«Чужая душа — потемки» — гласит русская пословица, подчеркивая трудности проникновения в сложный, неповторимый, особенный внутренний мир любого из живущих. А есть ли возможность заглянуть в «душу» человека, покинувшего землю, скажем, 10–15 тысяч лет тому назад? Во многом решить задачу позволяют материалы исследований, принадлежащие тем наукам, которые занимаются изучением, реконструкцией наиболее древних пластов человеческой материальной и духовной культуры. Анализируя приводимые в этих исследованиях факты, философы, психологи, врачи, каждый со стороны своего предмета, стремятся понять и объяснить становление и развитие регуляционных механизмов человеческого сознания, психики, вскрыть основные факторы и причины, вызвавшие их качественное изменение, смену функций.

Целый ряд данных обратил на себя особо пристальное внимание исследователей этой проблемы. И среди них такое странное на первый взгляд явление, которое советский невропатолог С. Н. Давыденков назвал «парадоксом нервно-психической эволюции». Существо лежащего в основе парадокса противоречия, долгое время не поддававшегося объяснению, заключалось в следующем. Совершенствуясь в процессе эволюции, центральная нервная система усложнялась и делалась все более гибкой и приспособляемой. Исходя из теории естественного отбора, можно было ожидать, что человек в результате эволюции должен был получить наиболее совершенный тип нервной системы, обладающей надлежащей силой, уравновешенностью и подвижностью нервных процессов. Факты же говорят о другом: психика человека оказалась подверженной срывам, отказам при возникновении тех или иных трудностей, то есть эти свойства весьма далеки от теоретических представлений. Виной тому, как обнаружилось, медлительность, инертность, слабая подвижность нервных процессов.

Почему же это произошло с органом, регулятивные функции которого шлифовались в процессе длительной эволюции? Исследователями был высказан целый ряд ответов на этот непростой вопрос. Одни, как, например, английский психолог и антрополог Ф. Гальтон, считали, что психика человека «возвышалась с такой быстротой, за которой не могла поспеть натура его природы». Другие, например советский антрополог Я. Я. Рогинский, полагали, что кора головного мозга человека — образование молодое, поэтому и неустойчива в работе, излишне быстро истощаема, ранима. Отсюда высокая невротизируемость психики. Однако обе точки зрения всего лишь констатация, но не объяснение причин озадачивающих несовершенств созданного в процессе трудной эволюции важнейшего человеческого органа.

Прекращение естественного отбора — вот главное событие, анализ которого позволяет открыть, по мнению С. Н. Давыденкова, реальные обстоятельства и особенности организации психики человека, причины сбоев в ее работе.

Как известно, действие естественного отбора в процессе выделения человека из мира животных неуклонно сокращалось, свертывалось, уступая место новому фактору эволюции — труду, жестко связанному с научением, в том числе и индивидуальным. До какого-то момента оба фактора, вероятно, еще действовали параллельно. Естественный отбор как бы создавал и постепенно совершенствовал врожденную способность человека к «преемственности», то есть «отвечал» за наследственно-биологическую основу, на которой обучаемость, особенно индивидуальное научение, развернули свое мощное поступательное движение. Можно сказать, биологическая эволюция некоторое время шла своим «дарвиновским» путем, путем реализации принципов «неопределенной изменчивости» и «выживания наиболее приспособленных».

Естественный же отбор ограничивал количество вариантов нервной системы, давая жизнь только сильным, приспособленным. Он отказывал в праве на существование многим разновидностям, выдающимся в каком-то определенном плане, но слабо приспособленным к существующей полузвериной жизненной практике. С расширением собственно человеческой, индивидуальной деятельности возрастала потребность во все более гибких и тонких психологических инструментах, большее значение приобретал баланс подвижности и устойчивости нервных процессов. Помимо научения, шаблонно-репродуктивного копирования трудно доставшихся образцов поведения и деятельности постепенно, сначала в очень узких областях, стали расширяться самостоятельные изобретательно-продуктивные типы этих действий. Последние требовали особо тонкой, собственно человеческой, настройки, сочетающей устойчивость нервных процессов с их подвижностью. Происходил постепенный переход от «звериной» чувствительности к человеческой эмоциональности, от непосредственной включенности в среду обитания ко все более осознанному выделению из нее, переход от преимущественно инстинктивного поведения (опирающегося на первую сигнальную систему) к поведению, основанному на знаково-символических средствах, в основном закрепленных речью, то есть средствах опосредования (вторая сигнальная система). Начался этот переход, как указывает антропология, в «эпоху питекантропа» и закончился с превращением неандертальца в homo sapiens. Манипулирование с первыми же орудиями труда, общение в стабильно возрастающих группах требовали подвижности нервных процессов гораздо больше той, которая имелась у обезьян. Способность к быстрым перенастройкам была очень нужна первобытному человеку. Именно подвижность нервных процессов, продолжая расти дальше, и дала резкий скачок при образовании современного человека с его развитой речью, требующей уже совершенно исключительной быстроты смены возбудительных процессов на тормозные и обратно.

Современная форма сверхподвижности нервных процессов и развитая речь, уравновешенная с системой органов чувств, — приобретения наиболее поздние, наложившие последний штрих на человеческую психику. Как же это произошло? Какие факторы определили эти отличительные особенности человеческой психики? Каким образом они повлияли на само функционирование мозга и его строение?

Вот неполный перечень вопросов, на которые необходимо ответить, чтобы ближе подойти к объяснению парадокса «нервно-психической эволюции» и, в свою очередь, на новой основе вернуться к исследованию механизма саморефлексии, анализу основных структур, анатомии человеческого сознания.

Эволюция психических особенностей человека

По мере снижения действия естественного отбора возрастало количество особей с самыми разнообразными вариантами нервной системы: от «традиционно» сильных, жестких до слабых, тонких, «чутких». Общим же недостатком была сильная инертность нервных процессов, медлительность в переходах от активности к торможению и наоборот. В противоположность старому механизму «выживания» в первую очередь особей, приспособленных генетически, то есть с сильным типом нервной системы, эволюция осуществлялась уже за счет прогресса в организации психической деятельности.

В чем же, собственно, проявился прогресс в организации психической деятельности человека в эпоху прекращения естественного отбора? Очевидно, что судить об этом с достаточной определенностью вполне возможно, если анализировать основные линии совершенствования механизмов поведения человека и прежде всего типов обучения. Обучение необходимым элементам поведения двигалось от жестких, сугубо ритуальных, массовых в своей основе схем, предполагавших шаблонно-репродуктивные способы усвоения, ко нее более индивидуализированным и узкоспециализированным, продуктивным методам, вплоть до самообучения.

По мере прогресса индивидуум становился все более свободным в своей жизнедеятельности, отрываясь от «пуповины родовых связей», делаясь автономнее, независимей, в том числе и в своей внутренней, психической жизни. Громадное значение в освоении человеком мира и самого себя, осознании своего места в нем сыграли в первобытном обществе такие феномены, как магия, культовые ритуалы, наконец, религия, в оболочку которых и заключены были эти процессы, детерминировавшие, в свою очередь, нервно-психические и структурные изменения в мозгу человека.

Почему же на определенном этапе своего развития люди, вместо того чтобы заниматься производительными, полезными видами деятельности, стремиться познавать объективные законы природы, значительное количество времени стали уделять крайне странным и как будто бы бесполезным вещам: магии, ритуалам, всякого рода обрядам? Не успев еще хотя бы сносно освоить природу, первобытные наши предки сразу же пошли по пути, на наш сегодняшний взгляд, не слишком оправданному — по пути ритуальных действ, создания сонма богов и духов, культов и верований, отбиравших время и энергию и без того весьма дефицитные. Более того, самые необходимые практические действия были вплетены, предварялись, заключались, сопровождались и освящались этими обрядами и верованиями.

