—Товарищи офицеры! В 1960—1970-х годах проникновение советской разведки в высшие эшелоны иностранных государственных, разведывательных и военных структур более успешно осуществлялось в странах третьего мира, чем на Западе. Исключение составляла лишь Федеративная Республика Германия. Восточногерманскому партнёру КГБ — Главному управлению разведки (ТУР) удалось инфильтрировать в директивные органы ФРГ сотни и сотни своих агентов и офицеров-вербовщиков.

Так, в соответствии с разработанным КГБ и ГУР планом, был завербован заместитель начальника службы тыла НАТО контрадмирал Герман Людке, которому в силу служебного положения были известны места базирования тактического ядерного оружия, дислоцирующегося на территории Западной Европы.

В течение ряда лет плодотворно работал в пользу ГДР и СССР заместитель начальника Федеральной разведывательной службы (БНД) Западной Германии генерал-майор Хорст Вендланд.

КГБ и ГУР привлекли к сотрудничеству начальника мобилизационного управления министерства обороны ФРГ полковника Иоганна Хенха и начальника управления министерства экономики Ганса Шенка.

Все перечисленные лица после разоблачения предпочли покончить с собой, нежели признать себя агентами КГБ и ГУР и испытывать унижение на допросах и во время судебного разбирательства. Вот и верь после этого утверждению, что «шпионаж — это война без трупов»!

Вместе с тем, надо отметить, что неразоблачённых агентов КГБ из числа высших офицеров Федеративной Республики, кто и по сей день работает в нашу пользу, осталось гораздо больше, чем «сошедших с дистанции...»

Надо сказать, товарищи офицеры, что внедрение в военнополитические структуры ФРГ осуществлялось и на более высоком уровне. Не один — десятки высокопоставленных политиков из СДПГ, ХДС и ХСС регулярно снабжали информацией своих операторов из ГУР и КГБ, работавших под «крышей» посольства СССР, торгового представительства и корпунктов АПН и ТАСС.

Одними из самых ловких и удачливых офицеров ГУР, действовавших в Федеративной Республике, были Гюнтер Гийом и его жена Кристель, сумевшие проникнуть в окружении канцлера Вилли Брандта (настоящее имя Герберт Карл Фрам).

Не погрешу против истины, сказав, что если Маркус Вольф был «Моцартом восточногерманской разведки», то Гийом и Кристель были, по крайней мере, талантливыми исполнителями «композиций» шефа. Они снабжали Вольфа, а через него и руководство КГБ, информацией, касавшейся выработки восточной политики Бонна, отношений ФРГ с США и с западноевропейскими партнёрами по НАТО, устремлений Федеральной разведывательной службы (БНД) и планов Федерального Бюро по охране Конституции (контрразведка Западной Германии). А вводить (внедрять) их ближайшее окружение канцлера Брандта начали в далеком 1955 году...

 

ШПИОН, ПРИГРЕТЫЙ НА ГРУДИ КАНЦЛЕРА

В ночь на Рождество в квартире бургомистра Западного Берлина Вилли Брандта зазвонил (в который уже раз!) телефон. Брандт, не включая ночник, чтобы не разбудить спящую рядом молодую жену, прошлёпал босиком в гостиную, поднял трубку.

Старческий голос скороговоркой произнёс:

«Герберт, мой старинный друг, поздравляю тебя с Рождеством... Мы с тобой не общались 15 лет, поэтому мой голос тебе кажется незнакомым. Однако, когда ты вспомнишь пустую пивную бочку в подвале моего дома, ты сразу поймёшь, кто тебе звонит. Стоп! Только не называй мою фамилию! Ну, ты понимаешь... Я звоню из автомата...»

Вслед за упоминанием бочки Брандт окончательно проснулся и участливо спросил:

«Мой господин, чем я обязан столь позднему звонку?»

«Герберт, у моего сына проблемы... Нет-нет, не криминальные... Политические! Ему необходима помощь, но здесь сё шило не окажет... Думаю, ты сможешь ему помочь...»

«Я всё понял... Как зовут сына, и что он умеет делать?»

«Гюнтер — репортёр одной газеты...»

«Хорошо... Я помогу... Можете не сомневаться!»

«Спасибо и прощайте, Герберт!»

Вернувшись в спальню, бургомистр ещё долго не мог заснуть, вновь и вновь мысленно возвращаясь к тем далёким и всё же таким близким событиям 40-х годов, о которых ему напомнил Аксель Гийом. Тот самый «добрый доктор Аксель», который, рискуя жизнью, прятал от гестапо и лечил юного Герберта Фрама в своём доме...

«Да, такого поздравления с Рождеством я ещё не получал!» — засыпая, подумал Брандт.

...Вилли Брандт слово сдержал. С его помощью супруги Гийом, Гюнтер и Кристель, оба — офицеры Главного управления разведки ГДР, через месяц оказались в Франкфурте-на-Майне, где стали членами СДПГ и, закатав рукава, принялись за работу в местной партийной организации.

Так началась операция Главного управления разведки ГДР под кодом «КАНЦЛЕР», а для супругов Гийом новый этап их жизни, продолжавшийся почти 20 лет, который они впоследствии назовут «затяжным харакири...»

 

Путь наверх

«Памятники не на гениальных открытиях поставлены, а на терпеливых задницах». Эти слова в полной мере относятся к супругам-разведчикам Гийом.

Даже трудоголик Маркус Вольф удивлялся невероятному усердию и самоотдаче супругов Гийом при выполнении полученного задания. Благодаря остроте ума, аналитическим способностям и маниакальному упорству, они за короткое время продвинулись на более высокие ступени партийной иерархии СДПГ, чем предполагали как глава ГУР, так и руководство КГБ.

«Мы предостерегали их, — писал впоследствии в своих мемуарах Вольф, — чтобы они не слишком близко приближались к власти. Это, как под солнцем, — можно загореть, но можно и получить неизлечимые ожоги. Однако Гийомы были рождены для разведки, как птицы для полёта. Они были разведчиками высшей пробы — четыре «девятки», — постоянно нацеленные на успех. В течение более десяти лет они упорно пробивались наверх, при этом ничто не давалось им наскоком, не падало с неба. Они были титанами ежедневного труда и, не боясь ответственности, работали, что называется, «наотмашь». За десять лет Гийомы добыли и переправили в Центр сотни документов под грифом «Сов. секретно» и «Особой важности», при этом они следили за тем, чтобы у них не случилось ни одного прокола. В этом состоял основной секрет их успешного продвижения в ближайшее окружение канцлера ФРГ Вилли Брандта...»

...Через три года, прошедших со дня вывода Гийомов в ФРГ, оба досрочно получили звание майора и были награждены орденами Германской Демократической Республики...

* * *

Кристель Гийом (оперативный псевдоним «АНИТА») первой добилась успеха: в 1960 году она стала главой администрации Вилли Биркельбаха. Он был влиятельной фигурой в германской социал-демократии, членом правления партии, депутатом бундестага, одновременно являлся членом его нескольких важных комитетов, а также председателем социалистической фракции Европарламента и статс-секретарём земельного правительства Гессена. На его столе регулярно появлялись документы НАТО под грифом «Сов. секретно» и «Особой важности», как, например, «Картина войны» и материалы, связанные с планами на случай введения чрезвычайного положения в военное время. Все указанные документы Кристель переснимала с помощью фотоаппарата «Минокс», и они незамедлительно оказывались на столе Маркуса Вольфа, а затем в Москве.

...От жены не отставал и Гюнтер (оперативный псевдоним «ХАНЗЕН»). В 1961 году Гюнтер Гийом стал оргсекретарём франкфуртской окружной организации СДПГ, а через три года — оргсекретарём социал-демократической фракции в городском собрании и его депутатом.

Следующим, чьё доверие завоевал Гийом, был некто Георг Лебер, один из лидеров СДПГ. Последний в качестве вознаграждения за победу на выборах, которую ему обеспечил разведчик, пообещал Гюнтеру должность в Бонне и нашёл её.

В конце 1965 года «ХАНЗЕН» получил должность старшего референта заместителя главы внешнеполитического ведомства Федеративной Республики Вальтера Шееля, однако продолжал активно участвовать в партийных делах германской социал-демократии.

* * *

Способы связи с разведчиками были разработаны с учётом их привычек и маршрутов передвижения по городу. «ХАНЗЕН» и «АНИТА» были заядлыми курильщиками, поэтому посещение ими табачной лавки не вызвало бы ни у кого вопросов. Информацию, добытую согласно полученному от ГУР заданию, супруги превращали в микрофильмы, которые вкладывали в пустые сигарные гильзы и отдавали их агенту, который держал табачную лавку. Последний передавал гильзы курьеру, еженедельно посещавшему Франкфурт под видом коммивояжера.

Для того, чтобы передать разведывательному тандему инструкции, откорректировать линию их поведения и наметить новые цели, Центр использовал односторонние радиопередачи. Всё тот же «табачник» принимал их на свой транзисторный приёмник, ничем не отличавшийся от тех, что были в свободной продаже, а затем, вложив в сигары расшифрованные радиограммы, «продавал» их Гийомам.

 

Автомобиль — не роскошь, а средство спасения от инфляции

В начале 1966 года председатель СМ СССР А.Н. Косыгин на заседании Политбюро в очередной раз поднял вопрос о строительстве в стране автозавода по производству автомобилей малого класса, так как количество выпускаемых «Волг», «Москвичей» и «Запорожцев» не могло удовлетворить растущий спрос населения. Подчеркнул, что хотя технические мощности Автопрома ограничены, но золотовалютные запасы страны позволяют кардинально решить проблему. Брежнев поинтересовался, что имеет в виду докладчик.

«Я, Леонид Ильич, — ответил Косыгин, — предлагаю купить иностранный автозавод с полным циклом производства. Вместе с тем все комплектующие части будут изготовляться не за рубежом, а внутри страны. Приобретя иностранный завод, мы станем обладателями новых технологий, которые внедрим на наших автозаводах. Кроме того, на новый уровень развития выйдут смежные отрасли промышленности: химическая, металлургическая, нефтяная».

