Максим Дронов

1

У подъезда стояло несколько машин.

Ведомый своими воспоминаниями, как автопилотом, Максим обогнул крайнюю и остановился оглядываясь.

Этот подъезд он видел раньше.

Именно этот, ни какой-то другой, с зеленой стальной дверью и кривой черной надписью у панели домофона: «Ванька — дурак!»

И тут случилось странное.

На широких ступенях лестницы лежали две собаки — крупные рыжие шавки неопределенного вида, лежали, посверкивая на него глазами. Он сделал шаг на лестницу.

Ближайшая глухо заворчала, поднимая голову.

Максим остановился, совершенно не представляя, что надо делать. Собак он никогда особенно не любил, предпочитая поддерживать строгий нейтралитет. Впрочем, подумал Дронов, намечается явный перебор в приключениях. Проснуться без памяти избитым в лесу, чудом доехать до места назначения и, наконец, столкнуться с голодными дворнягами у подъезда — надоело, хватит!

— Тихо, — поднял он руку. — Мне просто надо пройти.

Собаки очень странно отреагировали на его жест. Та, рычавшая, внезапно отскочила в сторону, а вторая быстро отползла с прохода, выжидательно, даже как-то подобострастно на него уставившись. А он вдруг всем телом ощутил их внутреннее напряжение. И готовность. Готовность следовать за ним на край света.

Он взмахнул рукой.

Собаки разбежались в стороны, шерсть их встала дыбом, клыки обнажились. Они выжидали, но явно готовились атаковать.

Максим, повернувшись к ним лицом, попятился к двери.

— Спокойно, собачки, — пробормотал он. — Спокойно.

Внезапно ему вспомнился лес и холодное пробуждение. Ненависть захлестнула его. Его и почему-то собак, преданно ловивших его взгляд. Неожиданно Максим почувствовал странное единение с этими бродячими тварями. Обычное отвращение и настороженность, которые он испытывал к собакам прежде, бесследно исчезли, и им на смену пришло новое, неведомое чувство. Как будто рядом с ним были какие-то близкие существа. Можно даже сказать — родные. Братья.

Подъезд и дом на мгновение перестали для него существовать. Остался только он и собаки. Только они втроем в нереальной серебристой пустоте.

Максим видел их гнев и страх. Его тело словно превратилось в огромный приемник. И он выплеснул на них накопившуюся ненависть. Из его глаз метнулось ярко красное пламя, жадно лизнувшее поджарые собачьи тела. Тонкие пульсирующие нити протянулись от пальцев к собакам и окутали их словно коконом. Он поднял их в воздух.

Что, закричал кто-то незнакомый внутри него. Справились?

И внезапно все кончилось.

Окружающая реальность вдруг нахлынула со всех сторон, обретая цвет, контрастность и резкость, как на фотографии, опущенной в проявитель. Нитей больше не было. Исчезло и красное пламя. А прямо напротив него где-то на высоте метра две большие собаки, утробно поскуливая, висели в воздухе.

Ошеломленный, Максим разжал до боли стиснутые пальцы.

Собаки с ревом рухнули вниз. Упав на асфальт, завизжали и побежали прочь от непонятного им страшного человека.

Максим посмотрел на свои грязные руки. Повертел, изучая. Ничего особенного в них не было, если не считать черного сломанного ногтя на среднем пальце правой руки.

Ему стало страшно.

Он почти подбежал к домофону. Набрал номер квартиры.

Через несколько минут пронзительной трели, там, наконец, подняли трубку.

— Да? — спросил молодой сонный женский голос.

Он где-то слышал его, в прошлой жизни. Раньше этот голос был для него близким и родным. Мама? Нет, слишком молодой. Тогда кто же?! Черт возьми, куда я попал?!

— Это Максим, — рискнул он.

— Какой такой Максим?

— Максим Дронов.

На том конце повисла мертвая тишина.

— Максим? — переспросила девушка после продолжительной паузы. В ее голосе звучало настоящее потрясение. — Ты что, сдурел?

— Мне очень нужна помощь.

— Прямо сейчас?!

— Да.

Там замолчали. Налетевший холодный порыв ветра ощупал его продрогшее тело.

— Алло? — поежившись, спросил он.

И вместо ответа домофон запищал, открываясь. Он толкнул тяжелую подъездную дверь.

— Второй этаж, если ты не забыл, — произнес динамик на прощание.

Бегом он поднялся по темной лестнице. Второй этаж, подумал Максим нетерпеливо. Кто же это?

Он остановился на площадке, переводя дух.

Дверь квартиры открывали.

Лязгнула цепочка, щелкнул первый замок, второй.

Максим ждал.

Наконец дверь распахнулась, выпуская свет прихожей из заточения. Там, в проеме стояла, заспанно морщась и кутаясь в синий махровый халат, очень красивая девушка с длинными светлыми волосами.

Он шагнул в круг света.

— Боже мой, Макс, — только и сказала она, потрясенно отступая в коридор. — Боже мой! Что с тобой случилось?

А Максим знал уже, кто перед ним.

Это была девушка из его сна в машине. Девушка, подарившая ему записную книжку (форзац, где зелеными чернилами написан телефон некого Тараса Петровского) и девушка, давно уже вышедшая замуж.

Девушка, имеющая мужа и ребенка. Алена из сна.

2

Максим сидел на кухне за круглым столом, помешивая ложкой благоухающий горячий чай. Чашку ему выдали солидную — большую, сочного красного цвета и надписью: «Daddy» Наверное, как и махровый халат, который ему оказался явно не по размеру, это была именная кружка Алениного мужа. Хотя, какая мне разница, подумал Максим отстраненно. После ванной и ужина ему нестерпимо хотелось спать.

За его спиной утробно гудела стиральная машина, изо всех сил пытающаяся расправиться с его грязной окровавленной одеждой, прямо перед глазами на полке размерено тикали часы, а сбоку, подперев руками подбородок, сидела Алена с кучей вопросов на красивом лице.

Все как в добрые старые времена, подумал Максим.

Вот только чужой халат не по размеру. Да чашка с надписью. И еще одно. Собаки около подъезда.

Его передернуло при воспоминании. Что же со мной происходит? — Ты так и будешь молчать? — не выдержала, наконец, Алена.

— Я очень устал, — ответил Максим.

— Здорово! — всплеснула она руками. — Не виделись два года, он заявляется ранним утром весь в кровище и говорит, что очень устал! Что с тобой, Максим?

— А что со мной? — пожал он плечами. — Очнулся с лесу. Поймал машину и приехал. Вот, собственно, и вся история.

— В лесу? Как же это ты в лесу оказался?

— Не помню, — буркнул он.

— Напился что ли?

Его передернуло.

— Слушай, Ален, — проникновенно произнес он. — Мы с тобой вместе два года были. Я хоть раз так напивался, чтобы ничего не помнить?

Она задумчиво поводила пальцем по столу.

— Да нет, вроде. Хотя, знаешь, люди меняются со временем.

Максим сделал глоток из именной чашки.

— Я мало изменился, — сказал он.

— Ну, почему же? Раньше, насколько я помню, ты в лесу не просыпался. Драк всегда избегал. А сейчас, прямо как герой боевика. В пять утра к бывшей девушке, окровавленный весь…. Что ж ты к маме не поехал?

Вот мы и подошли к самому интересному, подумал Максим. Говорить, нет?

— А я ее не помню, — рискнул он.

— Как это — не помню? — оторопела Алена.

— А вот так. Я свое имя-то вспомнил только по пути сюда, в машине. И всю дорогу уверен был, что домой еду.

— А меня увидел и сразу узнал, так что ли? — усмехнулась Алена. — Более слабого вранья никогда в жизни не слышала. Сказал бы сразу, соскучился, решил на жалость подавить.

— Ну и как, получилось?

— Что, получилось? — не поняла она.

— Ну, на жалость…?

Алена подняла на него глаза, и Максим внезапно вспомнил ее лицо у себя на плече ранним утром. Птицы, поющие за окном, уютное тепло одеяла и ее сонное лицо. «Привет», — говорит она одними губами…

— Получилось, — выдернула Алена его из воспоминаний.

В горле встал комок.

— Ну, а ты как? — торопливо спросил Максим.

— Я? — она тряхнула головой. — Отлично. Вышла замуж, родила девочку, развелась. Сейчас главным бухгалтером работаю. В крупной-прекрупной фирме. А мама с Дашкой сидит.

— Так мама твоя на другом конце города живет.

— Так, я к ней и езжу несколько раз в неделю. После работы. Вот такая у меня прекрасная жизнь.

— Понятно, — кивнул Максим. — Муж-то как?

— Муж объелся груш, — ответила Алена, поднимаясь. — Ты чай допил?

— Нет еще.

— Так допивай, и спать пошли. Мне вставать через час надо. Ляжешь на диване. А когда уходить соберешься, просто дверь захлопнешь.

Внезапно горячее чувство благодарности буквально затопило Максима.

— Ален, — сказал дрогнувшим голосом он. — Ты просто ангел какой-то…

— А ты этого раньше не замечал? — остановилась она в дверях кухни. — Или просто разглядеть не хотел?

— Хотел, но…

— Хватит, — она подняла ладонь. — Завтра поговорим. Ты все равно уже носом клюешь.

— Иду, — кивнул он и торопливыми глотками допил чай.

Поднялся.

Его ощутимо пошатывало от выпавших переживаний.

Спать, подумал Максим с вожделением. Спать…

На негнущихся ногах он проследовал за Аленой.

Диван уже был расстелен.

— Ложись, — сказала она. — Только я тебя сразу предупреждаю, никаких…

А Максим уже спал.

Неловко завалившись на диван, он уткнулся головой в подушку и моментально вырубился.

Алена подняла его ноги, накрыла пледом и секунду посидела рядом на корточках. Потом, со вздохом поднялась.

— Спокойной ночи, Макс.

А Максим уже шел по Новому Арбату. Шел, выискивая глазами Мерседес в сто сороковом кузове. Рядом горели огни реклам, шли люди, а он все искал и искал, лихорадочно шаря по машинам глазами. Напротив «Спорт-бара» он увидел его. Ярко фиолетового цвета, весь в спойлерах, с до блеска начищенным элегантным антикрылом.

Там, в машине за тонированными стеклами, его ждал Тарас Петровский и возможное спасение.

3

Петровский оказался приятным грузным мужчиной лет под сорок, без малейшего намека на бороду. Под густыми бровями находились большие серьезные глаза, разделенные широким носом, строгие губы стискивали трубку, а намечающийся двойной подбородок утопал в высоком воротничке наверняка дорогой рубашки. Весь он был ухоженный и умиротворенный, да и в машине его висел запах некого благополучия.

Тихо урчал двигатель, а неярко светившаяся в темноте панель приборов дополняла ощущение защищенности и уюта.

Максим с удовольствием вытянул ноги на пассажирском сидении и покосился через плечо на двух типов, расположившихся сзади и выглядевших слишком внушительно для специалистов по химии.

Тарас перехватил его взгляд.

— Это мои ребятки, — сказал он. — Ничего не видят, ничего не слышат. Можешь говорить что хочешь.

— Я думал, вы один будете, — сказал Максим.

Тарас усмехнулся.

— Видишь ли, — сказал он, — теперь с тобой опасно просто так общаться. Слухами земля полнится, понимаешь?

У Максима похолодело внутри, и он машинально подобрал под себя ноги.

— Узок круг революционеров, — пробормотал он, нащупывая сигареты. Внезапно захотелось курить.

— … страшно далеки они от народа, — подхватил, кивнув, Тарас цитату. — А ты, собственно, что предполагал?

Наконец Максим нашел сигареты, вытащил одну и закурил, щелкнув зажигалкой. Его была мелкая и очень неприятная дрожь. Проклятый, подумал он. Всего лишь день, а уже проклятый. Тарас со странным дружелюбием следил за его действиями.

Затянувшись, Максим посмотрел на него.

— Но вы-то не из наших. У вас же охранная контора.

— Ты популярная личность, — пожал плечами Тарас. — Отличный специалист. Мы приглядываем за некоторыми… специалистами.

— Химиками?

— Не только. Существует множество областей. И знаешь, — он посмотрел на него, — если бы ты не позвонил мне сегодня, завтра я бы с тобой связался. Обязательно. Мы обычно помогаем людям в твоей ситуации.

— Кто это «мы»?

— Мы, — повторил Тарас и выпустил клуб дыма из трубки. Курил он ее умело и с явным удовольствием, — Клуб альтруистов. Знаешь, кто это — альтруисты?

— Знаю, — кивнул Максим. — Обижаете.

— Ну, почему же, — пожал он плечами и кивнул на заднее сидение. — Они вот не знают.

Сзади заворочались.

— Ненавижу это модное слово, но скажу, — с горечью произнес Максим. — Меня банально подставили. Я хотел завязать с производством этой дряни, когда все узнал. Привыкание с третьей дозы. Представляете? И я это разработал. Вот этими, собственными руками…. Мы занимались обезболивающим для безнадежных больных. Я и придумывал «Сигму», как лекарство. А когда узнал, как мое лекарство стали применять…. Решил прекратить все это. А меня банально сдали. Меня предали собственные друзья.

— Хм… — сказал Тарас после паузы. — Как-то слишком много «я», «меня», тебе не кажется?

— В смысле?

— Успокойся.

— Не могу, — помотал головой Максим. — Вторые сутки — не могу.

— Но ведь тебе еще ничего не объявили.

— А вы в курсе всех событий? — удивился Максим.

— Разумеется. Только не спрашивай, как, ладно? Так ты что думаешь?

— Думаю, завтра позвонят. Договоримся о встрече, — Максим судорожно вздохнул. — И на ней меня убьют.

Тарас покивал в темноте.

— Ты — сильный парень, — сказал он. — Так спокойно говоришь о собственной смерти…

— Поверьте, не спокойно.

— Верю. Но ты прав. Им тебя убрать необходимо, — произнес он, глядя вперед на дорогу. Он сказал это так просто и буднично, что Максим понял: правда. Завтра, послезавтра, максимум — неделя и он, Максим, перестанет жить. Несмотря на страх, он до сих пор не верил, что это возможно — раз, и все. А теперь…. Это не сон. Это на самом деле происходит с ним, любимым и обожаемым, в общем-то, совсем неплохим парнем, идиотом, вляпавшемся в очередное дерьмо. И, судя по всему, последнее.

Он закашлялся, подавившись дымом.

Тарас посмотрел на него.

— В милицию идти глупо, — сказал он. — Ты это понимаешь?

— Да, — откашлявшись, кивнул Максим. Глаза слезились то ли от кашля, то ли от жалости к самому себе. — Что же мне делать?

Тарас вынул трубку и повертел задумчиво ее в руках.

— Просто выжить. Если они будут уверены в твоей смерти, искать не станут. Мы тебе сменим фамилию, имя, можно даже лицо поменять.

— И как же мне выжить?!

— А так, — сказал Тарас и вдруг всем корпусом повернулся, — Пойми, другого варианта нет. Если за тебя кто-нибудь подпишется, будет война. За тебя никто не встанет, поверь. Поэтому, у тебя есть дилемма. Либо бежать, любо принимать мое предложение.

— Куда же мне бежать? Без работы, без денег… Я из Москвы за всю жизнь два раза выезжал, да и то, в Анапу, с родителями. Нет, бежать мне некуда…

— Значит, не беги, — пожал Тарас плечами.

— Но как тогда?….

— Выжить? Как? Пойти на встречу, получить обещанную пулю в лоб и воскреснуть. А потом начать новую жизнь.

— Я что похож на Маклауда?

— Тебя невозможно будет убить обычными, человеческими методами, — произнес Тарас, а Максим внезапно поверил.

— Что я должен сделать? — после паузы спросил он.

— Прежде всего, пообещать, что когда все закончится, ты станешь работать на меня, — сказал Тарас и вдруг рассмеялся. Максим недоуменно на него посмотрел. — Извини, — оборвал тот сам себя, — просто, когда я произношу эту фразу, многие начинают странно на меня косится. Ну, знаешь, всякая чушь. Приходит человек в критический жизненный момент и предлагает панацею в обмен на преданность. Выглядит, будто я души приобретаю, нет?

— В общем, да, — тоже улыбнулся Максим через силу. Он не смог бы сейчас отреагировать даже на «Мистера Бина».

— Так вот, — сказал Тарас, — запомни, моя фамилия — Петровский, а не Люциферов. Хотя методы те же…

— Методы у всех одинаковые, — буркнул Максим.

— Да… И, последнее. Мне нужны несколько абсолютно честных ответов. Готов?

— Конечно.

— Ты не знал на самом деле?

— Нет.

— И ничего тебя не настораживало?

— Нет.

— Ты сожалеешь?

У Максима хрустнули скулы.

— Я проклинаю тот день, когда я пришел работать к Семену, — твердо ответил он. — Я ненавижу себя за свою слепоту. И я презираю людей, с которыми и на которых я работал.

Внутри него вновь волной поднялась ненависть.

— Успокойся, — сказал Тарас. Он задумался на мгновение, словно к чему-то прислушиваясь. Наконец посмотрел на Максима и произнес:

— Я тебе верю. Мы тебе поможем.

Максим перевел дух.

Несколько раз вздохнул, пытаясь успокоиться.

— Что я получу взамен? — спросил он. — Ну, если пообещаю…

— Вот это… — Тарас сунул руку в карман пиджака и вытащил что-то маленькое, блестящее. Он взял это двумя пальцами и показал Максиму. — Взамен ты получишь лекарство. — Это оказалось капсулой с поблескивающей жидкостью внутри. — Оно сделает из тебя то, что ты хочешь. Плюс к лекарству — хороший заработок, карьера и различные материальные блага. Подходит?

— Три последних пункта — отлично. А вот что там? — Максим кивнул на пробирку. — Какая-нибудь наркота, которая превратит меня в Горца?

— Ты соображаешь, о чем говоришь? И вообще, заладил, тоже мне. Горец, Горец…. После приема ты станешь нечеловеком, способным выжить после пули в лоб. Это не бессмертие, Максим. Но, не бойся…. Внешне ты останешься прежним.

— А внутренне?

Тарас нахмурился, и устало вздохнул.

— Короче, — сказал он, — ты хочешь или нет?

Максим с сомнением поглядел на капсулу.

— Это точно не наркота?

— Точно.

— Я ведь сделаю анализ.

— Точно.

Максим потер лоб. Пожал плечами, размышляя.

Петровский ждал.

— Я обещаю, что после успешного разрешения всех проблем, я — ваш, — произнес, наконец, Максим.

В салоне повисла тишина, даже «Энигма», тихо игравшая в динамиках машины словно притихла.

— Прислушиваешься, не грянет ли гром с ясного неба? — ехидно спросил Тарас и протянул ему руку с капсулой.

А Максиму на мгновение показалось, что глаза его странно блеснули в темноте — или это только показалось?

 

Иван Житцов

1

Дом казался старым, хотя еще, наверное, смог бы пережить еще не один год.

На первом этаже Иван с Галиной облюбовали себе убежище. Свили семейное гнездышко, где предавались любви, мечтаниям о лучшей жизни и нередким ссорам. Хозяйственная Галька сволакивала в него все, что попадалось под ее хозяйственную руку. Старый телевизор, сломанная стиральная машинка, которую Иван еле затащил по обветшалым ступеням, облезлые книжные полки. Все это складировалось в комнате побольше — «гостиной», как ее называла предприимчивая Галька. А спали они с Иваном в соседней комнате, чуть поменьше, денно и нощно охраняя накопленные богатства.

Устало пошаркивая натруженными ногами, Иван поднялся по скрипящим ступеням подъезда. С трудом отворил застонавшую дверь. Их квартира была первой справа, сразу за давно мертвыми облезлыми почтовыми ящиками.

Иван сдернул тугой засов и зашел в прихожую. Прислонился спиной к двери, отдыхая. События сегодняшнего дня вспоминались с огромным трудом. Словно воспоминания прятались за непроницаемой ширмой, сотканной почему-то из боли и страха.

Иван совершил сегодня нечто ужасное. Что-то такое, что делать было совершенно нельзя. Играл с огнем? Иван толком не помнил.

Из неприятно пахнувшей темноты раздался знакомый голос. Демон был на месте, он ждал Ивана. Он никому не даст его в обиду.

— Устал? — заботливо поинтересовался добрый друг.

— Да, — кивнул Иван, опускаясь на заскрипевшую табуретку в прихожей. Он блаженно вытянул гудевшие ноги. Поставил кейс в угол.

— Ты — молодец, Ваня, — похвалил демон. — Отлично справился со всем. И со всеми.

— А чего они сами…? — возмущенно вскинулся Иван.

— Верно, друг, верно. Они начали первыми. Однако прости, мне еще будет нужна твоя помощь.

— Сейчас?

— Позже, — успокоил его демон. — Хочу тебя пока попросить только об одном. Ты сейчас ляжешь спать, выспишься, накопишь силенок. Тебе, возможно, будут сниться страшные сны. Не верь им, Ваня. Верь только мне, понимаешь? Кто твой единственный друг, скажи?

— Ты, — пробормотал Иван.

— Верно, — одобрил демон. — Главное, не забудь этого, пока меня не будет с тобой рядом.

— А ты?

— Дела, Ваня, дела…

— Постой! — вновь дернулся Иван на табуретке. — Не уходи! Где Галя? Мне почему-то страшно.

— Вы встретитесь с ней совсем скоро, друг, — ответил демон после паузы. — Это я тебе обещаю. А теперь, давай-ка, вставай.

И Иван почувствовал, словно в него уперлось дружеское теплое плечо. В обнимку с тьмой он добрел до кровати и рухнул на заскрипевшие ржавые пружины.

— Ты скоро? — откинувшись на подушку, спросил он темноту.

— Даже не успеешь первый сон увидеть, — заверил демон. — Спи.

И Иван провалился в свой старый персональный кошмар.

2

Он снова был маленьким.

Он шел по дачному участку, сбивая подобранной палкой верхушки травы. Позади плелась сестра Маша, мотая почти севшим фонариком.

— Заладил, тоже мне, малявка, — недовольно бурчала она. — В туалет, в туалет. В ведро сходить не мог?

— В ведро девчонки ходят, — обиженно ответил Иван.

Он не заметил большой куст шиповника в темноте и больно ободрался. Остановился, с шипением растирая руку.

— Ну, что встал? — остановилась Маша сзади.

Над ними висело огромное черное небо, усеянное россыпью звезд. Здесь, за сто километров от города, ночной мир, казалось, состоял сплошь из него: удивительного, манящего, загадочного. Под ним уже уживались и странные легкие запахи, и стрекот цикад, и фрагменты далеких непривычных звуков. Звуки и запахи близкой земли, не города.

Иван заскрипел дверью туалета.

— Фонарик дай.

— Обойдешься, — буркнула сестра. — Давай побыстрее.

— Я весь в краске испачкаюсь, папа же только вечером докрасил.

— Ма-ляв-ка, — процедила сестра с презрением, но фонарик не отдала.

— Черт с тобой, — решительно ответил Иван и шагнул в темный туалет, осторожно закрывая за собой дверь.

Здесь, в одиночестве и темноте, все не раз слышанные им дачные ужасы словно обрели второе дыхание. История про мужика, утонувшего в выгребном туалете (упал туда с пьяни), красочные рассказы об огромных крысах, подпрыгивающих и вцепляющихся в задницу справляющего нужду, ядовитые опары, плюющиеся снизу смертельной кислотой. И еще, Иван знал это совершенно точно, где-то здесь, в ароматной, сейчас пропитанной запахами ацетона и краски туалетной темноте жил большой паук, которого не раз очень эмоционально наблюдала Машка.

Иван пошарил по карманам шорт.

Верная зажигалка лежала всегда слева. Через мгновение маленький огонек вспыхнул, разгоняя тьму.

— Ты скоро там? — подала голос сестра.

— Иду уже, — Иван смело шагнул к дыре сортира.

И отшатнулся испуганно.

Там, внизу, действительно сидела крупная крыса. Подняв голову, она подслеповато таращила на него маленькие бусинки глаз, а серая шерсть на ее загривке топорщилась, словно иголки.

