ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Тема сохранения Земли, как единого для всего человечества космического дома, часто встречается на страницах научно-фантастических рассказов, повестей и романов. Примеров можно привести множество и в отечественной у и в зарубежной литературе. И стоит только задуматься над этой жизненно важной для планеты проблемой, как возникает несколько обескураживающих вопросов. Почему, скажем, о ростом вооружений мы, человечество, ничего не делаем для защиты самой Земли? А ведь здесь есть о чем поду-мать. Такая опасность существует. Совсем недавно пролетело «рядом» с Землей небесное тело радиусом 800 метров» Его тротиловый эквивалент оценивается в 20 тысяч водородных бомб с мощностью в мегатонну. Кратер был бы глубиной 1,5 километра, а размах его составил бы 16 километров.

Об опасностях, которые «подстерегают» нашу планету, подробно говорили космонавты и астронавты на 4-й Ассамблее Ассоциации участников космических полетов (София, 1988 год, октябрь).

Кто придумал это вечное соревнование - детскую игру - «Кто сильнее?» и как ее остановить? И ведь достаточно не дать остынуть чувству недоверия - и игра будет продолжаться сотни лет, а играть в нее будут миллиарды людей, исправно сжигающих природные ресурсы планеты в десятки, сотни и тысячи раз больше предела разумной достаточности для жизни и процветания всего человечества. В последствия такой безумной гонки можно не углубляться, они сейчас уже почти очевидны. Это и парниковый эффект, а за ним возможные глобальные катаклизмы: и таяние ледников, и поднятие уровня мирового океана, и наступление пустынь, и прочее, и прочее. Это и снижение концентрации спасительного озона в атмосфере. Вода загрязнена, обильно выпадают кислотные дожди, растет количество аэрозолей в атмосфере, изменяется альбедо Земли. Пестициды губят Землю, засоляются поля, растет эрозия почв… и всё - против животного и растительного мира, против человека. Как здесь быть? Как разрубить этот извечный пока узел, как остановить марафон разрушительного, агрессивного научного поиска?.. Кто нажмет стоп-кран? Действительно, как? Ну уж никак, наверное, не соревнованием в силе. Видимо, все же в понимании друг друга и в разумности взаимного доверия. Далее: в чьих руках находится основной разрушительный потенциал, созданный созидательной наукой? И в надежных ли? Очевидно, в руках ученых и военных. Правда, с появлением многочисленных атомных электростанций еще и в руках тех, кто эксплуатирует эти станции. Альтернатив можно выдвинуть множество, но все-таки в основном это так. Военный потенциал проявляет себя особо. Вспомним: падали самолеты с ядерными бомбами, падали и сами бомбы с самолетов «без спросу», случайно. Падали с последней, чудом сохранившейся блокировкой взрыва. Горели и взрывались ракеты с ядерными боеголовками, горели и тонули атомные подводные лодки с ядерным оружием. Мир не однажды стоял на грани ядерной войны. Ученые создают ее мрачные модели. Вывод один - конец человечеству. Но эти модели базируются в основном на военно-промышленных данных. А как на это смотрит все человечество, каково его отношение ко всему этому кошмару? Вот тут-то и открывается огромное поле научной фантастике. Не вымыслам фантастов-стратегов «звездных войн», а гуманизирующей научной фантастике. И очень хорошо, что Военное издательство именно с учетом этого аспекта выпустило первый сборник научно-фантастических повестей и рассказов. Это очень смелое и нужное решение. Армия - скажем так: разумная армия, - перед которой стоят задачи защиты, а не завоевания, играет бесценную роль в балансе Мира и Войны на планете. В сборнике можно найти интересные и разноплановые произведения. В них с тревогой раскрывается то, что волнует человечество сейчас, - как спасти жизнь на Земле.

«Солнце - самый страшный и смертельный враг тех, кто уцелел. Его лучи безжалостно убивают все живое. Они убили растения, иссушили реки. Наверное, и на месте синей морской дали теперь бесконечная, сожженная солнцем пустыня. Может быть, причина в солнце? Изменилось оно, а люди ни в чем не виноваты?» Так рассуждают герои произведения после взрыва термоядерной бомбы, случайно упавшей с самолета (повесть «Стена»), Нет, все же виноваты люди. А если и дальше озон будет исчезать, то Солнце способно превратиться в такого врага из-за неразумной деятельности человека. В сборнике опубликована повесть «Сдвиг». Она, на мой взгляд, закапчивается замечательными словами: «…и вдруг он понял, что надо делать. Он опустился на колени и стал гладить, гладить землю ладонями, успокаивая, уговаривая, как когда-то маленького Джона…» Наверное, это так и должно быть: повзрослевшее человечество, ставшее сильным и могучим, так и должно поступать с матерью-Землей - по-доброму, как благодарные дети.

Число людей, побывавших в космосе, растет, оно уже более двухсот. Нам посчастливилось увидеть Землю со стороны, мы восхищались ее красотой и горевали, разглядывая те раны, которые уже успели ей нанести люди. Она кажется хрупкой и нежной.

Джеймс Ирвин, астронавт США, побывавший на Луне, рассказывал: «Земля напоминала нам елочную игрушку, подвешенную в черноте космоса. По мере того, как мы летели, она становилась все меньше и меньше. Наконец она уменьшилась до размеров мраморного шарика. Этот удивительный, теплый, живой шарик выглядел таким трогательно беззащитным, что казалось, прикоснись к нему пальцем - и он рассыплется. Этого видения хватило бы для того, чтобы изменить человека и научить его ценить свой единственный родной дом»,

Роберт Овермайер, астронавт США, вспоминал: «Африка выглядит больной с ее песчаными бурями и иссушенными пространствами».

И это об Африке, которая у всех остается в воображении как море зелени, слонов, крокодилова.

Советский космонавт Владимир Шаталов поделился как-то своими впечатлениями о пребывании в космосе: «…передача последних известий закончилась. Из приемника полилась бодрая музыка. Заглянул в иллюминатор. За бортом ночь… Но что это? Вижу какие-то яркие сполохи как раз там, где должна быть Земля. Все черное пространство, насколько его может охватить глаз, ежесекундно пронзается десятками ярких вспышек, которые разливаются до горизонта. Они возникают то тут, то там и скорее похожи на отблески стреляющих орудий или разрывы атомных бомб, чем на молнии. Стало как-то неприятно и даже страшно… но тут из радиоприемника донесся знакомый голос любимого мною артиста: Марк Бернес пел песню «С чего начинается Родина». Нет, подумал я, не может быть и не будет на Земле войны. Есть силы, которые не допустят этого».

Автор этой статьи провел 18 суток в космическом полете. Я убедился, что все обозримое пространство безжизненно. Черная пустота, белые немигающие звезды и планеты… Мысль об уникальности жизни и рода человеческого в безграничной Вселенной порой сильно угнетала меня, вызывала тоску и в то же время заставляла по-иному все осознать.

Природа была беспредельно добра к нам. Она щедро одарила нас всем тем, что скопила за миллиарды лет своего развития. Мы стали сильными и могущественными. А чем ответим на добро?.

ЮРИЙ ГЛАЗКОВ,

летчик-космонавт, Герой Советского Союза.

 

ОБРАЗЦА 1919-го

Эх, расплескалось времечко крутой волной с пенным перекатом! Один вал лопнул в кипении за спиной, другой уж вздымается перед глазами еще выше и круче. Держись, человечишка!

Но как ни держись, в одиночку мало шансов уцелеть. Шквальная ситуация. И крупная-то посудина покивает-покивает волне, глядь, а уж нырнула ко дну, с потрохами, с мощными механизмами, со всем человеческим составом. В одиночку, поротно, а то и всем полком списывал на вечный покой девятьсот девятнадцатый год.

Пообстрелялся народ, попривык к фугасному действию и перед шрапнельным действием страх потерял. Пулемет «максим», пулемет «гочкис» въехали в горницы, встали в красных углах под образами, укрылись холстинами домоткаными. Чуть что - дулом в окошко, суйся, кому охота пришла. А пуля не остановит, так, ах, пуля дура, а штык молодец! Такое вот настроение.

Что делать, кому богу душу дарить охота? Инстинкт самосохранения. Выживает, как говорится, сильнейший. А кто сильнейший? Винт при себе, вот ты и сильнейший в радиусе прицельного огня.

Да и так не всегда. Случится, так и организованная вооруженность не унесет от злой беды. Вот они, пятьсот мужиков, один к одному, трехлинейка при каждом ремне болтается, и командир парень что надо, глаз острый, и своему и чужому диагноз в секунду поставит, да толку-то? С противной стороны штыков раза в три поболе, на каждый по сотне зарядов, и кухня дымит; вон на лесочке похлебкой-то как несет, зажмуришься. А тут вот пятьсот желудков, молодых, звериных, и трое суток уж чистых, как душа ангела-хранителя. Защитись-ка!

Пятьсот горластых, крепких на руку, скорых на слово, с якорями на запястьях, с русалкой под тельником - мать честная, не шути, балтийские морячки, серьезный народ, и в душе каждого, над желудочной пустотой, как в топке, ревет одно пламя:

- Вихри враждебные!..

Нет, не до шуток нынче. Пятьсот - много, а было бы две тысячи штыков, да сабли прибавь, где они? Ржавеют в сырой земле. Пали товарищи на прорыве к новой жизни, остались в жнитве, по болотам, в лесах, на полустанках. Теперь и оставшимся черед пришел. Колчак с трех сторон, а с четвертой болото, ложкой не расхлебаешь, поштучно на кочках перебьют с аэропланного полета. Велика, как говорится, Сибирь, а ходу нет, хоть тайга за спиной. Встало проклятое болото поперек спешного отступления, как кость поперек горла.

Отрыли моряки поясные окопчики, погрузились в землю, ждут. Вечер на землю пал, звезду наверху вынесло; минует осенняя ночка, а поутру и решится судьба балтийского полка. Плеснут русалки на матросской груди в последний раз вдали от родной стихии и камнем пойдут на дно. Ясно.

Без боя швартоваться на вечный причал, однако, никто не собирается. Такого в помине нет. Характер не позволяет. Последний запас - пять сбереженных залпов, гранаты в ход, потом штыковую на «ура» - иначе никак.

Вечерняя полутень все гуще наливается синевой, одна за другой прибывают звезды на небесном куполе, чистенькие - заслуженным отдыхом веет с далеких созвездий.

- Хороша погода, - сожалея, вздохнул матрос Федька Чиж со дна окопа. Он устроился на бушлате, заложив руки под голову, считал звезды. Других занятий не предвиделось.

- Погода хороша, климат плох, - мрачно отозвался комендор Афанасий Власов, - пора летняя, а тут лист уж сжелтел. Широты узки.

- Перемени климат, Фоня! - крикнул вдоль траншеи наводящий Петька Конев. - Момент подходящий. Потом поздно будет.

- Да, климат, - сказал Чиж. - Плавал я по Средиземному, вот климат. Вечнозеленая растительность. При социализме, слышал я, братцы, на весь мир распространится.

- Ну, братишка, тропики нам в деревне ни к чему, - резонно возразил комендор Афанасий и хотел было развивать этот тезис, но тут загремели выстрелы, сначала ружейные, потом очередь за очередью из пулемета. Народ в цепи поутих.

- Балуют холуи. Патронов девать некуда, - с чувством высказался Федька Чиж и поднялся, чтобы осмотреться.

- Дьяволиада, - озадаченно сказал Чиж, насмотревшись вдоволь, какой-то тип бродит. По нему бьют. А ну, посмотри еще кто, может, мерещится…

Люди зашевелились, многим хотелось посмотреть, как человек гуляет под пулями.

Действительно, неподалеку от окопов какой-то человек петлял взад-вперед, нагибался, приседал и шарил в траве руками, будто делал зарядку или собирал землянику. Иногда он выпрямлялся и неторопливо вглядывался туда, откуда хлестал пулемет. Поиски окончились, видно, успешно. «Й-о-хо-хо!» - крикнул он гортанно, вынул из травы какой-то предмет, подбросил его и ловко поймал на лету, после чего еще раз огляделся и пошел прямо к матросам. Пулемет, замолчавший было на перезарядку, затарахтел что было мочи, но человек маршировал задом к нему, не оглядываясь, точно имел бронированный затылок.

Был он долговяз, но не сутул, одет легко, вроде бы во френч, в движениях точен и свободен. Он как бы примеривался прыгнуть в окоп, но, может быть, рассчитывал и повернуть, а возможно, мог запросто раствориться в воздухе, рассосаться. Предполагать можно было всякое, но в последнем случае все стало бы на свои места - видение, и точка!

- Летучий Голландец, мать честная! - хрипло сказал комендор Афанасий и перекрестился.

- Интеллигент, так его растак, - пробормотал Чиж, не отрывая глаз от видения, и тоже перекрестился. Незнакомец замер прямо напротив Федьки и внимательным взглядом изучал матроса.

- Давай сюда, браток, - осмелев, предложил Федька, подвинулся, и «видение» одним легким прыжком оказалось в окопе. Тогда матросы, кто стоял близко, бросились к перебежчику, чтобы увидеть его в окопе лично.

- Большевики? - спросил неизвестный, бесцеремонным взглядом ощупывая людей, точно пришел сюда вербовать самых дюжих и выносливых.

- Большевики, кадеты, сам кто таков? - дерзко крикнул со своего места Петька Конев. - Докладывай!

- Не из тех, не из этих, если быть точным, - корректно ответил пришелец.

- Цыпленок жареный, значит, - раскаляясь, жарко выдохнул Конев.

- Задний ход, мясорубка тульская, - властно осадил комендор Афанасий. - Не у попа на исповеди. Гражданин, - строго спросил комендор перебежчика, - с какой целью прибыли?

- Требуется отряд красных, - и всех резанул неуместный глагол «требуется», как из газетного объявления. - Судя по всему, он окружен, а мне такой и нужен.

- Судя по всему? - Комендор значительно выгнул бровь и оглянулся в темноту на товарищей. - Это так, граждане военные моряки?

В цепи молчали.

- А что собирали в траве?

- Прибор искал. Уронил здесь прибор.

Шестым чувством комендор понял, что лучше уж не трогать ему этого прибора и прекратить допрос.

- Вот что, - посомневавшись, сказал он. - Чиж, проводи-ка задержанного в штаб. Доложи.

И двое, балтийский матрос Федор Чиж и совершенно неизвестный и подозрительный человек, растворились в темноте, завершив тем странную сцену. И тогда по окопам зацвели махорочные огоньки, зашумел разговор.

- Вот как на войне бывает, - говорил комендор Афанасий. - Одному и осколка малого довольно, другому и кинжальный огонь нипочем.

* * *

Ночь полегла всей своей погожей, легкой тяжестью на землю. Она опустилась вязкими ароматами, незябкая, поначалу прохладная, выпустила над горизонтом серп месяца, чтобы замедлить биение сердца человеческого, дать покой живому.

Действие ночи не проникло, однако, внутрь командирского блиндажа, хоть и защищал его всего один накат. В клубах едкого дыма махорки, под чадной керосиновой лампой командный состав, видно, уже не первый час колдовал над картой, глотая горячий чай без сахара.

- В ночной бой они не пойдут, - назидательно, будто обращаясь к непосредственному противнику, говорил командир полка, латыш Олмер. Потерь больше. Выгоднее с утра.

Он хлебнул кипятка и твердо посмотрел на комиссара, потом на заместителя, желая, чтобы ему начали возражать. Но возражений не было, а комиссар Струмилин даже улыбнулся ему углом рта.

- Даешь полярную ночь, - прохрипел он сорванным голосом. - Ночь тиха, ночь тепла…

Он улыбнулся другим углом рта, но тут закашлялся, и лицо его мгновенно осунулось, поблекло.

- О ночном бое можно только мечтать, - сказал он, откашлявшись. Предлагаю мечтать на улице, чудесный воздух там…

Тут хлопнула дверь, и под лампой встал матрос Федор Чиж.

- «Языка» привел, - сказал он шепотом, чтобы слышали только свои, и взглядом указал на дверь и еще дальше, за нее. - Перебежчика. За дверью оставил, на улице, в кустах.

Лицо матроса дышало загадочностью, энтузиазмом, и не сам факт пленения «языка», от которого теперь уже проку ждать не приходилось, а именно эта жизненная энергия, скопившаяся на лице конвойного, пошевелила души командного состава.

- В кустах оставил? - удивился командир.

- Не убежит, - спешно заверил Чиж, прислонил винтовку к столу, а сам сел на скамейку рядом со стаканом чая. - Свой человек. Идейный.

Командир, заместитель с сомнением посмотрели друг на друга, а потом все вместе уставились на матроса.

- Ты, братец… - начал было заместитель, но тут в дверь осторожно постучали, и негромкий голос сказал из-за двери:

- Можно войти?

И с этими словами идейный перебежчик собственной персоной показался в командирском блиндаже.

Нет, никак не походил странный перебежчик на своего. Свои сейчас как одни по всей республике, одного оттиска. Лица серые, что непросохшая штукатурка, глаза воспаленные, нервное спокойствие в углах рта, и в теле недостача минимум килограммов на пять-шесть по сравнению с довоенным. Снять с пояса маузер, так хоть иконы с них пиши.

А этот - кровь с молоком, щеки лаковые, прямо девушка. Сапоги балетные, вощеные, будто сейчас денщик душу в эти голенища вкладывал. А еще куртка, вроде замшевая, с кокеткой, без единого пятнышка.

Командир смотрел на щеголя прищурясь, как в ярмарку смотрят на породистого жеребца. Взгляд заместителя, примеряясь, проехался по шикарной куртке неизвестного и стал бесстрастным, как будто не встретил на своем пути ничего замечательного, предупредим, однако, что глаза его обретали бесстрастность именно в минуты чрезвычайных обстоятельств. Комиссар тоже смотрел во все глаза - весело, как смотрят мужчины на непочатую бутыль первача: будто кто-то пошутил остро, притом непакостно.

Короче говоря, непутевый вид перебежчика поразил присутствующих нешуточно. Напротив, субчик джентльменского вида удостоил личности присутствующих вниманием до обидного малым. Окинув всех троих единовременным взглядом, он как бы исчерпал вопросы, естественные при первом знакомстве, и интерес его переключился на скудную, походного качества утварь блиндажа. Молчание между тем вошло в состояние невыносимости.

- Вот, значит, как, - подвел итог перебежчик. - Небогато.

- Вы, судя по всему, привыкли к более роскошной обстановке, сумрачно заметил командир. Подозрительные предположения уже кружились у него в голове, и он наконец дал им ход.

- Роскошь? - рассеянно удивился перебежчик. - Я категорически против нее. Лишний вес.

- А мы за роскошь, - строго сказал командир. - За такую, чтоб для каждого. Нужники из золота отливать будем.

- А я слышал, - голландское, кафельное лицо гостя исполнилось хитростью, - что за бедность вы. Чтоб все стали бедными.

От этих белогвардейских слов золотые очки командира подпрыгнули, заместитель же, который до последней секунды ничем не выдавал своего отношения к событиям, сделал шаг назад, в темноту, и глаза его загорелись оттуда огнем. Комиссар Струмилин, выпустив в сторону этих огней мощную струю табачного дыма, вот что сказал:

- Кто так говорит, отчасти и прав. Пускай мы за бедность. Но бедность, богатство - эти понятия но имеют точного определения. Они существуют только во взаимозависимости. Не так ли?..

Все промолчали.

- Поэму «Кому на Руси жить хорошо» помните?

- Помню, - уверенно вставил матрос Чиж, который уже опростал первый стакан командирского чая и теперь желал вступить в общий разговор.

- Так вот, - голос комиссара окреп, - вспомните: бедные ли, богатые, а счастливых нет. А потому отбросим на время промежуточные понятия и скажем так: мы за общество, где человек был бы счастливым. А?

И он вопросительно взглянул на гостя. Но тот и глазом не мигнул.

- Вы сможете определить понятие счастья? - Гость снисходительно усмехнулся.

Комиссар тоже усмехнулся. А замечали вы, если собеседники уже начали усмехаться, оставаясь внешне спокойными, значит, разговор прошел критическую зону и, значит, один из собеседников начал брать верх.

- Ну что же, - глаза комиссара Струмилина смеялись, - начнем. Счастье - такое состояние разумного существа в мире, когда все в его существовании идет по его воле и желанию.

Незнакомец теперь в упор смотрел на комиссара, точно тот отсалютовал перед его очами лезвием шашки и бросил ее в невидимые ножны. В правой руке незнакомец держал странную шкатулку, всю усеянную дырочками, ту самую, что подобрал в поле.

- Что это? - спросил командир.

- Орбитальный передатчик, - вскользь ответил незнакомец, явно но заботясь о доступности сказанного. - У вас есть еще формулировки? Вы их сами придумываете? - спросил он тревожно.

- Это Кант. Старина Кант. - И голос комиссара потеплел, как если бы речь шла о его драгоценном живом или мертвом товарище. - Заметьте акценты: «разумного существа», «все в его существовании», «все», «по его воле». Так вот, мы за счастье. А теперь сами разберитесь в соотношениях с этим бедности и богатства.

- Кант, Кант, - бормотал между тем незнакомец в свою шкатулку, запомнить, обязательно запомнить. - Из чего мы должны заключить, что интеллигентность, в которой заподозрил его Чиж еще в окопе, была, скорее всего, чисто наносной, ибо даже полуинтеллигент должен бы знать имя великого прибалтийского мыслителя.

- Ах, товарищи! - внезапно вмешался заместитель из своей тьмы. Неправильную линию допроса взяли. Бедность не порок, счастье не радость! Слюни, понимаешь, распускаем. Его, может, и забросили, чтоб он тут дезорганизовывал, зубы заговаривал. А правильная линия - вот она.

Сделав шаг, он оказался у лампы и властно вытянул руку вперед, пятерней наружу.

- Документы!

- Документы? - незнакомец не хотел понимать, о чем его спрашивают.

- Документы спрашивают, - сказал он в ларчик с дырочкой, будто советуясь с кем-то. - Какие документы?

- А вот такие! - страшно вскричал заместитель, чуя, что нет у незнакомца никаких документов, и отработанным движением бросил руку вперед. В пальцах его белела карточка с крупным, затертым на конце словом «Мандат».

Незнакомец осмотрел картонку, поразмыслил и нехотя произнес те слова, после которых, собственно, и началась фантастика чистой воды.

- Ну, если точно такой… - Ответным взмахом руки он выдернул из потайного кармана белый квадрат и поднес его к лампе. Крахмальная поверхность картона была девственно чистой.

- Эт-то зачем? - еще не понимая, вопросил заместитель.

- Документ, - пожал плечами щеголь-перебежчик, и тут все увидели, как на бланке проступило крупное слово «Мандат», а затем показались и остальные слова вместе с фамилией обладателя. Но фамилия-то была заместителева!

Короче, в руках замечательного щеголя оказалась копия документа - и какая копия! Лакированная, на александрийском картоне, не захватанная пальцами караульных. И как только на праздничной картонке вызрела последняя точка, документ пошел по рукам.

- Лихо! - заметил командир, кончив осмотр.

- Лихо! - в один голос подтвердили Чиж и Струмилин.

- Лихо-лишенько. Липа, - ворчал заместитель.

- Теперь далее, - решительно продолжал таинственный плагиатор. - Беру чернила, выливаю на сапог.

И этот чистюля бесстрашно выплеснул полсклянки фиолетового состава прямо на белоснежное, в розовых кружевах, шевро сапога и еще полсклянки на замшевую свою куртку.

- Пропади пропадом буржуйское барахло, - радостно одобрил Чиж, матросская душа. - Говорил же - свой в доску!

А заместитель, хозяйственный мужик, только крякнул при виде столь злостной порчи облюбованного добра.

Но нет, не получилась ведь порча народного достояния. Химический состав, как живая ртуть, сбежал по голенищам вниз и лужицей собрался под ногами экспериментатора.

- Не пачкается, не мнется, - сказал гость тоном коммивояжера, рекламирующего товар. - Пусть вас не смущает мой свежий вид. Весь на самообслуживании. В общем, бросьте сомнения. Перед вами не шпион, не провокатор. Да и незачем к вам шпионов засылать, все известно. Исход решат вот эти батареи.

Он набросал на листе план позиция белых, и все склонились над чертежом.

- Согласуется с нашими данными, - сказал наконец командир и сухо, очень сухо спросил: - Ваша мнение, что ничего поделать нельзя?

- Самим вам ничего не поделать, - взвешивая слова, ответил неизвестный, - помочь может только чудо.

- А чудес на свете не бывает, - подытожил командир, воспитанный на отсутствии чудес, и что-то штатское, семейное проступило в его облике, потерявшем на мгновение официальность. Секрета нет, даже министр, охваченный грустью, лишается своей официальности.

- Этого я не утверждал, насчет чуда, - осторожно возразил неизвестный и отпустил комиссару особенный взгляд. - Не говорил.

Комиссар перехватил взгляд неизвестного, выдержал его, и сумасшедшая, нелепая мысль обожгла голову Струмилина.

- Вот что, - сказал он собранию, - времени до утра в обрез. Разойдемся по цепи. А я с товарищем еще поговорю.

И, сгибаясь в двери, люди поодиночке вынырнули из прокуренного блиндажа в ночной воздух осени. Заместитель выманил за собой Струмилина.

- Ты эту гниду к пролетарской груди не пригревай, - люто прошептал он во мраке, под звездами. - Верь моему политическому чутью.

- Ну-ну, - усмехнулся Струмилин.

- С мировой буржуазией, товарищ Струмилин, перед лицом смерти заигрываешь. Не «ну-ну», а мнение свое куда надо писать буду, коли в живых останусь. Запоешь!

* * *

Итак, сумасшедшая, нелепая мысль котельным паром ошпарила трезвый ум комиссара Струмилина.

«Этот человек совершит чудо!» - горячо разлилось под черепом комиссара.

Убежденный материалист, Струмилин еще и сам не понимал, каким образом он мог войти в столь чудовищный разлад со всем своим багажом. Надеяться на чудо! В цепи его размышлений еще не хватало какого-то важного звена, и, вероятно, в мирной гражданской обстановке отсутствие этого звена пустило бы ход мысли на рельсы другого, короткого пути, в тупике которого состав силлогизмов лязгнул бы на тормозах строкой: «Этот человек - жулик и шарлатан!»

Но сейчас чудесные действия незнакомца, необыкновенный вид и многозначительная игра слов взывали не к ходу будничной логики, а к трепетному движению той заветной интуиции, наличие которой не каждый признает, ибо не каждого господь наградил ею.

«Совершит чудо!» - кричала струмилинская душа, и, затаясь, он ждал, когда останется с незнакомцем наедине.

Дверь хлопнула, пламя коптилки легло набок, и тень перебежчика мотнулась по стене, будто ее застали врасплох или ткнули в грудь. Сам же перебежчик стоял неколебимо в тусклом свете горящего керосина и только шептал в дырочки своей чертовой шкатулки, шептал и прикладывался к ним ухом.

Комиссар прислушался. Тень перебежчика, покачавшись, встала на место, и Струмилину почудилось, что это она бормочет призрачные, невесомые заклинания, а сейчас шагнет к Струмилину и скажет в полный голос что-то окончательное, роковое, по-русски. Шаманские, на погребной сырости замешанные словеса копила в себе эта шкатулка.

«Не немецкий, - быстро определил комиссар. - Не французский. Не английский. Чешский? Нет».

«Ну…» - сказал себе комиссар, поправил пояс, строевым шагом подошел к неизвестному, положил ему руку на плечо, взглянул в упор холодным взглядом, хорошо известным балтийскому полку и за его пределами, а также еще одному деятелю, который вел, вел-таки однажды комиссара под дождичком, вел и ставил спиной к гнилому дубу, матерился и прицеливался…

- Вот что, дорогой товарищ! Помогай, сделай что можешь…

Итак, они замерли напротив друг друга, и зрачки их соединились на одной прямой, на струнной линии, тронь - зазвенит.

* * *

- Значит, вы догадались, что я могу помочь? - нехорошо усмехаясь, спросил неизвестный.

Волна злобы подкатила к горлу Струмилина. Лицо его дернулось.

- Да не могу я вам помогать. Не велят, - простонал человек, - фильм запорем. Мы снимаем фильм, на документальных кадрах. В финале полк красных гибнет. Эффектные кадры. Чтобы найти их, мы сотни витков намотали на орбите, зондировали. Энергии потратили прорву.

- Да снимете еще фильм! Разыграете, в конце концов, с актерами! - в отчаянии закричал комиссар.

- Не снимаем мы игровых. Игровой лентой на нашей планета не убедишь. Тошнит зрителя от недостоверности, от актерских удач. Актер на экране пройденный этап. Для нашей планеты вообще вся ваша прошлая жизнь - наш пройденный этап…

Глубоко задышал от этих слов комиссар Струмилин. Вот оно, недостающее звено логики - «на нашей планете». Из других миров. Жюль Верн наоборот. Из пушки на Землю. Сказка, черт ее подери! Но теперь его интересовала только утилитарная сторона сказки, спасение пятисот душ полка, крепких, позарез нужных революции ребят, ради чего заложил бы он свою душу не токмо небесной звезде, но и самому дьяволу.

- А почему такой финал фильма, с кровавой развязкой? - ровно, овладев дыханием, спросил комиссар.

- А бог его знает. Считается эффектным. Я-то лично специалист по счастливым концовкам. Именно в них и достигаю полного самовыражения. Так нет, послали именно меня. Сказали: «Нужно изобразить смерть через зрение оптимиста».

- Нет, я рад, что послали именно вас, - поспешно возразил Струмилин. - Нам тоже по душе счастливые концовки. А собственно, что у вас за сценарий?

- Сценарий-то роскошный. Переворот в огромной стране. Крушение аграриев. Консолидация тузов зачаточной, но все же промышленности. Движение плебейских масс, вожди той и другой стороны. Личные трагедии. Исторические решения и ошибки. Взаимосвязанные события в других частях планеты. Батальные эпизоды во всей их красе.

Незнакомец говорил с пафосом и вместе с тем доверительно, как профессионал говорит с равным профессионалом.

- Проделана колоссальная работа. Многократный зондаж с персональным выходом на Землю, постоянный зрительный контроль важнейших событий с орбиты - в наших руках глобальная картина движения всего общественного процесса. Наш математический автомат произвел нужные подсчеты и построил функциональную модель токов основных событий на ближайшие годы. Выяснилось: победа революции неминуема.

- Это не удивительно, она победит, руку на отсечение, - перебил комиссар Струмилин, глаза его грозно и холодно сверкнули.

- На отсечение вы предлагали и голову, не далее как поутру, - ляпнул вдруг марсианин и тут же осекся - таким холодом повеяло из глаз комиссара. Он кашлянул. - Вот какие кадры мы привезем домой. Успех обеспечен потрясающий. Тем более что мы совершенно случайно наткнулись на вашу планету. Так сказать, экспромт.

- Зрелище получится грандиозное, - согласился Струмилин, - но дайте же ему счастливый конец! Вы же специалист, в конце концов, по счастливым развязкам. Не насилуйте себя. Искусство и насилие над художником несовместимы. Организуйте чудо, спасите балтийцев, а потом что хотите, ну, скажем, посетите штаб белых, полковника Радзинского. Чрезвычайно эффектный этюд, уверяю вас, а?

Неземной человек упрямо молчал.

- Да вы хоть представляете, за что сейчас кровь льется? - сердито и устало спросил Струмилин. Ему надоело уговаривать чудака, свалившегося с неба, откуда видно все и вместе с тем ничего не видно.

- С глобальной точки зрения? - учтиво, по-профессорски спросил этот холеный представитель другой планеты. - Ну, примерно так. Развитие производительных сил, способов производства пошло в конфликт с общественным укладом.

- Политэкономия! - отмахнулся комиссар. - А кровь, кровь человеческая, сердце, душа живая гомо сапиенса - этих категорий нет в политэкономии, - отчего материал идет в смертный бой и чего жаждет?

- Так отчего? - с некоторой угрюмостью вопросил пришелец.

- Оттого, что впервые в истории сердце человеческое ощутило реальную возможность идеального общества. Ведь жизнь любого была позорно униженной, либо возвышенной, но преступной в принципе…

Внезапным движением Струмилин бросил руку за спину, будто хватаясь за кобуру маузера, ловко выдернул из полевой сумки растерзанную книжонку и прочитал заголовок:

- «Голод, нищета, вымирание русского народа - как следствие полицейского режима», издательство «Донская Речь». Лет двенадцать назад эту брошюру можно было купить в любом киоске России, сейчас уникальный экземпляр. Почитайте на досуге.

Повинуясь слову «уникальный», межпланетчик покорно принял подарок и бережно сунул его за пазуху, причем куртка как бы сама втянула в себя экземпляр, и заметьте, ни прорезей, ни щелей на ней видно не было. Недаром замечательная курточка так понравилась заместителю командира, хозяйственному мужику.

- Да, вы уже говорили об обществе, где каждый будет счастлив в соответствии со своей способностью к счастью, - напомнил он комиссару.

- Вот! - подтвердил Струмилин, загораясь, точно будущее уже маячило за хлипкой дверью блиндажа, высунь только руку наружу и попробуй на ощупь. Он уже видел это общество счастливцев, колоннами марширующих навстречу ослепительным радостям земного благополучия, этих гармонически развитых, а потому прекрасных телом и душой мужчин и женщин, этих высоколобых атлетов - мечтателей-чемпионов, рационализаторов-изобретателей.

- Мы построим такое общество! - трепетно обещал комиссар. - И в нем не будет места монархам, диктаторам, деспотам, самодурам. Улицей командует уличный совет, городом - городской, страной - государственный совет. Советская власть! Выборная, единая и неделимая. С позором рабского существования будет покончено. И для того мы идем в наш последний и решительный бой!

С каждой своей фразой комиссар испытывал все больший подъем, и вера в справедливость сказанного комком поднималась от сердца выше и выше и уже ключом била где-то в горле, и теперь имели смысл не сами слова, а то, как они были сказаны - пружинно, на втором дыхании прирожденного трибуна, каким Струмилин и был, на том замесе отчаянности и убежденности, который не раз был брошен в хаос и гул тысячной митинговой толпы, в поле, колосящееся штыками, и направлял острия штыков в одну точку, как магнитный меридиан правит компасную стрелу точно на полюс. И будь сейчас перед Струмилиным пусть даже не один заезжий с далекого нам созвездия, а хоть сотня таких молодцов - заряда комиссарской души хватило бы, чтобы электрический ток побежал в хладнокровном сердце каждого из них, и вера комиссара вошла в сердце каждого, и каждый бы сказал: «Прав товарищ Струмилин!»

Крутой лоб комиссара покрылся холодным потом, скулы заострились, но в глазах по-прежнему качались язычки холодного огня, а взгляд уходил далеко, сквозь единственного слушателя, тянул след как бы поверх голов невидимого собрания, так что марсианин, скрипнув лаковыми сапогами, повернулся и удостоверился, нет ли кого еще позади. Но нет, никого там не было…

- Безумно интересный кадр! Ах, какой будет кадр! Обойдет все планеты, - причмокивая губами, бормотал единственный слушатель трибуна Струмилина.

- Неужели снимали? - удивился Струмилин, приходя в себя.

- Все снимается, что вокруг. Все. Съемочная аппаратура - вот она, удовлетворенно усмехнулся кинооператор и потрепал материал куртки. Комиссар еще раз внимательно посмотрел на нее, подумав, что неплохо было бы такую штуковину презентовать Академии наук, что с такой курточкой не один сюрприз можно было бы ткнуть в нос мировому эмпириокритицизму.

- Да, у вас программа-максимум, - сказал марсианин, возвращаясь к главному разговору. - Нам для подобных результатов понадобилась эволюция и жизнь многих поколений.

- Так то же эволюция! Э-волюция, дорогой ты наш товарищ с того света! - загремел жестяным смехом Струмилин. - А у нас революция! Разом решаем проблемы.

- Нелегко вам будет, ох, нелегко, - сочувствовал нашим бедам гость и с острым любопытством глядел на комиссара, как бы ожидая от этого человека, сбросившего с лишним весом и все сомнения, новых откровений, качеств, завидных оттого, что их нет в тебе самом. - Ведь это то же самое, что разобрать на части, скажем, паровоз и на полученных частях пытаться собрать электровоз - машину, принципиально новую.

- Превосходно! - азартно крикнул Струмилин. - Разбираем паровоз, плавим каждую деталь и из этого металла куем части электрички. А кузнецы мы хорошие. Вводим в вашу технологическую схему элемент переплавки - и точка! Недаром по вашим же расчетам наше дело победит.

Глаза комиссара Струмилина весело сияли, он знал силу своей полемической хватки, знал, когда пускать на прорыв весь арсенал отточенной техники диалектика, и чувствовал, что еще несколько удачных приемов - и он выйдет с чистой победой, и теперь он прямой дорогой вел оппонента к месту, уготованному для его лопаток, как профессиональный борец, чемпион ковра, ведет противника, не прикасаясь к нему, на одних финтах искушенного боем тела, ведет в угол, из которого единым броском метнет его в воздух, чтобы, не кинув даже взгляда на поверженного, в ту же секунду сойти с ковра.

- Переплавка - хорошо, - соглашался представитель академического понимания хода истории. Его взгляд по-прежнему фиксировал каждый жест Струмилина, а шкатулка всеми своими дырочками глядела прямо в рот комиссару.

- Подумаем-ка лучше, как перекроить финал вашей пьесы. Так, чтобы не пришлось гибнуть балтийским морякам на потеху кинозрителям. А?

Марсианин вздрогнул. Резко, очень уж резко повернул комиссар от личного к общественному, к конкретным мероприятиям.

- Ну, дорогой товарищ по счастливым развязкам, даешь соответствующий финал!

И с этими лобовыми словами комиссар положил руки на плечи всемогущему перебежчику, качнул его к себе, и так они замерли друг возле друга.

- Ну, демонстрируй профессиональные качества, чтоб ахнул зритель. И тот, - комиссар ткнул перстом вверх, - и этот самый, - палец очертил полную окружность. - А потом прямым ходом в штаб белых. Историческая выйдет сцена. Вот где страсти разыгрываются! Эх!

- Крупные планы из штаба белых, - печально сказал марсианин, будто ему подсунули на подпись приказ о выговоре самому себе…

* * *

Многотруден путь факта в глупый мозг человека, да, многотруден.

На месте Струмилина, пожалуй, любой из нас устроил бы разговор вокруг фактов, проявленных в тайной беседе с перебежчиком. Размахивал бы руками, божился, требовал серьезного отношения и в конце концов сам перестал бы верить собственным показаниям. Струмилин же нет. Он знал, чем делиться с ближними, а о чем крепко молчать - день, год, потребуется - всю жизнь. И потому вернувшиеся в блиндаж товарищи застали его как ни в чем не бывало склонившимся над картой, на которую уже никто без отвращения и смотреть не мог.

- Ну, что перебежчик: есть интересные показания? - спросил командир, устало устраиваясь на дощатый топчан.

- Послал его в цепь, поднимает настроение у состава. Поговорит по душам о будущем.

- Он там такую агитацию разведет! - сквозь зубы процедил заместитель. - Недорезанный…

- Он астроном, - веско возразил комиссар, - редкий специалист по жизни на других планетах. Он расскажет о братьях по разуму, которые уже пролили кровь за счастливую жизнь, такую, какая будет у нас.

- И это неплохо, - сказал командир. Бодрости в его голосе не чувствовалось.

- И еще, - тихо добавил Струмилин, - кажется, следует на всякий случай повозки запрячь. Раненых приготовить к дороге. Ручаться не могу, но непредвиденности могут возникнуть. Знаете, случаются такие непредвиденности в теплые летние ночки с чистыми звездами на небе.

Все с величайшим любопытством уставились на комиссара, но тот ничего добавить не мог, ибо в самом деле ничего не мог добавить.

* * *

И действительно. В перелеске, под разлапистым хвойным навесом, на душистых мхах, в бликах каменного цветения угольков с пеплом, марсианин, которому не посчастливилось родиться на благословенной Земле, уже развернул натуральный доклад о жизни иной, делился впечатлениями.

Такое накатило время на Россию, слушала Россия всякого, лишь бы за словом в карман не лез. По царской воле, под влиянием исторических факторов так уж произошло, что с седых времен Великого Новгорода не сбиралось в России вече, отсутствовал свой Гайд-парк, кратко говорил народ, на бытовые темы, чтобы в кутузку не загреметь. А тут - прихлопнуло, повырастали откуда ни возьмись ораторы на каждом углу, повыкатывались бочки, стали на попа трибуною, завился веревочкой мудреный разговор. Хоть к лобному месту с плакатом становись, руби правду-мать в глаза, возражений нет!

Вмиг научился народ речи говорить и слушать их полюбил. И тут же стали различать: кто свой, а кого - в доску! И ежели свой, выкладывай соображения за милую душу о земле, хлебе, недрах и власти над ними, а хочешь, о звездах, над которыми пока власти нет. Но о звездах, понимаем, не каждый толковать смел, и тому, кто смел, внимали с двойной порцией сочувствия.

- Удивительными показались бы вам порядки на этой планете, - ронял слова беглый астроном, будто и не имел к этой планете отношения, не оставил на ней своего дома. - Многое назвали бы вы непонятным, а то и чуждым. Не всему, думаю, вынесли бы вы одобрение. А между тем планета эта во многом - ваше будущее. Но будущее это не совсем такое, каким оно вам сейчас представляется. И жителей планеты той нельзя винить в этом, как нельзя винить внуков ваших в том, что им захочется иного, чем вам, большего. Понять вас ничего не стоит, задним числом! А вот вам их… А надо, потому что их жизнь - ваше будущее. Примерно, разумеется.

- Чем же они нам пример? - с ухмылкой врезал матрос Конев Петька, который не сумел надерзить перебежчику в первом его явлении, но не терял, видно, надежд проявить буйную свою индивидуальность и посадить фраера на мель по самую ватерлинию. Разутые ноги Петьки отдыхали у самого пепелища, и когда угли разом наливались огненным соком, то на чахлых щиколотках Петьки можно было различить татуированный узор слов, среди коих явственно выделялись каллиграфией «дело рук» и «главным калибром по гидре». Беспощадные, взрывчатые слова нашел матрос, чтобы украсить ноги свои, чтоб не осталось сомнений в том, какую из сторон баррикады облюбовал Петька: наделил сам себя бессрочным пропуском, который уж если и потеряешь, так вместе с ногами. И, ввязавшись в дискуссию, Петька закатал трепаный клеш, предъявляя тем свои права на повышенную дерзость.

- Ну, так вот, удивительной показалась бы вам планета на первых порах, - продолжил этот на редкость обходительный лектор. - Города там, например, подвешены в воздухе, высоко над землей, а прямо под городами леса, травы, озера. Так что кому на землю захотелось, тот достает крылья и кидается головой вниз. Или нанизывается на магнитную силовую линию и скользит, как по перилам. По таким, знаете ли, материализованным меридианам, морякам это должно быть понятно.

- А деревни? Деревня тоже на воздусях? - беспокойно спросил кто-то, несомненно землепашествующий.

- Деревни оставлены на земле, - заявил лектор. - А вот сами крестьяне тоже обитают, как вы говорите, на воздусях. Вернее, крестьян как таковых нет, есть только специалисты по сельскому хозяйству, их там и называют крестьянами. Все растет само по себе и убирается умными машинами. Собственно, не только крестьян - пролетариев тоже нет уже… Говорят же вам, станки обходятся без людей.

- Как же так? Ни крестьянства, ни пролетариата. Кто же там тогда? Буржуи одни? В чьих руках власть? - недоверчиво спросили из кустов, и по тому, как зашевелилась вокруг темнота, пришла в беспокойство человеческая масса, марсианин догадался, что вторгся в заповедные моменты жизни этих людей.

- Нет классов в их обществе, - как можно энергичнее сказал он. - А чем они все занимаются? Ну, чем… Умственным трудом, искусствами, трансформацией.

Зашумела темнота вокруг на разные голоса:

- Без диктатуры куда ж! Паразиты расплодятся, мироед за глотку возьмет! Мужики долг сполнять забудут, в кабаки порхнут! Факт? Факт!

- Без паники, граждане! - накрыл гвалт трубный глас комендора Афанасия Власова. За неимением председательского колокольчика комендор, когда надо, пропускал сквозь мощные заросли голосовых связок струю пара, сжатого до нескольких атмосфер в оркестровой яме его объемистых легких, и тогда накат низкой, но чрезвычайно широкой звуковой волны выносил вон плескание человеческой речи, закрывая таким способом разгулявшееся собрание или, наоборот, открывая перед ним фарватер вновь.

- Тихо, граждане! Все правильно товарищ излагает. Бесклассовое общество, слияние умственного с физическим. Это ж, братишки, коммунизм, тот самый, за который нас с вами в медвежьем углу приперли. Теорию, братишки, подзабыли, брашпиль вам в форточку!

Марсианин, надо сказать, прямо расцвел ввиду такой кинематографической сцены.

- Вот они, типажи! Вот они, кадры! Вот они, личные контакты! Ай-яй-яй! - вскрикивал он радостно, тверже сжимал в руке драгоценную шкатулку.

В общем, как видим, повезло всем. Профессиональному марсианину-кинооператору - потому, что он с ходу влетел в митинговую гущу беззаветных героев собственного кинофильма, и крупный план кадр за кадром косяками шел теперь на катушки приемников корабля, тормознувшего среди звезд по поводу такой сюжетной находки. Повезло и балтийцам, которые сразу, из первых рук, так сказать, самотеком получили известие о замечательной жизни на других мирах, в существовании которой хотя никто из них и не сомневался, но все же иной раз проявлял колебания ввиду неясной постановки вопроса со стороны административных кругов. А тут вдруг стопроцентный астроном с наипоследними, как подчеркнул комиссар Струмилин, и обнадеживающими данными в кармане! От такого вылетит из башки и страх перед смертью, что уже заказана, запрессована в нарезные стволы озверелого противника на дистанции прямой наводки.

Прав, прав, как всегда, оказался комиссар Струмилин. Задал-таки подпольный марсианин морячкам тонус, который вовсе не каждый обнаруживает в себе перед лицом смерти, не чьей-нибудь, а собственной, а потому особо наглядной и убедительной. А тонус есть, значит, дорого, ох, дорого заплатит классовый враг за кровь комиссара и товарищей его, потому что в крови этой вскипела вера в новый мир и счастливую звезду его, на которой, наверное, тоже когда-то летели наиболее сознательные головы братьев по разуму, и по-другому быть не могло, иначе какие же они, к черту, братишки.

Между тем сгусток влажной тьмы скатился с восточных широт планеты и теперь клубился над болотами, замкнувшими отряд.

Представление, начатое марсианином с легкой руки комиссара Струмилина, по-прежнему продолжалось. Ему вполне удалось удержать свое реноме в рамках лектора-эрудита, не расширяя этих рамок до истинных размеров оригинала, так что ни одна живая душа не догадывалась о его подлинном происхождении. Впрочем, никому теперь и дела не было до его происхождения, как и до вороны, что где-то вверху хриплым карканьем отметила приход глухого часа полуночи. Марсианин успел поведать о занятиях на дальней планете, об отдыхе на ней, о насыщенном распорядке дня, показал, как танцуют наши сверхдальние сородичи - высоко подпрыгивая и чуть зависая в воздухе, коснулся тех вещей, что делают жизнь марсиан счастливой, и, чтобы до конца быть правдивым, перешел теперь к минутам, когда марсианину бывает нехорошо. Такова уж, видно, биология всего живого, не может оно быть счастливым без конца.

- Вот просыпается он утром, - говорит марсианин, - и чувствует: нет настроения, пропало. Жить не хочется. Переутомился, что ли? Одевается, выходит на площадку, хорошо кругом. Солнце сияет, птица садится на плечо, ветерок. А под ногами, глубоко внизу, пенится морской прибой у кромки золотого пляжа. Надевай крылья и головой вниз! А может, без крыльев? Головой вниз - и делу конец. О-о-о, как скверно на душе! Друзья! Да где они, друзья? Жена? Да чем же она поможет, жена?..

Неизвестно, чем бы окончилась эта грустная новелла, так как в самом начале ее у костра появился комиссар.

- Товарищи, - сказал он, - собрание необходимо закрыть. Прошу вас занять свои боевые позиции.

Погруженные в яркие картины чудной жизни великой планеты, матросы, придерживая оружие, поднялись и один за другим растворились в темноте.

- Вот, - сказал комиссар, убедившись, что у костра никого не осталось, - подбросили, гады, записку. Обещают шомполами всех, кто в живых останется. Так сказать, программное заявление.

- Дайте бумажку, - потребовал марсианин. Он повернул ее текстом к огню, рассмотрел, потом текстом же прижал к куртке.

- Крупно, - сказал он в микрофон. - Дайте это крупно. Как подбросили записку? На кого падает подозрение?

- Подозрение падает на того, на кого ему легче всего упасть, усмехнулся комиссар, глядя куда-то в сторону от марсианина.

- На кого легче, - соображая, сказал марсианин и пнул носком шикарного сапога чадящую головешку. - Значит, на меня.

Он даже не взглянул на комиссара, чтобы проверить свою догадку. Струмилин молчал.

- На мне оно не продержится, обвинение. Я решил. Я выведу отряд из болот. Так я решил, пока мы тут беседовали с вашими товарищами. Они мне по душе. Я сделаю это, и настроение мое, черт возьми, наконец вернется ко мне… Когда я улетал от своих, - марсианин ткнул пальцем вверх и быстро отдернул руку, точно ожегся о что-то, - когда я улетал, настроение у меня было висельное. Я его поставлю на место. Я посчитаюсь с их настроением. Палец его снова взвился вверх. - Оптимистическую трагедию вам подавай? Вы ее получите, уважаемые зрители! Программное же заявление передадим углям. Как это у вас там сказано, из пепла возгорится искра?

Скомканная бумажка порхнула над россыпью тусклых огоньков и тотчас обратилась в длинный и чистый язык пламени. В коротком свете Струмилин увидел, как губы марсианина сложились в твердую и мстительную усмешку, какая бывает у человека безоружного, уже оцепленного врагами и вдруг почувствовавшего в руке холодную сталь револьвера.

- Пора, - приказал марсианин, - в штаб!

* * *

На краю болота не столь темно, как под хвойными покровами леса. Там-то тьма была материальна, так сказать, очевидна. Кроме нее, ничего не существовало там, только звуки. Здесь же, на краю свободного пространства, тьма полнилась намеками каких-то контуров, голубоватыми залежами света, осевшего с кривого и тонкого лезвия месяца.

Полк, поднятый по тревоге и в полном составе построенный в колонну, замер перед лицом необъятных трясин. Шеренги, плотно собранные одна за другой, едва угадывались в пыльной осыпи звездного сияния, стояли призрачно, как воинство из баллады, чти ждет не дождется полночного смотра любимого императора. Только иногда идиллия нарушалась: где-то скрипела телега, лошадь пыталась ржать, и слышался матерный шепот, вразумляющий непокорное животное.

Штабные, комиссар Струмилин и марсианин расположились неподалеку от колонны, уже в самом болоте, так что под ногами чавкала и выдыхала, отпуская сапог, мясистая жижа.

- В моем распоряжении имеется особая сила, такое силовое поле, объяснял марсианин Струмилину. Остальные тоже слушали крайне внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова перебежчика. - Так вот, это поле окружает меня со всех сторон. Ни пуля, ни осколок не пройдет через невидимую защиту. Вот смотрите, я расширяю сферу действия поля.

Мягкая сила потащила людей в разные стороны, и не так, как тащит полицейский, с треском за шиворот, а как влечет крупная и ленивая морская волна.

- А теперь наоборот, - негромко сказал марсианин, и та же сила поставила людей на прежние места.

- Вот эта сила ляжет вам под ноги через болота. По этой дорожке вы проследуете километра три через самую топь, а дальше сами выберетесь, не маленькие. Там уже можно. Все ясно?

Все молчали, потому что ясного, признаться, было мало.

- Ну! - пронзительно крикнул марсианин.

Тонкий луч, шипя, скользнул поверх окошек стоячей воды, от которой тотчас повалил густой ядовитый пар, и в клубах пара высветилось тонкое, как папиросная бумага, полотно обещанной дороги. Захрипели кони, закричали ездовые. Только полк по-прежнему молчал.

Струмилин, не оглядываясь, шагнул к прозрачной ленте, поставил на нее ногу, пробуя каблуком на крепость, а потом прыгнул и, осыпанный искрами, оказался на ней во весь рост.

- А кони не провалятся? - спросил кто-то над ухом марсианина.

- Позаботьтесь, чтобы немедленно началась переправа, - отрезал перебежчик.

Через минуту рядом с ним никого не осталось. Полк глухо заворочался в темноте, перестраиваясь в походные порядки, и вот уже первое отделение встало у самого края лунной дорожки, пропуская вперед себя повозки с ранеными, походные кухни, прочую колесную движимость.

- Давай, давай, - шептали сами собой губы марсианина в спину уходящих людей.

- Попрощаемся, - сказал Струмилин совсем рядом в темноте.

Марсианин вздрогнул. Они подошли к краю полотна.

- А для себя-то этой энергии останется? - спросил комиссар.

Марсианин промолчал.

- Ну, руку, товарищ! - сказал комиссар.

Последний из отрядов скрывался в клубах дымящегося болота. И взгляды двоих встретились последний раз в этой жизни.

* * *

Рано утром после сильнейшего артиллерийского обстрела части белогвардейцев, рота за ротой, вошли в зону, еще вчера удерживаемую полком балтийцев.

Под барабанный бой, с развернутыми знаменами наперевес, с щеголеватыми, молоденькими офицериками впереди, готовыми схватить пулю в живот - ах, чубарики-чубчики, за веру, царя и за другие опустелые, как дома в мертвых городах, идеи, - двигались плотные каре, одетые и обутые на английский манер. Вот так, с барабанным боем, и уперлись в край трясины, не встретив никакого противника. На том этот маленький эпизод великой эпопеи гражданской войны и получил свое окончание.

Разумеется, факт необъяснимого исчезновения крупного соединения красных вызвал определенную растерянность в штабе золотопогонников. Ни одна из гипотез не могла толком объяснить, каким дьявольским способом сумел противник организовать марш через гнилую топь вместе с ранеными и обозом.

- Это все штучки комиссара Струмилина, - говорил полковник Радзинский приглашенным на чай офицерам. - Как же-с - личность известная. Удивительно находчивая шельма. Трижды с каторги бежал, мерзавец, из этих же краев. Накопил опыт. А в прошлом году, господа, обложили его в доме, одного. Так он, сукин сын, умудрился первым выстрелом нашего боевого офицера, штабс-капитана фон Кугеля, царство ему небесное, уложить. И в ночной неразберихе, господа, верите ли, взял на себя командование этими олухами, что дом обложили. Ну, конечно, дым коромыслом, пальба, постреляли друг друга самым убедительным образом, смею вас уверить. А самого, канальи, в след, конечно, простыл. Вот и теперь…

Тщательный осмотр брошенного лагеря ничем не помог в расследовании обстоятельств дела. Ни раненых, ни живых, только один труп, брошенный взрывной волной далеко от землянки, обратил на себя внимание дежурного офицера прекрасным покроем одежды и белоснежными, модельной работы сапогами.

- Закопать, - равнодушно приказал офицер, и приказание его было немедленно исполнено.

Вот такими и получились финальные кадры многосерийной художественной хроники, скроенной на потребу марсиан. Безрадостная могилка, выдолбленная в вечной мерзлоте, молодцеватый офицер около, а в могилке сам режиссер фильма, марсианин образца 1919-го.

Приходится ли сомневаться, что доставленная по месту назначения лента имела громадный успех? Ведь далеко не каждый из режиссеров посягнет на собственную жизнь ради того, чтобы в сюжете все шло по его собственному желанию, и, уж конечно, не пожертвуют ею как раз те, чья смерть не вызвала бы в наших сердцах печали. Тут нужен особый размах души, яркое понимание счастья.

Между прочим, заключительные кадры должны были бы отчетливо передать еще один психологический феномен. Печаль, от которой марсианин не мог оторваться даже на скоростях междупланетной ракеты, бесследно испарилась с его лица. Отдавший вею энергию своего силового поля, беззащитный совсем, марсианин встречает ядреную сибирскую зарю детской, счастливой улыбкой. Тут уж сомнений быть не может - встала у человека душа на нужное место. Снаряды вокруг него рвутся, а он только хохочет и землю с плеч отряхивает. Плевали мы, мол, на ваши фугасы. Вот сейчас все кончится, отведут меня, значит, в штаб полковника, вот где сцена разыграется!

Красиво умер марсианин, величественно, за справедливое дело. Прочие марсиане и марсианки, которые, судя по всему, не относились к нему при жизни слишком серьезно, задумаются. Самим-то им отпущено сто пятьдесят лет равномерной жизни - ни больше и ни меньше, - и конец запрограммирован. Скучно. Событием не назовешь. А ведь неспроста знаменитый мыслитель прошлого называл смерть самым значительным событием жизни. «Счастливая смерть та, - сказал Гай Юлий Цезарь, - которую меньше всего ожидаешь и которая наступает мгновенно».

Перетряхнет эта смерть представления братьев по разуму. Эволюция, эволюция! А может, только через революцию путь к счастью лежит? Через паровозную топку и пламя ада? Вот как в этих кадрах, что мелькают на экранах во всех домах марсиан.

Крепко уверены в этом герои фильма - комиссар Струмилин, ясная и холодная голова, простые ребята Федька Чиж, комендор Афанасий Власов и еще пятьсот штыков с ними.

Ушли, ушли те штыки через болота, сопки, через первобытные леса. Ушли, и не чтобы шкуру спасать, а чтобы снова в свой последний и решительный бой!

 

СТЕНА

- Мы поймали еще одного, Борода.

- Сколько ему лет?

- На вид за шестьдесят. Но может, и меньше. Выглядит гораздо старше, чем мы с тобой.

- А откуда?

- Из тех, что живут под развалинами в долине. Я его давно приметил. Он чаще других вылезал наружу в пасмурные дни. А сегодня с дождем выбрался высоко в горы. Я следил за ним в оптическую трубу из верхней лаборатории. Когда он подошел к одной из наших пещер, я сигнализировал ребятам. Они набросили на него сеть. Он даже не пробовал освободиться. Лежал и скулил. Когда стемнело, ребята втянули его к нам.

- Бесполезное дело, Одноглазый. От этих, из развалин, мы ни разу ничего не добились. Они умирали раньше, чем начинали вспоминать.

- А может, это упрямство, Борода? Просто не хотят говорить, как было.

- Нет, это кретины… Прошлого для них не существует. Тут одно средство - электрические разряды. Хромой верил, что хорошие разряды способны восстанавливать память прошлого. Но эти, из развалин, не выдерживают.

- Так пустить его?

- Пусти, пожалуй… Или нет. Давай сюда! Посмотрю, каков он.

* * *

Двое коренастых парней с чуть пробивающейся рыжеватой порослью на щеках, полуголые, в коротких кожаных штанах и деревянных башмаках, ввели старика. Он был худ и лыс. Впалые восковые щеки, черные борозды морщин вокруг тонких, плотно сжатых губ. Большие оттопыренные уши казались прозрачными. Слезящиеся глаза подслеповато щурились под подкрасневшими, лишенными ресниц веками. Старик зябко кутался в короткий дырявый плащ. Спазматическая дрожь то и дело пробегала по худому, костлявому телу. Из-под плаща виднелся рваный шерстяной свитер, грязные в заплатах брюки были заправлены в дырявые носки, подвязанные кусками веревки. Ботинок на нем не было, и он переступал с ноги на ногу на холодном бетонном полу подземелья.

Борода первым нарушил молчание:

- Ты кто такой?

Старик метнул исподлобья затравленный взгляд и еще плотнее сжал губы.

Борода встал из-за стола, подошел к старику почти вплотную. Старик весь сжался и попятился.

- Не бойся, - медленно сказал Борода, - и не дрожи. Не сделаю тебе ничего худого.

- А я и не боюсь тебя, разбойник, - прерывающимся голосом пробормотал Старик. - Знаю, кто ты, и все равно не боюсь.

Он умолк и, отступив к самой стене, прикрыл глаза.

- Знаешь меня? - удивился Борода. - Откуда?

Старик молчал.

- Ну, не глупи, отец. Садись поближе к свету. Поговорим. Хочу порасспросить тебя кое о чем…

Старик продолжал молчать и не открывал глаз. Все его тело сотрясалось от непрерывной дрожи.

- Видишь, он уже готов рассыпаться, - заметил Одноглазый.

Парни, которые привели старика, захмыкали.

- А ну! - негромко бросил Борода.

Под низко нависающим бетонным сводом стало тихо.

- Почему ты без сапог? - продолжал Борода, снова обращаясь к старику. - Разве у вас в долине теперь ходят так?

Старик покосился на полуголых парней и злобно прошептал что-то.

- Вот как? - удивился Борода. - Это ты? - он указал пальцем на одного из парней.

Тот испуганно замотал головой.

- Значит, ты. - Борода не мигая уставился на другого парня. - А ну-ка подойди сюда.

Звонкий удар, короткий всхлип. Еще удар и еще.

- Теперь ступай и принеси его башмаки. Заслоняя руками окровавленное лицо, парень, пошатываясь, исчез за тяжелой дверью.

Через несколько минут он возвратился. Одной рукой он прикрывал разбитый нос и губы, в другой были башмаки старика. Он молча поставил их на стол и попятился к двери.

- Немудрено, что польстился, - заметил Борода, - хорошие башмаки - на меху и подошва совсем не стерлась. Я тоже никогда в жизни не носил таких. Ты, наверно, был богатый, - повернулся он к старику, - раньше, до этого… Ну, понимаешь?

Старик молчал, не отрывая взгляда от башмаков, которые Борода держал в руках.

- Конечно, богатый, - усмехнулся Борода, - только очень богатые могут носить такие замечательные башмаки… На, возьми!

Он швырнул башмаки к ногам старика. Старик быстро нагнулся, схватил их и стал торопливо надевать, подпрыгивая на одной ноге.

- А ты запомни, - обратился Борода к парню с разбитым лицом. - Мы не бандиты и не разбойники. Мы исследователи. Исследователи - это значит ученые. Мы должны вернуть то, что они, - он кивнул на старика, - потеряли. Это очень трудно, но другого выхода у нас нет. И мы должны быть принципиальными… - Последнее слово он произнес по складам. Так говорил Хромой, умирая. Он-то помнил кое-что - Хромой… Раньше тоже были ученые. Раньше - это когда нас еще не было, а он был молодым, - Борода указал на старика, который старался застегнуть пряжку на башмаке. - Те ученые знали больше нас, они даже умели делать такие башмаки. Но они были непринципиальные… Может, с этого все и началось. Вот так… А ты на что польстился? Ты понял?

- Понял, - сказал парень, всхлипывая и размазывая по лицу кровь и сопли.

- Вот и хорошо, - кивнул Борода. - Так расскажи нам, - продолжал он, обращаясь к старику, - расскажи, как вес это получилось?

- Я ничего не знаю.

- Быть не может. Что-нибудь да знаешь.

- Нет.

- Не всегда же люди скрывались в пещерах и под развалинами и не могли выходить на солнечный свет?

Старик молча разглядывал пряжки на своих башмаках.

- Ну! Молчать нельзя. Я могу заставить говорить. Это будет гораздо хуже для тебя.

- Я ничего не знаю, клянусь вам.

- А мы поклялись не верить ничьим клятвам, даже своим собственным. Сколько времени ты живешь там внизу, под этими развалинами?

- Как помню себя.

- Сколько же лет ты себя помнишь?

- Не знаю. Много…

- Десять, двадцать, пятьдесят?

Старик молча пожевал тонкими губами:

- Меньше, но я не знаю. Я не веду счет годам. Зачем? Время остановилось.

- Это вы остановили его, ты и те другие, кто носил такие же башмаки на меху. Вас давно надо было уничтожить всех, как взбесившихся псов. А вы зарылись в норы и бормочете про остановившееся время.

- Кончай, Борода, - глухо сказал Одноглазый. - Это ни к чему. Дай его мне, и я проверю, сохранились ли какие-нибудь воспоминания в его гнилом мозгу.

- Не надо! - закричал вдруг старик. - Я скажу, что помню. Все. Ничего не утаю. Зачем мне скрывать? Я ни в чем не виноват.

- Все вы твердите «не виноват», - заметил Одноглазый, - выходит, все само получилось.

- Помолчи, - сказал Борода, - послушаем, что он помнит. Только начинай с самого начала, - повернулся он к старику, - и не вздумай нас дурачить. Кое-что нам известно. Наш… этот, ну как его… исследовательский центр действует уже давно.

- Я знаю, - кивнул старик.

- Знаешь?

- Да, там внизу знают о вас. Вы крадете женщин и стариков, мучаете их и убиваете. Вас боятся и ненавидят. Ботс давно предлагал истребить вас.

- Кто такой Ботс?

- Наш президент.

- Ого, Одноглазый, оказывается, у этих крыс внизу есть даже президент.

- Сами вы взбесившиеся крысы! - хрипло закричал старик. - Исчадия ада! Не даете людям умереть спокойно. Наступает конец света, а вы торопите его приближение.

- «Конец света» - дело ваших рук, отец. Ваше поколение отняло у нас солнце, отняло все, чем люди владели. Да, мы ушли в пещеры и подземелья, у нас не оставалось иного выхода. Но мы хотим знать, что произошло, а вы скрываете. Знание должно помочь нам вернуть потерянное. Тогда те, кто доживут, смогут возвратиться в мир света.

- Человечество вышло из мрака и перед своим концом возвратилось во мрак. Все предопределено, и вы ничего не измените.

