Италийский поход

Осенью 1797 года, после заключения мира в Кампо-Формио, армия Бонапарта покинула пределы Австрии. В Германии французы отошли за Рейн, в Италии — за реку Эч. К западу от нее начиналась основанная Бонапартом Цизальпинская республика. Австрия потеряла левый берег Рейна и большую часть Ломбардии, зато приобрела часть венецианских владений. В Раштадте продолжались переговоры между Австрией и Францией, чтобы точно и подробно установить условия мира. Австрия надеялась добиться от Франции новых уступок, стремясь вознаградить себя за потерю Северной Италии округлением границ за счет мелких германских государств. Нидерланды, по Кампо-Формийскому миру, отошли к Франции. Голландия превратилась в Батавскую республику. В Генуе под властью Франции основалась республика Лигурийская.

Окрыленные успехами Бонапарта, французы захватили в 1798 году Швейцарию, основав здесь республику Гельвецию. Они вызвали в Риме восстание и провозгласили Римскую республику.

В то же время втайне готовилась задуманная Бонапартом военная экспедиция в Египет. Франция снарядила огромный флот и сильный экспедиционный корпус. Распространялся слух, что флот и армия назначаются для высадки на Британские острова. Англичане забеспокоились. Английский флот в Гибралтаре запирал выход французским кораблям из Средиземного моря, преграждая путь в Англию. Истинные намерения Бонапарта открылись, когда французский флот вышел в море и направился на восток. Бонапарт отплыл, чтобы завоевать Египет и оттуда угрожать индийским владениям Англии.

По пути в Египет французы захватили остров Мальта. Этот небольшой остров представлял собою важную морскую станцию на средиземноморских путях. Им владели мальтийские рыцари. Орден ставил своей целью поддержку монархических государств, когда им угрожала революция. Понятно, что в Мальтийский орден вступали коронованные особы — короли, владетельные князья. После захвата Мальты французами мальтийские рыцари предложили звание великого магистра ордена Павлу. Он согласился.

Англия воспользовалась этим, чтобы вовлечь Россию в войну с Францией. Австрийцев нетрудно было убедить в том, что экспедиция Бонапарта в Египет дает Австрии случай вернуть в Италии все, что Австрия потеряла по Кампо-Формийскому миру.

Английский посол в Петербурге привел в движение все пружины при дворе Павла. «Великому магистру» внушили мысль, что захват Мальты Бонапартом — не только угроза всем европейским государям, но и личный оскорбительный вызов ему самому. Павел вступил в союз с Англией и Австрией против Франции. В Южной Италии к союзникам примкнул король неаполитанский. Он поторопился выступить в поход. Французы легко разбили его и вместо королевства учредили в Неаполе республику. К союзу против Франции присоединилась и Турция: захват Бонапартом Египта и задуманный им после этого поход в Сирию угрожал и турецким владениям. Война, потрясавшая Европу уже шесть лет, разгорелась с новой силой.

Войны революционной Франции превращались в захватнические.

Французы вторглись в Швейцарию. Маршал Массена начал наступление на Граубинден. Союзникам пришлось, заняв оборонительное положение на севере, сдерживать натиск французов из Швейцарии и наступать в Италии.

Массена разбил австрийцев и, прогнав их из Граубиндена, обезоружил граубинденское ополчение. Командующий силами австрийцев эрцгерцог Карл нанес французам ответный удар, одержал верх в нескольких битвах, но не решился преследовать французов, когда они отошли за Рейн.

Французы предупредили наступление союзников и в Италии. В конце марта 1799 года французский главнокомандующий Шерер перешел реку Минчио, чтобы атаковать австрийцев. Ими командовал мужественный генерал Край. Австрийцы горели желанием загладить неудачу в Швейцарии. Край перешел в наступление и разбил французов. Они потеряли много пушек, около четырех тысяч убитыми и ранеными, более четырех тысяч французов попало в плен.

Французы отступили за реку Минчио.

Край не преследовал их, руководясь личным расчетом. В Верону уже явился фельдмаршал Мелас, назначенный главнокомандующим австрийскими войсками. Одержав победу, Край хотел сохранить за собой славу, не омраченную возможной неудачей. Мелас, дряхлый старик, прибыв к армии, в свою очередь медлил с наступлением, так как вслед себе ожидал верховного главнокомандующего соединенными силами русских и австрийцев — Суворова, который уже прибыл в Вену.

Тугут, председатель гофкригсрата, придворного военного совета, человек малообразованный и совсем не военный, а лишь умный и ловкий политик, пытался навязать Суворову в Вене осторожный план войны. Границей наступления союзной армии назначалась река Адда. Переносить военные действия на правый берег реки По гофкригсрат категорически запрещал. Предписывалось закреплять успехи сражений, овладевая крепостями. Главной крепостью Ломбардии являлась Мантуя. Она потребовала от Бонапарта четыре года тому назад больше времени, сил и жертв, чем вся его победоносная кампания. Французы, завладев Мантуей, усилили ее мощность. В Мантуе стоял большой французский гарнизон, обеспеченный надолго боевыми припасами и продовольствием.

