Солнце было уже в семи верстах над землей и стремилось все выше. Дома блаженно подставляли под его лучи свои черепицы. Небо довольно синее, лишь одно небольшое облачко, роняя перья, парило над городом. Дурачились воробьи, роились крылатые насекомые, похотливо перепархивали с цветка на цветок. Мой загнанный автомобиль, проведший ночь у крыльца, выглядел понурым, как будто предчувствуя, что его километро-часы сочтены. Нет, скажите на милость, можно ли считаться зажиточным, имея такое авто? Итак, решено: небо благоприятное, деньги как цель достигнуты, и теперь, наделенный полнотой бытия, ухарь-купец едет сорить деньгами.

Я попросил садовника окатить машину из шланга, а так же на время моего отсутствия обеспечить надлежащий уход за Варварой, которая в это время еще сладко спала. Когда я собрался выехать со двора, час был уже одиннадцатый.

Но пришлось замереть в воротах. По улице ехала красивая машина, белый 'Пежо'. Шины мягко цепляли покрытие, нежно работал двигатель, а за рулем сидела красивая женщина. Она скосила взгляд на мой еще не высохший автомобиль и затормозила у дома с расписным передком. Соседка, догадался я. Внешность приятная во всех отношениях. Вот только креп. Надо расспросить у садовника: кто она, что? По ком этот траур?

До центра города было от силы четверть часа езды. Но я не спешил, я к нему присматривался. И город постепенно открывал свою подноготную, рассыпался в подробностях.

Окраины были грязны и обшарпаны, люди угрюмы и злы, но ближе к центру дома становились опрятней, народ понарядней, население повеселей, а центральная площадь блистала под солнцем, словно ее надраили, и какой-то истукан - очевидно, покровитель этого города - выпучивший глаза, открывший хохочущий рот, выглядел весельчаком совсем уж отчаянным.

Передвигаться по площади разрешалось только пешком, и чтобы подъехать к мэрии, надо было обогнуть здание почтамта и оставить машину на стоянке с торца. Лишь главе администрации подавали автомобиль к подъезду.

Визит к градоначальнику я отложил до завтра, а потому свернул влево и проехал в соседний квартал, где аршинной вывеской заявлял о себе автосалон. На вывеске был изображен все тот же весельчак, что фигурировал на площади - какой-нибудь местный символ, я полагаю. - 'Покупайте наш 'Пежо' - покатаетесь ужо!', - обещала реклама. Под эмблемой из скрещенных гаечных ключей курил автослесарь.

Я остановился рядом с довольно свежим 'пежо', тоже белым. Блакитный 'запорожец' стеснительно притерся рядом. Мужчина лет сорока, которому 'запорожец' должен был жать в плечах, выбрался из него и тщательно запер дверь, недобро косясь в мою сторону. Я вспомнил, что только что видел его у кафе 'Шансон', когда он складывался пополам, чтобы втиснуться в этот гроб, мне тогда еще запомнилось его выдающееся лицо, особенно нижняя челюсть. Косится? Пусть. Красть мне из его машины нечего. Ее салон со множеством всяких висюлек: чертиков, голых младенцев, неприличных жестов, напоминал бы, благодаря этому, приемную колдуна, если бы был попросторней. Лобовое стекло украшал мохнатый, но красивый паук. Косится. Вполне невинное, может быть, вниманье. Тоже, возможно, машину приехал менять.

Я прошел прямиком в торговый зал, тщательно вычищенное помещение, где в один ряд могло встать не более четырех автомобилей, да и тех не было. Запорожец вошел следом за мной. Усиленно топая, поднялся наверх по узкой металлической лестнице. Я еще раньше заметил, что топать при ходьбе, налегая изо всех сил попеременно на левую-правую, является отличительной особенностью значительной части населения этого города, не исключая и дам.

Приказчик, в одиночестве бродивший по залу, ослепительно осклабившись, подошел и спросил. Я ответил. Машины у нас в депо. Что, прикажете на вокзал? Я представил себе железнодорожные платформы, груженные 'жигулями', десятками новеньких 'фордов', 'фольксвагенов', 'шевроле', заполнивших просторный паровозный ангар. - Нет, это просто так называется. Пройдемте.

