Культура — явление многогранное, с трудом поддающееся однозначному определению. Тем не менее ее главная системообразующая адаптивная роль в человеческом обществе никем не оспаривается. Более того, можно говорить о том, что, в отличие от животного, индивид рождается дважды: первый раз физически, второй раз — в духовном пространстве культуры, овладевая ее ценностями. И этот второй этап «рождения», как правило, оказывается наиболее важен для становления человеческой личности.

Значимость вышеуказанного этапа «рождения» подтверждается и тем обстоятельством, что филогенетически он рассчитан на многие годы интенсивной работы растущего и развивающегося организма. Доказано, что 5/6 функциональных возможностей мозга формируется у человека после физического рождения, и потому генотипически детерминированная длительность периода детства и юношества сопровождается исключительно высокой способностью к преемственности и обучению. Следовательно, только под воздействием культуры формируется полноценное сознание, которое помогает человеку адаптироваться в социуме и выработать адекватные жизненные позиции.

Способность биологической системы человека чутко и в нужном направлении реагировать на изменение общественных доминант обеспечивает ему возможность усвоения многообразных культурных программ, порождаемых социумом. В нашей работе «Бодрствование как активная форма гипноза» (1998) обосновывается концепция, согласно которой целостная парадигма психических состояний человека находится под воздействием фундаментальной адаптогенной программы — исходного системообразующего гипноза. Научные факты подтверждают, что многослойный пласт психической жизни человека настолько интенсивно пронизан разнообразными феноменами гипноза (измененными состояниями сознания), отличающимися по своему содержанию и силе, что можно говорить о едином континууме гипнотических явлений, широко представленном в поведенческой активности в качестве адаптационного фактора.

Среди кардинальных феноменов этого плана выделяются следующие:

— постоянно действующее желание жить;

— разнообразные половые игры, насыщенные гипнотическими явлениями;

— высокая потенциальная готовность к выполнению ролевых функций;

— все формы межличностного общения имплицитно предполагающие суггестию и воздействие на состояние субъекта коммуникации;

— различного рода инсайты и «прозрения», составляющие сущность творческих процессов.

При внимательном рассмотрении вышеперечисленных поведенческих стереотипов обращает на себя внимание то обстоятельство, что все они образуют собой достаточно жесткие долговременные (пожизненные) программы, актуализируемые специфическими пусковыми раздражителями. Доля повседневной активности индивида с участием вышеназванных и различного рода других аналогичных программ настолько велика, что фактически исключает наличие периодов так называемого бодрствования.

Все это дает основание говорить о том, что фундаментальными состояниями человека являются не бодрствование и сон, как принято считать в психофизиологии, а гипноз и сон, тогда как бодрствование представляет собой лишь одну из активных форм гипноза. Скорее же всего в настоящее время бодрствование представляет собой третье состояние, которое в филогенетическом плане находится лишь в стадии формирования и становления, и его преимущественные стороны еще не освоены.

Вместе с тем, у человека имеется еще одна фундаментальная гипнотическая программа, под контролем которой находятся все процессы научения. Речь в данном случае идет о формировании культурных поведенческих стереотипов, психических установок и умений, усваиваемых на основе гипнотического программирования, которое представляет собой любой учебный процесс. Исследования показали, что все процессы обучения непременно апеллируют к гипноидным явлениям, в которых мозг приобретает максимальную пластичность, управляемость, восприимчивость и способность к запечатлению информации. Эти состояния непроизвольно усиливаются в группах и еще больше — в крупных скоплениях людей.

Есть основания полагать, что данный гипнотический механизм у человека был «надстроен» в процессе филогенеза над врожденным механизмом обучения, имеющимся и у животных, который подробно описан в работах замечательного австрийского биолога и философа Конрада Лоренца. Высшим видом врожденного обучения у животных автор считал «оперантное обучение». Оно заключается в высокодифференцированном инстинктивном движении, пригодном лишь для единственной специфической функции, и именно той, ради которой оно выработано эволюцией соответствующего вида. Следует лишь добавить, что и механизмы «оперантного обучения» работают лучше и надежнее в состояниях, характеризующихся повышенной пластичностью нервных процессов.