Отправляясь к армии в Верону, Суворов сказал Тугуту, перечеркнув накрест предложенный им план:

— Я начну кампанию переходом через реку Адду, а кончу там, где бог то пошлет…

В Вероне итальянцы устроили Суворову восторженную встречу. При въезде в город Суворова веронцы выпрягли из его кареты лошадей и оспаривали друг у друга право везти на себе фельдмаршала в город.

Для представления Суворову собрались в Верону русские и австрийские генералы. Суворов явился перед ними, облаченный в мундир австрийского фельдмаршала. Чин этот Суворову пожаловали затем, чтобы старику Меласу и прочим австрийским генералам не показалось зазорным подчиняться генералу русскому, хотя и прославленному победами и известному австрийским солдатам под именем генерала «Вперед». А с другой стороны, венские хитроумные политики считали, что своенравный полководец, зачеркнувший военный план гофкригсрата, став австрийским фельдмаршалом, будет обязан подчиниться австрийскому императору.

Фельдмаршальский мундир, сшитый в Вене придворным портным, сидел на Суворове несуразно: везде, где надо, где не надо, портной подложил вату, подняв плечи и сделав грудь колесом. Венские портные, наравне с венскими каретниками, славились по всему свету. Портной много потрудился, чтобы превратить тщедушного Суворова в нарядную военную куклу. Он остался недоволен лишь небольшим ростом Суворова. Слышав о нем, портной предполагал одеть гиганта.

Выйдя в зал, где его ждали и русские и австрийские генералы, Суворов остановился и зажмурился, как бы ослепленный блеском мундиров. Он простоял так с минуту с закрытыми глазами, вертя шеей в шитом воротнике мундира, и поеживался, делая вид, что у него жмет под мышками. Генерал-квартирмейстер маркиз Шателер увидел в поведении фельдмаршала признаки старческой немощи и ловко подкатил к Суворову мягкое кресло.

— Вы очень утомлены с дороги, господин фельдмаршал. Может быть, прикажете отложить прием? Во всяком случае, вы можете вести прием сидя.

Суворов ответил:

— Благодарю, маркиз. Вы скоро убедитесь, что я еще крепко стою на ногах.

Он сделал шаг вперед и открыл глаза.

Прием начался. Командир русского корпуса Розенберг называл имена генералов и начальников отдельных частей.

Одним Суворов просто ласково кивал головой, другим протягивал руки, обнимал, целовал и, по обычаю, что-нибудь говорил тихо на ухо.

Обняв Багратиона, Суворов сказал:

— Рад видеть тебя, князь Петр! Ты моя надежда. Учи австрияков воевать. Будь правою моей рукой. Помнишь?.. — И, целуя в глаза, в лоб и в губы, приговаривал: — Очаков, Рымник, Измаил!

— Генерал Милорадович! — провозгласил Розенберг.

Суворов озарился широкой улыбкой:

— Миша? Как ты вырос! А помнишь, я приезжал к вам в деревню? Ты вот какой был. На палочке верхом скакал с деревянной саблей. Вот и вышел в генералы… А хороши у вас были тогда пироги с капустой!

Притянув к себе молодого генерала, Суворов прошептал ему на ухо:

— Погляди-ка на Багратиона — он тебе завидует. Смотри от него не отставай!

Затем Суворову представился донской войсковой старшина Денисов. Приветствуя его, Суворов прошептал:

— Карпыч, скажи своим «гаврилычам», чтобы поскорей мне добыли французскую карету. Треклятая карета Франца мне все бока отбила…

Прием продолжался. Казалось, что Суворова одолевает непобедимая дрема, глаза его смыкались. Но он стоял весь собранный и ни разу не качнулся, что очень трудно с закрытыми глазами старому человеку в усталости. Неверно было бы сказать, что Суворов стоял недвижно, словно каменный или отлитый из бронзы, — это была живая, трепетная неподвижность.

Розенберг называл имена известных австрийских генералов. Суворов устало открывал глаза и бормотал:

— Не слыхал. Познакомимся.

Обиженные австрийцы переглядывались, откровенно пожимая плечами. Список генералов кончился. Суворов начал ходить по залу широкими шагами, произнося в такт шагам изречения из «Науки побеждать»:

— «Удивить — победить. Напуган — побежден. Смерть или плен — все одно. Промедлить время — хуже смерти. Каждый воин знай свой маневр. Хоть генерал, хоть рядовой. Секрет — один предлог. От болтунов не сбережешься. На дневках — упражнять в атаках. Сомкнуто в штыки. Вьюки с котлами — впереди. Лошадей беречь — конь дольше отдыхает. Стрелять не долго. Артиллерия картечью. Слушай! Атака будет! Всем фронтом. Ружья на руки. Марш! Ступай! Ружья наперевес. С музыкой, ускорив шаг. Развернуть знамена! Марш-марш! Удвоить шаг. Марш-марш! Коли, коли! Руби, руби! Ура! Победа! Слава, слава!»