«Во сколько обойдётся такая покупка?»

«По подсчётам экспертов Госплана, около миллиарда долларов...»

«Миллиард долларов... Многовато!»—разочарованно произнёс Брежнев, заядлый автолюбитель, уже успевший увидеть себя за рулём новой иномарки.

«Прошу прощения, Леонид Ильич, — отчеканил Косыгин, — хотел бы напомнить, что в течение трёх последних лет Советский Союз от экспорта нефти, золота и пушнины ежегодно имел 10 миллиардов долларов! Прибавьте к ним 9,5 миллиардов, каждый год перечисляемые в Госбанк арабскими странами за поставку нашего вооружения, и тогда приобретение автозавода будет равняться покупке детского велосипеда...»

«Нет, Алексей Николаевич, с покупкой завода придётся повременить...»

Однако Косыгин не намерен был сдаваться, и выложил свой последний, но самый весомый козырь.

«Леонид Ильич! Если мы не хотим раскрутить инфляцию, то завод надо покупать, и как можно скорее! Ведь на руках у населения сегодня находится 80—90 миллиардов рублей, то есть по официальному курсу более 100 миллиардов долларов, а это — совокупный годовой бюджет таких стран, как Люксембург и Дания... И накопления наших граждан растут из года в год в арифметической прогрессии, причём, люди не доверяют сберкассам, а держат деньги в «кубышках»! Для того, чтобы в обращении находились купюры в 50 и 100 рублей, Гознак ни на час не выключает печатный станок. Когда-нибудь вся эта денежная масса лавиной обрушится и раздавит всех... Нас в первую очередь! Чтобы изъять из «кубышек» эти миллиарды, надо выбросить на внутренний рынок не ювелирные изделия и импортный ширпотреб, как это делается сегодня, а нечто более весомое. Этим «более весомым» и будет наш новый отечественный автомобиль, созданный на основе западных технологий!»

«А как вы подсчитали деньги наших граждан? Они же в «кубышках»!»

«Всё очень просто, Леонид Ильич! Объём спрятанных в «кубышках» накоплений никогда не являлся для экспертов Госбанка тайной за семью печатями. Ларчик открывается просто. Во все времена люди прятали в «кубышки» купюры только высшего номинала. У нас таковыми являются пятидесяти- и сторублевки. Зная количество выпущенных в обращение «полтинников» и «стольников», банковские служащие, подсчитав в конце года возвратившиеся банкноты этого достоинства, могут с точностью до одного миллиарда сказать, какая сумма осталась на руках у населения.»

«Надо же... Хитро! Я бы не додумался, н-да... Ну что ж, Алексей Николаевич, убедил! Дай указание своим подчинённым: председателю КГБ и министру Внешторга, чтобы они выяснили, в какой стране можно дешевле приобрести завод... А там, смотришь, поторговавшись, собьём цену, н-да... Даём тебе полгода... Управишься?»

«Думаю, да...»

 

Не принимай дары, «волхвами» принесённые...

Первыми о принятом, без преувеличения, эпохальном решении Политбюро узнали американцы. Как? А просто: Совет Министров СССР, уж не говоря о Министерстве внешней торговли, были, как дырявый швейцарский сыр, насквозь проедены агентурой ЦРУ Поэтому уже через месяц после заседания кремлёвского ареопага в Москву прибыла американская делегация во главе с владельцем автомобильного концерна Генри Фордом III.

А всё потому, что ЦРУ не только зависело от финансовой подпитки Военно-промышленного комплекса США, но и, что важнее, было связано с ним «кровными узами». Достаточно сказать, что директор ЦРУ Аллен Уэлш Даллес, уволенный президентом Кеннеди за провал операции по высадке десанта на Кубу, во времена президентства Линдона Джонсона был председателем Совета директоров концерна «Форд».

...Попав на приём к Алексею Косыгину, Генри Форд III, разумеется, не раскрывая своих источников информации, предложил ему приобрести завод по производству легковых автомобилей малого класса. Добавил, что его концерн разработал две малолитражные модели: «Форд-капри» и «Форд-таунус», которые, в отличие от традиционных американских моделей, своим классом соответствуют автомобилям Западной Европы и СССР.

Предсовмина как опытный дипломат и коммерсант сыграл в игру: «да» и «нет» не говорить, «чёрное» и «белое» не называть, сославшись на то, что вопрос о покупке автозавода решается коллегиально на Политбюро. На самом деле Косыгин выжидал, когда поступит информация от председателя КГБ и главы Министерства внешней торговли, которым было дано задание по своим каналам выяснить, какой из западноевропейских автомобильных концернов готов за приемлемую для СССР цену продать автозавод...

Генри Форд III по-своему расценил уклончивость председателя Совета министров и, чтобы нейтрализовать предложения потенциальных конкурентов, выложил свой самый весомый аргумент:

«Если СССР приобретёт его завод за 5 миллиардов долларов, он готов, используя канадские технологии, — климат Канады, как известно, схож с климатом Российской Федерации, — бесплатно построить автостраду от Москвы до Владивостока.

За всю историю Советского Союза более выгодного предложения от иностранных предпринимателей никогда не поступало! Но... Возобладали чисто политические соображения, и Политбюро в итоге отклонило предложение Генри Форда, каким бы заманчивым оно ни являлось.

Разгадка заключалась в том, что в 1966 году Соединенные Штаты стали утрачивать своё влияние на западноевропейские страны. Претендуя на главенствующую роль в Организации Североатлантического договора (НАТО), американская администрация во главе с президентом Линдоном Джонсоном, попросту говоря, «перегнула палку». Президент Франции Шарль де Голль первым восстал против гегемонии США, покинув военную организацию НАТО и оставив там лишь своего наблюдателя. Демарш де Голля отрезвляюще подействовал и на руководителей других стран-членов НАТО. Великобритания, Италия и Испания задались естественным вопросом:

«Кто же в Западной Европе хозяин? Американцы или мы, европейцы?!»

В Североатлантическом альянсе начались разброд и шатания. Руководство СССР воспользовалось сложившейся политической конъюнктурой и, чтобы сделать разногласия между США и его западноевропейскими партнерами по НАТО необратимыми, решило купить автозавод в Западной Европе. Вопрос был в том, у кого купить дешевле.

 

Первым делом — автозаводы. А политика?

Политика — потом!

Маркус Вольф был не только талантливым руководителем разведки, но и прозорливым политиком. Анализируя внутриполитическую ситуацию ФРГ и акции правящего союза ХДС/ ХСС, генерал пришёл к выводу, что этот альянс исчерпал свой потенциал, а для населения Федеративной Республики всё более привлекательными становятся идеи социал-демократии, глашатаем которых и была СДПГ. Поэтому основным заданием «ХАНЗЕНА» и «АНИТЫ» являлся поиск, изучение и вербовка тех руководителей СДПГ, которые были заинтересованы в сближении со странами «восточного блока». Кроме того, супругам вменялось в обязанность своевременно сигнализировать об угрозе обострения международной обстановки, которая могла привести к открытому военному противостоянию. Однако основное — не значит единственное. И вот, в 1966 году, Гийомам пришлось сделать «шаг в сторону» — заняться экономическим вопросом, хотя для СССР это был даже не вопрос — проблема. Причём как экономического, так и политического свойства. Трудно сказать, какая из составляющих преобладала.

Словом, от своего куратора Маркуса Вольфа супруги-разведчики получили задание выяснить, у какого из западноевропейских концернов Советскому Союзу выгоднее приобрести автозавод.

* * *

Из представленного «ХАНЗЕНОМ» донесения следовало, что Советскому Союзу целесообразнее заключить сделку с концерном «ФИАТ», так как последний для производства автомобилей приобретает комплектующие части у западногерманских автогигантов «БМВ» и «Мерседес-Бенц», а также у французского концерна «РЕНО». Таким образом, по заключению Гийома, СССР имеет уникальную возможность «одним выстрелом убить трёх зайцев» — надолго «привязать» к себе экономики сразу трёх крупных западноевропейских держав: Италии, ФРГ и Франции. Согласно выводам разведчика, укрепление экономических связей СССР с указанными странами будет иметь и политические последствия: они и в дальнейшем будут проводить внешнюю политику без оглядки на Соединенные Штаты Америки. Наконец, утверждал Гийом, учитывая, что итальянская автомобильная промышленность находится в состоянии стагнации, владельцев «ФИАТ» можно будет без труда склонить к заключению сделки на условиях советской стороны.

Маркус Вольф, оценив важность донесения «ХАНЗЕНА», немедленно вылетел в Москву, где доложил информацию председателю КГБ Юрию Андропову, а он ознакомил с нею Алексея Косыгина. Последний полностью согласился с доводами «ХАНЗЕНА» и, высоко оценив усилия ГУР, поставил на Политбюро вопрос о поощрении немецких товарищей.

Секретные Указы не заставили себя ждать: Маркус Вольф был награждён орденом Красного Знамени, Гюнтеру Гийому было досрочно присвоено звание полковника ГУР.

...Таким образом, отправной точкой для заключения в 1966 году договора между Советским Союзом и Италией о строительстве Волжского автозавода (ВАЗ) стала аналитическая справка-донесение Гюнтера Гийома. Сделка обошлась СССР в беспрецедентно малую в мировой практике сумму — всего в 550 миллионов долларов!

 

Жизнь наверху

1 октября 1969 года Вилли Брандт выиграл выборы и стал канцлером ФРГ. Он помнил о заслугах Гийома в деле продвижения руководителей СДПГ различных уровней на высокие посты в местные и федеральные органы управления. Поэтому он поручил Хорсту Эмке, главе своей администрации, решить вопрос о включении Гийома в свою ближайшую орбиту. Что и было сделано.