Иван выронил зажигалку и с криком метнулся из туалета вон.

— Что случилось?! — вскрикнула Маша.

Иван не успел объяснить.

Внутри туалета что-то хлопнуло и через стекло над дверью блеснуло пламя. Дети отскочили, открыв рты.

— Маша!

— Ваня!

Они посмотрели друг на друга, а туалет перед ними уже занялся жадными языками огня. Лопнуло стекло над дверью и на них дыхнуло нестерпимым жаром.

— Буди папу! — закричал Иван.

— Сам буди! — огрызнулась Машка.

Не сговариваясь, они отступили подальше, топча грядки и глядя на огонь, словно зачарованные.

А потом…

(Иван застонал и заметался во сне. Начиналась самая мучительная часть.)

А потом дом, темнеющий справа, осветился тоже. Не светом в окнах кухни или родительской спальни. По его фасаду скользнули языки пламени.

Иван ошеломленно смотрел, как по свежевыкрашенной веранде взметнулся огонь. Потом перевел взгляд на сестру. По лицу той метались кровавые отблески. Их взгляды встретились.

— МАМА!!! — закричали дети почти одновременно. — ПАПА!!!

3

Иван сел на кровати, комкая в руках мокрое от пота старое одеяло.

В комнате воняло.

Не грязным бельем. Бензином. Запретным запахом, плохим запахом. Словно вся комната вдруг превратилась в огромную бензоколонку.

Он пошарил рукой слева. Галины рядом не оказалось.

— Галя? — позвал Иван и внезапно воспоминания о сегодняшнем дне разом ворвались в его голову.

— Галя?! — они теснились, толпясь, и опережая друг друга, лезли наружу, на поверхность.

Мучительное метание сгорающих людей встало перед расширенными от ужаса глазами. Крики любимой и стоны друзей ворвались в его уши. Вонь паленого мяса, тряпья и бензина расширила ноздри. Его руки, аккуратно опрокидывающие все новые и новые бутылки над беззащитными, спящими предательски задрожали под одеялом.

Ивана мучительно вырвало.

Еще и еще.

Содрогающееся тело рухнуло на пол, проползло несколько метров и замерло.

Иван поднял голову.

— Г-А-Л-Я!!!

Так иступлено он кричал только в далеком детстве, когда заживо сжег своих спящих маму и папу.

 

Вадим Немченко

1

Бог дает тем, кто рано встает.

Вадим был абсолютно уверен, что при подъеме в четыре, ему должно доставаться вообще абсолютно все.

Сегодня он проснулся сам.

Сел на кровати, глядя на зеленеющий в темноте будильник и, потянувшись, зевнул. Было три сорок.

Спать не хотелось совершенно.

Вадим отключил будильник, поднялся, и, накинув халат, нащупал ногами тапочки в темноте. Прислушался. Тишину спящего дома нарушало лишь тиканье больших напольных часов в гостиной, да похрапывания Машки, забывшей впопыхах, очевидно, спуститься от своего бойфренда.

Молодежь, подумал Вадим с оттенком зависти.

Первое что он сделал, спустившись, — налил себе полный стакан коньяка.

Немного посидел в полутемной гостиной, крутя стакан в пальцах, потом залпом выпил. Голова соображала плохо. Всю ночь ему снился какой-то странный сон. Он попытался вспомнить. Бесполезно.

Голос, подумал Вадим.

Проклятый Голос.

Это из-за него я совсем перестал спать.

Послать бы его к черту, подумал он с тоской. Пусть найдет себе другого мальчика на побегушках. А то взял привычку, тоже мне. Командует, как комроты на плацу.

Немченко налил себе еще и вдруг замер с бутылкой, ощутив стремительные ледяные мурашки по спине. Его взгляд уперся в темный угол большой гостиной между телевизором и шторами, прямо напротив него. Лунный свет, льющийся через окно, заливал тот конец комнаты нереальным серебристым светом, и Вадиму показалось на секунду, что кресло в углу не пустует.

— Во, черт, — вслух сказал он, отставляя бутылку. — Ну, надо же.

Звук собственного голоса развеял сомнения.

Немченко облегченно выдохнул и поднял стакан.

— Не стоит, — сказал кто-то из темноты.

Вадим замер.

За мгновения в его голове промелькнул целый вихрь мыслей. Но самая первая, правильная, — второй пистолет лежит в шкафу над холодильником. На ней он и решил остановиться.

— Здравствуй, Вадим, — произнес некто из темноты снова и Немченко облился холодным потом.

Так обычно говорил с ним Голос.

2

Сидящий в кресле появился из темноты и, в лунном свете, лицо его показалось жутким, кошмарным, нечеловеческим. Опухшее, синеватое, с черными провалами заплывших глаз и тонкой линией искривленного рта. Вся левая сторона лица была черной, словно испачканной в грязи. Лицо ночного гостя Немченко узнал бы из тысячи. Это был он, вчерашний мертвый парень, на которого бесполезно потратили два часа.

Вадим швырнул стакан на пол, ощущая, как правая щека нервно задергалась. Толстый ковер погасил звук.

— Мы никогда с тобой не разговаривали, — сказал мертвый парень с ненавистными Вадиму интонациями Голоса, — вот так, лицом к лицу. Я решил, что такую несправедливость пора исправить. В особенности учитывая, как прошел наш с тобой последний разговор телефонный. Мне не понравилась его концовка.

Вадим откашлялся. Все-таки Голос в облике мертвого парня гораздо лучше, чем парень, самостоятельно восставший из могилы и прибывший к своему убийце с ночным визитом.

— А что — концовка? — нашелся Вадим. — Разговор, как разговор. И, кстати, вряд ли это твое лицо.

— Но передо мной ведь тоже не ты, — усмехнулся Голос. — Или ты? Поджатые губы, трусливо бегающие глаза, нервный тик…. Ты смел лишь в окружении своих бойцов?

Вадим стиснул зубы, до хруста, до боли.

— Что ты хочешь? — вместо ответа спросил он.

— Помощи и понимания, — ответил Голос, а парень вдруг легко поднялся из кресла. Немченко немедленно вспомнился какой-то дурацкий фильм о зомби, просмотренный под руководством дочери накануне. Вадим мельком подивился убогости фантазий голливудских умельцев. Настоящего ожившего кошмара они, как пить дать, никогда в жизни не видели.

Он ощутил, как мерзкая дрожь с щеки начинает расползаться по лицу.

Парень сделал несколько неуверенных шагов, с грохотом отодвинул ближайший стул и сел прямо напротив Немченко. Теперь их разделяло около метра.

Вблизи его маска выглядела совсем кошмарной. И запах. От него исходил удушливыми волнами тяжелый запах прелой мокрой земли.

— Мне и оттуда тебя слышно было, — произнес Немченко.

— Так лучше, — заметил парень. Губы его еле заметно шевельнулись. — Мне одиноко, Вадим. Я думал, что мы с тобой друзья. А ты…? Неужели тебе со мной плохо?

— Мне хорошо.

— Неправда. Ты тяготишься мной. Тебе страшно. Но ты ведь также одинок, как и я.

— У меня есть дочь, — напомнил Немченко и сейчас же пожалел об этом.

— А…. Папаша мой…. Да, что, папаша? — внезапно произнес парень голосом Машки. — Алкаш. Пить начинает с петухами. И так весь день. А вечером его братки домой приволакивают. Он отлежится в прихожей, доберется до кухни, махнет еще стакан-два и давай лезть с нравоучениями. Я его ненавижу! А каково? — закончил монолог Голос.

Вадим стиснул кулаки.

— Неправда, — сказал он, уверенный, абсолютно уверенный, что Голос не врет.

Немченко знал свою дочь слишком хорошо.

Рот парня исказился, что, очевидно, должно было означать усмешку.

— Ай-яй-яй, — произнес Голос. — Нехорошо, Вадим…. Значит, у тебя есть любящая дочь. И она мешает тебе почувствовать одиночество. Может быть, она тебе не нужна? Неужели же кто-то может стоять между нашей дружбой?

Немченко почувствовал приближающееся бешенство. Машка моя, значит, подумал он. Мешает нашей дружбе. Ах, ты сволочь.

— Выпить хочешь? — осведомился он самым невинным тоном.

— Я уже думал, что не предложишь.

Вадим поднялся.

Стаканы стояли в шкафчике над мойкой, но он уверенно пошел к холодильнику.

— Ты что будешь? В ассортименте есть все. Вино, коньяк, водка, — предложил Немченко. Только не думай, Вадя, не думай о пистолете. — Я лично по утрам предпочитаю коньяк. Знаешь, отлично снимает ночную усталость.

— Так ты и ночью устаешь?

— А как же, — Вадим открыл шкафчик. Засунув руку, нащупал под мешком сахара прохладную рукоять пистолета. — Мне столько кошмаров сни…

— Вадим, — перебил его Голос. — Стаканы у тебя в другом месте.

Немченко напрягся всей спиной.

— Я уже мертв, Вадим. Ты убил меня еще вчера.

Немченко вытащил пистолет, снял предохранитель и с лязганьем передернул затвор. Повернулся.

Парень сидел на том же месте, не шевелясь, и смотрел на него черными поблескивающими глазами из-под запекшейся маски. Вадим ощутил легкое «дежавю», только Сашка с Костиком не хватало. И, конечно, лежащей между ними мертвой девушки.

— Не смей мне говорить ничего о дочери, — произнес он, поднимая пистолет. — Это моя дочь, подонок.

— Я уже мертв, Вадим, — снова напомнил Голос.

— А я тебя сделаю еще мертвее, — произнес Немченко и нажал на курок.

Раз, два, три. Выстрелы грохотали в ночном доме, подобно взрывам. Полуослепленный вспышками, Вадим увидел, как пули одна за другой входили в ночного гостя. В правую щеку. В плечо, прямо под ключицей. В шею, едва прикрытую разорванной окровавленной рубашкой.

Четыре, пять, шесть.

Парень танцевал и дергался на стуле, но все еще сидел, словно привязанный. От выстрелов рывками отъезжал стул.

— Сгинь, гад! — в неистовстве заорал Немченко.

Сзади раздался грохот. Кто-то спускался, кубарем катился, по лестнице.

Вспыхнул ослепительный свет и Вадим, стиснув зубы, прикрыл свободной рукой глаза.

— Папа! — закричала Машка.

Ее руки обхватили его со спины.

— Папа, ты что?!

Он, помаргивая, отвел пальцы от глаз.

Там, напротив него, на стуле никого не было. Ни мертвого парня, ни крови, ничего. В лопнувшей обивке зияло четыре дымящихся дыры, а пол вокруг был усеян горячими гильзами и обломками дерева.

Вадим опустил пистолет. Сзади рыдала в голос Машка, стискивая его в объятиях.

— Па-а-па, — захлебываясь причитала она. — Ну, что-о же-е…. ты-ы…

Левее сзади что-то хрустнуло.

Вадим, вскидывая пистолет, обернулся.

Там, у лестницы стоял заспанный Машкин бойфренд в одних трусах. Глаза его были круглыми, а рот удивленно приоткрыт.

Он, с перепуга, даже не догадался поднять вверх руки.

 

Тарас Петровский

1

— Что-то ты сегодня озабоченный, — наблюдательно заметила Майя, когда Петровский принялся разуваться в прихожей.

— Были проблемы, — неопределенно буркнул он. — Как ты?

— Да, по дому все больше, — Майя, поджав ноги, сидела на диване и смотрела телевизор. По экрану скользили освещенные солнцем горы. Маленькая машина неторопливым жуком карабкалась по серпантину.

Петровский снял плащ.

— Никак «Сияние»? — поинтересовался он.

— Да захотелось вдруг посмотреть что-то, — пожала Майя плечами.

— Николсон — велик, — объявил Тарас и подергал скрюченным указательным пальцем: «Рэд рам, рэд рам»…

Майя рассмеялась и легко поднялась, взмахнув пультом. Горы и машина замерли на экране.

— Есть будешь? — чмокнула она его в щеку.

— Обязательно, — сказал Тарас. — Только, для начала, чашечку хорошего кофейку. Сваришь?

И сейчас же у него запел мобильник.

Он сделал извиняющий жест и достал телефон.

Несколько мгновений сосредоточенно слушал.

Потом поднял взгляд на Майю и, отстранившись от трубки, начал:

— Знаешь….

Жена приложила палец к его губам.

— Думаю, что кофе отменяется, Тарас Васильевич. Это звонит почти ненавистный мне Антон Тополев, и снова тащит тебя на все время крадущую тебя у меня работу.

— А ты не телепатка, часом, Майя? — пытаясь скрыть неловкость, попробовал улыбнуться Тарас.

— Нет, Петровский, — грустно произнесла супруга, — Я просто твоя жена.

2

Пока открывались ворота гаража, Петровский набрал номер Антона.

— Я не мог толком поговорить, — пояснил он. — Что случилось?

Майя имела очень поверхностное представление о роде деятельности своего мужа. Официально «Полночь» занималась продажей программного обеспечения. Вторая и большая ее часть была реально зарегистрированным охранным агентством.

— Я только что беседовал с нашими друзьями в милиции, Тарас Васильевич, — ответил Тополев. — Они задержали парня. Какой-то бомж, судя по всему. Но, по их мнению, это и есть наш таинственный поджигатель.

— Вот как? — хмыкнул Петровский. — Занятно. С чего возникло такое мнение?

— Говорят (цитирую, Тарас Васильевич), парень только не мочится бензином. В карманах — крышки от многочисленных пластмассовых бутылок, остатки которых нашли на месте поджога.

— Ага, — Петровский поднял голову. Майя наверху, в гостиной задергивала шторы. — Ты выдвигаешься?

— Буду через сорок минут, — пунктуально ответил Тополев.

— Куда двигаться?

— В соседнее с нами отделение милиции.

Ворота, наконец, поднялись, и машина блеснула в тени гаража круглыми фарами.

— Я тоже, — закончил разговор Петровский и опустил телефон в карман плаща.

Посмотрел на зашторенные окна гостиной.

Когда-нибудь, подумал он. Когда-нибудь, Майя, я расскажу о себе все.

3

Каждое посещение отделения милиции оставляло в душе Петровского неизгладимый отпечаток. То ли это было связано с военной юностью Тараса, то ли с чересчур активным детством. Поэтому, когда агентство поднялось и окрепло, вопросами связи с правоохранительными органами стали заниматься подчиненные.

В особенности Тараса угнетали камеры. Сырость, промозглый холод и пустое одиночество — все это он успел в достатке испытать еще на гаупвахте в бытность свою курсантом военного училища. А лязганье тяжелых дверных запоров и много позже снилось ему по ночам.

За большим стеклом, словно в аквариуме, сидел серьезный майор и что-то читал по старенькому монитору. Большая карта района на стене перемигивалась огоньками. Где-то, громко пощелкивая, басила невидимая рация.

Знакомый сержант Тополева, встретивший их у входа, румяный молодой парень лет двадцати пяти, словно герой боевика, весь увешанный милитаристским снаряжением, проводил их к окну.

— Андрей Александрович! — постучал он в стекло костяшками. — К нашему поджигателю пришли.

Майор поднял голову от монитора и взглядом, не сулившим ничего хорошего разномастным ворам и преступникам, ощупал посетителей.

Неторопливо поднялся.

Ростом он был, наверное, метра под два.

— Обычно мы такого не практикуем, — через мгновение говорил майор Петровскому, стискивая его руку железной хваткой. — Но вы все-таки единственное охранное агентство в нашем районе. Так сказать, содружество родов войск.

Улыбался он здорово.

Честно и открыто, располагающе. Даже не верилось, что этот человек изо дня в день возится с трупами, оформляет проституток и утихомиривает бомжей.

Петровский улыбнулся в ответ.

— Ну, что, посмотрим? — спросил он.

В «обезьяннике», за толстыми стальными решетками, сидело двое.

Прямо напротив входа, прислонившись к стене, спала объемная тетка в грязных лохмотьях. От нее ощутимо несло перегаром и несвежим телом. Хотя, в помещении царил все-таки другой запах. Тарас принюхался. Резко и сильно пахло бензином.

— Мы его часа два назад взяли, — рассказывал майор, звеня ключами. — За пару кварталов от вашего пожарища. Никакого сопротивления. Брел себе по улице и бормотал что-то под нос. В руках нес бутылку с бензином, да и сам, как видите, настолько провонял, что хоть нос затыкай.

— Он что-нибудь говорил? — поморщился Петровский от резкого запаха. — Хоть что-то?

— Молчит.

— Ну и вонища! — произнес Тополев в сердцах.

— Хорошо, что посетителей сегодня у нас мало, — весело заметил сержант.

Майор открыл дверь камеры и строго на него посмотрел.

— Синицын, — спросил он. — А ты что здесь делаешь?

— Объясняю дислокацию, товарищ майор! — бодро отрапортовал сержант.

— От двери объясняй.

— Понял.

Друг за другом они вошли в камеру.

Второй задержанный сидел в самом дальнем углу темной безжизненной тушей.

— Свет у нас сегодня полдня барахлит, — пояснил майор, зажигая фонарик. — Только завтра починить обещали.

Вблизи бензиновая вонь была просто нестерпимой.

Луч фонарика осветил грязные руки, драный темный пиджак и помятые брюки, неловко заправленные в бежевые резиновые сапоги. Луч поднялся выше, к пятнистой байковой рубашке, тонкой шее и остановился на давно небритом заросшем лице. Маленькие глубокопосаженные глаза лихорадочно поблескивали во мраке. Толстые губы быстро шевелились, словно задержанный читал про себя какую-то нескончаемую молитву.

— Вот так и сидит часов пять, — констатировал майор. — Шепчет про себя что-то, на вопросы не отвечает. Кто, откуда — ни малейшего понятия.

Тарас, сдерживая дыхание, что бы не задохнуться, присел на корточки. Прислушался. Задержанный быстро читал первые строки «Отче наш», как скороговорку, по кругу, еле уловимо при этом покачиваясь.

— Ты кто? — спросил Петровский, тронув его за руку.

— Тарас Васильевич, — встревожено произнес за его спиной Антон.

— Да бессмысленно все это, — сказал майор. — Мы его уже и так, и сяк пытались. Ноль эмоций.

— Он словно в трансе, — кивнул Петровский и полез в карман пиджака. Повозившись там несколько секунд, вытащил руку с зажигалкой.

— Тут же бензином все провоняло! — вскрикнул Тополев.

— Он знает, — сказал майор, отступая на шаг.

Длинный язык пламени осветил на мгновение камеру.

Петровский поднес зажигалку к глазам бомжа и поводил мерцающим огоньком из стороны в сторону.

Наверное, раньше это был приличный и интеллигентный человек. Может быть, даже человек науки. А потом, спился, потерял квартиру, работу, жену и стал еще одним солдатом в неисчислимой армии бомжей, ночующих по подвалам.

Издержки капитализма, подумал Петровский. Как отвратительно, что этими издержками оказываются люди!

Огонек зажигалки задрожал в глазах бомжа.

И внезапно они дернулись.

— Пить, — достаточно внятно попросил он.

— Позже, — произнес Тарас, не убирая зажигалку. — Ты кто?

— Иван… Иван Житцов…

— Зачем ты это сделал?

Бомж несколько раз дернулся, словно в судорогах.

— Что сделал?!

— Поджог вчерашний.

— Ах, это…, — как показалось Петровскому, с облегчением произнес Иван. — Страшный человек… Демон…приказал…. Дал денег…

— На бензин?

— Дал денег…

— На бензин? — переспросил Петровский.

— Да…, — произнес бомж одними губами.

Говорить ему, очевидно, было трудно.

— Как он выглядел?

Бомж молчал.

— Как выглядел страшный человек?

Его губы вновь вспомнили о молитве.

Петровский закрыл зажигалку и поднялся.

— Дайте ему воды, — посмотрев на майора, сказал он. — Может еще что-нибудь расскажет.

— А ловко вы это проделали, — восхитился тот. — Надо будет взять на вооружение.

— Берите, — пожал Тарас плечами. — Только зажигалку лучше не одноразовую иметь — иначе пальцы сожжете. Кстати, мне почему-то кажется, что совершил он не только поджог.

Майор вопросительно поднял голову.

— Что-то страшное, — пожал плечами Петровский. — Что-то, чего боится сам. Даже вспоминать боится.

— Ну, что, Тарас Васильевич, трогаемся? — спросил Тополев.

Петровский не успел ответить.

Из темного угла, где сидел бомж, внезапно раздался чистый и ясный голос.

— Так это Петровский, что ли? Прости, не узнал сразу.

Майор дернул фонарем, и луч света вонзился в угол, выхватив из темноты грязное лицо с шевелящимися губами.

— Погасите свет! — почти крикнул Тарас.

Темнота снова шагнула в камеру.

— Это я, — осторожно сказал Петровский, моргая глазами. — Но кто ты?

— Не узнал, да? — ехидно спросил голос. — Твой старый знакомый, Тарас Васильевич. Сколько лет, сколько зим.

— Выйди, покажись.

— Всему свое время, Тарас. Я выйду, когда мне это будет нужно. А сейчас хочу сказать тебе только одно. Будь осторожен. Будь очень внимателен и осторожен. И паренька своего лучше останови. Потому, что если он попадет ко мне, Москва это надолго запомнит.

— Да, кто ты?! — в сердцах бросил Петровский.

Иван Житцов молчал.

4

У входа в отделение они закурили.

Майор и Петровский, нервно роняя пепел.

Тополев все никак не мог справиться с пуговицами плаща.

— Кто это был? — спросил майор после долгой паузы.

Петровский пожал плечами.

— И что нам теперь с этим типом делать?

— Отдайте его нам, — предложил, наконец, Тарас. — Завтра утром. Все равно, доказать его участие в поджоге практически невозможно. Может быть, нашим специалистам удастся хоть что-нибудь из него вытянуть.

— На что это вы намекаете? — прищурился майор. — Пытки?

Тополев нервно рассмеялся.

— Конечно, нет, — покачал головой Петровский. — Глубокое сканирование подкорки.

— Знаете ли, как вас там? А, Тарас Васильевич, мы — люди простые и таких слов не знаем. Знаем только одно: преступник должен сидеть в тюрьме.

— Он завтра ото всего откажется, — вздохнул Петровский.

— Подождем до послезавтра, — упрямо сказал майор. — Некоторым временем мы все-таки располагаем.

— Да что у вас есть на него? — едва не рассмеялся Тарас. — Пробки от бутылок? Запах бензина? Смешно же, в самом деле.

— У меня есть его признание, — угрюмо произнес майор. — А завтра я постараюсь получить его в письменном виде.

Он щелчком отбросил сигарету в темноту.

— Постойте, — поймал его за локоть Петровский. — Андрей Александрович, верно?

— Да.

— Вы — последний из могикан, майор Величко. Я рад, что познакомился с таким представителем нашего закона. Но, к несчастью, наш с вами товарищ очень скоро окажется снова на свободе. И тогда, возможно, будет поздновато.

Майор поиграл желваками.

— А вот тогда, — ответил он, — вы и займетесь вашим глубоким сканированием.

 

Вадим Немченко

1

Сашок приехал в восемь, очевидно, сильно воодушевленный вчерашней сценой в ангаре. Деликатно посигналив, поднялся на крыльцо. Дверь ему открывала заплаканная Машка.

— А…. Папа?

— Здесь я, — отозвался хмуро Немченко.

Стоя на коленях, он старательно выковыривал кухонным ножом пулю из стены.

— Здорово, Сань.

— Доброе утро, Вадим Дмитриевич, — интеллигентно кивнул Сашок из прихожей. В присутствии Маши Немченко запрещал называть себя шефом.

— Заходи, не разувайся. И так — бардак.

На пороге гостиной глаза Сашка округлились.

— Во, те на! — только и смог сказать он. — Чего это у вас, ше… Вадим Дмитриевич?

Немченко с хрустом выдернул из стены расплющенную пулю и, подбросив ее на ладони, швырнул на стол, к остальным.

— Пострелял ночью немного, — распрямляясь, сказал он. — А ты как?

Маша у двери всхлипнула и быстро пробежала по лестнице наверх. Через секунду ее дверь хлопнула.