Обнаружение корней этого процесса — создания магии и религий — представляет исключительный интерес. Прежде всего напрашивается предположение самого общего характера о том, что сама по себе форма ритуальной организации поведения и производственных действий на ранней фазе развития человечества была достаточно универсальной, выполнявшей какую-то чрезвычайно необходимую и филогенетически полезную функцию. Видимо, поэтому и содержание этих ритуальных и магических действий было бесконечно разнообразным и охватывало все стороны и сферы тогдашней человеческой деятельности.

Побудительными причинами — возникновения этих представлений и действий принято считать страх первобытного человека перед окружающим миром и недостаток знаний о нем, заставлявшие делать из наблюдений за явлениями природы самые фантастические выводы и строить в соответствии с ними свою жизнедеятельность и поведение.

«Страх создал богов» (Primus in arbe fest deos timor) — эти слова известны еще со времен Древней Греции.

В известной степени можно, конечно, связать возникновение магии и религии с первоначальной беспомощностью нашего предка, его бессилием перед явлениями природы и общества, но только до известной степени. Дело, видимо, не столько в страхе как в какой-то «биологически» обусловленной черте, а в чем-то принципиально более глубоком и характерном для психики первобытного человека.

В этой связи весьма любопытно следующее признание одного из представителей отсталой народности, находящейся на раннеплеменной ступени развития: «Мы боимся! Мы боимся непогоды, с которой должны бороться, вырывая пищу у земли и у моря. Мы боимся нужды и голода в холодных, снежных хижинах. Мы боимся болезни, которую ежедневно видим около себя… Мы боимся мертвых людей и душ зверей, убитых на ловле. Мы боимся духов земли и воздуха… боимся всего, чего не знаем. Боимся того, что видим вокруг себя, и боимся того, о чем говорят предания».

Эти слова словно пришли из глубины веков от наших далеких предков; но ведь это описание душевного состояния народа сделано эскимосом уже в нашу эпоху, когда эскимосы могли бы освободиться от части страхов и. по крайней мере, от каких-либо из своих представлений о магических действиях, заменив их более эффективными, на наш взгляд. Ведь человек не был бы человеком, если бы не стремился активно и эффективно влиять на природу. Нет, ни современные эскимосы, ни наши предки от этих обрядов не спешили отказываться, пока не получали, не вырабатывали соответствующие психологические «инструменты», позволявшие им индивидуально, самостоятельно справляться со страхами, настраиваться на необходимые виды деятельности, успешно их осуществлять.

Почему же человек не спешил освободиться от ритуалов, даже удостоверившись со временем в не слишком большой их эффективности? В том то и дело, пишет С. Н. Давыденков, что презумпция о безрезультатности ритуала вовсе не обоснованна. Ритуал, хотя и бессмысленный, вполне достигал цели, ради которой он предпринимался. Посредством ритуала первобытный человек уничтожал чувство мешающей ему тревоги и, стало быть, лучше мог руководить своими действиями, а опыт убеждал в успешности приемов. Неудивительно, что магические действия не только не исчезали, но охватывали все основные области деятельности и, закрепляясь, входили составным элементом в систему обучения. Всякий проделанный ритуал помогал, так как суть дела заключалась не в конкретном его содержании, а в активации психологических механизмов, которые снижают уровень тревожности, подготавливают человека к выполнению любых действий.

Получавшие все большее распространение гибкие типы нервной системы были «предрасположены» к психическим реакциям с элементами страха. Среди обладателей таких типов нервных систем развивались явления, именуемые неврозами. Вместе с тем индивидуумы, имеющие сильные типы нервных систем, которых тоже было немалое количество, в силу большей инертности нервных процессов также с трудом одолевали переходы из состояния торможения, например, в состояние активности и наоборот. Подтверждают это предположение данные антропологических изысканий нашего времени. Исследованиями обнаружено большое число неврозов и у современных народов, находящихся на сравнительно низких ступенях развития: у туземцев Новой Зеландии, бенгальских негров, жителей Мадагаскара, малайцев и пр.

Истерия, как проявление еще плохо сбалансированной, инертной нервной системы, у первобытных народов являлась стабильной формой общения и играла существенную роль в духовной жизни коллектива. Люди сообща настраивались па выполнение какой-либо деятельности, освобождались от страхов, неуверенности. Оценивая психические особенности человека этого периода, советский антрополог К. М. Тахтарев отмечает, что «в первобытном суеверии и чародействе, сколько ни могут некоторым показаться они совершенно мелеными, заключается, однако, здоровое ядро истины и действительной пользы», причем среди видов этой пользы автор особо указывает на «развитие веры в себя» и «улучшение самочувствия.

Л. Я. Штернберг также считает, что практика религиозного культа сыграла огромную роль в борьбе за выживание первобытного человека. С помощью ритуалов и действ улучшалось его настроение, появлялась вера в себя, а «только тогда человек может преуспевать, когда он верит в свои силы». Испытывая нерешительность, сомнение и страхи, дикарь, не подозревая, естественно, о несовершенствах своей нервной системы, неизменно убеждался в том, что опасность проходит от ритуального действия, поставленные цели — достигаются.

Таким образом, появились первые формы регуляции психических состояний, своеобразный механизм коллективной настройки нервной системы, компенсации ее недостатков. «Слабость», неподготовленность внутренних механизмов мозга возмещалась системой ритуального общения с внешней действительностью, поведением, в центр которого становился сам человек со своими проблемами и трудностями. Посредством своеобразных психологических рычагов (ритуалов) человек активно общался с собой, воздействуя в конечном счете на самого себя.

«Отрицательные» последствия экспансии на «лестнице» биологической эволюции «наименее приспособленных» начинают постепенно и все более целенаправленно компенсироваться по линии усовершенствования социальных воздействий, тренировкой высшей нервной деятельности человека. Этот процесс растянулся на многие десятки тысяч лет и фактически не прекращается до сегодняшнего дня, тем более что происходил он до сих пор бессознательно, так сказать, стихийно. Поведение индивидуума стало все меньше определяться врожденными свойствами нервной системы и все больше — социальными требованиями коллектива. Воспитание, обучение начали играть все более существенную роль, расширяли свою сферу, дифференцировались по различным областям жизненной практики.

Конкретные магические приемы, которые включались в систему воспитания, передавались от одного члена группы к другому. Здесь особенно важно то обстоятельство, что передача такого рода знаний очень часто сопровождалась определенными элементами внушения.

Магия и религия как механизмы саморегуляции

Дальнейшее оформление магии привело раннее человечество к выработке особых приемов, а потом появились и особые специалисты — носители этих навыков, так называемые маги и шаманы, а еще позже — служители религиозных культов. Известный английский этнограф Дж. Фрэзер видит в такого рода системе общения с духами, созданной с помощью «варварской психологии», серьезные конструктивные моменты для ее развития. «…Философия эта, — пишет он, — какой бы грубой и ложной она нам ни казалась, была логически последовательной. Она берет начало в представлении о носителе жизни как о крошечном существе, как о душе, пребывающей в живом существе, но отличной и отделимой от него. Для практического руководства жизнью эта философия выводит из исходного принципа систему правил, которые в общем и целом гармонируют друг с другом и составляют связное целое». Эти представления закладывали основы ориентировки в мире, «отделяя» человека от окружающей среды, подготавливали почву для рефлексии.

Ошибки в представлениях первобытного человека об окружающей природе, считал Фрэзер, «были не какими-то преднамеренными нелепостями или приступами безумия — они были гипотезами, которые в свое время подкреплялись данными опыта, но не выдержали испытания временем».

