День во дворце начался рано, после вторых петухов — около четырёх часов. Будили Дмитрия Иоанновича слуги постельничие, бывшие дворянами, а то и боярского роду. Сначала покашливали в коридоре, потом стучали в двери. Дмитрий был нрава кроткого. После утреннего туалета и умывания князь шёл во домовую церковь, на заутреню. Церковь, можно сказать — небольшая часовенка — находилась во дворце, во внутренних покоях, куда посторонним хода не было. Только великий князь, да княгиня с детками, да священник могли переступать её порог.

Службы князь посещал исправно, поскольку воспитан был Патриархом. Молился, просил у Господа заступничества и удачи в делах, коих было великое множество, больших и малых. И все требовали неусыпного внимания.

Много врагов у Москвы — тайных и явных, внешних и внутренних. Одни бояре чего стоили! Без них нельзя, за ними ополчение боярское, деньги, сила. А чуть с ними пожёстче — бегут. То к Олегу Рязанскому, врагу Дмитрия, то в Литву окаянную, к Ольгерду. И ведь не сделаешь ничего, право имеют. Иной боярин по древности рода, да по богатству, да по численности рати был ровней, а то и превосходил великого князя, и оттого чувствовал себя уверенно. При встрече хоть шапку не ломал, но кланялся не в пояс, как менее родовитые бояре.

После заутрени князь шёл к супружнице, если не свиделись в церкви, потом в детскую — пожелать здоровья и многие лета.

А уж потом — завтрак. Совсем скромный: щи стоялые, холодец на свиных ушках, белорыбицу копчёную да под пряженцы — с луком, яйцом. Если вина, то совсем чуть-чуть, известное дело — сухая ложка рот дерёт, больше пили меды с травами.

Любил великий князь поесть, знал, что грех то, чревоугодничество, каялся, однако поделать с собой ничего не мог. Потому с возрастом стал плотен и дороден. Опять же, коли сановник важный, так и дороден должен быть, чтобы видели — не нищий идёт, у боярина закрома полны. И тараканы на кухне да в трапезной свидетельствовали о достатке хозяина; стало быть, было чем мерзким насекомым в доме поживиться, не беден хозяин. Это у холопов в деревнях да по весне, когда иной раз кроме репы из еды не оставалось ничего, тараканы избёнки курные оставляли.

Дородство сие у Дмитрия чрезмерным было, заботы доставляло — одышку, да и доспехи бранные едва ли не каждый год обновлять приходилось. Ведь кольчуга — не рубаха, железо не растянется.

И верхами ездить князь не любил, потому как не каждая лошадь выдержать его могла. Подбирала дворня ему рысаков специально, выискивая по всему княжеству. Да и в седло садиться приходилось с помощью четырёх слуг, дюжих мужичков, которых специально для этого держали. По чину положено было это рындам делать, сыновьям боярским, что в белых кафтанах и с топориками на плечах великого князя свитой сопровождали. Должность почётная, первая ступень в боярской иерархии, только вот стать у юношей не мужицкая, силы не хватало помочь великому князю в седло подняться.

Это в юности, когда осиротел в девять лет, занимался воинскими искусствами — фехтовал, стрелял из лука, кистень кидал и боролся. Когда было жирком обрастать? В последние же годы всё больше головой работал — не руками. Да и то — ниспослал Господь боярина Бренка в помощь. Умён, хитёр, изворотлив. Насколько послы заморские хитры — целую речь скажут, а конкретного — ничего, Бренок ухитрялся выловить ценные крупицы и потом в приватной беседе всё разложить по полочкам. И в бою не пасовал, чувствовался опыт воинский. Дмитрий доверял ему наравне с воеводами ополчение своё да союзников в походы водить. И не подводил ведь ни разу, редкое ныне качество.

Большая вера только к митрополиту Алексею была. Он после плена своего да побега из темницы Ольгердовой за княжича печалился, его стараниями Дмитрий на престол взошёл, ярлык на княжение получил. Вспомнить только Нижний Новгород, когда по велению митрополита Сергий Радонежский все церкви в городе закрыл. А Москва рати на Нижний двинула. До сечи не дошло, испугался Борис Константинович, Дмитрию уступил. Давно это было, в далёком уже 1362 году.

После завтрака отдохнуть немного надо: встал-то рано князь, притомился уже. А уж после — принимать послов иноземных да бояр. Хорошо, Бренок выручает, подсказывает на ушко, что сказать надобно, а иногда и сам переговоры ведёт. Дмитрий лишь головой покачивает одобрительно.

Утомительное дело — приём послов. Это на нашего боярина голос повысить можно, коли провинился, али за заслуги деревенькой пожаловать. А с иноземными послами, что являются представителями своих властителей, надо вести себя любезно и обходительно, говорить ласково, тщательно взвешивая слова. Обидишь ненароком — и могут учиниться препятствия для торговли, или ещё хуже — война. А она Москве сейчас ох как не надобна! Только с Тверью всё утихомирилось, как зять тверского князя Михаила Ольгерд к Москве с ратью подошёл. Город не взял, но людишек многих из посада и весей в полон увёл. И пожар страшный, московский, уничтоживший город и кремль, после которого строиться заново надо. Сколько денег из казны да кошелей людских ушло! Правда, поступили разумно, отказавшись строить деревянные постройки — только из камня, благо, в окрестностях карьеры каменные были. Ох, дела и заботы тяжкие!