Американские психотерапевты С. Хеллер и Т. Стил также склонны ставить знак равенства между состоянием обучения и трансом, полагая, что «есть много исследователей гипноза, которые утверждают, что все обучение происходит в состоянии, очень напоминающем гипнотическое. Кто-то даже может сказать, что обучение и гипноз — это всего лишь два разных слова, описывающих одно и то же». И дальше: «Гипноз — это форма обучения. Идеи, верования, возможности фантазии и многое другое могут быть "внушены", и если они восприняты, повторены несколько раз, то могут стать условно-рефлекторной частью поведения».

Даже этот беглый обзор дает основание утверждать, что на определенном этапе эволюции, когда в человеческой популяции прекратилось действие фактора естественного отбора, формирование свойства обучаемости приобрело кардинальное значение для дальнейшего развития человека. Очень точно эту мысль в свое время сформулировал Т. Морган: «У человека… два процесса наследственности: один вследствие материальной непрерывности (половые клетки) и другой — путем передачи опыта одного поколения следующему поколению посредством примера, речи и Письма».

Прекратившийся естественный отбор, как отмечал видный отечественный невролог С. Н. Давиденков, обусловил переключение функции соматических механизмов на совершенствование иной стороны человеческих возможностей, в результате чего предельно активизировалась способность к беспрерывной прогрессивной выучке индивидуума, а необходимая для этого пластичность мозга, как и включенные в процессы обучения первичные гипнотические программы, начали передаваться по наследству.

Таким образом, есть все основания называть состояние обучающегося человека обучающим гипнозом, а в самом широком смысле — гипнозом культуры, посредством которого формируется цивилизованный облик человечества. Следует отметить, что в отличие от генетически обусловленной системы гипнотических явлений, составляющей «пакет» долговременных поведенческих программ, «гипноз культуры» содержит в себе не готовые поведенческие стереотипы, а лишь фундаментальные предпосылки к ним в виде высокопластичных функций мозга. Существенно важно, что эта программа предусматривает реализацию двух диаметрально противоположных действий: в одних случаях она обеспечивает формирование совершенно новых поведенческих стереотипов, навыков, знаний, в других — выборочно затормаживает инстинктивные реакции, которыми человек бывает наделен от рождения.

И как всякая филогенетически молодая функция, возможно еще находящаяся в стадии развития, эта программа нередко показывает свою недостаточную эффективность, дает «сбои» в работе. На это обстоятельство в свое время указывал еще 3. Фрейд, невесело констатируя, что «мера внутреннего освоения культурных достижений в социуме очень различна». «Мы с изумлением и тревогой замечаем, — продолжал автор, — что большинство людей повинуется этим культурным запретам только под давлением внешнего принуждения, иными словами, только там, где это принуждение может быть действенным, и до тех пор, пока его следует опасаться… Бесконечное множество культурных людей… не перестают вредить другим ложью, обманом и клеветой, если это можно делать безнаказанно, и, по всей вероятности, это было и прежде, в течение многих культурных эпох».

Высказанное выше положение в определенной степени затрагивает проблему соотношения биологических и социальных факторов личности. Диалектика социального и биологического в человеке, как известно, состоит в том, что биологическое начало, являясь более низкой формой движения материи, служит основой для развития социальной сущности человека.

Важным здесь следует считать то обстоятельство, что функция наследования генетически заложенных гипнотических программ, как и сама способность к гипнопрограммированию, в большей степени тяготеет к биологической сущности человека, тогда как содержательная сторона формирования актуальных социокультурных доминант находится под влиянием второй комплексной гипнотической программы, ответственной за функцию обучения индивида.

Принято считать, что культура, будучи исключительно функцией обучения, не имеет никакого отношения к системам биологического наследования программ. Однако американские исследователи Э. Уилсон и Ч. Ламсден, включая в понятие культуры «все формы мыслительной деятельности и поведения человека, способность создавать артефакты и оперировать ими, передающуюся от одного поколения к другому путем социального обучения», в определенной степени допускают возможность «генно-культурной передачи», во всяком случае, в ее наиболее общих планах.

Так получилось, что после материалов, позитивно характеризующих работу воображения, заключительный раздел данной главы ставит некоторый предел безудержному полету нашей фантазии, вынужденно признавая наличие определенных ограничений возможностям гипноза: ему не под силу создать гения. И этот вывод не должен нас огорчать. Несмотря на наличие глубоких внутренних связей между гипнозом и творчеством, настоящая «искра Божья» присуща немногим, и это убедительно подтверждает анализ работ по психологии творчества, а также попытки моделировать творческие состояния посредством гипносуггестии. Сегодня мы можем сказать, что высокая степень мастерства формируется людьми, гениальность — дается от рождения.

