Глава 66

Летом 1996 года я провел месяц в Северном Трансваале, что в Южной Африке, где помогал отбраковывать оленей и советовал, как бороться с браконьерами. Каждый день я работал с чернокожими рабочими, и за это удовольствие мне еще и платили.

Потом я решил двинуться на север, в Зимбабве, чтобы отдохнуть и развлечься – истратить часть полученных денег, прежде чем вернуться домой, в Великобританию.

Развлечение я понимал как прыжки с парашютом в компании хороших друзей, а по вечерам – отдых за выпивкой.

Жизнь была прекрасна и удивительна!

Небо начинало бледнеть, и на смену ослепительному блеску африканского солнца пришли мягкие сумерки.

Мы с друзьями набились в маленький самолетик, и от тесноты у меня затекли ноги. Я напрягал мышцы, чтобы кровь снова побежала по венам.

Как это обычно бывает, пока самолет забирается на высоту почти шестнадцать тысяч футов, люди в нем уходят в себя, в свои мысли.

Но вот самолет выровнялся. Ребята сразу оживились и начали в который раз проверять снаряжение. Кто-то уже подошел к дверце. Как только она скользнула в сторону, внутрь ворвался оглушительный рев двигателей и вой ветра, задувавшего со скоростью семьдесят пять ярдов в час.

– Приготовиться.

Все стали серьезными и внимательно смотрели на сигнальную лампочку. Вот зажегся зеленый свет.

– Пошел!

Один за другим ребята шагали вперед и быстро исчезали из поля зрения, летя вниз. Я остался один. Я посмотрел вниз, сделал обычный глубокий вдох и соскользнул с порожка.

Толчок ветра заставил меня согнуться пополам, и я понял, что он реагирует на мои движения. Я опустил плечо, и ветер стал вращать меня, горизонт завертелся перед моими глазами. Это ощущение известно как «свободный полет».

Я различал крошечные точки, в которые превратились остальные ребята, летевшие в свободном падении ниже меня, затем они скрылись за облаками. Через несколько секунд я тоже попал в облака, ощутил их влагу на лице. Как я любил это ощущение падения через белую мглу!

«Десять тысяч футов. Пора открывать парашют». Я протянул руку к правому бедру, схватился за вытяжной трос и сильно дернул. Сначала он ответил, как обычно. Хлопок раскрывшегося купола заглушил шум свободного падения на скорости четыреста двадцать футов в час. Скорость сразу уменьшилась до восьмидесяти футов в час.

Потом я взглянул вверх и понял: что-то не так. Вместо ровного прямоугольника надо мной болтался смятый парашют, а это означало, что им тяжело будет управлять. Я с силой потянул за обе клеванты в надежде, что это поможет. Не помогло. Я запаниковал.

Пустыня стремительно приближалась, очертания предметов становились все более четкими и ясными. Я спускался быстро, даже слишком быстро. Нужно было как-то приземляться.

Не успел я об этом подумать, как оказался слишком близко от земли, чтобы воспользоваться запасным парашютом, и стремительно к ней приближался. От страха я слишком сильно дернул за стропы, и меня развернуло горизонтально по отношению к земле – затем я сорвался и рухнул на землю.

Тело мое подскочило, как тряпичная кукла. Я приземлился, подняв облако песчаной пыли, беспомощно валялся на месте и стонал.

Я упал спиной прямо на туго свернутый запасной парашют, который образовал твердый и жесткий, как камень, сверток. Впечатление было такое, будто этот сверток клином врезался мне в позвоночник.

Я не мог встать, а только катался на спине и стонал от боли. Я плакал, лежа в пыли и ожидая, когда мне на помощь придут товарищи, уже понимая, что у меня поврежден позвоночник.

В жизни нам дается только один шанс, и в этот тяжелый момент я понял, что навсегда его потерял. Под ложечкой сосало от страха при мысли, что жизнь моя уже никогда не будет такой, как прежде.

 

Глава 67

Я валялся в бреду, время от времени теряя сознание. Когда мои товарищи помогали мне встать, я застонал. Крепко зажмурив веки, я корчился от невыносимой боли. Я слышал, как один из них сказал, что в моем парашюте оказалась большая прореха. Стало ясно, почему им было так трудно управлять.

Но ведь я знал простое правило: если не можешь справиться с парашютом, нужно отрезать стропы и освободиться от него. Затем, продолжая свободное падение, вытянуть запасной парашют.

Я этого не сделал – подумал, что сумею справиться с основным. Я допустил страшную ошибку.

Потом, помню, меня уложили в старенький «лендровер» и повезли в ближайшую больницу. Меня внесли внутрь и осторожно усадили в кресло на колесиках.

Две медсестры повезли меня по коридору, где доктор сделал первое обследование. Когда он дотрагивался до меня, я дергался от боли, помню, что все извинялся перед ним.

Он набрал какого-то лекарства в длинный шприц и сделал мне укол. Боль сразу утихла, и я попытался встать и пойти. Сестры схватили меня и снова уложили.

Я помню шотландский акцент доктора (что казалось странным, поскольку дело происходило в Южной Африке), он сказал, что потребуется какое-то время, прежде чем я снова смогу ходить. После этого я уже ничего не помню.

Когда я проснулся, надо мной склонился человек в зеленом берете с торчащим над ним большим пером какой-то птицы. Я решил, что у меня галлюцинация. Я поморгал, но видение не исчезло. Затем раздался голос с отчетливым британским выговором:

– Как вы себя чувствуете, солдат?

Это был полковник, командир группы английских военных советников. Он приехал узнать о моем состоянии.

– Скоро мы отправим вас самолетом в Англию, – с улыбкой сказал он. – Держитесь пока, дружище.

Я никогда не забуду этого добрейшего человека. Навестив меня, он превысил свои полномочия и приложил все усилия, чтобы меня срочно переправили на родину, ведь мы были в стране, где медицина находилась на крайне низком уровне развития.

Меня несли на носилках по аэродрому под палящим африканским солнцем, и я чувствовал себя невыносимо несчастным и одиноким. Перелет в Англию вспоминается мне смутно, я провел его, лежа поперек трех сидений в задней части салона.

Когда на меня никто не смотрел, я плакал. «Взгляни на себя, Беар, ты только посмотри. Да, здорово тебя скрутило». Потом я отключился.

В аэропорте Хитроу меня встречала карета скорой помощи, и наконец по настоянию родителей меня привезли домой. Больше мне некуда было ехать. Мама и папа выглядели измученными от тревоги; и помимо физической боли, меня терзало чувство вины за то, что я доставил им такие переживания.

Все мои планы были нарушены разом и окончательно. Я получил сильный и коварный удар, откуда и не ждал. Такое со мной просто не могло случиться. Ведь я всегда был везунчиком.

Но зачастую именно такой внезапный удар и формирует нас.

 

Глава 68

С тех пор меня чуть не каждый день привозили в больницу. Меня без конца ощупывали, кололи, сделали несколько рентгеновских снимков.

В итоге было установлено, что у меня повреждены восьмой, десятый и двенадцатый позвонки. От рентгена ничего не скроешь. Это были главные позвонки, именно им и досталось.

– Я смогу снова ходить? – спрашивал я докторов.

Но никто не мог мне ответить. А что может быть хуже неизвестности?

Доктора решили, что не стоит сразу делать операцию. Они пришли к заключению (и совершенно правильному), что, поскольку организм у меня молодой и здоровый, лучше выждать – возможно, повреждения устранятся естественным путем.

Врачи в один голос твердили, что мне невероятно повезло.

Оказалось, что, будь удар чуть-чуть сильней и был бы задет спинной мозг, тогда мне уж точно никогда не ходить.

Меня называли парнем, которого спасло чудо.

Не знаю уж, чудо или нет, но стоило мне еле-еле повернуться вправо и влево, как меня пронизывала страшная боль. Я почти вообще не мог двигаться без этой боли.

Когда мне нужно было встать с постели, на меня надевали тяжелый металлический корсет.

Я чувствовал себя инвалидом. Да я и был инвалидом. И это сводило меня с ума. «Меня скрутило».

«Ты полный тупица, Беар. Ты сумел бы приземлиться даже с поврежденным парашютом, если бы не поддался панике. Или если бы освободился от него и раскрыл запасной парашют».

Я допустил две грубейшие ошибки: сразу не воспользовался запасным парашютом и не сумел приземлиться с порванным парашютом.

Главное, я мог бы избежать этой катастрофы, если бы быстро отреагировал на ситуацию, проявил хладнокровие и сообразительность. Я понимал, что сам все испортил.

Я поклялся себе, что больше никогда не допущу такой глупости.

А пока что мне все время хотелось плакать.

Я проснулся, обливаясь потом и задыхаясь. Уже в третий раз мне снился этот кошмар: я переживал то жуткое ощущение неизбежного удара о землю.

Я лежал уже второй месяц, считалось, что я выздоравливаю. Но лучше мне не становилось. Больше того, спина болела все сильнее. Я не мог двигаться и становился все раздражительнее. Я злился на себя, злился на весь свет. А злился я от того, что меня терзал безумный, смертельный страх.

Все мои мечты и планы на будущее были порваны в клочья. Впереди не было ничего определенного. Я не знал, смогу ли остаться в составе САС. Я даже не знал, стану ли я когда-нибудь снова здоровым.

Я лежал, не в силах пошевельнуться, изнемогая от разочарования, и думал, как мне избавиться от этого мучения.

Я столько мечтал совершить!

Я обвел взглядом комнату, остановил его на старой фотографии Эвереста. Наша с папой заветная мечта! Ей суждено было стать такой же, как мечтам многих – невоплощенной, похороненной под прахом проходящих годов.

Через несколько недель, по-прежнему закованный в корсет, я с трудом подошел к стене и снял фотографию.

Люди часто говорят, что, должно быть, я был очень уверен в своем выздоровлении, но это было ложью. То был самый мрачный, самый унылый и безнадежный период моей жизни. Я утратил весь свой задор и боевой дух – самую суть моей души. А когда ты упал духом, выздороветь очень трудно.

Я не знал, смогу ли я снова ходить, – что уж говорить о скалолазании или службе в САС. И будущее в тот момент представлялось мне абсолютно беспросветным.

Свойственная всем молодым людям уверенность в себе полностью меня покинула. Я не имел представления, когда смогу заниматься физическими упражнениями, – и это меня невероятно терзало. Потребность двигаться, испытывать тяжелые физические нагрузки были у меня врожденными, и без них мне трудно было представить свою жизнь.

Когда ты не можешь нагнуться, чтобы завязать шнурки, или изогнуться, чтобы потереть себе спину, тебя охватывает ощущение полной беспомощности и безысходности.

В САС у меня была цель, были товарищи. Одиноко лежа в своей комнате, я остро ощущал себя лишенным и того и другого. В душе моей происходила жестокая борьба с обрекшей меня на страдания судьбой, и, не видя выхода, я погрузился в полное отчаяние.

Для выздоровления требовалось приложить столько же сил, сколько необходимо при восхождении на вершину. Но я не догадывался, что именно гора – не образ, а конкретная вершина – поможет мне восстановиться. Эверест – высочайшая и самая неприступная вершина в мире.

 

Глава 69

Порой человеку необходима сильная встряска, чтобы заставить его больше дорожить своей жизнью. Сейчас после только что пережитого сильнейшего потрясения я находился именно в таком состоянии.

Но сквозь отчаяние, страх и страдания передо мной уже забрезжила надежда, а я еще не понимал этого. Я понимал только, что мне нужно нечто такое, что возвратило бы мне надежду, азарт, энергию и живость. И это «нечто» я нашел в вере в Бога, в поддержке со стороны своих родителей и в своих мечтах о приключениях.

Вера говорила мне, что я ничего не должен бояться, ни о чем не тревожиться. Все будет хорошо.

В дни, когда меня каждый день возили в больницу и обратно, сквозь всю боль и отчаяние она напомнила, что у меня есть поддержка, любовь и благословение, что мою жизнь оберегает Иисус Христос. С тех пор я еще сильнее стал ценить этот дар милости Господней.

Родители говорили нечто в этом же духе:

– Беар, ты, конечно, круглый дурак, но мы все равно бесконечно тебя любим.

Это меня очень поддерживало, помогало вновь обрести уверенность в себе. Мои мечты о великих приключениях до поры до времени дремали. И вот они стали пробуждаться, оживать и разгораться.

Болезнь, физические и душевные страдания заставили меня глубоко и ясно осознать, какой это бесценный дар – жизнь! Мама всегда учила меня быть благодарным. И по мере того, как ко мне возвращались силы и уверенность, во мне росло понимание, что если уж я удостоился такого высокого дара, то просто обязан распорядиться им с умом и блеском. Ведь талант, зарытый в землю, пропадает понапрасну.

Однажды ночью я вслух дал себе торжественную клятву: если мне станет настолько лучше, что опять смогу подниматься в горы, я отправлюсь в Гималаи и осуществлю свою самую заветную мечту.

Вы скажете, слишком тривиально? Но для меня это было единственной надеждой. Во мне горела жажда жизни, стремление познать и испытать все, что только есть интересного. Так вот, я ухвачу жизнь за рога и проживу ее так, как она того стоит!

Жизнь не часто дает нам второй шанс. Но уж если дает, то нужно быть ей очень благодарным и максимально использовать этот шанс.

Я поклялся, что всегда буду благодарен своему Божественному Создателю за то, что он помог мне идти по этой тернистой дороге, по жизни.