А ещё ведь послам дары ответные поднести надобно. По традиции дары ответные должны быть не хуже и не дешевле тех, что послы привезли А как узнать? Вот и крутились служивые люди казначейские, желая выведать, что обоз посольский в Москву везёт. На постоялых дворах да ямах пытались исподтишка в подводы заглянуть.

Султан османский саблю передал булатной ковки, да изукрашенную богато самоцветами, да в ножнах работы тонкой. А Москва ему в ответ — сундучок неприметный, с сушёными языками осётра. Стоимости содержимое немалой, ценилось в Османской империи высоко, потому как применялось для изготовления луков. Известное дело, у басурман обычай был. Каждый султан должен был в совершенстве знать и уметь изготавливать луки. И признаться надо — делали они их отменно. Видели наши послы: их луки на триста саженей били — супротив ста у татар.

За подарок сей султан благодарственную грамотку прислал, доволен остался. Потому подарок не только равноценен должен быть, но ещё и к сердцу припасть. А сколько за этим трудов стоит? Только великий князь, ближние бояре да казначей знали. Ох, молодец Михаил Бренок! Половину забот с его великокняжеских плеч снял. После приёма послов бояре на приём приходят — с просьбами да челобитными. И ладно бы серьёзные дела, государевы! То холопы одного боярина лес порубят в дубраве у соседа, то рыбу в озере выловят... Тьфу! Не великого князя то дела, мелочь.

Вот Михаил и решал сии дрязги. В начале самом в присутствии самого Дмитрия, а уж после, как поднаторел — и сам. Великий князь только рад, больше времени останется на отдых да посещение храмов и монастырей.

Вот так незаметно, по-тихому и стал Михаил Бренок правой рукой великого князя Московского Дмитрия Иоанновича, ближним боярином и наперсником.

Происходил Бренок из Брянска, что ныне в пределы Великого княжества Литовского входит. Не захотел под Ольгердом оставаться, перебрался на Русь, в Серпухов. Пригрел его князь Серпуховской, двоюродный брат Дмитрия, со временем воеводой Бренка сделал. Это уж позже приметил Дмитрий Михаила, к себе переманил.

А преуспел Михаил Бренок в Серпухове премного. Одни дозоры порубежные, что он установил на южных рубежах, чего стоят. Остроги для дозоров поставил, бояре с малой ратью порубежье по полгода стерегут. Потом меняются. Одно слово — голова!

Не жалел потом князь ни дня, что Бренка переманил. По возрасту боярин немного постарше Дмитрия был — вроде как старший брат. Отца-то, Иоанна Иоанновича, внезапно умершего в 1359 году, Дмитрий помнил смутно, поскольку было ему тогда девять лет — мальчонка совсем. Уж позже митрополит Алексий распространил среди бояр сказку о том, что родитель Дмитрия на смертном одре просил его, митрополита, позаботиться о сыне. Да и то сказать, ведь дедом Дмитрия был Иван Калита, собиратель земель русских, потому род был древний, от Рюриковичей.

Сегодня Михаил по праву ближнего боярина с боярами разбирался, а Дмитрий Иоаннович, почувствовав себя проголодавшимся, ушёл в княжескую трапезную, отобедать. Иногда, под настроение, обедал один — как сегодня. Чаще — с боярами приближёнными. Трапеза длилась иногда с полудня и до сумерек, поскольку за столом не только ели, а ещё и дела решали.

Не все разговоры и решения можно было в Боярской думе обсуждать, слишком много там несогласных было. Крику да обид было много, иногда за волосья друг друга таскали, забыв о звании боярском. Одного нельзя было — бороду трогать, иначе обида смертная, роды ссорились на многие годы.

Дмитрий давал на Думе боярам возможность пошуметь, пар стравить. А уж как до рукоприкладства доходило, знак рындам давал, чтобы спорщиков разняли да рассадили.

Откушал князь славно, так, что еле встал из-за стола, отдуваясь. После обеда — известное дело — отдохнуть надо от трудов праведных. Перина в опочивальне мягкая, подушка лебяжьего пуха высокая, сон сама навевает.

Едва встал, а уж Бренок в дверь стучит, с поклоном да с грамотками — на утверждение и подпись. Дмитрий читать не стал, взялся за перо.

— Чем порадуешь, боярин? — подписав грамотку, спросил Дмитрий.

— Купцы ганзейские были, обещают железо хорошее доставить, сколь надобно.

— Ага, за серебро полновесное! А что хотят, что просят?

— Милости малой — от пошлин освободить.

— Эка хватили! Да, почитай, вся торговля заморским товаром через них идёт!