В 1970 году Гюнтеру Гийому было поручено создание правительственного бюро для проведения съезда СДПГ в Саар-брюккене. Гийом, будучи руководителем этого подразделения администрации федерального канцлера, лично общался с ответственными сотрудниками БНД, вследствие чего с согласия Федерального бюро по охране Конституции получил доступ к закрытой информации высшей степени секретности, которая тут же становилась известна ГУР и КГБ...

В 1973 году Гийом стал личным референтом канцлера, курирующим финансовые поступления в СДПГ, но затем был переведён на должность референта по партийным вопросам. С тех пор он участвовал как в заседаниях правлений СДПГ и её фракций, так и в совещаниях заведующих отделами правления партии.

...Однако наибольшую пользу ГУР и КГБ «ХАНЗЕН» принёс в 1970—1972 годах, во время подготовки Хельсинского Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Своевременно информируя о позиции западноевропейских партнёров ФРГ, а также Соединённых Штатов Америки в отношении окончательной редакции положений Декларации Совещания, разведчик помог СССР и странам Варшавского Договора выработать оптимальную линию поведения для успешного отстаивания своих интересов.

Кроме этого, Гийому удалось добыть три особо важных документа.

Первым было письмо президента США Ричарда Никсона, которое он 3 июля 1972 года направил Вилли Брандту, с просьбой побудить французское руководство подписать Атлантическую хартию, согласно которой западноевропейские страны-члены НАТО должны были подтвердить главенствующую роль США.

Вторым — подробный отчёт о конфиденциальных переговорах Брандта с Никсоном и министра иностранных дел ФРГ Вальтера Шееля с госсекретарем Киссинджером. В ходе встреч американский президент откровенно признался, что Советский Союз достиг такого прогресса в области военной техники, при котором нанесение первого ядерного удара Соединёнными Штатами становится за пределами возможного.

Третьим документом была докладная записка руководителя Федерального бюро по охране Конституции Эгона Бара, в которой он советовал канцлеру не поддаваться давлению американцев, ставя на карту хорошие отношения как с партнёрами по НАТО, так и с СССР.

Все три документа свидетельствовали о том, что разногласия внутри НАТО продолжают обостряться, чем не замедлил воспользоваться Советский Союз, вынудив США подписать в мае 1972 года Договор об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО) и Договор об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-1)...

 

Провал с политическими последствиями

Осенью 1972 года во время встречи со своим оператором был арестован один из старейших агентов ГУР в Федеративной Республике, сотрудник Восточного Бюро немецких профсоюзов Вильгельм Гронау. Это не привело бы к провалу «ХАНЗЕНА» и «АНИТЫ», если бы в записной книжке оператора значилась не фамилия «Гийом», а более распространённая немецкая фамилия, вроде Майер, Шмидт или Шульце. Но... Судьба следовала своему неумолимому ходу, и один начинающий сотрудник Федерального бюро по охране Конституции (контрразведка ФРГ) занялся скрупулезным изучением расшифрованных, но не идентифицированных радиограмм, запеленгованных на территории ФРГ, начиная с середины 1950-х годов.

Эврика! Сравнив даты поступавших поздравительных телеграмм с днями рождений Гийомов, сыщик-педант был вознаграждён за свою дотошность — он получил документальное подтверждение тому, что чета Гийом в течение более десяти лет получала шифрованные радиограммы из советского разведцентра Карлсхорст, что в Восточной Германии.

Вслед за этим руководство Федерального бюро по охране Конституции было озабочено двумя проблемами — тотчас же арестовать Гийомов, чтобы как можно быстрее «выбить из них» доказательства преступной деятельности, или оставить их на своих постах, чтобы, наблюдая за ними, уличить их в разведывательных связях с ГУР. Решено было избрать второй способ. Сначала велось наблюдение за Кристель, основывавшееся на предположении, что связь с курьером, а, значит, и с Центром, шла через нес. Контрразведчики надеялись схватить её при передаче материалов курьеру и таким образом заполучить необходимую доказательную базу шпионской деятельности супругов.

Однако сугубо политические мотивы, преследовавшие своей целью отстранение от власти Вилли Брандта, заставили Федеральное бюро по охране Конституции перенести сроки ареста Гийомов. Зачем? Для того, чтобы канцлер как можно глубже увяз в своих отношениях с четой Гийом, после чего его отставка была бы неминуема. И всё потому, что среди «ястребов» Федеративной Республики и в её спецслужбах, тесно связанных с ЦРУ, росло недовольство политикой канцлера, не на словах, а на деле стремившегося к примирению двух враждующих социальных систем...

 

О провалившихся разведчиках замолвите слово...

Плотное наблюдение за супругами велось более года, однако доказательств их шпионской деятельности получить так и не удалось, и 24 апреля 1974 года было решено арестовать Гийомов.

Доказательство своей связи с разведорганами ГДР представил, вернее, провозгласил сам Гюнтер. Завидев на пороге своей квартиры группу контрразведчиков, он, срывающимся от волнения голосом, прокричал:

«Прошу учесть, что я — офицер ГУР и гражданин ГДР!»

Это признание было основным доказательством вины Гюнтера Гийома. Единственным и последним. Большего от него контрразведчикам добиться не удалось в течение всего следствия. Молчала и Кристель...

Гюнтер Гийом был осужден на тринадцать лет, его жена — на восемь.

В это время Маркус Вольф беспрестанно курсировал между Берлином и Москвой, ломая голову над тем, каких агентов можно было бы предложить Западу на обмен. Отставка Вилли Брандта 6 мая 1974 года существенно осложнила позиции ГУР, так как новый канцлер Гельмут Шмидт категорично заявил, что Гийомы должны отбыть наказание до последнего дня. Дело стало поистине «горячим» после того, как Фидель Кастро отказался выпустить в порядке обмена резидента ЦРУ полковника Джеймса Ханта, а Брежнев искусственно затянул освобождение Анатолия Щаранского...

Наконец в марте 1981 года произошёл обмен Кристель Гийом на двух западногерманских шпионов. По возвращении в ФРГ один из них поведал в интервью журналу «Шпигель», что западные разведчики, долгие годы томящиеся в тюрьмах ГДР, приветствовали бы любые действия правительства, которые бы облегчили их участь. Гельмуту Шмидту ничего не оставалось, как пойти навстречу пожеланиям освобождённого и... натиску ГУР.

1 октября 1981 года Гюнтера Гийома обменяли на шесть западногерманских шпионов...

 

— Товарищи офицеры! В числе многообразных мотивов, подвигавших относительно молодых женщин Западной Германии действовать в пользу ГДР, наряду с политическими убеждениями, желанием «срубить деньжат», неудовлетворенным честолюбием и просто азартом, была любовь и личная привязанность к сотруднику Главного управления разведки.

В 1960-х годах и вплоть до крушение Берлинской стены под руководством и при личном участии начальника ГУР генерала армии Маркуса Вольфа успешно реализовывалась стратегическая операция под кодовым названием «Красный Казанова». Она предусматривала привлечение к сотрудничеству секретарш, имевших доступ к документам, составлявшим государственную, военную или экономическую тайну.

А всё потому, что штатные психологи ГУР установили: агенты-женщины работают эффективнее, чем их коллеги-мужчины. «Шпионы в бюстгальтерах» более наблюдательны, лучше запоминают детали бесед, а уж об их способностях к иностранным языкам и склонности к лицедейству вообще ходят легенды. Но самое поразительное в том, что женщины-шпионы в состоянии обдумывать (!) несколько проблем одновременно.

Некогда волновавший современников вопрос: «А женское ли это дело — добывание секретов?» — в XX веке утратил свою актуальность. Вот какой ответ дал па него Пауль Леверкюн, известный в засекреченных до недавнего времени кругах эксперт германских спецслужб:

«...Еще полезнее иметь дело с женщинами-агентами, как порядочными, так и продажными. Они редко возбуждают подозрение и могут раскрыть тайну в такой обстановке, где мужчины оказались бы бессильными и недостаточно ловкими».

И ещё: «Тайна, которую нельзя узнать через женщину, по всей вероятности, так и останется тайной навсегда...»

Для вовлечения секретарш в орбиту деятельности ГУР, — как правило, это были женщины бальзаковского возраста с не-сложившейся личной жизнью,—в ФРГ из Восточной Германии маршрутировали под видом беженцев агентов-красавцев. Эти неотразимые «мачо» после недолгих интенсивных ухаживаний предлагали избранницам руку и сердце и, заключив с ними брак, приобщали к шпионскому промыслу.

Среди осуждённых за шпионаж секретарш, которые, выйдя замуж за восточногерманских разведчиков-нелегалов, работали на ГУР, были Ирэна Шульц из министерства науки, Герда Шретер, работавшая в западногерманском посольстве в Варшаве, Гудрун Браун из министерства иностранных дел, Урсула Шмидт из Ведомства федерального канцлера и многие, многие другие...

А теперь — к конкретному примеру из уже известной вам серии САВРО. Но прежде чем приступить к теме сегодняшнего занятия, я коротко остановлюсь на некоторых эпизодах из доисторической эпохи...

Этот пассаж генерал Козлов произнес нарочито громко и обвел взглядом группу из 15 курсантов, слушателей Курсов усовершенствования оперативного состава при Ленинградской

Школе КГБ. Встретив заинтересованное внимание в обращенных на него глазах, назидательным тоном добавил:

— Связь между шпионским промыслом и любовными интригами существует с незапамятных времен. Поэтому возьму на себя смелость заявить, что взаимодействие между шпионажем и любовью не является изобретением ни авторов бульварных романов, ни экспертов секретных служб. А первое свидетельство взаимовыгодного сотрудничества представителей двух древнейших профессий мы обнаруживаем в книге Иисуса Навина.

Согласно Священному Писанию, он послал двух разведчиков в Иерихон, где они переночевали в доме блудницы Раав. Ищейки царя Иерихонского сообщили ему о присутствии чужаков в жилище Раав. Увидев приближающихся стражников, Раав спрятала шпионов на кровле дома, заявив страже, что, хотя она и принимала у себя чужестранцев, но они уже отбыли в неизвестном направлении. Таким образом, она спасла жизнь двум агентам, действовавшим в глубокой тайне. Впоследствии уже они в знак благодарности спасли Раав от неминуемой гибели.