Обучение и воспитание, которое теперь вели «штатные специалисты», шаманы и маги, вначале, конечно, еще достаточно стихийное, призвано было формировать строго определенные, профессиональные перестройки психики, ее напряженной, все более устойчивой, самостоятельной работы, все менее нуждавшейся в подкреплении («очагов возбуждения») внешними воздействиями. Постепенно устранялся образовавшийся недостаток деятельности центральной нервной системы человека: инертность, несбалансированность, малая подвижность психических процессов. Для сотрудничества в коллективе потребовалось умение «владеть собой», контролировать и в случае необходимости сдерживать непосредственное проявление своих эмоций. Уже не инертность и не легкая внушаемость, а стойкость, выдержка и организованность становятся социально-ценными особенностями поведения. Невротическим особенностям личности остается все меньше места, они уходят в подполье. Недостаточное развитие в психике человека механизмов, позволяющих выключать отдельные компоненты реакции тревоги и включать другие, компенсирующие ее, на протяжении целого исторического периода находило «компенсацию» и отражение в разнообразнейших моральных и педагогических требованиях и установках, подчеркивавших важность выдержки, стойкости и т. д.

Таким образом, эволюция человеческой психики продолжалась уже при посредничестве культуры, где на смену первобытной магии, анимизму и т. п. приходит более тонкая и организованная форма: религия. Обучение (профессиональное, по крайней мере) и воспитание разошлись в этот период по разным сферам общественной практики, каждая из которых стала формировать связанные между собой, но специфические структуры психики человека. Под пристальным вниманием религии формировались мировоззренческие основы мышления, морально-нравственные нормы общественной и личной жизни, представления о своем месте и роли в племени, предназначении, цели и способе существования. «Бог», который в эпоху анимизма на самых ранних этапах человеческого развития существовал в каждом предмете и явлении, продолжал оставаться центром духовной жизни человека, регламентирующим и поддерживающим все стороны его деятельности.

Хорошей иллюстрацией важности регламентирующей поведение роли ранних форм религии может служить индуизм, представляющий собой сложнейший религиозно-философский и культурный комплекс. По преданию, в его пантеон входит 3 333 333 бога и богини. Более того, в нынешнем Непале, стране — «избраннице богов» — их число перешло за 30 миллионов, что составляет в среднем 2,5 бога на душу населения. Если предположить, что хотя бы с малой частью этих мифических персонажей связана какая-то реальная догма, все равно трудно себе представить всю ту сеть запретов, ограничений и предписаний, которой с рождения и до смерти оказывается опутанным каждый исповедующий эту религию человек.

Как видим, человек недостаток достоверных знаний восполнял фантастическими представлениями; по-прежнему, обращенный в основном вовне, человек нуждался, пусть и не так сильно, как в более древние времена, во внешней опоре. Формирование сильных и стойких очагов возбуждения в коре головного мозга было нужно для надежной, устойчивой его работы. Без этого условия функция самоорганизации психики была бы существенно затруднена. И все же это был уже недостаток знаний (а не практически полное их отсутствие), что не могло не сказаться на развитии психики и представлений о мире и богах. Сказывалась все более расширявшаяся и усложнявшаяся практическая деятельность человека, требовавшая от психики повышения ее способности к обобщению и абстрагированию. По мере развития этих компонентов мышления человека уменьшалось и количество богов. Они стали олицетворять лишь основные явления природы, важнейшие морально-этические конструкции и понятия;

Наконец, на определенном этапе своего развития было выработано понятие единого Бога, как регулятора и, главное, организатора поведения человека, его бытия и психической жизни.

На каждом из этапов своего становления религия выполняла важную психологическую миссию. Воздействуя с помощью ритуалов на психику человека, она способствовала (в филогенетическом плане) накоплению опыта самоорганизации, саморегуляции, самоуправления, развитию соответствующих функций нервной системы. Человек, и как физиологический объект, и как личность, становился все более самоуправляемым. Общение с богами всегда было для человека своеобразным средством общения с самим собой.

Представление о Боге, в каком бы обличье он ни мыслился, сочеталось с глубокими и прочными эмоциями. Глубинный страх, экстатическое преклонение, распахнутая готовность послушания этому высшему существу, определяющему само существование — вот что такое Бог для человека. Поэтому любая просьба, обращенная к нему, сопровождалась напряженным ожиданием и поиском признаков, которые бы подтверждали факт ее реализации. А непоколебимая вера в защитительную роль Бога, впитанная с молоком матери, при желании позволяла любому находить такого рода признаки. Особенно это было действенно, когда просьбы касались внутренних проблем самого молящегося: о «ниспослании утешения в горе», «умножении сил в многотерпенье», «даровании выздоровления от болезни» и т. п. Старец Зосима в «Братьях Карамазовых» Ф. М. Достоевского хорошо, на наш взгляд, раскрывает эту психотерапевтическую роль религиозных представлений, выраженных в данном случае через молитву: «Каждый раз в молитве твоей, если искренна, мелькнет новое чувство, а в нем и новая мысль, которую ты прежде не знал и которая вновь ободрит тебя; и поймешь, что молитва есть воспитание».

Бог выполнял функции своеобразного духовного зеркала, в которое привычно и повседневно смотрелся человек, выверяя в нем чистоту и праведность своего морального облика. Заметив тот или иной «непорядок» в своем «духовном обличье», обращался опять же к Богу с просьбой дать силы для устранения «недостатков» в поведении или помыслах. Такого рода психогигиенические процедуры, безусловно, способствовали большей устойчивости нервной системы. Свидетельством действенности такого рода психокоррекции может быть, например, запись в дневнике Л. Н. Толстого: «Пропел эти тридцать пять дней не дурно. Были тяжелые настроения, но религиозное чувство побеждало».

Действенным, активным началом реализации просьб, которыми «озадачивали» Бога, реально был сам человек с его эмоционально-напряженным ожиданием и верой во всемогущество заступника. Постоянное отслеживание собственного облика и своей сущности с точки зрения «божеских норм» и систематическое, иногда даже бессознательное, стремление корректировать себя при отклонении от этих норм и представляло не что иное, как специфическую форму общения человека с самим собой.

По-видимому, этот своеобразный психологический рычаг еще какое-то время будет сохраняться, пока человек не выработает и не закрепит в психике механизмы полной собственной самоуправляемости. В этом случае Бог как бы переместится из внешнего мира внутрь, в сознание человека, и человек, общаясь с ним, будет обращать внимание уже непосредственно на содержание своей собственной духовной жизни, а не обращаться к небу.

Показательно, что в настоящее время стало необычайно популярным среди населения многих стран использование в целях самоорганизации своей психической жизни различных элементов восточных религий: медитаций, аутогенных тренировок, самогипноза и т. п. Причем в подавляющем большинстве случаев понятие Бога как сверхсилы практически не используется. Человек обращается непосредственно к своим собственным внутренним силам, активизирует и организует их, тем самым повышая свою жизненную устойчивость, веру в жизнь и ее разумное устройство. Эти примеры говорят о том, что организация психической деятельности я самочувствия вполне может находиться в ведении самого человека.

Правомерно в связи с вышесказанным может прозвучать вопрос: есть ли смысл выбивать религиозную опору из-под ног у искренне верующего человека? Думается, что, кроме вреда, это не принесет ничего. «Теряя Бога», верующий человек лишается, помимо многих положительных моментов, мощного рычага самоорганизации в условиях, когда он больше всего ему нужен, поскольку, как правило, именно за ним человек и обращается к религии, так как не имеет такого рычага внутри себя.

Нередки случаи, когда человек, не справляясь с какой-либо кризисной ситуацией самостоятельно, становится адептом религии, пытаясь возвратить себе устойчивость духа, приумножить спои внутренние силы. Характерно, что в периоды больших социальных потрясений возрастает число людей, возвращающихся или вновь приобщающихся к религиозной вере. Иными ело вами, трудная кризисная ситуация как бы проявляет несформированность в психике значительного количества людей необходимых элементов механизма саморегуляции, поэтому они вынуждены задействовать структуры филогенетически более древние, исторически тесно связанные с религиозным компонентом мировоззрении.

