История становится предметом сослагательным, когда у человека много жизней.

Он был терпеливым Верцином из царствующего арвернского рода Геторинов, почтительным учеником Цезаря в рейнских походах и лукавым спутником при переходе Рубикона. Верные ему когорты, поднявшись в урочный час, перерезали немногочисленных защитников Вечного города. Раздираемая междоусобицами Республика рухнула под тяжестью простого лозунга «Все равны», а друиды залили жертвенной кровью цепляющегося за старое нобилитета подножие Капитолийского холма. Непрерывно, падая от усталости, собирали и подсчитывали добычу, отправляли ее на север. Обобрав, город сжигали квартал за кварталом, и дикие ночи, подхлестываемые жутким воем пожаров, были светлее дня. Опьяненные до безумия весталки раззадоривали своих новых дружков, танцуя нагишом на пепелищах. Метнувшиеся назад легионы Цезаря встретили не благодатный еще вчера край, а обезображенную пустыню, и захлебнулись в безбрежном море бывших рабов, помнивших многокилометровые вереницы крестов у обочин дорог. Остатки ранее непобедимых войск были вытоптаны царской конной дружиной, и Запад склонился перед ним. Маетный Восток, столь далекий от милых его сердцу зеленых дубрав, он, как кость собаке, подарил послушному Лепиду. Умершая Республика отдала ему не только столетиями накапливаемое богатство, но и мудрых слуг-советников, учителей для царских воспитанников: Силой и подкупом, примером и обещаниями он подчинил все племена от Эльбы до Гвадалквивира, тщательно перетасовывая их, вводя одни и те же обычаи… После себя он оставил не только памятники и легенды, но и единый народ, спаянный общностью языка, образования и законов, разделением труда и торговлей.

Он был неудержимым Искандером, переборовшим в Вавилоне свою внезапную болезнь. После триумфального возвращения в Пеллу он, набрав новую армию, двинулся на закат. Сиракузы, Рим, Карфаген и Тартесс склонились перед ним. На далеком востоке Селевк завершил завоевание Индии. Флот Неарха, огибая Ливию, подчинил золотообильную Мономотапу. На излете его жизни потомки Протагора и Гомера подобрали-таки ключи к сердцу обитателей Великой степи, и орды кочевников под его знаменами завоевали Поднебесную. Так сплав греческой культуры, фракийской хитрости и римского упорства создал мировую империю.

Он был надменным Этцелем, переломившим атакой личной тысячи тяжеловооруженных конников исход битвы на Каталаунских полях. Он был богоподобным Эрманарихом, направляющим и оберегающим Вульфилу, первого учителя готов. Без малого век готовил он свой народ к большой войне, и когда Восток покрылся лавинами черных всадников, он сумел отстоять полюбившиеся донские степи, подчинить Божий бич своей воле и построить великий христианский каганат от Паннонии до Семиречья.

Он был пламенным Заратуштрой и рассудительным Гаутамой…

Со временем многообразие жизней наскучило ему. Слишком мал срок, отведенный человеку. Не успеваешь сделать почти ничего. И он научился последовательно менять тела, существовать в виде целых династий.

Он был расчетливым Константином, горестными причитаниями и шантажом выторговавшим у воцарившегося старшего брата многие привилегии и автономию для своего великого княжества — всех земель восточнее Тобольска. Грандиозные замыслы требовали множества людей и денег, он умел находить их. Как только заводы Кузнецка дали металл, он стал строить железную дорогу. Сразу две ветки немыслимой длины: на Нижний через Екатеринбург и на Иркутск через Абакан. Принуждение и обещание лучшей жизни двинуло на восток тысячи людей.

Перевалив Урал, крепостные становились свободными — ради одного этого стоило решиться на бесконечную дорогу. Наполеоновское разорение Европы дало ему новую волну поселенцев. Сплавы по Амуру были осуществлены на полвека раньше, чем должны были бы. Тонкая дипломатическая игра — и его княжество признали все правительства Европы. Отказавшись от трона в пользу младшего брата, он получил полную свободу, превратив старую империю в послушного союзника. Дряхлая Испания считала большим достижением свой договор с Российско-Американским товариществом, по которому за тем закреплялись прибрежные земли только севернее фактории Святого Франциска. Томеа-Меа отдал под его покровительство Сандвичевы острова. Своевременная помощь Мексике лозволила ей отстоять свою территорию и превратила в стратегического союзника. Благодаря малому подкупу и большим обещаниям граница с Цинской империей, отказавшейся от Монголии и Уйгурии и превратившейся в безропотного поставщика дешевой рабочей силы, пролегла по ре стене. Его народ на исходе Екатерининского взлета начал строить безбрежную страну, оседлавшую два материка и почти сразу ставшую недосягаемым лидером научно-технического прогресса. Выпускники Оксфорда, Сорбонны и Гейдельберга почитали за честь стажировку в университетах Иркутска, Константинграда или Мукдена. Ружья Ирбина и пушки Щегловска считались лучшими в мире еще до Крымской кампании, а броненосцы, изготовленные на верфях Железного полуострова, завоевали господство на море. Алтайская целина, древние поля Даурии, Бохая и Хакасии стали мировой житницей. Благородная рыба была дешевле хлеба. Изобилие продуктов при налаженном здравоохранении и продуманной налоговой политике породили демографический взрыв. Дальний стал резиденцией Лиги Наций… Совсем другой мировой порядок, иная история.