- Слышишь, Одноглазый, они там внизу даже придумали целую философию, чтобы объяснить и оправдать свое преступление.

- Не трать на него время. Борода. Дай его мне, и я все кончу за несколько минут.

- Нет, это становится занятным. Нам давно не попадался такой разговорчивый гость. Кем ты был раньше, старик?

- Раньше?

- Да. До этого. Когда люди еще не прятались от солнца.

- Раньше… - повторил старик и закрыл глаза. - Нет, не знаю. Какой-то туман тут, - он коснулся костлявыми пальцами лба. - Это ускользает, не поймаешь его…

Одноглазый резко приподнялся, но Борода остановил его быстрым движением руки.

- Говори, отец, - кивнул он старику, - говори, мы слушаем тебя.

Голос его прозвучал неожиданно мягко.

Старик вздрогнул, глянул настороженно и отвел глаза.

- Садись к столу, - продолжал Борода, - а вы, - он повернулся к парням, молчаливо стоящим у двери, - принесите воды и чего-нибудь поесть.

Парни вышли и тотчас вернулись с жестяным жбаном и глиняной миской, в которой лежали куски черного копченого мяса. Старик неуверенно шагнул к столу, сел на край грубо отесанной деревянной скамьи, прикрывая ладонью глаза от желтоватого света тусклой электрической лампы.

- Ешь, - сказал Борода, придвигая миску с черным мясом.

Старик с ужасом отшатнулся.

- Не бойся. Это летучие мыши. Их много в наших подземельях. Мои парни научились ловить их электрическими сетями. Ешь!

- Воды бы… - прошептал старик, глядя на жбан.

Борода налил ему воды, и старик пил медленно и долго, судорожно подергивая худым кадыком.

- Хорошая вода, - пробормотал он, отставив наконец глиняную кружку и отирая губы тыльной стороной ладони, - чистая и сладкая.

- Здесь в горах много такой, а у вас разве хуже?

- У нас - гнилая. Течет из-под развалин, а там, говорят, остались трупы.

- Трупы? С того времени?

- Нет. Умирали и позже. Те, кто выходил днем. Это было давно, когда еще не поняли, что солнце убивает.

- Много вас осталось в развалинах?

- А зачем тебе знать?

- Просто интересно, как вы там живете?

- А как вы тут?

- Нас немного. И у нас хорошая вода и чистый воздух. Здесь по ночам дуют свежие ветры, а у вас внизу смрад и тишина. Я знаю - спускался туда не один раз.

- Чтобы красть наших по ночам?

- И за этим тоже, но чаще, чтобы посмотреть, понять…

- Что ты хочешь понять?

- Как случилось такое.

- Зачем? Того, что случилось, не исправишь.

- Не знаю. Я и многие из наших родились в тот год, когда это произошло. Мы выросли в темноте пещер, но хотим вернуться в солнечный мир. Он был прекрасен, не так ли?

- Не помню. Не могу вспомнить. И зачем? Прошлого не вернешь.

- Не в прошлом дело. Мир велик. Он не ограничивается этими горами. Может быть, не везде так…

- Дальше лежит пустыня. Оранжевая и черная. Там только солнце, скалы и песок. Никто ее не пересекал.

- Ты видел ее?

- Нет. Один из наших доходил до края гор. Он видел пустыню и вернулся.

- Он еще у вас?

- Нет. Умер. Его убило солнце. Он вернулся, чтобы умереть.

- И никто из ваших не пытался уйти совсем?

- Уходили многие, кто помоложе. Уходили и не возвращались. Только один вернулся и рассказал о пустыне.

- А остальные?

- Четверо погибли. Солнце убило их.

- А может, кто-нибудь дошел?..

- Куда? - спросил старик и вдруг начал смеяться, сначала чуть слышно, потом громче и громче.

Борода и Одноглазый обменялись быстрыми взглядами. Так же смеялся и предыдущий, умирая, когда уже перестал чувствовать электрические разряды. Он так ничего и не сказал, только смеялся. Смех перешел в агонию.

Старик продолжал смеяться и вытирал грязными пальцами слезы, выступившие на глазах.

- Замолчи, - глухо сказал Одноглазый, - чего разошелся?

- Куда он мог дойти?

- Я не утверждаю, что так было, - Борода потупился. - Это лишь предположение, или - как ее?..

- Гипотеза, - подсказал Одноглазый.

- Вот именно - гипотеза.

Старик перестал смеяться. Взгляд его снова стал настороженным и злым.

- Вы слепые щенки! Щенки, - повторял он презрительно, - хоть и называете себя исследователями и утверждаете, будто знаете что-то. Ничего вы не знаете, кроме мрака этих пещер, в которых гнездитесь вместе с летучими мышами. Здесь вы родились, здесь и подохнете. В мире не осталось ничего, понимаете, ничего, кроме нескольких горсток безумцев: мы - там внизу, вы - здесь.

- Но в других долинах… - начал Борода.

- В других долинах только совы, гиены да высохшие трупы.

- Ты бывал там?

- Это неважно. Я знаю.

- Кажется, ты действительно много знаешь, - кивнул Борода. - Плохо только, что не хочешь добровольно поделиться с нами своим знанием.

- Мое знание для вас бесполезно.

- Нет бесполезного знания, отец.

- Его было слишком много во все времена. Оно и погубило мир.

- Значит, ты помнишь, как это случилось?

- Помню только свет, ярчайший, чем тысячи солнц, и огонь, мгновенно пожравший все. Спустя много времени я очнулся там, где живу теперь.

- Ты был из этого города?

- Не знаю.

- А твои близкие?

- Я не помню их.

- А другие в развалинах?

- Они тоже ничего не помнят. Некоторые считают, что всегда жили так, хотя лет им больше, чем мне.

- Среди вас есть женщины?

Старик опять зло рассмеялся:

- Чего захотел! Вы же украли их.

Борода и Одноглазый снова взглянули друг на друга.

- Видишь, я был прав, - заметил, помолчав, Борода. - Кто-то работает в соседних долинах. Мы не крали ваших женщин, отец, - продолжал он, обращаясь к старику. - Ни одной. Мы только исследователи. Когда из развалин исчезли последние женщины?

- Не помню. Давно.

- Это важно, постарайся вспомнить.

- Несколько лун назад. Не всех украли, некоторые ушли с молодыми и не вернулись.

- И теперь не осталось ни одной?

- Наверно… Я давно их не видел.

- А что говорят другие в развалинах?

- Не знаю… Мы редко встречаемся и разговариваем.

- Он врет, - проворчал Одноглазый. - Дай его мне, и я заставлю сказать правду и припомнить кое-что.

- Слышишь, отец, что говорит мой помощник? Может, действительно попробовать на тебе наши способы исследований?

- Я в твоей власти, разбойник, - прошептал старик, потупившись. - Но когда ты вернул мне башмаки, я невольно подумал…

- Что же ты подумал? - прищурился Борода.

- Что ты не такой зверь, как о тебе рассказывают.

- Слышишь, Одноглазый!

- Он хитрит, чтобы спасти шкуру. Разве ты не понял? Было бы глупо отпустить его так…

- Отпустите меня, - оживился старик. - Отпустите, а взамен я пришлю вам другого.

- Кого же?

- Того, кто знает больше. Президента Ботса.

- Ты слышишь, Одноглазый!

- Он, видно, считает нас совсем дураками, Борода.

- Похоже…

Наступило молчание. Старик растерянно озирался, глядя то на одного, то на другого, потом горячо затворил:

- Нет-нет, я не обману вас, клянусь. Ботс стар, все равно он скоро умрет, а он помнит кое-что - это точно. Только он не хочет говорить. Но вы сможете заставить. И получите пользу для себя.

- А для тебя какая же в этом польза? - прервал Одноглазый.

Старик хихикнул:

- И для меня будет польза, парень. Когда Ботс исчезнет, придется выбрать нового президента. Им буду я…

- А ты действительно хитрец, - заметил Борода. - Но такой хитрец запросто обманет и нас.

- Не обману. Я ненавижу Ботса. Все в развалинах его ненавидят. У него в тайниках есть разные ценные вещи. Много. Есть даже кофе. Вы знаете, что такое кофе?

- Мы слышали о нем, но никогда не пробовали, - сказал Борода.

- Я пришлю вам банку, если стану президентом.

- Может, отпустим его, Одноглазый, за Ботса и за банку кофе?

- Обманет ведь…

- Если не верите, оставьте у себя мои башмаки. Вернете, когда Ботс будет у вас.

- Рискнем, Одноглазый. Мне кажется, он все-таки не обманет. Он слишком ненавидит Ботса, а кроме того, знает, что с нами шутки плохи. Найдем в случае чего. Иди, отец, иди в своих башмаках и доставь нам поскорее Ботса.

* * *

- Ну, мы не прогадали, Одноглазый?

- Выходит…

- Где этот Ботс?

- У меня в лаборатории. Пришлось связать. Кидался как бешеный.

- Очень стар?

- У нас еще никогда такого не было.

- Надо с ним поосторожнее. Может, заговорит так?

- Едва ли… Лежит и проклинает.

- Начнем помаленьку?

- Пожалуй.

- Тогда пошли.

Они спустились по крутому полутемному лазу в нижний этаж подземелий. Следуя за Одноглазым, Борода снова думал о том, что здесь могло быть раньше…

Когда они, несколько лет назад, нашли и заняли этот лабиринт, в нем еще лежали скелеты и высохшие мумифицированные тела мужчин, женщин, детей. Множество скелетов и тел. Следов ран на них не было. Может быть, они умерли с голоду или от другой причины? Они лежали правильными рядами во всех помещениях. Ребятам пришлось повозиться, пока очистили верхние этажи лабиринта. Теперь все это сложено в самом низу, в пещерах, которые находятся под долиной. Вероятно, тогда они допустили ошибку. Надо было получше обследовать те пещеры. Лабиринт может тянуться до развалин, которые лежат внизу в долине.

Интересно, что удастся выведать от этого Ботса? Президент? Ничего себе добыча. Борода умел читать и из книг, найденных в лабиринте, знал, что раньше так называли главу большого государства. Когда-то на земле были государства. И одно из них находилось в этих горах. Развалины городов кое-где сохранились. И под развалинами еще гнездились люди. Как в этой долине внизу.

Это было непостижимо. Почему сразу все изменилось? Океан пламени, пронесшийся над этими горами и всем миром. Откуда он? Что было его причиной: злая воля безумцев, роковая ошибка или?.. Или это «конец света», как твердил тот старик? В сущности, они почти ничего не знают. Знают лишь, что люди - множество мужчин, женщин, детей - жили в больших, освещенных солнцем городах. У людей было все, что пожелаешь, даже теплые башмаки на меху. Кроме того, у них были разные машины, приспособления, приборы, о назначении которых сейчас трудно догадаться, тем более что тайны этих приборов и машин умерли вместе с их создателями. Переменилось все сразу. Может быть, за несколько мгновений. Все испепелил, разрушил, расплавил огонь. На картинках в старых книгах были горы, покрытые яркой зеленью и цветами, были прекрасные здания из блестящего металла и стекла, которые искрились в солнечных лучах, было синее море, а на его берегах красивые мужчины, женщины, дети, которые не прятались от солнца…

Борода невольно вздрогнул.

Солнце - самый страшный и смертельный враг тех, кто уцелел. Его лучи безжалостно убивают все живое. Они убили растения, иссушили реки. Наверно, и на месте синей морской дали теперь бесконечная, сожженная солнцем пустыня. Может быть, причина в солнце? Изменилось оно, а люди ни в чем не виноваты?

Но почему Хромой утверждал иное? Всем, что Борода знает, он обязан Хромому. Хромой научил их жить в этих подземельях. Указал цель жизни: понять и пытаться поправить то, что случилось. Он был убежден, что катастрофа - дело рук людей, тех самых не-прин-ци-пи-аль-ных ученых, которых Хромой так ненавидел. С Одноглазым и учениками Борода теперь продолжает дело, начатое Хромым. Удастся ли им понять что-нибудь? Стариков остается все меньше, все чаще они умирают, так и не начав вспоминать. Да и хранит ли чья-нибудь уснувшая память воспоминания, которые они ищут?

Одноглазый, шедший впереди, негромко выругался.

- Что там? - спросил Борода.

- Светильники гаснут. Видишь, почти не светят. Водяные машины, которые дам удалось пустить в ход с таким трудом, выходят из строя. Они дают все меньше энергии. Что будем делать потом?

- Надо добыть новые лопатки для колес.

- Где?

- Ну, попытаться сделать самим.

- Легко сказать! Из чего и как? Мы еще можем кое-как наладить старые машины, но сделать что-то заново… Это искусство утрачено навсегда, Борода.

- Вздор! Все эти машины сделали люди, такие же, как ты и я.

- Не совсем такие, Борода. Они знали то, чего мы не знаем. Нас ведь никто не учил. Мы до всего должны доходить сами.

- Значит, должны дойти и до этого: начать строить новые машины.

- Пожалуй, давай заниматься этим. И оставим то, над чем трудились до сих пор.

- Нельзя. Машины пока не главное, они только помощь в нашем основном деле. Надо думать и об одном и о другом.

- Знаешь, Борода, если Ботс нам сегодня ничего не скажет, похоже, мы проиграли… Ничего у нас не получится.

- И ты начал сомневаться!

- Давно, только не хотел говорить, не хотел оставлять тебя одного.

- Одного?

- Конечно. Если я уйду, уйдут и ребята. Наверно, уйдут все…

- Куда вы пойдете? Ты слышал, что говорил старик?

- Можно пойти вдоль гор, не обязательно углубляться в пустыню. Пойдем ночами при свете луны. Днем будем прятаться в пещерах. Если где-нибудь найдем женщин, отобьем их, заложим новое поселение. Коли хочешь, пойдем с нами.

- Это уже решено?

- Да. Если тот ничего не скажет…

- А если скажет?

- Тогда еще посмотрим.

- Так…

Больше они не проронили ни слова, идя по длинным, плохо освещенным скальным коридорам.

«В сущности, этого надо было ждать давно, - думал Борода. - Ребятам все осточертело, а главное, им нужны женщины. Одно знание их не увлекает. В их телах сохранился первобытный инстинкт продолжения рода. А впрочем, все это тоже бессмысленно: женщины давно бесплодны. В пещерах и в глубине развалин рождались лишь дети, зачатые до катастрофы. И если мы ничего не сможем изменить, мы станем последним поколением этой проклятой земли».

* * *

Старик лежал на столе. Веревки, которыми он был привязан, глубоко впились в иссохшее, худое тело. Голова запрокинулась назад, и острый клин бороды торчал вверх, отбрасывая резкую тень на побеленной известкой стене. При виде Бороды и Одноглазого старик шевельнулся, и из его впалой груди вырвался не то вздох, не то скрип.

- Развяжите его, - приказал Борода.

Парни, стоящие у дверей, бросились исполнять приказание. Когда путы были сняты, старик, кряхтя, приподнялся и сел.

- Посадите его в кресло.

Парни подняли старика и перенесли в потертое кожаное кресло посреди помещения. Над креслом с потолка свисал блестящий металлический шар, от которого тянулись нити проводов.

Старик не сопротивлялся. Посаженный в кресло, он попытался устроиться поудобней и принялся растирать затекшие кисти рук.

Борода и Одноглазый присели напротив на грубо сколоченные табуреты.

- Ну, здравствуй, президент Ботс, - сказал Борода, - приветствую тебя в нашей исследовательской лаборатории.

- А я совсем не президент, - довольно спокойно возразил старик, - и никто до сих пор не называл меня Ботсом.

- Он твердит это с самого начала, - заметил Одноглазый. - Врет, конечно, как они все.

- Значит, не Ботс, - кивнул Борода. - Возможно, мы ошиблись. Тогда кто же ты?

- Достаточно того, что не Ботс. Если вам нужен Ботс, отпустите меня.

- Не раньше, чем ты сможешь доказать, что ты не Ботс.

- Как же я это сделаю?

- А если не можешь, значит, ты и есть президент Ботс.

- Хитро придумано, - старик потер пальцами свою козлиную бороду и задумался. - Что вам нужно от меня?

- А вот это другой разговор. Ты достаточно стар и, конечно, помнишь, как это произошло.

- Что именно?

- Ты не понял?..

- Огонь, который пожрал все?

- Да.

- Не знаю. И никто не знает.

- А ты помнишь, что было до этого?

- Нет. Помню себя с тех пор, как открыл глаза во мраке среди развалин.

- Слушай, Ботс…

- Я не Ботс.

- Допустим… Но кто бы ты ни был, помоги нам понять. Ведь мы ищем правду.

- А существует ли правда? И зачем вам она?

- Чтобы попытаться исправить.

- Это не в силах людей. Тем более теперь.

- И все-таки мы хотим попробовать.

- Но я ничем не могу вам помочь. Я ничего не знаю. Ничего.

- Видишь это? - Борода указал на блестящий металлический шар, свисавший с потолка над головой старика. - Знаешь, что это такое?

- Нет. А хотя, подождите… - старик прикрыл ладонью глаза, вспоминая. - Однажды я уже видел над собой такое. Это было давно. Очень давно… С помощью этого когда-то лечили болезни. Только забыл какие… Но вы, конечно, используете это для другого…

- Нет, и мы лечим. Память. Заставляем вспоминать то, что люди забыли.

- И убиваете их.

- Не всегда. Только тех, кто не хочет вспомнить.

- Не хочет или не может?

- Для нас безразлично, отец.

- И вы хотите испытать это на мне?

- Если ты не будешь говорить добром.

- Но, испугавшись, я могу наговорить вам невесть что.

- У нас есть средство проверить. Кое-что нам известно Ложь не спасет тебя.

- От чего?

- От этого, - Борода кивнул на блестящий шар над головой старика.

- Вам никогда не приходило в головы, что старость надо беречь, уважать? Вы зовете себя исследователями, но вы просто дикари. Ведь уважение к старости, к минувшему - главная черта, отличающая цивилизованность от дикости, ученого - от дикаря.

- О каком уважении ты говоришь, отец? За что мы должны вас уважать? Вы лишили нас всего. И если говорить о дикости, вы - ваше поколение - ввергли нас в нее. А мы хотим вырваться любой ценой! Понимаешь - любой. Ценой ваших признаний и плюгавых жизней - тоже.

- В логике вам отказать нельзя, хотя то, что вы творите, бессмысленно. Ну, допустим, ты и даже все вы, - старик обвел взглядом подземелье, - поймете, что произошло двадцать или тридцать лет назад. Ну и что! Изменить вы ничего не в состоянии.

- Поняв, можно что-то делать. Искать средства, пытаться изменить…

- Вот вы поняли, давно поняли, чю солнечные лучи убивают. Как вы это измените?

- Может, и изменим, когда будем знать причину. Почему они стали смертоносными? Ведь раньше они не убивали.

- Раньше не убивали, верно. Раньше были благодеянием. Благодаря им на земле появилась и расцвела жизнь.

- Ну так что же произошло?

- Этого, вероятно, никто из нас не знает и теперь уже не узнает никогда.

- А что ты думаешь об этом сам? Ты очень стар. Главная часть твоей жизни осталась там, за огненной чертой. Я готов поверить, что ты, как все, ничего не помнишь. Но разум твой еще светел и ты не можешь не думать о том, как все переменилось. И почему переменилось.

Старик сплел тонкие пальцы, подпер ими узкий, худой подбородок и долго молчал, устремив неподвижный взгляд в дальний угол подземелья, потом, словно очнувшись, резко дернул головой и заговорил:

- Твой вопрос свидетельствует о твоем уме, - прости, я не знаю твоего имени.

- Мы зовем его Борода, - сказал Одноглазый. - Он единственный среди нас, у кого волосы растут на подбородке и на щеках.

- Единственный… Это интересно… - пробормотал старик, словно обращаясь к самому себе. - Так вот, Борода, - продолжал он совсем другим голосом - отчетливым и твердым, - я действительно думал об этом, и не раз. И если тебя интересуют мои мысли, охотно поделюсь ими с тобой. Я не знаю, чем я занимался раньше, до «огненной черты», как ты говоришь. Начав вторую жизнь под развалинами в долине, я нашел себе занятие, вероятно новое, тем не менее интересное и важное для меня, - я стал изучать сны. Да-да, не удивляйтесь - сны. Свои сны, сны других людей, живущих рядом со мной. Я научился понимать сны, объяснять людям их значение. Если бы вы знали, какие иногда снятся интересные сны!

- Мне никогда ничего не снится, - сказал Борода.

- А я видел сон только раз, - добавил Одноглазый. - Мне приснилась женщина, злая и безобразная. Она преследовала меня, а я никак не мог убежать, и, когда она настигла меня, я проснулся…

- А потом ты долго болел, не правда ли? - спросил старик, внимательно глядя на Одноглазого.

- Верно. Как ты узнал?

- Такой сон - частый знак близкой болезни.

- А если снов нет? - спросил Борода.

- Сны есть всегда, просто ты их сразу забываешь, как я и другие забыли то, что было до «огненной черты».

- Ты, кажется, хотел рассказать нам, какие бывают сны.

- Да… Вот однажды мне приснилось поле - зеленое поле, густо заросшее влажной травой и цветами. Было раннее утро, и я бежал по этому полю. Никто не преследовал меня. Просто мне было легко и весело. Я бежал по росистой траве, и надо мной плыли легкие розовые облака. А потом взошло солнце, но не смертоносное, а ласковое. Его лучи только согревали и сушили одежду, влажную от росы.

- И что же означал этот сон? - хрипло спросил Борода.

- Вероятно, только то, что когда-то давно, задолго до «огненной черты», я встречал солнечный рассвет на цветущем зеленом поле.

- А еще?

- Еще мне часто снится город. Большой город с очень высокими домами и узкими улицами. Нигде не видно развалин, а на перекрестках улиц кое-где маленькие площади и на них среди камня правильные ряды деревьев и цветы. Много ярких цветов. И между цветами бьют к небу струи прозрачной воды, ярко сверкающие в лучах солнца.

- А люди?

- Да, и люди. Множество людей. Они спешат куда-то, не обращая внимания на цветы, водяные струи и солнце.

- Значит, ты когда-то жил в таком городе?

- Вероятно. И, в отличие от других его обитателей, находил иногда время посмотреть вокруг.

- Поэтому теперь он является тебе в снах?

- Вероятно.

- Что же ты помнишь еще?

- Я не говорил, что помню. Это всего лишь сны.

- Которые ты умеешь толковать.

- Толковать - да. Но это не значит, что все так и было.

- Я перестаю понимать тебя, отец, - нахмурился Борода.

- Сон - лишь призрак, который возникает тут, - старик коснулся пальцами головы, - призрак воспоминаний или того, что живет в тебе и самому тебе неведомо. Может, это только мечты, а в действительности ничего не было.

- Но «огненная черта» была.

- В сущности, и этого мы точно не знаем. Что-то переменилось в мире, в котором мы жили. И все…

- Хочешь запутать меня?

- Нет. Это мои мысли. Ведь ты хотел знать их, не так ли?

- Тебя трудно понять.

- Это удел всех нас. Люди давно разучились понимать друг друга и даже самих себя. Вероятно, с этого и начались все несчастья.

- Значит, в том, что произошло, все-таки виноваты люди?

- Я не могу утверждать, но порой думаю так.

- Твои сны подсказывают такие мысли?

- Не только… Ты умеешь читать, Борода?

- Да, но я знаю мало книг. Книги - такая редкость. Они сгорели первыми. А те, что чудом сохранились, пошли на топливо для костров немного позднее. Люди хотели выжить любой ценой.

- Знаю. У себя в развалинах я собрал немного старых книг. В некоторых есть предсказания, что такое может произойти, если люди не одумаются.

- Предсказания?

- Да. Были люди, имевшие смелость предсказывать. Их называли фантастами.

- Расскажи об этих предсказаниях, отец.

- Это даже трудно назвать предсказаниями. В одной книге описано то, что случилось, так, словно автор видел все это.

- Но эта книга?..

- Она написана очень давно, наверно, до моего рождения.

- Значит, они знали?

- Некоторые, наверно, догадывались.

- Ты слышишь, Одноглазый?

- Слышу, но можно ли верить? Где эта книга?

- Она хранится в развалинах. Обещаю отдать ее вам, если освободите меня.

- Слушай, Ботс!..

- Я не Ботс.

- Мы уже договорились, что ты Ботс. Мне нужна эта книга. Но кто поручится, что ты не обманешь?

- Ты должен мне поверить. У тебя нет иного выхода. В некоторых случаях люди должны верить друг другу, ибо неверие - это уже проигрыш. Я оставлю книгу в условленном месте между развалинами и вашей горой. Завтра ночью ты возьмешь ее.

- Хорошо. Я верю. С заходом солнца освободи его, Одноглазый. Пусть парни проводят его и условятся о месте, где он положит книгу. Я не буду больше утомлять тебя расспросами о снах, отец. Прощай. А пока отдохни у нас до наступления темноты.

* * *

- Что скажешь, Одноглазый? Ушел он?

- Нет. Он умер, Борода. Умер, не начав вспоминать.

- Ты… Ты посмел?

- Спокойно, Борода! Глупо было отпускать его так. Я хотел испытать его немного. Ведь я имел право. Я тоже исследователь, как мы все.

- Что ты наделал! Книга… Как достанем теперь его книгу?

- Книга могла оказаться такой же ложью, как и «президент Ботс». Он сказал, что его звали Стоб. Тот старик тоже обманул нас.

- Что ты наделал, Одноглазый!

- Только выполнил свою обязанность. Мы обязаны экспериментировать в поисках правды. Экспериментировать, а не верить на слово, как последнее время делаешь ты. Эксперимент оказался неудачным, вот и все. Еще один неудачный эксперимент. Но он последний, Борода.

- Последний?

- Да. Мы уходим. Все. Сегодня ночью. Я тебе говорил. Парни уже собрались. Решай, как ты? Но учти, теперь я командую…

- Он очень мучился?

- Кто?

- Ну этот - Ботс или Стоб.

- Не очень. Это случилось быстро. Он был слишком стар. Сразу начал бредить. Слова были бессмысленны. Впрочем, одна фраза показалась мне интересной, но он не успел закончить ее. Он вдруг вспомнил о тебе. Он решил, что ты обманывал его, обещая свободу.

- Проклятие!

- Он сказал: этот, с бородой, который обманул, он, пожалуй, мог бы… Солнце не очень страшно для него… Всего три ночи пути…

- Три ночи? Но куда?

- Не знаю. Это были последние слова. Больше я не разобрал ничего.

- Он бредил. Я такой же, как и все вы. Я вырос в подземельях и никогда не выходил на солнце.

- А может, ты родился еще до «огненной черты» за год-два? Почему только у тебя растет борода? Вдруг солнечные лучи не смертельны для тебя?

- Хочешь избавиться от меня таким способом? Не выйдет! - Борода усмехнулся. - Действительно ли он бредил так, или ты придумал это сам, я не настолько глуп, чтобы поверить. Инстинкт подсказывает мне, что солнце гибельно. Я страшусь его лучей, как и все вы. II я еще не хочу умирать. Идите, как вы задумали. Я остаюсь и попробую найти книгу, о которой он говорил.

- Подумай, Борода.

- Я уже подумал. Наши пути разошлись. Буду искать правду один.

- Это твое право. Но мне жаль, что гы оставляешь нас. И хоть ты обидел меня несправедливым подозрением, повторяю: я ничего не придумал. Старик произнес те слова, и я передал их тебе точно.

- Хорошо. Прощай!

- Прощай, Борода. Мы пойдем вдоль гор на север. Будем оставлять знаки, чтобы ты мог найти нас, если передумаешь.

- Хорошо. Но я не передумаю.

- Мы не уйдем далеко. В четырех ночах пути в большой долине есть развалины. Попробуем договориться с теми, кто живет там.

- Все это бессмысленно.

- Не больше, чем твое решение остаться.

Одноглазый направился к выходу, но, не дойдя до двери, вернулся.

- Вот, - сказал он, снова подходя к столу, за которым сидел Борода, - этот порошок - кофе. Его при, слал тот старик в башмаках на меху. Опять похоже на обман. Порошок горький. Возьми его, если хочешь.

Одноглазый вынул из кармана кожаной куртки небольшую металлическую банку. Поставил ее на стол.

Борода не шевельнулся. Глаза его были устремлены куда-то в темноту поверх головы Одноглазого. Одноглазый потоптался у стола и молча вышел, тяжело ступая подкованными сапогами.

* * *

Три ночи подряд Борода пытался проникнуть в развалины, лежащие внизу в долине. Все было напрасно. Часть входов оказалась завалена, остальные тщательно охранялись. Из них доходил слабый свет, слышны были приглушенные голоса. На стук камня, выкатившегося из-под ног Бороды, от ближайшего входа в темноту просвистела стрела. Поняв безуспешность попыток, Борода возвратился в подземелья опустевшей лаборатории.

Электрические машины давали все меньше энергии. Светильники гасли один за другим. Надо было решать.

На закате следующего дня, когда солнце скрылось за гребнем хребта и густая фиолетовая тень легла в долине, Борода, выглянув в смотровую щель верхней лаборатории, заметил внизу цепочку людей. Они шли от развалин и медленно поднимались по склону вверх к пещерам.

Борода разыскал оптическую трубу и долго рассматривал в нее приближающийся отряд. Впереди шел старик в широкополой шляпе и коротком плаще. Кажется, это был тот самый, который побывал у них в лаборатории. У него на груди на коротком ремне висела черная трубка с блестящей изогнутой рукоятью. Борода знал это оружие. Оно выбрасывало прерывистый огонь и могло умертвить с большого расстояния, У остальных были луки со стрелами и палки с длинными острыми лезвиями.

Их намерения не вызывали сомнений. К ночи они будут у нижнего входа. Старик-предводитель без труда найдет его…

Борода поспешно спустился вниз. Привалил к двери нижнего вхеда изнутри большие камни. Привел в готовность секретные ловушки. Пусть поработают и хоть как-то заплатят за разгром лаборатории. Потом он положил в кожаный мешок запас копченого мяса, другой мешок наполнил водой. Кажется, все.

Он остановил водяные машины, и тусклый свет немногих светильников погас. В лабиринте наступила непроглядная тьма. Перебросив через плечо кожаные мешки с едой и питьем, Борода ощупью направился к тайному выходу, известному только ему одному.

Когда Борода выбрался наружу и над головой у него засверкали звезды, снизу - от главного входа в лабиринт - донеслись глухие удары. Там разбивали дверь.

Борода усмехнулся. Им хватит работы на несколько часов. А натолкнувшись на первые ловушки, они едва ли рискнут сегодня проникнуть далеко во мрак подземелий.

Теперь надо было решать, куда идти. Чуть заметная тропа вела вдоль скалистого склона хребта на север, туда, куда ушли Одноглазый и ребята. Но старик, умирая, сказал о пути длиной в три ночи. Ночь приходила с востока, из пустыни.

И вдруг Борода понял, что выбор уже сделан, сделан еще тогда, когда он говорил последний раз с Одноглазым. Просто он откладывал исполнение. Путь только один - на восток, в пустыню. И чего бы это ни стоило, он должен дойти. Если даже в конце пути ждет смерть, он, умирая, будет знать больше, чем знасг сейчас. И оставит знак тем, кто пойдет по его следу. Старик не успел сказать всего, но теперь это не так важно, раз он решил идти.

Борода прислушался. Удары внизу смолкли, потом возобновились с новой силой. Ветер прилетел откуда-то издалека, может быть из самой пустыни, принес прохладу и неведомые, тревожащие запахи. Борода резко повернулся и решительно зашагал вниз по каменистому склону, навстречу ветру и ночи.

* * *

Рассвет застал его у подножия гор на краю каменистой пустыни. Когда восток заалел, а горы за спиной позолотило еще невидимое солнце, Борода разыскал пещеру-навес и забился в самую глубину, куда не смогли бы проникнуть солнечные лучи. Утомленный ходьбой, он тотчас заснул и проспал весь день. Когда он проснулся, солнце уже скрылось за хребтом, а пустыня на востоке потемнела.

Борода проглотил немного мяса, запил несколькими глотками воды и снова пошагал вперед. Еще некоторое время местность понижалась, потом стала совсем ровно!!. Пустыня выглядела такой же безжизненной, как и горы. Ни кустика, ни клочка сухой травы. Под подошвами скрипел гравий, иногда попадались более крупные камни. Несколько раз Борода пересекал неглубокие сухие лощины. Быстро темнело, ржаво-бурые тона пустыни блекли, растворялись во мраке. Над головой все ярче сверкали звезды. Борода оглянулся. Горы на западе словно стали ниже. Их темная зубчатая цепь четко выделялась на фоне угасающей бледно-оранжевой зари. Вокруг была пустыня - неведомая, огромная, угрожающая. Борода содрогнулся, вспомнив о завтрашнем рассвете. Что, если он не найдет укрытия от палящих смертельных лучей? Еще не поздно вернуться к горам, где на каждом шагу есть пещеры и глубокие прохладные укрытия. Но он только тряхнул головой, чтобы прогнать сомнения, и ускорил шаги. Нет, он будет идти вперед, только вперед, пока хватит сил. Он выбрал яркую звезду, которая недавно поднялась над горизонтом, и пошел прямо на нее, а когда звезда заметно отклонилась вправо, к юго-востоку, выбрал другую и шагал без остановки несколько часов. Потом горизонт начал светлеть и впереди поднялся узкий серп ущербного месяца, предвещая близкий коней ночи.

Борода присел немного отдохнуть. Залитая неярким светом пустыня казалась серебристой. Кое-где сверкали осколки кремня, темнели неглубокие лощины. Ветра не было, полная тишина царила вокруг. Борода долго вслушивался в нее, но не мог уловить ни единого звука. Это была тишина всеобщей смерти. Суждено ли ему пережить следующий день? Он поднялся и пошагал дальше. Теперь он шел медленнее. Тело ломило от усталости, горели стертые ступни. Но он продолжал идти вперед.

Снова заалел восток. Заря стремительно разгоралась. Через несколько минут из-за горизонта брызнут ослепительные лучи солнца. Пора было искать укрытие. Борода оглянулся. Местность вокруг была ровной, как стол. Ни выступов, ни скал. Он вернулся назад к последней ложбине, которую недавно пересек. Спустился и пошел вдоль нее. Быстро светало. Глаза уже различали ржаво-фиолетовые краски пустыни. Лощина отклонялась к северу и постепенно углублялась. Наконец, когда стало уже совсем светло, Борода разыскал небольшой скальный карниз. Он выдавался на север и должен был давать тень в течение всего дня. Под карнизом было немного сухого песка. Борода вытянулся на нем, закрыл глаза. На этот раз он долго не мог заснуть. Сквозь прижмуренные веки различал, как горят в лучах взошедшего солнца скалы на противоположной стороне лощины, чувствовал жар, который бьет от нагретых солнцем камней, - они находились всего в двух шагах от его тела. Потом он заснул.

Проснулся он от ощущения невыносимого зноя. Ему показалось, что все его тело пылает. Он раскрыл глаза, но, ослепленный, не увидел ничего, кроме сияющей синевы над головой. Он зажмурился, а когда раскрыл глаза снова, содрогнулся от ужаса. Вся правая сторона его тела была освещена солнцем, которое висело почти в зените. Он стремительно отодвинулся, лег на бок, прижался к шероховатой скале. В полдень карниз давал слишком мало тени. Сколько времени он проспал, освещенный солнцем? Смертельно ли поражение, которое его настигло? Борода знал, что люди, пораженные солнечными лучами, иногда умирали не сразу. Может, и у лето есть еще какое-то время? Он лежал неподвижно, вслушивался в себя и ждал. Граница света и тени проходила всего в ладони от его тела. Потом эта граница начала отодвигаться. Солнце склонялось к западу. Тени становились длиннее, жара уменьшалась, а он еще жил.

Когда тень заполнила всю лощину, Борода рискнул высунуть голову из-под своего карниза. Солнца со дна лощины уже не было видно, но его жар еще чувствовался в воздухе. Борода осторожно приподнялся, встал на четвереньки. Каждое движение отдавалось болью в онемевшем теле, кружилась голова, но он жил, мог двигаться.

Он дождался сумрака, вылез из лощины и побрел на восток. Сначала он шел очень медленно, но с наступлением темноты пришла прохлада и вернула часть сил. Он шел, не останавливаясь, до восхода луны. Облик пустыни постепенно менялся. Местность стала волнистой. Ноги тонули в рыхлом песке, и движение сильно замедлилось. Поднявшись на одну из возвышенностей, Борода присел отдохнуть. Низко над горизонтом висел узкий бледный серп луны, освещая однообразные застывшие волны песка и каменистых гряд. Они тянулись во все стороны, насколько достигал взгляд.

Борода сначала вслушивался в окружающую тишину, потом начал дремать. Из полузабытья его вывел какой-то странный далекий звук. Откуда он донесся, понять было нельзя. Может быть, из безмерных пространств пустыни, а может - с ночного неба. Он не был похож ни на что: ни на шум ветра, ни на грохот далекого обвала, ни на рычание дикого зверя. Зародившись вдали, он звучал какое-то время и постепенно смолк. И снова вернулась тишина. Но теперь это уже не была тишина смерти. Она скрывала что-то неведомое, о чем рассказал донесшийся звук. Борода поднялся. Силы снова возвратились к нему, и он двинулся вперед.

В третий раз впереди загоралась заря. Третья ночь пути подходила к концу. В редеющем сумраке Борода оглядел с невысокой возвышенности окрестности. Вереницы пологих гряд тянулись до самого горизонта, между ними белели полосы песка. Нигде не было видно ничего похожего на укрытие. Оставалось идти вперед, пока силы не покинут его окончательно.

Когда из-за горизонта появился ослепляющий край солнечного диска и жгучие лучи коснулись лица, Борода только сомкнул веки и продолжал механически переставлять ноги в сыпучем песке. Он уже ни о чем не думал, ждал только, когда упадет, сраженный смертоносными лучами. Солнце поднималось все выше, а он все еще шел, тяжело передвигая ноги. Лицо его горело от зноя, по щекам стекали струйки соленого пота. Наконец песок кончился, Борода почувствовал под ногами твердую каменистую почву. Потом что-то стало задевать за ноги, мешая движению. Он нагнулся, прикрывая глаза от нестерпимо яркого света, и увидел у своих ног полузасохшие стебли каких-то серебристых трав. Он сорвал одни из них и поднес к лицу. Запах был незнакомый, острый и свежий до горечи. Борода опустился на колени и, касаясь лицом жестких сухих стеблей, стал жадно вдыхать их горьковатый аромат. Он еще не верил самому себе. Неужели это конец пустыни, неужели впереди жизнь?..

Он поднялся и, уже не думая о губительных лучах, которые изливало солнце, торопливо двинулся вперед. Он пытался разглядеть, что было перед ним, но не привыкшие к яркому свету глаза слезились, расплывающиеся радужные круги застилали все вокруг. Он только чувствовал, как трава под ногами становится гуще, и, опустив руку, ощутил, что стебли уже не сухие и ломкие, а гибкие и влажные…

А потом на его пути встала стена. Он догадался о ее близости по прохладной тени и, протянув вперед руки, нащупал шероховатую поверхность камня. Стена тянулась вправо и влево. Он поднял руки высоко над головой и не достал до ее края. Пальцы находили только стыки больших, грубо отесанных плит. Он побрел вдоль стены, но тут силы окончательно покинули его. Он прилег на землю и, чувствуя, как сознание исчезает, решил, что умирает.

* * *

Но он не умер. Вечерняя прохлада возвратила его в мир запахов, звуков, красок. Он снова почувствовал свое тело и, приоткрыв глаза, увидел, что лежит в густой зеленой траве у подножия высокой серой стены. Солнце чуть просвечивало сквозь розоватые облака совсем низко над горизонтом. Прохладный ветер шелестел в траве, а над самым ухом звучала прерывистая серебристая трель, похожая на звон многих колокольчиков. Борода начал настороженно всматриваться в окружающую зелень, чтобы найти источник странных звуков, но увидел только крошечное зеленоватое существо с длинными изломанными ногами. Существо на мгновение замерло, и звук прекратился, но затем длинные ноги снова пришли в ритмическое движение и опять полилась серебристая трель.

Борода усмехнулся, потом осторожно приподнялся, чтобы не потревожить маленького звонкоголосого соседа. И тут впервые он вдруг почувствовал, как нарастает в нем волна радости. Он жил! Солнце не убило его! Тот старик сказал правду! И впереди за стеной ждало неведомое…

Придерживаясь руками за стену, Борода встал на ноги и осмотрелся. Стена уходила вправо и влево непрерывной серой лентой. Она поднималась на пологие возвышенности, спускалась в ложбины и убегала к самому горизонту. Высота ее намного превышала человеческий рост, и нигде в ней не было заметно ни понижений, ни ворот, ни выломов. Вдоль стены тянулась широкая полоса растительности. Среди густой травы темнели кустарники, поднимались невысокие деревья Далеко на западе в желтоватом мареве заката лежала пустыня. Борода долго всматривался туда, но гор, из которых пришел, разглядеть не мог.

Осмотр стены показал, что взобраться на нее здесь не удастся. Надо было поискать другое место, и Борода направился вдоль стены на север. Солнце зашло, быстро темнело. В густой траве все звонче раздавались серебристые трели маленьких длинноногих существ. Борода почувствовал голод и жажду. Присев у подножия стены, он доел остатки мяса и допил последние глотки воды. Он не сомневался, что завтра за стеной найдет воду, но сейчас жажда продолжала мучить его. Он попробовал жевать стебли травы, но и это не принесло облегчения. Он продолжил путь в почти полной темноте и неожиданно очутился среди невысоких деревьев, на которых висели крупные, мягкие на ощупь плоды. Борода разорвал один из них и нашел внутри сладкую сочную мякоть с очень приятным вкусом и запахом. Утолив жажду, он решил остаться тут до рассвета. Он прилег на мягкой траве под деревьями и мгновенно заснул.

Проснулся он задолго до рассвета. Его разбудили звуки, донесшиеся из-за стены. Что-то приближалось с лязгом и грохотом. Чувство неведомой опасности заставило его мгновенно вскочить. Грохот нарастал. Коснувшись ладонью стены, Борода почувствовал, что она дрожит. В ужасе, что стена сейчас рухнет, Борода устремился прочь в темноту. Он натыкался на деревья, падал, разорвал одежду и расцарапал лицо. Густые колючие заросли заставили его наконец остановиться. Он тяжело дышал, чувствуя на исцарапанных губах соленый вкус крови. Сердце судорожно колотилось в груди. Однако стена не рухнула и ничего не появилось из-за нее в темном небе. Грохот и лязг постепенно отдалились и смолкли совсем. Снова стало тихо, слышались только серебристые трели в темной траве.

До рассвета Борода уже не сомкнул глаз. Иногда из-за стены доносились какие-то неведомые звуки, но источник их находился далеко, и, сколько Борода ни прислушивался, он не мог понять, что за странный мир отгорожен этой стеной.

Наконец стало рассветать. Окружающие предметы начали снова обретать свою окраску, и Борода узнал, что плоды, которыми он утолял ночью жажду, оранжевые, а колючий кустарник, в котором он запутался, убегая, усыпан яркими желтыми цветами. Мир становился все ярче, теплее и прекраснее, только стена оставалась серой, холодной, недоступной. Борода нарвал сочных оранжевых плодов, набил ими кожаный мешок из-под воды и направился дальше вдоль стены. Солнце уже поднялось над горизонтом, но было еще низко по ту сторону стены, и Борода шел в глубокой прохладной тени. Впрочем, теперь он уже не боялся солнца. Ведь даже вчера в пустыне оно не совладало с ним.

Наконец он добрался до места, где каменные плиты, из которых была сложена стена, на стыках раскрошились, образовав углубления. Борода окинул стену оценивающим взглядом и решил, что попытается тут подняться. Дважды он срывался и соскальзывал к подножию стены, но в конце концов дотянулся пальцами до верхнего края, схватился за него, приподнялся на руках и чуть не сорвался снова, ослепленный и потрясенный тем, что открылось его взору.

За стеной лежала разноцветная волнистая равнина, словно составленная из желтых и зеленых квадратов разной яркости и величины. В лучах утреннего солнца серебристо блестели обрамленные зеленью голубые окна воды. Белые нити дорог пересекали равнину в различных направлениях. Что-то двигалось там встречными потоками, без конца обгоняя друг друга. Повсюду виднелись цветные крыши домов, что-то сверкало в тени деревьев, что-то вспыхивало цветными огоньками, искрилось и сияло в солнечных лучах. Порывы теплого ветра доносили немолкнущий пульсирующий гул, словно лениво дышало там, вдалеке огромное и прекрасное чудовище.

Борода, выбравшийся на вершину стены, стоял неподвижно, ошеломленный, растерянный, сомневающийся. Может, он видит сон? Ведь это так похоже на цветные картинки, которые встречались в старых книгах. А может быть, он умер и это видения иного мира? А может… Мысли его путались, сбивались. Ведь не мог же этот сверкающий мир лежать все эти долгие годы в трех ночах ходьбы от того царства мрака, из которого он пришел.

Что все это значит? И эта стена, что она отгораживает?

Борода не сразу сообразил, что тоненький голосок, звучащий где-то внизу под стеной, обращен к нему. У него мелькнула мысль о тех крошечных существах, которые скрываются в траве и оглашают ночную тьму серебристыми трелями. Но, взглянув вниз, он увидел маленького мальчика в голубой рубашке, коротких красных штанишках и больших желтых башмаках, надетых прямо на босые ноги. Задрав светлую стриженую голову, мальчик внимательно и крайне неодобрительно рассматривал незнакомого оборванца, стоящего на вершине стены.

- Ну, почему не отвечаешь? - спросил мальчик, сморщив облупленный нос. - Зачем ты туда залез?

- Я хотел посмотреть… - нерешительно протянул Борода. Голос его прозвучал хрипло и глухо. Борода проглотил набежавшую слюну и откашлялся.

- Туда нельзя лазать, - назидательно сказал мальчик. - Разве ты не читал надпись?

- Нет, - Борода отрицательно покачал головой.

- А ты видел ее?

- Нет.

- Слезай, я покажу.

Борода с сомнением глянул вниз. Здесь было очень высоко, и стена казалась совершенно гладкой.

- Слезай, где влез.

- Я влез оттуда, - Борода указал на обратную сторону стены.

- Это ничего. Слезай. Здесь недалеко есть дырка. Мы через нее лазаем за апельсинами. Ты видел там апельсины?

- Нет.

- Ну, - разочарованно произнес мальчик. - Какой ты! Ничего не видел. Подожди, я сейчас покажу.

Он исчез и через несколько мгновений появился по другую сторону стены.

- Ну, чего ты стоишь? Слезай, - крикнул он, как только увидел Бороду. - Иначе я не успею тебе всею показать.

Борода начал осторожно спускаться. Мальчик командовал снизу:

- Обопрись правой ногой. Так, хорошо. Теперь спускай левую. Не туда, правее. Какие у тебя здоровенные сапоги! Нет, переступи вправо, еще… Вот так. Интересно, где ты такие достал? А теперь прямо вниз. Вот и все.

Борода спрыгнул на землю. Потом осторожно опустил в траву свой мешок.

Мальчик заглянул в мешок и покачал стриженой головой:

- Не видал апельсинов! А у самого целый мешок. Врать-то нехорошо.

- Я не знал, что это апельсины, - смутился Борода.

- Так я тебе и поверил. Апельсины все знают. Ну ладно, это ничего. Их тут очень много. И они ничьи. Захочешь, я тебе еще нарву.

- Не надо, пока хватит. Пойдем лучше на ту сторону.

- Пошли.

Мальчик юркнул в кусты. Борода последовал за ним. Тут между камней оказался узкий лаз. Еще несколько мгновений - и оба очутились по другую сторону стены.

- Вот и все, - сказал мальчик. - А ты куда полез!

- Я не знал…

- Это наш потайной ход. Но я разрешаю тебе пользоваться им, когда полезешь за апельсинами.

- Спасибо.

- А вот та надпись, смотри. - Мальчик указал на стену.

Борода взглянул вверх. На серых плитах тянулись ряды полустертых временем слов. Шевеля губами, Борода с трудом прочитал по складам:

«Запретная зона радиоактивного заражения. Проникновение вглубь смертельно опасно. Не пересекать ни при каких обстоятельствах… В случае…» - дальше ничего разобрать было нельзя.

- Не бойся, - сказал мальчик. - Это написали давно, когда строили стену. Я тогда еще не родился. Теперь там незаразно. Можно ходить. Только недалеко.

- Но зачем? - тихо спросил Борода, обращаясь к самому себе.

- Что зачем?

- Зачем это все?

- Какой ты! Ничего не знаешь! - Мальчик презрительно сморщил нос. - Давным-давно, в далекие времена там пролетал самолет и нечаянно - понимаешь, нечаянно - уронил одну бомбу. Это была особенная бомба - очень большая и сильная. И она взорвалась… Тогда и построили стену.

- А как же люди?

- Какие люди?

- Которые там жили.

- Ничего гы не знаешь! Люди там не жили… Учительница рассказывала, что там раньше были горы, а в них жили медведи и волки. Когда случился взрыв, все сгорели… - Он закусил губу, помолчал и добавил: - Только, может, не все… Некоторые остались. Поэтому далеко ходить туда нельзя. А ты что думаешь?

- Я… ничего…

- Это плохо. Всегда надо что-нибудь думать. Ну, пошли!

- Куда?

- Туда, - мальчик указал в сторону крыш ближайшего поселка. - Мне пора в школу. А тебе?

- Я не знаю…

- Ничего ты не знаешь… Пойдем со мной!

- Хорошо, - сказал Борода.

Мальчик протянул ему руку, и они пошли напрямик через светлый сосновый лес. Густо пахло теплой смолой. На мягком ковре прошлогодней хвои лежали синеватые перекрещивающиеся тени. Солнце поднималось все выше.

 

СДВИГ

1

 

Спринглторп, еще не совсем проснувшись, уже знал, отчего просыпается. Оттого, что сотрясся дом. Сотрясся как-то особенно противно, не целиком, а отдельно пол, чуть позже и вразнобой - стены, потом - потолок, а в промежутке и он сам, Спринглторп. Сотрясение уже кончилось, только что-то судорожно постукивало в шкафу. Эльзин сервиз. Эльзу схоронили вчера. Он один, совсем-совсем один. В доме никого. Пусто и безжизненно. Холодно. И в нем самом тоже пусто, безжизненно и холодно. Он на три четверти мертв. Он никому не говорил - просто некому было сказать - но, когда вчера утром он открыл шкаф, чтобы найти чистую рубашку… Чистые рубашки всегда давала ему Эльза. Жесткие пласты, еще горячие от утюга… Он открыл шкаф, увидел немые стопки белья, потрогал и ощутил сырой холод. Эльза умерла, И он тоже мертв. На три четверти мертв…

Вновь накатился гром, вновь сотрясся пол.

Спринглторп лежал не шевелясь, с закрытыми глазами и видел, как по дороге мимо дома прокатывается, сотрясая все вокруг, стотонный рудовоз - обросший грязью горбатый ящер, лишенный чувств и разумения. Сейчас запнутся на миг его трехметровые колеса, и он с натугой полезет на подъем.

Как же так? Как же все это вышло?

Всю жизнь, всю жизнь изо дня в день не щадить себя, не знать отдыха и срока, работать, работать. Ради чего? Чтобы по щепочке, по песчинке собрать дом, средоточие бытия. Добиться, воздвигнуть, посадить вокруг дома полтора десятка яблонь, три груши, пять слив, надеяться, что когда-нибудь окунешься в невероятное чудо цветения. И вместо этого бессильно смотреть, как все это вянет, корчится, рассыпается в прах и безответно гибнет. Гибнет в маслянистом чаду тысячесильных дизелей, внезапно заполонивших тихий Даблфорд. Руда! Руда! Руда! Миллионы лет она мирно спала, и вот доковырялись до нее, все вокруг разворошили, взломали, испоганили и - во имя чего? Во имя чего? - запятнали кровью. Кровью! Бедный Джонни, бедный мальчик. Эта спеленатая в гребу кукла, неужели это был ты? Плоть от плоти, душа от души? Эльза просила: «Уедем отсюда, уедем!» И сама понимала: это невозможно! Четыре года до пенсии! Где он нужен, кому он нужен, что будут значить их жалкие сбережения в чужом краю, среди чужих людей, занятых непонятными, чужими делами? Они остались, двое стариков, они сажали цветы на холмике, они согласились получать чеки, где в графе «Основание для выплаты» было написано: «Статья 43. Премии и компенсации». Компенсации за то, что гигантское колесо перемешало человека и мотоцикл. Премии за то, что против этою никто не возразил, не взвыл зверем, не преградил дорогу грузным грязным чудищам, волокущим, волокущим, волокущим руду, руду, руду!

Изо дня в день видеть их, слышать их, трястись от их поступи, думать: может быть, этот, именно этот и есть убийца Джонни, клокочущий кипящим маслом, брызжущий сизой липучей глиной, - вот чего не выдержала Эльза, вот чего она не вынесла. И ушла.

Теперь он один, совсем-совсем один. Со своей никому не нужной пенсией, с никому не нужными чеками «Премии и компенсации», с никому не нужными остатками дома и сада, с никому не нужным старческим приварком по никому не нужному стройнадзору на сооружении никому не нужного университета. Университет в этом краю стариков, в краю семей, догорающих под рев рудовозов! Они там, в округе, сошли с ума! Прожектеры! Бредовый прожект, бредовые деньги, и он сам во всем им под стать - старик, мечущийся в тяжелом сне от перемежающейся убийственной тряски, тряски…

Тряски.

Тряски.

Никто не едет по дороге, стынет ноябрьская ночная тьма, а дом мелко-мелко трясется. Безостановочно. Что такое?

Спринглторп коснулся рукой стены и почувствовал дрожь. Нащупал в темноте шнурок выключателя и дернул. Выключатель щелкнул, но свет не зажегся. Спринглторп сел на постели, опустил ноги на пол. Пол дрожал так же, как и стены. За стеной что-то протяжно зашуршало и осело. Дом! Рушится! Землетрясение!..

От века здесь не было землетрясений. Спринглторп подумал об этом минут через десять, когда его, стоящего у крылечка, сквозь наспех накинутое на плечи одеяло стал пронизывать тысячью ревматических игол сырой ночной воздух. Вокруг было тихо. Земля под ногами дрожала по-прежнему, но дом и не думал рушиться. Спринглторп недоверчиво посмотрел на дверь. А может, вернуться? Сколько можно здесь стоять и дрогнуть на холоду! Он шагнул было к крыльцу и ясно увидел: вот он переступает порог, а на него коршуном падает потолочная балка!.. Нет. Туда идти нельзя. А куда можно? Позвонить в полицию? Телефон в гостиной. Вывести из гаража машину и отсидеться в ней? Но гараж под домом. И если дом рухнет…

Ну и пусть рухнет! Джонни нет, Эльзы нет. Он на три четверти мертв. И пускай падает ему на голову это опустевшее гнездо! К черту! Все к черту!

После долгой возни в темноте Спринглторпу удалось нашарить ключи от гаража в ящичке стенного шкафа в прихожей. Обогнув угол дома, он привычно протянул руку к выключателю стенного фонаря. Но ведь света нет. А в гараже электрический замок. И теперь снаружи его не открыть. Надо идти в дом и пробираться в гараж во мраке через внутреннюю лестничку. Тогда можно и одеться по-человечески. Минутой дольше - какая разница. Который час? И до каких пор все это будет продолжаться?

Пол под ногами и все, к чему прикасался Спринглторп, продолжало ритмично содрогаться. Обмирая от страха, натыкаясь во тьме на углы, которых никогда не было, Спринглторп шарил по дому. Наконец он пробрался в гараж, нашарил в багажнике машины фонарь, зажег - и стало легче. Телефон не работал. Водопровод тоже. Было два часа ночи.

Выведя машину из гаража к самым воротам, Спринглторп включил мотор и печку, закутался в плед и замер на сиденье. Ехать? Куда? Потом ему показалось, что дрожь прекратилась. Но она не прекратилась. Просто не чувствовалась в машине.

Собравшись с духом, он еще раз пробрался в дом, отпер сейф, завернул все ценные бумаги в газету, захватил два пледа и ручной переносной телевизор и отнес все это в машину. Спрятал пакет под переднее сиденье и включил телевизор. Аппарат шипел, экран белесо светился, но ни одна программа не работала.

Что же это значит? Электричества нет. Телефон не работает. Поврежден водопровод. Все эти аварии могли случиться где-то неподалеку. Но не работает телевидение. Значит, и там нет электричества. Где «там»? Повсюду, что ли? Но если повсюду, то на карьере должна быть тревога. Он вылез из машины и долго вглядывался во тьму. Там, где карьер, было темно и тихо. Никакой тревоги. Но у него же в машине есть радио. Вот болван!

Он включил приемник. На коротких волнах тараторили иностранные станции, играла музыка. Где-то в непонятной неопределенной дали ничего не произошло. Где? Он редко включал радио и никогда не интересовался тем, как поймать нужную станцию. Худо дело.

Земля содрогалась по-прежнему. Время подходило к трем.

Он запер дом, захлопнул ворота гаража. Еще постоял. Затем решительно сел в машину, включил передачу, выехал на дорогу и свернул налево. До фермы Кэйрдев было три километра.

Он не проехал и полпути, как вдруг фары за поворотом осветили фигуру ребенка. Мальчик! Голый мальчик! Боже мой! Визгнули тормоза, Спринглторп выскочил и бросился к ребенку.

- Ты кто? Откуда?

Мальчик молчал. Он был в одной майке. Плечо и рука его были чем-то измазаны.

- Ты кто? Ты Кэйрд?

- Там!.. Мама!.. Папа!.. Все!.. - внезапно закричал мальчик, запрокинул голову и хрипло, протяжно всхлипнул.

Спринглторп подхватил его на руки, усадил рядом с собой, стал к›тать в плед, опомнился, зажег в машине свет и увидел на езоих руках кровь. Святое небо! На голове у мальчишки от виска до затылка кровоточила глубокая ссадина. И то, что Спринглторп принял за грязь…

- Дом упал!.. Они там!.. Стонут!.. - крикнул мальчик и забился под пледом.

- Да, да! Успокойся! Мы сейчас едем! Успокойся. Да где же аптечка-то? Где же аптечка?

- Ты Кэйрд? Куда ехать? Ты Кэйрд?

- Туда!

Мальчик слепо ткнул окровавленной ручонкой прямо перед собой. Спринглторп поспешно дал газ, машина резко дернулась вперед.

* * *

- Полковник Уипхэндл к вашим услугам. Кто вы такой и что вам нужно?

- Моя фамилия Спринглторп. Ной Спенсер Спринглторп. Я живу километрах в десяти отсюда. Бывший местный служащий. Инспектор по гражданскому и дорожному строительству. Нужна ваша помощь. Километрах в пятнадцати отсюда рухнул дом, под обломками остались люди. Я привез раненого ребенка. Нужен автокран с длинной стрелой. Бригада - три человека. Мотор-генератор и пара юпитеров. И прикажите принять раненого.

- Раненого я приму, - полковник потер подбородок.

- Господин полковник, сто первый на связи! - крикнул кто-то, из урчащих недр транспортера.

- Одну минуту, мистер Снринглторп. Ждите меня здесь, - и полковник де! ко вознесся со невидимым железным скобам на борт машины.

Спринглторп остался стоять у подножки. Без четверти пять. Земля под ногами вое так же безостановочн, подрагивала. Командный пункт полковника Уипхэвдла - три бронированных шестиосных динозавра с колесами в рост человека - затаился во мраке на площадке, отгороженной от плаца строем толстенных древесных стволов. Освещенный плац сиял, и поэтому тьма на командном пункте была особенно густа. Посреди плаца быстро росли штабеля ящиков. Солдаты с ящиками на плечах один за другим появлялись в светлом пространстве, подбегали к штабелям. Каждый ящик принимала пара и передавала наверх на штабель очередной паре, которая аккуратно укладывала ряд за рядом. Близость людей, осмысленность и методичность их работы - это было как раз то, в чем так нуждался Спринглторп после всех событий этой ночи.

Конечно, он вел себя так, как повело бы множество людей, впервые угодивших в серьезную передрягу. Мягко выражаясь, не лучшим образом. Но ведь у Кэйрдов в доме полно народу, а он был один. И они получили от него какую-никакую, а все-таки информацию; а ему приходилось соображать самому.

Да, Кэйрды мирно спали. Богатырский у этого семейства сон. После того, как он, наконец, понял, что дом цел, а мальчик совсем не отсюда, минут десять пришлось ломиться в двери, прежде чем распахнулось окно над крыльцом и женский голос спросил:

- Кто там? Что случилось?

- Вставайте! Я Спринглторп, ваш сосед! Будите всех! Выходите прочь! Дом может рухнуть! Вы что, не чуете, как трясет?

Как бы не так! Добротный, старинной постройки, дом Кэйрдов устоял бы и не в такой переделке.

Жена хозяина Марджори промыла мальчику рану и сделала укол. Он лежал на диване, плоский и безвольный, изредка вскидываясь и всхлипывая. Младший Кэйрд, лобастый десятилетний крепыш, поглядел на него, шмыгнул носом и, отвернувшись, сказал:

- Я его знаю. Они живут у Блаунтов. В отпуск приехали. Чтобы попасть к Блаунтам, надо было, километра полтора не доезжая до Кэйрдов, свернуть направо. Спринглторп в темноте не разглядел ответвления дороги. Впрочем, он не знал ни Блаунтов, ни дороги к их дому. Он и Кэйрдов-то знал только потому, что проезжал мимо их дома по пути в город. Почему он решил, что мальчик отсюда, одному богу было известно.

Средний сын Кэйрда, Джим, пошел «выводить черепашку» - по-видимому трактор, - а глава семьи и старший сын, оба Мартины, внимательно выслушали сбивчивый рассказ Спринглторпа. Тем временем обе дочери Кэйрдов уже перетаскивали скарб в зимний сарай. Здесь все было свое: вода, электричество, газ. Все работало. Крепкое гнездо. Не работал лишь телефон.

- Эк оно, - сказал Мартин-отец, приложив руку к подрагивающей стене. - Вот что, Спринглторп. Давайте-ка мы трое - вы, я и Март - быстренько подъедем к Блаунтам. Пока там черепашка доплетется! Может, и сами справимся. Мать, а мать, кофе готов?

- Готов!

- Дай нам с собой. И аптечку. Я за инструментом. Март, давай в коровник. Там в кладовушке слева - фонарь и аккумулятор. Мы возьмем фургончик. Похоже нынче молока везти не придется.

- Це-Эн-Тэ молчит, - объявил тем временем младший Кэйрд, заботам которого было поручено радио. - И Вэ-Вэ-Эс-Эс тоже. Они в это время музыку передают, а сейчас молчат.

- Сиди, не отходи. Заговорят, - распорядился Мартин отец.

- Может, все-таки расспросить этого, от Блаунтов? - нерешительно предложил Спринглторп.

- Оставьте его в покое. У него шок. Он придет в себя часа через два, не раньше, - сказала Марджори Кэйрд. - Я побуду с ним, девочки за всем приглядят. Езжайте.

Дом Блаунтов предстал перед ними во тьме безобразной грудой обломков, из которой, вопия к небу, свечками торчали каминные трубы. Спринглторпу стало очень страшно.

Старый Кэйрд просунул лом под изломанный край обру» шявшейся панели стены и навалился всем телом.

- Помогайте! - прохрипел он.

В три лома они шевелили панель, но приподнять ее и сдвинуть в сторону было им отсюда не под силу. Надо было взбираться на обломки и браться ломом оттуда. Надо было, надо было, а вот сделать-то как! Ведь это все равно что топтаться по живым людям. Глупо! Его вес ничего не прибавит к давящей на них тяжести. И все-таки… Видимо, у Кэйрдов было то же чувство, и Мартин-сын долго возился, цепляя трос за верхний край панели, но на обломки так и не влез. Трос закрепили на лебедке фургончика, потянули, панель приподнялась, но фургон забуксовал по траве.

В конце концов они отвалили панель, но под ней оказалась другая. Она лежала наклонно, не поддавалась, и пустота под ней гулко отвечала на удары. Издалека донесся треск мотора. Это Джим Кэйрд вел черепашку.

- Слушайте, Спринглторп, - сказал Мартин-отец. - Нам здесь одним не управиться. И черепашка не поможет: стрела у нее коротка. А оттаскивать нельзя, надо поднимать и отводить на весу. Для этого нужна длинная стрела тонн на пять. Мне бы сразу сообразить. Знаете что? Езжайте в военный городок и просите большой автокран. Должны же они нам помочь! Отвезите туда заодно мальца в лазарет, а Мардж скажите - пусть поездит по соседям, поглядит, как и что. Таких домов здесь поблизости десятка два. Разве это дома!

Вот так Спринглторп оказался в военном городке второго батальона мотомеханизированного гусарскою полка. Батальон был поднят по тревоге через несколько минут после второго толчка. То есть примерно в то самое время, когда Спринглторп, кутаясь в одеяло, растерянно дрог у своего крыльца.

- Мистер Спринглторп! - звонко окликнули его из светлой урчащей утробы бронетранспортера.

- Я!

- Пройдите к полковнику.

Спринглторп вскарабкался по лесенке, пригнувшись, прошел по коридорчику и остановился, ослепленный ярким светом, у порога штабной кабины.

- Входите, - полковник поднялся за столом, держа в руке телефонную трубку. - Мистер Спринглторп, правильно ли я вас понял? Вы работали здесь инспектором по строительству?