После того как я три месяца провел в постели, меня направили в Военно-медицинский реабилитационный центр, расположенный в Хидли-Корт, недалеко от Лондона. Я уже понемногу ходил, но боль не оставляла меня.

Медики этого центра были замечательными людьми. Они ободрили меня, четко сформулировали стоящие передо мной задачи и помогли снова поверить в себя.

Лечение было очень интенсивным. Порой мне приходилось «работать» по десять часов в день. Час растягивания мышц на мате, час плавания в бассейне на матрасе, час консультации, час физиотерапии (с хорошенькими сестрами!), час лечебной гимнастики, затем ланч и снова занятия.

Постепенно ко мне возвращалась способность двигаться, боли стали ослабевать, и, когда я покинул центр, что произошло спустя восемь месяцев после падения, я определенно уже шел на поправку.

Почувствовав себя лучше и увереннее, однажды вечером я, не снимая корсета, тайком покинул больницу, поездом добрался до дома, забрал свой мотоцикл с двигателем объемом в 1200 куб. см и на рассвете возвратился на нем в Хидли-Корт.

Медсестры с ума сошли бы, если бы это увидели, но для меня мотоцикл олицетворял свободу и независимость, а когда я совершал рискованный, но удачный поступок, это неизменно поднимало мне настроение.

Я снова стал улыбаться.

 

Глава 70

Незадолго до катастрофы я познакомился с девушкой, которая училась в Кембридже.

Обретя средство передвижения, я украдкой уезжал из центра после вечернего обхода, заезжал за девушкой, и мы где-нибудь ужинали, потом вместе проводили ночь, а к четырем часам утра я возвращался в Хидли-Корт, успевая к утреннему обходу.

Персонал центра даже не подозревал об этом. Им и в голову не приходило, что больной может вести себя до такой степени легкомысленно.

В середине зимы стало так холодно, что, помню, я ехал на мотоцикле в кожаной куртке и штанах и поочередно грел руки на двигателе. Конечно, такое отношение к езде на большой скорости тоже не отличалось благоразумием, зато доставляло мне громадное наслаждение.

Правда, вскоре наше знакомство прекратилось: студентка из Кембриджа оказалась для меня слишком умной. С другой стороны, я тоже был не самым надежным приятелем.

Во время реабилитации я больше всего размышлял об Эвересте. Это давало мне цель, пусть даже и далекую. Из моей семьи никто серьезно к этому не относился. Ведь я едва ходил. Но я был настроен очень решительно.

Интересный факт – медсестры никогда надо мной не посмеивались. Они отлично понимали, что для выздоровления необходимо к чему-то стремиться, иметь цель. Но я чувствовал, что далеко не все они считали мои планы осуществимыми.

Из множества попыток военных англичан покорить Эверест только одна была удачной. Она была совершена самыми сильными и опытными альпинистами страны.

Оба служили в САС и находились в отличной физической форме. Они чудом добрались до вершины, едва не погибнув, а из-за жестокого обморожения лишились конечностей.

На тот момент идея восхождения на Эверест была для меня чисто теоретической. Главное – у меня была мечта, ради которой я стремился поскорее выздороветь и набраться сил, какой бы безумной и далекой от реальности она ни казалась.

Жизнь научила меня очень бережно относиться к человеку, лелеющему какую-то мечту, особенно если он балансирует на тонкой грани между жизнью и смертью. Нельзя отнимать у человека его мечту – она дарит ему внутренний жар, азарт и дерзкую отвагу.

А те, в свою очередь, придают жизни смысл и интерес.

Вскоре меня выписали из реабилитационного центра, и я вернулся в САС. Но врач высказался против того, чтобы я продолжал служить десантником, считая, что это слишком опасно. Одно неудачное приземление ночью с полным снаряжением – и мой кое-как залатанный позвоночник может не выдержать.

А про дальние марш-броски с тяжелым грузом он даже и говорить не стал. Впрочем, любой спецназовец понимает, что при слабой спине в САС нечего и соваться.

Таким же общеизвестным фактом является то, что у многих солдат САС в результате многолетних походов и прыжков с парашютом имеются разные скрепы и штыри в спине и в коленных суставах. В глубине души я и сам с горечью сознавал, что у меня было мало шансов снова вернуться в свой полк.

Но рано или поздно мне предстояло подумать, как жить дальше. Доктора могли дать мне необходимые советы и рекомендации, но решение зависело от меня самого.

Знакомая история, верно? Вся наша жизнь определяется нашими же решениями. И труднее всего даются самые важные из них. Поэтому я предпочел дать себе передышку, а потом уже принять окончательное решение.

Тем временем я принял должность инструктора по выживанию в других подразделениях нашего полка. Еще я помогал ребятам из разведки, когда моя старая команда уходила на учебный полигон.

Но мне было очень тяжело. Не физически, а морально: видеть, как мои товарищи, возбужденные и напряженные, вместе отправляются на учения и потом возвращаются, уставшие, но довольные. Мне безумно хотелось быть с ними.

Я страшно бесился, что мне приходится торчать в оперативной комнате и готовить чай для разведчиков. И сколько я себя ни уговаривал, я никак не мог с этим смириться.

Я провел в САС несколько замечательных лет, учился и тренировался, вкладывая всю свою душу, и если теперь я не могу делать свое дело, то лучше вообще там не работать.

Такова жизнь. Чтобы оставаться высокопрофессиональной, элитной частью, САС вынуждена развивать и поддерживать свои самые сильные стороны. Если я не в состоянии совершать прыжки с парашютом и тащить на себе большой груз на дальние расстояния, то становлюсь обузой. И сознавать это было очень больно.

Совсем не так я обещал себе прожить свою жизнь после катастрофы. И тогда я решил следовать за своей мечтой, чего бы мне это ни стоило.

Поэтому я попросил у полковника аудиенции и сообщил ему о своем решении уволиться. Он меня понял и заверил, что в трудную минуту семья САС всегда придет ко мне на помощь.

Полк устроил мне роскошные проводы и подарил на память о службе маленькую бронзовую статуэтку спецназовца. (Она стоит у меня на каминной полке, и мои сыновья играют с ней в солдатики.) Я собрал свои вещи и навсегда расстался с САС.

Признаюсь, в тот вечер я здорово надрался.

 

Глава 71

Любое испытание делает тебя сильнее. Согласно великому плану бытия я выдержал посланное мне испытание и стал сильнее если не телом, то душой.

Мне грозила опасность оказаться прикованным к постели или инвалидной коляске, но благодаря Господу Богу я до сих пор жив и здоров и рассказываю эту историю. Я многое понял, но, прежде всего, правила игры.

Теперь передо мной встала серьезная проблема – у меня не было ни дохода, ни работы.

Зачастую необходимость зарабатывать на жизнь и стремление осуществить свою мечту вынуждают человека выбирать одно из двух, и я был далеко не первым, кто оказался перед подобным выбором.

Эту проблему могло бы решить восхождение на Эверест.

Если бы подъем увенчался успехом, я оказался бы самым молодым покорителем этой неприступной вершины, и тогда у меня появился бы шанс получить работу, связанную с горами, – вести какую-нибудь программу на телевидении или руководить экспедициями.

Удачное восхождение помогло бы мне привлечь спонсоров для следующей экспедиции. С другой стороны, я могу погибнуть или просто не одолеть вершину, и тогда вернуться к разбитому корыту – ни работы, ни профессии.

Честно говоря, решение далось мне без особого труда. В глубине души я чувствовал, что только так и нужно поступать: без оглядки идти к своей цели.

К тому же я никогда не боялся неудач.

Я занимался альпинизмом не ради славы, а просто потому, что у меня это неплохо получалось, – и теперь мне хотелось проверить себя на Эвересте.

Но даже если я потерплю неудачу, то это случится во время грандиозного и смелого предприятия. Эта мысль согревала меня.

К тому же, если я продолжу занятия на последнем курсе университета (это можно будет сделать и с Эвереста через электронную почту) и получу диплом, у меня появится возможность попытаться снова поступить в МИ-15. (Хорошо, что я не окончательно сжег за собой мосты.)

Интересная штука жизнь. Ты принимаешь решение, начинаешь выяснять, можно ли учиться в университете заочно, и вдруг все складывается в твою пользу. Я это не раз замечал.

Спустя месяц после того, как я приступил к поиску спонсоров экспедиции на Эверест (хотя сам я пока не представлял, что из этого получится), мне позвонил один мой старый товарищ по армейской службе, который задумал организовать новую британскую команду и совершить восхождение по юго-восточному склону этой вершины мира, – он пригласил меня в эту команду!

Я несколько раз пересекался с капитаном Нейлом Лаутоном, но близко знаком с ним не был. Он служил в морском батальоне коммандос, был человеком твердым, решительным и – как я узнал позднее – очень деятельным и энергичным.

Два года назад Нейл почти достиг вершины Эвереста – в тот самый год, когда на большой высоте разбушевался страшный ураган, погубивший за сутки восемь альпинистов. Но, несмотря на явный риск и на то, что эта трагедия разыгралась у него на глазах, он поставил себе цель совершить новую попытку.

Многие не в состоянии понять, почему людей с такой силой тянет в горы, что они сознательно рискуют жизнью на их ледяных склонах – и только ради того, чтобы взойти на самую вершину. Объяснить это трудно, поэтому я воспользуюсь поговоркой: «Если тебе приходится спрашивать, то ты никогда этого не поймешь».

Лично я отнесся к его идее с энтузиазмом, понимая, что это был мой первый и, возможно, единственный шанс исполнить свою мечту и покорить вершину Эвереста.

Нейл согласился принять меня в свою команду для восхождения на Эверест в том случае, если я хорошо покажу себя во время экспедиции на Гималаи в том же октябре. После разговора с Нейлом у меня возникло острое ощущение, что я только что принял решение, которое полностью изменит мою жизнь – к лучшему или к худшему. Но я жаждал испытать себя, а предложение давало эту возможность, так что я сразу воспрянул духом.

Через несколько дней я поставил в известность свою семью. Родители, а особенно сестра Лара, назвали меня бессердечным эгоистом и даже взбалмошным дураком.

В конце концов они согласились меня отпустить – на том условии, что если я погибну, то мама разведется с папой, потому что именно он много лет назад вбил мне в голову «эту безумную мысль».

Папа только улыбался. Однако со временем мама и даже сестра смирились и стали мне всячески содействовать, объясняя это желанием помочь мне остаться в живых. А с меня взяли обещание вернуться живым и здоровым.

Так случилось, что во время нашей экспедиции на Эверест трагически погибли четыре альпиниста, все талантливые и опытные скалолазы.

И не от меня зависело сдержать обещание, данное семье.

Папа это понимал.

 

Глава 72

Гималайская горная система простирается на севере Индии на тысячу семьсот миль в длину. Трудно представить себе колоссальные размеры этого высочайшего в мире горного кряжа, но если бы он находился в Европе, то покрыл бы расстояние от Лондона до Москвы.

На Гималаях находятся девяносто одна вершина высотой свыше двадцати четырех тысяч футов над уровнем моря, таких высоких гор нет ни на одном континенте. И главная среди них – Эверест – гордая и неприступная крыша мира.

Впервые Эверест был покорен 9 мая 1953 года Эдмундом Хиллари и шерпом Норгеем Тенцингом. До этого многие пытались совершить восхождение и многие погибли, стремясь достигнуть того, что казалось для них невозможным.

К 1990-м годам на Гималаях стали появляться коммерческие экспедиции. Теперь альпинистам приходится платить до шестидесяти тысяч долларов только за то, чтобы попытаться подняться на Эверест. Правда, это открыло доступ в горы клиентам, не обладающим необходимым опытом восхождений.

Такая дороговизна объясняется тем, что руководители экспедиций берут на себя большую ответственность за клиентов, легкомысленно подвергающих свою жизнь опасности в условиях высокогорья.

В 1996 году во время сильнейшего урагана из-за неопытности восходителей произошла роковая трагедия. За одну ночь погибли восемь туристов, на следующей неделе – еще три человека.

Но на Эвересте погибали не только новички. Среди погибших числится Роб Холл, один из самых известных альпинистов мира. У него закончился кислород, когда он пытался спасти заболевшего восходителя. Сочетание таких факторов, как истощение, недостаток кислорода и страшный холод, вызвало у него полный упадок сил.

Каким-то чудом Роб пережил ночь на высоте двадцати восьми тысяч семисот футов при температуре минус пятьдесят градусов, и на рассвете позвонил своей жене Джэн по рации, которая через спутник связывалась с базовым лагерем.

Она была беременна их третьим ребенком, и все, находившиеся рядом с ней, замерли, когда услышали, как он сказал ей:

– Я люблю тебя. Спи спокойно, любимая моя. Пожалуйста, постарайся не очень волноваться.

Это были его последние слова.

Вывод ясен: относись к горам с почтением и знай, что может произойти даже с опытнейшими альпинистами на огромной высоте и при плохой погоде. И еще: не искушай судьбу и помни, что, если ты дерзаешь подняться на такую исполинскую вершину, как Эверест, деньги ни от чего тебя не защитят, а меньше всего от опасности.

С тех пор как мы побывали на Эвересте, это пытались сделать еще очень многие. В списке тех, кому удалось подняться на вершину, сейчас уже числятся незрячий человек, парень на протезах и даже подросток из Непала.

Однако не обманывайтесь – это вовсе не значит, что Эверест стал ниже или безопаснее. Меня восхищают все, кто когда-либо совершил это тяжелейшее восхождение, поскольку я на личном опыте знаю, чего это стоит.