Самоочеловечивание личности и гуманистические религии

Существуют весьма различные точки зрения на проблему формирования механизмов саморегуляции психики человека с помощью религии. В принципе все разнообразие мнений можно свести к двум основным подходам решения этого вопроса, представляющим собой теоретическое выражение двух исторически взаимосвязанных этапов развития рефлексивных механизмов человеческой психики. В крайних же своих формах эти подходы исключают друг друга.

Разработка первого из них была осуществлена Д. Фейербахом в рамках исследования общих проблем происхождения и сущности религии. Отличительной чертой, определяющей особенности подхода Фейербаха к анализу психологических основ религиозного способа самоопределения, является утверждаемое им положение о чувственной природе религии, о принципиальной тождественности чувственного и религиозного. Религия, считает Фейербах, взывает не к разуму, а к чувству, к исканию блаженства, к аффекту страха и надежды, поэтому Бог для человека есть не что иное, как неограниченное свободное чувство. Но это чувство человеком целиком обращено на себя самого, ведь не о Боге заботы человеческие, но только о себе самом: «Человек в боге и чрез него ищет только самого себя». В соответствии с таковым пониманием предмета, содержания религии философ считал необходимым на место любви к Богу поставить любовь к человеку, на место веры в Бога — веру человека в самого себя, в свою силу. Полагая религиозное чувство естественным свойством человеческой души, Фейербах видел в религии, религии любви, достойное человека умонастроение, определяющее внутреннюю организацию его души и характер поступков. Если для одного из начальных этапов развития психики человека такой подход и имеет какие-то основания, то в определении реальных условий, обеспечивающих становление разумной организации внутренней жизни человека он не может считаться достаточным. Гораздо предпочтительнее в этом отношении выглядит подход, основы которого заложены К. Марксом, утверждавшим, что религиозное мировоззрение есть иллюзорная «опора духа». «Критика религии, — писал Маркс, — освобождает человека от иллюзий, чтобы он мыслил, действовал, строил свою действительность как освободившийся от иллюзий, как ставший разумным человек».

На более высоком уровне своего исторического развития человек, на наш взгляд, сможет и должен обойтись без этого механизма регуляции и саморегуляции психики, но не прежде чем сложатся определенные социально-экономические условия, представляющие возможность для реализации разумных потенций человеческой психики к образованию этих механизмов.

Наиболее близко к позиции Фейербаха примыкает психоаналитическая теория религии 3. Фрейда, основы которой изложены им в работе «Навязчивые действия и религиозные обряды». Фрейд исследует причины сходства ритуальных религиозных отправлений и навязчивых действий невротиков. Он приходит к мысли, что есть основание «представить невроз навязчивости как патологическую параллель к возникновению религий и рассматривать невроз как индивидуальную религиозность, а религию как всеобщий невроз навязчивости».

Взгляд на религию как следствие ненротизаиии человека поддерживается многими. В частности, английский антрополог Ф. Гальтон считал, что эволюция еще не успела сформировать совершенные, устойчивые механизмы психики человека. Советские авторы Я. Я. Рогинский, С. Н. Дазыденков также видят причину в слабости и ранимости центральной нервной системы человека, в ее филогенетической «юности».

Не исключено, что невротизация способствовала распространению религии, так как она организацией искусственных внешних воздействий, регламентацией процессов жизнедеятельности восполняла слабость внутренних механизмов саморегуляции и самоорганизации человека. Но религиозность была свойственна всем членам общества, в том числе и тем, кто обладал сильной, уравновешенной нервной системой, менее всего поддающейся процессам невротизации. Причина скорее в другом, в неподготовленности психики к саморегуляции, в неразвитости процессов автокоммуникации.

Близкое к излагаемому в этой работе понимание проблемы происхождения религии развивает Э. Фромм. «Мы должны, — говорит Фромм, — интерпретировать невроз как индивидуализированную форму религии, более конкретно — как регрессию к примитивным формам религии, противоречащим официально признанным образцам религиозного мышления». В современном обществе, считает он, существует немало различных форм примитивных религий и культов, индивидуализированных форм религии, то есть различного рода неврозов. Наличие этих примитивных форм религии свидетельствует о регрессе человека и человечества. Противостоять этому негативному процессу могут только монотеистические религии, только им под силу организовать и «спасти человека».

Фромм делит все религии на два типа: авторитарные и гуманистические. Непременной чертой авторитарных религий (к ним он относит все мировые религии за исключением буддизма) является признание особой высшей силы, управляющей судьбой мира и людей. Человек, согласно учениям религий данного типа, беспомощен, пассивен, весьма несовершенен.

К гуманистическим Э. Фромм относит религии, в центре которых находится человек: буддизм, даосизм, дзен-буддизм, раннее христианство, религию разума времен Великой французской буржуазной революции, а также учения Сократа и Спинозы. То есть гуманистические религии у него включают и некий спектр социально-мировоззренческих учений. Следовательно, религия определяется им достаточно широко, как система идей и действий, признаваемая какой-либо группой людей и предоставляющая индивиду объект поклонения, направляющая человека, через развитие способности «любить других так же, как самого себя», на воспитание чувства солидарности со всеми живыми существами, населяющими землю. В такой религии целью индивида становится «самореализация», достижение нравственных высот. Главным же арбитром, отделяющим нравственный поступок от греховного, выступает внутренний голос (совесть), «страж нашей целостности, взывающей к нам самим, когда есть опасность потерять себя». Соответственно и психологическая реакция на грех в этом случае принципиально иная, чем в традиционных религиях. В случае сомнения в моральности своего поведения или явного отклонения от норм нравственности человек обращается прежде всего к самому себе, своему внутреннему миру и интенсивно рефлексирует, общается с самим собой, а не с абсолютом вне себя и мира. В результате реализуется целая цепь психических явлений: осознание и переживание греха, страдание и возможный катарсис, формирование установки на последующее моральное совершенствование. Таким образом, предпосылки для подлинного общения с собой, формирование соответствующих психологических структур возникают уже в недрах гуманистических религий.

С точки зрения влияния религии на совершенствование регуляторных механизмов центральной нервной системы можно говорить о том, что авторитарные ее формы представляют собой преимущественно внешние рычаги воздействия, развивающие в основном механизмы пассивно-регулятивного характера. В гуманистических же религиях, наоборот, создались возможности для зарождения и развития в психике человека активного творческого начала.

Понимая недостаточность усилий совершенствования человека, его сознания, психологических механизмов саморегуляции только с помощью идеологических, религиозных воздействий, Фромм пытался разработать модель идеального общества. Он создал свой вариант «здорового общества» — «гуманистический коммунитарный» социализм, противопоставляемый им «патологическому», «больному» современному обществу, где человек стал вещью. Решающим шагом в создании нового общества, по мнению Фромма, должна быть «революция духа». В качестве основного ее инструмента он предложил «гуманистический психоанализ», социальную терапию, призванную помочь нравственному совершенствованию людей, пробуждению их «гуманистической совести». Вместе с тем решение этой задачи он тесно увязывал с коренными сдвигами в экономике, политике, социальной структуре. Для этого необходимо в первую очередь сменить основные социальные приоритеты бюрократически управляемого индустриализма, при котором максимум производства и потребления является самоцелью, на приоритеты гуманистического индустриализма, подчиняющего все элементы целям полного развития человека и всех его способностей, в том числе способностей любить и мыслить.

Гуманистическая религия в таком обществе остается основной духовной силой совершенствования человека в соответствии с теми идеалами, которые сформируются в таком обществе. Заостряя внимание на невротическом характере действий человека, Фромм показал, что основное направление совершенствования человека должно осуществляться не через совершенствование собственных механизмов саморегуляции, а с помощью гуманистической религии, которая призвана трансформировать болезненное состояние человека в нормальное, а потом «улучшать» его и совершенствовать.