Культура — гипнозащита человека

Культура — это поиски терапии в современном мире.

Г. Стейн

Человеческую культуру, как известно, всегда созидали выдающиеся личности, которым выпадала нелегкая участь за их нетерпимость к рутине и застою в той или иной сфере общественной жизни. Они развивали свои идеи, опираясь на уже достигнутый уровень культурного развития, но этот факт не снижает значимости их вклада в общемировую культуру. Гений этих личностей выражался в том, что они решали задачи, которые в соответствующее время назревали в сознании общества и отдельных людей или уже формулировались их предшественниками, но делали это лучше, глубже, ярче других. И все же подавляющее большинство общезначимых вопросов ставили и развивали во всей полноте и весомости именно отдельные гении. Их идеи лежали в основе религий, учений, овладевали душами и, в конечном счете, преображали мир.

С великим почтением мы говорим об этике Конфуция, логике Аристотеля, диалектике Гегеля, теории условных рефлексов Павлова, квантовой механике Бора и пр. Но мы же с восхищением вспоминаем о «Сикстинской мадонне» Рафаэля, «Дон Кихоте» Сервантеса, «Высокой мессе» Баха, «Фаусте» Гете, «Братьях Карамазовых» Достоевского, осветивших глубинные проблемы человеческого бытия и смыслы моральных ценностей.

Однако в данном случае речь идет не только о масштабности творений гениев, но и о необычном влиянии их личности на человечество в целом. Ж. Гюйо, анализируя социологические особенности культуры, объясняет влияние гениев на толпу силой их притяжения, их воздействием на общество, «которое они увлекают». «Если Наполеон увлекает за собой силой воли, юКорнель и Виктор Гюго увлекают их не менее, но другим способом».

Более близки к развиваемой здесь концепции идеи Эмиля Геннекена, объясняющего секрет влияния гения на людей игрой притяжений и отталкиваний, силой магнетического привлечения к себе средством внушения. Эта власть великого художника тем сильнее, чем более сходна душа его читателей или слушателей с душой самого художника или его героев.

В теории, основанной на культе гения, пророка, вождя, его гипнотической властной силе, духовному магическому действию, обозначаемому странным термином «харизма», который ввел немецкий социолог Макс Вебер, придается первостепенное значение. По мысли автора этого термина некая гипнотическая сила присуща вождям, которые повергают массы в транс и становятся объектами их обожания. Черчилль, к примеру, обладал этим качеством так же, как и Мао Цзедун, Сталин, Де Голль, Тито, папа Иоанн Павел II и мн. др.

Видный французский социолог Серж Московичи полагает, что, будучи однажды признанной, харизма действует как символическое плацебо. Последнее производит гипнотический эффект на того, кто входит в контакт с его носителем, как и безобидное лекарство, которое гасит боль, лечит потому, что прописано врачом. «Несмотря на прогресс науки, — пишет Московичи, — постоянно убеждаешься, что лекарством для одного человека является другой человек, это самый универсальный наркотик». И далее: «харизма… вызывает аналогии с необычайной способностью африканских вождей к излучению и с "триумфальным талисманом" царей Гомера, величие, которое, как предполагалось, придавало им абсолютную магическую силу».

Таким образом, всякое новшество в культуре, как результат функции научения, — это реализация достижений творческой личности, свершающаяся на основе массового внушения. Являясь развитием процессов подражания и психического заражения, внушение представляет собой самые различные формы внедрения в сознание людей (в осознанной или бессознательной форме) определенных установок, правил, норм, положений, регулирующих поведение в культуре. Как правило, внушения более эффективно и прочно осуществляются в трансовых «учебных состояниях», о которых говорилось выше.

Приведенные ранее материалы и собственные данные гипнологических исследований дают нам основание говорить о том, что высокая индуктивная действенность гениальных людей обусловлена рядом обстоятельств, которые рассматриваются ниже.

Вряд ли кто станет оспаривать установившееся в науке воззрение: гений велик потому, что обладает по-своему совершенной психикой. В то же время, как установлено рядом исследователей, совершенная творческая психика должна обладать таким уникальным качеством, как произвольное вызывание у себя определенных форм гипнотических состояний, в которых центральная нервная система приобретает максимальную степень пластичности нервных механизмов, необходимой для эффективного осуществления творческих аналитико-синтетических процессов.