Люди привыкли доминировать в мире, стремятся все завоевать и покорить себе. Собственно, как и мы, альпинисты. Однако Эверест остается самим собой и порой оскаливается так грозно, что мы в ужасе отступаем.

Но лишь на время. А потом мы снова возвращаемся. Как хищники, упорно преследующие свою жертву. Но Эверест так и останется непокоренным.

Вот почему в Непале Эверест известен под названием божественная мать земли – и забывать об этом не стоит.

Это название отражает преклонение и уважение непальцев к горе, а это – главное, что следует усвоить альпинисту. Ты поднимаешься на гору лишь потому, что сама гора тебе это позволяет.

Если она велит тебе подождать, жди; и, когда она подсказывает тебе идти, тогда только и лезь наверх, напрягая все силы в ее разреженном воздухе.

Когда вершину обволакивают грозные тучи, это предвещает страшный ураган, и он действительно налетает через считаные минуты, но вершина упрямо противостоит бешеным порывам ветра, завывающим на высоте двадцати пяти тысяч футов. Эти ветры, превышающие скорость около пятисот футов в час, и образуют волшебный снежный флаг, увенчивающий Эверест.

Как постоянное напоминание, что человеку следует уважать Гору.

Иначе он погибнет.

 

Глава 73

Однако на данном этапе, при всем моем желании, я и думать не мог о восхождении, покуда не найду спонсоров. Я даже не представлял себе, каких трудов мне будет это стоить.

Я не знал, как составить предложение о совместном финансировании экспедиции, не знал, как совместить мою мечту с возможностями потенциального спонсора, и понятия не имел, как получить доступ в какую-нибудь крупную корпорацию, чтобы тебя хотя бы выслушали.

Кроме того, у меня не было ни снаряжения, ни опыта путешествий и, конечно, никакого предложения от СМИ на репортаж об экспедиции. Образно говоря, я шел на Голиафа, вооруженный пластиковой вилкой. Вскоре от постоянных отказов я впал в глубокое уныние.

Как раз о подобной ситуации прекрасно сказал Черчилль: «Залогом успеха является способность идти от одной неудачи к другой, не теряя энтузиазма».

Настал момент собрать весь мой энтузиазм и преодолевать неудачи… до тех пор, пока не добьюсь успеха. Но дело в том, что для потенциальных спонсоров я был никем, человеком без имени, без репутации.

Я мучительно вспоминал какого-нибудь известного предпринимателя и любителя приключений и мысленно все время возвращался к сэру Ричарду Брэнсону, основателю корпорации «Вирджин».

Я написал ему раз, потом второй… Всего я отправил ему двадцать три письма. И ни на одно не получил ответа.

«Хорошо, – решил я, – узнаю, где он живет, и сам доставлю свое предложение».

Однажды холодным вечером я позвонил в его большой дверной колокольчик. По домофону ответил чей-то голос, и я смущенно пробормотал свою просьбу. Голос велел мне оставить предложение – и пропал.

То, что произошло потом, не совсем понятно. Скорее всего, человек, ответивший мне по домофону, хотел его отключить, но вместо этого нажал кнопку, автоматически отпирающую дверь.

Раздался писк зуммера, показавшийся мне невероятно долгим. Я машинально толкнул дверь, и та открылась. Я оказался в огромном холле, выложенном мраморными плитами.

– Алло! – выкрикнул я в гулкое пространство. – Извините, но, похоже, вы отперли дверь…

Через минуту навстречу мне стремительно сбежал по лестнице какой-то человек и крикнул, чтобы я немедленно ушел.

Я послушно оставил свое письмо и ретировался. На следующий день я послал по этому адресу цветы и записку, в которой извинялся за вторжение и просил ознакомиться с моим предложением. Я подчеркнул, что, вполне возможно, в начале карьеры ему самому тоже приходилось обращаться с просьбами к преуспевающим бизнесменам. И это мое письмо осталось без ответа.

Через несколько дней я направлялся на велосипеде в лондонский Сити и заметил вывеску компании ДЛЭ, что означало «Дэвис Лэнгдон энд Эверест». Я остановился и задумался.

Потом набрался смелости, поднялся в безукоризненно чистую и оснащенную ультрасовременной аппаратурой приемную и попросил соединить меня с генеральным директором, сказав, что у меня к нему важное и конфиденциальное дело.

Когда мне ответила секретарша генерального директора, я попросил ее помочь мне получить двухминутный разговор с ее боссом. После трех попыток мне удалось вызвать ее сочувствие и интерес, и она согласилась попросить босса уделить мне «буквально две минуты».

Ура!

Меня проводили в лифт, и я поднялся в тихий кабинет генерального директора на верхнем этаже. Я страшно волновался.

Вошли два руководителя компании, Пол Моррелл и Элистер Коллинс, и с подозрением воззрились на неряшливо одетого юнца, теребящего какую-то тетрадку. (Потом они сказали, что более бестолково составленного предложения им видеть не приходилось.)

Но они любезно меня выслушали.

Моя мечта и энтузиазм каким-то чудом произвели на них впечатление, и за десять тысяч английских фунтов (что для меня было целым состоянием, а для них – обычной ставкой на бирже) они согласились поддержать мою попытку водрузить на вершину Эвереста флаг их компании.

Я заверил, что непременно привезу фотографию для зала заседаний их фирмы. Мы встали, пожали друг другу руки и с тех пор стали большими друзьями.

Вот такие сделки по мне!

 

Глава 74

Итак, мне повезло, но лишь после множества отказов. Думаю, это весьма поучительно. Нашлись-таки люди, которые рискнули и поверили мне. Я никогда бы их не подвел, потому что был бесконечно благодарен за то, что они дали мне шанс.

Как только мне удалось привлечь на свою сторону ДЛЭ, к ним сразу присоединились еще несколько компаний. Просто удивительно: стоит вас поддержать хоть одному человеку, его примеру спешат последовать и другие. Наверное, это происходит оттого, что не каждый готов быть первооткрывателем.

И вот не успел я опомниться, как у меня набралась достаточная сумма, чтобы заплатить за место в команде Нейла. (Вообще-то мне не хватило 600 фунтов, но их дал мне папа и не захотел даже слышать, чтобы я их возвращал. Добрейшей души человек!)

Мечта совершить восхождение на Эверест была близка к тому, чтобы осуществиться.

Люди часто спрашивают моего совета, как найти спонсора. Есть только один способ – искать и не прекращать поиски до тех пор, пока не найдете. Мечта так и останется мечтой, если мы не приложим силы для ее осуществления. И еще очень важно самому жить своей мечтой и заражать ею остальных.

Как правило, подготовка крупных экспедиций дело малоприятное и трудоемкое, чреватое разочарованиями из-за бесконечных отказов. Мой энтузиазм частенько угасал, угрожая совсем потухнуть. Но мое упорство и целеустремленность победили.

Достав деньги, я стал думать, как бы присоединиться к британской экспедиции в Гималаях, которая планировала совершить восхождение на вершину Ама-Даблам.

Об этом можно было только мечтать, но мне опять повезло – за небольшую сумму мне предложил место в команде известный шотландский альпинист Генри Тодд, который должен был организовать для нас экспедицию на Эверест.

Я обрадовался шансу доказать Генри и Нейлу, что я способен позаботиться о себе и благополучно перенести условия высокогорья. Легко говорить такое, когда ты торчишь в цивилизованной столице, где уютно и безопасно! Пришлось приступить к упорным тренировкам, чтобы доказать свою силу и выносливость.

Ама-Даблам – один из самых живописных пиков на Земле. Сэр Эдмунд Хилари когда-то назвал ее самой неприступной вершиной – из-за громадных отвесных склонов, которые высятся над Гималайским кряжем.

Как часто бывает с горами, только чуть ли не носом упершись в Ама-Даблам, ты понимаешь, что путь наверх все-таки возможен. Нужно только иметь тщательно проработанный маршрут и вооружиться отвагой.

Всемирно известная компания «Джаггд Глоуб экспедишн» считает вершину Ама-Даблам своим самым трудным объектом для восхождения. Горе присвоена категория трудности 5Д, что отражает технические характеристики маршрута: «Очень крутые ледяные или скалистые склоны доступны лишь опытным альпинистам, которые регулярно совершают подъемы такого уровня сложности. Подобные восхождения требуют большого напряжения и не обходятся без потери веса альпиниста».

Вот что такое Гималаи!

Я с любовью вспоминаю четыре недели восхождения на Ама-Даблам. У нас была превосходная интернациональная команда, в которую входила замечательная Джинетт Харрисон, через пару лет трагически погибшая на другом пике Гималаев. (Я всегда гордился тем, что мне выпала честь совершать восхождение вместе с Джинетт – необыкновенно талантливой, сильной и красивой; ее смерть стала тяжелой потерей для альпинистов.)

С нами был и Петер Хабелер, один из величайших альпинистов, который вместе с Райнхольдом Месснером первым поднялся на Эверест без кислородной маски. Так что я оказался в обществе людей, вызывающих во мне почтительную робость и огромное восхищение.

Большую часть времени я в одиночестве тренировался в подъемах, отключаясь от всего: надевал наушники и, низко опустив голову, сосредоточенно работал ледорубом, стараясь точно ставить ноги. И все время впереди, всего в десяти милях на север, возносилась высоко в небо вершина Эвереста.

Порой во время этих тренировок я проявлял порядочную беспечность, о чем сейчас вспоминаю с содроганием. Я пренебрегал веревками и карабинами, предпочитая обходиться одним ледорубом.

Помню, однажды я находился на отвесной скалистой стене, так что подо мной было добрых четыре тысячи футов. Мурлыча про себя песенку из репертуара «Джипси Кингс», я опасно балансировал на мысках кошек и изо всех сил старался дотянуться до выступа.

Мне пришлось воззвать к Богу, чтобы набраться смелости, оттолкнуться, подпрыгнуть и ухватиться за этот выступ, молясь, чтобы он не сорвался под тяжестью моего тела, а затем продолжать путь вверх. Но обращение к Богу и общее отношение к делу были типичны для меня во время этих тренировок на склонах Ама-Даблам. Своего рода легкомысленное безрассудство, что далеко не всегда безопасно.

Но я горел воодушевлением, не испытывал никакого страха и был счастлив, что могу вот так лазить по горам после того, что со мной случилось. Впервые я снова ощущал себя сильным и уверенным, а для моей спины было даже полезно спать на жестком льду.

Все-таки совершать восхождение с такой беспечностью очень опасно. (Кстати, сейчас я веду себя намного осторожнее.) Но мне все сходило с рук, и я поднимался быстро и ловко.

Спустя три трудных недели я добрался до вершины Ама-Даблам.

Я был страшно утомлен. Последний отрезок пути дался мне очень тяжело. Я стоял на коленях, прикрываясь от ветра, и сквозь защитные очки посмотрел налево от себя.

Вдали над бегущими облаками одиноким колоссом возносился в небо Эверест.

У самой вершины пика метался гигантский снежный флаг.

Могучий, бесстрастный и отрешенный, он на шесть с половиной тысяч футов выше той горы, на вершине которой я стоял. Я понял, что восхождение на Эверест будет совершенно иным испытанием.

«Черт возьми, во что же я ввязался?!»

 

Глава 75

Я вернулся в Англию целым и невредимым с сознанием, что, каким бы сильным я ни был, необходимо потрудиться и стать еще сильнее и крепче. Эверест потребует от меня много сил и труда и вознаградит за них.

Я использовал любую возможность, чтобы потренироваться в подъеме в горы: в Уэльсе, на озере Дистрикт, в Шотландии.

На Новый год мой старый приятель Сэм Сайкс пригласил меня к себе домой в графство Сатерленд, что на северо-западном берегу Шотландии.

Я люблю это место, невероятно дикое и гористое.

Там расположена одна из самых любимых мною вершин Бен-Лойал, с пиком из скалистой породы, поросшей вереском, откуда открывался широкий вид на живописную дельту реки. Так что меня не нужно было упрашивать приехать к Сэму и лазать по горам.

Там я познакомился с леди, которой суждено было навсегда изменить мою жизнь, но, к сожалению, я был совершенно к этому не готов. Я ведь направлялся туда преимущественно с целью потренироваться. Сэм предупредил меня, что на Новый год к нему приедут и другие друзья, и заверил, что они мне понравятся.

«Прекрасно, если только они не будут отвлекать меня от тренировок», – подумалось мне. Я был далек от мысли влюбиться, так как думал только о своей мечте. До Эвереста оставалось всего два месяца. А любовь свернула бы меня с пути.

Одной из подруг Сэма и была эта девушка по имени Шара. Изящная, как олененок, красивая и веселая, она, казалось, смотрела на меня ласково и приветливо. В этой девушке было что-то особенное. Все, что она ни делала, было прекрасно. И я сразу в нее влюбился.

Я только и думал о том, как бы оказаться рядом с Шарой – все равно, пить ли чай, просто разговаривать с ней или гулять. Я пытался побороть свое увлечение тем, что уходил в горы, нагрузив рюкзак камнями и толстыми книгами. Но и там я постоянно думал об этой прелестной белокурой девушке, которая так мило смеялась над тем, что я таскаю в горы Шекспира.

Я уже понимал, что знакомство с нею будет сильно меня отвлекать, но теперь меня это не расстраивало. Мне хотелось одного – все время быть с этой девушкой.