Для русских генералов изречения из «Науки побеждать» не были новостью. Австрийцы, не зная русского языка, считали, что речь Суворова их не касается, и переговаривались между собой. Он обратился к ним по-немецки. Остановясь среди зала, Суворов положил руку на эфес палаша, выпрямился. Глаза его светились.

— Господа! — сказал он. — Русские и австрийские солдаты не впервые будут сражаться рука об руку. Мы с вами знакомы. Я высоко ставлю боевые качества австрийских войск. Они побеждали — я видел это в Турции. Я имел там возможность оценить и многих австрийских генералов. Считаю высокой честью сражаться, имея таких подчиненных. Полагаю, однако, преступным скрыть от вас то, чего я никогда не скрывал. Вы, господа, склонны удовлетворяться полупобедой, когда полная победа у вас в руках. Вы замедляете стремление, почти достигнув цели, именно потому, что она близка. Я требую, чтобы вы все прониклись сознанием необходимости последнего, завершающего дело усилия. Вы знаете, например, что по плану войны, мне предложенному, границей первой кампании назначена Адда, но противник наш находится уже за Аддой.

Раздалось несколько удивленных восклицаний. В группе австрийских генералов произошло движение. Отступление Шерера за Адду явилось для многих совершенной неожиданностью. Суворов продолжал:

— Да, это так. Если бы я держался плана Вены, и я и вы все со мною, мои господа, очутились бы в смешном положении. Кампания еще не начиналась и уже кончена! Поверьте мне, что французы не останутся на месте, если остановимся мы. Если мы не будем наступать, будут наступать они. Господа! Бонапарт прошел Италию с запада на восток в шесть месяцев и был у ворот Вены. Я сделаю со своими войсками марш по Италии от Вены до французских границ в три месяца. К августу французские войска будут мною изгнаны из всей Италии, не только Верхней, но Средней и Нижней. Все нам благоприятствует. Бонапарт увяз в Сирии. Лучшие французские мастера войны заняты в Швейцарии и на Рейне. Ограбленное население Италии готово восстать. Театр войны изучен на протяжении тысячелетий. Мы будем сражаться в классической стране войн. Дороги здесь проложены еще римлянами. Броды и переправы через реки известны со времени пунических войн. «Все дороги ведут в Рим», то есть к победе. Вам, господа, театр войны хорошо знаком. Ваши солдаты прошли его весь, отступая. Теперь они пройдут его, победоносно наступая. Мои солдаты знают одну дорогу — вперед! Мне остается сказать немного. Нам предстоит поход, в котором у солдат не будет добычи иной, кроме чести и бессмертной славы. Италия ограблена французами. Все отнятое нами у французов я возвращу итальянскому народу. Я фельдмаршал австрийской армии и кавалер ордена Терезии. Все это я должен еще заслужить и не сомневаюсь, твердо знаю, что заслужу с такими соратниками, каковыми являетесь вы, мои господа!

Суворов поклонился. Генералы ответили тем же. Маркиз Шателер подошел к Суворову и, поклонившись, сказал:

— Ваше сиятельство! Вы говорили великолепно, как настоящий немец!

— Где мне! Я простой русский человек…

Суворов улыбнулся и поник головой. Опять перед блестящим собранием стоял в расслабленной позе немощный старик в столь не идущем к нему наряде.

Авангард из русских войск, под командой Багратиона, должен был выступить на Брешию в следующий полдень. В австрийские войска, к удивлению Шателера, назначались русские инструкторы и капралы, знающие по-немецки, с тем чтобы они во время похода и на дневках обучали австрийцев русским тактическим приемам. Марши Суворов предписал быстрые, непривычные для австрийцев. Затем он подписал предложенное Шателером воззвание к итальянцам, призывая их восстать против французов.

 

Милан

Суворов лег спать в обычное время, встал с постели на рассвете и после обливания холодной водой отправился смотреть лагерь первого русского эшелона. Багратион и Денисов показали Суворову свои полки. Он нашел, что люди уже отдохнули, а кони еще нет, но к полудню будут готовы к походу и они.

Суворов еще раз обнял Багратиона и напутствовал его наказом:

— Иди весело, шибко — покажи австрийцам, как надо ходить.

Войска выступали с песнями и музыкой. Население встречало и провожало их. Мальчишки долго бежали за солдатами и по краям дороги, дивясь на солдат в гренадерках с медными передами и тульями из красного сукна, на бородатых, чубатых донцов в высоких шапках и широких шароварах. Солдатам предлагали вино, белый хлеб, табак.