Еще Карл Юнг, исследуя психологию оккультных феноменов, отметил наличие сходных состояний у поэтов, пророков, основателей религиозных движений и у выдающихся ученых. «Сознание творцов, — считал автор, — может овладевать содержанием, идущим из тайников подсознания и придавать ему религиозную или художественную форму». У выдающихся людей развита интуиция, «далеко превосходящая сознательный ум», и открывается она в трансовых состояниях. Состояние же транса, гипноз Юнг характеризовал как специфическое единство рационального и иррационального, обладающее способностью интуитивного прозрения и озарения, которое сближает его с мифологическим мышлением. Именно в состоянии транса человек проявляет способности и демонстрирует знания, отсутствующие у него в обычном состоянии. На подобные факты указывал еще Э. Тейлор в своем труде «Первобытная культура».

Кстати, может быть именно поэтому, как тонко подметил Р. Бэндлер, один из разработчиков нейролингвистического программирования, «люди гораздо больше уважают себя в гипнотически измененных состояниях сознания, чем в бодрствующем состоянии».

Все сказанное выше дает основание сформулировать первый тезис об особенностях личности гения: постоянная тренировка систем гипнотической индукции ведет к общему повышению воздействующей силы его психики на состояние окружающих его людей, делая их более программируемыми и внушаемыми.

В наших работах по одновременному исследованию состояний гипнотизера и гипнотизируемого (1978) были получены данные электроэнцефалографии (ЭЭГ), которые с высокой степенью достоверности показали, что процесс гипнотизирования вызывает параллельные идентичные и однонаправленные изменения ЭЭГ у гипнотизирующего и гипнотизируемого субъектов. Другими словами, внушающий приводит в гипнотическое состояние внушаемого через формирование у себя самого именно этого состояния. Данный феномен иногда достигает такой степени выраженности, что гипнотизер засыпает раньше гипнотизируемого.

Данный пример показывает, что влияние гения на окружающих можно представить в виде психической индукции: решая свои проблемы, он привычно и неосознанно вводит себя в транс и невольно распространяет его вокруг себя. Исходя из этого обстоятельства, наш первый тезис необходимо дополнить вторым следующим образом: не бывает гениальных личностей без гениальной способности к гипнотизированию и внушению.

Впервые положение о защитной роли культурных «надстроек» в жизни человечества было сформулировано 3. Фрейдом, хотя и в достаточно замысловатой форме. Согласно его точке зрения «религия и невроз — это защита против неуверенности и страха, порожденных подавленными влечениями». В соответствии с этим религия — универсальный невроз навязчивости, и верующий человек в высокой степени защищен от известных невротических заболеваний потому, что «восприятие общего невроза избавляет его от вырабатывания личного невроза».

Видным последователем Фрейда, применившим принципы психоанализа к изучению экзотических культур, был Г. Рохейм. В длительном периоде детства он видел ключ к пониманию культуры. Человеку после рождения предстоит длительный период обучения, и учреждения культуры способствуют выполнению именно этой задачи. Большое значение в развитии культуры Рохейм придавал сублимации как творческой силе. Если неврозы изолируют личность, то сублимация соединяет людей, творит нечто новое в культуре. В целом же культура, отмечал исследователь, «есть система психической защиты» от напряженности и деструктивных сил.

Идея о терапевтической роли культуры в обществе была существенно развита книгой немецкого социального психолога Т. Ахелиса «Экстаз и его роль в культуре», вышедшей в начале XX в. На ее страницах характеризовались разнообразные экстатические состояния и высказывалась мысль о социально-компенсирующей функции мистических движений. К тому же в Швеции в 1924 г. 3. Линдерхольм выдвинул гипотезу о том, что экстатическая тенденция имеет глубокие корни в душевной организации человека.

Специальными исследованиями установлено, что в современном мире ритуалы с экстатической составляющей встречаются более чем в 90 % из 488 традиционных культур. Основная часть экстатических состояний выполняет роль психологической защиты общества. Так в культурно приемлемой форме разрешаются внутренние конфликты между индивидуальными желаниями и культурными нормами, уменьшается вероятность психологических дисфункций.