На третий день я спросил, не хочет ли она подняться на Бен-Лойал вместе со мной… ну, и с кем-нибудь еще, если найдутся желающие. Из ребят никто этой идеей не увлекся, и в результате я отправился в обществе трех девушек, включая Шару. Два часа мы шли по болотистой почве с заросшими травой кочками к подножию горы, потом стали подниматься по крутому склону к гребню вершины. Он был почти отвесным, но мы еще шагали по «легкой» дороге.

Уже через двести футов девушки здорово устали. Я сказал, что если уж мы проделали такой долгий и утомительный путь по болотам, то стоит подняться повыше. Ведь это интересно. Все согласились со мной, и мы продолжали медленно подниматься.

Ближе к вершине склон становится более отлогим, однако перед этим тропа идет по довольно открытому участку. Расстояние небольшое, всего несколько сотен футов, и я подумал, что девушкам понравится безопасный подъем, когда не нужны никакие веревки. К тому же оттуда открывался изумительный вид на море.

Но я ошибался. Стоило вскрикнуть одной девушке, как остальные тоже закричали от страха. Просто удивительно, насколько заразительна паника. Затем начались слезы. Кошмар!

Мне пришлось буквально спускать одну за другой самых боязливых девушек. Я становился перед каждой из них, держа ее за руки, и помогал ей сделать шаг, заставляя ставить ноги на то место, куда ступал я, чтобы предохранить ее от падения.

Но самым потрясающим открытием стало то, что единственная девушка, которая проявила полное спокойствие и хладнокровие, была Шара, которая уверенно поднималась, а потом столь же уверенно спускалась вниз рядом со мной, когда я помогал другим участницам нашей экскурсии.

Это меня окончательно сразило. Я всегда восхищался умением проявлять спокойствие в трудный момент. И если до этого я еще не был окончательно влюблен, то после этой прогулки в горы я просто голову потерял. Я начинал понимать, что встретил девушку своей мечты.

 

Глава 76

На следующий вечер, перед самым Новым годом, мы с Шарой договорились, что ровно в двенадцать часов по секрету от всех встретимся у задней двери дома.

– Давай погуляем, – предложил я.

– Конечно. Правда, уже полночь и минус пять градусов, к тому же совершенно темно, ну и пусть, давай погуляем. – Она помолчала. – Только не на Бен-Лойал, – добавила она и улыбнулась.

И вот мы брели с ней по залитой луной тропе. «Через двадцать ярдов я ее поцелую», – сказал я себе. Но мне не хватало смелости, чтобы поцеловать такую необыкновенную девушку.

Двадцать ярдов превратились в двести ярдов. Потом в две тысячи. Минут через сорок пять она предложила повернуть к дому.

– Да, хорошая мысль, – ответил я.

«Давай, Беар, смелее! Эх ты, тряпка! Смелее!»

И я решился. Сначала быстрый поцелуй в губы, затем чуть более долгий, а потом я вынужден был прекратить поцелуй. Я едва не потерял сознание от переполнявших меня чувств.

«Вау! Ради этого стоило пойти погулять!» – думал я, улыбаясь во весь рот.

– Пойдем назад, – подтвердил я, все еще улыбаясь.

Я не уверен, что Шаре очень понравилось соотношение между трудом и наградой, – я имею в виду долгую прогулку по морозу и быстрый, горячий поцелуй, – но для меня небеса и облака расступились, и все изменилось сразу и навеки.

Следующие несколько дней мы практически не расставались. Мы дурачились, по вечерам складывали головоломки, и она с улыбкой стояла на берегу, ожидая, когда я совершу свое традиционное новогоднее омовение в ледяной воде.

У меня было ощущение, что мы предназначены друг для друга. Я даже узнал, что она живет совсем близко от дома моего друга в Лондоне, у которого я снимал комнату. Разве это не кажется невероятным совпадением?

Приближался конец праздников, и мы оба собирались вернуться в Лондон. Она летела самолетом, я ехал в своей машине.

– Я приеду в Лондон раньше тебя, – заявил я.

– Как бы не так, – улыбнулась она. («Но твой азарт мне нравится!»)

Разумеется, выиграла она. Мне понадобилось десять часов, чтобы добраться до Лондона, и в десять часов того же вечера я постучал в ее дверь.

Она открыла дверь, уже одетая в пижаму.

– Черт возьми, ты была права! – со смехом сказал я. – Поедем куда-нибудь, поужинаем.

– Но, Беар, я в пижаме.

– Я вижу, и она тебе изумительно идет! Набрось пальто, и пойдем.

Она так и сделала.

Наше первое свидание – и Шара в пижаме. Вот это девушка!

С тех пор мы почти не расставались. Днем я писал ей длинные любовные письма и постоянно упрашивал взять отгулы.

Мы катались на роликах в парке, а на выходные я возил ее на остров Уайт.

Мама с папой давно перебрались жить в старый дом деда в Дорсете, а наш коттедж на острове сдали каким-то жильцам. Но рядом с домом по-прежнему стоял старый бабушкин фургон на колесах, скрытый густыми зарослями, и при желании любой из наших родственников мог незаметно пробраться в него.

Полы в нем сгнили, в ванной обитали разные жуки и насекомые, но нас с Шарой это не смущало. Лишь бы быть вместе – это было невероятное счастье.

Через неделю я уже точно знал, что она создана для меня, а через две недели мы признались друг другу в любви.

Я понимал, что теперь мне будет очень трудно уехать на Эверест на три с половиной месяца. Но я обещал себе, что если останусь живым, то непременно женюсь на этой девушке.

 

Глава 77

Тем временем продолжалась лихорадочная суета с подготовкой длительной экспедиции на Эверест.

К нам с Нейлом захотел присоединиться мой давний друг Мик Кростуэйт, и его включили в состав британской команды. Мы с Миком вместе росли на острове Уайт, ходили в начальную школу, потом учились в Итоне и много раз поднимались в горы.

Сколько я помнил, Мик всегда отличался физической силой и волевым духом. В девять лет он один выигрывал схватку за мяч в регби, благодаря чему наша школьная команда всегда выходила в победители. После окончания университета он с легкостью прошел невероятно тяжелые военные учения.

Мик всегда был надежным товарищем, и я обрадовался, что он пойдет со мной на Эверест. Таким образом, наша группа была окончательно укомплектована.

Отправление было запланировано на 27 февраля 1998 года.

Поскольку наша команда была небольшой, мы решили примкнуть к более крупной экспедиции, возглавляемой Генри Тоддом, который организовал маршрут для Ама-Даблам.

По плану мы должны были совершить восхождение на Эверест с непальской стороны, по юго-восточному гребню. Это был самый первый маршрут, по которому шли Хилари и Тенцинг, и один из труднейших. Факт этот не остался не замеченным мамой.

К тому времени из ста шестидесяти одного альпиниста, погибших на Эвересте, сто один погиб именно на этой трассе. Мы с Миком решили выехать примерно на месяц раньше Нейла и Джеффри Стэнфорда (последнего члена нашей команды), чтобы как можно дольше потренироваться на высоте, прежде чем начнется само восхождение.

На аэродроме у меня состоялось полное слез прощание с Шарой, и мы вылетели в Непал.

Скоро для нас с Миком должен был начаться тяжелый период акклиматизации.

Акклиматизация проводится для того, чтобы организм приспособился нормально функционировать при уменьшении концентрации кислорода в воздухе. Для этого необходимо набирать высоту постепенно, с большой осторожностью. Когда начинаешь подниматься слишком быстро, на определенной высоте может развиться горная болезнь, последствия которой, скорее всего, станут убийственными. Если неправильно пройти этап акклиматизации, в любой момент могут проявиться симптомы этой болезни: отек мозга, потеря сознания и кровотечения в глазном дне, в сетчатке. Так что скалолазание сродни игре с огнем – так же опасно и непредсказуемо.

На север от Эвереста до самого горизонта простирается Тибетское нагорье. К югу вплоть до долин Непала тянется гигантская и мощная гряда Гималаев. На всей планете нет более высокой точки, чем Эверест.

Но прежде чем добраться до пика, скалолаз должен преодолеть тысячи футов скал, покрытых снегом и льдом, на которых погибло множество восходителей. И вот почему.

Юго-восточный склон Эвереста, начиная от вершины, представляет собой крутую гладкую стену из скал, покрытых льдом. Она ведет к узкому ущелью – кулуару, заполненному снежным порошком, затем спуск идет дальше вниз, где на расстоянии трех тысяч футов от вершины находится перевал, так называемая Южная седловина.

Эта седловина, где должен был расположиться наш лагерь 4, соединяет две гигантские вершины, с севера Эверест, а с юга Лхоцзе.

Большую часть восхождения, рассчитанного на полтора месяца, у нас должен был занять подъем к Южной седловине.

За Южной седловиной начинается крутой спуск, ледяная стена в пять тысяч футов, – это склон Лхоцзе. Приблизительно в середине этой стены во льду будет вырублен наш лагерь 3.

Стена эта упирается в самый высокогорный в мире ледопад. В центре его будет устроен лагерь 2, а в его конце – лагерь 1. Этот громадный язык изо льда называется Долина Молчания.

Ледопад стекает через крутой вход в долину, где лед начинает с грохотом ломаться, разлетаясь на громадные глыбы, которые со страшной скоростью летят вниз.

Это можно сравнить с тем, как река, попадая в узкое ущелье, начинает бурлить и пениться. Только здесь вода превращена в крепчайший лед. Огромные блоки льда, иногда размерами с дом, с грохотом медленно скользят по склону.

Этот поток льда около пятисот ярдов шириной, ледопад Кхумбу, представляет собой самый опасный участок восхождения.

И наконец, у его начала находится базовый лагерь Эвереста.

Мы с Миком в течение этих нескольких недель тренировались, поднимаясь на относительно невысокие вершины Гималаев, чтобы акклиматизироваться и прочувствовать серьезность предстоящей нам задачи.

Забираясь все выше в горы, однажды мы оказались на высоте семнадцать тысяч четыреста пятьдесят футов, у кромки ледопада Кхумбу, откуда, собственно, и начинается подъем на Эверест.

Мы раскинули свои палатки в базовом лагере; через два дня должны были прибыть остальные члены нашей команды.

Закинув голову, мы часто смотрели на далекую вершину Эвереста, и мне становилось жутковато. Хотелось поскорее начать восхождение, тяжелее всего дается ожидание.

Никогда еще я не испытывал такого ужаса, волнения и тревоги – и недостатка кислорода.

И это еще до начала подъема и на сравнительно небольшой высоте.

Я решил не заглядывать вперед и полностью настроился на многодневный напряженный труд, готовый ко всем тяжелым последствиям высоты.

И если восхождение обойдется без них, это нужно воспринимать как великое снисхождение со стороны горы.

Во всяком случае, я не обманывался – восхождение будет невероятно трудным и сложным.

 

Глава 78

Наконец прибыли Нейл и Генри – экспедиция началась.

К этому времени базовый лагерь заполнялся альпинистами из разных стран, от Сингапура до Мексики и России. Примерно сорок альпинистов, и в том числе могучий и веселый восходитель из Боливии Бернардо Гуарачи.

Каждому не терпелось рискнуть всем ради штурма вершины.

Но не все вернулись живыми.

От этих отважных, загорелых и мощных атлетов исходила ощутимая энергия – энергия стремления к цели. Альпинисты готовили снаряжение, обсуждали маршруты и тактику восхождения.

В нашу группу под командованием Генри Тодда, отвечающего за снабжение и маршрут, входили врач Энди Лэпкасс и Карла Уилок, молчаливая, дружелюбная и очень смелая девушка, мечтавшая стать первой мексиканкой, покорившей Эверест.

Еще к нам присоединился австралийский альпинист Алан Сильва. Блондин могучего сложения, он был скуп на слова, очень серьезен и сосредоточен. По нему сразу было видно, что он приехал не для развлечения, а полон решимости достичь своей цели.

Был также бритт Грэхем Ратклиф, который уже поднимался на Эверест по северному склону. Откровенный и добродушный, он хотел стать первым бриттом, который поднялся на Эверест по обоим склонам.

Джеффри Стэнфорд, гвардейский офицер, тоже из Великобритании, был опытным альпийским скалолазом, а теперь собирался впервые совершить попытку штурма Эвереста.

И наконец, Майкл Даун, один из самых известных альпинистов Канады. Веселый, опытный, загорелый и обветренный, как все высотники, он сразу мне понравился, хотя порой казалось, что он уже предчувствует неудачу.

Эверест внушает страх даже самым отважным восходителям.

Проводниками нашей интернациональной команды были непальские шерпы во главе с сирдаром, то есть руководителем, Ками.

Выросшие в Гималаях, эти шерпы отлично знают Эверест. Большинство из них в течение многих лет поднимаются на гору с экспедициями, несут запасы продуктов, кислородные аппараты, палатки и снаряжение для высотных лагерей.

Каждому из нас предстояло подниматься с довольно внушительным по объему и весу грузом. Это продукты, вода, примус, канистры с топливом, спальный мешок, свернутый матрас, головной фонарь, батарейки, рукавицы, перчатки, шапка, куртка на пуху, ботинки с шипами, снаряжение, веревки и ледоруб.

Дополнительно к этому стандартному грузу шерпы тащили еще по мешку с рисом или по два баллона с кислородом.

Они были необыкновенно сильными и выносливыми и гордились тем, что несли жизненно необходимые запасы, которые были не под силу самим альпинистам.

Шерпов, без сомнения, можно назвать подлинными героями Эвереста.

Поскольку они родились и выросли на высоте примерно двенадцати тысяч футов, привычка к высоте, можно сказать, у них в крови. Однако высота свыше двадцати пяти тысяч футов изматывает даже их, исподволь, но неминуемо.