Мы вышли в какую-то дверь, пересекли двор, и тут я увидел неширокий навес, под которым ютились не мене пятнадцати автомобилей. Все еще улыбаясь, служитель сделал широкий жест, в сторону всех этих 'жигулей' с 'москвичами' вперемежку. - 'Нет, мне бы что-нибудь...' - сказал я и убил улыбку. Он сразу как-то соскучился. Ну, тогда вот... Он заставил меня обернуться. Там под таким же навесом был выставлен тот же товар, но изрядно подержанный и даже измятый. - 'Эти у нас от тыщи у.е., - сказал продавец снисходительно. - Зам по сбыту АО 'Зимпимпром' у нас недавно такую купил'.

Мне и в голову не пришло воспользоваться этим примером.

Тут я вспомнил, что мой представительский костюм остался в мусорном баке на станции Мих... Впрочем, не важно.

- Знаете что, - сказал я, - мне необходимо переговорить с директором.

- 'Зимпимпром'?

- Не валяйте дурака. С вашим. Вот, снеси ему это. - Я вручил ему одну из заранее заготовленных визиток (грузное имя придавало вес). - А я здесь подожду.

- Я, кажется, знаю, что вам нужно! - осенило продавца. - Идемте! Идемте, прошу!

Он пропустил меня вперед, хотя я понятия не имел, куда идти, но, следуя его жесту, очевидно, обратно в салон. Мы вошли и вышли в другую дверь. Двор. Навес.

- Вот!

Под навесом на этот раз оказалось с десяток иностранных машин, половина из них не новых, но вполне приличных на вид. На всякий случай я поморщился. Вообще-то я не люблю и не умею пускать пыль в глаза. Пускай другие пускают. Но: что я собирался делать в этом городе? Опуститься на дно и лежать? Или жить? Жить, разумеется. А раз так, то необходимо, чтобы у местных жителей выработалось соответствующее отношение к моей персоне.

Продавец опять белозубо сиял. Я его из виду не выпускал, но он, тем не менее, как-то успел связаться с хозяином, потому что едва я состроил кислую мину, как появился и босс. Приблизился. Невысокий, но плотный. Широкая, хоть пляши, плешь. В осторожно-восторженных выражениях сформулировал приветствие и скороговоркой представился Овсяненко-Свасьяном. Или, может быть, наоборот, не помню.

Очевидно, торговля автомобилями в этом городе шла плохо. Еще бы, с такими приказчиками и ассортиментом. Продавец, кстати, куда-то исчез, а буквально через минуту неизвестно откуда вынырнул новенький блестящий 'Пежо' и - с шиком и шорохом - остановился в сантиметре от моего ботинка.

Я не очень разбираюсь в машинах и в их выборе неприхотлив. И вообще предпочел бы что-либо более внушительное. Но раз уж эта иномарка приводит местных жителей в такой восторг - надо брать эту.

- Правда, мы уже пообещали его директору прачечной.

Прачечной? Серьезный сервис.

- Он у нас первый на очереди. Но если изъявите желание именно вы...

Я изъявил. Хозяин, потрепав холуя по холке, велел ему куда-то бежать, а мы прошли наверх - хозяин (топая) и я, легкой спортивной походкой, играя мышцами ног и прикидывая в уме, сколько топтун с меня спросит.

Чеком? Наличными? - Как вам угодно и удобно. - Наличными. - Решительно непротив.

- Еще вот что, - сказал ему я. - Пусть кто-нибудь (я назвал ему номер старой своей машины) отгонит ее туда-то (сообщил свой адрес).

- Эта услуга у нас бесплатная, - сказал он.

Я вручил ему ключ от старой клячи, и он, забежав вперед, распахнул дверь.

- Да, - сказал я, - где я могу оружье приобрести? Что-нибудь многозарядное и крупнокалиберное?

- Вам поохотиться или...?

Я промолчал, рассчитывая на его догадливость, он куснул ноготь и полез куда-то под стол. Долго гремел железом, отпирая потайной, очевидно, сейф, а когда вылез - выложил на стол пистолет с исцарапанной рукояткой. ПМ. Не такой крупнокалиберный, как я хотел, но на первое время сойдет.

- А кобура к нему?

Он развел руками.

- Сколько?