Он был Арием, ведущим свой ган сквозь глиняные города жалких низкорослых людей, мимо щедрых, но жарких земель. Ни хищные джунгли, ни полноводные реки, ни обливаемые дождями всхолмления не остановили его. Он шел дальше и дальше на восход. Отроги поднебесных гор, богатые залежами разнообразных металлов, открыли широкие прохладные пастбища с сочной травой. Ниже, в душных ущельях, прикрытых плотной зеленью, прятались убогие селения. В них обитали робкие желтокожие люди, не знающие одежды, но выплавляющие удивительно прочные топоры и ножи. Здесь, на здоровой возвышенности, он основал Город, и весь остаток первой жизни посвятил установлению справедливых законов, совершенствованию пород скота, сочинению религиозных гимнов и введению письменности. Он не боялся трудностей, верховным божеством он провозгласил слоноголового Ганешу, бога мудрости, и допустил только две варны — Дважды рожденных и их почтительных слуг. В последующие жизни он научился делать совершенное оружие, лечить, пахать землю и строить. Навоевался он вволю с алчущими пришельцами с севера, сначала — за Красную котловину, затем за рисовые поля по берегам великой реки. Подчинял диких обитателей тропических лесов, уклоняющихся от честной схватки и убивающих исподтишка отравленными стрелами. Торговал с родственными по языку и крови обитателями Запада, создавшими со временем многолюдные государства. Непросто было балансировать первые две сотни лет. А далее народ, обожествляющий озарение изобретателей и ученых, воспринявший личную свободу и общее благо единства, сам стал творить поистине удивительную историю…

Еще больше трудностей он поставил перед Аларихом, младшим сыном соправителя крошечной Алавы, сдавленной зеленознаменными полчищами иноверцев. Он решил создать единое государство на целом материке. С малой горсткой дружинников он захватил рыболовные суденышки эускалдунаков и скрылся в океане. Азоры стали базой его флота. Изобретение компаса позволило ему направлять верных людей обратно в Астурию за новыми беженцами. Сам он летом 750 года, наперекор ветрам, отплыл на северо-запад открывать Великую Готландию. Основал два поселения — на острове, что должен был бы называться Ньюфаундлендом, и там, где должен был стоять Бостон. На следующий год он повел целый караван судов. К первым поселениям добавились крепости на островах Карибского моря. На золото, хлопок и тростниковый сахар, отнятые у аборигенов, он закупил в Европе лошадей для воинов и быков для вспашки девственных полей. Только тогда он понял, сколько всего нужно колонистам, чтобы вести привычную жизнь. Он не смог прервать торговлю со Старым Светом, более того, он вынужден был заняться разбоем. За двести лет до набегов викингов его корабли стали грозой побережья. При франкском дворе и в папском Риме его эмиссары вербовали добровольцев. В новых землях каждый грамотный человек объявлялся свободным и имел право всегда и везде носить оружие, вновь прибывающие обязывались отработать лишь 10-летний срок на указанном месте. В этих условиях, когда всемерно культивировались личная инициатива и частное предпринимательство, а к навигационным картам были допущены сотни людей, сохранить монополию на океанские плавания стоило неимоверных трудов. Планомерное движение в глубь континента началось, когда все побережье было исследовано и колонизовано. Какие свершения, какие неожиданные повороты истории! Он неважно себя чувствовал, но прерваться было невозможно. И он мельком проскальзывал поколения, почти не воздействуя на события. Его последнее воплощение, Тотилла XXI, от природы желчный и мелочный, действующий без контроля с его стороны, сорвал конференцию по нераспространению ядерного оружия, а в довершение всего оккупировал Персию. В разразившемся скандале он потерял сознание.

Очнулся он там, где меньше всего желал оказаться — на медицинской кушетке в своем ценийском доме.