Много веков спустя французские летописцы, пытаясь найти скрытую пружину несчастий рода человеческого в непреходящем влечении мужчины к женщине, наставительно поучали своих современников: «Ищите женщину!» По их мнению, именно она, выступая в роли обольстительницы, являлась первопричиной всех бед.

В ходе сегодняшнего занятия мы рассмотрим связь между любовью и шпионажем, где обольстителем выступил мужчина. На этом примере, ставшем хрестоматийным, вы узнаете, как профессионалы реализуют оперативный приём, именуемый как ввод агента в разработку с целью получения информации. По сути, это — гибрид ввода и подставы. Поясню: в нашем конкретном случае инициатива установления контакта принадлежала агенту, но она полностью отвечала чаяниям и ожиданиям объекта...

 

ЗАСУШЕННЫЙ БУКЕТ РОЗ «Альказар-шоу»

19 февраля 1978 года, 24 часа 00 минут. Боннская тюрьма. Отсек для государственных преступников. Прильнув к дверному глазку, молодой надзиратель со звучной фамилией Ван дер Бильт в течение минуты наблюдал за узницей одиночной камеры № 1.

Согласно инструкции, в камеру надо заглядывать ежечасно и все действия поднадзорной фиксировать в журнале. Каждое утро эти записи затем поступали к следователю для анализа и выработки правильной тактики допроса и к начальнику тюрьмы для возможных изменений условий её содержания.

Ван дер Бильт щёлкнул крышкой глазка, скорчил брезгливую гримасу и направился к столу, за которым сидел пожилой седовласый напарник.

— Ну, как она, Курт?

— Всё в порядке... Накрылась одеялом с головой, сучит ногами. Немудрено — кто ж сможет заснуть при таком ярком свете в камере! А вообще, герр Отто, знаете, что я вам скажу? В день, когда сюда поместили эту девку, для себя я сделал вывод, что государственное преступление отвратительно не только по своей сути, но и по форме...

— Что ты имеешь в виду?

— Внешность нашей заключённой... Ну и образина! Два дня назад я с женой побывал в «Оазисе грёз», на выступлении ансамбля «Альказар-шоу», да-да, того самого, о котором сегодня трубят все газеты. Так я вам доложу: это—настоящая передвижная кунсткамера! А наша рыжая подопечная из первой камеры напоминает мне отдельные экспонаты из ансамбля ...

— По-твоему, там есть государственные преступники? — подначил молодого коллегу седовласый.

Ван дер Бильт иронии не уловил и ответил вполне серьёзно:

— Нет там никаких госпреступников, герр Отто... Просто внешне она схожа с некоторыми из них... Да вы и сами пришли бы к такому выводу, если бы вам довелось побывать на представлении. Если вам интересно, герр Отто, я расскажу подробно...

— Валяй, впереди у нас целая ночь...

— Вы, конечно, герр Отто, из исторических романов знаете, — угодливо ловя взгляд старшего по возрасту и по званию собеседника, начал Курт, — что у одной из жен короля Генриха Восьмого было три груди... Но речь не о ней — о таких же уродцах, которых предприимчивый израильтянин Эмиль Барановский собрал по всему свету и гастролирует с ними по самым фешенебельным курортам Европы, ну и к нам, в Люденсдорф, заскочил. У нас он получит громогласную рекламу, а потом махнет со своим аттракционом за океан, в Штаты...

— Он что? Демонстрирует заспиртованных человеческих аномалов? Эка невидаль! В 1941-м на Восточном фронте мне довелось видеть солдат с такими увечьями, что в пору их помещать в кунсткамеру...

— Да нет же, герр Отто! Экспонаты Барановского — не в колбах и пробирках, а во плоти и крови, за деньги выставляющие себя напоказ всем желающим... Впрочем, и нежелающим — тоже! Значит так. Когда публика в ресторане основательно захмелеет, герр Зигмунд Лейзенбок, хозяин «Оазиса», сцену предоставляет уродцам из ансамбля «Альказар-шоу»...

Начинает он с демонстрации самой простой патологии: выводит в зал 7 членов какого-то арабского то ли клана, то ли племени, у которых на обеих руках и ногах по шесть пальцев. Поясняет, что члены этого племени, чтобы сохранить своё отличие от других представителей рода человеческого, женятся только между собой. Самое интересное, что если в этом шестипалом семействе появляется новорожденный с пятью пальцами на руках и ногах — всё! Муж требует развода.

— Почему?

— Он считает, что жена изменила ему с ненормальным! Но это — только начало. Вслед за арабами Барановский, что называется, достает из рукава козырного туза — выталкивает на сцену короля уродцев. Думаю, этот израильтянин — отменный психолог: стартует на малых оборотах, потом включает полный газ, а затем шоу уже катится само по себе. Но денег эти монстры собирают с присутствующих в зале тьму-тьмущую!

— Что, прямо-таки с шапкой по столам ходят?

— Представьте себе, герр Отто, да! Ну, посудите сами, кто может отказать существу, у которого единственным человеческим признаком является лишь его взгляд, преисполненный мольбы. Некоторые слабонервные клиенты не выдерживают зрелища и, разрыдавшись, либо падают в обморок, либо уходят. Но после того, как заплатят... А платят всегда! Деньги, которые они дают, что-то вроде отступного человеческому уродству...

Да, так вот я начал о короле уродцев. Он из Индии, зовут его Коко. Он — гибрид, то есть его мать должна была родить двойню, но в итоге получился один Коко...

— Не понял? — седовласый вскинул бровь и потянулся к пачке сигарет.

— Сейчас поясню, герр Отто... Голова у него одна, а вот некоторых органов явно в избытке, природа вынудила его позаимствовать их у своего брата-близнеца. У этого Коко, например, четыре ноги, четыре руки, два комплекта половых органов. На спине он таскает тельце своего безголового братца-близнеца, с которым его связывает только шея.

— Какой ужас! Неужели он в зале появляется голым?! — надзиратель от удивления поперхнулся табачным дымом.

— А для чего бы тогда нужно было затевать весь этот балаган? — как бы между прочим спросил Ван дер Бильт.—Разумеется, на сцену он выходит, в чём и с чем мать родила. Иначе он ничего не заработает, разве вы не понимаете, герр Отто? Да и не только он — весь зверинец Барановского появляется на публике только нагишом!

— А женщины в этом зверинце есть? — седовласый настороженно смотрел на Курта.

— А как же! Есть одна. Француженка по прозвищу «Женщина во фраке». К её собственному тазу природа припаяла еще один, рудиментарный член с дополнительными ногами-яйцами. При ходьбе эта пара недоразвитых ножек болтается, как фалды фрака, отсюда и прозвище...

— Потрясающе!

— У неё в паху растут две рудиментарные груди, которые она дает потрогать всем желающим...

— Что, неужели находятся и такие?!

— Желающих, хоть отбавляй, я же сказал вам, шоу начинается, когда публика в зале ресторана находится в крайней кондиции подпития...

— Курт, неужели никто из репортеров не пытался снять этих уродцев на видеопленку во время выступлений? Ты только представь, какой сенсационный репортаж можно сделать, показав этих страшилищ по телевизору или опубликовав их снимки в газетах! И тогда пенсионерам, типа меня, не пришлось бы тратить огромные деньги, чтобы ехать в Люденсдорф, в этот «Оазис грёз»...

— Нет, герр Отто, в «Оазисе» любая съёмка категорически запрещена как таковая... Впрочем, вы меня отвлекли, слушайте дальше. Есть там еще один уникум, прямо-таки ископаемое чудовище, но его редко выпускают на люди.

— Почему? — надзиратель потянулся за новой сигаретой.

— Ну, во-первых, общение с ним, что называется, на любителя, уж больно омерзительное впечатление производит на зрителей его патология. Во-вторых, он, в отличие от своих собратьев, достаточно интеллектуально развит и для него выйти на сцену — что взойти на Голгофу. Говорят, что он — отпрыск какого-то английского лорда, который отказался и от него, и от жены сразу же, как только увидел, какой чудовищный сюрприз преподнесла ему природа. Этот парень по имени Эдвард Мордейк внешне очень красив, к тому же он талантливый музыкант — играет на нескольких инструментах. Но при этом у него два лица, одно из которых — женское!

— Да ты что! — надзиратель всем корпусом откинулся назад, едва не рухнув вместе с креслом на пол.

— Ну да, именно так о нём нам с женой и рассказывали, потому что сами мы его не видели. Его вообще мало кому удавалось видеть, так как он часто впадает в депрессию и прячется от людей. Говорят, он уже несколько раз пытался покончить с собой. Думаю, что всё это из-за того, что если для остальных уродцев из балагана маэстро Барановского выступления и клянченье денег, — это карнавал, где они забавляются, как дети, то для бедняги Эдварда — это пытка...

— Так у него две головы?

— Нет, герр Отто, два лица... Одно, как у всех, — спереди, а второе—на затылке. Оно не ест и не говорит, но может вращать глазами и даже плакать и смеяться, представляете!

— О, майн Готт! Курт, ты меня убил наповал! Это же настоящий двуликий Янус!

— Да, точно, так и есть... Говорят, он пытался связаться с врачами, чтобы ему удалили лицо с затылка, но как только Барановский узнал об этом, он посадил беднягу на цепь...

— А как же он его перевозит?

— Так и перевозит. Приковывает к себе наручниками и — вперед! Чтобы, значит, тот не сбежал, ибо тогда Барановский лишится едва ли не самого высокооплачиваемого экспоната. У него уже один такой умер, некто Паскуаль Пиньон, мексиканец с двумя головами...

— Черт возьми, да сколько же аномалий в природе!

Не обратив внимания на восклицание напарника, Ван дер Бильт увлеченно продолжал:

— Так вот у того, покойного Пиньона, на лбу росла вторая голова, которая тоже могла беззвучно шевелить губами и вращать глазами. Однако со временем эта меньшая голова утратила все свои функции и превратилась в бесформенный нарост. После чего Барановский избавился от экспоната...