Вслед авангарду Багратиона Суворов отправился из Вероны в Валеджио и там сделал смотр австрийским войскам на походе. Больше часа шли мимо Суворова в походном снаряжении австрийские полки. Суворов их хвалил:

— Шаг хорош! Победа!

Отступая к Адде, французы увезли все, что могли увезти, и уничтожили все, что можно уничтожить. В крепостях затворились гарнизоны. Первая крепость на пути армии союзников была Брешия.

Суворов приказал Краю взять крепость штурмом и уничтожить гарнизон, если он не сдастся. Русскими войсками командовал Багратион. По городу открыли пушечный огонь. Багратион заградил французам путь отступления на запад. Французы, не обороняя городской стены, заперлись в цитадели. Прокламация Суворова уже дошла до Брешии и оказала свое действие: жители города отворили союзникам городские ворота и опустили мосты. Австрийцы и русские вошли в город одновременно с разных сторон. Начались приготовления к штурму цитадели. Не выдержав канонады, французы сдались со всем вооружением и сорока шестью орудиями.

Союзная армия продолжала марш на запад усиленными переходами, выступая ночью. Погода испортилась. Австрийцам пришлось переходить одну реку под проливным дождем. Среди солдат и особенно среди офицеров поднялся ропот. Фельдмаршал Мелас приказал войскам остановиться, не сделав и половины заданного маршрута. Узнав об этом, Суворов написал Меласу письмо:

«Я слышу жалобы, что пехота промочила ноги. Такова была погода. Сухая погода нужна барышням, петиметрам, лентяям. Хвастуны и себялюбцы, те, кто жалуется на службу, будут отрешаться от должности. Операции должно производить быстро и без малейшей потери времени, чтобы никоим образом не допустить соединения сил противника. Кто слаб здоровьем, тот может оставаться позади. Италию надо освободить от французов, ради этого каждый офицер должен жертвовать собой. Резонеры не могут быть терпимы ни в одной армии. Быстрота, глазомер, натиск… На сей раз довольно!»

Письмо главнокомандующего в лице Меласа было адресовано всем командирам австрийской армии. Они поняли, что с Суворовым шутить нельзя. Откровенные разговоры о том, что «образованных» австрийских офицеров приехал учить невежда, затихли. Более никто не осмеливался открыто называть приказы Суворова «смесью ума с глупостью». Австрийцы затаили неприязнь.

Армия не встретила в своем движении сопротивления до самой реки Адды, не считая незначительных стычек с тыловыми отрядами французов. Армия Шерера занимала возвышенную, правую сторону реки, протекающей здесь в узкой долине с обрывистыми берегами. Переправа через Адду весною возможна только по мостам. Все благоприятствовало французской обороне. В Вене царила уверенность, что французы ни за что не допустят переправы через Адду. Французы же, осведомленные о том, что союзной армией командует Суворов, не сомневались, что он решится форсировать реку. Шерер не мог только угадать, в каком месте Суворов предпримет переправу. Поэтому и французский главнокомандующий вынужден был растянуть линию обороны почти на пятьдесят километров: от Лекко — на севере до Лоди — на юге.

Суворов разделил свою армию на три почти равные части, чтобы форсировать реку в трех пунктах: на севере — против Лекко, в центре — у Сен-Джервазио (против Треццо надлежало навести плавучий мост) и на юге — против Кассано. К мосту у Лоди, южнее Кассано, по диспозиции, направлялся небольшой отряд. Переправа у Лекко — на истоке Адды из озера Комо — представляла наибольшие трудности: сюда Суворов назначил весь русский корпус под командою Розенберга и одну австрийскую дивизию Вукасовича. У Сен-Джервазио предполагалась переправа австрийской дивизии по наводному мосту. Фельдмаршалу Меласу с двумя австрийскими дивизиями предстояло овладеть тет-де-поном (предмостным укреплением) и мостом у Кассано. После переправы силы союзников соединяются для движения от Кассано по дороге на Милан.

Получилось известие, что Шерер, уволенный французской Директорией, сдал командование генералу Моро. Суворов отозвался на это так: «Лучше иметь дело с мастером, чем с подмастерьем. Лавры, отнятые у Моро, будут цвести зеленее!»

Моро, вступив в должность главнокомандующего, начал стягивать войска к середине своего расположения, ожидая прорыва в центре. Суворов приказал приступить к переправе, оставив диспозицию без изменения.

Мост против Треццо принялись наводить ночью, под дождем, спуская понтоны с крутого скалистого берега. Мост навели только к шести часам утра, и австрийская конница с донскими казаками переправлялись по нему на правый берег Адды. Французы считали, что здесь переправа невозможна, и были застигнуты врасплох. Конница прогнала их. Началась переправа пехоты.

