Психологические исследования, посвященные вопросам деятельности и творчества, весьма многочисленны. По-видимому, один только список основных работ занял бы больший объем, чем вся эта глава. Следует отметить, что в последние годы ученые не только изучают психологические закономерности деятельности и творческих процессов, в частности, но и пытаются найти эффективные способы активизации этих явлений.

Единого, общепризнанного определения деятельности как психологической категории пока нет. Деятельность, писал С. Л. Рубинштейн, — это «процесс, посредством которого реализуется то или иное отношение человека к окружающему его миру, — другим людям, к задачам, которые ставит перед ним жизнь». А. Н. Леонтьев уточнял: «Мы называем деятельностью не всякий процесс. Этим термином мы обозначаем только такие процессы, которые, осуществляя то или иное отношение человека к миру, отвечают особой соответствующей им потребности». В общем, это достаточно сложные формулировки, за которыми с трудом улавливается их суть. На наш взгляд, правильнее было бы говорить о том, что посредством деятельности человек реализует свои созидательные потребности. Само собой разумеется, что речь идет о разумных потребностях, в отличие от инстинктивных, имеющихся у животных. Труд привел к формированию у человека как социального существа выраженной созидательной потребности. Со временем она стала одной из основных его потребностей, распространившись с непосредственно предметной сферы и на духовную.

Человеческая деятельность, или, что является синонимом, сознательная деятельность, — это такая форма взаимосвязи человека со средой, в которой человек осуществляет сознательно поставленную цель. В зависимости от того, какие потребности в данный момент реализуются, деятельность приобретает ту или иную специфику. Основным видом человеческой деятельности является труд. К. Маркс писал: «Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит как сила природы. Для того чтобы присвоить вещество природы в форме, пригодной для его собственной жизни, он приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы: руки и ноги, голову и пальцы. Воздействуя посредством этого движения на внешнюю природу и изменяя ее, он в то же время изменяет свою собственную природу. Он развивает дремлющие в ней силы и подчиняет игру этих сил своей собственной власти… В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т. е. идеально… Простые моменты процесса труда следующие: целесообразная деятельность, или самый труд, предмет труда и средства труда»

В процессе усложнения трудовой деятельности, связанной с преобразованием природы, и по мере развития общественных отношений перед человеком вставали все более трудные задачи. Многие из них он решал испытанным методом «проб и ошибок». Думается, что именно тот интеллектуальный опыт, который накапливался им при использовании этого метода, и лег впоследствии в основу его логического мышления.

Со времен Аристотеля логическое мышление представлялось как единственно эффективный способ использования разума. Процесс мышления, как известно, складывается из ряда операций, проводимых с понятиями и суждениями. Мысля, человек определяет, обобщает, осуществляет ограничение и деление понятий, преобразует суждения, делает выводы и т. д. Совокупность этих устойчивых мыслительных форм и операций и лежащих в их основе законов и правил и составляет предмет формальной логики. Когда-то полагали, будто формальная логика является единственной дисциплиной, призванной изучать законы мышления. А. Н. Леонтьев пояснял, почему это происходило: «Так как система мыслительных операций, осуществляющих умственные действия, полностью покрывает по своему объему их содержание, то может создаться представление, будто она целиком — исчерпывает мышление, иначе говоря, будто формальная логика является единственной наукой о мышлении и ее законы суть единственные его законы». В настоящее время эта иллюзия рассеялась. Стало понятно, что формально-логический аспект изучения мышления включает лишь некоторые важные и четко определенные вопросы.

История возникновения новых идей в науке и искусстве показывает, что они далеко не всегда являются результатом чисто логических мыслительных операций. Этот иной, своеобразный вид мышления называют «нешаблонным» в отличие от «шаблонного» (логического) мышления. Нешаблонное мышление является более творческим способом использования разума.

Лучшим примером ограниченности формально-логического мышления могут служить вычислительные машины. Кибернетический подход к изучению мышления связан с пониманием человеческого мозга как сложной системы, работа которой сводится к приему и переработке информации с окончательной выработкой управляющих сигналов, причем здесь действует механизм обратных связей. С этой точки зрения и мышление как вид познания подчиняется основным кибернетическим закономерностям. Кибернетический подход позволяет рассматривать поведение человека с количественной точки зрения и использовать такие мощные познавательные средства, как теория вероятностей, теория информации, математическая логика и т. д. По мысли кибернетиков, математическое моделирование дает возможность создать модели организмов или их подсистем и точными методами исследовать их работу. Однако необходимо отметить, что в настоящее время осуществляется моделирование лишь формализованных компонентов мыслительных процессов, а эвристическое моделирование делает лишь первые робкие шаги. «Вряд ли… приходится сомневаться в том, что граница между формализуемым в мышлении и тем, что — на каждом данном этапе познания, практики и развития мышления — находится вне возможностей формализации, будет, по-видимому, всегда»

Поэтому так важен вопрос об отличиях «мыслительных возможностей» электронно-вычислительных машин и человека. Специально проведенные аналитические исследования О. К. Тихомирова показали, что процесс человеческого мышления отличается не только от жестко алгоритмических, но и от так называемых эвристических машинных процедур. Эти отличия состоят в следующем: необходимым условием развертывания мыслительного процесса является сам факт принятия задачи, означающий связывание ее с системой ранее сформированных мотивов и установок;

— процесс решения задачи характеризуется сложной динамикой операциональных и личностных смыслов; последние не всегда отражаются в речи, в символах или образах, но бывают и безотчетными;

— решение задачи сопровождается появлением новых мотивов и потребностей;

— в ходе решения задачи человек ставит перед собой новые, заранее не заданные промежуточные цели;

— поиск подходов к решению задачи дополнительно регулируется эмоциональными оценками, которые формируются в ходе решения задачи и могут неоднократно меняться.