— В силе сейчас Ганзейский союз, ни один корабль по Неве-реке да Балтике без их ведома не уйдёт.

— Знаю, — досадливо махнул рукой великий князь. — Что ещё?

— В Орде замятия продолжается, никак власть ханскую не поделят. Сегодня купцы рассказывали.

— То для Руси хорошо. Ежели они меж собой драться будут, им не до походов на Русь станет. Ещё бы дань им не платить, так и вовсе славно будет.

— Орда на две части раскололась — о том ты, княже, ведаешь. На правом берегу Итиля, как они, басурмане, Волгу называют, темник Мамай утвердился. Однако же ханом ему не быть никогда — в жилах кровь Чингисхана не течёт. Сила есть, а родом не вышел. На левом берегу, в Синей Орде, Тохтамыш правит. Сила у обоих равная.

— Столкнуть бы их лбами, — мечтательно произнёс князь.

— И не мечтай, княже! Это они меж собой дерутся, кровь друг другу пускают. А доведись враг со стороны, иноверец — вмиг объединятся. Сила ратная тогда великая случится, нам не устоять.

— И нам объединяться надобно, давно уж пора междоусобицы прекратить.

— Пора! Только у тебя договоры с Тверью и Великим Новгородом, скажем, есть, а много ли помощи ты от них получил?

— Ратников бы нанять в дружину — тех же немцев или генуэзцев, да казна пуста.

— Вот об этом и поговорим, княже.

— Вот ты всегда так! Думал, славно день прошёл — так нет, ты про деньги!

— Казна — главное для государя, князь! Коли сундуки златом-серебром полны будут, ни голод, ни враг не страшны. Случись неурожай, хлеба можно подкупить — хоть в той же Рязани. А войной кто пойдёт, так ратников и охочих людей кликнуть. За звонкую монету любой захочет удаль молодецкую показать.

— Да что ты меня уговариваешь, ровно девку? Говори, с чем пришёл!

— Надобно налоги изменить, князь.

— Повысить, что ли?

— Нет, княже. Нам налог со двора все платят — хоть купец, хоть ремесленник, хоть крестьянин или холоп.

— Мне ведомо.

— Так это со двора. А надо с оборота брать. Тогда богатый купец будет платить больше, простой же ремесленник — столько же, а может, и меньше. Доходы в казну повысятся, а народных волнений избежать удастся.

— Хм... — Князь удивлённо посмотрел на Михаила. — Похоже, так и получится. Сам удумал?

— Сам.

— Молодец, голова! С боярами не обсуждал?

— Пока нет, тебе первому говорю, княже.

Дмитрий одобрительно кивнул. Всё правильно Михаил делает. Сначала князь должен узнать, одобрить, а потом уж и с Думой боярской обсуждать. Конечно, богатым людям это не понравится, но государство вынуждено взимать налоги. На строительство крепостей, на войну, на содержание чиновных людей деньги надобны, а где их взять? Московия — не татарва окаянная, что набегами да разбоем живёт. С соседями надо мирно жить, но свою линию гнуть. Где лаской, где деньгами, где ратью помочь в трудной ситуации, да договорами подкрепить, а всё едино свой интерес блюсти.

— Какой у нас день ноне?

— Так февраль, княже, десятое.

— Купцы из Кафы со дня на день прибыть должны, меня соглядатаи известили.

— Ох, княже, гнать их взашей надобно. У фрягов одна мыслишка — лапу наложить на торговлю мехами и воском. Помнишь, как три года назад купец греческий Некомат Сурожанин людишек московских подкупил? Даже тысяцкий ополчения московского Вельяминов, старший брат твоего воеводы Николая, во главе заговора встал?

— Не запамятовал ещё!

— Так генуэзцы за тем заговором стояли, на их денежки предательство учинялось.

— И не говори, Михаил свет Андреевич! Проклятые латиняне! Ноне они с Мамайкой снюхались. Где наживой пахнет, там их ищи.

— Мамай-то им зачем сдался?

— Э! По земле ордынской, почитай, половина шёлкового пути проходит. Вот и затеяли купцы генуэзские дружбу с темником водить. Только не дружбой там пахнет, а монетой звонкой. Прикупили они Мамая. Так что наёмников генуэзских в войско брать нельзя. Сильная у них пехота, слов нет, особливо копейщики. Только это всё равно что змеюку в дом пустить.

— М-да! А какие ещё новости?

— Митрополит Алексий плох.

— Спаси и сохрани! Так лекарь немецкий его пользует, священники службы за здравие каждый день проводят.

— Лета, однако, да испытания тяжкие. Один плен литовский чего стоит.

— Ниспошли, Господи, здравия и долгие лета митрополиту! Устал я что-то, Михаил Андреевич, отдохнуть хочу.

Бренок откланялся.