Однако возможности культуры как терапевтического феномена не ограничиваются использованием экстаза, а представлены значительно шире. Сама культура и рост информированности индивида, обусловленный обучением, выполняют важнейшую жизненную функцию, существенно повышая резервы организма. Так, эффективно работающий исследовательский аппарат человека изменяется каждый раз, когда приобретает новое знание. Вобрав в себя новую информацию, индивид не остается прежним. «Вновь приобретенное знание, — отмечает К. Лоренц, — повышает шансы приобретения энергии и тем самым вероятность дальнейшего получения знаний».

Еще более действенную психокоррекционную функцию видит в культуре американский психоантрополог Г. Стейн, полагая, что она представляет собой «поиски врачевания в современном мире». В связи с таким определением культуры как предмета психоантропологии, автор ставит вопрос о переформулировке ее понятия, а точнее — о новом акценте в ее понимании. Стейн считает, что определение культуры должно быть более психогенным и предлагает рассматривать ее в качестве «вместилища», «контейнера», в котором «представлены бессознательные фантазии, страхи и защиты против них». Культура, согласно этой точке зрения, есть поиски терапии, так как в современном обществе выживание в физическом мире стало вторичной задачей по сравнению с выживанием в интерпсихическом континууме. «А посредством культуры, — утверждает Г. Стейн, — мы объективируем наши внутренние страхи, надежды на внешний контроль».

Не менее важную терапевтическую роль видел в культуре и другой американский психоантрополог У. Ла Барре, Важнейшим аспектом деятельности этого ученого является исследование психологических механизмов защиты, которые представлены в культуре, как социальном образовании. Имеются в виду различные типы ритуалов, выполняющих психотерапевтические функции, алкоголь, наркотики, галлюциногены. Последние, по мнению автора, сыграли определенную роль в возникновении религии и некоторых культурных традиций. В связи с этим он считает необходимым рассматривать религию в качестве социального феномена, а ритуал — неким «гипнотически-галлюцинаторным культурогенным заменителем реальной действительности». Ла Барре настаивает на социогенной природе многих как соматических, так и психических заболеваний в современную эпоху. При этом он полагает, что «нет причин, чтобы и терапия не была бы социогенной тоже».

Своеобразным видением движущих сил социальных процессов отличается американский этноботаник и визионер Т. Маккенна. В отличие от предыдущих авторов, терапевтическую сторону культуры он связывает только с «разумным» использованием наркотиков и считает, что всемирный триумф западных ценностей привел нас, как вид, в состояние затяжного невроза из-за отсутствия связи с бессознательным, которую хорошо обеспечивают психоделики. Из-за этого, по мысли исследователя, на континенте произошел психический сдвиг, который вверг цивилизацию в два тысячелетия религиозной мании и гонений, войн, материализма и рационализма Для Т. Маккенны «совершенно очевидно, что приватное применение психоактивных веществ, легальных и нелегальных, будет все более и более становиться частью будущей становящейся культуры».

Пожалуй, нет оснований, чтобы здесь сразу же не привести прямо противоположного суждения на этот счет российского социолога И. В. Бестужева-Лады, считающего, что «наркотизация общества в целом и в любом из ее аспектов никак не может быть отнесена к достижениям в сфере культуры, и на этом основании целиком относится к сфере антикультуры». Но последняя, считает автор, несет в себе «подрыв сил, разложение общества, ускорение происходящих в нем негативных катастрофических процессов».

Если прав американский антрополог Л. Кребер и культура представляет собой «суперорганическую самодостаточную сущность», то действительно есть основания сравнивать ее (как делал это он сам) с неким живым организмом. Последнему, как известно, свойственно зарождаться, расти, развиваться, достигать расцвета, а затем деградировать и умирать. И если действительно длительность жизненного цикла культур, как считал исследователь, равна 1,5 тыс. лет, то есть основание полагать, что эпоха нашей культуры находится на излете.

Российский философ В. В. Налимов активно развивал мысль, высказанную Кребером, утверждая, что «культуры приходили и уходили, и каждая из них находила свои пути взаимодействия с каждым из Миров существования человека… И кажется, что культура сохраняла свою жизнеспособность до тех пор, пока ее люди были способными сохранять целостность и многообразие бытия». Наша сегодняшняя культура, утверждал автор, находится в старческой беспомощности, «мы стоим на ее изломе», но когда порожденные культурой потребности теряют свое терапевтическое действие, «возникает удручающая гибельная скука».