Люди начинают идти все медленнее, подъем дается с огромным напряжением. Два шага, затем отдых, два шага и отдых.

Это называется «ползти» на Эверест.

Говорят, чтобы взойти на пик Эвереста, фактически ты пять раз преодолеваешь его высоту. Это потому, что необходимо постоянно подниматься на гору, а затем спускаться, чтобы организм постепенно привыкал к невероятной высоте.

Каждый день мы забирались все выше, но снова спускались в базовый лагерь, чтобы дать отдых измученному организму.

Десять часов ты с огромным трудом медленно поднимаешься вверх, а потом всего за час или два быстро спускаешься по тому же склону в лагерь по веревкам, подчиняясь незыблемому правилу «Лезь высоко, но спи низко». Было отчего упасть настроению.

Самая большая высота, к которой организм человека может адаптироваться, – это двадцать четыре с половиной тысячи футов, где расположен наш лагерь 3.

Выше нее ты вступаешь в зловеще известную мертвую зону, где твой организм буквально «умирает» – замедляется пищеварение и вообще все процессы, запас энергии стремительно истощается от разреженного воздуха и недостатка кислорода.

Было ясно, что восхождение станет настоящей борьбой, когда нам придется акклиматизироваться к высоте, и при этом не утратить воли, стремления к цели. А еще болезни, изнурение, повреждения и непогода.

Каждый из нас понимал: чтобы осуществилась твоя мечта, необходимо сочетание множества благоприятных факторов. Вот почему при подъеме на Эверест столь большую роль играет удача, везение.

Мы с Миком поставили себе цель как можно скорее акклиматизироваться к высоте в лагере 3, желательно к концу апреля. Затем нам предстояла борьба с плохой погодой и ураганным ветром.

Именно из-за сильнейших ветров большую часть года подъем на Эверест становится невозможным. Они достигают такой силы, что могут просто сбросить человека вниз со склона.

Но дважды в год, когда над Гималаями проносятся в сторону севера теплые муссоны, ветер стихает. Среди альпинистов это состояние погоды называется «молчаливым приглашением» – всего на несколько драгоценных дней на горе становится тихо.

Все до одного альпинисты гадают, когда наступит этот вожделенный покой в атмосфере и сколько он продлится. Если ошибся в расчетах и что-то пошло не так – ты погиб.

Наряду с невероятным холодом, бесконечными расселинами в леднике, частыми обвалами и лавинами, обнаженными ледяными склонами причиной мрачной статистики гибели на склонах Эвереста являются и ураганные ветры.

Если исходить из данных того года, из шести восходителей, которым удалось достигнуть вершины, одному суждено было погибнуть.

Одному из шести. Одна пуля в обойме, как в русской рулетке.

Признаться, мне не очень нравилась эта аналогия.

 

Глава 79

7 апреля Мик, Нима, я и один из шерпов собрались в первый раз начать подъем на Эверест.

Остальные члены команды оставались в базовом лагере, чтобы постепенно акклиматизироваться к высоте, прежде чем подниматься выше.

Мы остановились у начала ледопада Кхумбу, посреди искореженных глыб льда, и надели ботинки с кошками. Наконец-то мы приступали к подъему, о чем до сих пор лишь мечтали.

Мы стали углубляться в ледяной лабиринт, цепляясь за блестящий гладкий лед когтями кошек. Казалось, все идет нормально. Ледник становился все круче, и мы стали применять веревки. Впереди и выше виднелось бесконечное нагромождение ледяных глыб. Еще несколько мощных рывков – и мы взберемся на следующий ледяной уступ, а там ляжем, с трудом вдыхая разреженный воздух.

Вскоре базовый лагерь окажется далеко внизу и будет казаться все меньше и меньше.

В те несколько первых часов рассвета, когда мы карабкались вверх, все тело пронизывали мощные волны адреналина. Подъем на незнакомую гору всегда сопровождается этим одновременно тревожным и возбужденным состоянием.

Скоро мы добрались до первой системы из алюминиевых лестниц, проложенных шерпами через множество зияющих ледниковых расселин при помощи веревок, крючьев, вбитых в лед, и стоек. Получались своеобразные мосты через гигантские пропасти во льдах.

За многие годы эти легкие лестницы, закрепленные на месте и поправляемые каждые несколько дней в соответствии с движением льда, доказали, что это самый эффективный способ проложить дорогу через ледопад. Но поначалу, чтобы пройти по такому мостику, требовалось огромное мужество и самообладание.

Кошки, тонкие металлические ступени и лед представляют собой опасное сочетание. Ни в коем случае нельзя идти быстро, необходимо контролировать каждое свое движение и осторожно перемещаться со ступеньки на ступеньку. И помнить: только не смотреть вниз, на черную пропасть под ногами.

Смотреть только на свои ботинки, но не в пропасть. Как говорится, легче сказать, чем сделать. Примерно за сотню футов перед лагерем 1 рухнул мост, который шерпы с таким трудом проложили через расселину. Остатки веревок и связанные лестницы длинными нитями болтались над гигантской расселиной.

Мы с Миком постояли и постарались оценить свои возможности. Нима отстал от нас, он чинил часть дороги, для чего понадобилось вколачивать дополнительные крючья. Поразмыслив, мы не стали искать новую дорогу к лагерю 1 – для первого дня мы и так поднялись достаточно высоко. Поэтому мы повернули и начали спускаться.

Я не предполагал, каким тяжелым окажется возвращение в базовый лагерь. Мышцы ног сводило от напряжения, сердце бешено колотилось, легкие горели, когда я пытался втянуть в себя каждую унцию кислорода из разреженного воздуха.

Целый день пребывания во льдах измучил меня. Перевозбуждение, повышенная концентрация внимания и условия высоты привели к полному изнеможению. Этот род усталости невозможно описать: ты чувствуешь себя совершенно немощным и опустошенным.

Звон металлических карабинов на моем снаряжении нагонял дремоту. Я крепко зажмурился, потом открыл глаза и постарался дышать как можно более ритмично.

Мы находились на высоте восемнадцать тысяч футов над уровнем моря, в преддверии смертельных объятий Эвереста. Я неловко возился с веревками трясущимися пальцами. Это был результат крайнего перенапряжения и усталости.

Прошел час, а мы, казалось, ничуть не приблизились к базовому лагерю, к тому же начинало темнеть. Я нервно оглядел ледопад. Где-то здесь мы условились с Нимой встретиться. Я внимательно осматривался, но нигде его не видел.

Я вдавил кошки в снег, прислонился к склону, чтобы выровнять дыхание, и стал ждать Мика. Он был от меня в десяти футах, осторожно ступая по неровной поверхности расколовшихся глыб льда. Больше девяти часов мы провели в изрезанном трещинами ледяном лабиринте и уже приучились передвигаться с большой осмотрительностью.

Наблюдая за ним, я понимал, что, уж если могучий Мик идет так медленно, значит, мы действительно высоко забрались. Я оттолкнулся от склона и сделал еще несколько шагов, внимательно проверяя лед под ногами. Добравшись до конца одной веревки, я отстегнулся, тяжело перевел дух и взялся за следующую веревку.

Держа ее в руке, я огляделся, еще раз набрал воздуха в легкие и пристегнул карабин к веревке. И вдруг земля подо мной дрогнула. Я посмотрел вниз и увидел, как во льду подо мной с тихим шелестом появляется трещина, на глазах превращаясь в расселину.

Я замер. Воцарилась неестественная тишина. Сзади опять раздался негромкий треск, а затем вдруг лед подо мной обрушился, и я стал падать. Падать в эту черную и бездонную пропасть. И вдруг меня швырнуло на серую стену расселины.

Потом с силой отбросило к противоположной стене, так что я больно ударился об лед плечом и локтем. И я повис на тонкой веревке, к которой только что пристегнулся. Вращаясь на ней, я когтями кошек уцепился за выступ в ледяной стене.

Я закричал и услышал, как гулкое эхо вторило моему крику в этой черной пропасти. На меня посыпались осколки льда, один крупный кусок угодил мне в голову, запрокинув ее назад. На несколько секунд я потерял сознание.

Когда я пришел в себя, мимо опять пронесся кусок льда – он оказался последним. И снова мертвая тишина. Повиснув на веревке, я медленно вращался вокруг своей оси, не в силах сдержать конвульсивную дрожь.

Я закричал вверх, зовя Мика, и эхо повторяло мои крики. Я посмотрел на луч света наверху, потом в зияющую подо мной бездну.

В отчаянии я попытался схватиться за стену, но она была гладкой, как стекло. Я с размаху занес и обрушил на стену ледоруб, но лезвие соскользнуло. Кошки безуспешно царапали поверхность льда, не находя зацепки.

Я немного подтянулся на веревке и с отчаянием устремил взгляд вверх, на край пропасти. В двадцать три года я оказался на грани смерти.

Уже во второй раз.

 

Глава 80

Веревка, на которой я болтался, не могла долго выдерживать вес моего тела.

Это была легкая и тонкая веревка, которую меняли каждые несколько дней, как только движущийся лед срывал ее с колышков. Она служила для ориентировки, была скорее моральной поддержкой, не то что толстый и прочный канат, которым пользуются во время подъема в горах.

В любую минуту она могла оборваться. Секунды казались мне вечностью. И вдруг я почувствовал, что кто-то с силой тянет веревку вверх. Я снова ударил кошками в стену. На этот раз они врезались в лед.

Я медленно поднимался, с каждым рывком кверху вонзая в стену когти кошек на несколько футов выше. Оказавшись у края расселины, я вогнал в него ледоруб и выбрался наверх.

Сильные руки схватили меня за куртку и оттащили от пропасти. Я отполз в сторону и в изнеможении распластался на снегу. Я лежал, уткнувшись лицом в снег, закрыв глаза и не выпуская рук Мика и Нимы, и от пережитого страха содрогался в конвульсиях.

Если бы Нима не услышал грохот обвала и не оказался так близко, я бы погиб, сомневаюсь, что у Мика хватило бы сил вытащить меня. Так что Нима спас мне жизнь.

Два часа я с помощью Мика спускался в базовый лагерь. Я нервно перехватывал веревки, сразу пристегиваясь к ним с помощью карабина.

Я спускался по лестницам совершенно другим человеком, полностью утратив уверенность в себе. Дыхание мое было частым и прерывистым, сил практически не оставалось.

Пребывание на тонкой грани между жизнью и смертью может закалить человека или превратить его в развалину. Сейчас я и был такой развалиной. А ведь мы еще не начали по-настоящему подниматься на Эверест.

Лежа один в своей палатке той ночью, я тихо плакал. Я мог погибнуть вот уже второй раз за последние несколько лет.

Я записал происшедшее:

«31 марта, полночь.

Сегодня был настоящий кошмар. До сих пор понять не могу, как я удержался на веревке.

За ужином Нима поведал своим друзьям шерпам о случившемся, сопровождая рассказ быстрыми, драматическими жестами. Тенгба, наш молчаливый повар, положил мне двойную порцию еды, вероятно желая поддержать меня. Чудесный парень. Он по опыту знает, какой суровой может быть гора.

Сильно болит локоть, ушибленный о стену расселины, я даже чувствую мелкие осколки кости, плавающие внутри наполненного жидкостью мешочка, образовавшегося вокруг ушиба, и меня это тревожит. Доктор говорит, что нужно натирать его мазью и ждать, когда ушиб заживет. Хорошо еще, что я ударился не головой.

Я никак не могу заснуть – все время вижу под собой эту бездонную пропасть, и стоит мне закрыть глаза, как меня охватывает смертельный ужас. В момент падения тебя охватывает абсолютная беспомощность. Я снова пережил этот кошмар, как во время падения с парашютом.

Никогда я не оказывался так близко к смерти, как сегодня. И все-таки я выжил – во второй раз. Это сознание наполняет все мое существо огромной благодарностью за все хорошее и прекрасное, что я видел в жизни, и убеждением, что мне еще рано умирать. Мне есть ради чего жить.

Я только молю Бога всем сердцем, чтобы он не допустил мне снова пережить такой безумный страх и отчаяние.

Этой ночью наедине с самим собой я благодарю Господа Бога и моего друга.

Ничего себе начало восхождения, о котором я мечтал всю свою жизнь!

P. S. Сегодня день рождения моей Шары. Благослови ее Господь, где бы она сейчас ни была».

 

Глава 81

«Если ты нашел дорогу без препятствий, скорее всего, она никуда не ведет».

Тот, кто это сказал, абсолютно прав. В жизни постоянно приходится падать, вставать, снова шлепаться оземь, приобретать опыт и идти дальше. То же происходило и со мной.

В начале апреля установилась прекрасная погода для восхождения. Мы всей группой поднимались вверх, и, если не считать постоянного напоминания о себе разбитого локтя, я совсем забыл о близкой встрече со смертью, которая ждала меня на дне расселины.

Мы пересекли ледопад и установили на его границе лагерь 1. Переночевав в нем, мы спустились в базовый лагерь. В следующий раз мы должны были войти в Долину Молчания и попытаться добраться до лагеря 2.

Наши рюкзаки стали еще тяжелее: мы захватили дополнительное снаряжение, которое понадобится нам выше в горах. Мы медленно приближались к необозримой долине из сверкающего льда – крошечные муравьи на гигантской лыжной трассе.

Осторожно двигаясь, мы подошли к долине, затем поднялись на нее и спустились с очередного ледяного склона, испещренного гигантскими расселинами, заполненными снежным порошком. Поднявшись на очень крутой карниз, мы в первый раз увидели вдали склон Эвереста.

