежившись, спросил он.

И вместо ответа домофон запищал, открываясь. Он толкнул тяжелую подъездную дверь.

— Второй этаж, если ты не забыл, — произнес динамик на прощание.

Бегом он поднялся по темной лестнице. Второй этаж, подумал Максим нетерпеливо. Кто же это?

Он остановился на площадке, переводя дух.

Дверь квартиры открывали.

Лязгнула цепочка, щелкнул первый замок, второй.

Максим ждал.

Наконец дверь распахнулась, выпуская свет прихожей из заточения. Там, в проеме стояла, заспанно морщась и кутаясь в синий махровый халат, очень красивая девушка с длинными светлыми волосами.

Он шагнул в круг света.

— Боже мой, Макс, — только и сказала она, потрясенно отступая в коридор. — Боже мой! Что с тобой случилось?

А Максим знал уже, кто перед ним.

Это была девушка из его сна в машине. Девушка, подарившая ему записную книжку (форзац, где зелеными чернилами написан телефон некого Тараса Петровского) и девушка, давно уже вышедшая замуж.

Девушка, имеющая мужа и ребенка. Алена из сна.

2

Максим сидел на кухне за круглым столом, помешивая ложкой благоухающий горячий чай. Чашку ему выдали солидную — большую, сочного красного цвета и надписью: «Daddy» Наверное, как и махровый халат, который ему оказался явно не по размеру, это была именная кружка Алениного мужа. Хотя, какая мне разница, подумал Максим отстраненно. После ванной и ужина ему нестерпимо хотелось спать.

За его спиной утробно гудела стиральная машина, изо всех сил пытающаяся расправиться с его грязной окровавленной одеждой, прямо перед глазами на полке размерено тикали часы, а сбоку, подперев руками подбородок, сидела Алена с кучей вопросов на красивом лице.

Все как в добрые старые времена, подумал Максим.

Вот только чужой халат не по размеру. Да чашка с надписью. И еще одно. Собаки около подъезда.

Его передернуло при воспоминании. Что же со мной происходит? — Ты так и будешь молчать? — не выдержала, наконец, Алена.

— Я очень устал, — ответил Максим.

— Здорово! — всплеснула она руками. — Не виделись два года, он заявляется ранним утром весь в кровище и говорит, что очень устал! Что с тобой, Максим?

— А что со мной? — пожал он плечами. — Очнулся с лесу. Поймал машину и приехал. Вот, собственно, и вся история.

— В лесу? Как же это ты в лесу оказался?

— Не помню, — буркнул он.

— Напился что ли?

Его передернуло.

— Слушай, Ален, — проникновенно произнес он. — Мы с тобой вместе два года были. Я хоть раз так напивался, чтобы ничего не помнить?

Она задумчиво поводила пальцем по столу.

— Да нет, вроде. Хотя, знаешь, люди меняются со временем.

Максим сделал глоток из именной чашки.

— Я мало изменился, — сказал он.

— Ну, почему же? Раньше, насколько я помню, ты в лесу не просыпался. Драк всегда избегал. А сейчас, прямо как герой боевика. В пять утра к бывшей девушке, окровавленный весь…. Что ж ты к маме не поехал?

Вот мы и подошли к самому интересному, подумал Максим. Говорить, нет?

— А я ее не помню, — рискнул он.

— Как это — не помню? — оторопела Алена.

— А вот так. Я свое имя-то вспомнил только по пути сюда, в машине. И всю дорогу уверен был, что домой еду.

— А меня увидел и сразу узнал, так что ли? — усмехнулась Алена. — Более слабого вранья никогда в жизни не слышала. Сказал бы сразу, соскучился, решил на жалость подавить.

— Ну и как, получилось?

— Что, получилось? — не поняла она.

— Ну, на жалость…?

Алена подняла на него глаза, и Максим внезапно вспомнил ее лицо у себя на плече ранним утром. Птицы, поющие за окном, уютное тепло одеяла и ее сонное лицо. «Привет», — говорит она одними губами…

— Получилось, — выдернула Алена его из воспоминаний.

В горле встал комок.

— Ну, а ты как? — торопливо спросил Максим.

— Я? — она тряхнула головой. — Отлично. Вышла замуж, родила девочку, развелась. Сейчас главным бухгалтером работаю. В крупной-прекрупной фирме. А мама с Дашкой сидит.

— Так мама твоя на другом конце города живет.

— Так, я к ней и езжу несколько раз в неделю. После работы. Вот такая у меня прекрасная жизнь.

— Понятно, — кивнул Максим. — Муж-то как?

— Муж объелся груш, — ответила Алена, поднимаясь. — Ты чай допил?

— Нет еще.

— Так допивай, и спать пошли. Мне вставать через час надо. Ляжешь на диване. А когда уходить соберешься, просто дверь захлопнешь.

Внезапно горячее чувство благодарности буквально затопило Максима.

— Ален, — сказал дрогнувшим голосом он. — Ты просто ангел какой-то…

— А ты этого раньше не замечал? — остановилась она в дверях кухни. — Или просто разглядеть не хотел?

— Хотел, но…

— Хватит, — она подняла ладонь. — Завтра поговорим. Ты все равно уже носом клюешь.

— Иду, — кивнул он и торопливыми глотками допил чай.

Поднялся.

Его ощутимо пошатывало от выпавших переживаний.

Спать, подумал Максим с вожделением. Спать…

На негнущихся ногах он проследовал за Аленой.

Диван уже был расстелен.

— Ложись, — сказала она. — Только я тебя сразу предупреждаю, никаких…

А Максим уже спал.

Неловко завалившись на диван, он уткнулся головой в подушку и моментально вырубился.

Алена подняла его ноги, накрыла пледом и секунду посидела рядом на корточках. Потом, со вздохом поднялась.

— Спокойной ночи, Макс.

А Максим уже шел по Новому Арбату. Шел, выискивая глазами Мерседес в сто сороковом кузове. Рядом горели огни реклам, шли люди, а он все искал и искал, лихорадочно шаря по машинам глазами. Напротив «Спорт-бара» он увидел его. Ярко фиолетового цвета, весь в спойлерах, с до блеска начищенным элегантным антикрылом.

Там, в машине за тонированными стеклами, его ждал Тарас Петровский и возможное спасение.

3

Петровский оказался приятным грузным мужчиной лет под сорок, без малейшего намека на бороду. Под густыми бровями находились большие серьезные глаза, разделенные широким носом, строгие губы стискивали трубку, а намечающийся двойной подбородок утопал в высоком воротничке наверняка дорогой рубашки. Весь он был ухоженный и умиротворенный, да и в машине его висел запах некого благополучия.

Тихо урчал двигатель, а неярко светившаяся в темноте панель приборов дополняла ощущение защищенности и уюта.

Максим с удовольствием вытянул ноги на пассажирском сидении и покосился через плечо на двух типов, расположившихся сзади и выглядевших слишком внушительно для специалистов по химии.

Тарас перехватил его взгляд.

— Это мои ребятки, — сказал он. — Ничего не видят, ничего не слышат. Можешь говорить что хочешь.

— Я думал, вы один будете, — сказал Максим.

Тарас усмехнулся.

— Видишь ли, — сказал он, — теперь с тобой опасно просто так общаться. Слухами земля полнится, понимаешь?

У Максима похолодело внутри, и он машинально подобрал под себя ноги.

— Узок круг революционеров, — пробормотал он, нащупывая сигареты. Внезапно захотелось курить.

— … страшно далеки они от народа, — подхватил, кивнув, Тарас цитату. — А ты, собственно, что предполагал?

Наконец Максим нашел сигареты, вытащил одну и закурил, щелкнув зажигалкой. Его была мелкая и очень неприятная дрожь. Проклятый, подумал он. Всего лишь день, а уже проклятый. Тарас со странным дружелюбием следил за его действиями.

Затянувшись, Максим посмотрел на него.

— Но вы-то не из наших. У вас же охранная контора.

— Ты популярная личность, — пожал плечами Тарас. — Отличный специалист. Мы приглядываем за некоторыми… специалистами.

— Химиками?

— Не только. Существует множество областей. И знаешь, — он посмотрел на него, — если бы ты не позвонил мне сегодня, завтра я бы с тобой связался. Обязательно. Мы обычно помогаем людям в твоей ситуации.

— Кто это «мы»?

— Мы, — повторил Тарас и выпустил клуб дыма из трубки. Курил он ее умело и с явным удовольствием, — Клуб альтруистов. Знаешь, кто это — альтруисты?

— Знаю, — кивнул Максим. — Обижаете.

— Ну, почему же, — пожал он плечами и кивнул на заднее сидение. — Они вот не знают.

Сзади заворочались.

— Ненавижу это модное слово, но скажу, — с горечью произнес Максим. — Меня банально подставили. Я хотел завязать с производством этой дряни, когда все узнал. Привыкание с третьей дозы. Представляете? И я это разработал. Вот этими, собственными руками…. Мы занимались обезболивающим для безнадежных больных. Я и придумывал «Сигму», как лекарство. А когда узнал, как мое лекарство стали применять…. Решил прекратить все это. А меня банально сдали. Меня предали собственные друзья.

— Хм… — сказал Тарас после паузы. — Как-то слишком много «я», «меня», тебе не кажется?

— В смысле?

— Успокойся.

— Не могу, — помотал головой Максим. — Вторые сутки — не могу.

— Но ведь тебе еще ничего не объявили.

— А вы в курсе всех событий? — удивился Максим.

— Разумеется. Только не спрашивай, как, ладно? Так ты что думаешь?

— Думаю, завтра позвонят. Договоримся о встрече, — Максим судорожно вздохнул. — И на ней меня убьют.

Тарас покивал в темноте.

— Ты — сильный парень, — сказал он. — Так спокойно говоришь о собственной смерти…

— Поверьте, не спокойно.

— Верю. Но ты прав. Им тебя убрать необходимо, — произнес он, глядя вперед на дорогу. Он сказал это так просто и буднично, что Максим понял: правда. Завтра, послезавтра, максимум — неделя и он, Максим, перестанет жить. Несмотря на страх, он до сих пор не верил, что это возможно — раз, и все. А теперь…. Это не сон. Это на самом деле происходит с ним, любимым и обожаемым, в общем-то, совсем неплохим парнем, идиотом, вляпавшемся в очередное дерьмо. И, судя по всему, последнее.

Он закашлялся, подавившись дымом.

Тарас посмотрел на него.

— В милицию идти глупо, — сказал он. — Ты это понимаешь?

— Да, — откашлявшись, кивнул Максим. Глаза слезились то ли от кашля, то ли от жалости к самому себе. — Что же мне делать?

Тарас вынул трубку и повертел задумчиво ее в руках.

— Просто выжить. Если они будут уверены в твоей смерти, искать не станут. Мы тебе сменим фамилию, имя, можно даже лицо поменять.

— И как же мне выжить?!

— А так, — сказал Тарас и вдруг всем корпусом повернулся, — Пойми, другого варианта нет. Если за тебя кто-нибудь подпишется, будет война. За тебя никто не встанет, поверь. Поэтому, у тебя есть дилемма. Либо бежать, любо принимать мое предложение.

— Куда же мне бежать? Без работы, без денег… Я из Москвы за всю жизнь два раза выезжал, да и то, в Анапу, с родителями. Нет, бежать мне некуда…

— Значит, не беги, — пожал Тарас плечами.

— Но как тогда?….

— Выжить? Как? Пойти на встречу, получить обещанную пулю в лоб и воскреснуть. А потом начать новую жизнь.

— Я что похож на Маклауда?

— Тебя невозможно будет убить обычными, человеческими методами, — произнес Тарас, а Максим внезапно поверил.

— Что я должен сделать? — после паузы спросил он.

— Прежде всего, пообещать, что когда все закончится, ты станешь работать на меня, — сказал Тарас и вдруг рассмеялся. Максим недоуменно на него посмотрел. — Извини, — оборвал тот сам себя, — просто, когда я произношу эту фразу, многие начинают странно на меня косится. Ну, знаешь, всякая чушь. Приходит человек в критический жизненный момент и предлагает панацею в обмен на преданность. Выглядит, будто я души приобретаю, нет?

— В общем, да, — тоже улыбнулся Максим через силу. Он не смог бы сейчас отреагировать даже на «Мистера Бина».

— Так вот, — сказал Тарас, — запомни, моя фамилия — Петровский, а не Люциферов. Хотя методы те же…

— Методы у всех одинаковые, — буркнул Максим.

— Да… И, последнее. Мне нужны несколько абсолютно честных ответов. Готов?

— Конечно.

— Ты не знал на самом деле?

— Нет.

— И ничего тебя не настораживало?

— Нет.

— Ты сожалеешь?

У Максима хрустнули скулы.

— Я проклинаю тот день, когда я пришел работать к Семену, — твердо ответил он. — Я ненавижу себя за свою слепоту. И я презираю людей, с которыми и на которых я работал.

Внутри него вновь волной поднялась ненависть.

— Успокойся, — сказал Тарас. Он задумался на мгновение, словно к чему-то прислушиваясь. Наконец посмотрел на Максима и произнес:

— Я тебе верю. Мы тебе поможем.

Максим перевел дух.

Несколько раз вздохнул, пытаясь успокоиться.

— Что я получу взамен? — спросил он. — Ну, если пообещаю…

— Вот это… — Тарас сунул руку в карман пиджака и вытащил что-то маленькое, блестящее. Он взял это двумя пальцами и показал Максиму. — Взамен ты получишь лекарство. — Это оказалось капсулой с поблескивающей жидкостью внутри. — Оно сделает из тебя то, что ты хочешь. Плюс к лекарству — хороший заработок, карьера и различные материальные блага. Подходит?

— Три последних пункта — отлично. А вот что там? — Максим кивнул на пробирку. — Какая-нибудь наркота, которая превратит меня в Горца?

— Ты соображаешь, о чем говоришь? И вообще, заладил, тоже мне. Горец, Горец…. После приема ты станешь нечеловеком, способным выжить после пули в лоб. Это не бессмертие, Максим. Но, не бойся…. Внешне ты останешься прежним.

— А внутренне?

Тарас нахмурился, и устало вздохнул.

— Короче, — сказал он, — ты хочешь или нет?

Максим с сомнением поглядел на капсулу.

— Это точно не наркота?

— Точно.

— Я ведь сделаю анализ.

— Точно.

Максим потер лоб. Пожал плечами, размышляя.

Петровский ждал.

— Я обещаю, что после успешного разрешения всех проблем, я — ваш, — произнес, наконец, Максим.

В салоне повисла тишина, даже «Энигма», тихо игравшая в динамиках машины словно притихла.

— Прислушиваешься, не грянет ли гром с ясного неба? — ехидно спросил Тарас и протянул ему руку с капсулой.

А Максиму на мгновение показалось, что глаза его странно блеснули в темноте — или это только показалось?

 

Иван Житцов

1

Дом казался старым, хотя еще, наверное, смог бы пережить еще не один год.

На первом этаже Иван с Галиной облюбовали себе убежище. Свили семейное гнездышко, где предавались любви, мечтаниям о лучшей жизни и нередким ссорам. Хозяйственная Галька сволакивала в него все, что попадалось под ее хозяйственную руку. Старый телевизор, сломанная стиральная машинка, которую Иван еле затащил по обветшалым ступеням, облезлые книжные полки. Все это складировалось в комнате побольше — «гостиной», как ее называла предприимчивая Галька. А спали они с Иваном в соседней комнате, чуть поменьше, денно и нощно охраняя накопленные богатства.

Устало пошаркивая натруженными ногами, Иван поднялся по скрипящим ступеням подъезда. С трудом отворил застонавшую дверь. Их квартира была первой справа, сразу за давно мертвыми облезлыми почтовыми ящиками.

Иван сдернул тугой засов и зашел в прихожую. Прислонился спиной к двери, отдыхая. События сегодняшнего дня вспоминались с огромным трудом. Словно воспоминания прятались за непроницаемой ширмой, сотканной почему-то из боли и страха.

Иван совершил сегодня нечто ужасное. Что-то такое, что делать было совершенно нельзя. Играл с огнем? Иван толком не помнил.

Из неприятно пахнувшей темноты раздался знакомый голос. Демон был на месте, он ждал Ивана. Он никому не даст его в обиду.

— Устал? — заботливо поинтересовался добрый друг.

— Да, — кивнул Иван, опускаясь на заскрипевшую табуретку в прихожей. Он блаженно вытянул гудевшие ноги. Поставил кейс в угол.

— Ты — молодец, Ваня, — похвалил демон. — Отлично справился со всем. И со всеми.

— А чего они сами…? — возмущенно вскинулся Иван.

— Верно, друг, верно. Они начали первыми. Однако прости, мне еще будет нужна твоя помощь.

— Сейчас?

— Позже, — успокоил его демон. — Хочу тебя пока попросить только об одном. Ты сейчас ляжешь спать, выспишься, накопишь силенок. Тебе, возможно, будут сниться страшные сны. Не верь им, Ваня. Верь только мне, понимаешь? Кто твой единственный друг, скажи?

— Ты, — пробормотал Иван.

— Верно, — одобрил демон. — Главное, не забудь этого, пока меня не будет с тобой рядом.

— А ты?

— Дела, Ваня, дела…

— Постой! — вновь дернулся Иван на табуретке. — Не уходи! Где Галя? Мне почему-то страшно.

— Вы встретитесь с ней совсем скоро, друг, — ответил демон после паузы. — Это я тебе обещаю. А теперь, давай-ка, вставай.

И Иван почувствовал, словно в него уперлось дружеское теплое плечо. В обнимку с тьмой он добрел до кровати и рухнул на заскрипевшие ржавые пружины.

— Ты скоро? — откинувшись на подушку, спросил он темноту.

— Даже не успеешь первый сон увидеть, — заверил демон. — Спи.

И Иван провалился в свой старый персональный кошмар.

2

Он снова был маленьким.

Он шел по дачному участку, сбивая подобранной палкой верхушки травы. Позади плелась сестра Маша, мотая почти севшим фонариком.

— Заладил, тоже мне, малявка, — недовольно бурчала она. — В туалет, в туалет. В ведро сходить не мог?

— В ведро девчонки ходят, — обиженно ответил Иван.

Он не заметил большой куст шиповника в темноте и больно ободрался. Остановился, с шипением растирая руку.

— Ну, что встал? — остановилась Маша сзади.

Над ними висело огромное черное небо, усеянное россыпью звезд. Здесь, за сто километров от города, ночной мир, казалось, состоял сплошь из него: удивительного, манящего, загадочного. Под ним уже уживались и странные легкие запахи, и стрекот цикад, и фрагменты далеких непривычных звуков. Звуки и запахи близкой земли, не города.

Иван заскрипел дверью туалета.

— Фонарик дай.

— Обойдешься, — буркнула сестра. — Давай побыстрее.

— Я весь в краске испачкаюсь, папа же только вечером докрасил.

— Ма-ляв-ка, — процедила сестра с презрением, но фонарик не отдала.

— Черт с тобой, — решительно ответил Иван и шагнул в темный туалет, осторожно закрывая за собой дверь.

Здесь, в одиночестве и темноте, все не раз слышанные им дачные ужасы словно обрели второе дыхание. История про мужика, утонувшего в выгребном туалете (упал туда с пьяни), красочные рассказы об огромных крысах, подпрыгивающих и вцепляющихся в задницу справляющего нужду, ядовитые опары, плюющиеся снизу смертельной кислотой. И еще, Иван знал это совершенно точно, где-то здесь, в ароматной, сейчас пропитанной запахами ацетона и краски туалетной темноте жил большой паук, которого не раз очень эмоционально наблюдала Машка.

Иван пошарил по карманам шорт.

Верная зажигалка лежала всегда слева. Через мгновение маленький огонек вспыхнул, разгоняя тьму.

— Ты скоро там? — подала голос сестра.

— Иду уже, — Иван смело шагнул к дыре сортира.

И отшатнулся испуганно.

Там, внизу, действительно сидела крупная крыса. Подняв голову, она подслеповато таращила на него маленькие бусинки глаз, а серая шерсть на ее загривке топорщилась, словно иголки.

Иван выронил зажигалку и с криком метнулся из туалета вон.

— Что случилось?! — вскрикнула Маша.

Иван не успел объяснить.

Внутри туалета что-то хлопнуло и через стекло над дверью блеснуло пламя. Дети отскочили, открыв рты.

— Маша!

— Ваня!

Они посмотрели друг на друга, а туалет перед ними уже занялся жадными языками огня. Лопнуло стекло над дверью и на них дыхнуло нестерпимым жаром.

— Буди папу! — закричал Иван.

— Сам буди! — огрызнулась Машка.

Не сговариваясь, они отступили подальше, топча грядки и глядя на огонь, словно зачарованные.

А потом…

(Иван застонал и заметался во сне. Начиналась самая мучительная часть.)

А потом дом, темнеющий справа, осветился тоже. Не светом в окнах кухни или родительской спальни. По его фасаду скользнули языки пламени.

Иван ошеломленно смотрел, как по свежевыкрашенной веранде взметнулся огонь. Потом перевел взгляд на сестру. По лицу той метались кровавые отблески. Их взгляды встретились.

— МАМА!!! — закричали дети почти одновременно. — ПАПА!!!

3

Иван сел на кровати, комкая в руках мокрое от пота старое одеяло.

В комнате воняло.

Не грязным бельем. Бензином. Запретным запахом, плохим запахом. Словно вся комната вдруг превратилась в огромную бензоколонку.

Он пошарил рукой слева. Галины рядом не оказалось.

— Галя? — позвал Иван и внезапно воспоминания о сегодняшнем дне разом ворвались в его голову.

— Галя?! — они теснились, толпясь, и опережая друг друга, лезли наружу, на поверхность.

Мучительное метание сгорающих людей встало перед расширенными от ужаса глазами. Крики любимой и стоны друзей ворвались в его уши. Вонь паленого мяса, тряпья и бензина расширила ноздри. Его руки, аккуратно опрокидывающие все новые и новые бутылки над беззащитными, спящими предательски задрожали под одеялом.

Ивана мучительно вырвало.

Еще и еще.

Содрогающееся тело рухнуло на пол, проползло несколько метров и замерло.

Иван поднял голову.

— Г-А-Л-Я!!!

Так иступлено он кричал только в далеком детстве, когда заживо сжег своих спящих маму и папу.

 

Вадим Немченко

1

Бог дает тем, кто рано встает.

Вадим был абсолютно уверен, что при подъеме в четыре, ему должно доставаться вообще абсолютно все.

Сегодня он проснулся сам.

Сел на кровати, глядя на зеленеющий в темноте будильник и, потянувшись, зевнул. Было три сорок.

Спать не хотелось совершенно.

Вадим отключил будильник, поднялся, и, накинув халат, нащупал ногами тапочки в темноте. Прислушался. Тишину спящего дома нарушало лишь тиканье больших напольных часов в гостиной, да похрапывания Машки, забывшей впопыхах, очевидно, спуститься от своего бойфренда.

Молодежь, подумал Вадим с оттенком зависти.

Первое что он сделал, спустившись, — налил себе полный стакан коньяка.

Немного посидел в полутемной гостиной, крутя стакан в пальцах, потом залпом выпил. Голова соображала плохо. Всю ночь ему снился какой-то странный сон. Он попытался вспомнить. Бесполезно.

Голос, подумал Вадим.

Проклятый Голос.

Это из-за него я совсем перестал спать.

Послать бы его к черту, подумал он с тоской. Пусть найдет себе другого мальчика на побегушках. А то взял привычку, тоже мне. Командует, как комроты на плацу.

Немченко налил себе еще и вдруг замер с бутылкой, ощутив стремительные ледяные мурашки по спине. Его взгляд уперся в темный угол большой гостиной между телевизором и шторами, прямо напротив него. Лунный свет, льющийся через окно, заливал тот конец комнаты нереальным серебристым светом, и Вадиму показалось на секунду, что кресло в углу не пустует.

— Во, черт, — вслух сказал он, отставляя бутылку. — Ну, надо же.

Звук собственного голоса развеял сомнения.

Немченко облегченно выдохнул и поднял стакан.

— Не стоит, — сказал кто-то из темноты.

Вадим замер.

За мгновения в его голове промелькнул целый вихрь мыслей. Но самая первая, правильная, — второй пистолет лежит в шкафу над холодильником. На ней он и решил остановиться.

— Здравствуй, Вадим, — произнес некто из темноты снова и Немченко облился холодным потом.

Так обычно говорил с ним Голос.

2

Сидящий в кресле появился из темноты и, в лунном свете, лицо его показалось жутким, кошмарным, нечеловеческим. Опухшее, синеватое, с черными провалами заплывших глаз и тонкой линией искривленного рта. Вся левая сторона лица была черной, словно испачканной в грязи. Лицо ночного гостя Немченко узнал бы из тысячи. Это был он, вчерашний мертвый парень, на которого бесполезно потратили два часа.

Вадим швырнул стакан на пол, ощущая, как правая щека нервно задергалась. Толстый ковер погасил звук.

— Мы никогда с тобой не разговаривали, — сказал мертвый парень с ненавистными Вадиму интонациями Голоса, — вот так, лицом к лицу. Я решил, что такую несправедливость пора исправить. В особенности учитывая, как прошел наш с тобой последний разговор телефонный. Мне не понравилась его концовка.

Вадим откашлялся. Все-таки Голос в облике мертвого парня гораздо лучше, чем парень, самостоятельно восставший из могилы и прибывший к своему убийце с ночным визитом.

— А что — концовка? — нашелся Вадим. — Разговор, как разговор. И, кстати, вряд ли это твое лицо.

— Но передо мной ведь тоже не ты, — усмехнулся Голос. — Или ты? Поджатые губы, трусливо бегающие глаза, нервный тик…. Ты смел лишь в окружении своих бойцов?

Вадим стиснул зубы, до хруста, до боли.

— Что ты хочешь? — вместо ответа спросил он.

— Помощи и понимания, — ответил Голос, а парень вдруг легко поднялся из кресла. Немченко немедленно вспомнился какой-то дурацкий фильм о зомби, просмотренный под руководством дочери накануне. Вадим мельком подивился убогости фантазий голливудских умельцев. Настоящего ожившего кошмара они, как пить дать, никогда в жизни не видели.

Он ощутил, как мерзкая дрожь с щеки начинает расползаться по лицу.

Парень сделал несколько неуверенных шагов, с грохотом отодвинул ближайший стул и сел прямо напротив Немченко. Теперь их разделяло около метра.

Вблизи его маска выглядела совсем кошмарной. И запах. От него исходил удушливыми волнами тяжелый запах прелой мокрой земли.

— Мне и оттуда тебя слышно было, — произнес Немченко.

— Так лучше, — заметил парень. Губы его еле заметно шевельнулись. — Мне одиноко, Вадим. Я думал, что мы с тобой друзья. А ты…? Неужели тебе со мной плохо?

— Мне хорошо.

— Неправда. Ты тяготишься мной. Тебе страшно. Но ты ведь также одинок, как и я.

— У меня есть дочь, — напомнил Немченко и сейчас же пожалел об этом.

— А…. Папаша мой…. Да, что, папаша? — внезапно произнес парень голосом Машки. — Алкаш. Пить начинает с петухами. И так весь день. А вечером его братки домой приволакивают. Он отлежится в прихожей, доберется до кухни, махнет еще стакан-два и давай лезть с нравоучениями. Я его ненавижу! А каково? — закончил монолог Голос.

Вадим стиснул кулаки.

— Неправда, — сказал он, уверенный, абсолютно уверенный, что Голос не врет.

Немченко знал свою дочь слишком хорошо.

Рот парня исказился, что, очевидно, должно было означать усмешку.

— Ай-яй-яй, — произнес Голос. — Нехорошо, Вадим…. Значит, у тебя есть любящая дочь. И она мешает тебе почувствовать одиночество. Может быть, она тебе не нужна? Неужели же кто-то может стоять между нашей дружбой?

Немченко почувствовал приближающееся бешенство. Машка моя, значит, подумал он. Мешает нашей дружбе. Ах, ты сволочь.

— Выпить хочешь? — осведомился он самым невинным тоном.

— Я уже думал, что не предложишь.

Вадим поднялся.

Стаканы стояли в шкафчике над мойкой, но он уверенно пошел к холодильнику.

— Ты что будешь? В ассортименте есть все. Вино, коньяк, водка, — предложил Немченко. Только не думай, Вадя, не думай о пистолете. — Я лично по утрам предпочитаю коньяк. Знаешь, отлично снимает ночную усталость.

— Так ты и ночью устаешь?

— А как же, — Вадим открыл шкафчик. Засунув руку, нащупал под мешком сахара прохладную рукоять пистолета. — Мне столько кошмаров сни…

— Вадим, — перебил его Голос. — Стаканы у тебя в другом месте.

Немченко напрягся всей спиной.

— Я уже мертв, Вадим. Ты убил меня еще вчера.

Немченко вытащил пистолет, снял предохранитель и с лязганьем передернул затвор. Повернулся.

Парень сидел на том же месте, не шевелясь, и смотрел на него черными поблескивающими глазами из-под запекшейся маски. Вадим ощутил легкое «дежавю», только Сашка с Костиком не хватало. И, конечно, лежащей между ними мертвой девушки.

— Не смей мне говорить ничего о дочери, — произнес он, поднимая пистолет. — Это моя дочь, подонок.

— Я уже мертв, Вадим, — снова напомнил Голос.

— А я тебя сделаю еще мертвее, — произнес Немченко и нажал на курок.

Раз, два, три. Выстрелы грохотали в ночном доме, подобно взрывам. Полуослепленный вспышками, Вадим увидел, как пули одна за другой входили в ночного гостя. В правую щеку. В плечо, прямо под ключицей. В шею, едва прикрытую разорванной окровавленной рубашкой.

Четыре, пять, шесть.

Парень танцевал и дергался на стуле, но все еще сидел, словно привязанный. От выстрелов рывками отъезжал стул.

— Сгинь, гад! — в неистовстве заорал Немченко.

Сзади раздался грохот. Кто-то спускался, кубарем катился, по лестнице.

Вспыхнул ослепительный свет и Вадим, стиснув зубы, прикрыл свободной рукой глаза.

— Папа! — закричала Машка.

Ее руки обхватили его со спины.

— Папа, ты что?!

Он, помаргивая, отвел пальцы от глаз.

Там, напротив него, на стуле никого не было. Ни мертвого парня, ни крови, ничего. В лопнувшей обивке зияло четыре дымящихся дыры, а пол вокруг был усеян горячими гильзами и обломками дерева.

Вадим опустил пистолет. Сзади рыдала в голос Машка, стискивая его в объятиях.

— Па-а-па, — захлебываясь причитала она. — Ну, что-о же-е…. ты-ы…

Левее сзади что-то хрустнуло.

Вадим, вскидывая пистолет, обернулся.

Там, у лестницы стоял заспанный Машкин бойфренд в одних трусах. Глаза его были круглыми, а рот удивленно приоткрыт.

Он, с перепуга, даже не догадался поднять вверх руки.

 

Тарас Петровский

1

— Что-то ты сегодня озабоченный, — наблюдательно заметила Майя, когда Петровский принялся разуваться в прихожей.

— Были проблемы, — неопределенно буркнул он. — Как ты?

— Да, по дому все больше, — Майя, поджав ноги, сидела на диване и смотрела телевизор. По экрану скользили освещенные солнцем горы. Маленькая машина неторопливым жуком карабкалась по серпантину.

Петровский снял плащ.

— Никак «Сияние»? — поинтересовался он.

— Да захотелось вдруг посмотреть что-то, — пожала Майя плечами.

— Николсон — велик, — объявил Тарас и подергал скрюченным указательным пальцем: «Рэд рам, рэд рам»…

Майя рассмеялась и легко поднялась, взмахнув пультом. Горы и машина замерли на экране.

— Есть будешь? — чмокнула она его в щеку.

— Обязательно, — сказал Тарас. — Только, для начала, чашечку хорошего кофейку. Сваришь?

И сейчас же у него запел мобильник.

Он сделал извиняющий жест и достал телефон.

Несколько мгновений сосредоточенно слушал.

Потом поднял взгляд на Майю и, отстранившись от трубки, начал:

— Знаешь….

Жена приложила палец к его губам.

— Думаю, что кофе отменяется, Тарас Васильевич. Это звонит почти ненавистный мне Антон Тополев, и снова тащит тебя на все время крадущую тебя у меня работу.

— А ты не телепатка, часом, Майя? — пытаясь скрыть неловкость, попробовал улыбнуться Тарас.

— Нет, Петровский, — грустно произнесла супруга, — Я просто твоя жена.

2

Пока открывались ворота гаража, Петровский набрал номер Антона.

— Я не мог толком поговорить, — пояснил он. — Что случилось?

Майя имела очень поверхностное представление о роде деятельности своего мужа. Официально «Полночь» занималась продажей программного обеспечения. Вторая и большая ее часть была реально зарегистрированным охранным агентством.

— Я только что беседовал с нашими друзьями в милиции, Тарас Васильевич, — ответил Тополев. — Они задержали парня. Какой-то бомж, судя по всему. Но, по их мнению, это и есть наш таинственный поджигатель.

— Вот как? — хмыкнул Петровский. — Занятно. С чего возникло такое мнение?

— Говорят (цитирую, Тарас Васильевич), парень только не мочится бензином. В карманах — крышки от многочисленных пластмассовых бутылок, остатки которых нашли на месте поджога.

— Ага, — Петровский поднял голову. Майя наверху, в гостиной задергивала шторы. — Ты выдвигаешься?

— Буду через сорок минут, — пунктуально ответил Тополев.

— Куда двигаться?

— В соседнее с нами отделение милиции.

Ворота, наконец, поднялись, и машина блеснула в тени гаража круглыми фарами.

— Я тоже, — закончил разговор Петровский и опустил телефон в карман плаща.

Посмотрел на зашторенные окна гостиной.

Когда-нибудь, подумал он. Когда-нибудь, Майя, я расскажу о себе все.

3

Каждое посещение отделения милиции оставляло в душе Петровского неизгладимый отпечаток. То ли это было связано с военной юностью Тараса, то ли с чересчур активным детством. Поэтому, когда агентство поднялось и окрепло, вопросами связи с правоохранительными органами стали заниматься подчиненные.

В особенности Тараса угнетали камеры. Сырость, промозглый холод и пустое одиночество — все это он успел в достатке испытать еще на гаупвахте в бытность свою курсантом военного училища. А лязганье тяжелых дверных запоров и много позже снилось ему по ночам.

За большим стеклом, словно в аквариуме, сидел серьезный майор и что-то читал по старенькому монитору. Большая карта района на стене перемигивалась огоньками. Где-то, громко пощелкивая, басила невидимая рация.

Знакомый сержант Тополева, встретивший их у входа, румяный молодой парень лет двадцати пяти, словно герой боевика, весь увешанный милитаристским снаряжением, проводил их к окну.

— Андрей Александрович! — постучал он в стекло костяшками. — К нашему поджигателю пришли.

Майор поднял голову от монитора и взглядом, не сулившим ничего хорошего разномастным ворам и преступникам, ощупал посетителей.

Неторопливо поднялся.

Ростом он был, наверное, метра под два.

— Обычно мы такого не практикуем, — через мгновение говорил майор Петровскому, стискивая его руку железной хваткой. — Но вы все-таки единственное охранное агентство в нашем районе. Так сказать, содружество родов войск.

Улыбался он здорово.

Честно и открыто, располагающе. Даже не верилось, что этот человек изо дня в день возится с трупами, оформляет проституток и утихомиривает бомжей.

Петровский улыбнулся в ответ.

— Ну, что, посмотрим? — спросил он.

В «обезьяннике», за толстыми стальными решетками, сидело двое.

Прямо напротив входа, прислонившись к стене, спала объемная тетка в грязных лохмотьях. От нее ощутимо несло перегаром и несвежим телом. Хотя, в помещении царил все-таки другой запах. Тарас принюхался. Резко и сильно пахло бензином.

— Мы его часа два назад взяли, — рассказывал майор, звеня ключами. — За пару кварталов от вашего пожарища. Никакого сопротивления. Брел себе по улице и бормотал что-то под нос. В руках нес бутылку с бензином, да и сам, как видите, настолько провонял, что хоть нос затыкай.

— Он что-нибудь говорил? — поморщился Петровский от резкого запаха. — Хоть что-то?

— Молчит.

— Ну и вонища! — произнес Тополев в сердцах.

— Хорошо, что посетителей сегодня у нас мало, — весело заметил сержант.

Майор открыл дверь камеры и строго на него посмотрел.

— Синицын, — спросил он. — А ты что здесь делаешь?

— Объясняю дислокацию, товарищ майор! — бодро отрапортовал сержант.

— От двери объясняй.

— Понял.

Друг за другом они вошли в камеру.

Второй задержанный сидел в самом дальнем углу темной безжизненной тушей.

— Свет у нас сегодня полдня барахлит, — пояснил майор, зажигая фонарик. — Только завтра починить обещали.

Вблизи бензиновая вонь была просто нестерпимой.

Луч фонарика осветил грязные руки, драный темный пиджак и помятые брюки, неловко заправленные в бежевые резиновые сапоги. Луч поднялся выше, к пятнистой байковой рубашке, тонкой шее и остановился на давно небритом заросшем лице. Маленькие глубокопосаженные глаза лихорадочно поблескивали во мраке. Толстые губы быстро шевелились, словно задержанный читал про себя какую-то нескончаемую молитву.

— Вот так и сидит часов пять, — констатировал майор. — Шепчет про себя что-то, на вопросы не отвечает. Кто, откуда — ни малейшего понятия.

Тарас, сдерживая дыхание, что бы не задохнуться, присел на корточки. Прислушался. Задержанный быстро читал первые строки «Отче наш», как скороговорку, по кругу, еле уловимо при этом покачиваясь.

— Ты кто? — спросил Петровский, тронув его за руку.

— Тарас Васильевич, — встревожено произнес за его спиной Антон.

— Да бессмысленно все это, — сказал майор. — Мы его уже и так, и сяк пытались. Ноль эмоций.

— Он словно в трансе, — кивнул Петровский и полез в карман пиджака. Повозившись там несколько секунд, вытащил руку с зажигалкой.

— Тут же бензином все провоняло! — вскрикнул Тополев.

— Он знает, — сказал майор, отступая на шаг.

Длинный язык пламени осветил на мгновение камеру.

Петровский поднес зажигалку к глазам бомжа и поводил мерцающим огоньком из стороны в сторону.

Наверное, раньше это был приличный и интеллигентный человек. Может быть, даже человек науки. А потом, спился, потерял квартиру, работу, жену и стал еще одним солдатом в неисчислимой армии бомжей, ночующих по подвалам.