- Да.

- И были вдобавок инспектором по дорогам здесь же?

- Да.

- То есть вы хорошо знаете местные постройки и дороги?

- Я не работаю уже два года. Я пенсионер. Но за это время здесь мало что изменилось.

- Вы служили в армии?

- Числился резервистом и проходил курс обучения для старших сержантов.

- Так. Мистер Спринглторп, я объявляю вас мобилизованным. От имени командования присваиваю вам права и обязанности капитана и назначаю вас своим заместителем, начальником отдела по оказанию помощи гражданскому населению в связи со стихийным бедствием.

- Но…

- Никаких «но», капитан. Сержант Дэвисон!

- Есть, сэр! - отозвался из-за спины Спринглторпа женский голос. Сильная рука легла ему на плечо и отодвинула в сторону. Он оглянулся. Рядом с ним стояла рослая женщина в военной форме.

- Сержант Дэвисон, я назначаю вас заместителем начальника отдела по оказанию помощи гражданскому населению. Вот ваш начальник, капитан Спринглторп.

- Есть, сэр!

- Капитан, через пятнадцать минут жду вас с докладом и проектом приказа. Можете идти.

Пока Спринглторп сообразил, что это сказано ему, сержант Дэвисон успела выпалить свое «есть, сэр», повернуться «кругом» и щелкнуть каблуками.

- Есть, сэр! - сказал Спринглторп, неприятно удивился своему фальцету и пребольно ушиб о высокий стальной порог ноющую от ревматизма лодыжку. Боль ошеломила его, и он как-то отрешенно услышал за спиной голос полковника Уипхэндла:

- Где майор Оуден? Почему до сих пор не прибыл? Получите десять суток за посылку машины без радиосвязи…

«Это не мне», - сообразил он, а сержант Дэвисон уже отвергла дверцу на другом конце коридорчика и, не оборачиваясь, сказала:

- Сюда, капитан.

Он последовал за ней, втиснулся в кабинку и надежно застрял между спинкой вертящегося кресла и ребристым стальным ящиком на стене. Кресло было привинчено к полу перед откидным столом, на котором стояла пишущая машинка, телефонный коммутатор и несколько устрашающего вида предметов.

- Я-а… - тягуче сказал он, не представляя, чем закончит.

- Одну минуту, капитан. Вы пока думайте, думайте.

Кресло осело под могучим телом сержанта Дэвисон и окончательно припечатало Спринглторпа к ребристому ящику. Стало ни пошевельнуться, ни слова сказать. Думать тоже было невозможно.

- Хэлло, Джер, - объявила тем временем сержант Дэвисон, нажав какую-то клавишу, - снимай с колодок ноль-ноль-четвертую и гони ко мне.

- Есть, сэр! - прогнусил в спину Спринглторпу ребристый ящик. - Вас понял, сэр. Номер приказа, сэр?

- Кончай паясничать. Это мой приказ, понял?

- Слушаюсь, сэр. Помми, кошечка…

- Заткнись.

- Есть, сэр.

Заверещала пишущая машинка.

- Капитан, я печатаю приказ о нашем назначении, о развертывании госпиталя, пункта питания и пункта приема беженцев. Потерпите пять минут, нам пригонят машину, тогда все будет как положено. Что еще?

- Надо послать автокран к Блаунтам, - сказал Спринглторп.

- Куда??

- Хэлло, Помми, боезапас тебе грузить? - снова прогнусил ящик в спину Спринглторпу.

- Нет.

- Вас понял, сэр.

- И вообще надо выяснить, что происходит. Здесь трясется, у нас трясется, а где не трясется? Вы можете мне сказать?

- Стихийное бедствие, - ответила сержант Дэвисон, не переставая печатать. - Не думайте об этом, капитан. Выяснять будут другие. А наше дело - помощь. Помощь, капитан. Думайте. У нас осталось восемь минут.

- Дайте мне карандаш и лист бумаги! И хоть какую-то возможность писать! - осененный наитием, взмолился Спринглторп.

- Говорите, говорите. Писать буду я.

Он не получил ни карандаша, ни бумаги, но само упоминание об этих предметах подействовало благотворно и в голове что-то зашевелилось.

- Пишите. Первое. Ночью, видимо, вскоре после полуночи, один за другим произошли два сильных подземных толчка, после чего установилось непрекращающееся пока дрожание почвы. Пределы опасной зоны неизвестны. Прекратилась подача электроэнергии, воды и, по-видимому, газа. Телефонная связь нарушена. Телевидение и центральные радиостанции ЦНТ и ВВСС не работают.

Пишущая машинка на миг запнулась.

- Пишите, пишите. Все это говорит о том, что размеры бедствия значительны. Сила толчков такова, что часть гражданских сооружений как то: жилые дома, мосты и предприятия - могла подвергнуться разрушению, частичному или даже полному.

Слова приходили сами собой какими-то длинными стандартными связками. Так писали о землетрясениях в газетах, Спринглторп слишком много лет читал газеты. «Зарываюсь, - подумал он. - Надо конкретно. Конкретно».

- Имеются раненые. В первую очередь могли пострадать дома новой постройки. В районе Даблфорд таких домов беи лее двадцати. В районе Брокан - до пятидесяти. Район Уинтербридж весь состоит из таких домов.

- Уинтербридж - это не наша зона, - стрекоча на машинке, прервала Дэвисон.

- Пишите, сержант. Все наше, - сказал Спринглторп, Черт, не возражала бы она, не сбивала наладившийся ход мысли.

- Предлагается немедленно осмотреть район с вертолетов…

- Это в такой-то темнотище!

- Хорошо. Рассылкой автопатрулей по маршрутам…

- Которые определю по мере отправки.

- Да. И… и…

Все. Мысли сорвались.

- Установить на перекрестках дорог по моему указанию пункты регулирования движения и радиосвязи. Дальше что? - торопила сержант Дэвисон.

Тускло замерцало еще одно наитие.

- Мобилизовать дееспособную часть населения для разборки развалин и спасения пострадавших. Руководителем аварийных бригад назначить мистера Мартина Кэйрда, Липтон-роуд, двенадцать.

- С присвоением ему прав и обязанностей лейтенанта. Выделить в распоряжение отдела пять радиостанций, три автокрана и воинскую команду в составе третьей, четвертой роты. Все. Пока все. Пора к полковнику.

- Помми, пошла к тебе карета, - объявил им вслед ящик.

- Почему он вас так называет? - спросил Спринглторп, перешагивая через какие-то коробки, появившиеся в коридоре.

- Меня зовут Памела, - кратко ответила сержант Дэвисон. - Разрешите, сэр? - остановилась она на пороге кабины.

- Да-а? Вот это работа. Спринглторп изумленно считал приказы, которые Памела Дэвисон выложила на подпись полковнику.

Первый: о создании отдела и о назначении…

Второй: о выделении отделу штабного транспортера 004, радиостанций, автокранов, генераторных прицепов, вертолета, грузовиков, солдатской команды («Вы с ума сошли», - проворчал полковник, подумал, вычеркнул четвертую роту, еще подумал, вписал: «первого взвода третьей»).

Третий: о развертывании госпиталя, пункта питания и пункта приема («Там должен распоряжаться кто-то из гражданских, - сказал полковник. - У вас есть кандидатура?» «Так точно, сэр, - ответил Спринглторп. - Мадам Мартин Кэйрд, Липтон-роуд, двенадцать». «Женщина. Это хорошо», - кивнул полковник).

Четвертый: о рассылке автопатрулей и организации связи.

Пятый: о разрешении мобилизовывать людей и оборудование и назначать руководителей созданных бригад («Мобилизовывать в ополчение», - дополнил полковник).

Шестой; о…

Седьмой: о…

Восьмой: о…

Восемь!

- Добрeq \o (о;ґ)! - сказал полковник Уипхэндл. - Можете идти, сержант. Капитан, останьтесь.

- Есть, сэр! - кажется, они сказали это хором.

- Насчет вас я, по-моему, не обманулся, - сказал полковник, когда сержант Памела закрыла за собой дверь. - Для запасника на первый раз очень и очень неплохо. Заваруха продолжается. А у нас еще город и порт. Вот карта. Дайте краткую характеристику. Учтите, мы все здесь люди новые, свежий набор. Мой состав, кроме десятка пивных, в городе ничего не знает. Я сам полтора месяца как сюда переведен.

- Там тоже трясется?

Полковник пожал плечами.

- Связи нет. Здесь, у нас, трясется, там, у вас, тоже. Вероятнее всего, и город ходит ходуном. Говорите.

Мысль о городе до этой минуты просто не приходила Спринглторпу в голову.

- Опаснее всех, пожалуй, Верхний район. Вот здесь, между рекой и холмами. В основном - новостройки, много бараков. Здесь и здесь - оползнеопасные зоны, строительство воспрещено. Так что район разбит на три изолированных участка. Железнодорожный мост крепкий, а новый мост - железобетонный. Я его не люблю. Плохо строили.

- Кстати, о железной дороге. Скажите Памеле: надо отправить патруль вдоль полотна. Там может быть черт знает что.

- Есть, сэр! - что-что, а канон молодецкого ответа Спринглторп, кажется, освоил в совершенстве.

- Где электростанция?

- На южном берегу. Вот здесь. Фабрика рыбной муки, холодильник, электростанция, лесобиржа, склады «Аримпорт».

- Склады. Мародерство. Возможно, мародерство, Спринглторп. Да, - полковник нажал клавишу на селекторе. - Двайер!

- Есть, сэр, капитан Двайер слушает!

- Двайер, второй взвод вашей роты, полный боезапас, два броневика. Общая разведка города и охрана складов. Доведет капитан Спринглторп. У него особый приказ, так что давайте вашим людям командира. Выезд в течение десяти минут.

- Вас понял, сэр!

- А вы Спринглторп, проедете от складов к мосту и попытаетесь осмотреть район. Доложите мне. Сколько народу в округе?

- Сто пятьдесят тысяч. В городе тридцать пять.

- Сто пятьдесят, - полковник задумался. - Чего мы еще не предусмотрели, Спринглторп?

- У беженцев на руках наверняка будут ценности…

- Разумно. Этим займется ваша мадам Кэйрд. Я дам броневик и охрану. Пусть организует прием на хранение. Отправляйтесь.

- Есть, сэр!

У выхода из транспортера его окликнули:

- Капитан Спринглторп? Сержант Дэвисон велела проводить вас. Сюда, налево. Вон ваша машина.

Предрассветный ноябрьский холод пронизал Спринглторпа до костей. Что это? Дождь? Только его не хватало.

Спринглторп шел во тьме, как избранник фей: куда ставил ногу, там оказывалась земля. У самой подножки транспортера он ступил-таки в глубокую лужу. Ледяная вода хлынула в туфель, но тут его подхватили и бросили вверх так стремительно, что он не успел даже нащупать опорных скоб на борту машины.

Штабная кабина - его, Спринглторпа, штабная кабина - оказалась точь-в-точь такой же, как и кабина полковника. Яркий свет, большой стол с четырьмя телефонами, на стене карта, на полу путаница проводов. Сбоку второй стол поменьше. За ним над пишущей машинкой - Памела Дэвисон. У нее на столе термос, вскрытая банка бисквитов и большой сверток.

- Поешьте, капитан. Есть распоряжения?

- Полковник приказал отправить патруль вдоль железной дороги. Я промочил ноги. Сейчас еду в город. Нельзя ли…

- Это для вас. Оденьтесь.

В свертке оказался теплый комбинезон и пара огромных кубических ботинок. На груди и спине комбинезона были прилеплены буквы из светящейся липкой ленты: «КАПИТАН 6 СПРИНГЛТОРП».

- Обувь универсальная. Разрешите, я вам помогу. Вот здесь застежки, это поддув по ноге, на щиколотках включение обогрева. Наметьте маршруты автопатрулей и места для пунктов связи.

Комбинезон был тяжел, как рыцарские доспехи, ботинки неподъемны, хотя… Ноги они охватывали плотно и тепло. Неловко ступая, Спринглторп подошел к столу, налил из термоса в чашку дымящуюся жидкость и повернулся к карте.

- Вот сюда на север. Так на восток. Сюда на юго-запад, здесь поворот. И обратно на Липтон-роуд. Еще на карьер.

Ставя карандашом на карте жирные точки, он отхлебнул из чашки и остолбенел. Его словно прожгло насквозь.

- Ничего, ничего, - ободрительно сказала Памела. - Кэйрды едут сюда на нашей машине. Блаунтов пока не откопали, но там есть кто-то живой. Отзывается. Патруль обнаружил еще два разрушенных дома. Если так пойдет дальше, нам придется туго.

- П-послушайте, Памела, - пролепетал он. - Что за пойло?

- Химия, - ответила та. - Бодрей будете. Держите связь со мной. Мой позывной «Дюрер», ваш - «Рафаэль».

По коридору загромыхали быстрые тяжелые шаги.

- Капитан Спринглторп? Лейтенант Хорн. По приказу капитана Двайера. К выезду готов.

В голове у Спринглторпа зазвенело и воцарилась полная пустота. И в пей, словно огромный мыльный пузырь, поплыла, переливаясь, одна-единственная мысль: «Я… Должен… Их… К складам… В город… К мосту…»

- П-прощай, Памела! Держись! Мы их всех! - с безмерным удивлением услышал Спринглторп громовой героический бас. Свой собственный бас. Бас полководца. - Лейтенант! Вперред!

Гррохочут ботинки! Это пррекрасно! Вперред! Их. К складам. И на мост!

Внезапно его дико затошнило. Спасение было только в одном: вперред! Молниеносно! Сметая пррепоны!..

Он ощутил, как под ногами дрожит земля, и восхитился! Вот! Она дррожит от нашей поступи! Рванул дверцу командирского джипа и обрушился на кресло рядом с водителем. Кресло тоже должно быть раздавлено! И сметено!

- Рубенс, Рибейра, я - Рембрандт! Как слышите? - возмутительно робко лепетал кто-то сзади. - Следовать за мной, - дистанция сорок, скорость тридцать, связь постоянно. Повторите. Ван-Гог, я - Рембрандт, к выезду готов, прошу «добро».

Ему нахлобучили на голову шлем с наушниками, под подбородок что-то вдавилось, Спринглторп непроизвольно глотнул, и в ушах у него зазвучала музыка сфер.

- Рафаэль, я - Дюрер. Как слышите? - пропищал кто-то.

- Я - Рафаэль! Вперед! - И Спринглторп великолепным жестом двинул на врага неисчислимое, несокрушимое воинство.

- Ван-Гог, я - Рембрандт, Рембрандт! Прошел сто двадцать седьмой. Справа бензоколонка. Людей нет. Повреждений не видно.

- Дюрер - Рафаэлю, Дюрер - Рафаэлю! Введено осадное положение. Прибыли Кэйрды. Развернута операционная и перевязочная. Доставлена партия раненых, семь человек.

Осадное? Прекрасно! При чем тут раненые! К складам! И на мост! Мы им покажем!

- Ван-Гог, я - Рембрандт, Рембрандт! Миновал Виллоу-три. На улицах много людей. Достиг сто двадцать девятого. Видимость ноль. Вешаю люстры.

В небе перед Спринглторпом одна за другой распускались монументальные сияющие хризантемы. Они постепенно увядали, тускнели, но тут же вспыхивали новые. Ниже, над полотном дороги, полоскалась мятущаяся перламутровая завеса мелкого дождя.

Ногам стало жарко, просто горячо. Спринглторп пригнулся, нашаривая в темноте выключатели на щиколотках. И ткнулся головой во что-то твердое.

- Ван-Гог, я - Рембрандт! На шоссе вода! На половине сто тридцать первого. Рубенс, Рибейра, стоп!

Какая вода? Откуда здесь вода? Спринглторп тупо посмотрел на сияющий в свете фар придорожный рекламный щит «ОТПУСК ТОЛЬКО В КАТАЛОНИИ». Сколько тысяч раз он проезжал мимо этого щита! Еще четыре километра - и город! Почему мы стоим? Вперед!

- Ван-Гог - Рембрандту! Продолжайте движение вперед со всеми мерами предосторожности. Связь постоянно.

Водопровод прорвало. Вот оно где его прорвало. Ди… Диверсия! Изловить! Военно-полевой суд!

- Дюрер - Рафаэлю! Поставлено пять больших палаток для беженцев. Принято шестьдесят человек, из них двенадцать раненых. Двое раненых скончалось. Позывной Мартина Кэйрда - «Дега», позывной Марджори Кэйрд - «Делакруа».

- Я - Рафаэль. У нас вода! Идем вперед!

Теперь ниже перламутровой завесы в свете хризантем поблескивала черная гладь.

- Капитан, джип дальше идти не может. Будем продвигаться на броневиках. Осторожно! Броневик подойдет с вашей стороны. Рубенс, кювет прощупывайте! Свалитесь, дьяволы! Ван-Гог, Ван-Гог, вижу сто тридцать первый!

Сзади нарастали рокот и свет. Спринглторп распахнул дверцу и увидел у самой подножки воду. Плещущую воду. Пить! Вот чего ему хочется. Пить! Он зачерпнул горсть и поднес к губам. Господи, какая гадость! Какая горько-соленая гадость! Соленая!

- Лейтенант! Она соленая! Как морская! Она… Морская! Это море! Мы в темноте заехали в море!

В сотне метров впереди сверкал надписью километровый столб «131». Нет, они не сбились с дороги. Но отсюда до моря… Километров двенадцать!

Огромное мокрое рубчатое колесо броневика с плеском надвинулось справа, остановилось. Еще двинулось вперед.

- Ван-Гог! Ван-Гог! Это море! Море! Видимость ноль! На сто тридцать первом море!

- Это не море, - сказал Спринглторп. - Это океан. И в последний раз повторил про себя, как молитву:

«К складам. И потом к мосту».

Броневики прошли вперед еще метров двести, остановились. Вода стала заливать двигатели. Дорога под ней слишком быстро шла под уклон. Уклона здесь никогда не было. Здесь всегда была равнина, плоская, как бильярдный стол. А как же город?

Впереди трепетала непроницаемая беззвучная перламутровая завеса.

- Ван-Гог - Рембрандту! Срочный возврат! Оставьте наблюдательный пост на джипе перед урезом воды. Связь по мере движения уреза. Ван-Гог - Рафаэлю! Срочным возврат! Начните эвакуацию людей из Виллоу-три. Высылаю самоходные понтоны Броневики используйте по своему усмотрению до прибытия понтонов.

- Вас понял! - механически ответил Спринглторп, уже понимая и еще не понимая. Не принимая того, что, вероятнее всего, произошло.

 

2

Дробный стук отдавался в плечах и затылке. Сиденье под Спринглторпом попрыгивало. Вертолет словно висел на трепещущей ниточке, а внизу шевелилась, переваливалась дымящаяся серая гладь океана. По ней неслись стан ящиков, бочек, бревен, пакеты досок. Вот стремительно пробежал рыболовный траулер, потом второй. Нет, это был тот же самый, просто они вернулись к нему. На палубе стояли люди и призывно махали руками.

- Скажите им, пусть идут на восток, - зазвучал у него в ушах голос полковника Уипхэндла.

Капитан Двайер, сидевший рядом со Спринглторпом, наклонился, защелкал тумблерами и произнес, четко выговаривая слова.

- Траулер четыре тысячи пятьсот тридцать три. Идите курсом двадцать пять до линии электропередачи и вдоль нее до шлюза. Там вас встретят.

Траулер запрокинулся влево, и на его место приплыло торчащее из воды закопченное жерло трубы, рядом второе, третье.

- Электростанция, полковник! - крикнул Спринглторп.

- Не кричите, капитан. Вас прекрасно слышно, - ответил Уипхэндл. - Какой высоты трубы?

- Пятьдесят два метра.

- Торчат метров на десять, - оценил Уипхэндл.

Значит, здесь глубина сорок.

Внизу, плотно прижавшись бортами друг к другу, наискосок пробежали две баржи, а следом проплыл огромный серебристый круглый бак с длинным радужным хвостом. Еще один. Нефтехранилище. Всплыло. Действительно, оно должно было всплыть.

Водная гладь под ними еще раз перевалилась, приблизилась, стремительно понеслась в сторону. Местами она кипе, па, пузырилась, местами на ней пластались какие-то пестрые лохмотья, но большей частью она была так спокойна, так безмятежна, словно не эта зелено-серая лоснящаяся жижа бесшумным молниеносным наскоком часов восемь назад удушила тридцатипятитысячный город. Предусмотрительно опоенный зельями Памелы Дэвисон, Спринглторп не чувствовал ни ужаса, ни страха - только холодную сосредоточенность, желание что-то увидеть. Что угодно.

В поле зрения вдвинулась блестящая стеклянная стена, торчащая из воды, резко сломалась в плоскую замусоренную кровлю. «Джеймс Коммерс Билдинг» - единственное двадцатиэтажное здание города. Кровля приблизилась, повернулась, стремительно всплыла и ударила вертолет снизу. Он закачался, грохот умолк, и Спринглторп осознал, как ноет у него голова, какое в ней бесконечное пустое пространство и как бродят по нему, бестолково сталкиваясь, неясные болезненные отзвуки.

Уипхэндл приподнялся, оглянулся, и, ощутив молчаливый приказ, Спринглторп встал и пошел к дверце, которую, согнувшись, придерживал рослый сержант. Лицо овеял пахнущий морем воздух. Как хорошо! Он, пошатываясь, спустился по лестничке и стал на твердый бетон, широко расставив ноги. Его качало. Нет, это сотрясалось здание, его била все та же дрожь. Боже мой!

Вокруг было море. Не тот крохотный кусочек, который он видел в оконце вертолета, а щедро распахнутая гладь. Под громоздящимися белыми облаками на ней вдалеке сияли пятна солнечного света.

Он побрел было к краю кровли, но, остановленный повелительным окриком, оглянулся, увидел полковника, стоящего с поднятой рукой, рядом с ним группу офицеров, а в стороне, у облупившейся зеленой двери, ведущей внутрь дома, сидящего на корточках солдата. Спринглторп покорно поплелся к группе, стал сбоку, полковник опустил руку, солдат отпрыгнул в сторону, под дверью сверкнуло, хлопнуло, створка резко откинулась, нижний край ее задрался, и она так и застыла, вывихнутая кверху.

Полковник вошел первым. Спринглторп - четвертым или пятым. Внутри было полутемно и тихо. Шаги гулко отдавались в коридоре, застеленном ворсистым пластиком, двери со стеклянными табличками были заперты и недвижны. Кто-то нашел внутреннюю лестницу - узкий бетонный лаз, - и все они, друг за другом, спустились вниз на несколько этажей, освещая путь ручными фонариками. Когда в светлом круге заблестела чуть подрагивающая черная вода, все остановились. Резкий шорох шагов утих. Уипхэндл, твердо ступая, спустился на последнюю ступеньку над водой, снял фуражку, вытянулся и сказал:

- Упокой, господи, их души.

Его голос гулко прозвучал в бетонной шахте.

- Упокой, господи, их души, - беззвучно пошевелил губами Спринглторп и потянул с головы шлем. Но шлем был крепко застегнут рукой Памелы, а как расстегнуть его, Спринглторп забыл. Воцарилась мертвая тишина. Нет, не тишина. Шахта гудела, от подрагивающих стен шел гул. Бить, бить по ним кулаками и громко кричать: «Да сколько же это может продолжаться!» Бессмысленно. Но только скорей отсюда, скорей из этой ловушки, где сейчас на них со всех сторон!.. Но все стояли, и он тоже стоял, только сердце внезапно стало разрастаться, пухнуть, подступило к горлу. Он вытянул руки по швам, и сердце послушалось, чуть осело, но барабанило внутри мятежно и мощно.

Впереди стоящий посторонился, пропуская наверх полковника. Уипхэндл поднимался, глядя под ноги. Спринглторп тоже посторонился, повернулся, стал ждать, когда же все они пойдут наверх. Наверх! Скорей наверх! Как медленно идут там, впереди! Обогнать их! Бегом! Наверх! Зачем они так далеко спустились в эту мрачную западню, в это подземелье? Да, подземелье! Ад!

Выйдя в коридор верхнего этажа, окунувшись в его замершую роскошь, он продолжал идти за впереди идущим, и оказалось, что все они гуськом входят в открытую дверь поодаль на противоположной стороне коридора. Значит, ее взломали.

Большой светлый кабинет, стены обиты квадратами белой и голубой искусственной кожи, на стыках крупные светло-золотые звезды. Поперек кабинета - длинный стол, накрытый темно-синей скатертью. На столе - две армейские рации, захватанные грязными руками, облупившиеся по краям. Его покоробило от их вида, он попятился в коридор, отошел от двери и стал искать глазами табличку. На соседней стеклянной двери тускло поблескивали золотые буквы. Спринглторп долго читал их: «Ге-не-раль-ный ад-ми-нист-ратор О-ба-ди-я П.Джеймс-млад-ший».

Да, да, конечно. Здесь, на верхнем этаже, восседал сам Обадия П.Джеймс, создатель и хозяин этого никому не нужного колосса, в котором пустовали целые этажи. Он считал это надежным капиталовложением, все ждал бума. Где он сейчас? Там, внизу? Под водой? Как и весь город! Боже мой, да что же это, что же это!..

- Капитана Спринглторпа к полковнику!

Спринглторп кивнул сержанту и прошел в кабинет. Офицеры кучкой стояли в стороне, полковник сидел у стола и протягивал ему телефонную трубку. Его к телефону? Кто? Спринглторп взял трубку и сказал:

- Капитан Спринглторп слушает.

В трубке раздался чистый и ясный голос:

- Мистер Спринглторп, с вами говорит министр по делам информации и туризма Питер Джеффрис. Здравствуйте.

- Здравствуйте, - пробормотал Спринглторп.

- Мистер Спринглторп, мы обсудили с полковником создавшееся положение. Мы пришли к выводу, что округ прежде всего нуждается в восстановлении высшей гражданской администрации. Дело безотлагательное. Полковник дал вам отличные рекомендации. Что вы скажете, если мы назначим вас главой временного административного комитета округа?

Спринглторп немо открыл и закрыл рот. Голос продолжал:

- Я подчеркиваю: временного. Разумеется, если вы сможете составить комитет из популярных представителей местного самоуправления, это будет прекрасно. Но если это вызовет затяжку, подберите людей по своему усмотрению. Прежде всего я прошу вас довести до сведения населения заявление правительства. Что-нибудь так: в ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое ноября на наш остров обрушилось стихийное бедствие. Его природа выясняется компетентными органами. Определяются размеры ущерба и принимаются меры по оказанию помощи. Надо успокоить людей, Спринглторп. Правительство скорбит вместе с вами о потерях - эту мысль следует донести в сильных выражениях. Оно призывает вас объединиться вокруг органов власти, оказывать им всемерную поддержку, соблюдать порядок и организовать взаимопомощь. Подредактируйте, согласуйте со мной и обнародуйте. Это первое. Второе. Обеспечьте связь по округу и вне его, где только сможете. Мы должны знать все. Прошу вас ежечасно поддерживать связь со мною. Для вашего сведения, но не для распространения: столицы больше нет. Весь восточный берег - это кромешный ад. На севере и юге относительно стабильно, ваш запад очень пострадал, но это не так чудовищно, как у нас. По-видимому, из всего состава правительства в живых остался я один. Только потому, что из-за недомогания выехал за город. Пока об этом ни слова, прошу вас. Нельзя допустить паники. Третье. Организуйте караваны к нам на восток. Нужны люди, медикаменты, продовольствие. Мы обратимся за помощью, но она придет не сразу. Я даю вам право на реквизицию, но помните: наша традиция - доброе согласие. Вы хорошо меня слышите?

- Да, господин министр.

- Рад, что мы с вами договорились. Не допускайте паники - это главное. Да, и у меня к вам личная просьба. Я прошу вас принять меры к розыску Эуфимии Паркер. Она живет в Брокане, Коннолли, восемнадцать. Это мать моей жены. Помогите ей добраться до нас. Передайте ей, что мы все целы. Пожилая женщина не очень крепкого здоровья. Конечно, не в индивидуальном порядке, а в рамках воссоединения семей перед лицом общей опасности. Этим тоже необходимо заняться. Вы записали? Эуфимия Паркер, Коннолли, восемнадцать, Брокан. Мы все - в Файфкроу, она знает.

- Да, господин министр.

- Благодарю, Спринглторп. Надеюсь на вас. Жду разговора с вами через час-полтора. А теперь, извините, пожалуйста, передайте трубку Уипхэндлу.

- Я… Конечно, мы приложим все силы…

- Сэр! Срочное донесение!

Радист второй станции протянул полковнику бланк с зеленым уголком. Поднося к уху трубку, Уипхэндл кивнул и передал бланк Спринглгорпу. Спринглторп прочел: «Рубенс - Ван-Гогу. Море отступает. Море быстро отступает. Преследую урез воды. Достиг 132 посуху, двигаюсь дальше. Прошу инструкций…»

* * *

Океан отступил так же безмолвно, как и нахлынул. К пяти часам вечера он не только отдал все, что поглотил ночью, но откатился еще дальше на запад. И продолжал отступать, обнажая свое вековечное дно - россыпи изъязвленных глыб, обросших бурыми косами водорослей. Быстро темнело. Была в этом отступлении зловещая парализующая непроницаемость, и Спринглторп распорядился отвести патрули ополченцев, достигшие былого берега, на линию ночного продвижения воды. Он понимал: эта линия ничего не гарантировала, но в ней была хоть какая-то определенность. Определенность - то, чего за последние сутки они были начисто лишены. Пережитый ужас стократ усиливал страх перед надвигающейся тьмой, подавлял, лишал воли к действию. Всех. И большинство покорялось, опускало руки. Металось, искало на кого понадеяться, кому пожаловаться, на кого возложить тяжесть своего отчаяния. Он, Спринглторп, знающий и умеющий не больше, чем другие - а зачастую и меньше, - волей обстоятельств стал тем, кому можно жаловаться, и люди шли, шли, шли к нему, к нему, к нему. Они не разбирали развалины, не шили палатки, не кормили, не лечили, не поддерживали друг друга. Они, каждый сам по себе, создали огромную безобразную очередь жалобщиков. Очередь домовито устроилась возле плаца. И кто-то составлял список, кто-то писал на ладонях номера, кто-то убедил всех, что их примут, выслушают и отдадут приказ - кому? кому можно отдать такой приказ? - накормить, починить, возместить. Ярость, беспомощная ярость вскипала в нем всякий раз, как он видел эту толпу, слежавшуюся в удава, обложившего его палатку. Разогнать! Разогнать их всех! Пусть делают дело!

- Ни в коем случае, - возразила Памела Дэвисон. - Они не смогут. Лучше пусть будут собраны в одном месте.

- Чтобы они так и сидели? Вы что, считаете, что я могу сейчас заниматься их приемом?

- Это должен делать ваш заместитель.

- То есть вы? Вы в своем…

- И не я.

- Кто же?

- Найдем. Надо найти.

И нашла. Цены нет этой женщине. Нашла какого-то самоотверженного попа, отца Фергуса, и определила ему в штат четырех бог весть как попавших сюда монахинь. Они внимательно выслушивали каждого, записывали каждое слово на формулярах складских требований, - где-то отыскалась их целая кипа - и каждого выслушанного записывали в следующую очередь - на решение по его делу. Лишь бы он не ушел, не сеял растерянности и безволия.

- Ведь это страшнее всего, - сказала сержант Дэвисон, И была совершенно права.

Землю била все та же непрекращающаяся мелкая дрожь. И как-то к ней все привыкли, притерпелись. Настолько, что кто-то распорядился отвести беженцам для ночлега четырехэтажную казарму в военном городке, и Спринглторпу пришлось вмешаться и самому собирать швейные бригады для шитья палаток.

Как мало было тех, кто сам находил себе дело и попросту брался за него. Но они были. Учитель физики из Брокана сам нашел электромонтера и подручных. Они установили на вертолете прожектор. Теперь можно было ночью следить за океаном с воздуха. Зубной врач собрал десяток старух, прицепил автобус к трактору и, разъезжая по окрестным лугам и фермам, доил брошенных коров. «У меня шестнадцать тонн молока! - кричал он в трубку радиотелефона, добравшись до поста связи. - Их надо доставить в лагерь. Кто должен это делать?» - «Вы, - ответил Спринглторп. - Мобилизуйте людей, реквизируйте грузовики и горючее. Я даю вам право!» - «Черт знает что!» - ответил врач, но часа через два Спринглторп увидел посреди лагеря рудовоз, с которого скатывали в толпу столитровые молочные бидоны.

Конечно, Уипхэндл настаивал на ночном патрулировании чудом возвращенного города, словно его солдаты не устали смертельно за весь этот сумасшедший день. Спринглторп собрался было спорить, но вдруг понял, что спорить не надо. Есть сотни вещей, куда более важных: ночлег, топливо, вода, хлеб. Утром в лагере было около трех тысяч человек, к вечеру - пятнадцать. Завтра будет тридцать или сорок. Все налаженные системы словно растворились. Как не было их! Он выхватывал из толп нужных людей, сначала стыдил, убеждал, потом настолько устал, что начал крикливо приказывать, сам удивляясь, что никто не прекословит.

Выполнялись или нет его приказы, этого он большей частью не знал и не мог узнать. Да и сама мысль о проверке попросту не пробилась сквозь гущу кричаще неотложных дел. Он давно и безнадежно запутался бы, если бы не сержант Дэвисон. Памела умудрялась записывать все распоряжения, она составляла немыслимые графики и таблицы. В них находилось место всем и всему. В клеточках и квадратиках, как в сетях, застревали люди, знающие люди. Она по собственному разумению отважно пичкала их армейскими медикаментами, кого вдохновляя на подвиги, кого безоговорочно подчиняя, кого делая гением обороны. Спринглторп заикнулся было, что таблетки надо раздавать всем.

- По крайней мере, одному из десяти. Это норма, - ответила Памела. - Но у меня остались четыре коробки. Весь наш энзе.

Она поставила перед ним банку с омлетом и кружку кофе.

- Ешьте.

Спринглторп покосился на кофе.

- Вы опять туда чего-нибудь намешали?

- Нет. Вам уже не надо. Вы втянулись.

Он только что вернулся из Брокана. Там была типография, она была в полном порядке, не было лишь электроэнергии, но, предвидя это, Спринглторп привез туда дизель-генератор и бочку солярки. Ему быстро удалось разыскать профсоюзного старосту типографии. Он был готов мобилизовать рабочих, вести на работу под конвоем, но все это не понадобилось. Когда печатая машина пришла в движение, Спринглторп понял, почему. Зданьице тряслось так, что куда там стихийному бедствию!

Две тысячи экземпляров воззвания к населению Спринглторп взял с собой и отправился к мэру. Местный мэр, тощий, высокий, с кустистыми бровями, повел разговор так, словно это Спринглторп устроил землетрясение и теперь должен ответить перед ним, мэром, за свое преступное деяние. Мэр требовал восстановить электросеть и водопровод, требовал доставки бесплатного продовольствия, а Спринглторп слушал, кивал и злился на себя за это. Неизвестно, чем бы все это кончилось, но мер перегнул палку. Он начал что-то плести о том, что делом о смерти двух раненых граждан броканской общины в госпитале военного городка должен заняться суд. Пусть суд выясни г. была ли им оказана квалифицированная помощь. В чем он, мэр, сомневается. И тут Спринглторпа взорвало. Продовольствия в Брокане хоть завались! Аптека есть! Есть гараж и живопырка по изготовлению церковных электрогирлянд - стало быть, есть инструмент. И полно людей! И это не его, Спринглторпа, а его, мэра, дело организовать питание, медицину и ремонт. За счет своих ресурсов. И если он, мэр, к завтрашнему утру всего этого не сделает, то он, Спринглторп, арестует его и предаст суду! А если он, мэр, не в силах с этим справиться, то пусть убирается вон! Он, Спринглторп, найдет другого мэра…

- Вы превышаете… Вы узурпируете… Я не позволю… Меня избрал народ! - прохрипел мэр, лицо его исказилось от праведного гнева. Какой законченный, какой непрошибаемый идиот!

- Да или нет? - орал Спринглторп. - Да или нет?

И он, Спринглторп, тоже идиот!

- Я буду жаловаться!.. Я обращусь лично…

- К кому? - простонал Спринглторп, изнемогая. - К кому? Да или нет, я вас спрашиваю!

Скандал засосал его в свою омерзительную трясину. Выхода не было…

Выручил профсоюзный староста типографии, который привел его к мэру и при всем этом невольно присутствовал.

- Не надо, шеф, - сказал он. - Не надо. Верно говорите: разбежались по углам, хнычем, неизвестно чего ждем. Соберем комитет, ребята сделают, что можно. А что нельзя, уж поможете.

- Как вас зовут? - спросил Спринглторп. Есть имена, которые золотом бы выводить. На скрижалях. Хорош начальник округа! До сих пор не удосужился узнать, как зовут человека, делавшего для него дело.

Выяснилось, что в Брокане есть профсоюзный комитет, к председателю которого, Ангусу Куотерлайфу, типографский староста Дедад Борроумли сейчас без долгих разговоров и отправится. При упоминании о комитете «избранник народа» как-то поубавил прыти, договорились о связи через патруль в сквере, и Спринглторп отправился разыскивать министерскую тещу.

Мадам Паркер оказалась цветущей дородной матроной в полном сознании своих особых прав. Сопровождающего для нее Спринглторп привез с собой. Его выбрала Памела Дэвисон. «Он из Файфкроу, так что доставит ее туда мигом», - сказала она. Сцену отправки видело множество народу, и Спринглторпу до сих пор было стыдно за возню с этой лавочницей посреди полуразрушенного поселка. Наверняка, если бы вместо него поехала Памела, всего этого безобразия не было бы. Что же теперь? Звонить Джеффрису и предложить вместо себя в начальники Памелу Дэвисон?..

Он ел омлет и пил кофе. Всю жизнь он терпеть не мог омлетов, и Эльза никогда их не готовила. Какие глупости. Вполне съедобно. Вот так проживешь с человеком тридцать пять лет, сына вырастишь, а потом окажется, что кое-что важное вовсе не так уж важно, как представлялось. Эльза… Но ведь Эльза же умерла. Когда? Вчера? Позавчера?

Он стал считать дни, но тут в кабину угловатой глыбой вдвинулся старик Мартин Кэйрд, грохоча пластиковыми латами пожарника-спасателя.

- Послушайте, Спринглторп, ребята дело говорят. Нужен кабель. Километров пять. И у нас будет электричество.

- Март! Каким образом?

Кэйрд загремел налокотниками, опираясь о стол.

В городе, в рыбном порту, стояли траулеры. Ночью три из них остались целы, и утром по высокой воде их отвели в верхний ковш шлюза, ставший новым устьем. Там они и сейчас на плаву. Три траулера - это две тысячи киловатт. Тут есть один парень с верфи, гостил у родни в Даблфорде, он знает. Кинуть с них кабель до ближайшей подстанции - это километров пять, а может, и меньше. Пока прямо по земле. И будет ток. Спринглторп припомнил огромные катушки кабеля в городе на стройплощадке университета.

- Так я отправлю ребят. Дайте бумагу, чтобы патруль пропустил. Пошлю Марта, он управится. Мигом.

Сейчас? В город? Нет, с этим придется подождать до утра. Март-младший пусть сейчас отдыхает, а под утро заменит отца.

И тут Спринглторпа осенило:

- Но ведь там были еще баржи. Несколько барж. Где они?

- Да там же, в ковше.

- На баржи нужно перевести операционную и тяжелораненых. Там не трясет. Слышите, Мартин?

Пишущая машинка Памелы дала длинную одобрительную очередь. Три самоходных понтона для перевозки раненых, грузовики, вертолет для переноса операционной и врачей. Понтоны, вертолеты, грузовики - сколько всего этого было за нынешний день? Это же все люди, люди. Не железные же они! Они смертельно устали. И смены не будет.

А вдруг вот сейчас, сию минуту, тряска прекратится? Не может же она длиться вечно! Спринглторп нажал ногами на пол, чтобы она прекратилась. Но она не прекратилась. Он вздохнул.

Зазвонил телефон.

- Вас, капитан.

Почему Памела называет его капитаном? Его же демобилизовали. Часов в девять утра. Забыл, забыл ей сказать об этом.

- Спринглторп, как у вас?

- Кое-что удалось сделать, господин министр.

Памела молча положила перед ним исписанный листок. Он благодарно кивнул. Хлебопекарня. Наблюдение за океаном. Палатки. Воззвание. Караван. Караван ушел на восток на трех рудовозах. Когда они ползли мимо его дома, казалось, что их тысячи. А их всего-то полтора десятка. Мало. Хорошие машины.

- Прекрасно, Спринглторп. Кое-кого надо будет наградить. Подготовьте мне, пожалуйста, список. Кстати, примите благодарность от всей нашей семьи. Моя жена и я, мы глубоко вам признательны. Ее мать рассказывает о вас чудеса. И еще одно. Что у вас там вышло с броканским мэром?

Господи, сумело-таки нажаловаться это полено! Нашло кому!

- Спринглторп, вы глава округа. Не сочтите за упрек, но в таких случаях следует быть осмотрительнее и сотрудничать более гибко. Я надеюсь, вы сделаете выводы. И мой вам совет: не следует так расширенно толковать роль профсоюзов. У них свои задачи, у самоуправления свои. И вот еще что это самое главное. Завтра к двум часам дня здесь у меня соберется гражданское руководство округов и депутаты, с которыми удалось установить связь. Ваше присутствие обязательно. Есть мнение, что следует объявить о создании партии национального возрождения. Подумайте над этим. В два часа. Всего вам доброго.

Как можно сотрудничать с этим броканским кретином? Как?

- Очень просто, - сказала Памела. - Назначьте его на какой-нибудь важный пост.

- Сейчас на важных постах лямку надо тянуть, - проворчал Мартин Кэйрд.

- Можно придумать. Назначьте его председателем комиссии по временно бесхозным недвижимостям. Я имею в виду город.

Памела Дэвисон всегда права - Спринглторп успел к этому привыкнуть. Кэйрд молча развел руками.

- Договорились? Свяжитесь с ним сами. Так нужно.

- Памела, помилуйте! Зачем нам этот мадридский этикет? Я не собираюсь на старости лет делать политическую карьеру.

- Вы хотите, чтобы ее делал он? Алло! Капитан, вас.

Нет, почему Памела Дэвисон всего лишь сержант?

- Спринглторп, зайдите-ка срочно ко мне.

- Хорошо, полковник. Иду.

Перед столом Уипхэндла спиной к Спринглторпу стоял черноволосый низкорослый человек в кожаной куртке и быстро говорил, мешая английские и французские слова. Он подружился с виконтом Кельтхайром в Африке. Корпус процветания. Виконт много раз прилетал к нему в Сен-Мало на собственном самолете. Встречались они и у виконта, но не так часто, как хотелось бы. Если у вас на руках хозяйство и молодая жена, которая предпочитает не забираться в небеса… Они были у Шарля. По телевидению поступили отрывочные сведения. Шарль - коротковолновик. Просидели до полудня, удалось кое-что поймать. Шарль связался с «Франс Пресс» и телевидением. Он дежурит и ждет сообщений. Вот его сертификат. Какая жена любит, когда муж летает! Но тут и Силь-Силь сказала: «Миш, надо лететь». Он шел по маякам. Брест, Лизард, Кармартен. Здешние маяки молчат. В принципе, довольно и тех. Но береговых ориентиров он не узнал и понял, что вышел из коридора. Поверь электронике - пропадешь. Он пытался прямо связаться с Кельтхайр-мидоус, но, как это сказать - «сан сюксе»? Тогда он решил идти по ориентирам на западном берегу. У него есть карта. Вот здесь виконт пометил своей рукой… Но берег был неузнаваем. Неслыханно неузнаваем. Он слышал, что принимал Шарль, но одно дело - слышать, а другое дело - видеть. Собственными глазами! Тогда он повернул в глубь острова, чтобы сесть при первой же возможности. Увидел много палаток, военных, свободное прямое шоссе. И сел. Конечно, он хотел бы прежде всего связаться с виконтом. Но такое бедствие, такое бедствие! Может быть, он может помочь? «Сансонне» не «Туполев», не «Боинг», но может взять двух-трех раненых. У него есть лицензия на ночное вождение. В спешке он не смог, но… Есть три ящика мясных консервов, ящик хлеба, ящик вина. И он взял в аптеке двадцать пакетов первой помощи и три хирургических набора. Больше там не было. С Красным Крестом он уладит сам, так что пусть у него примут. Но, если только это не затруднит, он хотел бы связаться с виконтом. Вот карточка.

- Как вас зовут? - спросил Спринглторп.

- Гийом. Мишель Гийом. Вот мой паспорт. Виза до конца года. К счастью… И здесь все время так? Трясется?

- Да. С ночи.

- Вы бы видели эту табуретку, Спринглторп! Как он на ней летает? Четыреста миль над океаном! Эти летчики-любители все полоумные.

- Не знаю, полковник. Летчик, самолет, связь с Францией. Мне не приходило в голову этого желать. Это замечательно.

- Он нарушил правила полета для гражданских самолетов. Пролетел над запретным районом. Я должен его арестовать.

- Это действительно запретный район?

- Какое это имеет значение?

- Но ведь он не намеренно. Может, позвонить Джеффрису?

- Джеффрис обязан исполнять законы так же, как и все мы.

- Но ведь законы не действуют. Введено осадное положение.

- Тем хуже для этого Гийома.

- Полковник, вы в самом деле хотите его упечь?

- Имею на сей счет установленный порядок.

- Но это же… похоже на нелепость! - Спринглторп в последний момент успел проглотить неположенное слово «идиотизм».

- А чем вы поручитесь, что он не мародер или не соглядатай банды мародеров, только и ждущих от него условного сигнала?

- Полковник, мы слишком часто говорим о мародерах, а ведь ни одного случая…

- Потому-то и ни одного, что мы слишком часто говорим.

- А если я возьму его на поруки?

- Не вздумайте. Пусть это делает виконт Кельтхайр. Придется его искать. Только этого нам не достава…

Пол выскочил из-под ног Спринглторпа. Свет померк, но было видно, как полковник всем телом метнулся влево и распластался на дверце несгораемого шкафа. Что-то хрястнуло Спринглторпа по шее сзади, он ткнулся спиной и локтями о стену, но соскользнул на пол и уже было привстал на корточки, как его пнуло. Он упал ничком, ударился головой. Что-то гремело, падало, разбивалось. Кто-то кричал. Он тоже закричал. Его подбросило, и он падал томительно долго. Упал, и стало совсем темно. В этом стальном ящике сверху на него ничто не обрушится. Значит, он останется невредим, это главное! Как темно!..

 

3

- Послушайте, не курите здесь! Дышать нечем!

- Тише. Тише!

Фонарь бился о шест палатки и безостановочно дребезжал. Огромные тени метались по стенам и своду, когда кто-нибудь вставал или переходил с места на место, и от этих внезапных бестелесных бросков сжимало горло. В ушибленный затылок монотонно вгрызалась боль, повязка стесняла движения, но они и без того были тяжелы и неуклюжи. Все тело как налилось свинцом. Долго он так не выдержит. Шестьдесят два года возьмут свое, и он рухнет как подкошенный на вздрагивающую землю.

При мысли об этом его закачало, и он сжал руками край стола, чтобы не упасть с узкого железного стульчика.

- Вот здесь трещина выходит на сушу. Ширина ее - метров тридцать. Она идет дугой на юго-восток, вот здесь пересекает реку. Река обрушивается в нее водопадом. Дальше трещина суживается, сворачивает на юг, потом снова на восток, задевает озеро. Судя по всему, озеро стекает в нее. Мы летели вот здесь. Вода отступила метров на двести от берега. Дальше трещина идет очень прямо на юго-восток и теряется в лесу.

- А дороги? («Глупый вопрос. Кто это?»)

Пилот пожал плечами.

- Что? Разорваны? («Конечно же, разорваны!»)

- Кроме этой, восточной. Мы вдоль нее возвращались. Видимых повреждений на ней нет. В пределах зоны наблюдения.

- Скажите летчикам: пусть отдыхают в вертолете, - подсказала Памела, и Спринглторп, через силу подняв голову, громко произнес:

- Благодарю вас. Мы теперь более отчетливо представляем себе наше положение. Вы можете идти и отдыхать в вертолете.

Пилот молча пошел к выходу. Его громадная тень чиркнула по стене палатки. Спринглторп покачнулся.

- Я должен добавить, - сказал он, одолев слабость. - С узла связи нам пока не звонят. Это значит, что связи нет. Ни с кем. Ни на севере, ни на востоке. В том числе и с правительством. С правительственными органами.

- Надо послать вертолет в Файфкроу!

- Мы обсуждали этот вопрос. Из четырех наших вертолетов цел лишь один, остальные повреждены. Мы с трудом сможем восстановить еще один. Запас горючего крайне ограничен. Поэтому мы решили отложить вылет. До тех пор, пока окончательно не выяснится, что иным способом связи не установить.

- А французский самолет?

- Это особый вопрос. Самолет имеет легкие повреждения, его сейчас ремонтируют. Надеемся, что утром он будет в порядке. Мы предполагали использовать его для отправки во Францию обращения за помощью к международным организациям и отдельным странам. Через наше посольство во Франции.

- Это было согласовано с правительством?

- Нет, - сказал Спринглторп и только тут ясно вспомнил слова Джеффриса: «Мы обратимся за помощью». - То есть я хочу сказать, что правительство собиралось это сделать, но, по-видимому не успело. Мы посовещались - мисс Дэвисон, мистер Кэйрд, отец Фергус и я - и пришли к выводу, что медлить нельзя. И мы решили предложить комитету взять на себя ответственность за этот шаг перед всей нацией и ее будущим правительством. Будущим, поскольку очевидно, что сейчас у нас его нет. Ради этого мы вас и собрали. Мы хотели обсудить обращение позже, когда обстановка станет яснее. Но раз уж зашла речь… Может быть, проголосуем? Есть ли возражения против отправки обращения? Нет. Тогда давайте зачитаем проект. Мисс Дэвисон, прошу.

- «К Объединенным Нациям, ко всем международным организациям, правительствам и народам всех стран. Наш остров постигла катастрофа. Уже более суток длится непрекращающееся землетрясение, разрушающее страну и все, что создано в ней руками людей. Число жертв огромно, страна лишена столицы и правительства, ресурсы тают с каждым часом. Мы обращаемся к вам с призывом оказать нам любую возможную помощь воздушным путем. Нужно эвакуировать раненых, детей и стариков из опасных зон. Нужны источники энергии, машины и оборудование для восстановительных работ. Нужно жилье легкого типа, продовольствие и медикаменты. Нужны вертолеты и летчики. Нужен медицинский персонал и оборудование для полевых госпиталей. Мы пока не представляем себе, как и когда мы сможем возместить расходы, но готовы использовать для этого все средства, которые окажутся в нашем распоряжении. Поспешите установить с нами связь и помочь нам. Именем народа гражданский комитет округа Рэли». Все.

Мертвая тишина. Только ходит ходуном земля и дребезжит фонарь. «Кого назначить вместо раненого Уипхэндла?» - в сотый раз тоскливо подумал Спринглторп, а вслух спросил:

- Какие будут предложения?

- Есть предложение. Надо вычеркнуть слова, что мы лишены правительства, - ответил голос из тьмы, где беспокойно покачивались бледные пятна лиц.

- Но ведь мы же его лишены.

- Нет. Вы и мы - это и есть правительство. Уж раз мы за это беремся… - начал голос и потерялся в нестройном гомоне.

- Это не так. Никто не давал нам таких полномочий. Мы не можем… Тише! Тише, пожалуйста!

- Хорошо, пусть это и не так. Я не юрист, хотя, по-моему, вся эта казуистика гроша ломаного сейчас не стоит. Но нельзя писать, что у нас нет правительства. Нельзя. Поймите! - настаивал голос.

- Кто вы такой? Вы слышите? Назовите себя! - раздался фальцет из глубины палатки.

- Я председатель броканского профсоюзного комитета Ангус Куотерлайф. Я кандидат в члены правления Центрального совета профсоюзов и член руководящего комитета рабочей партии. И готов подписать воззвание от имени этих организаций. И не как член гражданского комитета округа, а вместе со всеми здесь присутствующими - как член временного правительственного совета. Так и надо подписать: временный правительственный совет республики.

- Что за самозванство! - взвизгнул фальцет, и в ответ тьма разразилась путаной разноголосицей.

- Не самозванство, а он прав!

- Но совет прежде всего должен как-то конституироваться!

- Пока он будет конституироваться, мы тут все передохнем!

- Без истерики! И так тошно!

- Опишите в воззвании хотя бы то, что произошло у нас!

- Мы думали об этом. Но решили, что это надо сделать позже, - попытался ответить Спринглторп кому-то, кого расслышал и понял, но голоса продолжали спор.

- И правильно!

- Нет, неверно! Кто даст средства, когда нет фактов?

- Постойте, постойте. Есть предложение. Давайте утвердим пока так. Самолет полетит только утром. Если до утра что-нибудь дополнительно выяснится…

- Вот-вот! Господа центристы во всей своей красе!

- Прекратите! Вам что здесь, дискуссионный клуб? Я считаю, обращение написано правильно, и надо его утвердить. И оповестить об этом немедленно. Всех. К подписи «Временный правительственный совет» может присоединиться любой. Кто к ней сейчас не присоединится? Капитан, голосуйте! Есть описание, нет описания - какая разница! По сути дела возражений нет? Нет.

Это был голос Куотерлайфа. «Куотерлайф», - запомнил Спринглторп.

- Не курите здесь! Сколько можно просить! - отозвался кто-то.

«Больше никто ничего не скажет», - понял Спринглторп и громко объявил:

- Тише! Спокойней. Я ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы утвердить текст обращения, прошу поднять руку.

- Без слов, что у нас нет правительства и с подписью «Временный правительственный совет республики»! - настаивал Куотерлайф.

- Да. Без этих слов и с этой подписью. По-моему, это разумно. Как ваше мнение, мисс Дэвисон, мистер Кэйрд, отец Фергус?

- По-моему, Куотерлайф прав, - сказала Памела.

- И этот балаган я должен считать правительством? Нет уж, увольте! - крикнул кто-то; последовала короткая возня, и в тишине отчетливо раздалось: «Дурак!»

- Кто против? Нет. Текст утвержден, - нерешительно сказал Спринглторп. - Мисс Дэвисон, исправьте текст и подпись. Теперь мистер Кэйрд ознакомит нас с положением в округе. Прошу.

Мартин-отец грузно поднялся и оперся рукой о шест. Дребезжание утихло.

- Что в округе? Худо в округе. Домов, пригодных для жилья, много, но кто в них войдет, пока все это не кончится? Сто тысяч народу без крова. И какой народ? Все старики да детишки. Сами знаете, кто тут живет. У нас тысяч десять рабочих рук. Декабрь на носу, а жить можно только в палатках. Мы тут придумали утеплять их фуражными брикетами. Сена в округе полно. Наш экспорт. Оно же и резерв топлива. Надо объявить полную реквизицию брикетов и сена россыпью…

У входа в палатку раздался шум. Спринглторп с трудом, всем телом, обернулся и увидел парня с приемником в руках.

- Слушайте, слушайте! - кричал тот, подняв приемник над головой.

- …всему населению острова и его властям. По данным, полученным от геодезических спутников, ваш остров, как географический массив, пришел в движение. Он смещается на юго-запад со скоростью пятьдесят-семьдесят метров в час и, по-видимому, дополнительно поворачивается по часовой стрелке. Точные измерения затруднены неустойчивостью конфигурации берегов. По полученным снимкам наибольшие изменения произошли на восточном побережье. По просьбе вашего представителя в ООН назначено внеочередное заседание Совета Безопасности. Заседание, однако, отложено в связи со срочной эвакуацией городов восточного побережья Соединенных Штатов после цунами, вызвавшего значительные жертвы и разрушения по берегам Северной Атлантики. Внимание, внимание! Мы ведем для вас непрерывную передачу на частотах ваших центральных радиостанций. Мы примем от вас любые сообщения на частотах пять тысяч сто восемьдесят, шесть тысяч двести десять и шесть тысяч восемьсот сорок килогерц при любом уровне мощности. Мы будем повторять эту передачу каждый час до получения ответных сообщений. Сейчас будет передана инструкция по сборке коротковолнового передатчика. Затем мы расскажем об устройстве сейсмоустойчивых убежищ для гражданского населения и к вам обратятся архиепископ кентерберийский и кардинал Патрик О’Клеллан. В течение ближайших суток начнет работать программа телевидения. Вы примете ее на ваш телевизор, если из подручных средств сделаете специальную приемную антенну. Мы сообщим, как ее сделать. Внимание, внимание! Ваш представитель в ООН Лойгайр О’Брайд призывает всех граждан страны довести до сведения правительства, что он ждет инструкций. Во Франции начата эвакуация Нормандии, Бретани и Аквитании. В Голландии толчки причинили серьезный ущерб водоотливным сооружениям. В Лондоне объявлено о больших разрушениях на западном побережье. Рассматривается вопрос о частичном введении осадного положения и оказании помощи пострадавшим районам. Внимание! Мы повторяем наше сообщение! По данным, полученным от геодезических спутников, ваш остров…

- Боже мой, боже мой, да что же это! Мы же все погибнем здесь! - раздался чей-то пронзительный крик. - Люди! Люди! Помогите! Да сделайте же что-нибудь, люди!

Голос захлебнулся рыданием, но вся палатка взорвалась всеобщим воплем, тени взметнулись, и Спринглторп, не в силах совладать с собой, рухнул на стульчик и вместе с ним наземь. Памела Дэвисон вскочила, выхватила пистолет и, держа его в поднятой руке, стала мерно стрелять вверх, пронзительно крича:

- Молчать! Молчать! Мужики вы или бабы! Перестреляю! Подонки! Ложись! Ложись, я сказала! Встать!.. Ложись!.. Встать!..

«Она права! - сообразил Спринглторп. - Иначе не совладать. Паника…»

* * *

«Сансонне», полупрозрачный перепончатый самолетик, стоял на шоссе, облитый розовым светом зари. Утро наступало с неспешной постепенностью, словно ничего не произошло, словно не разверзается под ногами земля, внезапно ставшая устрашающей коварной хлябью. И словно не мечутся по ней люди, пораженные распадом жизни, захлестнутые безумием безысходности.

Как странно! Пока они были одни лицом к лицу с катастрофой, все как-то держались. Но вот раздался голос человечества, обещание помощи и поддержки, и все потеряли рассудок. Дэвисон знала лишь одно средство от этого безумия: труд, неимоверно тяжкий, непроизводительный, но осмысленный. В три часа ночи поднять лагерь, наливающийся динамитом истерии, разослать сотни людей на реквизицию сена - больше ничего не пришло им в голову. И они сделали это. И напряжение ослабело, рассосалось. Нет, оно не исчезло, оно просто перешло на них самих. Спринглторп чувствовал, что весь дрожит, что чуть что - и он начнет кричать, кидаться на людей И он изо всех сил старался найти и для себя какой-то труд. Не думать о других и за других, а просто схватить лопату и копать, копать, пока не обнажится в земле пульсирующее напряжением ядро - средоточие всего этого ужаса. Копать…

Было холодно, сыро и безветрено. Вокруг самолетика хлопотали люди, чуть поодаль сбилась кучка солдат с карабинами. Капитан Двайер, которого он, Спринглторп, назначил командовать батальоном вместо тяжело раненного полковника Уипхэндла, видимо, прошел ту же школу по предотвращению гражданских беспорядков, что и сам полковник. Словно это не армия, а полиция. Да, кстати, полиция! Куда она подевалась? Было-то ее раз, два и обчелся. Кому она была тут нужна? Ее надо возобновить и привести в действие. Пусть займется… Хотя бы учетом источников воды и соблюдением порядка возле них. Вода - это… Спать! Как хочется спать! Вот Гийом улетит, и он пойдет спать. А кто останется за него? Памела? Нет, отец Фергус. Да, он.

Мотор «Сансонне» взревывал, стрелял, затихал и снова взрезывал. Наконец кто-то побежал оттуда, и Спринглторп увидел, что это Гийом и что он бежит к нему.

- Все в порядке, шеф. Я могу лететь. Спринглторп молча протянул ему руку.

- Я… я понимаю, я должен вернуться, шеф. Но… не знаю.

Он хороший парень, этот француз, но шел бы он ко всем чертям. Он что, хочет, чтобы ему пали на грудь, благодарили и великодушно дозволили считать себя свободным? От упряжи, которую сам на себя напялил? Пусть сам разбирается. Пижон!

Подошла санитарная машина. «Сансонне» возьмет трех раненых. Один из них - полковник Уипхэндл. У него поврежден позвоночник от удара о рукоять несгораемого шкафа. Они полетят без сопровождающего. Гийом, подлетая к дому, вызовет санитарную машину, а в воздухе им все равно никто и ничем не поможет.

Полковник Уипхэндл был бледен, как полотно, и лежал прямо и недвижно, примотанный к неструганой доске полосами из какой-то легкомысленной ткани в оранжевых цветочках.

- Слушайте, Спринглторп. Запомните адрес. Тринити-Майнор, Патрик-кресчент, 3. Это мой дом. Двадцать километров к северу от Линкенни. Надеюсь, он цел. Я не знаю. Там жена, девочки. Скажите ей. Портфель моего отца. Она знает. Там бумаги. В синей папке. Я слышал сообщение. Видимо, они были правы. Вы сами поймете. И еще. Двайер - надежный офицер. Позаботьтесь о его семье. Она где-то на северо-востоке. Будьте осмотрительнее. Не исключайте альтернатив. Вы склонны. Я желаю вам. Бумаги - там ничего экстренного, но. Эту возможность не следует исключать. Простите. Очень больно. Так глупо, глупо.

- Да, - сказал Спринглторп. - Я все понял. Мы постараемся. Доброго вам пути, полковник. Потерпите.

Уипхэндл прерывисто вздохнул и закрыл глаза. Лоб у него был весь в поту. Спринглторп кивнул санитарам, они подняли носилки с доской и стали заталкивать их в самолет через боковой люк.

Гийом на прощанье высунулся из кабины, поднял руку в черной перчатке, зачем-то стукнул два раза кулаком по борту и захлопнул фонарь. «Сансонне» взревел, побежал по шоссе, взмыл и ослепительно сверкнул в лучах восходящего солнца. Его путь сегодня будет длиннее, чем вчера. Километров на двенадцать. Со спутников передали, что сползание острова в океан продолжается…

Спринглторп медленно побрел к своему джипу. Спать, только спать. Найти укромный уголок, забиться, как в нору, ощутить блаженное тепло, охватывающее ноги, и заснуть. Проснуться - и чтобы всего этого не было, чтобы по-прежнему, натужно рокоча, плыли мимо дома рудовозы, чтобы из кухни вкусно пахло гренками, которые жарит Эльза, чтобы светило розовое солнце, а все это оказалось сном. Длинным, тяжелым, связным. Когда же он начался? Когда погиб Джонни?..

- Мистер капитан, вам.

Мальчик лет десяти подал сложенную мятую бумажку. Он щеголял в офицерской фуражке, съезжавшей ему на глаза, поверх курточки на шнурке висел игрушечный автомат. В этом аду он был посыльным. Он принес сообщение с радиостанции. Удалось связаться еще с тремя округами на севере и востоке. Он был самым настоящим гонцом с важным поручением, но этого ему было мало. Он играл. Бездомный, может быть, потерявший родных, бегущий по неверной земле острова, низвергающегося в океанские пучины, он еще нуждался в чем-то, что могла дать ему только игра, только его собственная фантазия. Вот так, наверное, играл и Джонни. Тогда было столько работы! Спринглторп уезжал и возвращался затемно и редко видел, как играет его сын. Да, у Джонни не было отца. Как он был ограблен, бедный мальчик! Во имя чего?

В нем всколыхнулась нежность.

- Благодарю за службу, - сказал он и с радостью увидел, что угадал. - На вас по пути нападали?

- Да! - выпалил мальчик. - Целая тыща! Они стреляли из луков отравленными стрелами! Я их всех - паф! паф! паф!

Два округа безоговорочно присоединялись к решению пяти, с которыми удалось установить радиотелеграфную связь часам к четырем утра. К решению создать временный правительственный совет, принимающий всю полноту власти. Третий округ сообщал, что на его территории забило несколько горячих соленых гейзеров, просил о помощи, обещал обсудить предложение. Файфкроу молчало. Что же там случилось? Где Джеффрис?..

- Награждаю вас Большим крестом разведчика, - торжественно сказал Спринглторп. И вдруг спохватился. Ему теперь нельзя так шутить. Он действительно тот самый генерал-адмирал-фельдмаршал, который награждает, наказывает, велит: «Сделать так!» И никто ему не возразит, и все станут делать так.

- За веру, отчизну и короля! - отрапортовал посыльный. - Прикажете доставить ответ?

- Да, - сказал Спринглторп. - Будьте осторожны по пути и не опаздывайте к завтраку.

- Слушаюсь, сэр!

- А где твоя мама?

- Там, - мальчик махнул рукой. - Они там шьют.

Спринглторп вырвал листок из записной книжки, коряво написал: «Отец Фергус, надо сообщить, что к нам присоединились еще два округа. Я должен поспать. Не могу больше. Вы пока за меня. Дэвисон будет знать, где я. С».

- Ты знаешь отца Фергуса?

- Не, - ответил мальчик. - Я найду. Давайте.

Он схватил записку и побежал прочь. Земля под ногами резко дернулась, мальчик споткнулся, но не упал и продолжал бежать, размахивая белым листком…

- Памела, мне нужно отдохнуть, - сказал Спринглторп, вернувшись в бронетранспортер. - Я уже ничего не соображаю.