Иными словами, мыслительный процесс человека в отличие от машинного является продуктивным и осуществляется на основе разнообразных нервно-психических механизмов, комплексы которых возникают по ходу решения задач и относятся к конкретному случаю решения. В еще большей степени продуктивный характер мыслительной деятельности выражается в самостоятельной постановке человеком новых задач. Таким образом, психологические концепции, абсолютизирующие аналогию между человеком и вычислительной машиной, могут быть квалифицированы как современные варианты механистических воззрений. Явления отражения и процессы его порождения и функционирования в мозгу человека качественно отличаются от процессов обработки информации в технических системах.

Творческое мышление занимается не только решением проблем; ему приходится иметь дело и с новым взглядом на вещи, с различного рода новыми идеями, а их появление связано с нешаблонным мышлением, ибо природе шаблонного мышления свойственны серьезные ограничения. Оба типа мышления не исключают, а дополняют друг друга. Шаблонное мышление оперирует высокими вероятностями, тогда как нешаблонное — малыми вероятностями. Если в первом случае логика управляет разумом, то во втором она его обслуживает. Творческое мышление является особой разновидностью нешаблонного мышления и для своего проявления нуждается в таланте, тогда как нешаблонное мышление (новые идеи, новый взгляд на вещи) доступно практически каждому человеку.

Именно нешаблонное мышление связывают с творческими функциями. И если в психологии до сих пор нет единого мнения по вопросу об определении деятельности, то еще больше разногласий имеется в трактовке творчества. Здесь нет необходимости заниматься анализом различных формулировок, определяющих сущность творчества. Приведем лишь две из них, отражающие наиболее типичные, хотя, возможно, и слишком общие, взгляды на этот предмет. «Творчество, — читаем в «Философской энциклопедии», — деятельность, порождающая нечто новое, никогда ранее не бывшее». «Творчество, — пишет А. Г. Спиркин, — это духовная деятельность, результатом которой является созидание оригинальных ценностей, установление новых, ранее неизвестных фактов, свойств и закономерностей материального мира и духовной культуры».

Таким образом, творчество — это создание на основе того, что есть, того, чего еще не было. При этом уровень творчества считается тем более высоким, чем большей оригинальностью характеризуется творческий результат. Для нас первоочередную важность имеет не сам по себе теоретический анализ творчества — по этому вопросу имеется множество специальных изданий. Мы рассмотрим лишь те теоретические концепции, которые обосновывают определенные методы воздействия на функции творчества и могут быть использованы непосредственно в жизненной практике.

УЧЕНЫЕ ИЗУЧАЮТ… СЕБЯ

Природа мысли есть твоя природа.

Постигаешь мысль — себя постигнешь ты.

И будешь властен над самим собою.

В. Сидоров

Исследованиям творческой деятельности уделяется в настоящее время особое внимание. Литература по науковедению, по психологии мышления и творчества весьма обширна и разнохарактерна. В последние годы на страницах ряда научных изданий были опубликованы интересные материалы по проблеме творчества, в которых делается попытка выявить его особенности, его отличие от других видов деятельности.

Советский ученый А. А. Налчаджян высказывает мысль, что определить направление исследований мышления можно по тому, как ученый решает одну из ключевых проблем творчества — проблему интуитивного «озарения». Такое название было дано психическому явлению, в основе которого лежит «неожиданное высвечивание» правильного решения творческой проблемы, поглощавшей внимание ученого многие годы. Исследователи, однако, единодушно полагают, что состояние «озарения» может проявиться лишь при определенных условиях и на определенном этапе творчества. Перечисляются, например, личностные качества, которыми должен обладать ученый для переживания «озарения». В основу обычно кладутся интеллектуальные характеристики, признаваемые наиболее ценными качествами творческого таланта: оригинальность, адаптивная и спонтанная гибкость и т. п.

Применительно к творческой деятельности считается, кроме того, важным четкое различие таких понятий, как собственно «творчество» и «продуктивность». Результаты исследований показывают, что эти понятия покрывают друг друга лишь в ограниченной степени. Продуктивный ученый может, не обладая высокими творческими возможностями, быть весьма ценным систематизатором, развивающим и оформляющим в стройную систему идеи, высказанные другими. Соответственно ученый, обладающий большими творческими возможностями, может быть малопродуктивным в смысле количества созданных научных трудов.

Интересна в этом отношении книга американского психолога Б. Гизелина «Процесс творчества» (1955 г.), содержащая высказывания 39 известных ученых, писателей и поэтов о характерных особенностях творческого процесса. Б. Гизелин принадлежит к числу тех, кто считает изучение биографий и автобиографий больших ученых важным материалом, позволяющим понять психологию творческих процессов. Многие зарубежные авторы связывают проблемы творчества с фрейдистскими и неофрейдистскими теориями. Так, согласно американскому психологу Л. С. Кюби, неспособность сознания быть творческим связана с тем, что оно логично и ограничено строго упорядоченными символами и понятиями, которые исключают возможность создания новых порядков и сочетаний, т. е. подавляют фантазию и воображение. Там же, где воображение свободно от оков логики, имеет место творчество. Именно вследствие скованности фантазии многие высокоинтеллектуальные люди с энциклопедическими знаниями оказываются малоспособными к творчеству.

А. А. Налчаджян, оспаривая эти теории, считает, что роль бессознательного в творчестве сводится в основном к предоставлению в распоряжение подсознательных творческих механизмов необходимой энергии, эмоциональных компонентов и ощущения органического благополучия или неблагополучия. Само же бессознательное мало приспособлено для осуществления творческих процессов.

Кстати сказать, огромную роль эмоционального компонента в творческом процессе признавал В. И. Вернадский. «Разве можно узнать и понять, когда спит чувство, когда не волнуется сердце, когда нет каких-то чудных, каких-то неуловимых обширных фантазий, — писал он. — Говорят: одним разумом можно все постигнуть. Не верьте! Те, которые говорят так, не знают, что такое разум, они не понимают, что волнует, что интересует в тех работах, которые считаются одними умственными работами. Мне представляются разум и чувство тесно-претесно переплетенным клубком: одна нить — разум, другая — чувство, и всегда они друг с другом соприкасаются: и когда… в этом клубке рядом мертвое и живое, — разве может быть сила, разве может быть какая-нибудь работа с помощью такого помертвелого, чуть не загнившего клубка?»