Они проводили ее взглядами, потом посмотрели друг на друга.

— Я-то ничего…, — растерянно промямлил Сашок.

— Тогда поехали? — спросил Немченко как ни в чем ни бывало.

Сашок молча кивнул.

Вадим сгреб со стола пули с гильзами и засунул пистолет в брюки. Оправил рубашку. Сашок, как завороженный, следил за его действиями.

— Ну, чего встал? — уставился Вадим на него.

— А где…? — развел руками Сашок и, покосившись на лестницу, добавил. — Ну, труп?

— Какой труп? — не понял Немченко.

— Парня Машиного, — пояснил Сашок. — Это вы его, да? Мне забирать или вы уже сами все сделали?

Секунду Вадим соображал. Потом понял и едва не взорвался от хохота. Все-таки удержался и несколько раз вздохнул, успокаиваясь.

— Сам уже, — ответил он. — На заднем дворе.

— А Маша как?

— Сам видишь, как, — пожал Немченко плечами. — Плачет все.

— А-а….

Немченко помотал головой и пошел в прихожую.

— Ты молодец сегодня, — заметил он, одевая ботинки. — Не опоздал, во время.

— Я теперь всегда во время буду, Вадим Дмитриевич, — горячо ответил Сашок, все еще в растерянности оглядывая гостиную. — И вообще, вы уж извините меня, если я чего не так делал. Честное слово, не со зла.

— Посмотрим, — неопределенно ответил Немченко, потопав ботинками. — Ладно, пошли.

Всю дорогу до офиса они молчали.

Сашок сосредоточенно вел машину, а Вадим изредка посматривал на его крепкий лысый затылок, листая «Московский комсомолец», купленный по пути у метро. Впрочем, и Сашок на него косился, бросая украдкой осторожные быстрые взгляды в зеркало заднего вида.

Уже у самого офиса Немченко не выдержал и взял Сашка за плечо. Тот дернулся, как от удара током.

— Расслабься, — сказал Вадим. — Пошутил я. Не убивал я никого. Так, пострелял только.

— Постреляли? — недоуменные глаза Сашка появились в зеркале. — В доме своем? Просто так?

— Да, — пожал Вадим плечами.

Сашок замолчал.

Они подъехали к шлагбауму и молодой охранник решительно направился к машине. Оглядев пропуск, махнул рукой кому-то в будке:

— Поднимай!

— Извините, — сказал он Сашку, возвращая пропуск. — Я первый день на работе.

— Да ладно.

Они проехали между рядами машин и, развернувшись, припарковались на постоянном месте.

— Ты, чего, Сань, а? — поинтересовался Немченко. — Чего замолк-то?

Сашок решительно заглушил машину.

— Знаете, Вадим Дмитриевич, — сказал он, поворачиваясь. — Я думал, что уже заслужил ваше доверие. А вы считаете, что нет, да?

— Да я тебе правду говорю! — почти возмутился Вадим.

— Правду, — кивнул Сашок. — А что же, если вы никого не хоронили, у вас в гостиной так землей пахло? Ну, дымом, — понятно. Стреляли много. Но землей-то, Вадим Дмитриевич? Гнилой осенней землей. Так от всех ребят вчера пахло, когда они тех двоих, да Толяна закапывали. Ну, что я запаха земли не узнаю, что ли?

Вадим открыл рот.

У него внутри вдруг что-то оборвалось.

Он медленно облизал пересохшие губы.

— Знаешь, что? — сказал, наконец, после паузы Немченко. — Я тебе, Сань, теперь верю, как самому себе. Каюсь, закопал парня. Но все случившееся только между нами.

2

Голос позвонил через два часа.

Вадим только заканчивал утренний кофе с ореховым печеньем, когда в очередной раз пробудился его мобильный телефон. Номер на экране не определился.

Немченко секунду размышлял — отвечать, нет — потом решительно поднял трубку.

— Будь здоров, Вадим, — поздоровался Голос, как ни в чем, ни бывало.

Немченко едва не подавился печеньем.

Несколько мгновений пытался откашляться.

— И тебе, — сказал он, отдышавшись. — Как там твое одиночество?

— Не надо так со мной, — после паузы произнес Голос.

— А как надо? — осведомился Немченко. — Ты что-то попутал, парень. Себе приказы я отдаю самостоятельно. Ищи себе другую шестерку, понял?

Голос помолчал.

— Ты, наверное, решил, что я тебя гипнотизирую или что-то в этом роде, да? — каждое его слово было пропитано искренним сожалением.

— Конечно, — согласился Немченко. — Ты просто залез ко мне в башку, вот и все.

— И ты усомнился во мне, как в силе.

— Ну, почему же. Мертвый паренек мне понравился, не скрою. Производит впечатление. Я, по крайней мере, так не могу. Но вот остальное…

— Так ты расстроился, что труп исчез? — внезапно понял Голос. — Я его убрал, чтобы у тебя, дурака, проблем не было.

— Слышь, полегче бы ты, а?… — немедленно оскорбился Немченко.

— Ну, ладно. Беру свои слова обратно, — примирительно сказал Голос. — Отправь своих ребят к вчерашнему ангару, если думаешь, что все ночью тебе привиделось. Я, друг мой, умею не только мертвых поднимать.

Будничное спокойствие его слов произвело впечатление.

Вадим в сомнении покосился на внутренний телефон.

— Что ты хочешь? — спросил он.

— Мне нужен парень, о котором я тебя просил. Да, Максим Дронов. Чем быстрее, тем лучше. И все. Для начала.

— Для какого начала?

— Для начала нашей долгой дружбы. Я практически всесилен, Вадим. Но мне нужны верные и надежные друзья. И тебе они нужны, кстати, тоже.

— А если я скажу — нет?

— А тебе обязательно это говорить?

Вадим усмехнулся.

— В общем, нет, — ответил он.

— Тогда — прекрасно, — сказал Голос. — Будем считать это началом нашей большой, долгой и сознательной дружбы. Кстати, твой кошелек обгоревший нашелся. Он в заброшенном доме, в квартире на первом этаже, точный адрес — улица Перлова, 17. Сами заберете или помочь?

— Сами, — буркнул Немченко.

— Отлично. Там, конечно, не вся сумма, но основное — на месте. Только предупреди своих, что бы особенно не курили. Пиротехник там обитал с тягой к суициду, понимаешь?

— Так это он этих… Ну, ты понял. Сжег?

— А кто же еще? Думаешь, Зевс своей молнией ворюг покарал?

Немченко потер подбородок.

— Ладно, — решился он. — Как мне найти твоего Дронова?

— Всю информацию я сейчас сброшу тебе на почту. Это пока все, что мне удалось собрать. Разберешься?

— Ты говорил, он опасен. Насколько?

Голос помедлил с ответом.

— Я считаю, он очень опасен.

— Опаснее твоего пиротехника?

— Да, этот… Так, дурачок неразумный, прости Господи. Так что, будьте максимально осторожны, хорошо?

— Постараемся, — буркнул Вадим. Его мучила одна очень неприятная мысль.

— Вот и славно, — подытожил Голос. — Вот мой телефон, — он продиктовал цифры. — Звони сразу, как что-нибудь прояснится. До связи.

Немченко отложил мобильник и задумчиво поиграл пальцами на столе. Посмотрел на записанный номер. Свой телефон Голос оставил в первый раз. Доверие?

Посмотрим.

Для начала необходимо разрешить неприятные мысли.

Он набрал по внутреннему телефону номер дежурки.

Трубку после пяти длинных гудков взял Сашок.

— Ты вот, что, — вместо приветствия сказал Немченко, — пару ребят возьми, и сгоняйте на склад. Посмотри, как там наши вчерашние захоронения поживают. Тщательно проверь, слышишь?

— Да чего проверять-то? — удивился с оттенком обиды Сашок. — Ребята у нас опытные. Наверняка все нормально вчера сделали.

— Саня, — грозно произнес Немченко. — Ты что, не понял с первой попытки?

— Понял, — немедленно ответствовал Сашок. — Еще что-нибудь надо, шеф?

— Позвони мне оттуда. И Костика с ручкой к телефону позови.

— С чем?

— С ручкой! Чтобы записать!

— Слушаю, — через минуту раздался в трубке голос.

— Костя, записывай, — Немченко продиктовал адрес пиротехника. — Возьми кого-нибудь и съезди.

— Что там?

— Кейс наш пропавший, — Вадим ощутил внезапную усталость. — В квартире на первом этаже, — закончил Немченко и положил трубку.

Подняв чашку с уже остывшим кофе, сделал несколько глотков.

Мысли разбегались.

Но проверить необходимо было все до конца.

Снова сняв трубку телефона, Немченко набрал номер компьютерного отдела.

Там царил персональный информационный демон Вадима — компьютерщик от бога Дима Стременников. Его Вадим нашел на заре перестройки, когда Дима, поверивший, как и большинство простых советских граждан в неведомое волшебство приватизации, ютился на квартире друга, продав собственную жилплощадь за никому ненужные ваучеры. Ютился, правда, он в обнимку с клавиатурой новенькой АйБиЭм, которая, в сущности, и послужила ему пропуском в уже совсем другую, капиталистическую действительность.

Когда, через несколько лет, Дима этими ваучерами обклеил туалет новой приобретенной на службе у Немченко квартиры, Вадим, естественно поинтересовался, а зачем, собственно? Тогда Дима ответил коротко: «Для красоты».

Но Немченко не сомневался, что для Димы это было своего рода скрытый мазохизмом.

Однако, в деле своем Стременников разбирался действительно великолепно и его компьютерный отдел оставался постоянной головной болью и крупнейшей статьей расходов для Немченко. Впрочем, отдача от команды Стременникова перекрывала иногда многие остальные доходы.

Наверное, поэтому Дима был в числе тех немногих людей, с которыми Вадим был на «ты».

Стременников подошел к телефону через несколько гудков.

— Алло?

— Это Вадим. Как поживаешь?

— Успешно. Ты по делу или так, просто?

— Телефон надо проверить.

Дима не любил пустых разговоров, а шариковая ручка всегда оказывалась при нем.

— Диктуй.

Вадим прочитал цифры с бумажки.

— Ок, — сказал Дима. — Максимум минут десять. Повесишь на телефоне и перезвонить?

— Перезвони.

Повесив трубку, Вадим сделал несколько быстрых глотков из чашки и с удивлением обнаружил, что кофе закончился. Как, впрочем, и печенья…

Отставив чашку, Немченко в нетерпении потер руки.

Все, что можно запустить, запущено.

Люди озадачены и трудятся.

Через полчаса, максимум час, он наверняка поймет, будет ли иметь с Голосом дело. Поймет, что из себя представляет неприятный тип, слишком хорошо разбирающийся в моей жизни. Первый пункт — деньги. Второй — вчерашний визит. Ведь одно дело — внушить человеку, что он разговаривает с мертвецом, и совсем другое — этого мертвеца действительно оживить. Вадим вспомнил парня в гостиной, и у него засосало под ложечкой. Н-да, подумал он. Черт возьми, но ведь если это не был плод моего воображения, то открывающиеся перспективы и представить страшно. Надо же, мгновенная переброска людей на любые расстояния! Да я за такого парня глотки перегрызу! Да он…

Стоп, сказал Немченко сам себе. Успокойся. Пока.

Тебе осталось подождать всего лишь час-полтора.

Обдумай все, взвесь.

И только потом, поняв, нужен тебе Голос или нет, займись проверкой того, что он соизволил отправить на почтовый ящик.

Этот несчастный Дронов все равно уже никуда не денется.

 

Тарас Петровский

1

Утро Петровский встречал в архиве «Полночи».

Архивариус Алексей Тагоев, потягивая горячий кофе, уныло хрустел печеньями.

Претендентов на роль кукловода оказалось совсем немного.

Так Петровский с Тополевым между собой назвали человека, говорившего устами бомжа в отделении милиции. Старый знакомый, подумал Петровский. И ему тоже нужен несчастный Максим. Кто же он, этот старый знакомый?

После возвращения из отделения милиции, Петровский срочно вызвал Тагоева, а Антона в приказном порядке отправил спать. Тому завтра предстоял ранний визит к матери Максима. Успеет еще набегаться, здраво рассудил Тарас.

Вместе с Тагоевым, крайне пунктуальном в своем ведомстве, они перевернули всю обширную базу старых знакомых. Большинство из них уже оказались списанными со счетов. После долгих размышлений, осталось всего три кандидата: некий Прыщ, несколько раз пытавшийся подставить магический отдел «Полночи», группа ведьм, возглавляемая безжалостной Анастасией Полинок, идущих буквально по трупам, да вампирское сообщество под руководством Сергея Мойко. Впрочем, от последнего претендента решили отказаться. Мойко уверенно пер за депутатской неприкосновенностью и ему, как решил Тарас, сейчас было совсем не до «Полночи», а уж тем более, не до несчастного Дронова. Да и у Полинок проблем хватало. Их неустанно создавал сам Вепрь, курируя с недавних пор эту слишком активную боевую группу. Оставался Прыщ, но, как сказал, поправляя очки, Тагоев, тот был совсем не конкурентом «Полночи».

Так что таинственный старый знакомый так пока и остался таинственным. Но Тарас был абсолютно уверен, что очень скоро маски будут сорваны.

— Что скажешь, Леша? — устало потянулся Петровский на диване. Кофе уже не бодрило, а с каждым глотком лишь усиливало общее состояние отупения.

— Может, что-нибудь дельное Вепрь предложит?

Петровский бросил взгляд на часы.

— Это в семь двадцать утра? — усмехнулся он. — Наше величество раньше одиннадцати не пробуждается.

— Ну, зачем вы так, Тарас Васильевич, — вроде бы даже обиделся Алексей. — Вепрь, на самом деле, замечательный человек. А уж сколько раз он нашему отделу помогал — не счесть.

— Вашему-то помогал…, — произнес Петровский задумчиво. — Ладно, Леша, давай звонить.

2

Главный маг «Полночи» оказался вполне бодрствующим и в семь двадцать утра. Трубку телефона он поднял практически сразу.

— Да, Тарас, — нисколько не удивился Вепрь.

— Не спишь?

— У меня есть собака, — пояснил Вепрь. — Что случилось?

Петровский коротко пересказал события последних двух дней.

— Занимательно, — констатировал Вепрь. — Говоришь, полный контроль?

— Или что-то типа него. Я не особенно разбираюсь.

— Сыворотку раздавать налево и направо мы уже научились, — с оттенком горечи произнес Вепрь, — а вот в личностном контроле все никак не разберемся.

Это был предмет старых разногласий Петровского и главного мага.

— Не начинай, ладно? — попросил Тарас, покосившись на Тагоева.

— Ладно, — согласился Вепрь после паузы. — Эх, посмотреть бы на этого бомжа. Повертеть, пощупать. Никак нельзя?

— Он сейчас в отделении милиции медитирует. Отправлю часов в десять туда Барса, может он хоть сумеет договориться.

— Барс с группой на Хорошевском кладбище уже третьи сутки прохлаждается, — напомнил Вепрь. — Ни конца пока не видать, ни края.

Петровский выругался.

— А Кравченко справится?

— Толик-то? — хмыкнул Вепрь. — Однозначно. Он очень талантливый мальчик.

— Но ты сейчас хоть что-то можешь сказать предварительно?

— Предварительно? — переспросил Вепрь. — Конечно. Полный контроль над человеком может перехватить маг только очень хорошего уровня. Пятого-шестого, не менее.

— Много таких из диких?

— Нет, Тарас. Можно пересчитать по пальцам. Трое в Совете, шестеро заделались отшельниками.

— А Полинок со своей бандой?

— Банда, — усмехнулся Вепрь. — Банда расформирована. А Настенька уже года как два назад задавила свою Тень. Теперь она обычная обывательница. Кушает по утрам йогурты, да похотливого мужа пасет.

— Плохо, — констатировал Петровский. — Значит, появился кто-то новый. Но он меня знает, вот в чем дело!

Вепрь задумался.

— Это в корне меняет суть, — заметил он после размышления. — Насчет уровня, Тарас, возможны исключения. Например, некроманты могли стать кукловодами уже на втором-третьем. К счастью, их уже почти не осталось.

— Вообще?

— Землетрясение в Армении помнишь? Там практически их всех и ухлопали.

— Практически?

— Так и я о том же. Был один паренек талантливый. Помнишь столкновение в Подольске? Помнишь, Тензора?

Трубка в руках Петровского дрогнула. Четыре трупа со стороны «Полночи». Как такое можно забыть?

— Помню, — кивнул он.

— Он ведь тогда выжил?

— Да.

— Тогда, думаю, наш старый недруг подкопил силенок и выбрался, наконец, из небытия.

— Вот что, Вепрь, — решил Петровский. — Приезжай-ка в офис, и будем с его личным делом разбираться.

Прикрыв рукой трубку, он покосился на Тагоева.

— Леша, — спросил Тарас, — у нас ведь есть дело на некого Тензора?

Тагоев засуетился.

А через двадцать минут ругани, поиска по компьютеру и запыленным стеллажам, выяснилось, что никакого дела в архиве на Тензора не существует.

Таинственный наследник некромантов стер о себе малейшее упоминание.

 

Максим Дронов

1

Он пытался и не мог проснуться.

Круговерть сновидений, нет, скорее, непрерывная цепь воспоминаний не давала ему освободиться. Максим снова и снова переживал то, что не мог вспомнить. Действительность перемещалась с прошлым. То он вставал и, глядя на спящую Алену, начинал одеваться, то снова ощущал себя уткнувшимся лицом в подушку на диване. Только он шел по Новому Арбату, ощущая ветер и накрапывающий дождь, то уже лежал, кутаясь в теплое одеяло. Ему было то жарко, то начинало знобить. Петровский, бормотал он. Что же ты мне дал, Петровский? Кем ты меня сделал? В один из таких моментов Максим увидел Алену.

Она стояла в дверях, одетая, элегантная, красивая и смотрела на него. Из прихожей за ее спиной лился свет.

— Дверь захлопни, если будешь уходить, — сказала Алена. — А лучше меня дождись.

Максим кивнул и не поверил собственным глазам.

Он снова шел по Новому Арбату.

Он оглянулся.

Алены и ее прихожей нигде не было видно.

Он начал соскальзывать куда-то еще глубже. Асфальтовая мостовая надвинулась, он закричал и внезапно оказался в маленькой комнате за уютно освещенным столом. А в руках его поблескивала капсула с лекарством Петровского.

2

Самое неприятное в жизни — когда чувствуешь себя полным идиотом.

Максим эту мудрость усвоил еще в детстве, когда слишком прямолинейно воспринимал шутки одноклассников. Потом, когда он вырос, чудесное состояния полного отупения ему приходилось испытывать все реже и реже, поэтому сейчас, когда он ощутил его приближение вновь, его обуяла даже своего рода радость. Приятно, знаете ли, изредка побыть дураком, хотя бы в собственных глазах.

Он откинулся на спинку кресла и с удовольствием закурил.

Он ничего не понимал.

Состав, который находился в пробирке, не напоминал, нет, это была самая обыкновенная и настоящая кровь.

Конечно, как человек, всю жизнь занимающийся химией, он являлся достаточно узким специалистом, но, тем не менее, тесное общение с тем, что раньше он считал обезболивающим, многому его научило. Биологом в их цехе был Шура, вечно носившийся с какими-то пробами крови, с мышками, морскими свинками и Максим на мгновение пожалел, что его нет рядом. Э, нет, брат… Шура ведь тоже один из них, напомнил сейчас же Максим сам себе. Он меня предал тоже. А кровь…

Максим посмотрел на пробирку. Кровь заговоренная, сказал он себе и тихонько рассмеялся. Интересно, если меня будет невозможно убить обычными методами, то какими можно? Каким-нибудь супермегабластером, что ли…?

Вся ситуация отдавала дешевым розыгрышем.

Может, Тарас решил таким образом проявить чувство юмора?

Он поднял пробирку и посмотрел на свет. Обычная кровь, что я крови не видел? Ну, цвет чуть желтоватый, ну и что? Что, собственно, это меняет?

Он положил пробирку и затянулся.

Потом подтянул телефон к себе.

Трубку на этот раз взял сам Тарас.

— Да, — сказал он.

— Это Максим.

— Привет.

— Это — кровь?

— Где? — не понял Тарас.

— В пробирке, — уточнил Максим.

Тарас помолчал секунду.

— Да, — сказал он. — И что?

— Зачем мне вводить себе чью-то кровь?

На том конце трубки повисла тишина, Максиму даже показалось, что связь оборвалась.

— Алло! — сказал он.

— Чего кричишь, — произнес Тарас, — слышу я. Тебе надо было — вот я и дал. Не хочешь — не вводи. И отвяжись ты от меня, ради Христа.

— А если там — СПИД?

— А тебе не все ли равно? — с еле различимой ехидцей поинтересовался Тарас. — Тебе всего пара дней осталась. Они, кстати, не звонили?

— Кто? — на этот раз не понял Максим.

— Твои… компаньоны.

— А-а… Нет.

— Завтра позвонят. Готовься.

— К чему?

— К разговору, балда! — не выдержал Тарас. — И вот еще. Зачем ты мне мертвым нужен, а? Подумай. Это я касаемо СПИДА в пробирке, понял?

— Так что же там?!

— Твое спасение, — сказал Тарас и повесил трубку.

Максим почесал за ухом и вновь посмотрел на пробирку.

Его мучили серьезные сомнения.

Он всегда очень уважительно относился к своим венам. Пару раз у него брали кровь, и всегда для него это оказывалось довольно мучительным переживанием. Максим вспомнил, как все протекало в кабинете поликлиники и его передернуло. А уж сам себе… Хотя, что мне, на самом деле остается? Конечно, есть другая альтернатива — ничего в вену не впрыскивать, а просто ее перерезать. Говорят быстрая и легкая смерть, если режешь в теплой воде. А спину тебе вымоют уже позже…

Остроумно, похвалил Максим сам себя.

И все же… Что мне все-таки со всем этим делать?

Он покатал пробирку по столу.

Вернуться назад? Его передернуло. Синтезировать «Сигму» два, три, десять…. Зная, что за дверями офиса, на улицах и в грязных подъездах умирают люди, не понимающие мощи нового дешевого белого счастья? Непыльная работенка, любимые мои склянки, отличная зарплата…. А ведь меня взяли бы обратно. Я же талант…. Ну, Семен бы немного поорал. Премиальных бы лишили на месяц. Ну, как? Вернемся? Максим честно подумал. Нет, решил он. Я не убийца. Не хочу и не буду. Решено.

Тогда бежать? Куда? Перед глазами почему-то встал «Сибирский цирюльник», тот эпизод, где любвеобильная американка приехала к Меньшикову в Сибирь, в ссылку. Н-да…. А что, собственно? Заведу семью с дояркой, детей, стану прославленным агрономом. Уж в чем, в чем, а в удобрениях-то я разберусь. И никакой тебе грязи, пыли, безумной столицы….

Что скажешь?

Не выдержу. Убегу оттуда через месяц. Так и буду бегать всю свою оставшуюся жизнь…

Значит, остается одно. Стать начеловеком. Кстати, а что это значит?

Он протянул руку к телефону, но потом посмотрел на часы. Черт! Без десяти двенадцать. Поздно уже. Но, в самом деле, не каждый же день люди превращаются в НЕЧТО!

Очевидно, у Тараса Петровского на этот счет было совершенно другое мнение. Несколько минут Максим слушал длинные гудки, потом повесил трубку.

Внешне ты останешься прежним,… а внутренне? А вдруг?…

Он не знал, что это за «вдруг». Почему-то на память лез только фильм «Чужой».

Хватит, приказал он себе. Выбор-то прост. Возвращаться я не хочу, бежать тоже. Так что, либо в могилу, либо лекарство. Что выбираем?

Какая-то трусливая и мелкая часть его сознания тихонько зашептала в уголке:

— Да брось ты, Макс. Обойдется. Поговорите, договоритесь. Ты же много сделал для Семена, он это, конечно, учтет.

Нет, ответил Максим ей. Не договоримся. Я же все о них знаю. Поэтому, либо я с ними, либо нигде.