Издержки капитализма, подумал Петровский. Как отвратительно, что этими издержками оказываются люди!

Огонек зажигалки задрожал в глазах бомжа.

И внезапно они дернулись.

— Пить, — достаточно внятно попросил он.

— Позже, — произнес Тарас, не убирая зажигалку. — Ты кто?

— Иван… Иван Житцов…

— Зачем ты это сделал?

Бомж несколько раз дернулся, словно в судорогах.

— Что сделал?!

— Поджог вчерашний.

— Ах, это…, — как показалось Петровскому, с облегчением произнес Иван. — Страшный человек… Демон…приказал…. Дал денег…

— На бензин?

— Дал денег…

— На бензин? — переспросил Петровский.

— Да…, — произнес бомж одними губами.

Говорить ему, очевидно, было трудно.

— Как он выглядел?

Бомж молчал.

— Как выглядел страшный человек?

Его губы вновь вспомнили о молитве.

Петровский закрыл зажигалку и поднялся.

— Дайте ему воды, — посмотрев на майора, сказал он. — Может еще что-нибудь расскажет.

— А ловко вы это проделали, — восхитился тот. — Надо будет взять на вооружение.

— Берите, — пожал Тарас плечами. — Только зажигалку лучше не одноразовую иметь — иначе пальцы сожжете. Кстати, мне почему-то кажется, что совершил он не только поджог.

Майор вопросительно поднял голову.

— Что-то страшное, — пожал плечами Петровский. — Что-то, чего боится сам. Даже вспоминать боится.

— Ну, что, Тарас Васильевич, трогаемся? — спросил Тополев.

Петровский не успел ответить.

Из темного угла, где сидел бомж, внезапно раздался чистый и ясный голос.

— Так это Петровский, что ли? Прости, не узнал сразу.

Майор дернул фонарем, и луч света вонзился в угол, выхватив из темноты грязное лицо с шевелящимися губами.

— Погасите свет! — почти крикнул Тарас.

Темнота снова шагнула в камеру.

— Это я, — осторожно сказал Петровский, моргая глазами. — Но кто ты?

— Не узнал, да? — ехидно спросил голос. — Твой старый знакомый, Тарас Васильевич. Сколько лет, сколько зим.

— Выйди, покажись.

— Всему свое время, Тарас. Я выйду, когда мне это будет нужно. А сейчас хочу сказать тебе только одно. Будь осторожен. Будь очень внимателен и осторожен. И паренька своего лучше останови. Потому, что если он попадет ко мне, Москва это надолго запомнит.

— Да, кто ты?! — в сердцах бросил Петровский.

Иван Житцов молчал.

4

У входа в отделение они закурили.

Майор и Петровский, нервно роняя пепел.

Тополев все никак не мог справиться с пуговицами плаща.

— Кто это был? — спросил майор после долгой паузы.

Петровский пожал плечами.

— И что нам теперь с этим типом делать?

— Отдайте его нам, — предложил, наконец, Тарас. — Завтра утром. Все равно, доказать его участие в поджоге практически невозможно. Может быть, нашим специалистам удастся хоть что-нибудь из него вытянуть.

— На что это вы намекаете? — прищурился майор. — Пытки?

Тополев нервно рассмеялся.

— Конечно, нет, — покачал головой Петровский. — Глубокое сканирование подкорки.

— Знаете ли, как вас там? А, Тарас Васильевич, мы — люди простые и таких слов не знаем. Знаем только одно: преступник должен сидеть в тюрьме.

— Он завтра ото всего откажется, — вздохнул Петровский.

— Подождем до послезавтра, — упрямо сказал майор. — Некоторым временем мы все-таки располагаем.

— Да что у вас есть на него? — едва не рассмеялся Тарас. — Пробки от бутылок? Запах бензина? Смешно же, в самом деле.

— У меня есть его признание, — угрюмо произнес майор. — А завтра я постараюсь получить его в письменном виде.

Он щелчком отбросил сигарету в темноту.

— Постойте, — поймал его за локоть Петровский. — Андрей Александрович, верно?

— Да.

— Вы — последний из могикан, майор Величко. Я рад, что познакомился с таким представителем нашего закона. Но, к несчастью, наш с вами товарищ очень скоро окажется снова на свободе. И тогда, возможно, будет поздновато.

Майор поиграл желваками.

— А вот тогда, — ответил он, — вы и займетесь вашим глубоким сканированием.

 

Вадим Немченко

1

Сашок приехал в восемь, очевидно, сильно воодушевленный вчерашней сценой в ангаре. Деликатно посигналив, поднялся на крыльцо. Дверь ему открывала заплаканная Машка.

— А…. Папа?

— Здесь я, — отозвался хмуро Немченко.

Стоя на коленях, он старательно выковыривал кухонным ножом пулю из стены.

— Здорово, Сань.

— Доброе утро, Вадим Дмитриевич, — интеллигентно кивнул Сашок из прихожей. В присутствии Маши Немченко запрещал называть себя шефом.

— Заходи, не разувайся. И так — бардак.

На пороге гостиной глаза Сашка округлились.

— Во, те на! — только и смог сказать он. — Чего это у вас, ше… Вадим Дмитриевич?

Немченко с хрустом выдернул из стены расплющенную пулю и, подбросив ее на ладони, швырнул на стол, к остальным.

— Пострелял ночью немного, — распрямляясь, сказал он. — А ты как?

Маша у двери всхлипнула и быстро пробежала по лестнице наверх. Через секунду ее дверь хлопнула.

Они проводили ее взглядами, потом посмотрели друг на друга.

— Я-то ничего…, — растерянно промямлил Сашок.

— Тогда поехали? — спросил Немченко как ни в чем ни бывало.

Сашок молча кивнул.

Вадим сгреб со стола пули с гильзами и засунул пистолет в брюки. Оправил рубашку. Сашок, как завороженный, следил за его действиями.

— Ну, чего встал? — уставился Вадим на него.

— А где…? — развел руками Сашок и, покосившись на лестницу, добавил. — Ну, труп?

— Какой труп? — не понял Немченко.

— Парня Машиного, — пояснил Сашок. — Это вы его, да? Мне забирать или вы уже сами все сделали?

Секунду Вадим соображал. Потом понял и едва не взорвался от хохота. Все-таки удержался и несколько раз вздохнул, успокаиваясь.

— Сам уже, — ответил он. — На заднем дворе.

— А Маша как?

— Сам видишь, как, — пожал Немченко плечами. — Плачет все.

— А-а….

Немченко помотал головой и пошел в прихожую.

— Ты молодец сегодня, — заметил он, одевая ботинки. — Не опоздал, во время.

— Я теперь всегда во время буду, Вадим Дмитриевич, — горячо ответил Сашок, все еще в растерянности оглядывая гостиную. — И вообще, вы уж извините меня, если я чего не так делал. Честное слово, не со зла.

— Посмотрим, — неопределенно ответил Немченко, потопав ботинками. — Ладно, пошли.

Всю дорогу до офиса они молчали.

Сашок сосредоточенно вел машину, а Вадим изредка посматривал на его крепкий лысый затылок, листая «Московский комсомолец», купленный по пути у метро. Впрочем, и Сашок на него косился, бросая украдкой осторожные быстрые взгляды в зеркало заднего вида.

Уже у самого офиса Немченко не выдержал и взял Сашка за плечо. Тот дернулся, как от удара током.

— Расслабься, — сказал Вадим. — Пошутил я. Не убивал я никого. Так, пострелял только.

— Постреляли? — недоуменные глаза Сашка появились в зеркале. — В доме своем? Просто так?

— Да, — пожал Вадим плечами.

Сашок замолчал.

Они подъехали к шлагбауму и молодой охранник решительно направился к машине. Оглядев пропуск, махнул рукой кому-то в будке:

— Поднимай!

— Извините, — сказал он Сашку, возвращая пропуск. — Я первый день на работе.

— Да ладно.

Они проехали между рядами машин и, развернувшись, припарковались на постоянном месте.

— Ты, чего, Сань, а? — поинтересовался Немченко. — Чего замолк-то?

Сашок решительно заглушил машину.

— Знаете, Вадим Дмитриевич, — сказал он, поворачиваясь. — Я думал, что уже заслужил ваше доверие. А вы считаете, что нет, да?

— Да я тебе правду говорю! — почти возмутился Вадим.

— Правду, — кивнул Сашок. — А что же, если вы никого не хоронили, у вас в гостиной так землей пахло? Ну, дымом, — понятно. Стреляли много. Но землей-то, Вадим Дмитриевич? Гнилой осенней землей. Так от всех ребят вчера пахло, когда они тех двоих, да Толяна закапывали. Ну, что я запаха земли не узнаю, что ли?

Вадим открыл рот.

У него внутри вдруг что-то оборвалось.

Он медленно облизал пересохшие губы.

— Знаешь, что? — сказал, наконец, после паузы Немченко. — Я тебе, Сань, теперь верю, как самому себе. Каюсь, закопал парня. Но все случившееся только между нами.

2

Голос позвонил через два часа.

Вадим только заканчивал утренний кофе с ореховым печеньем, когда в очередной раз пробудился его мобильный телефон. Номер на экране не определился.

Немченко секунду размышлял — отвечать, нет — потом решительно поднял трубку.

— Будь здоров, Вадим, — поздоровался Голос, как ни в чем, ни бывало.

Немченко едва не подавился печеньем.

Несколько мгновений пытался откашляться.

— И тебе, — сказал он, отдышавшись. — Как там твое одиночество?

— Не надо так со мной, — после паузы произнес Голос.

— А как надо? — осведомился Немченко. — Ты что-то попутал, парень. Себе приказы я отдаю самостоятельно. Ищи себе другую шестерку, понял?

Голос помолчал.

— Ты, наверное, решил, что я тебя гипнотизирую или что-то в этом роде, да? — каждое его слово было пропитано искренним сожалением.

— Конечно, — согласился Немченко. — Ты просто залез ко мне в башку, вот и все.

— И ты усомнился во мне, как в силе.

— Ну, почему же. Мертвый паренек мне понравился, не скрою. Производит впечатление. Я, по крайней мере, так не могу. Но вот остальное…

— Так ты расстроился, что труп исчез? — внезапно понял Голос. — Я его убрал, чтобы у тебя, дурака, проблем не было.

— Слышь, полегче бы ты, а?… — немедленно оскорбился Немченко.

— Ну, ладно. Беру свои слова обратно, — примирительно сказал Голос. — Отправь своих ребят к вчерашнему ангару, если думаешь, что все ночью тебе привиделось. Я, друг мой, умею не только мертвых поднимать.

Будничное спокойствие его слов произвело впечатление.

Вадим в сомнении покосился на внутренний телефон.

— Что ты хочешь? — спросил он.

— Мне нужен парень, о котором я тебя просил. Да, Максим Дронов. Чем быстрее, тем лучше. И все. Для начала.

— Для какого начала?

— Для начала нашей долгой дружбы. Я практически всесилен, Вадим. Но мне нужны верные и надежные друзья. И тебе они нужны, кстати, тоже.

— А если я скажу — нет?

— А тебе обязательно это говорить?

Вадим усмехнулся.

— В общем, нет, — ответил он.

— Тогда — прекрасно, — сказал Голос. — Будем считать это началом нашей большой, долгой и сознательной дружбы. Кстати, твой кошелек обгоревший нашелся. Он в заброшенном доме, в квартире на первом этаже, точный адрес — улица Перлова, 17. Сами заберете или помочь?

— Сами, — буркнул Немченко.

— Отлично. Там, конечно, не вся сумма, но основное — на месте. Только предупреди своих, что бы особенно не курили. Пиротехник там обитал с тягой к суициду, понимаешь?

— Так это он этих… Ну, ты понял. Сжег?

— А кто же еще? Думаешь, Зевс своей молнией ворюг покарал?

Немченко потер подбородок.

— Ладно, — решился он. — Как мне найти твоего Дронова?

— Всю информацию я сейчас сброшу тебе на почту. Это пока все, что мне удалось собрать. Разберешься?

— Ты говорил, он опасен. Насколько?

Голос помедлил с ответом.

— Я считаю, он очень опасен.

— Опаснее твоего пиротехника?

— Да, этот… Так, дурачок неразумный, прости Господи. Так что, будьте максимально осторожны, хорошо?

— Постараемся, — буркнул Вадим. Его мучила одна очень неприятная мысль.

— Вот и славно, — подытожил Голос. — Вот мой телефон, — он продиктовал цифры. — Звони сразу, как что-нибудь прояснится. До связи.

Немченко отложил мобильник и задумчиво поиграл пальцами на столе. Посмотрел на записанный номер. Свой телефон Голос оставил в первый раз. Доверие?

Посмотрим.

Для начала необходимо разрешить неприятные мысли.

Он набрал по внутреннему телефону номер дежурки.

Трубку после пяти длинных гудков взял Сашок.

— Ты вот, что, — вместо приветствия сказал Немченко, — пару ребят возьми, и сгоняйте на склад. Посмотри, как там наши вчерашние захоронения поживают. Тщательно проверь, слышишь?

— Да чего проверять-то? — удивился с оттенком обиды Сашок. — Ребята у нас опытные. Наверняка все нормально вчера сделали.

— Саня, — грозно произнес Немченко. — Ты что, не понял с первой попытки?

— Понял, — немедленно ответствовал Сашок. — Еще что-нибудь надо, шеф?

— Позвони мне оттуда. И Костика с ручкой к телефону позови.

— С чем?

— С ручкой! Чтобы записать!

— Слушаю, — через минуту раздался в трубке голос.

— Костя, записывай, — Немченко продиктовал адрес пиротехника. — Возьми кого-нибудь и съезди.

— Что там?

— Кейс наш пропавший, — Вадим ощутил внезапную усталость. — В квартире на первом этаже, — закончил Немченко и положил трубку.

Подняв чашку с уже остывшим кофе, сделал несколько глотков.

Мысли разбегались.

Но проверить необходимо было все до конца.

Снова сняв трубку телефона, Немченко набрал номер компьютерного отдела.

Там царил персональный информационный демон Вадима — компьютерщик от бога Дима Стременников. Его Вадим нашел на заре перестройки, когда Дима, поверивший, как и большинство простых советских граждан в неведомое волшебство приватизации, ютился на квартире друга, продав собственную жилплощадь за никому ненужные ваучеры. Ютился, правда, он в обнимку с клавиатурой новенькой АйБиЭм, которая, в сущности, и послужила ему пропуском в уже совсем другую, капиталистическую действительность.

Когда, через несколько лет, Дима этими ваучерами обклеил туалет новой приобретенной на службе у Немченко квартиры, Вадим, естественно поинтересовался, а зачем, собственно? Тогда Дима ответил коротко: «Для красоты».

Но Немченко не сомневался, что для Димы это было своего рода скрытый мазохизмом.

Однако, в деле своем Стременников разбирался действительно великолепно и его компьютерный отдел оставался постоянной головной болью и крупнейшей статьей расходов для Немченко. Впрочем, отдача от команды Стременникова перекрывала иногда многие остальные доходы.

Наверное, поэтому Дима был в числе тех немногих людей, с которыми Вадим был на «ты».

Стременников подошел к телефону через несколько гудков.

— Алло?

— Это Вадим. Как поживаешь?

— Успешно. Ты по делу или так, просто?

— Телефон надо проверить.

Дима не любил пустых разговоров, а шариковая ручка всегда оказывалась при нем.

— Диктуй.

Вадим прочитал цифры с бумажки.

— Ок, — сказал Дима. — Максимум минут десять. Повесишь на телефоне и перезвонить?

— Перезвони.

Повесив трубку, Вадим сделал несколько быстрых глотков из чашки и с удивлением обнаружил, что кофе закончился. Как, впрочем, и печенья…

Отставив чашку, Немченко в нетерпении потер руки.

Все, что можно запустить, запущено.

Люди озадачены и трудятся.

Через полчаса, максимум час, он наверняка поймет, будет ли иметь с Голосом дело. Поймет, что из себя представляет неприятный тип, слишком хорошо разбирающийся в моей жизни. Первый пункт — деньги. Второй — вчерашний визит. Ведь одно дело — внушить человеку, что он разговаривает с мертвецом, и совсем другое — этого мертвеца действительно оживить. Вадим вспомнил парня в гостиной, и у него засосало под ложечкой. Н-да, подумал он. Черт возьми, но ведь если это не был плод моего воображения, то открывающиеся перспективы и представить страшно. Надо же, мгновенная переброска людей на любые расстояния! Да я за такого парня глотки перегрызу! Да он…

Стоп, сказал Немченко сам себе. Успокойся. Пока.

Тебе осталось подождать всего лишь час-полтора.

Обдумай все, взвесь.

И только потом, поняв, нужен тебе Голос или нет, займись проверкой того, что он соизволил отправить на почтовый ящик.

Этот несчастный Дронов все равно уже никуда не денется.

 

Тарас Петровский

1

Утро Петровский встречал в архиве «Полночи».

Архивариус Алексей Тагоев, потягивая горячий кофе, уныло хрустел печеньями.

Претендентов на роль кукловода оказалось совсем немного.

Так Петровский с Тополевым между собой назвали человека, говорившего устами бомжа в отделении милиции. Старый знакомый, подумал Петровский. И ему тоже нужен несчастный Максим. Кто же он, этот старый знакомый?

После возвращения из отделения милиции, Петровский срочно вызвал Тагоева, а Антона в приказном порядке отправил спать. Тому завтра предстоял ранний визит к матери Максима. Успеет еще набегаться, здраво рассудил Тарас.

Вместе с Тагоевым, крайне пунктуальном в своем ведомстве, они перевернули всю обширную базу старых знакомых. Большинство из них уже оказались списанными со счетов. После долгих размышлений, осталось всего три кандидата: некий Прыщ, несколько раз пытавшийся подставить магический отдел «Полночи», группа ведьм, возглавляемая безжалостной Анастасией Полинок, идущих буквально по трупам, да вампирское сообщество под руководством Сергея Мойко. Впрочем, от последнего претендента решили отказаться. Мойко уверенно пер за депутатской неприкосновенностью и ему, как решил Тарас, сейчас было совсем не до «Полночи», а уж тем более, не до несчастного Дронова. Да и у Полинок проблем хватало. Их неустанно создавал сам Вепрь, курируя с недавних пор эту слишком активную боевую группу. Оставался Прыщ, но, как сказал, поправляя очки, Тагоев, тот был совсем не конкурентом «Полночи».

Так что таинственный старый знакомый так пока и остался таинственным. Но Тарас был абсолютно уверен, что очень скоро маски будут сорваны.

— Что скажешь, Леша? — устало потянулся Петровский на диване. Кофе уже не бодрило, а с каждым глотком лишь усиливало общее состояние отупения.

— Может, что-нибудь дельное Вепрь предложит?

Петровский бросил взгляд на часы.

— Это в семь двадцать утра? — усмехнулся он. — Наше величество раньше одиннадцати не пробуждается.

— Ну, зачем вы так, Тарас Васильевич, — вроде бы даже обиделся Алексей. — Вепрь, на самом деле, замечательный человек. А уж сколько раз он нашему отделу помогал — не счесть.

— Вашему-то помогал…, — произнес Петровский задумчиво. — Ладно, Леша, давай звонить.

2

Главный маг «Полночи» оказался вполне бодрствующим и в семь двадцать утра. Трубку телефона он поднял практически сразу.

— Да, Тарас, — нисколько не удивился Вепрь.

— Не спишь?

— У меня есть собака, — пояснил Вепрь. — Что случилось?

Петровский коротко пересказал события последних двух дней.

— Занимательно, — констатировал Вепрь. — Говоришь, полный контроль?

— Или что-то типа него. Я не особенно разбираюсь.

— Сыворотку раздавать налево и направо мы уже научились, — с оттенком горечи произнес Вепрь, — а вот в личностном контроле все никак не разберемся.

Это был предмет старых разногласий Петровского и главного мага.

— Не начинай, ладно? — попросил Тарас, покосившись на Тагоева.

— Ладно, — согласился Вепрь после паузы. — Эх, посмотреть бы на этого бомжа. Повертеть, пощупать. Никак нельзя?

— Он сейчас в отделении милиции медитирует. Отправлю часов в десять туда Барса, может он хоть сумеет договориться.

— Барс с группой на Хорошевском кладбище уже третьи сутки прохлаждается, — напомнил Вепрь. — Ни конца пока не видать, ни края.

Петровский выругался.

— А Кравченко справится?

— Толик-то? — хмыкнул Вепрь. — Однозначно. Он очень талантливый мальчик.

— Но ты сейчас хоть что-то можешь сказать предварительно?

— Предварительно? — переспросил Вепрь. — Конечно. Полный контроль над человеком может перехватить маг только очень хорошего уровня. Пятого-шестого, не менее.

— Много таких из диких?

— Нет, Тарас. Можно пересчитать по пальцам. Трое в Совете, шестеро заделались отшельниками.

— А Полинок со своей бандой?

— Банда, — усмехнулся Вепрь. — Банда расформирована. А Настенька уже года как два назад задавила свою Тень. Теперь она обычная обывательница. Кушает по утрам йогурты, да похотливого мужа пасет.

— Плохо, — констатировал Петровский. — Значит, появился кто-то новый. Но он меня знает, вот в чем дело!

Вепрь задумался.

— Это в корне меняет суть, — заметил он после размышления. — Насчет уровня, Тарас, возможны исключения. Например, некроманты могли стать кукловодами уже на втором-третьем. К счастью, их уже почти не осталось.

— Вообще?

— Землетрясение в Армении помнишь? Там практически их всех и ухлопали.

— Практически?

— Так и я о том же. Был один паренек талантливый. Помнишь столкновение в Подольске? Помнишь, Тензора?

Трубка в руках Петровского дрогнула. Четыре трупа со стороны «Полночи». Как такое можно забыть?

— Помню, — кивнул он.

— Он ведь тогда выжил?

— Да.

— Тогда, думаю, наш старый недруг подкопил силенок и выбрался, наконец, из небытия.

— Вот что, Вепрь, — решил Петровский. — Приезжай-ка в офис, и будем с его личным делом разбираться.

Прикрыв рукой трубку, он покосился на Тагоева.

— Леша, — спросил Тарас, — у нас ведь есть дело на некого Тензора?

Тагоев засуетился.

А через двадцать минут ругани, поиска по компьютеру и запыленным стеллажам, выяснилось, что никакого дела в архиве на Тензора не существует.

Таинственный наследник некромантов стер о себе малейшее упоминание.

 

Максим Дронов

1

Он пытался и не мог проснуться.

Круговерть сновидений, нет, скорее, непрерывная цепь воспоминаний не давала ему освободиться. Максим снова и снова переживал то, что не мог вспомнить. Действительность перемещалась с прошлым. То он вставал и, глядя на спящую Алену, начинал одеваться, то снова ощущал себя уткнувшимся лицом в подушку на диване. Только он шел по Новому Арбату, ощущая ветер и накрапывающий дождь, то уже лежал, кутаясь в теплое одеяло. Ему было то жарко, то начинало знобить. Петровский, бормотал он. Что же ты мне дал, Петровский? Кем ты меня сделал? В один из таких моментов Максим увидел Алену.

Она стояла в дверях, одетая, элегантная, красивая и смотрела на него. Из прихожей за ее спиной лился свет.

— Дверь захлопни, если будешь уходить, — сказала Алена. — А лучше меня дождись.

Максим кивнул и не поверил собственным глазам.

Он снова шел по Новому Арбату.

Он оглянулся.

Алены и ее прихожей нигде не было видно.

Он начал соскальзывать куда-то еще глубже. Асфальтовая мостовая надвинулась, он закричал и внезапно оказался в маленькой комнате за уютно освещенным столом. А в руках его поблескивала капсула с лекарством Петровского.

2

Самое неприятное в жизни — когда чувствуешь себя полным идиотом.

Максим эту мудрость усвоил еще в детстве, когда слишком прямолинейно воспринимал шутки одноклассников. Потом, когда он вырос, чудесное состояния полного отупения ему приходилось испытывать все реже и реже, поэтому сейчас, когда он ощутил его приближение вновь, его обуяла даже своего рода радость. Приятно, знаете ли, изредка побыть дураком, хотя бы в собственных глазах.

Он откинулся на спинку кресла и с удовольствием закурил.

Он ничего не понимал.

Состав, который находился в пробирке, не напоминал, нет, это была самая обыкновенная и настоящая кровь.

Конечно, как человек, всю жизнь занимающийся химией, он являлся достаточно узким специалистом, но, тем не менее, тесное общение с тем, что раньше он считал обезболивающим, многому его научило. Биологом в их цехе был Шура, вечно носившийся с какими-то пробами крови, с мышками, морскими свинками и Максим на мгновение пожалел, что его нет рядом. Э, нет, брат… Шура ведь тоже один из них, напомнил сейчас же Максим сам себе. Он меня предал тоже. А кровь…

Максим посмотрел на пробирку. Кровь заговоренная, сказал он себе и тихонько рассмеялся. Интересно, если меня будет невозможно убить обычными методами, то какими можно? Каким-нибудь супермегабластером, что ли…?

Вся ситуация отдавала дешевым розыгрышем.

Может, Тарас решил таким образом проявить чувство юмора?

Он поднял пробирку и посмотрел на свет. Обычная кровь, что я крови не видел? Ну, цвет чуть желтоватый, ну и что? Что, собственно, это меняет?

Он положил пробирку и затянулся.

Потом подтянул телефон к себе.

Трубку на этот раз взял сам Тарас.

— Да, — сказал он.

— Это Максим.

— Привет.

— Это — кровь?

— Где? — не понял Тарас.

— В пробирке, — уточнил Максим.

Тарас помолчал секунду.

— Да, — сказал он. — И что?

— Зачем мне вводить себе чью-то кровь?

На том конце трубки повисла тишина, Максиму даже показалось, что связь оборвалась.

— Алло! — сказал он.

— Чего кричишь, — произнес Тарас, — слышу я. Тебе надо было — вот я и дал. Не хочешь — не вводи. И отвяжись ты от меня, ради Христа.

— А если там — СПИД?

— А тебе не все ли равно? — с еле различимой ехидцей поинтересовался Тарас. — Тебе всего пара дней осталась. Они, кстати, не звонили?

— Кто? — на этот раз не понял Максим.

— Твои… компаньоны.

— А-а… Нет.

— Завтра позвонят. Готовься.

— К чему?

— К разговору, балда! — не выдержал Тарас. — И вот еще. Зачем ты мне мертвым нужен, а? Подумай. Это я касаемо СПИДА в пробирке, понял?

— Так что же там?!

— Твое спасение, — сказал Тарас и повесил трубку.

Максим почесал за ухом и вновь посмотрел на пробирку.

Его мучили серьезные сомнения.

Он всегда очень уважительно относился к своим венам. Пару раз у него брали кровь, и всегда для него это оказывалось довольно мучительным переживанием. Максим вспомнил, как все протекало в кабинете поликлиники и его передернуло. А уж сам себе… Хотя, что мне, на самом деле остается? Конечно, есть другая альтернатива — ничего в вену не впрыскивать, а просто ее перерезать. Говорят быстрая и легкая смерть, если режешь в теплой воде. А спину тебе вымоют уже позже…

Остроумно, похвалил Максим сам себя.

И все же… Что мне все-таки со всем этим делать?

Он покатал пробирку по столу.

Вернуться назад? Его передернуло. Синтезировать «Сигму» два, три, десять…. Зная, что за дверями офиса, на улицах и в грязных подъездах умирают люди, не понимающие мощи нового дешевого белого счастья? Непыльная работенка, любимые мои склянки, отличная зарплата…. А ведь меня взяли бы обратно. Я же талант…. Ну, Семен бы немного поорал. Премиальных бы лишили на месяц. Ну, как? Вернемся? Максим честно подумал. Нет, решил он. Я не убийца. Не хочу и не буду. Решено.

Тогда бежать? Куда? Перед глазами почему-то встал «Сибирский цирюльник», тот эпизод, где любвеобильная американка приехала к Меньшикову в Сибирь, в ссылку. Н-да…. А что, собственно? Заведу семью с дояркой, детей, стану прославленным агрономом. Уж в чем, в чем, а в удобрениях-то я разберусь. И никакой тебе грязи, пыли, безумной столицы….

Что скажешь?

Не выдержу. Убегу оттуда через месяц. Так и буду бегать всю свою оставшуюся жизнь…

Значит, остается одно. Стать начеловеком. Кстати, а что это значит?

Он протянул руку к телефону, но потом посмотрел на часы. Черт! Без десяти двенадцать. Поздно уже. Но, в самом деле, не каждый же день люди превращаются в НЕЧТО!

Очевидно, у Тараса Петровского на этот счет было совершенно другое мнение. Несколько минут Максим слушал длинные гудки, потом повесил трубку.

Внешне ты останешься прежним,… а внутренне? А вдруг?…

Он не знал, что это за «вдруг». Почему-то на память лез только фильм «Чужой».

Хватит, приказал он себе. Выбор-то прост. Возвращаться я не хочу, бежать тоже. Так что, либо в могилу, либо лекарство. Что выбираем?

Какая-то трусливая и мелкая часть его сознания тихонько зашептала в уголке:

— Да брось ты, Макс. Обойдется. Поговорите, договоритесь. Ты же много сделал для Семена, он это, конечно, учтет.

Нет, ответил Максим ей. Не договоримся. Я же все о них знаю. Поэтому, либо я с ними, либо нигде.

Оставалось одно.

Он поднял капсулу.

Спасение, говоришь. В памяти всплыло то утро с ребятами, и волной внутри поднялась ненависть. Вы мне все заплатите, подумал Максим. Все и за все. Только уже после моей смерти.

Поднявшись, Максим осторожно выбрался в коридор. Судя по свету из-под двери маминой комнаты, она еще не спала. Наверное, лежала в кровати, просматривая очередную ерунду по телевизору.

На цыпочках он прокрался в ванную. Прикрыл дверь и, опершись на раковину, посмотрел на себя в зеркало. Что ж, прощай, безликий и рядовой Максим Дронов. Здравствуй… кто? Он помотал головой и открыл зеркало. Одноразовый шприц лежал тут, в аптечке. Иголка в обнимку с черным резиновым жгутом притаилась рядом.

Прокравшись обратно, он тщательно закрыл за собой дверь комнаты.

Разложил на столе принадлежности и взял пробирку в руки.

Что ж, подумал он.

Только не подведи меня, дорогой Тарас.

3

И ничего не произошло.

Несколько секунд Максим смотрел на поблескивающую капсулу, потом положил опустошенный шприц на стол. Неумело снял жгут, прислушиваясь к своим ощущениям.

Немного болела рука на сгибе после укола, а во рту чувствовалась горечь пива, выпитого перед анализами и затяжными думами. Новых ощущений не добавилось. А что ты ожидал? После укола немедля превратиться в трехголового монстра?

Надо выждать, подумал Максим. Наверное, действие не начинается сразу.

Ты, парень, как Алиса в Стране Чудес…. Сейчас откуда-нибудь выскочит розовый кролик и радостно заорет: «Хелло! Добро пожаловать на борт корабля „Ностромо“»!

Хм…. Разве так назывался космический корабль в «Чужом»? Да, вроде бы так…

Яркий свет немного резал глаза.

Он приподнялся, включил торшер и щелкнул выключателем верхнего света. Комната погрузилась в интимный полумрак, и сейчас же захотелось музыки. Чего-нибудь тихого и лиричного. Расслабляющего. И никаких радостно вопящих розовых кроликов…

Максим задумчиво провел пальцем по стопке компакт - дисков, выбирая.

Что-нибудь типа… Он извлек диск, вставил его в приемник и плюхнулся на диван. Тихо замурлыкали «Yello».

Парень, внезапно подумалось ему. А ведь это твоя последняя ночь в образе человека. Или ты не изменишься? Только внутренне… это как? Что же будет?

Глаза налились тяжестью, и захотелось лечь, растекшись по дивану и уплыть на волне музыки. Действует, подумал он отрешенно, будто все происходило не с ним. Ему уже стало совершенно все равно, кем он завтра проснется. И проснется ли вообще. Все-таки подсунул Петровский мне, гад, наркоту, лениво подумал Максим. Предположим, берется кровь наркомана, сразу после введения дозы…

Эту дельную мысль Максим не успел додумать, потому что сон навалился тяжелой периной и накрыл его с головой.

 

Антон Тополев

1

Опоздав к началу первого урока, он долго бродил под окнами за заднем дворе, вспоминая свою старую школу.

Многое ему вспоминалось в исключительно розовых тонах.

В классе Антон был первым отличником. Он знал и делал все. Его домашние тетради всегда существовали в образцовом порядке, а в дневнике красовались исключительно благодарности и пятерки. Он и школу бы окончил с золотой медалью, не вмешайся в его идеальный жизненный путь Танька из параллельного класса.

Самым странным было то, что сейчас Антон ее не помнил. Силился, но никак не мог вспомнить. Вспоминалась она ему как исключительно прекрасное цветное пятно, размытое прошедшими годами и его собственными невзгодами.

Тогда, присев у кучи желтой листвы, он попытался вернуться в момент знакомства.

С трудом, но получилось.

Школьная столовая. Большая перемена. Тяжелый поднос в руках, который сбивает неловкая барышня из другого класса. Даже не извинилась ведь, вредина!

Но улыбнулась так, что Антоша остолбенел навсегда.

Потом вспоминать стало легче.

Первые цветы, первое провожание из школы, первый поцелуй в подъезде. Учеба — для нее, первые места на олимпиадах — для нее, спортивные рекорды школы — только для нее.

А потом ее не стало.

Ее отца, военнослужащего, перевели в какой-то дальний гарнизон. Антон даже запомнил его название на всю оставшуюся жизнь — Красная Речка. Странное название. Загадочное. Помнится, я даже вещи собирал тайком, что бы сбежать на эту Красную Речку, найти и спасти там свою Татьяну.

С той самой поры Антону стало совсем неинтересно устанавливать рекорды и зарабатывать медали. Гораздо больше его взволновал вопрос, чем так сильно Татьяна отличается от девушек остальных. Он ударился во все тяжкие. И никому даже в голову не могло прийти, что всему виной уехавшая из школы второгодница из параллельного класса.

А, любопытно было бы узнать, как устроилась ее жизнь, подумал Тополев. Встречи выпускников Антона никогда особенно не вдохновляли. Люди, когда-то бывшие вместе, вдруг понимали, насколько далеко развела их жизнь. Кто-то поднялся, кто-то наоборот, а кто-то вообще уже умер. Вот, посмотрите на фотографии моих детей. А вот мой супруг или жена. А вот наша дача на Истре.

Может быть, эти встречи не нравились Антону в связи с его до сих пор личной неустроенностью? Он не желал ни гадать, ни разбираться.

Школьный звонок долетел до него даже через толстые стены.

Он поднялся.

Что же, интересно, расскажет о своем сыне мама?

2

Суровая женщина на входе долго оценивала его изучающим взглядом.

— Откуда говорите?

— ФСБ.

— И зачем вам Татьяна Валерьевна понадобилась?

— Для консультации.

— Что за консультации такие с учителем русского языка?

— Разве вы — Татьяна Валерьевна? — как можно наглее осклабился Антон. Эту ухмылку он накануне долго тренировал перед зеркалом.

— Наглец, — объявила женщина, но почему-то его пропустила.

В раздевалке стоял детский гомон. Два паренька так увлеченно дрались мешками со сменной обувью, что едва не сбили Антона с ног. Тополев поймал одного из них за воротник.

— Где кабинет русского языка? — гаркнул он в ухо своему пленнику.

— Вы чего, дядя? — удивился паренек.

— Где кабинет русского? — еще строже повторил Антон.

— На втором, — проблеял пленник и был немедленно отпущен.

С ревом непобедимого героя, он, мотая своим мешком, словно пращой, вновь исчез в раздевалке.

Две старшеклассницы около лестницы смерили Тополева оценивающими взглядами и о чем-то рассмеялись. Антон внутренне застеснялся, поднимаясь и ощущая на своей спине их совсем не детские взгляды.

А вот на лестничном пролете его постигло настоящее удивление. На стене висел большой стенд: «Наши медалисты». Несколько мгновений Антон рассматривал большую фотографию Максима Дронова с соответствующим пояснением.

Надо же, подумал Антон, испытывая своего рода общность. А парень-то молодец! И школу мы с ним почти в один год закончили!

Наверное, ему просто не повстречалась Танька из параллельного класса.

По коридору сновали школьники. Кто-то бесился, сливая накопленную за урок энергию, кто-то зубрил в углу, прижав учебник к груди, кто-то увивался за девочками. Кабинет русского языка Антон нашел практически сразу.

Открыв дверь, заглянул, сразу ощутив некую робость.

Привлекательная женщина в возрасте подняла голову от распахнутой тетради.

— Татьяна Валерьевна?

— Да.

Антон зашел в класс и плотно закрыл за собой дверь.

— Я по поводу вашего сына, Татьяна Валерьевна, — сообщил он, как можно более официально. — По поводу Максима. Мы сможем поговорить пару минут?

3

Легенду они с Петровским сочиняли вчера по дороге в офис из отделения милиции.

— Не хватало еще, что бы почтенная женщина инфаркт заработала прямо на рабочем месте, — сказал тогда Тарас.

Поэтому, отрепетированные слова лились из Антона широкой и вольной рекой.

Однако, разговор получился короткий.

По его истории получалось, что на прежнем рабочем месте Максима проворовался бухгалтер и вышли крупные неприятности. Какие собственно, Тополев деликатно уточнять не стал. Крупные. И ваш сын, уважаемая Татьяна Валерьевна, наверняка мог бы помочь органам следствия, будучи продолжительное время свидетелем довольно крупных теневых махинаций.

Упоминание волшебного слова «свидетель» внесло в ум преподавателя русского языка очевидное смирение.

Ей, оказывается, всегда не нравилась работа сына у этого безобразника Борзова. Семен еще в институте отличался отвратительным поведением и постоянно сбивал Максима на разного рода шалости. Какого рода, мама уточнять не стала. Разного.

Вот как, покачал головой Антон. А контактов этого Борзова у вас, часом, не осталось?

Конечно, есть, оживилась мама. Старый рабочий телефон Максика. Но, он, к великому сожалению, дома. Вы, молодой человек, позвоните мне домой часиков эдак, в пять вечера — и я вам его с удовольствием продиктую.

И последний вопрос, Татьяна Валерьевна, откашлявшись, спросил Антон. Как бы нам с вашим сыном побеседовать?

И тут учитель словесности заметно погрустнела.

Сына не было дома уже два дня.

Не звонил и не передавал чего через знакомых?

Нет, пока. Но если объявится — я ему обязательно передам ваш телефон.

Что ж, тогда до вечера, Татьяна Валерьевна, раскланялся Антон, оставляя визитку.