На севере, у Лекко, утром 25 апреля Багратион атаковал город, окруженный каменной стеной. Французские пушки с правого берега поддерживали гарнизон Лекко огнем. Багратион двумя последовательными ударами овладел городом, выгнав из него французов. Заметив, что русских мало, французы сами перешли в наступление, угрожая отрезать пути отхода. Но тут подошел Милорадович с батальоном пехоты. Хотя Милорадович был старше чином, он отдал себя и свой батальон в распоряжение Багратиона, предоставив ему кончить блестяще начатое дело. Подошли еще два батальона. Багратион снова послал войска в атаку, чтобы овладеть мостом. Солдаты бросились на мост с криком: «Бросай оружие!» Французы отвечали криками: «Пардон!» — как бы соглашаясь сдаться. Русские, не стреляя, доверчиво приблизились. Французы их встретили залпом. Разъяренные вероломством противника, солдаты Багратиона без выстрела ударили в штыки и овладели мостом.

Наступила ночь. Противник на правом берегу имел превосходные силы, поэтому Багратион не мог развить успех. Но и французы обманулись. Они ждали, что утром союзники повторят атаку здесь же, и стягивали сюда новые войсковые части. Между тем Розенберг приказал ночью навести мост в четырнадцати верстах от Лекко, против городка Бравио, и начал здесь переправу. Моро, встревоженный, направил к Бравио целую дивизию под командой генерала Серюрье. Когда союзники переправились у Треццо по наведенному мосту, Моро понял, что дал Серюрье ошибочное направление, и послал Серюрье приказ остановиться. Но было уже поздно: связь Моро с дивизией прервалась.

Суворов приказал Меласу приступить к переправе у Кассано. Австрийцы повели атаку на предмостные укрепления. Французы яростно отбивались. Суворов явился к месту боя. В австрийских войсках находилось немало ветеранов турецких войн — они знали генерала Вперед в лицо. Суворов напомнил им Рымник и Фокшаны. Австрийцы возобновили атаку с необычайной для них энергией и овладели тет-де-поном и мостом, не дав французам времени его зажечь, хотя они заранее обложили мост горючими материалами.

Диспозиция Суворова была осуществлена полностью — армия Суворова была на правом берегу Адды. Моро не мог долее обороняться и приказал своим войскам отступить на Милан, столицу Ломбардии.

28 апреля Суворов направил все свои колонны к Милану. Серюрье, окруженный со всех сторон, напрасно ждал помощи от Моро — она не приходила. Поняв безнадежность сопротивления, Серюрье к вечеру сдался со всей дивизией: в плен попало четыре тысячи солдат, двести пятьдесят офицеров с пятнадцатью пушками и сам Серюрье.

Расстроенная армия Моро отступала за Милан по двум направлениям — на Турин и Павию. Вслед французам из Милана пустились в бегство их сторонники. Правительство Цизальпинской республики, чиновники, поставленные французами, бежали с семьями. Оставление Милана явилось для всех полной неожиданностью. Для сборов времени не было, и все-таки образовался огромный обоз, запрудивший все мосты, что затрудняло движение французской армии. В миланской цитадели затворился гарнизон. Едва последние части французов вышли за городские стены на запад, у восточных ворот появились казаки. Они нашли ворота запертыми, сбили их с петель и вошли в город. В ожидании прихода союзных войск казаки обложили цитадель.

Австрийская пехота вошла в Милан раньше русской. Суворов остановился в одном переходе от Милана, отложив свой въезд до утра. Чуть свет навстречу Суворову высыпало за стены городское население. Суворов ехал на коне. За ним — свита. Шли с музыкой и с развернутыми знаменами войска. Вереницей тянулись великолепные коляски и кареты генералов, среди них и добытая для Суворова казаками старая, разбитая французская карета — казаки ее прозвали «ковчегом».

У городских ворот Суворова ожидал на коне Мелас. Когда они сблизились, австрийский фельдмаршал заметил, что Суворов хочет его обнять. Мелас потянулся к нему, потерял равновесие и свалился с лошади на землю. Суворов живо спрыгнул с коня, поднял Меласа и, обняв, поцеловал.

Звонили колокола. Народ встречал Суворова восторженными криками. Все слои населения приветствовали русского фельдмаршала. Купцы и промышленники знали, что настал конец принудительным займам и неограниченным поборам. Мастеровой люд чаял возврата к мирной жизни.

В честь Суворова в Милане состоялось несколько празднеств. Русский фельдмаршал принимал в них участие, насколько этого требовало приличие. Во дворце, где до него жил Моро, Суворов устроил парадный обед. Здесь ему представили пленных французских генералов и среди них — Серюрье. Суворов долго беседовал с ним. Речь зашла и о последней операции на Адде. Желая польстить Суворову и вместе с тем кольнуть его, Серюрье сказал:

— Ваша теория войны есть теория невозможного. Атака у Лекко противоречит всем правилам тактики.

— Что делать! — со вздохом ответил Суворов. — Все мы, русские, такие: хотим невозможного…

И тут он выразил надежду вскоре побывать в Париже. Тем самым Суворов открыл свое намерение продолжать наступление за границы Италии. Это намерение расходилось с планами Вены. Австрийцы торопились прибрать к рукам страну, большей частью которой они владели до вторжения Бонапарта.