Оставалось одно.

Он поднял капсулу.

Спасение, говоришь. В памяти всплыло то утро с ребятами, и волной внутри поднялась ненависть. Вы мне все заплатите, подумал Максим. Все и за все. Только уже после моей смерти.

Поднявшись, Максим осторожно выбрался в коридор. Судя по свету из-под двери маминой комнаты, она еще не спала. Наверное, лежала в кровати, просматривая очередную ерунду по телевизору.

На цыпочках он прокрался в ванную. Прикрыл дверь и, опершись на раковину, посмотрел на себя в зеркало. Что ж, прощай, безликий и рядовой Максим Дронов. Здравствуй… кто? Он помотал головой и открыл зеркало. Одноразовый шприц лежал тут, в аптечке. Иголка в обнимку с черным резиновым жгутом притаилась рядом.

Прокравшись обратно, он тщательно закрыл за собой дверь комнаты.

Разложил на столе принадлежности и взял пробирку в руки.

Что ж, подумал он.

Только не подведи меня, дорогой Тарас.

3

И ничего не произошло.

Несколько секунд Максим смотрел на поблескивающую капсулу, потом положил опустошенный шприц на стол. Неумело снял жгут, прислушиваясь к своим ощущениям.

Немного болела рука на сгибе после укола, а во рту чувствовалась горечь пива, выпитого перед анализами и затяжными думами. Новых ощущений не добавилось. А что ты ожидал? После укола немедля превратиться в трехголового монстра?

Надо выждать, подумал Максим. Наверное, действие не начинается сразу.

Ты, парень, как Алиса в Стране Чудес…. Сейчас откуда-нибудь выскочит розовый кролик и радостно заорет: «Хелло! Добро пожаловать на борт корабля „Ностромо“»!

Хм…. Разве так назывался космический корабль в «Чужом»? Да, вроде бы так…

Яркий свет немного резал глаза.

Он приподнялся, включил торшер и щелкнул выключателем верхнего света. Комната погрузилась в интимный полумрак, и сейчас же захотелось музыки. Чего-нибудь тихого и лиричного. Расслабляющего. И никаких радостно вопящих розовых кроликов…

Максим задумчиво провел пальцем по стопке компакт - дисков, выбирая.

Что-нибудь типа… Он извлек диск, вставил его в приемник и плюхнулся на диван. Тихо замурлыкали «Yello».

Парень, внезапно подумалось ему. А ведь это твоя последняя ночь в образе человека. Или ты не изменишься? Только внутренне… это как? Что же будет?

Глаза налились тяжестью, и захотелось лечь, растекшись по дивану и уплыть на волне музыки. Действует, подумал он отрешенно, будто все происходило не с ним. Ему уже стало совершенно все равно, кем он завтра проснется. И проснется ли вообще. Все-таки подсунул Петровский мне, гад, наркоту, лениво подумал Максим. Предположим, берется кровь наркомана, сразу после введения дозы…

Эту дельную мысль Максим не успел додумать, потому что сон навалился тяжелой периной и накрыл его с головой.

 

Антон Тополев

1

Опоздав к началу первого урока, он долго бродил под окнами за заднем дворе, вспоминая свою старую школу.

Многое ему вспоминалось в исключительно розовых тонах.

В классе Антон был первым отличником. Он знал и делал все. Его домашние тетради всегда существовали в образцовом порядке, а в дневнике красовались исключительно благодарности и пятерки. Он и школу бы окончил с золотой медалью, не вмешайся в его идеальный жизненный путь Танька из параллельного класса.

Самым странным было то, что сейчас Антон ее не помнил. Силился, но никак не мог вспомнить. Вспоминалась она ему как исключительно прекрасное цветное пятно, размытое прошедшими годами и его собственными невзгодами.

Тогда, присев у кучи желтой листвы, он попытался вернуться в момент знакомства.

С трудом, но получилось.

Школьная столовая. Большая перемена. Тяжелый поднос в руках, который сбивает неловкая барышня из другого класса. Даже не извинилась ведь, вредина!

Но улыбнулась так, что Антоша остолбенел навсегда.

Потом вспоминать стало легче.

Первые цветы, первое провожание из школы, первый поцелуй в подъезде. Учеба — для нее, первые места на олимпиадах — для нее, спортивные рекорды школы — только для нее.

А потом ее не стало.

Ее отца, военнослужащего, перевели в какой-то дальний гарнизон. Антон даже запомнил его название на всю оставшуюся жизнь — Красная Речка. Странное название. Загадочное. Помнится, я даже вещи собирал тайком, что бы сбежать на эту Красную Речку, найти и спасти там свою Татьяну.

С той самой поры Антону стало совсем неинтересно устанавливать рекорды и зарабатывать медали. Гораздо больше его взволновал вопрос, чем так сильно Татьяна отличается от девушек остальных. Он ударился во все тяжкие. И никому даже в голову не могло прийти, что всему виной уехавшая из школы второгодница из параллельного класса.

А, любопытно было бы узнать, как устроилась ее жизнь, подумал Тополев. Встречи выпускников Антона никогда особенно не вдохновляли. Люди, когда-то бывшие вместе, вдруг понимали, насколько далеко развела их жизнь. Кто-то поднялся, кто-то наоборот, а кто-то вообще уже умер. Вот, посмотрите на фотографии моих детей. А вот мой супруг или жена. А вот наша дача на Истре.

Может быть, эти встречи не нравились Антону в связи с его до сих пор личной неустроенностью? Он не желал ни гадать, ни разбираться.

Школьный звонок долетел до него даже через толстые стены.

Он поднялся.

Что же, интересно, расскажет о своем сыне мама?

2

Суровая женщина на входе долго оценивала его изучающим взглядом.

— Откуда говорите?

— ФСБ.

— И зачем вам Татьяна Валерьевна понадобилась?

— Для консультации.

— Что за консультации такие с учителем русского языка?

— Разве вы — Татьяна Валерьевна? — как можно наглее осклабился Антон. Эту ухмылку он накануне долго тренировал перед зеркалом.

— Наглец, — объявила женщина, но почему-то его пропустила.

В раздевалке стоял детский гомон. Два паренька так увлеченно дрались мешками со сменной обувью, что едва не сбили Антона с ног. Тополев поймал одного из них за воротник.

— Где кабинет русского языка? — гаркнул он в ухо своему пленнику.

— Вы чего, дядя? — удивился паренек.

— Где кабинет русского? — еще строже повторил Антон.

— На втором, — проблеял пленник и был немедленно отпущен.

С ревом непобедимого героя, он, мотая своим мешком, словно пращой, вновь исчез в раздевалке.

Две старшеклассницы около лестницы смерили Тополева оценивающими взглядами и о чем-то рассмеялись. Антон внутренне застеснялся, поднимаясь и ощущая на своей спине их совсем не детские взгляды.

А вот на лестничном пролете его постигло настоящее удивление. На стене висел большой стенд: «Наши медалисты». Несколько мгновений Антон рассматривал большую фотографию Максима Дронова с соответствующим пояснением.

Надо же, подумал Антон, испытывая своего рода общность. А парень-то молодец! И школу мы с ним почти в один год закончили!

Наверное, ему просто не повстречалась Танька из параллельного класса.

По коридору сновали школьники. Кто-то бесился, сливая накопленную за урок энергию, кто-то зубрил в углу, прижав учебник к груди, кто-то увивался за девочками. Кабинет русского языка Антон нашел практически сразу.

Открыв дверь, заглянул, сразу ощутив некую робость.

Привлекательная женщина в возрасте подняла голову от распахнутой тетради.

— Татьяна Валерьевна?

— Да.

Антон зашел в класс и плотно закрыл за собой дверь.

— Я по поводу вашего сына, Татьяна Валерьевна, — сообщил он, как можно более официально. — По поводу Максима. Мы сможем поговорить пару минут?

3

Легенду они с Петровским сочиняли вчера по дороге в офис из отделения милиции.

— Не хватало еще, что бы почтенная женщина инфаркт заработала прямо на рабочем месте, — сказал тогда Тарас.

Поэтому, отрепетированные слова лились из Антона широкой и вольной рекой.

Однако, разговор получился короткий.

По его истории получалось, что на прежнем рабочем месте Максима проворовался бухгалтер и вышли крупные неприятности. Какие собственно, Тополев деликатно уточнять не стал. Крупные. И ваш сын, уважаемая Татьяна Валерьевна, наверняка мог бы помочь органам следствия, будучи продолжительное время свидетелем довольно крупных теневых махинаций.

Упоминание волшебного слова «свидетель» внесло в ум преподавателя русского языка очевидное смирение.

Ей, оказывается, всегда не нравилась работа сына у этого безобразника Борзова. Семен еще в институте отличался отвратительным поведением и постоянно сбивал Максима на разного рода шалости. Какого рода, мама уточнять не стала. Разного.

Вот как, покачал головой Антон. А контактов этого Борзова у вас, часом, не осталось?

Конечно, есть, оживилась мама. Старый рабочий телефон Максика. Но, он, к великому сожалению, дома. Вы, молодой человек, позвоните мне домой часиков эдак, в пять вечера — и я вам его с удовольствием продиктую.

И последний вопрос, Татьяна Валерьевна, откашлявшись, спросил Антон. Как бы нам с вашим сыном побеседовать?

И тут учитель словесности заметно погрустнела.

Сына не было дома уже два дня.

Не звонил и не передавал чего через знакомых?

Нет, пока. Но если объявится — я ему обязательно передам ваш телефон.

Что ж, тогда до вечера, Татьяна Валерьевна, раскланялся Антон, оставляя визитку.

И звонок на урок подвел под разговором окончательную черту.

 

Вадим Немченко

1

Самое плохое в жизни — ожидание.

Вадим весь извелся, дожидаясь известий от Димы, Костика и Сашка.

Первыми его порадовали ребята, отправленные к пиротехнику.

— Еле открыли дверь, — доложился Костя. — Вонища — жуткая, даже страшно.

— Главное-то нашли?

— А как же, Вадим Дмитриевич, — радостно ответил тот. — Даже пересчитали уже. Ровно тридцать девять девятьсот.

— Сто баксов бомжи пропили, — понял Немченко. — Поджигателя-то не встретили?

— Нет, Вадим Дмитриевич.

— Ну и ладненько. Жду.

Опустив трубку, Немченко мысленно поставил напротив первого пункта галочку. Зачтено, решил он. На этот раз Голос не обманул.

Почти следом за Костей порадовал компьютерный гений.

Мобильный телефон с прямым московским номером, оставленный для связи Голосом был зарегистрирован на Брежнева Леонида Ильича тысяча девятьсот шестого года рождения. Когда первый естественный шок прошел, Вадим поинтересовался, в каком году, собственно, был выдан номер.

— По документам, в тридцать шестом, — посмеиваясь, ответил Стременников. — На тридцатилетний юбилей.

— А кого-нибудь вообще волнует, что тогда сотовой связи даже в проекте не существовало? — спросил Вадим.

— Очевидно, нет, — ответил Дима. — Кто это у тебя шутник такой?

Шутник, подумал Вадим почти с ненавистью. Он чувствовал себя полностью одураченным.

— Ян Арлозоров телефон оставил, — буркнул Немченко. — Познакомлю, как-нибудь на досуге.

— Во, дает! — восхитился Дима и повесил трубку.

2

К звонку Сашка, последовавшему через полчаса, после беседы с Димой, Немченко был уже внутренне подготовлен.

Вадим сидел, бесцельно щелкая каналами телевизора, когда мелодия из «Кармен» запела в мобильном. Ревизия вчерашнего захоронения состоялась, понял Немченко. Поднимая трубку, он внутренне собрался. И не зря, как выяснилось.

— Слушаю?

— Это я, Вадим Дмитриевич, — каким-то странным тоном произнес Сашок. — Прибыли на место.

— Ну?

На том конце повисло молчание.

— Саня! — позвал Немченко.

И тут Сашка прорвало.

Сбиваясь и путаясь, он тараторил непрерывно несколько минут. Он матерился и тут же извинялся. Он менял местами слова, и даже несколько раз пытался перейти на школьные запасы немецкого. Он сопел и хрюкал в несчастную трубку своего мобильного телефона.

Выслушав его сбивчивый запинающийся рассказ, Немченко в затруднении почесал затылок. Картинка у ангара ему представилась захватывающая, словно сошедшая в цветах и красках с полотен Иеронима Босха. Может быть, Голос был его ярым поклонником?

— Ладно, — произнес, наконец, Вадим. — Ты сам-то как — держишься?

Бедный парень, подумал он мельком. То обгоревшие трупы разгребает, то такую, черт возьми, кошмарную несуразицу.

Сашок в ответ проблеял нечто нечленораздельное.

— Вот, что, — решил Вадим. — Тебе и всей твоей группе на сегодня — заслуженный выходной. А вот завтра поутру, будь добр, изложить все подробно и на бумаге. Договорились?

— Да хрена мне, извините, Вадим Дмитриевич, после такого выходной?! — обрел Сашок после паузы голос.

— Для упорядочивания мыслей, — отрезал Немченко.

— Да я их, шеф, и через полгода не упорядочу!

— Приберитесь там, — напомнил Вадим. — Что бы комар носу не подточил.

— Уже, — отозвался Сашок и отключился.

Вадим тоже выключил телефон и задумчиво поиграл на столе пальцами.

Пора начинать собрать досье, подумал он. Голос он хоть, конечно, и крут, но пара документиков на него совсем не помешает. И отчет Сашка ляжет в него первым. Это будет достойное начало для красочной летописи. А уж издевательство над трупами этой самоуверенной сволочи любой прокурор одной левой организует потом по полной программе.

Немченко поднялся и заходил по кабинету кругами. Остановился возле окна.

Эх, как жаль, но сейчас Голос мне, к сожалению, нужен. Переброска людей и оживление мертвых — это, братцы мои, совсем не шутки. С такой командой бессмертных можно будет горы своротить. В будущем.

А пока займемся выполнением взятых обязательств и укреплением дружбы.

Что там у нас на повестке дня? Досье на Максима Дронова?

Он сел за монитор и включил компьютер.

 

Максим Дронов

1

Максим сел на диване, озираясь. Он плохо понимал, где он, и что с ним.

В комнате было светло. На огромном дереве рядом с окном сидела ворона и пристально разглядывала его сквозь стекло. Откуда-то издалека доносился детский гомон.

Он посмотрел на круглые настенные часы напротив.

Было без пяти час.

Рядом с диваном, на полу, стоял огромный бокал с остывшим чаем, оставленный заботливой рукой.

Он сейчас же все вспомнил. Алена! Святой, дорогой человек. Максим поднял бокал и сделал несколько жадных глотков. Горло почему-то саднило. Он помотал головой, пытаясь прийти в себя. Покрутил бокал. Надписи «Daddy» сбоку не было.

Наверное, Алена решила не напоминать ему так часто о своем бывшем супруге и неудачном замужестве.

Максим потер виски.

Ну и сны у меня, подумал он с иронией. Впору подниматься и вызывать скорую из психушки. Что же, попробуем разобраться.

Я встретился с этим Петровским, приехал домой (где же мой дом, в самом деле?), и… Его пробил озноб. Боже, я вколол себе какую-то дрянь!

Он лихорадочно закатал рукав халата и уставился на сгиб локтя, там, где синели тонкие ниточки вен. Никаких пятнышек, точечек и еще, чего-нибудь похожего на след от укола там не было.

Так вколол я или нет?

Максим вспомнил сон.

Ощущения и переживания, связанные с уколом были настолько реальными, что он поежился. Тогда почему нет следа? А должен ли он быть на вторые-третьи сутки?

Наверное, все-таки вколол, констатировал Максим с непонятным сожалением. Будем считать, что я принял легендарное лекарство.

И немедленно его окатил словно ушат холодной воды. Он вспомнил свой вчерашний бой и еще более странное единение с собаками. Необъяснимое, фантастическое. Тогда кем же я стал после укола? Монстром? Волшебником? Вторым Нео из «Матрицы»?

Как же мне связаться, наконец, со всезнающим Петровским?!

Максим обессилено опрокинулся на подушку. Со стоном закрыл глаза.

И снова провалился в сон.

2

Первое, что он увидел, было лицо мамы.

Она стояла над ним и трясла за плечо.

Максим сел на кровати, стряхивая остатки сна и очень плохо соображая, где он и что происходит. Голова гудела, церковные колокола, как с серьезного перепоя, глухим набатом били в мозгу. Он ничего не понимал из того, что мать говорила быстро и зло. Сначала он увидел в руках мамы шприц.

Потом у него включились органы слуха.

Он немедленно оглох.

Мама не говорила, даже не кричала. Она орала на него во весь объем своих легких.

— … обалдел! Совсем свихнулся?! Ты что, уже начал колоться? Совсем чокнулся от изобилия денег?! Проклятый наркоман! Ты что это себе позволяешь, а?! Некому тебя приструнить что ли?! В пять секунд из дома выкатишься вместе со своей гадостью! Негодяй! Я тебя для этого растила?! Двадцать четыре года! Отдала лучшие годы! А он! Колоться вздумал?!

(Мама, краешком сознания подумал он. Вот она какая, моя дорогая, любимая мама! Красивая, не смотря на годы… Сколько же ей лет?)

Максим попытался сесть.

— Витамины, — хрипло выдавил он. Горло саднило так, как будто Максим всю ночь на стадионе с ревом болел за «Спартак».

— Что?!

— Витамины, — повторил он. — Мы начали качаться и приходиться теперь колоть витамины. В задницу. От авитаминоза. Для мышц.

— Для мышц! В глаза уже врет! Я тебе покажу — задницу! — и мама швырнула ему в лицо шприц.

А дальше случилось странное.

Максим непроизвольно повел головой, и шприц ударился о подушку, хотя прицельно летел в лоб. Он недоуменно покосился на ненужный теперь никому медицинский инструментарий. Максим даже не понял, как ему удалось увернуться.

Мама, на счастье, ничего не заметила.

— Я тебе покажу — авитаминоз! — вскипела она.

— Если бы это были наркотики, — здраво произнес Максим, — думаешь, я шприц на столе бы оставил?

Очевидно, это оказался смертельный довод. Или может, завод у мамы кончился.

Она смерила его смертельным взглядом и, хлопнув дверью, покинула комнату.

Максим поднял шприц.

Да, ошибочка вышла, подумал он. Как же я умудрился так быстро уснуть? Словно кто-то выключил в голове тумблер. И шприц забыл, и капсулу, и…

Он со страхом осмотрел себя. Руки и ноги на месте. Боже, да я всю ночь в одежде проспал! Его взгляд вернулся к шприцу. Вновь ощупал себя. Внутри вроде тоже никаких изменений. Только вот голова болит смертельно.

(Вколол-таки, подумал другой Максим. Вколол!)

Итак, Петровский.

Что же там было, что за дурь такая? Синтетика?

И тут снова случилось странное.

Взяв шприц пальцами за концы, он слегка нажал с обеих сторон и, вдруг толстая пластмассовая трубка лопнула, раскалываясь острыми зазубринами. Максим тупо посмотрел на горсть раздавленной пластмассы и в голове всплыл голос Тараса: «Твое спасение». В голове у него немедленно завизжал панический хор. Боже! Я ведь даже не почувствовал, как его раздавил! Просто поднял с подушки пальцами. Что со мной происходит, черт?!

Он поднялся, опасливо косясь на осколки, потряс головой и начал быстро раздеваться. В душ, истерично подумал Максим. Я сплю и должен проснуться. Приличная порция ледяной воды спасет отца русской демокра….

Эта мысль повисла в его голове неоконченной. Потому что рубашка, в которой он проспал всю ночь, внезапно расползлась по шву.

Впрочем, и на этом его злоключения не кончились.

Для начала Максим вырвал с мясом дверную ручку в ванной, потом сорвал кран горячей воды и напоследок, когда мама уже с ужасом предложила ему на время прекратить занятия спортом и сохранить квартиру в определенной целости, неловко прикрыв дверь кухни, сдернул ее с петель. Какая-то необузданная, звериная сила вдруг проснулась в его организме, а он понятия не имел, как с ней совладать. Движения его стали мягкими и осторожными и, когда Максим пил кофе с успокоившейся перед лицом стольких доказательств мамой, главной задачей было сохранение целостности чашки.

Все виденные дебильные фильмы для подростков о суперменах с маленькой головой и огромными мышцами чередой мелькали у него в голове. Потихоньку в нем проснулось к ним даже своего рода сочувствие. Всем им тоже, очевидно, очень нелегко приходилось в повседневной жизни. Ведь про это фильмы, к сожалению, не снимают. Взять, к примеру, Супермена… Или этого… Халка. Простого зеленого мускулистого парня, в состоянии обиженности способного запулить в космос танк.

Когда немного испуганная его спортивными достижениями мама ушла на работу, Максим, осторожно перенеся очередную порцию кофе к себе в комнату, скинул осколки шприца с дивана, присел и крепко задумался. Происходившее с ним было результатом ночной инъекции, несомненно. Состав Тараса начал действовать, причем никаких отрицательных эффектов Максим пока не почувствовал. Разве огромную силу можно было назвать плохим последствием? Конечно, нет! Мне всегда хотелось носить бревна, как Шварценеггер в «Командо».

Максим прислушался к своим ощущениям. Чувствовал он себя просто великолепно. Утренняя головная боль ушла бесследно, а горло перестало саднить.

Удивительно.

В свои двадцать четыре года, он давно уже не ощущал себя молодым и полным энергии здоровым человеком. Просыпаться каждое утро с режущей головной болью и омерзительным сигаретным вкусом во рту стало практически неправильной нормой.

Кстати, самое главное.

А как насчет сигарет?

Максим удивленно поднял брови. Курить не хотелось совершенно, хотя кофе без сигареты он не пил никогда. Это был стандартный утренний ритуал: чашка черного очень крепкого кофе с сахаром и дымящейся хорошей сигаретой.

Максим взял со стола пачку «Кэмэла» и, вытряхнув сигарету, в сомнении покрутил ее между пальцами. Вообще никаких эмоций. Осторожно понюхал. Ничего. Вот это да, подумал он! День назад к этому времени я бы уже добивал четвертую. Или шестую. По настроению.

Это что же, Петровский меня и от курения излечил? Да ему прямо памятник при жизни ставить надо!

Итак, подумал Максим, положив сигарету на стол.

Подведем итоги.

Стал ли я нечеловеком — не знаю, и не знаю, даже, как это проверить. Налицо следующее: первое — реакция теперь у меня удивительная, второе — сумасшедшая силища, третье — энергии через край. Курить не хочу, пить — он сконцентрировался, опрашивая ставшее вдруг чужим тело — тоже… Настроение бодрое и приподнятое, не смотря на все проблемы и горести. Надежд и планов — полно. Космический экипаж к полету на Альфа Центавра готов. Командир корабля «Неудачник» Максим Дронов доклад закончил.

(А еще я научился собаками повелевать!)

Черт возьми!

Да у меня к Петровскому просто куча вопросов!

(Очень-очень много вопросов!)

Максим только подвинул к себе телефон, как тот зазвонил резко и требовательно.

И он сейчас же рухнул на землю.

Все невозможное, невероятное, случившееся с ним сегодня внезапно отошло на второй план. Остался только он сам и надрывающийся телефон напротив.

Ему стало страшно, а руки словно онемели.

Максим совершенно точно знал, кто находится на другом конце линии.

Телефон звонил.

Тебе надо выжить…

Звонил.

Мы поможем тебе…

Снова звонил.

Бежать и прятаться — смысла нет.

Опять.

Крыса…

Стиснув до хруста зубы, Максим поднял трубку. «Отдаюсь в твои руки, Тарас Петровский, и да поможешь ты мне, и да сбудутся все твои обещания….» — читал он про себя словно молитву.

— Максим? — осведомилась трубка голосом Семена.

— Да, — еле выдавил он.

— Куда пропал?

— Мы же все обсудили вроде.

— Так ты твердо решил уйти?