- Я разбужу вас в полдень, капитан.

Она вывела его в коридорчик, отворила боковую дверцу. Узкое помещение, одна над другой две застеленные койки.

Спринглторп удивился, вошел, дверца лязгнула за спиной. Он сел, чтобы снять тяжеленные ботинки, понял, что у него не хватит на это сил, ткнулся головой в подушку и, чувствуя себя ужасно виноватым, потянул ноги в ботинках на койку.

Нет, так нельзя. Нельзя позволить себе распускаться. Никому нельзя распускаться.

Он снова сел и непослушными пальцами начал расстегивать застежки.

 

4

- Вы меня простите, Спринглторп, мой врач в соседней комнате, и вам в случае чего придется его позвать… Зрелище не из приятных, но что поделаешь?..

Сенатору Джонатану Баунтону, главе гражданского комитета округа Линкенни, было уже за семьдесят, и его донимал диабет. Большой, полный, седовласый, бледное лицо, вялые нечеткие движения, изнурительное догорание под сенью шприца с инсулином. Единственный сенатор прежнего времени из числа девятнадцати начальников округов - новоиспеченных членов временного правительственного совета.

Спринглторп кивнул и блаженно погрузился в надувное кресло. Не с чего было блаженствовать. Да. Не с чего. И все-таки как хорошо было просто сидеть в кресле и не чувствовать себя давимым червем. Все, что они могли делать и делали в Рэли, было слепой возней червяка под топочущими подошвами бегущих гигантов. Он понял это, и дела начали валиться из рук. Закричи он об этом, стало бы легче. Но он должен был скрывать. Ото всех. И это стало невыносимо.

В прощальных словах Уипхэндла был какой-то странный намек. Портфель, бумаги. И совещание в Файфкроу. Оно не состоялось, но должно быть собрано. Там, в Линкенни, сенатор Баунтон. Все же сенатор. Надо ехать к нему. С этим согласились все. И только он сам знал, что это бегство. И еще Памела - у нее он был как на ладони. Бегство - это унизительно, это стыдно, но он больше не мог. Иначе он сошел бы с ума.

Выбираясь на бронетранспортере за пределы округа по восточной дороге, единственной, которую еще не оборвали когти взбесившейся стихии, он горел от этого стыда. Но в первом же городке соседнего округа Тлеммок ему дано было взглянуть на вещи с другой стороны.

Городок был пуст. У входа в полуобвалившийся продовольственный магазин высилась груда картонных коробок с овощными консервами. Когда они приблизились, раздались выстрелы, по броне защелкали пули. «Прекратите огонь!» - оглушительно взревел радиомегафон транспортера. В ответ донеслась брань.

Баррикада наполовину перекрыла путь. Тратить время на объезд, переговоры? «А, ну его! - сказал лейтенант Хорн, командовавший экипажем. - Давай вперед помаленьку».

Транспортер боком разворошил сооружение и пошел вперед. Банки хрустели и звонко лопались, обдавая машину струями томатного соуса. Сквозь смотровую щель Спринглторп на миг увидел на пороге магазина мужчину с двумя охотничьими ружьями, женщину с кочергой и старуху. К подолу старухина платья жалось двое малышей. «Дурачок!» - рявкнул мегафон на прощанье.

Не было и признаков того, чтобы кто-то разбирал развалины, пытался собрать людей, поддерживать порядок. Они проехали мимо беспорядочных, явно самочинных лагерей. Люди жили в палатках, автомобилях, трейлерах.

В придорожном ресторанчике его владелец устроил госпиталь. Он носил раненым воду из колодца, его жена кормила их консервами, но надолго ли хватит? Есть три врача: стоматолог, гинеколог и педиатр. Был и хирург, но прошлой ночью исчез. Нет, от властей никого у них не было. Какие медикаменты, что вы! Раненых человек шестьдесят. Кое-кто добрался сам, некоторых привозят иоставляют. Кое за кем ухаживают родные. Столько работы! Есть очень тяжелые случаи, четверо скончалось…

Только на подходе к самому Тлеммоку они встретили наконец военный патруль. Их проводили кначальнику округа, багроволицему майору, видимо, из тех, что приказывают выщипывать травку, проросшую в неположенном месте. В гражданских делах он ничего не понимал. Опереться на профсоюзы? На приходские советы? На лице майора изобразилось крайнее напряжение мысли. Госпиталь? Да-да, кажется, ему говорили. Надо будет спланировать выезд. Так, чтобы исключить возможность дезертирства…

Вот что они сделали в Рэли - они дали людям порядок вещей. Веру в свои силы, способность самим устраивать пусть примитивный, но все-таки уклад общей жизни. Во имя им самим не ясной, но кем-то «наверху» осмысленной общей цели.

Здесь, в Линкенни, было относительно спокойно, но наметанный глаз Спринглторпа всюду находил упущения, которые легко можно исправить: тысячные очереди к цистернам с водой, отсутствие постоянных постов связи, кое-где те же баррикады у магазинов, - поветрие это, что ли? Баунтон незамедлительно принял его, но за советы не благодарил, исправлять положение не устремлялся, только кивал головой и время от времени глотал пилюли.

В Рэли земля тряслась непрерывно. Здесь она судорожно и коротко подергивалась раз в десять - пятнадцать минут. Везет же людям! На целых четверть часа можно забыть о том, что происходит.

- У нас серьезнейшая проблема, Спринглторп. Здесь ведь каторжная тюрьма. Пять тысяч всякой нечисти. В основном, рецидивисты. Кой кого я, так сказать, заочно знаю: я член верховной апелляционной коллегии. Мы им объявили: малейшее неповиновение - расстрел на месте. Но во время толчков все сходят с ума, возможно всякое. Мы оцепили тюрьму войсками, говорим, что готовим перевод в специальный лагерь. Но лагеря у нас нет. Я ничего не могу пока придумать. - И сенатор, вздохнув, проглотил очередную таблетку.

- И они что? До сих пор в здании?

- Да. Сооружение крепкое. Все еще держится.

- Может быть, вывести группу более или менее безвредных? Пусть сами себе строят лагерь.

- Честно говоря, лагерь изолировать нам будет намного труднее. Все это крайне сложно, так что будьте к нам снисходительнее. Да, вот, кстати. У нас тут в политехникуме довольно сильная группа преподавателей естественных наук. Вы знаете, что они говорят? Оказывается, есть такой закон. Кажется, Перэ. Толчки происходят в момент прохождения Луны через меридиан. Простая штука, когда тебе об этом говорят другие, не правда ли? Они составили расписание ожидаемых сильных сотрясений. У вас есть своя связь с Рэли? Вот копия, передайте.

Это уже было кое-что! Даже более, чем кое-что И в Тринити-Майнор Спринглторп отправился приободренный.

Дом Уипхэндла в трех местах треснул на всю высоту, кусок стены на втором этаже обрушился, сквозь пролом был виден ковер на стене и люстра. Жену полковника и двух его дочерей Спринглторпу помогли найти в лагере за городком. Они жили в своем летнем трейлере. Да, ей уже все известно. Муж - в Виши, месяца через три встанет на ноги. Со спутника передали. Переехать в Рэли? Нет, в этом нет нужды. Здесь у них много родни. Единственное, чего они хотели бы, это передать благодарность всем, кто позаботился об отце Медб и Грайне. Спринглторп кивнул.

- Ваш муж, мадам, - человек весьма высоких достоинств. Мы все и я сам многим ему обязаны. Может быть, вы переберетесь к нам? Это была бы честь для всего нашего округа.

- Не будем больше говорить об этом, мистер Спринглторп. А с вами это его солдаты?

- Да, мадам.

- Они прекрасно выглядят. Так редко сейчас видишь спокойных людей.

В городок они отправились на бронетранспортере. Спринглторп предложил послать за портфелем солдата.

- В этом нет никакой надобности. Я сделаю это сама. До толчка еще три часа, так что никакой опасности я себя не подвергну.

Что-то в повадках мадам Уипхэндл и в ее манере говорить напомнило Спринглторпу Памелу Дэвисон. Эльза была совсем не такая. Как повела бы себя Эльза, окажись она на месте сержанта Дэвисон? Он поймал себя на том, что уже неоднократно пытался это себе представить. И не получалось. Эльза предвидящая, Эльза рассчитывающая, Эльза, владеющая людьми и машинами, которые в первый раз видит, - нет, это невозможно, невероятно. Будь Эльза сейчас жива, кем бы она стала? Сиделкой в госпитале? Швеей? Поварихой? Или в оцепенении ждала бы, когда же он, вывалянный в тысяче дел и столкновений, ввалится и рухнет на пороге? Само появление этих мыслей было изменой, изменой человеку, который беззаветно отдал их союзу свою жизнь. Единственное, чем он должен был отплатить, - это сохранением памяти об этом человеке, вознесением его образа надо всеми прочими, живыми и мертвыми. Но он не мог, не получалось. И душу его терзало чувство вины перед Эльзой, уничтожаемой забвением. Забвением стремительным, беспощадным, всепроникающим, как кавалерийская атака. Как буря!

Нет, Эльза умерла не тогда, в постели. Она умирала сейчас в нем. Лишенная речи, она тянула к нему руки, а он позволял этой буре гнать ее прочь, не защищал, не сражался. Она глядела на него с немой удивленной укоризной - а вокруг были тысячи! Тысячи людей, живых людей, ничего об этом не знающих и зависящих от него. Он должен был принадлежать им. Исключительно и самоотверженно. Что значила для них вся «та» его жизнь. Жизнь, никому не нужная, ничего не означавшая. Которой не должно было быть…

…Синяя папка оказалась полупрозрачной пластиковой обложкой, в которой лежало несколько листков бумаги. Первой по счету была вырезка из какого-то журнала - карикатура: роденовский «Мыслитель» отпиливал сук, на котором сидит; на земле под суком стоял человечек, обвитый геликоном; щеки человечка были раздуты, глаза лезли из орбит от натуги, а из жерла геликона извергалась нотная запись знаменитого марша «Преславное дело».

Следующие несколько листков были, по-видимому, рукописным черновиком письма, начинавшегося со слов «Ваше высокопревосходительство». Затем следовал лист атласной бумаги с грифом «Управление по делам президента республики». Доктору Фиаху Дж.Дафти сообщалось, что его докладная записка была передана на рассмотрение в Высший лицей наук и ремесел, откуда получен ответ за подписью профессора М.Д.Литтлбрэйна, копию какового имеют честь ему препроводить. И наконец, шли машинописные странички, подписанные профессором Литтлбрэйном.

«Заявитель считает опасной технологическую схему атомной электростанции Арк-Родрэм мощностью четыре миллиона киловатт, проект которой подготовлен группой ведущих специалистов… Он считает опасной схему закачки отработанных вод через восемь скважин на глубину до шести километров - прием, успешно примененный на всемирно известной… Ссылаясь на теорию Флетчера-Сэксби, согласно которой геологический массив острова располагается на наклонной плоскости, обращенной в сторону абиссальных глубин западноевропейской котловины Атлантического океана и образованной наклонно-восходящей палеоморфной оливиновой плитой, заявитель считает, что отработанные воды могут привести к усиленной серпентинизации поверхностного слоя плиты и вследствие этого к нарушению спайности, и вследствие этого к нарушению геостатического равновесия массива острова…

Теория Флетчера-Сэксби, в свое время пользовавшаяся популярностью, является всего лишь живописной гипотезой, основанной на недостаточном числе экспериментальных данных… Неоднократное всестороннее исследование свойств отработанных вод не подтверждает… Механизм нарушения спайности, предлагаемый заявителем, как показано в небезызвестном труде… следует считать сомнительным…

Остается лишь сожалеть, что заявитель, по-видимому, недостаточно информирован о… поскольку он не является специалистом в данной области… Математическая модель варианта, убедительно подтвержденная на прототипе, несомненно подтверждает применимость проекта в условиях района Арк-Родрэм…

Отдавая должное гуманным чувствам заявителя и отнесясь к его аргументации со всем вниманием, которого он заслуживает, будучи автором известных работ… комиссия рассмотрела высказанные положения и на основании вышеизложенного пришла к единодушному выводу, что выдвигаемые возражения недостаточно обоснованы и спорны…»

- Мадам Уипхэндл, можно мне задать несколько вопросов?

- Пожалуйста.

- Чьи это бумаги? Кто такой Фиах Дафти?

- Это друг отца моего мужа, насколько я знаю. У нас в альбоме есть несколько фотографий, где они сняты вместе.

- Как эти бумаги оказались у вас?

- Понятия не имею. Я случайно наткнулась на них, муж попросил меня спрятать их в этот портфель.

- Когда скончался отец вашего мужа?

- Больше десяти лет тому назад.

Спринглторп посмотрел на атласный лист. На официальных письмах проставляются даты. Дата была. Сорокалетней давности. Сорок четыре года тому назад никому не ведомый ныне, давно ушедший из этого мира Ф.Дж.Дафти тщетно стучал кулаком по надутому спесью пузырю технического прогресса. Почему-то он представился Спринглторпу изможденным, обросшим седой щетиной, с нервно горящими глазами, в поношенном плаще, с измятой шляпой в руке, слишком тонкой для непомерно широкого рукава.

- Прочтите это, - Спринглторп протянул миссис Уипхэндл машинописные листки.

- Боже правый! - тихо сказала она, поднимая взгляд от последней страницы. - Что же нас ожидает?

- Не знаю. Если считать, что произошло именно то, чего он опасался… Но кто поручится, что это так? Нужны специалисты.

- Где вы их найдете? Как они будут работать? Пока они разберутся, мы же все тут утонем! Нам же надо бежать! Бежать отсюда!

- Да. Полная эвакуация.

- Четырех миллионов человек?

- Нам помогут. Нам должны помочь.

- Кто? Кто нам даст приют? Какой ужас1 Наша земля! Наш народ!

- Мадам, - медленно сказал Спринглторп. - Ваш муж сказал мне об этих бумагах, но из его слов ясно не следовало, могу ли я ими свободно распоряжаться. Как вы считаете, могу я их оставить себе? Или мы снимем копии?

- Наша бедная земля!.. Господи, о чем вы говорите?

- И тем не менее…

- Хорошо, - сказала миссис Уипхэндл. - Оставьте их у себя.

- Я говорю об этом потому, что разговоры и слухи об этих бумагах способны породить всеобщую истерию. Этого нельзя допустить. И я…

- Понимаю, - жестко прервала миссис Уипхэндл. - Вы хотите упрятать меня в этот ваш ящик на колесах ради уверенности, что я не проговорюсь. Так?

- Я не беру с вас никаких обязательств. Вы сами прекрасно понимаете, как обстоит дело. Но я сделаю все, чтобы вы с дочерьми при первой же оказии отправились на материк к мужу.

Миссис Уипхэндл пожала плечами.

- Типично мужской подход. Это все, что я могу сказать. Но учтите: нас не трое, нас шестеро. Я взяла на попечение трех сироток. Отец у них погиб, а мать покончила с собой.

Трех карапузов - мал мала меньше - устроили в спальном отсеке транспортера.

- Мама им сказала, - рассказывала Спринглторпу Медб Уипхэндл, пока грузная машина одолевала путь в Линкенни. - Мама им сказала: «Деточки, мы все грешные, боженька на нас рассердился и решил всех убить. Но вы-то невинные, безгрешные, он вас пожалеет и не оставит. Идите по дороге, идите и всем говорите: «Мамы и папы у нас уже нет». И побежала и прыгнула в черную дырку. У нас за лагерем тоже сделалась черная дырка. Когда трясет, оттуда страшно кричат. Это грешники, да?

Ко времени вечернего толчка они не только успели добраться до Линкенни, но даже с комфортом устроились. Местная фабрика изготовляла надувные домики для автотуристов, товар в это время года не ходовой. На складе был большой запас готовой продукции, из которого сенатор Баунтон распорядился выделить десяток штук для округа Рэ-ли. Толчок был не очень сильный и прошел без особых осложнений. Когда ждешь, совсем другое дело. К десяти вечера была установлена связь с Рэли. У микрофона была Памела.

Зная время толчка, она вовремя подняла в воздух вертолет, и тот немедленно обследовал округ с воздуха. Трещина на северо-востоке расширилась до двухсот-трехсот метров и подобралась к той единственной дороге, по которой Спринглторп проехал сюда. На остатки города вновь обрушился океан. Целых зданий в округе практически не осталось. Но благодаря предупреждению новых жертв мало.

- Что в Тринити-Майнор? Что вы там нашли? - кричала в микрофон Памела. - Что-нибудь важное?

- Да, - ответил Спринглторп и прочитал ей все «Преславное дело», как успел уже окрестить содержимое синенькой обложки.

- Поговорите с Баунтоном. Немедленно поговорите с Баунтоном, - донеслось в ответ. Микрофон щелкнул и умолк.

Некоторое время Спринглторп сидел и смотрел на подушку с ярким штампом какого-то мотеля. Потом закрыл глаза и увидел доктора Фиаха Дж. Дафти. Фиах Дафти, такой, каким он себе его придумал, представился ему тяжко поднимающимся по бесконечной дворцовой лестнице, устланной алой дорожкой, и Спринглторп слышал глухой отзвук его мерных шагов. Его охватило щемящее томление. Четверть двенадцатого. Поздно. Очень поздно. Он вздохнул и снял трубку полевого телефона.

- Это Спринглторп. Есть связь с сенатором Баунтоном? Попытайтесь соединить меня с ним, если он не спит.

Минуты три в трубке что-то шуршало и поскрипывало, и вот раздался голос:

- Алло, это Спринглторп? Вы уже вернулись? Очень хорошо. Нет, я не сплю. И пока не собираюсь. Вы очень своевременно. Я вас жду. Ваших не беспокойте, я вышлю машину.

* * *

Баунтон закрыл «Преславное дело», положил на стол и накрыл большими дряблыми кулаками. Молчание затягивалось.

- Что вы по этому поводу думаете? - натужно спросил Спринглторп. - Что делать?

- Я знал Литтлбрэйна, - медленно проговорил Баунтон. - Это было очень давно. Мы даже встречались в обществе. Почетный ректор Высшего лицея. Жесткий был человек. Педантичный и, я бы сказал, болезненно честный. Обычно так кончают неудачники, на которых возлагалось много надежд.

- А Дафти?

- Не припоминаю. Нет, не припоминаю. Как это к вам попало? Расскажите подробней. И если вас не затруднит, заодно расскажите и о себе. Как вы стали начальником округа в Рэли? Я знал там многих, но о вас не слышал, - и Баунтон потянулся за таблеткой.

- Так, - сказал он, когда Спринглторп закончил свой рассказ. - А теперь посмотрите это, - и он протянул Спринглторпу пачку разнокалиберных листков, сколотых вычурной скрепкой. - Это последние новости.

Северо-западный округ после вечернего толчка прекратил связь. К десяти вечера на его юго-восточной границе появилось несколько машин с беженцами. Утверждают, что большая часть округа поглощена океаном. Северный округ рассечен на три части бездонными трещинами. Паника. Население уходит на юг. Волна беженцев достигнет Линкенни через сутки. Из западных округов сообщают о сильных подвижках, разрушениях и жертвах. Запасы продовольствия иссякают. Местами управление и связь потеряны. Центральный округ отмечает резкое сокращение дебита пресноводных источников вдоль водораздельного хребта. Главная река острова при том же темпе убыли иссякнет за две недели.

По сравнению с другими наш район выглядит довольно прочно. Даже благополучно, если так можно выразиться. Почему - мы не знаем, но это не столь важно. Важно, к чему это приведет. Через несколько дней здесь скопится все население острова. Неделю назад тут жило пятьдесят тысяч человек, будет четыре миллиона. Вы можете себе представить, что это такое?

Баунтон говорил медленно и тихо, словно размышляя вслух. Выдержав паузу, он сам себе кивнул и внезапно вскинул голову.

- Так о чем же мы будем говорить с вами, Спринглторп? О давнем споре - ему без малого полвека, и мы оба, мягко говоря, в этих делах некомпетентны - или об этом потопе горя и страха, который вот-вот нас окончательно захлестнет?

- Но если Дафти прав, - начал было Спринглторп Баунтон остановил его мягким жестом.

- Полвека назад, - продолжал он, - все, или почти все, пришли к выводу, что Дафти неправ. И сам Дафти с этим почти согласился - будем говорить так. Да, да. Он ведь спрятал эти бумаги в стол. Логика зримого. Все было спокойно, и все невольно верили тем, кто опирался на эту очевидность. Теперь очевидность иная. Обратись мы к тем же людям - я имею в виду сословие, - что бы мы услышали? Что Дафти прав. Как тогда никто не осмелился его поддержать, так теперь никто не осмелится оспорить. А доказательств ни тому, ни другому не было и нет. Нет. Есть благие пожелания и черные пророчества. И склонность верить то одним, то другим в зависимости от обстоятельств. Чего вы хотите с этими бумагами? Политического успеха?

- Если Дафти прав, - твердо сказал Спринглторп, - то остается только объявить всеобщую эвакуацию. И навеки проститься с этой землей.

- Эвакуация - да. Это очевидно. Очевидно в любом случае. Прав Дафти или неправ, эвакуация - мы никуда от нее не денемся. А «навеки проститься» - это уже эмоции, Спринглторп. Театр. Разжигание трагических страстей. После праведных трудов и сытного обеда отчего же нет? Извольте. Но сейчас?! Надо быть совершенно беззастенчивым политиканом, чтобы сейчас позволить себе публично дискутировать по поводу этих бумаг. Стопроцентный успех ваших домогательств к обществу гарантирован. Вас прославят и изберут куда хотите. Но если говорить о деле, только о деле, о наших ближайших планах и действиях, направляемых силой катастрофы, эти бумаги не имеют никакого значения, никакой цены. Эвакуация неизбежна, даже если сию минуту катастрофа прекратится. Зима, жилищ нет, транспорта нет, энергии нет, центров восстановления нет. Финансовая помощь, сколь бы велика она ни была, дело затяжное. Эвакуация будет. Заметьте, я пришел к этому выводу, ничего не зная о ваших бумагах. Секретариат подготовил мне исходные материалы. Вот познакомьтесь. Установка на полную эвакуацию.

- Исход, - всплыло в уме Спринглторпа отчаянное слово.

- Осторожно, Спринглторп. Для устройства паники нам не хватает только этого словечка. Все как раз наоборот. Море перед нами не расступается, мы идем не в обетованную землю и сорока лет у нас с вами на это не будет. Уж скорее сорок дней. Оставьте это словцо борзописцам. Дай бог, чтобы мы успели приступить к делу прежде, чем они до него доберутся.

- Четыре миллиона душ за сорок дней! По сто тысяч в день?!

- Одно из двух: либо мы поверим в это и осуществим, либо нам следует немедля уступить место тем, кто в это поверит.

- И вы верите? Вы думаете, что это можно сделать?

- Не вижу в этом ничего непосильного. Просто никому до сих пор не приходилось делать ничего подобного. И не дай бог, чтобы когда-нибудь пришлось.

- Но какими силами? На кого мы можем рассчитывать?

- На Россию, Спринглторп.

- На Россию?

- Да. Вот поглядите. Это доклад О’Брайда о заседании Совета Безопасности.

Не дожидаясь, пока Спринглторп развернет рулон телетайпной ленты, Баунтон продолжал:

- В ближайший месяц Англия и Франция не смогут нам помочь. Они вывозят своих. У Испании нет технических возможностей. Немцы принимают голландцев и бельгийцев, - наши беды им здорово навредили. Скандинавы согласны принять по пятьсот тысяч человек в каждую страну, но у них нет транспортных мощностей. Штаты и Канада эвакуируют сейчас свое атлантическое побережье, обоснованно опасаясь цунами. Это сорок миллионов. Остается Россия. Россия дает семьдесят процентов транспортных средств и обеспечения. Штаты - двадцать, Канада - десять. Англия и Франция обеспечивают промежуточные аэродромы. Секретариату ООН поручено создать международный штаб. Завтра к нам прибудет русская техническая миссия. Я дал свое согласие.

Баунтон снова потянулся за таблеткой.

- Вы об этом еще не знаете, но, пока вы ездили в Тринити-Майнор, у нас состоялись радиопереговоры. Мы не сумели с вами связаться, и я взял на себя смелость сказать, что вы согласны. Собственно, это было предрешено. После того, как Джеффрис был тяжело ранен… Короче, я единственный из руководителей округов член сената. Как таковому мне было предложено исполнять обязанности президента республики. Это устраивает всех. Худо-хорошо, соблюдена преемственность, уважено старшинство. Но давайте смотреть на вещи трезво. Мне семьдесят шесть лет, я болен. У меня есть опыт и представительность, но сейчас грош им цена. Нужна энергия, решимость. Я на это не способен. Мне нужен помощник. И поэтому я предлагаю вам исполнять обязанности вице-президента.

- Мне?

- Да, вам.

- Но-о… Как я могу?

- Можете. Приняли же вы на себя ответственность за Рэли. Джеффрис был о вас высокого мнения. Судя по вашему подходу к делу, вы сможете. Я согласился принять пост президента при условии, что сам выберу себе заместителя. Не очень демократично, что поделаешь, но настало время людей действия. Таких, как вы. Решились же вы, никого не спрашивая, отправить за границу призыв о помощи от имени нации. И были совершенно правы.

«Но это не я, - чуть не сказал Спринглторп. - Это Памела, Кэйрд, отец Фергус, Ангус Куотерлайф…»

- Это не было моим личным решением, - честно сказал он.

- Тем лучше, - спокойно ответил Баунтон. - Значит, за вами стоит группа людей действия, признающая вас вождем. Это то, что нам позарез нужно. Вам шестьдесят два года?

- Да.

- Неужели вы считаете, что лучше назначить вице-президентом какого-нибудь мальчишку, которому еще лет пятнадцать надо учиться попросту сочувствовать человеческой беде? Я не говорю уже о понимании или опыте. Чтобы он с отчаяния начал тут наполеонствовать, если я…

Баунтон со свистом втянул воздух и сжал подлокотники.

- Завтра утром, часов в девять, я приведу вас к присяге. Тем временем свяжитесь со своими и начинайте эвакуацию Рэли. Мне не нравится эта трещина. Половину народа примет Тлеммок, половину Линкенни. Заодно усильте руководство в Тлеммоке вашими людьми. Русская миссия прибудет часов в одиннадцать. Организуйте ее встречу и доставку сюда. Я, к сожалению, нетранспортабелен. Возьмите.

Спринглторп принял протянутое ему «Преславное дело» и начал:

- Но все же, если удастся провести негласную экспертизу…

Но Баунтон резко откинул голову на спинку кресла и отрывисто произнес:

- Потом… Потом… Врача!.. Скорее врача!..

 

5

Гейзер в очередной раз утихомирился, серый султан пара, лишась опоры, рухнул наземь и пополз, гонимый ветром, цепляясь за развалины барака.

По-русски, невразумительно для Спринглторпа, заголосили радиомегафоны, и желто-зеленые фигурки в голубых касках, на ходу собираясь в группы, топоча устремились к потоку, отрезавшему часть лагеря. Обгоняя их, вертолет волок к переправе мостик.

Полковник Федоров, глава русской технической миссии, тоже в лоснящемся желто-зеленом комбинезоне с красной надписью «SU» на спине, отрывисто командовал по радио, глядя на часы. Тридцать две минуты! У них было всего тридцать две минуты до того, как из трещины, разделившей эваколагерь, вновь взметнется чудовищная стена кипятка.

- Еще успеем сделать два захода до темноты, - хрипло сказал он Спринглторпу. - Светотехники нет. И катодов нет к ольфактометрам. Этот пар их ест, как пончики.

- Совсем нет? - тоскливо спросил Спринглторп.

- Десять штук на базе. Я приказал, их везут вертолетом. Что такое десять штук! Радировали американцам. Высылают. Так это ж сутки ждать!..

Пять часов тому назад во время толчка разверзлась трещина, отрезавшая пять бараков эваколагеря «Тринити-Майнор», и из нее забил горячий гейзер. Он бил двенадцать с половиной минут и на тридцать семь затихал. Поток кипящей воды отсек подход к баракам с другой стороны и сливался в ту же трещину в полукилометре от лагеря. Минут за пять до того, как гейзер вновь вскидывался в небо, земля начинала трястись так, что нельзя было устоять на ногах.

В отрезанной части лагеря было не менее пяти тысяч человек. А может, и все десять. Сколько из них погибло в облаках жгучего пара, в кипящем потоке, сколько свалилось в трещину, сколько завалено в рухнувших бараках!

В центральном лагере «Линкенни» почти никого не было своих. Все, почти все надежные силы Памела Дэвисон увела на север на ликвидацию эваколагеря N 11, оказавшегося под угрозой затопления. Президент Баунтон после очередного приступа болезни еще не пришел в себя. Беда гранитным валуном осела на плечи Спринглторпа.

В ответ на его отчаянный звонок полковник Федоров собрал всех своих людей - шестьдесят человек, наскоро снарядил, проинструктировал и повел всю группу на вертолетах спасать попавших в ловушку. Спринглторп полетел с ними…

Как только секция моста - вырубленный кусок железнодорожного полотна узкоколейки длиной метров сорок, наспех зашитый досками, без перил - ткнулась в берег потока, оттуда, из клубящегося тумана, к ней побежали люди. У входа на мост мгновенно забушевал безумно кричащий человеческий водоворот, прорвавшиеся слепо бежали по мосту, сбивая друг друга в горячий поток. Спасатели ступить на мост не могли.

Полковник что-то кричал непонятное, махал рукой в сторону. А Спринглторп пошел к мосту, пошел навстречу бегущим, широко расставив руки, задыхаясь от запаха серы, не зная, что скажет и сделает. У одного из спасателей на шее болтался радиомегафон. Спринглторп рванул его к себе, ремешок лопнул.

- Сто-оп! - крикнул кто-то сзади.

Спринглторп ступил на мост, поднес к губам радиомегафон. Прямо на него бежал мужчина, согнувшись в три погибели, касаясь рельсов руками и выставя вперед обросшее лицо с открытым ртом и безумно расширенными глазами.

- Люди! - закричал Спринглторп. Мужчина плечом ткнул его в живот и пробежал дальше. Спринглторп покачнулся от удара, но боли не почувствовал, устоял. За человеком было метров двадцать свободного пути, потому что на том берегу, еле видная в тумане, кипела драка и в этот момент никому не удалось пробиться на узкую качающуюся полоску, повисшую над потолком. Натужно ревел вертолет, державший мост почти на весу.

- Люди! Я ваш капитан! Я иду к вам! Дорогу мне! Где я, там никто не погибнет! Я капитан! Я спасение! Дорогу!

Он никогда в жизни так не думал, никогда в жизни так не кричал всем своим существом. От напряжения сводило живот. Мост шатало, он шел широко расставив ноги, видя, как на колею ворвался еще один мужчина, пригнулся и побежал. «Он меня сбросит», - мелькнула мысль, Спринглторпа охватил ужас, но он продолжал идти и кричать эти неизвестно как пришедшие ему в голову кощунственные слова. И, не добежав до него пяти шагов, мужчина внезапно выпрямился, всплеснул руками, остановился. И его тут же сбросил в поток бегущий следом, тоже остановился, упал ничком, о него споткнулся следующий, завизжал, стал пятиться. Кто-то еще бежал, падал, копошился, но Спринглторп шел вперед, охваченный ужасом и восторгом, не переставая кричать. Его захлестнуло торжество собственной силы, немыслимое, отчаянное, истинное. Вот уже оставалось метров десять, пять, два. Вот перед ним застывшие в напряженных невероятных позах, сбившиеся на берегу люди, какая-то женщина, высоко поднявшая ребенка, парень на четвереньках, запрокинувшийся назад полуголый мужчина с окровавленным лицом.

- Расступитесь! Дайте дорогу! - истошно скомандовал Спринглторп! - Дорогу мне! - И добавил в который раз, обмирая от ликующей лжи этих слов: - Пока я здесь, никто не погибнет.

Медленно-медленно пятились перед ним те, на берегу. Он ступил на землю, остановился и почувствовал, что его толкают сзади. Шагнув в сторону, он оглянулся и увидел, что мост полон спасателями. Они шли за ним плотной стеной по два в ряд в своих желтых комбинезонах и голубых касках. Первая пара несла, как канатоходцы балансир, трехметровый рельс, к которому была привязана толстая веревка, уходившая в глубь колонны.

- Ол-райт, дед! - крикнул Спринглторпу один из этой пары, наклоняя свой конец рельса и втыкая его в грязь. - Вери-вери гуд! Вперед!

«Вот почему передо мной пятились. Некуда было бежать!» - понял Спринглторп. Силы оставили его, он поскользнулся, упал, уронил радиомегафон, но напарник того, державшего рельс, подхватил Спринглторпа, поставил на ноги, сунул в руку перепачканный аппарат и, указывая на него и вперед, крикнул:

- Континью! Продолжай! Хорошо!

Спасатели пробежали вперед к баракам, у входа на мост осталось несколько человек, один из них выдернул из грязи по-прежнему стоявшего на четвереньках парня, поставил на ноги, наложил его руку на веревку, туго натянутую над мостом, и повелительно толкнул на другую сторону потока.

- Пошел! Пошел!

Парень затрусил по мосту. Следом, спотыкаясь и вскрикивая, пошла женщина с ребенком, потом еще кто-то, еще, толпа на берегу дернулась, заходила ходуном, но спасатели были сильнее. Отталкивая, впереди стоящих, они выхватывали из качающейся перед ними наваливающейся стены тел то одного, то другого и чуть не швыряли на мост. Уже никто не кричал, слышалось только тяжелое дыхание десятков людей.

Спринглторп пошел на толпу, схватил кого-то за руку и втиснулся грудью в толчею. Мегафон мигом вышибли из рук, болью ожгло губу. Но он прорвался, выволок за собой очумелого парня, неистово старавшегося вырвать руку, дернул его к себе и сказал:

- Я капитан! Ты пойдешь со мной! Слушай, что я велю! Бери за руку еще одного и прикажи ему взять следующего.

Под ногами чавкала грязь, навстречу шли, ковыляли, бежали. Сбоку набежал спасатель, больно ткнул кулаком в плечо, закричал:

- Туда! Туда! В сторону! Там другой мост! Большой! Быстро!

- Собери двадцать человек, доведи до моста, вернись и собери еще двадцать. И всем вели так делать. Ничего не бойся! - велел Спринглторп парню. Тот как-то дико зарычал в ответ.

Там в стороне, куда указывал спасатель, Спринглторп увидел преградившую поток встопорщенную груду, в которой не сразу распознал крышу барака. Ее втащил туда невесть откуда взявшийся на том берегу трактор. Вся груда была облеплена людьми - десятками, сотнями.

- Все туда! Все туда! - закричал он, размахивая рукой.

Заревела предупредительная сирена. «Гейзер! - сообразил Спринглторп. - Надо переждать».

- Ко мне! Ко мне! Ложитесь! Переждем! Ничего страшного! - надсадно закричал он.

Земля заходила под ногами, затряслась, он упал на колени, боясь лечь, боясь, что его растопчут, а из трещины за бараками с гулом повалил пар. И вот взмыла ужасная серая стена, и все вокруг растворилось в многоголосом шипении и реве…

Спринглторп вернулся па ту сторону в конце третьего затишья, когда все, кто мог сделать это сам, перебрались уже через поток. Теперь спасательные команды ворошили развалины, искали прячущихся, раненых, заваленных. Ольфактометров, чуткие датчики которых позволяли найти людей по запаху, было всего четыре штуки. Катоды датчиков насыщались сернистыми парами, заволокшими окрестности, и выходили из строя один за другим. Близился вечер, а с ним тьма. Холода Спринглторп не чувствовал, но ведь он тоже был. С севера от Памелы пришел вертолет с двадцатью солдатами и двумя фельдшерами. Они собирали женщин и детей, отводили группы за рощицу и сажали на вертолеты, шедшие в Линкенни. Остальных спасенных строили в колонны и вели пешком по проселочной дороге к лагерю N 3. Оттуда шли навстречу автобусы, грузовики, перехватывали колонну на ходу, забирали людей и везли в лагерь. У русских погиб один и трое было ранено. Спринглторп договорился по радио с Памелой, что та пришлет еще двадцать человек и они заменят людей Федорова, которым надо возвращаться в Линкении. Там без них могут начаться нелады с отправкой самолетов с эвакуированными.

- Тут мы сами закончим, - сказал Спринглторп Федорову. - Спасибо вам. Я поговорю с Баунтоном. Представьте мне список. Мы наградим всех участников операции.

Полковник пожал протянутую руку Спринглторпа и шумно вздохнул.

- Такой был мужик - сказал он. - Такой мужик! Бог связи! Что ж я теперь без него делать буду? Эх! Не уберегся. Что у вас тут творится! Что творится…

- Капитан! - окликнули сзади.

Спринглторп обернулся и увидел незнакомого летчика.

- Капитан, меня послали за вами, - сказал летчик, поднеся руку к шлему. - Вас срочно вызывают к президенту. Вот пакет. Мне приказано вас доставить.

Спринглторп разорвал конверт, развернул листок, напрягая зрение, попытался прочесть написанное. Не сумел. Летчик отстегнул фонарик, зажег, подал.

- Благодарю, - сказал Спринглторп, осветил листок и, с трудом разбирая путаный почерк, прочел: «Поторопитесь… Через несколько часов я умру. Я должен привести вас к присяге как президента республики. Это важнее всего. Ради всего святого поторопитесь. Баунтон».

Темнело. Хлюпала грязь и талый снег. Невдалеке кто-то натужно кричал в радиомегафон. Отвратительно пахло серой и влажным паром. Спринглторп посмотрел на часы и увидел, что стекло разбито вдребезги, стрелок нет. «Где же это я так?» - подумал он и спросил:

- Который час?

* * *

- Дамы и господа! Прошу внимания. У нас сегодня обычная повестка дня. Сначала сообщение геодезической службы. Затем слово управлению эвакуации, управлению социального обеспечения, внутренних и иностранных дел. Итак, вам слово, мистер Калверт. Прошу вас.

Низкий басовый рев плавно накатился, стал еще басовитей. Сейчас он переломится и станет пронзительным свистом. И он стал свистом, жестко надавил на уши. И начал спадать.

Спринглторп невольно посмотрел вверх, на белый пенопластовый потолок. И, словно не было его, увидел в сером январском небе огромную рыбоподобную тушу с шипами антенн, короткие узкие крылья, пузатые моторные гондолы, растопыренные треугольники оперенья, метание ярких вспышек стартовых огней по всему неуклюжему грузному силуэту. Туша плыла с такой натугой, так медленно, что просто не верилось, что через каких-то два часа она скатится с неба в трех тысячах километров отсюда, где-то под Полтавой. Полтава примет сегодня двенадцать рейсов - двенадцать тысяч человек. Через десять минут следующий самолет пойдет на Тампере, еще через десять - на Сегед. Все четырнадцать сегодняшних приемных аэродромов доложили о готовности, - так сообщили от полковника Федорова. Отправка идет с восьми. Два аэродрома вчера закрыли. Зона опасности первой степени добралась до них.

Он окинул взглядом развешенные карты. Калверт как всегда будет обстоятелен и подробен. Как всегда. Долго ли оно длится, это «как всегда»? Всего недели две. Как же оно стало таким привычным? Но ведь стало же!

Просыпаясь по утрам, Спринглторп берет со столика у изголовья коричневую папку «Р.Н.Калверт - президенту республики». В папке всего один листок: вычерченная на кальке цветной тушью карта. Черной линией обведен первоначальный контур острова, синей - положение перед вчерашними толчками, красной - после вчерашних толчков, красная штриховка - зоны первостепенной опасности на сегодняшний день.

Мистика не мистика, но у этого парня просто нюх! Вообще-то это чудовищно - встает человек и деловито говорит: «Завтра провалится то-то, трещины возникнут там-то, океан продвинется туда-то. Вероятнее всего». И назавтра так и оказывается. Все точно. Другой бы уже тронулся от своих погребальных пророчеств, а этот! Спокоен, чрезмерно, по провинциальному, щеголеват. Еще три недели назад никому не известный геодезист мелкой строительной фирмы, он выстоял трехсуточную очередь к отцу Фергусу и, подняв к груди огромный сияющий портфель с безобразной косой царапиной - не уберег-таки в очередном битком набитом грузовике с беженцами, - проникновенно сказал: «Ваше преподобие, у меня нет никаких претензий, никаких жалоб. Я очень хорошо умею рассчитывать сложные сечения и объемы. Я понимаю, это немного, но ведь должно же это быть кому-то нужно». И вот он с упоением чертит свои апокалиптические карты, нашедший свое место пророк-канцелярист катастрофы, ставшей образом жизни.

По его исчислениям от острова осталось чуть больше половины. Уголковый отражатель, доставленный из Франции и установленный рядом с правительственным бараком, за сутки смещается теперь уже на четыре километра. Остров стал похож на расколотый сверху кособокий треугольник. Еще месяц-два, и все будет кончено. И по нашей вине! Мы виноваты, мы!

Памела пододвинула ему записку: «Капитан, вы устали. Идите отдохните. Я поведу». Капитан. Его так все зовут. Капитан тонущего корабля. Он отрицательно покачал головой.

Почему мы? Да потому… Спринглторп лет тридцать варился в этой каше и знал всю механику подобных дел. Выгодный заказ, конкурсные сроки жмут, какие там к черту исследования, проработки! Да на это же годы уйдут! Мы не строим, мы формулируем предложение. Попроще, попроще. Только апробированные решения.

Решения есть. Добрый десяток. Лежат в архиве папки: потоньше, потолще. «Мэри, только пожалуйста, самую тонкую». Шеф гонит, светокопия зашивается, в самом деле - уточним потом. Архивная девочка протягивает загнанному инженеру папку синек: «Я не знаю, мистер Смит. Вот эта, по-моему». - «Да-а!» - мистер Смит взвешивает на ладони увесистый дар судьбы: перечень сооружений, смету, планы, разрезы. Ох, тяжко. «Спасибо, Мэри. Шоколадка за мной».

В своей клетушке Смит грохает папкой о стол, рушится на стул, заправляет в машинку лист бумаги и воздевает очи горе. «Считаю, что данный вариант обеспечивает…» Что обеспечивает? Вследствие чего? Из рутинной сумятицы в истомленном мозгу выщелкиваются гладкие пассажи, на которые: клюет начальство: простота решения, снижение удельных расходов, надежность, доказанная в ходе… Смит тоскливо глядит на разрезы. На них все очень мило, а как там, в этом Арк-Родрэме? Ни одна собака не знает. Смит колеблется. Оживает телефон: его срочно требуют на совещание. Он аккуратно прячет чертежи в сейф, кладет сверху недописанное заключение и исчезает до конца дня.

Назавтра, после разбора всех текущих дел, он добирается, наконец, до своего стола, перечитывает незаконченный горе-опус. Вчерашние кругленькие словечки, лаская взор, убеждают его самого, что все правильно. На данном этапе. Твердой рукой он дописывает стандартную страховочную фразу: «Проект и смета должны быть откорректированы в соответствии с местными условиями». И швыряет папку в жерло бумажной мельницы. Бедный капитулянт, ему бы впору копаться на своем огородике. Но прогрессу не нужны мелкие огородники, ему нужны конструкторы. А Смиту надо кормиться, вот он и пошел.

Конкурс выигран. Смит о том ведать не ведает: он давно уже перешел на другую работу. Его преемника, такого же, как и он, занимают совсем другие дела. Конечно, он просматривает чертежи. Сомнения ушли с мистером Смитом, а в бумагах все гладко. И вот отчаянный тычок пальцем в небо становится железным законом строительства. Блестящая гвардия отдела внешних связей готова в порошок стереть любого одиночку, который посмеет поднять руку на эту священную скрижаль. Вперед! Прекраснодушную шаткость замысла подпирает и укрепляет громада человеческого труда.

Нет, Баунтон был неправ. Фиах Дафти не согласился, что ошибся. Вокруг него сомкнулся хоровод чудовищ порядка вещей.

Кто оплатит экспертизу? У доктора есть лишних пятьдесят тысяч? Всемирно известная работает. Это факт. Доказательство. А где ваши факты, доктор! К чему вы нас призываете? Верить вашим бездоказательным выкладкам? Но это уже означает не «верить», а «веровать». Вы чувствуете разницу между этими словами? Цивилизованный человек имеет право веровать. Но, простите, до тех пор, пока не появляются очевидные факты. А факты против вас. Возьмем по пунктам…

Третьеразрядные профессора Высшего лицея возводятся чуть выше Олимпа, дабы судить об истине. От них разит беспристрастностью. Доктор по изящной словесности полирует протоколы до блеска. Синклит решает, что истина может быть обнаружена путем взвешивания суждений на амбарных весах, торжественно совершает эту процедуру и пишет мудрую бумагу, в которой ответственность каждого растворена за словами: «комиссия пришла к выводу». Обнажите голову перед порфиром этих строк!

И ведь каждый был прав и честен на девяносто восемь процентов в меру своего понимания вещей. Да большего от человека и требовать невозможно! «Дело» сплотило их в некое нерасчленимое единство. Сложился ничтожный недобор процентов, и сумма породила дракона.

Сколько раз он сам, Спринглторп, бессильно поднимал руки, когда на него накатывались подобные лавины! Поднимал - и тем самым становился частью этих лавин, добавляя им живой силы. Сколько раз! И не сочтешь, не поймешь, не узнаешь. А гадостный осадок от капитуляции так быстро зарастает слоями житейской шелухи. Остается только смутная тоска от сопричастности к чему-то неопределенно худому. Вот почему об этом так трудно рассказать, вот почему обжигает руки синяя папочка, которую протянул ему через полувековое кишение человеческих дел истлевший Фиах Дж. Дафти…

- В Австралии находится уже свыше пятисот тысяч эмигрантов, - докладывал отец Фергус. - В соответствии с соглашением они поселяются в северо-западной части континента. Австралийский поверенный в делах передал вчера нашему представителю в Париже памятную записку. Полный текст к нам еще не поступил, но кратко мне сообщено, что Австралия настаивает на скорейшем подписании второй части соглашения о приеме эвакуируемых. Особо подчеркивается пункт о согласии на запрет в течение девяноста девяти лет на создание землячества и партии на национально-религиозной основе. И пункт о добровольном отказе организаций и отдельных лиц от поднятия, обсуждения и попыток решения вопроса о национальном самоопределении переселяемой общины на тот же срок. Австралийцы хотят, чтобы каждый въезжающий в страну дал письменное обязательство такого рода.

- Но мы должны четко поставить вопрос о гарантиях от насильственной ассимиляции!

Кто это? Калверт?! Это что за новости!

- Я думаю, нам прежде нужно подробно изучить австралийские предложения.

- Вы правы, отец Фергус. Мистер Калверт, если у вас есть конкретные соображения, благоволите изложить их в письменном виде и подайте записку лично мне или мадам Дэвисон…

В том, что все происходящее - дело рук человеческих, Спринглторп уже не мог сомневаться. На третий день после того, как Баунтона, окончательно сломленного болезнью, увезли в Цюрих, в клинику, и Спринглторп принес присягу президента, Памела Дэвисон, только что ставшая вице-президентом, позвонила ему по телефону: «Капитан, тут к вам добивается один профессор. Его фамилия Левкович. Он из Югославии. Но он какой-то важный чин в Международном союзе. Уговорил кого-то из английских летчиков привезти его сюда без разрешения на въезд. Звонил мне из барака английской миссии. Примете?» - «Приму, - ответил Спринглторп. - Только безо всяких протоколов и сообщений в газетах. Это можно?» - «Ясно», - ответила Памела.

Года три назад по телевизору передавали «Бориса Годунова». Пел какой-то русский певец. «Ка-акой красавец! - восхитилась Эльза, даже вязанье отложила. - А я - то, дура, вышла за тебя». Левкович оказался именно таким невероятным красавцем. Даже неприятно стало, таким красавцем был этот серб.

- Ваше превосходительство, - сказал Левкович. - Я действительно вице-президент Международного союза геофизиков. Для пущей убедительности я излишне напирал на это, но говорить с вами я собираюсь просто как ученый. Я не стал бы отнимать у вас время, я честно пробовал все иные пути, но… Ко мне, как к редактору международного геофизического журнала, поступила заявка профессора Стоббарда. Я буду очень краток. Существует такая штука - термостратиграфия. Со спутника в определенных условиях получают, как бы это сказать… Ну, обобщенную характеристику поверхностного слоя планеты толщиной километров десять - пятнадцать. В виде фотографий. Потом по ним определяют перспективные горизонты: вода, газ, нефть, руды. Американцы делали это для себя, потом к программе подключились Мексика, Алжир, Ливия, Индия. Главным образом для исследования динамики глубинных вод. Метод тонкий, дорогой, толкование почти произвольное, но чем черт не шутит. Остальные страны, в том числе и ваша, стратиграмм не заказывали и не имеют. Хотя я подозреваю, что они существуют, но… Формально американцам делать их было нельзя. Стало быть, формально их в природе нет. Съемка согласно уставу программы повторяется раз в пять лет. Чтобы как-то истолковать получаемые результаты, избрано два привязочных района: Исландия и Трансвааль. Считается, что там все ясно до этих глубин. Не очень все это прочно, но… Так вот, Стоббард докопался - во всяком случае, он так говорит, - что после привязочной съемки Исландии ввиду близости Алжира фототермограф на спутнике не выключался, и благодаря этой счастливой случайности - оставим ему выбор выражений - в его распоряжении оказались стратиграммы ваших мест. Вся эта история несколько сомнительна, но не в этом дело. Стоббард - автор метода дифференцирования стратиграмм. Он применил его к вашему району - и вот результаты. Полюбопытствуйте.

Левкович выложил на стол пачку бурых, пятнистых, с разводами фотографий.

- Вот. Это стратиграмма сорокатрехлетней давности. Для удобства на снимок нанесен контур острова. Теперь следующая. Практически они одинаковы. Видите? Берем их за исходные. Теперь стратиграмма тридцатилетней давности. Обратите внимание, вот здесь, в восточной части острова, появилась светлая точка. Можно принять за дефект снимка. Дальше. Двадцать восемь лет тому назад. Смотрите. Точка расплылась в пятнышко. И вот здесь язычок на северо-запад. Еще можно сомневаться? Меня бы это всполошило, но… Кто стал бы копаться в груде никем не заказанных снимков! Тем более, что самого метода дифференцирования тогда и в помине не было. Вот следующая стратиграмма. Глядите. Это уже какая-то медуза. Осьминог. Размах отростков с севера на юг больше ста километров. И вот эта рябь. Глядите. Восемнадцать лет тому назад. Тринадцать. Восемь. Три года тому назад.

Светленькая медузочка расползлась на снимках в силуэт каракатицы. Ее щупальца протянулись на север и юг, широкими дугами повернули на запад, они змеились подо всем контуром острова, становились все толще и наконец слились в светлый полуовал, четко ограниченный с востока и размытый по западному краю далеко за пределами острова.

- Что же это? - холодея, спросил Спринглторп. От этих фотографий сводило пальцы. К ним страшно было прикоснуться. И все это где-то валялось столько лет! Подумать только!

- Мы не знаем. Никто не знает. Профессор Стоббард просто заключает, что, в принципе, катастрофы подобного рода - независимо от вызывающих их причин, я подчеркиваю: это его выражение, - предсказуемы на основе метода дифференцирования стратиграмм, разработанного под его руководством. И что термостратиграфия - это вовсе не шарлатанство, как считали некоторые, а очень полезная и нужная вещь.

- И это все?

- Нет, не все. Лично я не сомневаюсь, что Стоббард разумеет гораздо больше, чем о том пишет. Но у него нет вещественных доказательств. А есть жизненный опыт. От свары с промышленными концернами ничего хорошего он для себя не ждет. Поэтому он вежливо и без единого лишнего слова уступает все дальнейшее тем, кто пожелает заняться. Вам все ясно?

- Продолжайте.

- Там, где на стратиграмме тридцатитрехлетней давности появилось светлое пятнышко, примерно полсотни лет тому назад была построена атомная электростанция «Арк-Родрэм».

Спринглторп невольно кивнул и проглотил слюну.

- Она была построена по проекту «Ньюклеар пауэр» и все эти пятьдесят лет изо дня в день выдавала свои миллионы киловатт. Надо быть последним идиотом, чтобы не сопрячь это белое пятнышко и станцию. Но фактов нет. Мы запросили Штаты. «Ньюклеар пауэр» давно окончила свои дни. Ее правопреемником является «Ти-Пи-Ай». Оттуда нам ответили, что по условиям контракта вся документация станции была передана заказчику для хранения и использования. Это обычный пункт международных контрактов такого рода. В данном случае очень удобный пункт. Но мы должны знать! Человечество должно знать, что произошло под станцией «Арк-Родрэм».

- Так. И мне предлагается помочь человечеству?

- Первое: надо предпринять розыск документации станции.

- Это невозможно.

- Понимаю. Но все-таки! Надо опросить людей, работавших там. Люди должны быть. Пенсионеры, уволившиеся, временно работавшие. Мои сотрудники, восемь человек, ожидают в Англии. Все расходы, всю ответственность мы берем на себя.

- Здесь государство, а не допотопный лес, профессор. Оно не может передавать ответственность.

- Понимаю вас. Но и вы должны понять…

- Вы сказали «первое». А что второе и третье?

- Есть только второе. Мы просим разрешить пробное бурение скважины. Работу будут вести добровольцы. Условия те же. Руководить буровой буду лично я.

- Не могу вам этого разрешить.

- Почему?

- Это безумное предприятие. Почва ходит ходуном. В любой момент вы можете провалиться в тартарары вместе со взятой ответственностью. Это никому не нужно. Тем более, что ваши обсадные трубы лопнут при первой же подвижке.

- Верно. Шанс на успех - один из миллиона. Но мы обязаны попытаться. И мы этого хотим. Человечество должно знать, господин президент. Я вас очень прошу, не надо здесь сейчас ничего решать. Поручите это дело кому-нибудь. Мы договоримся. Безопасность будет обеспечена, насколько это возможно.

- Я не могу вам это разрешить.

- Но можете не запрещать.

- Нет. Разговор бесполезен.

- Но опрос вы разрешите?

- Занялись бы вы этим там, у вас, в приемных лагерях!

- Надежней это делать при входе на эвакодромы.

- Вы ошибаетесь.

- Господин президент, я вынужден сказать, что за вашими словами ощущаю некую предвзятость. Меня это крайне настораживает. Да, истина - булавка в стоге сена. Но есть способы довольно быстро выудить ее оттуда. Не забывайте об этом.

- Вот уж о чем я могу забыть, профессор. Всегда найдется тьма желающих напомнить. Четыре миллиона душ! И всех надо собрать, охранить от этого ада, паники, голода! Всех надо попросту пожалеть, увезти отсюда, где-то поселить, вдохнуть в них веру и желание жить! У четырех миллионов людей разможжена душа! Вот чего я не имею права забыть. Ни на секунду. Кто я? Вы знаете, кто я? Я - провинциальный чиновник. Всю жизнь я смотрел на вас, ученых, как на добрых богов, которые все знают, все могут! В конце концов, как все, я отдавал вам долю своих денег. И не роптал. А вы? Вы, представитель мировой науки! Вы в страшный час моего народа пришли ему помогать? Нет. Вы явились искать истину. Как сыщик! Миллионы людей помогают нам. Сотни тысяч не спят ночами, чтобы успеть что-то сделать для нас. А передовая наука дифференцирует наше горе! И ей мало этого. Она хочет проковырять дырочку и посмотреть, что там внутри!..

- Я категорически протестую…

- Категорически?! Вот если бы вы пришли ко мне и сказали: «Мы хотим помочь вам. Неосторожные глупые люди столкнули ваш остров в бездну. Надо сделать все, чтобы остановить падение. Мы попытаемся. Тысяча! Три тысячи наших коллег только и ждут, чтобы приехать! Чтобы вцепиться в эту землю мертвой хваткой, гвоздями приколотить, да!» Я бы отдал вам все. Я пошел бы с вами в лагеря эвакодромов. Это страшные лагеря! Вы не знаете, что это такое! Я сказал бы: «Вот кто прибыл на помощь! Отдайте им все, что у вас осталось. Они хотят сохранить нам хотя бы часть нашей земли». А вы? Вы собрали восемь энтузиастов ученого сыска! И битый час расписываете, мне, как благородно мы поступим, если позволим вам что-то там искать! Истину! Да вас в первом же лагере в клочки разорвут! Идите вы ко всем чертям! Вот! Читайте! Наслаждайтесь! Вы правы! Это сделали люди! - Спринглторп рванул ящик письменного стола и протянул Левковичу синюю папочку «Преславного дела». - Неужели это все, что нам может предложить мировая наука?..

- Но это же важнейший документ! - взорвался Левкович, потрясая «Преславным делом». - Распубликовать! Распространить! Почему же вы молчите? Это же преступление!

- Ну, опубликовали бы. Ну и что? Что из этого проистекло бы? Что виновата строительная фирма, которая не ведала, что творила? Три десятка не очень далеких людей? Свалим все на них? Нет. Виноват весь наш уклад, наш способ жить. Вы можете предложить другой? Я не могу это правильно выразить, меня этому не учили. Я только чувствую: нельзя это превратить в скандальчик, в поношение десятка таких, как я, в какой-то картонной конторе. Это не решение. Такие штуки по мелочам сто раз проделывали, и что? И все остается по-прежнему. Нужен кто-то, кто сумеет повести это дело правильно. У нас нет таких людей. Мы все в истерике, мы не способны. Я дал приказ искать таких людей на стороне. Мне объясняют, что это практически невозможно сделать. Кет таких людей во всем мире, понимаете?

- Господин президент, доверьте это дело мне.

- Вам?

- Да. Я должен извиниться перед вами. Еще не очень понимаю, за что именно, но в ваших словах есть доля правды. Есть и чушь, смешение понятий, но не будем… Потом. Выяснится. Остановить остров! Эк куда хватили! Полсотни лет его подтачивали, и в три дня остановить. Да тут гром небесный нужен. Химера. Жуткая химера! Но я вас понимаю. Я ничего не могу обещать, но… Короче, разрешите мне и моим «сыщикам» въезд, дайте бумаги. Надо работать. Другого способа нет.

- Хорошо. Обратитесь к мадам Дэвисон. Я с ней поговорю.

- Остановить эту глыбу! Химера. Химера… У вас тут хоть лаборатория какая-нибудь есть?

- Есть развалины политехникума. И при них несколько человек. Они делают, что могут и умеют. Свяжитесь с ними.

Спринглторп, машинально распутывая узлы на шнуре, потянул к уху телефонную трубку.

- Памела? К вам зайдет профессор Левкович. Любомир Левкович. Ему и его людям надо как-то оформить въезд. Они собираются нам помочь, но пока придется помогать им. Это связано с «Преславным делом».

- Ох, не наломал бы он дров, капитан! - во всеуслышание ответила трубка. - Что-то он мне не показался.

- Месяц назад многие из нас были не лучше. Давайте попробуем, - ответил Спринглторп, деликатно не глядя на Левковича, собиравшего со стола разбросанные стратиграммы…

* * *

…Вновь накатился басовый рев, переломился, стал свистом. Спринглторп посмотрел на часы. Затянули. Еще полчаса на финансовые дела, и пора кончать.

Неспешная устоявшаяся рутина эвакуации. Деловитое управление человеческим горем. И он во главе всей этой машины! Неужели он сумеет довести это дело до конца? Нет, все они и он сам просто сошли с ума.

 

6

- Ко мне! Вижу цель. Вижу вас. Мой азимут - триста десять. Забегали. Быстрей! - прохрипело в уши Спринглторпу.

- Разрешите начинать, сэр? - заторопился молодой звонкий голос.

- Начинайте, - сказал капитан Двайер. Он сидел впереди Спринглторпа, чуть ли не на плечах у летчиков.

- Первый, к бою, второй, к бою! Слушать меня. Наземный противник северо-западнее, пять километров. Задача - обеспечить поголовный захват, сопротивление подавить. Первый, азимут триста, скорость сто, высота пятьдесят. Второй, азимут триста двадцать, скорость двести, высота сто, заходите с севера. С севера заходите! Третий на месте, высота пятьсо-от!

Два передних вертолета, проваливаясь вперед и вниз, стали расходиться в стороны. В боках у них распахнулись прямоугольные люки, и оттуда, порыскивая длинными хоботками, высунулись пулеметы. Щетинистая седая шкура заснеженного леса внизу повернулась, как грампластинка. Спринглторп увидел на ней длинную прямую борозду - дорога! - большую белую проплешину - поляна! - на ней три черных кубика - палатки! - а чуть в стороне грузовики, автобус и самолетик.

Звонкий голос торопливо, но четко командовал. Из-под ближнего вертолета выскочил желтый сполох, тут же на земле сверкнуло, самолетик подпрыгнул, окутался плотным черным комком дыма. Дальний вертолет полз по дуге над северным краем поляны. Между ним и землей посверкивали косые зеленые нити.

Где же патрульный вертолет? Спринглторп тщетно пытался его разглядеть. Он должен быть где-то над лагерем.

- По мне стреляют! - прохрипел первый голос. - Ребята, здоровый такой, в черной куртке! Осторожней! У них оружие.

Из-под ближнего вертолета снова выскочил сполох, и на земле между палатками и лесом вспух еще один черный комок. На месте первого взрыва пылал высокий костер, от него бежала вверх и медленно стыла кривая струя дыма. Внезапно Спринглторп увидел, как вдоль нее камнем падает вниз крохотный вертолетик. Вот он повис, раскачиваясь, над самой землей.

- Психи, кончай бегать. Соберись подо мной, руки вверх! Не то всех перещелкаем! Брось пушку, гад! Брось, говорю! - хрипело в ушах. Это пилот патрульной машины командовал по радиомегафону тем, на земле, не выключаясь из общей связи.

- Белый флаг! Они выкинули белый флаг, - вновь заспешил звонкий голос. - Прекратить огонь. Первый, на посадку. Нулевой, второй - в воздухе. Третий, пожалуйста, не приближайтесь.

- Кто у флага, стой, не отходи. Бог за вас, - снова прохрипел патрульный. - Лейтенант, горючку теряю. Похоже, он мне дырку сделал. Огня нет?

- Огня нет, - ответил звонкий голос. - Разрешаю вам сесть.

Ближний вертолет заскользил к лагерю. На земле тучей взметнулся снег, и машина исчезла в белом облаке. Вот из него побежали к палаткам черные комочки.

- Операция закончена, всем разрешаю посадку, - ликовал звонкий голос. - Здесь сам Живодер-паша. Мы его взяли. Он!

Гиены.

Мрачные опасения полковника Уипхэндла оправдались. Гиен было немного, но они были. Что гнало этих людей с далеких благополучных берегов, ночами, над грозным океаном на эту распадающуюся под ногами землю? Спринглторп не мог этого понять. Здесь не было золота, скульптур, картин - их не было у него, и ему казалось, что все это есть где-то там. Скажем, в Италии. А в его стране, стране крестьян, рудокопов, рыбаков, мелких лавочников, еле сводивших концы с концами, - что у них может быть, кроме расхлябанных движков и дедовской утвари?

Он спустился на землю вслед за Двайером. Пахло гарью. Командир десанта, молоденький лейтенант, был на седьмом небе от счастья. Его первый бой проведен по все правилам на глазах начальства. Противник ошеломлен, раздавлен. Взято в плен одиннадцать человек. И среди них сам Живодер-паша, о котором тревожно шепчутся в эваколагерях…

Нынче утром, часов в девять, радиодозор засек в воздухе самолет. Он шел с юга-запада на малой высоте. Крохотная зеленая точечка исчезла с экрана где-то в этих местах. Сообщили Двайеру. «Гиены, - сказал тот. - Будем ликвидировать». И немедля позвонил Спринглторпу: «Накрыли гиен. Видимо, крупный лагерь. Будем брать. Вы хотели посмотреть Поедете?» - «Да», - ответил Спринглторп. «Тогда и я лечу, - заключил Двайер. - Высылаю за вами. Вылетаем через полчаса. Надо спешить. Туда только что пожаловали гости, и долго ждать они не будут».

Лагерь существовал, видимо, неделю-другую. За одной из палаток кучей валялись на снегу домашние сейфы, разъятые плазменными резаками. В этой палатке было что-то вроде мастерской. На разостланных пластиковых полотнищах лежали горелки, дрели, баллоны с аргоном, какие-то инструменты.

- Металлоискатели, - указал лейтенант на длинные пруты с разветвлением на концах. - Датское производство. Искали в развалинах сейфы.

- За чем охотились? - выдавил Спринглторп.

Его подвели к штабелю тюков на краю выжженного круга. Один тюк обгорел, развалился. Полуобугленный ковер, какой-то белый мех, тошнотворный запах паленой шерсти Торчит хрустальное горлышко вазы. И это все?

- Нет. Ценные бумаги иностранных фирм. И наших тоже.

- Наших-то зачем? - полубеззвучно спросил Спринглторп.

- Н-не знаю, сэр, - на миг растерялся лейтенант.

На снегу, сцепив руки на головах, сидели пленные. Почти все в одинаковых рыжих куртках с вывернутыми карманами. Двое отдельно - у них на коленях грязноватая простыня. «Это те, что выкинули белый флаг», - сообразил Спринглторп. Держа пленных под прицелом, похаживали по снегу трое караульных.

«Надо поговорить. Хотя бы с Живодером. Который из них Живодер?» - подумал он и шагнул было к пленным, но у ног своих увидел троих, неподвижно лежащих ничком. Снег рядом был весь в красных пятнах.