Американский психолог и педагог Г. Рагг, проанализировав обширную литературу по различным проблемам творческого процесса, сформулировал следующие требования, которым, по его мнению, должна удовлетворять формирующаяся психологическая теория творчества: указанная теория должна быть теорией всей психики, включающей как сознание, так и бессознательное, а не только одной из этих сфер; важно исходить из единства психики и тела, ведь каждый акт человека представляется цельным, интегральным актом всего организма; творческий процесс требует относительной свободы от привычек, основное внимание следует сосредоточить на изучении свободно-ассоциативного мышления в предсознательной сфере; не нужно смешивать процесс творчества с процессом решения задач; необходимо признать, что существует интуитивное и логическое и оба они важны для получения адекватного знания; творческий акт предполагает стремление индивида к идентификации (отождествлению) с изучаемыми явлениями, при этом ее основой должна выступать внутренняя интуитивная идентификация; процесс творчества требует полного сосредоточения на своем предмете, исключения каких-либо посторонних раздражений; творческое мышление должно быть охарактеризовано по преимуществу как чувственное мышление, которое первоначально выражается чаще жестами, чем словами; общая теория полного мыслительного акта должна предусматривать обе формы символов: символизм образов, жестов и словесный, логический символизм для оценки и выражения несловесно образованных концепций; целесообразно учитывать особенности организации процессов в центральной нервной системе, имеющих колебательный затухающий характер, отсюда для поддержания ее активности необходимо бессознательное накопление опыта; процесс интуитивной «настройки» на поиск осмысленного ответа является двусторонним, требующим совместного действия внутренних стимулов личности и стимулов, которые идут от внешнего мира; важно иметь в виду, что жизнь есть непрерывный ряд переходов от напряжения к облегчению, от неравновесия к равновесию и наоборот.

Согласно Г. Parry, в решении творческих задач участвуют и логическая, и эвристическая формы мышления. Логическое мышление хорошо поддается анализу и с достаточной полнотой выражается математико-кибернетическим аппаратом. Эвристическое мышление имеет место в тех случаях, когда не только мозг, но и весь организм человека начинает функционировать в режиме аналоговой системы («идентификация с изучаемым явлением»). Этот тип мышления различали уже древние восточные мудрецы, установив, что плодотворнее всего человек работает в условиях крайнего сосредоточения на объекте мысли и отключения от всех внешних воздействий.

Одним из активных исследователей проблемы научного творчества с позиций диалектического материализма являлся Б. М. Кедров. Им, в частности, был выделен ряд этапов творческого процесса и проанализировано их значение.

В книге «День одного великого открытия» на примере анализа открытия Д. И. Менделеевым периодического закона химических элементов Б. М. Кедров раскрывает содержание каждого из этапов этого, сложного процесса. Руководствуясь документальным материалом, он показывает, что все этапы творческого процесса Д. И. Менделеева были максимально сознательными. Роль интуиции в данном случае сохраняется лишь на уровне «нащупывания» идеи, которая бы объединила в систему результаты ранее полученных частных решений. Именно этот момент сам Д. И. Менделеев выразил известными словами: «Все в голове сложилось, а выразить таблицей не могу». Своеобразной формой интуитивного «озарения» явился тот факт, что к концу рабочего дня Д. И. Менделеев уснул и увидел таблицу во сне. Б. М. Кедров вполне допускает возможность появления подсознательной мысли во время сна: «…Дмитрий Иванович действительно мог увидеть во сне свою систему переписанной с черновика набело, иначе говоря, ему действительно могло присниться, будто он переписывает созданную уже им таблицу элементов в обратном порядке: в черновике элементы располагались так, что более легкие стояли под более тяжелыми; в беловом экземпляре, напротив, более легкие стояли над более тяжелыми».

Далее Б. М. Кедров заключает, что открытие периодического закона и создание системы представляют собою две взаимообусловленные, неразрывно связанные стороны единого, нераздельного творческого процесса.

Справедливо отмечая, что для совершения выдающегося научного открытия нужны такие личностные качества ученого, как решимость, чтобы не останавливаться на полпути, смелость мысли, чтобы видеть дальше и лучше своих предшественников и современников, мужество, чтобы пойти против течения и сломать веру большинства, Б. М. Кедров переходит к тем объективным обстоятельствам, которые делают необходимыми эти качества. Одним из этих обстоятельств является наличие определенного познавательного препятствия, «барьера» на пути к открытию истины, который ученому требуется преодолеть. Научное открытие, с этой точки зрения, и есть революционное преодоление познавательного «барьера».

Многих выдающихся ученых, работающих в самых различных областях науки, всегда интересовал вопрос о психологических особенностях творческой деятельности и тех условиях, которые необходимы для продуктивного творчества. Пожалуй, наиболее последовательно охарактеризовал эти условия В. И. Вернадский. Главными из них он считал следующие:

— проводить детальный анализ; видеть за частным общее;

— не ограничиваться описанием явления, а глубоко исследовать его сущность и связь с другими явлениями; не избегать вопроса «почему?»; прослеживать историю идей;

— собирать как можно больше сведений о предмете исследований из литературных источников (преимущественно научных), обращаясь к оригиналам;

— изучать общие закономерности научного познания (думать о том, как думаешь);

— связывать науку с другими областями знания, с общественной жизнью;

— не только решать проблемы, но и находить новые, нерешенные.

В последнее время появилось немало исследований, посвященных разработке различных способов активизации тех или иных условий творческого процесса, а следовательно, повышения его эффективности. Наиболее важные из этих работ рассматриваются в следующем разделе.

АКТИВАЦИЯ ПОИСКА

Для меня не подлежит сомнению, что наше мышление протекает в основном минуя символы (слова) и к тому же бессознательно.