И звонок на урок подвел под разговором окончательную черту.

 

Вадим Немченко

1

Самое плохое в жизни — ожидание.

Вадим весь извелся, дожидаясь известий от Димы, Костика и Сашка.

Первыми его порадовали ребята, отправленные к пиротехнику.

— Еле открыли дверь, — доложился Костя. — Вонища — жуткая, даже страшно.

— Главное-то нашли?

— А как же, Вадим Дмитриевич, — радостно ответил тот. — Даже пересчитали уже. Ровно тридцать девять девятьсот.

— Сто баксов бомжи пропили, — понял Немченко. — Поджигателя-то не встретили?

— Нет, Вадим Дмитриевич.

— Ну и ладненько. Жду.

Опустив трубку, Немченко мысленно поставил напротив первого пункта галочку. Зачтено, решил он. На этот раз Голос не обманул.

Почти следом за Костей порадовал компьютерный гений.

Мобильный телефон с прямым московским номером, оставленный для связи Голосом был зарегистрирован на Брежнева Леонида Ильича тысяча девятьсот шестого года рождения. Когда первый естественный шок прошел, Вадим поинтересовался, в каком году, собственно, был выдан номер.

— По документам, в тридцать шестом, — посмеиваясь, ответил Стременников. — На тридцатилетний юбилей.

— А кого-нибудь вообще волнует, что тогда сотовой связи даже в проекте не существовало? — спросил Вадим.

— Очевидно, нет, — ответил Дима. — Кто это у тебя шутник такой?

Шутник, подумал Вадим почти с ненавистью. Он чувствовал себя полностью одураченным.

— Ян Арлозоров телефон оставил, — буркнул Немченко. — Познакомлю, как-нибудь на досуге.

— Во, дает! — восхитился Дима и повесил трубку.

2

К звонку Сашка, последовавшему через полчаса, после беседы с Димой, Немченко был уже внутренне подготовлен.

Вадим сидел, бесцельно щелкая каналами телевизора, когда мелодия из «Кармен» запела в мобильном. Ревизия вчерашнего захоронения состоялась, понял Немченко. Поднимая трубку, он внутренне собрался. И не зря, как выяснилось.

— Слушаю?

— Это я, Вадим Дмитриевич, — каким-то странным тоном произнес Сашок. — Прибыли на место.

— Ну?

На том конце повисло молчание.

— Саня! — позвал Немченко.

И тут Сашка прорвало.

Сбиваясь и путаясь, он тараторил непрерывно несколько минут. Он матерился и тут же извинялся. Он менял местами слова, и даже несколько раз пытался перейти на школьные запасы немецкого. Он сопел и хрюкал в несчастную трубку своего мобильного телефона.

Выслушав его сбивчивый запинающийся рассказ, Немченко в затруднении почесал затылок. Картинка у ангара ему представилась захватывающая, словно сошедшая в цветах и красках с полотен Иеронима Босха. Может быть, Голос был его ярым поклонником?

— Ладно, — произнес, наконец, Вадим. — Ты сам-то как — держишься?

Бедный парень, подумал он мельком. То обгоревшие трупы разгребает, то такую, черт возьми, кошмарную несуразицу.

Сашок в ответ проблеял нечто нечленораздельное.

— Вот, что, — решил Вадим. — Тебе и всей твоей группе на сегодня — заслуженный выходной. А вот завтра поутру, будь добр, изложить все подробно и на бумаге. Договорились?

— Да хрена мне, извините, Вадим Дмитриевич, после такого выходной?! — обрел Сашок после паузы голос.

— Для упорядочивания мыслей, — отрезал Немченко.

— Да я их, шеф, и через полгода не упорядочу!

— Приберитесь там, — напомнил Вадим. — Что бы комар носу не подточил.

— Уже, — отозвался Сашок и отключился.

Вадим тоже выключил телефон и задумчиво поиграл на столе пальцами.

Пора начинать собрать досье, подумал он. Голос он хоть, конечно, и крут, но пара документиков на него совсем не помешает. И отчет Сашка ляжет в него первым. Это будет достойное начало для красочной летописи. А уж издевательство над трупами этой самоуверенной сволочи любой прокурор одной левой организует потом по полной программе.

Немченко поднялся и заходил по кабинету кругами. Остановился возле окна.

Эх, как жаль, но сейчас Голос мне, к сожалению, нужен. Переброска людей и оживление мертвых — это, братцы мои, совсем не шутки. С такой командой бессмертных можно будет горы своротить. В будущем.

А пока займемся выполнением взятых обязательств и укреплением дружбы.

Что там у нас на повестке дня? Досье на Максима Дронова?

Он сел за монитор и включил компьютер.

 

Максим Дронов

1

Максим сел на диване, озираясь. Он плохо понимал, где он, и что с ним.

В комнате было светло. На огромном дереве рядом с окном сидела ворона и пристально разглядывала его сквозь стекло. Откуда-то издалека доносился детский гомон.

Он посмотрел на круглые настенные часы напротив.

Было без пяти час.

Рядом с диваном, на полу, стоял огромный бокал с остывшим чаем, оставленный заботливой рукой.

Он сейчас же все вспомнил. Алена! Святой, дорогой человек. Максим поднял бокал и сделал несколько жадных глотков. Горло почему-то саднило. Он помотал головой, пытаясь прийти в себя. Покрутил бокал. Надписи «Daddy» сбоку не было.

Наверное, Алена решила не напоминать ему так часто о своем бывшем супруге и неудачном замужестве.

Максим потер виски.

Ну и сны у меня, подумал он с иронией. Впору подниматься и вызывать скорую из психушки. Что же, попробуем разобраться.

Я встретился с этим Петровским, приехал домой (где же мой дом, в самом деле?), и… Его пробил озноб. Боже, я вколол себе какую-то дрянь!

Он лихорадочно закатал рукав халата и уставился на сгиб локтя, там, где синели тонкие ниточки вен. Никаких пятнышек, точечек и еще, чего-нибудь похожего на след от укола там не было.

Так вколол я или нет?

Максим вспомнил сон.

Ощущения и переживания, связанные с уколом были настолько реальными, что он поежился. Тогда почему нет следа? А должен ли он быть на вторые-третьи сутки?

Наверное, все-таки вколол, констатировал Максим с непонятным сожалением. Будем считать, что я принял легендарное лекарство.

И немедленно его окатил словно ушат холодной воды. Он вспомнил свой вчерашний бой и еще более странное единение с собаками. Необъяснимое, фантастическое. Тогда кем же я стал после укола? Монстром? Волшебником? Вторым Нео из «Матрицы»?

Как же мне связаться, наконец, со всезнающим Петровским?!

Максим обессилено опрокинулся на подушку. Со стоном закрыл глаза.

И снова провалился в сон.

2

Первое, что он увидел, было лицо мамы.

Она стояла над ним и трясла за плечо.

Максим сел на кровати, стряхивая остатки сна и очень плохо соображая, где он и что происходит. Голова гудела, церковные колокола, как с серьезного перепоя, глухим набатом били в мозгу. Он ничего не понимал из того, что мать говорила быстро и зло. Сначала он увидел в руках мамы шприц.

Потом у него включились органы слуха.

Он немедленно оглох.

Мама не говорила, даже не кричала. Она орала на него во весь объем своих легких.

— … обалдел! Совсем свихнулся?! Ты что, уже начал колоться? Совсем чокнулся от изобилия денег?! Проклятый наркоман! Ты что это себе позволяешь, а?! Некому тебя приструнить что ли?! В пять секунд из дома выкатишься вместе со своей гадостью! Негодяй! Я тебя для этого растила?! Двадцать четыре года! Отдала лучшие годы! А он! Колоться вздумал?!

(Мама, краешком сознания подумал он. Вот она какая, моя дорогая, любимая мама! Красивая, не смотря на годы… Сколько же ей лет?)

Максим попытался сесть.

— Витамины, — хрипло выдавил он. Горло саднило так, как будто Максим всю ночь на стадионе с ревом болел за «Спартак».

— Что?!

— Витамины, — повторил он. — Мы начали качаться и приходиться теперь колоть витамины. В задницу. От авитаминоза. Для мышц.

— Для мышц! В глаза уже врет! Я тебе покажу — задницу! — и мама швырнула ему в лицо шприц.

А дальше случилось странное.

Максим непроизвольно повел головой, и шприц ударился о подушку, хотя прицельно летел в лоб. Он недоуменно покосился на ненужный теперь никому медицинский инструментарий. Максим даже не понял, как ему удалось увернуться.

Мама, на счастье, ничего не заметила.

— Я тебе покажу — авитаминоз! — вскипела она.

— Если бы это были наркотики, — здраво произнес Максим, — думаешь, я шприц на столе бы оставил?

Очевидно, это оказался смертельный довод. Или может, завод у мамы кончился.

Она смерила его смертельным взглядом и, хлопнув дверью, покинула комнату.

Максим поднял шприц.

Да, ошибочка вышла, подумал он. Как же я умудрился так быстро уснуть? Словно кто-то выключил в голове тумблер. И шприц забыл, и капсулу, и…

Он со страхом осмотрел себя. Руки и ноги на месте. Боже, да я всю ночь в одежде проспал! Его взгляд вернулся к шприцу. Вновь ощупал себя. Внутри вроде тоже никаких изменений. Только вот голова болит смертельно.

(Вколол-таки, подумал другой Максим. Вколол!)

Итак, Петровский.

Что же там было, что за дурь такая? Синтетика?

И тут снова случилось странное.

Взяв шприц пальцами за концы, он слегка нажал с обеих сторон и, вдруг толстая пластмассовая трубка лопнула, раскалываясь острыми зазубринами. Максим тупо посмотрел на горсть раздавленной пластмассы и в голове всплыл голос Тараса: «Твое спасение». В голове у него немедленно завизжал панический хор. Боже! Я ведь даже не почувствовал, как его раздавил! Просто поднял с подушки пальцами. Что со мной происходит, черт?!

Он поднялся, опасливо косясь на осколки, потряс головой и начал быстро раздеваться. В душ, истерично подумал Максим. Я сплю и должен проснуться. Приличная порция ледяной воды спасет отца русской демокра….

Эта мысль повисла в его голове неоконченной. Потому что рубашка, в которой он проспал всю ночь, внезапно расползлась по шву.

Впрочем, и на этом его злоключения не кончились.

Для начала Максим вырвал с мясом дверную ручку в ванной, потом сорвал кран горячей воды и напоследок, когда мама уже с ужасом предложила ему на время прекратить занятия спортом и сохранить квартиру в определенной целости, неловко прикрыв дверь кухни, сдернул ее с петель. Какая-то необузданная, звериная сила вдруг проснулась в его организме, а он понятия не имел, как с ней совладать. Движения его стали мягкими и осторожными и, когда Максим пил кофе с успокоившейся перед лицом стольких доказательств мамой, главной задачей было сохранение целостности чашки.

Все виденные дебильные фильмы для подростков о суперменах с маленькой головой и огромными мышцами чередой мелькали у него в голове. Потихоньку в нем проснулось к ним даже своего рода сочувствие. Всем им тоже, очевидно, очень нелегко приходилось в повседневной жизни. Ведь про это фильмы, к сожалению, не снимают. Взять, к примеру, Супермена… Или этого… Халка. Простого зеленого мускулистого парня, в состоянии обиженности способного запулить в космос танк.

Когда немного испуганная его спортивными достижениями мама ушла на работу, Максим, осторожно перенеся очередную порцию кофе к себе в комнату, скинул осколки шприца с дивана, присел и крепко задумался. Происходившее с ним было результатом ночной инъекции, несомненно. Состав Тараса начал действовать, причем никаких отрицательных эффектов Максим пока не почувствовал. Разве огромную силу можно было назвать плохим последствием? Конечно, нет! Мне всегда хотелось носить бревна, как Шварценеггер в «Командо».

Максим прислушался к своим ощущениям. Чувствовал он себя просто великолепно. Утренняя головная боль ушла бесследно, а горло перестало саднить.

Удивительно.

В свои двадцать четыре года, он давно уже не ощущал себя молодым и полным энергии здоровым человеком. Просыпаться каждое утро с режущей головной болью и омерзительным сигаретным вкусом во рту стало практически неправильной нормой.

Кстати, самое главное.

А как насчет сигарет?

Максим удивленно поднял брови. Курить не хотелось совершенно, хотя кофе без сигареты он не пил никогда. Это был стандартный утренний ритуал: чашка черного очень крепкого кофе с сахаром и дымящейся хорошей сигаретой.

Максим взял со стола пачку «Кэмэла» и, вытряхнув сигарету, в сомнении покрутил ее между пальцами. Вообще никаких эмоций. Осторожно понюхал. Ничего. Вот это да, подумал он! День назад к этому времени я бы уже добивал четвертую. Или шестую. По настроению.

Это что же, Петровский меня и от курения излечил? Да ему прямо памятник при жизни ставить надо!

Итак, подумал Максим, положив сигарету на стол.

Подведем итоги.

Стал ли я нечеловеком — не знаю, и не знаю, даже, как это проверить. Налицо следующее: первое — реакция теперь у меня удивительная, второе — сумасшедшая силища, третье — энергии через край. Курить не хочу, пить — он сконцентрировался, опрашивая ставшее вдруг чужим тело — тоже… Настроение бодрое и приподнятое, не смотря на все проблемы и горести. Надежд и планов — полно. Космический экипаж к полету на Альфа Центавра готов. Командир корабля «Неудачник» Максим Дронов доклад закончил.

(А еще я научился собаками повелевать!)

Черт возьми!

Да у меня к Петровскому просто куча вопросов!

(Очень-очень много вопросов!)

Максим только подвинул к себе телефон, как тот зазвонил резко и требовательно.

И он сейчас же рухнул на землю.

Все невозможное, невероятное, случившееся с ним сегодня внезапно отошло на второй план. Остался только он сам и надрывающийся телефон напротив.

Ему стало страшно, а руки словно онемели.

Максим совершенно точно знал, кто находится на другом конце линии.

Телефон звонил.

Тебе надо выжить…

Звонил.

Мы поможем тебе…

Снова звонил.

Бежать и прятаться — смысла нет.

Опять.

Крыса…

Стиснув до хруста зубы, Максим поднял трубку. «Отдаюсь в твои руки, Тарас Петровский, и да поможешь ты мне, и да сбудутся все твои обещания….» — читал он про себя словно молитву.

— Максим? — осведомилась трубка голосом Семена.

— Да, — еле выдавил он.

— Куда пропал?

— Мы же все обсудили вроде.

— Так ты твердо решил уйти?

Максиму предательски захотелось крикнуть: «Нет!» Нет, Семен, дружище, конечно, я запутался. Да, да, буду. Сейчас выезжаю. Ну, понимаешь, все узнал, был ошарашен, вспылил, исправлюсь. Как там ребята? Работа кипит?

НЕТ! Не сметь! Люди, сказал он сам себе. Их жизни. Ненавистная «Сигма». Я обязан все исправить. Я обязан похоронить, уничтожить свое детище.

— Да, Семен, — наконец ответил Максим как можно тверже. — Я сделал выбор.

— О чем ты? — почти искренне удивился Семен. — Какой выбор? К чему столько пафоса? Уходишь, так уходишь. Тут просто кое-кто поговорить с тобой хотел. Насчет новой работы.

— Это кто?

— Да ребята из медицины. Прознали, что ты великий химик. И что от нас уходить собрался.

Вот сволочь!

— Я подумаю, — ответил Максим. Игра в кошки-мышки получалась занятная. — Хотя, если честно, очень хочется отдохнуть. А когда они встретиться хотели?

— Завтра.

— А где?

— Да у них клиника частная рядом с Битцей. Там и хотели вроде, — голос у Семена даже не дрогнул. Со сколькими же ты уже встречался в Битце, дружище?

Максима обдало холодом.

Его деловито и хладнокровно заманивали в собственную могилу. Возможно, в даже уже вырытую.

— Я позвоню сегодня, — оправившись от шока, сказал Максим. — Если надумаю.

— Ты бы надумал, — каким-то совсем другим тоном произнес Семен. — У них работа срочная, а они очень не любят ждать. Один, кстати, представляешь, с твоей мамой раньше работал. Привет ей передает.

У Максима свело скулы от ненависти.

— Ага, — нашелся он. — Здорово. Так я позвоню попозже, время уточним.

— Договорились, — сказал Семен и отключился.

Мразь!

Мама!

(Неужели они и до нее добрались?!)

Максим в неистовстве ударил по столу трубкой.

Но в своем новом состоянии, для того чтобы превратить телефон в груду пластмассы ему хватило и одной попытки. Несколько секунд он разглядывал обломки трубки в руке, потом, отшвырнув их, схватился за голову.

Боже мой, мама!

Какой же я идиот!

Связаться с такими уродами… быть настолько слепым бараном,… боже мой!

А телефон вдруг проснулся снова.

Только не разломанный, а пока еще целый, мобильный.

Максим поднял его со стола.

Это был Петровский.

— Ну, как ты? — вместо приветствия поинтересовался Тарас.

— Только что разговаривал, — ответил Максим глухо.

— С друзьями своими? Ну, что сказали?

— Маме моей передавали привет.

— Ага, — сказал Тарас. Судя по постороннему шуму, он ехал в машине. — Передавали-таки…. Я полагал, что до этого не дойдет.

— Дошло.

— Да ты не волнуйся. Им нужен ты, а не мама. Хотя, в крайнем случае, и ее из-под удара уберем. О чем договорились?

— Вечером позвоню, уточню время. А так на завтра.

— И где?

— Битцевский парк.

— Вот наглецы, — даже вроде бы восхитился Тарас, но тут же сменил тон. — Ладно. Давай-ка, вот что. Прекрати тратить свои нервные клетки и доверься мне. У тебя и твой матери все будет отлично. Главное, никого не слушать! Понял? Это главное! Не ты первый, не ты последний, такое мы не раз проворачивали. Успокоился? Собрался?

— Да, — ответил Максим.

— Молодца! Тебе сегодня много нового узнать предстоит. Поэтому, не переживай попусту. Лишнее это. Ты сильный и спокойный, понял? И запомни, убить они тебя не смогут! Вот таким крутым парнем ты сейчас соберешься и ко мне приедешь. Через час там, где мы вчера встречались. Я думаю, у тебя уже накопилось очень много вопросов, верно?

(Очень много, Тарас!)

 

Тарас Петровский

1

Вепрь прибыл в офис через час.

— Значит, нет? — спросил он, прямо с порога кабинета Петровского.

— Нет, — покачал головой Тарас.

— Ловкач, — развел руками Вепрь, присаживаясь.

— Согласен полностью. Значит, так, — произнес Петровский, окутываясь дымом. — Поступаем следующим образом. Первое: все материалы по этому делу доступны только тебе, мне и Тополеву. Сторонние и привлекаемые к нему по мере надобности информируются только в той степени, которая необходима. Это важно, Вепрь, поэтому договариваемся на берегу. Той паники, которая царила в «Полночи» в момент Подольских осложнений я более не допущу. Согласен?

Главный маг «Полночи» ненавидел секреты всеми фибрами души. Однако хранить их он умел.

— Договорились, — вздохнул Вепрь.

— Второе: сейчас по крупицам постараемся восстановить все, что мы знаем об этом типе. Пока только ты и я. По мере надобности будем подключать остальных, но только тех, кто имел к нему непосредственное отношение. И третье: до окончательной ясности, что действует Тензор, предлагаю называть его кукловодом.

— Ты хорошо подготовился в моей встрече, — заметил ехидно Вепрь.

— Опыт — сын ошибок трудных, — процитировал Петровский. — Так как, согласен?

Маг кивнул и полез за сигаретами.

— Что с нашим бомжом-поджигателем? — поинтересовался он.

Петровский посмотрел на часы.

— Толя договаривается. Пока никакой информации нет.

— Что еще нового?

— Звонил Тополев. К пяти-шести часам вечера у нас будет рабочий телефон Дронова. Люди из его отдела сейчас занимаются проверкой работодателя — мать Дронова дала имя и фамилию.

— Значит, время у нас еще есть, — задумчиво произнес Вепрь, разминая длинные пальцы.

— Совсем немного. По крайней мере, до приезда Анатолия с бомжом. По следам воздействия на его личность ты сумеешь однозначно установить автора?

— В смысле причастен к нему Тензор или нет? Конечно, Тарас. Методика школы некромантов слишком сильно отличается от обычных школ. Поэтому, не будем терять время.

— Отлично, — кивнул Петровский и, достав из ящика стола диктофон, включил запись. — Надеюсь, ты не против протоколирования? — Вепрь покачал головой. — Итак, предмет рассмотрения — Тензор, — произнес Петровский. — Беседа с Вепрем, час тридцать шесть дня. Что ты помнишь или знаешь о Тензоре?

Вепрь затянулся сигаретой.

— Совсем не много, — начал он. — И, в общем-то, больше о его папаше.

2

Главный маг «Полночи» действительно знал совсем немного.

— Начну с того, что Тензор представитель почти вымершей сейчас школы некромантов. Магической школы. Очень сильный некромант.

Полагаю, уровня своего отца, которого я, как раз, знавал получше.

— Пояснение, — вставил Петровский для протокола, — Некромантия — это ответвление боевой магии, основывающееся на управлении некроматерией… Одним словом, оживление и управление мертвыми.

— Не только, — покачал головой Вепрь, — Но не будем вдаваться в подробности. Замечу только, что, в свое время, это была вообще одна из сильнейших магических школ, противопоставлявшая себя всем остальным. Перед революцией практически все ее представители были физически уничтожены. Многие оказались в так называемых «мертвых местах» типа Соловков, где никакого влияния на ход событий в стране оказать не могли. Инициировано уничтожение школы было ее ведущим некромантом, магом, на тот момент, одиннадцатого уровня, успевшего первым добраться до власти. Банальное устранение конкурентов. К началу Великой отечественной действующих некромантов осталось всего двое: отец — все называли его Риппер и сын — Сармат. Собственно, с Сарматом я и сталкивался.

— Это у них принято истинные имена давать в порядке алфавита? — спросил Петровский.

— Совершенно верно, — кивнул Вепрь. — Если папаша — Риппер, То сын должен быть кем-то на С. Соответственно, имя сына Сармата могло начинаться только на Т.

— Тензор?

— Например.

— Насколько я понимаю, истинные имена обычно не разглашают.

— Не некроманты. Это один из основных постулатов их веры. Если враг знает имя, то победа не за горами.

— Любопытно, — усмехнулся Петровский.

— Все никак у людей, — пожал плечами Вепрь. — Так вот, пока папа заседал в высоких кабинетах и планировал победу коммунизма в отдельно взятой стране, сынок стажировался по полям сражений. Благо, сам понимаешь, материала под руками оказалось много. Первый раз мы пересеклись с Сарматом в окружении под Харьковом, весной 1942-го. Наши тогда, вдохновленные Москвой, рванули вперед и растянули линию фронта, как соплю. Ошибок вообще тогда наделали очень много. Одним словом, историки разберутся. На наше несчастье, у немцев были свои совсем неплохие стратеги. И если 12-го мая мы рвались в наступление, то уже 20-ого дрались в полном окружении. Оказался там же и Сармат. Тогда он был лейтенантом. Веселый такой паренек. Все спирт дул, словно воду.

Вепрь нервно затянулся.

— Кстати, может воды? — осведомился Петровский. Видно было, что воспоминания даются главному магу «Полночи» с великим трудом.

Тот отрицательно помахал рукой.

— Так вот, — продолжил Вепрь, — тогда, ночью, я лично видел, как он их поднял. Наверное, с целую роту наших мертвых, многие из них были изуродованы до неузнаваемости, у некоторых не хватало рук, ног. Помню парня без головы. Он так и пер на немецкие траншеи, спотыкаясь, на ощупь, вытянув вперед черные от запекшейся крови руки. Колючку мертвяки рвали в клочья, даже не замечая. Так они и брели вперед, неторопливо, размеренно, а потом исчезали в траншеях. Один за другим, молча. А там орали немцы. То ли от ужаса, то ли от боли. Страшная картина, Тарас: шарящие по ночному полю прожектора, очереди, взрывы и безмолвные контуры бредущих по этому пеклу людей. Если бы не Сормат, остались бы мы все там, у этого проклятого моста. Его подручные уничтожили первую линию обороны и держали мост, пока не ушли все мы, оставшиеся живые. Этот ужас я на всю жизнь запомнил… Господи, бедные тупые немцы! Потом с одним из выживших у моста я как-то беседовал. Ему даже на ГУЛАГ плевать было. Только бы не обратно в тот день, когда мертвые красноармейцы, выбираясь из-под гусениц раздавившего их танка, срывали голыми руками листы брони и разрывали экипаж в клочья.

— Что было потом?

— Сармат исчез. Я был уверен, что остался он там, на мосту. Но, конечно, ошибся. Попрактиковавшись немного на полях сражений, он подался в Москву, поближе к папаше. Второй раз я его встретил уже после войны, в фойе Большого. Был он там с какой-то дамочкой, весь важный, уже в чине полковника. Узнал меня, обрадовался. Упились мы с ним тогда в усмерть. Рассказывал, что стал то ли советником при Берии, то ли еще кем-то, высоким. По крайнем мере, жил он действительно неплохо, на широкую ногу, квартиру имел на Тверской. О его папаше и о том мосту мы с ним не вспоминали. Однако, много слухов ходило… Якобы организовал сынок папе крупную неприятность. С черным воронком, все как полагается. Так сказать, изолировал. А попозже — устранил.

— Как?

— Это-то я точно знаю, был один знакомый следователь. При Хрущевской оттепели всадили папане, Рипперу, то есть, в подвале Лубянки две серебряных пули в лоб и никакая некромантия не помогла. А Сармат до Олимпиады дотянул. Потом исчез, как и не бывало его никогда.

— Может, сынок убрал? Я так понял, что родственные связи у них не в почете.

— Всякое может быть, Тарас. Мы же живем долго. Так, с виду молодимся, а внутри уже гниль трухлявая. Говорят, что первые лет триста особенно тяжело.

Петровский усмехнулся. За все годы работы в «Полночи» он никак не мог привыкнуть к подобным откровениям.

— А насчет связей родственных — это ты верно подметил, — произнес Вепрь. — Как крысы они. То ли магия их такой отпечаток накладывает, то ли просто люди такие. Выведенные специальной селекцией. Выродки, одним словом. Думаешь, почему на них все школы ополчились? Потому что нелюдь, он нелюдь и есть. Как бы сам он себя не называл. Хоть Господом Богом.

— Ты лично с Тензором пересекался?

— Не довелось, к счастью, — улыбнулся Вепрь. — Хотя мне почему-то кажется, что доведется. Возможно, не сейчас, но, чувствую, скоро.

У Петровского проснулся мобильник.

— Да? — жестом извинившись, поднял Тарас трубку.

— Забрал я нашего террориста, Тарас Васильевич, — доложил Анатолий Кравченко.

— И как он?

— Глухой совсем. Вообще ни на что не реагирует.

— Прощупать пытался?

— Я же говорю — глухой.

— Ладно, — сказал Петровский. — Вези сюда, разбираться будем.

Он отложил телефон и посмотрел на Вепря.

— Ну, что же, — довольно произнес Тарас, — готовься к встрече с поджигателем. Толя сумел-таки договориться в милиции.

 

Иван Житцов

1

Сволочной демон так и не оставлял Ивана в покое.

Теребил его, нашептывал разные гадости.

И о нечестивой Галькиной жизни, о том, как она ему изменяла налево и направо, и о дружках Ивановых, какие были они при жизни негодники.

— И правильно ты все Ваня сделал, — усердствовал демон. — Наказал очень плохих людей. Сколько они тебе все горя в жизни принесли, вспомни. Ноги же об тебя вытирали.

В общем-то, Иван и сам уже начал потихоньку задумываться. Взять вот, например Галину. Он к ней так и эдак, со словами и без слов, а она? Подобно шлюхе площадной (формулировку подсказал демон) на Ванином чемоданчике любовью бесстыже занялась. И было бы с кем! Нет, ведь самого убогого выбрала!

Такое безобразие Иван, понятное дело, просто так оставить не мог. Он поступил единственно верно, по-мужски, по-взрослому. Сжег за собой мосты и перешел через Рубикон в новую жизнь.

— А, какая она, эта новая жизнь у тебя будет! — распинался демон. — И дом, и деньги, и женщины красивые, молодые, не чета Гальке твоей.

— Как же она у меня будет-то? — простодушно любопытствовал Ванька. — Я же в камере сижу.

— А ты от всего отказывайся, — посоветовал демон. — Вообще ото всего. На тебя у них все равно улик нету, поджог они повесить не смогут, а полянку нашу с тобой заветную до сих пор так и не нашли. Ты, Ваня, главное меня слушайся, не пожалеешь!

Иван соглашался и внимал.

Демон знал много интересных историй. И про прекрасных женщин с бархатистой кожей, и о быстрых машинах с шикарными салонами и сверкающими боками, и о удивительных домах на пультах управления, с многоярусными бассейнами и водопадами в садах. Время с таким улетным рассказчиком летело незаметно.

Ближе к утру, демон сказал Ивану: «Приготовься».

— Что делать-то будем? — прошептал Иван.

— Играть в сумасшедшего. Будешь?

— А меня не побьют? — поостерегся Иван.

— Это как играть будешь. Плохо сыграешь — точно побьют.

Для начала Иван принялся кричать. Потом начал собственный пиджак кушать. Тот был невкусный и пах бензином, да и жалко было Ивану практически новую вещь портить. Зато соседка по камере разразилась громкими воплями — решила, наверное, что после пиджака Иван за нее примется.

Два милиционера вытащили Ивана из камеры и посадили в комнату. В настоящую, как у людей, с окнами. Через одно из стекол на Ивана теперь взирал строгий майор Величко. Тот не знал, что через другое, духовное окошко, на Ваню гораздо серьезнее товарищ посматривает.

Конечно, даже лицо майора за стеклом, по совету демона, Ивана не остановило. У него еще оставались брюки. Когда Ваня, морщась, дожевывал второй кусок, вырванный из штанины, Величко решил нанести ему визит.

— Долго еще дурака валять будешь? — поинтересовался он, остановившись в дверях.

В ответ Ваня с урчанием выдрал новый кусок. Он начал жевать его и заплакал — так ему было жалко хорошие брюки. Величко же решил, что Ваня себя жалеет.

— Уймись, дурила, — проникся майор к нему расположением. — Сейчас дурку вызовем, и отвезут ребятки тебя.

Тут начала подтягиваться новая смена и майору стало не до всеядного Ивана. Изредка какие-то люди заходили к нему, смотрели с сочувствием и, ехидно матерясь, уходили. А Ваня сосредоточенно жевал.

К концу передачи смены Иван успел съесть полштанины.

— А с этим что делать, Величко? — громко спросил новый дежурный, остановившись в дверях.

Майор ответил что-то неразборчивое.

— Ну и вонь, — поморщился новичок и удалился, оставив Ивана в одиночестве.

— Молодец, — подбодрил вконец обессилевшего Ивана демон. — Продержись еще чуть-чуть.

Иван не ответил, глотая слезы. Он ел.

Когда с одной штаниной было почти покончено, в дверях появился новый посетитель. Молодой симпатичный высокий человек со шрамом на щеке.

— Это он? — спросил молодой человек у нового дежурного.

— Ага, — отозвался тот. — Целую брючину уже сожрал. Все утро за ним слежу, хоть бы воды попросил.

— Так я забираю?

— А куда мне его девать?

— Пойдем, дружок, — присев перед Иваном на корточки, ласково произнес молодой человек. — Только вещи ему выдайте.

— А как же.

— Соберись, Ваня, — подсказал демон. — Сейчас наступает наш звездный час.

Путаясь в разодранной штанине, Иван поднялся.

Пока молодой человек беседовал с новым дежурным, говорил по телефону и подписывал какие-то бумаги, Ивану принесли коробку с отобранными вещами. Там было все необходимое: шнурки от ботинок, брючной ремень, крышки от бутылок, двадцать семь рублей шестьдесят копеек и последняя бутылка с бензином. Любимая зажигалка лежала между рваными носками, словно на подушке отдыхала.

Иван неспешно собрался и, по совету демона, тщательно вылил оставшийся бензин на себя. Выжал бутылку до последней капли. Аккуратно поставил ее в угол, задвинув стулом.

Он все успел вовремя.

— Ну, пойдем, что ли, арестант? — обернулся к нему молодой человек, закончив все свои неотложные дела.

Иван кивнул.

Друг за другом они вышли из отделения, морщась после полутьмы на ярком солнышке.

— Хочешь посмотреть на огонь снова, Ваня? — вкрадчиво осведомился демон. — Ты куда, дружок, запрятал зажигалку?

Иван покосился на сопровождающего и полез в карман. Нащупал и извлек заветный инструмент самовыражения.

Они вышли через ворота прямо к стремительно несущимся вдоль тротуара машинам.

— Мой джип там, — сказал человек, указывая на другую сторону дороги. — Давай…

2

И через мгновение Иван Житцов, уроженец Москвы, сорока двух лет, русский, без определенного места жительства, перестал существовать. Его одежду и тело пламя охватило моментально, словно только и ждало, чтобы вырваться на свободу. Иван не закричал и не заплакал от ослепительной боли. Перед его глазами расстилался бушующий океан. Демон вел его за руку по темному пляжу и рассказывал удивительную сказку. В ней смелый повелитель огня находил и спасал возлюбленную.

— Сделай шаг, Ваня, — предложил ему демон и потянул за руку. — Сделай свой лучший последний шаг.

Когда человек-факел шагнул на проезжую часть, идущая ближе к нему машина с сонным менеджером по работе с персоналом шарахнулась в сторону, зацепив блестящий Z-3. В ней за рулем сидела известная Лина Таки, она ехала домой с ночного эфира своей программы «Нюансы» и на ходу подводила глаза. От удара популярная телеведущая опрокинула косметичку, вильнула рулем и врезалась в идущий на встречу автобус.

Горящий человек шел дальше.

Он обошел машину менеджера, влепившегося в задницу Z-3, миновал автобус, раскорячившийся на полполосы и только несущийся с явным превышением скорости «КаМАЗ» с неопохмелившимся после вчерашнего водителем Вовой сумел-таки остановить движущегося монстра. Ивана Житцова с громким шлепком размазало по асфальту, словно пачку подтаявшего сливочного масла.

И только когда удачливый «КаМАЗ» со всего маха срезал фонарный столб, разбрасывая огромными колесами по дороге ошметки и кровь Ивана Житцова, Анатолий Кравченко закрыл рот.

Все случилось настолько быстро, что он даже не успел закончить адресованную Ивану фразу.

А слово оставалось в ней только одно: «Вперед».

 

Вадим Немченко

1

Файл по Максиму Дронову оказался достаточно информативным. Даже непонятно было, как Голос умудрился собрать столько информации. Словно с рождения он за этим Дроновым присматривал, подумал Вадим. Впрочем, Голос, наверное, за многими присматривает с рождения, вспомнив о себе, решил Немченко.

Он отхлебнул остывший кофе из чашки.

Та-а-ак…

Максим Дронов. Родился в восьмидесятом году, роддом такой-то. Родители Алексей Дронов, мать — Сорокина Татьяна. По образованию…

Детский сад номер такой-то. Воспитательница Татьяна Викторовна. В группе выделялся своей уравновешенностью и рассудительностью. Все детские кризисы, судя по тестам, успешно преодолел.

Еще в детсаду принимал участие во всех конкурсах и постановках, занял несколько первых мест на олимпиадах по изо. По какому «изо»? Через несколько мгновений Немченко сообразил, что речь идет об изобразительном искусстве. К живописи тянулся, значит.

Ага.

Школа номер 926.

В этой же школе работала его мать. Наверное, решила присматривать за сыном-художником. Начинающим. Ладно, дальше. Снова наградной список, на целых два абзаца. Олимпиады, победы, достижения. Парень с детства пытался выделиться и схватить господа бога за бороду.

Приводов в милицию нет. Не пил, не курил. С третьего класса занимался плаванием. Снова перечисление наград.

Девочки — мимо. Спортсмен и отличник.

С седьмого класса увлекся гумофилией.

Вадим перечитал еще раз.

Чем увлекся?

Он прокрутил файл до конца, надеясь найти пояснение.

Гумофилия, надо же! Выписал слово отдельно на лист. Почти, как некрофилия, в самом деле.

Собрал большую коллекцию — порядка шестисот штук. Понять бы только, чего?

Ну, ладно, бог с ней, с гумофилией.

Что там дальше?

Окончил школу с золотой медалью. Ого! Усидчивый мальчик. Это значит, пока все пацаны в классе за юбками гонялись, и блатные песни по подворотням разучивали, он из-за учебников не вылезал. Целеустремленный, идущий к цели лидер.

Ушел из спорта.

Поступил на химфак.

Химия? Странные увлечения для молодого парня.

Ну, ладно.

Опять победы и грамоты. Повышенная стипендия. Окончание института с красным дипломом.

Ага. Вот и самое интересное. Жизнь начала показывать Максиму Дронову свои зубы.

Умирает отец. Инсульт.

Умирает любимый дед. Рак.

И в конце этого счастливого года хоронит бабушку с острой сердечной недостаточностью.

Увольняется с работы, на которой совсем перестали платить.

Три месяца перебивается случайными заработками. Это ж надо, мельком подумал Немченко. Медалист, институт с красным дипломом, чемпион и спортсмен! И на рынке видеокассетами торгует. Такое, наверное, только в нашей стране возможно.

По протекции школьного приятеля Семена Борзова устраивается в ООО «Медсервис-М». Вначале просто специалистом. Потом старшим. Потом ведущим. Идейный вдохновитель, главный разработчик и архитектор «Сигмы».

Через несколько лет плодотворного труда Дронов увольняется. В настоящее время место работы неизвестно.

Немченко задумчиво глотнул кофе.

Знакомое что-то, хм… «Медсервис-М», Борзов… Где-то я это уже слышал. А уж «Сигма» — вообще до боли знакомое слово.

Он прилежно записал и название, и фамилию на лист прямо под гумафилией. А «Сигму» — подчеркнул два раза.

Так, дальше.

Любовный фронт.

Институтская подруга — Алена Сергеева. Два года были вместе и разошлись. Никаких обид, жалоб и претензий. Она тут же выскочила замуж и родила ребенка. Он остался переживать. В настоящее время никаких особых и постоянных увлечений нет.

Может он быть у нее? Вадим посмотрел на даты. Пара лет прошла. Вряд ли. Тем более, там где-то муж неподалеку ошивается. А наш Максим совсем не любит быть вторым. Хотя, все равно, пометочку сделаем.

Дальше.

Известные друзья.