В условиях «гибельной скуки», когда стимулирующие гипногенные эффекты отживающей культуры теряют свою действенность, активизируются и начинают входить в моду элементы гипноза антикультуры. Если понимать культуру как совокупность достижений, способствующих прогрессивному развитию общества, его подъему, то антикультура в том же понятийном ряду — отход от достигнутого, отсутствие достижений, способствующие регрессивному развитию общества, его упадку, деградации, конечной гибели.

Следует признать, что победное шествие антикультуры по странам и континентам началось из США. Она зародилась в конце первой половины XX в. в высокоразвитом индустриальном обществе с гипертрофированной психической доминантой сиюминутной пользы, выгоды, прибыли и полностью девальвированным понятием абстрактной красоты, воспринимаемой, как известно, древними структурами правого полушария мозга.

Э. Фромм называл этот мир обществом тотального отчуждения, породившим рыночный тип человеческого характера, который лишен внутренних культурных ориентиров. Ему присущи ложные эмоции, идолизация, искаженное чувство любви и богатый набор невротических патологий, связанных с бессмысленным, ограниченным, бездуховным существованием. «Люди с рыночным характером, — отмечал ученый, — не умеют ни любить, ни ненавидеть. Эти "старомодные" эмоции не соответствуют структуре характера, функционирующего почти целиком на рассудочном уровне и избегающего любых чувств как положительных, так и отрицательных, потому что они служат помехой для достижения основной цели рыночного характера — продажи и обмена, — а точнее, для функционирования в соответствии с логикой "метамашины", частью которой они являются. Они не задаются никакими вопросами, кроме одного — насколько хорошо они функционируют, — а судить об этом позволяет степень их продвижения по бюрократической лестнице». В эпоху господства псевдокультурного штампа многие массовые акции, имитирующие культурные начинания, оказались необычайно прибыльными. Будучи антикультурой по существу, они-то и стали мерилом эффективности этих «культурных» предприятий: дескать, неправое дело дохода не приносит. Началось это с клонированной кинопродукции Голливуда, продолжилось массовыми акциями поп-эстрады и достигло кульминации в сегодняшнем телевидении.

Бешеная конкуренция между дельцами от культуры вынудила обратиться за помощью к запретным ранее приемам «апелляции к дьяволу», к богатому арсеналу средств антикультуры. «А запретное — как наркотик, — пишет И. В. Бестужев-Лада, — чем чаще к нему обращаешься, тем больше требуется доза. И следом за первым понижением уровня культуры неизбежно следует второй, третий… Три шага к пропасти. Из пропасти же навстречу семимильными шагами поднимается антикультура». А антикультура — это мир, испепеляющий человеческое, воссоздающий дьявольское.

Одним из первых, кто обратил внимание на наличие в культуре двух основополагающих начал, был известный философ Ф. Ницше. Первое из них он назвал аполлоновским, олицетворяющим собой торжество света, гармонию форм и моральных установок, стремление к совершенным возвышенным чувствам. Второе начало, названное дионисийским, характеризовалось одержимостью в поведении, экстатическими состояниями, презрением к культурным нормам и являло собой некий бунт против Разума.

Очень важно, что два вышеуказанных начала культуры сложились не случайно: если первое из них обеспечивало более эффективное продвижение человека по пути эволюционного прогресса, то второе — представляло способы «отдохновения», психическую разрядку от весьма утомительных процессов «очеловечивания». Дионисийские принципы культуры всегда снимают явления чисто человеческой усталости, репродуцируя в функциональном состоянии более примитивные типы реакций, доставшихся от далеких предков.

В достаточно обширном арсенале этого типа культуры имеется немало способов индивидуального и группового вхождения в экстаз, приемов индуцирования элементарного гипноза и смежных видов измененных состояний психики. Интересно при этом, что намеренное вхождение в эти гипноидные состояния может достигаться прямо противоположными способами: как чрезмерным возбуждением, так и усилением заторможенности.

Трансовое состояние очень легко наступает при отсутствии эмоциональных впечатлений, в тишине, которая, например, имеет место в пещере безмолвствующего аскета. Однако аналогичные изменения психики развиваются и при избытке двигательной и эмоциональной активности. В древности это были ритуальные боевые или сексуальные танцы, в наше время можно вспомнить о трансе молоканов-прыгунов, пятидесятников, многочасовые молитвы которых сопровождаются поднятием рук. И уже совсем недавняя (1988) «находка» антикультуры — танцевальные марафоны с употреблением стимуляторов. Сюда же относятся не только поиски истины в наркотиках Т. Маккенны, начинания Т. Лири, пытавшегося организовать религиозный наркотический культ, но и музыкальные уловки группы «Пинк Флойд», пропагандирующей психоделическую музыку.