А. Эйнштейн

Чем труднее оказывается творческая задача, тем больше вариантов приходится перебрать, чтобы найти правильное решение. Следовательно, эффективность творческой работы можно было бы повысить за счет простого увеличения количества вариантов, выдвигаемых в единицу времени. С этой задачей смогла бы справиться и вычислительная машина. Вся сложность в том и состоит, что для выбора наиболее сильного решения нужно иметь среди рассматриваемых идей как можно больше смелых, оригинальных и неожиданных, т. е. таких, программа выработки которых и не могла быть заложена в машину.

В последнее время появился ряд психологических методов, имеющих целью активизировать поиск идей, интенсифицировать процесс генерирования их человеком и тем самым повысить удельный вес оригинальных идей в общем их потоке.

Решая творческую задачу, человек, как правило, пребывает в плену привычных вариантов. Творческие идеи направляются по «вектору психологической инерции», как раз в ту сторону, где меньше всего можно ожидать сильных решений. Психологическая инерция может быть обусловлена самыми различными факторами: и боязнью вторгнуться в чужую область, и опасением выдвинуть идею, которая покажется смешной, и незнанием элементарных приемов генерирования «диких» идей. Методы активации поиска творческих идей, которые приводятся далее, помогают преодолевать подобные барьеры.

Метод «мозгового штурма» («мозговой атаки»), предложенный А. Осборном (США) в 40-х годах, получил наибольшую известность.

Психологическая инерция, по мнению Осборна, порождается порядком, царящим в сознании. Новым идеям необходимо помочь прорваться из подсознания в сознание. Поэтому процесс генерации идей должен быть построен так, чтобы «расковать» подсознание. В группе «генераторов идей» не должно быть начальства, обстановка работы должна быть непринужденной.

Как известно, одни люди больше склонны к генерированию идей, другие — к их критическому анализу. При обычных обсуждениях «фантазеры» и «критики» оказываются вместе и мешают друг другу. Осборн предложил разделить этапы генерирования и анализа идей. За 20–30 минут группа «генераторов идей» выдвигает несколько десятков идей. В этот период действует строгое правило: запрещена критика. Следует высказывать любые идеи, в том числе и заведомо нереальные (они играют роль своеобразного катализатора, стимулируя появление новых идей). При этом участники «штурма» подхватывают и развивают предлагаемые идеи.

Если «штурм» хорошо организован, удается быстро уйти от идей, навязываемых психологической инерцией. Никто не боится предложить смелую идею, возникает доброжелательная творческая атмосфера, и это открывает путь всевозможным догадкам. В обсуждении обычно участвуют люди разных профессий, идеи из разных областей знаний сталкиваются, и иногда это неожиданно дает интересные варианты решений. Показательно, что к концу «штурма» возникает своего рода ажиотаж, и «генераторы идей» высказывают предложения, не успевая их обдумать. Идеи возникают как бы непроизвольно, неосознанно, неуправляемо. При этом на магнитофоне ведется непрерывная запись высказываний. Полученные идеи передаются затем группе «критиков», которые должны выявить рациональное, зерно в каждой идее.

«Мозговой штурм», который ведет профессиональная или полупрофессиональная группа, постепенно накапливающая опыт решения различных задач, положен в основу так называемой синектики, предложенной американским ученым У. Гордоном. При «синектическом штурме» допустимы элементы критики, а главное, предусмотрено обязательное выполнение четырех специальных приемов, основанных на аналогии: прямой (подумайте, как решаются задачи, похожие на данную), личной, или эмпатии (попробуйте войти в образ данного в задаче объекта и рассуждать с этой точки зрения), символической (дайте в двух словах образное определение сути задачи), фантастической (представьте, как бы эту задачу решили сказочные персонажи).

Еще один способ активации поиска — метод фокальных объектов. Он состоит в том, что признаки нескольких случайно выбранных объектов переносят на рассматриваемый (фокальный, находящийся в фокусе внимания) объект, в результате чего получаются необычные сочетания, позволяющие преодолевать психологическую инерцию. Так, если случайным объектом взят «тигр», а фокальным — «карандаш», то получаются сочетания типа «полосатый карандаш», «клыкастый карандаш» и т. д. Рассматривая эти сочетания и развивая их, иногда удается прийти к оригинальным идеям.

Метод морфологического анализа заключается в том, что вначале выделяют главные характеристики объекта — оси, а затем по каждой из них записывают всевозможные варианты — элементы. Так, рассматривая проблему запуска автомобильного двигателя в зимних условиях, можно взять в качестве осей источники энергии для подогрева, способы передачи энергии от источника к двигателю, способы управления этой передачей и т. д. Элементами же для оси «источники энергии» могут быть аккумулятор, химический генератор тепла, бензогорелка, работающий двигатель другой машины, горячая вода, пар и т. д. Имея запись элементов по всем осям и комбинируя сочетания разных элементов, можно получить большое число всевозможных вариантов. В поле зрения при этом могут попасть и неожиданные сочетания, которые едва ли бы пришли в голову.

Способствует интенсификации поиска и метод контрольных вопросов, который предусматривает применение для этой цели списка наводящих вопросов. Предлагались различные варианты таких списков. Назовем, к примеру, типичные вопросы, содержащиеся в них: «А если сделать наоборот?», «А если заменить эту задачу другой?», «А если изменить форму объекта?», «А если взять другой материал?» и т. п.

Внимательный читатель, наверное, уже заметил, что указанные методы активизации творческих возможностей предусматривают целенаправленную стимуляцию ассоциативных образов (воображения).

Психологи давно установили, что имеются строго определенные уровни бодрствования человека (уровни ясности сознания), при которых интенсивность образно-ассоциативных творческих возможностей достигает своего максимума.