- Пятьсот, - вздохнул он, словно с девственностью расставался, пальцем подвинув мне пистолет. И я, стараясь не думать о том, что краденый, купил.

- Заверните, - сказал я, не желая дотрагиваться до оружия до тех пор, пока не вернусь домой и не останусь с этим стволом наедине, тщательно заперев дверь своего кабинета.

- Заряженный, - предупредил торговец, подавая мне завернутый в газету пистолет. - Пулями, - уточнил он. - Третья - трассирующая. - И вновь забежал вперед.

Зря он так лебезил. Больше мы с ним не виделись.

Отъезжая на 'Пежо', я вновь поймал на себе взгляд запорожца. Взгляд горел ненавистью. Первоочередник, догадался я. Директор прачечной.

Я еще поколесил по городу, заехал на рынок, где у ворот единственный городской нищий застыл в монументальной позе, давая возможность каждому проявить милосердие и несколько минут гордиться собой. Чуть дальше крупно скандалили две торговки, шныряли непойманные воры, да юркий уроженец южной республики сбывал анашу. Далее углубляться я не стал, вернулся в 'Пежо'. Трамвай, цепляясь за троллеи, тронулся вдоль проспекта. Я один за другим обогнал три троллейбуса, меня обогнал мотоциклист, который, поприветствовав перекресток, свернул направо. И я - вслед за ним, оказавшись меж двух магазинов: 'Юла' и 'Ажур', где, согласно рекламе в витринах, можно было купить все. Я и купил - кое-что из одежды для нас троих, а садовнику дополнительно флакон одеколона, чтобы себя дезодорировал, и наручные часы (он будет направо-налево похваляться ими, как будто предчувствуя, что впоследствии труп его будет опознан по этим часам).

Садовник, стоя спиной к улице, нянчил свой куст и не обратил внимания на въехавший в ворота мой новенький автомобиль. Так все купеческое имущество растащат в одну из моих отлучек, хоть на грузовике въезжай, грабь.

Варвары не было видно, что еще больше меня возмутило, я ж велел ему глаз с нее не спускать. Однако я зря расстраивался. Она было неподалеку в поле его зрения, в райской части участка, в той же пижаме, что и вчера, старательно орудовала грабельками вокруг садовниковой любимицы, собирая в кучу перепревшие паданцы и мелкий сор. Дриада этого древа, сошедшая с ветвей, чтобы благоустроить свой уютный дворик. Разогнулась, отерла рукавом увлажненный лоб. Лицо испачкано почвой. Узнала? Узнала. Улыбнулась? Нет. - Жаль.

Я поприветствовал ее издали - мы ведь сегодня еще не виделись - напряженно ожидая, скажет ли что? Не забыла ли за ночь разученное?

- Холера рыжая, - сказала она мне, подошедшему. - Явился - не запылился. Чего глаза вылупила? Вылупить больше нечего?

Далее последовал изысканный набор слов.

Меня передернуло. Не ожидал я такого из девичьих уст. Я в негодовании обернулся к садовнику, знавшему множество сильных выражений - эти были из их числа. Поделился с девушкой интеллектом. Вложил азы. Но место у куста было пусто.

- Кто тебя этому научил? - строго спросил я.

- Эх, Варька-Варька! Откудова ты взялась? И куда деваться теперя будешь? - задалась вопросами и она.

Я повернулся, чтоб, обойдя яблоню, приблизиться к Варваре вплоть, но отшатнулся, наткнувшись на пугало.

- Это ворон и воров отпугивать, - сказала Варвара, автоматически повторяя заученное. - Поняла?

Интересно, сама-то она понимает что-нибудь из ею же сказанного?

Я кивнул. Она мне в ответ тоже кивнула и сделала жест, словно поправляла головной убор. Жест этот тоже принадлежал садовнику. По тому, как чем-то затхлым пахнуло, я догадался, что он неслышно приблизился и встал за моей спиной. Нет, чтоб зайти с подветренной стороны. Я еще не упоминал про его внезапные запахи? - Он вежливо кашлянул, чтобы дать знать о своем присутствии.

- Почему злой гений этого сада еще здесь? - с досадой обратился я к садовнику. - Разве я не велел тебе его отсюда убрать? Пусть держится от меня подальше.