Максиму предательски захотелось крикнуть: «Нет!» Нет, Семен, дружище, конечно, я запутался. Да, да, буду. Сейчас выезжаю. Ну, понимаешь, все узнал, был ошарашен, вспылил, исправлюсь. Как там ребята? Работа кипит?

НЕТ! Не сметь! Люди, сказал он сам себе. Их жизни. Ненавистная «Сигма». Я обязан все исправить. Я обязан похоронить, уничтожить свое детище.

— Да, Семен, — наконец ответил Максим как можно тверже. — Я сделал выбор.

— О чем ты? — почти искренне удивился Семен. — Какой выбор? К чему столько пафоса? Уходишь, так уходишь. Тут просто кое-кто поговорить с тобой хотел. Насчет новой работы.

— Это кто?

— Да ребята из медицины. Прознали, что ты великий химик. И что от нас уходить собрался.

Вот сволочь!

— Я подумаю, — ответил Максим. Игра в кошки-мышки получалась занятная. — Хотя, если честно, очень хочется отдохнуть. А когда они встретиться хотели?

— Завтра.

— А где?

— Да у них клиника частная рядом с Битцей. Там и хотели вроде, — голос у Семена даже не дрогнул. Со сколькими же ты уже встречался в Битце, дружище?

Максима обдало холодом.

Его деловито и хладнокровно заманивали в собственную могилу. Возможно, в даже уже вырытую.

— Я позвоню сегодня, — оправившись от шока, сказал Максим. — Если надумаю.

— Ты бы надумал, — каким-то совсем другим тоном произнес Семен. — У них работа срочная, а они очень не любят ждать. Один, кстати, представляешь, с твоей мамой раньше работал. Привет ей передает.

У Максима свело скулы от ненависти.

— Ага, — нашелся он. — Здорово. Так я позвоню попозже, время уточним.

— Договорились, — сказал Семен и отключился.

Мразь!

Мама!

(Неужели они и до нее добрались?!)

Максим в неистовстве ударил по столу трубкой.

Но в своем новом состоянии, для того чтобы превратить телефон в груду пластмассы ему хватило и одной попытки. Несколько секунд он разглядывал обломки трубки в руке, потом, отшвырнув их, схватился за голову.

Боже мой, мама!

Какой же я идиот!

Связаться с такими уродами… быть настолько слепым бараном,… боже мой!

А телефон вдруг проснулся снова.

Только не разломанный, а пока еще целый, мобильный.

Максим поднял его со стола.

Это был Петровский.

— Ну, как ты? — вместо приветствия поинтересовался Тарас.

— Только что разговаривал, — ответил Максим глухо.

— С друзьями своими? Ну, что сказали?

— Маме моей передавали привет.

— Ага, — сказал Тарас. Судя по постороннему шуму, он ехал в машине. — Передавали-таки…. Я полагал, что до этого не дойдет.

— Дошло.

— Да ты не волнуйся. Им нужен ты, а не мама. Хотя, в крайнем случае, и ее из-под удара уберем. О чем договорились?

— Вечером позвоню, уточню время. А так на завтра.

— И где?

— Битцевский парк.

— Вот наглецы, — даже вроде бы восхитился Тарас, но тут же сменил тон. — Ладно. Давай-ка, вот что. Прекрати тратить свои нервные клетки и доверься мне. У тебя и твой матери все будет отлично. Главное, никого не слушать! Понял? Это главное! Не ты первый, не ты последний, такое мы не раз проворачивали. Успокоился? Собрался?

— Да, — ответил Максим.

— Молодца! Тебе сегодня много нового узнать предстоит. Поэтому, не переживай попусту. Лишнее это. Ты сильный и спокойный, понял? И запомни, убить они тебя не смогут! Вот таким крутым парнем ты сейчас соберешься и ко мне приедешь. Через час там, где мы вчера встречались. Я думаю, у тебя уже накопилось очень много вопросов, верно?

(Очень много, Тарас!)

 

Тарас Петровский

1

Вепрь прибыл в офис через час.

— Значит, нет? — спросил он, прямо с порога кабинета Петровского.

— Нет, — покачал головой Тарас.

— Ловкач, — развел руками Вепрь, присаживаясь.

— Согласен полностью. Значит, так, — произнес Петровский, окутываясь дымом. — Поступаем следующим образом. Первое: все материалы по этому делу доступны только тебе, мне и Тополеву. Сторонние и привлекаемые к нему по мере надобности информируются только в той степени, которая необходима. Это важно, Вепрь, поэтому договариваемся на берегу. Той паники, которая царила в «Полночи» в момент Подольских осложнений я более не допущу. Согласен?

Главный маг «Полночи» ненавидел секреты всеми фибрами души. Однако хранить их он умел.

— Договорились, — вздохнул Вепрь.

— Второе: сейчас по крупицам постараемся восстановить все, что мы знаем об этом типе. Пока только ты и я. По мере надобности будем подключать остальных, но только тех, кто имел к нему непосредственное отношение. И третье: до окончательной ясности, что действует Тензор, предлагаю называть его кукловодом.

— Ты хорошо подготовился в моей встрече, — заметил ехидно Вепрь.

— Опыт — сын ошибок трудных, — процитировал Петровский. — Так как, согласен?

Маг кивнул и полез за сигаретами.

— Что с нашим бомжом-поджигателем? — поинтересовался он.

Петровский посмотрел на часы.

— Толя договаривается. Пока никакой информации нет.

— Что еще нового?

— Звонил Тополев. К пяти-шести часам вечера у нас будет рабочий телефон Дронова. Люди из его отдела сейчас занимаются проверкой работодателя — мать Дронова дала имя и фамилию.

— Значит, время у нас еще есть, — задумчиво произнес Вепрь, разминая длинные пальцы.

— Совсем немного. По крайней мере, до приезда Анатолия с бомжом. По следам воздействия на его личность ты сумеешь однозначно установить автора?

— В смысле причастен к нему Тензор или нет? Конечно, Тарас. Методика школы некромантов слишком сильно отличается от обычных школ. Поэтому, не будем терять время.

— Отлично, — кивнул Петровский и, достав из ящика стола диктофон, включил запись. — Надеюсь, ты не против протоколирования? — Вепрь покачал головой. — Итак, предмет рассмотрения — Тензор, — произнес Петровский. — Беседа с Вепрем, час тридцать шесть дня. Что ты помнишь или знаешь о Тензоре?

Вепрь затянулся сигаретой.

— Совсем не много, — начал он. — И, в общем-то, больше о его папаше.

2

Главный маг «Полночи» действительно знал совсем немного.

— Начну с того, что Тензор представитель почти вымершей сейчас школы некромантов. Магической школы. Очень сильный некромант.

Полагаю, уровня своего отца, которого я, как раз, знавал получше.

— Пояснение, — вставил Петровский для протокола, — Некромантия — это ответвление боевой магии, основывающееся на управлении некроматерией… Одним словом, оживление и управление мертвыми.

— Не только, — покачал головой Вепрь, — Но не будем вдаваться в подробности. Замечу только, что, в свое время, это была вообще одна из сильнейших магических школ, противопоставлявшая себя всем остальным. Перед революцией практически все ее представители были физически уничтожены. Многие оказались в так называемых «мертвых местах» типа Соловков, где никакого влияния на ход событий в стране оказать не могли. Инициировано уничтожение школы было ее ведущим некромантом, магом, на тот момент, одиннадцатого уровня, успевшего первым добраться до власти. Банальное устранение конкурентов. К началу Великой отечественной действующих некромантов осталось всего двое: отец — все называли его Риппер и сын — Сармат. Собственно, с Сарматом я и сталкивался.

— Это у них принято истинные имена давать в порядке алфавита? — спросил Петровский.

— Совершенно верно, — кивнул Вепрь. — Если папаша — Риппер, То сын должен быть кем-то на С. Соответственно, имя сына Сармата могло начинаться только на Т.

— Тензор?

— Например.

— Насколько я понимаю, истинные имена обычно не разглашают.

— Не некроманты. Это один из основных постулатов их веры. Если враг знает имя, то победа не за горами.

— Любопытно, — усмехнулся Петровский.

— Все никак у людей, — пожал плечами Вепрь. — Так вот, пока папа заседал в высоких кабинетах и планировал победу коммунизма в отдельно взятой стране, сынок стажировался по полям сражений. Благо, сам понимаешь, материала под руками оказалось много. Первый раз мы пересеклись с Сарматом в окружении под Харьковом, весной 1942-го. Наши тогда, вдохновленные Москвой, рванули вперед и растянули линию фронта, как соплю. Ошибок вообще тогда наделали очень много. Одним словом, историки разберутся. На наше несчастье, у немцев были свои совсем неплохие стратеги. И если 12-го мая мы рвались в наступление, то уже 20-ого дрались в полном окружении. Оказался там же и Сармат. Тогда он был лейтенантом. Веселый такой паренек. Все спирт дул, словно воду.

Вепрь нервно затянулся.

— Кстати, может воды? — осведомился Петровский. Видно было, что воспоминания даются главному магу «Полночи» с великим трудом.

Тот отрицательно помахал рукой.

— Так вот, — продолжил Вепрь, — тогда, ночью, я лично видел, как он их поднял. Наверное, с целую роту наших мертвых, многие из них были изуродованы до неузнаваемости, у некоторых не хватало рук, ног. Помню парня без головы. Он так и пер на немецкие траншеи, спотыкаясь, на ощупь, вытянув вперед черные от запекшейся крови руки. Колючку мертвяки рвали в клочья, даже не замечая. Так они и брели вперед, неторопливо, размеренно, а потом исчезали в траншеях. Один за другим, молча. А там орали немцы. То ли от ужаса, то ли от боли. Страшная картина, Тарас: шарящие по ночному полю прожектора, очереди, взрывы и безмолвные контуры бредущих по этому пеклу людей. Если бы не Сормат, остались бы мы все там, у этого проклятого моста. Его подручные уничтожили первую линию обороны и держали мост, пока не ушли все мы, оставшиеся живые. Этот ужас я на всю жизнь запомнил… Господи, бедные тупые немцы! Потом с одним из выживших у моста я как-то беседовал. Ему даже на ГУЛАГ плевать было. Только бы не обратно в тот день, когда мертвые красноармейцы, выбираясь из-под гусениц раздавившего их танка, срывали голыми руками листы брони и разрывали экипаж в клочья.

— Что было потом?

— Сармат исчез. Я был уверен, что остался он там, на мосту. Но, конечно, ошибся. Попрактиковавшись немного на полях сражений, он подался в Москву, поближе к папаше. Второй раз я его встретил уже после войны, в фойе Большого. Был он там с какой-то дамочкой, весь важный, уже в чине полковника. Узнал меня, обрадовался. Упились мы с ним тогда в усмерть. Рассказывал, что стал то ли советником при Берии, то ли еще кем-то, высоким. По крайнем мере, жил он действительно неплохо, на широкую ногу, квартиру имел на Тверской. О его папаше и о том мосту мы с ним не вспоминали. Однако, много слухов ходило… Якобы организовал сынок папе крупную неприятность. С черным воронком, все как полагается. Так сказать, изолировал. А попозже — устранил.

— Как?

— Это-то я точно знаю, был один знакомый следователь. При Хрущевской оттепели всадили папане, Рипперу, то есть, в подвале Лубянки две серебряных пули в лоб и никакая некромантия не помогла. А Сармат до Олимпиады дотянул. Потом исчез, как и не бывало его никогда.

— Может, сынок убрал? Я так понял, что родственные связи у них не в почете.

— Всякое может быть, Тарас. Мы же живем долго. Так, с виду молодимся, а внутри уже гниль трухлявая. Говорят, что первые лет триста особенно тяжело.

Петровский усмехнулся. За все годы работы в «Полночи» он никак не мог привыкнуть к подобным откровениям.

— А насчет связей родственных — это ты верно подметил, — произнес Вепрь. — Как крысы они. То ли магия их такой отпечаток накладывает, то ли просто люди такие. Выведенные специальной селекцией. Выродки, одним словом. Думаешь, почему на них все школы ополчились? Потому что нелюдь, он нелюдь и есть. Как бы сам он себя не называл. Хоть Господом Богом.

— Ты лично с Тензором пересекался?

— Не довелось, к счастью, — улыбнулся Вепрь. — Хотя мне почему-то кажется, что доведется. Возможно, не сейчас, но, чувствую, скоро.

У Петровского проснулся мобильник.

— Да? — жестом извинившись, поднял Тарас трубку.

— Забрал я нашего террориста, Тарас Васильевич, — доложил Анатолий Кравченко.

— И как он?

— Глухой совсем. Вообще ни на что не реагирует.

— Прощупать пытался?

— Я же говорю — глухой.

— Ладно, — сказал Петровский. — Вези сюда, разбираться будем.

Он отложил телефон и посмотрел на Вепря.

— Ну, что же, — довольно произнес Тарас, — готовься к встрече с поджигателем. Толя сумел-таки договориться в милиции.

 

Иван Житцов

1

Сволочной демон так и не оставлял Ивана в покое.

Теребил его, нашептывал разные гадости.

И о нечестивой Галькиной жизни, о том, как она ему изменяла налево и направо, и о дружках Ивановых, какие были они при жизни негодники.

— И правильно ты все Ваня сделал, — усердствовал демон. — Наказал очень плохих людей. Сколько они тебе все горя в жизни принесли, вспомни. Ноги же об тебя вытирали.

В общем-то, Иван и сам уже начал потихоньку задумываться. Взять вот, например Галину. Он к ней так и эдак, со словами и без слов, а она? Подобно шлюхе площадной (формулировку подсказал демон) на Ванином чемоданчике любовью бесстыже занялась. И было бы с кем! Нет, ведь самого убогого выбрала!

Такое безобразие Иван, понятное дело, просто так оставить не мог. Он поступил единственно верно, по-мужски, по-взрослому. Сжег за собой мосты и перешел через Рубикон в новую жизнь.

— А, какая она, эта новая жизнь у тебя будет! — распинался демон. — И дом, и деньги, и женщины красивые, молодые, не чета Гальке твоей.

— Как же она у меня будет-то? — простодушно любопытствовал Ванька. — Я же в камере сижу.

— А ты от всего отказывайся, — посоветовал демон. — Вообще ото всего. На тебя у них все равно улик нету, поджог они повесить не смогут, а полянку нашу с тобой заветную до сих пор так и не нашли. Ты, Ваня, главное меня слушайся, не пожалеешь!

Иван соглашался и внимал.

Демон знал много интересных историй. И про прекрасных женщин с бархатистой кожей, и о быстрых машинах с шикарными салонами и сверкающими боками, и о удивительных домах на пультах управления, с многоярусными бассейнами и водопадами в садах. Время с таким улетным рассказчиком летело незаметно.

Ближе к утру, демон сказал Ивану: «Приготовься».

— Что делать-то будем? — прошептал Иван.

— Играть в сумасшедшего. Будешь?

— А меня не побьют? — поостерегся Иван.

— Это как играть будешь. Плохо сыграешь — точно побьют.

Для начала Иван принялся кричать. Потом начал собственный пиджак кушать. Тот был невкусный и пах бензином, да и жалко было Ивану практически новую вещь портить. Зато соседка по камере разразилась громкими воплями — решила, наверное, что после пиджака Иван за нее примется.

Два милиционера вытащили Ивана из камеры и посадили в комнату. В настоящую, как у людей, с окнами. Через одно из стекол на Ивана теперь взирал строгий майор Величко. Тот не знал, что через другое, духовное окошко, на Ваню гораздо серьезнее товарищ посматривает.

Конечно, даже лицо майора за стеклом, по совету демона, Ивана не остановило. У него еще оставались брюки. Когда Ваня, морщась, дожевывал второй кусок, вырванный из штанины, Величко решил нанести ему визит.

— Долго еще дурака валять будешь? — поинтересовался он, остановившись в дверях.

В ответ Ваня с урчанием выдрал новый кусок. Он начал жевать его и заплакал — так ему было жалко хорошие брюки. Величко же решил, что Ваня себя жалеет.

— Уймись, дурила, — проникся майор к нему расположением. — Сейчас дурку вызовем, и отвезут ребятки тебя.

Тут начала подтягиваться новая смена и майору стало не до всеядного Ивана. Изредка какие-то люди заходили к нему, смотрели с сочувствием и, ехидно матерясь, уходили. А Ваня сосредоточенно жевал.

К концу передачи смены Иван успел съесть полштанины.

— А с этим что делать, Величко? — громко спросил новый дежурный, остановившись в дверях.

Майор ответил что-то неразборчивое.

— Ну и вонь, — поморщился новичок и удалился, оставив Ивана в одиночестве.

— Молодец, — подбодрил вконец обессилевшего Ивана демон. — Продержись еще чуть-чуть.

Иван не ответил, глотая слезы. Он ел.

Когда с одной штаниной было почти покончено, в дверях появился новый посетитель. Молодой симпатичный высокий человек со шрамом на щеке.

— Это он? — спросил молодой человек у нового дежурного.

— Ага, — отозвался тот. — Целую брючину уже сожрал. Все утро за ним слежу, хоть бы воды попросил.

— Так я забираю?

— А куда мне его девать?

— Пойдем, дружок, — присев перед Иваном на корточки, ласково произнес молодой человек. — Только вещи ему выдайте.

— А как же.

— Соберись, Ваня, — подсказал демон. — Сейчас наступает наш звездный час.

Путаясь в разодранной штанине, Иван поднялся.

Пока молодой человек беседовал с новым дежурным, говорил по телефону и подписывал какие-то бумаги, Ивану принесли коробку с отобранными вещами. Там было все необходимое: шнурки от ботинок, брючной ремень, крышки от бутылок, двадцать семь рублей шестьдесят копеек и последняя бутылка с бензином. Любимая зажигалка лежала между рваными носками, словно на подушке отдыхала.

Иван неспешно собрался и, по совету демона, тщательно вылил оставшийся бензин на себя. Выжал бутылку до последней капли. Аккуратно поставил ее в угол, задвинув стулом.

Он все успел вовремя.

— Ну, пойдем, что ли, арестант? — обернулся к нему молодой человек, закончив все свои неотложные дела.

Иван кивнул.

Друг за другом они вышли из отделения, морщась после полутьмы на ярком солнышке.

— Хочешь посмотреть на огонь снова, Ваня? — вкрадчиво осведомился демон. — Ты куда, дружок, запрятал зажигалку?

Иван покосился на сопровождающего и полез в карман. Нащупал и извлек заветный инструмент самовыражения.

Они вышли через ворота прямо к стремительно несущимся вдоль тротуара машинам.

— Мой джип там, — сказал человек, указывая на другую сторону дороги. — Давай…

2

И через мгновение Иван Житцов, уроженец Москвы, сорока двух лет, русский, без определенного места жительства, перестал существовать. Его одежду и тело пламя охватило моментально, словно только и ждало, чтобы вырваться на свободу. Иван не закричал и не заплакал от ослепительной боли. Перед его глазами расстилался бушующий океан. Демон вел его за руку по темному пляжу и рассказывал удивительную сказку. В ней смелый повелитель огня находил и спасал возлюбленную.

— Сделай шаг, Ваня, — предложил ему демон и потянул за руку. — Сделай свой лучший последний шаг.

Когда человек-факел шагнул на проезжую часть, идущая ближе к нему машина с сонным менеджером по работе с персоналом шарахнулась в сторону, зацепив блестящий Z-3. В ней за рулем сидела известная Лина Таки, она ехала домой с ночного эфира своей программы «Нюансы» и на ходу подводила глаза. От удара популярная телеведущая опрокинула косметичку, вильнула рулем и врезалась в идущий на встречу автобус.

Горящий человек шел дальше.

Он обошел машину менеджера, влепившегося в задницу Z-3, миновал автобус, раскорячившийся на полполосы и только несущийся с явным превышением скорости «КаМАЗ» с неопохмелившимся после вчерашнего водителем Вовой сумел-таки остановить движущегося монстра. Ивана Житцова с громким шлепком размазало по асфальту, словно пачку подтаявшего сливочного масла.

И только когда удачливый «КаМАЗ» со всего маха срезал фонарный столб, разбрасывая огромными колесами по дороге ошметки и кровь Ивана Житцова, Анатолий Кравченко закрыл рот.

Все случилось настолько быстро, что он даже не успел закончить адресованную Ивану фразу.

А слово оставалось в ней только одно: «Вперед».

 

Вадим Немченко

1

Файл по Максиму Дронову оказался достаточно информативным. Даже непонятно было, как Голос умудрился собрать столько информации. Словно с рождения он за этим Дроновым присматривал, подумал Вадим. Впрочем, Голос, наверное, за многими присматривает с рождения, вспомнив о себе, решил Немченко.

Он отхлебнул остывший кофе из чашки.

Та-а-ак…

Максим Дронов. Родился в восьмидесятом году, роддом такой-то. Родители Алексей Дронов, мать — Сорокина Татьяна. По образованию…

Детский сад номер такой-то. Воспитательница Татьяна Викторовна. В группе выделялся своей уравновешенностью и рассудительностью. Все детские кризисы, судя по тестам, успешно преодолел.

Еще в детсаду принимал участие во всех конкурсах и постановках, занял несколько первых мест на олимпиадах по изо. По какому «изо»? Через несколько мгновений Немченко сообразил, что речь идет об изобразительном искусстве. К живописи тянулся, значит.

Ага.

Школа номер 926.

В этой же школе работала его мать. Наверное, решила присматривать за сыном-художником. Начинающим. Ладно, дальше. Снова наградной список, на целых два абзаца. Олимпиады, победы, достижения. Парень с детства пытался выделиться и схватить господа бога за бороду.

Приводов в милицию нет. Не пил, не курил. С третьего класса занимался плаванием. Снова перечисление наград.

Девочки — мимо. Спортсмен и отличник.

С седьмого класса увлекся гумофилией.

Вадим перечитал еще раз.

Чем увлекся?

Он прокрутил файл до конца, надеясь найти пояснение.

Гумофилия, надо же! Выписал слово отдельно на лист. Почти, как некрофилия, в самом деле.

Собрал большую коллекцию — порядка шестисот штук. Понять бы только, чего?

Ну, ладно, бог с ней, с гумофилией.

Что там дальше?

Окончил школу с золотой медалью. Ого! Усидчивый мальчик. Это значит, пока все пацаны в классе за юбками гонялись, и блатные песни по подворотням разучивали, он из-за учебников не вылезал. Целеустремленный, идущий к цели лидер.

Ушел из спорта.

Поступил на химфак.

Химия? Странные увлечения для молодого парня.

Ну, ладно.

Опять победы и грамоты. Повышенная стипендия. Окончание института с красным дипломом.

Ага. Вот и самое интересное. Жизнь начала показывать Максиму Дронову свои зубы.

Умирает отец. Инсульт.

Умирает любимый дед. Рак.

И в конце этого счастливого года хоронит бабушку с острой сердечной недостаточностью.

Увольняется с работы, на которой совсем перестали платить.

Три месяца перебивается случайными заработками. Это ж надо, мельком подумал Немченко. Медалист, институт с красным дипломом, чемпион и спортсмен! И на рынке видеокассетами торгует. Такое, наверное, только в нашей стране возможно.

По протекции школьного приятеля Семена Борзова устраивается в ООО «Медсервис-М». Вначале просто специалистом. Потом старшим. Потом ведущим. Идейный вдохновитель, главный разработчик и архитектор «Сигмы».

Через несколько лет плодотворного труда Дронов увольняется. В настоящее время место работы неизвестно.

Немченко задумчиво глотнул кофе.

Знакомое что-то, хм… «Медсервис-М», Борзов… Где-то я это уже слышал. А уж «Сигма» — вообще до боли знакомое слово.

Он прилежно записал и название, и фамилию на лист прямо под гумафилией. А «Сигму» — подчеркнул два раза.

Так, дальше.

Любовный фронт.

Институтская подруга — Алена Сергеева. Два года были вместе и разошлись. Никаких обид, жалоб и претензий. Она тут же выскочила замуж и родила ребенка. Он остался переживать. В настоящее время никаких особых и постоянных увлечений нет.

Может он быть у нее? Вадим посмотрел на даты. Пара лет прошла. Вряд ли. Тем более, там где-то муж неподалеку ошивается. А наш Максим совсем не любит быть вторым. Хотя, все равно, пометочку сделаем.