— Вы Остин Клайп? — спросил врач. — Можете встать. Осторожнее, как бы не закружилась голова.

Он присел, лихорадочно вспоминая, кто он и почему все это.

— Я — Ал Пир, врач районной «Скорой помощи». До сих пор мы не встречались, что говорит, судя по результатам экспресс-обследования, о вашем большом везении. Здоровьем вы явно не блещете. Да еще доводите себя до глубокого нервного истощения. Расскажите-ка, как вы дошли до такой жизни.

— Какой — такой?

Ал Пир брезгливо оглядел комнату.

— Это что за аппаратура?

— Ничего особенного. Домашний компьютер и еще более обыкновенный психоимитатор.

— Вижу, что не самолет. Как вы это используете? Злоупотребляете пребыванием в виртуальной реальности? В какой же?

— По образованию я историк и, видимо, не реализовал свой потенциал, потому что почти весь срок своей активной деятельности прослужил в Межзвездном Флоте. Вот и наверстываю упущенное. У меня собрана база данных по древней истории Земли. Знаете, зарождение первых цивилизаций, развитие классовых обществ…

— Не знаю, что такое, но продолжайте.

— Довольно сложная программа моделирует историю. Психоимитатор позволяет как бы перемещать мое сознание в тело того или иного человека, жившего много лет назад. Я действую от лица какого-нибудь исторического персонажа и в меру сил изменяю эпоху. Скажем, руковожу армиями и создаю государства, никогда не существовавшие. Или наталкиваю людей на открытия, реально сделанные в ином месте, в иное историческое время. Затем изучаю последствия.

— Сколько же времени это требует?

— Не так много. После внедрения в образ я могу управлять скоростью своего виртуального времени, и все малоинтересные моменты псевдожизни проскакиваю довольно быстро.

— И кто-нибудь интересуется результатами ваших… экспериментов?

— Раньше — да, у меня охотно брали информацию. Делали заказы на специальные исследования. Я сотрудничал со здешним университетом. Сейчас, правда, интерес пропал. Я и отчеты уже не отсылаю.

— Почему?

— Эта область считается полностью изученной. Объективности ради надо признать, что при всем многообразии приемов я использую одни и те же методы. Это, в частности, сильная центральная власть, но без обожествления. Развитие культуры мышления, что в обиходе называется просто здравым смыслом. Почитание родителей и поклонение этическим императивам. Всемерное содействие развитию технических приемов хозяйствования и привитие привычки к труду. К любому труду — древнейшие цивилизации чувствовали себя много лучше, когда большинство населения рыло каналы, строило пирамиды или воздвигало великие стены… Эффективность этих простых методов поразительна до тех пор, пока они не вступают в противоречие с принципом, сформулированным еще Уренаром: «Главная функция государства — обеспечение гражданам максимум свободы».

— Так, значит, ваша деятельность больше никому не нужна. А вам самим интересны ваши… исследования?

— Конечно, порядком приелось. Каждый раз приходится тратить слишком много времени, чтобы воспринять действующие обычаи. Я не говорю о мелочах вроде овощей, варенных то в уксусе, то в соде, или, скажем, цыплят, приготовленных то с чесноком и солью, а то с сахаром. Есть вещи, принять которые тяжелее. Например, символ аскетизма эпохи — Диоген, сидящий на площади у своей бочки и мастурбирующий у всех на глазах.

— А вы не пытались переменить род своих занятий?

— Как-то пробовал. Бывало, старые друзья призывали меня к более, как они говорили, важным делам. Но то, что мне предлагали, быстро надоедало. Человек я немолодой, для меня на первом месте не общественный престиж, а личный интерес.

— Да разве нормальному человеку достаточно того, что предлагают здесь по базовому уровню жизни? Это немыслимо!

— Мои потребности минимальны. В своих виртуальных жизнях я зачастую довольствовался много меньшим.

— И даже наше медицинское обслуживание вас удовлетворяет?

— Вполне.

— Вы стареете, и через год-два обычные медицинские средства не смогут поддерживать ваше прежнее качество жизни. Пройдет еще немного времени — и вы умрете. Вы задумывались о необходимости заработать средства, чтобы отправиться в омолаживающий санаторий на Ангу?

— Бывало.

— Ну и что?

— Приходил к выводу, что нецелесообразно тратить немногое оставшееся мне время на неинтересные занятия.

— Да вам же это ничего не стоит! Вы были сподвижником самого Туроутира Агенарга. Посидите вечерок-другой над мемуарами — и получите все, что можно только пожелать!

— Согласен. Но скучно все это.