Великий князь растянулся на ложе. Надо обмыслить положение. Купцы-то ладно, невелики птицы. Вот с митрополитом что? Пока Дмитрий был мал, Алексий практически правил княжеством. С годами советчиком незаменимым стал. Только последний год болеет часто, похоже — не протянет долго. А митрополит в княжестве нужен, да из русских — не из варягов, такой, чтобы Русь объединить помог. Надо будет с Бренком посоветоваться. Не церковный он человек, но совет дельный дать может.

Следующим днём князь спросил ближнего боярина.

— Что ты, князь! Ведь митрополит-то жив! Как можно человека подбирать, когда престол святой занят?

— Мы с тобой, Михаил, люди государевы, вперёд смотреть должны.

— Ну, если так, то думаю: Сергий Радонежский — самая подходящая фигура.

— И я тако же мыслю.

День прошёл в хлопотах, а утром гонец принёс печальную весть о кончине митрополита. Жаль было святого старца, до слёз жаль. Как будто отца потерял. Ведь он выпестовал, наставлял молодого князя, от бед многажды уберегал. Вдруг вспомнилось, что в 1357 году хан ордынский потребовал себе в Орду Алексия для исцеления от слепоты своей любимой жены Тайдуллы. Не хотелось Алексию к басурманам ехать, однако прибыл. Отчитал молитвы, окропил супружницу ханскую святой водой, и чудо свершилось — прозрела слепая! Молвил хан в изумлении: «Велик Бог христианский!» И назвал городишко малый на Руси Тулой в честь жены. Правда, правили там баскаки ханские.

По завещанию Алексия погребли его в Чудовом монастыре.

Преподобный Сергий Радонежский отказался надеть митрополичий клобук. Тогда в Москве собрались епископы на Собор. По воле великого князя Дмитрия избрали митрополитом его духовника Митяя. Воспротестовал епископ Суздальский Дионисий, объяснил великому князю, что без согласия и воли Вселенского Патриарха Константинопольского возведение Митяя на святой престол будет незаконным. Митяя срочно постригли в монахи, дав при постриге имя Михаил, и послали с посольством в Константинополь. Среди посланных в свите его оказался Пимен, честолюбец, человек низкий. Мамай, считая, что новый митрополит поможет повлиять на князя Дмитрия, пропустил корабль с посольством по Дону до Чёрного моря.

Долго плыли вкруговую, в виду берегов, до Константинополя. И вблизи города, когда до него рукой было подать, Митяй, человек здоровый и никогда дотоле не болевший, внезапно скончался. Пимен, использовав деньги посольства, подкупил членов Святого Синода и, представ перед Патриархом Вселенским Нилом, был возведён в сан митрополита.

Так игумен Переяславского монастыря Пимен в июне 1380 года стал митрополитом, получив благословение патриарха.

Забегая вперёд, можно сказать, что новый митрополит благополучно вернулся с посольством в Москву.

Князь Дмитрий узнал о внезапной смерти Митяя на корабле. Выводы делать он умел. Пимена схватили, сорвали с него белый клобук и сослали в Чухлому.

В Москву патриархом Нилом был послан выходец из Болгарии, митрополит Киприан. Он приступил к исполнению своих прав, но был схвачен слугами Дмитрия Иоанновича, ночь провёл в узилище и был выдворен из Москвы. Взбешённый Киприан 23 июня предал Дмитрия Иоанновича анафеме.

События стали сыпаться по нарастающей. В прошлом году мурза Булат-Темир разорил сёла нижегородские, за что Дмитрий Нижегородский с братом Борисом, чьи сёла пострадали сильнее всех, настиг мурзу у реки Пьяне. Татары сечу не выдержали, бежали. Многие были убиты, многие утонули в реке. Сам Булат-Темир ушёл в Орду, где разгневанный хан Азис велел его удушить тетивой от лука.

Взбешённый поражением татар от русских, темник Мамай послал царевича Арапшу с войсками на Русь — наказать примерно. Соседи нижегородцев, мордва, взялись указать безопасный путь, броды. Дмитрий Суздальский узнал о походе и смог известить великого князя Дмитрия об угрозе.

Властелин московский успел собрать войско из ратников переславльских, юрьевских, муромских, ярославльских и суздальских, выехал с войском навстречу врагу. Долго ждал татар, но, не дождавшись, решил, что татары передумали, испугавшись его рати, и возвратился в Москву. Войско же под предводительством Иоанна, сына Дмитрия Константиновича, и князя Симеона Михайловича, осталось у реки.

Лето, жарко. Поверив слухам, что татары далеко, князья с воеводами решили потешиться охотой. Воины, утомлённые зноем, сняли броню и сложили её на телеги обоза. Сами же стали пить крепкий стоялый мёд и пиво. Знамёна полков стояли уединённо, прапорщики присоединились к веселящимся.

Князья мордовские лесными дорогами подвели к стану русских Арапшу, который был «карла станом, но великан мужеством, хитёр на войне и свиреп до крайности».

Царевич окружил войсками стан и ударил с пяти сторон. Русские ратники бежали к реке. Погибло множество воинов и бояр. Князь Симеон Михайлович был изрублен, князь Иоанн Дмитриевич утонул в реке.