Дальше.

Известные друзья.

Немченко быстро пробежал глазами. Хм, подумал он. Классический случай, когда скажи мне кто твои друзья и скажу, кто ты, в данном конкретном случае не работал. С друзьями и товарищами Дронову явно не повезло.

Симонов Андрей, товарищ со школы.

Образование — незаконченное высшее. Три привода в милицию. Заведено уголовное дело, как на действующего хакера, хотя, вроде бы, завязал. Холост. Лечился в психушке, два раза лежал в наркологии по причине алкогольной зависимости.

Георгий Хан, институт.

Несколько раз попадал в скорую с передозировкой. Беспорядочная половая жизнь. Байкер и оторва. Пьяные драки, два развода, ребенок на стороне. Без определенного места жительства.

И, наконец, пункт третий. Семен Борзов. Институтский приятель. Вообще колоритная личность. Отслужил в армии, где чуть не угодил в дисбат за неуставные взаимоотношения. Вернулся, сколотил бригаду деятелей, шерстящих рынки. Несколько заявлений от граждан — побои, вымогательство и (Вадим присвистнул) групповое изнасилование. Все пострадавшие от претензий отказались. В настоящее время — активный член команды Шептуна.

А вот этого деятеля Немченко знал прекрасно. С ним у него неоднократно вспыхивали локальные конфликты. Иногда с малой, никому особо не нужной, кровью.

Что же это получается?

Значит, дружит наш мальчик с совсем нехорошими дяденьками. Вадим покрутил файл вверх, к началу. По протекции Борзова устраивается в ООО «Медсервис-М»… Знаем, мы как такие протекции устраиваются, подумал он. Сами не раз устраивали. Значит, пристроили Шептун с Семеном талантливого мальчика в курируемую контору. Зачем? Он же химик, не бухгалтер.

Вот оно, понял Вадим. Вот тут-то мы и наткнулись на самое интересное.

Он набрал внутренний номер и перечислил выписанные вопросы своему компьютерному богу.

— Это займет какое-то время, — предупредил его бог.

— Я пока телик посмотрю, — съязвил Вадим.

Это было любимым времяпровождением Стременникова.

— Посмотри, посмотри, — отозвался Дима. — Там как раз про какого-то чокнутого поджигателя показывают. Полчаса назад устроил себе самосожжение около отделения милиции на Перлова. Говорят, что протестовал против вступления России в Евросоюз.

— На Перлова же наш поджигатель проживал, — вспомнил Вадим.

— Так это он и есть, наверное, — хохотнул Дима. — Мало ему было дружбанов спалить, он и себя решил до кучи.

2

В телевизоре творилась какая-то несуразица.

Захлебывающийся корреспондент на одном канале утверждал, что это был запланированный теракт с целью уничтожения известнейшей Лины Таки, которая жестко обошлась недавно с ведущим режиссером современности Никитой Чаловским, снявшим российский блокбастер «Забег» (наш ответ ненавистному Голливуду) и планировавшим приступить к сериалу по мотивам бестселлера «Три года в горах с автоматом» писателя-прозаика Аслана Караева.

На другом плели о несвоевременности и протесте против Евросоюза. На третьем — о явной попытке лиц без определенного места жительства привлечь внимание мирового сообщества к своим проблемам. На четвертую программу Вадим переключаться не стал. Он уже запутался в версиях и немного притомился.

Он выключил телевизор и снова вернулся к монитору с файлом.

Не помогли поджигателю стыренные у меня сто баксов, отчасти со злорадством мельком подумал Немченко. Ну, где же ты, компьютерный бог?!

Бог отозвался, едва Вадим успел пролистать файл еще раз.

Дима быстро и оперативно нарыл ответы. Немченко узнал, что таинственная гумифилия есть ни что иное, как собирание фантиков от жевательных резинок. Он презрительно фыркнул и усмехнулся.

Правда, через пять минут Диминых разъяснений, с его лица сползли все остатки прежней усмешки. Стременников зачитал Вадиму, наскоро подготовленную им, краткую справку по ООО «Медсервис-М». Потрясенный Немченко попросил перечитать несколько раз почти по слогам. Он не верил своим ушам. Оказывается, гумифилист со стажем Максим Дронов вместе со своим институтским товарищем Семеном Борзовым в неудачниках не числились и усмешек вызвать никак не могли. Они вообще детских забав избегали.

Немченко снова пролистал файл Голоса.

Максим Дронов — идейный вдохновитель, главный разработчик и архитектор «Сигмы», прочитал Вадим.

Оба приятеля оказались крестными отцами легендарной «Сигмы» — мощнейшего синтетического наркотика, отправляющего каждый день на тот свет с добрый десяток людей. А Дронов был его архитектором.

Это тебе не сгоревший бомж, ошарашено подумал Немченко. Значит, говорите, Шептун их контору курировал?

Он подвинул к себе телефон.

Сегодня, пожалуй, предстоит еще одна встреча, подумал Вадим. С коллегами и недругами по общему цеху.

 

Тарас Петровский

1

На экране телевизора человек-факел неторопливо пересек две сплошных линии и шагнул за дымящуюся разбитую морду рейсового автобуса. Мгновение он, замерев, стоял, подняв ногу, потом начал ее опускать, завершая последний шаг.

Что-то темное большое сбило его, словно тряпичную куклу. Пронеслось дальше под режущий визг тормозов, и врезалось в фонарный столб, превратившись из неопознанного нечто в заляпанный грязью «КаМАЗ».

Тарас переключил канал.

Там человек-факел только начинал движение, делая первый шаг на проезжую часть.

— … камерами отделения милиции, установленными совсем недавно. Смертник до сих пор не опознан. Официальные лица утверждают, что…, — Петровский выключил звук.

— Концы в воду, — подытожил Вепрь. — Огонь, как и вода, стирает все свидетельства возможного личностного контроля.

— Значит, даже фрагменты не помогут? — спросил Кравченко по громкой связи.

Он до сих пор сидел в отделении милиции, разбираясь с официальными лицами.

— Скорее всего, нет, — вздохнул Вепрь.

— Как такое вообще могло случиться? — вмешался Петровский.

— Разбираемся еще, но уже кое-что ясно. Оказывается в конфискованных вчера вещах, присутствовала бутылка с бензином. Новый дежурный, не задумываясь, выдал ее вместе с остальными личными вещами.

— Прекрасно.

— Ну, да. И пока я на этого идиота бумажки заполнял, он себя полил из выданной бутылки и на выходе поджег. Зажигалка тоже, как выяснилось по описи, в личных вещах присутсвовала.

— Любопытно, — произнес задумчиво Вепрь, — а если бы у задержанного связка ручных гранат была конфискована, ее тоже бы обратно выдали?

Анатолий коротко хохотнул.

— Так, как собирать фрагменты? — поинтересовался он.

— Мир праху его, — ответил Вепрь. — Это бессмысленно.

— Заканчивай там и возвращайся в офис, — распорядился Петровский и отключил телефон.

— Значит, до сих пор никакой ясности? — спросил Тополев.

— Это он, — уверенно ответил Вепрь. — Почерк семейный. Наглый, нахрапистый. Поводил вас за нос в отделении, а потом все концы в воду. Причем, как! Всенародно, с помпой — вот, мол, посмотрите, каков я в деле. Очень любят они показуху, представители вымершей школы.

— А ведь я сталкивался с ним, — задумчиво произнес Антон. — Кстати, наверное, одним из первых в «Полночи». Именно из-за показухи и вспомнил.

— Вот как? — посмотрел на него удивленно Петровский. Открыв ящик стола, достал диктофон. — А вот с этого момента давай-ка поподробнее, Антон.

2

С Тензором Тополев познакомился на собеседовании.

Антон тогда занимался вопросами кадров для «Полночи» и каждый день сортировал легион шарлатанов всех мастей, стекавшихся в приемную по рекламному объявлению, в надежде найти хоть кого-то стоящего в этой куче навоза.

Объявление было простым и лаконичным:

«Компания набирает на работу людей, обладающих паранормальными способностями. Господ, не обладающих таковыми или думающих, что они ими обладают, просьба не беспокоить».

Контактные телефоны, адрес, факс.

В результате, каждый день приемная наполнялась телепатами, ведьмами и дипломированными магами, получившими дипломы от самого Сатаны. Посетители заговаривали секретаршу, гадали, малевали на стенах каббалистические знаки, а некоторые умудрялись прямо из кабинета связываться и получать инструкции от Вселенского Разума. Одним словом, ежедневно Антон оказывался в дурдоме, выхода из которого в ближайшей перспективе не предвиделось.

В один из таких наполненных событиями и откровениями о потусторонних силах дней, Тензор и появился в компании.

— Помнится, — продолжал Антон, — я на него сперва даже не обратил внимания. Обычный парень, невысокий, неброский, одетый обыкновенно — ну, там, джинсы, черная футболка, кроссовки — сидел себе в углу и, озираясь, рассматривал весь собравшийся заповедник. Я только выпроводил мастера телекинеза, которому для передвижения графина с одного края стола на другой срочно требовалось четыре тысячи долларов в месяц плюс машина с личным водителем, как этот парень, поднявшись, сообщил, что, наконец-то, подошла его очередь. На вид ему было лет девятнадцать-двадцать и, оглядев его с ног до головы, я, помнится, поинтересовался, а что, он, собственно, умеет. Мне коротко ответили — все. Тогда я и пригласил его в кабинет.

Зайдя, Тензор взглядом придвинул к себе кресло и, сделав неуловимый пасс руками, открыл холодильник и щедро налил себе «Кока-Колы». Потом огляделся по сторонам с видом хозяина.

— Хороший кабинетик, — сказал он, пока стакан с «Колой», совершая сложные пируэты в воздухе, как планер в восходящих потоках, величаво летел к его протянутой руке. — И как успехи?

— Неплохо, — пробормотал Тополев, присаживаясь за стол. — Как же вас величать?

Молодой талант представился.

— Правда, обычно, меня зовут Тензор, — добавил он, — из-за моей острой неприязни к тензорному исчислению. Я уже двух преподавателей из окна выкинул.

Выглядел он хлипковато для настолько серьезных подвигов.

— Не руками, — пояснил Тензор, уловив сомнение во взгляде Антона. — Есть такое понятие — телекинез.

Стакан, шипя пеной и наглядно иллюстрируя это понятие, прибыл, наконец, в полное распоряжение его руки.

— Я слышал, — заметил Антон. — Что еще умеете?

— Многое, — помахал рекой Тензор. — Многое из того, о чем вы даже не слышали.

— А поподробнее?

— К чему, уважаемый Антон? Я здесь совершенно по другому поводу.

— Вот как? — хмыкнул Тополев.

— Мне этот паренек еще тогда не понравился, — пояснил он Петровскому. — Слишком много в нем было наносного. Каждое слово так и сквозило ничем необоснованным пафосом. Он меня воспринимал, словно… Ну, не знаю… Словно муху под микроскопом, что ли?

— Обычное для них дело, — пожал плечами Вепрь.

— Давай дальше, Антон, — напомнил Петровский.

— А дальше начались программные заявления, — вернулся к рассказу Тополев.

— Хотелось бы услышать ваши предложения для настоящих магов, — сказал Антону Тензор, делая глоток. — Не для шушеры, которая у вас в приемной собралась. Для магов уникальных.

— А вы именно уникальный?

— Естественно. Это первое. А второе — очень любопытно было бы узнать, откуда вы взялись такие умные.

— Второй пункт мне лично совершенно не понравился, — заметил Тополев.

Вепрь понимающе кивнул.

— Не помню, что я тогда ответил. Нечто невразумительное. А Тензор уже начал напирать.

— Мне, Антон, хотелось бы внести вам предложение встречное, — сказал он. — Скажем так, координальное… С сегодняшнего дня ваша контора полностью переходит в мое распоряжение. Вы, господин Тополев, — он окинул Антона взглядом человека, загнавшего, наконец, глупого таракана в угол и уже взявшего на изготовку «Дихлофос», — можете остаться. Вы исполнительны, пунктуальны и недалеки. Меня лично вы вполне устраиваете, как хороший администратор. А вот ваш теперешний руководитель — свободен… Да, я говорю о Тарасе Васильевиче… Лучше бы он не совался в недоступные ему высшие сферы…

— Я человек достаточно выдержанный, — заметил Антон. — Но, здесь, каюсь, не сдержался.

После этого монолога, он несколько мгновений переваривал, а потом, не прибегая к помощи телекинеза и прочей магии, просто взял наглеца за шиворот и вышвырнул из кабинета. Стакан последовал в вдогонку, орошая присутствующих в приемной гениев липкой сладкой жидкостью.

— Молодец, Антон! — усмехнулся Петровский.

— Но после этого монолога у компании начались проблемы, — вставил Вепрь.

— Сначала незначительные, — согласился Тополев. — Несколько наших перспективных проектов оказались сорванными, владельцы строений, намечавшихся под аренду, внезапно от нее категорически отказывались, несколько договоров с хорошими поставщиками непонятно почему были в одностороннем порядке расторгнуты. У компании наметился кризис, готовый в ближайшем будущем превратиться в кризис острый.

— А потом был Подольск, — кивнув, подвел черту Петровский.

— Потом был Подольск, — вздохнул Тополев. — И мы потеряли четверых.

У него заиграл мобильник.

— Да? — извинившись, поднял трубку Антон.

Несколько минут он внимательно слушал.

— Да, — произнес, наконец, он. — Я готов записать.

И, раскрывая ежедневник, Тополев посмотрел на Петровского:

— Это мама Дронова, Тарас Васильевич. Она нашла его рабочий телефон.

 

Максим Дронов

1

Его разбудила Алена уже около пяти.

— Проснись, Макс, — тормошила она за плечо. — Вечер уже на дворе.

Он рывком сел на диване.

За окнами еще светило вечернее солнце, но в комнате уже горел свет.

Максим непроизвольно поморщился. Посмотрел на Алену, и сейчас же воспоминания из сна затопили его. Ненависть. О, боже. Мама!

— Ален! Дорогая! — быстро произнес он. — Какой у меня домашний телефон?

— Ты что, опять? — улыбнулась она. — Опять ничего не помнишь?

— Я, правда, ничего не помню! — почти закричал в отчаянии Максим.

Она встревожено поднялась, сняла радиотелефон с базы и протянула ему.

— Слушай, это уже перебор, — осторожно произнесла Алена.

— Какой номер, а? — умоляюще спросил Максим.

Она назвала семь цифр.

Мама взяла трубку почти сразу, а он сейчас же узнал ее родной голос из сна.

— Алло? — спросила мама строго.

Жива, подумал Максим с облегчением. Как же здорово, что моя мама жива!

— Это я, мам, — сказал он, а на глаза внезапно навернулись слезы.

— Вот, тебе, здрасти, пожалуйста! Ты где шляешься, олух царя небесного? В комнате — бардак, телефон разломан. Ты зачем телефон разломал, а?

— Так получилось.

— Получилось… Ты где пропадаешь?

— У Алены я, — ответил Максим. — В гостях.

— У Алены? — удивилась мама и замолчала.

Алену она любила, как дочь. Поэтому, когда они расстались, очень переживала разрыв и не разговаривала с Максимом почти месяц. А потом еще с полгода каждый день напоминала ему, какую прекрасную девушку тот проворонил.

— Врешь, небось?

— Честное слово, ма. Хочешь, трубку дам?

— Что же, давай…

Максим протянул трубку ничего не понимающей Алене.

— Поговори, а? — произнес он сдавленно.

— Макс, да что с тобой? Ты на себя не похож!

— Просто я очень рад маме, — ответил Максим, торопливо поднимаясь с дивана. Он не мог себе позволить расплакаться прямо в комнате.

— Да, Татьяна Валерьевна? — покачав головой ему вслед, произнесла Алена в телефонную трубку.

По дороге в ванную, Максим отошел.

Он тщательно закрыл за собой дверь и посмотрел на себя в зеркало. Плакать уже не хотелось. Хотелось понять, что же все-таки ему рассказывает разгулявшаяся память?

Ну, ты-то, друг, спросил он свое отражение. Ты-то, понял что происходит?

Мама жива, ответило отражение. И мы тоже.

Мы! Каким-то образом, нас с тобой вытащили все-таки в Битцу, констатировал Максим. И там убили. Мы мертвы, брат!

Черта с два, ответило отражение и подмигнуло. Еще повоюем.

Максим включил воду и сел на ванную.

Черта с два, сказал он себе.

Получается, что Тарас прав. Меня пытались убить, но не убили, подумал Максим. Просто не знали как. Нечеловек в облике человека. С великолепными способностями к регенерации. Совершенно и абсолютно целый. Понятно, почему отпечатков шприца на венах не было. Эти отпечатки просто уже исчезли.

Ну, почему моя память, мой личный кинозал, не продемонстрировал мне встречу с Петровским? Он ведь собирался ответить на все мои наболевшие, дурацкие вопросы. А ведь сейчас этих вопросов у меня накопилось еще больше. На порядок, на два, три порядка больше.

Мне нужна встреча с Петровским. Он задумался. Нужна или нет? Почему-то в его сознании Тарас ассоциировался с болью. С сильной болью, нечеловеческой. Петровский тоже сделал мне больно? Так кто же мне друг, кто враг?

Я хочу это видеть, подумал он вдруг. Я хочу убедиться, что все это не сон. Эксперимент, сообразил Максим. Петровский, друзья, вопросы — все это потом. Сейчас мне нужен простой эксперимент. В самом деле, меня нельзя убить, как свинью на бойне? А без этого, как я буду в новом себе уверен?

Глазами он поискал бритвенный станок.

Вытащил из-под раковины и повертел в сомнении Жилетовский Венус. Такие тонкие лезвия для эксперимента явно не годились.

Он поднялся, осторожно открыв дверь, высунул голову и прислушался. Как, наверное, все женщины на свете, мама с Аленой очень любили поговорить. Размеренный Аленин голос, рассказывающий что-то о дочке, он расслышал даже сквозь шум воды.

Через секунду Максим вновь оказался в запертой изнутри ванной с острым ножом наперевес. Дальше он не раздумывал.

Закатал рукав халата до плеча. Приготовился, стиснув зубы. Свет плафона в ванной гипнотизирующее играл на лезвии.

Ну, что же, подумал Максим.

Регенерация?

Он резко поднял нож и вонзил его в руку.

Ослепительная боль взорвалась в голове, и Максим на мгновение вырубился.

Но этого мгновения сознанию хватило, что бы снова вернуть его в прошлое.

2

Они стояли на пологой крыше, а под ногами, по металлу, гуляли веселые солнечные блики. Здесь, наверху, были только Максим, Петровский и жизнерадостный осенний ветер. Он нес ароматы цветов и травы, горьковатый запах пожухлых листьев и ностальгическую осеннюю грусть, которой дышит природа, еще помнящая о лете. Конечно, здесь не было даже и намека на сизую московскую гарь, которой пропитано в городе все: дома, мостовые, машины, люди. Наверное, и жизнь здесь была такая же — легкая, сладкая и непринужденная. Настоящая трудовая жизнь богов российского Олимпа.

Сюда, в дом Петровского на Рублевском шоссе, они приехали после встречи на Новом Арбате. Всю дорогу Максим нетерпеливо пытался вернуться к утреннему разговору, а Тарас лишь отнекивался и сосредоточенно вел машину.

— Как тебе вид? — осведомился Тарас. — Высота, кстати, обычного пятиэтажного дома. Ненавижу, если честно, низкие потолки.

— Я приехал сюда не видами любоваться, — буркнул Максим. — И не архитектурными изысками.

Петровский облокотился на перила ограждения.

— Вопросы, — сказал он задумчиво. — Всем нам нужны ответы на вопросы.

— Да, нужны, — сказал Максим. — А мне нужны они больше всех.

— Ты спрашиваешь, что с тобой происходит, — повернулся к нему Тарас. — Хороший актуальный вопрос. Больше скажу — отличный вопрос! Но ответа у меня нет. Я скажу тебе так: толком не знаю. Происходит превращение. Был ты и появляется новый ты. У каждого это превращение происходит по-своему.

— Значит, вот как, — нахмурился Максим. — Дали лекарство, а теперь: не знаю, понятия не имею. Как-то это трусливо выглядит, не считаете?

— Тебе лекарство для чего давали?

— Чтобы жить долго и счастливо.

— Так, живи! Что тебе мешает?

— Вопросы.

— На большинство твоих вопросов ответов нет. Однако, если тебя это хоть как-то успокоит, могу сообщить совершенно точно: свои возможности ты еще даже не осознал до конца. Нужно время.

— Мне нужно не время, — упрямо произнес Максим. — Ну, как вы, Тарас, не понимаете? Вы сказали, что я стану нечеловеком. Кем? Мне нужно знать: что было в пробирке? Это была кровь. Чья? Какого-то животного? Или все-таки, человека?

Петровский посмотрел вниз.

— Рано, — ответил он. — Ты еще не готов к этому.

Максим вздохнул.

— Послушайте, Тарас. Не стоит прикидываться дремучим гением с Тибета. Вам это не идет. Тем более, что я не малолетний пацан. Я давно уже созрел и хочу услышать ответы. Что было в пробирке? Кем или чем я стал? Эта штука нечто из арсенала военных? Или… черт, кровь инопланетянина?! Тарас, ну, пожалуйста! Мне нужен ответ!

— Зачем? Тебе плохо?

— Нет, черт возьми! — взорвался Максим. — Мне очень хорошо! Так хорошо мне не было лет двадцать! Но это неправильно! Так не может быть! Я достаточно образован, чтобы знать о старении организма. Я… я просто боюсь себя, Тарас. Я чувствую, что я перестал быть собой. Это я и в то же время не я. Кто я теперь, Тарас?

— Кто ты теперь?… Дурацкий вопрос…. А кто я? Кто мы все?

— У меня нет времени заниматься софистикой, — нетерпеливо сказал Максим. — Я просто хочу ответов.

— Он, видите ли, ответов хочет… Ты, Макс, теперь совершенно другой. Ты не сумеешь это осознать за пять минут. Это очень долгий процесс, наверное, длинною в жизнь. А сейчас… Ты просто должен принять это новое и научиться себя контролировать. Иначе жизнь твоя превратится в бесконечный клубок неразрешимых проблем.

— Да плевал я на свои проблемы! Неразрешимые, тоже мне…. Эти подонки еще поплачут кровами слезами!

— Как заговорил, — закатил глаза Тарас. — Думаешь, сломал пару дверных ручек и теперь — король? Ты еще слепой щенок в новом для тебя мире. Тебе надо познавать и узнавать нового себя.

— Я познаю. Я честное слово познаю. И я сделаю для вас все, что обещал. Только скажите мне — кто я?

— Ты… Один из немногих. Один из немногих людей, которым мы решили помочь. Ты думаешь, все это просто? Сотни людей просят меня о помощи, но я отказываю. Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что нам не нужны дебилы. Нам не нужны дауны. Нам не нужны кретины, имеющие по двадцать пять вилл на Средиземноморье и пытающиеся правдами и неправдами пролезть в рай и пропихнуть туда же недалеких не умеющих ничего делать деток своих мажорных. Нам нужны люди вроде тебя. Молодые талантливые ребята, которые гробят свои годы на глупых зажравшихся ублюдков. Ребята, которых травят потому что у нас сейчас только сильный прав, ребята, которые не могут приложить к чему-то нужному руки и попадают в услужение недалеким продажным тварям, которые тащат их в криминал, а потом подставляют, ребята, которые спиваются, вешаются, садятся на иглу из-за беспросветности нашей поганой действительности. Мы можем их защитить и дать нечто большее. Мы можем дать им веру и дело. И мы даем. А потом вот приходит такой как ты и говорит: кто я? Ты — наш. И больше уже ничей, — он хмуро посмотрел на Максима. — Только не подумай, что мы команда 911. И не небесная скорая помощь. Просто нам нужны хорошие люди. И я не хочу, чтобы таких, как ты, распинала всякая мразь.

— И все-таки, — произнес Максим. — Один простой ответ. Пожалуйста.