Немченко быстро пробежал глазами. Хм, подумал он. Классический случай, когда скажи мне кто твои друзья и скажу, кто ты, в данном конкретном случае не работал. С друзьями и товарищами Дронову явно не повезло.

Симонов Андрей, товарищ со школы.

Образование — незаконченное высшее. Три привода в милицию. Заведено уголовное дело, как на действующего хакера, хотя, вроде бы, завязал. Холост. Лечился в психушке, два раза лежал в наркологии по причине алкогольной зависимости.

Георгий Хан, институт.

Несколько раз попадал в скорую с передозировкой. Беспорядочная половая жизнь. Байкер и оторва. Пьяные драки, два развода, ребенок на стороне. Без определенного места жительства.

И, наконец, пункт третий. Семен Борзов. Институтский приятель. Вообще колоритная личность. Отслужил в армии, где чуть не угодил в дисбат за неуставные взаимоотношения. Вернулся, сколотил бригаду деятелей, шерстящих рынки. Несколько заявлений от граждан — побои, вымогательство и (Вадим присвистнул) групповое изнасилование. Все пострадавшие от претензий отказались. В настоящее время — активный член команды Шептуна.

А вот этого деятеля Немченко знал прекрасно. С ним у него неоднократно вспыхивали локальные конфликты. Иногда с малой, никому особо не нужной, кровью.

Что же это получается?

Значит, дружит наш мальчик с совсем нехорошими дяденьками. Вадим покрутил файл вверх, к началу. По протекции Борзова устраивается в ООО «Медсервис-М»… Знаем, мы как такие протекции устраиваются, подумал он. Сами не раз устраивали. Значит, пристроили Шептун с Семеном талантливого мальчика в курируемую контору. Зачем? Он же химик, не бухгалтер.

Вот оно, понял Вадим. Вот тут-то мы и наткнулись на самое интересное.

Он набрал внутренний номер и перечислил выписанные вопросы своему компьютерному богу.

— Это займет какое-то время, — предупредил его бог.

— Я пока телик посмотрю, — съязвил Вадим.

Это было любимым времяпровождением Стременникова.

— Посмотри, посмотри, — отозвался Дима. — Там как раз про какого-то чокнутого поджигателя показывают. Полчаса назад устроил себе самосожжение около отделения милиции на Перлова. Говорят, что протестовал против вступления России в Евросоюз.

— На Перлова же наш поджигатель проживал, — вспомнил Вадим.

— Так это он и есть, наверное, — хохотнул Дима. — Мало ему было дружбанов спалить, он и себя решил до кучи.

2

В телевизоре творилась какая-то несуразица.

Захлебывающийся корреспондент на одном канале утверждал, что это был запланированный теракт с целью уничтожения известнейшей Лины Таки, которая жестко обошлась недавно с ведущим режиссером современности Никитой Чаловским, снявшим российский блокбастер «Забег» (наш ответ ненавистному Голливуду) и планировавшим приступить к сериалу по мотивам бестселлера «Три года в горах с автоматом» писателя-прозаика Аслана Караева.

На другом плели о несвоевременности и протесте против Евросоюза. На третьем — о явной попытке лиц без определенного места жительства привлечь внимание мирового сообщества к своим проблемам. На четвертую программу Вадим переключаться не стал. Он уже запутался в версиях и немного притомился.

Он выключил телевизор и снова вернулся к монитору с файлом.

Не помогли поджигателю стыренные у меня сто баксов, отчасти со злорадством мельком подумал Немченко. Ну, где же ты, компьютерный бог?!

Бог отозвался, едва Вадим успел пролистать файл еще раз.

Дима быстро и оперативно нарыл ответы. Немченко узнал, что таинственная гумифилия есть ни что иное, как собирание фантиков от жевательных резинок. Он презрительно фыркнул и усмехнулся.

Правда, через пять минут Диминых разъяснений, с его лица сползли все остатки прежней усмешки. Стременников зачитал Вадиму, наскоро подготовленную им, краткую справку по ООО «Медсервис-М». Потрясенный Немченко попросил перечитать несколько раз почти по слогам. Он не верил своим ушам. Оказывается, гумифилист со стажем Максим Дронов вместе со своим институтским товарищем Семеном Борзовым в неудачниках не числились и усмешек вызвать никак не могли. Они вообще детских забав избегали.

Немченко снова пролистал файл Голоса.

Максим Дронов — идейный вдохновитель, главный разработчик и архитектор «Сигмы», прочитал Вадим.

Оба приятеля оказались крестными отцами легендарной «Сигмы» — мощнейшего синтетического наркотика, отправляющего каждый день на тот свет с добрый десяток людей. А Дронов был его архитектором.

Это тебе не сгоревший бомж, ошарашено подумал Немченко. Значит, говорите, Шептун их контору курировал?

Он подвинул к себе телефон.

Сегодня, пожалуй, предстоит еще одна встреча, подумал Вадим. С коллегами и недругами по общему цеху.

 

Тарас Петровский

1

На экране телевизора человек-факел неторопливо пересек две сплошных линии и шагнул за дымящуюся разбитую морду рейсового автобуса. Мгновение он, замерев, стоял, подняв ногу, потом начал ее опускать, завершая последний шаг.

Что-то темное большое сбило его, словно тряпичную куклу. Пронеслось дальше под режущий визг тормозов, и врезалось в фонарный столб, превратившись из неопознанного нечто в заляпанный грязью «КаМАЗ».

Тарас переключил канал.

Там человек-факел только начинал движение, делая первый шаг на проезжую часть.

— … камерами отделения милиции, установленными совсем недавно. Смертник до сих пор не опознан. Официальные лица утверждают, что…, — Петровский выключил звук.

— Концы в воду, — подытожил Вепрь. — Огонь, как и вода, стирает все свидетельства возможного личностного контроля.

— Значит, даже фрагменты не помогут? — спросил Кравченко по громкой связи.

Он до сих пор сидел в отделении милиции, разбираясь с официальными лицами.

— Скорее всего, нет, — вздохнул Вепрь.

— Как такое вообще могло случиться? — вмешался Петровский.

— Разбираемся еще, но уже кое-что ясно. Оказывается в конфискованных вчера вещах, присутствовала бутылка с бензином. Новый дежурный, не задумываясь, выдал ее вместе с остальными личными вещами.

— Прекрасно.

— Ну, да. И пока я на этого идиота бумажки заполнял, он себя полил из выданной бутылки и на выходе поджег. Зажигалка тоже, как выяснилось по описи, в личных вещах присутсвовала.

— Любопытно, — произнес задумчиво Вепрь, — а если бы у задержанного связка ручных гранат была конфискована, ее тоже бы обратно выдали?

Анатолий коротко хохотнул.

— Так, как собирать фрагменты? — поинтересовался он.

— Мир праху его, — ответил Вепрь. — Это бессмысленно.

— Заканчивай там и возвращайся в офис, — распорядился Петровский и отключил телефон.

— Значит, до сих пор никакой ясности? — спросил Тополев.

— Это он, — уверенно ответил Вепрь. — Почерк семейный. Наглый, нахрапистый. Поводил вас за нос в отделении, а потом все концы в воду. Причем, как! Всенародно, с помпой — вот, мол, посмотрите, каков я в деле. Очень любят они показуху, представители вымершей школы.

— А ведь я сталкивался с ним, — задумчиво произнес Антон. — Кстати, наверное, одним из первых в «Полночи». Именно из-за показухи и вспомнил.

— Вот как? — посмотрел на него удивленно Петровский. Открыв ящик стола, достал диктофон. — А вот с этого момента давай-ка поподробнее, Антон.

2

С Тензором Тополев познакомился на собеседовании.

Антон тогда занимался вопросами кадров для «Полночи» и каждый день сортировал легион шарлатанов всех мастей, стекавшихся в приемную по рекламному объявлению, в надежде найти хоть кого-то стоящего в этой куче навоза.

Объявление было простым и лаконичным:

«Компания набирает на работу людей, обладающих паранормальными способностями. Господ, не обладающих таковыми или думающих, что они ими обладают, просьба не беспокоить».

Контактные телефоны, адрес, факс.

В результате, каждый день приемная наполнялась телепатами, ведьмами и дипломированными магами, получившими дипломы от самого Сатаны. Посетители заговаривали секретаршу, гадали, малевали на стенах каббалистические знаки, а некоторые умудрялись прямо из кабинета связываться и получать инструкции от Вселенского Разума. Одним словом, ежедневно Антон оказывался в дурдоме, выхода из которого в ближайшей перспективе не предвиделось.

В один из таких наполненных событиями и откровениями о потусторонних силах дней, Тензор и появился в компании.

— Помнится, — продолжал Антон, — я на него сперва даже не обратил внимания. Обычный парень, невысокий, неброский, одетый обыкновенно — ну, там, джинсы, черная футболка, кроссовки — сидел себе в углу и, озираясь, рассматривал весь собравшийся заповедник. Я только выпроводил мастера телекинеза, которому для передвижения графина с одного края стола на другой срочно требовалось четыре тысячи долларов в месяц плюс машина с личным водителем, как этот парень, поднявшись, сообщил, что, наконец-то, подошла его очередь. На вид ему было лет девятнадцать-двадцать и, оглядев его с ног до головы, я, помнится, поинтересовался, а что, он, собственно, умеет. Мне коротко ответили — все. Тогда я и пригласил его в кабинет.

Зайдя, Тензор взглядом придвинул к себе кресло и, сделав неуловимый пасс руками, открыл холодильник и щедро налил себе «Кока-Колы». Потом огляделся по сторонам с видом хозяина.

— Хороший кабинетик, — сказал он, пока стакан с «Колой», совершая сложные пируэты в воздухе, как планер в восходящих потоках, величаво летел к его протянутой руке. — И как успехи?

— Неплохо, — пробормотал Тополев, присаживаясь за стол. — Как же вас величать?

Молодой талант представился.

— Правда, обычно, меня зовут Тензор, — добавил он, — из-за моей острой неприязни к тензорному исчислению. Я уже двух преподавателей из окна выкинул.

Выглядел он хлипковато для настолько серьезных подвигов.

— Не руками, — пояснил Тензор, уловив сомнение во взгляде Антона. — Есть такое понятие — телекинез.

Стакан, шипя пеной и наглядно иллюстрируя это понятие, прибыл, наконец, в полное распоряжение его руки.

— Я слышал, — заметил Антон. — Что еще умеете?

— Многое, — помахал рекой Тензор. — Многое из того, о чем вы даже не слышали.

— А поподробнее?

— К чему, уважаемый Антон? Я здесь совершенно по другому поводу.

— Вот как? — хмыкнул Тополев.

— Мне этот паренек еще тогда не понравился, — пояснил он Петровскому. — Слишком много в нем было наносного. Каждое слово так и сквозило ничем необоснованным пафосом. Он меня воспринимал, словно… Ну, не знаю… Словно муху под микроскопом, что ли?

— Обычное для них дело, — пожал плечами Вепрь.

— Давай дальше, Антон, — напомнил Петровский.

— А дальше начались программные заявления, — вернулся к рассказу Тополев.

— Хотелось бы услышать ваши предложения для настоящих магов, — сказал Антону Тензор, делая глоток. — Не для шушеры, которая у вас в приемной собралась. Для магов уникальных.

— А вы именно уникальный?

— Естественно. Это первое. А второе — очень любопытно было бы узнать, откуда вы взялись такие умные.

— Второй пункт мне лично совершенно не понравился, — заметил Тополев.

Вепрь понимающе кивнул.

— Не помню, что я тогда ответил. Нечто невразумительное. А Тензор уже начал напирать.

— Мне, Антон, хотелось бы внести вам предложение встречное, — сказал он. — Скажем так, координальное… С сегодняшнего дня ваша контора полностью переходит в мое распоряжение. Вы, господин Тополев, — он окинул Антона взглядом человека, загнавшего, наконец, глупого таракана в угол и уже взявшего на изготовку «Дихлофос», — можете остаться. Вы исполнительны, пунктуальны и недалеки. Меня лично вы вполне устраиваете, как хороший администратор. А вот ваш теперешний руководитель — свободен… Да, я говорю о Тарасе Васильевиче… Лучше бы он не совался в недоступные ему высшие сферы…

— Я человек достаточно выдержанный, — заметил Антон. — Но, здесь, каюсь, не сдержался.

После этого монолога, он несколько мгновений переваривал, а потом, не прибегая к помощи телекинеза и прочей магии, просто взял наглеца за шиворот и вышвырнул из кабинета. Стакан последовал в вдогонку, орошая присутствующих в приемной гениев липкой сладкой жидкостью.

— Молодец, Антон! — усмехнулся Петровский.

— Но после этого монолога у компании начались проблемы, — вставил Вепрь.

— Сначала незначительные, — согласился Тополев. — Несколько наших перспективных проектов оказались сорванными, владельцы строений, намечавшихся под аренду, внезапно от нее категорически отказывались, несколько договоров с хорошими поставщиками непонятно почему были в одностороннем порядке расторгнуты. У компании наметился кризис, готовый в ближайшем будущем превратиться в кризис острый.

— А потом был Подольск, — кивнув, подвел черту Петровский.

— Потом был Подольск, — вздохнул Тополев. — И мы потеряли четверых.

У него заиграл мобильник.

— Да? — извинившись, поднял трубку Антон.

Несколько минут он внимательно слушал.

— Да, — произнес, наконец, он. — Я готов записать.

И, раскрывая ежедневник, Тополев посмотрел на Петровского:

— Это мама Дронова, Тарас Васильевич. Она нашла его рабочий телефон.

 

Максим Дронов

1

Его разбудила Алена уже около пяти.

— Проснись, Макс, — тормошила она за плечо. — Вечер уже на дворе.

Он рывком сел на диване.

За окнами еще светило вечернее солнце, но в комнате уже горел свет.

Максим непроизвольно поморщился. Посмотрел на Алену, и сейчас же воспоминания из сна затопили его. Ненависть. О, боже. Мама!

— Ален! Дорогая! — быстро произнес он. — Какой у меня домашний телефон?

— Ты что, опять? — улыбнулась она. — Опять ничего не помнишь?

— Я, правда, ничего не помню! — почти закричал в отчаянии Максим.

Она встревожено поднялась, сняла радиотелефон с базы и протянула ему.

— Слушай, это уже перебор, — осторожно произнесла Алена.

— Какой номер, а? — умоляюще спросил Максим.

Она назвала семь цифр.

Мама взяла трубку почти сразу, а он сейчас же узнал ее родной голос из сна.

— Алло? — спросила мама строго.

Жива, подумал Максим с облегчением. Как же здорово, что моя мама жива!

— Это я, мам, — сказал он, а на глаза внезапно навернулись слезы.

— Вот, тебе, здрасти, пожалуйста! Ты где шляешься, олух царя небесного? В комнате — бардак, телефон разломан. Ты зачем телефон разломал, а?

— Так получилось.

— Получилось… Ты где пропадаешь?

— У Алены я, — ответил Максим. — В гостях.

— У Алены? — удивилась мама и замолчала.

Алену она любила, как дочь. Поэтому, когда они расстались, очень переживала разрыв и не разговаривала с Максимом почти месяц. А потом еще с полгода каждый день напоминала ему, какую прекрасную девушку тот проворонил.

— Врешь, небось?

— Честное слово, ма. Хочешь, трубку дам?

— Что же, давай…

Максим протянул трубку ничего не понимающей Алене.

— Поговори, а? — произнес он сдавленно.

— Макс, да что с тобой? Ты на себя не похож!

— Просто я очень рад маме, — ответил Максим, торопливо поднимаясь с дивана. Он не мог себе позволить расплакаться прямо в комнате.

— Да, Татьяна Валерьевна? — покачав головой ему вслед, произнесла Алена в телефонную трубку.

По дороге в ванную, Максим отошел.

Он тщательно закрыл за собой дверь и посмотрел на себя в зеркало. Плакать уже не хотелось. Хотелось понять, что же все-таки ему рассказывает разгулявшаяся память?

Ну, ты-то, друг, спросил он свое отражение. Ты-то, понял что происходит?

Мама жива, ответило отражение. И мы тоже.

Мы! Каким-то образом, нас с тобой вытащили все-таки в Битцу, констатировал Максим. И там убили. Мы мертвы, брат!

Черта с два, ответило отражение и подмигнуло. Еще повоюем.

Максим включил воду и сел на ванную.

Черта с два, сказал он себе.

Получается, что Тарас прав. Меня пытались убить, но не убили, подумал Максим. Просто не знали как. Нечеловек в облике человека. С великолепными способностями к регенерации. Совершенно и абсолютно целый. Понятно, почему отпечатков шприца на венах не было. Эти отпечатки просто уже исчезли.

Ну, почему моя память, мой личный кинозал, не продемонстрировал мне встречу с Петровским? Он ведь собирался ответить на все мои наболевшие, дурацкие вопросы. А ведь сейчас этих вопросов у меня накопилось еще больше. На порядок, на два, три порядка больше.

Мне нужна встреча с Петровским. Он задумался. Нужна или нет? Почему-то в его сознании Тарас ассоциировался с болью. С сильной болью, нечеловеческой. Петровский тоже сделал мне больно? Так кто же мне друг, кто враг?

Я хочу это видеть, подумал он вдруг. Я хочу убедиться, что все это не сон. Эксперимент, сообразил Максим. Петровский, друзья, вопросы — все это потом. Сейчас мне нужен простой эксперимент. В самом деле, меня нельзя убить, как свинью на бойне? А без этого, как я буду в новом себе уверен?

Глазами он поискал бритвенный станок.

Вытащил из-под раковины и повертел в сомнении Жилетовский Венус. Такие тонкие лезвия для эксперимента явно не годились.

Он поднялся, осторожно открыв дверь, высунул голову и прислушался. Как, наверное, все женщины на свете, мама с Аленой очень любили поговорить. Размеренный Аленин голос, рассказывающий что-то о дочке, он расслышал даже сквозь шум воды.

Через секунду Максим вновь оказался в запертой изнутри ванной с острым ножом наперевес. Дальше он не раздумывал.

Закатал рукав халата до плеча. Приготовился, стиснув зубы. Свет плафона в ванной гипнотизирующее играл на лезвии.

Ну, что же, подумал Максим.

Регенерация?

Он резко поднял нож и вонзил его в руку.

Ослепительная боль взорвалась в голове, и Максим на мгновение вырубился.

Но этого мгновения сознанию хватило, что бы снова вернуть его в прошлое.

2

Они стояли на пологой крыше, а под ногами, по металлу, гуляли веселые солнечные блики. Здесь, наверху, были только Максим, Петровский и жизнерадостный осенний ветер. Он нес ароматы цветов и травы, горьковатый запах пожухлых листьев и ностальгическую осеннюю грусть, которой дышит природа, еще помнящая о лете. Конечно, здесь не было даже и намека на сизую московскую гарь, которой пропитано в городе все: дома, мостовые, машины, люди. Наверное, и жизнь здесь была такая же — легкая, сладкая и непринужденная. Настоящая трудовая жизнь богов российского Олимпа.

Сюда, в дом Петровского на Рублевском шоссе, они приехали после встречи на Новом Арбате. Всю дорогу Максим нетерпеливо пытался вернуться к утреннему разговору, а Тарас лишь отнекивался и сосредоточенно вел машину.

— Как тебе вид? — осведомился Тарас. — Высота, кстати, обычного пятиэтажного дома. Ненавижу, если честно, низкие потолки.

— Я приехал сюда не видами любоваться, — буркнул Максим. — И не архитектурными изысками.

Петровский облокотился на перила ограждения.

— Вопросы, — сказал он задумчиво. — Всем нам нужны ответы на вопросы.

— Да, нужны, — сказал Максим. — А мне нужны они больше всех.

— Ты спрашиваешь, что с тобой происходит, — повернулся к нему Тарас. — Хороший актуальный вопрос. Больше скажу — отличный вопрос! Но ответа у меня нет. Я скажу тебе так: толком не знаю. Происходит превращение. Был ты и появляется новый ты. У каждого это превращение происходит по-своему.

— Значит, вот как, — нахмурился Максим. — Дали лекарство, а теперь: не знаю, понятия не имею. Как-то это трусливо выглядит, не считаете?

— Тебе лекарство для чего давали?

— Чтобы жить долго и счастливо.

— Так, живи! Что тебе мешает?

— Вопросы.

— На большинство твоих вопросов ответов нет. Однако, если тебя это хоть как-то успокоит, могу сообщить совершенно точно: свои возможности ты еще даже не осознал до конца. Нужно время.

— Мне нужно не время, — упрямо произнес Максим. — Ну, как вы, Тарас, не понимаете? Вы сказали, что я стану нечеловеком. Кем? Мне нужно знать: что было в пробирке? Это была кровь. Чья? Какого-то животного? Или все-таки, человека?

Петровский посмотрел вниз.

— Рано, — ответил он. — Ты еще не готов к этому.

Максим вздохнул.

— Послушайте, Тарас. Не стоит прикидываться дремучим гением с Тибета. Вам это не идет. Тем более, что я не малолетний пацан. Я давно уже созрел и хочу услышать ответы. Что было в пробирке? Кем или чем я стал? Эта штука нечто из арсенала военных? Или… черт, кровь инопланетянина?! Тарас, ну, пожалуйста! Мне нужен ответ!

— Зачем? Тебе плохо?

— Нет, черт возьми! — взорвался Максим. — Мне очень хорошо! Так хорошо мне не было лет двадцать! Но это неправильно! Так не может быть! Я достаточно образован, чтобы знать о старении организма. Я… я просто боюсь себя, Тарас. Я чувствую, что я перестал быть собой. Это я и в то же время не я. Кто я теперь, Тарас?

— Кто ты теперь?… Дурацкий вопрос…. А кто я? Кто мы все?

— У меня нет времени заниматься софистикой, — нетерпеливо сказал Максим. — Я просто хочу ответов.

— Он, видите ли, ответов хочет… Ты, Макс, теперь совершенно другой. Ты не сумеешь это осознать за пять минут. Это очень долгий процесс, наверное, длинною в жизнь. А сейчас… Ты просто должен принять это новое и научиться себя контролировать. Иначе жизнь твоя превратится в бесконечный клубок неразрешимых проблем.

— Да плевал я на свои проблемы! Неразрешимые, тоже мне…. Эти подонки еще поплачут кровами слезами!

— Как заговорил, — закатил глаза Тарас. — Думаешь, сломал пару дверных ручек и теперь — король? Ты еще слепой щенок в новом для тебя мире. Тебе надо познавать и узнавать нового себя.

— Я познаю. Я честное слово познаю. И я сделаю для вас все, что обещал. Только скажите мне — кто я?

— Ты… Один из немногих. Один из немногих людей, которым мы решили помочь. Ты думаешь, все это просто? Сотни людей просят меня о помощи, но я отказываю. Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что нам не нужны дебилы. Нам не нужны дауны. Нам не нужны кретины, имеющие по двадцать пять вилл на Средиземноморье и пытающиеся правдами и неправдами пролезть в рай и пропихнуть туда же недалеких не умеющих ничего делать деток своих мажорных. Нам нужны люди вроде тебя. Молодые талантливые ребята, которые гробят свои годы на глупых зажравшихся ублюдков. Ребята, которых травят потому что у нас сейчас только сильный прав, ребята, которые не могут приложить к чему-то нужному руки и попадают в услужение недалеким продажным тварям, которые тащат их в криминал, а потом подставляют, ребята, которые спиваются, вешаются, садятся на иглу из-за беспросветности нашей поганой действительности. Мы можем их защитить и дать нечто большее. Мы можем дать им веру и дело. И мы даем. А потом вот приходит такой как ты и говорит: кто я? Ты — наш. И больше уже ничей, — он хмуро посмотрел на Максима. — Только не подумай, что мы команда 911. И не небесная скорая помощь. Просто нам нужны хорошие люди. И я не хочу, чтобы таких, как ты, распинала всякая мразь.

— И все-таки, — произнес Максим. — Один простой ответ. Пожалуйста.

— Достал, — сказал Петровский и, вновь облокотившись на перила, посмотрел вниз. Там зеленел красивый и ухоженный сад, — Если бы я знал, что ты можешь привязаться как банный лист, ничего бы тебе не дал.

Налетел резким порывом ветер и принес аромат цветов.

Петровский молчал секунду, потом повернулся к Максиму.

— Хочешь знать, — кто ты? Проверь, — он кивнул вниз. — Прыгни.

Максим оторопел.

— Что?

— Прыгни вниз, — невозмутимо повторил Тарас. — Испытай себя. Не бойся, с тобой ничего не случится.

Максим осторожно посмотрел вниз и присвистнул.

Высота была приличная — все-таки пятиэтажный дом, а внизу раскинули кроны деревья. Воображение сейчас же нарисовало его тело, распятое на садовой, обтянутой рабицей ограде с переломанными ногами и истекающее кровью. Замутило. Он непроизвольно отшатнулся назад и встретился со спокойным изучающим взглядом.

— Я не смертник, — сказал он. — У меня пока все дома.

— Я разве сказал, что ты не в себе? Я просто хочу, чтобы ты понял, наконец, ты — больше не человек. Ты попросил помочь тебе — пожалуйста. Ты решил построить себе новую жизнь — милости просим. Но не жди от меня объяснений. Я даю ответы только тогда, когда считаю нужным. Только тогда, когда считаю, что время пришло. Ты понял?

— Понял, — кивнул Максим. — А вы не боитесь…

— Таких, как ты? — улыбнулся Тарас и в улыбке его проблеснуло что-то звериное. — А ты-то как думаешь?

— Так вы такой же, — произнес Максим с внезапным пониманием. Его пробила испарина. — Это ваша кровь была там, в пробирке. Вы переделываете мир под себя, — он попятился. — Вы сколачиваете себе армию… И все красивые слова только что…

— Армию? — Тарас поднял бровь. — А что? Идея хороша. Только пойми простую вещь. Добро в нашей стране должно быть с зубами. Оно должно быть с острыми зубами, чтобы выжить. Чтобы успеть вытянуть из болота таких олухов как ты. Толстовские идеи о непротивлении злу умерли, когда родился дедушка Ленин. Да, а если тебе нравится слово армия, называй нас так. Только не забудь, что и ты уже в ней, новобранец. Ты вступил в нее сразу после небольшой инъекции. Вчера, помнишь?

— Не-ет, — замотал головой Максим. — Я такой же, как все. Я не хочу. Я никуда не вступал…

— Такой же? — фыркнул Тарас. — Ты — такой же?

— Да, я …

Максим не успел договорить.

Тарас внезапно исчез у него перед глазами, и вдруг странная, непонятная сила оторвала его от крыши и швырнула вниз. Максим успел увидеть стремительно надвинувшиеся перила, они пронеслись мимо, снизу, его инстинктивно распахнутые в попытке за что-то зацепится руки скользнули по ним, ощутив тепло нагретого металла. Сила несла его дальше, вниз, к раскинувшим зеленые объятья деревьям. Он ощутил напор воздуха, он увидел стремительно приближающуюся гладь зелени, он распахнул в бессильном крике рот и задохнулся вспенившейся во рту слюной. Его легкие разрывались, а желудок провалился куда-то к ногам. Он подумал о маме и почему-то об Алене, а мозг с ужасом отсчитывал мгновенья до падения.

Потом был удар.

Режущая боль обожгла левую руку, Максим сломал ветку, вторую, третью, листья полосовали его онемевшее лицо, что-то вонзилось в бок и с хрустом вышло обратно, а тело его падало и падало вниз. В ворохе сломанных ветвей Максим рухнул на землю.

Боль пронзила изувеченное тело. Хруст костей заполнил рассудок. Ломающая мука вошла в каждую клетку поверженного организма.

Сила, сбросившая его с крыши, не отпускала. Его рывком перевернуло на спину, приподняло и посадило. Он уже не мог кричать. Из его открытого рта лился хрип вместе с кровью. Он давился, захлебывался ею. Кровь была везде.

Он увидел неестественно заломленную правую ногу и вздыбленный обломок кости, прорвавший штанину брюк. Он ощутил вонзившиеся в тело сучья и истекающий пузырящейся кровью вспоротый левый бок. Он почувствовал, как из разорванного предплечья толчками выплескивается его жизнь.

Потом сила подняла ему голову.

Затуманенными глазами Максим увидел невозмутимого Тараса, сидящего рядом на корточках.

— Что случилось, — прохрипел Максим, но у него получилось какое-то странное горловое бульканье.

— Н-да, — произнес Тарас, — герой спекся. А все туда же, старших учить. Такой же, — он поднялся и брезгливо оттер о штанину руку, вымазанную в крови. — Ты полежи тут, приди в себя. Потом приходи в дом, поговорим.

Беспамятство приняло Максима в милосердные объятия.

3

Сквозь ветви весело светило солнце, а по щеке явственно кто-то полз.

Максим открыл глаза и сел, брезгливо стряхивая с лица маленького оскорбленного жучка.

Он полулежал в ворохе сбитых при падении веток и листьев, а до крыльца дома было рукой подать.

Он поднял руки к глазам. Все исцарапанные, они были сплошь в засохшей крови.

Со страхом ожидая боли, он поднялся на ноги.

Ничего.

Отряхнулся, вновь готовый с перекошенным лицом рухнуть в траву.

Словно во сне, Максим, осторожно печатая шаг, пошел к дому. Все чувства говорили ему — да, ты только что упал с крыши, ты переломал себе все кости и потерял много крови. Но он видел себя и не верил. Боли не было. В голове бурлил только один вопрос. Кто же я?

Максим поднялся на крыльцо и открыл дверь.

В прихожей снял обувь и прислушался.

За второй дверью, в гостиной, кто-то тихо разговаривал. Он различил бархатный бас Тараса и чей-то, достаточно молодой, мужской голос. Он прислушался. Второй голос был незнакомый.

Максим открыл дверь.

Первое, что он увидел, было перекошенное лицо молодого незнакомого человека. Вначале проступил явственный ужас, потом появился страх и, наконец, победило ярко выраженное отвращение. Однако, дар речи, очевидно, так и не сумел его посетить вновь.

— Э-э… Та… — попытался выдавить незнакомец.

Тарас сидел левее, спиной к двери в кресле. Между ним и Тополевым стоял низкий столик, заваленный ворохом бумаг, и, где-то в их глубине, благоухал свежий сваренный кофе.

— Присядь на диван, Максим, — не оборачиваясь, произнес Петровский. — Подожди секунду, поговорим. Ты позвонишь мне вечером, Антон?

Тот, которого назвали Тополевым, очевидно, пребывал в шоке.

Он запоздало кивнул и, приподнявшись, стал лихорадочно быстро собирать разложенные перед ним бумаги в портфель. Взгляд его не отрывался от Максима, словно он боялся, что ужасное существо, отдаленно напоминающее человека, сейчас бросится и не даст ему уйти.

— Твой будущий сотрудник. Перспективный молодой химик, — сказал Тарас. Тополев замер. — Познакомься — Максим Дронов.

Антон посмотрел на него невидящими глазами, кивнул, потом кивнул Максиму и быстро ретировался. Через черный выход, кстати.

Тарас, не сдерживая себя более, откинувшись на спинку, с удовольствием рассмеялся.

— Он ненормальный? — спросил Максим робко.

Тарас повернулся в кресле, и лицо его тоже удивленно перекосилось.

— А ты иди сам на себя посмотри, — сказал он, указывая пальцем на большое зеркало.

Максим подошел, шаркая разорванной штаниной.

Вид его, перспективного молодого химика, был просто ужасен.

И хотя Максим, как и Тарас, знал, что под разорванной одеждой и запекшейся кровью скрывается абсолютно целое здоровое тело, картина открывалась потрясающая. Он представил ощущения Тополева и ему стало смертельно стыдно.

— Так, — сказал Петровский сзади. — Душевая дальше по коридору. Одежду сложи в кучу, выбросим позже. Я принесу тебе что-нибудь из моего. Потом съездим и купим новое.

— Скажите, — произнес Максим, словно не слыша, — я — сплю?

Он поднял и покрутил, рассматривая руки. Потом провел по разорванной, задубевшей от спекшейся крови штанине.

— Я же помню… Боль… Адская боль… Перелом на ноге… Бок… — он поднял голову. — Это была галлюцинация? А сломанное дерево? Я видел, когда очнулся, оно действительно сломано. Что происходит, Тарас? Я схожу с ума?

— Ты — не человек больше, Макс, — сказал Тарас. — По-моему, я тебе доказал это. Тебя невозможно убить обычными методами. Тебе не нужно ничего. Только твое тело. Разве это не решение твоих проблем?

— Решение…, — пробормотал Максим, не в силах оторваться от зеркала. — Вы сказали, что бессмертия не бывает. Так как же меня можно убить?

— А вот об этом мы поговорим попозже, — весело произнес Тарас. — И добро пожаловать к нам в контору. Считай это первым рабочим днем. Да, кстати, в офисе называй меня, будь добр, Тарас Васильевич. А то не удобно как-то, я такой уважаемый дядька…

Максим снова посмотрел на себя в зеркало.

Невозможно, сказал он себе. Меня больше невозможно так вот просто убить….

4

— А! — вскрикнул Максим, приходя в себя. Вся рука и вся ванная были в крови.

Кто-то стучал в дверь.

— Открой сейчас же! — кричала Алена с той стороны. — Ты, что, заснул там?

А Максим все еще падал с пятого этажа.

Встряхнулся.

Быстро сунул руку под кран, съежившись в ожидании боли. Но боли не было. Рука под кровавыми потеками была идеально целой. Как и все тело во сне, после ужасного падения.

Он открыл рот, рассматривая руку.

— Максим!

— Я сейчас, Ален, — торопливо произнес он в сторону двери. — Заснул немного, извини.

— Свалился ты на мою голову, — пробурчала она и, судя по шагам, удалилась на кухню. — Маме перезвони, она что-то тебе сказать забыла.

Максим перевел дух.

Посмотрел на руку. Несколько раз сжал пальцы. Его лицо расплылось в невольной улыбке.

Ну, что же, подумал он. Здравствуй, бессмертный мир!

Он быстро сполоснул ванную. Умылся перед зеркалом.

Причесался.

Оставаться у Алены или ехать домой?

Максим задумался.

Дома увидеть маму. Созвониться с Тарасом. Понять, что происходит.

Его затрясло, как в лихорадке.

Меня убили…! Меня же убили…!

Больно…. Как же больно, господи! Удар в грудь, перехватывает дыхание… что-то красное перед глазами…. Кровь, это кровь! Руки, чьи это руки? Как темно…. Опять удар, снова. Ребра обжигает огнем.

Голова звенит. Почти ничего не слышно, кроме бухающих ударов сердца в висках….

— Отойдите, — говорит кто-то рядом.

Что сказали? Я ничего не слышу.

Ослепительная вспышка перед глазами. Удар, взрыв в голове…. Что-то твердое. Удары сердца смолкают, становятся тише и тише. Потом наступает тишина. Угольно черная темнота медленно наползала со всех сторон. Чьи-то, ноги в ботинках около глаз.

Темнота…

Он встряхнул головой, прогоняя кошмар.

Семен! Как же я тебя ненавижу, боже! Никому не позволю больше пытаться меня убить.

И вдруг в нем проснулся другой Максим. Тот, которого похоронили в Битцевском парке.

Он был хладнокровен, уравновешен и мудр.

И еще одно.

Он, другой Максим, сам хотел стать убийцей.

Нам не нужен никто, сказал он холодно. Ни Петровский, ни мама, ни, уж тем более, Алена.

Хватит прятаться от своих проблем.

Взгляни на себя.

Реакция, сила, регенерация… Ты сам смертоносная машина, парень. Ты можешь любого стереть в порошок голыми руками. Только надо отвлечься от дешевой морали. Не убий? Что это за философия такая? Да когда это придумали? Мы с тобой больше не станем подставлять для удара вторую щеку.

И вообще.

Пора, наконец, закончить историю с институтским приятелем, парень.

Пора заглянуть Семену в его трусливые глаза.

— Прямо сейчас? — проблеял Максим.

— Прямо сейчас мы поужинаем, — наставительно ответило отражение. — Потом свяжемся с мамой и узнаем, что она забыла нам с тобой рассказать. А за ночь попробуем восстановить свою память. Попробуем вспомнить все, что было. Чтобы завтра уже быть готовыми. Готовыми к возмездию.

— К возмездию, — как зачарованный повторил Максим вслед за отражением. — Завтра мы заглянем Семену в его трусливые глаза.

 

Вадим Немченко

1

Первым на пустыре появился Немченко. Это было заранее обговоренное место для таких вот, экстренных встреч с коллегами.

Заглушил машину и вышел, подставляя лицо вечернему солнцу.

Бабье лето, подумал он. Хорошо, что из офиса выбрался, а то о смене времен года только и узнаешь, что по телевизору, да по сильно возросшим счетам за электричество.

Обычно здесь никого не было.

На большой заасфальтированной площадке изредка появлялись начинающие водители, осваивающие нелегкое искусство управления автомобилем. Иногда сюда забредали рейсовые автобусы. Водители, подняв кожухи двигателей, ковырялись в грязных недрах своих металлических коней.

Но сегодня площадка была пуста.

Немченко огляделся. Хорошее место. Никаких строений, а ближайшие дома достаточно далеко для размещения снайперов. Хотя мои могли бы, подумал он с удовольствием. Надо будет как-нибудь потренировать их здесь, что ли…

2

Шептун в сопровождении двух машин прибыл минут через пять.

Вадим, прикрыв глаза от солнца, смотрел, как они заезжают, испытывая при этом некоторое чувство гордости. Надо же, два джипа охраны. Прямо как на стрелку собрались, а не на дружескую беседу со старым знакомым.

Что-то не так, насторожился внезапно Немченко.

У него очень неприятно засосало под ложечкой.

Шептун выбрался из длинного Мерседеса, морщась. Изучая большую половину жизни пересылочные пункты и одиночные камеры, он, как говорили, подцепил какое-то редкое кожное заболевание и поэтому солнечного света боялся панически. На нем и сейчас было глухое пальто, черная широкополая шляпа и очки, закрывающие половину лица.

Ростом он едва доставал Вадиму до плеча, и, как многие люди совсем невысокого роста, выбил себе место под солнцем при помощи удивительной наглости, фантастической жадности и патологической жестокости. Партнеров и напарников он менял три-четыре раза в год, как некоторые к сезону — перчатки. Никого из них никто больше не видел живым.

Коллеги пожали друг другу руки и обнялись.

— Как здоровье, Вадим? — с надрывом прошептал прибывший. Он так говорил всегда. Кличку свою Шептун получил за поврежденное, почти перерезанное на очередной пересылке горло.

— Прекрасно, — ответил Немченко. — Ты?

— Перхаю помаленьку. Что же ты совсем один, как перст, прибыл?