Могучий пик величественно высился над нами – до него было еще восемь тысяч футов по вертикали. От его мощи захватывало дух. В полном молчании мы сидели на рюкзаках и смотрели, как солнце медленно восходило над вершиной Эвереста и раскидывало свои лучи по снегам. Я весь трепетал от восторженного смятения.

Пик казался поистине непобедимым, по-прежнему далеким, одиноким и недоступным. Я решил как можно реже поднимать взгляд на пик, а больше смотреть на ноги, заставляя их двигаться и контролируя каждый свой шаг. Пожалуй, это было самым главным во время восхождения.

Высота и громадное пространство ледника все более изматывали нас, и, казалось, мы почти не приближаемся к лагерю 2. В конце концов мы добрались до него, но, учитывая затраченные усилия, особенно гордиться собой не приходилось. Приткнувшийся в тени огромного склона Эвереста, лагерь был серым, холодным и неуютным.

Мореный щебень усеивал темно-голубой лед, который под полуденным солнцем подтаивал, образовывая лужи. Вокруг было мокро, скользко и слякотно. Перелезая небольшой ледяной карниз, я поскользнулся и упал. Я страшно устал, но радовался, что мы завершили очередной этап подъема, правда относительно легкий.

Затем мы в очередной раз спустились в базовый лагерь, где я прекрасно выспался в первый раз после прибытия в Непал и решил позвонить домой по мобильному телефону.

Из-за дороговизны я еще им не пользовался – минута разговора стоила целых три фунта, а у меня и так было полно долгов. Сначала я думал оставить телефонный разговор до того момента, когда, если мне удастся, поднимусь на Эверест.

– Мама, это я!

– Беар? Это Беар! – взволнованно закричала она.

Бесконечно радостно и приятно было слышать родные голоса.

Я спросил, какие у них новости.

Потом рассказал, как я едва не упал в трещину.

– Куда ты упал? В ущелье? – спросила мама.

– Нет, в расселину на леднике.

– Скажи по буквам. Я тебя плохо слышу, милый. – Она велела остальным помолчать, затем продолжила разговор. – Так что там насчет твоего ущелья?

– Ничего, мам, это не важно, – засмеялся я. – Я тебя люблю!

Ничто так не успокаивает, как семья.

 

Глава 82

Через четыре дня мы снова были в лагере 2, на карнизе из мореновых скал грандиозной ледяной Долины Молчания.

В 5 часов утра я сидел у входа в свою палатку. Стояла неестественная тишина. И было холодно, очень холодно.

Мик всю ночь беспокойно ворочался. Это из-за высоты. Бессонница, постоянная головная боль, легкие полностью пересыхают, и в результате человек целыми днями кашляет и чихает. Прибавьте к этому страшный холод, постоянную тошноту и невероятную слабость, из-за чего любое дело превращается в геркулесов подвиг, – и вы поймете, почему далеко не все альпинисты жаждут стать высотниками. Действительно, пребывание на больших высотах и при низкой температуре далеко не так романтично, как кажется издали.

Но сегодня мы должны были или победить, или сдаться. Семь часов мы поднимались от базового лагеря до лагеря 2. Впервые мы проделали этот путь, не останавливаясь на ночевку в лагере 1, и это стоило нам огромных физических затрат. Сегодня мы должны были подняться еще выше, и там начнется еще более крутой и опасный путь вверх.

Лагерь 3 располагается на пороге человеческого существования, а как я неоднократно объяснял сомневающимся журналистам, человеку легче адаптироваться к большим высотам, когда ему около тридцати.

Вообще-то мой возраст – двадцать три года – не обещал мне ничего хорошего, но я старался не думать об этом.

Да, я был еще слишком молод, но мною двигала жажда подвига, и предстоящие несколько недель, когда я окажусь так высоко, как никогда до сих пор не забирался, покажут, по силам ли мне этот подвиг.

Меня ожидало серьезное испытание. Если мне не удастся благополучно перенести высоту в лагере 3, придется возвратиться в базовый лагерь и похоронить свою мечту.

Глядя на уходящий вверх склон, я пытался представить себя стоящим там, на пике. И не мог.

Через полчаса после выхода мы были еще на мореновом щебне. Казалось, мы вообще не двигались. Но в конце концов снова добрались до льдов и стали подниматься к началу ледопада, возвышающегося над нами примерно на расстоянии пяти тысяч футов. Он манил нас к себе в тишине, нарушаемой лишь шорохом легкого ветерка по льду.

Учитывая высоту, на которой мы находились, нам предстоял довольно резкий скачок вверх – три тысячи триста футов. Даже во время тренировок в базовом лагере мы поднимались только на девятьсот футов в день.

Мы сознавали опасность, грозившую нам за этой невидимой гранью, но вынуждены были пойти на этот риск из-за крутизны склона. На нем невозможно было найти место с ровной площадкой, где можно было разбить лагерь. После того как мы доберемся до лагеря 3, мы в последний раз возвратимся в базовый лагерь. А там все уже будет зависеть только от погоды.

Следующие пять часов мы продолжали подъем по отвесному ледяному склону. С силой вонзали когти кошек, так что мышцы икр пронизывало болью, тяжело хватали воздух, но это не приносило облегчения. Воздух был сильно разрежен, каждый неверный шаг заставлял все мучительнее и острее чувствовать головокружительную пропасть под собой.

«Смотри вперед и вверх, только не вниз!»

Накануне до лагеря 3 добрались шерпы и, переночевав, днем поставили две палатки. Они лучше нас переносят эту высоту. Как я был благодарен им за их силу и выносливость!

С трудом преодолевая последний отрезок пути по сверкающему на солнце ледяному откосу, я увидел наверху палатки, установленные под нависающей ледовой глыбой, сераком.

«Опасно», – подумал я. Вместе с тем серак прикрывал лагерь от обвала.

Усилившийся ветер трепал палатки, предвещая ночью сильный мороз. Пошел густой снег, и сразу стало темно. Ветер гнал снег по темному льду, швырял его нам в лицо.

Мик немного отстал от нас с Нимой, и, забравшись на выступ с палатками, мы смотрели, как он медленно приближается. Еще шаг, неуверенный и шаткий, за ним остановка, потом все сначала. Наконец он кое-как влез на уступ. Едва различимое в сумраке замерзшее лицо его осветилось слабой улыбкой.

Мы дошли до лагеря 3! Живые, невредимые и никого не потеряли по дороге.

 

Глава 83

Головная боль, которая, как я надеялся, отпустила меня в лагере 2, снова возвратилась, на этот раз еще более сильная. Я украдкой глотал таблетки аспирина, чтобы никто не догадался о моих мучениях. Тем более на решающем этапе подъема.

Наша палатка больше подходила для одного человека с минимальным количеством вещей, чем для трех человек в ботинках с кошками и прочим снаряжением, забившихся в нее, чтобы укрыться от страшного холода.

Когда ты устал, страдаешь от жажды, дикой головной боли и зажат в этой тесноте между горелкой, где в котелке растапливается лед, и ледяной стеной, к которой прилеплена палатка, нужно обладать большой выдержкой и терпением.

В такой ситуации очень важно, чтобы рядом с тобой был друг. Друзья, на которых ты можешь положиться, – это люди, способные улыбаться, когда приходится особенно трудно. Именно в такие моменты испытывается и крепнет дружба между людьми.

Молча, не тратя силы на разговоры, мы занимались делами, необходимыми на такой огромной высоте.

Если ты снял унты с кошками, то покидать палатку уже нельзя. Несколько альпинистов погибли именно потому, что вздумали выйти из палатки в одних ботинках. В условиях высокогорья человек быстро слабеет, страдает головокружением, и стоит ему поскользнуться на гладком льду, как он неотвратимо срывается со склона и летит в пропасть глубиной в пять тысяч футов навстречу своей гибели.

В случае малой нужды лучше воспользоваться специальной бутылочкой, которую потом ты крепко прижмешь к груди, чтобы согреться. А уж если тебя прижало всерьез, то это целая история! Сперва все долго ерзают, стараясь отодвинуться и дать тебе возможность снова одеться, надеть унты и кошки, после чего ты, наконец, вылезаешь наружу.

Потом ты садишься на корточки лицом к склону, крепко держась за ледовый крюк, спускаешь несколько пар штанов и высовываешь зад над пропастью.

Но прежде не забудь убедиться, что снизу не поднимаются другие альпинисты.

Когда наконец-то настал рассвет и я с трудом выбрался из палатки, мне в ноздри ударил ледяной свежий воздух. За ночь на смену густому снегу и буйному ветру пришла изумительная тишина и покой.

Дожидаясь, когда оденутся Мик и Нима, я с восторгом смотрел на горы с ощущением, что передо мной лежит полмира. Казалось, время остановилось, и мне хотелось, чтобы этот восторг длился вечно. Ледяной склон уходил от меня вниз, к громадной заснеженной долине; на западе до самого горизонта простирался исполинский кряж Гималаев. Поистине, это целый материк!

Мы находились на высоте примерно двух миль по вертикали от базового лагеря. Горы, которые недавно еще грозно маячили в вышине, теперь были вровень с нами или еще ниже. Какой потрясающий вид! Какое счастье наслаждаться им, впитывать его в себя!

Но сегодня, когда мы будем спускаться, нам снова предстоит проделать весь этот изнурительный путь. Только теперь, глядя вниз, я осознал все опасности крутого склона, по которому мы поднимались всего двенадцать часов назад при сильном ветре и снегопаде. Сидя у палатки, я проверил свое снаряжение.

Скоро все мы были готовы и приступили к спуску. Веревка быстро скользила сквозь спусковое устройство и звенела, как натянутая струна. Пружинистые прыжки вниз по ледяному склону доставляли невероятное наслаждение. Вскоре все мои восемь спусковых устройств нагрелись от трения стремительно бегущей сквозь них веревки.

Это были самые прекрасные моменты на горе. Я старался не думать о пролитом поте и тяжелой работе во время подъема по этой крутой ледяной стене, сейчас буквально пролетающей под моими ногами. Мне не хотелось напоминать себе, что предстоит снова проделать весь этот путь, когда мы станем подниматься к лагерю 4 и выше, к самому пику. Об этом страшно было и думать.

Я просто радовался тому, что благополучно провел ночь в лагере 3, доказал, что мой организм способен нормально работать на высоте больше двадцати четырех тысяч футов, радовался тому, что нашему возвращению на базу сопутствует замечательная погода.

Когда мы добрались до лагеря 2, напряжение окончательно отпустило нас, и мы ликовали. На следующий день мы направились к базовому лагерю, с вновь обретенной уверенностью преодолевая ледовые расселины. Так закончился наш последний подъем с целью акклиматизации.

Теперь мы ежедневно получали сводки погоды из метеоцентра «Блэкнелл» в Великобритании. Они сообщали самые верные и точные прогнозы, которые только можно получить. Метеорологи этого центра умеют определять силу ветра с точностью до пяти узлов для каждой тысячи футов высоты.

Когда мы снова поднимемся в горы, от этих прогнозов будет зависеть наша жизнь. По утрам вся наша команда нетерпеливо кидалась к ноутбуку узнать, что сулят нам небеса, но ничего хорошего они не обещали. Ранние предвестники муссона, приближающегося к Гималаям на смену ураганным ветрам, бушующим на Эвересте, все не давали о себе знать. Оставалось только ждать.

Наши палатки в базовом лагере стали для нас привычными и уютными, как родной дом. Мы хранили в них письма от родственников и близких, маленькие сувениры, напоминающие нам о семье.

У меня была с собой морская раковина с берега острова Уайт, на створках которой Шара написала мои любимые строки из Библии, – они так помогали мне на службе в армии: «И се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь».

Я перечитывал их перед сном каждую ночь, когда был в базовом лагере.

Мне не стыдно признаться, что здесь, на этой страшной высоте, я нуждался в помощи и поддержке.

 

Глава 84

Я проснулся внезапно, от неудержимого позыва к рвоте, и поспешно выскочил наружу. Меня вырвало прямо на лед и камни около палатки.

Мне казалось, что я умираю, голова раскалывалась от пульсирующей боли. Черт! Это не предвещало ничего хорошего. Весь день, который оказался очень жарким, я валялся в палатке, свернувшись калачиком. Я не знал, что и думать.

Наш врач Энди сказал, что у меня переутомление и хроническая грудная инфекция, назначил мне курс антибиотиков и велел отдыхать. Итак, для выздоровления мне требовалось время, а его-то у нас как раз и не было.

К вечеру того же дня, когда в общую палатку вошел Генри с последним прогнозом, мои опасения полностью оправдались.

– Хорошая новость, ребята, – ветер начинает стихать. Похоже, к девятнадцатому наступит просвет. Значит, у нас пять дней на то, чтобы добраться до лагеря 4, что на Южной седловине, и подготовиться к штурму вершины. Нужно сразу же выдвигаться туда.

Столь долгожданный момент принес мне только боль и разочарование. Надо же было, чтобы он наступил, когда я лежал, совершенно больной и обессиленный!

Я проклинал себя, содрогаясь от дрожи, чувствуя ломоту в суставах от высокой температуры. Надежды на то, что я смогу совершить восхождение, не было, а высота в семнадцать с половиной тысяч футов – не самое благоприятное место для выздоровления.

Мик, Нейл, Карла и Алан должны были на рассвете покинуть базовый лагерь. Майкл, Грэхем и Джеффри составляли вторую группу и собирались выйти через день, если позволит погода.