— Понятно. — Ал Пир встал, отдавая команду прислуживающим роботам сворачивать оборудование. — С вами все ясно. Вы — типичный случай крайнего эскапизма, психически больной человек, Вы просто наркоман, а ваш наркотик — эта ваша виртуальная реальность. Я сообщу об этом кому следует.

В том мире, откуда его только что выдернули, Остин Клайп не тратил время на подобные разговоры.

— Вы угрожаете мне?

— Нет, предупреждаю.

— Хорошо. А сейчас сядьте на место. Сядьте. Поверьте, что так будет лучше. Я хоть и неважно себя чувствую, но в свое время я был неплохим космодесантником и не привык, чтобы со мной разговаривали так пренебрежительно. Не волнуйтесь, я просто объясню вам несколько тривиальных вещей. Прислушайтесь к моим словам, ибо в некотором смысле меня обучали лучшие юристы в истории человечества. Я знаю, откуда, как и почему растут ноги уголовного кодекса.

Итак, начнем с терминологии. Традиционно под наркоманом понимали человека, приобретшего стойкую привычку к употреблению некоторых веществ — так называемых наркотиков, в результате применения которых он наносил вред своему здоровью, а его поведение наносило вред социальному порядку. Скажем, он был готов на любое преступление, чтобы достать свой наркотик. Именно это потребовало принятия специальных законов, защищающих общество от наркоманов. Вы внимательно слушаете?

— Да-да.

— Сейчас бытовой синтезатор, который занимает, как правило, самый дальний угол на кухне, может изготовить любое вещество в любом количестве. Сиди себе дома и получай удовольствие — надо ли бороться с наркоманией? Чувство милосердия нашептывает: надо, ибо эти люди — заметьте, в отличие от меня — губят свое здоровье. Разве можно спокойно пройти мимо человека, готовящего самоубийство? Законы изменили, признав наркоманов больными людьми, не вполне дееспособными и требующими поэтому специального принудительного лечения. Сейчас уголовно наказуемым деянием объявляется лишь рекламирование или принуждение к употреблению некоторых веществ.

— Некоторых веществ! Да знаете ли вы, что миллиграмм…

— Допустим, знаю. Ну и что? Важно не количественное, а качественное различие. Любое вещество в неразумных дозах вредно.

— А которое вызывает наиболее сильное и стойкое привыкание?

— Сильное и стойкое привыкание вызывает обыкновенная поваренная соль. Но что-то я не припомню, чтобы ее когда-либо причисляли к наркотикам.

— Ну, знаете ли…

— Знаю. Если не верите мне, посмотрите энциклопедические словари, проконсультируйтесь у коллег. И впредь не бросайтесь словами, смысла которых не понимаете. Я дееспособный законопослушный гражданин, требующий неустанной заботы и внимания со стороны всех общественных служб. Понятно? Хорошо, что понятно. Вы закончили со мной? Всего доброго.

Проводив врача до калитки, Остин Клайп позволил себе улыбнуться:

— Если вы уж очень хотите назвать меня как-нибудь по-особому, то называйте глюканом. Что это? Сейчас это почти забытое слово. Во времена изобретения компьютера так иногда называли людей, злоупотребляющих пребыванием в виртуальной реальности. Я полагаю, что это произошло от словосочетания человек-глюк. До свидания.

Самочувствие было отвратным. Он принял душ и отправился спать.

Утром лишь легкое чувство недовольства собой напоминало вчерашние события. Он заказал обильный завтрак — грибы, с десяток видов рыбы, фаршированную трюфелями дичь, дыню в ликере, красный чай. Не спеша поел. Заканчивая трапезу, вспомнил, что забыл — в который уже раз! — попробовать новинку — средство, рекламируемое больше месяца и способное якобы многократно увеличивать вкусовые переживания. А вот если б он был в своем мире, можно было бы вернуться по времени вспять, сравнить ощущения…

Последнее путешествие в глубь истории заняло почти неделю, он оторвался от реальных событий и потому затребовал дайджест новостей. Отдал необходимые распоряжения по дому: автоматика, как бы хороша она ни была, не заменит хозяйский глаз. Отдохнул в прохладе садового павильона. Сообщения о событиях прошедшей недели навевали скуку. Не хотелось ни знакомиться с новыми выставками, ни посещать театральные премьеры, ни бывать на открывшихся карнавалах и празднествах. Единственная сенсация — о собрании меритских магов на Ре-мите — привлекла ненадолго его внимание. Он запросил Меморандум Олмир, выпущенный по итогам встречи. Беглое изучение документа, однако, вызвало разочарование. «Предназначение человека… конечная цель бытия…» — он не мыслил такими категориями. Разве что предложение о создании и освоении параллельных конструктивных миров он готов был воспринять.