Во многом близки но духу концепции Фромма взгляды другого американского психолога, А. Мослоу, который в религии также видит основное средство совершенствования человека. Анализируя происхождение и роль религии в современном обществе, о» ориентируется на идеал здоровой, полноценной личности, цель которой — «стать тем, чем она может стать». Высшие переживания-важнейшая потребность личности, считает Мослоу, фундаментальная характеристика процесса ее самоактуализации, реализующегося в творческих видах деятельности: творчестве ученого, художника, изобретателя. В соответствии с такой концепцией развития человека, его психики он разделяет всех людей на испытывающих высшие переживания и не имеющих таковых. Причину их отсутствия у последних он усматривает в том, что духовная жизнь человека оказалась целиком отданной на откуй религии. Наука, которой следовало бы, по мнению Мослоу, в первую очередь заняться «улучшением» человека, от этой роли уклонилась. Искусственное отделение ценностей от научного знания, призванного осуществлять теснейшую связь с реалиями практики, привело к тому, что для науки стали характерны сциентистские, технократические тенденции, фактически полное невнимание к духовным запросам человека, переустройству общества, его гуманизации.

Таким образом, большинство авторов рассмотренных концепций считают, что процессы формирования механизмов саморегуляции психики человека, его сознания определяются в основном воздействием идеальных факторов: религии, науки, идеологии. Причем первый из них является основным. Такой подход не позволяет им выйти за рамки идеалистической схемы анализа сложнейшей системы детерминации и самодетерминации человеческого сознания, взаимодействия основных элементов его структуры, обнаружить реальные причины формирования механизмов саморегуляции.

В результате критического анализа основных точек зрения на проблему, в ходе которого мы опирались на методологические положения разработанного Марксом подхода к определению сущности религии, фиксирующего самые общие социальные причины и условия освобождения человеческого духа, становления сознания, мы вновь приходим к выводу о том, что религия возникла и существует в силу того, что она служит дополнительным механизмом регуляции центральной нервной системы человека. Косвенным образом это свидетельствует о том, что основные причины, определяющие структурные компоненты сознания, взаимозависимость основных элементов рефлексивного механизма психики, следует искать, анализируя сложную сеть взаимосвязей этих элементов и содержания человеческого сознания, отражающего реальную практику, основные сферы жизнедеятельности индивида. Опираться в этом анализе целесообразно, на наш взгляд, на теорию специализации полушарий мозга, взаимодействие которых отвечает за физиологическое обеспечение рефлексии как диалога человека с самим собой, диалога внутреннего «Я» и «не-Я», сознания и самосознания.

Межполушарная асимметрия мозга — механизм совершенствующейся саморегуляции

В результате эволюции, развития психики человека, его сознания и самосознания совершенствовались и структуры мозга как материального носителя этих функций. Возникла так называемая межполушарная асимметрия мозга. Порожденная растущей социализацией человека, полушарная асимметрия наложила существенный отпечаток на отражательные и логикоэвристические функции мозга.

Считается общепризнанным, что качественный скачок в процессе становления человека, обусловивший развитие речи, логического мышления и сознания, был совершен благодаря структурному развитию левого полушария. Более того, некоторые исследователи считают, что «мысли и знании может иметь только левое полушарие». Правому же полушарию, наоборот, приписывается функция преимущественно эмоционального реагирования. Однако более детальное ознакомление с состоянием данного вопроса показывает, что дело обстоит значительно сложнее.

Крупнейшие советские специалисты в этой области Н. Н. Брагина и Т. А. Доброхотова пишут о том, что в настоящее время сформулированы в литературе по крайней мере четыре гипотезы об участии полушарий мозга в формировании эмоциональных реакций и состояний. Эти гипотезы состоят в следующем:

1. Оба полушария ответственны за формирование разных, а именно отрицательных и положительных эмоциональных состояний. Механизмы отрицательных, как более древних, эмоций находятся в правом, положительных (сравнительно молодых в эволюционном плане) — в левом полушарии.

2. Все эмоциональное состояние, настроение человека как более или менее стабильная установка чувств, соотношений отрицательных и положительных переживаний определяется активностью структур главным образом левого полушария,

3. Все эмоциональное состояние человека формируется при ведущей роли функционирования правого полушария мозга.

4. В формировании эмоционального состояния участвуют оба полушария. Эмоциональные переживания определяются главным образом активностью структур левого полушария (словесный отчет о переживаниях). Эмоциональная экспрессия в двигательной (выразительность переживаний) и чувственной (опознание эмоциональной окраски поведения других людей) сферах обеспечивается главным образом структурами правого полушария.

Как видно, из четырех приведенных точек зрения три свидетельствуют в пользу большей или меньшей причастности правого полушария к формированию эмоциональных реакций.

Сами авторы, связывая эмоциональные состояния с восприятием времени и пространства, разделяют точку зрения, сформулированную в четвертом пункте. Они утверждают, что оба полушария имеют отношение к формированию эмоционального состояния человека, но переживания при этом бывают различного характера. Так, тоскливая депрессия наблюдается обычно при поражении правого, а тревожная депрессия — левого полушария. При этом различие специфически психического содержания сочетается с обращенностью всей психики больных в разные времена. Больные с тоскливой депрессией — в прошлое, больные же с тревожной депрессией обращены скорее в будущее.

Такое утверждение представляется обоснованным, если учесть, что именно левое полушарие па основе процессов аналитического и эвристического мышления осуществляет функции долговременного прогнозирования, позволяющие, кроме всего прочего, предвидеть изменения собственной личности под воздействием как своих усилий, так и жизненных обстоятельств. Известно, что эта функция свойственна только человеку. Поэтому вполне естественно, что филогенетически более старая функция эмоционального реагирования на наличные, текущие ситуации и их следовые процессы (переживания прошлого) привязана к структурам правого полушария.

С этой точки зрения следует признать, что регуляция поведения посредством отрицательных эмоций является филогенетически более ранней и в значительной степени ориентирована на избегание наличных воздействий. Результаты исследований показывают, что такого рода регуляция осуществляется с участием механизмов правого полушария. Говоря о преимуществе в эмоциональном реагировании правого полушария, следует упомянуть и о том, что высокая его активность способствует успешному процессу функциональных перестроек иммунных и других внутренних систем организма при воздействии экстремальных условий.

Характерно, что межполушарные взаимоотношения меняются в зависимости от степени экстремальности воздействия. В субэкстремальных условиях наблюдается относительное возрастание функциональной активности правого полушария. Оно становится особенно чувствительным к эмоционально значимой информации. Интересно, что восприятие при этом индифферентной информации существенно снижается. Следовательно, можно говорить о том, что в экстремальных условиях с помощью правого полушария происходит избирательный анализ поступающей информации, с предпочтением эмоционально значимой за счет индифферентной. Это способствует более быстрой адаптации человека в сложных условиях. Такая реакция рассматривается в качестве компенсаторной, так как она сочетается с успешным выполнением разнообразных функциональных задач.

Нарастание выраженности экстремального воздействия и его длительности приводит к снижению функциональной активности не только левого, но и правого полушария (несмотря на активационные показатели со стороны вегетативных систем). Все это рассматривается как проявление декомпенсации приспособительной реакции центральной нервной системы, срыва адаптивного процесса. При этом вступает в действие ряд защитных механизмов: уменьшение эффективности обработки правым полушарием значимой информации, снижение психической установки на эффективность деятельности и т. п. Такое ограничение возможностей правого полушария приводит к срыву эмоциональной регуляции и, как результат, к возможному возникновению состояния патологического реагирования. протекающего по типу неврозов.