— Отъехали мои, — сказал на всякий случай Вадим, пожалев мельком о своей неосмотрительности. — Да, и зачем они нам с тобой мешать будут? Я со старым другом поговорить собрался.

— Так, я тоже. Ребята мои, сам знаешь, горячие, проводить вызвались по дороге. А мне, старику, и радость.

Было Шептуну, как говорили, далеко за пятьдесят.

Вадим покивал.

Он пока не мог понять только одного. Почему Шептун достаточно банальную просьбу переговорить о Семене Борзове, а конкретно о его сотруднике Максиме Дронове, воспринял, как сигнал к действию? Иначе, зачем ему брать с собой столько людей?

— Что хотел обсудить, Вадим? — прервал его мысли Шептун.

— Человечка ищу одного, — сказал Немченко. — Пропал парень на днях. Думал, ты поможешь.

Вадим буквально всем телом ощутил, как Шептун напрягся.

— У тебя какой к нему интерес? — вкрадчиво поинтересовался тот.

Неужели слили, искренне изумился Немченко. Да нет, чушь. За что?

— Он добрый друг моего товарища, — ответил Вадим. — Молодой парень, у твоего Семена работал.

— У какого Семена? — как бы не понял Шептун. — Семенов у нас много.

— У Борзова, — пояснил Вадим. — В «Медсервисе-М».

Шептун задумался.

Вадим приблизительно догадывался о чем.

Очень похоже было на то, что Шептун борется с сильнейшим желанием продолжить сей увлекательный разговор на своей территории в каком-нибудь подвале, профессионально переоборудованном под средневековую пыточную. Там, как раз, не спеша, все выяснить и о дружеских связях Максима, и о прекрасной осведомленности Немченко в делах крышуемых медицинских учреждений.

Вадим хладнокровно просчитал варианты.

Последние остатки страха он растерял ночью в своей гостиной. Да и то, тот страх был обычный, человеческий. А страху на каждодневной работе вообще и давно места не осталось.

Нет, решил Немченко. Беседу мы продолжим здесь и сейчас. Не рискнет Шептун на более близкое знакомство.

Он оказался прав.

Как обычно, победила привычка Шептуна не пороть горячку.

— Ах, Семка Борзов! — после длительной паузы вспомнил он. — Давно с ним не виделся, с сорванцом, давно. Как говоришь, звать интерес твой?

Что ж, почти философски подумал Вадим. И опытные старики иногда ошибаются.

— Максим Дронов его зовут. Он у них ведущий химик. Уволился из конторы пару дней назад и пропал.

— Ай-яй-яй, — покачал головой Шептун. — Плохо дело. Люди просто среди бела дня стали пропадать. Да что пропадать — гореть заживо принялись, — воистину история с бомжом стала сегодня хитом мультимедиа. — А с Семкой чего сам не связался?

— Он же твой человек, Шептун.

Тот помолчал.

— Уважаешь, — протянул он, наконец, — Не то, что нынешние молодые, да ранние. Никакого уважения к старости. Я узнаю все, Вадим, обещаю. И, если что, позвоню. А не вытерпишь, так сам Семке звякни, я не против.

— Ага, — кивнул Немченко. Собственно, последняя фраза и была главным результатом разговора. — Спасибо.

Они пожали друг другу руки, прощаясь.

— Э… Ты вот что, Вадя, — вдруг произнес Шептун. — Дело-то молодое, сам знаешь. Горячие все вокруг. А если с Семкой они не поделили чего? Ну, там девку, какую или деньги на мороженное? Ты-то обидишься? Сильно обидишься?

Слили, понял Немченко. Вот, черт!

— А что и такое может быть?

— Я, ты знаешь, всегда был против этих железок-пистолетов. А их сейчас на каждом углу, как говна весной на поле. Всяко случиться может.

Немченко помолчал.

Накрылась дружба с Голосом, грустно подумал он. Как же не вовремя! А у меня уже были на нее планы.

— На то жизнь и дана. Неизвестно, где потеряешь, где найдешь, — философски сказал Вадим, отчасти отвечая вслух на свои мысли. — Но я все-таки очень надеюсь.

Шептун покивал, повернулся и пошел к машине.

Что же, интересно, скажет Голос, подумал Немченко, глядя ему вслед. Ну, то, что рад не будет — это точно. А вот, что он скажет конкретно?

Впрочем, через несколько минут Вадим знал уже всю конкретику.

В машине он первым делом поднял мобильник и набрал номер, зарегистрированный на Брежнева. Голос ответил со второго гудка.

— Это Немченко, — представился Вадим.

— Я знаю.

— У нас проблемы с Дроновым, — не стал тянуть Вадим. — Судя по всему, его попросту убили.

Голос немедленно канул в небытие, исчез с линии.

Несколько мгновений Вадим слушал абсолютную тишину, потом несколько раз подул в трубку для верности.

— Алло? — озадаченно спросил он.

Голос появился через мгновение.

— Нет, Вадим, — сказал он. — Максим Дронов жив. Однозначно.

— Но как же так, — растерялся Вадим. — У меня очень достоверная информация…

— Сюда, к нам, он не поступал, — просто сказал Голос. — А значит, он все еще жив.

Немченко едва успел прикусить себе язык, чтобы не спросить куда это, собственно, сюда, к нам. Может быть, подумал он, имелся в виду один из кругов многоэтажного Дантова ада?

Голос тоже не стал уточнять.

— Так что ищи, Вадим, — произнес он. — Может, наш друг где-нибудь еще и объявится.

 

Максим Дронов

1

Казалось, словно отражение из зеркала в ванной обрело собственную жизнь. Оно засело где-то в глубине Максима и втягивало его в постоянные споры. Скорее даже не споры, а в дискуссии, где одна из сторон находилась в явном подчинении.

За ужином это случилось несколько раз.

— Они ищут тебя, — напомнило о себе отражение, когда Максим занес вилку над хорошо прожаренным бифштексом. — Ты ведь не поверил сказке про ФСБ.

— Конечно, нет, — мысленно отозвался Дронов. — Я даже знаю, кто меня ищет.

— Петровский и компания, — сказало отражение.

— Верно, — согласился его оппонент.

— Мясо не вкусное? — всполошилась Алена, глядя на его рывки вилкой.

— Мясо отличное, — улыбнулся Максим. — Просто не могу решить, с какого края зайти.

— А ты давай с любого, — облегченно порекомендовала она.

Проклятое отражение снова вылезло на салате.

— Они ищут тебя не просто так, — сообщило оно.

Максим от неожиданности дрогнул полной ложкой и едва не вывалил ее содержимое на стол.

— Отвали! — мысленно приказал он.

— Запомни, не просто так, — оскорбилось отражение и исчезло.

— Да, что с тобой, Макс? — удивилась Алена. — Не выспался?

— Наверное.

— Какой-то ты стал неловкий.

— Старею, — отшутился Максим.

Когда они уже принялись за чай, отражение сделало новую попытку.

— Созрел? — осведомилось оно.

— Для чего созрел? — спросил Дронов. Они с Аленой смотрели телевизор с последними новостями, и метания Максима были не сильно заметны в полумраке. — Если ты о Петровском, то, конечно, ищут они меня не просто так. Они хотят меня спасти, только и всего.

— Спасти? — хихикнуло отражение. — Ты, что до сих пор ничего до конца не вспомнил?

— Наверное, нет, — растерялся Максим.

— Ладно, — сжалилось отражение. — Потерпи до ночи. Ляжешь, расслабишься, и тогда я тебе помогу вспомнить все. До последней мелочи.

— А что есть нюансы?

— Поверь мне, есть, — заявило отражение. — И тебе они совсем не понравятся. Так что до встречи в ванной, Макс.

— Ложимся? — посмотрела на него Алена через журнальный столик.

— Да, — кивнул Максим с затаенным страхом.

Пока Алена принимала душ, он лежал, закрыв глаза, и повторял, словно молитву:

— Петровский — друг, Петровский — друг…

Алена выключила воду, и через несколько минут прошла мимо. Максим остался один на один с темнотой. Отражение пришло к нему почти сразу.

— Готов? — спросило оно.

— К чему?

— Вспомни!

— Что вспомнить? Я не могу!

— Вспомни! — крикнуло оно на него. — Вспоминай, слабак! Тот день, ту ночь, когда тебя убивали…

Забытые воспоминания взорвались в его голове.

2

Косой дождь барабанил по лобовому стеклу, оставляя разводы, сбиваемые дергающимся дворником. Казалось, небеса сегодня просто разверзлись или это природа заранее оплакивала приговоренного к смерти. Приговоренного… меня, подумал Максим. Его бил нервный озноб.

Тарас покосился на него через плечо, вздохнул и вытащил что-то из плаща.

— На, — сказал он, протягивая ему тонкую стальную фляжку, — расслабься.

Максим принял ее с благодарностью.

Тополев, сидевший на пассажирском сидении, несколько секунд с сочувствием понаблюдал, как он трясущимися руками пытается отвинтить колпачок, потом без объяснений отобрал флягу, отвинтил сам и вернул обратно.

Все были в курсе того, что ему предстоит.

Максим сделал глоток, коньяк ожег ему небо, он закашлялся. На глазах навернулись слезы.

— Ты не спеши, — сказал заботливо Тополев. — Успеешь.

Максим сделал еще пару глотков и ощутил, как замечательное тепло ухнуло в глубины организма.

— Соберись, — произнес Тарас, не оборачиваясь. — Помни, ты сильнее их. Во много, много раз сильнее. Я знаю, ты сумеешь.

Максим посмотрел в окно.

По ком же ты, мать — природа, нынче слезы льешь?

Не по мне, вдруг подумал он зло. Я выживу. Я обязательно выживу и вернусь. Плачь, мать природа…. По этим… ловкачам.

Он отхлебнул из фляжки еще раз, решительно завинтил крышку и отдал ее Антону.

— Я справлюсь, — кивнул Максим. — Но если что…

— Никаких «если», — жестко перебил его Тарас и повернулся, — Нас ждет очень много интересной работы, — глаза его засветились в темноте. — У тебя еще много любви, открытий и радости впереди. Это просто этап. Очень плохой, страшный этап твоей жизни. И последнее. Тебе сейчас будет очень больно. Так больно тебе не было никогда в жизни. И страшно. Тебе так страшно тоже никогда еще не было. У тебя будет только одиночество, боль и страх. Разбуди в себе ненависть. Помни о нас. Помни о своей справедливости. Помни о своей матери, Максим. Тебя сейчас будут убивать. Хладнокровно и безжалостно. Ты многое поймешь и узнаешь за эту ночь. И о себе, и о людях…. Но, помни. Ты — прав! Ты — силен! И ты с нами….

Максим поиграл желваками.

— Вы словно это уже проходили, — произнес он.

Петровский помолчал.

— В жизни много этапов, — ответил он. — Разных…, — он повернулся к Максиму. — Но ты уже все знаешь…. Все произойдет, как у меня дома, помнишь? Ты потеряешь сознание и через пару часов придешь в себя. Все предусмотрено, Максим, ни о чем не беспокойся. Утром тебя найдут наши люди. В офисе за кружкой кофе ты выберешь себе фамилию. Потом сменим квартиру, заберешь маму, женишься, наконец…. Максим Дронов умрет сегодня ночью и возродится через несколько часов новым, чистым, чистым, как младенец, человеком. С огромными планами на будущее…, — Тарас смолк, всматриваясь в темноту за стеклом.

— А… А, когда такой этап проходили вы?

— В который из разов? — горько усмехнулся Петровский.

— Мы заберем тебя, — сказал Тополев. — Просто останься на месте и подожди. Рано-рано утром.

— Помню, — вновь кивнул Максим.

— Давай, — кивнул Тарас.

(Теперь ты понял? Понял, кто тебя отправил на смерть?!)

Разговор был окончен.

Максим оглядел салон и решительно открыл дверь. Ветер с неистовством устремился в недра машины, словно только и ждал возможности это сделать.

— Я прав, Тарас. Я все сделаю, как надо. И я… Скоро буду, — сказал Максим напоследок и шагнул наружу.

(Они даже не пошевелись, оба. Просто отправили тебя на смерть, парень! Они могли бы тебя остановить, увезти прочь, спрятать! Но, нет, дружище! НЕТ!!!)

Дверь хлопнула, отсекая тепло и уют машины. Здесь, снаружи, ждали ветер, дождь и мрак. Максим поежился, засовывая руки в карманы куртки. Все-таки прекрасный они выбрали вечерок для расставания с жизнью.

Мерседес Петровского мигнул огнями стоп-сигналов и с легким урчанием рванулся прочь.

На пустой дороге Максим остался совершенно один.

Клянусь, сказал Максим себе, задрав голову к черному небу. Обещаю, что вернусь к тебе Семен. Чтобы не говорили Петровский и Антон, я все равно вернусь к тебе, гад. А что с тобой сделать, я решу позже. Вернее, сразу после того, как узнаю, что со мной задумал сделать ты.

Он посмотрел на свой силуэт в луже…

3

… и встретился со своим отражением в зеркале ванной.

Все вокруг плыло. Как это меня в ванную из кровати занесло, подумал Максим. Вместе с неуязвимостью в комплекте следует лунатизм?

— Понял? — спросило отражение, становившееся все более безжалостным. — Вспомнил нашу клятву? Теперь мы вместе?

Максим приблизил к зеркалу свое лицо почти вплотную.

— Сукин ты сын, — произнес он. — А когда мы с тобой были не вместе?

Осторожно ступая, он вернулся к дивану. Лег, сдерживая дыхание. Завтра предстоит тяжелый день. Завтра мы пообщаемся со всеми, с правыми и виноватыми.

И все они узнают, как плохо иметь дело с человеком, который все вспомнил. Который, превратился в чистую идеальную месть.

 

Тарас Петровский

1

Карту района ему принесли уже совсем поздно.

Несколько мгновений он вертел листок, потом, подняв голову, посмотрел на Гальцева, сотрудника отдела Антона. Тот невозмутимо стоял перед ним, косясь в работающий телевизор.

— Ну и что это? — осведомился Петровский.

— Местонахождение телефонного номера, который вы нам дали, — пожал Гальцев плечами. — Место работы Максима Дронова.

— Интересно получается, — сказал Тарас. — Вы хотите меня уверить, что один из крупнейших цехов по производству наркотиков находится на Тверской, а окнами почти на Красную площадь смотрит?

Гальцев глянул на схему.

— Ага, — кивнул он. — Точно так, Тарас Васильевич.

Петровский откинулся в кресле.

— Знаете, что, Денис, — произнес он, — я давно к вам приглядываюсь. Вы хороший работник, только очень ленивый. На наши проблемы вам чихать, а в «Полночи» вас интересует одна лишь зарплата. Может быть, вам сменить место работы?

Гальцев оторвался от телевизора и вытаращил глаза.

— Тарас Васильевич?!

— Что, Тарас Васильевич?! — взорвался Петровский, хлопнув ладонью по столу. — Вы когда научитесь думать, а?! Когда, наконец, нужды компании станут для вас близкими, своими? Вы, что издеваетесь?! Идите и принесите мне настоящую схему!

— Но как? — развел Гальцев руками. — Это же база телефонная, Тарас Васильевич. Вводишь номер, она место выдает…

— А голову включать в дополнение к базе кто будет? — Петровский схватил листок. — Вы даете мне информацию, спасибо. Я читаю: адрес объекта — улица Тверская, дом 8. А открыть карту Москвы и посмотреть, что там находиться вы можете? Или это я делать должен? А? Вы считаете, что Книжный дом «Москва» — это, на самом деле, замаскированная фабрика по производству наркотиков?

Гальцев открыл рот.

Потом закрыл.

— Но как быть…?

— Думать! Позвонить на АТС. Выяснить. Телефоны в Москве часто меняются. Это понятно?

— Д-да…

Тарас вздохнул.

— Идите, Гальцев, — произнес он. — Идите и принесите то, что мне нужно.

После ухода Гальцева, Тарас набрал Антона.

— Как продвигаются дела? — спросил он.

— Три группы оцепления в полной боевой готовности, — доложил тот. — Готовы выдвинуться по первому требованию. Думаю, мы всю клоаку сумеем изолировать.

— Хорошо, — кивнул Тарас. — Дай им готовность на раннее утро. Остальные?

— Сейчас снаряжаем еще две ударных. Так сказать, основной удар.

— Все верно, — согласился Петровский. — Думаю, Максим навестит своих боевых товарищей завтра. Третий день, обычно, случается самым сложным. Превращение должно уже пойти полным ходом.

— Тарас Васильевич, — после паузы спросил Тополев, — а если мы не сумеем его завтра остановить?

Петровский вздохнул.

— Тогда речь о поимке больше подниматься не будет, Антон. Тогда речь будет вестись только об уничтожении.

— Но мы же сами…

— Я помню, Антон, кто его сделал, — мягко оборвал Тарас Тополева. — Я, к несчастью, все прекрасно помню. Поэтому, наши группы должны быть проинструктированы надлежащим образом, понимаешь?

— Я сделаю, Тарас Васильевич.

— Надеюсь, Антон. И вот, что. Давай-ка домой собирайся.

— А вы?

— Не волнуйся.

Мыслями Петровский был в том самом дне, когда они с Антоном провожали Максима в Битцевский парк.

Сумею ли я отдать приказ? Сумею ли я уничтожить то, что породил сам?

В тот вечер, расставшись с Максимом, они долго сидели в машине у подъезда Тополева, рассуждали, спорили, разбирались.

Собственно, речь шла о нем, о лекарстве.

Лекарстве для запутавшихся в жизни смертельно больных.

2

В салоне машины висела тишина.

Антон, судя по выражению лица, думал о дожде, о том, как несладко сейчас там Максиму и как замечательно будет приехать домой, выпить чего-нибудь горячительного и забиться под теплое толстое одеяло. Возможно, о Лизе, секретарше Петровского, он думал тоже…

Мысли Тараса были грустнее. Петровский пытался, но не мог вспомнить, сколько раз он уже провожал таких вот Максимов навстречу судьбе, сопливых пацанов, запутавшихся в своих недетских смертельных проблемах. Сколько раз встречал он их после, взъерошенных, оскалившихся, измазанных теплой еще кровью и пахнущих смертью, ставших за каких-то час-два, мужчинами. Ему всегда хотелось уйти с ними, ему хотелось быть с ними, когда происходило это превращение, но он знал, что никогда так не сделает. Это были их прошлые жизни, глупые ли, хорошие ли, плохие ли, злые ли, но они должны были разобраться с ними сами. Он не имел права находиться с ними в этот момент. Он не имел права видеть их в этот момент. Он мог только встречать и ждать.

Не вернувшихся, не было. Слишком совершенным оказалось лекарство, средство от отчаяния, панацея для загнанных в угол.

Петровский, вздохнув, полез за трубкой.

— Даже если мы его не найдем завтра, в лесу, он все равно вернется, — сказал Тарас. — Может быть послезавтра, через три дня… Они всегда возвращаются… Странная ночь, — он поднял голову и сквозь запотевшее стекло увидел почти полную, огромную луну, — Два дня до полнолуния. Дождь и Луна вместе. Такого я давно не видел. А возвращение гарантировано, — Тарас посмотрел на Антона. — Им всем нужен антидот, чтобы загнать внутрь то, что лезет наружу.

— Поэтому я никогда не думал о сыворотке, — буркнул Тополев. Он тоже смотрел на луну. — Не хочу чувствовать себя рабом.

Во взгляде Тараса мелькнуло сожаление. Он тихонько рассмеялся.

— Рабом?… Ты, говоришь, рабом?… — произнес он. — Мы с тобой давно вместе, но ты никогда не сумеешь, а я не смогу объяснить. В человеческом языке просто не хватит слов, чтобы описать, что такое стать на мгновение зверем. Ты никогда не узнаешь, что такое нестись по полю и ощущать океан запахов, чувствовать вздыбленной шерстью малейшее движение воздуха и наслаждаться своим могучим, гибким, стремительным телом. Ты никогда не сумеешь понять, что такое ощутить себя настоящим животным, свободным и вольным, как ветер. Ты даже не понимаешь, что значит — раб. Люди, простые люди — вот настоящие рабы своих слабых и смертных тел, застывших в неизменных формах. Мы — властелины этого мира. И будущее — за нами…

Монолог Петровского, очевидно, произвел на Антона сильное впечатление. Он испытал два удивления сразу. Первое — что под личиной делового и предприимчивого Тараса скрывалась, оказывается, почти поэтическая душа, и второе, самое главное: он почувствовал себя неполноценным. Простым обыкновенным человеком, который стоит рядом с чудом и не касается его. И, скорее всего, никогда не коснется. «Океан запахов… нестись по полю… — подумал Антон с внезапной завистью. — Да, людям этого не дано».

— Вот сбежит от нас Вепрь, — сказал он вслух, — и останетесь вы без вашего будущего. Поэты… полей….

— Для того, чтобы стать оборотнем, — нравоучительно произнес Тарас, сделав вид, что не заметил иронии, — не нужен никакой Вепрь. Достаточно одного меня, моей крови. А вот другие направления… Для этого как раз ты и существуешь. А Вепрь не сбежит, нет…. Где он еще такое найдет?…

— Такое?…

— Ты же знаешь всех конкурентов, — пожал плечами Петровский. — Ну, кто есть еще на рынке, сильнее нас, а? Кто? У нас размах и движение вперед…. А у остальных?… Гадание на картах Таро?… Кофейная гуща?… Снятие сглазов дедовскими методами?… Или взять того же Максима… Ты, полагаешь, ему будет неинтересно у нас работать? Что скажешь?

— Давайте оставим хотя бы Максима в покое, — вместо ответа сказал Антон и посмотрел в темноту. — Ему сейчас не до нас.

— Не до нас…. Тяжело рвать с прошлым. Особенно с грязным. Но это необходимо, если хочешь идти дальше. И вообще, Антон…

— Постойте, — внезапно перебил его Тополев. — Мне тут мысль пришла. Очень странная мысль. Извините, что перебил вас, Тарас Васильевич, но раньше я как-то не задумывался… Ведь оборотня можно убить?

— Да, — кивнул Тарас непонимающе. — Серебряными пулями. Святой водой. Огнем… Хотя насчет последнего — не уверен, не пробовал. Гранатометом, наверное, тоже можно. Если разнести на куски, ведь есть же пределы регенерации. Хм, только еще попасть нужно. А что?

— Да, просто… Ведь если нет ни пуль, ни воды, ни крестов, короче, если оборотень никак явно себя не проявляет, и за ним не носятся толпы религиозных фанатиков, если живет он себе спокойно, принимает антидот в полнолуние, трудится где-то… Это же… Он же становится автоматически бессмертным! Старые ткани регенерируют и отмирают. Отмирают и регенерируют, понимаете? Старения — нет! — лицо его возбужденно засветилось во мраке. — Вы понимаете?! Бессмертие!

— Я как-то не думал об этом… — пожал плечами Тарас. — Во всех книгах, фильмах обычно находился какой-нибудь молодчик… А так, да… Ну и что?

— Как ну и что?! — взвился Антон. — Мы тут головы ломаем, как найти применение какой-то Е-40, а тут под ногами — величайшая мечта человечества! И мы — единственные владельцы антидота! Да к нам очереди выстраиваться будут! Это же… Это… — он задохнулся.

Тарас молча повернул голову и посмотрел туда, вперед, где скрылся за стеной дождя, ветра и мрака Максим.

— Регенерация тканей, — произнес он, — чудовищная сила и реакция. Звериная выносливость. Улучшение всех органов чувств. Возможность превращения в волка… Выходит, я дал своим мальчикам в обмен на преданность не только это… — Петровский поднял взгляд на луну, потом повернулся к Антону.

— Знаешь, — сказал он, — давай будем считать, что бессмертие я им дал просто даром…

3

Я дал ему бессмертие, я отниму его, думал Тарас, расхаживая по кабинету.

Почему так устроена жизнь? Делая хорошее, никогда не можешь предположить, как это хорошее отзовется в дальнейшем.

Он сел за стол и поднял диктофон.

Включив воспроизведение, несколько секунд внимал ровному голосу Тополева. Тензор, подумал он. Что же ты хочешь сделать с Максимом?

Подольск. Ты уже убил у нас четверых, Тензор.

Петровский откинулся на спинку кресла и вспомнил то, что давно никак не желал вспоминать.

Тогда компания только начиналась. Тогда никто ничего толком не знал и не понимал, что такое боевые операции и с чем их едят. Тогда даже специалиста по боевой магии в компании не было…

Тензор умело обложил «Полночь» со всех сторон. Через несколько недель почти полного кризиса удалось с ним связаться и договориться по телефону о встрече.

— Одумались? — осведомился он ехидно. — Давно надо было…

План Петровский разработал самостоятельно.

На встречу поехали тремя машинами, причем Тополеву категорически было запрещено вылезать из салона.

— Ты не бессмертный, — сказал ему Тарас. — Поэтому не лезь…

Бойню, начавшуюся после нескольких минут разговора, Антон наблюдал из машины, прилипнув к стеклу. Петровский тогда очень многое не учел. Слишком многое не рассчитал. Но самое главное, он даже и представить себе не мог, что Антоша Тополев, по своей глупой молодецкой горячности, вылезет из машины.

Со стороны компании погибло четверо, а все окружение Тензора — шесть начинающих учеников — превратились в кровавое месиво. Самому Тензору удалось уйти. Как? Этого ни Тарас, ни тем более Тополев, не понимали до сих пор.

— Надеюсь, это заставит его задуматься, — сказал тогда Тарас, усаживаясь в машину. — Надеюсь, он поймет, что делать ему тут нечего…

Понял…

Но, судя по всему, не до конца…

Как же, Господи, мне забыть их окровавленные лица? Изуродованные тела моих парней?!

Коротко зазвенел внутренний телефон. Петровский не сразу поднял трубку. Несколько мгновений Тарас приходил в себя.

— Да? — наконец, отозвал он.

— Тарас Васи… — начал было Денис Гальцев.

— Ты узнал, где этот проклятый адрес? — перебил его Петровский.

— Узнал. Тарас Ва…

— Давай, диктуй.

— Сейчас.

Петровский сунул руку к прибору на столе и вспомнил, что по своей дурацкой привычке, вытащил ручку и, как обычно, забыл в машине. Он выдвинул ящик стола, один, второй…. Третий, нижний, от богатырского рывка вывалился на пол. Ручки нигде не было.

Сегодня, наверное, не мой день, подумал он и выругался про себя. Может быть, завтрашний окажется тем, который нужен?

— Готовы? — осведомился в телефоне Денис.

— Готов, — махнул рукой Петровский.

Он сосредоточился.

Поиски ручки странным образом его успокоили.

Денис продиктовал улицу и номер дома.

— Это точно?

— Думаем, да. Промзона на краю цивилизации.

— Отлично, — сказал Петровский и, отключившись, сразу набрал гараж.

— Тополев, — отозвался Антон через несколько гудков.

— Есть адрес, — продиктовал его Петровский.

— Когда выставлять оцепление?

— Думаю, прямо сейчас. Пусть выдвигаются, осматриваются. Только наблюдение, Антон. Без моей команды никаких действий.

— Понял, — отозвался Тополев. — А если…?

— Не должно быть никаких если, — отрезал Петровский. — Только наблюдение и точка.

— Понял.

— Кто там у них старший?

— Дремов, — отозвался Тополев.

Хороший парень, с теплотой подумал Тарас. Спокойный, рассудительный. Никогда не порет горячку. То, что надо для ночного бдения на свежем воздухе.

— Годится, — согласился он.

— Тогда, началось, — подтвердил Тополев и отключился.

Тарас поднялся и сделал несколько кругов по кабинету. Началось, решил он. Началось.

Он посмотрел на часы и набрал домашний номер.

Майя подошла не сразу.

— Ты все еще на работе? — спросила она безнадежным тоном, подняв, наконец, трубку.

— Да.

— Наверное, останешься?

— Уже три часа утра.

— А, знаешь, только что пришло в голову, — помолчав, сказала она. — Почему не говорят два часа утра? Почему-то отсчет необратимости начинается с трех.

— Три мушкетера, три поросенка…

— Три часа ночи, — добавила Майя. — Ты завтра, хотя бы приедешь ночевать, Петровский?

— Конечно, — соврал Тарас, совершенно в этом не уверенный.

— Все настолько плохо? — расслышала жена фальшь в его голосе.

— Все настолько хорошо, — ответил Тарас после паузы.

— Тогда будь очень осторожен, — закончила разговор она и положила трубку.

Петровский несколько мгновений слушал короткие гудки. Он даже не мог предположить, что может случиться с ним завтра.

 

Вадим Немченко

1

Утро Вадим встречал в гостиной.

Дочь спала у себя наверху, бойфренд, для разнообразия, остался у родителей, и Немченко был один. Один в пустом спящем доме, один в сонном поселке, даже, наверное, один в целом городе.

Впрочем, рядом с ним всегда была фотография улыбающейся жены.

Он сидел со стаканом коньяка, изредка косясь в угол, где вчера появился ночной гость. Прибудет ли странный товарищ сегодня скрасить ему ночное одиночество?

Когда зазвенел телефон, Немченко в душе даже обрадовался. Хорошо, что Голос, для разнообразия, решил воспользоваться простым средством общения.

Впрочем, заряженный и смазанный пистолет уже лежал у Вадима под руками.

Он поднял трубку.

— Не спишь? — осведомился Голос.

— Я встаю рано, — ответил Вадим. — А ты-то спишь вообще?

— Редко. Раз-два в неделю.

— Надо многое успеть?

— Ты даже не представляешь себе, сколько.

— Например, моих людей напугать до потери сознания.

— Хм…. Проверял на складе, значит?

— А я всегда проверяю.

— А доверяешь?

— Редко.

— Всегда считал нас с тобой похожими.

Немченко помолчал.

— Слушай, — произнес он, — а ты вообще человек?

Голос издал звук, отдаленно напоминающий смешок.

— У нас, что начался период доверительных отношений?

Немченко хмыкнул.

— Просто сейчас три утра, а поговорить не о чем.

— Поговорить всегда есть о чем, — сказал Голос. — Если честно, у меня совсем нет времени на размазывание соплей. Я очень хочу, чтобы ты бросил свой коньяк, лег и отдохнул, как следует.

— Моя мама давно умерла, — напомнил Немченко, закидывая ноги на стол. — И ты на нее не похож совершенно.

— Она, кстати, передает тебе огромный привет.

Ноги Вадима сейчас же оказались вновь на полу.

— Как?! И как она там? — едва не задохнулся Немченко от волнения.

Голос вздохнул.

— Нормально, — ответил он устало. — Как и положено женщине, отравившей собственного отца и сдавшей дядю чекистам.

— Мама? — опешил Вадим. — Не может быть…

— Любовь к людям — это у вас семейное, — теперь уже явственно усмехнулся Голос. — А ты, видать, недооценивал свою родню.

Немченко потрясенно отхлебнул из стакана. Даже вкуса не почувствовал.

— Кто еще из моих отличился? — после паузы поинтересовался он.

— Если коротко — то почти все. Поколений пять-шесть и все — отпетые. Хочешь, я тебе завтра файл с твоей подробной родословной скину? — спросил Голос. — Кто, кого, когда и почему?

Вадим помолчал.

— Почему же все вокруг такие одинаковые? — грустно поинтересовался Голос.

Вадим пожал плечами.

— Потому, что, наверное, люди.

— Потому, что, у каждого куча скелетов в шкафу. А совесть скромно делает вид, что ничего не знает. Ну, ладно. Какие планы на завтра?

— Собираюсь съездить в цех, к Борзову. Хотя все утверждают, что Дронов твой мертв. Зачем он тебе сдался? Я просмотрел файл — обычный парень, каких полгорода. Хочешь, я тебе другого найду?

— Вадим, — произнес строго Голос. — Хватит. А насчет Дронова, все поймешь завтра. Думаю, ты его завтра увидишь. По крайней мере, должен.

— Как же я увижу мертвого? — спросил Немченко и тут же сам себе на вопрос ответил. Видел уже, на днях.

— Не мертв он, — сказал Голос, и впервые за все время Вадиму послышалось замешательство, — или… не знаю. Завтра ты будешь моими глазами.

— Так карты говорят? — попытался сострить Немченко.

— Так говорю я.

— Мне его брать? Ну, если встречу…

Голос помолчал.

— Завтра решим, — после паузы сказал он. — Посмотрим вначале, оглядимся. Так что ложись спать. День у тебя завтра будет очень трудный.

— Совершенно не хочу.

— Нет, Вадим. Ты очень хочешь спать.

И внезапно Немченко почувствовал, как веки отяжелели, а глаза сами собой закрываются.

— Эй, погоди… — начал было он.

— Поспи, Вадим, — оборвал его Голос. — И возьми с собой завтра к Борзову хорошую крепкую команду. Обязательно возьми.

2

А Немченко уже спал.

Голова его безвольно опустилась на стол, а тело распласталось по креслу.

Во сне, взявшись за руки с давно умершей женой, он шел по залитым солнцем Воробьевым горам. Шел и беззаботно счастливо улыбался.

А вокруг них цвело лето. И даже тени от ног не падали на горячий асфальт.

Своим друзьям Голос умел дарить хорошие сны.

 

Тарас Петровский

1

Тополев, с утра пораньше вновь занялся подготовкой ударных групп. Вначале Петровский решил было привлечь к процессу Кравченко, но Анатолий рано утром ворвался в его диванный сон в кабинете с потрясающим известием: злоключения со вчерашним бомжом не окончились.

— Он что — выжил что ли? — спросонок буркнул ничего не понимающий Петровский.

— Он же не терминатор, Тарас Васильевич, — усмехнулся Кравченко. — Однако дел успел наворотить — только держись. Помимо себя сжег еще четверых около вокзала. Трупы только сегодня утром обходчики нашли. Так что меня снова тягают в милицию для дачи объяснений.

Петровский вспомнил свое ощущение в отделении. Странную уверенность, что бомж сделал что-то еще более ужасное, чем банальный поджог.

— Успехов, — пожелал тогда Кравченко Тарас и поднялся.

Он почти совсем не спал этой ночью.

Зачем Тензору мог понадобиться Дронов? Тарас видел только одно применение. Максим через несколько часов, должен был превратиться в идеальное оружие убийства. Неуязвимое и неотвратимое. Стать настоящим нечеловеком. А при грамотном использовании и руководстве теряющий личность Максим мог бы превратиться в оживший кошмар из снов.

Умывшись в туалете, Петровский едва не столкнулся с секретаршей. Лизочка сегодня оказалась непривычно пунктуальна.

Лиза, существо очаровательное, прекрасное и возвышенное, была секретаршей Петровского и своего рода уникумом. За многие годы жизни Тарас не встречал более редкостной и самовлюбленной дуры. В офисе ее держали из-за великолепных форм, томного голоса и скорости печати на компьютере, по крайней мере, так уверял Антон. Впрочем, у Тараса были сильные сомнения в том, что Лизин рабочий день заканчивается на работе. Что-то вы там суетитесь, товарищ Тополев, подумал мельком Петровский.

— Доброе утро, Тарас Васильевич, — поздоровалась Лиза, включая компьютер.

— Привет, — кивнул Петровский. — Что у нас на сегодня?

Лизочка быстро окинула взглядом перекидной календарь.

— Встреча с Нелетовым, Тарас Васильевич.

— Вот, черт! — в сердцах произнес Петровский. — А перенести никак нельзя?

— Он же на симпозиум уезжает вечером, — пожала Лизочка идеальными плечиками.

— Ладно, — согласился Петровский. — Что еще?

Она наморщила лобик.

— Больше — ничего.

— Ладно, — кивнул Тарас. — Во сколько его ждать?

— В десять.

— Хорошо. Только, Лиз, сделай мне крепенького кофейку, ладно? А то никак проснуться не могу.

— Опять в офисе ночевали? — нахмурилась Лизочка, переобуваясь под столом. — Совсем вы себя не бережете, Тарас Васильевич.

— На том свете побережемся, — отшутился Петровский и исчез за своей дверью.

Разминаясь, набрал телефон Тополева.

— Доброе утро, Тарас Васильевич, — поздоровался тот.

— И тебе. Что с оцеплением?

— Пока все тихо. Народ потихоньку на работу собирается.

— Но Гальцев-то точно не ошибся?

— Точно, — усмехнулся Тополев. — Он после вашего вчерашнего клистира носится как угорелый. Сейчас спутниковые антенны в машинах размещает.

— А вот это правильно, — одобрил Петровский. — Любая мелочь сегодня сгодится может.

— Когда выдвигаем ударные группы, Тарас Васильевич? — понизив голос, спросил Тополев.

— Скоро, — только и смог ответить Петровский.

Положив трубку, он задумался. Он сам не мог понять, чего ждал. Какого-то знака, сигнала что ли? Знамения, способного изменить чью-то судьбу. Петровский даже знал, чью. Без сомнения, Максима Дронова.

2

Петровский сидел с коммерческим директором уже около часа, в который раз убеждаясь, что коммерция — это не его.

Тараса вообще сейчас мало что не интересовало, кроме истории с Максимом.

Ну, почему же так, размышлял Тарас, косясь на разложенные коммерческим директором красочные графики. Почему за все приходиться платить?

Почему ничего, даже бессмертие, нельзя получить просто так?

Петровский устало посмотрел на директора.

Тот водил пальцем по схеме, что-то доступно объясняя. Увлеченно так, тыкал аккуратным ухоженным пальцем.

Директор, Игорь Нелетов, был настоящим профессионалом, в бытность свою на вольных хлебах, построивший с нуля не одну крупную компанию. Тарас постарался вспомнить резюме. Вроде бы, целых четыре. Конечно, после таких успехов, Игорь немного расслабился, решил, что ему теперь все по плечу, организовал ребят с подставными фирмами и вышел на большую дорогу. Банки, кредиты и деньги сыпались как из рога изобилия. А потом его пришли убивать. Причем, из очередного подставленного банка, давшего его очередной крупной компании огромный кредит. Как банкиры с удивлением осознали позже, невозвратный.

Так Игорь Нелетов и познакомился с Петровским. Как, впрочем, и многие остальные до него.

— Вот ты, Игорь, заладил: рынок, рынок, — включился в разговор Тарас, попыхивая неизменной трубкой. — А какой для нас рынок? У нас же объемы крошечные, а себестоимость — ого-го!

— Рынок нас ждет, Тарас Васильевич, — помотал головой Игорь Нелетов. — Я уверен, попробовать можно по нескольким направлениям сразу. Наметки у меня есть, с Антоном это мы уже обсуждали.

— И что Антон? — поинтересовался Петровский.

— Он полностью согласен с моими доводами, Тарас Васильевич, — ответил Нелетов. — Кроме того, есть предложения по понижению стоимости.

— И какие?