Изгнав французов из Милана, Суворов сделал значительно больше того, чего хотели в Вене. Но в тылу союзников оставалось несколько крепостей, занятых французскими гарнизонами. Отвлекать большие силы для их осады и ждать поры, когда крепости падут, значило дать время оправиться армии Моро. Кроме того, с юга Италии приходили известия, что вторая французская армия, под командой Макдональда, предприняла движение на север для соединения с армией Моро. Допустить это соединение Суворов считал невозможным. Он признал необходимым перейти реку По, двинуться навстречу Макдональду, разбить его, а затем обрушиться на армию Моро. Суворов составил широкий и смелый план дальнейших военных действий в Италии, согласуя их с военными операциями союзников в Швейцарии и на Рейне. План послали на утверждение в Вену. Не дожидаясь новой инструкции, Суворов на свой страх 1 мая двинул войска.

Войска Суворова готовились к переправе через По, когда было получено новое подтверждение гофкригсрата, что переносить войну на правый берег По решительно запрещается, а мысль о походе во Францию отвергалась совсем. Снимать войска, осаждающие Мантую, Суворову не позволяли. Овладение крепостями венским кабинетным стратегам представлялось главной задачей.

Суворов поступил самовольно, рискуя вызвать серьезное недовольство в Вене. Он решил искать боевой встречи и с Макдональдом и с Моро.

Разведка у союзников в Италии была поставлена плохо. Французы оставили в местах, занятых Суворовым, много шпионов и были осведомлены о действиях и намерениях союзных войск. Суворову же приходилось ограничиваться догадками, слухами и сведениями, полученными иногда далеким, кружным путем. Так, известие, что Макдональд двинулся из Нижней Италии в Верхнюю, на север, в штабе Суворова получилось из Вены.

Суворов по складу натуры своей презирал шпионов и избегал опираться на их донесения. Он не любил и лишних рекогносцировок и мелких поисков, считая их юношеской забавой. Он предпочитал разведку крупными силами и всегда был готов превратить разведочный бой в решительное сражение. Рыцарски открытый, Суворов недаром избрал в Италии своей правой рукой Багратиона.

Решив перейти По главными силами, Суворов, в сущности, совершил разведочный маневр целой армией.

Узнав о переправе Суворова через По, Моро не мог не обнаружить своих намерений действием. Он напал на правый фланг Суворова у Маренго и нанес австрийцам жестокий удар. Поблизости находился со своим отрядом Багратион. Соединенными силами союзники опрокинули французов. Моро поспешно ретировался. Суворов прибыл к Маренго, когда бой был окончен.

— Упустили неприятеля! — заметил он с досадой.

Но делом остался доволен и представил Багратиона к высокой награде — ордену Александра Невского.

Суворов имел основание быть довольным. Он действием решил сомнение о намерениях Моро и о состоянии его армии. Моро еще не ушел в Геную, за горы, значит, он считает себя достаточно сильным, чтобы, не прячась за горами, ожидать соединения с Макдональдом между Апеннинами и рекою По.

 

Турин

Не только Суворов, но и сам Моро не знал точно, что предпримет Макдональд.

Суворов размашистым маневром разрушил все сомнения. Неожиданно для кабинетных стратегов он предпринял общее движение на Турин. Это движение, в общем противоположное проделанному до этого, напоминало знаменитый прием фехтования — один из «трех ударов Бонапарта», когда мастер шпаги как бы раскрывает объятия, открыто подставляя собственную грудь, и в ту же секунду наносит ввергнутому в недоумение противнику решительный удар.

Поход на Турин походил на отступление. Моро представлялись две возможности: или двинуться, освободив крепость Тортону от осады, на восток, чтобы соединиться с Макдональдом, или ударить на «отступающего» Суворова.

Моро остался на месте.

Для Суворова не оставалось теперь никаких сомнений о плане французского командования. Макдональда можно было ждать только из-за Апеннинских гор на правом берегу По, не ближе Пьяченцы, Моро оставался на месте, чтобы угрожать тылу и путям сообщения Суворова, если бы тот пошел навстречу Макдональду, не обеспечив своего тыла. Моро не пустился преследовать союзников на их марше к Турину, потому что был для этого недостаточно силен. Сделалось понятным и то, почему Моро сосредоточил в Турине огромные запасы огневых средств, амуниции и продовольствия: он мог ждать через Турин подкреплений из Швейцарии.

Овладение Турином до появления в долине По Макдональда было для Суворова важной стратегической и политической задачей. До завоевания Италии Бонапартом Турин являлся столицей Сардинского королевства.