Проведенные нами исследования позволяют уточнить и скорректировать связь адаптационных процессов с функциями обоих полушарий. Возможно, что базовые биологические адаптационные явления в организме на уровне обменных процессов имеют и более тесную связь с правым полушарием. Однако на информационном, психологическом уровне, как показали эксперименты, в приспособительных реакциях участвуют оба полушария. Ведущим может быть каждое из них. Все зависит от характера задачи. Эти данные позволяют объяснить тот неизвестный раньше факт: вектор межполушарной асимметрии не имеет постоянной направленности и колеблется в значительных пределах, даже в естественных условиях. Так, например, в утренние часы у здорового человека тонус левого полушария, даже без функциональной нагрузки, бывает более высоким, чем вечером, когда возрастает правополушарная асимметрия.

Именно с этой точки зрения можно объяснить, например, данные, полученные при обследовании больных гипертонией.

Предварительно следует сказать, что биологическими предпосылками обусловлено: межполушарная асимметрия головного мозга у мужчин в среднем образуется за счет преобладания тонуса левого полушария, тогда как у женщин чаще ведущим бывает правое полушарие.

При исследовании этой функции у больных гипертонией выявилась ее своеобразная инверсия: в мужской группе имело место преобладание функционального тонуса правого полушария, тогда как в женской — левого. Следовательно, имеется основание говорить о том, что контингент больных артериальной гипертонией складывается из лиц, у которых но каким-то причинам произошло извращение нормальных межполушарных взаимоотношений, повлекших нарушение деятельности сосудистой системы.

Можно предположить, что причиной возникновения психосоматических нарушений при гипертонии, наряду с другими факторами, является хроническое утомление ведущего полушария головного мозга, в результате чего резко снижается его тонус и доминирующую роль берет на себя противоположное полушарие. Это обстоятельство, в свою очередь, затрудняет реализацию прежних жизненных установок и стереотипов личности. Таким образом, складывающийся функциональный порочный круг способствует поддержанию психосоматического расстройства. Эти допущения оказались справедливыми, так как в экспериментах (с трехсуточной непрерывной деятельностью) оказалось, что межполушарная асимметрия может меняться на противоположную в связи с сильным утомлением.

По-видимому, в связи с тем, что функции правого полушария являются филогенетически более старыми, многие авторы считают их как бы застывшими на том уровне развития, какой был достигнут высшими млекопитающими. Эту точку зрения оспаривает советский психофизиолог В. С. Ротенберг.

Конечно, одной из отличительных черт человека, сформированных в процессе эволюции, является возникновение преимущественно левополушарного символического мышления и обусловленного речью сознания. Такое фундаментальное изменение функций левого полушария не могло не сказаться как на работе мозга в целом, так и на содержании деятельности правого полушария. В результате оно стало отвечать за образную компоненту мышления, то есть за создание многозначных контекстов. А это уже предпосылка для формирования свойственных только человеку свойств и качеств, таких, как, например, художественное, образное мышление, являющееся одним из условий становления доброты, способности к сопереживанию и сочувствию. Нет необходимости лишний раз подчеркивать, что художественное мышление, способность к созданию и восприятию произведений искусства принципиально отличается от непосредственно-чувственного восприятия мира, общего свойства как для человека, так и для высших животных. В принципе оно не претерпело существенной эволюции в процессе филогенеза. Более того, в связи с развитием понятийного мышления это свойство в какой-то степени у человека даже редуцируется и представитель современной цивилизации уже становится не способен к проявлению, например, того «звериного» чутья к опасности и потенциальной угрозе, которое свойственно примитивным народам.

Безусловно, непосредственное чувственное восприятие мира также является прерогативой правополушарного мышления и исходной предпосылкой к развитию мышления художественного, однако последнее представляет собой качественный скачок, отделяющий человека мыслящего от животных не в меньшей, если не в большей степени, чем понятийное мышление. То же самое относится и к творческим способностям в целом. Творчество человека несопоставимо с теми комбинаторными возможностями, которые в сложных ситуациях обнаруживают высшие животные.

Специализация полушарий — основной путь эволюции мозга, и в первую очередь человеческого мозга, недаром у человека она и выражена больше всего — результат и вместе с тем условие для полноценного общения человека с самим собой, становления его сознания и самосознания. Если правое полушарие, так же как у высших животных, моделирует наглядночувственный внешний мир, то левое — специализируется на логическом (причинно-следственном) анализе природы такого рода моделей. Очень важно, что такому анализу способны подвергаться не только наличные ситуации, но в еще большей степени — ситуации, являющиеся достоянием прошлого, по крайней мере, те из них, которые человек по каким-либо причинам считает значимыми. Как правило он переосмысливает их многократно и с различных точек зрения. Такая отстраненность позволяет не только проникать в существо процессов объективного мира, но и в самого себя, в свой внутренний мир. Это не всегда было так. По крайней мере, в те времена, когда человек, его жизнь, «сознание» были непосредственно вплетены в ткань жизни, а действия были исключительно ситуативны. Или, например, когда психика человека нуждалась в коллективном сознании как инструменте стабилизации, вынесенной вовне субъективности, без которой просто невозможно было само существование, освоение и мира и себя. Образование полушарий, сложившиеся механизмы их взаимодействия позволяют человеческому индивиду создавать, а не просто отражать общественный и природный миры, в том числе и самого себя, в самом себе. Принцип работы, взаимодействия полушарий при этом можно себе наглядно представить на примере человека (левое полушарие), смотрящегося в зеркало (правое полушарие). Вначале смотрящий обозревает свой общий вид и, допустим, оказывается им недоволен. Далее он начинает уточнять, что именно ему не нравится (бледность лика, новая морщинка и т. п.). Это служит поводом к размышлению о причинах такого рода изменений, а может быть, и к осуждению себя за некоторые нарушения режима, скажем питания, и к решению исправиться в самое ближайшее время. Вот примерная схема, «развертка» основных этапов саморефлексии, реализующая этот принцип.

Интересно отметить, что если человек долгие годы занимается только рутинной работой, не требующей продуктивных операций мышления, асимметрия межполушарий, психических функций развивается у него слабо. С трудом обнаруживается она и у больных олигофренией, угасает и сглаживается у стариков, не занятых умственным трудом. Как показывают исследования, проведенные в неврологической клинике Первого московского медицинского института, асимметрия заметно ослабляется и у больных неврозами, то есть функция саморефлексии, способность общения с самим собой у такого рода больных затрудняются.

Надо сказать, что несовершенство процессов самоуправления и саморегуляции психики человека очень часто бывает обусловлено дефицитом информации, необходимой для своевременной организации адаптивных реакций. Широкое использование в будущем синергетических компьютерных систем, вероятно, поможет человеку получать более полную информацию, в том числе и прогностического характера, на любом из этапов его жизни и деятельности и тем самым значительно расширит существующие возможности саморегуляции, которые большинство из нас используют пока не слишком осознанно.

Особенности психофизиологических механизмов общения с собой

Сформировавшаяся в процессе филогенеза разветвленная система органов чувств (каждый элемент которой отвечает за отражение определенных свойств окружающей среды) предопределяет способность психики каждого нормального человеческого индивида к более высоким уровням психического отражения, нежели у высших животных.

Современная теория познавательных процессов выделяет три основных уровня психического отражения: чувственный, уровень представлений и словесно-логический.

Ощущения и восприятия, относящиеся, как уже говорилось, к первому, чувственному уровню, являются исходными базовыми формами образного отражения. Они возникают при непосредственном воздействии предметов и явлений объективной действительности на органы чувств. Возникая на самых начальных ступенях психического развития и изменяясь в различные возрастные периоды, ощущения и восприятия во многом определяют специфику отражения индивидом действительности, в том числе и самого себя. И как биологического организма, и как «вместилища» или «воплощения» «Я», во всех его внешних особенностях и внутренних самоощущениях.