Как мы уже отмечали, такие состояния могут возникать непроизвольно при недостаточности притока внешних раздражителей (сенсорная депривация). У человека без определенных психологических установок и творческих устремлений зрительные и слуховые образы в этих случаях принимают характер беспорядочных галлюцинаций. Однако при наличии сильной доминанты, проявляющейся в четкой психологической установке на решение какой-либо творческой задачи, течение образно-ассоциативных процессов перестает быть беспорядочным и приобретает продуктивный, целенаправленный характер. Великолепно описал это творческое состояние А. С. Пушкин:

Продуктивная активация образно-ассоциативной деятельности может иметь место и в тех «просоночных» состояниях, которые возникают при тяжелых заболеваниях. Однако необходимо, чтобы к тому времени у человека сформировались мощные, не заглушаемые даже болезнью доминирующие творческие задачи, затрагивающие глубинные основы личности. Именно таким образом было сделано, к примеру, блестящее математическое открытие «гения одной ночи» французского математика Эвариста Галуа. Теория алгебраических уравнений высших степеней с одним неизвестным сложилась у него накануне смерти, наступившей вследствие ранения на дуэли. Последнюю ночь Галуа провел в лихорадочном состоянии (а оно всегда характеризуется резкой активацией образно-ассоциативной деятельности). Спешно, непоследовательно, отрывочно ложились на бумагу его математические идеи: ученый торопился передать их в письме другу. Однако эта работа была отклонена Академией наук как неясная. Немногие друзья, верившие в гений молодого Галуа, настойчиво продолжали дальнейшие исследования, в основу которых легли предсмертные идеи ученого. Позже выяснилось, что Галуа изложил теорему, которую смогли сформулировать и использовать только через 25 лет, когда математическое мышление достигло более высокого уровня.

Говоря об особенностях творческой мыслительной деятельности человека, стоило бы указать на то, что существующие представления о мозге как органе мышления человека в настоящее время значительно дополняются. Именно здесь уместно вспомнить «непривычное» требование Н. Г. Чернышевского «рассматривать каждую сторону деятельности человека как деятельность… всего его организма, от головы до ног включительно»

Как утверждал американский ученый Г. Рагг, теория творчества должна постулировать, что в действительности не существует проблемы души и тела и поэтому теории психофизического параллелизма и психофизического взаимодействия ложны. Каждый акт человека является цельным, интегральным актом всего организма. Аналогичная мысль прослеживается и в высказывании Н. П. Бехтеревой о связи мозга с работой всего организма: «Посмотрим на работу мозга с точки зрения скорости прохождения сигнала. Она велика, очень велика. И вот оказывается, что ее не хватает, чтобы обеспечить сложную психическую деятельность! Создается странное впечатление, как будто каждая зона знает все о десятках тысяч точек, участвующих в психической деятельности. А им, в свою очередь, все известно о ней, единственной (курсив мой. — Л. Г.)… По-видимому, мозг владеет инструментом, который по мере необходимости — допустим, сложная напряженная ситуация принятия решения — предоставляет возможность срочной передачи неограниченного объема информации».

Изложенные соображения вряд ли противоречат тому факту, что функционирование мозга строго дифференцировано. Левое полушарие мозга ответственно за словесное, логически протекающее мышление, правое — за образно-ассоциативное, интуитивное мышление. Если интуитивное мышление и локализовано в правом полушарии, то это не исключает возможности того, что сам мыслительный процесс глубоко связан с биохимическими процессами, протекающими в организме в целом.

Интересные результаты, помогающие уяснить механизм творческого процесса, получены харьковскими исследователями А. П. Ильинским, Л. С. Ильинской и А. В. Короп при изучении особых гипнотических состояний. Авторы исходили из того, что методы лабораторных исследований творческой деятельности, связанные с широким использованием мышления вслух, оказываются неадекватными. Словесный самоотчет, как отмечали Н. Бор и Л. Бриллюэн, отвлекает испытуемого от размышлений, и, чем точнее думающий пытается выяснить, как он думает, тем труднее продолжать ему думать в том же направлении. Авторы ссылаются и на работы В. Н. Пушкина, А. С. Ромена и других, которые, изучая различные виды творчества, установили, что в продуктивное мышление включаются неосознаваемые процессы. В отличие от логического мышления об этой бессознательной части своих размышлений испытуемый не знает и, естественно, рассказать не может.

Предпринимались попытки исследовать бессознательную составляющую творческого мышления с помощью классических состояний гипноза. Однако из-за того, что в этих состояниях речедвигательная и интеллектуальная продуктивность резко снижается, такой подход оказался несостоятельным. Советскому гипнологу В. Л. Райкову в определенной степени удалось обойти эту трудность, внушая испытуемым в гипнозе образ другой активной личности. В этом состоянии испытуемые более продуктивно решали шахматные этюды, занимались художественным и иными видами творчества. Полученное состояние отличалось от классического гипноза самого глубокого уровня. Здесь не наблюдалось заметного торможения системы речи; напротив, речь иногда была даже более активной, чем в состоянии бодрствования. В пределах заданного образа испытуемые могли беседовать с любым человеком и даже завязывать беседу по собственной инициативе. Электроэнцефалограмма при этом соответствовала состоянию бодрствования. Однако по возвращении в обычное состояние весь период переживания внушенного образа другой личности самопроизвольно вычеркивался из памяти. Таким образом, есть основания утверждать, что внушение в гипнозе воплощения в другую личность — это методический прием получения нового состояния, отличающегося от классического гипноза.

Советские исследователи А. А. Востриков и В. В. Иванов также получали в экспериментах подобное состояние.

Всесторонне исследовали его А. П. Ильинский с соавторами. Оно было названо особым суггестивным состоянием психики (ОССП).

Эксперименты показали определенную перспективность данного метода в исследовании творческих процессов. В ОССП по кодовому слову «речь» испытуемый может рассказывать, что он думает в процессе решения задачи, не осознавая своего рассказа. Самоотчет протекает автоматически, не влияя на само размышление. Ход мыслей в значительной степени опережает их словесное выражение. Для преодоления этой трудности испытуемому внушается, что узловые моменты хода мышления он будет лишь «маркировать» отдельным словом или графическим символом (что также делается автоматически). После эксперимента каждая такая маркировка служит отправной точкой для «возврата в прошлое». Теперь испытуемый имеет достаточно времени, чтобы дать полное словесное выражение тем мыслям и образам, которые последовательно разворачивались при решении задачи. Этот метод позволяет получать информацию и о параллельных неосознаваемых размышлениях, если внимание испытуемого недостаточно сильно загружено решением основной задачи.