А меня через каждые час-полтора выгоняли наружу приступы сильной рвоты, после чего я возвращался и падал на матрас, измученный и бледный. Моя мечта об Эвересте тонула в луже рвоты у моей палатки.

Я отдал все силы за эту возможность подняться на вершину, а сейчас только и мог беспомощно смотреть, как она ускользает от меня.

«Прошу тебя, Господи, помоги мне выздороветь! Сделай это поскорее!» Та ночь была для меня самой долгой и тоскливой за всю экспедицию.

Я лежал в сухой и теплой палатке, рядом были мои друзья – и чувствовал себя бесконечно одиноким и несчастным, с горечью сознавая, что упустил шанс осуществить свою заветную мечту.

Через несколько часов первая группа, Нейл, Мик, Карла и Алан, уйдут и впервые за полгода попытаются совершить восхождение на Эверест по южному склону, но меня с ними не будет.

Грэхем и Майкл тоже чувствовали себя больными: они кашляли, чихали, были истощенными и слабыми. Генри настоял, чтобы Джеффри остался во второй партии. Идти четверками было надежнее, чем группами в три и в пять человек. Он благородно согласился.

Вчетвером мы составляли довольно жалкий резерв высотников, если вообще второй группе повезет с погодой. Я в этом сомневался.

В 5 утра до меня донеслись первые звуки возни в палатке Мика, но сейчас все было по-другому. Не было слышно ни шуток, ни смеха, Нейл и Мик тихо перешептывались, поспешно натягивая на себя одежду в утреннем холоде.

Они не хотели нас будить. Но я всю ночь пролежал без сна. Нагнувшись, они заглянули ко мне в палатку попрощаться, и Мик крепко пожал мне руку.

– Ты был надежным товарищем, Беар. Держись, поскорее выздоравливай и набирайся сил. Твой черед придет, дружище.

Я улыбнулся, чертовски им завидуя.

В 5:35 эта четверка да еще шерп Пасанг покинула базовый лагерь. Я слышал, как они решительно зашагали по камням, направляясь к подножию ледопада.

Никогда еще в моей палатке не было так тихо… и так тоскливо.

Спустя два дня, когда ребята уже поднимались к лагерю 3, я проснулся и неожиданно почувствовал себя гораздо лучше. Ну, не на сто процентов, но на пятьдесят – это точно. Для меня и это было хорошо. Антибиотики сделали свое дело.

Однако в то утро поступил совершенно иной прогноз – внезапно и резко изменилась погода. На Эвересте это дело обычное. «Штормовое предупреждение: к югу от Эвереста формируется тропический циклон. Есть вероятность, что по мере приближения к горе он превратится в тайфун».

Тайфун ожидался через два дня – значит, у ребят на горе было мало времени. Тайфун не только принесет шквальный ветер, но и, возможно, сильный снегопад, в результате чего всего за несколько часов образуется слой снега футов в пять-шесть. А значит, невозможно будет добраться до тех, кто находится на высоте, объяснил Генри.

В тот день я сделал Генри предложение.

Майкл и Грэхем еще болели, но я чувствовал себя почти в норме.

– Почему бы нам с Джеффри не отправиться в лагерь 2, чтобы мы были на месте на случай, если вдруг тайфун пройдет стороной?

Вероятность была мала, очень мала, но, как сказал однажды гольфист Джек Никлаус, «не замахнешься – не попадешь». Я не хотел терять свой шанс подняться на Эверест, сидя в базовом лагере в ожидании погоды. Кроме того, в лагере 2 я мог с помощью рации связывать базовый лагерь, где оставался Генри, с партией, которая была уже наверху, и наоборот. Этот довод стал решающим.

Генри понимал, что Майкл и Грэхем поправятся еще не скоро, понимал мое состояние, ту же страсть, что сжигала его в юности. Его собственный девиз гласил: «Девяносто девять процентов осторожности и один процент безрассудства». Но подлинное искусство восходителя заключается в том, чтобы знать, когда использовать этот один процент.

Я подавил приступ кашля и, улыбаясь, вышел из его палатки. Итак, я все-таки пойду наверх.

 

Глава 85

Мы с Джеффри медленно, но верно приближались к губе в конце ледопада. Я прикрепил карабин к последней веревке, соединяющей нас с лагерем 1. Это было в 7:20 утра.

Большая часть этого дня ушла у нас на то, чтобы добраться до лагеря 2, – это произошло в 3:30 пополудни. От усталости у меня кружилась голова. Когда ты не совсем выздоровел, тяжело подниматься в гору, да еще на такой высоте, но я не собирался выдавать свое состояние. Слишком много стояло на кону.

Мы с Джеффри уселись выпить воды, опустив рюкзаки на снег и расстегнув куртки, чтобы ветерком остудило разгоряченное и вспотевшее тело.

В лагере 2 шерпы Анг-Серинг и мой друг Тенгба подкрепили нас горячим чаем с лимоном. Было радостно сознавать, что мы уже здесь.

Сейчас ребята из первой партии должны были находиться где-то между лагерями 3 и 4. Вскоре они вступят на новую территорию, гораздо выше, чем за все время экспедиции.

Мы подробно изучили дорогу. Это был опасный траверс через склон Лхоцзе и длинный путь вверх по Женевским скалам – могучему скальному контрфорсу, выступающему надо льдом. По этому отрогу мы пройдем к продуваемой ветрами Южной седловине – месту нашего высотного лагеря под номером 4.

Шерпы разглядели в бинокль альпинистов – черные точки на бесконечном белом покрове высоко над нами.

«Давай, Мик, иди вперед, дружище!» Я улыбался.

Было 11 часов вечера. Мик и Нейл сейчас готовятся покинуть лагерь 4. Им вместе с товарищами предстоит совершить обычный ритуал: сменить обувь, проверить снаряжение, кислородные аппараты, привязать кошки.

Нелегкое это дело для четырех человек, едва поворачивающихся в тесной палатке, в темноте и на высоте двадцати шести тысяч футов.

11 мая наступило полнолуние, идеальное для вершины время. Но прошло уже больше недели, и луна стала убывать. Это означало, что им все время приходится работать при налобных фонарях, а при такой низкой температуре батарейки истощаются очень быстро. Запасные батарейки – лишний вес. Да и поменять батарейки при температуре минус тридцать пять градусов в меховых перчатках не так просто, как кажется.

Никогда мне так сильно не хотелось быть рядом со своим товарищем Миком, как сейчас.

Ветер улегся, ночь была тихой, и они покидали лагерь в хорошее время, опередив две остальные команды, остановившиеся там. Это они правильно решили. Мик говорит, что вскоре после того, как они ушли с седловины, его стали одолевать сомнения насчет запаса кислорода. Это было предчувствие, почти прозрение.

Спустя пять часов цепочка восходителей прокладывала извилистый путь по льду и глубокому снегу в направлении выступа, именуемого «балконом», на высоте двадцати семи с половиной тысяч футов.

Группа двигалась медленнее, чем ожидалось. У Мика погас налобный фонарь. В темноте и в глубоком снегу он не стал возиться со сменой батареек.

Погода, которая казалась такой благоприятной, начала меняться. Мик и Нейл продолжали с трудом продвигаться вверх. Позади них медленно, но упорно шли Карла и Алан.

Наконец в 10:05 утра Нейл вместе с шерпом Пасангом достигли Южной вершины, Лхоцзе. Нейлу уже был виден последний хребет, который вел к печально известному кулуару под названием ступень Хилари, заполненному снегом и льдом, а над ним до самого пика Эвереста тянулся пологий подъем в четыреста футов.

В 1996 году из-за гибели людей Нейл не смог подняться выше лагеря 4. Два года после этого он снова добирался сюда, и лишь теперь до вершины было рукой подать.

Он чувствовал себя сильным и в тревоге ждал Мика, чтобы вместе с ним преодолеть последний гребень и ступень Хилари. Чутье подсказывало Нейлу, что не все благополучно.

По мере того как в ожидании Мика и остальных членов партии проходили драгоценные минуты, он чувствовал, что мечта, однажды ускользнувшая от него, снова собирается это проделать.

Где-то по дороге между восходителями возникло недоразумение по поводу того, кто какую веревку несет с собой. На большой высоте такое случается. Казалось бы, небольшой просчет, так, мелочь. Но каждый просчет ведет к неприятным последствиям.

И вот здесь, в четырехстах футах от вершины Эвереста, они вдруг обнаружили, что у них закончились все веревки. Ребятам не оставалось ничего, кроме как вернуться. О дальнейшем восхождении нечего было и думать.

Нейл смотрел на вершину через штурмовые очки: так близко и так далеко! Он испытывал горчайшее разочарование. Повернувшись к вершине спиной, он начал спускаться не оглядываясь.

В 10:50 утра заговорила рация. Это был голос Мика – слабый, еле слышный.

– Беар! Это Мик. Ты записываешь?

Затем послышался треск атмосферных помех. Я только разобрал, что речь идет про кислород. Это было плохо.

– Мик, повтори снова. Что с твоим кислородом, закончился?

После короткой паузы он сказал:

– Я использовал весь кислород. Запасного баллона нет.

Эти слова повисли в тишине палатки в лагере 2. Я зажмурился, с ужасом думая о том, что моему лучшему другу, которого отделяет от меня крутой склон в шесть тысяч футов, грозит смерть, а я бессилен ему помочь.

– Продолжай говорить, Мик, не молчи, – твердо сказал я. – Кто с тобой рядом?

Я знал, что, если Мик замолчит и не найдет помощи, он не выживет. Сначала он не сможет стоять и ляжет, а затем замерзнет.

Как только он перестанет двигаться, он быстро потеряет сознание от переохлаждения и недостатка кислорода. А там и смерть не станет дожидаться.

– Здесь Алан. – Пауза. – У него тоже нет кислорода. Это… это не очень хорошо, Беар.

Нужно было немедленно связаться с Нейлом. Их мог спасти только человек, который находился неподалеку.

Мик снова заговорил:

– Беар, думаю, Алану осталось жить не больше десяти минут. Не знаю, что делать.

Я пытался его вызвать, но он на связь не вышел.

 

Глава 86

В конце концов Мика с Аланом нашли двое шведов и шерп Бабу Чири. Слава богу, у Бабу случайно оказался лишний баллон с кислородом.

Нейл и Пасанг, которые тоже уже спускались, встретились с Миком и остальными. Затем Нейл нашел в снегу тайник с кислородными баллонами, дал один баллон Алану и заставил его и Мика встать на ноги.

Следующие несколько часов Мик плохо помнит, поскольку находился в полубредовом состоянии, отягощенном крайней усталостью и переохлаждением.

Спускаться по гладкому льду очень трудно и порой гораздо опаснее, чем подниматься. Мик едва передвигался, ослабленный разреженным воздухом. Где-то под снежным балконом Мик вдруг почувствовал, как под ним зашевелился снег. В следующее мгновение у него из-под ног выскользнула снежная доска – слой снега, покрывающего лед, и за считаные секунды исчезла внизу.

Мик упал на спину и с бешеной скоростью понесся вниз по крутому склону, а потом допустил типичную ошибку – попытался замедлить падение, тормозя кошками. Его с силой подкинуло вверх, отчего он перекувырнулся через голову и, рухнув на склон, еще стремительнее понесся вниз по голому льду и снегу. Он уже смирился с мыслью о своей гибели.

Его подкидывало и кувыркало, и вдруг маленький выступ остановил его падение. Затем он услышал голоса людей – приглушенные и странные. Мик попытался им крикнуть, но голос его не слушался. Потом его окружили восходители, которые находились на Южной седловине, прикрепили его к веревке и крепко удерживали. Его сотрясала неудержимая дрожь.

Спустя сорок восемь часов Мик и Нейл добрались до нас в лагерь 2. Оба были в ужасающем состоянии, их трудно было узнать. Мик просто сидел, обхватив руками бессильно повисшую голову. Все было ясно без слов.

Вечером, когда мы собирались ложиться спать, Мик слегка толкнул меня. Я обернулся и увидел на его лице улыбку.

– Беар, в следующий раз давай я выберу, куда мы поедем в отпуск, хорошо?

У меня началась истерика, с безумным хохотом и слезами. Видимо, это была разрядка. Какой ужас я пережил за эти часы!

На следующее утро Мик, Нейл и Джеффри отправились в базовый лагерь. Их попытка не удалась. Мик мечтал поскорее покинуть эту гиблую гору и оказаться в безопасности.

Когда они уходили по ледопаду, я долго смотрел им вслед и надеялся, что не допустил ошибку, решив остаться в лагере.

Чем дольше ты находишься на высоте, тем больше слабеешь. Между акклиматизацией и ухудшением состояния грань очень тонкая. Я предпочел пренебречь ухудшением и подождать – на случай, если у нас состоится еще один штурм вершины. Кто-то находил это смелым поступком, но чаще люди говорили, что это было просто глупо.

Скорость перемещения тайфуна упала, так что он мог добраться сюда только через два дня. Но все равно он приближался, да и два дня – недостаточный срок для того, чтобы добраться до пика и возвратиться. Поэтому я обещал Генри и Мику, что если тайфун и дальше будет идти к нам, то я тоже спущусь в базовый лагерь.

Следующие несколько дней проходили в напряженном ожидании сеансов связи с базовым лагерем – мне сообщали прогноз погоды. Я отчаянно ждал, когда же появятся сведения о том, что тайфун уходит в сторону.