Представления человека о собственной сущности и своих возможностях в каждый период жизни существенно различны. Они зависят от особенностей психического отражения, присущих каждому возрасту, придающих формируемому «Я-образу» определенную специфичность, окраску. Чисто эмоциональное различение себя от другого появляется у человека еще в младенческом возрасте, на третьем месяце жизни. Около восьми месяцев в отдельных случаях ребенок уже начинает узнавать себя; между восьмью и двенадцатью — он может уже различать свои отдельные внешние свойства; между годом и двумя — пол, возраст, собственные черты в различных ситуациях осознаются достаточно устойчиво. Хотя внешность занимает существенное место в детском образе «Я», преобладающий интерес сосредоточивается вокруг своей «деятельностной сущности», проявляющейся в характерных для этого возраста сферах: развлечения, спорт, коллекционирование и т. п. В подростковый и юношеский период жизни внимание сосредоточивается на оценке своего' тела и внешности, происходит придирчивая, иногда болезненная «ревизия» своих внешних данных.

Второй уровень психического отражения — это уровень представлений. Представление возникает в результате воспроизведения в сознании ранее воспринимавшегося предмета или явления. Основа тут — образная память и воображение. Если образная память служит фиксации и последующему воспроизведению образов, то воображение — созданию новых образов посредством преобразования тех, которые отложились в памяти.

Формирование представлений — это качественно иная ступень развития познавательных процессов. На этом уровне возникают элементы обобщения и абстрагирования. Предмет представлений обособляется от присущего для него фона и в новом этом качестве приобретает некоторую абстрагированность, самостоятельность. В процессе умственного развития человек овладевает особыми способами оперирования представлениями: мысленного расчленения объектов и объединения их признаков в одно целое, то есть различного рода комбинациями и рекомбинациями — основой для творческого, художественного или рационального мышления.

Психическое отражение на уровне представлений, мышление образами очень характерно для юношеского возраста, когда временами на молодого человека буквально наплывают безудержные «фантазии», основное содержание которых заключается в «примерке» на себя самых разнообразных ролей. Наряду с естественными для этого возраста мечтаниями на тему отношений с противоположным полом, представляемые ролевые ситуации все же чаще бывают связаны с той или иной профессией. Способность варьировать представления, «манипулировать образами» у взрослых людей бывает выражена не так отчетливо, но ее наличие является непременным условием и показателем творческих способностей. В плане общения с собой развитое образное мышление, в сочетании с умением концентрировать внимание, предоставляет человеку возможность успешного овладения методами саморегуляции.

Третий уровень психического отражения — словесно-логическое мышление, речемыслительный процесс. Это уровень понятийного отражения, рационального познания, когда в предмете или явлении вскрываются глубинные, сущностные основы, взаимосвязи, структуры. На этом уровне как бы разрываются ограниченные рамки непосредственной конкретности и очевидности, обыденного опыта, происходит его углубление за счет подключения к огромному багажу знаний, выработанных человечеством. Предметная область индивидуального познания на этом уровне приближается к той, которая раскрывается общественно-исторической практикой, то есть становится практически безграничной. В процессе понятийного мышления человек оперирует абстракциями и обобщениями, зафиксированными в знаках и в знаково-символических системах. Наиболее развитой и всеобщей знаковой системой является язык.

Роль речемыслительных, знаково-символических средств в процессах саморефлексии является опорной, определяющей. В словах в конечном итоге человек фиксирует свое состояние или же причины душевного дискомфорта, психологического конфликта. Посредством речи осуществляется автокоммуникация, с помощью и в результате которой обсуждаются и осознаются пути выхода из конфликтов, кризисных ситуаций. В ходе диалога с самим собой человек как бы отстраняется от своего привычного образа, от шаблонного видения каких-то конкретных трудных обстоятельств. Появляется потребность взглянуть на них и на себя со стороны, более критично. А это возможно только с общечеловеческой, «философской» точки зрения, позволяющей за обыденными заурядными явлениями и событиями усмотреть определенные жизненные закономерности, по-новому оценить сложившуюся обстановку, найти более основательные и приемлемые варианты выхода из нее.

Может сложиться впечатление, что все три формы (уровня) психического отражения (особенно образная и понятийная) представляют собой отдельные, не связанные друг с другом процессы противоположного характера. В обыденном понимании они зачастую противопоставляются как чувственное и рациональное в мышлении. В реальном же познавательном процессе эти элементы, стороны сознания органически взаимосвязаны, непрестанно переходят одна в другую, «дополняют» друг друга. Они неразрывны и не существуют раздельно.

Все три уровня отражения интегрируются, объединяются в образе предмета или явления, процесса или действия как внешнего, объективного, так и внутреннего, субъективного мира, например, в образе «Я». Благодаря многоуровневости образа отражаемый в нем предмет или явление представляется человеку в многообразии своих свойств и отношений.

Ведущим, регулирующим все процессы отражения у человека выступает словесно-логический «слой», уровень сознания. Благодаря его организующей все содержание сознания роли человек может достаточно легко и свободно переходить от настоящего к будущему и прошлому, от начального момента деятельности к конечному и, наоборот, может приводить в систему спои представления о мире и о себе самом.

В интересующем нас образе «Я» представления о внешнем, объективном мире (как результат деятельности сознания) противостоят представлениям о себе самом (результату процесса самосознания), как «Я» противостоит всему, что «не-Я». Таким образом, саморефлексия, общение человека с собой происходит исключительно внутри собственного сознания, которое становится специфическим объектом автокоммуникации. Противостояние психологических механизмов отражает противоречивость содержания сознания, диалектику жизни: природной и социальной действительности, процессов познания и деятельности.

Общеизвестно, что человеческая личность, ее внутренний мир никогда не проявляются в виде полного, гармоничного единства своих составляющих. Любой человек постоянно «разрывается» между противоположными стремлениями, взглядами, интересами, почему и не всегда последователен в своих действиях, нередко оказывается ниже своих же собственных убеждений и идеалов. Эго дает основание говорить о той или иной «расщепленности» личности, о нашем «лучшем» и «худшем» «Я», о том, что каждому приходилось претерпевать весьма различные по своему качеству действия и поступки, нередко совершенно неожиданные для самого себя. Ф. М. Достоевским, пожалуй, впервые было отмечено, что двойственность личности проявляется не только на логическом, но и на эмоциональном уровне, когда принимаемое решение не поддерживается чувственной сферой и даже противоречит принятому решению. Так, в романе «Преступление и наказание», в том месте, где описывается состояние Раскольникова в период планирования им своего преступления, Достоевский специально подробно останавливается на этом обстоятельстве: «Заметим кстати одну особенность по поводу всех окончательных решений, уже принятых им в этом деле. Они имели одно странное свойство: чем окончательнее они становились, тем безобразнее, нелепее тотчас же становились и в его глазах. Несмотря на всю мучительную внутреннюю борьбу свою, он никогда, ни на одно мгновение не мог уверовать в исполнимость своих замыслов, во все это время. И если бы даже случилось когда-нибудь так, что уже все до последней точки было бы им разобрано и решено окончательно и сомнений не оставалось бы уже никаких, — то тут-то бы, кажется, он и отказался от всего, как от нелепости, чудовищности и невозможности». Противоречивость сознания (в определенных пределах) есть явление, характерное для нормального человека. Тем более это его свойство проступает в экстремальных ситуациях, наподобие той, в которой оказался Раскольников при исполнении своего замысла. «Окончательным своим решениям он продолжал всего менее верить, и когда пробил час, псе вышло совсем не так, а как-то нечаянно, даже почти неожиданно». Впечатление «рыхлости» логики в собственных поступках создавалось у него прежде всего потому, что все его решения принимались преимущественно на эмоциональном уровне. Раскольников не давал себе труда тщательно обдумывать свои действия и убедить себя в их безусловной необходимости, результате они отражались в его сознании как какие-то нереальные, отчужденные, происходящие как будто и не с ним.