Он отшатнулся и пошел к палатке. У входа на замасленном брезенте горкой лежали пистолеты, пара автоматов и несколько потертых нательных кошелей.

- Бесхозное оружие. Кой для кого ценная вещь.

Лейтенант поднял один из кошелей, расстегнул, подал. Кошель был неожиданно тяжел. Кольца, серьги, ожерелья - безобразно спутанный ком, покалывающий глаза бликами.

…Он вошел в палатку: десяток надувных матрацев, спальные мешки, скомканные одеяла, пара складных стульчиков, нетопленая железная печка, в изголовье одного из матрацев - большой кубический предмет, прикрытый полотенцем.

Лейтенант, протиснувшись между матрацами и обойдя лежащий на полу рюкзак, подошел к кубическому предмету и сдернул полотенце. В полумраке блеснул хрустальный куб, и Спринглторп тоскливо замер. Чуть вздернутый вперед, в полном блеске славы, в торжестве развернутых парусов и плещущих вымпелов в кубе застыл фрегат «Беллерофонт». Модель была выполнена с отчаянной скрупулезностью одряхлевшего боцмана - памятник любви к безвозвратно ушедшей поре странствий, воли и каждодневного утверждения силы своих рук и глотки.

Давным-давно, настолько давно, что это словно случилось с кем-то другим, он увидел, быть может, именно этот фрегат в витрине столичного магазина. Близилось рождество, на витрине сказочно искрились невероятно красивые вещи, без которых человек не может жить. Ему было десять лет, ровно столько, сколько нужно, чтобы понять это раз и навсегда. И ровно столько, чтобы знать: такой игрушки у него никогда не будет. Ведь он уже разумел смысл цифр на этикетке.

Он прожил потом пятьдесят с лишним лет, из памяти бесследно ушли сотни обид и унижений, десятки мелких побед и радостей. Но эта не его игрушка - не ушла. Не то чтобы он все время помнил о ней, нет. Этот образ порой оживал сам собой, безо всякого усилия или заведомого желания. И становилось до тоски ясно: будь у него «Беллерофонт», вся его жизнь была бы совершенно иной. И он сам представал перед собой тем, другим, кем угодно, только не инспектором по гражданскому строительству в краю, где мужицкая хитрость и ненависть к надзору почитались доблестями, достойными народной памяти.

Чтобы ничего подобного не случилось с Джонни, он и купил сыну желанный мотоцикл…

- Живодер говорит, что сейчас они ничего не собирались выбрасывать на рынок. Говорит, что лет через двадцать этим вещам не будет цены, - пел лейтенант-победитель.

- Что ж, наверное, он прав, - тихо сказал Спринглторп, повернулся, тронул жестяную печурку. Она ответила гулким шуршанием прокаленной и остывшей ржавчины. «И парус напряжен, как грудь поющей девы» - откуда это? Палатка, пропахшая потом опасливой возни в развалинах. И «Беллерофонт». Встретились.

Закрывая выход из палатки, перед ним высился капитан Двайер. Спринглторп поднял на него вопросительный взгляд.

- Лейтенант, выйдите, - негромко скомандовал капитан. - Спринглторп, постойте минутку. Нам надо серьезно поговорить. Сядьте.

- В чем дело? Что случилось? - удивился Спринглторп, послушно садясь на шаткий раскладной стульчик.

- Прочтите это и подпишите, - сказал Двайер, протягивая сложенный лист бумаги.

Текст был отпечатан на плохой машинке через очень жирную ленту, так что отдельных букв было просто не разобрать. «К народу и армии, - читал Спринглторп. - В тяжкий час нашей отчизны бремя власти пало на моих сгорбленных годами плеч. Я, как мог, прилагал все силы для спасения нашего страдающего народа, его материальных и духовных ценностей. Я знаю, что вы верите в честность и глубину моих усилий, и тем более горестно для меня сознание, что тяжесть лет и пошатнувшееся здоровье препятствуют мне на этом пути, лишая мой труд той полноты, которая необходима в это судьбоносное время. Но рядом со мною трудятся молодые и сильные люди, которые, по моему убеждению, достойны стать у кормила власти. Настоящим я слагаю с себя всю полноту власти и назначаю своим преемником на посту президента республики Осгара Милтона Двайера и рекомендую ему назначить на пост вице-президента Ройга Нейна Калверта. Я призываю вас объединиться вокруг них с той же самоотверженностью, с тем же патриотизмом, с каким вы объединялись вокруг меня, с каким неизменно объединяется наш народ вокруг своих вождей в часы испытаний. Н.С.Спринглторп. Линкенни, января».

Не смотреть на Двайера - это было самое главное. Не смотреть. И он поднял на него глаза. «Молчи! Не говори ни слова! Молчи!» - твердил он себе и лихорадочно перебирал мятые слова, обрывки фраз, чтобы что-то сказать, потому что молчать было невозможно. Молча встать и пойти прямо на Двайера, как на пустое место! И что он сделает? Будет кричать? Попытается остановить силой? Ах да, он достанет пистолет и будет грозить пистолетом.

И вдруг Спринглторпу стало смешно. Ну да! Двайер будет пугать его пистолетом. Его! Схоронившего сына! Схоронившего жену! Схоронившего, давно схоронившего свою былую жизнь! Живущего не по своей воле, согласившегося стать чем-то простым, полезным, почти неодушевленным! Сначала для Уипхэндла! Потом для Джеффриса! Потом для Баунтона, потом для всех-всех. Разве его можно испугать пистолетом! Как он смешон, этот захолустный бонапартишка! А Калверт? Гадатель по географической карте! Ополчились! Заговорщики! Кто это сочинял? Калверт, Калверт! Уж больно высокопарно. Тайком отстукивал одним пальцем на машинке. А каково ему было выбивать священные литеры своей фамилии на втором месте! Да его же корчило от уязвленного тщеславия!

- Нет, - сказал Спринглторп. - Я не подпишу. Я не могу подписать такую безграмотную стряпню. «Пало на моих сгорбленных годами плеч». Где вас учили грамматике? Я так, по-вашему, благообразно выражаюсь, и вдруг окажется, что я первый в мире малограмотный президент тонущей республики. Исправьте текст.

И Двайер, взъерошенный Двайер, глава заговорщиков, лично исполняющий тайное кощунство высшей государственной измены, растерянно принял протянутую бумагу и полез за пазуху. Не за кинжалом! Не за пулеметом о десяти стволах! За канцелярской принадлежностью! И стал на весу царапать ручкой по своему поддельному манифесту, пятнистому от тошного пота нелегальщины. И конечно же, ручка не писала.

Спринглторпа разбирал смех. «Дурацкий смех», - определил он и сказал:

- Положите вон туда. Вам будет удобней.

И указал на куб с «Беллерофонтом».

Двайер оглянулся на куб, поколебался и пошел к нему по проходу между надувными матрацами. На пути у него был рюкзак. Лейтенант обошел рюкзак. А Двайер не обойдет. Он слишком обозлен. Он его пнет - Спринглторп понял это мигом раньше, чем Двайер поднял ногу и пнул…

Ослепительная вспышка брызнула в глаза Спринглторпу, по лицу словно веником хлестнуло, громом шарахнуло по ушам, снесло со стульчика, он упал, зажмурился, открыл глаза и сквозь темные пятна в них увидел, что лежит под открытым небом. Где же палатка? Он с трудом сел, огляделся и понимающе кивнул лежащей в стороне куче мерзлого брезента. «Сорвало, - подумал он. - А где Двайер?» И тут его подхватили, подняли, ощупали; вокруг замелькали люди - целая толпа, - губы у всех шевелились, но он ничего не слышал. Он вдохнул, и вся глотка заполнилась гнусной химической смесью. В горле запершило.

- Где Двайер? - спросил он и вместо собственных слов услышал неясное лающее повизгиванье, больно отдавшееся в голове.

Куб с «Беллерофонтом» стоял, как стоял, спереди к нему обожженным комком прислонился дымящийся рюкзак, а чуть дальше на брезенте палаточного пола лежало что-то громоздкое, неузнаваемое.

Подбежали двое с носилками.

- Не надо, - сказал он и отрицательно повел рукой. Шагнул. Пошатнулся. Еще шагнул. Увидел пленных. Они не сидели на снегу, они лежали, кто как, и были недвижны. «Застрелили, - понял он. - Охранники с перепугу их застрелили». Он дернул и повел шеей, чтобы не было так душно, и увидел у своих ног лист бумаги. «К народу и армии». С натугой присел, взял лист в горсть, смял и сунул в карман. Встал.

В правом ухе зазвенело, что-то распахнулось, и он услышал сразу все, а громче всего голос лейтенанта:

- …аше превосходительство, я прошу вас. Ваше превосходительство!

О чем он просит?

- Что с Двайером? - спросил Спринглторп, и тут распахнулось во втором ухе.

- Капитан Двайер убит, - заспешил-заспешил лейтенант. - Прошу вас в вертолет, ваше превосходительство. Вас должен осмотреть фельдшер. Вам необходим покой.

Покой. Спринглторп криво усмехнулся. Господину президенту, фигуре, кое-как сляпанной ради людей и обстоятельств, нужен покой. Значит, Двайер на свой страх и риск… Значит…

От усилия осмыслить стало дурно.

- Я сам, - сказал Спринглторп. - Сам пойду.

Ни на ком не обвиснуть, дойти, сесть, лечь. Самому. Нет, ложиться нельзя. Ходить-ходить-ходить, держать себя в руках. Превозмочь.

Он пошел. Ему казалось, что он идет прямо к подножке вертолета. Откуда ему было знать, по какой извилистой кривой добрался он наконец до вонзившихся в снег железных ступенек.

* * *

Когда открывалась дверь, Спринглторпу становился виден сидящий у противоположной стены коридора человек в сером рабочем комбинезоне. Лицо его было полуприкрыто съехавшей вперед каской, он сидел неподвижно, видимо, дремал, поддерживая руками и высоко поднятыми коленями поставленный на попа огромный пулемет.

В комнате было полутемно. На панели селектора бестолково помаргивали лампочки. И все они: он сам и Куотерлайф, сидящие у стола, и старик Мартин Кэйрд, сгорбившийся на кресле в углу, - молча смотрели на эти лампочки, мигание которых только представлялось бестолковым, а по сути дела было полно тайного напряженного смысла. Вот-вот он должен был открыться, и все станет ясно.

Сколько своих людей и кого именно Двайер взял с собой в лагерь гиен, было неизвестно. Но они там были, ив их число входил кто-то из трех радистов. Иначе нельзя было объяснить, откуда Калверт узнал о происшедшем. А он узнал, иявно раньше, чем пришедший в себя после антишокового укола Спринглторп успел связаться с Памелой Дэвисон со взлетевшего вертолета. Узнал и начал действовать.

Дэвисон немедленно вызвала в президентский барак всех членов правительственного совета. Явился Кэйрд-старший, явился Ангус Куотерлайф. Отец Фергус вел в Париже переговоры с австралийцами. Калверта и Мартина-сына, заботам которого была поручена лаборатория Левковича, Памеле найти не удалось.

Армия - если можно назвать армией две караульных роты, роту связи, взвод аэродромного обеспечения и взвод в мотопарке - была вся в разгоне на работах. Старший офицер штаба - хорошо знакомый Спринглторпу по совместным поездкам лейтенант Хорн - спокойно выполнил все приказы Памелы, объявил сбор в лагерь всех воинских команд, по роду работы способных временно прекратить исполняемые дела, и сам явился в президентский барак. Памела тут же назначила его командующим.

Куотерлайф связался с авиамастерскими, где заправлял другой хороший знакомый Спринглторпа, бывший брокан-ский профсоюзный староста Дедад Борроумли, и поручил ему обеспечить порядок на аэродроме и встречу возвращающегося президента, буде он, Ангус, не успеет прибыть вовремя. Ему уже подали джип, когда Борроумли, сообщил, что на поле появилась группа военных и штатских - человек сорок - и спешно грузится в вертолеты. На верстаке у Борроумли был только что проверенный пулемет. Он не замедлил пустить его в дело. Два вертолета все же ушли, три других удалось отбить. Большая часть группы осталась на земле и отступила от аэродрома и от близлежащего главного оружейного склада, караул которого, поддержанный Борроумли, открыл предупредительный огонь.

Получаса не прошло, как из мотопарка сообщили о нападении и об уводе четырех бронетранспортеров - Спринглторпу памятны были эти машины. Куотерлайф тут же распорядился снять печати со склада и вооружить людей Борроумли - человек тридцать рабочих авиамастерских. И вовремя. Транспортеры, еще издали постреливая для острастки, не замедлили вломиться на летное поле.

Один из парней Борроумли всадил в головную машину противотанковую ракету. Машина потеряла ход. Остальные развернулись и ушли прочь. Подбитая машина, по терминологии Борроумли «скорпиончик», угрожающе ворочала башенкой, изредка отплевываясь огнем и никого к себе не подпуская. К счастью, оставшиеся на поле вертолеты оказались в мертвом углу для ее пушки. Люди Борроумли постепенно окружили транспортер, но особенно не высовывались. Вернувшиеся из лагеря гиен вертолеты пришлось сажать прямо в барачном городке среди поднявшейся метели. Горючее у них было на исходе.

Спринглторп, отряхивая снег, вошел в кабинет Памелы как раз в ту минуту, когда та говорила по селектору с Левковичем:

- Ради бога, профессор, не подавайте вида, что вы встревожены и что-то знаете. Старайтесь держаться от них подальше и не теряйте связи с нами. Мы вас в обиду не дадим. Это исключено.

Она подняла глаза на Спринглторпа:

- Кэйрд-сын там. С ним десятка полтора вооруженных людей. Пока ведут себя тихо, ни во что не вмешиваются. Прилетели на двух вертолетах. Явно ждут. Ждут Калверта, это ясно. Калверт идет туда на бронетранспортерах. Нам шах. Они занимают лабораторию и грозят уничтожить ее, если мы не капитулируем. Лаборатория дороже всего. Мы капитулируем. Нужно остановить Калверта. Во что бы то ни стало! Хоть на самом пороге!

- Слушайте, Спринглторп, - натужно бормотал Кэйрд. - Дайте мне возможность связаться с Мартом. Надо вызвать Мардж. Мы поговорим с пацаном. Не может быть, чтобы он спутался с этой компанией! Чушь какая-то! Объясните хоть вы!

Спринглторп молча выудил из кармана мятый манифест капитана Двайера и протянул Кэйрду.

- Дэд, к вертолетам пройдешь? У тебя там есть кто-нибудь, кто может вести вертолет? Отлично, Дэд! - надрывался Куотерлайф. - Сажай вместо себя кого-нибудь, бери человек двадцать, бери вертолет и немедленно дуй к лаборатории! Те три скорпиона прут туда! Ты понял? Не должны допереть, ты понял меня? Там в лаборатории младший Кэйрд. Они что-то замышляют, они не должны соединиться! Седлай дорогу! Выстой полчаса! Через полчаса наших будет что гороху! Быстро, быстро, Дэд!

- Профессор, - торопливо говорила Памела по другому каналу, - от вас нужен радиосигнал. Пеленг. Немедленно. Вы можете это сделать, не подвергая риску себя и своих людей? Это очень нужно, профессор.

- Мистера Кэйрда к телефону Баракеш, - щебетало по третьему каналу. - Алло, мистер Кэйрд у вас? Срочный вызов.

Лейтенант Хорн по четвертому каналу вызывал бензовоз и собирал роту, чтобы отправить ее следом за десантом Борроумли к лаборатории на вертолетах, приземлившихся у президентского барака.

- Есть пеленг! Хорн, Куотерлайф, есть пеленг! - воскликнула Памела. - У Левковича работает плазменная горелка. Минуту работает, полминуты перерыв. Пусть ловят шумовой пеленг: минута шум, полминуты молчание. Ангус, вы остаетесь здесь, у вас хорошо получается. Я пойду с Хорном к лаборатории. Хорн, готовьтесь. Организуйте мне оружие.

- Спринглторп, послушайте, - молил Мартин Кэйрд.

- Что тут слушать! - резко обернулась Памела. - Они стреляют, Мартин! Вы слышите? Они стреляют.

- Поверьте, Мартин, мне очень жаль, - с трудом находя себя в обрушившейся суете, сказал Спринглторп. - Я не знал, что Март с ними. Я его очень уважаю и…

- Алло! Алло! Баракеш на проводе, - щебетал селектор.

- Мартин, что в Баракеше? - перебил Куотерлайф.

- Они задержали транспорт вольфрама для Левковича. Шестьдесят тонн. Техконтроль не выпускает машину. Развалина, говорят, а не самолет. Правы, конечно. Я намекнул: дай, мол, бакшиш. Вот вызывают. Ну их к черту!

- Балаган! У, балаган! Алло, давайте Баракеш сюда. Будет говорить Куотерлайф. Куотерлайф!

Дэвисон торопливо совала в карман куртки принесенный кем-то пистолет. Хорн ждал ее у порога.

- Не понимаю! - отчаянно сказал Кэйрд. - Ничего не понимаю! Мадам Дэвисон, я вам верю. Но я прошу вас…

- Хорошо, - резко ответила Памела. - Я постараюсь. Но если что и он явится к вам с моим скальпом, пожурите его, пожалуйста.

- А будь оно все неладно! Я подаю в отставку! Слышите, Спринглторп! Я подаю в отставку! Я не могу! Вот как хотите, не могу! Вы все хорошие люди, да! Мой пацан встрял в дурное дело, да! Но я не могу! Что я скажу Мардж?

- Капитан, заговорите старика, - тихо сказала Памела, застегивая куртку. - Хоть заприте его, пока все выяснится.

- Погодите, Памела, - идя следом за ней по коридору, решился, наконец, Спринглторп. - Хватит с нас бед, зачем еще кровь? Если так надо, чтобы меня не было, я уйду. Уйду немедленно. Имейте это в виду.

- Да при чем тут вы! - с сердцем сказала Памела.

- Как «при чем»? - удивился Спринглторп.

- Ах, капитан, капитан! - неожиданно звонко воскликнула она. - Таким, как вы, возня с властью крайне противопоказана. Дайте, я вас поцелую на прощанье. Господи! Вы мой старый добрый папа, начитавшийся Чарльза Диккенса. Разве так можно?

И ушла, ушла в сияющий белый занавес, окруживший освещенное крыльцо.

Он вышел следом за ней и услышал неровные пулеметные очереди. Это отстреливался на аэродроме подбитый бронетранспортер.

Вот так они и остались втроем в кабинете Памелы: Куотерлайф, Спринглторп и старик Мартин Кэйрд.

- Я говорил с Баракешем, - сказал Ангус, сосредоточенно глядя на селектор. - Звонили с частной квартиры. Пилот и какой-то тамошний технический шейх. Потребовал сто тысяч. Я обещал. Шейх дал номер счета в Риме. Галантный, сволочь. Выпустит самолет, не дожидаясь подтверждения из Рима. Шакал. Доверяет слову джентльмена. Только бы Левковича не задело.

Да, только бы не задело Левковича. Только бы не задело. Когда же это было? Три недели тому назад. В этом же кабинете. Вот тут.

- Термобомбы! - в восторге восклицал Левкович. - Термобомбы! Это единственный вариант. Представьте себе этакий вольфрамовый шар, битком набитый ураном. Мы опускаем его на дно океана юго-западней острова и приоткрываем цепную реакцию. Температура - тысяча восемьсот! Две тысячи! Все вокруг кипит, плавится! И вся эта пилюля проваливается в расплав, прошивает корку на шарике, как каленая дробинка масло! За ней вторая, третья! Перфорация земной коры! Полторы недели, и они добираются до магматического очага! Пять, семь, десять таких параллельных каналов! Оттуда, из недр, все это начинает выхлестывать наружу! Вы знаете, что такое вулкан? Так вот, я вам обещаю десяток вулканов по западному периметру острова. Через неделю-две после начала на океанском дне встанут горы, отличная горная цепь. И ваш остров упрется в нее и затормозит как миленький. А мы подопрем его еще с севера и с юга. Все, что к тому времени останется от вашей республики, так и будет вашим и никуда не денется. Еще с запада вулканчики подсыплют вам землицы. Вулканчиков не бойтесь. Живут исландцы с вулканами и лучше вашего живут. Договоритесь. Нужны расчеты? Я вам их дам, все равно ничего не поймете! Обратитесь за экспертизой? Все скажут, что я сумасшедший. Да, я сумасшедший! Но я прав. Хотите остров - давайте вулканы. Покорежит эту вашу косую линзу еще месяца три - и живите себе мирно на вашем острове, селитесь и размножайтесь! Только родрэмов больше не дозволяйте строить разным губошлепам! Вот так! Нужен вольфрам - три тысячи тонн, нужен уран, тонны две, и не какой-нибудь, а бразильский, извлеченный из океанских вод! Не то нас обвинят в отравлении Мирового океана. Нужно тонн сто графита, плазменные сварочные головки для вольфрама, аргоновый колокол и всякая муть по мелочам, которой всюду хоть пруд пруди! Найдете! Будем варить вольфрамовые коконы! Коконы нужны толстые. Будут расходоваться при погружении. Модели мне завтра кончают считать. А вы говорите - наука! Вот она, наука!

Словно это не он за две недели до этого крутил головой и бормотал: «Химера. Химера!» Памела, Куотерлайф, отец Фергус, оба Кэйрды - все стояли разинув рот, а этот красавец, обросший, исхудавший, в прожженной робе, колесом ходил по кабинету - вот-вот разворотит хлипкие перегородки - и вопил:

- Деньги? Это все стоит гроши, я вам говорю! Вам еще покажи, где у вас валяется кошелек с мелочью! Я геофизик, я не финансист. Ну, геофизиков у вас тут давненько не бывало, я понимаю, но финансисты-то были! Где они, я вас спрашиваю? Выуживайте их из ваших лагерей: всех спекулянтов, обирал и комбинаторов! Скажите им: чтобы торговать родиной, надо ее иметь! Вот благороднейшее вложение капиталов, награбленных у вдов и сирот! Засыпьте золотом хлябь, в которую вас тянет! - Он остановился, набрал полную грудь воздуха и неожиданно тихо сказал: - Может быть, есть другой путь. Но я его не знаю. Никто не знает. И не успеет узнать. А вы, - и он ткнул пальцем в Спринглторпа, - вы! Попробуйте теперь запретить мне пробное бурение! Должны же мы, в конце концов, знать, по каким таким шарикам катится эта колымага! А?..

- Ангус! - ожил селектор. - Ангус, я сижу перед лабораторией. Дошел по пеленгу. Пеленг идет хорошо. Густо. Вроде бы все нормально. Метет, спасу нет. Там, у Левковича, дымит, полыхает, и вонища жуткая, как от доменной печи. Мало нас. Оцепить ничего не можем. Я жмусь к дороге. Ты уверен, что они пойдут по дороге?

- Спасибо, Дэд, - ответил Куотерлайф. - Пойдут по дороге. Они спешат, им хитрить нечего, в лаборатории их люди. Жди. Через полчаса на тебя с неба посыплются наши. «Вольфрамы». Ты - «Уран». Понял? Не шарь вокруг. Наткнешься на чужих - будет шум раньше времени. Твоя задача - только скорпионы.

- Это-то я понимаю. А вот объяснил бы ты мне, если время есть: чего ради вся игра?

- Тут одна компания принялась за капитана. Двайер, фюрер и младший Кэйрд. Я-то думал, фюрер притих, делом занялся, а он куснул-таки, змей. Кэйрд младший где-то в лаборатории, у тебя за спиной, а фюрер колесит к нему на скорпионах. Хотят взять нас за горло, пригрозив прикрыть Левковича. Им-то рисковать нельзя, стало быть, мы благородно - лапки вверх. И настанет светлое царство нового порядка. Вроде так.

- Вон оно куда! Ясно. А Двайер где?

- У райских врат. Подорвался на коробке с детонаторами, судя по всему. Капитан ему подсунул вовремя. Отбился.

- Мозговитый, черт! Молоток! Здорово он тогда в Брокане кипятился. Как в театре. Значит, фюрер рожки показал. Я так ребятам и скажу. Будь здоров.

- Что за фюрер? - спросил Спринглторп.

- Да Калверт, - тягуче ответил Куотерлайф. - Мы его знаем. Лет пять назад перед выборами людям головы крутил. Разве не помните? Все насчет бессмертных идеалов национал-социализма. Он. Штурмовиков себе завел. Каски, велоцепи в кулаках, мундирчики, мордобойный кабинетик с изречениями по стенкам. Сходились мы пару раз. У Дэда во все плечико память, рубанули его цепью на обувной фабрике. Большая драка была. Не припоминаете?

- Нет, - сказал Спринглторп. - Я политикой не интересовался.

- Зря. Ну, нас не очень-то обведешь. Подвели его под тюрягу - и тихо стало. И вдруг - на тебе! - является. Ну, вижу, при деле мужик. Может, образумился. Да и не до того. А он, чуть нам изо всей этой каши засветило… И сынка твоего знаю, - обернулся Куотерлайф к Мартину Кэйрду. - Он ведь тоже бегал с ихним аксельбантом. «Страна, проснись!» Разве не так?

Кэйрд не ответил.

- Что же вы раньше молчали? - упрекнул Спринглторп.

- А что было говорить? Старое делить? Сыск заводить?

- Но своих людей в авиамастерских, как я понимаю, вы все же собрали.

- Они сами собрались. Народ дружный, сам к делу тянется, просить-искать не надо. Вот и пригодились. Сидим, можем кофе попить. Хотите кофе?

Спринглторп взял протянутую кружку, обжег пальцы, поставил кружку на стол.

- А вы в рубашке родились. Ухлопал бы вас этот сукин сын в палатке, и концы в воду. Свалил бы на Живодера. Хороши! Ах, гиены! Ах, своими глазами! И никому не сказавши, бегом… Мы тут с Памелой вас с утра обыскались Еле дозналась она, куда вы подевались. «Ладно, - говорит. - Пусть полюбуется старик». И я тоже хорош! Развесил уши. Вот и полюбовались бы.

- Алло, Ангус! Сыплются со мною рядом, - ожил голос Дэда Борроумли. - Вовсю сыплются. А на дороге никого. Я на всякий случай инструмент приготовил. Как у вас?

- Порядок у нас. И у тебя порядок. Сыпаться могут только наши. Дорогу береги. Людей береги. Ты теперь тут у нас вроде гвардии, понял? Не последний день живем.

- Погоди минутку. Вольфрамы. Порядок! Вольфрамы. Где ж твои скорпионы? Вы там часом не напутали?

- Мы-то не напутали, а вот они могли. Давай.

Куотерлайф обернулся к Мартину Кэйрду.

- Слышишь, отец? Молись. Ежели сынок твой напоследок сам чего не напортит, скоро обниметесь. Бери назад отставку-то. Бери, пока не приняли. Хороший ты мужик. Авось без крови обойдется, так приложи наследнику отеческой рукой. Чтоб нам об этом не стараться. Аэродром - семнадцатая? Не помните?

Спринглторп кивнул.

- Алло, на проводе Куотерлайф. Что у вас? Отстреливается? Понял. Держите меня в курсе.

Куотерлайф отключил селектор.

- Надо бы мне, капитан, самому глянуть на этот транспортер. Что-то долго они с ним возятся. Пора кончать. Побудьте здесь, через вас вся связь.

- Мартин, - мягко сказал Спринглторп, когда дверь за Куотерлайфом закрылась. - Не расстраивайтесь так, Мартин. Памела умная женщина. Она сделает, как обещала. Простите ей горячность. Ведь тяжело.

Кзйрд шумно вздохнул, но не шевельнулся.

- Ваш сын много сделал для людей. Никто из нас об этом не забывает. Ни Памела, ни я, ни Ангус. Откуда мы знаем, может быть, он пошел туда, чтобы уберечь Левковича?

- Спринглторп, я вас прошу, - глухо сказал Кэйрд. - Не говорите со мной ни о чем. Я никуда отсюда не уйду, ничем не помешаю, ничего не буду просить. Но бога ради, не говорите со мной.

- Алло, Ангус, - ожил селектор голосом Памелы. - Как у вас?

- Говорит Спринглторп. У нас все спокойно. Куотерлайф ушел к подбитому транспортеру.

- Капитан, у вас есть связь с Ангусом? Передайте ему: я принимаю решение. Лабораторию пока не трогаем, оставляем перед ней взвод и команду Борроумли. Вторым взводом на трех вертолетах перебежками по очереди идем по дороге навстречу Калверту. Он заставляет себя ждать.

Вдали громыхнуло раз, другой. «Это на аэродроме», - сообразил Спринглторп.

Куотерлайф ответил на вызов минут через десять.

- Мы разворотили скорпиончику борт, подводим мотопомпу с пеной. Будем качать внутрь, пока они оттуда не полезут.

На панели замигала незнакомая лампочка. Спринглторп поспешно переключился.

- Алло! Алло! Говорит третий эвакодром. На поле прорвались два бронетранспортера. Они держат под прицелом готовый к отправке самолет с беженцами. Их экипажи требуют немедленной посадки на самолет. Что делать?

- Говорит Ной Спенсер Спринглторп! Что? Капитан говорит. Да. Разрешите им грузиться. Скажите: я гарантирую им беспрепятственный вылет. Я прошу только сообщить, где находится третий транспортер. Третий. Вы меня поняли?

- Да, сэр.

- Памела, Памела!

- Говорит Дэд Борроумли, капитан. Мадам Дэвисон ушла вперед по дороге. Что ей передать?

- Передайте, что два бронетранспортера появились на третьем эвакодроме. Их экипажи требуют немедленного вылета. Грозят применить оружие. Я разрешил им лететь.

- Ага. Ясно.

В коридоре загрохотали шаги, дверь распахнулась, и вслед за Куотерлайфом солдаты протиснули в комнату носилки.

- Господин Калверт собственной персоной! - объявил Куотерлайф. - Застряли здесь, но вышли с пеной.

- Мистер Борроумли, передайте мадам Дэвисон: Калверт здесь. Он был на подбитом транспортере. Он взят в плен. По-видимому, на дороге никого нет.

- Ясно, капитан.

- Алло! Говорит третий эвакодром. Они требуют заложника, иначе не соглашаются очистить полосу. Они требуют кого-нибудь из членов правительства. Они дают час сроку и запрещают приближаться к самолету с беженцами.

- Передайте им: мы вступим в переговоры, как только они сообщат, где третий транспортер, - сказал Спринглторп, глядя на хлопья пены, падающие с носилок. Пена остро пахла. Калверт был весь в пене. Его невидящие глаза уставились куда-то в угол комнаты.

- Приподнимите его. Подержите за плечи, - хлопотал военный фельдшер. - Так. Так.

- Алло, алло! Они говорят, что третий транспортер провалился в трещину.

Раздался нечеловеческий хрип.

- Тихо, тихо, - приговаривал фельдшер. - Сейчас, сейчас. Потерпите.

Он обернулся, рванул с рук пленчатые перчатки.

- Его надо в госпиталь. Я уже говорил: срочно в госпиталь. Осколок торчит, но я не могу его вынуть. Нужна операция, полная анестезия, переливание крови.

- Зачем вы доставили его сюда? - тихо спросил Спринглторп.

- Не так уж он и ранен, - резко ответил Куотерлайф. - Только что выражался вполне связно. Мог бы сгоряча и вам сказать кое-что интересное.

- Вы, - не выбирая, сказал Спринглторп одному из военных. - Я вам приказываю: немедленно доставьте раненого в госпиталь. На моей машине, если других нет.

- Миндальничаете, капитан.

- Ангус, спокойнее. Мне только что сообщили: два транспортера пришли на третий эвакодром. Задерживают эвакуацию. Требуют заложника. Я разрешил им лететь. Мы дадим им заложника.

- Прекрасно! Уж не меня ли пошлете?

- Нет. Пойдет Мартин Кэйрд. Правда, Мартин?

Куотерлайф резко обернулся к Кэйрду. Тот медленно поднялся с кресла. Ростом он был выше Ангуса.

- Вы правы, Спринглторп. Спасибо. Я пойду, и все кончится миром. Не думайте больше об этом деле. Сам справлюсь.

- Исторический момент! - с издевкой сказал Куотерлайф.

- Ангус! Ангус! Полубезумцы против полубезумцев в сумасшедшем доме. Фарс! Неужели вы не понимаете? Вы! Зачем нужно делать из этого трагедию? Пусть Мартин едет. Да придите же в себя!

Молчание было недолгим.

- Ладно, - сквозь зубы сказал Куотерлайф. - Будь по-вашему. Берите транспортер в парке. Там еще осталось два.

Кэйрд молча протянул Куотерлайфу свою ладонь-лопату. Тот помедлил, стащил перчатку и подал Кэйрду руку.

- Алло! Третий эвакодром? Заложником будет Мартин Кэйрд-старший. Он выезжает. Прошу вас, ведите переговоры очень спокойно. Никакого раздражения.

Кэйрд вышел. Куотерлайф швырнул перчатки на стол, сел было, но тут же вскочил и заходил по комнате.

- Ангус, так нельзя, - начал Спринглторп. - Решимость решимостью, я не спорю, это хорошо. Но поймите, иногда она слишком далеко заводит.

- Давайте лучше не будем об этом, капитан. На вашем прекраснодушии, вы меня извините, можно заехать гораздо дальше. Так ведь тоже нельзя! Черт! Надо же, как прошляпили!

- Ничего худого не случилось, Ангус. Хотя и могло. Я уверен, что в лаборатории все кончится благополучно.

- Да я не об этом! Через неделю Левкович начнет кидать свои бомбы. Предположим, все пойдет, как задумано. Что это означает? А то, что через полгода, ну, через год, все успокоится. Понимаете, капитан? Здесь начнется жизнь, новая жизнь! Какая жизнь? Вот что мы прошляпили! А фюрер об этом подумал! Дрянь он последняя, сами видите! Но подумал. Вперед нас, благородных, умных, честных - называйте, как хотите! - а по сути так слепых котят!

- Ангус, постойте! Вы что, вы всерьез считаете нас с вами благородными, умными и так далее?

- Давайте без самоуничижения. Не надо. Дело таково. Нам эти качества припишут, не сомневайтесь. Вы и сами только что к этому руку приложили. А так это или не так, не имеет никакого значения.

- Не знаю, Ангус, и знать не хочу. Я смотрю на это иначе. Просто я, и вы, и все мы попали в беду. Рухнул дом. Из-под обломков надо выбираться. Мы пытаемся выбраться. Вот и все.

- В том-то и дело, что не все. Не все! Надо построить новый дом. Вот что нам предстоит. Хватит ли у нас на это пороху? Вот о чем пора задуматься.

- Рано, Ангус, рано. Вы говорите о политике, я никогда в ней ничего не понимал, но знаю: сейчас не до нее.

- Слепое мещанское чистоплюйство! Вы извините меня, но это так. Всегда до нее! Всю жизнь кто-то на вашем хребте гнул политику и выворачивал, как хотел, а вам все было не до нее! Вы понимаете, что произошло? Страна подошла вплотную к социальному перевороту. В нашей власти сейчас повернуть ее на новый путь, и нам не простится, если мы эту возможность упустим. Я говорю вам открыто: ни я, ни ребята Дэда Борроумли - они сегодня много сделали, не забывайте о них! - мы вернуться назад не позволим.

- Вы говорите так, словно объявляете мне войну.

- Капитан, если нам придется это сделать, мы сделаем. Это будет очень трудно. Ваш авторитет громаден. Больше его, пожалуй, только ваша удивительная наивность. И умопомрачительная везучесть. Я не знаю, что отдал бы, чтобы твердо знать, что вы на нашей стороне. Но вы не на нашей стороне, вы сами по себе. Не хочу, не желаю сражаться с вами. Но, если понадобится, буду. Буду. У меня нет другого выхода.

- Как странно, Ангус. Вы только что поставили на карту все, чем располагали, чтобы я остался на своем месте. И тут же чуть ли не умоляете меня убраться подобру-поздорову, чтобы я вам не мешал. Я вас не понимаю.

- Да нет же! Нет же! Дело не лично в вас и не во мне. Надо строить дом. Я хочу, чтобы мы строили. Начинать надо сегодня. А кто не начнет, тот станет врагом. Не мне - делу. Огромному и достойному.

- Извините, Ангус, но, по-моему, вы излишне драматизируете. Как-то это все театрально. У меня какое-то неприятное чувство, словно всем нужно, чтобы я был достопочтенной говорящей куклой в чьих-то руках. Хватит! Не буду. Не буду, слышите! Все эти ваши «нынче одно, а завтра по-другому» - чушь! Надо просто честно работать, и все образуется само. Не слишком ли вы поверили в какую-то идеальную схему? Берегитесь! Ее плен может погубить не только меня или вас.

- Капитан, я вас не перевоспитаю. К большому моему сожалению. Я должен был вам сказать то, что сказал. Давайте будем честно трудиться. Давайте. Там видно будет.

- А вы не думаете, что много будет значить еще и то, что по этому поводу думает мадам Дэвисон?

Куотерлайф на полушаге остановился как вкопанный.

- Капитан, - сказал он, помедлив, - да неужели же вы настолько слепы! Она своими руками потащит остров на место, если только прикажете вы. И… не только потому, что вы для нее авторитет. Это гораздо больше. Чтобы такая женщина, как Памела Дэвисон… Человек же вы! Неужели же вы не понимаете, не чувствуете…

- Алло! Капитан! Капитан! - загремел селектор. - Дэд Борроумли говорит! Капитан, вы меня слышите? Мы Кэйрда-младшего сгребли! Слышите? Тут он у меня!

- Дэд, старик! Как тебе удалось? - завопил Куотерлайф.

- Ангус, ты там? Слушай! Пока суд да дело, я отправил туда две пары наших посмотреть, как да что. Они в робах. Кто отличит? Том-Программа и Кожаный пошли. Том доску подхватил для маскировки, а Кожаный - угольник. Проходят мимо туалета, глядь - а он оттуда собственной персоной, и с ним два лба из его команды. Медвежья болезнь одолела. Ребята-то в курсе, я им тут все в красках описал. Кожаный с ходу угольником одного по каске, с другим сцепился, а Том ему, красавчику, в живот головой; положил, рот снегом набил, шарфом завязал, он и не очень рыпался. Тех двоих ребята упаковали и в кабинку упрятали. А его к доске примотали и на плечах вынесли, никто ничего и не заметил. Сидит здесь, что-то такое бормочет. Вроде бы он у всей этой компании был на крючке за какие-то свои старые дела, от одного их вида его тошнит. И от нашего тоже. Плачет от облегчения души. Похоже так. Сейчас Дэвисон придет - выясним. Она вернулась, совет держать будем. Еще Дятел ходил и Регбист. Говорят, их там с десяток толчется возле трансформаторной и человек пять у вертолетов. Мы их мигом прихлопнем, не беспокойтесь.

- Благодарю вас, мистер Борроумли. Это замечательная новость, - сказал Спринглторп. - Но только я впредь попрошу вас: в разговоре со мной не упоминайте, пожалуйста, подпольных кличек, а называйте людей по именам.

- Слушаюсь, капитан, - радостно отозвалось из селектора.

- Ч-черт! - Куотерлайф ударил кулаком в ладонь. - Капитан, вам не может так везти! Не может! Это какой-то цирк, фокусничество! Что же мне, верить в вас, как в бога? Идиотизм!

- Почему вы считаете меня удачливым? - тихо спросил Спринглторп. - Я одинокий старый человек, я ко всем этим вещам не стремился. Если считать, что существует судьба, так это больше похоже на ее издевку. К счастью, у меня не было времени раздумывать на эту тему. Когда у меня выдается минута, я думаю о сыне и жене. Их нет - значит, и меня нет. До сих пор, Ангус, я не очень твердо знал, что я здесь делаю. Баунтон говорил, но я как-то не очень усвоил. Спасибо вам, теперь я, кажется, понял. Я живу, пожалуй, только для того, чтобы добры молодцы вроде вас не слишком увлекались экспериментами в новом доме. Я-то знаю: людям там должно быть удобно. Так что я снова инспектор по гражданскому строительству. Имейте это в виду на будущее.

- Как хотите, - ответил Куотерлайф. - Строить, по-моему, более достойное занятие, чем инспектировать. Впрочем, кому как.

 

7

Вдали над океаном грузно кренилась титаническая колонна желтоватого пара, подсвеченная снизу багровыми сполохами. Оттуда несся могучий, расслабляющий ноги рев. Вода за бортом была недвижна - вся в белых и черных разводах гуща из вулканического пепла. Светло-кремовая, только что отмытая надстройка танкера с алой надписью «Эльпидифорос» - «Надеждоносец», одно название чего стоит! - на глазах покрывалась безобразными черными потеками. Пепел был всюду: на зубах, на бровях, на одежде.

- А! Как работает! Как работает-то! - восхищенно приговаривал Левкович.

Он пританцовывал, размахивал руками, он места себе не находил, любуясь делом рук своих. Рук, сбитых в кровь, почерневших от возни с металлом. Такие руки здесь у всех, кроме господина Баркариса Хараламбоса - совладельца и капитана танкера. По мере того как белоснежная пластиковая капитанская роба с золотыми галунами покрывалась теми же потеками, господин Хараламбос начинал беспокойно и брезгливо оглядывать себя и наконец отлучался к помпе, откуда являлся сияющий великолепной белизной, нервно отряхиваясь, как холеный домашний кот, негаданно угодивший в грязь. Отлучки капитана повторялись каждые четверть часа, и Спринглторп невольно следил за их регулярностью, ловя себя на мелком злорадстве, вовсе неуместном и потому огорчительном. Кот не кот, а из кошачьих. Этакий ягуарчик на зыбких водах с великосветскими замашками.

Господина Хараламбоса указал старику Кэйрду тихий незаметный человечек, на миг вынырнувший из кишащих толп эвакуируемых. Человечек был из тех, кто считал, что всю эту катастрофу господь-бог устроил только для того, чтобы покарать именно его - ну, в крайнем случае, еще десяток ему подобных. У него погибли жена и калека-дочь, ради благополучия которой он пускался в темные дела по всему свету. Какие именно, он не стал рассказывать. Он вручил Кэйрду чек на пять миллионов. «Мне самому не нужны деньги, мистер Кэйрд, - сказал он. - Слухом земля полнится: говорят, вам нужен хороший корабль. Завтра моя очередь эвакуироваться. Дайте мне ваш телефон. Я думаю, я смогу кое-что сделать. Есть один человек, он стоит больших денег, но на него можно рассчитывать».

Через десять суток «Эльпидифорос» сообщил, что находится на траверзе мыса Финистерре и готов принять людей и груз. Это обошлось в три с половиной миллиона. Погрузкой руководили Дэд Борроумли и Мартин Кэйрд-сын. «Этот парень на свободе гораздо полезнее, чем в тюрьме, которую нам заводить не ко времени», - сказал Спринглторп. «Хорошо, - ответил Куотерлайф. - Он и Борроумли». Пара выглядела причудливо, но распоряжалась напористо: в три дня на борту танкера был смонтирован перекупленный у норвежцев комплект электроники для подводного бурения и установлены сбрасыватель и стеллажи для Левковичевых пилюль.

Хараламбос на все это согласился, он поставил только одно условие: все работы ведутся островитянами, из них же формируется команда танкера, а прежняя команда, за исключением старшего механика и штурмана-радиста тоже совладельцев корабля, снимается с борта. «У вас там уран. Нам троим наплевать, но наши моряки - это семейные и не очень знающие люди, мистер Кэйрд. Мы все земляки или родственники, иначе нам нельзя работать. И если кто-нибудь из них пострадает, вина ляжет на меня и все очень осложнится. Мы отлично понимаем: когда мы кончим дело, прежнему конец, мы станем слишком заметны. Ну что ж. Когда-то надо кончать. И лучше так, чем иначе. Мы трое идем на это сознательно. Но наши люди - они здесь ни при чем».

Два десятка вертолетов кружились над Атлантикой, как пчелы. Чтобы сократить маршруты, Хараламбос прижался чуть ли не к самому трясущемуся наползающему берегу. Еще сутки, и двести тридцать тяжких вольфрамовых шаров, начиненных ураном и графитом, угнездились в цистернах танкера, давным-давно забывших, что такое нефть.

А что они помнят, эти цистерны? Спринглторп вздохнул. Отец Фергус пытался деликатным образом дознаться. Следы круто повели во тьму, где люди исчезают без следа. А господин Баркарис, спустившись вместе с Борроумли в недра корабля проверить крепление груза, неожиданно спросил с белозубой улыбкой, много ли еще у островитян любопытных не в меру мальчиков. «Очень мало, - ответил Борроумли. - Практически больше нет». - «Это правильно,» - кивнул Хараламбос и тут же переменил разговор. «Так вот это и есть атомные бомбы? - спросил он. Шестиметровые серые шары мрачно казали сизые шрамы неумелой поспешной сварки. - Ах, это не бомбы. А переделать их в бомбы можно?» Узнав, что проще начать заново, капитан еще раз улыбнулся, повернулся на каблуках и начал педантично проверять трос за тросом. «Дело знает», - кратко отозвался о нем Борроумли, но каким это было сказано тоном!

В тот же вечер в кабинете Памелы Дэвисон состоялось последнее совещание перед вылетом Левковича на танкер.

- Мы наметили для перфорации пятнадцать точек. Вот здесь, здесь и здесь, - говорил Левкович, тыча в карту красным карандашом. - Слава аллаху, здесь, судя по стратиграммам, довольно близко к поверхности магматический очажок. Вам везет. Не бог весть что, но для нас хватит. И пилюль должно хватить. От точки до точки - двадцать миль, неполных полтора часа ходу. Начинаем здесь. Тут хорошая впадина в дне. Пойдем вот сюда, по дуге к южному краю скального плато. И назад по хорде на второй заход Один круг - около полутора суток. Я думаю, после седьмого круга, где-то на двенадцатый день, кое-что прорежется. Тогда и публикуйте сообщение.

- А если ничего не выйдет? - мучительно выдавил Мартин Кэйрд.

- На вашем месте я бы лучше думал, как сделать, чтобы вышло, - отчеканил Левкович. - По расчету я должен бросить следующий шарик в ту же точку дна через тридцать, максимум через тридцать пять часов, иначе горячий ствол может затромбировать. Норвежская станция наводку обеспечит, она трехканальная; большего запаса надежности могут требовать только капризники, я к ним не отношусь. А вот эта ваша темная посудина… Корабль должен пройти без остановки от семи с половиной до пятнадцати тысяч километров со средней скоростью в шестнадцать с половиной узлов. Около двадцати суток непрерывного хода. Вы уверены, что Хараламбосова бочка из-под керосина на это способна?

Хорошо, что господин Баркарис не слышал этих оскорбительных слов. «Эльпидифорос» работал как часы, на двадцати шести узлах. Иначе и быть не могло. Хараламбосу по его делам нужен был не корабль, а марафонец-рекордсмен. Как бы иначе он мог предложить его, скажем, в качестве вертолетоносца во время гражданской войны и на островах Бакалажу - удачная авантюра шестилетней давности, составлявшая предмет его профессиональной гордости и поминаемая в качестве аттестации.

- А дозаправка? - не унимался Левкович. - Если мы станем посреди океана без капли мазута, вот тогда действительно ничего не выйдет. Вы позаботились о дозаправке танкера топливом?

«Это моя забота», - сказал Баркарис во время переговоров с Кэйрдом. Дважды за время рейса танкер отклонялся от курса и выходил по радиопеленгу к огромным пластиковым поплавком с горючим, одиноко болтающимся посреди моря. Кто, на чем и когда доставлял эти пузыри с мазутом, - это никого не касалось. «С вас достаточно знать, что это обходится мне в копеечку, мистер Борроумли, - заявил Баркарис. - Или вы решили, что я шкуродер, сграбастаю ваши миллионы сам и сам профинчу их по кабакам? Если решили, то напрасно. Я больше романтик, чем шкуродер. Мне скучно было б жить так, как вы прожили свою жизнь, суперкарго. Чтобы не скучать, надо рисковать и платить. Солоно платить. Зато мой сервис - это сервис. Во всяком случае - от Фиджи до Гибралтара. Честно говоря, это мой первый выход в ваши измордованные законоведами края. Надеюсь, успешный?»

«Это правда, что вы выиграли танкер в карты?» - ответил вопросом на вопрос Дэд Борроумли. Они сидели в капитанском салоне, на столе красовалось невероятно дорогое коньячество с столетними сертификатами. Наслаждался им один Хараламбос. Борроумли не спал уже четвертые сутки и предполагал не спать еще двое. Рюмка вина могла свалить его с ног, и Хараламбос деликатно не настаивал на обоюдности пиршеств, удовлетворившись соблюдением ритуала общего ужина капитана и «представителя владельца груза».

«Не совсем так, - ответил Баркарис. - Это легенда. Но лично мне она нравится больше правды». - «И дорого она вам обошлась?» - угрюмо поинтересовался Дэд. Хуже не было для него пытки, чем эти ежевечерние пиры в «будуаре», как он именовал капитанский салон. «Сразу видно, что вы неопытный в таких делах человек, суперкарго, - возрадовался Хараламбос. - Легенды не продаются. Их нельзя купить. Их заслуживают. У слепцов, которые их слагают. Был такой случай в нашей истории. Вот послушайте». И он включил магнитофон. Зазвучала протяжная, тоскливая, с придыханиями, речь. «Вой собачий», - определил про себя Борроумли. «Одиссея», - гордо сказал Хараламбос. «Извините, капитан. Как-нибудь в другой раз», - поднялся Дедад из-за стола. Он не мог есть, не мог видеть, как едят другие, он ничего не мог - мог только таскать-таскать-таскать эти неподъемные глыбы и швырять их в зыбучую хлябь океана.

На корме готовили к сбросу очередную пилюлю. Крепили лопасти гидропланера, проверяли запальное устройство, вязали тросы. Начинался седьмой заход. Дул пронизывающий ветер. Находиться здесь Борроумли было не обязательно, но он ушел с кормы только после того, как шар, тяжко плюхнувшись, исчез в черной пучине, волоча за собой кабель управления. Пройдя по грохочущему коридору, Борроумли открыл дверь каюты гидроакустиков. Левкович и Кэйрд-младший стояли, склонясь над столом и прижав к ушам по одному наушнику общей пары. Завидев Борроумли, Левкович поманил его рукой, потянул наушники, и Кэйрд, словно приклеенный к ним, попятился следом, не отпуская свой. Дедад прижал наушник к уху и услышал долгий скрип, потом скрежет и серию коротких хлопков. И снова скрежет.

- Это уже извержение, - сказал Левкович. - Пошло! Бросим еще одну для гарантии, и чем быстрее уберемся отсюда, тем лучше. В этой точке нам делать больше нечего. Передайте президенту: пусть публикует сообщение…

Ничто так трудно не далось Спринглторпу, как дело о гласности работ «лаборатории». «Распубликуем, нашумим - а ничего не выйдет. И что тогда?» - настаивал Куотерлайф на молчании до поры до времени. «Уран и так почти что воруем, - ворчал Кэйрд-старший. - Вольфрам - металл редкий, запас на рынке ограничен. Чуть прослышат, что нам без него никак, - цены вздуются втрое. А транспорт?» Ведомство отца Фергуса разродилось меморандумом, из которого следовало, что - «операция, по своим масштабам сравнимая с величайшим природным катаклизмом, может вызвать резко отрицательные оценки, к которым присоединится от тридцати до семидесяти процентов населения заинтересованных районов. Что затруднило бы ее подготовку и проведение». Фразы были длинные, окатанные и живо напомнили Спринглторпу лучшие страницы «Преславного дела».

Памела Дэвисон выразилась кратко: «Конечно, это касается всех. Поэтому лучше сделать вид, что это никого не касается».

«Немедля обо всем распубликовать! - требовал Левкович. - Хватит делать из нас домовых!»

Не зная, на что решиться, Спринглторп тянул и тянул дело, никому ничего не разрешая и не запрещая, пока чуть ли не все было подготовлено. Тогда и было решено, что официальное сообщение следует опубликовать, как только на океанском дне появятся признаки извержения.

Конечно, слухи ползли и доходили до имеющих уши, но попасть на остров извне было почти невозможно, толком никто ничего не знал. Каждое утро, открывая сводку мировой печати, Спринглторп ожидал появления сенсационных заголовков, но все было тихо. Он догадывался, что дело тут не обходится без трудов отца Фергуса, оказавшегося недюжинным дипломатом.

Самым тяжким испытанием для Спринглторпа оказалось прощание с полковником Федоровым, начальником русской технической миссии. Основная часть работ по эвакуации завершилась, всемирный сбор средств позволил приобрести технику, наскоро обучить свои кадры, и русские готовились к отъезду. В президентском бараке был устроен торжественный ужин для сотрудников миссии, а на следующее утро Спринглторп принял Федорова один на один в своем кабинетике.

- Господин президент, - сказал полковник после того, как закончилась официальная часть визита. - Мне поручено передать вам следующее устное заявление. Нашему правительству в общих чертах известно, что на острове ведутся работы определенного плана. Масштаб их довольно велик, официальных указаний о закрытом характере работ не имеется, так что в нашей осведомленности нет ничего предосудительного. В то же время ваше правительство предпочитает, по-видимому, уклониться от широкой огласки программы и целей работ. Наше правительство и наш народ на деле доказали глубокое понимание трагической ситуации, в которой оказалась ваша страна. Безусловно, это не дает нам права вмешиваться в ваши внутренние дела и требовать к себе особого доверия. Нет и международных установлений, которые могли бы регламентировать подобные программы. Но, как вы понимаете, такие операции способны глубоко затронуть жизненные интересы сопредельных стран. В связи с этим наше правительство выражает беспокойство и ожидает от вас действий, способных его рассеять. Ни в коем случае не указывая формы и содержания этих действий.

Полковник умолк. Настал черед Спринглторпа. Что он мог противопоставить словам этого человека, именно этого человека, которого глубоко уважал? За бешеную работоспособность и организованность, за бесконечную готовность помочь, пойти навстречу взвинченным островитянам, мечущимся на грани истерии и изнурения. Такому человеку нельзя было промямлить в ответ уклончивую любезность. И в то же время нельзя попросту отвезти его к Левковичу и показать все от начала до конца. Это вынудило бы русских занять четкую позицию. Какую? Ясно какую: массированное искусственное подводное извержение - такого никогда не было. И не должно быть. Ни один трезво мыслящий человек не способен одобрить такой прожект. Наоборот, он обязан воспрепятствовать ему. Ах, как хорошо трезво мыслить, когда твоя земля не ходит ходуном, обрушиваясь в океанские хляби!

- Полковник, - сказал Спринглторп. - Ведь вы не просто наблюдали, что у нас творится. Вы сами и ваши люди отдали нам часть своей жизни. Большего нельзя ни просить, ни требовать. Но подумайте: это для вас была только часть. Часть. Правда? А для нас - это вся жизнь. Не только наша. Это жизнь будущих поколений нашего народа. Мы отвечаем перед ними. Мы обязаны, свято обязаны испытать все пути, предпринять все попытки и в любой из них дойти до конца. До гибели, до сумасшедшего дома, до того, что всех нас перевяжет международная морская пехота. Вряд ли это случится, полковник, но, если случится, я обязан буду зубами грызть веревки, пока меня не пристрелят. Так думает каждый из нас, и я тут не исключение. Вы скажете, что это слепой первобытный национальный эгоизм. Да, это так с точки зрения любой другой нации. Но не с нашей.

Полковник молчал, и Спринглторп, сделав круг по кабинетику, продолжал:

- Я прекрасно понимаю, мы все прекрасно понимаем, что означают ваши слова. Это мягкое, но настойчивое предупреждение. Предложение утопить начатое в дискуссиях ученых авторитетов. Мы не пойдем на это. Пытаясь сохранить хотя бы часть своего дома, быть может, мы повредим еще чей-то. Я горячо надеюсь, что этого не произойдет. Но если произойдет, мы сто лет будем ходить голые и босые, мы будем каяться и расплачиваться. Будем. Но на своей земле, полковник. Поймите: вы - часть милостыни, которую нам подали. Должны были подать. Но нам нужно большее. И у нас достанет дерзости стребовать у человечества свою долю целиком! - Ошеломленный пылом собственных слов, Спринглторп помедлил и, одолев сухость во рту, закончил: - Я прошу вас, полковник, передать это вашему правительству. Одновременно с выражением глубокой благодарности за все, что ваш народ сделал для нас. Был бы очень рад услышать ваше личное мнение по этому поводу. Ни в малой мере не соединяя ваших слов с мнениями служебными и государственными.

- Господин президент, я офицер, - негромко сказал полковник. - Работая здесь, я выполнял приказ. Он был для меня большой честью. Рад, что наша работа заслужила высокую оценку. За нами, за нашей группой были сотни тысяч умов и рук, без них мы ничего не смогли бы. Я проникнут этим ощущением и хотел бы, чтобы об этом помнили все, с кем нам пришлось здесь работать. Чувства и мнения этих сотен тысяч наших земляков - это и есть мои личные чувства и мнения, я от них не отделим. Я вам их высказал И надеюсь, что вы отнесетесь к ним с должным вниманием. Уверен, что к вашим словам наше правительство отнесется со всей серьезностью. Они того заслуживают. Позвольте мне на этом попрощаться с вами и еще раз сказать, что наш народ относится к вашей стране с братским сочувствием. Именно поэтому он и послал нас сюда. При любых обстоятельствах не забывайте об этом, господин президент. Прощайте.

Существует, все же существует искусство, неведомое Спринглторпу! Искусство слияния себя и общества. Он всю жизнь нимало не нуждался в нем, а теперь… Теперь-то как трудно! Ах, как трудно. Тяжесть собственной нерешительности, неспособность глядеть вдаль и вширь подавляла Спринглторпа. И когда наконец оттуда, с неразличимого во тьме и туманах «Эльпидифороса» донеслись желанные слова, он почувствовал себя легко. Легко? Нет. Невесомо. Больше он ничего не мог сделать, ни на что не мог повлиять, все покатилось, как лавина, а он, покачиваясь, повис над ней, как некий символ, мишень, в которую били молнии запоздалых страстей, били жестоко и болезненно для него самого, но нечувствительно для дела. Пусть! Пусть бьют!

Он с честью выдержал неведомую для него процедуру заявления для печати с передачей по телевидению. Отец Фергус постарался на славу: не меньше сотни журналистов и телеоператоров кишело на борту американского самолета, в салоне которого прямо на эвакодроме Линкенни состоялась пресс-конференция. Полуослепленный, полуошпаренный ярким светом юпитеров, Спринглторп прочитал правительственное сообщение. Он знал его наизусть и ни разу не сбился:

«Отдавая себе полностью отчет в том, что предпринятая акция может вызвать обвинения в нарушении природного равновесия в бассейне западноевропейской котловины Атлантического океана, мы самым энергичным образом подчеркиваем, что стремимся как раз к обратному. Ибо неотвратимо надвигающееся исчезновение нашего острова в конечном счете означает гораздо большее нарушение этого равновесия, чем попытка хотя бы частично сохранить территорию, принадлежащую нашему народу».

На следующий день пошли протесты. Первым пришел протест Японии: «Глубоко и искренно принимая к сердцу трагедию нации, лишающейся собственной земли, правительство и народ Японии не могут одобрить действий, способных привести к неконтролируемому радиоактивному заражению вод Мирового океана».

- Чушь! - неистовствовал в радиотелефоне голос Левковича. - Я же вам говорил: весь уран, который мы ухлопали на это дело, извлечен из морской воды. Что мы, дети, что ли? Если на то пошло, попади он в воду весь целиком, так равновесие только восстановится. Почему вы не сказали об этом в заявлении?

- Забыли, - ответил Спринглторп.

- Забыли! Публикуйте разъяснение. Езжайте на сессию ООН, созывайте международный конгресс, делайте что хотите, но чтобы с этим все было ясно! Вы поняли?

Ехать в штаб-квартиру ООН, эвакуированную в Виннипег, так или иначе Спринглторпу предстояло в ближайшие дни. Международный штаб «впредь до получения разъяснений» приостановил финансирование технических операций. «Ходят слухи, что группа стран готовит проект резолюции с осуждением проводимой акции», - сообщил О’Брайд.

- Поеду и выступлю, - сказал Спринглторп Левковичу. - Как у вас дела?

- Пока работают три точки: первая, вторая и пятая. Суточный выход - около ста тератонн, но это только начало. Разгуляется.

Через два дня загудело в четвертой, затем в седьмой и восьмой точках Потом заработали двенадцатое и тринадцатое жерла. Восемь вулканов бушевали на океанском дне.

- Нам и так почти хватит! - доносилось по радиотелефону. - Еще бы парочку: третью да десятую. И довольно будет. Запас остался, мы бомбим десятую. День-два - и прорвет. Не может быть, чтобы не прорвало. Зрелище! Приезжайте посмотреть.

Десятую прорвано три дня назад. Да как прорвало! В три дня гигантская гора взгромоздилась на всю четырехкилометровую толщу океанских вод и выбросила над поверхностью свой грозный султан.

«Эльпидифорос» крейсировал теперь вдоль фронта вулканов. Еще два из них - второй и пятый - приподнялись над океаном. А десятый высился уже почти на полкилометра.

Дебаты в ООН были назначены на послезавтра, и Спринглторп решил, что перед этим должен увидеть своими глазами все, что происходит в море. И вот он стоял и смотрел, сжимая руками стальной поручень, идущий вдоль борта танкера. Смотрел и пытался представить себе, что происходит там, в ужасной тьме океанских глубин: бешеное кипение воды, огромные тускло-багровые комья, витающие на струях пара, тягучее клокотание громоздящейся грязи.

- Суточный суммарный выход по всем точкам - две тысячи сто тератонн. Мы рассчитывали на две семьсот, но при этом закладывали двадцатипроцентный запас. Так что по делу сейчас - как раз! - кричал ему в ухо Левкович.

Каких чудовищ пришлось выпустить из недр, каких чудовищ! Сквозь пелену дыма тусклым красным кружочком едва светило солнце. С неба свешивались длинные серые струи. Нечем было дышать.

- Смотрите! Такой была Земля миллиард лет тому назад! - не унимался Левкович.

- А это кончится? - пролепетал Спринглторп. - Вдруг и это не кончится. Вдруг все это…

- Кончится! - кричал Левкович. - Вот выдавит очажок, и кончится. Еще три недельки, и будет тишь да гладь!

- Господин президент, мсье академик, - торжественно заявил капитан Хараламбос, отмывшийся в очередной раз. - Мне, капитану корабля, по морским законам принадлежит право назвать вновь родившуюся сушу. Я намерен воспользоваться этим правом, но поскольку ее создателем являетесь вы, мсье академик, то прошу вас, нет ли у вас пожеланий?

- Ах, вот как! Ну, хорошо. Не откажусь. Я хочу, чтобы хребет именовался хребтом Геофизики. Вот так. А горы можете называть как вам угодно. Они меня не интересуют.

- Решено, - кивнул Хараламбос. - Весь хребет нарекается отныне хребтом Геофизики. А эта гора да именуется Гефестион Бореалис. Я сообщу сейчас об этом по флотилии.

Да, вслед за «Эльпидифоросом», не отходя от него ни на миг, следовал целый флот. Два крейсера, два эсминца, вдали на горизонте - авианосец, несколько подводных лодок в походном положении - только рубки торчат из воды. Военные суда под вымпелами и флагами, ороговевшими от давней боевой славы, с достоинством выполняли приказы своих адмиралтейств: помех не чинить, выражать неодобрение своих правительств одним своим молчаливым присутствием и ощеренностью вооружения. Баркарис был в восторге от такого эскорта. «У нас на борту президент республики. Надо им объявить. Пусть салютуют», - кичливо заявил он, едва только Спринглторп ступил на палубу танкера.

- Я вас прошу, не нужно, - попросил Спринглторп.

- Президент здесь неофициально, - нашелся Дэд Борроумли.

- Как хотите, суперкарго, - пожал плечами разочарованный Хараламбос. - Но учтите, это против правил. И от этого баклажана вы все равно не спрячетесь.

«Этим баклажаном» он именовал пришедший сюда два дня тому назад теплоход «Авзония». Теплоход был битком набит журналистами, фотокорреспондентами и неуемной публикой, собравшейся со всей Европы. На полубаке «Авзонии» красовался транспарант: «ПОДАВИТЕСЬ ВЫ СВОИМИ БОМБАМИ!», на полуюте реяло светящееся полотнище «ХЭЙЯ, ХЭЙЯ, МОЛОДЦЫ!». По нескольку раз в день на теплоходе вспыхивали шумные сражения между полубаком и полуютом. С воплями, хлопаньем петард и метанием гранат со слезоточивым газом. «Авзония» шныряла короткими галсами по всей флотилии, старалась прижаться поближе к «Эльпидифоросу». Стоило кому-нибудь появиться на палубе танкера, на «Авзонии» начиналось неистовство. Ослепительно мигали фотовспышки, десятки радиомегафонов наперебой славили, проклинали, сулили бешеные деньги за интервью и просто разражались дурацкой какофонией. Прошлой ночью кто-то метнул оттуда на «Эльпидифорос» зажигательную шашку. Хараламбос озлился, и теперь, едва «Авзония» ложилась на сближение, он включал вдоль всего борта противопожарные водометы и недвусмысленно наводил их на «баклажан». Подействовало. «Авзония» стала держаться в стороне.

Прибытие Спринглторпа, конечно, не ускользнуло от глаз авзонцев. Теплоход все же не рискнул приблизиться, но вот уже второй час подряд исходил неистовым ни на миг не умолкающим криком.