Известно, что многие так называемые вегетативные функции организма могут стать сознательно управляемыми посредством специальных тренировок. Это привело к мысли о существовании в мозгу некой «управляющей структуры», которая «знает», куда направлять информацию, адресованную подсознанию. Отсюда же вытекало предположение, что эта «управляющая структура» «знает» и адрес для вывода в сознание неосознаваемой информации. Эксперименты полностью подтвердили данное предположение. По методике так называемого «двухканального вывода» в соответствии со сделанным внушением в ОССП испытуемый подробно выговаривал вслух содержание своего бессознательного и одновременно зарисовками или надписями «маркировал» содержание сознания. Высказывания и зарисовки испытуемым не осознаются и не мешают естественному ходу мыслей. Каналы вывода информации о бессознательном и сознательном можно менять местами.

В ОССП хорошо проявляется известный в психологии феномен, названный «вспышкой пережитого». При этом восстановление прошлых мгновенных состояний психики происходит по строго заданным ассоциативным адресам.

Маркерными отправными точками здесь также могут быть любые сигналы, с которыми испытуемый сталкивался ранее. Методика «повторного проигрывания» позволяет многократно повторять течение потока мышления с его сознательными и бессознательными компонентами для более детального выяснения всех моментов решения творческой задачи. Аналогичным образом в этом состоянии можно сужать и расширять объем сознания испытуемого. Интересно, что режим с полностью исчезнувшим осознанием субъективно переживается как абсолютное ничто, полное отсутствие мира, восприятия, познания, времени.

Обучение в ОССП происходит более быстро и эффективно не только за счет более прочного запоминания, но и за счет легкого образования мыслительных и двигательных навыков. Это становится возможным в результате оптимального ограничения зоны сознательного восприятия и мышления только тем, что непосредственно нужно для занятий. На этом фоне у испытуемых расширяется объем памяти, которая начинает функционировать по принципу необычно стойкого запечатления с последующим легким воспроизведением. В ОССП значительно облегчается ассоциативная деятельность, а также перемещение идей и образов из сферы подсознательного в сознание. В результате оказывается возможным генерировать идеи, либо непосредственно используя погружение в ОССП, либо задав себе в этом состоянии отсроченное внушение, реализация которого происходила бы во время естественного ночного сна.

Интересным аспектом является использование ОССП в диалоговых системах «человек — машина». Узким местом таких систем является канал связи между человеком и машиной ввиду необходимости оперативного перекодирования человеческого языка в машинный и наоборот. В ОССП можно формировать у оператора такие психологические установки, которые будут преобразовывать краткие машинные сообщения в яркие образы или же в обычные словесные формы. В этих случаях оператор будет «видеть» вполне читаемые слова, а о существовании сверхсокращенных машинных сообщений может даже не подозревать.

Таким образом, изучение описанного состояния психики позволяет надеяться, что в недалеком будущем окажется возможным выяснить многие стороны функционирования человеческого интеллекта и процессов творчества, в частности.

НАУКА ТВОРЧЕСТВА?

Думать, что душа мыслит и человек этого не замечает, значит… делать из одного человека две личности…

Дж. Локк

Среди многочисленной литературы, посвященной исследованию процесса творчества, не так уж мало работ, в которых в той или иной степени оспаривается роль интуиции в нем и делаются попытки выявить элементарные составляющие логического процесса, с тем чтобы формализовать его и «поставить на конвейер научного производства». В России решением этих вопросов занимался инженер П. К. Энгельмейер, автор ряда книг по теории творчества. Он был твердо убежден в необходимости создания универсальной науки о творчестве. Эта наука, по его словам, «имеет целью исследовать возникновение всего нового, от первого проблеска в душе (и даже раньше) до осуществления на деле… Эврилогия весьма близко соприкасается с теорией познания в науке. То, что психологи называют волею, является в одинаковой мере достоянием как психологии, так и эврилогии».

Думается, что автор слишком поторопился. Время для создания такой науки, если она вообще возможна, еще не наступило. Ведь различные области творческой деятельности (художественной, научной, технической, практической) отличаются друг от друга не количественными характеристиками, которые могут быть охвачены формулами, а, так сказать, качеством смысла. И если до сих пор нет возможности обобщить природные явления, исследуемые одной областью науки — физикой, и создать единую теорию поля, то какого рода трудности лежат перед предполагаемой наукой — эврилогией, можно лишь догадываться, поскольку речь идет об охвате теорией областей творческой деятельности, отличающихся спецификой восприятия явлений природы самими творцами. Тем не менее в книгах Энгельмейера содержится ряд заслуживающих внимания идей, в частности идея о возможности создания бионики.

Современные последователи логического направления в творчестве считают, что психология творческого мышления все еще находится на уровне «алхимии», пытаясь простыми способами овладеть механизмом всякого творчества. Советский исследователь Г. С. Альтшуллер справедливо замечает, что созданию общей теории творчества должно предшествовать исследование конкретных видов творчества. Только опираясь на теорию изобретательского творчества, теорию научного творчества, теорию литературного творчества, можно создать общую теорию творчества, которая, в свою очередь, даст новый толчок развитию частных теорий. Нам пока неизвестны теории решения творческих задач в математике, изобразительном искусстве и литературе. Сегодня будущих «специалистов» в этих областях учат лишь тому, как укладывать «кирпичи» в создаваемое ими «здание». Но когда речь заходит о том, как выбирать форму и назначение самого здания, чтобы оно становилось гениальным творением, теоретические концепции еще не срабатывают. Сам Г. С. Альтшуллер уже много лет работает над построением теории решения изобретательских задач и добился в этом направлении определенных результатов. Начиная с 60-х годов, пишет он, стал складываться коллектив исследователей; появились первые общественные институты и школы, в которых можно было испытывать и отшлифовывать новую технологию решения изобретательских задач.

В этой связи представляет несомненный интерес более подробное рассмотрение чисто логического (алгоритмического) подхода к решению изобретательских задач, тем более что он дает представление и об уровнях сложности творческих задач хотя бы в такой чисто предметной области, как техника.