Проблема двойственности «Я» озадачивала людей во все времена. Особенно остро ее чувствовали писатели и поэты. Трудно удержаться от того, чтобы не привести одно из наиболее ярких стихотворений И. Анненского, в котором очень точно, на наш взгляд, выражена сложная рефлексивность человеческой личности.

Довольно интересны наблюдения упоминавшегося уже М. Чехова, которого двойственность человеческого «Я» интересовала с точки зрения психологии творчества. Он считал, что одаренный человек отличается прежде всего тем, что в нем постоянно происходит борьба между его высшим и низшим «Я». Каждое из них ищет господства над другим. В обыденной жизни победителем чаше оказывается низшее «Я», со всем его честолюбием, страстями и эгоистическими устремлениями. В творческом же процессе побеждает (и должно побеждать) другое «Я». Если низшее «Я», но его мнению, вообще склонно отрицать существование высшего и приписывать себе его силы, способности и качества, то высшее, напротив, признает существование своего двойника, но отрицает его рабовладельческие и собственнические инстинкты. Оно хочет сделать его проводником своих идей, чувств и сил. «Пока низшее говорит «Я» — высшее принуждено молчать. Но оно может освободиться от него, оставить его, выйти (частично) из него, и тогда оставленное «Я», в свою очередь, умолкает, замирает. Наступает род раздвоения сознания: высшее становится вдохновителем, низшее проводником, выполнителем. Интересно, что высшее само в это время также становится проводником».

Содержание собственного «Я» человека изменяется в процессе жизни, особенно остро и сильно это ощущается в периоды полового созревания и мужания. В это время и думается и чувствуется иначе, человек с удивлением обнаруживает изменения в собственной личности, новые или неизвестные ему дотоле стороны. Немецкий философ и психиатр К. Ясперс считал, что в этот период жизни всплывает из неосознанной сферы психической деятельности такое количество «нового материала», влияющего на душевную жизнь, получается-такая масса новых впечатлений и переживаний, что у индивидуума возникает непривычное чувство совершающихся кардинальных перемен внутри, в сердцевине своей самости. Переживание перемен в содержании собственной личности может произойти в любой момент жизни. Короче и лучше И. Заболоцкого об этом вряд ли скажешь:

Когда переживание недостатка целостности «Я» становится особенно резким и длительным, захватывая всю сферу сознания, происходит то, что называют расщеплением личности — явление, при котором часть духовной жизни обосабливается от всего остального ее содержания, подавляя и оттесняя его на периферию сознания. Люди с такими психическими нарушениями утверждают обычно, что их личность совершенно переменилась, старая ее «ипостась» утратилась настолько, что его «Я» уже не прежнее «Я». Такое состояние изменения и утраты личности получило название деперсонализации. Практика показывает, что явления деперсонализации могут возникать эпизодически, время от времени, иногда же они становятся очень стойкими. В последнем случае больные постоянно жалуются на то, что «он — это не он», что вместо него появился кто-то другой, который вместо него ходит, ест, пьет, думает. Такой человек как бы постоянно смотрит на себя со стороны. Характерное для этих случаев нарастающее ослабление памяти чаще всего приводит к утрате способности локализовать предметы и события во времени и пространстве, устанавливать последовательную связь между событиями, впечатлениями, переживаниями. Нарушается правильность ориентировки» окружающем мире, представления о собственной личности.

Постоянная и точная пространственно-временная ориентация, опирающаяся на восприятие реальных объектов, действительно существующих в пространстве, крайне необходима для нормального течения психических процессов, в том числе и различения «Я» и «не-Я». Какое-то время этот процесс может протекать нормально, опираясь и на мысленные и образные представления, если работает автоматический внутренний механизм отметки реально текущего времени. При нарушениях последнего возникают деформации самосознания, нарушения «Я-образа».

В условиях патологии личность человека может измениться очень резко и быстро, вплоть до прямой противоположности тому, каким он был прежде: из скромного сделается хвастливым, из кроткого и мирного — драчливым, из вдумчивого и глубокомысленного — крайне поверхностным, непоследовательным, торопливым. Изменения могут быть временными, скоропроходящими, с последующим полным восстановлением психики или же длительными, прогрессирующими, ведущими к необратимым дефектам личности.

Советский психиатр В. И. Осипов подробно проанализировал в свое время случаи так называемого раздвоения личности, описанные в мировой литературе. Раздвоение личности проявляется в двойной жизни больного, то есть в двух состояниях, сильно отличающихся одно от другого по психическому складу, чертам характера. В каждом из состояний, назовем его А, сохраняются воспоминания событий, происходивших в предшествующих состояниях А. В другом, противоположном состоянии, назовем его Б. сохраняется воспоминание о состояниях Б. В состоянии А больной не знает, что происходило с ним в состоянии Б.

В литературе описаны случаи множественной личности, когда больные переживают несколько особых состояний. Так, в известной книге У. Ф. Принса «Дорис — случай множественной личности» рассказано, например, об одной женщине, обладавшей не менее чем пятью различными личностями, каждая со своим особым характером, поведением и сознанием. Современные психомодифицирующие средства позволяют в настоящее время «производить» множественную личность, разумеется, не в интересах самой личности. Пример такого рода описан в книге А.Л. Толкунова «Похитители разума». Основное его содержание таково. В 1967 году на Филиппинах был арестован некий американец, назвавший себя Луисом Анджело Кастильо. Он был обвинен в подготовке заговора с целью убийства президента Маркоса. С помощью допросов и специальной медицинской экспертизы было установлено, что данный агент был психически запрограммирован на четыре разных личности, не знающих и не помнящих одна другую. Непроизвольная же реализация каждой из них должна была осуществляться по строго установленным сигналам. Любопытно, что в каждом из этих состояний у него менялся пульс, частота дыхания, потовыделение, манеры поведения, стиль разговора. Агент после усилий медицинских специалистов в конце концов вспомнил, что проходил подготовку в специальной оперативной группе ЦРУ в лагере, где его обучали диверсионной деятельности.

Упомянем о еще одном важном моменте, касающемся исследований внутренней структуры «Я». Полноценное научное познание общения человека с собой затруднено господствовавшим до недавнего времени подходом в науке человековедения, рассыпанностью знаний по отдельным отраслям и даже специальностям. Возьмем, к примеру, современную психологию и медицину. Они «разделили» человека на две крупные части, которые дальше делят уже между собой специалисты самых разных дисциплин, имя которым легион: стоматологи, ларингологи, гастрологи, неврологи и т. д. и т. п. Но ведь человек в сущности своей единое душевно-телесное создание, где ведущим является «крыло духовности». Необходимость единого интегрированного подхода к изучению человека, особенно его внутренних душевных проблем, осознается многими исследователями — и практиками и теоретиками. «Мы хотим, — пишет известный психолог М. Коннер, — снова ощутить человеческую душу как душу, а не как громадную волну гормонов; человеческое сердце не как волокнистый влажный насос, а как метафорический орган понимания. Мы не нуждаемся в том, чтобы верить в них как в метафизические сущности, — они реальны, как тело и кровь, из которых они сделаны. Мы должны верить в них как в сущности; не как в анализируемые фрагменты, а как в целое, сделавшееся реальным в нашем созерцании их, с помощью слов, которые мы употребляем, говоря о них, с помощью способа, которым мы обращаем их в речь».

Насколько удалось нам осуществить этот синтетический, интегративный подход, судить читателю. Мы же, очертив самые общие контуры понимания с позиций психологии активности природы, предпосылок формирования механизмов реализации способности человека к общению и диалогу с собой, попытаемся теперь раскрыть условия становления и функционирования механизмов саморегуляции, проанализировать наиболее часто встречающиеся «трудные» состояния, в которые попадает человек вследствие их нарушении. Замкнем же этот круг исследования изложением основных методов коррекции, своеобразного арсенала аутопсихотерапии.