А, вот еще что я вспомнил! Последнее время маэстро Барановский якобы накачивает Эдварда наркотиками, чтобы тот был покладистым и давал желающим из числа зрителей прикоснуться к своему второму лицу.

— Мне кажется, что и смотреть-то на это не совсем приятно, не то чтобы прикасаться. — Седовласый укоризненно покачал головой.

— Не драматизируйте, герр Отто! Услышите еще об одном экспонате — ахнете! Этого Барановский оставляет на десерт...

Этот — настоящий фаворит, жемчужина коллекции израильтянина, гвоздь его программы... Кубинец по имени Хулио Дос Сантос. Сложен и красив, как молодой Бог. Ему посчастливилось родиться с лишней парой ног и дополнительным... пенисом! Но если дополнительные ноги—просто рудименты, болтающиеся сами по себе, то его второй член, как и первый, — всегда на боевом посту! Я в постели с ним, слава Богу, не был, судить не могу, но слышал, что одна из штатных проституток «Оазиса» рискнула попробовать, каково быть скрипкой, на которой играют одновременно два смычка...

— Аллее, Курт, прекрати! Мне с моим больным сердцем это слышать противопоказано. Давай сменим тему... Кстати, уже пора взглянуть, как там наша подопечная. Ну-ка, сходи, посмотри...

 

Самоубийство с организационными последствиями

Отшатнувшись от глазка, побледневший Курт обернулся и срывающимся от волнения голосом просипел:

— Герр Отто, герр Отто, скорее сюда... У неё под кроватью красная лужа...

Седовласому, прошедшему Восточный фронт, хватило взгляда, чтобы понять: под кроватью, на стерильно чистом белом полу — лужа крови.

— Ну, что стоишь, молокосос! — заорал он на Курта. — Звони в дежурку, вызывай врача и старшего наряда, быстро!

...Врач был бессилен вернуть женщину к жизни—потеряла слишком много крови, вспоров себе артерию у запястья левой руки—невероятно! — черенками розы. И это была не гипотеза. Рядом с покойницей лежало более двух десятков окровавленных черенков. Их самоубийца взяла из стоявшего в углу камеры глиняного горшка — из него торчал целый сноп засушенных роз, неведомо как оказавшихся в камере.

Эксперт-патологоанатом пояснил сгрудившимся вокруг трупа служащим тюремной администрации, что смерть наступила от чрезмерной кровопотери, о чём свидетельствовали матово-восковой цвет кожи покойной, заострившиеся черты лица, синюшные губы и черные ногтевые ложа, словом, в теле покойной просто не осталось крови для жизнедеятельности. Орудием самоубийства были толстые, как карандаши, засохшие черенки роз с шипами, которые больше напоминали зубы акулы...

— Эго ж как нужно хотеть перебраться в мир иной, — воскликнул эксперт, — чтобы шипами, как тупой пилой, разорвать ткань на запястье, перерезать вену, сухожилие и добраться до артерии! Господа, в моей практике такого еще не было. Да что там моя практика! В специальной литературе вы ничего подобного не найдете. Это — уникальный случай самоумерщвления. Уверяю вас, он непременно войдет в учебники криминалистики!

Подумав секунду, патологоанатом добавил:

— Трудно сказать, сколько продолжалось самоистязание, но, судя по всему, — довольно долго. Взгляните, господа, на количество использованных черенков. Их — двадцать пять! А теперь посмотрите на её искромсанные губы. Бедняжка кусала их от боли, чтобы криками не привлечь к себе внимание надзирателей... Стоп! Но она не могла не стонать. И что же? Выходит, охранники ничего не слышали. Черт подери, чем же они занимались, когда заключенная вершила аутодафе?!

Под его негодующим взглядом Ван дер Бильт и седовласый Отто опустили глаза.

Эксперт, театрально потрясая кулаками, запрокинул голову назад и, будто что-то вспомнив, застыл, как вкопанный.

— Господа, судя по всему, это самоубийство — не спонтанный акт. Женщина готовилась к нему. И, прежде всего, психологически. Если это так, а мой опыт освидетельствования самоубийц подсказывает мне, что я не ошибаюсь, тогда... Тогда я не понимаю, почему она не оставила предсмертной записки! Думаю, что вам, господа, как представителям администрации, в инциденте надо разобраться досконально!

Членов тюремной администрации так увлекло красноречие добровольного лектора, что, конечно, они не могли заметить, как при этих словах правая рука седовласого Отто конвульсивно вздрогнула и скользнула к карману брюк...

...Первым в инциденте разобрался Гюнтер Ноллау, глава Федерального бюро по охране конституции.

Вне себя от ярости — «Кто разрешил розы в камере?!» — Ноллау, не дожидаясь ответа, приказал отстранить от работы следователя, который вёл дело, а дежурных надзирателей — Курта Ван дер Бильта и Отто Шмидта—уволить без выходного пособия: «Прошляпили — получайте!»

Для седовласого Отто это будет удар, сравнимый с нокаутом. Он не только потеряет зарплату госслужащего, но и лишится ежемесячных бонусов, которые получал от Бюро, где состоял платным осведомителем под кодовым номером Н-19—41.

...Действовал Отто Шмидт по отработанной десятилетиями схеме. Сначала он ненавязчиво, походя, предлагал свою помощь и выполнял мелкие просьбы заключенных, чем постепенно завоевывал их доверие. Ему, обаятельному и ироничному балагуру, психологу и актеру по жизни, это давалось легко. Став своим для жертвы, он прозрачно намекал, что через него можно установить связь с внешним миром. Связь — на выбор: телефонная, телетайпная, телеграфная, да хоть почтовая с использованием голубей — только платите! Заключенные обычно прибегали к самому простому способу: передаче через «душку Отто» записок. Ради этого он и был завербован Бюро ещё в 1949 году.

Сведения в записках, которые всегда попадали к сотрудникам Бюро, но не всегда к адресату, использовались по-разному: внесение корректив в тактику ведения допроса и расследования, организация оперативной игры с оставшимися на воле подельниками заключенного, либо их задержание.

Не подкачал Н-19—41 и в случае с подследственной из камеры № 1. Стоило ей отдать Отто письмо для мужа, и за его абонентским почтовым ящиком в Вене было установлено круглосуточное наблюдение.

...Слушая гневные эскапады патологоанатома, Отто незаметно сунул руку в карман и зажал в кулаке листок бумаги—письмо покойной, которое он ire успел передать по назначению.

«Чёрт побери, кто бы мог подумать, что всё закончится лужей крови?! Впрочем, бескровных войн не бывает, неважно, горячая она или, как сейчас, — “холодная”. Мне ли, солдату, прошедшему горнило Второй мировой, а ныне работающему «негласным добытчиком вещественных доказательств», этого не знать?!»

Отто стал соображать, как быстрее — ведь на улице ночь! — встретить своего оператора, чтобы избавиться от письма, которое, казалось, вот-вот прожжет карман...

* * *

Франц Крейцель, вновь назначенный следователь из Федерального бюро по охране конституции, в ожидании, когда сформируют бригаду по расследованию кровавого инцидента в камере № 1, достал из сейфа уволенного предшественника пухлый том уголовного дела, чтобы ознакомиться с материалами допросов. Но, прочитав вводную часть, отодвинул от себя дело, закурил и глубоко задумался.

...Леонора Кранц — в девичестве Сюттерляйн, сотрудница МИД, обвинялась в шпионаже в пользу неустановленного государства (предположительно — Австрия, ГДР и СССР) и в похищении более трёх тысяч документов под грифом «Сов. секретно» и «Особой важности». За это ей грозило от 12 лет до пожизненного тюремного заключения.

Сотрудники Федерального бюро по охране конституции сошлись во мнении, что эта цифра — три тысячи — весьма условна, так как учтены лишь те документы, за которые расписалась обвиняемая. В реальности же у неё был неограниченный доступ к секретной документации. Возможно, чтобы излишне не волновать шефа (а может, наоборот, чтобы довести его до инфаркта!), в меморандуме на его имя и фигурировало это количество — «три тысячи».

Учитывая частые выезды Фрица Кранца, мужа покойной, в Вену, можно было предположить, что похищенные материалы он либо отдавал прямо в руки работодателю (значит, он шпионил в пользу Австрии!), либо связнику. Как бы то ни было, в основании — хорошо отлаженный семейный подряд: жена похищала — муж передавал. На кого же всё-таки работал этот тандем?

Ответ найти не просто. А всё потому, что ещё в 1945 году Вена стала охотничьим угодьем для «охотников за головами» — вербовщиков и офицеров-агентуристов спецслужб Западной Европы и Советского Союза: от набирающей силу западногерманской БНД и английской СИС до КГБ и ГРУ. Стараниями квартета столица нейтральной Австрии превратилась в европейскую явочную квартиру, куда со всех концов Западной Европы для встреч со своими операторами и связниками слетались «ласточки» и «вороны».

Во времена «холодной войны» Вена превратилась во всемирную явку — к квартету присоединились ЦРУ и РУМО (военная разведка США), — став излюбленным местом встреч сотрудников спецслужб со своими агентами, которые действовали от Афин до Осло и от Хельсинки до Мадрида. Профессионалы шутили: «Если Амстердам—рай для сексуальных меньшинств, то Вена — Эдем для шпионского большинства».

Офицеры ЦРУ, РУМО и западноевропейских спецслужб сообща занимались шпионским промыслом, по-джентльменски проводя разделение труда, — кто-то похищал, а кто-то приобретал добытую информацию. Кто-то вербовал, а кто-то проверял кандидатов на вербовку на конкретных заданиях. Бывали, разумеется, накладки, были обделённые и призёры, но серьёзных конфликтов в этой тайной когорте единомышленников удавалось избегать всегда.

Приблизительно то же самое происходило и в лагере спец-службистов из СССР и из соцстран Восточной Европы, при этом повышенной активностью отличались сотрудники Главного управления разведки под руководством Маркуса Вольфа...