Татары, оставив караул малый с пленниками и обозом, на третий день объявились у Нижнего. Князь Дмитрий Константинович успел бежать в Суздаль, многие жители — на лодках вверх по Волге, тем и спаслись. Татары же убили оставшихся жителей и сожгли город. Мордва по следам татар бросилась грабить русские земли.

Разор получился великий. Что не успели взять трофеями и сжечь татары, довершила мордва.

Князь Городецкий, Борис Константинович, вместе с племянником Симеоном Дмитриевичем и воеводой великого князя Свиблом зимой опустошил в отместку землю мордовскую — данника ордынского, истребляя людей, и сжёг жильё. Взяли в плен множество людей — жён и детей, казнили их в Нижнем, отдав на расправу толпе. Народ в злобном остервенении волочил их по льду, бил палками, травил псами. Раздетых их утопили, бросив в полынью.

Сия месть возбудила гнев Мамаев — русичи покусились на земли союзников и данников. Надобно было показать им, кто хозяин на земле русской. Только Орда может решать, кого казнить, кого миловать. Мамай приказал мурзе Бегичу собирать войска и идти на Нижний — разорить его дотла.

С тем и пришёл утром Михаил Андреевич к великому князю.

— Здрав буди, Димитрий Иоаннович!

— И тебе здравствовать, Михаил Андреевич! С чем пожаловал?

— Опять татарам неймётся! Забыть не могут, как мы по землям мордовским зимой прошлись. Так ведь не мы первые напали.

— Татары — народ злобный, обидчивый, мстительный. Надо ополчение собирать.

— Я распорядился уже гонцов к удельным князьям послать — прямо спозаранку.

— Одобряю. Кто у татар войском предводительствует?

— Мурза именем Бегич.

Князь огладил пышную бороду.

— Что-то не припомню такого.

— Да разве всех басурман упомнить можно?

Михаил помедлил.

— Что ещё? — недовольно спросил Дмитрий.

— За весну да зиму множество людей служилых да охочих в княжество прибыло. Надо обмыслить да землицей их наделить. Некоторые звания высокого, а под твоей рукой ходить хотят.

— Славно, сочти!

Дмитрий уселся в кресле поудобнее, приготовившись слушать.

Михаил Андреевич достал из рукава свёрнутый в трубочку пергамент. Обеими руками развернул свиток, откашлялся.

— Из Орды царевич Серкиз с сыном Андреем.

— Наслышан уже.

— Также из Орды — Ослан-мурза. Крестился уже, назван Протасием. Князь ордынский Зеут, в крещении Стефан. Из Тевриза — Олбуга, в крещении Еремий.

— Славно, продолжай.

— Из немецких земель — Семён Мелик и Василий, а также Маркольг. Из Швабии — Сувола Левенштейн, из свенов — муж Шель, в крещении — Георгий с сыном Петром.

— Что сказать можешь?

— Звания высокого, дворянского, а с ними — ратники и слуги.

— Нам люди надобны. Служить хотят?

— Именно.

— Запиши в разрядные книги да подумай, кем при дворе определить. А я уж потом про поместья решу, по службе глядя.

Бояре подразделялись на московских и городовых. Боярин московский был служилым, или иначе — «большим», занимал должность при дворе князя, наделялся имением в московском уезде. Когда московского боярина хотели наказать, в разрядную книгу его записывали городовым, а поместье изымалось в казну.

Бояре могли служить князю и не служить. Служба была делом выгодным и почётным. Служилые бояре по зову князя обязаны были прибыть к месту сбора со своими воинами. Чем больше ратных людей приводил с собой боярин, тем больше был почёт, а это не так просто и дёшево.

Ратник должен быть обучен ратному делу, оружен, иметь доспехи, основного и заводного коней, запас провизии на себя и коней на пять дней. Некоторые бояре за службу получали на кормление города.

В мирное время бояре занимали придворные должности — конюших, дворцовых, казначеев, ловчих, стольников, кравчих, хранителей печати — да всех не счесть. Также они заседали на княжеском совете или княжеском суде, возили дань в Орду, выполняли дипломатические поручения. В отличие от Европы русские бояре не имели своих гербов, а только именные печати. Назывались они по имени-отчеству, иногда добавлялись прозвища.

Великому князю служили и служилые князья. У Дмитрия это был его двоюродный брат, князь Серпуховской Владимир Андреевич.

За боярами следовали боярские дети. Это были потомки бояр или знаменитых воинов. Права у них были такие же, как у бояр, за исключением участия в княжеской Думе. Вместе с боярами они образовывали боярское сословие.

Ещё были бояре, боярские дети и отроки, принадлежавшие митрополиту. Они получали от него поместья, составляли особые — владычные полки, находившиеся под началом владычного воеводы.

Подавляющее большинство бояр, перешедшее на службу к князю из других стран или от других государей, дав клятву, целовали на том крест и служили честно и храбро, не щадя живота своего.