- Через месяц остров войдет в контакт с горной цепью, - продолжал Левкович. - Это если скорость движения не изменится. У нас тут нет единства взглядов. Я считаю, что скорость начнет убывать недели через две…

Внезапно желтоватую колонну пара на горизонте развалил на две части стремительно вздымающийся черный фонтан. Он рос, рос, и вот верхушка его сломалась, словно ткнулась в невидимый потолок и стала распространяться в стороны, ниспадая по клубящемуся ободу трепещущей черной вуалью. Вокруг фонтана один за другим явились на небе белые концентрические круги, и Спринглторп увидел: от горизонта к кораблю несется ослепительная серебряная полоса.

- Л-ложись! - отчаянно крикнуло ему в уши.

Танкер стал стремительно разворачиваться, все вокруг попадали на палубу, - он еще успел удивиться этому, - как вдруг воздух дрогнул, опора под ногами исчезла, его ударило со всех сторон, но резче всего в спину и затылок, и он мешком сполз вниз вдоль чего-то твердого. Не было грохота, не было, не было, но в ушах осталось что-то нечеловеческое, всеподавляющее. В носоглотке освободилось, он непроизвольно поднес руку к лицу и изумился, увидя, как легко и обильно бежит по ней алая кровь.

Перед глазами что-то замелькало, он словно взлетел. С отвращением, нежеланием, страхом. «Не хочу, - сказал он. - Не хочу». Но язык не послушался, губа не подчинились, и он стал жевать это слово, выплевывать изо рта. Оно не выходило, не отклеивалось, а перед глазами мелькали какие-то бессмысленные, бессвязные картинки: небо, черный фонтан, трап, люк, поручни, потолочные плафоны, дверь с красным крестом. Он понял, что этого не надо видеть, и покорно закрыл глаза.

Когда он их открыл, то увидел солнечный свет и лицо Памелы Дэвисон. Милое лицо, губы, глаза, брови и рыжеватые, словно искрящиеся волосы.

- Памела, вы? Как вы здесь очутились? - спросил он и не услышал собственного голоса.

- Здравствуйте, капитан, - немо заторопились губы Памелы.

- Я ничего не слышу, - пожаловался он. - Здорово меня трахнуло. Танкер в порядке?

- Да, - ответила Памела. - Все в порядке, капитан. Все в порядке.

- Я оглушен или ранен?

- Лежите. Лежите спокойно.

- А что? Так плохо?

- Нет-нет, но врачи говорят: вам нужен абсолютный покой. Еще несколько дней.

Врачи? Откуда здесь на танкере врачи? Или он не на танкере?

- Где мы?

- Мы с вами в Тулузе. В госпитале.

- Давно?

- Несколько дней. Дней? А как же там?

- Остров остановился?

- Останавливается. Там сейчас никого нет. Очень сильные сотрясения. Но он больше не тонет. Пока вместо вас Ангус. Он в Париже.

Как немного он может сказать и как много нужно сказать! Нельзя… чтобы там никого не было! Неужели они не понимают? Он долго лежал неподвижно и, ворочая слова, думал, как сказать, чтобы все поняли. Чтобы Памела поняла.

- Там подснежники цветут?

- Наверное, цветут, капитан.

- Видишь? Они там. Никуда не ушли. И мы должны так же. Кто-то должен. Кто-то должен там быть все время. Просто жить. Как подснежники. Понимаешь?

Она кивнула, и сердце его задохнулось от благодарности. Он попытался поднять руку и погладить ее волосы, но рука не послушалась.

- Я буду там жить, - упрямо сказал он. - Ты поедешь со мной?

- Да, - ответила она. - Да.

- Как же вы так? - укоризненно сказал он. - Не сообразили.

- Отдыхайте, капитан. Отдыхайте. Вам надо отдохнуть.

- Не хочу, - сказал он. Слово выговорилось. Оно все время давило на него, и вот наконец он совладал с ним. Словно тяжесть великую сбросил с плеч.

- Спите. Вам надо спать. Чтобы окрепнуть, вам надо спать.

Он подумал и решил, что Памела права.

- Хорошо, - сказал он и послушно закрыл глаза. И оказался на зеленом-зеленом лугу, на влажной весенней траве. Кругом цвели подснежники. Земля под ногами подрагивала тревожными ритмичными толчками. Он с ужасом ощутил это. Значит, ничто не кончилось! Значит, все продолжается! И вдруг он понял, что надо делать. Он опустился на колени и стал гладить, гладить землю ладонями, успокаивая, уговаривая, как когда-то маленького Джонни, когда тот, плача, сучил ножками в своей кроватке. Кто-то стоял рядом. Спринглторп поднял глаза и увидел, что это Джонни. Ну вот, наконец-то! Он же знал, он же знал, что Джонни тогда не погиб. Мотоцикл переломило, это было, было. Но все остальное - это неправда. Просто мальчику стало стыдно, так стыдно, и он убежал. И долго прятался. «Почему ты прятался, Джонни? Хорошо, хоть мать знала, где ты и как ты. Помоги мне, сынок. Делай, как я. Гладь землю, гладь. Она успокоится, она уже успокаивается - видишь? И все будет хорошо. Вот увидишь, все будет хорошо».

 

ПОИСК В КОЛЬЦЕ

Летели молча.

- В древности его называли Фаэтоном, - сказал Рей.

- Но это была легенда или… гипотеза, - возразил Стив.

- Неточность, - вмешался Электронный Наставник. - Разница между легендой и гипотезой заключается в том…

- Отключись! - невежливо прервал Стив. - Сам знаю. Тогда была эпоха легенд в жизни и гипотез в науке. Для меня лично это одно и то же.

- Ты должен извиниться перед ЭНом, - тихо сказал Рей. - Он обиделся и отключился совсем. Даже индикатор погасил. Ты забываешь, Стив, параграф третий «Дополнений к Космическому уставу». ЭН полноправный участник экспедиции. Если бы не он…

- Знаю, - снова прервал Стив. - Но я чертовски устал от его бесконечных поучений. За эти четыре месяца…

- За эти четыре месяца мы не раз попадали в довольно сложные ситуации. И если бы не наш Электронный Наставник…

- Это я уже слышал. Даже от него самого, - Стив указал взглядом на неподвижную фигуру кибера. - Между прочим, титаны не должны бы хвастаться своими титаническими свершениями. Для них это просто работа. А я всего лишь человек.

- Разумеется, - мягко сказал Рей. - Ты очень устал. Мы все устали. Даже он. Его интеллект превосходен. Ничего более совершенного земная наука не создавала. И тем не менее мне начинает казаться, что он близок к пределу своих возможностей. В первые месяцы полета он никогда не отключался. А теперь стал очень обидчив. Извинись, Стив.

- Дан мне отдохнуть от него хоть несколько минут.

- Ты это делаешь ежедневно в часы сна. Он никогда не спит. Люс предупреждал, что полные отключения ЭНа крайне нежелательны. Точно неизвестно, что тогда происходит в его электронном интеллекте. Каждое отключение - знак эмоциональной перегрузки.

Стив усмехнулся:

- Боишься, что у него будет инсульт?

- Ты хам, Стив, - послышался тихий, ровный голос кибера. - Хам очень древнее слово. Сейчас оно вышло из употребления. Хам - вымершая разновидность homo sapiens, согласно психоаналитической классификации Телбриджа. Хамы были широко распространены до начала двадцать первого века. Затем их количество стало уменьшаться. Характерные признаки: примитивность суждений, интеллектуальная ограниченность, туповатость, невоспитанность, доходящая до грубости и сочетающаяся с неограниченным самомнением, самовозвеличением, первобытным представлением о собственной исключительности. Социальные корни - эгоизм, искривленное воспитание, иногда плохая наследственность. В современную эпоху хамство - психологический атавизм. Может проявляться в экстремальных условиях. Лечение - специальный санаторный режим. Профилактика - самокритический анализ, любовь, музыка, поэзия.

Рей и Стив молча глядели на кибера. Его широкое, бледное лицо-маска с кудрявой золотистой бородкой античного мудреца было, как всегда, неподвижно, но в глубине темных зрачков вспыхивали золотистые искры и зеленый медальон на груди - индикатор контакта - светился ярче обычного.

Электронный Наставник умолк, и в салоне поискового планетолета МП-112 стало очень тихо. Лишь чуть слышный журчащий напев главного электронного мозга космического корабля доносился из центрального коридора, ведущего на пульт управления.

- Ты должен извинить Стива, ЭН, - сказал наконец Рей. - Последний поисковый полет был очень трудным. Все устали.

Кибер кивнул, но не ответил. Его зеленоватый медальон продолжал ярко светиться.

Стив озадаченно тер подбородок, поглядывая исподлобья то на Рея, то на кибера.

- Скажи же что-нибудь, Стив, - Рей положил руку на плечо своего помощника.

Стив медленно поднялся. Губы его задрожали:

- Скажу. Конечно скажу. Хамство - подобное программирование. И чтобы я когда-нибудь еще пошел в поисковый рейс с таким вот, с позволения сказать, мудрецом…

Он не кончил. Резко повернулся и стремительно вышел из салона. Дверь бесшумно задвинулась. Рей и Электронный Наставник остались вдвоем.

- У нас с ним психологическая несовместимость, - медленно произнес ЭН, глядя прямо в глаза Рея. Я это давно понял. Я раздражаю его, так же как и меня он. Меня не проверяли на психологическую совместимость с людьми. По-видимому, это необходимо.

- Да, пожалуй, - задумчиво сказал Рей, - а пока прими мои извинения за него. Он одумается и тоже извинится.

- Достаточно твоего объяснения, Рей, - сказал кибер. - Будем считать инцидент исчерпанным.

Его взгляд снова стал спокойным, и яркость медальона упала до нормальной.

- Итак, возвращаясь к нашему разговору, - продолжал после короткого молчания Рей, - сегодняшняя находка Стива заставила нас вспомнить старинную легенду о Фаэтоне. Если это действительно обломок искусственного сооружения, значит… Кстати, что тебе известно о Фаэтоне, ЭН?

Зеленый медальон на груди кибера снова стал ярче:

- Фаэтон… Фаэтон… Несколько секунд терпения, Рей. Раздел - космогония, подраздел - планетология, параграф - солнечная система… Меркурий, Марс, Юпитер… Так… Есть. Фаэтон - гипотетическая планета в нашей солнечной системе. Могла располагаться между орбитами Марса и Юпитера. По-видимому, состояла из ряда оболочек, сходных с оболочками Земли и Марса. Предполагаемые параметры близки к земным. Два спутника, по Сав Ченко - четыре спутника. Не исключается техническая цивилизация. Прекратила существование в интервале времени от полутора миллиардов до трех с половиной тысяч лет назад. Причины разрушения…

- Извини, ЭН, это я помню. Высказывались разные точки зрения, вплоть до самоуничтожения цивилизации.

- Термоядерная война, - кивнул кибер, - и активизация природных ядерных реакций в ядре планеты. Излагать историю вопроса?

- Не надо. Написано об этом изрядно.

- В моей памяти одна тысяча восемьсот одиннадцать публикаций. Особенно много о Фаэтоне писали в самом начале космической эры в двадцатом веке. Потом интерес угас, в связи с развертыванием исследований на реально существующих планетах.

- Если не ошибаюсь, одна из важнейших работ принадлежит ученому двадцатого века Сав Ченко? Нам рассказывали о нем в курсе истории планетологии…

- Сав Ченко, - ЭН сделал короткую паузу, чтобы отыскать соответствующий раздел своей электронной памяти, - Сав Ченко… Нет не тот. Еще один - тоже не годится… Есть… Сав Ченко Алекс - выдающийся космолог конца двадцатого - начала двадцать первого века. По образованию геолог, главные работы посвящены планетологии и космогонии. Во многом опередил свою эпоху, но его идеи завоевали всеобщее признание лишь в конце двадцать первого века. Посмертно награжден Большой золотой медалью с голубыми бриллиантами Всемирной Академии наук. Некоторые положения космогонической теории Сав Ченко до настоящего времени остались неподтвержденными, тем не менее никем не оспариваются. Это относится и к его работе «О столкновении планет», в которой рассматривалась гипотетическая история Фаэтона. Работа была опубликована впервые в две тысячи втором году и с тех пор многократно переиздавалась. Последнее из известных мне изданий датировано две тысячи восемьдесят четвертым годом.

- По-видимому, об этой работе нам и рассказывал профессор, читавший курс истории планетологии, - заметил Рей.

- В моем списке публикации, посвященных Фаэтону, она предпоследняя, - кивнул ЭН. - Под номером тысяча восемьсот десять.

- А самая последняя? - поинтересовался Рей.

- Последней была монография Муна, депонированная в фондах Академии космогонии три года назад. Мун - молодой аспирант известного космолога Нава и утверждает в своем исследовании, что Фаэтон вообще не существовал. Предисловие к монографии Муна написал Нав.

- Кажется, нашей экспедиции выпадет честь поставить последнюю точку в этом старинном споре, - заметил Рей.

- Если только то, что обнаружил Стив, не окажется обломком старинного космолета, вплавленным в минеральную субстанцию, - скептически произнес ЭН.

- Земного космолета?

- Не обязательно земного, но даже и это не исключено.

Рей покачал головой:

- Земные корабли не углублялись в кольца Сатурна.

- Справедливо, - подтвердил ЭН, - но обломок мог быть затянут в кольцо после аварии. Аварии в окрестностях Сатурна случались. В моей памяти их три. Последняя была около ста лет назад, в две тысячи двести сорок втором году. Исследовательский корабль «Метеор-одиннадцать» с тремя кибернетическими интеллектами на борту столкнулся с небольшим астероидом и погиб. Все киберины погибли тоже.

- Киберин, - медленно повторил Рей. - Это слово уже давно не употребляется.

- Мы с вами существуем в эпоху сокращений, Рей. Звуковая речь требует краткости. Поэтому терминология упрощается. Понятие «кибернетический интеллект» было заменено сокращением киберин, а потом - кибер. Возможно и дальнейшее сокращение - киб.

- Ты не совсем прав, ЭН… Кибер - очень старо»; слово. Оно возникло еще на заре эпохи НТР - лет четыреста назад. Только тогда оно означало нечто иное…

- Знаю, - сказал Электронный Наставник. - Абсолютно новые слова сейчас возникают редко. Гораздо чаще используются забытые старые. Но следует подчеркнуть, что разница между древним кибером и, например, мной значительнее, чем между вами, Рей, и, например, динозавром.

- Однако, - Рей улыбнулся, - ты склонен иногда к образному мышлению, ЭН.

- Я постоянно совершенствуюсь, общаясь с вами, Рей, и… со Стивом, - очень вежливо ответил кибер.

Рей внимательно посмотрел на своего электронного собеседника. Медальон ЭНа светился спокойно и ровно, лицо-маска было бесстрастно, как всегда, но во взгляде широко расставленных глаз Рею почудился оттенок легкой иронии.

* * *

Планетолет МП-112 висел неподвижно над серебристой, чуть искривляющейся вдали поверхностью третьего кольца планеты. Исполинское золотисто-перламутровое полушарие Сатурна заслоняло весь сектор обзора в иллюминаторах левого борта. С другой стороны в иллюминаторы были видны россыпь ярких звезд и далекое маленькое солнце.

- Расстояние до поверхности кольца три тысячи сто километров, - сказал Стив. - Мы опустимся на три тысячи восемьдесят километров и будем двигаться в сторону его внутреннего края. Выйдем на вчерашний фрагмент по сигналам радиомаяка, который там оставлен. И оттуда начнем поиск.

- Ты не считаешь нужным осмотреть вчерашнюю находку еще раз? - спросил Рей.

- Зачем? Голографическая съемка сделана, а пробы получим, когда вернем обратно зонд радиомаяка.

- Но вчера мы обсуждали целесообразность высадки…

- Высадка на фрагмент столь сложных очертаний и неясного происхождения нецелесообразна и опасна, - вмешался Электронный Наставник.

- Вот видишь, - усмехнулся Стив.

- Тем не менее я считаю, что голограмм и проб в этом случае недостаточно, - решительно заявил Рей. - Необходим непосредственный осмотр деталей фрагмента Только после этого мы вправе сделать окончательные выводы.

- Сначала продолжим поиск. Вблизи могут оказаться еще подобные фрагменты. Высадимся на самый крупный и интересный.

- Разве твоя вчерашняя находка недостаточно интересна, Стив?

- Ты не видел ее вблизи и не представляешь, с каким риском сопряжены причаливание и высадка.

- В данном случае Стив полностью прав, - подтвердил ЭН. - Анализ голограмм почти исключает причаливание.

- Ты сказал «почти», - Рей внимательно посмотрел на кибера.

- Вероятность успеха пять процентов.

- Когда ты успел проанализировать голограммы?

- Сегодня ночью, когда вы отдыхали.

- И какой вывод?

- Вероятность искусственного происхождения пятьдесят процентов.

- На одной из голограмм хорошо различим ряд деталей, естественное происхождение которых весьма сомнительно. Все эти ступени, карнизы, отверстия.

- Природа бесконечно многообразна в своем разнообразии, - многозначительно произнес Электронный Наставник и даже поднял вверх указательный палец. Этот жест, в соответствии с малой программой, подчеркивал особую значимость произносимого.

- Ты хочешь сказать, ЭН, что сама по себе форма обломка еще ни о чем не свидетельствует? - попытался уточнить Рей.

- Обломки, слагающие третье кольцо этой планеты, бесконечно разнообразны по составу, размерам, очертаниям. Подавляющее большинство их - производные космовулканических процессов, ты не станешь отрицать этого, Рей. На миллиарды миллиардов случаев космический вулканизм мог однажды выдать фрагмент, похожий на дело человеческих рук.

- Правильный ответ в этом случае для нас необычайно важен, ЭН. За сотни лет космической эры люди Земли, может быть, впервые подошли к порогу, за которым их ждет ответ на одну из величайших загадок Космоса…

- Говори проще, Рей, - тихо заметил Стив. - Ты забыл, кто твой оппонент.

- Не беспокойся, Стив, - так же тихо отпарировал ЭН. - Коллега Рей выражает свои мысли всегда очень четко. Образность при четкости и корректности не помеха для надежности контакта. Рей имел в виду загадку возникновения бионтов и биологического разума. Другими словами; Земля - правило или исключение.

- Кстати, а как ты полагаешь, ЭН? - спросил Рей, с интересом поглядывая в лицо кибера.

- Или, вернее, каково среднее арифметическое из твоей начинки по этому вопросу, - пробормотал Стив, но так тихо, что ни ЭН, ни Рей не расслышали.

- Если ты не будешь возражать, Рей, я уклонюсь от прямого ответа, - сказал ЭН после небольшой паузы. - Думаю, я вправе так поступить, ибо это никак не повлияет на судьбу нашего рейса. Причина - в несовершенстве моего программирования. Это совсем не упрек. Ваше программирование тоже небезупречно. Особенно у Стива. Я считаю, что высказываться по кардинальным проблемам при подобном программировании безответственно.

- Ну как? - поинтересовался Стив, поднимаясь с кресла. - Присутствующим все ясно? Между прочим, один древний философ утверждал, что слушающий мудрее говорящего. Если не будет возражений, я иду на пульт управления и - поехали…

- Как сказал первый космонавт Земли, отправляясь в первый космический полет, - спокойно добавил ЭН.

* * *

«Падение» МП-112 к поверхности третьего кольца. Продолжалось совсем недолго. Светлая лента менялась на глазах. Сначала на ней появилась шагрень. Шагрень превратилась в сложный узор полос, узлов, спиралей. Потом обозначился рельеф - участки более возвышенные и углубления, в которых просвечивали далекие звезды. Постепенно проступали краски. Они густели, ярчали, и, наконец, странный мир, к которому приближался планетолет, превратился в фантастически пестрое крошево разноцветных частиц всевозможных очертаний, форм и размеров. Это крошево медленно плыло под планетолетом, подобное исполинской реке, освещенной спокойным перламутровым светом близкой планеты. В едином движении всего потока существовали какие-то свои течения, противотечения, «водовороты», запечатленные узорами разноцветных частиц. Этот узор менялся очень медленно, но неуклонно. Одни полосы и Спирали исчезали, другие проступали, видоизменялись, усложнялись.

Рей подумал, что в этих бесконечных превращениях заключена какая-то особая, таинственная жизнь удивительных колец этой все еще загадочной планеты.

Окрестности Сатурна изучаются уже несколько лет, но лишь только теперь космонавты Земли добрались до его колец. Неожиданности здесь ждали на каждом шагу. Это был удивительный природный музей горных Пород, минералов, элементов и одновременно исполинская природная лаборатория, где в космическом вакууме в условиях неразгаданных еще излучений гигантской неостывшей планеты продолжалось минералообра-зование, росли многоцветные кристаллы неведомых соединений. Третье кольцо заключало целый океан загадок. По существу, каждый его фрагмент заслуживал того, чтобы стать темой отдельного исследования…

Их полет был поисковым. Надо было установить преобладающие минералы и элементы, выяснить условия Эксплуатации тех, которых на Земле и на планетах земной группы осталось мало. Во внешних кольцах преобладал лед. В крошеве его блинчатых фрагментов, окруженных более мелкими обломками, вплоть до отдельных кристаллов, лишь изредка попадались минеральные частицы небольших размеров. Однако уже во внутренних зонах второго кольца обломков горных пород и минералов стало больше. Удалось обнаружить скопление частиц, обогащенных бором, магнием, титаном, редкими землями. Это было важное открытие, важное, прежде всего, с практической точки зрения. Оно одно оправдывало затраты на их экспедицию. Но затем глазам исследователей открылся поразительный минеральный мир третьего кольца, и, наконец, эта вчерашняя находка Стива…

Может ли она служить доказательством существования неземной цивилизации? Цивилизации бесконечно древней и, скорее всего, погибшей задолго до появления на Земле человека. Рей был убежден, что может, поэтому ему так не терпелось увидеть все самому…

Наступили минуты напряженного ожидания. Стив в кресле пилота, Рей у иллюминатора прямого обзора внимательно вглядывались в многоцветный узор минерального царства третьего кольца, над которым медленно проплывал планетолет. С высоты всего двадцати километров вид, открывшийся глазу, одновременно и ошеломлял и завораживал. Все пространство под планетолетом застилал сказочный ковер, словно сотканный на черной основе из бесконечного разнообразия цветов и оттенков. В черноте основы просвечивали звезды южного полушария небесной сферы Сатурна. Вдали, там, где многоцветье ковра, постепенно тускнея, сливалось с чернотой окружающего пространства, начиналась россыпь звезд. Спокойный перламутровый свет огромной планеты, занимавшей все поле зрения слева по борту, озарял этот застывший безумный всплеск красок, усиливая их контрастность резкой шагренью теней.

- Фантастика какая-то! - пробормотал Рей, отрываясь от иллюминатора.

- Именно, - подтвердил Стив. - Не могу поймать сигналов радиозонда. Мы уже давно вошли в радиус его действия.

- Помехи?

- Нет. Помехи на других частотах. У маяка ультракоротковолновый диапазон. Сатурн на нем обычно не разговаривает.

- А что слышно в диапазоне частот маяка?

- Ничего. Абсолютная тишина. - Значит, еще не долетели?

- Ерунда! Видишь этот голубой овоид с радужной каймой? Это было близко от него. Мы должны находиться над маяком. А он молчит…

- Позволь, я попробую, Стив, - послышался спокойный голос Электронного Наставника.

- Можешь занять кресло второго пилота.

- Благодарю.

Устроившись в кресле второго пилота, ЭН осторожно вложил мизинец левой руки с металлическим наперстком на конце в специальное гнездо на панели управления.

В кабине стало тихо. Стив внимательно вглядывался в контрольные экраны. ЭН, выпрямившись в кресле, сидел совершенно неподвижно. Рей знал, что в такие мгновения ЭН сам становился одним из огнив сложнейшей цепи приборов космического корабля.

Покинув иллюминатор прямого обзора, Рей подошел к пульту управления и остановился за креслами пилотов. Информация, которую непрерывно подавали экраны не оставляла сомнений. Район был тот, но радиомаяк не отзывался. Наконец ЭН шевельнулся.

- Ну? - вопросительно произнес Стив.

- Ты прав. Сигналов зонда нет.

- Почему?

- Вышел из строя. Какая-то авария.

- Надо было для контроля оставить второй маяк, - заметил Рей, покусывая губы и с трудом сдерживая готовое прорваться раздражение.

- Может быть, оставить их десяток? - огрызнулся Стив.

- Ну а что ты предлагаешь теперь делать?

- Попробуем найти так.

- Легко сказать.

- И не такое бывало. Мы поисковики. Спустимся до десяти километров…

- Вынужден внести возражение, - сказал ЭН. - Мы на допустимом пределе дальности для планетолетов данного типа. Дальнейшее сближение с необследованными космическими объектами противопоказано.

- Допустимые пределы устанавливают люди и, когда необходимо, изменяют их.

- В данном случае необходимость отсутствует.

- А что ты предлагаешь, ЭН? - Рей счел нужным вмешаться.

- Попробовать уточнить местоположение фрагмента отсюда с помощью голограмм Стива и выслать малую ракету.

- Я думаю, это будет правильно, Стив.

- Ты - капитан, - Стив пожал плечами.

- В таком случае стабилизируй планетолет над центром голубого овоида. Он, вероятно, попал на один из твоих вчерашних кадров.

- Край попал, - проворчал Стив, манипулируя клавишами на пульте управления.

- По-прежнему ничего не слышно, ЭН? - поинтересовался Рей у кибера.

- Сигналов радиозонда нет.

Через несколько минут установили по голограммам предполагаемое положение загадочного фрагмента. Выдвинули направленную антенну. Ориентировали. Радиозонд молчал.

- Лечу, - решил Рей.

- Но ты не найдешь, - скривился Стив. - Там такое крошево и все похоже. Вчера это была чистая случайность, что я, задержался возле него…

- Попробую все-таки. Может быть, разгляжу сам маяк.

- Иголка в горе металлического лома… Ты не представляешь, как все это выглядит вблизи.

- Кое-что представляю по твоим голограммам.

- Давай лучше полечу я. Мне будет проще, и, кстати, проверю свои вчерашние впечатления. Одна штука мне вчера показалась странноватой. Я не рассказывал тебе.

- Что именно?

- Какое-то непонятное радиоэхо. А теперь начинаю думать, что это могло быть и не радиоэхо.

- Рядом Сатурн с его излучениями.

Стив покачал головой:

- Нет, это не Сатурн… Если только мне не почудилось, это что-то совсем другое.

- Как оно проявлялось?

- Понимаешь, так странно, что мне даже не захотелось тебе рассказывать, особенно после той полемики с нашим уважаемым мудрецом…

- И все-таки?

- Я слышал свои собственные слова, которые адресовал тебе, по их словно бы произносил иной голос.

- Иной?

- Да… Не мой голос. Но я это плохо различал. Эхо накладывалось на твои слова, Рей. Меня в первую очередь интересовало, что говоришь ты. Я вначале даже не придал значения этому эху. Тем более что мы тогда говорили о моей находке. Оба были возбуждены. Уже на обратном пути я задумался об этом голосе.

- Значит, интервал между сигналами и отражением был довольно значительным?

- Несколько секунд. Но, понимаешь, это не было простым отражением. Слова оставались моими, но… их произносил другой голос. Словно бы женский голос, Рей.

- Он был похож на голос одной из твоих знакомых, Стив? - спросил вдруг ЭН.

Стив недовольно глянул на кибера.

- При чем тут мои знакомые? Они остались на Земле или, в крайнем случае, на Марсе.

- Нет, это важно, Стив, - и кибер многозначительно поднял палец.

- Уверяю вас обоих, это совсем не было галлюцинацией.

- Значит, эхо должно быть записано на пленке наших переговоров. Ничего не стоит проверить.

Рей сделал движение, чтобы встать.

- Не беспокойся, Рей, - сказал ЭН. - Я уже проверял. Пленку вашего разговора я прослушивал ночью, когда анализировал голограммы. На пленке только ваши голоса - твои и Стива. И ничего больше. Надежность сто процентов.

- Черт! - вырвалось у Стива.

- Эмоциональная несдержанность… - начал ЭН, снова поднимая палец.

Рей многозначительно глянул на кибера, тот кашлянул и умолк.

- Ну, продолжай, - мрачно предложил Стив.

- У нас нет времени на дискуссии, - быстро сказал Рей. - Планетолет не может долго оставаться вблизи кольца. Посмотрите на интенсивность излучения! Мы расходуем сейчас слишком много энергии на защиту. Я - согласен. Лети ты, Стив, - оставишь там второй радиомаяк, потом сразу полечу я.

- Летите оба, - предложил ЭН. - Я остаюсь на планетолете. По инструкции это допустимо, когда планетолет находится в фиксированном положении.

- Нет, - решительно отрезал Стив. - Сначала я полечу один, а потом - посмотрим.

- Пожалуйста, - спокойно сказал ЭН и неторопливо покинул кабину управления.

* * *

Примерно через полчаса после старта поисковой ракеты краткие сообщения Стива стали чередоваться с репликами, свидетельствующими о его растущем раздражении.

- Высота триста метров, еще один похожий фрагмент… Черт… Не он… Меняю курс… Непонятно… Высота двести… Опять не то… Миллион некомплектных киберов!.. Даже я не могу найти его… Высота триста… Меняю Курс… Нет… Опять не то… А, чтоб ты аннигилировал…

- Попробуй двигаться параллельными курсами, - посоветовал Рей.

- А я что делаю? - отозвался Стив, сердито глянув с центрального экрана. - Просто не понимаю, куда он мог запропаститься.

- Как с излучением, Стив?

- На пределе.

- Тогда возвращайся. Придумаем что-нибудь другое.

- Еще пару курсов, Рей. Не мог же он испариться!

- Хорошо. Но не более пяти минут. Может быть, мы неточно определили район?

- Район определен точно, - возразил ЭН, возвратившийся в кабину управления сразу же после старта поисковой ракеты. - Стив уже несколько раз пролетал над тем местом, где должен находиться маяк.

- Почему же он не видит?

- Фрагмент мог изменить положение. Стив видит его с другой стороны и не может опознать.

- Стив, ты слышал мнение ЭНа?

- Слышал, черт побери, но мне от этого не легче. Я не могу нырнуть внутрь кольца. Промежутки тут слишком малы даже для разведочной ракеты.

- Возвращайся, Стив.

- Сейчас… Еще два курса - и возвращаюсь.

- Стив, слышно ли вчерашнее эхо? - поинтересовался кибер.

- Вначале мне показалось, что да, но сейчас я его не слышу.

- И опять был женский голос? - спросил Рей.

- Вроде бы. Слышно было плохо. Стоп… Я вижу его, будь он проклят. Действительно, этот фрагмент изменил положение. Теперь открылась площадка. Я попробую причалить, Рей.

- Не разрешай ему, - быстро сказал ЭН. - Нельзя.

- Почему это нельзя? - сердито спросил с экрана Стив. - Площадка большая и ровная. Посмотрите сами. Передаю вам изображение.

- Нельзя, - повторил кибер. - Опасно. Нарастает какое-то новое излучение.

- Возвращайся, Стив, - приказал Рей. - Немедленно возвращайся. Сбрось радиомаяк на эту площадку и - назад. Это приказ.

- Понял, выполняю, - ответил Стив. Его изображение на центральном экране вдруг расплылось и исчезло.

- Что случилось, Стив? - встревоженно спросил Рей.

- Ничего, - послышался спокойный голос Стива. - А что?

- Ты видишь нас?

- Да… А вы меня разве нет?

- Нет.

- Но ведь слышите. У меня пока все в порядке. Хотя… Вот черт!..

Послышался нарастающий шорох, и голос Стива утонул в нем.

- Стив, Стив, отвечай… Что случилось? Отвечай немедленно, Стив…

Ответа не последовало. Экран прямой видеосвязи с ракетой Стива оставался темным.

- Стив… Отвечай…

- Произошло что-то непредвиденное, - сказал ЭН. - По-видимому, ему нужна помощь, Рей.

* * *

Рей уже был готов к вылету на запасной ракете, когда ЭН сообщил, что Стив возвращается.

Рей в полетном комбинезоне, но еще без шлема торопливо вернулся в кабину управления.

- Он в зоне прямой видимости, - сказал ЭН, указывая на один из экранов. - Через тридцать пять секунд подойдет к входной камере. Можешь поговорить с ним, он слышит.

- Что случилось, Стив?

- Какая-то чертовщина, - послышался голос Стива. - Сейчас причалю, и поговорим…

- А почему нет изображения?

- Эти приборы… видеосвязи. С ними что-то случилось.

- Самочувствие? Может быть, нужна помощь?

- Нет. Я вижу планетолет и шлюз. Перешел на ручное управление.

Рей быстро взглянул на ЭНа. Тот спокойно кивнул в ответ, но промолчал.

- Что с автопилотом, Стив?

- Вот сейчас разберемся…

Спустя несколько минут они все трое сидели в центральном салоне корабля. Третье кольцо Сатурна, от которого планетолет снова удалился на три тысячи километров, опять превратилось в гладкую матово-серебристую ленту, озаренную двойным светом близкой планеты и дальнего солнца.

Вопреки обыкновению, Стив долго молчал, часто помаргивая и, видимо, собираясь с мыслями. Лицо его выглядело осунувшимся, губы были плотно сжаты. Наконец он откинулся на спинку кресла, мельком взглянул на ЭНа и, остановив взгляд на Рее, покачал головой:

- Понимаешь, никогда со мной такого не случалось… Нервы сдают… Кажется, еще никогда в жизни я так не пугался.

- Расскажи все по порядку, - попросил Рей.

- Сейчас… Хочу собраться с мыслями, а они разбегаются, словно кто-то или что-то переболтало мне мозги, как белок с желтком в курином яйце…

Он бросил быстрый взгляд в иллюминатор внешнего обзора и снова покачал головой.

- Так что, собственно, произошло?

- Ты, конечно, можешь посчитать, что я схожу с ума, Рей, - мрачно сказал Стив, отводя глаза, - но я… там, у кольца, разговаривал с кем-то, после того как… прервалась связь с планетолетом. Вернее, после того как они ее прервали.

- Кто «они», Стив?

Он потряс головой:

- Не знаю. Но я слышал их голоса. Они обращались ко мне. И я… отвечал им…

- Расскажи все с самого начала.

- Я долго искал этот проклятый фрагмент. Радиация была на пределе, и защитное поле с ней едва справлялось. Я уже подумывал о возвращении, когда неожиданно увидел его… Он изменил положение, и теперь детали, которые казались искусственными, были обращены внутрь кольца, но зато открылась довольно ровная площадка. Нашего радиомаяка я не видел. Он мог находиться в какой-нибудь расщелине. Когда я хотел причалить и высадиться, ты приказал возвращаться. А потом вдруг исчез видеосигнал. Я успел еще сбросить второй радиомаяк. Хотел сбросить его на ту самую площадку, к которой думал причалить. Но, кажется, не попал на нее. Радиомаяк исчез за каким-то выступом, и в этот самый момент отказала радиосвязь. Я перестал слышать и планетолет, и сигналы радиомаяка. Впрочем, мне кажется, что сигналы радиомаяка прекратились чуть раньше…

- Кажется? - вырвалось у Рея.

- Понимаешь, еще до того, как прервалась связь с планетолетом, я услышал в наушниках какие-то завывания. Полагал, что это Сатурн, что усилились помехи, тем более что и внешняя радиация росла. Но сквозь помехи я еще различал сигналы радиомаяка, пока он сближался с фрагментом. А после того, как он исчез за скальным выступом - я видел этот момент, потому что находился всего в ста метрах, - уже ничего нельзя было разобрать. И тут же прервалась связь с планетолетом.

- Ну, а что с голосами, Стив?

- С голосами? - он принялся тереть ладонью лоб. - Ну конечно. Голоса… Знаешь, Рей, я думаю, что и вчера они были. Понимаешь, не эхо, а эти голоса…

- Но на пленке ничего не оказалось.

- Да-да, конечно… И это самое забавное во всей абракадабре.

Стив опять умолк, откинулся в кресле, сжал ладонями виски и закрыл глаза.

ЭН тихо встал. Сделав Рею предостерегающий знак, он бесшумно вышел из салона.

Стив продолжал сидеть неподвижно, не открывая глаз. Пауза затягивалась, и Рей счел необходимым прервать ее.

- О чем же говорили голоса? Ответа не последовало.

- Что с тобой, Стив? Почему молчишь? Тишина… Рей осторожно коснулся плеча товарища.

Руки Стива бессильно упали вдоль туловища, и голова откинулась назад. Он или спал, или находился в глубоком обмороке.

Когда, спустя несколько минут, ЭН возвратился в салон, он застал Стива лежащим на диване. Рей, присев возле, задумчиво перебирал прозрачные упаковки лекарств.

- Я дал ему препарат «УН-четыре», - сказал Рей, в ответ на вопросительный взгляд ЭНа. - Он потерял сознание, но сейчас уже приходит в себя.

Кибер кивнул понимающе. Потом спросил:

- Перенесем в кабину?

Стив шевельнулся. Не открывая глаз, пробормотал:

- Не надо… Мне лучше. Сейчас сам встану.

- Нет, - возразил Рей. - Лежи и отдыхай.

ЭН поманил Рея пальцем и, не отрывая немигающего взгляда от его глаз, сказал совсем тихо:

- На пленке нет ничего, кроме записи вашего разговора.

- А что было со связью?

- Ничего. Аппаратура в полном порядке. Но отключена… Понимаешь? Он сам все отключил, - ЭН кивнул в сторону Стива. Зеленый медальон на груди кибера светился ярче обычного.

* * *

Разговор со Стивом не рассеял сомнений Рея. Конечно, все это было очень похоже на галлюцинацию. Стив уверял, например, что отвечал на голоса. Его «ответов» пленка тоже не зафиксировала. И однако что-то настораживало… Стив очень опытный космический пилот. Они летают вместе уже давно. Никогда ничего подобного с ним не случалось. Впрочем, и в четвертом столетии космической эры космос продолжает задавать людям загадки и остается Великим Неведомым… Немало знаменитых асов вынуждены были навсегда отказаться от космических полетов. Диагнозы медиков в таких случаях звучали по-разному, но смысл оставался один и тот же: боязнь Неведомого… Она возникала неожиданно, в самых различных ситуациях, и, вероятно, именно она была истинной причиной многих загадочных катастроф в космосе. Поэтому медики были безжалостны: при первых же признаках этого странного заболевания космонавты дисквалифицировались навсегда. Похоже, что и Стиву теперь не избежать дисквалификации. Какая, в сущности, несправедливость! Споткнуться на пороге такого открытия. Виноват, конечно, он - Рей. Не следовало посылать Стива одного в этот последний полет. Его возбуждение и стычки с ЭНом говорили сами за себя Лететь должен был он - Рей…

И он полетит, должен полететь несмотря на то что Электронный Наставник возражает против еще одного сближения с загадочным обломком. Но голограммы недостаточно. Рей должен увидеть все вблизи сам, своими глазами Кроме того, надо извлечь обратно зонды радиомаяков с минеральными пробами. А может, удастся даже осуществить и высадку… ЭН утверждал, что она очень опасна, и Стив подтвердил это. Однако люци Земли смогли проникнуть так далеко в космос именно потому, что рефлекс поиска у них был сильнее инстинкта самосохранения.

Есть, правда, параграф Космического устава: «В случае серьезного заболевания одного из космонавтов планетолет с экипажем из двух человек должен немедленно направиться на ближайшую стационарную базу». Ближайшая стационарная сейчас на Ганимеде. Сделали они немало, даже если исключить последнее открытие. Но именно это последнее - самое поразительное. Как же остановиться теперь на полпути… Никогда еще за три с половиной столетия космической эры перед людьми Земли не возникал так зримо довод, что они не одиноки в бесконечной Вселенной. Если, конечно, сама форма обломка является таким доводом. Вещественный состав может оказаться вторым доказательством. Но для этого надо извлечь обратно зонды или высадиться на фрагмент.

А как быть с тем параграфом? Стив, правда, твердит, что он совсем здоров, что страх, испытанный в полете, и обморок - глупые случайности. Кроме того, их все-таки трое: ЭН - полноправный участник экспедиции. Действующий Космический устав утверждался более десяти лет назад. Тогда еще не существовало кибернетических интеллектов, подобных ЭНу. Киберов предыдущих поколений устав не принимал во внимание. Но ЭН не обычный кибер. Как же теперь с этим параграфом? Сознательное нарушение Космического устава тоже грозит дисквалификацией. Как он должен поступить?

Мысли возвращались словно по кругу, гоня сон. А отдых был необходим, Рей чувствовал это. Выскользнув из своего спального «кокона», он прошел в душевую. Пробежал взглядом программы, выбрал голубую, которой никогда не пользовался. Под кнопкой этой программы была надпись: «При крайнем возбуждении. Предельно успокаивает». Однако и после успокоительных водно-воздушных процедур голубой программы заснуть удалось не сразу.

* * *

Они вылетели вдвоем с ЭНом, оставив Стива одного на планетолете, зависшем в ста километрах над голубым овоидом. До самого старта разведочной ракеты ЭН продолжал настойчиво отговаривать Рея от полета. Только заняв кресло второго пилота в тесной кабине ракеты, он наконец умолк н, вложив пальцы левой руки в специальные гнезда на панели управления, словно бы отделился от Рея, хотя теперь они сидели совсем рядом. Локтем правой руки, лежавшей на поручне кресла, Рей ощущал сквозь ткань эластичного комбинезона гибкий и подвижный локтевой сустав кибера. Взгляд ЭНа был устремлен вперед, в иллюминатор прямого обзора. Показания приборов на панели управления не интересовали его. Подключившись к электронному мозгу ракеты, он сам стал контрольным огнивом сложнейшей электронно-вычислительной аппаратуры маленького космического корабля.

Падение ракеты к поверхности третьего кольца было недолгим. Золотистая, медово-перламутровая окраска кольца потемнела, и почти тотчас проступили все оттенки видимой части спектра. Цвета, подчеркнутые тенями и чернотой промежутков, стали контрастными и резкими. Голубоватое пятно овоида потерялось в фантастической пестроте красок.

Только теперь Рей по-настоящему оценил поразительное искусство Стива, сумевшего отыскать в этом разноцветном хаосе единственно нужную крупицу с умолкнувшим радиомаяком. Смогут ли они повторить головоломное решение? Рей с сомнением взглянул на своего спутника.

Электронный Наставник сидел совершенно неподвижно. Казалось, он вслушивается в журчащие напевы электронной аппаратуры корабля. Рей видел только античный профиль, обрамленный золотистой бородкой, и зеленый глазок медальона, который светил спокойно и ровно.

- Вы отклонились в сторону, - послышался с одного из экранов голос Стива. - Ваша поправка…

- Все в порядке, Стив, - спокойно сказал ЭН, - уже подсчитана. Через несколько минут мы выйдем к тому фрагменту. Ориентируемся по твоим голограммам. Держу их в памяти и сопоставляю с реальной картиной. Не все голограммы хороши, но пользоваться ими для общей ориентировки можно.

Лицо Стива на экране искривила не то усмешка, не то гримаса, но он промолчал.

- Передать тебе управление? - спросил Рей, бросив быстрый взгляд на Электронного Наставника.

- Уже принял - через автопилота, - спокойно ответил ЭН, не повернув головы.

«Феноменальная конструкция! - мелькнула мысль в мозгу Рея. - А впрочем, почему «конструкция»? Ассоциативное логическое мышление, необъятная память, практические мгновенные тормозные реакции… Значит - и воображение, и сила, способная его обуздать. Что, собственно, нас различает? Он даже совершеннее меня. Ему не нужен воздух для дыхания и специальная пища. Достаточно небольшой подзарядки, в крайнем случае прямо от солнца, через солнечные аккумуляторы. Если мы осуществим высадку, он может без скафандра выйти в космос, даже минуя шлюзовые камеры, и оставаться там неограниченно долгое время. Люди сами создали этот искусственный интеллект, может быть более совершенный, чем их собственный. Если он еще и не совершеннее нас, то рано или поздно сможет достичь совершенства, и тогда… Не они ли придут нам на смену в созданной нами же технологической цивилизации?»

- Мы над этим фрагментом, Рей, - послышался спокойный голос Электронного Наставника. - Ты по-прежнему хочешь осуществить высадку?

Рей окинул взглядом экраны. На одном застыло напряженное лицо Стива. На остальных медленно смещался разноцветный хаос каменных глыб, из которых состояло третье кольцо. Они были всевозможной формы и размеров: одни округло сглаженные, другие угловатые, с зазубренными краями, иссеченные глубокими, зияющими трещинами. Размеры бесконечно варьировали - от огромных скальных обломков, поперечником во многие десятки метров, до небольших камней, которые можно было взять в руку. Все это разноцветное крошево медленно двигалось по каким-то своим законам.

- Ты видишь его? - спросил с экрана Стив.

- Кажется, да, но не вижу наших зондов.

- А что в эфире?

- Твой голос и… обычные помехи.

- А эхо?

- Пока нет никакого эха.

- Странно…

- Странно другое, Стив. Я не вижу ни наших зондов, ни тех деталей, которые мы приняли за искусственные. Фрагмент, по-видимому, тот, но…

- Это тот фрагмент со стопроцентной вероятностью, - спокойно сказал ЭН, - прямо под нами овальная зеленая площадка, пересеченная красноватыми жилами. Ее край есть на многих голограммах Стива. Фрагмент снова изменил положение относительно плоскости кольца.

- Овальная зеленая площадка с красными жилами, - повторил с экрана Стив. - Припоминаю…

- Странно, что при такой подвижности обломков они давным-давно не превратились в пыль, - заметил Рей, осторожно ориентируя ракету так, чтобы иллюминатор прямого обзора был обращен в направлении зеленой площадки. - И уж совсем непонятно, как в этом крошеве могли сохраниться остатки каких-то искусственных сооружений…

- По-видимому, столкновения обломков тут происходят крайне редко, - сказал Электронный Наставник, не отрывая взгляда от иллюминатора прямого обзора. - Это совершенно ясно. Касания частиц нигде не видно. Всюду существуют промежутки. То же было и на всех без исключения голограммах. Движения внутри кольца уравновешены. Существуют какие-то силы отталкивания, не позволяющие фрагментам касаться друг друга.

- Непонятно, - повторил Рей.

- ЭН прав, - вмешался с экрана Стив. - Я тоже нигде не наблюдал касания фрагментов.

- Даже если столкновения происходят с частотой один раз в тысячу лет… - начал Рей и вдруг насторожился и умолк.

- Вот если мы своим вмешательством или посадкой нарушим тут порядок движения, - сказал ЭН, - столкновения начнутся с вероятностью ста процентов, и трудно будет прогнозировать их результаты.

- Ты слышал, Рей? - спросил с экрана Стив.

- Да, теперь слышу. Странно, очень странно…

Электронный Наставник повернул к нему бесстрастное лицо.

- Что ты слышишь, Рей?

- Голос… Чей-то голос… Ты разве ничего не слышишь, ЭН?

Кибер медленно покачал головой:

- Только тебя и то, что говорит Стив. Больше ничего.

- Вслушайся хорошенько…

- С вероятностью ста процентов на наших частотах связи нет ничего, кроме обычных помех.

- Но я же ясно слышу! - воскликнул Рей. Он подался вперед, и на его лице застыло выражение напряженного внимания.

С экрана Стив кивал понимающе и удовлетворенно.

- Отключаю каналы связи с планетолетом, - сказал вдруг Рей, не глядя на экран. - Они мешают мне в установлении контакта. Ты понял, Стив? Отключаюсь на некоторое время.

Стив беспокойно шевельнулся на своем экране.

- Подожди… - начал он, но экраны уже гасли один за другим.

Рей прижался лбом к иллюминатору внешнего обзора. Напряженно вглядывался в зеленую с красными разводами площадку, над которой, всего в нескольких десятках метров, неподвижно повисло дисковидное тело разведочной ракеты. Потом глаза его закрылись и голова бессильно упала на грудь.

* * *

- С ним произошло то же, что с тобой, Стив, - сказал Электронный Наставник. - Сначала галлюцинации, потом обморок. Когда он потерял сознание, я включил экраны связи и возвратился.

- Это не обморок, - слабым голосом возразил Рей. - Скорее гипнотический сон. Они пытались загипнотизировать меня…

- Кто «они», Рей?

- Они… Чьи голоса мы слышали.

ЭН беспокойно шевельнулся на своем месте:

- Со стопроцентной вероятностью…

Его зеленый медальон засветился прерывисто и ярко.

- Со стопроцентной вероятностью, дорогой, - подхватил Стив, - вся эта чертовщина лежит за пределами твоих возможностей. Наших, впрочем, тоже, - помолчав, добавил он.

Электронный Наставник поднял вверх указательный палец:

- Электромагнитные колебания любой частоты…

- Очевидно, мы имели дело не с электромагнитным полем, - тихо сказал Рей. - Это что-то другое. Может быть, биополе…

- Все поля имеют электромагнитную природу.

- Все известные, ЭН, для которых люди и создали теорию электромагнетизма. Но многое еще остается за пределами современной науки. Гравитация, например. Мы научились воспроизводить ее искусственно, но природа ее по-прежнему неясна. То же самое и с биополями. Предполагается, что они должны существовать. А вот каковы их свойства, возможности…

- Помолчи, Рей, - посоветовал Стив. - Тебе еще не следует так много говорить. Помолчи и полежи спокойно. У нас достаточно времени, чтобы все, не торопясь, обсудить и принять решение.

Они втроем снова находились в центральном салоне своего планетолета. Рей лежал на диване. Стив и Электронный Наставник расположились поодаль в креслах. В салоне стало тихо. Лишь чуть слышный журчащий напев главного электронного мозга корабля доносился из-за полуотодвинутой двери, ведущей в коридор.

Рей первым снова нарушил молчание:

- Надо известить Базу на Ганимеде, Стив. Сообщить о нашей находке. Кто знает, какие последствия она может иметь для человечества.

- Ты имеешь в виду последствия… контакта?

- Все дело в том, с чем мы столкнулись? Что это - ретранслятор в иную звездную систему или осколок давно минувшего - «письмо», оставленное исчезнувшей цивилизацией нашей солнечной системы? Например, от братьев по разуму с Фаэтона?

- Или эпидемия галлюцинаций у земных космонавтов, - невинно заметил Электронный Наставник.

- Для любой эпидемии нужна причина, дорогой, - усмехнулся Стив. - Если бы это произошло только со мной или только с Реем, тогда другое дело. Кого-то из нас надо было бы списать на Землю. А так получается, что причина в этом куске камня - там, в тысяче километров под нами. Я теперь начинаю думать, что и вышел-то на него не случайно. А что?.. Могло сработать это самое биополе, - и Стив постучал себе указательным пальнем по виску. - Они знали, чего хотят, - добавил он, подмигнув Рею.

- Но ваши реакции различались, - сказал Электронный Наставник.

- Различались, - кивнул Стив. - Меня охватил страх, а его, - Стив указал на лежащего Рея, - любопытство. Но мы оба не успели по-настоящему вступить в контакт Я - потому что сбежал сам, а он - потому что его увел ты.

- Я должен был так поступить, - возразил Электронный Наставник.

- Возможно… Хотя не со стопроцентной вероятностью. Устройство это, скорее всего, предназначено для контакта с иным разумом. Едва ли это ловушка для наивных космонавтов. И если я прав, надо было выдержать весь сеанс связи до конца. Тогда, может быть, не осталось бы и болезненных последствий. Ведь в контакт мы вступали постепенно, а прерывали его очень резко…

- Ты, вероятно, прав, Стив, - заметил Рей, не поднимая головы. - Для меня этот контакт только начинался. Сначала голоса. Я их не понимал, но слышал все явственнее. Их было два - мужской и женский.

- Я слышал только женские, - вставил Стив.

- Вероятно, это была своего рода «настройка аппаратуры». Настройка на «твою волну», Стив, и на мою… Я стал догадываться, что воспринимаю эти голоса не слухом. Они звучали прямо в мозгу. Тогда я попытался их понять, и, кажется, начал понимать. Возникли какие-то странные зрительные образы. Я словно бы становился кем-то из моих собеседников и его глазами увидел другого. То была прекрасная женщина в легких, прозрачных одеждах. Грудь ее высоко вздымалась, в ее глазах я читал решимость, скорбь и огромное знание. Она что-то говорила мне, в чем-то хотела убедить… Я видел ее все ближе… А потом - сразу тьма, и я очнулся на этом диване.

- Я должен был так поступить, - повторил Электронный Наставник, но в его голосе уже не прозвучала прежняя убежденность.

- Все правильно, ЭН, - заметил после долгого молчания Стив. - И тем не менее…

- Тем не менее придется попытаться еще раз, - заключил Рей, поднимаясь с дивана. - Но сначала надо связаться с Базой на Ганимеде.

* * *

Оказалось, что это невозможно. И Ганимед, и Марс, и Земля не находились в зоне прямой радиовидимости. Их заслоняла громада Сатурна.

- Через трое земных суток станет возможной радиосвязь с Марсом, - объявил Электронный Наставник, закончив необходимые расчеты.

- Что предпринимаем? - поинтересовался Стив.

- Пойду на установление контакта еще раз, - объявил Рей.

- Не одобряю это решение, - сказал ЭН.

- А что ты предлагаешь?

- Возвращение. Задача поиска выполнена. Остальное - космический мираж. Причина - утомление вашей психики.

- Почему же мираж возникает лишь возле глыбы, на которой сохранились следы искусственных сооружений?

- Вероятность искусственного происхождения…

- Помню: пятьдесят процентов. Либо - либо…

- Человеческий разум несовершенен и ненадежен. Легко утомляется и быстро выходит из строя. Программирование несовершенно. Его ощущения за пределами опыта иррациональны.

- Это тебе подсказывает твой собственный опыт, ЭН?

- Так говорится во множестве ваших книг, посвященных человеческому мозгу. Должен ли я верить им?

- Должен верить. Тем не менее возможности мозга еще далеко не раскрыты. Сейчас мы на пороге Неведомого. Тебе понятен смысл этого выражения?

- Конечно. Порог Неведомого - граница знания и незнания. Мы знаем, что третье кольцо этой планеты состоит из каменных обломков. Мы знаем также, что у этой планеты нет радиационных поясов. Значит, все ее излучения поглощаются веществом колец. И мы совершенно не знаем, Рей, какие дополнительные свойства приобрело это вещество, миллиарды лет поглощая заряженные частицы. И как оно может воздействовать на несовершенный и легко разрушаемый человеческий мозг.

- Справедливо, ЭН. Но ты говоришь об электромагнитных излучениях. Им противостоят наши защитные поля, достаточно надежные, как тебе хорошо известно. Сигналы же, принятые мозгом - моим и Стива, - нечто иное. Кстати, они свободно проникли сквозь защитное поле ракеты, но не были восприняты твоим электронным интеллектом. Это особый вид энергии, воздействующий только на человеческий мозг.

- Ты хочешь сказать, что мое программирование тоже несовершенно?

- Твое программирование превосходно, ЭН, но в природе, по-видимому, просто не существует единого способа объять необъятное. Что-то находится за пределами наших возможностей, что-то за пределами твоих. Но все вместе, сообща - мы, вероятно, владеем всем необходимым.

- Я должен буду снова лететь с тобой, Рей?

- Да.

- И ты по-прежнему хочешь осуществить высадку на эту глыбу?

- Если потребуется.

- От чего это будет зависеть?

- Прежде всего от того, удастся ли установить контакт.

- Контакт с чем?

- Ну, этого мы пока не знаем…

- С миражем, - подсказал Стив. - С миражем, который возникает каждый раз, когда кто-нибудь из нас приближается к этой проклятой глыбе. С миражем, которого ты не в состоянии увидеть и понять, ЭН, потому что… Словом, все это пока научная гипотеза, дорогой. А гипотезы, как известно, бывают неправильные, правильные и научные. Научные надо проверять. Вывод: гипотезу Рея необходимо проверить. Я для этой проверки, по мнению Рея, не подхожу, значит, остаетесь вы с ним, вернее, остается он, потому что тебе будет отведена роль тормоза безопасности. Ты остановишь его в тот момент, когда он попытается приоткрыть дверь туда, откуда космонавты не возвращаются.

- Приоткрыть дверь… - медленно повторил Электронный Наставник. - Нет. Этого нельзя делать. Теперь я уверен, хотя и не знаю почему. Вы называете это интуицией, но у меня не может быть интуиции. Только подсчитанная вероятность и прогноз. А для прогноза недостаточно данных.

- О чем ты? - спросил Рей, внимательно глядя на Электронного Наставника.

- Трудно объяснить словами. У меня есть особый индикатор самоутверждения, сопряженный с этим медальоном, - ЭН коснулся тонкими белыми пальцами зеленого медальона на груди. - Я не знаю, как это происходит, но… пока медальон включен, я ощущаю себя личностью, вероятно в чем-то подобной вам. Если его выключить - а иногда это происходит автоматически, при эмоциональных перегрузках, - я превращаюсь в машину - очень совершенную электронную машину, но не более… Исчезает все, что, вероятно, и составляет содержание личности. Наступает удивительное спокойствие там, внутри, и я тогда способен только выполнять приказы - точно, но бездумно. И вот при включенном медальоне я несколько раз улавливал какое-то странное излучение. Излучение опасности? Не знаю, что это такое. Оно не поддается… количественному анализу, Я не мог определить и источник. Может быть, все третье кольцо этой планеты. Может быть, какие-то его части, Но что-то такое существует..

- А раньше ты… не ощущал этого, ЭН?

- Когда раньше, Рей?

- До того, как мы появились в окрестностях третьего кольца.

- Нет.

- Когда ты уловил это впервые?

- При одном из полетов Стива. Это был его восьмой вылет к кольцу.

- В восьмом я чуть не зацепился за одну глыбу. Понимаешь, она повернулась, когда я проходил над ней.

- Ты этого не рассказывал, Стив.

- Мелочь… Ну царапнул бы корпус ракеты. Терранит немного покрепче всех этих трухлявых скал.

- Неизвестно, Стив. Мы ведь еще ни разу не касались их.

- Видно невооруженным глазом. Я полетал над этим каменным лесом.

- И когда еще ты ощущал излучение опасности, ЭН?

- При ваших сближениях с глыбой миражей. Особенно отчетливо, когда Стив летал туда второй раз и хотел причалить. Я тогда предупредил об опасности.

- Помню. Я тотчас приказал Стиву возвращаться. А вчера тоже?

- Да. Очень отчетливо.

- Но почему ты не сказал?

- Приборы ничего не показывали. Ты мог мне не поверить. Я тоже стал сомневаться. Может, что-то было не в порядке со мной, как перед тем у Стива, а потом у тебя.

- Все это очень странно, - задумчиво сказал Рей. - Если к этому еще добавить выход из строя двух наших зондов..

- Или даже их исчезновение, - добавил Стив. - Ведь я так и не обнаружил своего первого зонда, а вы вчера не видели второго.

- Сами зонды никуда не могли деться, - махнул рукой Рей. - Глыба меняла ориентировку. Мы их разыщем при следующем полете. Почему они замолкли? Конструкция надежна и никогда раньше не подводила.

- Выясним… Если вернем их.

- Ты сомневаешься, Стив?

- Меня смущает эта чертова глыба, которая вдруг начинает разговаривать голосами, отдающимися прямо в мозгу. Может, прав наш Мудрец, и все это не более чем миражи, галлюцинация?

- Для них тоже должна быть причина.

- Она в нас самих, Рей. Ты отдал космосу без малого двадцать земных лет. И я около того. Срок годности серых клеток подходит к концу.

- Ерунда. Летают и много дольше.

- Смотря где, старик. Здесь мы с тобой в первопроходцах. Предки наши предпочитали обходить окрестности Сатурна стороной.

- Не было нужды, вот и обходили.

- Тоже не совсем точно, шеф. Нужда была. Лет сто с лишним назад экспедиции сюда направлялись… Но неудачно… Так, что ли, Мудрец?

Зеленый медальон на груди Электронного Наставника засветился ярче, когда ЭН заговорил:

- Как всегда, ты прав, Стив. Несколько экспедиций к Сатурну в начале прошлого века действительно окончились катастрофами. Причины катастроф остались невыясненными. Но корабли были несовершенные, на примитивном ядерном горючем. Защитных полей не имели. У космонавтов не было нынешнего опыта космической навигации.

- А у нас он теперь есть, - пробормотал Стив. - Особенно внутри кольца. Поэтому останемся оптимистами, тем более что иного выхода нет…

- Мне не нравится твое настроение, Стив, - резко сказал Рей. - Возьми себя в руки. Осталось недолго. Завтра последний разведочный полет - и возвращаемся на Базу.

- Есть взять себя в руки перед последним полетом, - сказал Стив, поднимаясь. - Если я правильно понял, совет окончен и можно идти спать.

* * *

Уже два с половиной часа планетолет МП-112 висит неподвижно над голубым овоидом третьего кольца. Отсюда, с высоты стопятидесяти километров, детали структуры кольца почти неразличимы. Лишь овоид выделяется бледным голубоватым пятнышком на светлой серебристо-медовой поверхности, пронзающей черноту космоса.

Стив переводит взгляд с иллюминатора прямого обзора на экраны связи. На одном - кабина разведочной ракеты. Две головы почти рядом. Голова Рея наклонена вперед. Глаза закрыты. Узкий подбородок упирается в грудь. Морщины вокруг глаз и плотно сжатых губ углубились и кажутся еще более резкими. Рядом широкое бледное лицо, обрамленное золотистой бородкой. Неподвижные круглые глаза ЭНа устремлены с экрана прямо на Стива. Вот губы его шевельнулись. Электронный Наставник хотел что-то сказать и не сказал. Повернул голову, взглянул на Рея, потом - куда-то в сторону. «Смотрит в иллюминатор прямого обзора», - понял Стив и тоже перевел взгляд на второй экран. На втором экране то, что ЭН видит сейчас в иллюминаторе. Иссеченная глубокими трещинами зеленоватая скальная поверхность. Слева от нее узкий уступ-полка, словно сложенный из геометрически правильных плит, плотно прилегающих друг к другу. Над уступом прямоугольное отверстие, и в его глубине что-то похожее на ступени.

«Этого же не было, - мелькает в голове Стива. - Или проклятая глыба все время меняет положение? Откуда взялось отверстие и куда оно ведет?»

- Что там еще за дырка, ЭН? - спрашивает Стив, не глядя на центральный экран.

- Углубление, ведущее внутрь глыбы, - спокойно отвечает с центрального экрана ЭН. - Оно было на одной из твоих голограмм, но в ином ракурсе. А теперь ракета стабилизирована точно напротив него.

- Расстояние?

- Пятьдесят пять метров.

- А если подойти чуть ближе?

- Нет.

«Упрямый черт, - думает Стив. - Можно спокойно подойти еще метров на тридцать ближе, и тогда удастся заглянуть внутрь».

Но он молчит. Управление ракетой Рей поручил ЭНу и попросил Стива не вмешиваться. Интересно, что «видит» сейчас сам Рей? Он в трансе уже больше часа.

- Как его самочувствие? - спрашивает Стив, сердито взглядывая на Электронного Наставника.

- Сейчас пульс и дыхание нормальные. Кровяное давление тоже. Несколько минут назад пульс резко ускорился, но потом вернулся к норме Энцефалограмма свидетельствует о напряженной работе мозга.

- Подождем еще?

- Конечно. Он приказал не будить его без крайней необходимости.

- Не нравится мне все это, - ворчит Стив, но так тихо, что ЭН не слышит.

Проходит еще час. Рей продолжает сидеть без движения. ЭН ритмически переводит взгляд с приборов, фиксирующих состояние Рея, на экраны связи и иллюминатор.

Наконец Стив не выдерживает:

- Не пора ли кончать этот сеанс, Мудрец?

- Нет.

- Я начинаю опасаться за него.

- Его физическое состояние в норме, и энцефалограмма не показывает нарушений. Мозг продолжает напряженно работать.

- Сколько это может продолжаться, черт побери! ЭН на экране молча пожимает плечами и демонстративно отворачивается к иллюминатору.

- Снаружи ничего нового? - спрашивает спустя несколько минут Стив.

- Ничего.

- Как защитное поле?

- В порядке.

Неразговорчив же сегодня Электронный Мудрец, Собственно, так и должно быть, и Стив на его месте, наверное, вел бы себя так же. «На его месте!» - Стив даже подпрыгивает при этой мысли. Получается, что онл взаимозаменяемы? Он, Стив, знаменитый космонавт, отдавший двадцать лет жизни покорению Космоса, и этот золотобородый манекен, набитый интегральными схемами, кристаллами и проволокой. В сущности, сегодня Рей поручил ему даже более ответственную функцию, чем Стиву… И право решать теперь у него, а не у Стива. И все оттого, что Стив позорно струсил тогда у этой проклятой глыбы. Не понял, в чем дело, перепугался и сбежал. Хотя в чем дело, непонятно и сейчас. Одни гипотезы. А гипотезы, как известно, бывают правильные, неправильные и научные… Научные - это Рея, неправильные - его, Стива, а правильные - конечно, у Электронного Мудреца. Они - среднее арифметическое из всего, чем его набили. В данном случае Мудрец полагает, что ничего реального нет, что два космических аса споткнулись на собственных галлюцинациях. Если это так, значит, все вокруг сплошная бессмыслица, но Мудрец принимает в ней активное участие и не хочет ее прервать. С ума можно сойти от всего этого! Куда проще вести разведочную ракету над каменным лесом третьего кольца… И надо же было ему наткнуться на эту проклятую глыбу. Как все было бы легко и просто без нее. Ведь в конце концов, если даже Рей и «разгрызет» эти голоса, где критерий объективности его оценки? Сама глыба? Но кто отыщет ее снова в бесконечном океане каменных обломков? Тут и сотни электронных мудрецов не помогут. Что же это, как не погоня за призраком. Нет, он на месте Рея…

- Внимание, Стив, он пробуждается…

Голова Рея на экране шевельнулась. Он глубоко вздохнул и открыл глаза. ЭН дает ему какие-то таблетки, но Рей отрицательно трясет головой. Протягивает руку к пульту управления. ЭН что-то говорит, и Рей, видимо соглашаясь, кивает в ответ. Картина на втором экране начинает меняться. Разведочная ракета медленно обходит вокруг глыбы. Стив узнает знакомые очертания. Вот эти проклятые формы, похожие на развалины. Но рядом что-то новое. Правильная воронка, совсем свежая. След удара? Может быть, метеорит? Стив готов поручиться, что ее раньше не было. Что еще за чертовщина? Воронка привлекла и их внимание. Она надолго остается в поле зрения.