Союзная армия следовала на Турин двумя колоннами. Суворов разослал своих штабных офицеров наблюдать за движением отдельных частей, а сам сопровождал армию, имея при себе одного казака. Суворов иногда опережал авангард, сходил с коня и ложился отдыхать где-нибудь в тени, в стороне от дороги, и смотрел на проходящие войска. Жара стояла страшная. Суворов замечал, что солдаты изнемогают и марш замедляется. Он садился на коня, быстро выезжал на дорогу, присоединялся к полку и ехал между солдатами, разговаривая с ними, как он это делал в пражском походе. Завидев Суворова, отставшие торопились вперед, чтобы его слышать, усталые прибавляли шагу, теснились за ним. Марш ускорялся. Разговаривали чаще всего об австрийском интендантстве. По договору с Веной, снабжение русской армии целиком лежало на австрийцах. Солдаты жаловались, что австрийцы плохо их кормят. Суворов отвечал:

— Не в первый раз слышу. Да мы сами виноваты, братцы: очень шибко ходим. Австрийские обозы за нами не поспевают.

— Своих они, однако, лучше кормят! — крикнули из рядов.

— Не поверю, чтобы солдат, хотя бы австрияк, с товарищами не поделился.

— Врать нельзя, делятся. А ежели самим негде взять?

— На нет и суда нет. Заберем, богатыри, у французов Турин, Геную, на Париж пойдем. У французов всего много!

— Чужого хлеба брюхом не перетаскаешь! — отозвался кто-то из рядов.

Солдаты жаловались на австрийских провиантмейстеров не напрасно.

Однажды Суворов, чтобы напоить коня, спустился к реке и увидел отдыхающих солдат. Они жевали размоченные сухари и прихлебывали, черпая ложками прямо из реки.

— Что вы делаете, братцы? — спросил Суворов.

— Итальянский суп хлебаем, ваше сиятельство.

— А хорош?

— Изволь — попробуй!

Суворов соскочил с коня. Один солдат протянул ему ложку. Присев на корточки у воды, фельдмаршал «повозил» ложкой из реки и сказал:

— Ай, хорош суп! Досыта наелся! Спасибо, братцы, что накормили.

Суворов вскочил на коня. Солдаты проводили Суворова веселым смехом.

Близился Турин. Измученный, Суворов решил отдохнуть в своем «ковчеге». «Ковчег», весь запыленный, стоял на дороге. Суворов забрался в карету и велел ехать. Экипаж покатился. Убаюканный качкой «ковчега», Суворов крепко заснул.

Во сне Суворов услышал, что его кто-то настойчиво зовет. Воспрянув, он почувствовал отрадную прохладу и содрогнулся, увидев, что стоит на дне сырой могилы, с заступом в руках. Кареты и дороги как не бывало. Взглянув вверх, Суворов увидел, кто его зовет. На глине, выкинутой из могилы, стоял император Павел Петрович. Павел держал в руке темный череп человека с глазницами, набитыми землей.

«Послушай, могильщик, — спросил Павел, указав на глину рукой, — неужели от Александра Великого и от Цезаря осталось только это?»

«Да, ваше величество!»

«Так ведь это глина, годная только на кирпичи!»

«Да, ваше величество! Только эти кирпичи особенного свойства: из них строится грядущее…»

Павел гневно швырнул в Суворова мертвой головой. Суворов уклонился от удара. Павел схватил заступ и начал яростно сбрасывать в могилу комья красной глины. Они падали в яму с громом канонады.

«Живого? Живого?» — кричал в ужасе Суворов, изнемогая под тяжестью насыпанной земли.

Он сделал последнее усилие, чтобы сбросить груз, и… проснулся.

Стояла тихая, прохладная ночь. Высокий месяц обливал окрестность синим светом. «Ковчег» стоял, свернув с дороги, у белой каменной стены. Распряженные кони хрустали овес. За стеной возвышались печальные кипарисы. Где-то журчал фонтан. Не нарушая тишины, в стороне Турина бухали пушки. Дверца «ковчега» раскрылась. Суворов увидел Денисова и своего племянника, Андрея Горчакова, на коне.

— Дядюшка! — воскликнул Горчаков. — Наконец вы пробудились! Я не мог вас дозваться. Французы обстреливают дорогу из орудий. Здесь опасно.

— Где Шателер? — сонно спросил Суворов.

— Я думаю, он уже у ворот Турина, пишет генералу Фиорелле предложение сдаться.

— А-а-а! — протянул Суворов и сладко зевнул.

— Прикажете подать коня? — предложил Денисов.

— Не надо, Карпыч!

Суворов пошел вдоль стены к раскрытым воротам виллы. Людей не было видно. В отдалении шли Горчаков и Денисов. Где-то близко на дороге с визгом и громом разорвалась граната. В смолистом воздухе пахнуло серой.

Суворов очутился в квадратном дворе, вымощенном большими мраморными плитами. Легкая аркада на тонких колоннах окружала двор. Посредине в восьмигранном бассейне на столбе стояла статуя: нагая женщина лила из кувшина воду и тихо улыбалась. Суворов остановился, любуясь статуей. Горчаков с Денисовым остановились у ворот.