«Стоп! — воскликнул Крейцель. — А что если Кранцы работали на генерала Вольфа? А от него и до КГБ — рукой подать. Известно ведь, что Вольф считает себя “младшим братом” Андропова. Впрочем, теоретически Кранц мог и напрямую снабжать КГБ похищенными материалами, исключив ГУР как промежуточную инстанцию».

Следствию предстояло установить национальную принадлежность адресата, другими словами, местонахождение спецслужбы, потреблявшей похищенные в МИД документы, маршруты их передвижения, а также детали шпионского промысла супругов Кранц, ибо, мало ли какие подробности ещё могут всплыть в ходе допросов!

«Увы, теперь что-то выяснить не представляется возможным — женщина мертва, а муж далеко — либо катается на лыжах в австрийских Альпах, либо пьёт пиво в берлинском гаштете, либо водку на подмосковной даче КГБ — поди разберись!»

Крейцель в сердцах ударил кулаком по столу и вновь придвинул к себе том уголовного дела...

 

Одиночество в толпе

В семь лет Леонора Сюттерляйн осталась круглой сиротой — родители погибли в авиакатастрофе, когда ей не исполнилось и пяти, а бабушка, которая, оформив опекунство, забрала девочку к себе, умерла через год. Других родственников не нашлось, и по решению бургомистрата Бонна бабушкину квартиру опечатали до совершеннолетия девочки, а её саму определили в интернат.

Короткая стрижка «а-ля Гаврош», угловатые движения и размашистая походка, потертые джинсы и рубашка-ковбойка, наконец, низкий голос и отсутствие всякого намека на грудь вводили в заблуждение окружающих—Леонору в сё 14 лет все принимали за мальчишку. Впрочем, она ничего не имела против — с подругами ей фатально не везло, поэтому в обществе мальчишек она чувствовала себя как рыба в воде.

От других воспитанников интерната Леонору отличали феноменальная память, прилежание и склонность к изучению иностранных языков. Этим объясняются её достижения на ежегодных школьных олимпиадах—там она неизменно завоевывала призовые места. А её успехи в переводах на немецкий язык английских, французских и итальянских современных авторов привлекли внимание чиновников из департамента по работе с персоналом министерства иностранных дел Западной Германии. Ничего удивительного, что по окончании филологического факультета Боннского университета Леонору пригласили на работу в МИД.

Пройдя все проверки и тесты, в том числе и на полиграфе, Леонора была зачислена сначала стажером, а с июля 1966 года стала работать самостоятельно в отделе «Телько», где расшифровывались и передавались дальше телеграммы всех западногерманских посольств. В свои 22 года Леонора имела высшую степень допуска к секретам, составлявшим государственную тайну. За секретность ей полагалась надбавка к основной зарплате.

Казалось бы, жизнь Леоноры удалась. Увы! Через десять лет безупречной службы в престижной синекуре, даже при жалованье, превышавшем зарплату трёх квалифицированных рабочих автоконцерна «Мерседес», она не была не то что счастлива, — не испытывала даже морального удовлетворения. Виной тому было одиночество — ни родственников, ни подруг, ни даже (что удручало более всего!) интимного партнера. Из-за её внешности мужчины шарахались от неё, как от гранаты с выдернутой чекой.

Однако, будучи заядлым оптимистом, Леонора, даже подойдя к рубежу в тридцать два года, не теряла надежды на замужество. Она жаждала любви и готова была одарить ею любого благовоспитанного, благородного, пусть даже некрасивого мужчину преклонного возраста. Она всё равно назвала бы его «принцем». Его появления она ждала каждый день, но он почему-то не спешил объявляться. Особую остроту ожидание чуда приобретало накануне праздников и в новогоднюю ночь, поэтому в такие дни Леонора всегда накрывала стол на двоих...

Кстати, о принце. Чтобы скрасить своё одиночество, Леонора завела говорящего попугая, которого назвала... конечно, — Принц! Тот быстро овладел дюжиной фраз, которые хозяйка часто произносила вслух, находясь в состоянии глубокой задумчивости. Особенно часто попугаю приходилось слышать: «Ну же, принц, приходи, я жду!» или «Принц, сколько ещё тебя ждать, негодник?» Попугай, подражая Леоноре, вслед за ней повторял восклицания. И вот что удивительно! Птица была настолько понятлива и чувствительна к изменениям в настроении хозяйки, что фразы озвучивала всегда вовремя: либо в тот момент, когда у Леоноры от тоски кошки скребли на душе, и она со слезами на глазах напевала грустную бабушкину песню из своего детства, либо, когда, получив извещение о причитающемся ей гонораре за разгаданный кроссворд в журнале, плясала от радости.

В любом случае, стоило только Принцу гаркнуть своим хриплым голосом пару фраз про тёзку — всё! Женщину охватывал восторг, и она одаривала своего духовника его любимым блюдом — вареной гречневой кашей. Но бывало, что попугай, устав от безразличия хозяйки, а скорее чтобы получить деликатес, начинал громогласно требовать явления принца...

* * *

Чтобы дать выход своей нерастраченной энергии, а заодно встретить пусть не спутника жизни, но хотя бы партнера-временщика, Леонора с монашеской неистовостью стала посещать всевозможные кружки и клубы по интересам. Стартовав на курсах по привитию навыков скорочтения, она добралась до клуба уфологов, где в бесплодных спорах о неземных цивилизациях и о наших братьях по разуму во Вселенной провела целый год. Наконец поняла, что всё это пустое, и поиск предприняла в других присутственных местах. Через год в Бонне не осталось ни одной библиотеки, ни одного театра или концертного зала, где бы она не была завсегдатаем. Тщетно! Нигде не удавалось встретить ни подругу, ни жениха, ни мужчину-друга...

От безысходности она уже подумывала, не дополнить ли ей свою коллекцию иностранных языков, засев за изучение японского или китайского, как вдруг одна её сослуживица-сверстница выскочила замуж за водителя-дальнобойщика, которого случайно встретила в привокзальном гаштете.

«Стоп! — сказала себе Леонора. — Я посещаю места, обжитые яйцеголовыми интеллектуалами высокого полёта. А что если сменить вектор поиска и пошарить на социальном дне, может, именно там меня ждет Принц?!»

Решено — сделано. Свои стопы Леонора направила в гаштеты и в кафешки, где за кружкой пива коротали вечера таксисты, уборщики улиц, разномастная прислуга. И однажды ей показалось, что фортуна улыбнулась ей — к ней стал клеиться симпатичный молодой человек, много младше её!

Как выяснилось, начинающий таксист, накануне разбивший авто, забрёл в гаштет, чтобы утопить своё горе в алкоголе. Даже будучи в изрядном подпитии, он, увидев в глазах Леоноры немое согласие, пригласил её составить ему компанию — за шнапс платит он.

«Это только в кино всё начинается с шампанского и устриц в ресторане на Елисейских Полях,—успокоила себя Леонора, — в жизни — с гаштета и шнапса. Выбирать не приходится—будь что будет, выпью!»

После двух рюмок она осмелела и предложила продолжить вечер у неё дома. Но до сексуальных забав дело не дошло—таксист вырубился, едва переступив порог. Леоноре стоило большого труда дотащить бездыханное тело до кровати. Но на этом её злоключения не закончились. Регулярно просыпаясь, таксист хотел то пить, то писать. А коль скоро ходить самостоятельно он был не в состоянии, то Леонора всю ночь курсировала между кухней, туалетом и спальней, двумя руками стараясь удержать вертикально его бесчувственное тело...

Утром, выпроводив восвояси несостоявшегося партнера, Леонора, глядя на своё отражение в зеркале, беззвучно прошептала:

«Это только показалось, что фортуна мне улыбнулась. Нет! Она просто посмеялась надо мной. Всё, хватит шляться по гаштетам, пора покупать пса. Ещё неизвестно, что хуже — пёс, вылизывающий тебе гениталии, или ни на что не способный пьяный мужик в постели!»

С этими словами она извлекла из записной книжки газетную вырезку с объявлением: «Восточноевропейских собак, обученных куннилингусу, продадим овдовевшим или страдающим андрофобией женщинам, жаждущим получать сексуальные удовольствия».

Покупку овчарки пришлось отменить, ибо в новогоднюю ночь свершилось чудо...

 

Пришествие Принца

Едва Леонора закончила накрывать традиционный праздничный стол на двоих, в прихожей раздался звонок. Она сразу поняла: это — Принц! Кровь бросилась в лицо, сердце заколотилось в горле, во рту вмиг пересохло. Пулей подлетев к двери и не посмотрев в глазок, она распахнула обе створки. Первое,

что она увидела, был огромный букет белых роз, источавших божественный аромат. Такой букет она видела только по телевизору. Его преподнесли английской королеве Елизавете II во время празднования какого-то юбилея...

Букет качнулся, как занавес в Боннской опере, и на рампе возник — о, майн Готт! — Пришелец из её грёз, тот самый Принц.

Красивый, как языческий Бог, элегантный, ухоженный и обворожительный, как Ален Делон, он сквозь очки в тонкой золотой оправе неотрывно смотрел Леоноре прямо в зрачки...

—Добрый вечер!—бархатным баритоном, в котором звучал австрийский акцент, произнёс он. — Простите, могу я видеть фройляйн Леонору Сюстерляйн?

— Это я...

— Неудачная шутка! Два дня назад я познакомился с Леонорой на мессе в венском соборе святого Стефана... Я близорук, но не настолько, чтобы... В общем, она пригласила меня в гости но этому адресу... Ну-ка, держите!

Царственным жестом Пришелец вручил букет Леоноре, достал из кармана роскошного кашемирового пальто бумажник крокодиловой кожи, вынул визитную карточку и показал Леоноре.

— Да, это моя визитка... Но...

То ли от смущения, то ли от пьянящего аромата роз, то ли от явления сказочного Принца, а может, и от всего сразу у женщины закружилась голова, она потеряла дар речи и... окунула лицо в букет.