Игорь поднял на него глаза, и Петровскому показалось, в который раз, что смотрит тот сквозь него. Увидев этот взгляд первый раз, Тарас сразу решил, что Нелетов станет его человеком. Так и вышло, однако много, много позже.

— Нам сейчас очень нужны свои химики.

— Я подумал об этом, — сказал Тарас. — Один крупный специалист уже с нами сотрудничает. Вернее, возможно скоро начнет сотрудничать. Ты что-нибудь слышал про «Сигму», Игорь?

— Это какая-то очень сильная наркота? — неуверенно спросил Нелетов. — Где-то читал или слышал, не помню. Говорят, привыкание чуть ли ни с первой дозы, нет?

Молодец, подумал Тарас. Ай, да коммерция!

— Со второй-третьей, — поправил он. — Цены на него просто — бешеные. А создатель «Сигмы» теперь в наших рядах.

Нелетов поморщился.

— Опять сыворотка? Может, не стоило ее тратить на такого…

— На какого?

— Он ведь прекрасно знал, что делает.

Петровский, прищурившись, посмотрел на него. Люди очень быстро забывают собственные грехи, подумал он.

— Во-первых, не знал, — ответил Тарас. — А во-вторых, ты помнишь, чем сам раньше занимался? Только ты, друг мой, совершенно точно знал, что делаешь. Сколько вы тогда банков кинули? Восемь, семь?…

— Двенадцать, — буркнул Игорь. — Но от этого никто не умирал.

— Всего-то два самоубийства управляющих, — покачал головой Петровский. — А вообще, нет, никто не умирал. Знаешь, приятно поговорить с бывшим Робин Гудом. Только вот с бывшим? С бывшим ли?

— С бывшим, — кивнул Нелетов. — Теперь я безгрешен, как ангел. Но мы отошли от темы.

— Да…

Нелетов взял чашку с кофе, подул и отхлебнул осторожно. Тарас немедленно вспомнил про свою.

— Намечается проблема, — сказал Игорь. — Даже с помощью вашего гения мы все равно не сумеем перекрыть весь ассортимент. Есть у нас очень сложные позиции. Например, Е — 40.

Тарас потер подбородок.

Куда же пропал Антон, подумал он. Где его черти носят?

— Но на эту позицию и спрос не велик, — сказал Петровский вслух, пожимая плечами. — Что мы можем из нее выжать?

— Ну, как же, Тарас Васильевич… Половина, да что там, все любители острых ощущений готовы будут отдать любые деньги за возможность полетать без каких-либо приспособлений. А идеальное зрение в темноте? А плавание под водой без акваланга?

— Постой-ка, постой… Е-40?… — Петровский на мгновение задумался. Потом, вспомнив о чем речь, невольно рассмеялся. — Эк, куда вы на пару с Антоном. Или это ты один придумал?

— На пару, — ответил Нелетов. По его тонким губам тоже промелькнуло подобие улыбки.

— А побочные эффекты?

— Ну, если сделать антидот и продавать дозировано…

— Антидот, — фыркнул Петровский. — Это ведь много хуже «Сигмы», Игорь, дорогой. С «Сигмы» хоть слезть можно. С трудом, но, говорят, что можно. А с Е-40 как? Это уже, извините, на всю жизнь…

— Тарас Васильевич! Для экстримальщика Е-40 — лучший выбор. Они и так жить спокойно не могут. Хорошо, давайте протестируем. Пара моих друзей-приятелей хоть сейчас готовы на стенд. Что скажите?

— Ты рассказал им? — вопросительно приподнял бровь Петровский.

— Только общая информация. Минусы и плюсы. Напирая, в основном, на минусы. И знаете, что мне сказал один из них?

Тарас сделал глоток кофе.

— Что жизнь без этой штуки для него не жизнь…, — произнес он.

Нелетов пожал плечами.

— Прямо цитирование началось…, — сказал он. — Практически так и сказал…

Тарас задумчиво поиграл пальцами по столу.

Е-40, подумал он. Мне бы проблемы твоих экстримальщиков, Игорек. С радостью бы махнулся.

— Что же, Е-40…, — вслух произнес Петровский. — Н-да… Чревато, конечно, но попробовать стоит. Что ж, делай. Проверяй, тестируй, запускай в производство…. Или в чем-то есть проблемы?

Нелетов помялся.

— Вопрос в том, что Вепрь отказывается, — сказал он. — Его можно понять — половина всех позиций проходит через его руки. Он считает, что скоро у него не останется сил. Он уже чувствует это.

— Опять Вепрь…, — нахмурился Тарас. — Уф-ф-ф… Сил у него не останется. Да на нем пахать надо! Вчера он мне признался, что был свидетелем Великой Отечественной… Каково, а? А чувствует он, что ему опять пора на Канары. Ты же знаешь Вепря, Игорь… Конечно, он уникален и незаменим. А незаменим ли, Игорь? Что-то он уже надоел со своими выкрутасами. Мы с Антоном это на днях вроде бы обсуждали…

— Пока незаменим, — вздохнул Нелетов. — Я и Антон, мы ищем варианты. Но сейчас мы никак не можем обойтись без него.

— А он, конечно же, это понимает…

— Естественно. Это понимают все. Даже Лизочка.

Недалекость секретарши шефа была в офисе притчей во языцех.

— Очень плохо, — произнес Петровский вслух. — Очень плохо, что Вепрь взял нас за горло. Он не самый плохой человек и однозначно прекрасный специалист. Без малейшего сомнения, уникальный в своем роде. Может, хотя бы ты порекомендуешь ему немного убавить аппетиты? Откровенно говоря, мне совсем не хочется что-либо менять.

— Хорошо, Тарас Васильевич. Я с ним поговорю, — кивнул Нелетов и что-то быстро черканул в блокноте. Он, как и Тополев, старался постоянно конспектировать задачи. — Что-нибудь еще?

— Да… — закончить Петровский не успел.

Разноголосыми трелями запел его мобильник.

Несколько мгновений Петровский смотрел то на поющий телефон, то на Нелетова.

— Ты уж, извини, меня, Игорь, — наконец, виновато произнес он. — Совсем времени нет. Давай, может, мы с тобой в другой раз пообщаемся?

3

Он дождался, пока Нелетов закроет за собой дверь, и отложил трубку в сторону.

Телефон звонил.

Петровский посмотрел на часы. Звонил не Антон.

Но почему-то Тарас был уверен, что звонит кто-то не менее важный и нужный сегодня. Может быть, с этим звонком и рождалось так необходимое Петровскому знамение?

Он поднял телефон.

— Да? — спросил Петровский.

Незнакомый неприятный холодный голос произнес:

— Здравствуйте, Тарас Васильевич.

Тарасу инстинктивно захотелось отстраниться от трубки, настольно неприкрытая неприязнь сквозила в словах.

— С кем имею честь? — осведомился он.

На другом конце раздался сдавленный смешок.

— Не узнаете? Странно. Я же ваш воспитанник.

Петровский поморщился, вспоминая. Что-то много старых друзей и знакомых появилось у меня за последние дни, подумал он мельком.

— Это Максим Дронов говорит, — подсказали ему на другом конце.

У Тарас подпрыгнуло сердце.

— Боже, Макс! — радостно воскликнул он. — Ты? Я совсем тебя не узнал. Богатым будешь. Где ты? Как ты? Мы уже все с ног сбились.

— Жив-здоров, как вы и предсказывали, — ответил Максим. — В полный рост осваиваю нового себя.

— Постой-ка, — встревожено спросил Петровский. — Ты охрип что ли?

— Ну, это вряд ли. Теперь же, благодаря вам, ко мне ни одна зараза не пристает.

— Странно как-то ты говоришь. Почему так со мной разговариваешь? Считаешь меня в чем-то виноватым?

— Виноватым? — после паузы переспросил Максим. — Если бы так считал, то говорил с вами в другом месте и совсем-совсем по другому. Уж поверьте. Почти научился. Ну, ладно. У меня к вам один вопрос, Тарас Васильевич.

— Какой?

— Почему вы мне не оставили выбора? Почему позволили им меня убить? Мне очень не понравилась роль безмолвной скотины на бойне, Тарас Васильевич! А? Объясните мне, тупому, почему мне не позволили отправить их на тот свет? Почему вы не дали порвать мне их на части?

Петровский потер лоб.

— Мы же с тобой все это обсуждали, — ответил Тарас, как можно спокойнее. — У них целая организация, Максим. Тебя бы не оставили в покое. Тебя и твою маму.

— Вы, что их пожалели?! — крикнул в трубку Максим. — Этих палачей?

И внезапно Петровский все понял.

И странный изменившийся голос, и манера говорить, и претензии, посыпавшиеся, как из рога изобилия.

Боже! Неужели у него уже началось?

Осознание непоправимого, невозможного и необратимого перехватило ему дыхание.

— Постой, Максим! — почти закричал Петровский в трубку. — Остановись! Послушай меня на секунду!

В трубке помолчали.

— Слушаю.

— Ничего бесплатного не бывает. Я говорил тебе об этом, тогда, перед твоей…. Но я не мог тебе рассказать все. Ты стал другим. Тебя совсем непросто убить, верно. Но есть и обратная сторона медали. Помнишь, я говорил тебе, что ты станешь нечеловеком?

— Конечно, помню.

— Послушай себя. Голос твой изменился. Ты готов убить любого, вставшего на пути. Тебе невыносимо хочется, ты исступленно жаждешь крови. Ты невменяем и неуправляем, Максим. Ты сейчас можешь натворить такого, о чем будешь жалеть всю оставшуюся жизнь. И только я могу тебе помочь.

— Чем же?

— Существует сыворотка, — торопливо начал говорить Петровский. — Специальная сыворотка, своего рода антидот, сдерживающая ненависть, пожирающую тебя изнутри. Я много раз проходил через твое состояние, Максим. Я прекрасно знаю, что ты сейчас испытываешь. Одумайся! Всего один маленький укол и ты — в полном порядке. Приезжай ко мне, и мы все сделаем. Или нет. Скажи, где ты, я приеду. Я приеду когда и куда угодно, ты только скажи. Все должно было пойти не так. Все планировалось по-другому. Мы были уверены, что все получиться, как обычно, и что до этого, твоего теперешнего состояния, не дойдет. Ты же уже двое суток должен был быть у нас, понимаешь?

— Маленький укольчик. Я уже сделал на днях один. Помните? Жаль, что вы меня не забрали, — произнес Максим безо всякого сожаления. — Но сейчас я никуда не поеду, Тарас. У меня на сегодня запланирована встреча.

— Максим, — почти умоляюще сказал Петровский. — Ты прольешь много невинной крови. Остановись, пока не…

— Невинной?! — перебил его Максим криком. — Вы о чем?! О крови людей, которые меня убивали???

— Нет, не о них, конечно. Но и о них тоже…. Послушай…

— Нам не о чем больше говорить, — после секундной паузы сказал Дронов и отключился.

— Максим! — закричал Петровский в бешенстве.

Посмотрел на экран телефона.

«Номер не определен» горела надпись.

— Черт! — Тарас швырнул телефон на стол.

Дурак! Сопляк! Что ты делаешь, Максим! Остановись немедленно!

Петровский ткнул клавишу селектора.

— Да, Та… — отозвалась Лиза.

— Соедини меня с Тополевым, срочно, — перебил ее Тарас. — Он где-то в гараже должен быть.

— Минуточку.

— Да, Тарас Васильевич? — через мгновение всплыл в кабинете озадаченный голос Тополева. — Что случилось?

— Максим звонил, — буркнул Петровский, старательно повторяя про себя продиктованный адрес. — Началось, Антон. Он, судя по всему, все вспомнил.

— Он вчера разговаривал с матерью, Тарас Васильевич. И сегодня звонил. Мы с ней только что говорили.

— Что спрашивал?

— Уточнял телефон своей старой работы. Именно уточнял. Наверное, хотел убедиться, все ли он вспомнил правильно.

Петровский сел прямо на стол.

Все его предчувствия оправдывались. Знамение состоялось.

Максим Дронов вышел на финишную прямую. В желтой майке лидера он пер впереди, словно танк.

И надо было его опередить, во что бы то ни стало.

— Значит, так, Антон, — после паузы сказал Петровский. — Труби общий сбор. Быстро. Оцеплению передай команду на повышенное внимание. Наш Максим хочет нанести визит своим друзьям. А у него с часа на час должно начаться превращение.

— А антидот?

— Какой, к черту, антидот?! — взорвался Петровский. — Дронов у нас в офисе появлялся, что ли? Или ты не понял, Антон? Повторяю, еще раз. У него начинается превращение…

— О чем вы? Какое превращение, Тарас Васильевич? Что, вот так, прямо среди бела дня?

— Всякое возможно, Антон. Хотя, думаю, до вечера у нас время есть. Но, у него уже голос изменился, — произнес Петровский. — Это первый очень плохой признак. Так, что давай, Антон, в темпе. Я спускаюсь.

 

Максим Дронов

1

— Что будешь сегодня поделывать? — спросила Алена, намазывая бутерброд.

Утреннее солнце нерешительно заглядывало сквозь легкие шторы на кухню. Максим невольно поморщился, не отрываясь от телевизора.

— Думаю, на работу съездить, — невинно ответил он. — Да к маме в школу заехать.

По телевизору шел очередной душераздирающий репортаж о свеженайденных трупах. Четверо сгоревших рядом с Казанским вокзалом. Хладнокровное и жесток…

Алена взмахнула пультом, выключая телевизор. Отложила пульт на холодильник.

— Я же смотрел! — возмутился Максим.

— Незачем настроение с утра портить.

— Труп с утра, весь день — удачен, — заметил Максим. — Ты, что не знаешь русских народных примет?

— Ну, не сгоревший же труп.

— Зато четыре сразу. Представляешь, как повезет?

Алена поставила перед ним чашку с дымящимся кофе.

— Мне, например, и так повезло, — ответила она. — Я вообще — везучая.

— Я заметил, — съязвил Максим, поворачивая к ней надпись на чашке. Ему опять досталась эта несчастная «Daddy».

— Послушай, что с тобой сегодня? — возмутилась Алена. — Вначале полночи бродил туда-сюда. В ванную зачем-то поперся. Потом стонал, даже кричать во сне пытался. А теперь сидишь тут и просто истекаешь желчью.

— Так ты меня выгони, — не моргнув и глазом, посоветовал Максим.

— И выгоню.

Максим поднялся, достал ложку из шкафчика и присев обратно, долго мешал кофе.

— Я не знаю, что со мной происходит, Ален, — глухо ответил он, уткнувшись в чашку. — Я честное слово не знаю. Но я торжественно обещаю тебе разобраться.

Он и, правда, не знал. Всю ночь его мучили кошмары. Размытые и неопределенные — просто страшные. Тело горело, зудело и нестерпимо чесалось. Какие-то новые непривычные мысли и устремления не давали ему покоя.

И сейчас он вместо утреннего выяснения отношений страстно желал остаться один.

— Ладно, — поднялась Алена. — Давай без торжественности. Ты просто разберись. А если чем-то помочь надо — только скажи.

— Ты мне и так уже помогла, — ответил Максим.

Алена смерила его взглядом и усмехнулась, проходя в коридор.

— Только не надо прижизненных памятников, Макс, — одевая плащ, сказала она. — Будешь уходить — просто захлопни дверь. Хотя мне кажется, я это тебе уже недавно говорила.

— Вроде бы, да, — кивнул Максим.

Выпитый только что кофе внезапно встал колом в горле. Он закашлялся, сдерживая странный рвотный позыв.

— Увидимся, — взмахнула рукой Алена и захлопнула за собой дверь.

А его уже снесло с табуретки. Мучительный спазм стиснул внутренности. На корточках Дронов добрался до туалета и рывком поднял крышку унитаза. Его вывернуло наизнанку. Еще и еще.

Ощущая на губах горьковатый кислый вкус, он откинулся на стену.

На лбу выступил мелкий пот, а тело затряслось, словно в лихорадке.

— Боже, что со мной?! — прохрипел Максим.

Его снова вырвало.

Правую руку скрутило мучительной болью. Он стиснул ее, вывалившись в коридор. Поднял к глазам. Под натянутой кожей перекатывались бугристые мышцы. Странные, нечеловеческие мышцы. Мышцы скорее зверя.

Что это? Что со мной?

Ради всего святого, пожалуйста, остановите этот кошмар!

Судорогой свело ноги. Максим перестал их чувствовать практически одновременно, неловко и беспомощно вытянувшись в коридоре. Осталась только оглушающая боль намертво сведенных мышц.

Однако у него еще оставалась левая рука.

Цепляясь на коврик, Максим дополз до комнаты. Ему показалось, что он полз целую вечность. И только здесь, на пороге приютившей его комнаты, он позволил себе роскошь потерять сознание.

2

Максим очнулся через несколько минут.

Полежал на полу, приходя в себя, чувствуя, как утихает вырвавшееся из-под контроля тело. Впрочем, оно уже вновь к нему вернулось — снова став старым, знакомым, привычным.

Рывком поднялся.

Вышел в коридор, включив в ванной свет, облокотился на раковину. Поднял голову, ища свой взгляд в зеркале.

Превращение началось, понял Максим. То легендарное превращение, о котором столько говорил ему Петровский.

А из зеркала на него смотрел уже совсем другой человек. Старый Максим Дронов, не плохой, в общем-то, парень, умер только что на полу комнаты во второй раз. А вот новый Максим был окончательно готов к своему мщению.

 

Вадим Немченко

1

Из офиса они выехали на трех машинах.

Помня ночные наставления Голоса, Вадим взял с собой девять человек.

Сашка он посадил к себе в машину и, в качестве компенсации за вчерашнее нервное потрясение, назначил старшим. Приободренный таким образом, тот немедленно развил кипучую деятельность.

Для начала он всех проинструктировал, раздал оружие и заставил привести машины в порядок. Потом, почему-то решив, что начинается серьезная заварушка, Сашок попытался на каждого бойца напялить армейскую каску с бронежилетом. Вадим его застукал, когда Саня старательно засовывал в багажник одного из джипов ручной гранатомет, немедленно остановил, осмеял и разжаловал до простого сержанта.

После вчерашней поездки на склад у Сашка в голове что-то сдвинулось. Прибыв с утра в офис, он заперся в дежурке и принялся за рапорт. Очевидно, сочинения ему давались нелегко, потому, как текст на полтора листа сочинялся почти два часа и содержал жуткое количество грамматических ошибок. Когда же Вадим, по приезде в офис, знакомился с его творением, зеленоликий Сашок стоял рядом, вытянувшись по стойке смирно, преданно заглядывая Немченко в глаза.

— Что, все так и было? — завершив чтение, поинтересовался слегка обалдевший Немченко. Вчера сбивчивый рассказ по телефону произвел на него меньшее впечатление.

Сашок кивнул.

Вадим молча поднялся, достал из бара бутылку и налил ему стакан самого дорогого коньяка.

— А с девкой что было? — хмуро спросил он.

Вместо ответа Сашок застучал зубами о край стакана.

— Ладно, — сочувственно махнул рукой Немченко.

Вадим и сейчас, трясясь в джипе по ухабам, поглядывал на Сашка с сочувствием. Досталось парню, думал Немченко. Да и сегодня, тоже. Каски эти несчастные, гранатомет… Может, стоило взять оружие массового поражения? Может, крутовато я с Саньком обошелся?

Он посмотрел в окно.

Мелькавшие за ним пейзажи совершенно не радовали.

Место, где располагался офис Борзова, оказалось безлюдным и глухим.

Рядовая периферийная промзона, с грязными, разбитыми дорогами, обшарпанными бетонными заборами вдоль и ржавыми рельсами давно заброшенных железнодорожных веток поперек. К счастью выяснилось, что Коля, водитель машины Немченко, где-то раньше жил неподалеку и прекрасно знал эти места.

— Этой дорогой все местные забулдыги на МКАД выбираются, чтоб менты не шерстили, — популярно объяснил он. — Но некоторых все одно на выезде ловят.

Разновидность чисто русского спорта, подумал Вадим. Одни получают адреналин от роли жертвы, другие, играя в охотников. Все всё знают, но никто ничего не делает. Да, умом Россию не понять…

Даже не смотря на крепкую подвеску, их мотало и трясло в машине, как лягушек в банке. Джип иногда врезался в глубокие, напоминавшие озера, лужи и грязная вода с остервенением бросалась на лобовое стекло. Тогда все начинало походить на прогулочную экскурсию на катере с запущенной речкой в главной роли.

Но Коля как-то ориентировался.

В очередной раз, свернув по петлявшей между нескончаемых складов, гаражных стоянок и просто заборов неясного назначения, разбитой дороге, он уверенно начал парковаться.

— Приехали, — весело сообщил он.

Через размазываемую дворниками грязь, Вадим увидел большую стоянку, очередной забор и домик КПП рядом. Впрочем, КПП очень сильно смахивало на увеличенную собачью будку, на которой какой-то хозяин-гигант неровными взмахами кисти с белой краской быстро набросал адрес.

Левее будки начинался ряд больших ржавых гаражей, а правее — ломанная линия сваленных в кучу строительных бытовок, с выбитыми стеклами и зияющими пастями давно оторванных дверей.

— Зря гранатомет не взяли, — шепеляво произнес Сашок у Вадима над ухом. В самом начале пути, на первой же серьезной кочке, он пребольно укусил язык и страдал всю дорогу. — Большая ошибка.

Немченко почти готов был с ним согласиться.

Около увеличенной собачьей будки стояло две грязных по крыши «Газели» и ЗИЛ с раскуроченным двигателем. На этом празднике жизни их джипы казались пришельцами из прекрасного далёка.

Они припарковались один за другим рядом с ЗИЛом.

Немченко посмотрел на Сашка.

— Сходи узнай, — сказал он. — А то, может, по территории еще километра два пешком по пояс в грязи топать.

Не успел Сашок открыть дверь, как к машине бросились местные собаки — штук десять, с разных сторон, все взъерошенные бешенные оскаленные, настоящие городские волки.

Сашок запрыгнул обратно и умоляюще посмотрел на Немченко. Собак, как знал Вадим, тот исступленно боялся с детства.

— Ладно, — вздохнул Вадим, но произошло чудо.

Из будки вышел хмурый дед, несмотря на теплый денек, одетый в телогрейку и валенки, посмотрел на их машины с недобрым прищуром и что-то сказал собакам. Тех как ветром сдуло.

— Иди, — кивнул на деда Вадим. — Договаривайся с хозяином.

Через несколько минут ржавые, немилосердно скрипевшие ворота гостеприимно распахнулись.

Сашок, по щиколотки в грязи, помахал рукой.

Территория радовала глаз так же, как и все остальное. Раньше, до перестройки, тут, наверное, располагалась большая механизированная колонна, а потом предприимчивое руководство принялось заниматься бизнесом. Следы их коммерческой деятельности мелькали тут и там. То брошенный на произвол судьбы, наполовину разобранный экскаватор, то перевернутый трактор, то варварски разграбленный погрузчик без колес и ковша. Они обогнули несколько полуразрушенных зданий и выехали в другой мир.

Вадим даже глазам не поверил и обернулся посмотреть назад, в разруху, чтобы понять, что это не сон.

У трехэтажного аккуратного здания, обсаженного зеленью, были представлены иномарки в ассортименте. Отличная асфальтированная стоянка с разметкой и лавочки по краям. У подъезда располагалась круглая курилка. Молодые люди в строгих деловых костюмах, размахивая сигаретами, что-то горячо обсуждали. Правда, белых воротничков здесь было немного, всего трое. Все остальные, очевидно, ожесточенно строили по комфортным кабинетам светлое капиталистическое будущее.

Сашок с досадой посмотрел на испачканные по колено брюки.

— Здесь посидишь, — невозмутимо сказал Немченко, перехватив его взгляд. — Все равно, кому-то надо присмотреть за машинами.

— А водилы на что? — обиделся Сашок.

— Ты там всех людей перепугаешь.

2

Они припарковались подальше от здания, на самом краю стоянки. Люди Немченко быстро выгрузились из машин.

— Значит так, — сказал Вадим, обводя их строгим взглядом. — Мы — пока в гостях. Оружие — спрятать. К бабам местным — не лезть. Трое останутся внизу, по одному на лестницы. Их здесь, как я понимаю, две. Остальные — со мной. Вопросы?

— А пока в гостях — это на сколько?

— Пока я не скажу, что уже нет. Ясно? — он достал мобильник и набрал номер Борзова.

Тот взял трубку почти сразу.

— Приветствую, Вадим Дмитриевич, — радушно произнес Борзов. — Уже приехали?

— Уже внизу, — ответил Немченко. — Ты дай команду своим орлам, что бы эксцессов не возникло.

— Давно дал, поднимайтесь.

Немченко и его люди потянулись к зданию. А курилка с белыми воротничками уже оказалась пуста. Деловых строителей капитализма словно ветром сдуло.

 

Тарас Петровский

1

Почему, думал он, спускаясь к гаражу в лифте. Что же мы тогда с Антоном сделали не так? Почему Максим считает меня виноватым? Или превращение, захватившее уже его организм, не оставляет ему шансов на объективность? Может быть, он вообще уже перестал соображать, превратившись в безмозглую машину для убийства?

Лифт остановился.

Сам, подумал Петровский. Я должен увидеть его сам, чтобы дать единственную команду. Никто меня не заменит. Никто не облегчит мне ношу. Я его породил, я его и должен убить.

Но, может быть, повезет? Может быть, все еще не так плохо и не так далеко зашло?

Посмотрим, решил он. Посмотрим на месте и решим.

2

К его появлению все уже было подготовлено.

Обе группы сидели в машинах, готовые сняться по первому сигналу. Разошедшийся Гальцев уже закончил подключать спутник. Тарас посмотрел на его пылающее рвением лицо и, вздохнув, объявил благодарность.

Беспокоили Петровского только два отдела: сканеры нейровозмущений и погодники все никак не могли доложить о готовности.

Тополев нервничал и не находил себе места.

— Трогаемся, Тарас Васильевич? Пора? — оживился он при появлении Петровского.

— По машинам, Антон, — кивнул Тарас. — Мы с тобой поедем в головной машине.

— Что, значит, в «головной»? — оторопел Тополев. — Вы что, тоже…?

— Ну, я же заварил эту кашу…, — улыбнулся Петровский виновато.

Тарас принимал участие только в самых серьезных, жизненноважных для «Полночи» операциях.

— Тарас Васи…, — начал было Тополев.

— Обсуждений не будет, — отрезал Петровский, залезая в джип.

Через двадцать минут, когда машины одна за другой, уже окунулись в толчею городских дорог, вышел на связь отдел сканирования.

— Тарас Васильевич, — доложил Миша Токарев, начальник отдела, — район полностью под контролем.

— Что наблюдается?

— Пока деловой фон. В помещении офиса двадцать восемь человек.

— Ага, — сказал Петровский. — Значит, наш мальчик еще не появлялся. Боевиков определить сможете?

— Сейчас работаем.

— Постоянно на связи, — напомнил Тарас и отключил рацию.

Большая машина, убаюкивая, мягко скользила по дороге.

— Что-то погодники молчат, — с тревогой посмотрел Петровский на Тополева.

— Они же всегда задерживаются, Тарас Васильевич, — махнул рукой Антон. — Что сегодня готовят?

— Дождь.

— Эх, снегу бы по пояс навалить, — мечтательно произнес Тополев. — Но тогда, наверное, всех синоптиков сразу расстреляют.

Тарас фыркнул, доставая трубку.

— Проверяли уже. В начале сентября снега за всю историю ни разу не было.

— Всегда можно создать прецедент, — пожал Антон плечами.

— Их сегодня и так будет много.

Тополев нервно потер руки.

— Вы о Тензоре? Думаете, это все-таки он?

— Почти уверен, Антон, — ответил Петровский.

— Думаете, появится?

— Наверняка.

Они замолчали.

Машина еле тащилась, ежеминутно упираясь в светофоры. Утро, час-пик, пробки, Москва. Никакие кольца не спасут этот город, подумал Петровский. Только ограничения. Как на западе, например, в дневное время в машине должно ехать не менее трех человек.

— Совсем стало невозможно ездить, — отвечая его мыслям, заметил Тополев.

Петровский посмотрел на Антона и достал заветную фляжку. Быстрыми движениями отвинтил крышку.

— На, — протянул он ее Тополеву. — Глотни немного.

— Да я в порядке.

— Глотни.

Вновь ожила рация.

— Тарас Васильевич, — это был голос Егора Дремова, начальника оцепления. — С первого кордона доложили — три машины движутся к объекту. Джипы, стекла тонированные, количество людей посчитать не можем. Но, просевшие, явно не пустые. Что делаем?

— Обожди, — сказал Петровский и переключил рацию. — Миша, отзовись.

— Мы в курсе, — отозвался Токарев. — Сканируем.

Тарас ждал. А Тополев уставился на монитор, подключенный к спутниковому каналу. Изображение было плохим, занесенным помехами словно поземкой, но три темные машины выделялись отчетливо.

— Ну, что?

— Одиннадцать человек, — после паузы ответил Токарев. — Трое в головной машине. Судя по фону, девять — боевики и водитель в головной. Интересен последний. Ярко выраженный лидер, порядка сорока трех лет, аура напряженная.

— По базе проверьте, — сказал Петровский.

— Обижаете, Тарас Васильевич. Уже проверяем.

— Сразу информируй, — и Петровский переключился на оцепление.

Дремов ждал на линии, что-то тихонечко напевая себе под нос.

— Егор, — распорядился Тарас. — Пропустите машины.

— Понял.

Петровский выключил рацию и поднял взгляд на экран.

Тополев задумчиво смотрел, как три неопознанных машины стремительно приближаются к цеху.

— Совсем не жалеют подвеску люди, — заметил Антон. — Думаете, не по душу Дронова они едут?

— Меня они мало интересуют, — ответил Петровский. — Меня сейчас занимает только Максим.

 

Вадим Немченко

1

Семен Борзов оказался крупным высоким парнем с бритым затылком и тяжелым взором. Одет он был не в костюм, вернее, в костюм неделовой. Словно проспавший в летаргии все десять лет перестройки и беспредела, он щеголял в спортивном комплекте от «Адидас». Массивная золотая цепь на шее, позвякивающая поверх куртки, дополняла тягостное впечатление сильно затянувшейся умственной болезни.

— С приездом, Вадим Дмитриевич, — радушно произнес Семен. — Пошли-ка сразу ко мне.

Немченко смерил его взглядом и внезапно ощутил злость. Талантливый парень, спортсмен и умница, каким он представлял себе уже Дронова, был стерт с лица земли этим вот недалеким гопником из каменного века. Как часто и несправедливо побеждает грязь и серость, с горечью подумал Вадим.

Вслед за хозяином он прошел в кабинет. Двое ребят Немченко, игравших роли телохранителей, остались в приемной.

— А мы уже перешли на ты? — нахмурился Вадим, присаживаясь в кресло.

Семен осекся.

— Ну, между коллегами…, — развел он руками.

— Ну, какие мы с тобой коллеги, дружок? — спросил Немченко холодно. — Ты и я — это как небо и земля, понимаешь? И не в десны с тобой целоваться я приехал. Мне нужен Максим Дронов.

Стриженная лысина Семена позеленела от злости.

Давай, давай, весело подумал Вадим. Вот, только дернись, дружок. Даже Шептун мне не указ при таком раскладе.

Очевидно, Семен это тоже понимал.

— Его у нас больше нет, — ответил он, проявляя чудеса выдержки. — Уволился.

— И вы его так просто отпустили? Печать-то поставили в трудовой книжке?

— Он отличный специалист…, — начал было Семен, но Немченко его оборвал, навалившись на стол и почти вплотную приблизившись к его, вдруг ставшим отвратительным вблизи, лицу.

— Не парь меня, парень, — просто сказал Вадим. — Где и когда вы его слили?

— А кто он тебе? — рефлекторно отшатнулся Семен. — Ты кто такой вообще?

— Не хами, пацан, — не меняя позы, ответил Немченко. — Отвечай лучше.

— Да я…, — рука Борзова дернулась к телефону.

— У меня девять человек, Семен, — сказал Вадим. — Только здесь. И в данный момент они не в нарды играют.

Семен покачался на кресле. На лице отразилась огромная мыслительная работа.

Его рука прошла по кругу от телефона и схватилась за край стола.

— Ладно, — с натугой произнес он. — Правда ваша.

— Где и когда?

— Позавчера в Битце, — ответил Семен.

— Пять баллов, — откинулся в кресле удовлетворенный Немченко. — Ведь умеешь же разговаривать по-людски. Как дело было?

— Как обычно, — глухо произнес Семен. — Порезали немного. А потом, как всегда, контрольный в голову.

— Ты сам?

— Сам.

Вадим достал мобильный телефон из кармана. Набрал номер.

Голос отозвался сразу, словно ждал.

— Тут с тобой поговорить хотят, — сказал Вадим вместо приветствия и протянул трубку Семену.

— Расскажи ему все, как мне, — произнес он. — И, желательно со всеми деталями.

Пока Семен подвергался обстоятельному допросу, Немченко осматривал кабинет. Очевидно, деньги у хозяина водились. Отделано все было на совесть, явно дорого, но местами безвкусно и эпатажно. Бич всех лохов, дорвавшихся до денег, философски подумал Немченко. Ну почему вместе с деньгами люди не получают обычно хоть немного вкуса и интеллигентности?

Семен протянул телефон обратно.

— С вами поговорить хотят.

Немченко взял трубку.

— Да?

— Странно, — сказал Голос. — Очень, очень странно. Никак у меня не сходятся концы с концами. Ты, вот что, Вадим. Посиди там у него немного. Кофейку попей. Вот-вот что-то должно случиться. Сегодня это место самое активное. Грядет.

— Что?

Голос помолчал.

— Не знаю, — ответил он. — Но будь готов бросить все и уносить ноги. Даже людей своих.

— Все так серьезно? — напрягся Немченко.

— По-моему, да. И звони сразу, как только что-то изменится.

— Да, объясни толком!

Голос вздохнул.

— Сам не знаю.

Он отключился.

Вадим сунул телефон в карман и встретился с напряженным взглядом Борзова.

— Что происходит? — спросил Семен. — Это что, Максов родственник был?

Ответить Немченко не успел.

На столе Семена зазвонил городской телефон.

Борзов дернулся, как от удара.

— Возьми лучше, — сказал Немченко спокойно. — Уверен, это точно тебя.

2

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Семен негнущимися пальцами поднял трубку.

— Алло, — сказал он.

Ему что-то ответили. Вадим расслышал ровный мужской голос.

Кто это? Голос? Шептун?

Внезапно глаза Семена округлились, а лицо пошло пятнами. Рука с трубкой около уха явственно задрожала.

Немченко, привстав, обратился в слух.

Это был странный монолог. Кто-то на другом конце монотонно говорил, а Семен, не в силах бросить трубку, трясся, но слушал. Его руки словно прилипли к телефону, и никакая сила не смогла бы их сейчас, наверное, оторвать.

Наконец, на том конце повисла тишина, сменившаяся короткими громкими гудками.

Разговор был окончен.

Борзов медленно опустил трубку.

Руки его ходили ходуном, а лицо было мокрым от внезапного пота.

Он поднял затравленные бегающие глаза на Вадима. У Немченко едва не открылся рот от удивления.

Сидящий перед ним молодой парень за несколько мгновений телефонного разговора постарел лет на десять.

— Это звонил Максим, — еле выговорил Семен Борзов. — Ваш мертвый Дронов обещал приехать ко мне в гости через час. Просто так. Поговорить.

Вадим машинально бросил взгляд на настольные часы.

Они показывали ровно одиннадцать двадцать четыре утра.

 

Тарас Петровский

1

Когда до места осталось совсем немного, прямо перед въездом на разбитую дорогу, начал собираться дождь. Погодники старательно сгоняли тучи со всей Москвы. Небо над головой быстро и неотвратимо набирало глубокую синеву, кое-где уже переходящую в беспросветную темень.

— Минут через десять-пятнадцать начнется, — сообщил начальник отдела. — Постарайтесь проскочить плохой асфальт.

Машины уже тряслись на ухабах. Тополев вцепился рукой в ручку над дверью.

— Постараемся, — ответил Петровский, — если здесь вообще его найдем. А что, ожидается светопреставление?

— Ожидается сильный дождь, — безразлично ответили ему. — Все как заказывали.

— Ну и дорога! — не выдержал Тополев.

— Разве ж это дорога? — усмехнулся Андрей Васильевич — бессменный водитель Петровского. — Название одно.

Петровский связался с Токаревым.

— Ну, как там, Миша?

— Тихо пока. Машины проследовали на объект, прошли ворота, остановились возле офисного здания. Десять человек, включая лидера, поднялось внутрь. Водитель головной машины остался внизу.

Петровский посмотрел на монитор. Изображение не улучшилось. Здание и припаркованные около него три джипа все так же терялись иногда в зеленоватых всплесках помех. Кто же прибыл в них, в этих машинах? Дронов? Нет, не может быть. Откуда у него могут быть джипы, да и вообще друзья? Тогда кто? Подкрепление для Борзова?

— Ауру нашего лидера идентифицировали? — спросил Тарас.

— Нет пока. Работаем.

— Ладно, — закончил разговор Петровский. — До связи.

Они уже подъезжали. Машины одна за другой сворачивали с главной дороги. Осенняя грязь заливала лобовые стекла, и дворники еле справлялись, размазывая ее, и старательно приоткрывая на считанные мгновения окружающий безрадостный пейзаж.

Егор Дремов, закутавшийся в плащ-накидку, безмолвной статуей ждал у гаражей.

— Залезай, — сказал Тополев, открывая дверь, когда машина остановилась.

Егор был взъерошенный, мокрый и давно продрогший.

С ларингофоном рации и накинутой на плечи офицерской плащ-накидкой он сильно смахивал на спецназовца из какого-то российского боевика. АКСу в руках дополнял впечатление.

— Ну, что? — осведомился Петровский, когда он, наконец, забрался на переднее сиденье.

— Готовы и бодры, — улыбнулся Егор, сбрасывая капюшон с головы. Его зубы непроизвольно постукивали.

— Вижу, что бодры, — заметил Петровский. — Кофейку организуй, Антон, для нашего героя.

— Там мои с камерами сидят, если что, — напомнил Егор. Его автомат неприятно лязгнул о дверь.

— Ну, что же, подождем, — кивнул Петровский.

— Как полагаете, Тарас Васильевич, долго ждать будем? — спросил Тополев, доставая термос с кофе для продрогшего Дремова.

От нервного напряжения его начало подтрясывать, и он никак не мог налить кофе в крышку. Андрей Васильевич молча отобрал термос, молча налил до краев и безмолвно передал напиток Дремову.