Через несколько дней великий князь Дмитрий выступил с московскими дружинами из Москвы. Союзником ему должен был быть, по уговору, Даниил Пронский, удельный князь Великого княжества Рязанского. Дмитрий Иоаннович догадывался, что Даниил поступал так с ведома и одобрения Олега Рязанского. Хитёр был Олег, и о том князья русские знали. И Москве помочь не прочь были, да в общем-то не столько Москве, своему давнему врагу, сколько татар побить хотели.

Впрямую Олег выступить сам, со своим войском против Орды не решался — слишком неравны силы. Вот и метался между Ордой и Москвой, пытаясь сохранить в целости своё княжество.

Хотя получалось так не всегда. Княжество находилось на юге Руси, ближе всего к Орде, и куда бы с походом ни шли ордынцы, путь их большей частью пролегал через земли рязанские. А где войско чужое идёт — всегда разор. Даже если впрямую не грабят и деревни не жгут, так провизию им дай, луга сочные их кони съедят да вытопчут.

Дмитрий вёл своё войско через Коломну, в земли рязанские, желая встретить врага на чужой земле, подальше от своих границ.

Лазутчики донесли, что Бегич с войском идёт к Воже, притоку Оки.

Через несколько дней, пятого августа, к войскам Дмитрия присоединился полк рязанский под водительством князя Даниила. Поскольку князь хорошо знал местность, войска решили расположить у единственного брода реки Вожа.

Переправа, пусть и вброд, — самое уязвимое действие любых войск. Ратники не в строю, управление ими почти невозможно — и русские и татары это хорошо понимали. Единственное, о чём беспокоился Даниил, так это о своём городе Пронске, оставшемся в тылу татарском.

На княжеском совете решили расположить войска таким образом. Прямо перед бродом был холм.

Слева от него решили поставить московский полк под руководством Тимофея Вельяминова, окольничего княжеского. Справа — рязанский полк Даниила Пронского. Большой полк, а за ним — запасный, по центру, с Дмитрием Иоанновичем.

Войска в полной готовности заняли отведённые места. Дмитрий же с князьями и боярами выехал на холм. Расположение большого полка было тем хорошо, что за холмом неприятелю его не было видно.

Вдали показались тучи пыли. Потом уже, через время, начал нарастать конский топот.

Первыми к броду подскакали разъезды татарские. По обычаю басурманскому пускали стрелы, грозили нагайками, кричали слова непотребные. Потом унеслись назад, а уж далеко за полдень показалось основное войско.

Князь Дмитрий облегчённо вздохнул — не обманули лазутчики да соглядатаи.

Татар на беглый взгляд было не больше трёх туменов. Русских немного больше, а расположение их у брода было выгоднее.

Войска некоторое время стояли неподвижно, разделённые рекой. Потом татары отступили на версту, расположились лагерем. В виду русских войск переводить ордынцев через брод Бегич не решился — этот шаг мог стать началом разгрома.

Стояли день, два, три.

— Что он медлит? — спрашивал Дмитрия князь Пронский.

— Во все стороны разъезды послал, другие пути-броды ищет, — невозмутимо ответил Тимофей Вельяминов. — Поставь себя на его место, и ты бы так делал, князь!

— Верно!

— Через брод ему, Бегичу, идти никак нельзя, проиграет. Тогда в Орде его умертвят. Вот он и ищет выход, — внушительно сказал Дмитрий Иоаннович.

— Тогда надо приманить ордынца! — сказал Даниил.

— Это как? — хором спросили Тимофей и Дмитрий.

— Полки, что на флангах, отвести немного. Пусть татары думают, что устрашились мы. А большой полк и засадный на месте оставить. Не сможет Бегич перед искушением устоять, переправу начнёт. Вот тут и ударить!

— А ежели не поведётся на уловку нашу?

— Я так мыслю. Он на чужой земле, долго стоять ему нельзя — ратников и коней кормить надо. И ещё. За спиной у ордынцев столица рязанская, Переяславль. А ну как Олег с ратью своей им в тыл ударит? Тогда ордынцы меж двух огней окажутся, тогда им погибель верная. Нет, не будет Бегич ждать!

— А думаешь, ударят?

Дмитрий Иоаннович испытующе поглядел в глаза князю Даниилу. Но тот лишь пожал плечами и отвёл глаза.

Дмитрий Иоаннович вздохнул тяжко. Понял он — не стоит ждать помощи от Олега. Опять — каждый князь сам за себя, за своё княжество. Нет чтобы всем вместе собраться и объединённым войском ударить! В Орде замятия сейчас, самое удобное время! Ведь Орда данью душит, как арканом на шее, жить не даёт. Доколе ярлыки на княжение ханы ордынские князьям русским давать будут?

А ведь и вправду опасается мурза. Кто знает, что Олегу в голову придёт? У Олега рать немалая, да и у Дмитрия тоже. Ни один поганец не уйдёт тогда живым!

«Эх, мечты! — Дмитрий усмехнулся горько. Потом голову мысль пронзила. — А не выжидает ли Олег, чья возьмёт? С него станется! Станут татары одолевать — он им поможет, а если Москва верх брать будет, так и вовсе за стенами Переяславля отсидится, чтобы гнев Мамая на Рязань не навлечь. Так что многое от исхода боя зависит».