Первым нашелся Пришелец. Хлопнув себя по лбу, ОН раскатисто рассмеялся.

— Я всё понял... Шутите не вы, а та проказница, что вручила мне вашу визитную карточку... Ну, что ж, не пора ли нам вместе пошутить над ней, за то, что она присвоила ваше имя? Наверняка, она — из вашего близкого окружения. То-то она умоется, узнав от вас, с кем и как вы встретили Новый год...

С этими словами Пришелец оголил запястье и, взглянув на циферблат дорогущих швейцарских часов «Omega» в золотом корпусе, тихо произнес:

— Он уже на подходе — осталось меньше часа...

Леонора не успела ответить — вмешался попугай:

«Ну же, принц, приходи, я жду!» и «Принц, сколько ещё тебя ждать, негодник?»

Пришелец отреагировал мгновенно:

—А вот и приглашение! Только я — не принц, а Фриц, — и, увлекая женщину в квартиру, добавил: — Это ваш мажордом? Он очень строгий — негодником меня обозвал с порога... Уверяю вас, фройляйн, я исправлюсь — вот увидите!

Ну а дальше... Дальше Леонора целый месяц не могла выбраться из сказочного сна, в котором сошлись сладостная боль и исступленная страсть дни и ночи напролёт...

Опомнилась она, когда Фриц Кранц сделал ей предложение выйти за него замуж.

Будучи педантичной исполнительницей воли начальства и рьяно следуя инструкции министерства, Леонора бросилась к офицеру безопасности, чтобы сообщить установочные данные жениха.

Как выяснилось, возлюбленный—рыцарь без страха и упрёка олицетворял собой эталон нордической расы: ни порочащих связей, ни скандальных или уголовных дел ни в прошлом, ни в настоящем; абсолютное отрицание наркотиков, табакокурения и алкоголя; преуспевающий бизнесмен, в Бонне держит фотоателье; вдовец, детей не имеет; увлекается спортивными играми и путешествиями. И контрразведчики дали благословение на брак.

По настоянию Кранца, венчание состоялось в венском соборе святого Стефана.

«Дорогая, ты же помнить, что именно здесь мы познакомились в сочельник, — лукаво подмигнув невесте, пошутил Фриц. — Неужели ты забыла ту нашу встречу?»

Леонора оценила юмор возлюбленного. Да разве только юмор? Она могла часами рассказывать совершенно незнакомым людям о достоинствах своего суженого: и какой он щедрый, и какой он умный, и какой он заботливый, и какой он темпераментный, и, вообще, какой ОН... Тысячи эпитетов и все в превосходной степени. Словом, муж, отец и любовник в одном лице!

В Вене Кранц предстал перед ней во всём блеске галантного обожателя, одинаково комфортно чувствовавшего себя и в Музее истории искусств, и на гуляниях в честь праздника святого Валентина, где его широте и щедрости могли бы позавидовать арабские шейхи...

 

Трудовые будни

Через некоторое время «АСТОР» — рабочий псевдоним Кранца, капитана Главного управления разведки, — предложил шефу завербовать Леонору, выдав себя за офицера советской разведки. Свою идею обосновал тем, что в глазах Леоноры великая держава была чем-то более значительным и надежным, нежели ГДР, в отношении статуса и суверенитета которой она отпускала оскорбительные замечания.

Несмотря на этот казавшийся убедительным довод, генерал Вольф отверг, предложив свой вариант: Кранц откроется Леоноре как офицер австрийской военной разведки (НДА), действующий в ФРГ под прикрытием фотографа-предпринимателя.

Как оказалось позже, интуиция не подвела многоопытного «играющего тренера» — генерала Вольфа.

Благодаря его предложению, в результате операции «ДОН ЖУАН» удалось не только дезориентировать ищеек из западногерманской контрразведки, направив их поиск в тупиковом (в австрийском) направлении, но и надолго рассорить две родственные спецслужбы: западногерманское Бюро и австрийское Агентство по охране конституции и борьбы с терроризмом (БВТ — австрийская контрразведка).

...Формально вербовка не была проведена — подписку о сотрудничестве у Леоноры не отбирали, её использовали «втёмную», — но в секретных файлах ГУР и КГБ она значилась как источник под псевдонимом «ХЕЛЬГА».

«АСТОР» объяснил ей, что они вместе будут работать для благой цели — улучшения отношений Австрии с северным соседом, после чего Леонора стала приносить ему секретные документы из министерства иностранных дел.

Полгода всё шло хорошо. «ХЕЛЬГА», будучи женщиной неробкого десятка, хладнокровно набивала свою объёмистую сумку километровыми телеграфными лентами и беспрепятственно покидала здание МИД, не подвергаясь досмотру.

«АСТОР» обрабатывал доставленный материал в своём боннском фотоателье для вывоза его в Вену, а дальше добытая информация попадала к генералу Вольфу и председателю Андропову. Когда же «ХЕЛЬГУ» на три месяца послали в западногерманское посольство в Вашингтоне, ГУР и КГБ получили беспрецедентную возможность быть в курсе германоамериканских отношений на высшем уровне.

Но однажды ночью Леонора призналась мужу, что испытывает сильнейшие угрызения совести от одной только мысли, что ей приходится злоупотреблять доверием коллег. А для неё, добропорядочной католички, любое насилие над нравственностью, как и ложь, — это большой грех.

«Хорошо, что она назвала это злоупотреблением, а ведь могла выразиться и жёстче, употребив слово предательство!» — подумал «АСТОР» и немедленно связался с Центром, испрашивая совета.

Ответ не заставил себя ждать, и вскоре «АСТОР» и «ХЕЛЬГА», согласно разработанному в ГУР плану, выехали в Вену и уже по традиции посетили собор святого Стефана. Там в обусловленное время они «случайно» встретили священника, который «невзначай» предложил им исповедаться.

Первой к исповеди, как и планировали в ГУР, священник призвал Леонору. Из исповедальни она вышла с просветленным лицом. Увидев мужа, она бросилась в его объятия и радостно воскликнула: «Как хорошо, Фриц, что ты у меня есть!»

Когда «АСТОР» оказался глаза-в-глаза со священником, тот успокоил его, заверив, что «ХЕЛЬГА» проблем ни Центру, ни ему не создаст. Но лишь при одном условии: исповедоваться ей необходимо регулярно и, разумеется, только у него.

С тех пор и до самого своего исчезновения КГБ и ГУР имели в своём распоряжении агентов-священников, которые при необходимости могли оказать психологическую помощь верующим агентам, стоящим на распутье. Но это уже совсем другая история...

 

Арест

Когда глубокой ночью у входной двери раздался звонок, Леонора не сразу поняла, в чём дело, — у Фрица свои ключи, а гостей они дома никогда не принимали.

Вторгшиеся в квартиру двое сотрудников Федерального бюро по охране конституции — две дюжины других окружили дом и перекрыли черный ход, — предъявив свои удостоверения, поинтересовались, дома ли её муж.

Застигнутая врасплох Леонора, пытаясь взять себя в руки, срывающимся от волнения голосом выдавила из себя:

«Нет, он в деловой поездке, в Вене...»

Сотрудники переглянулись и понимающе заулыбались: где же ещё может находиться шпион? Конечно, в Вене — в шпионской столице Западной Европы!

«Как часто ваш муж ездит в Вену?»

«По мере необходимости».

«Вы часто составляете ему компанию?»

«Никогда!»

«Хорошо, фрау Кранц, собирайтесь, вам придется проехать с нами».

Леонора, ещё не понимая, что обречена, нахмурив брови, строго сказала:

«Не забывайте, что мне завтра с утра нужно быть на работе...»

«Не беспокойтесь, фрау Кранц, вопрос с вашим руководством уже улажен, оно в курсе, что на работе вас не будет...»

Женщина недоуменно вскинула брови и невпопад сказала:

«А как же мой попугай? Он же умрет с голоду. Я возьму его с собой!»

Контрразведчики переглянулись. Они явно не ожидали такого оборота.

«Нет-нет, фрау Кранц, возьмите только туалетные принадлежности. .. Все просьбы потом... к следователю, который будет вести ваше дело. Вам доставят всё необходимое, разумеется, в пределах дозволенного, но... после обыска».

Сотрудник подчеркнуто любезно предъявил ордер на арест и обыск...

 

Прощальное послание

Раздался стук в дверь, и на пороге кабинета возник межведомственный курьер.

— Герр Крейцель, это для вас! — на стол перед следователем лёг листок, вырванный из школьной тетради, с двух сторон исписанный бисерными буковками.

— Что это?

— Шеф сказал, что вы разберетесь сами... Распишитесь в получении!

— Спасибо... — следователь поставил закорючку в журнале.

Из первой фразы-обращения к получателю стало ясно: писала Леонора Кранц.

«Судя по тому, что текст исполнен разными почерками, — Крейцель с профессиональной дотошностью стал изучать записку, — можно сделать вывод, что послание составлено не в один присест, а в разное время. Следовательно, и самоубийство совершено не под влиянием импульса и мимолетного душевного смятения, а после долгих размышлений... Стоп! А как у женщины оказалась шариковая ручка? Это же категорически запрещено!»

...В 1975 году по указанию министра внутренних дел заключенным запретили иметь перьевые и шариковые ручки. Тому причиной был инцидент с арестантом-наркоманом, которого подозревали в подготовке покушения на канцлера Гельмута Шмидта и потому поместили в отсек для государственных преступников.

Перед заключением в камеру у него изъяли, как того требовала инструкция, колюще-режущие предметы. Через какое-то время следователь заметил, что его подопечный на допросах ведет себя, мягко говоря, неадекватно, а попросту находится в состоянии наркотического опьянения. Как такое могло случиться, если у него отсутствуют и наркотики, и орудия для их применения?!

Подследственному сменили одежду и постельное бельё, а в камере провели тщательный обыск, даже стены простукивали — ничего! А злодей по-прежнему на допросах появлялся под кайфом...