Тот зашипел, обжегшись.

— Я думаю, нет, — ответил Петровский, не отрываясь от монитора. — Егор, сколько отсюда до КПП?

— Около трехсот метров, — ответил Дремов. — Эта дорога параллельно подъездной идет. Если напрямки срезать, то до КПП вообще рукой подать. А с нашей оптикой мы вообще окажемся в первых рядах.

— Значит, успеем вмешаться в случае чего?

— А мы собираемся вмешиваться? — удивился Тополев.

— Нет, Антон, — посмотрел на него Петровский. — Мы собираемся попить кофейка на природе.

— Эх, — внезапно вздохнул Андрей Васильевич. — Какая тут природа — так, только название одно.

2

Небо темнело с каждой минутой.

Петровский стоял, дымя трубкой и, глядя на крышу КПП неподалеку, ждал. Пока, он, к несчастью, больше ничего не мог сделать. Оставалось только ждать и надеяться, что Максим Дронов сегодня все-таки появится.

Место для наблюдения Егор и вправду выбрал превосходное. Слева и справа — ржавые облупившиеся гаражи, а сразу впереди — прогалина, полого спускавшаяся к соседней дороге. Эта дорога упиралась в укатанную площадку перед КПП. Чуть поодаль ворот стояли машины: две пассажирских «Газели» и старый грузовик. Петровский даже отсюда видел, настолько его потрепала жизнь и ржавчина.

Дремов оторвался от установленного на штативе бинокля.

— Тихо пока, — сообщил он. — Никакого движения. Словно вымерло все вокруг.

— Затишье перед бурей, — согласился Петровский, выколачивая трубку. — Как-то мне все это не нравится, Егор.

— Мне тоже, Тарас Васильевич, — признался Дремов.

Тополев распахнул дверь джипа.

— Тарас Васильевич! — позвал он. — Михаил на связи.

Петровский кивнул.

— Ну, что там, Миша? — спросил он, забираясь в машину.

— Наметилось движение, Тарас Васильевич, — сообщил Токарев. — Здание офиса разгорается. Эпицентр на левом крыле. Боевиков в здании, не считая прибывших, десять. Двое начали перемещение на КПП.

Петровский покосился на две движущиеся по монитору точки.

— Видим, Миш, — кивнул он. — Разворошили гадюшник.

Он посмотрел на Тополева:

— Вот только кто разворошил?

— Дронов? — предположил тот.

— А может, вновь прибывшие?

Антон пожал плечами.

— Мало информации, Миш, для каких-нибудь выводов, — с досадой произнес Петровский. — Очень мало. Мы плаваем, словно котята слепые.

— Чем можем, Тарас Васильевич, — отозвался Токарев.

— А это что? — ткнул пальцем в монитор Антон.

Там, у здания офиса, возникли и быстро двинулись к КПП несколько точек.

— Что это там за движение, Миш? — насторожился Петровский.

— Эвакуируют гражданских, — после паузы ответил Токарев. — Девять человек: бухгалтера, секретари, курьеры.

— Свидетелей убирают, — понял Тарас.

— Наверное, — согласился Михаил.

— Отлично, приняли, — кивнул Тарас. — На связи.

Он открыл дверь машины.

— Как там, Егор?

— Суета какая-то началась, — отозвался Дремов, не отрываясь от бинокля. — Пока понять не могу. Двое типов при оружии деда с КПП выпроваживают. Он им что-то доказывает, а они его усаживают в «Газель».

— Деда хотя бы пожалели, — заметил Тополев.

— Ага, — сказал Дремов и поднял голову от окуляров. — Тарас Васильевич, дамочки появились. Тоже в «Газель» загружаются. Испуганные какие-то, спешат.

— С ними никого больше?

— Нет вроде. Какие-то проблемы наметились. Дед машет руками и не хочет уезжать. Один из парней на КПП что-то докладывает по рации.

— Видим, — отозвался Петровский, глядя на экран. От офисного здания засеменила одинокая черная точка. — Кто-то очень спешит к деду на выручку.

— Нет, Тарас Васильевич, — произнес после паузы Дремов. — Совсем не на выручку.

 

Вадим Немченко

1

Борзов не отвечал, отключившись от мира, уйдя в себя.

Вадим потряс его за плечо. Тщетно. Тот словно впал в кому.

Немченко набрал номер Брежнева.

— Что? — отозвался Голос.

— Занят? — съязвил Вадим.

— Немного.

— Дронов обещался быть через час.

— Вот как! — обрадовался Голос. — Отлично!

— Мне-то что делать?

— Наблюдать.

— Слушай, а может ну его к черту, а? Что-то мне все это совсем не нравиться.

— Испугался?

— Чувствую себя лишним на грядущем празднике.

— Мне нужен Дронов, — напомнил Голос.

— Но мне-то — нет.

— А наша дружба?

— Может быть, ты подтянешься? Для ее укрепления?

Голос промолчал.

— Ладно, — после паузы, кивнул Немченко. — Что мне ждать от мертвеца, который не мертв?

— Убери всех свидетелей — это первое. Не убивай, конечно, просто — вывези. Забаррикадируй двери и окна — это второе, на всякий случай. Третье, расставь людей внизу и на уязвимых точках.

— Что — осада намечается? — оторопел Вадим.

— Просто надо быть ко всему готовыми.

— Ладно, — повторил Немченко. — Держи меня в курсе.

Он выключил телефон и с удовольствием выматерился. Посмотрел на немого Семена и поднялся. Вышел в приемную.

Симпатичная секретарша Борзова подняла голову от монитора.

— Звать-то тебя как? — поинтересовался Немченко.

— Марина.

— Значит так, Марина. Шеф ваш приболел немного. Поэтому рабочий день на сегодня заканчивается, понимаешь? Быстро собирай всех ваших секретарей, там, бухгалтеров и давайте-ка отсюда.

— Это как?

— А вот так, — ответил Вадим. — Проблемы вам лишние нужны?

— Н-нет.

— Тогда в темпе.

Она нерешительно поднялась со стула.

— А Семен Валентинович?

— Я о нем позабочусь.

Марина открыла шкаф, сняла плащ с плечиков и подняла сумку.

Вадим ждал.

Через мгновение она была собрана.

— Всем остальным скажи, чтобы в холл спустились, — вслед ей сказал Немченко.

Его ребята, сидевшие на диване, поднялись.

— Наших всех — в холл, — приказал Вадим. — С оружием. И быстро.

Поскрипывая по паркету, Вадим вышел в коридор. Сотрудники Борзова метались по кабинетам.

Пробежала какая-то девушка с охапкой бумаги в руках. За ней тянулся след из выпавших листов.

— Все — вниз! — громко прокричал ей вслед Немченко. — Всех жду внизу.

Неторопливо он спустился вниз по лестнице.

Они его уже ждали.

Вадим мысленно пересчитал женщин. Девять. Нервно перешептывающихся, напряженных, кое-как собранных.

— Это все? — спросил Немченко.

— Да, — кивнула секретарша Борзова.

— Остальные где? — покосился на Сашка Вадим.

— Остальные — в конференц-зале, — осклабился тот. — С нашими.

— Хорошо, — кивнул Немченко. — Так вот, дамы. Сейчас загружаетесь в машину и уезжаете. Думаю, скорее всего, можете начинать искать новую работу.

— А печать в трудовой? — пискнула совсем крохотная девчушка с краю.

Вадим в затруднении потер бровь. Посмотрел на Сашка. Тот молча пожал плечами.

Сейчас придет недавно умерший дядя Макс, подумал Немченко. И всем вам с радостью проштампует трудовые.

— Позже заедите, — ответил Вадим. Если будет куда заезжать, договорил он мысленно. — Так что, девушки, в добрый путь.

2

Дед, дежуривший на КПП, оказался бодрым и упрямым. Пока его «Газель» загружали женским персоналом, старый вояка, услышавший о пресловутых проблемах, стал настойчиво рваться в бой. Сашок его еле уговорил, назвав миссию эвакуации и спасения самой важной на текущий сложный момент. Дед отдал ему честь и только тогда согласился уехать.

Место деда заняли два героя из команды Борзова тоже, в общем, ничего не понимавшие и требовавшие свидания с шефом. Или с Шептуном, как минимум. Вадим им пообещал это свидание через пару часов устроить. Не мудрствуя лукаво, оставшихся людей Семена он разместил на четырех возможных входах.

Самым плохим во всей ситуации было то, что Немченко не знал, с чем или с кем придется иметь дело. Восставший из мертвых паренек Вадима не беспокоил совершенно. Он был уверен, что легко сумеет отправить его обратно.

Его занимали слова Голоса о том, что придется уносить ноги, бросая своих людей. Так Вадим не поступал никогда. Его просто мутило от этой мысли.

Что же будет, размышлял Немченко, раздавая сухие указания. Наверное, их будет много. Но неужели мы с почти двадцатью бойцами не сумеем выстоять? В здании, за толстыми бетонными стенами?

А, может, свалить? Быстро загрузиться в джипы и помахать Борзову рукой? Н-да, и встретиться с Максимом в чистом поле…? Да еще поиметь Голос в качестве личного врага?

Или может, дождавшись Дронова, сдать Семена?

А если ему уже нужен будет не только Семен?

Эти и многие вопросы роились в его голове, пока они с Сашком быстро проверяли комнаты на первом этаже. Только в двух кабинетах на окнах не оказалось стальных решеток и, по приказанию Вадима, их закрыли, а вынесенной мебелью тщательно завалили двери.

— Быстрее, — подгонял людей Немченко.

— А ты кто такой, что бы нами командовать? — поднял голову один из команды Борзова, коренастый крепкий парень с конопатым лицом и заячьей губой.

Вадим смерил его взглядом.

— Саня, — позвал он через плечо. — Объясни человеку.

Через мгновение любознательный человек уже лежал на полу, сплевывая кровь из разбитого рта.

— Понял? — спросил его Немченко, присев рядом на корточки. Поднял голову и обвел взглядом всех остальных взглядом. — Никаких проблем общения у нас больше не будет. Если вы хотите выжить в каше, которая вполне может сейчас состояться, то слушайте меня молча и без дурацких вопросов. Если нет, то можете подняться к своему шефу в кабинет и посмотреть, как он там сопли размазывает. Всем понятно?

Выжить, очевидно, хотели все.

Вадим протянул руку любознательному крепышу и помог ему подняться на ноги.

— Вопрос первый, — сказал Немченко, — где у вас оружейка, сколько там патронов и где ключи. Вопрос второй — есть ли здесь автоген и умеет ли кто-нибудь им пользоваться.

 

Тарас Петровский

1

Девять точек исчезли одна за другой в немедленно тронувшемся с места квадратике «Газели».

— Что там внутри творится, Миша? В здании? — спросил Петровский.

— Укрепляют входы, — отозвался Токарев. — Судя по возросшей активности, лихорадочно готовятся к возможной атаке.

— Придет Максим все-таки, — удовлетворенно откинулся в кресле Петровский. — Не зря мы здесь уже полдня сидим.

Он высунулся из джипа и окликнул Дремова.

— Своим скажи, Егор, пусть «Газель» с гражданскими выпустят. Не зачем их в это дело впутывать.

— Хорошо, Тарас Васильевич, — кивнул Дремов и что-то тихо произнес в рацию.

— Где же наши погодники? — поднял голову Тополев, доставая термос. И словно сглазил.

Внезапно над машиной ослепительно сверкнуло и через мгновение громыхнуло так, что заложило уши.

Тополев непроизвольно пригнулся, расплескивая на себя налитый кофе из крышки.

— Вот гады! — воскликнул он. — Никогда не могут без дешевой театральщины!

— Егор! — позвал Петровский. — Тащи сюда свой наблюдательный пункт!

По опыту Тарас знал, что если уж погодники «Полночи» принимались за дело, то выполняли они его не на пять и не на пять с плюсом. Только на все верные десять.

Дремов едва успел выдернуть треногу. Закинул ее в багажник, захлопнул дверь и только забрался в машину, стискивая бинокль, как небо, ставшее уже окончательно черным, разверзлось.

Снаружи начался дождь.

Не сильный дождь, не дождище, а настоящий тропический ливень. Вся земля, насколько хватал глаз, вспенилась за считанные мгновения огромными взрывающимися пузырями, воздух исчез, превратившись в упругое водяное марево, а на расстоянии нескольких метров почти ничего не стало видно. Машину затрясло, как в лихорадке. Судя по бухающим ударам, казалось, что дождь идет не только сверху, но и снизу, с боков.

— Так они нас вместе с этой фабрикой к чертям собачьим смоют, — пробормотал Тополев.

Петровский схватил рацию.

— Погодники! — закричал он неистово. — На связь! Кто там есть, Колунов, Штольц?!

Сверху снова прогрохотало.

Рация захрустела помехами.

— Погодники?!

Рация молчала.

— Егор? — посмотрел на Дремова Петровский.

— Да что происходит, господи? — безнадежно щелкая своей рацией произнес Дремов. Очевидно, команда на пропуск «Газели» оказалась последней.

Тополев поднял мобильный телефон.

— Не работает, — сказал он. — Вообще нет приема.

— Итак, мы остались без связи, — констатировал Петровский.

Тополев обвел салон бессильным взглядом и остановился на Андрее Васильевиче. Тот только развел руками. Антон посмотрел на монитор.

Там все еще шла картинка.

— Кто-то отрубил нам основные частоты, но спутник работает, — произнес Петровский. — Только не видно ничего толком. Чертов дождина!

Егор грустно посмотрел на запотевшие стекла и молча сунул бинокль в бардачок.

— Слепы и глухи, — согласился Тополев.

А вокруг машины безумствовал ливень.

2

Первый сигнал о начавшейся атаке они получили через несколько минут.

Джип качнуло, словно лодку в стремнине. Потом еще раз. Еще.

— Это что? — открыл стекло Петровский.

Ледяной ветер и холодные капли дождя ворвались в машину. Мимо машины стремительно пронеслись две собаки. Потом еще одна. Через секунду — другая, поскользнувшаяся в грязи и врезавшаяся в джип. Коротко взвизгнув, она поднялась и продолжила бег.

Бег в сторону фабрики.

— Что за…? — открыл рот Дремов.

Антон уставился на дрожащую размытую картинку.

Там тоже творилось что-то странное.

— Что это, Тарас Васильевич? — оцепенев, спросил он.

Со всех сторон к огороженной территории бывшей мехколонны стекались быстро движущиеся маленькие точки. Их с каждой минутой становилось все больше и больше, а около прямоугольника КПП через мгновение уже зашевелилось большое расползающееся на глазах черное пятно.

Петровский резко распахнул дверь и в салон ворвался грохот дождя, запах свежести и сырой земли. Ледяной ветер жадно ворвался вслед.

Вновь полыхнула ветвистая молния через все небо.

Петровский чего-то ждал, напряженно прислушиваясь.

А на мониторе около КПП уже бурлила черная крупная клякса.

— Тарас Васильевич! — жалобно позвал Тополев.

— Слышишь? — спросил Петровский.

Сквозь шум дождя донесся выстрел, второй.

Потом быстро захлебнувшаяся очередь.

Грянул гром.

И под его смолкающие раскаты они услышали совсем рядом дикий нечеловеческий вопль.

Петровский выругался.

— Это Максим, — сказал он. — Мы его упустили. И наш мальчик пошел на штурм.

 

Вадим Немченко

1

Голос позвонил когда, вздымая пыль, ребята Немченко уже заканчивали выволакивать цинки из оружейки. Автогена не нашли, поэтому пришлось входные двери просто заваливать мебелью.

— Как протекает подготовка к встрече? — поинтересовался Голос.

— Гражданских отправили. Комнаты перекрыли, а люди расставлены. Нам же не привыкать, — ответил Вадим. — Что, появились дельные рекомендации?

— Я недооценил Дронова, — просто сказал Голос. — Этот парень — талант. Уйти вы уже точно не успеете. Поэтому, запоминай главное. Во-первых, забаррикадируй входы как можно тщательнее, — Вадим машинально посмотрел по сторонам. Создавалось впечатление, что Голос его прекрасно видит. — Второе, людям своим, если ты их сохранить хочешь, дай команду не стрелять ни в коем случае. Только упредительно. Только.

— Ты, как я понял, не появишься? — осведомился Вадим с иронией.

— Далее, — вместо ответа сказал Голос. — Держи связь постоянно. И будь готов выдать Борзова по первому требованию. Встреча с Дроновым для нас внезапно превратилась в настоящую осаду.

— В смысле, для меня, — уточнил Вадим. — Разве ты этого не предвидел? И вообще, не понимаю, что, его дядя бригадой спецназа заведует? Никаких упоминаний об этом в его личном деле я не встречал. Как этот Дронов нас отсюда выкуривать собирается, а? Где же он столько людей-то наберет?

Голос помолчал, очевидно, подыскивая верные слова.

— Не людей, Вадим, — после паузы произнес он. — И это самое страшное.

Немченко вспомнил почему-то ораву зомби с автоматами наперевес из компьютерной игры «Дум», которую, как и все, наверное, он освоил первой из всего прилагавшегося к его новой 286-й машине программного обеспечения. Его пробила испарина. О других персонажах игры даже и думать не хотелось.

Он поднял взгляд на стоявшего рядом Сашка.

— Проверь, как завалены входы, — произнес Немченко озадаченно. — Наших — на второй этаж, к окнам. И предупреди, чтобы стреляли упредительно. Только так, понял?

— Нет, — честно ответил Сашок.

— Так, чтобы пройти к зданию не могли, — объяснил Вадим.

— А чего, много народу намечается? — поинтересовался Сашок.

— Не людей, — ответил Вадим и снова поднял мобильник. — А кто будет-то?

— Собаки, — ответил Голос. — С ним идет очень много собак.

— Там собаки будут, — ответил Вадим Сашку, еще не осознав толком услышанное. — За каждую мертвую шавку ты мне лично головой ответишь.

— Собаки? — растерялся Сашок.

— Быстро! — гаркнул Вадим.

И тут до него дошло.

— Ты что, издеваешься? — осведомился Немченко в трубку. — Какие, к черту, собаки? Ты что? Что они нам сделать-то смогут? Да мы их тут штабелями навалим. Где он их столько наберет?

Голос вздохнул.

— Ты удивишься, Вадим, — ответил он. — Через несколько минут ты очень, очень сильно удивишься.

За окнами ослепительно сверкнуло и от зловещего раската грома содрогнулось все здание. Неистовый ливень замолотил по окнам.

— А я уже, — пробормотал Немченко.

2

Он вышел в коридор, по которому ветер гонял оброненные листы бумаги. За окнами грохотало, а из разбитых окон несло холодом, дождем и осенью.

Вот и наступил твой самый длинный день, подумал Немченко. Вот ты старик и допрыгался. Что же знал, что ты закончишь свою жизнь в брюхе какой-нибудь изголодавшейся по крови собаки?

По лестнице скатился Сашок.

— Все на местах, Вадим Дмитриевич, — доложил он, волоча огромный позвякивающий мешок. — Автоматы розданы, боеприпасами снаряжены. Наши проинструктированы. Четверо в комнатах главной части, четверо — в задней.

— Ребята Борзова? — бросил Немченко.

— Все на первом этаже. Парами прикрывают входы.

— А в мешке что? — поинтересовался Вадим.

— Магазины.

— Это ты хорошо придумал, — одобрил Немченко. Его не покидало странное ощущение, что он что-то забыл впопыхах. Нечто важное.

— Где остальные? — спросил он, стараясь отделаться от этого неприятного ощущения.

— На третьем этаже, в фойе сидят, — сказал Сашок. — Ума не приложу, что с ними делать.

— А ты пока и не прикладывай, — посоветовал Немченко. И тут он понял, о чем забыл. Вернее, о ком. Ему стало совсем нехорошо.

— Слышь, Сань, — произнес он нервным шепотом. — А где наш водитель Коля?

 

Вожак стаи

1

Он шел под обжигающими холодом струями дождя. Ненависть сжигала его изнутри. Он стал оборотнем, получеловеком-полуволком, а тело его трансформировалось, с каждым шагом все больше теряя человеческие черты. Он становился огромным и всесильным, почти богом. Одиночества больше для него не существовало.

Вокруг, с ним, были младшие братья, свирепые, безжалостные братья по крови. Их шерсть стояла дыбом, поджарые тела были напряжены, а морды оскалены. Их становилось больше с каждой минутой.

Его черная ненависть огромная, похожая на колышущуюся паутину, растекалась по свалкам, помойкам и заброшенным складам, она звала за собой все новых и новых, и они выбирались из своих будок, потайных лежбищ и теплых укромных углов. Зов вечности, зов страха и зов крови все они знали с детства. Вожак стаи звал их, и они шли вслед, такие же ненавидящие, жаждущие крови, иступленные.

У знакомых ворот оборотень остановился, сдирая с остервенением ставшую внезапно тесной рубашку. Дождь и ветер он желал ощутить всем своим новым телом.

Когда-то другой, тот, кем он был раньше, слабый обычный человек по имени Максим Дронов, приезжал сюда каждый день, предъявлял пропуск и шел через эти самые ворота к себе, на любимую работу. А потом его убили. Безжалостно, хладнокровно, ни за что.

Но его убийцы ничего не знали об оборотне. О том, что, убивая в лесу одного, они рождают другого. Из адова пекла, из самой темноты.

Оборотень не спеша, огляделся, вспоминая отрывки из другой чуждой для него жизни.

Пространство перед ним бурлила телами и мокрой шерстью, оскаленными пастями и ослепленными яростью бусинками глаз. Было еще одно. Пьянящий запах, объединяющий всех. Долгожданный запах человеческой крови.

Он поднял голову.

— Максим?! — внезапно закричал кто-то из КПП.

Кто такой Максим, подумал оборотень. Здесь только я. Несущий смерть.

Он поднял руку, и меньшие братья, нетерпеливо повизгивая, начали расступаться, освобождая ему путь. Скоро, сказал им он, вожак стаи. Скоро мы вкусим, братья, крови. Ненавистной человеческой крови.

Дверь КПП дрогнула, приоткрываясь. Из образовавшейся щели кто-то высунулся с автоматом наперевес. Лицо человека, теперь перекошенное от ужаса, показалось ему смутно знакомым. Он был там, в лесу. Этот человек тоже убивал меня, другого, прошлого.

— Ты как?! Мы же…! Что происходит?!

Задрав голову к черному небу, оборотень завыл, и его вой подхватили сотни глоток. И все они знали слова той вечной, как звезды, первобытной песни, которой боятся двуногие и которая повергает их ниц. Мы вместе, братья. Мы идем.

Оборотень не знал ответов на вопросы того, с автоматом. В его глазах все они были уже мертвецами.

Те из братьев, кто возглавлял шествие, метнулись к двери. Визг и вой слились с грохотом грома и шумом дождя. Вот и выстрел — смертельный. Собачий визг. Теперь второй, третий…

Братья… Гибли…

Стрелять в него принялись, когда до будки оставалось всего несколько метров. Пули вонзались в неуязвимое тело, и лишь усиливали клокочущую внутри ярость. Боли оборотень не чувствовал. Теперь на руках тех, в будке, была не только его кровь. Но и кровь младших братьев, требовавшая немедленного отмщения.

Удар в грудь, в плечо.

Он шел.

Пуля вонзилась в правый глаз, лопнувший кровью.

Он шел.

Там, внутри КПП, кто-то исступленно закричал.

Ногти быстро утолщались, темнели, становясь острыми, мощными когтями, прорывая дурацкую нежную кожу, а то, что прежде было пальцами, стало расти и удлиняться. Через мгновение они превратились в огромные широкие лезвия.

Оборотень шел.

Он вспорол металл когтями, как консервную банку, и снес тяжелую дверь одним ударом плеча. Первого человека отбросило на пол, второй успел отскочить в глубь комнаты, обжигая руки о горячий ствол автомата, шипя от боли. Их лица были перекошены от ужаса.

Они еще не знали, что такое настоящий ужас. Но оборотень нес на своих плечах это сокровенное знание. Он отшвырнул изуродованную дверь наружу.

Его когти с легкостью вошли в слабую человеческую плоть первого, лежащего на полу. Оборотень поднял его в воздух, заглядывая в выпученные глаза.

— Максим…, — прошептал тот. — Как же ты…?

Смерть, решил для него оборотень и резанул воздух другой рукой.

Голова человека отлетела от тела к проходу, оставляя за собой след из крови и оборванных артерий.

— Г-гд-де С-сем-м-мен-н? — пророкотал оборотень, повернувшись к второму. Тот, раскинув руки, распластался по стене комнаты, становившимся взглядом следя за агонизирующим на когтях телом.

Слова давались оборотню с трудом. Это было, скорее, рычание волка, а не человеческая речь.

— В… В оф-ф-фисе…, — пролепетал, заикаясь человек. — Т-ты не убьешь меня?…

Оборотень посмотрел ему в остекленевшие глаза и поднял оторванную голову с пола.

— Т-теб-бя уб-бьют-т б-бр-р-рат-тья, — прорычал он и вышел под проливной дождь.

2

Огромная молния расколола небо.

Оборотень остановился, с наслаждением задрав полуморду-полулицо. Трансформация еще шла. Он чувствовал, как кости растут, крепнут, удлиняются, становятся другими, как молодая шерсть, раздвигая кожу, лезет через поры наружу. Скоро я окончательно стану волком, подумал он. Безжалостным нечеловеком.

Братья бросились следом, вовнутрь КПП.

Сзади нечеловечески дико закричал тот, второй, оставленный им на растерзание.

Оборотень обошел будку и посмотрел назад. Стоянка и дорога за ней представляли собой сплошное море грязно-бурых мокрых тел. Ворота трещали под их напором.

«Пора открыть голодным братьям проход», — подумал он.

Лезвия легко вспороли тонкий металл. Оборотень кромсал ворота, отбрасывая в стороны куски металла.

— Ба-ам…, — разлетелась одна створка.

Нетерпеливые тела хлынули в образовавшийся проход, падая и оскальзываясь в грязи.

— В-в-впер-ред бр-р-ратья! — взревел оборотень, отрывая вторую створку. — Впер-ред-д!

 

Вадим Немченко

1

Коля расслабленно лежал на откинутом сидении и наслаждался Энией, когда Немченко, распахнув дверь, молча и быстро стащил его на землю.

— Э! Ты че…? — едва успел возмутиться водитель, а Вадим уже волок его за шиворот к заднему входу.

— Быстрее, черт! — выругался он, швыряя ничего не понимающего Колю в руки парней Борзова.

Он залетел следом, переводя дыхание.

Сзади лихорадочно быстро заваливали проход.

— Стрелять умеешь? — посмотрел Немченко на затравленно озирающегося Колю.

— Да, шеф. А что случилось-то?

— Дождь сильный начался, — буркнул Вадим, вытирая пот со лба. Его куртка лоснилась от воды. — Переживали мы очень.

Он посмотрел на Сашка.

— Выдай ему ствол и посади наверх.

Саня кивнул.

Немченко посмотрел на ребят Борзова.

— Держитесь, хлопцы, — только и смог сказать он. — Держитесь сами и держите дверь. Если хоть одна тварь проскочит — нам всем хана.

Те переглянулись, передергивая затворы.

— Ну, тогда, с Богом.

— Твою мать, да что здесь происходит-то? — неуверенно ругнулся сзади его водитель.

2

Вадим смутно помнил, как оказался внизу, у главного входа. Только что вроде бы давал последние инструкции наверху, как уже смотрел через разбитое стекло широкой заваленной мебелью двери прямо на площадку перед зданием. Ощущение времени смазалось и стало гибким, словно резина.

Вокруг было мертвенно тихо, будто в кошмарном сне, только где-то сзади напряженно сопел в ухо Сашок. Даже шум непогоды за окнами куда-то исчез.

— Заткнись! — рявкнул на него Немченко, не оборачиваясь. Тот вроде бы даже дышать перестал, заметив только:

— С детства боюсь собак, шеф.

— Я тоже боюсь, — отрезал Немченко. — Но почему-то я Колю вытаскивать бросился. А ты, что в штаны наложил?

— Наложил, — виновато согласился Сашок. — До сих пор ноги как ватные.

Двое из людей Борзова, залегшие за перевернутым шкафом, напряженно переглянулись.

— Что ждем-то? — буркнул один, покосившись на Немченко.

Второй молча передернул затвор автомата.

— Да какая тебе разница, — безразлично произнес он.

— Вот они, — одними губами произнес Вадим, поднимая руку. — Шавки.

Первые собаки появились вдалеке, выскочив из марева ливня.

Первая шавка, вторая, третья. Позади них поселилась движущаяся темнота. Из нее выскакивали все новые и новые собаки. Они неслись к зданию, высунув языки и роняя пену с оскаленных клыков.

Десять собак, двадцать, тридцать.

— Волки, — поправил Сашок Немченко.

Они растекались словно волна, все ближе и ближе, заполняя своими телами окружающее пространство.

Вадим непроизвольно попятился.

— Боже…, — прошептал кто-то из людей Борзова.

— Огонь! — заорали где-то наверху. Там, захлебываясь, замолотил автомат. Второй автомат, третий. Собаки падали, словно подкошенные. Их предсмертный вой сливался с раскатами грома. Пули взвивались фонтанами выбитой земли и тут же оседали, прибитые к ней ливнем.

— Да что же это? — оторопело спросил сзади Сашок.

— Огонь! — заорал кто-то спереди. Загрохотал автомат. К нему сейчас же присоединился второй.

Вадим стиснул уши, не в силах отвести взгляда от площадки перед зданием. Собаки падали, сбитые пулями в полете, в прыжке. Кровь расползалась по сторонам. Они скулили и выли, они кувыркались и щелкали зубами от боли. Через считанные мгновения там уже была гора собачьих трупов. А новые собаки все прибывали и прибывали. Они запрыгивали на эту гору и, дергаясь в агонии, соскальзывали с нее, продолжая ползти к людям из последних сил. Ненависть горела в их глазах холодным и страшным огнем.

Кто-то исступленно закричал сзади.

Вадим обернулся и посерел.

Собаки, как смертники, ломились не только к забаррикадированным передним дверям. Они обошли здание сзади и теперь пытались проникнуть в него через закрытые задние входы. За разбитыми стеклами и за наваленной грудой мебели Немченко даже не мог разглядеть толком, что там происходит. Там колыхалась грязная неразделимая однородная масса. И там вспыхивало пламя автоматов.

И там Немченко только что был, вытаскивая своего водителя за шкирку из машины. Буквально минут пять-семь назад.

Вадима прибила испарина, едва он представил, что могло бы с ним случиться, задержись они с Колей еще ненадолго.

— Вадим Дмитриевич! — вывел его из ступора Сашок, закричав прямо в лицо. — Что делать-то, шеф?!

И тогда Вадим очнулся.

— Огонь! — заорал он изо всех сил.

 

Тарас Петровский

1

Мы не успели, думал он. Мы опоздали. Мы почти проиграли.

Тополев стоял рядом под дождем и глотал воду.

— Как же так, Тарас Васильевич? — спросил он. — Неужели мы не вмешаемся?

— Ты же сам не хотел никуда соваться, — ответил Петровский.

Они смотрели вперед, туда, где сегодня сходились все пути. На КПП, где под черными тучами на земле разлилось другое море. Море ненависти, боли и оскаленных клыков.

Судный день, подумал Петровский.

— Но у нас же есть люди, — повернулся к нему Тополев. — У нас есть оружие! Мы можем еще спасти тех, внутри!

— Нет, — покачал головой Тарас. — Уже нет.

— Так вот, какая она, та пресловутая справедливость, о которой вы столько говорите! — вскричал Антон. — Оплаченная кровью людей!

Петровский молча посмотрел на его перекошенное лицо.

— Да, Антон, ты прав. Я готов заплатить за справедливость. Но только кровью тех людей. Ни твоей, ни своей кровью. Ни кровью наших людей, которые с утра мерзнут в оцеплении и которых дома ждут дети. Только кровью тех. Кровью людей, которые убивали Дронова и еще очень многих. Которые каждый день производят синтетическую дрянь, убивающую тысячи. Только их кровью я готов платить.

— Это бесчеловечно, — упрямо возразил Антон. — У них тоже есть дети.

— А кто сказал, что я — человек? Почему я должен совершать человеческие поступки? Почему я просто не могу решить, кому жить, а кому — нет?

— Потому что вы — не бог.

— Бог ведь тоже не человек, Антон, — горько усмехнулся Петровский. — Не ощущаешь определенного сходства?

— Сходство… Ощущаю, конечно… Но я не могу, Тарас Васильевич! — взорвался Тополев. — Я могу вот так спокойно стоять и наблюдать, как там терзают людей!

— Звери расправляются со зверями, — пожал плечами Петровский. — Неизвестно, Антон, кто из них хуже. Я тебе даже больше скажу. Хуже — они, те, кто сидит сейчас в здании и надеется выжить.

— Добро должно быть с зубами, — пробормотал Тополев.

— Да! — разозлился, наконец, Петровский. — Да, Антон. Иди! Ты не можешь спокойно стоять и смотреть, как умирают палачи, как, хотя бы раз в жизни на твоих глазах торжествует справедливость и правит бал возмездие, у тебя зуд по всему телу, так иди! У нас есть и люди и оружие! Выбери сейчас тех, кого отправишь туда, на верную смерть. У нас нет связи, верно, но Егор быстро соберет своих людей. Наших людей, Антон. Иди! Дерзай! Спасай невиновных! Но только, Антон, тебе придется пойти с ними. Тебе придется их возглавить и умереть там же, у этой чертовой фабрики. Потому что потом ты не сможешь смотреть в глаза их женам и детям.

— Тогда зачем мы сюда приехали? — после паузы глухо спросил Тополев. — Смотреть и наслаждаться?

— Я думал, мы успеем перехватить Максима, Антон, — вздохнул Петровский. — До бойни, на которую он пришел. Даже больше тебе скажу — я готов был лишить его бессмертия, если бы он не отказался от мести. В машине пистолет, заряженный серебром, Антон. Но мы не успели, и правосудие началось. А мешать я ему не буду.

Над ними шваркнула молния.

— Мне кажется, это только часть правды, — сказал Антон. — Дело не в пресловутой справедливости. Вы специально тянули время, чтобы мы не успели. Вы и не собирались его останавливать, Тарас Васильевич. Вы просто решаете поставленные свои задачи руками Дронова. А оцепление — это так, для рисовки. Для того, чтобы те, кого он должен сегодня убить гарантированно никуда не делись. А пули серебряные — на всякий случай. На случай, если уже после расправы, вы поймете, что у Максима проснулась тяга к крови. И что никакой антидот уже не сделает его нормальным вменяемым человеком.

— Это серьезное обвинение, — лицо Петровского потемнело. — Ты хочешь сказать, что я — вру?

— Нет, Тарас Васильевич. Вы просто ловко манипулируете людьми, добиваясь своих целей. Вы говорите каждому только часть правды. Только то, что конкретный человек должен знать. А остальное, либо замалчивается, либо вообще исчезает под грифом секретности.

— Например?

— Например, столкновение в Подольске.

— Вот как? Ты хочешь, чтобы каждый лаборант в «Полночи» знал, из-за кого мы потеряли тогда четверых людей?

— А почему бы и нет? Это же правда.

— Какой тогда ты будешь сотрудник компании, а уж тем более ее руководитель? — сухо рассмеялся Петровский. — Ты молод и наивен, Антон. Люди очень быстро находят виноватых.

— Но это все равно, правда!

— Правда для всех разная. Поверь, будь добр, моему негативному жизненному опыту. А что касается Дронова, возможно, ты прав. Мне не нужна «Сигма» на улицах города. Мне не нужны люди, способные ее вернуть в школы и институты. И если Дронов собрался выдрать семя зла с корнем — я не против. Возможно, я делаю свою работу чужими руками. Зачем мне рисковать своими людьми, если и так все получается? Если Максим не выпустит оттуда никого, причастного к «Сигме»? Что такое жизнь — сколько там в здании? Десяти, двадцати человек по сравнению с тем, что эта синтетическая дрянь навсегда канет в историю? Скажи, ну, разве я не прав, Антон?

— Не знаю, — буркнул Тополев.

— А вот насчет справедливости ты заблуждаешься. Есть она и здесь. И ее сейчас вершит Дронов там, за воротами.

— Ладно, Тарас Васильевич, — после паузы произнес Тополев. — Я, пожалуй, пойду, в машине посижу. Раз не существует никакого выхода, и справедливость вершится без нас, так зачем же мокнуть?

2

Петровский вернулся в машину следом за Антоном.

Молча сел и, достав фляжку, сделал несколько хороших глотков.

Протянул ее Тополеву.

— Глотни, — предложил он.

Тот взял.

Дремов покосился вначале на Петровского, потом на Тополева.

— Что, Тарас Васильевич, — спросил Егор, — будем ждать?

Петровский кивнул. Наклонившись, он посмотрел на монитор спутникового слежения.

Черный клубок больше не двигался возле КПП. Он сместился дальше, обхватив здание фабрики широким полукольцом. Кольцо пульсировало и едва уловимо сжималось. Со стороны к нему подтягивались все новые и новые точки.

Люди держались.

— Спасибо, Тарас Васильевич, — сказал Тополев, возвращая ему фляжку.

Это прозвучало слишком двояко. Петровский поднял голову и внимательно посмотрел Антону в глаза.

Они еще держатся, сказал он ему глазами.

Недолго, ответил взглядом Тополев.

Это справедливость, Антон.

Нет, Тарас Васильевич. Это, все-таки, бойня.

— Когда будем выдвигаться? — прервал Дремов их молчаливый диалог.

— Когда кольцо сомкнется, Егор, — ткнул пальцем Петровский в монитор. — Когда никто из людей не сможет помешать нам взять Дронова.

— Другими словами, пока там, внутри, не останется живых, — подвел окончательную черту Тополев.

 

Вадим Немченко

1

А там, внутри, пока никто и не собирался умирать. Там, внутри, собирались драться с пришедшими из ада тварями до последней капли крови.

Первую волну удалось отбить, построив баррикаду из собачьих трупов метрах в пяти от здания. Но стены этой баррикады все равно неуклонно сближались. Собаки перли вперед, не чувствуя боли, не зная страха и не ведая смерти, словно заговоренная высшей силой безжалостная саранча.

Немченко метался по коридору первого этажа, едва успевая отдавать распоряжения. За ним молчаливой глыбой следовал Сашок, с большим мешком собранных магазинов, разбрасывая их, как сеятель. Содержимое мешка пугающе быстро таяло. Вадим уже много раз пожалел, что не позволил Сашку упаковать с собой гранатометы.