Вечером, когда стемнело, Тимофей Вельяминов и Даниил Пронский отвели свои полки подальше, спрятав их в дубравах. Глядя с татарской стороны, можно было подумать, что русичи и вовсе ушли. Полков на флангах не видно, а большой и запасный полки за холмом укрыты. Только дозорных князь оставил, повелев им спрятаться в прибрежных кустах. То-то Бегич утром возрадуется, увидев, что брод свободен, и на противоположном берегу нет русских ратей.

Утром, едва рассеялся небольшой туман, наползший от реки, полки построились к битве. Со стороны реки послышался шум, ржание лошадей. И почти тут же прибежали запыхавшиеся дозорные.

— Князь, татарва окаянная начинают брод переходить!

— Сколько их?

— Пока передовой отряд перешёл, сабель триста.

Доведись ему, князь сделал бы то же самое. Сначала переправил бы передовой отряд, чтобы под его прикрытием брод перешли основные силы. Затем потребуется время — построить перешедших ратников.

— Вот что, — обратился он к дозорному, — заберись на холм — только так, чтобы тебя не заметили. Жди, пока татары переберутся, все их силы. Тогда знак дай — пусти стрелу вверх.

— Понял, княже.

Дозорный тяжело побежал к холму. И то — железа и оружия на нём пуда полтора-два, да ещё вверх, на подъём. Холм только издалека выглядит невысоким.

— На холм смотри, на дозорного — глаз не своди. Как стрелу увидишь, что вверх пустят, сразу скажешь, — предупредил князь молодого витязя из свиты.

Слева, из-за холма, вынесся на рысях татарский дозор — около десятка.

— Стрелами их сечь! — распорядился князь.

Не успели татары назад повернуть, увидев большой полк, как попадали с коней мёртвыми. В каждом торчало по несколько стрел.

Судя по высланному татарами разъезду, нападение их должно было последовать вскоре.

И в это время витязь из свиты князя закричал:

— Стрелу вижу!

Стрелу успели увидеть многие.

Привстав на стременах, князь крикнул:

— Приготовиться!

Прапорщики продублировали команду князя знаменем, подняв его высоко. На чёрном княжеском знамени сиял золотом лик Христа. Ратники в который раз проверили, легко ли сабли вынимаются из ножен, склонили вперёд копья. Лучники наложили стрелы на тетивы, открыв колчаны.

Над войском повисла напряжённая тишина. С обеих сторон холма, обтекая его, как вода камень, появились первые татарские сотни. Сразу за холмом они соединялись, образуя сплошной монолит.

Сотни прибывали и прибывали. Татары видели большой полк. Запасной стоял за ним, будучи невидимым для врага. Полк рязанский Даниила и московский Тимофея стояли в дубраве и обнаружены не были.

Бегич, въехавший со свитой на холм, счёл, что русских мало. Взвыла татарская труба, бунчуки качнулись вперёд, и татары пошли в атаку. По обыкновению своему басурманскому они издалека начали метать стрелы.

Наши лучники тоже ответили градом стрел. Появились первые раненые и убитые.

Князь Дмитрий взмахнул рукой.

— Вперёд! За Русь! За Москву!

— А-а-а-а, — прокатилось по кованой рати.

Конница начала разбег. Дмитрий специально отвёл полки назад, подальше от холма, чтобы было место для разгона. При встречном конном бою всё решает скорость. Успеют ратники набрать ход, ударят живым тараном по врагу, проломят его оборону — считай, полдела сделано.

Страшен встречный бой. Две конные лавы, многие тысячи всадников, ощетинившись копьями, несутся друг на друга. Сшибка ужасна. Грохот щитов, железа о железо, ржание лошадей, крики раненых и умирающих. Шум страшный, слышимый за несколько вёрст.

Потери с обеих сторон огромные. Кто не ранен, погибает в жуткой давке. А кто уцелел, да упал с коня, выбитый своим же копьём, застрявшим в татарском теле, конями же и затоптан. Только месиво кровавое на земле, никакие доспехи не спасут.

Несколько рядов с обеих сторон — татар и русских — оказались смяты. А потом пошла рубка — ожесточённая, без взятия в плен, до смерти!

Татарский центр прогнулся от первого удара, назад отступил, но фланги целыми ещё были. Бегич на холме, сидя на лошади, сказал своим:

— Ещё немного — и русские побегут!

И к ужасу своему увидел, как на фланги его из дубравы налетает, блистая броней и оружием, свежая конница.

— Москва! — кричали справа.

— Рязань! — ревели слева.

«Всё кончено! — решил мурза. — Не иначе — Олег Рязанский на помощь Дмитрию пришёл». Теперь следовало опасаться самого худшего — удара русских с тыла. Сеча ещё рубилась, ещё проливалась кровь татарская и русская, но мурза понял — битва проиграна. Ещё татары напирали, звучали яростные крики, звенела сталь. Но вот фланги русские стали медленно продвигаться вперёд, грозя замкнуть кольцо окружения.