Устав от нескончаемого потока информации, он спустился к пристани. Долго стоял в нерешительности, наслаждаясь терпким морским воздухом с запахом тления от выброшенных на берег и почерневших на солнце водорослей. Нехотя приказал подготовить свою яхту к выходу в море.

Ранее ход под парусом был его любимейшим времяпровождением. Сейчас же почти сразу нахлынула скука. И нельзя, отдав мысленную команду, мгновенно вернуться обратно домой. Он представил вдруг дикую случайность: внезапный порыв ветра, его выбрасывает за борт, следящие механизмы почему-то не поднимают тревоги, он тонет — и что тогда? Все, возврата нет? Нельзя повторить, вернуться в критическую временную точку, исправить ошибку? Нет, такое его не устраивает.

Впрочем, ив его реалиях нет совершенства. Никогда не выходит так, как было задумано. Разные времена, разные люди, а в конце концов все так похоже! Даже если очень пожелаешь, нельзя нарушить ни одну причинно-следственную связь. Молись хоть всем богам сразу — не отклонишь падающий на тебя камень, не выпросишь ничего, что тебе не положено естественным путем. Видимо, этот мир слишком, жесткий. Много предопределено. Непредсказуемость и беспричинность прячутся либо в крайне малом, на субатомном уровне, либо в очень большом и сложном. Вот если бы фундаментальные физические константы допускали квантовые эффекты с предметами привычных для человека размеров… А что ему мешает самому построить такой мир?

Задав команду возвращения назад, он засел за терминал компьютера. Он мог использовать свои имитационные программы только в том случае, когда вводимые изменения можно было связать с достоверно известными фактами. Очевидно, что исторический промежуток времени не допускает изменения физических законов. Следовательно, он должен двинуться в глубь веков. Опираться на древнейшие мифы. Пусть появление первых людей произошло в легендарной Лемурии. Можно ли так подобрать условия, такой закон изменения мировых констант, чтобы эволюция естественным путем приводила к поселениям Шумера и Хараппы?

Решение он нашел легко. Но какие неожиданные последствия, что за мир! Иная физика — иной масштаб времени. То, что было принято называть геологической эпохой, стало соизмеримым с продолжительностью человеческой жизни. Неизменность исчезла. Бурная вулканическая деятельность, дрейф материков и скачки планетных полюсов, подъем заоблачных горных хребтов и образование новых морей, безумно расточительная изобретательность жизни… Ему показалось, что именно такую реальность раньше долго и безуспешно искали, чтобы объяснить все тайны эволюции. Идеальные условия для появления все новых и новых видов живых существ, где немногие смутно угадываемые формы тонули в изобилии причудливых нежизнеспособных мутантов, сгинувших без следа. Прорыв — зарождение разума. Но опять природа избыточно щедра: не один человек, а сразу три, нет — восемь, двенадцать разновидностей разумных человекообразных, от четырехметровых гигантов до кроликоподобных. Все обладают телепатическими способностями. Собственно, их коллективное сознание и подтолкнуло гиперразвитие мозга — кто-то когда-то предполагал, вспомнил он, что экстрасенсорные возможности всего лишь атавизм… Много позже гегемоном станет один вид разумного — тот, который лучше других приспособится к постепенно застывающему миру, потеряет мешающие в больших группах психические сверхспособности.

Это будет потом, а в ту эпоху, в которую он намеревался отправиться, квантово-механические эффекты еще объясняли поведение всех окружающих человека вещей. Обычные металлы и сплавы выказывали несвойственный им характер, появлялось много новых квазистабильных элементов. Казалось, что знакомые, осязаемые предметы могут действовать сообразно собственной воле, и сказочное соседствовало с привычным. Глупо, скажем, было изобретать лук, ибо пущенная стрела только чудом попадала в цель. Зато человек силой мысли, голосом и движениями рук, создавая определенную ритмику, мот творить волшебство, изменять окружающий материальный мир. «Слишком непривычной будет моя жизнь», — подумал он. Располагаемый багаж знаний не даст надежной опоры, однако и всего того, что может пригодиться, заблаговременно не предусмотришь и поэтому не изобретешь, не изучишь. Видимо, следует взять с собой робота с необходимой физико-химической аппаратурой. Он поможет с натурализацией Недаром же в старых мифах могучего волшебника всегда сопровождал какой-нибудь демон.

Едва дождавшись швартовки, он бегом, задыхаясь, бросился в кабинет. Ну чем его новый мир хуже будущих Олмировских? До чего же примитивен Ал Пир, подумал он — надо ли заботиться об одной, когда у тебя тысячи прекраснейших, интереснейших жизней?