— Достал, — сказал Петровский и, вновь облокотившись на перила, посмотрел вниз. Там зеленел красивый и ухоженный сад, — Если бы я знал, что ты можешь привязаться как банный лист, ничего бы тебе не дал.

Налетел резким порывом ветер и принес аромат цветов.

Петровский молчал секунду, потом повернулся к Максиму.

— Хочешь знать, — кто ты? Проверь, — он кивнул вниз. — Прыгни.

Максим оторопел.

— Что?

— Прыгни вниз, — невозмутимо повторил Тарас. — Испытай себя. Не бойся, с тобой ничего не случится.

Максим осторожно посмотрел вниз и присвистнул.

Высота была приличная — все-таки пятиэтажный дом, а внизу раскинули кроны деревья. Воображение сейчас же нарисовало его тело, распятое на садовой, обтянутой рабицей ограде с переломанными ногами и истекающее кровью. Замутило. Он непроизвольно отшатнулся назад и встретился со спокойным изучающим взглядом.

— Я не смертник, — сказал он. — У меня пока все дома.

— Я разве сказал, что ты не в себе? Я просто хочу, чтобы ты понял, наконец, ты — больше не человек. Ты попросил помочь тебе — пожалуйста. Ты решил построить себе новую жизнь — милости просим. Но не жди от меня объяснений. Я даю ответы только тогда, когда считаю нужным. Только тогда, когда считаю, что время пришло. Ты понял?

— Понял, — кивнул Максим. — А вы не боитесь…

— Таких, как ты? — улыбнулся Тарас и в улыбке его проблеснуло что-то звериное. — А ты-то как думаешь?

— Так вы такой же, — произнес Максим с внезапным пониманием. Его пробила испарина. — Это ваша кровь была там, в пробирке. Вы переделываете мир под себя, — он попятился. — Вы сколачиваете себе армию… И все красивые слова только что…

— Армию? — Тарас поднял бровь. — А что? Идея хороша. Только пойми простую вещь. Добро в нашей стране должно быть с зубами. Оно должно быть с острыми зубами, чтобы выжить. Чтобы успеть вытянуть из болота таких олухов как ты. Толстовские идеи о непротивлении злу умерли, когда родился дедушка Ленин. Да, а если тебе нравится слово армия, называй нас так. Только не забудь, что и ты уже в ней, новобранец. Ты вступил в нее сразу после небольшой инъекции. Вчера, помнишь?

— Не-ет, — замотал головой Максим. — Я такой же, как все. Я не хочу. Я никуда не вступал…

— Такой же? — фыркнул Тарас. — Ты — такой же?

— Да, я …

Максим не успел договорить.

Тарас внезапно исчез у него перед глазами, и вдруг странная, непонятная сила оторвала его от крыши и швырнула вниз. Максим успел увидеть стремительно надвинувшиеся перила, они пронеслись мимо, снизу, его инстинктивно распахнутые в попытке за что-то зацепится руки скользнули по ним, ощутив тепло нагретого металла. Сила несла его дальше, вниз, к раскинувшим зеленые объятья деревьям. Он ощутил напор воздуха, он увидел стремительно приближающуюся гладь зелени, он распахнул в бессильном крике рот и задохнулся вспенившейся во рту слюной. Его легкие разрывались, а желудок провалился куда-то к ногам. Он подумал о маме и почему-то об Алене, а мозг с ужасом отсчитывал мгновенья до падения.

Потом был удар.

Режущая боль обожгла левую руку, Максим сломал ветку, вторую, третью, листья полосовали его онемевшее лицо, что-то вонзилось в бок и с хрустом вышло обратно, а тело его падало и падало вниз. В ворохе сломанных ветвей Максим рухнул на землю.

Боль пронзила изувеченное тело. Хруст костей заполнил рассудок. Ломающая мука вошла в каждую клетку поверженного организма.

Сила, сбросившая его с крыши, не отпускала. Его рывком перевернуло на спину, приподняло и посадило. Он уже не мог кричать. Из его открытого рта лился хрип вместе с кровью. Он давился, захлебывался ею. Кровь была везде.

Он увидел неестественно заломленную правую ногу и вздыбленный обломок кости, прорвавший штанину брюк. Он ощутил вонзившиеся в тело сучья и истекающий пузырящейся кровью вспоротый левый бок. Он почувствовал, как из разорванного предплечья толчками выплескивается его жизнь.

Потом сила подняла ему голову.

Затуманенными глазами Максим увидел невозмутимого Тараса, сидящего рядом на корточках.

— Что случилось, — прохрипел Максим, но у него получилось какое-то странное горловое бульканье.

— Н-да, — произнес Тарас, — герой спекся. А все туда же, старших учить. Такой же, — он поднялся и брезгливо оттер о штанину руку, вымазанную в крови. — Ты полежи тут, приди в себя. Потом приходи в дом, поговорим.

Беспамятство приняло Максима в милосердные объятия.

3

Сквозь ветви весело светило солнце, а по щеке явственно кто-то полз.

Максим открыл глаза и сел, брезгливо стряхивая с лица маленького оскорбленного жучка.

Он полулежал в ворохе сбитых при падении веток и листьев, а до крыльца дома было рукой подать.

Он поднял руки к глазам. Все исцарапанные, они были сплошь в засохшей крови.

Со страхом ожидая боли, он поднялся на ноги.

Ничего.

Отряхнулся, вновь готовый с перекошенным лицом рухнуть в траву.

Словно во сне, Максим, осторожно печатая шаг, пошел к дому. Все чувства говорили ему — да, ты только что упал с крыши, ты переломал себе все кости и потерял много крови. Но он видел себя и не верил. Боли не было. В голове бурлил только один вопрос. Кто же я?

Максим поднялся на крыльцо и открыл дверь.

В прихожей снял обувь и прислушался.

За второй дверью, в гостиной, кто-то тихо разговаривал. Он различил бархатный бас Тараса и чей-то, достаточно молодой, мужской голос. Он прислушался. Второй голос был незнакомый.

Максим открыл дверь.

Первое, что он увидел, было перекошенное лицо молодого незнакомого человека. Вначале проступил явственный ужас, потом появился страх и, наконец, победило ярко выраженное отвращение. Однако, дар речи, очевидно, так и не сумел его посетить вновь.

— Э-э… Та… — попытался выдавить незнакомец.

Тарас сидел левее, спиной к двери в кресле. Между ним и Тополевым стоял низкий столик, заваленный ворохом бумаг, и, где-то в их глубине, благоухал свежий сваренный кофе.

— Присядь на диван, Максим, — не оборачиваясь, произнес Петровский. — Подожди секунду, поговорим. Ты позвонишь мне вечером, Антон?

Тот, которого назвали Тополевым, очевидно, пребывал в шоке.

Он запоздало кивнул и, приподнявшись, стал лихорадочно быстро собирать разложенные перед ним бумаги в портфель. Взгляд его не отрывался от Максима, словно он боялся, что ужасное существо, отдаленно напоминающее человека, сейчас бросится и не даст ему уйти.

— Твой будущий сотрудник. Перспективный молодой химик, — сказал Тарас. Тополев замер. — Познакомься — Максим Дронов.

Антон посмотрел на него невидящими глазами, кивнул, потом кивнул Максиму и быстро ретировался. Через черный выход, кстати.

Тарас, не сдерживая себя более, откинувшись на спинку, с удовольствием рассмеялся.

— Он ненормальный? — спросил Максим робко.

Тарас повернулся в кресле, и лицо его тоже удивленно перекосилось.

— А ты иди сам на себя посмотри, — сказал он, указывая пальцем на большое зеркало.

Максим подошел, шаркая разорванной штаниной.

Вид его, перспективного молодого химика, был просто ужасен.

И хотя Максим, как и Тарас, знал, что под разорванной одеждой и запекшейся кровью скрывается абсолютно целое здоровое тело, картина открывалась потрясающая. Он представил ощущения Тополева и ему стало смертельно стыдно.

— Так, — сказал Петровский сзади. — Душевая дальше по коридору. Одежду сложи в кучу, выбросим позже. Я принесу тебе что-нибудь из моего. Потом съездим и купим новое.

— Скажите, — произнес Максим, словно не слыша, — я — сплю?

Он поднял и покрутил, рассматривая руки. Потом провел по разорванной, задубевшей от спекшейся крови штанине.

— Я же помню… Боль… Адская боль… Перелом на ноге… Бок… — он поднял голову. — Это была галлюцинация? А сломанное дерево? Я видел, когда очнулся, оно действительно сломано. Что происходит, Тарас? Я схожу с ума?

— Ты — не человек больше, Макс, — сказал Тарас. — По-моему, я тебе доказал это. Тебя невозможно убить обычными методами. Тебе не нужно ничего. Только твое тело. Разве это не решение твоих проблем?

— Решение…, — пробормотал Максим, не в силах оторваться от зеркала. — Вы сказали, что бессмертия не бывает. Так как же меня можно убить?

— А вот об этом мы поговорим попозже, — весело произнес Тарас. — И добро пожаловать к нам в контору. Считай это первым рабочим днем. Да, кстати, в офисе называй меня, будь добр, Тарас Васильевич. А то не удобно как-то, я такой уважаемый дядька…

Максим снова посмотрел на себя в зеркало.

Невозможно, сказал он себе. Меня больше невозможно так вот просто убить….

4

— А! — вскрикнул Максим, приходя в себя. Вся рука и вся ванная были в крови.

Кто-то стучал в дверь.

— Открой сейчас же! — кричала Алена с той стороны. — Ты, что, заснул там?

А Максим все еще падал с пятого этажа.

Встряхнулся.

Быстро сунул руку под кран, съежившись в ожидании боли. Но боли не было. Рука под кровавыми потеками была идеально целой. Как и все тело во сне, после ужасного падения.

Он открыл рот, рассматривая руку.

— Максим!

— Я сейчас, Ален, — торопливо произнес он в сторону двери. — Заснул немного, извини.

— Свалился ты на мою голову, — пробурчала она и, судя по шагам, удалилась на кухню. — Маме перезвони, она что-то тебе сказать забыла.

Максим перевел дух.

Посмотрел на руку. Несколько раз сжал пальцы. Его лицо расплылось в невольной улыбке.

Ну, что же, подумал он. Здравствуй, бессмертный мир!

Он быстро сполоснул ванную. Умылся перед зеркалом.

Причесался.

Оставаться у Алены или ехать домой?

Максим задумался.

Дома увидеть маму. Созвониться с Тарасом. Понять, что происходит.

Его затрясло, как в лихорадке.

Меня убили…! Меня же убили…!

Больно…. Как же больно, господи! Удар в грудь, перехватывает дыхание… что-то красное перед глазами…. Кровь, это кровь! Руки, чьи это руки? Как темно…. Опять удар, снова. Ребра обжигает огнем.

Голова звенит. Почти ничего не слышно, кроме бухающих ударов сердца в висках….

— Отойдите, — говорит кто-то рядом.

Что сказали? Я ничего не слышу.

Ослепительная вспышка перед глазами. Удар, взрыв в голове…. Что-то твердое. Удары сердца смолкают, становятся тише и тише. Потом наступает тишина. Угольно черная темнота медленно наползала со всех сторон. Чьи-то, ноги в ботинках около глаз.

Темнота…

Он встряхнул головой, прогоняя кошмар.

Семен! Как же я тебя ненавижу, боже! Никому не позволю больше пытаться меня убить.

И вдруг в нем проснулся другой Максим. Тот, которого похоронили в Битцевском парке.

Он был хладнокровен, уравновешен и мудр.

И еще одно.

Он, другой Максим, сам хотел стать убийцей.

Нам не нужен никто, сказал он холодно. Ни Петровский, ни мама, ни, уж тем более, Алена.

Хватит прятаться от своих проблем.

Взгляни на себя.

Реакция, сила, регенерация… Ты сам смертоносная машина, парень. Ты можешь любого стереть в порошок голыми руками. Только надо отвлечься от дешевой морали. Не убий? Что это за философия такая? Да когда это придумали? Мы с тобой больше не станем подставлять для удара вторую щеку.

И вообще.

Пора, наконец, закончить историю с институтским приятелем, парень.

Пора заглянуть Семену в его трусливые глаза.

— Прямо сейчас? — проблеял Максим.

— Прямо сейчас мы поужинаем, — наставительно ответило отражение. — Потом свяжемся с мамой и узнаем, что она забыла нам с тобой рассказать. А за ночь попробуем восстановить свою память. Попробуем вспомнить все, что было. Чтобы завтра уже быть готовыми. Готовыми к возмездию.

— К возмездию, — как зачарованный повторил Максим вслед за отражением. — Завтра мы заглянем Семену в его трусливые глаза.

 

Вадим Немченко

1

Первым на пустыре появился Немченко. Это было заранее обговоренное место для таких вот, экстренных встреч с коллегами.

Заглушил машину и вышел, подставляя лицо вечернему солнцу.

Бабье лето, подумал он. Хорошо, что из офиса выбрался, а то о смене времен года только и узнаешь, что по телевизору, да по сильно возросшим счетам за электричество.

Обычно здесь никого не было.

На большой заасфальтированной площадке изредка появлялись начинающие водители, осваивающие нелегкое искусство управления автомобилем. Иногда сюда забредали рейсовые автобусы. Водители, подняв кожухи двигателей, ковырялись в грязных недрах своих металлических коней.

Но сегодня площадка была пуста.

Немченко огляделся. Хорошее место. Никаких строений, а ближайшие дома достаточно далеко для размещения снайперов. Хотя мои могли бы, подумал он с удовольствием. Надо будет как-нибудь потренировать их здесь, что ли…

2

Шептун в сопровождении двух машин прибыл минут через пять.

Вадим, прикрыв глаза от солнца, смотрел, как они заезжают, испытывая при этом некоторое чувство гордости. Надо же, два джипа охраны. Прямо как на стрелку собрались, а не на дружескую беседу со старым знакомым.

Что-то не так, насторожился внезапно Немченко.

У него очень неприятно засосало под ложечкой.

Шептун выбрался из длинного Мерседеса, морщась. Изучая большую половину жизни пересылочные пункты и одиночные камеры, он, как говорили, подцепил какое-то редкое кожное заболевание и поэтому солнечного света боялся панически. На нем и сейчас было глухое пальто, черная широкополая шляпа и очки, закрывающие половину лица.

Ростом он едва доставал Вадиму до плеча, и, как многие люди совсем невысокого роста, выбил себе место под солнцем при помощи удивительной наглости, фантастической жадности и патологической жестокости. Партнеров и напарников он менял три-четыре раза в год, как некоторые к сезону — перчатки. Никого из них никто больше не видел живым.

Коллеги пожали друг другу руки и обнялись.

— Как здоровье, Вадим? — с надрывом прошептал прибывший. Он так говорил всегда. Кличку свою Шептун получил за поврежденное, почти перерезанное на очередной пересылке горло.

— Прекрасно, — ответил Немченко. — Ты?

— Перхаю помаленьку. Что же ты совсем один, как перст, прибыл?

— Отъехали мои, — сказал на всякий случай Вадим, пожалев мельком о своей неосмотрительности. — Да, и зачем они нам с тобой мешать будут? Я со старым другом поговорить собрался.

— Так, я тоже. Ребята мои, сам знаешь, горячие, проводить вызвались по дороге. А мне, старику, и радость.

Было Шептуну, как говорили, далеко за пятьдесят.

Вадим покивал.

Он пока не мог понять только одного. Почему Шептун достаточно банальную просьбу переговорить о Семене Борзове, а конкретно о его сотруднике Максиме Дронове, воспринял, как сигнал к действию? Иначе, зачем ему брать с собой столько людей?

— Что хотел обсудить, Вадим? — прервал его мысли Шептун.

— Человечка ищу одного, — сказал Немченко. — Пропал парень на днях. Думал, ты поможешь.

Вадим буквально всем телом ощутил, как Шептун напрягся.

— У тебя какой к нему интерес? — вкрадчиво поинтересовался тот.

Неужели слили, искренне изумился Немченко. Да нет, чушь. За что?

— Он добрый друг моего товарища, — ответил Вадим. — Молодой парень, у твоего Семена работал.

— У какого Семена? — как бы не понял Шептун. — Семенов у нас много.

— У Борзова, — пояснил Вадим. — В «Медсервисе-М».

Шептун задумался.

Вадим приблизительно догадывался о чем.

Очень похоже было на то, что Шептун борется с сильнейшим желанием продолжить сей увлекательный разговор на своей территории в каком-нибудь подвале, профессионально переоборудованном под средневековую пыточную. Там, как раз, не спеша, все выяснить и о дружеских связях Максима, и о прекрасной осведомленности Немченко в делах крышуемых медицинских учреждений.

Вадим хладнокровно просчитал варианты.

Последние остатки страха он растерял ночью в своей гостиной. Да и то, тот страх был обычный, человеческий. А страху на каждодневной работе вообще и давно места не осталось.

Нет, решил Немченко. Беседу мы продолжим здесь и сейчас. Не рискнет Шептун на более близкое знакомство.

Он оказался прав.

Как обычно, победила привычка Шептуна не пороть горячку.

— Ах, Семка Борзов! — после длительной паузы вспомнил он. — Давно с ним не виделся, с сорванцом, давно. Как говоришь, звать интерес твой?

Что ж, почти философски подумал Вадим. И опытные старики иногда ошибаются.

— Максим Дронов его зовут. Он у них ведущий химик. Уволился из конторы пару дней назад и пропал.

— Ай-яй-яй, — покачал головой Шептун. — Плохо дело. Люди просто среди бела дня стали пропадать. Да что пропадать — гореть заживо принялись, — воистину история с бомжом стала сегодня хитом мультимедиа. — А с Семкой чего сам не связался?

— Он же твой человек, Шептун.

Тот помолчал.

— Уважаешь, — протянул он, наконец, — Не то, что нынешние молодые, да ранние. Никакого уважения к старости. Я узнаю все, Вадим, обещаю. И, если что, позвоню. А не вытерпишь, так сам Семке звякни, я не против.

— Ага, — кивнул Немченко. Собственно, последняя фраза и была главным результатом разговора. — Спасибо.

Они пожали друг другу руки, прощаясь.

— Э… Ты вот что, Вадя, — вдруг произнес Шептун. — Дело-то молодое, сам знаешь. Горячие все вокруг. А если с Семкой они не поделили чего? Ну, там девку, какую или деньги на мороженное? Ты-то обидишься? Сильно обидишься?

Слили, понял Немченко. Вот, черт!

— А что и такое может быть?

— Я, ты знаешь, всегда был против этих железок-пистолетов. А их сейчас на каждом углу, как говна весной на поле. Всяко случиться может.

Немченко помолчал.

Накрылась дружба с Голосом, грустно подумал он. Как же не вовремя! А у меня уже были на нее планы.

— На то жизнь и дана. Неизвестно, где потеряешь, где найдешь, — философски сказал Вадим, отчасти отвечая вслух на свои мысли. — Но я все-таки очень надеюсь.

Шептун покивал, повернулся и пошел к машине.

Что же, интересно, скажет Голос, подумал Немченко, глядя ему вслед. Ну, то, что рад не будет — это точно. А вот, что он скажет конкретно?

Впрочем, через несколько минут Вадим знал уже всю конкретику.

В машине он первым делом поднял мобильник и набрал номер, зарегистрированный на Брежнева. Голос ответил со второго гудка.

— Это Немченко, — представился Вадим.

— Я знаю.

— У нас проблемы с Дроновым, — не стал тянуть Вадим. — Судя по всему, его попросту убили.

Голос немедленно канул в небытие, исчез с линии.

Несколько мгновений Вадим слушал абсолютную тишину, потом несколько раз подул в трубку для верности.

— Алло? — озадаченно спросил он.

Голос появился через мгновение.

— Нет, Вадим, — сказал он. — Максим Дронов жив. Однозначно.

— Но как же так, — растерялся Вадим. — У меня очень достоверная информация…

— Сюда, к нам, он не поступал, — просто сказал Голос. — А значит, он все еще жив.

Немченко едва успел прикусить себе язык, чтобы не спросить куда это, собственно, сюда, к нам. Может быть, подумал он, имелся в виду один из кругов многоэтажного Дантова ада?

Голос тоже не стал уточнять.

— Так что ищи, Вадим, — произнес он. — Может, наш друг где-нибудь еще и объявится.

 

Максим Дронов

1

Казалось, словно отражение из зеркала в ванной обрело собственную жизнь. Оно засело где-то в глубине Максима и втягивало его в постоянные споры. Скорее даже не споры, а в дискуссии, где одна из сторон находилась в явном подчинении.

За ужином это случилось несколько раз.

— Они ищут тебя, — напомнило о себе отражение, когда Максим занес вилку над хорошо прожаренным бифштексом. — Ты ведь не поверил сказке про ФСБ.

— Конечно, нет, — мысленно отозвался Дронов. — Я даже знаю, кто меня ищет.

— Петровский и компания, — сказало отражение.

— Верно, — согласился его оппонент.

— Мясо не вкусное? — всполошилась Алена, глядя на его рывки вилкой.

— Мясо отличное, — улыбнулся Максим. — Просто не могу решить, с какого края зайти.

— А ты давай с любого, — облегченно порекомендовала она.

Проклятое отражение снова вылезло на салате.

— Они ищут тебя не просто так, — сообщило оно.

Максим от неожиданности дрогнул полной ложкой и едва не вывалил ее содержимое на стол.

— Отвали! — мысленно приказал он.

— Запомни, не просто так, — оскорбилось отражение и исчезло.

— Да, что с тобой, Макс? — удивилась Алена. — Не выспался?

— Наверное.

— Какой-то ты стал неловкий.

— Старею, — отшутился Максим.

Когда они уже принялись за чай, отражение сделало новую попытку.

— Созрел? — осведомилось оно.

— Для чего созрел? — спросил Дронов. Они с Аленой смотрели телевизор с последними новостями, и метания Максима были не сильно заметны в полумраке. — Если ты о Петровском, то, конечно, ищут они меня не просто так. Они хотят меня спасти, только и всего.

— Спасти? — хихикнуло отражение. — Ты, что до сих пор ничего до конца не вспомнил?

— Наверное, нет, — растерялся Максим.

— Ладно, — сжалилось отражение. — Потерпи до ночи. Ляжешь, расслабишься, и тогда я тебе помогу вспомнить все. До последней мелочи.

— А что есть нюансы?

— Поверь мне, есть, — заявило отражение. — И тебе они совсем не понравятся. Так что до встречи в ванной, Макс.

— Ложимся? — посмотрела на него Алена через журнальный столик.

— Да, — кивнул Максим с затаенным страхом.

Пока Алена принимала душ, он лежал, закрыв глаза, и повторял, словно молитву:

— Петровский — друг, Петровский — друг…

Алена выключила воду, и через несколько минут прошла мимо. Максим остался один на один с темнотой. Отражение пришло к нему почти сразу.

— Готов? — спросило оно.

— К чему?

— Вспомни!

— Что вспомнить? Я не могу!

— Вспомни! — крикнуло оно на него. — Вспоминай, слабак! Тот день, ту ночь, когда тебя убивали…

Забытые воспоминания взорвались в его голове.

2

Косой дождь барабанил по лобовому стеклу, оставляя разводы, сбиваемые дергающимся дворником. Казалось, небеса сегодня просто разверзлись или это природа заранее оплакивала приговоренного к смерти. Приговоренного… меня, подумал Максим. Его бил нервный озноб.

Тарас покосился на него через плечо, вздохнул и вытащил что-то из плаща.

— На, — сказал он, протягивая ему тонкую стальную фляжку, — расслабься.

Максим принял ее с благодарностью.

Тополев, сидевший на пассажирском сидении, несколько секунд с сочувствием понаблюдал, как он трясущимися руками пытается отвинтить колпачок, потом без объяснений отобрал флягу, отвинтил сам и вернул обратно.

Все были в курсе того, что ему предстоит.

Максим сделал глоток, коньяк ожег ему небо, он закашлялся. На глазах навернулись слезы.

— Ты не спеши, — сказал заботливо Тополев. — Успеешь.

Максим сделал еще пару глотков и ощутил, как замечательное тепло ухнуло в глубины организма.