Самое сложное положение создалось на одном из задних входов. Ребята Борзова не справились с неожиданным натиском и были сметены в первые же мгновения штурма. Двоих озверевшие собаки разорвали практически у Вадима на глазах. Один из них так и остался в лестничном пролете с порванным горлом и закатившимися глазами в луже быстро засыхающей крови. Второго шавки выволокли через разбитые двери, и его истошные крики до сих пор надсадно звенели снаружи. Казалось, собаки, ведомые какой-то силой, не спешили его убивать. Они его планомерно и медленно рвали на части.

Парень за окнами кричал, иногда перекрывая шум дождя и грохот автоматных очередей.

— Саня, — поймал взмыленного Сашка Немченко за локоть. — Упокой парня!

— Как шеф?! — выпучил глазищи Саня.

— Со второго этажа! — заорал Немченко. — И мешок оставь!

К счастью, Вадим успел перебросить двоих на этот проход. Один занялся отстрелом, а со вторым они, обливаясь потом, дотащили до разбитой двери огромный сейф и опрокинули его прямо в пролет, прямо на груду собачьих трупов.

— Держитесь, ребята, — только и смог им посоветовать Немченко.

Он не успел договорить.

Из-под сейфа на него метнулась громадная овчарка с оскаленными клыками и слипшейся от крови шерстью. Эта тварь была в шевелящейся агонизирующей куче. Немченко едва успел прикрыть горло, как она опрокинула его на пол. Огромные челюсти он каким-то чудом умудрился поймать руками. Живая машина еще рычала и извивалась на его груди, когда кто-то сверху снес ей голову.

Лицо Вадима омыло кровью и раздробленным мозгом. Он еще беспомощно лежал под обмякшей тушей, пронизанной агонией умирающих мышц, хлопая глазами и мысленно воздавая хвалу господу за чудесное спасение, когда этот кто-то вытащил его из-под собаки.

— Спасибо, — вытирая с лица кровь, пробормотал Немченко. У него все плыло перед глазами, а во рту стоял соленый вкус чужой крови.

Он сел, откинувшись на стену, глядя, как ребята заваливают обломками едва не погубившую его дыру.

Его стошнило.

Он был уже наполовину оглохший.

С ненавистью отпихнув ногами собачий труп, Немченко поднялся.

Выжить, стиснув зубы, приказал себе он. Я обязан выжить. Я должен выжить и вывести отсюда моих людей. Иначе из них никто домой не вернется.

Опираясь на стену, Немченко выбрался в коридор.

Под ногами валялись расстрелянные гильзы. Пороховая гарь стелилась по полу и ела глаза. По коридору метались тени тех, кто еще не терял надежды выжить в этом аду. Наперебой грохотали автоматы. Из дыма на лестничном пролете вывалился окровавленный Костик с двумя ведрами воды.

— Ты куда? — оторопел Немченко. — Стой!

Был Костя по пояс голый с багровой кровоточащей царапиной через весь живот.

— Автоматы охлаждаем! — проорал Костян на ухо Вадиму. — Иначе! Заклинит все! К едрене фене!

— Другим скажи! — прокричал в ответ Немченко, зачерпнув из ведра горсть воды.

Борзов, сука, почти беззлобно подумал он. Это из-за него мы все оказались в таком говне. А Голос, еще большая сука. Даже не сука, а ссука. Нет, пожалуй, с тремя С. Так монументальнее. Три С гораздо правдивее отражают естество этой сволочи. Это по его воле я привел своих людей в пекло.

Внизу под окнами что-то оглушительно взорвалось и на Вадима, рефлекторно упавшего ничком, посыпались битые стекла. Над головой засвистели обломки. Он несколько мгновений лежал, ожидая продолжения и пытаясь сообразить, что произошло. Что это еще за фокусы? Взрывы? Собаки-подрывники? Немченко сел, машинально отряхнулся и, пригибаясь, подбежал к ближайшему окну.

Нет, с гордостью подумал он, быстро выглянув наружу. Это мои талантливые мальчики.

Одна из машин на стоянке возле офиса перестала существовать, превратившись в огненный факел. Это кто-то удачливый ловко пропорол автоматной очередью ее бензобак. Вокруг машины быстро растекалась лужа горящего бензина.

Это научит вас твари, уважать венец творения, злорадно подумал Немченко. Люди так просто не сдаются. Он не успел додумать эту вдохновляющую мысль, как первые собаки принялись форсировать огненную реку. Немченко открыл рот. Нет, сегодня мир явно сошел с ума. Собаки все равно перли, как заведенные. Они прыгали в огонь, визжа от боли, катались в нем, и выпрыгивали вперед горящими факелами, словно болиды, роняя в полете сгорающие клочья шерсти.

Один из визжащих болидов едва не угодил в окно, в которое смотрел Немченко — Вадим еле успел пригнуться.

Твою мать, вытаращил глаза он. Где же ваш чертов инстинкт самосохранения?!

Немченко отпрянул от окна, утирая заливающие глаза кровь овчарки и едкий пот. Ну, Борзов, ну, держись, подумал он. Как ты там, тварь, наверху, поживаешь?

Он, пригнувшись, добежал до лестнице, по которой метались грязные листы оброненной кем-то в другой жизни писчей бумаги. Поднялся на второй этаж, оскальзываясь на гильзах.

Дверь в приемную была сорвана и висела на одной петле.

Двое ребят из команды Борзова, азартно матерясь в полный голос, наперебой молотили из автоматов, выбив стекла. Гильзы, кувыркаясь, веерами разлетались в разные стороны и с веселым звоном скакали между их ног.

— Автоматы охлаждайте! — прокричал им Немченко, окончательно оглохнув.

Один из них кивнул и, не отвлекаясь, нащупал графин с водой позади себя. Отблески огня затейливо скользнули по его грязному и потному лицу, когда он плеснул воды на зашипевшее раскаленное дуло.

Немченко сплюнул кровь и пинком распахнул дверь в кабинет.

2

— Я не хочу умирать! — Семен Борзов съежился в кресле. — Не бросай меня, Вадим, только не бросай.

Это были его первые слова после телефонного разговора с Дроновым.

Немченко вытер пот и без лишних разговоров коротко заехал ему в челюсть.

— Ты видишь, во что ты нас всех втравил?! — заорал он.

— Я не виноват, — запричитал Семен, размазывая кровь по лицу. — Так вышло, Вадим. Так ведь бывает, ты знаешь. У всех бывают неудачи.

Немченко достал телефон и набрал номер.

— Говори громче, — прокричал он в трубку. — Не слышу ни хрена!

— Я тоже, — отозвался Голос.

Вадим поднял трубку вверх, чтобы и Голос, наконец, услышал то, что творилось вокруг и внутри офиса. Собачий вой сотен глоток, перекрывающий временами дождь, раскаты грома и непрерывный грохот автоматных очередей.

— Теперь слышишь? А? — осведомился он. — Что посоветуешь?

— Тебе не справиться, — сказал Голос. — Попытайся с ним договориться.

— С кем?! С собаками?! Как?! Ты, наверное, плохо слышал! — заорал Вадим. — Их тут тысячи! Они пока ждут! Мы стреляем упредительно, но патронов не хватит даже на полчаса! Сзади они уже несколько раз прорывались, но люди Борзова всех перебили! Все проходы завалены! Пару зазевавшихся парней из его команды моментально разорвали на куски. Эти собаки чокнутые! Они даже огня не боятся!

— Значит, ты наконец-то удивлен?

— Удивлен?! Ах, ты, гад! Да меня самого чуть не сожрали! Что мне делать, сволочь?! Ты меня сюда затащил!!!

— С-СЕМ-М-МЕН-Н! — оглушительно закричал, почти прорычал нечеловеческий голос под окнами.

— Кто это?! — побелел Борзов, словно бы уменьшившись в своем кресле.

Немченко посмотрел на него остановившимся взглядом.

Поднял телефон к уху.

— Кто это? — повторил он вопрос в трубку.

— А это, собственно, и есть Дронов, — объяснил Голос.

Вадим осторожно выглянул в окно.

Там были собаки, много собак, нескончаемое море собак….. Все это месиво двигалось, рычало и выло, задирая морды, и курилось мокрой шерстью под проливным неистовым дождем. Вонь псины доставала даже сюда, на второй этаж вместе с очередными яростными порывами ветра.

А еще там, внизу, по колено в живой каше, двигалось огромное существо из кошмарных снов, нечто среднее между гориллой и волком-переростком, потрясающее в воздухе оторванной человеческой головой. Вадим сразу узнал, чьей. Это была голова парня, одного из двоих, отосланных на охрану КПП. Дронов, подумал потрясенно Немченко. И это — человек?! Это с ним мне надо договариваться?!

Мертвая зона, усеянная редкими собачьими трупами, начиналась уже не в пяти, а в метрах в трех от офиса. Там безумствовала непогода и свинец. А дальше шла гора шевелящихся, агонизирующих, истекающих кровью и умирающих собак. Люди потихоньку сдавались, страх стискивал сердца, а патроны медленно, но верно кончались.

— Ад на Земле, — произнес Немченко, — Господи, откуда он их столько взял?

Борзов рядом в кресле содрогнулся, сжавшись еще сильнее.

Его губы быстро шевелились.

— Выйди к нему, попытайся, — посоветовал Голос. — Выбора все равно нет. Если они под его руководством прорвутся в здание — конец всем.

— Как ты предлагаешь мне с ним договариваться?! — сорвался Вадим. — Это не человек больше! Это, мать его, зверь! Я ведь мог успеть унести ноги! И я и мои люди! — заорал Немченко в трубку. — Наблюдатель тебе был нужен?! Или ты, сука, решил от меня избавиться?!

— Поговори с ним, Вадим, — словно не услышав его слов, сказал Голос.

Немченко в бешенстве швырнул телефон об стену. Подошел к двери, остановился и, повернувшись, смерил Борзова взглядом. Потом достал пистолет и, передернув затвором, поймал вылетевший патрон. Вернувшись к столу, поставил его перед Семеном.

— Ствол у тебя есть? — спросил он.

— Е-е-есть…, — заикаясь, кивнул Борзов.

— Тогда лучше стреляйся!

— А ты? — с безумной надеждой поднял на него голову Семен.

— Извини, — пожал Вадим плечами. — Я ухожу.

— Не бросай меня! Не бросай! — лихорадочно быстро заговорил Борзов. — У меня есть люди, у тебя девять человек, мы отобьемся. Я тебе денег дам. У меня немного, но дам. Формулу, весь техпроцесс «Сигмы» расскажу. С такой штукой ты миллионером станешь…

Вадим покрутил пальцем у виска.

— Ты что совсем рехнулся?! В окно выгляни, урод! Надо было раньше думать! Я не хочу, чтобы нюансы твоего техпроцесса обсуждались на моих похоронах, понял? Так что, бывай, Семен.

Он вышел, хлопнув за собой дверью.

Там, позади него, в кабинете, бессильно закричал Борзов.

 

Вожак стаи

1

— С-СЕМ-М-МЕН-Н! — вновь издал оборотень рык.

Дождь застилал все вокруг сплошной пеленой. Непрерывно полыхали молнии, отзывался гром. Стальные осы впивались в его тело и тела братьев.

— С-СЕМ-М-МЕН-Н!

Дождь впивался в его покрытое жесткой шерстью тело, но он не двигался с места. Он был одновременно здесь и нигде, растворялся в толпе братьев и чувствовал свое полное с ними единение. Теперь у него было множество глаз, когтей и клыков. И ненависть стала тоже общей. Он обрел иное существование и теперь казался тысяченогим, тысячеглазым божеством, всесильным и беспощадным, способным восстановить справедливость на земле, где ему больше не было места.

Оборотень быстро прогрессировал.

С каждой секундой и каждым прожитым мгновением он становился все более полководцем, ведущим безжалостную войну. Он усвоил, что всех братьев защитить и спасти не сможет, он понял, как жертвуют малым ради большего, он узнал, что такое посылать дорогих друзей на верную смерть.

Люди взорвали машину и разлили бензин.

— Огонь! — в панике донесли ему братья. Мы должны устрашить их, принял решение оборотень. Отсутствие страха у врага — вот главный страх. И братья, покорные его воле, бросались в огонь и сгорали заживо. Теперь у людей добавилась новая проблема: горящие собаки-факелы, бьющиеся в окна. Часть облупленного фасада уже тлела, не смотря на ливень.

Есть возможность обойти их через подвал, сообщили ему братья. Подкоп сделан, слабая фанера раздроблена. Двое туда уже спустились и пытаются открыть дверь подвала изнутри. Если у нас будет чуть больше сил, когтей и лап мы справимся с дверью гораздо быстрее.

Прекрасно, решил оборотень и бросил вниз еще две дюжины воинов. Совсем неплохо нанести врагу неожиданный удар там, где он менее всего его ожидает.

Что у людей с патронами?

При нашей плотности атаки, надолго не хватит, донесли ему с передовых рубежей. Автоматы перегреты, два уже вышли из строя, у одного заклинившим патроном разорвало ствол. Люди не справляются со снаряжением магазинов, их внимание ослаблено, силы на исходе. Патроны, ставшие теперь на вес золота, постоянно падают на пол, теряются, пропадают.

— Значит, огня надолго не хватит? — восхитился оборотень.

Надолго не хватит?! Немедленно усилить натиск!

2

В здании оставались не только бойцы. Там еще оставались и те, кто предал его, прежнего Максима Дронова, кто своим молчанием допустил его смерть.

Оборотень пытался вспомнить их лица. Память Дронова мелькала перед его взором, словно калейдоскоп. Не все и всё вспоминалось сразу.

Но тройку виновных оборотень выделил и определил.

Они умрут следом за Борзовым, решил он.

Итак, где же наша добыча, братья?

Скот на третьем этаже, доложили ему разведчики. Весь третий этаж провонял, пропитался их страхом. Оборотень поднял голову. Своими новыми чувствами он тоже видел и ощущал этот животный ужас. Те трое были тоже там, наверху. Молились и плакали.

Скоро, друзья, пообещал оборотень.

Скоро у нас с вами будет много пищи. Я накормлю вас человечиной до отвала.

— С-СЕМ-М-МЕН-Н!

 

Вадим Немченко

1

Когда он вышел в приемную, два парня с автоматами куда-то исчезли. Остались только груды дымящихся гильз, да разбитый графин. Вместо них от окна отступил, глядя на Немченко, непонятно откуда взявшийся Сашок. Лицо его было в серой копоти, а руки по локти в черной запекшейся крови.

— Ты где был?

— Того… Раненного парня отстреливал.

— Отстрелил?

— Что же это, а? — вместо ответа произнес дрожащим голосом Сашок.

— Светопреставление, — ответил Вадим. — Или полная ж…. Что с руками?

— Вытаскивали труп внизу. Эти твари едва не пролезли через подвал. Сделали подкоп и пытались дверь сломать. Слава богу, Костик заметил, пока туда — сюда со своими ведрами бегал. А один из Борзовских в эту дыру провалился. Представляете, Вадим Дмитриевич? Мы с одной стороны его тащили, а собаки с другой.

— И кто победил? — хмыкнул Немченко. Его сведенное судорогой лицо словно бы разучилось навсегда улыбаться. — А, впрочем, неважно. Ты готов? Мы уходим.

— Куда, Вадим Дмитриевич?! Как?! Там же собаки!

— Это, брат, уже волки.

Он присел на корточки, облизав сухие губы. Посмотрел на Сашка снизу вверх. Передернул затвор пистолета.

— Страшно? — спросил Вадим.

— Очень.

— Ладно, попытаемся выбраться, — поднялся Немченко. — Собирай наших людей и спускайтесь вниз. А я попробую все с гражданскими уладить.

— С кем? — оторопел Сашок. — Они-то нам на хрена сдались?

— Ты хочешь их волкам оставить? — хмуро глянул на него Вадим.

— А вы их с собой тащить хотите? — развел руками Сашок. — На фига козе боян?

Немченко взял его за грудки и рывком приблизил к нему свое потное серое лицо, перемазанное кровью, как у индейца на тропе войны.

— А мне с…, понял?! Я так решил и точка! Верно, Саня, каждый должен сам платить по счетам! — произнес он. — И тут ребята явно сильно задолжали кредитору. Но эти хлюпики, думающие, что они самые умные и пяти минут не продержатся. Им бы еще сиськи мамкины сосать, а не серьезными делами заниматься. Я не допущу бойню, Саня. Собирай наших, и ждите меня внизу.

Несколько мгновений Сашок смотрел на него, словно контуженный. Потом молча повернулся.

— И вот что еще, Саня, — поймал его за локоть Немченко. — Там внизу, нас ждут не маменькины сынки, а бойцы. Вот с ними, запомни, никакой жалости. Нам сейчас, уверен, предстоит драка за то, чтобы выбраться отсюда живыми. Быстро всех наших вниз к главному входу!

2

Пока Сашок собирал людей, Немченко поднялся наверх по лестнице. Дым добрался и сюда. В полутемной рекреации сидели на корточках кашляющие, задыхающиеся люди.

Немченко включил свет, оглядываясь.

Испуганные лица, глаза полные страха и надежды. Вадим быстро пересчитал оставшихся. Девять.

Он не знал, что с ними делать. Он совершенно не представлял, куда их девать. Протащить через кордон обезумевших собак всех девятерых было невозможно. Через них и двоих было не протащить. Спрятать в подвале? Туда уже приникли озверевшие шавки. Забаррикадировать в каком-нибудь углу? Все равно доберутся, рано или поздно. Может быть, расстрелять, чтобы облегчить мучения?

Решение родилось спонтанно, как вспышка.

— Кто-нибудь знает, как попасть на крышу? — обвел Немченко взглядом их серые лица.

Один из них в белой измазанной сажей рубашке и в совсем неплохом костюме поднял неуверенно руку. Как в школе, придурок.

— Я видел, как туда слесаря поднимались, — промямлил он.

Немченко испытал моментальное острейшее желание врезать, как следует по его одухотворенному лицу. Слишком уж он напомнил ему Машкиного инфантильного бойфренда.

— Веди, — приказал Немченко, мотнув пистолетом.

Парень поднялся, отряхиваясь от штукатурки.

— Быстрее! — рявкнул Вадим. — А вы чего все расселись? Особого приглашения надо?

Что же ты делаешь, Вадим, спрашивал он себя, подгоняя их стволом пистолета. Ты же теряешь время. Ты можешь не успеть вырваться со своими людьми. Ты променяешь их жизни на надежду для этих высокообразованных недоносков.

Я ничего уже не знаю, ответил сам себе Немченко. Я ничего уже не понимаю. Я вообще уже не знаю, жив ли сам или мертв.

Железная лестница на чердак маячила в конце коридора.

— Сюда, — мотнул головой проводник.

Вадим быстро поднялся первым и, поднатужившись, распахнул люк. Там наверху, было непривычно свежо, обжигающе холодно и очень мокро. Но и здесь уже воняло паленой псиной и пороховой гарью. Над головой сверкнула молния, а ледяная вода полилась ему на грудь.

Матерясь, Немченко выбрался на крышу. Сполоснул лицо и руки в глубокой луже.

— Все сюда, — скомандовал он, наклонившись вниз. — Быстро!

Дождь мгновенно превратил его одежду в мокрую тяжелую сбрую. Но после угара офисных коридоров, Вадим с наслаждением вдыхал свежий опьяняющий воздух.

Оставшиеся в живых сотрудники Борзова друг за другом выбрались на крышу. Им было холодно в своих костюмчиках. Они жались друг к другу, словно овцы на бойне.

— Все?

— Все, — кивнул проводник.

Его губы еле заметно тряслись.

— Навалите на люк что-нибудь сверху, — порекомендовал Немченко, окидывая их взглядом. — Сумеете? Найдете что-нибудь?

И тут случилось то, что Немченко никак не мог ожидать. Молодой парень, который вел его к люку, вдруг упал на колени прямо в огромную лужу и забился, словно в приступе лихорадки. Его лицо перекосилось и задрожало в рыданиях.

Вадим оторопел.

— Спасибо! Вам! — взвизгивая, закричал парень. — Спасибо! За нас! Всех!

И тут до Немченко дошло.

Твою мать!

Эти ботаники решили, что он ведет их на крышу расстреливать. Что бы безжалостно пустить в расход, как никому не нужный балласт. Как расходный материал, бесполезный и ни к чему особенно не пригодный.

И который наверняка только будет мешать им, воинам, путаясь беспрестанно под ногами.

У него свело скулы от накатившей злости.

— Стоять! — исступленно заорал он, размахивая пистолетом.

Гребанные овцы! Проклятые умники! Тупые сопляки! Вы что, совсем позабыли, как ведут себя настоящие мужчины?! Вы так и будете покорно идти на бойню, куда вас поведет мразь, вроде меня?!

Немченко повернулся к люку, наполовину спустился вниз. Его трясло.

Они молча ждали.

— Завалите крышку, — буркнул Вадим. — И, успехов.

Он закрыл за собой люк, отсекая, вычеркивая из своей памяти их перепуганные лица. Его ждали внизу, он спешил.

3

Они ждали его внизу: все десять. Грязные, мокрые, провонявшие порохом, кровью и чужими смертями. Автоматы дымились в их руках. Даже Коля освоился, смотрясь почти Рэмбо с закатанными рукавами разодранной на плече рубашки. Они были и оставались его людьми, которых он привел за собой в это пекло, и которых он должен был сейчас отсюда вывести. Да, может быть, они были недалекими и не такими образованными, как те, оставшиеся только что под дождем на крыше. Да они не знали, как устроен синхрофазотрон, и слабо представляли себе, где на глобусе располагается Ботсвана. Но каждый из них стоил минимум пары таких вот дешевых умников. Потому что эти, стоящие сейчас перед Немченко были мужчинами, а те, оставшиеся наверху — нет.

У выхода сгрудились трое из людей Борзова. Двое продолжали стрелять, один непонимающе рассматривал Немченко. Именно тот, любознательный, которому объяснял диспозицию Сашок. Надо же, а он все еще жив, мимолетно удивился Немченко.

— Конец, ребята, — объявил громко Вадим. После холода на крыше его немного трясло. — Мы уходим.

— Куда? — спросил тот, рассматривающий.

— Это не наш бой.

— А чей?

— Все вопросы к Семену, — поморщился Немченко, мотнув наверх головой. Мокрая рубашка неприятно липла к телу.

Двое других непонимающе обернулись.

— Так не годится, — произнес третий. — Либо забирайте нас с собой, либо вы никуда не уйдете.

— Пошли, — равнодушно пожал плечами Немченко. — Только помогите с баррикадой.

— Идет.

Вадим знал, что компромисс невозможен. Он слишком устал за сегодняшний день, чтобы оставаться готовым к компромиссам. Он и так сегодня сделал многое. Либо его люди, либо никто. Собаки и кошмарный вожак не выпустят отсюда никого, замешанного в их крови.

— Взялись, — скомандовал он.

Оказалось, все уже были на последнем издыхании. Люди никак не могли стронуть с места тяжелый шкаф в проходе, который, насколько помнил Вадим, они легко закинули сюда перед началом боя втроем.

— Ну, же! — закричал Немченко.

Как же я буду это делать, глядя на мокрые спины в грязных разводах людей Борзова, думал Вадим. Только что вытащил и дал шанс девятерым, а сейчас буду убивать этих несчастных? Я не смогу, нет. Только не сейчас, не сразу. У меня будет сегодня передышка или как?!

К счастью, проблему компромисса понимал не только Немченко.

Едва только был вытащен и отброшен в сторону шкаф, закрывавший выход, как на сцену выступил Саня. Вадим даже глазом моргнуть не успел, как тот одним движением сдернул автомат с плеча Костика, и полоснул короткой очередью по спинам этих троих. По спинам трех еще говорящих и еще живых трупов. Он все сделал быстро и качественно. Не задумываясь и не рассуждая. Одним коротким движением автоматного ствола.

Потом посмотрел на онемевшего Немченко и молча добил каждого контрольным выстрелом. Вытер пот со лба.

Выстрелы еще не смокли под потолком, а Сашок уже возвращал автомат ошеломленному Косте.

— Путь свободен, шеф, — сухо доложил Саня. — Вы же сказали мне наверху: без жалости.

— Двинулись, — кивнул Вадим, перешагивая через тела, уже окончательно превратившиеся в трупы.

 

Вожак стаи

1

Оборотень ждал.

Он видел, как двуногий скот выводили на крышу, и с удовлетворением вдыхал запах страха, который исходил от них плотной волной. Там были ненавистные ему люди. Предатели, бывшие друзья. Но сейчас главное — Семен.

Внизу на первом этаже активное движение, доложили разведчики. У людей что-то происходит, они спорят, ссорятся и выясняют отношения. Принялись разгребать завал на главном входе. А вот это известие было началом победы, понял оборотень.

— Братья! — приказал он. — Теперь держимся настороже и медленно начинаем откатываться. Нас и так сегодня погибло слишком много.

Скот вывели на крышу, внизу началось движение — все говорило оборотню о том, грядут изменения. Осада заканчивалась. А он был уверен, что однозначно — победой.

2

— Мы сдаемся! — закричали от здания. — Мы выходим!

Оборотень взвыл.

Автоматный огонь давно стих.

Спокойно, братья, сказал оборотень. Ко мне, друзья мои. Слишком много крови, подумал он. Мы уже лишились слишком многих.

Последний выстрел — и тишина. Остались только гром, ливень и нетерпеливое поскуливание голодных братьев.

У дверей здания началось какое-то движение.

Что-то громко обрушилось. В воздухе повисла одна длинная автоматная очередь. Но вот оборвалась и она. Там, у входа, несколько раз выстрелили.

Только что на входе расстреляли троих, донесла оборотню разведка. Троих из тех, что тебя убивали.

Двери распахнулись, выпуская под дождь каких-то совершенно незнакомых оборотню людей. Братья расступались, образовывая коридор.

Оборотень ждал, жадно втягивая ноздрями сырой тяжелый воздух.

Первый, одетый в кожаную куртку, поднял руку с пистолетом вверх.

— Мы не при делах, парень, — сказал он. — Просто случайные туристы. Дай нам уйти. А взамен ты получишь Семена.

Оборотень размышлял.

От них тоже пахло смертью, но не сегодняшней. Трое, ощутил оборотень. Этот человек убийца тоже. Не наслаждаясь, он просто выполнял свою работу. Имеет ли он право жить?

От человека не пахло кровью братьев или белым порошком, который оборотень ненавидел почти так же, как и Семена. Семен, подумал оборотень. И ненужная смерть братьев. Все остальное — потом.

— Т-ты от-ткр-роешь пр-роход? — прорычал оборотень. — П-пуст-тиш-шь м-меня к С-с-сем-мену?

— Да, — кивнул человек. — Он в своем кабинете. Боится и ждет тебя.

Братья смотрели на него выжидательно. Мокрые люди за спиной первого тоже.

— И-д-дите, — рыкнул он. — У м-мен-ня с-с в-вам-ми д-дел н-н-нет-т.

Люди, отшатываясь от рычащих оскаленных собак, оскальзываясь в грязи, двинулись к стоянке. Первый из них остановился.

— Поспеши, Максим, — сказал он. — А то ты сможешь найти только его теплый труп.

— Ч-ЧТ-Т-ТО???

— Ты ведь не хочешь, чтобы Борзов ушел из жизни по-своему?

— Б-Р-РАТ-ТЬЯ!!! — проревел исступленно оборотень.

Сотни голов обратились к нему. В глазах светилась любовь, преданность и готовность к смерти. Я — вожак стаи. И я привел вас сюда. Осталось последнее, то, ради чего мы пришли.

— УБ-Б-БЕЙТ-ТЕ ВС-С-СЕХ-Х!!!

Он указал путь для ненависти.

И серая грязная оскалившаяся волна, словно гигантский смертельный прилив, цунами, хлынула в распахнутые двери.

3

Оборотень стал самой смертью.

Он хватал, рвал, кромсал, резал. Он упивался горячей кровью. Он наслаждался своим мщением. Он окончательно растворился в тысячи глоток, лап, клыков и когтей. Братья утоляли свой голод.

По скользкой от крови лестнице, оборотень стремительно взлетел на второй этаж. Здесь сидел Семен. Враг и убийца.

Одним ударом оборотень добил почти сорванную дверь. Здесь, в приемной пахло духами и кофе. Воспоминания о Марине, секретарше Борзова, зашевелились в памяти Максима Дронова. Оборотень и ее с удовольствием разорвал бы тоже.

Вторая дверь сдалась без особого труда.

— СЕМ-МЕН! — зарычал оборотень.

И понял, что опоздал.

Борзов, разбросав руки, лежал на своем монументальном столе. Вокруг головы расползалась быстро чернеющая лужа крови, стена позади была забрызгана мозгом и кусочками кости, а правая рука все еще стискивала дымящийся пистолет.

Оборотень завыл, безысходно, с болью.

Братья замерли, прервав кровавое пиршество, задрав морды, чутко вслушиваясь в его интонации. Зря… Все потери, вся кровь и боль — зря?!

Были еще убийцы, напомнили ему братья. Они на крыше. И мы до них доберемся.

— Н-НЕТ-Т!!! ВС-СЕ…!!! — прорычал оборотень. — ВС-СЕ УХОД-ДИТЕ! СП-ПА-САЙТ-ТЕСЬ!

Но как же ты, Вожак?

Оборотень смахнул кипу листов на пол. Поднял со стола Борзова зажигалку.

— С-СЕЙЧ-ЧАС С-СЮД-ДА ПРИД-ДЕТ-Т ОГ-ГОН-НЬ! БЕГ-ГИТ-ТЕ, Б-БР-РАТЬЯ!!!

Оборотень оскалился. Он придумал для оставшихся на крыше убийц, наверное, самую мучительную смерть. Совсем недавно он видел такую смерть в свежем выпуске новостей.

 

Тарас Петровский

1

Возможно, мы проиграли сражение, но не проиграли войну. Кто-то из мудрых давным-давно сказал эти прекрасные слова. Кто именно? Петровский не помнил.

На экране спутникового слежения черная клякса захлестнула здание.

Тополев гулко сглотнул, не отрывая взгляда.

— Конец, Тарас Васильевич? — буднично спросил Дремов. — Начинаем?

— Постой-ка, — поднял руку Петровский.

Три крупных точки стремительно снялись от фабрики. Те, что прибыли первыми. Три джипа с неопознанными пассажирами.

— Выжили? — не поверил своим глазам Тополев.

— Будем брать? — осведомился Дремов.

Петровский задумался на мгновение. Его глаза вновь встретились со взглядом Антона.

— Отпусти их, — попросил Тополев.

— А если там Дронов?

— Ты знаешь, что твой Дронов сейчас внутри и мстит, упиваясь кровью.

— Знаю, — согласился Тарас. — А если они вывезли «Сигму»?

— Там им точно было не до нее.

— Хорошо, — снова согласился Петровский.

— Пусть уезжают, — сказал он вслух, расстегивая плащ. Антон облегченно выдохнул. Петровский снял плащ, не отрывая взгляда от экрана.

— Что это вы делаете, Тарас Васильевич? — удивился Дремов.

— В конце-концов я ведь тоже оборотень, — просто ответил тот. — Попробуем поговорить.

— О чем с ним сейчас говорить? — вмешался Тополев. — Он и вас убьет, Тарас…

Договорить Антон не успел.

Перебивая его, захрипела рация.

— …зываю, вызываю Петровского.

Тарас поднял рацию.

— Да? — спросил он.

— Ну, и как тебе шоу? — спросил тот же самый голос, с которым они говорили в милиции. Голос провонявшего бензином бомжа. Голос кукловода. Или все-таки Тензора?

— Многих он уже на тот свет отправил? — вместо ответа спросил Петровский.

— Он отправит всех оставшихся, — ответил Голос без интонаций. — Крепкого ты мальчика воспитал, но для меня он не подходит.

— Почему же?

— Он слаб, — ответил Голос. — Он не убийца. Я организовал ему знатную наживку. Других людей, не Семена, настоящих убийц с руками по локоть в крови. А он, твой слабак, их выпустил. Знал, что кто они такие — и выпустил. Другой бы убил вообще всех, а он…. То, что с ним сейчас происходит, ты же знаешь, временное. И когда он придет в себя, вполне возможно, что и руки на себя наложит. Зачем мне такая размазня?

— Вырасти своего.

— Я подумаю над советом. Да, кстати, связь я вам возвращаю, мне она больше ни к чему. Все, что я хотел увидеть — увидел. Все, что желал сделать — сделал. Твой уродец мне не подходит. До скорой встречи, Тарас.

— Ты так и не представился.

— Ах, да, — спохватился Голос. — Когда-то меня звали Тензор. Помнишь такого?

Петровский рассмеялся.

— Мы тебя сразу вычислили, мальчик, — ответил он. — Только ждали подтверждения. Ты все такой же маленький мальчик со взрослыми амбициями? Ты так и не посетил психиатра? Разве ты еще жив?

— Я уже жив. Я вернулся, Петровский. И рад, что ты меня помнишь, — удовлетворенно сказал Тензор. — Мы с тобой еще встретимся, обещаю.

— В следующей жизни, — ответил Тарас.

— В этой, — сказал Тензор и отключился. Сейчас же вместо него в рации появился другой голос — голос Михаила Токарева.

— Группа Петровского, отзовитесь! Петровский, прием!

— Здесь мы, — ответил Тарас. — Как там, в здании?

— А! Наконец-то! — обрадовался Токарев. — Докладываю, Тарас Васильевич, три джипа выехали обратно. Состав экипажа первоначальный. А в офисе — настоящая резня.

— Как же они смогли все-таки выехать? — спросил недоуменно Тополев. — Как сумели договориться с Дроновым?

— Почти все собаки — в здании, — продолжал Токарев. — Минуточку… Собаки бегут, Тарас Васильевич. Они все покидают территорию. Все собаки спасаются бегством.

Петровский повернулся к водителю.

— Андрей Васильевич, двигаемся! — сказал он. — Думаю, Дронов еще что-то задумал. И очень сильно надеюсь, что мы хотя бы на этот раз успеем.

2

Джип рванулся вперед, подпрыгивая на ухабах.

До дороги на КПП прямиком действительно оказалось совсем недалеко. Преодолев несколько отвалов, машина слетела к прогалине и, наконец, с ревом выбралась к площадке перед забором.

— Приготовились, — предупредил Петровский.

— Ну и дела, — присвистнул Тополев, окидывая взглядом возникшую картину.

Будка КПП темнела приемом оторванной двери. Земля вокруг была усеяна собачьими трупами. Сколько их здесь было? Сто? Двести?

Оставшиеся в живых собаки веером разбегались из разорванных ворот. Некоторые прихрамывали, некоторые жалобно скулили, но почти все они дымились от свежей крови.

Машина стремительно ворвалась в остатки ворот, распугивая последних псов. Тут и там валялись их раздавленные трупы, кровавая вода с клочьями шерсти, летела из-под колес. Все еще пузырящаяся от дождя земля хранила следы тысячи лап.

Джип несся к офису, над которым, не смотря на ливень, неуверенно вздымались черные клубы дыма.

— Стой, Васильевич! — закричал Петровский. — Стой!

Максим, страшный, жутко изменившийся, шагал им навстречу. Кое-где на его фигуре, весьма смутно напоминавшей человеческую, сохранились остатки одежды.

— Боже! — прошептал Тополев.

— Вот это да… — произнес Дремов.

Машина, пройдя несколько метров юзом, замерла. Максим тоже настороженно остановился.

Петровский достал из бардачка пистолет. Там были заряженные еще утром перед выездом на фабрику Борзова серебряные пули. Бессмертные тоже бывают смертными, вспомнил Тарас ночной разговор с Тополевым. Если не найдется какой-нибудь молодчик…

Петровский открыл дверь.

— Антидот заряжен? — спросил он у Дремова.

— Ага, — ошарашено произнес тот, не в силах оторвать от Максима взгляда.

— Приготовься.

— Вы уверены насчет антидота?

Тарас выбрался в дождь и холод, утопив сейчас же ботинки в бурлящей грязной воде.

— Максим! — крикнул он, сморщившись. — Это Тарас Петровский! Узнаешь меня?

Дронов на негнущихся ногах сделал несколько шагов к машине. Вместо правого глаза зияла кровавая дыра с белеющими осколками кости, а грязная мокрая шерсть по всему телу была слипшейся от крови. Полуруки-полулапы сжимались и разжимались, выпуская длинные когти.

Вот оно, подумал Петровский. Сейчас состоится выбор: жить ему или нет. Момент истины для зашедшего слишком далеко оборотня.

— Зач-чем-м пр-р-риш-шел? — прорычал Максим напряженно.

— За тобой. Где Семен?

— М-мер-р-р-тв…

— Остальные?

Морду монстра из кошмаров исказило нечто похожее на ухмылку.

— Б-бр-р-рат-тья…

— Зачем ты поджог офис? — вздохнул Петровский.

— Я р-рас-сплат-тилс-ся сп-полн-на…

— Уверен?

— Д-да-а…

Несколько длинных мгновений они смотрели друг на друга. Глаза зверя и глаза человека, готового стать зверем. Отец и сын. В его глазах Тарас не увидел больше ненависти. Он увидел и почувствовал лишь неимоверную усталость и безысходность загнанного хищника, который уже не желает быть таковым.

Жить, решил Петровский, щелкая предохранителем.

За спиной Тараса раздалось несколько быстрых хлопков, а на груди Дронова вдруг один за другим появились белые шарики.

Монстр поднял лапы в недоумении, потом посмотрел на Тараса и издал рев, перекрывший на мгновение шум дождя.

— Пр-р-ред-д-дат-тель, — прорычал он и медленно упал в воду лицом вперед.

Петровский стряхнул воду со лба.

— Быстро к офису, — сказал он в открытую дверь. — Всех наших людей — сюда. Всю нашу — только нашу! — медицину тоже сюда. Постарайтесь спасти хоть кого-то. И, Антон, свяжись с погодниками, пусть усилят дождь. Может быть, хотя бы кого-то спасем.

— А вы, Тарас Васильевич?

Петровский хлопнул дверью.

Джип рванул дальше, а он, сделав несколько шагов вперед, присел над Максимом.

Тот лежал навзничь в пенящейся луже, уставившись единственным оставшимся глазом в темное, затянутое свинцовыми тучами небо. Струи дождя стегали его по окровавленной шкуре, по свежим шрамам и изуродованному лицу. Антидот начал уже действовать. Огромные когти словно таяли на глазах, тело ссыхалось, возвращаясь к человеческим формам, а черты лица его медленно, но неуклонно, приобретали прежние очертания. Из безжалостного и неуправляемого оборотня Максим вновь становился самим собой.

— Прости меня, парень, — произнес Петровский и, протянув руку, погладил пальцами расползающуюся под дождем мокрую шерсть. — Прости, Максим. Я очень многое не успел в этот раз.