Грохнул взрыв. Все заволокло едким дымом. Место статуи опустело. Угловатые обломки мрамора валялись вокруг. Фонтан замолк. Суворов мгновение стоял в оцепенении. Потом с бешеным криком: «Князь! Князь Петр, ко мне!» — бросился со двора. Спутники кинулись за ним. Он бежал по взрытой там и тут гранатами дороге, продолжая кричать. Спутники гнались за ним.

— Дядюшка, дорога под обстрелом!

— Ваше сиятельство, назад!

Денисов догнал Суворова первый и крепко обхватил его за плечи, едва не свалив на землю. Суворов отбивался. Шапка слетела с головы Денисова. Суворов схватил его за чуб и кричал:

— Что ты делаешь, проклятый!

— Ваше сиятельство спасаю!..

Денисов сгреб Суворова в охапку и стащил в канаву в самый раз: над их головами грохнул взрыв, и с откоса посыпался щебень.

— Живы? — со слезами в голосе кричал Горчаков подбегая. — Дядюшка, живы?

— Оба живы! — ответил сердито Денисов. — Только у меня весь чуб выдран.

— А это тебе, Карпыч, за то, что посмел Суворову крикнуть: «Назад!» — ответил, тяжело дыша, Александр Васильевич.

Затем он обратился к Горчакову:

— Андрей! Скачи, найди Шателера. Обложить город кругом. Объявить Фиорелле, чтобы перестал стрелять. Четыре часа на размышление. Или воля, или смерть.

Горчаков приложил руку к шляпе и побежал к своему коню. Суворов, до смерти устав, опять заснул в своем «ковчеге». На восходе солнца прискакал Андрей Горчаков и доложил, что войска вступили в предместье Турина. Комендант на предложение Суворова сдаться ответил письмом.

— Вот оно, читайте, дядюшка!

— Дерзкий мальчик! — сказал Суворов, пробежав письмо глазами.

Фиорелла удивлялся, что генерал союзной армии обращается к нему с предложением о сдаче. Комендант цитадели заявлял, что больше на письма отвечать не станет: «Атакуйте меня, и я отвечу».

Суворов продиктовал Горчакову новое письмо туринскому коменданту, убеждая его в вежливых выражениях немедленно сдаться, чтобы избежать напрасного кровопролития и жертв среди населения.

Отправив письмо, Суворов приказал начать бомбардировку города и готовиться к штурму. Население и здесь оказалось против французов. Национальная гвардия Пьемонта восстала и впустила в город союзные войска. Фиорелла едва успел затвориться в цитадели.

Суворов вошел в город, приказав прекратить бомбардировку. Фиорелла в расчете отомстить жителям начал обстрел города из цитадели калеными ядрами и разрывными снарядами, ведя огонь по рыночным площадям, где толпился народ.

Уверенный, что цитадель рано или поздно падет, Суворов не торопился ее штурмовать. Приходили известия, что сдаются, не ожидая штурма, другие крепости: пала Феррара, сдалась Миланская цитадель.

Суворов объявил восстановленным Сардинское королевство и возложил управление Пьемонтом на временный верховный совет. Национальную гвардию Суворов не распустил: он видел в ней ядро пьемонтской армии, которую предполагал собрать для борьбы с французами. Пьемонт мог выставить более пятидесяти тысяч человек. Все распоряжения Суворова подчинялись целям войны.

Действия Суворова вызвали неудовольствие при дворе австрийского императора. От его имени главнокомандующему союзных армий объяснили, что завоеванные земли принадлежат Австрии, а пьемонтские войска следует призывать под знамена только австрийского императора. В Вене считали, что Суворов превысил свои полномочия.

Снова австрийский император требовал, чтобы Суворов оставил свои широкие планы и обратил все свое внимание на взятие Мантуи, усилив там осадный корпус. Главные же силы армии, не помышляя о наступлении, должны занять оборонительное положение для охраны завоеванного.

В Петербурге начало сильнее сказываться французское влияние. Павел еще оставался верен союзу с Австрией и соглашался на жадные притязания австрийцев, еще слушался внушений австрийского посла, но уже начал колебаться в ожидании, что в Париже произойдет монархический переворот. Об этом он довольно прозрачно намекал Суворову в личном письме.

Противники Англии искусно разжигали недовольство Павла австрийцами, указывали на коварные замыслы Вены, на неблагодарность Австрии. Суворов также жаловался Павлу на австрийцев и грозил отставкой.

Война еще не кончилась. Две французские армии могли соединиться и напасть на союзников. Разлад в их стане и возможность разрыва не могли укрыться от французов. Между тем в Швейцарии и на Рейне австрийцы не могли добиться решающих успехов.

Макдональд начал марш из Флоренции через Апеннинские горы на Модену, чтобы в долине По проложить себе оружием дорогу на соединение с армией Моро.