Разрабатываемая теория творческих задач исходит из той общеизвестной истины, что задачи бывают разные и их нельзя решать вообще. Следовательно, вначале необходимо ответить на вопрос, почему легки легкие задачи и трудны трудные задачи. В процессе работы над теорией было выявлено пять уровней творческих задач. В самом общем виде их можно сформулировать следующим образом.

Задачи первого уровня решаются применением средств, прямо предназначенных для данных целей. Здесь требуется мысленный перебор лишь нескольких общепринятых и очевидных вариантов решений. Сам объект в данном случае не меняется. Средства решения таких задач находятся в пределах одной узкой специальности.

Задачи второго уровня требуют некоторого (небольшого) видоизменения объекта, для того чтобы получить необходимый эффект. Перебор вариантов в этих случаях измеряется десятками. Средства решения такого рода задач относятся к одной отрасли техники.

Правильное решение задач третьего уровня скрыто среди сотен неправильных, так как совершенствуемый объект должен быть серьезно изменен. Приемы решения задач этого уровня приходится искать в других отраслях техники.

При решении задач четвертого уровня совершенствуемый объект меняется полностью. Поиск же решений ведется, как правило, не в области техники, а в сфере науки, обычно среди редко применяемых физических и химических эффектов и явлений.

На пятом уровне решение задач достигается изменением всей технической системы, в которую входит совершенствуемый объект. Здесь число проб и ошибок возрастает до сотен тысяч и миллионов. Средства решения задач этого уровня могут оказаться за пределами сегодняшнего дня науки; поэтому сначала нужно сделать открытие, а потом, опираясь на новые научные данные, решать изобретательскую задачу.

Одним из важных приемов решения изобретательских задач является перевод их с высших уровней на низшие. Таким образом, если задачи четвертого или пятого уровня посредством специальных приемов перевести на первый или второй уровень, то далее сработает обычный перебор вариантов. Проблема сводится к тому, чтобы научиться быстро сужать поисковое поле, превращая «трудную» задачу в «легкую».

Творческие, изобретательские задачи становятся таковыми вследствие того, что содержат в себе известные противоречия, и, следовательно, творческий процесс является не чем иным, как преодолением противоречий. К ним относятся, в частности, так называемые «административные», по терминологии Г. С. Альтшуллера, противоречия: нужно что-то сделать (например, повысить прочность инструмента), а как — неизвестно. «Подсказывательная», эвристическая функция таких противоречий равна нулю: они не указывают, в каком направлении следует искать решение. В глубине «административных» противоречий содержатся противоречия технические: если известными способами улучшить одну часть или один параметр системы (усилить прочность инструмента), недопустимо ухудшится ее другая часть (увеличится его вес). Правильно сформулированные технические противоречия уже обладают эвристической ценностью, так как позволяют сразу отбросить множество «простых» вариантов. Наконец, внутри технических противоречий имеются противоречия физические: к одной и той же системе предъявляются взаимопротивоположные требования (повысить прочность, не увеличивая веса). Именно на этом уровне столкновение конфликтующих требований предельно обострено. Таким образом, решение изобретательских задач сводится к нахождению приемов, помогающих выявлять и устранять физические противоречия в создаваемых системах (в рассматриваемом примере это может быть создание легких и сверхпрочных сплавов). Фонд описания изобретений позволяет составить «каталог» приемов устранения физических противоречий, а это уже немало.

Программа, учитывающая все эти требования, получила название АРИЗ (алгоритм решения изобретательских задач). Законы развития технических систем заложены в самой структуре программы или выступают в виде конкретных операторов. С их помощью изобретатель последовательно, шаг за шагом (без пустых проб) выявляет физические противоречия и определяет ту часть технической системы, к которой они «привязаны». Затем используются операторы, изменяющие выделенную часть системы и устраняющие физические противоречия. Тем самым трудная задача переводится в легкую (первого уровня). АРИЗ предусматривает специальные средства преодоления психологической инерции. Так, условия задачи должны обязательно освобождаться от специальной терминологии, потому что термины навязывают изобретателю старые и трудноизменяемые представления об объекте.

Для таблицы типовых приемов в одной из модификаций АРИЗ было проанализировано около 40 тысяч описаний изобретений высших уровней.

Информационный аппарат АРИЗ регулярно пополняется и совершенствуется.

С появлением АРИЗ началось становление теории решения изобретательских задач. Как пишет Г. С. Альтшуллер, рухнули надежды извлечь из опыта больших изобретателей нечто полезное для начинающих: большие изобретатели работали тем же «примитивным методом проб и ошибок». Оставляя на совести автора это категорическое утверждение, отметим только, что в данном случае речь идет лишь об узком направлении технического творчества и поэтому он в определенной степени был прав, разрабатывая алгоритм решения изобретательских задач, рассчитанных на широкий круг технических специалистов. При разработке АРИЗ обнаружилось нечто неожиданное: оказалось, что при решении задач высших уровней необходимы знания, выходящие за пределы специальности изобретателя, так как производственный опыт навязывает бесплодные пробы в привычном направлении.

Использование АРИЗ начинается с выявления и анализа изобретательской ситуации, т. е. любой ситуации (технической, исследовательской, производственной и т. п.), в которой отчетливо выделяется какая-то не удовлетворяющая человека особенность. Сама ситуация не содержит ответа на то, каким образом устранить указанную особенность. Поэтому одна и та же ситуация порождает разные изобретательские задачи, минимальные и максимальные. Минимальная задача может быть сформулирована как то, что есть, минус недостаток; максимальная же допускает замену исходной системы новой, принципиально иной системой. В какую именно задачу переводить рассматриваемую ситуацию — это проблема стратегии изобретательства.

Изобретательская задача должна содержать указания на то, что дано и что требуется получить. Решение ее начинается с построения модели задачи, предельно упрощенно и вместе с тем точно отражающей ее суть. По мере перехода от изобретательской ситуации к задаче, а затем к ее модели резко уменьшается свобода выбора (т. е. свобода перебора пустых проб) и возникает цепочка решений: идеальное решение (воображаемый конечный результат); решение на уровне вещества — поля, физическое решение; далее следуют техническое и расчетное решение.