- Это так точно, - охотно подхватил тему садовник, - от гениев надо держаться подальше. Добра от их жизнедеятельности нет, а зла предостаточно. Те же пестициды, например. Нет, я бы всех этих гениев ограничил. Я бы их самих пестицидом. Цивилизации нужна постепенность. У нас за городом их целая клиника, - добавил он.

- Где-где? - заинтересовался я.

- За городом. Вифлеемское шоссе. Остановка Конешная по шестому маршруту. Насмотрелся я на них в позапрошлом году.

- Санитаром при них состоял? - спросил я. Вспыхнула вдруг острая вражда к санитарам.

- Нет, садовником. Парк ихний поддерживал. Только и выдержал, что один сезон.

Ясно, где он набрался своих сентенций.

- Говорят: дураки. Не-ет, - продолжал, подтверждая мою догадку, садовник. - Я от них, головастиков, столько всего почерпнул. Да что - я, когда к ним городское начальство тайком за советом ездит.

- И про гениев? Выкрал у них эту мысль?

- Про всё. Про эмерджентную эволюцию, про эмпиризм. Они то лето как раз на букву э рассуждали. А про гениев я и без них дошел. Сами сапиенсы. Гений - на гэ.

- Гений - на гэ, - подхватила его последнее замечание Варвара. Она ворошила вилами навоз.

Нет, решительно его влияние на нее над моим превалирует. Надо мне с ней больше бывать. Но когда? Завтрашний день опять занят. Пора отметиться у градоначальника. Убедить его в своей полезности. Мало ли каким образом могут обернуться мои обстоятельства день или неделю спустя.

- Вона, воняет как, - сказала Варвара. - Ажно дух в середке прохватывает.

Прежде чем распаковать покупки, мы вымыли руки в железной бадье, прикопанной в саду. Садовник кстати посетовал, что надо бы еще водоемкость установить. Варвара, губы надув, показала багровую точку на подушечке пальца: ужалена розой. Обида в глазах на эти цветы, такие красивые и такие злые.

- И сними этот грим, - сказал я и сам смыл с нее частички почвы, размазанные по лицу.

Варвара, увидев сияющий белый 'Пежо', тут же об обиде забыла. Вылезай? Приехали? Ее привлекало все новенькое и блестящее. Коробки с покупками мы перенесли в дом.

Садовник часы в подарок себе принял охотно и тут же их нацепил. Одежде он не так обрадовался, как часам, хотя сам мне жаловался вчера, мол, сапоги всмятку, пиджак на износе, за восемь месяцев непорочной ангельской службы неужто смены белья не заслужил? На туфли, тем не менее, и не взглянул, предпочтя им старые сапоги: мол, обутые туда ноги, не жмут. Одеколон вначале он тоже отверг: к чему он мне? С какой докуки? Не в нюх мне этот парфюм. Попробуй-ка ему объяснить, что ты выделяешь не те запахи.

Я попробовал, тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть обиняками это нежное тонкое существо. Но он не обиделся. Понюхал рукав. Ладно, сказал мой покорный слуга и - век живи, век мучайся - сунул флакон в карман. Тут, якобы кстати, и фамилия его всплыла в моей памяти: Запашной. Я бы и фамилию дезодорировал, если бы знал, как.

Нет, он был вполне чистоплотен. И пахло от него не то, чтоб непрерывно: так, накатывало иногда. Думал ли о чем-то плохом? Иль замышлял ли недоброе? Запахи были разного качества, часто довольно дерзкие. Бывало, что этот Амброзио падалью или псиной пах. Люди обычно пахнут иначе. А бывало, он и благоухание источал в присутствии нравящихся ему женщин или в иных радостных обстоятельствах. Аромагия его была такова, что прачки с портнихами неуклонно стремились на его запахи и беременели от них. Даже мухи вокруг него все время как-то похотливо роились, несмотря на его обезьяний облик, лисий окрас, песий клык. Этот клык, впрочем, он редко показывал. Только когда пиво им открывал.