Видеоаппаратура, которую срочно установили в камере злоумышленника, прояснила картину. Всё было предельно просто: шприцем служила шариковая ручка, вернее, её капроновый резервуар для пасты. С ручкой — понятно. Когда покусителя на жизнь канцлера заключали в камеру, ручку как предмет, не представлявший опасности, оставили. Но наркотик, откуда взялся он?!

А вот откуда.

Каждый вечер, перед отходом ко сну, подследственный начинал кашлять, чем, конечно, привлекал внимание надзирателей. После двух минут надрывного кашля поступала просьба: выдать 3—4 таблетки аспирина. Кто ж откажет? Вслед за этим следовал технологически уникальный процесс изготовления и введения в организм наркотика!

Сначала подследственный жевал таблетки. Через 2—3 минуты обильно сдобренные слюной они превращались в некое подобие суспензии, но на самом деле, — в жижу белого цвета. Её он сцеживал в стакан, а затем малыми порциями ртом вдувал в капроновый резервуар шариковой ручки, заранее освободив его от пасты и от шарика. Всё — наркотик в виде суспензии и орудие — самодельный шприц — готовы к применению! Да, вот ещё. Поршнем шприца служила спичка с намотанной на неё ниткой.

Дальше — картина не для слабонервных. Зубами арестант прокусывал вену на тыльной стороне ладони, вонзал в кровоточащую рану металлический конец капронового резервуара и вводил в вену ту самую жижу из стакана. И так до тех пор, пока на дне стакана не останется ни капли...

...Крейцель долго, может, даже дольше, чем того требовало содержание записки, вчитывался в буковки-бусинки. Наконец шумно вздохнул, всем телом откинулся на спинку кресла, раскурил очередную сигарету и глубоко задумался. И было отчего!

* * *

«Фриц, мой сказочный Принц! Удивительное дело: впервые в жизни я встретила человека с такой разноречивой духовной палитрой...

Ты — усталый циник, и вместе с тем ты — поэт, романтик, иначе как можно расценить преподнесенный тобой в день нашего знакомства, накануне Нового года, сноп белых роз!

В течение всего времени, что мы женаты, ты дарил мне незабываемый праздник, ничего подобного у меня в жизни не было. Я хотела бы вечно быть рабыней твоих желаний!

Я благословляю ту женщину, что вручила тебе мою визитную карточку — во всяком случае, ты так объяснил её происхождение и своё появление. Увидев тебя, я сразу поняла, нет! — почувствовала, что это — знак Судьбы. Но сегодня, мой милый Принц, я хочу тебе сообщить менее приятные для глаз и слуха вещи. И не только потому, что мне очень-очень плохо...

Знаешь, я ненавижу фильмы, которые кончаются плохо. Я ненавижу фильмы, которые кончаются хорошо. Но я обожаю фильмы, в которых есть надежда. А её-то у меня и нет. Моя жизнь — это фильм, в котором я пропустила первые 5, нет, не минут—лет, ровно столько, на сколько ты, Фриц, старше меня. Мы попали с тобой в кино, которое началось давным-давно, и нам придётся выйти до конца фильма. Но мне кажется, что я выйду первой. Не знаю, как скоро я это сделаю, но первой буду я. Впрочем, меня вполне удовлетворяет тот фрагмент, что Бог и Ты позволили мне посмотреть...

А теперь, сказочный Пришелец из моих грёз, о совсем грустных делах. О том, что со мной происходит. Где я, ты уже знаешь из моего первого послания. Надеюсь, что душка Отто переслал его по указанному адресу, и ты его получил.

Меня допрашивают через день. Обо мне они ничего не спрашивают — всё о тебе. Но что я могу им сказать?! Я ведь ничего не знаю и поэтому по большей части молчу. Следователь называет это моим способом защиты...

На одном из допросов я попросила его дать мне твою фотографию, но оказалось, что ты так хорошо позаботился о сохранении инкогнито, что ищейки из Бюро по охране конституции не смогли найти в квартире ни одной твоей фотографии! Даже той, что была сделана в Вене, на годовщину нашей супружеской жизни. Но ты наказал не ищеек—меня. А мне бы сейчас очень помогло твоё фото здесь, в камере, но, увы...

Тогда я попросила следователя дать мне какую-нибудь вещь, которая напоминала бы о тебе. Нет-нет, мне не нужны золотые побрякушки, что ты мне дарил, отнюдь! Я попросила, что бы ты думал? Тот букет, что ты мне преподнес в день нашего знакомства на Новый год! Это так символично — начать новую жизнь в Новый год, и у меня она, действительно, началась с букета и с тобой, пришедшим за час до Нового года!

Засушенный букет простоял год, но, кажется, и до сих пор не потерял своего божественного аромата и очарования.

Ты, конечно, этого никогда не замечал. Да куда уж тебе — ты постоянно по своим делам в Вене, со мной, твоей женой, ты виделся урывками. Но мне хватало и того внимания, что ты мне дарил.

Не смейся, прочитав, что я общаюсь с букетом, как если бы это был ТЫ. Просыпаясь, я говорю ему “доброе утро” и даже обнимаю его, будто он — это ТЫ. Вообще-то, букет, по распоряжению следователя, мне доставили с одним условием: я должна рассказать всё и чистосердечно. Но что такое это всё и что следователь имеет в виду, я не понимаю...

Для того, чтобы разговорить меня, он сегодня применил ужасный приём: выложил передо мной ворох фотографий, где ТЫ голый кувыркаешься с какой-то крашеной девкой! Но я не поверила, что это ТЫ. Это — фотомонтаж, я знаю! Да и откуда у следователя могут быть твои фото, если даже у меня их нет?! Врёт он всё! А ещё он на меня кричал. ТЫ бы слышал, как он кричал и ругался! А потом вынул зеркало, кстати, то самое, что отобрал у меня перед помещением в камеру. Направил зеркало на меня и заорал:

“Ты только посмотри, паршивая овца, на кого ты похожа! Ты — фантомас, ты — страшилище, в тебя не может влюбиться ни один нормальный мужик. Твой Фриц женился на тебе исключительно для того, чтобы ты таскала ему каштаны из огня — похищала секреты. Ты предала своих коллег, ты предала Фатерлянд, ты такая-растакая! Ты занималась шпионажем вместе с подставленным тебе мужем! Ты похищала секретные документы!”

Но это ведь не так! Ты ведь не подставленный муж? Мы же полюбили друг друга, разве не так? И потом такая страсть с твоей стороны.... Ночи любви и твою страсть я никогда не забуду, МОЙ Принц!

Нет, я ему не верю, знай это, мой Принц! Я не занималась шпионажем, я никого не предавала, и мне об этом сказал священник, которого мы встретили в соборе Святого Стефана. Он помог мне освободиться от сомнений и тяжести на душе. Я поверила тебе, я пошла за тобой, я подчинилась твоему желанию и наставлению священника поработать на благо двух стран — Остеррейха и Фатерлянда, ведь это так? Скажи, мой дорогой, что это так?! Я верю только тебе, мой Принц!.. Знаешь, следователь не сумел меня переубедить...

И вот, когда он перестал кричать, я попросила вернуть мне моё зеркальце. Должен же он понять, что женщине без зеркала невозможно. Но он мне его не отдал. Знаешь, что он мне сказал?

“Не отдам, — сказал он, — с его помощью ты лишишь себя жизни. Зеркало всегда изымается у заключенного, потому что, разбив его, осколком можно перерезать себе артерию. Поняла?”

При этом он почему-то очень пристально смотрел на меня. Он всегда смотрит на меня пристально — такая у него работа, но в этот раз в его взгляде был какой-то скрытый смысл. Но, может, мне это показалось, не знаю... А потом он сказал:

“Девочка, для тебя игра окончена, ты никогда больше не увидишь своего Фрица, даже не надейся. А всё потому, что ты исполнила свою партию, и он тебя выбросил, как отработанный мундштук флейты. Он найдёт себе другую и будет с нею радоваться жизни, а тебе до конца дней твоих гнить здесь! Иди и хорошенько подумай о том, что я тебе сказал. Не хочешь говорить — уходи. Уходи навсегда. Поняла?”

Когда я вернулась в камеру и обняла твой, нет! — мой засохший букет, я в первый раз исцарапала шипами руки до крови. Ужас, сколько было крови! Я не могла её остановить. И тоща я поняла, что имел в виду следователь. Шипы — это осколки разбитого зеркала! И я должна ими воспользоваться, чтобы уйти навсегда, ведь мне никогда более не увидеть тебя, мой Принц! И ещё я поняла, что никому не нужна на этом Свете. Не нужна была до твоего пришествия, не нужна и сейчас! Ты вдохнул в меня настоящую жизнь и ушёл навсегда, так что же мне остаётся? Я знаю — попрощаться с тобой и уйти насовсем!

Милый Фриц, мы обязательно встретимся на том Свете, жаль только, что люди там друг друга не узнают! — так говорила мне бабушка перед смертью. Ты, кстати, сейчас, читая эти строчки, находишься на моем месте. Нет-нет, не подумай ничего дурного, я всё объясню! Дело в том, что после смерти бабушки — умерла она от рака поджелудочной железы — я прочитала её дневниковые записи. Так вот, накануне смерти, она, находясь в полном сознании, давала письменные указания, в какой одежде её похоронить...

Если душка Отто не подведёт, ты получишь моё послание и окажешься на моём месте... Прощай, Фриц, мой непрочитанный роман! Жаль, что мне так и не довелось, до конца насладиться общением с тобой... Я запуталась во всём этом: в аргументах следователя, в вере в себя! Я не знаю, что мне делать, я дошла до крайности, и поэтому сейчас, как я тебе и говорила, я буду уходить. Первой]

Твоя Леонора».

«Н-да, — вслух произнёс Крейцель, раскуривая очередную сигарету, — все мы искренни, когда смотрим в пустые глазницы старухи с косой... Да и “душка Отто” не подвёл: теперь Бюро знает, на кого ты работала, Леонора, — на Австрию!»