Вместе с тем признается, что существует много таких механизмов решения задач, которые еще нельзя сформулировать в виде простых правил. Один из них связан с явлением эмпатии, или личной аналогии. Как уже отмечалось, создавая синектику, У. Гордой дополнил метод «мозгового штурма» четырьмя видами аналогий, в том числе и эмпатией. Сущность этого приема состоит в том, что человек «входит в образ» объекта и старается осуществить требуемое задачей действие. Нередко при этом удается найти какой-то подход или новую идею, и тогда найденное решение «переводится» на технический язык. «Суть эмпатии, — пишет Дж. Диксон, — состоит в том, чтобы «стать» деталью и посмотреть с ее позиции и с ее точки зрения, что можно сделать». Указываются и слабые стороны этого метода. Отождествляя себя с машиной (или ее частью) и рассматривая ее возможные изменения, изобретатель невольно отбирает те, которые приемлемы для человека, и отбрасывает неприемлемые, содержащие такие операции, как разрезание, дробление, растворение в кислоте и т. п.

Этот недостаток эмпатии устраняется в другом методе, суть которого состоит в том, чтобы представить объект в виде множества («толпы») «маленьких человечков». Такая модель сохраняет достоинства эмпатии (наглядность, простота) и лишена присущих ей недостатков. Известны случаи, когда изобретатель стихийно применял нечто похожее на метод «маленьких человечков». Один из них — открытие Ф. Кекуле структурной формулы бензола. «Однажды вечером, будучи в Лондоне, — рассказывает он, — я сидел в омнибусе и раздумывал о том, каким образом можно изобразить молекулу бензола С6Н6 в виде структурной формулы, отвечающей свойствам бензола. В это время я увидел клетку с обезьянами, которые ловили ДРУГ друга, то схватываясь между собою, то опять расцепляясь, и один раз схватились таким образом, что составили кольцо. Каждая одною заднею рукой держалась за клетку, а следующая держалась за другую ее заднюю руку обеими передними, хвостами же они весело размахивали по воздуху. Таким образом, пять обезьян, схватившись, образовали круг, и у меня сразу же блеснула в голове мысль: вот изображение бензола. Так возникла вышеприведенная формула, она нам объясняет прочность бензольного кольца». В подобных случаях для моделирования нужны именно «маленькие человечки» (или им подобные), чтобы маленькие частицы могли рефлектировать: видеть, понимать, целенаправленно действовать.

Теория решения изобретательских задач учит решать эти задачи «по формулам» и «по правилам». Возникает парадоксальная ситуация: человек делает изобретения высокого уровня (т. е. получает высококачественный продукт творчества), не прилагая при этом творческих усилий (т. е. без процесса творчества). Парадокс этот вызван тем, что понятие «творчество» не есть что-то неизменное, застывшее: содержание, вкладываемое в это понятие, постоянно меняется. В средние века, например, решение уравнений третьей степени было настоящим творчеством. А когда появилась формула Кардано, решение таких уравнений стало доступно каждому математику-первокурснику. Теория решения изобретательских задач позволяет сегодня решать их на том уровне организации умственной деятельности, который завтра станет нормой.

Ведь изобретательское творчество, все эти пробы и ошибки, «осенения», «счастливые случайности» не самоцель, а средство развития технических систем. И появление теории, позволяющей решать изобретательские задачи, ее быстрое развитие не случайность, а необходимость, продиктованная современной научно-технической революцией. Проектирование технических систем, сто лет назад бывшее искусством, в наши дни становится точной наукой. Теперь появляется возможность говорить о том, что проектирование систем превращается в науку о развитии и проектировании технических систем. Работа «по формулам» неизбежно вытеснит работу «на ощупь». Но человеческий ум и в этом случае не останется без дела: люди будут думать над более сложными задачами, в которые изобретательские задачи будут уже входить в качестве подсистем.

Надо полагать, что революция в способах решения задач не случайно началась именно в технике. Только в технике имеется патентный фонд; в науке и искусстве такого способа хранения систематизированной информации не существует, она разбросана, растворена в необъятной литературе. Закономерности развития систем в технике проявляются гораздо отчетливее: негодная теория иногда живет очень долго, негодная машина не работает, а следовательно, никому не нужна.

И все же разработку логических, математико-кибернетических основ творческих процессов следует вести с учетом конкретных, четко очерченных задач. Все попытки строить более общие теории творчества, на наш взгляд, должны учитывать феноменальный творческий опыт академика В. И. Вернадского и его высказывания о возможностях описания творческих процессов лишь языком логики.

О широте научных интересов В. И. Вернадского можно судить по тому, что из 416 опубликованных его трудов 100 посвящено минералогии, 70 — биогеохимии, 50 — геохимии, 43 — истории наук, 37 — организационным вопросам, 29 — кристаллографии, 21 — радиогеологии, 14 — почвоведению, остальные — разным проблемам науки, истории и т. д. Приведенный список, однако, неполон. Следовало бы, пишет Р. К. Баландин, особо выделить труды В. И. Вернадского по биологии, проблемам времени и симметрии (выходящим далеко за пределы наук о Земле), общей геологии, учению о полезных ископаемых… И это еще не все. В некоторых работах он затрагивал философские проблемы познания, реальности бытия, вечности жизни.

И вот этот разносторонний ученый предостерегает энтузиастов чрезмерной формализации в науке: «Конечно, математика остается универсальным языком науки. Но нельзя забывать, что природа даже в своих простейших проявлениях неизмеримо сложнее наших схем, учитывающих чаще всего какую-нибудь частность. Мы не в силах выразить всеми доступными нам способами хотя бы один день своей собственной жизни со всеми его звуками, красками, событиями, мимолетными впечатлениями, неясными ощущениями, мыслями… Живая жизнь неизмеримо разнообразнее и сложнее любых наших схем, отражающих ее».