Варвара, садовниковым жестом нахлобучив бейсболку, погрузила руки по локоть в свое тряпье. Платья: в этой жизни она их еще не носила. Но догадалась о их назначении, вертясь перед зеркалом, прикладывая то одно, то другое к груди. Шорты: с сомненьем в лице долго их рассматривала в вытянутых руках, прикидывая, можно ли такое носить, и не будут ли опять ругать, за то что гуляла голой? Прочая мелочь, которую мы разберем и рассмотрим позже.

Кое-что было сходу отвергнуто: пара цыганских юбок, которые, как я думал, должны б ей особо понравиться; блестящая блузка, похожую я видел на продавщице, продавщица произвела на меня впечатление; по примеру садовника - отвергла духи.

- Есть тут женщина одна, Татьяна, - вступил кстати и он. - Без мужа одна мается. Так может, если это Варьке не нужно, я Татьяне снесу?

Я согласился, не сомневаясь в том, что тем самым оплачиваю его эротические счета.

- А то еще училка одна есть, Васильевна. Образованная. Будь я мужчиной ваших лет, я бы за ней приударил.

Я спросил, что представляет собой соседка, та, что в 'Пежо'? Та, что на открытках, помнишь?

- Этуаль, - сказал садовник. - Танцами занимается. Могу свести, будь на то ваша воля. Муж у ней в могилу сошел, так теперь вдова. Видали мы этих вдов и в лучшем виде. Холера рыжая, - задумчиво добавил он.

Я нахмурился и тему закрыл.

К ужину мы переоблачились. Впрочем, садовник только рубаху сменил. Варвара, предоставленная самой себе, долго выбирала наряд, а когда вышла к нам из своей спаленки, на ней были все-таки шорты и пижамный верх. Я не стал отговаривать ее от такого выбора, надеясь, что вкус и кокетство объявятся в ней позже.

Отужинали - тем, что я прихватил в ресторане. Садовник же яростно накинулся на колбасу. Жевал, словно буксовал в непролазных хлябях, прожеванное глотая в живот. Он явно наслаждался снедаемым, был глух и нем до тех пор, пока, отрыгиваясь, не отвалился от стола. Мы с Варварой чинно пили чай. От чая он отказался, ссылаясь на повышенную потливость, темой избрал эротическое, но я сухо этому воспрепятствовал, так как Варвара, взобравшись на тахту с ногами, замерла смышленой мышкой, прислушиваясь и понемногу откусывая от яблока. Учитывая его невоздержанность в выражениях, эта тема была б для нее нежелательна.

Тогда, перебрав в уме вокабулы на э, он заговорил об эстетике. Чувство прекрасного лежит вне разума, отверз садовник свои глубины. Вот пред тобой, например, прекрасная женщина. Стан, как положено, линия бедра. Любуешься ею, но разум говорит, что под кожей у ней кишечник, набитый дерьмом. И куда девалось ваше чувство прекрасного?

Мое чувство прекрасного не так пугливо. Однако чаю мне расхотелось.

- Серое вещество серого большинства не понимает этого. Или с другой стороны. Если противоположности притягиваются, то к положительному стремится отрицательная часть души? И наоборот? Или прекрасное не есть положительное? Или женщина не есть прекрасное? Это не я, это один гений загнул. Надо же так спятиться.

Рассуждая о привлекательности, он сказал между прочим, что меняя внешность и место жительства, можно сколь угодно долго скрываться от правосудия. Так что два миллиона милиции не смогут поймать. При этом от него пахнуло. Он вынул из кармана флакон и спрыснулся. Что он хотел этим сказать?

Полночным садом... адом... дом

В объятьях сада... ада... да

Пруд, опрокинутый верх дном,

Вода в дырявой кровле дна...

Это позже, стоя у распахнутого в сад окна. Первый приступ литературного вдохновения.

Со стороны вдовы доносились тихие наигрыши. Журчал, роняя звуки, рояль. С ним в паре работал какой-то крупный смычковый инструмент - из разряда виол, по всей видимости. Музицируют.

Пруд случайно ли всплыл в третьей строке? Или намекал, таким образом, на свое воплощение? Я поиграл воображением, тем его сектором, что заведовал Садом. Да, небольшой пруд был бы уместен. Небо в нем. Индиговое дно. Или бассейн. И сказал он: это хорошо. И очень приятно. Надо обсудить с садовником. А впрочем, к черту его. Как скажу, так и будет.