В первый день сообщили, что он стоит на месте. Назавтра – то же самое. Поэтому я согласился подождать еще немного. Все зависело от того, каким будет прогноз на следующий день.

И вдруг в 12:02 ночи заработала рация.

– Беар в лагере 2. Это Нейл. У тебя все о’кей?

Его голос звучал ясно и громко.

– Жду не дождусь новостей, – ответил я улыбаясь. Он знал, что я имел в виду.

– Тогда слушай. У меня для тебя метеосводка и имейл от твоей семьи. Что хочешь сначала – хорошую новость или плохую?

– Давай сначала плохую.

– Ну, погода по-прежнему паршивая. Тайфун снова пришел в движение и направляется в нашу сторону.

Если он завтра не поменяет направление, тебе придется немедленно спускаться. Прими мои сожаления.

– А хорошая новость? – с надеждой спросил я.

– Твоя мама прислала через метеослужбу сообщение. Говорит, что все ваши домашние животные здоровы.

Клик.

– Ладно, валяй дальше. Это не та новость. Что еще?

– Ну, они думают, что ты все еще в базовом лагере. Пожалуй, так для них лучше. Поговорим с тобой завтра.

– Спасибо, дружище. Да, и помолись за изменение погоды. Это будет наш последний шанс.

– Ладно, Беар. Смотри не начни там сам с собой разговаривать. Конец связи.

Мне предстояло ждать еще целые сутки. Я с досадой замечал, что все больше слабею в ожидании новой попытки штурма. Я уже стал сомневаться и в себе, и в своем решении ждать погоды на такой высоте.

Задолго до рассвета я вылез из палатки. Было 4:30 утра. Я сидел у входа в палатку, дожидаясь восхода солнца, и представлял себя на самом пике этой неприступной и такой надменной вершины.

«Вступлю ли я когда-нибудь в мертвую зону, что начинается за лагерем 3?»

К 10:00 я уже ждал у рации. На этот раз меня вызвали рано.

– Беар, твой Бог улыбнулся тебе! Готово! – возбужденно сказал Генри. – Циклон свернул на восток. У нас есть маленький просвет. Говорят, через два дня снова поднимется ураганный ветер. Как ты себя чувствуешь? У тебя еще остались силы?

– Ничего, держимся! Да, хорошо, даже прекрасно. Поверить не могу!

Я вскочил на ноги, зацепился за веревку, которой крепилась палатка к колышку, и завопил от радости.

Наконец-то закончилось это долгое и тоскливое ожидание!

 

Глава 87

Мне всегда нравилось высказывание Джона Кеннеди: «По-китайски «кризис» изображается двумя иероглифами. Один означает опасность, а другой – возможность, шанс, перспектива, альтернатива».

Оглядываясь на свою жизнь, я замечаю, что после каждого критического момента я становился еще сильнее. И теперь передо мной открылся путь к тому, что меня так влекло: опасность, но и огромный шанс. Моему волнению не было предела.

Нейл уже готовился подняться ко мне. Мик, счастливо избежавший гибели, благоразумно оставался в базовом лагере. Но мое время пришло!

В тот вечер в лагере 2 снова было полно друзей. Здесь были Нейл, Джеффри, Майкл, Грэхем, Карла и Алан. Но Карле подъем в лагерь дался очень тяжело, и это было видно по ее измученному и похудевшему лицу.

Да и как могло быть иначе? Ведь она провела на Эвересте уже три месяца и только несколько дней назад была в четырехстах футах от пика!

Завтра начнется наше самое главное сражение.

В ту ночь моя маленькая палатка, где я в одиночестве провел пять дней, вдруг стала тесной и шумной – вместе со мной туда втиснулись Нейл, Джеффри и Грэхем.

Я старался пить как можно больше кипяченой воды – это было необходимо, чтобы справиться с предстоящими трудностями. Поэтому я все время пил и без конца прибегал к специальной бутылочке, но все равно моча у меня была темного цвета. На большой высоте организм с трудом удерживает воду.

У нас выработалась и закрепилась привычка при малой нужде в любых условиях – даже в темноте и при этом рядом чья-то голова – пользоваться специальной бутылкой. У каждого было по две бутылки: одна для мочи, другая для воды. Нужно было как-то запомнить, какая из них для чего предназначена.

В 10:00 вечера мне снова захотелось облегчить мочевой пузырь. Я схватил бутылку, присел на корточки и сделал свое дело, а потом крепко завинтил крышку – во всяком случае, так мне показалось, – снова залез в спальный мешок и постарался уснуть.

Вскоре я почувствовал, что моя одежда набухает влагой.

«Еще не хватало! Воображаю, как будут смеяться ребята, когда узнают, что я описался во сне!» Втихомолку чертыхнувшись, я вылез из спального мешка и опять присел на корточки. Затем посмотрел на бутылку. У горлышка свободно болталась крышка. Темная зловонная жидкость промочила мне всю одежду и спальный мешок. Видно, я недостаточно плотно завернул крышку. Грубая ошибка. Может, это дурное предзнаменование.

С этой мыслью я кое-как заснул.

В 5:45 мы вылезли наружу и уселись на лед, прицепляя кошки.

В полной тишине мы начали взбираться к лагерю 3. Я надеялся, что мы пройдем этот путь быстрее, чем в прошлый раз.

К 10 утра мы были уже достаточно высоко и продолжали упорно и размеренно идти вверх по крутому ледяному откосу. Я откинулся назад и сделал глоток воды из бутылки, которая висела на шнурке, обхватывающем шею. Темп у меня был не очень быстрый, но нормальный. И я чувствовал в себе больше сил, чем в прошлый раз на этом маршруте. Это был хороший знак.

Через пять с половиной часов до палаток лагеря 3 оставалась уже сотня футов. И все-таки мне понадобилось целых двадцать минут, чтобы преодолеть эту маленькую дистанцию.

«Сохраняй терпение и иди. Не обращай внимания на то, что трудно дышать, что немеют ноги, не смотри вниз. Думай только о следующем шаге. Остальное не имеет значения».

Закон физики гласит, что, если ты не стоишь, а двигаешься, пусть даже медленно, в конце концов ты обязательно дойдешь до вершины. Просто на Эвересте это очень трудно. Раньше я даже не представлял, что гора способна внушить тебе почти непреодолимое желание отказаться от штурма, сдаться.

Я не сдавался, но готов был отдать все, что угодно, только бы не чувствовать этой страшной боли и слабости. Я заставлял себя не думать о них, не замечать. Так началась эта борьба, которую я вел сам с собой следующие двое суток, – и без передышки.

Совершенно обессиленные, мы заползли в палатку, занесенную снегом, выпавшим за предыдущую неделю. В этой палатке, приткнувшейся на маленьком ненадежном выступе, нас было четверо – испуганных, страдающих от страшного холода, головной боли, жажды и судорог.

Не раз мне приходилось радоваться, что в армии я привык жить в тесноте. Эта привычка здорово помогала мне и во время экспедиции, и в дальнейшей жизни. И, конечно, я радовался тому, что рядом со мной был Нейл. Когда общаешься с хорошим человеком, поневоле набираешься от него хорошего. И это здорово.

И еще одно, чему научила меня армия, – это бодрости духа в самый напряженный момент, когда вокруг тебя все подавлены, ослаблены морально и физически.

Именно когда все очень тяжело и беспросветно, необходимо собрать все силы, поднатужиться и заставить себя преодолеть все трудности. Урок простой, но очень важный для жизненного успеха. Я часто замечаю эту способность собраться, сосредоточиться у моих друзей, а уж на Эвересте от нее зависит буквально все.

Отправляясь наверх, Карла пообещала Генри, что пойдет дальше только в том случае, если не будет ветра. Генри знал, что измученная Карла одолеет восхождение только в благоприятную погоду. В 6 часов вечера по рации раздался его голос из базового лагеря:

– Ребята, ветер поднимается. Мне очень жаль, Карла, но тебе придется спуститься. Я не могу допустить, чтобы ты рисковала жизнью.

Последовала долгая пауза.

Карла сердито ответила:

– Ни в коем случае. Я иду наверх. Мне все равно, что ты скажешь, я иду наверх.

Генри взорвался:

– Слушай, Карла, мы же договорились! Я даже не хотел отпускать тебя, но ты настояла, а теперь прогулка заканчивается. Я прошу тебя вернуться, чтобы сохранить тебе жизнь.

Генри был прав. На то, чтобы добраться до лагеря 3, Карле потребовалось на три часа больше, чем нам. Если она будет так же медленно идти дальше, она может не вынести напряжения и погибнуть.

 

Глава 88

На рассвете Карла отправилась вниз.

А мы продолжали подниматься вверх, все выше и выше.

Не успели мы выйти из лагеря 3, как я стал задыхаться в кислородной маске. Казалось, воздух вообще не поступал. Тяжело дыша, я сорвал ее с лица.

Я посмотрел на пузырек манометра – судя по его положению, кислород подавался. Запас тоже был достаточным. Я надел маску и пошел дальше. Через пять минут легче не стало, и я еле шел. Маска меня душила. Я опять остановился и, сдернув ее, стал жадно глотать воздух. Шедший сзади Джеффри тоже встал, тяжело опираясь на ледоруб. У него не было сил поднять голову.

Я снова надел маску, решив ей довериться. Ведь манометр показывал, что аппарат работает, а значит, будет отмеривать мне скудный рацион в размере двух литров кислорода в минуту. Маленький, но постоянный и равномерный поток, которого хватит часов на шесть.

Конечно, два литра в минуту – это лишь жалкая часть объема кислорода, который нам ежеминутно требуется во время трудного подъема по крутому склону с тяжелым грузом на спине.

Но даже этой тонкой струйки кислорода достаточно, чтобы избавиться от гипоксии, поэтому-то люди и тащат на спине запасные баллоны. Я твердил себе, что боль в спине, в ногах и плечах не так важна, как отсутствие кислорода, которое влечет за собой неминуемую смерть.

Вверх по склону тянулась веревка.

Справа от меня до самой вершины Лхоцзе высилась ледяная стена. Слева – такой же ледяной склон круто спускался к Долине Молчания, около четырех тысяч футов ниже.

Теперь, когда я оказался на такой высоте, любая ошибка была чревата гибелью.

Стараясь не смотреть вниз, я сосредоточил взгляд на ледяной стене.

Я стал медленно подниматься, держа направление на высокую скальную гряду, надвое рассекающую склон.

Желтая Лента – это участок скал из песчаника, когда-то бывший дном древнего океана Тетис, после чего за многие тысячелетия движением тектонических плит его вознесло в небо. И вот надо мной в тумане возникала эта желтая гряда.

Я прислонился к холодной скале и стал глубоко дышать, чтобы набрать в легкие побольше кислорода и набраться сил перед подъемом на скальную гряду. Если мы преодолеем Желтую Ленту, то до лагеря 4 останется всего несколько часов.

Зубья кошек дико заскрежетали, когда я вступил на скалу. Им не за что было цепляться, и я неловко скользил по поверхности. Стараясь зацепиться когтями за любую трещинку, я с трудом поднимался вверх.

Когда я оказался по ту сторону Желтой Ленты, передо мной открылся более пологий снежный траверс. В конце его начинались Женевские скалы – могучий скальный контрфорс, что вел к лагерю 4.

Мы неуклонно шли все выше, словно в гипнотическом трансе, почти автоматически отслеживая точность постановки ног на неровную и коварную почву. Я люблю это состояние.

Поднимаясь по Женевским скалам, я видел немного ниже себя Джеффри, а за ним – Грэхема, Алана, Нейла и Майкла. Я шел размеренным темпом и через час оказался как раз под небольшим карнизом. За гребнем меня ожидала зловещая Южная седловина.

Мне очень хотелось увидеть это место, о котором я столько слышал и читал. Самый высокогорный лагерь в мире, на высоте двадцать шесть тысяч футов – в глубине мертвой зоны Эвереста.

Я всегда внутренне вздрагивал, слыша это название. Обычно альпинисты склонны приуменьшать трудности, а здесь поступили совсем иначе, и это меня настораживало.

Отбросив эту мысль, я преодолел несколько последних футов и забрался на самый гребень. Стоя там, я оглянулся вокруг и мог бы поклясться, что передо мной расстилалась панорама почти половины земного шара.

Плотный слой облаков плыл подо мной, скрывая от взгляда нижнюю часть склона. А над облаками до самого горизонта простиралось огромное темно-синее небо.

Приток адреналина влил в меня силы, и я двинулся дальше. Я входил в другой мир.

Южная седловина – это обширное горное плато размером приблизительно с четыре футбольных поля, со следами пребывания всех прежних экспедиций.

Именно здесь в 1996 году, во время страшного урагана, мужчины и женщины отчаянно пытались найти свои палатки. И тела тех несчастных, кому это не удалось, до сих пор лежат здесь, под толстым слоем льда и снега. Тоскливо и грустно было думать, что родственники погибших никогда не смогут посетить их безымянные могилы.

Это плато, затерянное высоко в горах, доступное только самым сильным и мужественным восходителям, внушает зловещий, сверхъестественный ужас. Вертолеты с огромным трудом приземляются даже в базовом лагере, не говоря уже о Южной седловине.

Никакие деньги не в состоянии заманить сюда человека. Он может оказаться на этой высоте только по своей воле. И это было как раз по мне.

Поднялся сильный порывистый ветер, он прорывался сквозь гребень и ожесточенно трепал порванные полотнища рухнувших палаток.

Возникло ощущение, что гора подбадривает меня, повелевает идти дальше.