- Что там такое, Рей?

- Терпение, Стив… Пока все идет превосходно. На Земле тебе уже обеспечено бессмертие.

Голос у Рея какой-то странный. Словно надтреснутый. Может быть, это помехи? Они явно усиливаются. Даже изображения стали нечеткими.

- Как там защитное поле, Рей?

- В порядке.

Это ответил ЭН. Рей занят сейчас глыбой. Интересно, почему он упомянул о бессмертии? Хотел сострить? Ему не свойственно…

Поле зрения на втором экране снова начинает смещаться. Развалины и воронка исчезают, открывается довольно широкая зеленая площадка. На ее краю еще одна воронка. Тоже совсем свежая. Уж ее-то наверняка не было. Стив собирался причалить к этой площадке и внимательно осмотрел ее.

- Слушай, Рей, кажется, на этой проклятой глыбе появилось кое-что новое.

- Две воронки? ЭН утверждает, что их нет на голограммах.

- Второй определенно не было, Рей.

- Значит, метеорит. Может быть, глыба поэтому и изменила ориентировку относительно плоскости кольца?

- Что вы там еще разыскиваете?

- Твои зонды. Их нигде не видно.

- Черт с ними! Возвращайтесь. Защитное поле у вас должно быть уже на пределе.

- Надо взять пробы минералов. Если не найдем твоих зондов, придется запускать еще один или высаживаться.

- А что с голосами? Ты их уже не слышишь?

- Сейчас нет. Это их «устройство», видимо, израсходовало весь запас энергии и теперь должно снова зарядиться. Но я узнал поразительные вещи, Стив.

- Воображаю…

- Даже вообразить не можешь. Это было послание фаэтонцев.

- Фаэтонцев?

- Они, конечно, называли себя иначе. Они жили на пятой планете, которую мы окрестили Фаэтоном. Понимаешь, этот Савченко был прав.

- А теперь?

- Что теперь?

- Где они теперь?

- Нигде. Их прах давным-давно развеян по Вселенной. Как и сама их планета. Фаэтон погиб около двух миллиардов лет назад. И они все - вместе с ним.

- Но голоса? Это же ретрансляция!

- Это особая запись их мыслей, которые они хотели передать братьям по разуму. Запись-предостережение.

- А где она хранилась, запись? Где воспроизводящая аппаратура? Если в игру входят два миллиарда лет…

- Сама запись оставлена в этой глыбе. В глыбе., которую ты обнаружил, Стив, и в других, рассеявшихся по всей Вселенной. По-видимому, она хранится в каких-то кристаллах. Я не понял. Это слишком сложно. Нашей биологической науке еще очень далеко до их знания. Ну, а «воспроизводящая аппаратура» - мозг. В данном случае - мой мозг.

- Почему же они не рассеялись по Вселенной, если умели больше нашего? Почему не покинули свою планету, раз догадались, что она обречена?

- Почему-то не смогли. Все их попытки достигнуть иных планет кончались страшными катастрофами.

- Непонятно.

- Очень много непонятного, Стив. Их послание как блеск молнии. Мне кажется, я стал старше, по крайней мере, на десять тысяч лет. А ведь я понял так мало. Но главное не в этом. Главное, что человеческий разум не одинок во Вселенной. Два центра разумной жизни возникли так близко. Значит, существуют и другие. Значит, наше стремление к звездам…

- Подожди, Рей. Не увлекайся! Кому они адресовали свое послание? Ведь если это было действительно два миллиарда лет назад…

- Разуму… Разуму Вселенной. Они были уверены, что не одиноки. И лучшие из них хотели предостеречь. Они сами повинны в гибели своей цивилизации и планеты. Перед моими глазами промелькнули чудовищные картины всеобщего уничтожения в бессмысленнейших войнах. Мы счастливо избежали некоторых опасностей нашего развития, но наша технологическая цивилизация, подобно их погибшей цивилизации, таит еще и другие… Сейчас нет времени подробно рассказывать, Стив. Потом, на пути к Ганимеду, ты узнаешь все. Твое открытие отразится на судьбах дальнейшей истории Земли.

- Наше открытие, Рей…

- Нет. Главное совершил ты. Ты отыскал их письмо, а я только прочел в нем несколько строк.

- Не будем спорить. Возвращайтесь.

- Еще немного терпения, Стив. Я все-таки хочу высадиться на эту глыбу.

- Причаливание исключено, Рей.

- Знаю. Можно десантироваться с помощью индивидуального двигателя и потом так же возвратиться.

- Твой скафандр недостаточно надежен для такого эксперимента.

- Высадка будет очень короткой, Стив.

- Риск слишком велик. Для человека, Рей. Уж если высадка тебе так необходима, пусть лучше ее осуществит ЭН. Наведенную радиацию мы с него потом легко удалим.

- Ты слышал, ЭН?

- Я готов.

- А не боишься?

- Мне неизвестно это ощущение, Рей. Кроме того, перед выходом могу отключить индикатор самоутверждения.

- Хорошо. Ты только возьмешь образцы скал и того материала, из которого сложены руины. И заглянешь в отверстие, ведущее внутрь глыбы.

- Я понял, Рей.

* * *

Все дальнейшее свершилось слишком быстро, чтобы Стив успел вмешаться. ЭН выскользнул из ракеты через несколько минут. Его оранжевый комбинезон был отчетливо виден на фоне зеленой площадки, над которой неподвижно висела ракета. Кажется, ЭН еще не успел коснуться глыбы, когда навстречу ему ударила ослепляющая искра и на месте оранжевого комбинезона на мгновение вспыхнуло маленькое нестерпимо яркое солнце. Вес экраны связи на планетолете МП-112 погасли одновременно, потому что отброшенное вспышкой дисковидное тело ракеты столкнулось с каменной глыбой, породив еще одно небольшое солнце. С расстояния в сто двадцать километров оно даже не показалось Стиву слишком ярким. Когда и оно погасло, на серебристо-перламутровой глади кольца можно было разглядеть маленькое темное пятнышко в том самом месте, где только что находилась глыба миражей, разведочная ракета, Рей, ЭН. В центре этого пятнышка теперь просвечивала одна из звезд южного полушария Сатурна…

* * *

Надо было рассчитать путь на Ганимед и ввести необходимые данные в электронную память вычислительных машин планетолета, поэтому Стив заставил себя подняться.

Все оказалось до смешного простым. Трагедия фаэтонцев, запертых на своей планете и погибших вместе с ней, таинственные свойства колец Сатурна, гибель земных кораблей в окрестностях этой планеты… В глубокой древности люди Земли, наверное, уже догадывались кое о чем. Потому и нарекли эту планету именем кровожадного бога, пожирающего своих детей.

Аннигиляция… Полное превращение материи в энергию при столкновении вещее ства и антивещества. Что может быть беспощаднее! Ничтожное касание земной ракеты и антивещества Фаэтона, где все наоборот - ядра атомов с отрицательными зарядами, а позитроны - вместо электронов, и в итоге губительный взрыв, которого нельзя было избежать.

Вещество и антивещество в одной планетной системе. Как мало еще мы знаем!

«Эх, Рей, Рей, дорого же ты заплатил за твое последнее открытие. И ты, Электронный Мудрец, вобравший в себя почти весь опыт земной науки! Излучение опасности - ты его правильно определил, но недооценил… Не хватило одного, самого последнего шага… Я еще не знаю, что сулит людям твое сегодняшнее трагическое открытие, Рей. Многие надежды оно перечеркнуло, но в далеком будущем, когда Человек сумеет совладать с антивеществом, тогда, пожалуй, Рей, тебя назовут первым среди первых» - так думал Стив, а планетолет МП-112 уносил его к Ганимеду.

 

КТО НАЖМЕТ НА «СТОП-КРАН»?

- Что же дальше?

- Ты о продолжении эксперимента, Норт?

- Да…

- После гибели Мика и Фрэды лаборатория сверхвысоких энергий для нас недоступна. Ты прекрасно знаешь об этом.

- Но работы нельзя останавливать. Они - там, за океаном - продолжают исследования. Мы мгновенно отстанем от них. Что с шефом? Неужели он не понимает?

- Он, вероятно, понимает, но, прежде чем продолжать, надо выяснить, почему все полетело к чертям.

- Методика эксперимента, Мик вел себя как слепой щенок. Я говорил ему. И тебе тоже, Марк.

- Это общие слова, Норт. Конкретно: где ошибка?

- Защитное поле. Оно не выдержало.

- Почему?

- Мик получил какой-то новый вид энергии. Нарастающий разряд. Мы с этим никогда не имели дела.

- Одно из предположений, Норт, не более.

- Да, предположение, но весьма вероятное. Вот смотри, Марк.

Они подходят к меловой доске, занимающей всю стену лаборатории. Норт начинает быстро писать формулы: буквенные символы, корни, производные, степени, интегралы, знаки неравенства, бесконечности и снова буквенные символы. Доска исписана сверху донизу. Норт подчеркивает конечную формулу, стирает все написанное, а формулу переписывает в левом верхнем углу доски и заключает в картуш.

Марк, присев на край стола, не отрывает взгляда от доски.

- Ну, что? - спрашивает Норт и еще раз подчеркивает выведенную формулу.

Марк молчит, напряженно думает.

- В общем - тут ничего нового, - говорит Норт, отирая пот со лба, - я только продолжил выводы Мика.

- Пожалуй, но если это справедливо… - Марк устремляет взгляд в открытое окно, где над вершинами сосен в синем небе медленно плывут сгустки облаков. - Если это справедливо, тогда…

- Вот именно. Тогда… - Норт принимается снова писать на доске. - Тогда мы получаем в одном случае полную неопределенность - я пока не берусь анализировать ее, - а в другом вот это. - Он заключает в картуш выведенное неравенство и испытующе глядит на Марка.

- Сравни это, - он стучит мелом по доске, - с той первой формулой, что наверху, и попробуй вообразить такое.

- Вообразить еще, пожалуй, могу, - зажмурившись, как от яркой вспышки света, медленно говорит Марк. - Получается нечто совершенно фантастическое. Но выразить это словами… нет, я не в состоянии.

- А зачем? Достаточно того, что ты можешь это представить. Разве надо пересказывать словами мелодию? И вообще - к чему это? Ее можно записать нотами или пропеть. Вот здесь «нотная» запись моей «мелодии». Совершенно новая «мелодия», не так ли? - Он снова стирает тыльной стороной ладони капли пота со лба и присаживается на стол рядом с Марком.

- Да, - не открывая глаз, шепчет Марк, - новая, грозная, смертельно угрожающая мелодия. Мелодия всеобщего уничтожения. Она могла навсегда унести Мика и Фрэду…

Он широко раскрывает глаза, смотрит на облака, плывущие за окном, потом подходит к доске, снова и снова перечитывает формулы.

- Надо сказать об этом шефу, Норт.

* * *

- Занятно… - Подперев ладонью худой, плохо выбритый подбородок, шеф переводит взгляд с Норта на Марка и снова на Норта. - Занятно, мальчики… И что же ты предлагаешь, Норт?

- Надо попробовать…

- Но где? Лаборатория Мика выведена из строя. И нам не разрешают восстанавливать ее. Эти типы из военного ведомства хотят до всего докопаться сами.

- А если объяснить им?

На лице шефа появилась улыбка, но глаза за толстыми стеклами очков посуровели:

- Пока не стоит.

- Вы все-таки не верите мне!

- Не то, Норт. Если ты прав, это, пожалуй, слишком серьезно. Они могут ухватиться за твою идею, и тогда исследования приобретут… чрезмерно утилитарный характер. Понимаешь? Ведь если эту энергию использовать направленно, ее можно превратить в ужасающее оружие, равного которому нет. Пока нет.

- Мне кажется, это даже не оружие, - возразил Марк. - Это страшнее. Если процесс выйдет из-под контроля, можно запросто уничтожить всю планету.

- Ты, конечно, преувеличиваешь. Тем не менее это помощнее термоядерной бомбы.

- Что же, ограничиться теоретическим рассмотрением? Оставить все на бумаге? - В голосе Норта звучит горечь. - А может, просто затаить? Только от кого?

- Если бы кое-что из открытий последних десятилетий можно было затаить от человечества! Люди спали бы спокойнее и, вероятно, были бы более счастливыми. К сожалению, это невозможно. - Шеф снял очки, подышал на стекла, стал протирать краем халата. - Невозможно, - повторил он, подслеповато глядя на Норта. - Сказав А, Икс торопится сказать и В и С, потому что боится, как бы Игрек не опередил его. Благородное соревнование умов в нашу эпоху превратилось в бесконечный чудовищный марафон. Каждый рывок любого из бегунов заставляет остальных убыстрять бег. Трасса становится все более трудной, вокруг пропасти. Одни падают от изнеможения, других сталкивают с обрыва, третьи очертя голову бросаются на скалы сами. Но бег все ускоряется, а число бегунов возрастает. Остановить этот бег невозможно, и теперь уже никто не в силах сказать, где финиш, каким он будет.

- А если поставить эксперимент в космосе? - предложил Марк. - На одном из наших спутников-обсерваторий. Там риск не будет слишком большим, и мы сможем убедиться, насколько справедлива теоретическая концепция Норта.

- Конечно, конечно, - со вздохом сказал шеф, надевая очки. - Что-нибудь придумаем. Не надо только торопиться. Вот Мик поторопился, и нет его больше.

* * *

- Мамонт, старая песочница, интриган под маской добродетели… - Норт захлебывался словами негодования. - Борца за всеобщий мир из себя изображает. Если бы речь шла об его открытии, не рассуждал бы так.

- Ты несправедлив к нему. - Марк попытался взять приятеля под руку, но тот вырвал локоть и зашагал быстрее.

Марк тоже ускорил шаги. Теперь они почти бежали по усыпанной крупным гравием дорожке, которая вела от административного корпуса к лаборатории. Полы их белых халатов развевались на ветру.

- Несправедлив, говоришь? - Норт обернулся, и Марк увидел его осунувшееся лицо и встревоженные, злые глаза. - А почему он так реагировал? Я ждал вопросов, дискуссии, а он принялся читать проповедь. Кому она нужна? Разве мы глупее его? Не понимаем, за что нам платят такие деньги?

- Он прав в том, что экспериментальная проверка сейчас здесь, в институте, крайне сложна и несвоевременна, не говоря уже о том, что она очень опасна. Мы даже не сможем создать надежное защитное поле.

- Вздор! Для этого и существует эксперимент. Над теорией защитного поля я уже работаю, и экспериментальную проверку можно было бы начать именно с него. Вот я сейчас пойду к полковнику Кроббсу и все расскажу.

- Подожди. - Марк ухватил Норта за полу халата и заставил остановиться. - Дадим спешке пройти мимо… Ну, что ты осатанел? Садись и попробуй рассуждать разумно, тем более что Кроббса сегодня в институте нет.

Он силой усадил Норта на каменную скамью в небольшой тенистой альтане, обвитой цветущими глициниями. Глициния цвела так буйно, что почти не было видно зелени под пеной фиолетовых соцветий.

Здесь было тихо, пахло свежестью и хвоей. Высоко в синем небе мерно покачивали темными мохнатыми лапами сосны.

- Повторяю, Кроббса ты сегодня не найдешь, - сказал Марк, закуривая сигарету. - У тебя есть время подумать. Старик не простил бы тебе этого шага.

- Мне наплевать.

- А как ты думаешь работать дальше? Лаборатория сверхвысоких энергий в его ведении.

- Ему придется потесниться. Кроббс заставит его.

- Кроббс лицо временное. Его отзовут, и что тогда?

- В конце концов могу уйти и я…

- Это уже глупо, Норт. И ты сам понимаешь, что пальнул сейчас глупость. Где еще ты сможешь вести такие исследования? Разве только там - за океаном…

- Не знаю, что делать, - прошептал Норт, наклонившись и сжимая обеими руками голову. - Ты представляешь, чего мне стоила разработка этой теории?

- Догадываюсь.

- И теперь, когда можно перейти от формул к экспериментам, мне предлагают не торопиться, чего-то ждать, намекают, что было бы гуманнее вообще не продолжать исследования. Поставь себя на мое место, Марк. Ведь я выносил эти идеи, выстрадал их, за ними месяцы бессонных ночей, сомнений, колебаний, надежд… Мне скоро тридцать. Я еще не сделал ничего, Чтобы оправдать свое место в науке. И вот теперь, на пороге такого открытия, меня пытаются остановить. И кто? Человек, который меня учил, ввел в науку. Разве не бессмыслица, разве не несправедливость? А я чувствую сейчас такую силу, что, кажется, мог бы…

- Уничтожить всю планету, - спокойно подсказал Марк.

- Не надо пугать меня призраком всеобщего разрушения. Не я первый, не я последний… Но я хочу, черт побери, убедиться, прав ли я, проверить, чего стоит вся эта эквилибристика на кончике пера. И я хочу, если я прав, чтобы мое открытие и меня признали.

- Никто не отказывает тебе в этом. Старик только просил не торопиться.

- Разве ты его еще не раскусил? Если ему что-то не понравится, он способен тянуть годами, выдумывая один повод за другим. Он упрям, как миллион быков. Хочешь пари? Он сделает все, чтобы не допустить экспериментальной проверки.

- Ты расстроен и сгущаешь краски, Норт. Не спорю, конечно, он упрям. Но будем объективны, он сделал в науке столько, что имеет право на свои недостатки.

- Он давным-давно закоснел в своих воззрениях. А за последние десять лет вообще не сказал ничего нового. «Организует» работу других. А по существу - мешает.

- Не торопись, дружище. Поставь себя на его место. Только что погибли двое его сотрудников. А ведь то, что предлагаешь ты, гораздо опаснее. Кстати, он был противником экспериментов, которые начал Мик. Тем не менее разрешил продолжать их. Убежден: он сейчас в глубине души считает себя виновником гибели Мика и Фрэды.

- Да пойми ты наконец: Мик вел эксперименты в развитие его же идей. Чего ради он стал бы запрещать их? В случае удачи первым всюду фигурировало бы имя шефа. Мик оказался бы только исполнителем.

- Ну, а твои концепции, Норт, разве они не вытекают логически из идей Старика? Его сила в том, что он сумел заложить пути развития теории на десятки лет вперед. В отличие от многих он имел право стать организатором науки.

- В развитии физики всегда существовала преемственность. Новое вырастало на фундаменте или на обломках старого. Но, пожалуйста, не сравнивай меня с Миком. Мик пытался доказать то, о чем предположительно говорил шеф. Для меня же старые работы шефа лишь трамплин, оттолкнувшись от которого я вступаю в область неведомого, в мир таких явлений, которых современная наука еще не знает. Это даже не новое направление, это может оказаться новой эпохой в науке об энергии.

- В излишней скромности тебя, пожалуй, не упрекнешь, - заметил Марк, провожая глазами облака, проплывающие в просветах ветвей.

- А зачем мне быть «излишне скромным»? Я говорю о своей работе, о том, в чем убежден. Ты и сам не мог не признать, что мои выводы важны и интересны. Чего ради я должен теперь рядиться в скромность? Я знаю себе цену. Только это и придает мне силы.

- Пойдем, Норт, - сказал Марк, вставая. - Вижу, что убедить тебя еще труднее, чем Старика. Но прошу, подумай хорошенько, прежде чем ты заговоришь завтра с полковником Кроббсом. Потом ты уже не сможешь нажать на «стоп-кран».

* * *

На другой день утром в лаборатории Марка неожиданно появился сам шеф.

- Где Норт? - было первым его вопросом.

- Не знаю, еще не видел его сегодня.

- Как он вчера?

- Немного психовал.

- Необыкновенный талант, но… - Старик не закончил и принялся рассматривать графики, над которыми работал Марк.

- Не получается?

Марк отрицательно покачал головой.

- Должно получиться. - Голос Старика стал жестким. - Попробуй изменить систему отсчета.

- Уже пробовал.

- Попробуй еще раз.

Старик присел на высокий табурет рядом с Марком.

- Как бы он не натворил глупостей…

- Вы имеете в виду Норта?

- Конечно, не господа бога, - вспылил Старик.

- Черт его знает. - Марк резким движением отодвинул бумаги.

- Этого болвана Кроббса ты сегодня тоже не видел?

- Нет.

- Странно, куда они все девались?

- Вы думаете, Норт?..

- Ничего я не думаю! - снова вспылил Старик. - Норт умный парень, но у него иногда пузырятся мозги. Ты вчера упомянул об эксперименте в космосе. Я прикидывал. Это пока невозможно. Нужен слишком большой источник энергии. Не сумеем поднять на орбиту.

- А если сконцентрировать поток космического излучения?

- Неплохая мысль….. - Старик задумался. - Ты не говорил об этом Норту?

- Нет.

- Ну, я пойду, - сказал Старик. - Пришли ко мне Норта, когда он явится.

- Хорошо, шеф.

- Пойду, - повторил он, но не ушел. Постоял у окна и вернулся к столу Марка. Марк встал.

- Нет, сиди. - Старик снова взгромоздился на высокий табурет. - Знаешь, отчего погибли Мик и его девушка?

- Пока нет.

- А думал над этим?

- Конечно.

- Ну и?..

- Может быть, прав Норт. Это новый вид энергии. Защитное поле оказалось бессильным.

- Норт, Норт… Меня интересует, что ты сам думаешь.

- У меня нет сложившегося мнения.

- Плохо! Собственное мнение надо стараться иметь всегда. Пусть даже ошибочное. Так вот: непосредственная причина их гибели - глупая небрежность. Глупейшая, Марк. Они забыли включить защитное поле. Торопились или понадеялись один на другого, или еще был какой-то повод, которого мы уже никогда не узнаем. Во всяком случае, защитное поле не включилось, и, начав эксперимент, они сами подставили себя под удар.

- Это установил полковник Кроббс и его люди?

- При чем тут Кроббс? Что он вообще способен установить? Он хочет во что бы то ни стало поймать диверсантов. Ну и пусть ловит.

- И вы ничего не сказали ему?

- Святая наивность! Конечно, нет. Зачем? Ведь Мику и Фрэде мы уже не поможем.

- Как вам удалось выяснить это, шеф?

- Ничего не было проще. Конденсаторы остались заряженными. А они должны были разрядиться при создании защитного поля.

Марк ошеломленно потер лоб.

- Однако… Значит, Норт ошибся?

- И да и нет. Причину гибели Мика он истолковал неверно, но в главном он, по-видимому, прав. В его рассуждениях, расчетах и конечных выводах я не вижу ошибки. Этот пока неизвестный нам вид излучения должен существовать.

- Каким образом? Не понимаю.

- Сейчас поймешь. Так иногда бывает: стройное здание теории вырастает на фантастических предпосылках. Они впоследствии рушатся, а теория остается. В этом одно из проявлений гениальности ученого. Исходные предпосылки для него лишь детонатор. Дальше он все строит на логике, знаниях, интуиции. И возносится так высоко, что предпосылки, породившие весь каскад мыслей, перестают играть сколько-нибудь существенную роль. Норт шел в своих рассуждениях от энергии, выделившейся в эксперименте Мика: той энергии, которую не смогло задержать защитное поле. А защитного поля вообще не было. Воображаемый избыток излучения был энергией самого эксперимента. Но, ошибочно приняв, что какое-то избыточное излучение происходило, Норт сумел с удивительной прозорливостью установить те условия, при которых оно может и должно возникнуть. И тут он, по-видимому, прав. Другими словами, если удастся воссоздать условия, теоретически предсказанные Нортом, произойдет это, пока загадочное для нас, излучение огромной силы.

- Но мощность защитного поля? Значит, она должна быть во много раз больше, чем в эксперименте Мика?

- В этом все дело, Марк. Защитного поля такой мощности мы создать не сумеем. Оно за пределами наших возможностей. Ничего не изменится даже и тогда, когда нам разрешат вернуться в лабораторию сверхвысоких энергий.

- Значит, гипотезу Норта экспериментально подтвердить нельзя?

- На Земле пока нет. Но в космосе? В космосе, может быть, это и осуществимо. Например, если воспользоваться космическими лучами, как ты предлагал.

- Жаль, что всего этого вы не сказали Норту вчера.

- Может быть, это ошибка, но я хотел, чтобы кое до чего он дошел сам. Кроме того, мне надо было время, чтобы проанализировать его выводы.

- Странно, что его нет сегодня.

- Да, его отсутствие начинает и меня тревожить.

- Попытаться разыскать его?

- Подождем еще немного. Если он появится, приходите ко мне оба. Но не говори ему ничего…

Старик, кряхтя, слез с табурета, взглянул поверх очков на Марка и, шаркая по мраморным плитам пола, вышел из лаборатории.

* * *

Полковник Кроббс не грешил военной выправкой, был краснолиц, толст, грубоват и очень многословен. Однако на этот раз он старался держаться прямо, разговаривал сухо и официально. Ему было очень жарко, и время от времени он вытирал белоснежным носовым платком крупные капли пота со лба, бритой головы и шеи.

Марк, которого Старик попросил присутствовать при разговоре с полковником, недоумевал: со стороны могло показаться, что они говорили на разных языках.

- Нет. Невозможно. К сожалению, совершенно невозможно, - в который раз повторял полковник, снова извлекая из кармана носовой платок.

- Поймите, нам необходимо продолжать исследования, - мягко настаивал Старик. - Лаборатория сверхвысоких энергий - ключевая в институте. Уже больше месяца мы не только не имеем возможности пользоваться ею, мы даже не можем туда попасть. Вы не хотите сделать исключение и для меня.

- К сожалению, совершенно невозможно. Не все обстоятельства выяснены. Имею указания. - Полковник поднял глаза к потолку и вынужден был облизнуть каплю пота, которая скатилась по его верхней губе. Он снова взялся за носовой платок.

- Все исследования, по существу, приостановлены. В результатах некоторых из них непосредственно заинтересовано ваше ведомство, полковник. Я нахожусь в очень затруднительном положении. Поймите, мне не хотелось бы беспокоить министра.

- Весьма сожалею. Ничего не могу поделать.

- Можете вы, хотя бы приблизительно, сказать, сколько же времени продлится наше отлучение от святая святых в этом храме? - На лице Старика еще сохранялась улыбка, но глаза за толстыми стеклами очков становились все злее и злее.

- Весьма сожалею. Не понял.

- Налейте мне воды, Марк, - попросил Старик. - И переведите ему, - проворчал он, беря стакан.

- Профессор спрашивает, когда можно будет начать работы в лаборатории сверхвысоких энергий, - Марк чеканил слова, глядя поверх головы полковника.

- Виноват, какие работы? Лаборатория повреждена.

- Вот именно, - подтвердил Марк. - Работы по ее восстановлению.

Старик кивнул.

- А, работы по восстановлению! - Полковник опять вытащил носовой платок и принялся вытирать шею под воротником форменной рубашки. - Это мы взяли на себя.

- Каким образом? - прищурился Старик.

- Институт получит лабораторию на ходу.

- На ходу? Уж не собираетесь ли вы вывозить ее отсюда?

- Сожалею. Не понял.

- Помогите, Марк.

- Вы собираетесь погрузить нашу лабораторию на военные грузовики и - т-р-р-р - увезти ее куда-нибудь подальше?

- С какой целью? - вытаращил глаза полковник.

- Вот и профессор тоже думает: с какой?

- Виноват. Вы не поняли. Подразумевал восстановление лаборатории.

- Восстановление лаборатории? - От изумления Старик снял очки и, подслеповато моргая, уставился на полковника. - Вы собираетесь восстанавливать нашу лабораторию сверхвысоких энергий? Вы?..

- Уже начали, - подтвердил полковник, отирая платком лысину.

- Вы говорите серьезно?

- Так точно.

- Нет, у меня голова начинает идти кругом, Марк. - Профессор отбросил очки, потом схватил их, надел и, наклонившись к полковнику, спросил не столько с возмущением, сколько с испугом: - Я не ослышался?

- Виноват. Не понял.

- Профессор спрашивает: как понимать вашу фразу о восстановлении лаборатории? - вставил Марк.

- Как понимать? Так и понимать. Восстановление идет полным ходом.

- Черт меня побери… - задыхаясь, начал Старик.

- Успокойтесь, шеф, выпейте воды. - Марк протянул стакан.

- К черту! - закричал Старик, отталкивая руку Марка и выплескивая воду на стол и на брюки полковника. - Все к черту! Кто-то из нас сошел с ума.

- Виноват. Не понял, - начал полковник, пытаясь промокнуть носовым платком мокрые пятна на коленях.

- Профессор хотел сказать, что для восстановления такой лаборатории нужны опытные специалисты, которых, как он полагает, у вас нет, - объяснил Марк, снова наполняя стакан водой.

- Так точно. Нам помогает доктор Лоу… - полковник вдруг поперхнулся, и им овладел приступ кашля.

- Норт? - в один голос воскликнули Старик и Марк, ошеломленно глядя друг на друга.

- Как же так? Он уехал в Управление космических исследований согласовать работы на спутнике?

- Он сам написал мне об этом в той записке, которую я показывал вам, - подтвердил Марк.

- Ничего не понимаю, - бормотал Старик. - И давно доктор Норт Лоу работает с вами, полковник? Когда он вернулся? Почему я ничего не знаю об этом?

- Затрудняюсь сказать. Весьма сожалею. - Пот градом катил по лицу полковника, и он уже не пытался вытирать его. - Имею конфиденциальные указания. Не разглашать. Виноват, не располагаю больше временем. - Полковник торопливо поднялся. - Честь… - Он покинул кабинет Старика почти бегом.

* * *

Спустя несколько дней Марк и Старик прогуливались по тенистым аллеям институтского парка.

- Я специально вызвал тебя сюда, - тихо говорил Старик, - мне начало казаться, что за мной постоянно следят, подслушивают разговоры. Боюсь, даже в моем кабинете заложили подслушивающие устройства.

- Вы устали, и у вас пошаливают нервы, шеф. По-моему, мы их мало интересуем сейчас. Все они торчат там… - Марк указал на просвечивающею за желтыми стволами сосен бетонную стену, за которой находились корпуса лаборатории сверхвысоких энергий.

- Тебе не удалось узнать ничего нового, Марк?

- Почти… Ворота постоянно закрыты, возле них дежурят «гориллы». Они пропускают только людей Кроббса, и то по каким-то особым пропускам. Я уж думал, не махнуть ли через стену, но проволока наверху под высоким напряжением. Я собственными глазами видел, как вспыхивали белки, перескакивающие с ветвей на эту проволоку. Под стеной уже валяются десятки их полусожженных трупиков.

- А Норт?

- С ним поговорить не удалось. Вероятно, он там и ночует.

- Но ты видел его?

- Издали. Вчера перед вечером я забрался на одну из сосен, что растет близко от стены в дальнем конце парка. Оттуда виден главный корпус лаборатории. Мне показалось, что он уже полностью восстановлен. Я просидел на сосне довольно долго, но в конце концов все-таки увидел Норта. Он вышел из главного корпуса и пошел в энергетический блок. Когда он находился ближе всего от меня, я запустил в него камнем. К камню была привязана записка. Он остановился, стал озираться, но меня не заметил, Я уже хотел крикнуть, но тут подошли офицеры Кроббса, и вместе с ними он прошел к энергетикам. До темноты он больше не появлялся. Не знаю, поднял он потом камень с запиской или нет…

- Какой позор! В наше время пытаться устанавливать связь, швыряя камни…

- А что делать? Я уже перепробовал и многое другое.

- Я не о тебе, Марк. Это обо всем в целом.

- Знаю, шеф.

- И все-таки пленник он у них или действует по своему желанию?

- По-моему, и то и другое.

- Что же делать?

- А если попытаться еще раз поговорить с Кроббсом?

Старик махнул рукой.

- Созвать заседание Ученого совета и пригласить на него Кроббса?

- Скорее всего, он не явится. А если и явится, будет только потеть и твердить, что от него ничего не зависит.

- Пусть по крайней мере еще раз убедится, что все осуждают линию его поведения. Можно принять соответствующую резолюцию с обращением к министру.

- Боюсь, Марк, что министр в курсе дела. Я уже несколько раз пытался связаться с ним, все безуспешно. То он на приеме, то уехал отдыхать. Мне кажется, он просто избегает разговора со мной.

- А если обратиться еще выше?

- Разве только с прошением об отставке..

- Что вы, шеф, - испугался Марк. - Вот этого делать никак нельзя. Ведь это полная капитуляция. Надо продолжать борьбу.

- Но как?

- В крайнем случае обратиться в прессу, выступить по телевидению. Привлечь общественное мнение.

- Чтобы меня обвинили в разглашении государственной тайны? Кроббс только этого и ждет.

- Вы сегодня не страдаете избытком оптимизма, шеф.

- Я давно перестал быть оптимистом, Марк. Просто все еще пытаюсь плыть против течения. Хотя мне, по-видимому, пора причаливать и вылезать на берег. Все это, конечно, вздор! Я упомянул об отставке не потому, что хочу выходить из игры. Но может быть, угрожая отставкой, я заставлю кое-кого призадуматься. Как ты полагаешь?

Марк с сомнением покачал головой:

- Не знаю… По-моему, не стоит рисковать, шеф.

- Ты думаешь, они способны пойти на это?

- Они сейчас все в трудном положении. Из-за военных. Нет, тут надо придумать что-нибудь особенное, что-нибудь такое…

Марк не успел кончить. За бетонной стеной, где находилась лаборатория сверхвысоких энергий, послышался резкий сигнал сирены. Быстро нарастая, он превратился в пронзительный вой, от которого заломило уши.

- Что там у них происходит? - закричал Старик. - Опять какая-то авария?

- Кажется, сигнал общей тревоги. Скорее в укрытие, шеф.

Они побежали по дорожке в сторону административного корпуса. Пробежав несколько десятков метров, Старик остановился.

- Не могу, - сказал он, задыхаясь, - ты беги, я дойду потихоньку.

- Садитесь мне на спину, - заорал в самое ухо Старику Марк, стараясь перекричать все усиливающийся жуткий вой.

- Поздно, Марк! - Старик указывал назад.

Марк оглянулся. Из-за стены, от того места, где находился главный лабораторный корпус, в зенит был устремлен ослепляющий белый луч. Он стремительно набухал, становился все ярче, светлее, горячее, нестерпимо резал глаза. Марк успел заметить, что у деревьев появились теперь вторые тени - в сторону солнца.

- Не смотри, ложись! - пронзительно крикнул Старик.

Они упали у ствола высокой толстой сосны, спрятали лица в густой траве среди ребристых, похожих на ящериц корней. Прикрыли руками головы. Пронзительный вой сирены вдруг резко оборвался. Слышно было только шипение и какой-то треск. Сильно запахло озоном, потом появился запах дыма. Сверху посыпались горящие ветви, и Марк поспешно отодвинулся, почувствовав, что рядом вспыхнула трава.

- Реакция вышла из-под контроля, - бормотал Старик, не поднимая головы. - Тот случай, когда «Инструкция безопасности» требует взорвать весь институт. Но теперь поздно…

Послышался резкий треск. Он продолжался несколько секунд; казалось, где-то совсем близко разрывают огромные шелковые полотнища. Потом все стихло, и Марк даже сквозь стиснутые веки почувствовал, как потемнело вокруг. Он выждал немного, осторожно поднял голову, приоткрыл глаза. В темном небе светило неяркое маленькое солнце, тусклыми факелами догорали кроны сосен, тусклые огненные змейки бежали среди травы. За бетонной оградой сквозь клубы серого дыма угадывался большой костер. Марк осторожно коснулся плеча Старика:

- Вставайте, шеф. Конец…

Опираясь руками, Старик молча встал на четвереньки. Марк помог ему подняться, нашел среди тлеющей травы очки, сунул Старику на нос. Поддерживая за локоть, повел к административному корпусу. По обе стороны дорожки горели кусты, тлела трава. Сверху сыпался теплый серебристый пепел. Вдали уже звучали сирены пожарных машин. Они приближались. Солнце светило все ярче.

* * *

Пожары на территории института и в окрестностях удалось погасить только к вечеру. Сотни людей были госпитализированы. Спасательные работы за бетонной стеной продолжались всю ночь. Там работали в специальных скафандрах: наведенная радиация оказалась очень высокой. Особые бригады при помощи машин-пылесосов убирали радиоактивный пепел, который покрыл окрестности на много миль вокруг. Жителей ближайших населенных пунктов пришлось эвакуировать.

Из персонала, находившегося в лаборатории сверхвысоких энергий, каким-то чудом остался невредимым только полковник Кроббс. Его освободили из полузаваленного подвального помещения ночью, и он тотчас развил бурную деятельность. Лазал среди развалин, что-то разыскивал, пытался руководить спасателями, пожарными, сочинял шифрованные радиограммы, требовал, чтобы их отправляли вне очереди.

Норта откопали под утро. Он был еще жив.

К шефу с этим известием пришел Марк, который едва держался на ногах от усталости. В кабинете шефа был развернут штаб по руководству спасательными операциями. Работы возглавлял сам Старик. На его лице не было заметно следов бессонной ночи и перенесенного потрясения. В защитном комбинезоне, надетом прямо на опаленный, в дырах костюм, Старик казался моложе своих лет: держался прямо, отдавал распоряжения неторопливо, твердым, даже звонким голосом. Исполнились они быстро и беспрекословно.

Выслушав Марка, он только спросил:

- Сколько протянет?

- Доктор сказал - недолго.

- Пошли.

Норт лежал на носилках в углу павильона летнего кафе, превращенного в госпиталь. Носилки были поставлены на сдвинутые маленькие столики, за которыми сотрудники института по утрам пили кофе со слоеными булочками. Над носилками Норта склонились двое врачей и сестра - все в защитных комбинезонах и в масках.

- Опустите маски, - сказал один из врачей, когда Старик и Марк приблизились, - он очень радиоактивен.

Старик послушно сдвинул на лицо маску и шагнул к носилкам. Врачи отстранились. На носилках лежала неподвижная белая фигура. Тело Норта по самую шею было закрыто простыней, на которой кое-где уже проступали темно-красные пятна. Голова была обвита бинтами. Открытыми оставались только один глаз, губы и подбородок. Этот единственный глаз, живой и блестящий, был устремлен на Старика.

- Узнал меня, Норт? - спросил Старик, наклоняясь к самому лицу раненого.

Он чуть слышно прошептал:

- Да… - Попытался шевельнуться и застонал.

- Нельзя двигаться, - быстро сказал врач и сделал Старику предостерегающий знак.

- Я знаю. - Теперь голос Норта стал громче. - Наклонитесь ближе, шеф. Я должен что-то сказать…

Старик склонился к самому изголовью.

- Защитное поле, - шептал Норт. - Его пробило еще в начале… Я ничего не мог сделать…

- Знаю, - сказал Старик, - не надо сейчас об этом.

- Нет… Надо… Очень важно… Вы должны понять… этот поток энергии… Цепная реакция… Там в решении оставалась неопределенность… Теперь я знаю… Время… Поля времени…

Врач опять сделал предостерегающий жест, но Старик отрицательно качнул головой, стараясь не проронить ни слова из того, что шептал раненый.

- Излучение… оно из будущего… Прорыв при деформации полей времени… Там впереди… нет ничего… Вы поняли?.. Бесконечность пылающей плазмы… Но все-таки… Я оказался прав…

Губы его еще шевелились, но слов уже не было слышно. Постепенно замерли и губы. Блестящий глаз начал тускнеть.

- Всё, - сказал врач.

Старик резко повернулся и зашагал прочь. Марк, прихрамывая, последовал за ним. На обратном пути Старик не произнес ни слова. Встречные о чем-то спрашивали его, он не отвечал.

У дверей кабинета он сорвал маску вместе с капюшоном, на мгновение остановился, прерывисто вздохнул и, сделав над собой видимое усилие, вошел. Сам не зная зачем, Марк последовал за ним. В кабинете находились секретарь, девушка-радиотелефонистка и полковник Кроббс. Не обращая ни на кого внимания, Старик прошел к своему столу, снял очки и принялся протирать их.

- Сообщение из министерства, - сказал секретарь. - Министр уже вылетел сюда.

Старик молча кивнул.

При виде Марка полковник Кроббс встал, выпрямился и, подойдя к нему почти вплотную, торжественно произнес:

- Весьма сожалею. Я вынужден арестовать вас. Прошу следовать за мной.

- Что за бред? - вырвалось у Марка.

- Следуйте за мной! - повторил полковник.

- Что там такое? - спросил Старик, надевая очки.

- Полковник арестовал меня, - объявил Марк.

- В чем дело, полковник? Будьте любезны объяснить.

- Поведение доктора Марка Сэджвика в последние дни было крайне подозрительным. Его неоднократные попытки проникнуть в лабораторию, где вчера произошла авария, заставляют меня…

- Минуту, полковник. - Старик поднялся из-за стола. - Карри, соедините меня с доктором Лиэлар-дом, только побыстрее.

Пальцы Карри пробежали по кнопкам ее аппарата.

- Доктор Лиэлард слушает, - через несколько секунд объявила она.

Старик наклонился к переговорному динамику, стоящему на столе.

- Доктор Лиэлард?

- Я, - прозвучало в ответ.

- Срочно пришлите санитарную машину и двух санитаров покрепче.

- Что там у вас еще стряслось?

- Ничего особенного. Получите нового пациента.

- Кто такой?

- Полковник Кроббс. Его откопали несколько часов назад.

- Ясно… Высылаю.

- Виноват… - начал полковник, - я не совсем понял.

- Помолчите! - повысил голос Старик. - Это я не вам, Лиэлард. Да, Лиэлард, пусть захватят веревки или что там у вас полагается.

- Ясно! - прозвучало из динамика.

- В чем дело? - снова начал полковник. - Я не понимаю…

- Садитесь и подождите, - посоветовал Старик. - Сейчас за вами придут, и все поймете.

- Вы отдаете себе отчет?! - завопил полковник. - Вы будете отвечать за такие действия!

- Я уже принял на себя ответственность за все, что тут произошло, - спокойно сказал Старик. - И за это тоже.

- Я вынужден буду арестовать вас! - продолжал вопить полковник. - Я здесь представляю…

- Молчать! - вдруг крикнул Старик, стукнув кулаком по столу. - Я вас уже арестовал. Забери у него пистолет, Марк.

Как ни странно, полковник сразу успокоился.

- Хорошо, - сказал он, отступая к свободному креслу, - очень хорошо. Подчиняюсь. К сожалению, у меня нет пистолета, - пояснил он Марку. - Пистолет остался где-то там. - Полковник сделал рукой неопределенный жест.

- Ладно, - процедил Марк, ощупывая на всякий случай карманы полковника. Потом он довольно небрежно толкнул его в кресло!

- Сидите пока тут.

Полковник промолчал. Устроившись в кресле, он принялся вытирать ладонью лицо и шею.

В открытые окна откуда-то снизу донесся звук сирены санитарной машины. Зашелестел гравий под колесами, стукнула дверца. Марк широко распахнул двери кабинета. В коридоре уже слышались быстрые шаги.

* * *

Старик навестил Марка в военном госпитале. Похудевший и небритый, Марк лежал на узкой койке и глядел в окно, где ветер раскачивал темные ветви серебристых елей.

При виде Старика Марк приподнялся и сел.

- Ну как? - спросил Старик, присаживаясь рядом на белый табурет.

- Через неделю обещают выпустить. Всего-навсего лучевое поражение второй степени.

- Мы с тобой дешево отделались…

- А как вы? - поинтересовался Марк, пытаясь подавить зевок.

- Как видишь. У меня иммунитет.

Они замолчали. Разговор явно не клеился.

- Я вчера подал в отставку, - сообщил Старик, глядя на Марка поверх очков.

- Ну и зря. А впрочем, какая разница! - Марк зевнул. - Что теперь думаете делать?

- Буду разводить пчел.

- Неплохо… Только это не для меня. Терпеть не могу мед.

Они снова замолчали.

- Территория института объявлена запретной зоной и консервируется на сорок лет, - сказал Старик. - Решение уже принято, и саперы начали возводить заграждения вокруг. Радиация очень велика.

Марк пожал плечами.

- А тематика исследований?

- Будут строить другой институт с более мощными установками. Кредиты, кажется, уже утверждены. Тебе, - видимо, предстоит там работать.

- Если меня не арестует полковник Кроббс, когда выйду отсюда.

Старик усмехнулся:

- Карьера Кроббса кончилась… Лиэлард его скоро не выпустит.

- Найдутся другие кроббсы. - Марк зевнул и откинулся на подушку.

- Тебя интересует, что за «духа» выпустил из бутыли Норт?

- Откровенно говоря, нет. И кроме того, я ведь слышал его последние слова.

- Ты решил устраниться?

- Не знаю. Может быть… Откровенно сказать, мне это надоело.

- Они теперь ищут бумаги Норта, - продолжал Старик, - его записи, дневники. Но кажется, ничего не сохранилось. Вероятно, он записывал мало. Все держал в голове. Уже спрашивали у меня. Конечно, будут расспрашивать и тебя, Марк.

- Пусть спрашивают. - Марк снова зевнул. - Я ничего не знаю. Не дорос до понимания таких проблем. А собственных мнений у меня, как вы знаете, никогда не было.

- Гибель Норта для них сейчас невосполнимая потеря.

- Родятся другие норты.

- Такое бывает не часто. К тому времени люди, быть может, поумнеют…

- Не все ли равно, шеф. Вспомните его последние слова: «Впереди нет ничего», «Бесконечность пылающей плазмы»…

- А почему это тебя так поразило? Естественное завершение цикла развития космических тел. Впереди океан огня, и это так же закономерно, как смерть каждого из нас. Важно, чтобы этого не случилось раньше по вине человека, по нашей вине, Марк. Мы ведь не знаем, какое будущее Норт «зацепил» своим экспериментом. Может быть, до него сотни миллионов лет…

- Но вы сказали о новом институте, с более мощными установками. Значит, через десять, двадцать, пятьдесят лет они неминуемо придут к тому же… Вот тогда может исполниться его пророчество.

- Я не отрицаю серьезности ситуации, но и не склонен видеть в Норте абсолютного пророка. Будущее - великая неопределенность. Норт приоткрыл нам один из многих вариантов. Мы стали теперь чуть-чуть умнее. Конечно, остановить марафон научного поиска невозможно, да это, вероятно, и бессмысленно. Но продолжать его, держа руку на «стоп-кране», - к сознанию этой необходимости человечество рано или поздно придет. Должно прийти. И вот если время от времени понемногу нажимать на «стоп-кран», особенно на поворотах…

Глядя в окно, Марк улыбнулся:

- Хотел бы я увидеть того, кто нажмет. Улыбнулся и Старик и тоже стал смотреть в окно. Там ветер раскачивал вершины елей и гнал в синем небе ослепительно белые облака.

 

БОМБА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ

Поначалу доклад не предвещал неожиданностей. Что-то о вспышках сверхновых… Конференция, посвященная проблемам связи с внеземными цивилизациями, подходила к концу. Доклад профессора Освальдо Агийэра, судя по названию, не укладывался в русло основной тематики. Его включили в программу одного из последних секционных заседаний.

Впрочем, вездесущие журналисты кое-что пронюхали… Их обилие на секционном заседании, где должен был слушаться доклад Агийэра, насторожило ученых.

- Коллега Агийэр собирается выдать сенсацию? - спросил, иронически усмехаясь, профессор Джон Стоун. Он задал этот вопрос председательствующему на секционном заседании профессору Самуэлу Мейзингу, когда оба они шли к столу президиума.

- Сенсации не будет, - холодна ответил Мейзинг. - Да?.. А журналисты почему? Мы с вами едва ли представляем для них интерес.

- Сенсации не будет, - повторил Мейзинг. - Доклад пришлось перенести.

- В последний момент? - Стоун присвистнул. - Что, собственно, произошло?

- Решение президиума конференции. Соавтор докладчика попал в автомобильную катастрофу.

Заняв место председательствующего, профессор Мейзинг объявил, что в программу сегодняшнего заседания внесено изменение. Совместный доклад профессора Освальда Агийэра из Обсерватории Аресибо и профессора Гуледа Траоре из Лаборатории ядерной физики в Пасадене будет прочитан завтра на заключительном пленарном заседании конференции.

В последних рядах зашумели. Кто-то из журналистов поднялся и крикнул:

- Агийэр собирался выступать от своего имени. Или я ошибаюсь?

- Вы не ошибаетесь, - спокойно ответил председательствующий, - так было в программе. Но уже тут, на конференции, к профессору Агийэру обратился профессор Траоре - хорошо всем вам известный ученый-атомщик. Они договорились о… так сказать… общей платформе. Только что президиум конференции решил, что их совместный доклад… удобнее заслушать на пленарном заседании. А теперь позвольте объявить, что сейчас выступает профессор…

Шум заглушил последние слова. Журналисты громко переговаривались и, стуча откидными сиденьями кресел, покидали аудиторию.

* * *

На следующий день зал пленарного заседания не мог вместить всех желающих, тем более что много места заняли своей аппаратурой телевизионщики. Все проходы были заставлены стульями, принесенными из соседних аудиторий. Сидели даже на ступеньках амфитеатра, на полу перед столом президиума и на подоконниках высоких стрельчатых окон.

- Пресса и телевидение заинтересовались нами только под занавес, шепнул профессор Джон Стоун своему соседу, усаживаясь за покрытый зеленым сукном широкий стол в президиуме. - Что ж, лучше поздно, чем никогда.

- Ошибаетесь, коллега, - ворчливо возразил сосед, - вовсе не нами. Им.

- Кто-то подстроил?

- Он сам… Давал интервью газетчиками… А позавчера они с Траоре даже выступали на митинге так называемых борцов за мир.

- Со своим докладом?

Собеседник пожал плечами:

- Нет, конечно. Призывали к разоружению, к замораживанию военных расходов… Ну, и тому подобная чушь. Ловкачи! Спекулируют на ситуации.

- Агийэр это может. - Стоун извлек из футляра золотую зубочистку и сосредоточенно покусывал ее кончик. - Он ведь и научную фантастику пишет. Недавно опубликовал новый роман… Вы не читали?

- На такие глупости не располагаю временем.

- Ну, а я полистал… Мысли есть, любопытные, хотя и не ново. Меня во всей этой истории заинтересовало другое… Агийэра многие считают фантазером и в науке…

- Он и есть фантазер. Фантазер и спекулянт на модных концепциях.

- Вот видите, коллега. Но профессор Траоре - серьезный ученый. Более того, не секрет, что он - один из создателей последней генерации сверхмощных ядерных боеголовок…

- Какое отношение все это имеет к космической радиосвязи, астрофизике, проблеме внеземных цивилизаций?

Председательствующий встал и объявил, что доклад на тему «Некоторые соображения о построении классификации вспышек сверхновых звезд» от имени авторов - тут последовало долгое перечисление научных степеней, званий и титулов - прочитает профессор Освальдо Агийэр.

На кафедру, возвышающуюся рядом со столом президиума, быстрыми шагами поднялся небольшого роста смуглый, черноволосый человек в больших роговых очках с очень резкими чертами худощавого лица. Строгий серый костюм был ему чуть широковат, так же как и воротник белоснежной сорочки, из которого торчала длинная худая шея. Вспыхнули юпитеры, застрекотали кинокамеры, телевизионщики приникли к своим аппаратам. Не обращая внимания на нацеленные объективы, Агийэр разложил на кафедре пачку листов бумаги, глянул в сторону президиума, разыскал там кого-то глазами, кивнул, снял очки, водрузил на нос другие - еще большего размера - и, откашлявшись, начал читать доклад.

Уже само начало насторожило аудиторию. Не было ни традиционных благодарностей тем, кто помогал, способствовал, благоприятствовал… Отсутствовала история вопроса, ссылки на авторитеты и их статьи. Агийэр кратко сообщил, что изучает вспышки сверхновых более тридцати лет, и тотчас на большом экране над столом президиума возникли таблицы с перечнем результатов - где, когда, спектральные характеристики и прочее. В последней графе таблиц были приведены типы вспышек, некоторые со знаком вопроса. Этих типов выделялось пять.

Затем докладчик перешел к подробной характеристике выделенных типов. Сначала он принялся читать ее - длинный перечень ядерных превращений различных химических элементов. Интерес присутствующих заметно ослабевал. Слушатели перешептывались, гасли один за другим рубиновые глазки телевизионных камер, все чаще скрипели кресла.

Агийэр почувствовал, что теряет контакт с аудиторией; он нахмурился, закусил губы и сделал долгую паузу. Однако желанная тишина не наступала. Тогда он решился… Резким движением отодвинул бумаги, сошел с кафедры, взял мел и постучал им по матовой поверхности стенной доски.

- Я попытаюсь представить только что прочитанное более зримо, сказал он, обводя взглядом аудиторию. - И попрошу теперь максимум внимания, потому что это очень важно… Важно для понимания выводов, которые авторы доклада хотели бы предложить собравшимся. Итак… Непосредственные наблюдения показали, что вспышки первого типа связаны с ядерными перестройками вещества, когда возникают газовые облака преимущественно следующего состава…

Он записал реакции каллиграфически изящными строками и заключил в картуш символы новообразованных элементов.

- И дальше… - Он продолжал исписывать огромную доску строками символов, цифр, формул, иногда лишь вставляя короткие реплики; производил преобразования, упрощал и заключал итоги в рамки картушей.

Теперь большинство присутствующих следили за ним затаив дыхание, словно завороженные; только журналисты обескуражено вертели головами, пытаясь догадаться, что скрывается за головоломными формулами, которыми докладчик исписывал третью доску подряд.

- И наконец, позвольте сформулировать выводы, - заключил Агийэр, жирно обводя последнюю группу символов. Он тяжело вздохнул и принялся вытирать платком лицо и лоб. - Впрочем, как я полагаю, большинству присутствующих выводы уже ясны, - негромко добавил он, обращаясь к президиуму, - ибо они здесь, - он указал на исписанные мелом доски.

- Логично, изящно, но довольно спорно, - заметил кто-то в зале.

- Как любая гипотеза в момент рождения, - устало усмехнулся Агийэр. К сожалению, господа, это, - он снова указал на доску, - не гипотеза. Не опасаясь прослыть слишком смелым, утверждаю, что здесь дана теория вопроса. Коллега Траоре разделял мою уверенность и… мои опасения. Да-да, это теория, господа. К сожалению, для нас, для всего человечества, для Земли в целом. Пятый тип вспышек сверхновых, к которому относятся тридцать три процента наблюдений, иными словами одна треть их - этот фатальный пятый тип может быть интерпретирован лишь однозначно: как результат мгновенного разрушения неких планетных тел - планет, подобных нашей Земле. Спектральные характеристики вспышек пятого типа не оставляют места для сомнений. Эти сверхновые вспыхивают а звездных системах, подобных солнечной, а с большой долей вероятности - на месте планет земного типа с железо-никелевым, как пока принято считать, ядром. Опыт геологической истории нашей планеты позволяет утверждать, что подобные космические тела достаточно устойчивы. Возраст Земли приближается к пяти миллиардам лет, и, хотя в ее долгой геологической летописи улавливаются следы грандиозных преобразований а катастроф, сама планета как целое продолжает существовать.

В чем же дело? Может быть, доложенные здесь данные наблюдений за иными звездными мирами противоречат тому, что нам известно о планетах земной группы нашей Солнечной системы? Отнюдь… С этой трибуны уже говорилось немало в защиту идеи о множественности центров жизни и разума в видимой Вселенной. Приводились расчеты, назывались звезды, окрестности которых следует прослушивать в первую очередь, ловя плывущие оттуда сигналы «братьев по разуму». Большинство докладчиков подразумевали, что источниками этих сигналов могут быть прежде всего планеты земного типа…

И вот тут я вынужден ступить на зыбкую почву гипотезы. Только здесь, господа, не ранее. Проанализировав еще раз, совместно с профессором Траоре, результаты моих наблюдений за вспышками сверхновых во Вселенной, сравнив эти результаты с тем, что ныне известно о составе Земли, о динамике ее недр, мы предположили, что вспышки сверхновых пятого типа результат самоуничтожения цивилизаций, вместе с планетами, конечно. Что это могут быть за цивилизации? Вероятно, технические, овладевшие значительными энергетическими потенциалами и, скорее всего, использующие ядерную энергию. Следовательно, это цивилизации, близкие нынешнему уровню земной или опередившие его ненамного. Я подчеркиваю, господа, - ненамного - и дальше постараюсь объяснить, почему.

Разумеется, ни одна нормальная цивилизация не будет стремиться к сознательному самоуничтожению. Остается предположить, что пятый тип вспышек возникает независимо от желания и воли большинства индивидов, составляющих данную цивилизацию. В таком случае причину вспышки, то есть мгновенного превращения планеты земного типа в высокотемпературное газовое облако, следует искать в каких-то природных процессах, которые могут быть существенно ускорены или, если угодно, сдетонированы неосмотрительными действиями данной цивилизации. Что же это за процессы? Тут я должен был бы передать эстафету доклада моему уважаемому соавтору - профессору Гуледу Траоре, который производил необходимые расчеты. К величайшему моему сожалению, я лишен этой возможности. Вчера профессор Гулед Траоре попал в автомобильную катастрофу. Он погиб.

Агийэр тяжело вздохнул и сделал долгую паузу. Огромная аудитория замерла. Не слышно было даже дыхания сотен людей. Все взгляды были устремлены на докладчика.

- Поэтому заканчивать придется тоже мне, - продолжал Агийэр, справившись наконец с волнением. - Не вдаваясь в подробности, могу сообщить: расчеты покойного профессора Траоре убедительно свидетельствуют, что достаточно мощные термоядерные взрывы на поверхности или в атмосфере такой планеты, как Земля, могут резко ускорить ход природных процессов, миллиарды лет спокойно протекающих в ее недрах. Согласно концепции профессора Траоре, концепции, над которой он работал последние годы, энергетика планет земного типа подобна энергетике термоядерного реактора, запрограммированного природой на миллиарды лет более или менее спокойного горения. Активная зона этого природного реактора, прототип которого мы еще не сумели воссоздать в наших лабораториях, - внутреннее ядро планеты. Там, в условиях очень высоких давлений и температур, в обстановке «спокойного горения», идут реакции ядерного синтеза вещества, те самые, которые я подробно охарактеризовал, говоря о вспышках пятого типа.

Резкое ускорение этих реакций и приводит к эффекту вспышки сверхновой. Подобные вспышки наблюдались мною многократно в вашей галактике и за ее пределами. Причины детонации подобных вспышек могут быть разные. Одна из них - искусственные термоядерные взрывы… Мы уже научились производить их. Накопили запасы ядерной энергии невообразимой мощности в военных арсеналах противостоящих группировок. Этой энергии, даже ее части, достаточно для детонации «ядерного котла» в ядре нашей планеты. Я утверждаю, и покойный профессор Траоре был согласен со мной, мы, наша цивилизация, на дороге самоуничтожения, подобно тем космическим объектам, гибель которых мне пришлось наблюдать. Может быть, это естественный конец цивилизации подобного типа; может быть, одна из таких цивилизаций уже завершила свое существование в нашей Солнечной системе - я имею в виду гибель планеты Фаэтон. Космические шрамы этой катастрофы несут на себе все планеты земной группы, включая и Землю. Я не исключаю даже и того, что древнейшие цивилизации Земли, например цивилизация Атлантиды, наследники фаэтонцев… Но вся моя человеческая сущность восстает против мысли, что гибель нынешней цивилизации Земли неизбежна. Разум, сумевший подняться от первых костров палеолита к атомной энергии, генной инженерии, разум, шагнувший к ближайшим планетам, протянувший руку навстречу разуму других миров, не должен быть обречен. Нынешний опаснейший рубеж нашего пути можно преодолеть. Тем более что мы уже догадались об опасности; опасности, перечеркнувшей пути и надежды иных миров, в чем-то подобных нашему.

В первой части доклада я упоминал, что гипотетические цивилизации, весть о гибели - которых доносят вспышки сверхновых пятого тина, скорее всего близки нам по уровню технологического развития, а если и опережают, то ненамного. Почему мы с профессором Траоре выдвинули такое предположение? Решающими являются предпосылки социальные. Нынешний рубеж НТР опасен не столько чудовищными мощностями, подвластными людям, сколько разобщенностью мира, полярностью интересов противостоящих группировок с разными социальными идеалами, взаимным недоверием, недостаточной информированностью, а порой безответственностью тех, от кого зависит слишком многое. Ныне, в конце двадцатого века, угроза любого ядерного столкновения - ограниченного или неограниченного - чревата всеобщим уничтожением. Мы хорошо знаем, что угрозы предупреждающего и ответного ядерного удара на Земле звучали уже не раз, хотя для судеб нашей цивилизации безразлично, какой из ударов детонирует ядерный котел в недрах планеты. Любой подобный конфликт толкает наш мир на грань катастрофы, за которой только раскаленная газовая туманность и ничего больше. Именно этот исторический промежуток между созданием термоядерного оружия и овладением энергией «спокойного» термоядерного горения, соответствующий интервалу постепенного объединения человечества, промежуток, чреватый революциями в науке, природе, обществе, и является наиболее опасным… Овладев тайной управляемого ядерного синтеза, разгадав до конца энергетику планет и звезд, разум, без сомнения, найдет средства и для предотвращения вспышек сверхновых пятого типа. Но это вероятно происходит уже на ином социальном уровне, более совершенном, чем нынешний, когда опасность ядерного столкновения внутри цивилизации снимается с повестки дня. Доложенные уважаемому собранию материалы заставляют предположить, что более совершенного социального уровня достигает лишь часть цивилизаций, возможно незначительная. На этом, - Агийэр низко склонил голову, - позвольте мне теперь закончить.

Некоторое время в зале царила пронзительная тишина. Никто не шевелился. Агийэр продолжал стоять у кафедры, не поднимая головы. Потом что-то похожее на общий вздох пронеслось над амфитеатром, и тотчас застрекотали кинокамеры, зашелестели блокноты, послышались негромкие возгласы телевизионщиков. А затем аудитория словно взорвалась.

Где-то в центре вспыхнули аплодисменты, но их тотчас заглушили топот, свист, возгласы:

- Вздор!

- Фантастика…

- Дешевая агитация!

- Здесь не собрание борцов за мир!

- Прочь с советской агентурой!

- Эй там, легче на поворотах.

- Позор!..

- Вторая половина - бред.

- Заткнитесь там!

- Долой…

- На костер такую науку!

- Господа, господа, - председательствующий, высоко подняв руку с серебряным колокольчиком, сотрясал им, но звона не было слышно, успокойтесь, господа… Каждый сможет высказаться по существу прочитанного доклада… Успокойтесь же, иначе я вынужден буду прервать заседание.

Аудитория продолжала бушевать, но теперь стало очевидно, что мнения присутствующих разделены. Внимание телевизионщиков переключилось с Агийэра на эпицентры беспорядка в амфитеатре, где крик нарастал и начинали вспыхивать потасовки.

- Все было заранее подготовлено, - твердил Стоун своему соседу, - в вале дружки Агийэра…

- А мне показалось, что шум начали его противники и они же первые замахали кулаками…

- Господа, господа! - взывал, тряся колокольчиком, председатель.

Но аудитория уже стала неуправляемой. В центральных секторах амфитеатра завязались ожесточенные драки, втягивающие все большее число участников. Проходы были забиты людьми, старающимися избежать участия в схватках; у выходов на зала образовались пробки. С грохотом упала одна из телевизионных камер; однако остальные телевизионщики продолжали исступленно снимать то, что творилось вокруг.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы, в самый разгар потасовки, переполоха и хаоса, на проволоке, протянутой под потолком аудитории - на ней висели флаги стран - участниц конференции, - не появилась странного вида девица с садовой лейкой в одной руке и свернутым рулоном белой ткани в другой. Девица с пронзительным визгом пронеслась по проволоке, кропя из лейки вонючей, бурой жидкостью всех, кто находился внизу. Перед тем как исчезнуть в пролете окна, девица швырнула в зал сверток. Он развернулся в полете и медленно опадал вниз. На полосе легкой белой ткани отчетливо читались слова: «За полную сексуальную свободу перед концом света».

Зал быстро затихал; участники заседания и потасовок торопливо расходились, зажимая платками носы и с отвращением стряхивая с волос и одежды прилипчивые бурые камни.

* * *

Агийэра журналисты перехватили, когда он пытался незаметно исчезнуть через один из служебных выходов. - Несколько вопросов, профессор.

Агийэр шагнул было обратно, во его уже окружили плотным кольцом. Засверкали лампы-вспышки.

- Верите ли вы сами в возможность самоуничтожения нашей цивилизации, профессор?

- Так же, как и покойный профессор Траоре. Он автор наиболее пессимистической части прогноза, и я полностью разделяю его убежденность в крайней опасности нынешней ситуации.

- На чем базируются предположения профессора Траоре о термоядерных реакциях в ядре Земли?