Бегич, напряжённо следивший за боем, всё ещё надеясь на чудо — а вдруг Аллах поможет, и русские дрогнут, — понял: стоит немного промедлить с отходом войск — и всё, конец! Воинство его поляжет костьми здесь, на берегу реки Вожа. Тогда и обратно в Орду не удастся уйти. В чужих рязанских землях будет много охотников за татарскими головами. Да если и удастся вырваться, добраться до Сарая в целости, так всё равно жить останется недолго, только до аудиенции с Мамаем. Бегич уже не раз видел во дворце, как по знаку Мамая воины душили неугодного или провинившегося тетивой от лука. Нет, только не это, не позорная смерть, которая чёрным пятном ляжет на весь род. Мурза не трус, бывал во многих битвах. Если суждено умереть, то с саблей в руке. Как говорят русские — «мёртвые сраму не имут». Теперь, стоя на холме и видя гибнущую армию, он прочувствовал, понял поговорку.

Мурза взмахнул рукой вперёд и хлестанул коня плёткой, направляя его с холма вниз — в самую сечу. За ним поскакали приближённые, вынимая на ходу сабли из ножен.

Поздно! Татары дрогнули, начали пятиться и оборотились в бегство. Не видя ничего вокруг себя, они ринулись к броду, смяв, сбив Бегича со свитой. А следом с криками: «За князя, за Русь!» — неслись уже чужие ратники. Кто-то из них походя полоснул мурзу саблей по шее. И поскакал дальше.

Брод был неширок, только небольшая часть бегущих переправилась удачно. Другие же из татар, подгоняемые страхом, пустили коней рядом с бродом — лишь бы не остаться на враждебном берегу.

И попали на глубину. Выбраться, переплыть реку в тяжёлой защите удалось немногим.

А русские гнали, рубили и гнали, пока на землю рязанскую не опустились сумерки. И только ночь спасла татарское войско от полного уничтожения. Ратники вернулись на место, где расположился их лагерь, уже впотьмах.

Утром Дмитрий Иоаннович отправил ратников запасного полка, почти не принимавших участия в битве, обойти бранное поле, собрать раненых и оружие, предать земле в братских могилах павших.

Даниил Пронский с рязанцами умчался на другой берег — выискивать недобитых татар. Сделать это было непросто, поскольку с утра стоял сильный туман.

После полудня ратники доложили, что в бою пали бояре Назар Данилович Кусаков и Дмитрий Александрович Монастырёв, а с ними — почти все их дружины.

Были и более радостные известия. На поле боя нашли убитых татарских воевод — Хазибея, Коверту, Карабулука, Кострова, а главное — самого Бегичку. Но и рядовых воинов было потеряно много — едва ли менее десяти тысяч.

Вернулся Даниил Пронский. Татары уходили столь поспешно, что бросили огромный обоз с добром. В поле стояли юрты, шатры и вежи, а арбам и телегам не было числа.

Захоронив русских воинов, поделив трофеи, ратники двинулись в Москву. Князь уже послал гонцов с радостной вестью о победе. И теперь воинство русское, проезжая через сёла, деревни и города, встречало восторженный приём.

Взбешённый поражением, Мамай собрал новое войско и двинул его на княжество Рязанское. Донесли-таки Мамаю, что-де Олег Рязанский участвовал в битве на стороне Дмитрия.

Князь Олег не принял боя со значительно превосходящими его силами и ушёл за Оку, на свои северные земли. Татары захватили столицу Олегову — Переславль. Город сожгли, людей многих убили, а других взяли в полон. Были разграблены многие сёла и города.

По возвращению в столицу Великого княжества народ с ликованием встретил победителя. В беспросветной череде татарских набегов и чинимых ордынскими баскаками обид победа вселяла надежду, что Русь воспрянет, расправит плечи, сбросит со своей шеи ненавистное ярмо татарское. В церквах служили молебны, народ гулял.

Весть о победе над армией Бегича достигла дальних границ. Послы иноземные доложили о победе своим государям. Союзные князья радовались, враги задумались. И единственные, кто огорчился, были литовцы. Татары часто ходили на Русь при поддержке Великого княжества Литовского. Тех сил, что были при Бату-хане, у них уже не было.

Другие же государи слали Дмитрию Иоанновичу грамоты хвалебные и дары. Ведь татары в своё время захватили пол-Европы, обложили государства данью. Полуденных конников боялись все — и простой крестьянин, и ремесленник, и король. Орда не щадила никого — ни детей, ни женщин, ни стариков. Жестокой, не знающей пощады рукой они насаждали свой порядок. Единственное, чего не трогали татары, были храмы и священнослужители. Орда была терпима к разным вероисповедованиям, хотя сама уже два века как приняла ислам. В столице ордынской, Сарае, кроме мечетей стояли православные храмы, посещаемые, кроме купцов, боярами и князьями, приезжающими в Орду.