— Соберись, — произнес Тарас, не оборачиваясь. — Помни, ты сильнее их. Во много, много раз сильнее. Я знаю, ты сумеешь.

Максим посмотрел в окно.

По ком же ты, мать — природа, нынче слезы льешь?

Не по мне, вдруг подумал он зло. Я выживу. Я обязательно выживу и вернусь. Плачь, мать природа…. По этим… ловкачам.

Он отхлебнул из фляжки еще раз, решительно завинтил крышку и отдал ее Антону.

— Я справлюсь, — кивнул Максим. — Но если что…

— Никаких «если», — жестко перебил его Тарас и повернулся, — Нас ждет очень много интересной работы, — глаза его засветились в темноте. — У тебя еще много любви, открытий и радости впереди. Это просто этап. Очень плохой, страшный этап твоей жизни. И последнее. Тебе сейчас будет очень больно. Так больно тебе не было никогда в жизни. И страшно. Тебе так страшно тоже никогда еще не было. У тебя будет только одиночество, боль и страх. Разбуди в себе ненависть. Помни о нас. Помни о своей справедливости. Помни о своей матери, Максим. Тебя сейчас будут убивать. Хладнокровно и безжалостно. Ты многое поймешь и узнаешь за эту ночь. И о себе, и о людях…. Но, помни. Ты — прав! Ты — силен! И ты с нами….

Максим поиграл желваками.

— Вы словно это уже проходили, — произнес он.

Петровский помолчал.

— В жизни много этапов, — ответил он. — Разных…, — он повернулся к Максиму. — Но ты уже все знаешь…. Все произойдет, как у меня дома, помнишь? Ты потеряешь сознание и через пару часов придешь в себя. Все предусмотрено, Максим, ни о чем не беспокойся. Утром тебя найдут наши люди. В офисе за кружкой кофе ты выберешь себе фамилию. Потом сменим квартиру, заберешь маму, женишься, наконец…. Максим Дронов умрет сегодня ночью и возродится через несколько часов новым, чистым, чистым, как младенец, человеком. С огромными планами на будущее…, — Тарас смолк, всматриваясь в темноту за стеклом.

— А… А, когда такой этап проходили вы?

— В который из разов? — горько усмехнулся Петровский.

— Мы заберем тебя, — сказал Тополев. — Просто останься на месте и подожди. Рано-рано утром.

— Помню, — вновь кивнул Максим.

— Давай, — кивнул Тарас.

(Теперь ты понял? Понял, кто тебя отправил на смерть?!)

Разговор был окончен.

Максим оглядел салон и решительно открыл дверь. Ветер с неистовством устремился в недра машины, словно только и ждал возможности это сделать.

— Я прав, Тарас. Я все сделаю, как надо. И я… Скоро буду, — сказал Максим напоследок и шагнул наружу.

(Они даже не пошевелись, оба. Просто отправили тебя на смерть, парень! Они могли бы тебя остановить, увезти прочь, спрятать! Но, нет, дружище! НЕТ!!!)

Дверь хлопнула, отсекая тепло и уют машины. Здесь, снаружи, ждали ветер, дождь и мрак. Максим поежился, засовывая руки в карманы куртки. Все-таки прекрасный они выбрали вечерок для расставания с жизнью.

Мерседес Петровского мигнул огнями стоп-сигналов и с легким урчанием рванулся прочь.

На пустой дороге Максим остался совершенно один.

Клянусь, сказал Максим себе, задрав голову к черному небу. Обещаю, что вернусь к тебе Семен. Чтобы не говорили Петровский и Антон, я все равно вернусь к тебе, гад. А что с тобой сделать, я решу позже. Вернее, сразу после того, как узнаю, что со мной задумал сделать ты.

Он посмотрел на свой силуэт в луже…

3

… и встретился со своим отражением в зеркале ванной.

Все вокруг плыло. Как это меня в ванную из кровати занесло, подумал Максим. Вместе с неуязвимостью в комплекте следует лунатизм?

— Понял? — спросило отражение, становившееся все более безжалостным. — Вспомнил нашу клятву? Теперь мы вместе?

Максим приблизил к зеркалу свое лицо почти вплотную.

— Сукин ты сын, — произнес он. — А когда мы с тобой были не вместе?

Осторожно ступая, он вернулся к дивану. Лег, сдерживая дыхание. Завтра предстоит тяжелый день. Завтра мы пообщаемся со всеми, с правыми и виноватыми.

И все они узнают, как плохо иметь дело с человеком, который все вспомнил. Который, превратился в чистую идеальную месть.

 

Тарас Петровский

1

Карту района ему принесли уже совсем поздно.

Несколько мгновений он вертел листок, потом, подняв голову, посмотрел на Гальцева, сотрудника отдела Антона. Тот невозмутимо стоял перед ним, косясь в работающий телевизор.

— Ну и что это? — осведомился Петровский.

— Местонахождение телефонного номера, который вы нам дали, — пожал Гальцев плечами. — Место работы Максима Дронова.

— Интересно получается, — сказал Тарас. — Вы хотите меня уверить, что один из крупнейших цехов по производству наркотиков находится на Тверской, а окнами почти на Красную площадь смотрит?

Гальцев глянул на схему.

— Ага, — кивнул он. — Точно так, Тарас Васильевич.

Петровский откинулся в кресле.

— Знаете, что, Денис, — произнес он, — я давно к вам приглядываюсь. Вы хороший работник, только очень ленивый. На наши проблемы вам чихать, а в «Полночи» вас интересует одна лишь зарплата. Может быть, вам сменить место работы?

Гальцев оторвался от телевизора и вытаращил глаза.

— Тарас Васильевич?!

— Что, Тарас Васильевич?! — взорвался Петровский, хлопнув ладонью по столу. — Вы когда научитесь думать, а?! Когда, наконец, нужды компании станут для вас близкими, своими? Вы, что издеваетесь?! Идите и принесите мне настоящую схему!

— Но как? — развел Гальцев руками. — Это же база телефонная, Тарас Васильевич. Вводишь номер, она место выдает…

— А голову включать в дополнение к базе кто будет? — Петровский схватил листок. — Вы даете мне информацию, спасибо. Я читаю: адрес объекта — улица Тверская, дом 8. А открыть карту Москвы и посмотреть, что там находиться вы можете? Или это я делать должен? А? Вы считаете, что Книжный дом «Москва» — это, на самом деле, замаскированная фабрика по производству наркотиков?

Гальцев открыл рот.

Потом закрыл.

— Но как быть…?

— Думать! Позвонить на АТС. Выяснить. Телефоны в Москве часто меняются. Это понятно?

— Д-да…

Тарас вздохнул.

— Идите, Гальцев, — произнес он. — Идите и принесите то, что мне нужно.

После ухода Гальцева, Тарас набрал Антона.

— Как продвигаются дела? — спросил он.

— Три группы оцепления в полной боевой готовности, — доложил тот. — Готовы выдвинуться по первому требованию. Думаю, мы всю клоаку сумеем изолировать.

— Хорошо, — кивнул Тарас. — Дай им готовность на раннее утро. Остальные?

— Сейчас снаряжаем еще две ударных. Так сказать, основной удар.

— Все верно, — согласился Петровский. — Думаю, Максим навестит своих боевых товарищей завтра. Третий день, обычно, случается самым сложным. Превращение должно уже пойти полным ходом.

— Тарас Васильевич, — после паузы спросил Тополев, — а если мы не сумеем его завтра остановить?

Петровский вздохнул.

— Тогда речь о поимке больше подниматься не будет, Антон. Тогда речь будет вестись только об уничтожении.

— Но мы же сами…

— Я помню, Антон, кто его сделал, — мягко оборвал Тарас Тополева. — Я, к несчастью, все прекрасно помню. Поэтому, наши группы должны быть проинструктированы надлежащим образом, понимаешь?

— Я сделаю, Тарас Васильевич.

— Надеюсь, Антон. И вот, что. Давай-ка домой собирайся.

— А вы?

— Не волнуйся.

Мыслями Петровский был в том самом дне, когда они с Антоном провожали Максима в Битцевский парк.

Сумею ли я отдать приказ? Сумею ли я уничтожить то, что породил сам?

В тот вечер, расставшись с Максимом, они долго сидели в машине у подъезда Тополева, рассуждали, спорили, разбирались.

Собственно, речь шла о нем, о лекарстве.

Лекарстве для запутавшихся в жизни смертельно больных.

2

В салоне машины висела тишина.

Антон, судя по выражению лица, думал о дожде, о том, как несладко сейчас там Максиму и как замечательно будет приехать домой, выпить чего-нибудь горячительного и забиться под теплое толстое одеяло. Возможно, о Лизе, секретарше Петровского, он думал тоже…

Мысли Тараса были грустнее. Петровский пытался, но не мог вспомнить, сколько раз он уже провожал таких вот Максимов навстречу судьбе, сопливых пацанов, запутавшихся в своих недетских смертельных проблемах. Сколько раз встречал он их после, взъерошенных, оскалившихся, измазанных теплой еще кровью и пахнущих смертью, ставших за каких-то час-два, мужчинами. Ему всегда хотелось уйти с ними, ему хотелось быть с ними, когда происходило это превращение, но он знал, что никогда так не сделает. Это были их прошлые жизни, глупые ли, хорошие ли, плохие ли, злые ли, но они должны были разобраться с ними сами. Он не имел права находиться с ними в этот момент. Он не имел права видеть их в этот момент. Он мог только встречать и ждать.

Не вернувшихся, не было. Слишком совершенным оказалось лекарство, средство от отчаяния, панацея для загнанных в угол.

Петровский, вздохнув, полез за трубкой.

— Даже если мы его не найдем завтра, в лесу, он все равно вернется, — сказал Тарас. — Может быть послезавтра, через три дня… Они всегда возвращаются… Странная ночь, — он поднял голову и сквозь запотевшее стекло увидел почти полную, огромную луну, — Два дня до полнолуния. Дождь и Луна вместе. Такого я давно не видел. А возвращение гарантировано, — Тарас посмотрел на Антона. — Им всем нужен антидот, чтобы загнать внутрь то, что лезет наружу.

— Поэтому я никогда не думал о сыворотке, — буркнул Тополев. Он тоже смотрел на луну. — Не хочу чувствовать себя рабом.

Во взгляде Тараса мелькнуло сожаление. Он тихонько рассмеялся.

— Рабом?… Ты, говоришь, рабом?… — произнес он. — Мы с тобой давно вместе, но ты никогда не сумеешь, а я не смогу объяснить. В человеческом языке просто не хватит слов, чтобы описать, что такое стать на мгновение зверем. Ты никогда не узнаешь, что такое нестись по полю и ощущать океан запахов, чувствовать вздыбленной шерстью малейшее движение воздуха и наслаждаться своим могучим, гибким, стремительным телом. Ты никогда не сумеешь понять, что такое ощутить себя настоящим животным, свободным и вольным, как ветер. Ты даже не понимаешь, что значит — раб. Люди, простые люди — вот настоящие рабы своих слабых и смертных тел, застывших в неизменных формах. Мы — властелины этого мира. И будущее — за нами…

Монолог Петровского, очевидно, произвел на Антона сильное впечатление. Он испытал два удивления сразу. Первое — что под личиной делового и предприимчивого Тараса скрывалась, оказывается, почти поэтическая душа, и второе, самое главное: он почувствовал себя неполноценным. Простым обыкновенным человеком, который стоит рядом с чудом и не касается его. И, скорее всего, никогда не коснется. «Океан запахов… нестись по полю… — подумал Антон с внезапной завистью. — Да, людям этого не дано».

— Вот сбежит от нас Вепрь, — сказал он вслух, — и останетесь вы без вашего будущего. Поэты… полей….

— Для того, чтобы стать оборотнем, — нравоучительно произнес Тарас, сделав вид, что не заметил иронии, — не нужен никакой Вепрь. Достаточно одного меня, моей крови. А вот другие направления… Для этого как раз ты и существуешь. А Вепрь не сбежит, нет…. Где он еще такое найдет?…

— Такое?…

— Ты же знаешь всех конкурентов, — пожал плечами Петровский. — Ну, кто есть еще на рынке, сильнее нас, а? Кто? У нас размах и движение вперед…. А у остальных?… Гадание на картах Таро?… Кофейная гуща?… Снятие сглазов дедовскими методами?… Или взять того же Максима… Ты, полагаешь, ему будет неинтересно у нас работать? Что скажешь?

— Давайте оставим хотя бы Максима в покое, — вместо ответа сказал Антон и посмотрел в темноту. — Ему сейчас не до нас.

— Не до нас…. Тяжело рвать с прошлым. Особенно с грязным. Но это необходимо, если хочешь идти дальше. И вообще, Антон…

— Постойте, — внезапно перебил его Тополев. — Мне тут мысль пришла. Очень странная мысль. Извините, что перебил вас, Тарас Васильевич, но раньше я как-то не задумывался… Ведь оборотня можно убить?

— Да, — кивнул Тарас непонимающе. — Серебряными пулями. Святой водой. Огнем… Хотя насчет последнего — не уверен, не пробовал. Гранатометом, наверное, тоже можно. Если разнести на куски, ведь есть же пределы регенерации. Хм, только еще попасть нужно. А что?

— Да, просто… Ведь если нет ни пуль, ни воды, ни крестов, короче, если оборотень никак явно себя не проявляет, и за ним не носятся толпы религиозных фанатиков, если живет он себе спокойно, принимает антидот в полнолуние, трудится где-то… Это же… Он же становится автоматически бессмертным! Старые ткани регенерируют и отмирают. Отмирают и регенерируют, понимаете? Старения — нет! — лицо его возбужденно засветилось во мраке. — Вы понимаете?! Бессмертие!

— Я как-то не думал об этом… — пожал плечами Тарас. — Во всех книгах, фильмах обычно находился какой-нибудь молодчик… А так, да… Ну и что?

— Как ну и что?! — взвился Антон. — Мы тут головы ломаем, как найти применение какой-то Е-40, а тут под ногами — величайшая мечта человечества! И мы — единственные владельцы антидота! Да к нам очереди выстраиваться будут! Это же… Это… — он задохнулся.

Тарас молча повернул голову и посмотрел туда, вперед, где скрылся за стеной дождя, ветра и мрака Максим.

— Регенерация тканей, — произнес он, — чудовищная сила и реакция. Звериная выносливость. Улучшение всех органов чувств. Возможность превращения в волка… Выходит, я дал своим мальчикам в обмен на преданность не только это… — Петровский поднял взгляд на луну, потом повернулся к Антону.

— Знаешь, — сказал он, — давай будем считать, что бессмертие я им дал просто даром…

3

Я дал ему бессмертие, я отниму его, думал Тарас, расхаживая по кабинету.

Почему так устроена жизнь? Делая хорошее, никогда не можешь предположить, как это хорошее отзовется в дальнейшем.

Он сел за стол и поднял диктофон.

Включив воспроизведение, несколько секунд внимал ровному голосу Тополева. Тензор, подумал он. Что же ты хочешь сделать с Максимом?

Подольск. Ты уже убил у нас четверых, Тензор.

Петровский откинулся на спинку кресла и вспомнил то, что давно никак не желал вспоминать.

Тогда компания только начиналась. Тогда никто ничего толком не знал и не понимал, что такое боевые операции и с чем их едят. Тогда даже специалиста по боевой магии в компании не было…

Тензор умело обложил «Полночь» со всех сторон. Через несколько недель почти полного кризиса удалось с ним связаться и договориться по телефону о встрече.

— Одумались? — осведомился он ехидно. — Давно надо было…

План Петровский разработал самостоятельно.

На встречу поехали тремя машинами, причем Тополеву категорически было запрещено вылезать из салона.

— Ты не бессмертный, — сказал ему Тарас. — Поэтому не лезь…

Бойню, начавшуюся после нескольких минут разговора, Антон наблюдал из машины, прилипнув к стеклу. Петровский тогда очень многое не учел. Слишком многое не рассчитал. Но самое главное, он даже и представить себе не мог, что Антоша Тополев, по своей глупой молодецкой горячности, вылезет из машины.

Со стороны компании погибло четверо, а все окружение Тензора — шесть начинающих учеников — превратились в кровавое месиво. Самому Тензору удалось уйти. Как? Этого ни Тарас, ни тем более Тополев, не понимали до сих пор.

— Надеюсь, это заставит его задуматься, — сказал тогда Тарас, усаживаясь в машину. — Надеюсь, он поймет, что делать ему тут нечего…

Понял…

Но, судя по всему, не до конца…

Как же, Господи, мне забыть их окровавленные лица? Изуродованные тела моих парней?!

Коротко зазвенел внутренний телефон. Петровский не сразу поднял трубку. Несколько мгновений Тарас приходил в себя.

— Да? — наконец, отозвал он.

— Тарас Васи… — начал было Денис Гальцев.

— Ты узнал, где этот проклятый адрес? — перебил его Петровский.

— Узнал. Тарас Ва…

— Давай, диктуй.

— Сейчас.

Петровский сунул руку к прибору на столе и вспомнил, что по своей дурацкой привычке, вытащил ручку и, как обычно, забыл в машине. Он выдвинул ящик стола, один, второй…. Третий, нижний, от богатырского рывка вывалился на пол. Ручки нигде не было.

Сегодня, наверное, не мой день, подумал он и выругался про себя. Может быть, завтрашний окажется тем, который нужен?

— Готовы? — осведомился в телефоне Денис.

— Готов, — махнул рукой Петровский.

Он сосредоточился.

Поиски ручки странным образом его успокоили.

Денис продиктовал улицу и номер дома.

— Это точно?

— Думаем, да. Промзона на краю цивилизации.

— Отлично, — сказал Петровский и, отключившись, сразу набрал гараж.

— Тополев, — отозвался Антон через несколько гудков.

— Есть адрес, — продиктовал его Петровский.

— Когда выставлять оцепление?

— Думаю, прямо сейчас. Пусть выдвигаются, осматриваются. Только наблюдение, Антон. Без моей команды никаких действий.

— Понял, — отозвался Тополев. — А если…?

— Не должно быть никаких если, — отрезал Петровский. — Только наблюдение и точка.

— Понял.

— Кто там у них старший?

— Дремов, — отозвался Тополев.

Хороший парень, с теплотой подумал Тарас. Спокойный, рассудительный. Никогда не порет горячку. То, что надо для ночного бдения на свежем воздухе.

— Годится, — согласился он.

— Тогда, началось, — подтвердил Тополев и отключился.

Тарас поднялся и сделал несколько кругов по кабинету. Началось, решил он. Началось.

Он посмотрел на часы и набрал домашний номер.

Майя подошла не сразу.

— Ты все еще на работе? — спросила она безнадежным тоном, подняв, наконец, трубку.

— Да.

— Наверное, останешься?

— Уже три часа утра.

— А, знаешь, только что пришло в голову, — помолчав, сказала она. — Почему не говорят два часа утра? Почему-то отсчет необратимости начинается с трех.

— Три мушкетера, три поросенка…

— Три часа ночи, — добавила Майя. — Ты завтра, хотя бы приедешь ночевать, Петровский?

— Конечно, — соврал Тарас, совершенно в этом не уверенный.

— Все настолько плохо? — расслышала жена фальшь в его голосе.

— Все настолько хорошо, — ответил Тарас после паузы.

— Тогда будь очень осторожен, — закончила разговор она и положила трубку.

Петровский несколько мгновений слушал короткие гудки. Он даже не мог предположить, что может случиться с ним завтра.

 

Вадим Немченко

1

Утро Вадим встречал в гостиной.

Дочь спала у себя наверху, бойфренд, для разнообразия, остался у родителей, и Немченко был один. Один в пустом спящем доме, один в сонном поселке, даже, наверное, один в целом городе.

Впрочем, рядом с ним всегда была фотография улыбающейся жены.

Он сидел со стаканом коньяка, изредка косясь в угол, где вчера появился ночной гость. Прибудет ли странный товарищ сегодня скрасить ему ночное одиночество?

Когда зазвенел телефон, Немченко в душе даже обрадовался. Хорошо, что Голос, для разнообразия, решил воспользоваться простым средством общения.

Впрочем, заряженный и смазанный пистолет уже лежал у Вадима под руками.

Он поднял трубку.

— Не спишь? — осведомился Голос.

— Я встаю рано, — ответил Вадим. — А ты-то спишь вообще?

— Редко. Раз-два в неделю.

— Надо многое успеть?

— Ты даже не представляешь себе, сколько.

— Например, моих людей напугать до потери сознания.

— Хм…. Проверял на складе, значит?

— А я всегда проверяю.

— А доверяешь?

— Редко.

— Всегда считал нас с тобой похожими.

Немченко помолчал.

— Слушай, — произнес он, — а ты вообще человек?

Голос издал звук, отдаленно напоминающий смешок.

— У нас, что начался период доверительных отношений?

Немченко хмыкнул.

— Просто сейчас три утра, а поговорить не о чем.

— Поговорить всегда есть о чем, — сказал Голос. — Если честно, у меня совсем нет времени на размазывание соплей. Я очень хочу, чтобы ты бросил свой коньяк, лег и отдохнул, как следует.

— Моя мама давно умерла, — напомнил Немченко, закидывая ноги на стол. — И ты на нее не похож совершенно.

— Она, кстати, передает тебе огромный привет.

Ноги Вадима сейчас же оказались вновь на полу.

— Как?! И как она там? — едва не задохнулся Немченко от волнения.

Голос вздохнул.

— Нормально, — ответил он устало. — Как и положено женщине, отравившей собственного отца и сдавшей дядю чекистам.

— Мама? — опешил Вадим. — Не может быть…

— Любовь к людям — это у вас семейное, — теперь уже явственно усмехнулся Голос. — А ты, видать, недооценивал свою родню.

Немченко потрясенно отхлебнул из стакана. Даже вкуса не почувствовал.

— Кто еще из моих отличился? — после паузы поинтересовался он.

— Если коротко — то почти все. Поколений пять-шесть и все — отпетые. Хочешь, я тебе завтра файл с твоей подробной родословной скину? — спросил Голос. — Кто, кого, когда и почему?

Вадим помолчал.

— Почему же все вокруг такие одинаковые? — грустно поинтересовался Голос.

Вадим пожал плечами.

— Потому, что, наверное, люди.

— Потому, что, у каждого куча скелетов в шкафу. А совесть скромно делает вид, что ничего не знает. Ну, ладно. Какие планы на завтра?

— Собираюсь съездить в цех, к Борзову. Хотя все утверждают, что Дронов твой мертв. Зачем он тебе сдался? Я просмотрел файл — обычный парень, каких полгорода. Хочешь, я тебе другого найду?

— Вадим, — произнес строго Голос. — Хватит. А насчет Дронова, все поймешь завтра. Думаю, ты его завтра увидишь. По крайней мере, должен.

— Как же я увижу мертвого? — спросил Немченко и тут же сам себе на вопрос ответил. Видел уже, на днях.

— Не мертв он, — сказал Голос, и впервые за все время Вадиму послышалось замешательство, — или… не знаю. Завтра ты будешь моими глазами.

— Так карты говорят? — попытался сострить Немченко.

— Так говорю я.

— Мне его брать? Ну, если встречу…

Голос помолчал.

— Завтра решим, — после паузы сказал он. — Посмотрим вначале, оглядимся. Так что ложись спать. День у тебя завтра будет очень трудный.

— Совершенно не хочу.

— Нет, Вадим. Ты очень хочешь спать.

И внезапно Немченко почувствовал, как веки отяжелели, а глаза сами собой закрываются.

— Эй, погоди… — начал было он.

— Поспи, Вадим, — оборвал его Голос. — И возьми с собой завтра к Борзову хорошую крепкую команду. Обязательно возьми.

2

А Немченко уже спал.

Голова его безвольно опустилась на стол, а тело распласталось по креслу.

Во сне, взявшись за руки с давно умершей женой, он шел по залитым солнцем Воробьевым горам. Шел и беззаботно счастливо улыбался.

А вокруг них цвело лето. И даже тени от ног не падали на горячий асфальт.

Своим друзьям Голос умел дарить хорошие сны.