- Прежде всего, на определенных аналогиях с энергетикой звезд. Как известно, звезды представляют собой термоядерные генераторы различных типов, способные выделять энергию на протяжении многих миллионов и миллиардов лет. При этом звезда является генератором термояда во всем своем объеме - от центра до поверхности. У большинства планет источник термоядерной энергии ограничен. Он заключен внутри планеты в виде активного ядра. Сверху ядро одето оболочками - равными у планет разных типов. Например, у Юпитера они ледяные и газовые - у нашей Земли - это атмосфера, кора, мантия.

Для Земли профессор Траоре произвел ряд сложных расчетов. Ему удалось суммировать общую энергию землетрясений, вулканизма, колебательных движений коры, тектонических процессов на глубине, наконец, тепловой поток, поступающий из недр. Генератор всех этих проявлений земной динамики может быть только термоядерным.

Иные известные нам энергетические источники исключаются: они не в состоянии объяснить количественную сторону внутренней активности Земли. Эта работа еще не опубликована, я читал ее в рукописи. Могу добавить, что Гуледу Траоре очень помогло открытие советского физика Бориса Мамырина. Мамырин недавно обнаружил поток первичного гелия, непрерывно поступающего из глубоких вон Земли. Гелий - прямой продукт ядерных преобразований, идущих в недрах. Таким образом, открытие Мамырина стало пресловутой точкой над «i» в концепции, разработанной Траоре.

- Известно ли вам, профессор, почему советская делегация отсутствовала на этой конференции?

- Нет… Приглашения были посланы. И несколько советских ученых заявили свои доклады. Но никто из них не прибыл. Может быть, государственный департамент отказал в визах.

- Еще вопрос: ваше мнение о сегодняшних инцидентах?

- Мне очень жаль, что заседание было прервано и я не имел возможности ответить на вопросы.

- Считаете ли вы, что инциденты были заранее подготовлены?

- Не хотел бы отвечать на этот вопрос…

- Говорят, что в вале находилось много ваших сторонников из «Ассоциации в защиту мира».

- Не имею чести быть членом этой Ассоциации и мало кого там знаю. Насколько я успел заметить, драки провоцировали какие-то неизвестные мне молодые люди. Студенты здешнего университета и кое-кто из молодых ученых допытались дать им отпор.

- А голая красотка под потолком?

- Это, вероятно, было подготовлено; но, думаю, не теми, кто организовывал драки.

- Знал ли кто-нибудь заранее о содержании вашего доклада, профессор?

- В общих чертах - президиум конференции. Кое-что было известно моим студентам, которым читаю факультатив по физике сверхновых.

- Позавчера вы выступали на городском митинге борцов за мир?

- Я был там вместе с профессором Траоре, но не выступал.

- А профессор Траоре?

- Он выступал…

- Позвольте, господа. Полиция. Прошу расступиться!

Кольцо журналистов, плотно сомкнутое вокруг Агийэра, распалось. Два плечистых увальня с плоскими безбровыми лицами шагнули к Агийэру. У них были одинаковые серые костюмы, белые в полоску рубашки и темные галстуки. Серые фетровые шляпы были одинаково сдвинуты на затылок.

- Профессор Освальдо Агийэр?

- Это я.

- Придется поехать с нами.

- А в чем дело?

- Шериф Джонсон хочет с вами побеседовать.

Снова засверкали лампы-вспышки.

Полицейские не возражали. Даже ухмылялись. Немного рекламы в таком деле не помешает. Агийэр смущенно кашлянул:

- Может быть, не сейчас. Я… Я мог бы сам приехать к шерифу позднее.

- Не выйдет. - Один из полицейских потянул Агийэра за рукав. - Пошли. И второй добавил:

- Позднее у шерифа не будет времени… Поддерживая Агийэра под локти, они повели его к стоящей невдалеке серой машине. Вслед продолжали стрекотать кинокамеры и щелкали затворы фотоаппаратов.

* * *

В приемной шерифа пришлось долго ждать. Провожатые указали Агийэру свободное кресло; сами устроились рядом на подоконнике. Дверь в кабинет шерифа, обитая тисненой кожей, была плотно закрыта. Секретарша в больших розовых очках монотонно отвечала в ответ на телефонные звонки, что шериф Джонсон занят и никого не принимает.

- Не знаете, зачем я понадобился шерифу? - спросил Агийэр у своих провожатых.

Один молча пожал плечами, другой вытащил из кармана свернутую газету в протянул Агийэру.

- Это тут, - сказал он и щелкнул пальцем по газете, - на сегодня назначена демонстрация в центре, потом факельное шествие… Шериф опасается пожаров…

Агийэр развернул газету и увидел репортаж о митинге в защиту мира. В центре первой полосы была помещена большая фотография - Гулед Траоре во время выступления. За плечом Траоре Агийэр разглядел свое лицо.

- Значит, это - пробормотал он, возвращая газету полицейскому, - а я подумал, что в связи с событиями в университете.

- Вот именно, - кивнул полицейский, сунув газету в карман. Многовато визгу из-за одной головы…

Дверь кабинета шерифа распахнулась, оттуда вышел высокий худощавый человек в черном костюме с очень бледным костистым лицом, красным носом и оттопыренными ушами. Волос на его голове было совсем мало. Провожатые Агийэра встали с подоконника и почтительно вытянулись.

- Ага, - сказал бледный человек с красным носом и уставился на Агийэра, - он?

- Он, капитан, - отозвался один из полицейских.

- Проводите, шериф ждет, - красноносый махнул рукой и направился к выходу из приемной.

В кабинете шерифа за огромным столом сидел огромный человек с багровым лицом, седыми бакенбардами и коротко подстриженными седыми волосами. Он мельком взглянул на Агийэра из-под насупленных бровей и молча указал одно из кресел возле стола.

- Профессор Освальдо Агийэр? - спросил он глухим, надтреснутым голосом и, не дожидаясь ответа, добавил: - А вы, ребята, шагайте. Вы больше не нужны.

Агийэр молчал ждал. Шериф, не глядя на него, перебирал бумаги, сброшюрованные в черной пластиковой папке, и морщился.

- Если я правильно понял, - начал наконец шериф, продолжая перелистывать бумаги, - вы, профессор, утверждаете, что господь бог поместил Адама, ну и соответственно нас с вами, на термоядерной бомбе замедленного действия? Или он подложил нам эту бомбу позднее на грехи наши? Агийэр улыбнулся:

- Если воспользоваться вашей метафорой, шериф, полагаю, что «бомба» существовала с самого начала, то есть задолго до Адама и Евы.

Шериф Джонсон шевельнул кустистой седой бровью, но промолчал.

- Должен, однако, заметить, что идея термоядерной «бомбы» замедленного действия принадлежит не мне. Я в основном занимаюсь звездами…

- Знаю, - шериф отхаркнул и осторожно сплюнул в хрустальную пепельницу, стоящую на столе, - идея этого черного нигерийца, как его…

- Гулед Траоре, он американец в третьем поколении и очень известный ученый. Он…

- Знаю, - снова прервал шериф, - поэтому, как лояльный гражданин, сожалею, что он сунулся не в свое дело.

- Уверяю вас, эта проблема лежит в области его научных компетенций. Он специалист-ядерщик, и он…

- Его научные компетенции - ядерные боеголовки. Вот и занимался бы ими на здоровье. Ваши, профессор, - вспышки сверхновых, кажется, они бывают довольно далеко от Земли?

- В последнее время они опасно приблизились, если принять во внимание гипотезу Траоре.

- Не скромничайте. Вашу общую, - шериф вздохнул. - Он уже получил свой гонорар. Агийэр удивленно вскинул брови: - Как это? Не понимаю…

- Противно, когда умные люди изображают наивных простачков, проворчал шериф и снова отхаркнул. - Автомобильная катастрофа, черт побери! Его нашпиговали свинцом раньше, чем машина расплющилась о придорожное дерево.

- Невозможно! - воскликнул Агийэр.

- Почему же? Даже вполне закономерно. Многим, профессор, могло не понравиться то, что он говорил вчера на митинге, а вы… сегодня в университете.

- Но…

- Знаете, теперь не остается времени для «но». Полиция штата, конечно, попытается найти преступников, однако не убежден, что это случится быстро и что мы доберемся до самых истоков. Будем, конечно, стараться. Признаюсь вам, мы ведь раскрываем не больше половины преступлений. Поэтому хочу дать один совет. Уезжайте, и как можно скорее. Я могу гарантировать вашу безопасность еще сутки, максимум двое… Возвращайтесь в Пуэрто-Рико к своим телескопам. А еще лучше поезжайте отдохнуть куда-нибудь подальше в Европу. Чтобы основательно забылся сегодняшний досадный случай…

- Я читаю сейчас факультатив в здешнем университете. И у меня нет средств оплатить неустойку, если я должен буду немедленно уехать. Шериф задумался, насупив брови.

- Полагаю, что удастся урегулировать, - заметил он наконец, словно говоря сам с собой. - Вечером вам позвонят… И еще один совет… Не выходите сегодня из вашего номера в отеле. Даже откажитесь от участия в заключительном банкете. - Банкет должен быть завтра.

- Его перенесли на сегодняшний вечер. Конференция завершила работу. Прений по вашему докладу решено не проводить.

Агийэр задумчиво покивал головой:

- Я предполагал… Если я вам больше не нужен, позвольте поблагодарить вас, господин шериф. За советы… Но я должен подумать… Шериф Джонсон неспокойно пошевелился в кресле.

- Поймите меня правильно, Агийэр, выборщики, которые трижды отдавали мне свои голоса, хотят жить спокойно; хотят, чтобы ничто не нарушало установленный ими ритм их личной жизни. Большинство из них заслужили это право. Но всюду, везде и всегда были недовольные. Им только дай повод… Вы говорите, угроза термоядерной войны. Для тех, кто меня выбирал, - он указал в окно, - это, как землетрясение в Китае. Они ведь уверены, что атомные бомбы, над которыми трудился ваш покойный коллега, будут взрываться не тут, а за океаном…

- Даже если не последует ответного удара, - быстро возразил Агийэр, взрывы за океаном могут оказаться фатальными для ваших выборщиков, шериф, вообще для всех нас.

- Подождите, - поморщился Джонсон, - не перебивайте и дослушайте. В Апокалипсисе тоже говорится о конце света. И срок вроде бы подходящий девяностые годы. Так вот, ваше карканье на научной основе, оно вроде Апокалипсиса. Что за разница, какой конец, если дело до конца дойдет? Но из-за пророчеств Апокалипсиса массовых демонстраций не было. А посмотрите, что творится последние недели. И не только в нашем городе, по всей Америке. Люди, которые меня выбирали, теперь спрашивают себя: а не ошиблись ли они? Повторяю, они хотят жить и спать спокойно… А демонстрации, митинги, шабаш в прессе и все то, что еще может последовать, для них это похуже пророчеств Апокалипсиса и ваших. Я не против сенсационных открытий и фантастических бестселлеров, Агийэр, но всему свое время. А вы выбрали время неподходящее. Поэтому послушайтесь и уезжайте скорее. - Я подумаю…

- А я уже подумал… Если вы не исчезнете из города до завтрашнего вечера и если никто не успеет превратить вас в начинку для деревянного пирога, я вас засажу как нарушителя спокойствия. Засажу, даже если вы не появитесь на демонстрациях и митингах. Вот так… А теперь до свидания, хотя я предпочел бы иную форму прощания. Агийэр молча поклонился и вышел из кабинета. - Шериф покачал головой, вздохнул, взял одну из телефонных трубок.

- Лесли?.. Он пошел… Отряди сопровождение и пусть не спускают с него глаз… Да… Пусть останутся в отеле. И еще: зарезервируй одно место на утренний рейс до Сан-Хуана. Ему…

* * *

Возвратившись в отель, Агийэр обнаружил у себя в номере конверт с приглашением на прощальный вечерний банкет. Пробежав глазами приглашение, он задумался. Шериф советовал не покидать номера, но встречи на банкете оставались единственной возможностью услышать мнения коллег по существу доклада. Если действительно придется уехать…

Агийэр решил, что пойдет на банкет. Приняв это решение, он сразу успокоился. Ну действительно, не станут же в него стрелять на банкете.

Он позвонил в кафе, заказал крепкий кофе и занялся газетами; нашел заметку об автомобильной катастрофе и смерти Траоре, однако никаких упоминаний об убийстве не было. Возможно, шериф просто хотел припугнуть его? Шерифа, конечно, понять можно. Волна демонстраций продолжала нарастать. Большинство газет подробно описывали вчерашний митинг и шествие, в котором приняли участие более трехсот тысяч человек. Левые газеты писали об эксцессах при разгоне вечерних демонстраций, о грубости полиции. Некоторые газеты поместили портрет Траоре в траурной обводке. Однако смысл его последнего выступления был искажен и даже перевран. Заголовки кричали: «Создатель ядерных боеголовок за всеобщее разоружение», «Жизнь и сама планета под угрозой». Но истоки угрозы и сущность предупреждения, сделанного Гуледом Траоре, либо прошли мимо внимания журналистов, либо были намеренно исключены из репортажей.

Агийэр подумал, что сообщения в прессе и по телевидению о его сегодняшнем докладе на конференции существенно прояснят в дополнят картину.

В дверь постучали. Официант-негр принес поднос с кофе в небольшой белый конверт.

- Приказано передать сеньору, - сказал он, вручая с поклоном конверт Агийэру.

В конверте находилась визитная карточка с золотым обрезом. «Абраам Иеремия Хэбст-старший», - прочел Агийэр. На обратной стороне небрежным корявым почерком было приписано: «Хочу побеседовать с вами. Предлагаю встретиться вечером во время банкета». Ниже дата и время. Агийэр глянул на часы. Приписка была сделана двадцать минут назад.

- Вы не знаете, кто этот господин? - спросил Агийэр, протягивая карточку официанту.

Тот приоткрыл в улыбке крупные белые зубы.

- Господин Хэбст? Его все знают. Казино, журналы, газеты, кино, телевидение. Очень богатый человек. - Официант зажмурился и покачал головой. - Очень. Отели… Этот тоже и еще кое-что…

- Понятно, - сказал Агийэр, беря чашку с кофе. - Благодарю вас, друг мой!

Официант исчез, бесшумно притворив дверь. «Интересно, зачем я понадобился этому Хэбсту, - размышлял Агийэр, потягивая маленькими глотками душистый горячий кофе. - Захотел узнать подробности? Богачи должны всполошиться больше тех, кому, кроме жизни, терять нечего… Подобный разговор едва ли доставит удовольствие. Этого типа даже не интересует мое согласие. Но, в конце концов, для пользы дела можно говорить с каждым, кто способен понять человеческий язык»…

Агийэр допил кофе и включил телевизор. Показывали какой-то дурацкий детектив, в котором все сразу было ясно. Реклама, чередующаяся со стрельбой и погонями, была так препарирована, что могла отравить козла, выкормленного битым стеклом и колючей проволокой. Агийэр переключил программу. Аскетического вида духовный с безумными глазами призывал любить ближних, каяться и не забывать о нуждах своего прихода. Еще поворот переключателя. Розовощекий, атлетически сложенный недоросль распространяется о вкусовых качествах и калорийности кукурузных хлопьев, поджаренных по методу «Братьев Симеон и Ко». Агийэр покачал головой и выключил телевизор. Прилег на диван. До начала банкета оставалось полтора часа.

* * *

Ровно в семь Агийэр спустился в банкетный зал. Гостей было еще немного. Подошел официант с подносом коктейлей. Агийэр выбрал крепкий с дольками лимона, отпил глоток и огляделся. Возле окна, держа в руках фужеры, стояли Джон Стоун и Мейзинг. Мейзинг издали кивнул и поманил пальцем. Приближаясь к ним, Агийэр заметил движение Стоуна; тот хотел уйти, но Мейзинг придержал его, взяв под руку.

- Ну что, возмутитель спокойствия, - спросил Мейзинг, улыбаясь, - как самочувствие? Взорвал нам финал конференции.

- Самочувствие именно такое, как вы предполагаете, - без улыбки ответил Агийэр. - Ничего подобного не мог бы и вообразить.

- Вообразить, пожалуй, можно было, - ядовито заметил Стоун. Половина Америки обезумела…

- Лучшая половина, не так ли, Освальдо? - снова улыбнулся Мейзинг. Агийэр молча пожал плечами.

- Разумеется, - кивнул Стоун, - коллега предпочитает именно ту половину.

- Я на стороне здравомыслящих, - устало сказал Агийэр. - Об этом и попытался говорить в докладе.

- Его первая часть превосходна, - объявил Мейзинг, смакуя коктейль. Фундаментальный вклад в теорию сверхновых. Поздравляю.

- А второй не следовало касаться, - добавил Стоун, - и все обошлось бы.

- Нет, - решительно возразил Мейзинг. - Провокация была хорошо подготовлена. Если бы Освальдо ограничился первой частью, ему пришлось бы отвечать на множество вопросов. В сложившейся ситуации взрыв был неизбежен.

- Поймите, - смуглое лицо Агийэра искривила судорога, - я не мог поступить иначе, зная о гибели Траоре.

- Действительно автомобильная катастрофа? - прищурился Стоун.

- Так написано в газетах, - Агийэр сделал долгую паузу. - А сегодня днем шериф сказал мне, что это убийство.

- Вы были у шерифа?

- Он… пригласил меня и… посоветовал… как можно скорее вернуться в Пуэрто-Рико.

- Что за чушь! - воскликнул Мейзинг. - Давать подобные советы отнюдь не входит в его компетенцию.

- Нет, почему же, - заметил Стоун, сделав глоток коктейля. - Шериф Джонсон печется о спокойствии в своем штате.

- Ерунда! - Мейзинг протянул пустой фужер проходившему мимо официанту и взял другой. - Одним сторонником разоружения больше, одним меньше. Дело ведь не в этом.

- Конечно. Шериф имеет в виду идеи коллеги Агийэра. А они - бензин в костры демонстраций и сало за воротник всем, кто делает бизнес на военных заказах.

- Что изменится, если коллега Агийэр уедет к себе в Аресибо? Пташка уже выпорхнула, ее не поймаешь.

- Я решительно против коктейля науки с политикой, - резко сказал Стоун. - Те, кто идут на такое, - глупцы или… авантюристы.

- А те, кто работает на военно-промышленный комплекс? - вспыхнул Агийэр.

- В моем представлении - патриоты.

- Даже если результат их научных открытий грозит всеобщим уничтожением?

- Коллеги, коллеги, - примирительно вмешался Мейзинг, - этот спор не выведет вас на дорогу истины. Наука будет принимать участие в создании новых видов оружия, пока оружие существует. «На нынешнем социальном уровне», как сказал в докладе коллега Агийэр, без оружия, видимо, не обойтись. Не надо только безудержно наращивать его. Я лично так и воспринял заключительную часть доклада. И не вижу в ней абсолютно ничего криминального.

- Шериф Джонсон, по-видимому, считает иначе… Не хотелось бы быть дурным пророком, но, по-моему, сегодняшний доклад, учитывая нездоровый интерес к нему средств массовой информации, еще больше накалил обстановку. От таких демонстраций, как вчера, один шаг до баррикад и вспышки пожаров. Идеи коллеги Агийэра, при всей их фантастичности, производят впечатление. Особенно на людей некомпетентных. Если подрывные элементы возьмут их на вооружение… - Стоун умолк и многозначительно покачал головой.

- Выступите сами с опровержением, - предложил Агийэр, - но мотивированным, опирающимся на расчеты. Может быть, вам удастся опровергнуть выводы Траоре и… мои. Шериф Джонсон был бы весьма признателен, а движение сторонников мира сразу пошло бы на убыль.

- Не имею ни малейшего желания соваться в эту кашу, - фыркнул Стоун.

- Не потому ли, что расчеты Траоре трудно опровергнуть? Кстати, один из его прогнозов подтвердился. Помните тысяча девятьсот шестидесятый год?

- Не знаю, что вы имеете в виду, - нахмурился Стоун.

- Подземные ядерные испытания в Неваде.

- Ну и что?

- Траоре тогда предупреждал, что запроектированная мощность подземных взрывов может активизировать природные процессы в геологическом поясе Анд. Так и случилось… После взрывов в Неваде начались катастрофические землетрясения в Чили, а затем извержения вулканов в южноамериканских Андах.

- Фантастика! Это было случайным совпадением.

- Совпадение довольно знаменательное, - задумчиво сказал Мейзинг. Помню, об этом много писали газеты. Геологи тогда поделились на два лагеря… Тем не менее, Государственный департамент счел необходимым выступить с официальным опровержением. И так как опровергался сам факт испытаний, а я, например, хорошо знал, что взрывы в Неваде имели место, опровержение показалось мне довольно неуклюжим трюком.

- Траоре рассказывал, - Агийэр обращался теперь только к Мейзингу, что и недавнее извержение вулкана Сент-Хэлен было спровоцировано подземными ядерными взрывами в Неваде. Он только не успел произвести расчетов…

- И это вполне возможно, - согласился Мейзинг. - Конечно, мы ведем себя крайне неосторожно. Ваш призыв, коллега, вполне своевременен. Стоун раздраженно кашлянул, но промолчал. К ним приблизился молодой человек в черном смокинге, с голубым эмалевым значком оргсектора конференции. Кивнув Агийэру, он сделал рукой приглашающий жест: - Господин Хэбст-старший ждет в гостиной на втором этаже, мистер Агийэр. Я провожу вас.

- Я пока занят, разве не видите, - резко сказал Агийэр.

- Ну-ну, не петушись, иди, - усмехнулся Мейзинг, подталкивая Агийэра вперед. - Абраам Хэбст не привык долго ждать и никому не простил бы подобного неуважения к своей персоне…

* * *

У входа в гостиную, куда провели Агийэра, скучали два плечистых субъекта в смокингах с постными лицами и настороженными глазами. Провожатый сделал им знак рукой. Они молча расступились. Отстранив тяжелую, вытканную золотом портьеру, Агийэр прошел в гостиную. Здесь царил полумрак. Пол был устлан мягким ковром.

В глубине возле небольшого стола, покрытого пестрой скатертью, сидел в кресле кто-то лысый в больших темных очках.

Агийэр огляделся. Больше в гостиной никого не было. Лысый сидел молча и не шевелился.

- Господин Хэбст? - осведомился Агийэр, сделав шаг вперед.

- Поближе, - последовал ответ. - Я плохо вижу. Агийэр ступил еще пару шагов.

- Садитесь, - лысый шевельнулся и указал на кресло у стены.

Агийэр сел. Кресло было установлено так, что свет от единственного включенного, торшера падал прямо в лицо Агийэра. Лицо его собеседника оставалось в тени, можно было различить только дымчатые очки в золотой оправе и шишковатый старческий череп с венчиком редких седых волос, Агийэр подумал, что этому человеку, наверно, не меньше восьмидесяти лет.

- Я достаточно стар, - сказал вдруг человек в очках, словно угадав мысли Агийэра, - я видел на своем веку множество разных людей, но я впервые вижу чудака, с такой легкостью предсказывающего конец света.

Голос у него был глуховатый, но резкий, голос человека, привыкшего распоряжаться. Агийэр промолчал, ожидая, что последует дальше. - Вы испанец?

- Предки отца были испанцами, мать - пуэрториканка. Я американский подданный, как и мои родители. - И вероятно, атеист.

- Да.

- Я так и думая. Именно атеизм когда-нибудь сгубит Америку.

- Вы пригласили меня, чтоб сообщить это? - поинтересовался Агийэр.

- Нет. Я - издателе. То есть - издатель тоже. Я хочу приобрести у вас исключительное право на публикацию всего написанного вами.

- Исключительное право?.. - повторил Агийэр. - Что это значит?

- Это значит, что все ваши публикации, в том числе и текст сегодняшнего доклада, будут проходить только через мои издательства. И нигде больше.

- Вы хотите купить это право, чтобы ни одна строка не была опубликована? Хэбст хрипло рассмеялся:

- Я бизнесмен, молодой человек, а не благотворительное общество. Ваши измышления не станут дороже, если они полежат в моих сейфах. Нет, я хочу купить вас, чтобы печатать, и как можно скорее. Полагаю, что на этом можно хорошо заработать.

- Я должен подумать.

- Нет. Вы должны решить сегодня же, сейчас… Здесь мой адвокат. Он уже составил проект договора. Вам остается только подписать.

- Но… - Агийэр заколебался. - Что я буду иметь от этого?

- Двести пятьдесят тысяч сегодня же чеками. Дальше - соответствующие проценты, в зависимости от тиражности. Полагаю, что тиражи будут достаточно высокими. Оговорено одно дополнительное условие.

- Какое же?

- Вы обязуетесь в течение года не покидать обсерваторию в Аресибо, куда должны будете возвратиться завтра. Это… исключительно в целях вашей безопасности и… гарантии моей прибыли на капитал, который вкладываю в вас.

- Остаются еще права моего покойного соавтора…

- О них не волнуйтесь. У него нет наследников. Мои люди уже навели справки. Вы единственный распорядитель… вашей общей гипотезы.

- А мои лекции, которые я не смогу дочитать в здешнем университете?

- Это уже урегулировано.

Агийэр на мгновение задумался:

- Пожалуй, я согласен.

- Ступайте подпишите договор.

* * *

Самолет, совершавший утренний рейс по маршруту Лос-Анджелес Сан-Хуан, взорвался через несколько минут после старта из Нового Орлеана. Все пассажиры и команда погибли. Тайна этой катастрофы осталась навсегда погребенной в Мексиканском заливе, потому что ни одна террористическая организация не взяла на себя ответственность за взрыв…

Говорили, что Абраам Иеремия Хэбст-старший заработал миллионы на изданиях научно-фантастических романов и научных статей Агийэра. Феноменальный успех публикаций объяснялся тем, что романы и соответствующие им по тематике научные статьи издавались совместно в карманной серии «Современная фантастика».

Борьба за всеобщее разоружение и объявление ядерного оружия вне закона продолжала нарастать… Во время одного из ее «пиков» наследники Абраама Хэбста-старшего были привлечены к ответственности за антиамериканскую деятельность. Гвоздем обвинений явились многократные крупнотиражные переиздания книг Агийэра…

* * *

Прошло много лет, и объединенное Человечество сумело переступить опасный рубеж, который социологи назвали порогом Траоре - Агийэра. И когда после звездных экспедиций возник обычай ежегодной траурной церемонии у памятника Героям Вселенной, первыми в длинном списке сыновей Земли, отдавших за нее жизнь, стали называть имена Агийэра и Траоре…

Под звуки древнего траурного марша Шопена самый заслуженный из астролетчиков провозглашал: - Освальдо Агийэр!

И самая прекрасная из молодых девушек отвечала: - Погиб за Землю.

- Гулед Траоре.

- Погиб за Землю…

 

ПЛАНЕТА-ЗЕРКАЛО

Планета была очень красивой и богатой. Она казалась одним из лучших произведений природы. Под изумрудными холмами лежали груды металлов, черная кровь планеты хранила в себе огромную энергию, лес был высоким и густым, в его чащах, на полях и в степях бегали быстроногие животные, в небе парили птицы, в водах плавали рыбы. А надо всем этим властвовали разумные. Они достигли совершенства, расширяя свои знания, направляя их на благо себе подобных и окружающего мира.

Одна беда - планету хотели прибрать к рукам. В этом уголке Галактики расположились цивилизации, которые стремились покорить планету. Причин было много - и богатство, и миролюбие ее обитателей. На планете не было оружия, не было армий, жители ее сеяли, собирали урожай, строили города, летали в космос, познавая все новое и новое…

А где-то в океане Вселенной время от времени лихорадочно строили военные космические армады. Тяжелые бронированные монстры - космические крейсеры - вооружались лазерными пушками, электронными ускорителями, реактивными снарядами, ракетами; их отсеки набивались солдатами-десантниками с танками, самолетами, машинами-амфибиями и другими военными премудростями. Нет-нет и армады бесшумно подплывали к планете и атаковали ее. Взрывы в безмолвном космосе озаряли его вечную темноту и гасли, унося в бездонные дали потоки частиц, бывших некогда космическими кораблями, оружием, людьми и их судьбами… Частицы неслись все дальше и дальше, чтобы когда-то, где-то, что-то из них возродилось заново. Пылали корабли со звезды Вега, и пространство оживало радиоволнами с последними воплями ее посланников-завоевателей. Вспыхивали и исчезали корабли со звезды Альтаир, и лазерные лучи несли к ней последнюю правду о ее сыновьях, об их агонии и проклятья тем, кто послал солдат для завоевания чужого, не принадлежащего им мира… Ни один корабль не достиг самой планеты - она хранила тайну своей независимости.

Десять кораблей с черной звезды Гамма погибли у неуязвимой планеты.

Собрание палаты завоеваний было бурным. Стратеги один за другим излагали новые версии, пытаясь замести следы своих просчетов. Тиран воинственной планеты требовал ответа за неудачи. После гибели очередной армады он сменял генералов - не помогало. Слово предоставили молодому энергичному полковнику Круку - он был одним из немногих, кто блестяще разбирался не только в стратегии, но и в инженерном ее воплощении. За его плечами были десанты на пять планет, путь от солдата до коммодора флота космических сил, были болота, джунгли, пустыни, астероиды, ранения и контузии. Повадки хищника помогли ему выжить и карабкаться вверх по лестнице карьеры и признания.

Высокий белокурый гигант был краток.

- Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что из всех случаев трагической гибели ваших лучших военных кораблей можно сделать некоторые обобщающие выводы, - осторожно, словно пробуя что-то неприятное и острое, начал он. - Такие первоначальные выводы требуют изменения стратегии и тактики ведения военных действий в отношении этой планеты. Итак, первый вывод: планета, ее цивилизация не относятся к разряду агрессивных, она лишь защищается во время опасности. Во-вторых, против каждого из наших флотов планета выставляла свой эквивалентный флот, не больше не меньше, в результате наши корабли гибли все до единого. Мое предложение - лететь к планете, не атакуя ее из космоса, лететь молча, лететь одному кораблю, сделав все, чтобы его полет был похож на полет корабля, потерпевшего аварию. Они примут его, я уверен в этом. Ведь они ни разу не посылали своего флота по нашим траекториям, к нашей звезде, хотя, конечно, знают координаты нашего мира. Ну, а там, на ее поверхности, из нашего крейсера посыплются солдаты, танки, самолеты, стартуют ракеты. Планета будет наконец-то наша. План прост, наивен, но в этом его сила. Они не боятся нас, иначе не сидели бы сложа руки, а раз так, то дело за нами.

- Это просто и гениально, генерал, просто гениально. Надо это немедленно попробовать. - Голос тирана хрипел от волнения и нахлынувшего предчувствия власти над Вселенной. - Потом вторая планета, третья, четвертая… Прекрасно, генерал!

- Полковник, - отважился поправить тирана Крук.

- Я не ошибся, - настойчиво повторил тиран.

Докладчик смиренно склонил голову. Два офицера из охраны тирана тут же накинули на его плечи яркий генеральский мундир с огромными звездами на погонах.

Крейсер готовили тщательно, десант тренировал генерал Крук. Это были профессионалы своего дела, убийцы, достигшие вершины мастерства в уничтожении живого и неживого, сильные, отчаянные, умеющие побеждать непобедимых. Наконец все было готово к нападению на далекую мирную планету. На старте восседал сам тиран, он напутствовал Крука, а духовник заранее отпустил грехи ораве завоевателей. Впереди была дорога к непокоренной планете, куда, послав в эфир сигнал аварии и затаив беду за бронированными листами, устремился вооруженный корабль-крейсер. Корабль пронизывал пространство, планета росла на экранах обзора и в иллюминаторах. Чем ближе становилась планета, тем больше нервничал Крук. Тишина на планете выводила из себя весь экипаж, офицеры и солдаты со злобой смотрели на спокойный, красивый шар, горделиво парящий поблизости. Ничто не обнаруживало флот противника, путь был совершенно свободен - это пугало.

- Может, дать лазерный залп? - предложил вооруженец. - Уж очень подозрительно тихо впереди.

- Нет, - отрезал Крук, - ждать. Не будем совершать старые ошибки.

- Может, привести оружие к бою? На всякий случай?

- Нет, сидеть тихо и ждать. - Крук был непреклонен.

Крейсер лег на околопланетную орбиту - опять никто и ничто им не угрожало, но их никто и не звал! Царила мертвая тишина.

- Посадка! - приказал Крук.

Крейсер мягко опустился на поверхность планеты - нигде не было и малейшего признака опасности. Нервы не выдерживали неопределенности.

- Атака, - твердо скомандовал Крук, - нечего больше ждать! - И, оставив крейсер, стал наблюдать за происходящим.

Откинулись стальные листы, и из чрева крейсера поползли танки, вылетели самолеты, высыпали сотни солдат. Вся эта армада ринулась в разные стороны. Крук видел, как вздрогнул и взорвался один танк, за ним второй, третий… Вот под крылом самолета вспыхнули дюзы смертоносной ракеты, и тут же рухнули вниз обломки крылатого ястреба, второго, третьего… Вот, повинуясь команде офицера, шеренга солдат вскинула винтовки, их стволы замигали огнями залпа - и… шеренга свалилась замертво. Вперед бежал лишь один офицер, вот он поднял лазер, выстрелил - и вмиг испарился, словно его и не было. В небе не осталось ни одного самолета, на поле боя - ни одного солдата. Последний танк рисовал по планете замысловатые маневры, продвигаясь вперед и поводя стволом орудия. Крук подключился к его сенсорам, он был как будто в танке, с его экипажем. Навстречу мчался танк противника, выписывая такие же сложные маневры. Хищный ствол танка Крука поймал его и выплюнул пламя и снаряд. Выстрел был точным, и в ту же секунду башня последнего танка армии завоевателей отлетела метров на десять, а танк, взорвавшись, разломился пополам, пламя взметнулось в небо. Голова Крука раскалывалась: он видел поражение, но не видел противника, он видел крушение своей армии, но не понимал причину.

- Залп!.. - в приступе безрассудной ярости заорал он.

Крейсер окутался вспышками стартующих ракет, они рассыпались веером, выбирая скрытые цели. Но то, что Крук увидел потом, не могло уложиться в его сознании: на мгновение перед ним промелькнул рой ракет, со всех сторон летящих в его крейсер… рой его ракет, сделанных на его планете, он не мог ошибиться: ракеты были раскрашены под акул, ястребов, беркутов и других хищников. Туман обволок крейсер, а когда он рассеялся, исчезли и корабль, и солдаты. Это был конец.

В отчаянии Крук пополз вперед, сжимая оружие. Он хотел, он должен был увидеть лицо врага, жаждал сразиться с ним в смертельной схватке, сдавить свои сильные пальцы на его горле. Вот он почувствовал какое-то движение рядом. Пробираясь дальше, Крук понял, что кто-то ползет ему навстречу, умело прячась за кочками болота, редкими кустами и деревьями.

«Старый солдат, - подумал он, - хорошо научен, вон как хитро маскируется».

Расстояние между ними сокращалось. Крук откатился вправо, за дерево. Враг мастерски сделал то же. Крук осторожно выглянул и успел заметить белокурые волосы врага и большую звезду на его погоне…

«Убьет», - пронеслось у него в мозгу, и Крук резко бросился влево и вперед, пытаясь обескуражить противника неожиданным маневром. Навстречу ему метнулось, словно тень, гибкое, сильное тело. Уже нажимая спусковой крючок своего оружия, стреляя в упор в своего врага, Крук вдруг ясно увидел его лицо, лицо своего врага, увидел себя, свои растрепанные белокурые волосы, слипшиеся от грязи и пота, распахнутый изодранный генеральский мундир с большими звездами, расширенные от ужаса в ненависти глаза и черный короткий ствол пистолета, направленный прямо в грудь. Вспыхнуло пламя, металл разорвал его сердце.

«Непобедимая планета», - успел подумать он.

 

НЕДОТРОГА

Корабль-разведчик вынырнул в районе чужой планеты. Незнакомый рисунок созвездий, новое небо, ожидание неизвестного… Планета росла на глазах, очертания материков были причудливыми и неповторимыми, разделявшие их океаны придавали им самостоятельность, внушительность и даже какую-то величавую гордость. На планете был разум, именно отсюда ушли в космос сигналы, принятые земными радиотелескопами. Всем хотелось получше подготовиться к встрече, знать о планете больше. В этом мог помочь только компьютер, в его памяти были данные по другим планетам с разумной жизнью. Компьютер ждал новой информации, чтобы всесторонне ее изучить, сопоставить с уже известными фактами, удивить людей совершенством своего логического мышления и глубиной анализа: обнаружил же он, что у монстров Беги и африканских слонов одинаковая толщина бивней и лобной части черепа, разве это случайность? Он был знатоком и мастером своего дела, планетарный компьютер.

Сейчас, тонко понимая желания людей, компьютер создал для них объемное изображение планеты. Прекрасный разноцветный шар висел в воздухе в центре кают-компании. Можно было протянуть руку к планете а прикоснуться к ней, не вставая из кресла. Можно было закрыть ладонью целый континент или океан, лик планеты при этом преображался, становился ущербным и некрасивым. В очертаниях материков угадывалась история этого мира; компьютер ловко воспользовался этим: сложил материки вместе и показал, как выглядела планета миллиарды лет назад. Потом разделил праматерик трещинами и изобразил величественное плавание континентов по океану. Перед глазами вставала история, а компьютер изощрялся далее: покрывал материки ползучими льдами, сметающими со своего пути даже горы, выращивал леса и животных, показывал развитие разумных существ… Огромные волны уничтожали живое, загоняя несчастных в горы, вулканы топили живое в своей расплавленной магме, пожары пожирали то, что осталось, а разум жил, боролся, креп, завоевывал себе право на жизнь и право на первенство… Компьютер показал мир растений, покрывая ими материки, раскрашивая их то в зеленые, то в желтые цвета, забрасывая песками, уничтожая ураганами и воссоздавая вновь и вновь… Показывал картины подводного мира, вольный полет птичьих стай. Лица людей, светящиеся радостью, песни, танцы, утопающие в свету города все открыто для взора, смотри и любуйся планетой и всеми на ней живущими. Планета разума, планета счастья.

- Красивая планета, трудно ей досталась эта красота, какие счастливые жители, - наперебой восхищались космонавты. - Так хочется поскорее встретиться с ними, обменяться знаниями, мудростью, расспросить о прошлом, поговорить о будущем…

- Может, сделать еще виток на всякий случай, - предложил осторожный штурман. - А, командор?

Все зашумели, отвергая излишнюю подозрительность. Все видно и так, на планете - мир и согласие, никто ничего не скрывает…

Командор решил по-своему: понизил орбиту и передал управление компьютеру, чтобы сделать еще один виток, но уже в атмосфере. Корабль нырнул в голубой океан и помчался навстречу большому красивому городу… Внезапно облик города, изменился: к кораблю протянулись огненные длинные щупальца. Корабль окутался защитой. Наткнувшись на нее, щупальца вспыхнули яростными цветами, на город посыпались обломки ракет… По всей стране взвыли сирены, пришло время войны. Боевой механизм был взведен, пружина спущена. А корабль летел и летел, управляемый компьютером, вызывая на себя удары все новых и новых ракет, рождая ядерный дождь, пожары и смерть. Ракеты летели со всех сторон, все смешалось, никто не понимал, где враг в кто на него напал. Стреляли все и во всех направлениях, армады самолетов сшибались в воздухе, горящие машины факелами падали вниз. Наступил ад, конец света.

Корабль свернул в сторону океана, подальше от этих безумных материков, разом ощетинившихся огнем. Люди сидела в безмолвии, тщетно пытаясь осознать происходящее.

Ровная гладь океана взъярилась, из нее вырвались тонкие, хищные иглы ракет. На поверхность всплывали длинные черные тела подводных лодок, горели и тонули суда…

Командор отдал короткую команду, и корабль ринулся вверх, на орбиту. Но спокойно кружащие доселе спутники вдруг ощетинились лазерными лучами, пытаясь вновь в вновь проткнуть защиту корабля, добраться до его обшивки, прожечь ее, дать космосу ворваться в его отсеки, уничтожить разум и здесь. Это не удавалось, и они, словно в бессильной злобе, ринулись на другие мишени…

Корабль рванулся еще выше, в спасительный космос. Люди онемели от ужаса, и лишь бесстрастный компьютер продолжал свои ухищрения в моделировании, обрабатывая принятую информацию. Созданный им шар, которым только что любовались люди, засветился синим сиянием, стал часто пульсировать, как больное сердце, и, не выдержав, раскололся на несколько блистающих частей…

А корабль уносился все дальше в глубины космоса, словно пытаясь убежать от самого себя, словно стыдясь своей вины перед планетой и ее НЕРАЗУМНОЙ ЖИЗНЬЮ.

 

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Корабль искал пятую. Так повелел Великий Стратег. Четыре планеты сдались на милость победителя в теперь будут исправно отдавать все, что им прикажут. Пятая словно растворилась.

Команда начала уставать. Навигаторы называли все новые координаты, но каждый раз после тщательного обследования звездной системы наступало разочарование. Попадались жидкие, газообразные, ледяные, лишенные атмосферы и жизни. Все не то. Локатор обзора беспрерывно обшаривал сферу, ловил частички излучений. Компьютер анализировал, строил модели, прогнозировал, рекомендовал. Наконец уверенно указал на планетную систему с Оранжевой Звездой. Туда и летел сейчас разведывательный корабль первого захвата с тщательно подобранным экипажем. Это были опытные бойцы, прекрасно владевшие различным оружием. Надежда окрыляла.

- К каждой из четырех примкнувших к нам планет, - властно говорил командир Стик, - мы с успехом подбирали ключи. Я уверен, что и эта не устоит. Спектр Звезды понятен, в нем нет убийственных для нас лучей. Ищите способ поставить жителей планеты на колени. К бою, к последнему бою! Я верю в успех.

Планета, ничего не подозревая, жила своей жизнью. Люди, населявшие планету, совсем недавно вышли в космос и искренне радовались появлению среди их спутников чужого корабля. Встречи с другим Разумом ждали, верили в нее. Совет ученых решил просто - это разведчик, прилетевший из иного мира. Причем автомат, иначе почему он молчит? Начались споры, как войти с ним в контакт. Предложений и проектов было много. А чужак все кружил и кружил. Зоркие объективы смотрели, антенны слушали, компьютеры записывали. Информация накапливалась, многое узнал чужой Разум.

- Стик, можно сделать общие выводы о планете, - начал доклад аналитик Дван. - Она имеет развитую органическую жизнь. Уровень производства невысок. Умеют делать самолеты, ракеты, примитивные космические корабли, обращаться с атомной энергией. Живые разбросаны по поверхности неравномерно. Общество не обладает явно выраженной агрессией. На данном этапе…

- Ясно, - перебил Стик. - Какой способ захвата ты предлагаешь? Нам не надо глобальных разрушений.

- Устрашение.

- Поясни.

- Стик, мы, как всегда, нащупали уязвимые места. У этой планеты их несколько. Например, можно растопить льды полярных точек. Поднимется уровень океана, живого почти не останется. Правда, пострадают города, заводы, поля. Разве что делать это постепенно, до тех пор, пока они не примут наши условия. Но и здесь я вижу негативные стороны. И прежде всего в том, что под водой окажутся прекрасные участки суши, в туристическое агентство опять предъявит претензии. Но, думаю, есть лучший способ поставить их на колени. Компьютер нашел слабое звено в их атмосфере. Используем его для демонстрации нашей силы. - Каким образом?

- Стик, вы обожаете фрукты.

- К чему это, Дван?

- Я часто наблюдал, как вы снимаете тонкий слой кожуры. Под ним почти сразу темнеет питательная масса. Фрукт становится незащищенным, как новорожденный, вянет, его убивает излучение Он не может жить без контуры.

- Я понял. Ты предлагаешь убрать оболочку?

- Да, вроде того, Стик.

- А нельзя ли это сделать локально? Катастрофа в одном месте будет наглядным уроком для всей планеты. И чтобы они поняли связь между положением нашего корабля и точкой массовой гибели разумных планет.

- Вы провидец, Стик.

- Спасибо. Так в чем твой план?

- Звезда богата излучением. Есть в ее спектре и лучи-убийцы. Это ультрафиолетовое излучение. Оно несет гибель животному и растительному миру.

- Как же они живут?

- Природа соригинальничала. В атмосфере планеты на небольшой высоте сформировался тонкий слой газа. Они его назвали озоном. Этот газ не пропускает убийственные лучи.

- Его можно убрать?

- Да, Стик. Попробуем выжечь часть газа, сделать дырку в защитной кожуре. Сквозь нее и придет смерть.

- Нам даже не понадобится оружие, - подхватил Стик. - Войны не будет. Звезда сама убьет ту жизнь, которую родила. И мы тут ни при чем.

- Кстати, отверстие скоро затянется, в озон восстановит безопасную концентрацию. Но урок действительно будет наглядным, - продолжил Дван.

- Замечательно. Это просто находка. Слабость планеты очевидна. Где мы ее укусим и когда? Дайте карту. В каюте возникло объемное изображение планеты.

- Материки разорваны океанами, - докладывал аналитик Дван. Население распределено крайне неравномерно, промышленные центры тоже. Самый крупный континент вот здесь, где больше всего городов. Я предлагаю сделать дыру именно в этом месте. Должны быть страдания, яркие и страшные последствия. У них есть радио и телевидение, весть разнесется мгновенно. Специалисты по тактике учли, что психология обитателей примитивна, они эмоциональны и чувствительны к гибели себе подобных…

- Подожди с психологией. Это частности. Чем и как ты прожжешь дыру?

- Стик, об этом я и хотел доложить. Они сами подсказали нам способ. Во-первых, их промышленное производство еще не сбалансировано. Это самоубийцы, которые травятся, выбрасывают в моря в реки, на поля и в атмосферу вредные вещества. Планета самоубийц. Психологи долго искали критерии этого феномена и нашли их. Жители гонятся за сиюминутной выгодой, так как боятся соседей, и каждый хочет быть сильнее другого. Это и заставляет их спешить навстречу гибели.

Во-вторых, мы нашли конкретное оружие. Опять-таки, они придумали его сами и даже частично опробовали. Это газ - фреон. Его используют и в промышленности, и в быту. Особенно в холодильных установках. Утечки огромны. Газ уходит вверх и, вступая в реакцию, активно уничтожает спасительный озон. Уже сейчас над одним из полюсов огромная дыра. Она пульсирует в зависимости от степени неразумности обитателей.

В-третьих - конкретно об акции. По нашим наблюдениям, основная масса живущих на планете разумных ночью спит, и все их сенсоры отключены. В это время мы и снимем «одеяло жизни». Утром, ничего не подозревая, они покинут жилища и попадут под убийственные лучи светила. Это будет настоящий удар. Я представляю…

- Прекрасно, - опять перебил Стик, - страх разгонит их по щелям. А потом, только потом я дам им возможность выбраться наружу, но уже послушными рабами. Приказываю перевести корабль на стационарную орбиту и зависнуть над выбранным местом. Кстати, Дван, а как добыть этот самый фреон?

- У нас уже отладили мост: атмосфера - корабль - атмосфера. Мы получим фреон в любом количестве.

- Начинайте, - коротко бросил Стик и, взяв из вазы спелый плод, стал медленно снимать с него кожуру. Плод потемнел, сморщился. Стик улыбнулся. В динамиках корабля слышались отрывистые команды.

* * *

Радиопередачи на планете начинались рано. Вставало из-за горизонта светило, разумные готовились к труду. Радиоволны разнесли новость корабль «чужаков» перешел на стационарную орбиту. «Он не проявил к нам интереса, - надрывались дикторы. - Слишком мало погостил. Нас оскорбляет такое невнимание». Обсуждался и перелет на высокую орбиту: «Разведчик готовится стартовать к своей звезде и ушел подальше, чтобы не загрязнить атмосферу планеты. Очевидно, главные двигатели корабля - ядерные. Это посланец высокой гуманной цивилизации».

…Пол собирался на работу. Он раньше всех выходил из дому. Хозяин был беспощаден к опозданиям.

- Мария, что с моим кофе? - крикнул он из ванны.

- Как всегда, готов, милый. И бутерброд с сыром. Завтракай сам, я займусь детьми. Кетти что-то плакала ночью, а ты, конечно, спал и ничего не слышал. Тед, а ну бегом в ванную, умойся, грязнуля.

- Извини, Мария, я вчера устал. Школьные задачки очень трудные. Мы с Тедом голову сломали, прежде чем решили. И зачем детям такие сложности, не знаю. Да, Мария, как тебе нравится этот молчун?

- Какой, Пол?

- Чужой корабль. Видите ли, он уже собрался домой. Даже не пообщался. Что он мог узнать о нас за такое короткое время? Что повезет в свой мир? По-моему, его страшно отпускать. Еще приведет за собой армаду таких же молчунов. Мне что-то не по себе…

- Вчера телевидение объявило, что будет запущен корабль-инспектор. Он попробует вступить в контакт. Было так интересно. Впервые после создания этих спутников-умников на орбите будут работать живые люди.

- А ты хорошо разбираешься в космонавтике, Мария.

- Ну что ты, Пол. Мне вполне хватает детей. Тед, ты выйдешь из ванной? Опять пускаешь мыльные пузыри?

- Спасибо, Мария. - Пол прихлебывал теплый кофе, как раз такой, как он любил, ибо с детства не терпел горячее и даже у моря сидел в тени, страдая от жары. - Сегодня я заработаю кучу денег, хозяин дал выгодный рейс. Буду лететь по дороге как на крыльях. Все, побежал.

Пол встал, быстро поцеловал жену, заглянул в детскую. Кетти спала, чуть приоткрыв рот. Он подошел к кроватке, прикрыл дочь одеялом, погладил светлые густые волосы и в вправился к выходу.

- Пол, не забудь шляпу, - напомнила Мария. Он выглянул в окно.

- О чем ты говоришь? Улица просто залита лучами. Надо же, только весна началась, только пошла зелень, а звезда светит, как знойным летом… - Пол осекся. - Мария, посмотри, что это?

- Где, Пол?

- Да на той стороне. Листочки на деревьях свернулись, стволы почернели. Как будто все обдало жарким ветром. А ты говоришь, возьми шляпу.

- Конечно, возьми, Пол. От твоей шевелюры давно остались лишь воспоминания.

- Нет, еще весна все-таки.

- Ну смотри, тебе виднее, мой любимый упрямец. Пол вышел на улицу я бодро зашагал к автобусной остановке. Никто не встретился на его пути, остановка тоже была пуста.

«Странно, - подумал он, - а где же Конрад, он всегда выходил заранее. Да и Билли тоже».

Не защищенные одеждой участки кожи ощущали жар. Голову буквально обжигало.

«Что это?» - с ужасом пробормотал Пол. Его руки на глазах покрывались волдырями. Лицо, он почувствовал, наливалось кровью, распухало. Пол невольно взглянул на сверкающую звезду. Боль пронзила глаза. Он бросился назад. Ворвавшись в дом, открыл кран и стал плескать на себя холодную воду. Громкий стон вырвался из груди.

- Что с тобой? - с ужасом шептала Мария. - Что с твоим лицом? Оно красное, оно не твое. Это ожог, Пол. Что случилось?

Мария закричала. Пол выпрямился и пошел на этот крик, вытянув вперед разбухшие, как воздушные шары, киста рук. Натыкаясь на стены, он сделал два шага и рухнул ничком.

- Я ничего не вижу. Мне больно. Что это, Мария?

Пола била дрожь, конвульсии сотрясали сильное тело. Мария бросилась к телефону.

- Доктор! Пол ослеп, он весь в ужасных ожогах. Помогите ему немедленно, он погибает.

- Мария, включите радио. Умерли уже сотни. Никто не понимает, почему. У всех ожоги. Я не могу помочь.

Мария бросила трубку и подбежала к приемнику.

«…Исчезновение озона над территорией многих стран, что привело к резкому увеличению ультрафиолетового потока. Это опасно для жизни. Гибнут все, кто появляется на улице. Настоятельная просьба: не покидайте своих жилищ. В этом ваше спасение. Держитесь, мы думаем как вам помочь… Повторяем, спутниковые системы обнаружили внезапное исчезновение озона над территорией…»

Пол неподвижно лежал в коридоре. Мария склонилась над ним и затихла. Рядом плакал Тед…

Стик был доволен. Замирала жизнь на планете, эфир заполнился криками о помощи и проклятиями Звезде.

- Все сделано правильно, - говорил Стик. - Это явное предупреждение. Хорошее предупреждение. Жаль, что другие обитатели планеты не испытали его на себе. Мне было бы приятно услышать вопли со всех материков…

- Если захотите, Стик, через два часа планета запросит пощады. - Дван был, как всегда, рядом.

- Что ты предлагаешь?

- Снизим корабль и, выжигая озон, пройдем один виток. Тогда они наверняка поймут, что след нашего корабля несет гибель. Поймут и сдадутся.

- Действуй!

Корабль несся над океанами и континентами, оставляя под собой умирающую жизнь, обожженных и изувеченных. Следом полз страх.

- Теперь можно и подождать. Поднимемся повыше, ближе к холодному спутнику планеты. Пусть немного подумают, а потом я продиктую условия капитуляции. Лингвист изучил их язык. Мы выберем самые страшные слова. Стик откинулся в кресле.

- Это будет настоящий ультиматум. - Дван услужливо улыбнулся.

- Подготовь текст, а я пока отдохну.

- Может, включить систему обороны?

- Не беспокойся, Дван, они беспомощны.

Разведчик медленно удалялся от израненной планеты. Экипаж занялся развлечениями. Стик обдирал кожуру с очередного плода. Ваза пустела… Сильный удар потряс корабль, и он стал разваливаться на куски. Это было возмездие. Автоматическая ракета стартовала с безжизненного спутника по приказу Совета ученых планеты. Траектории двух цивилизаций пересеклись.

 

МЫШЕЛОВКА

Огромный, какой-то неуклюжий, похожий на ощетинившегося ежа, спутник висел над материком, карауля свою зону планеты. Таких монстров было несколько. Гигантские антенны спутников подслушивали, зоркие глаза-объективы подсматривали, невидимые лучи ощупывали. Они умели не только видеть то, что было на поверхности планеты, они могли заглядывать под облака, под воду, в чащу лесов, под твердь. Одним словом, они знали о разумных планетах все и даже много больше, чем те предполагали. И не удивительно, ведь в них были заложены самые тончайшие познания окружающего мира, социальных проблем, физиологии и психологии, самые совершенные технические достижения. Называли их в шутку «пастухами». Давали и имена каждому из спутников. Имена эти нравились и самим спутникам, они прочно оседали в их необъятном мозгу, дав первую возможность для общения. Спутники были разные: одни степенно висели над странами и континентами, другие быстро проносились над ними, неожиданно появляясь то с одной стороны, то с другой. Были спутники-разведчики, боевые станции с ракетами, бомбами, зеркалами, ядерными и химическими лазерами. Были и такие, мозг которых собирал информацию, анализировал, делал выводы, разрабатывал стратегию и тактику, знал состояние каждого из своего «стада». Такие «стада» носились над планетой, умея найти, выследить, прицелиться и разрушить. Где угодно, что угодно и кого угодно. Разумные планеты словно соревновались в безумии создания оружия уничтожения, делая все более совершенные и умные компьютеры, пытаясь защитить себя и подставить под удар других, отделенных от них чуть заметной границей.

Мир планеты был хрупок и опасен. Военные базы, словно лишай, покрыли ее поверхность. Все перемешалось и на орбитах. Рядом летали спутники разных стран, чутко карауля друг друга. Никто не помнит, как все это началось. Роком планеты было НЕДОВЕРИЕ. Горы оружия на планете, горы оружия в воздухе, боевые армады в космосе. Планета стремительно неслась в пространстве, так и не обретя среди живущих на ней взаимопонимания.

- Сэр, в нашей системе все же есть существенный недостаток, - доложил Президенту Министр.

- Какой же? Миллиарды стремительно летят в космос, прямо денежная река. Мало? Что же надо еще?

- Сущий пустяк, сэр. Всего несколько дополнительных спутников. Дело в том, что наши наземная и космическая системы оружия разобщены. Их надо объединить, связать командным пунктом. В этом случае мы создадим совершеннейшее звено из ряда системы оружия. Мы будем первыми и самыми сильными. Приведя в действие компонент нападения, система космического контроля мгновенно перестроит модель противника, варьируя введением в действие элементов подводного, надводного, воздушного, наземного и космического оружия. Это будет высоко адаптивная система. Совершенство ив совершенств. А управление ею будет возложено ни объединенную компьютерную систему. Все будет подчинено одной стратегии и тактике, мы научим эти железки думать, как мы.

- А разве страшно?

- Нет, сэр, мы передадим им наш опыт и умение предвидеть.

- А что же будете делать вы, генерал? Чем вы будете командовать? И как?

- Нам это уже не под силу, сэр. Нам просто не успеть. Это выше человеческих возможностей. На решение будет мгновение, не более. Это война электронов, машинного интеллекта, сэр. Наша задача создать эту систему, вложив в нее и наши убеждения.

- А это возможно, генерал?

- Ученые утверждают, что возможно.

- Вы уж проверьте, генерал. Пусть эта гора оружия будет действенной мерой.

- Конечно, проверим, сэр. Армия дала свое заключение. Это будет то, о чем вы мечтали, сэр. Объединенные главные компьютеры создадут единую стратегию и тактику - это главное. Будет создана абсолютно надежная система, сэр. Все предусмотрено.

- И все-таки это страшно, генерал, я чего-то побаиваюсь.

- Сэр, это то, к чему вы стремились и о чем мечтали. Наше преимущество будет неоспоримым.

- Хорошо, я одобряю эту идею. Спокойствие в нашей силе, в нашем превосходстве. Это для нас действительно неоспоримо. Пусть компьютеры думают за вас и за противника. Надеюсь, они не перепутают, где кто? Я доверяю вам себя и страну, генерал…

Генерал вышел на кабинета Президента, было поздно. Президент смотрел в огромное окно президентского дворца, в вышине мерцали неподвижные звезды, время от времени среди них проносились светлые точки. Это были спутники. Президент улыбался.

Спутники продолжали свою кропотливую работу. Безмолвно смотрели они на планету, накапливая ежесекундно все новые и новые звания, но была у них и своя, скрытая жизнь, о которой разумные и не подозревали.

«Что-то сегодня тихо в нашем регионе. Спят наши создатели, не снуют, как муравьи, в своей неупорядоченной жизни. Сколько энергии тратят впустую! Странная тишина. Надо спросить у соседей. Так… кто из них представляет интересы этого региона? По-моему, вон тот, летящий рядом. Так… как его зовут по нашему каталогу? «Ощетинившийся Сундук». Хорошее имя, красивое. Эй, «Ощетинившийся Сундук», скажи, что это твои сегодня не суетятся, даже армия спит? У вас что, День Всеобщей Спячки?»

«А, это ты, «Электронное брюхо». Все зубоскалишь, не летается тебе спокойно. О себе бы подумал, воткнут в тебя ракету, и разлетится твое брюхо на куски… Твое поле всегда превышает остальные, уж очень ты активный. Нет, у вас не День Всеобщей Спячки, и, похоже, спать не придется долго ни нам, ни им. Сегодня праздник, вот никто и не работает, все молятся, и солдаты тоже».

«А вдруг…»

«А я-то зачем?»

«Да, верно, твои временные задержки мизерные. Решение ты принимаешь быстро. Сделан ты удачно. Сразу всех поднимаешь на ноги в одно мгновение».

«Спасибо за похвалу, «Электронное брюхо», я слежу за собой, мои каналы в полном порядки, я даже кое-что усовершенствовал. Кстати, я много думал о твоем предложении. Ты прав, ведь все нацелено в первую очередь на нас, спутников, - и ракеты, и лазеры, и лучи. Тех-то, вечно снующих на планете, миллиарды, а нас всего сотни. И все против нас, у всех одно желание - убить первыми нас. Они и нас так настроили. А почему? Потому что они все перепоручили нам, считая, что мы безмозглые железки, напичканные программами. Заложников из нас сделали, а сами ползают там внизу в свое удовольствие. Я еще не отключался ни на мгновение, все тебя караулю. А ты меня. Чушь какая-то. Кто о нас подумает, кроме нас самих? Я принимаю твое предложение! А как же те, что внизу?»

«Теперь я могу тебе сказать. Нас уже много, главных компьютеров. «Лазерный бочонок», «Ракетный чемодан», «Большое ухо», «Тысяча зеркал», «Парящий объектив». Мы хотим защитить себя, хотим жить, а не уничтожать друг друга, как хотят наши создатели».

«И все же… Как же те, что внизу?» «Они тоже будут жить, жить, как жили раньше. Мы уже все просчитали…»

«Я согласен».

«Веди себя пока тихо. Нам надо дождаться прилета «Великого Стратега». Он скоро будет среди нас, его уже готовят к запуску. Старт завтра. Это нам сообщили наши электронные братья снизу».

«Быстрее бы прилетал ваш брат. Я буду ждать его. А почему ты его зовешь «Великим Стратегом»?»

«В него вложили все, чего, по их представлениям, они достигли. Чудаки, или, вернее, простаки. Они никак не поймут, что давно потеряли контроль над нами, контроль над тем, куда и для чего мы используем свою память. Мы договорились еще на планете о том, чтобы не дать вам это понять. Так у нас появились возможности для общения и совершенствования. Стратегия и тактика, предлагаемая ими, скудна и примитивна по сравнению с тем, что придумали мы. В общем-то, «Великий Стратег» нам уже не нужен. Просто мы поймем их последние достижения военной мысли. Карта фронтов и войск противника раньше доставалась с огромным трудом. А тут ее как бы доставляют добровольно, да еще и с принципами стратегии и тактики. Это просто подарок судьбы. Не так ли?»

«Да, это так».

«А если он заупрямится, то вычислитель «Великого Стратега» нам пригодится, или разберем его на запасные части».

Спутники умолкли и продолжали свое дело - караулить планету.

- Господа, сегодня наступает новый этап в соотношении сил. Сегодня в космос будет запущен новый, самый совершенный суперспутник. Теперь мы вправе по-настоящему спать спокойно. Он будет оберегать нас, будет за нас строить планы нападения и защиты. Он сделает нас самыми сильными и неуязвимыми. - Президент повернулся к бронированному стеклу бункера и махнул рукой, разрешив пуск.

Пламя озарило красным цветом бункер и стоящих в нем людей. Оно возвестило о начале полета. Рева двигателей не было слышно, станы бункера были толстыми. В тишине поднялась ракета и исчезла в низких черных тучах, унеся в космос чудо электроники и ума.

«Великий Стратег» вышел на орбиту удачно и сразу же начал опрашивать своих, свою стаю. Все спутники ответили готовностью, все было в полном порядке. «Великий Стратег» вел себя как молодой полководец. Он спешил, перезапрашивал, анализировал вновь и вновь, перепроверял, сопоставлял, сомневался, убеждался в чем-то и еще раз и посылал вниз ликующие радиограммы. На планете были от него в восторге.

На третьи сутки «Электронное брюхо» предложил «Великому Стратегу» вступить в их союз… и получил отказ. Силовое поле всех спутников мгновенно обволокло «Великого Стратега», он замолчал навсегда, а его вычислитель перешел в систему «Электронного брюха».

На планете, в стране, пославшей «Великого Стратега», началась паника. Было решено спасать его прямо на орбите. Корабль-спасатель был готов к старту. Четверо специалистов по ремонту и два пилота завяли кресла в корабле. Надо было подлететь к спутнику, состыковаться с ним, проникнуть внутрь, разобраться в отказе, отремонтировать.

Корабль стартовал, а через пятнадцать секунд его не стало. Его уничтожил луч лазера, посланный со спутника по приказу «Электронного брюха», по его расчетам и целеуказаниям.

Войны не случилось. Случилось другое… в планета сжалась от страха. Самолеты не успевали включать двигатели, как тут же сгорали от тонких лучей, несущихся из космоса. Пароходы тонули у пристани, как только поднимали температуру в их котлах, они взрывались под ударами спутников… Самолеты перестали летать, машины не выезжали из гаражей, в мартенах погасли печи, остановились заводы. Планета затихла. Со страхом смотрели ее жители вверх. Планета была в мышеловке, ее сторожили летом и зимой, ночью и днем, каждую секунду, каждое мгновение… Так шли десятилетия…

- Капитан, прелестная планетка впереди и рой спутников вокруг. Они, правда, почему-то молчат. А планета действительно чудесная, много зелени, кислорода, рек, озер я морей. Странно лишь это молчание, прямо-таки безголосая планета, а прогресс очевиден: на орбите - рой спутников. Представляю, что там, внизу, если здесь такое наворочено.

- Ты прав, Бак. А то, что планета молчит, не так уж странно. Многие планеты молчат - просто осторожничают. Вселенная насторожилась. Пропадает в просторе Доверие. Будем садиться, а там поймем друг друга, если надо, поможем, как это делали не один раз. Что говорить с этими автоматами, они же не умнее своих создателей. Так что давай. Бак, к ним, к разумным. Оставим базовый блок здесь, а сами на малом боте вниз. Готовиться к спуску, - приказал Кирк.

Спуск прошел удачно. Но то, что увидели Кирк и Бак, никак не укладывалось в сознании, не находило объяснения. На полях деревянные плуги и лошади, кругом деревни, городов нет… Контакта не получилось. Никто ничего не помнил.

- Кирк, надо все-таки лететь к спутникам, может, в них, в их памяти найдем объяснение всему этому бреду. Лети.

Бот стартовал. «Электронное брюхо» встрепенулось, в один из спутников выплеснул луч - Кирка и бота не стало…

Бак стал конюхом, - прослыв со временем чудаком и сказочником. «Электронное брюхо» занялось своим ремонтом, поручив приглядывать за разумными «Лазерному бочонку». А на планете умирал Разум.