К вышеперечисленным гипногенным приемам апеллирует антикультура в эпоху расцвета рыночной экономики. В литературе, театре и кино она беззастенчиво эксплуатирует порнографическую тематику, культ насилия. В музыке «дьявольский гипноз» вызывается соответствующими ритмами и децибелами, отупляющей монотонностью текста. К примеру, «песня», содержащая всего четыре слова: «Моя подружка душка, душка» с некоторыми интонационными вариациями, повторяясь, звучит необычно долго. Примерно то же положение сложилось в живописи, скульптуре: излюбленная порнография перемежается с насилием, шокированием зрителя скандальными мотивами.

Традиционной формой «дьявольского» гипноза в культуре является страх. Именно этот психический фактор используется для так называемого насильственного внушения, индоктринации. В поведенческом плане доминирование страха ведет к уменьшению количества принятий решений на основе ориентировочноисследовательской деятельности, стимулирующей функции разума. Все большее значение в этой ситуации приобретают неконтролируемые импульсы агрессивности или пассивно-оборонительного рефлекса. И в том, и в другом случае личность деградирует, ее содержание сужается до тотальной (активной или пассивной) враждебности к «другому».

Немецкий этолог И. Эйбл-Эйбесфельдт показал, что у человеческих существ может формироваться «незаурядный аппетит к восприятию переживания страха» и активный поиск ситуаций, способных удовлетворить это желание. И это может быть не только желание сопереживания, как, например, при просмотре кинофильмов ужасов, но и стремление испытать его на самом деле. Потребность в страхе закрепляется на биохимическом уровне, многократная же его стимуляция ведет к регрессии человека, его уходу к прежним эволюционным уровням поведения, потере контроля над поступками со стороны высших (человеческих) структур мозга. Согласно данным современных исследователей, вероятной причиной «патологической деструктивной агрессивности» является активация тех отделов мозга, которые достались нам от рептилий". И это может происходить под влиянием насильственного «дьявольского» внушения, индоктринации, или же после приема алкоголя».

Таким образом, культура гипноза культуры (да простит автору уважаемый читатель невольный каламбур) сохраняется до тех Пор, пока в ней преобладают аполлоновские принципы, утверждающие гуманизм и примат разума. Именно в этом случае «Богом данная» гению гипнотическая одаренность выполняет огромную положительную роль, способствуя массовому распространению его неповторимых творений. Надо полагать, что именно в этом и заключается высший смысл гипноза культуры. В то же время, по своей терапевтической сути, гуманистическая культура как выраженное аполлоновское начало не может существовать без своего антипода — дионисийского принципа. Следует лишь учитывать, что снижение качества последнего до уровня, за которым теряется уважение к человеку, превращает его в явление антикультуры.

В данной главе книги анализируются суггестивные особенности лишь отдельных форм культуры с расчетом на то, что эти данные легко переносятся на остальные составляющие социальной жизни. Заключает этот ряд материалов раздел, в котором раскрываются дальние пределы возможностей гипноза в формировании культурных феноменов человека так, как они просматриваются на сегодняшний день.

Предельный магнетизм искусства

Чем глубже задумываемся мы о существе техники, тем таинственнее делается существо искусства.

М. Хайдеггер

Среди немногих праздников жизни, которыми провидение изначально наделило человечество, одним из главных следует признать искусство. Вместе с тем, положение в искусстве очень сильно напоминает ситуацию с электричеством: все им пользуются, но никто толком не знает, что оно собой представляет.

В свое время раздосадованный этим обстоятельством поэт-символист Андрей Белый старательно проштудировал соответствующие работы мировых философов и с огорчением вынужден был признать: «Мы можем утверждать за искусством ту или иную сущность, но сущность эта утверждается нами как наша вера». Получается в точности, как с жизнью: смысл в ней тот, который мы в нее вкладываем.

В данном разделе рассматривается частный аспект искусства, который не касается его вселенской сущности, но исследует лишь адаптивную, гипнокоррекционную и психоделическую (расширяющую сознание) роль в жизни человека. Для психофизиолога очень важным оказывается то обстоятельство, что художественная сторона бытия становится все более существенной для жизни современного человека и в значительной степени начинает определять его повседневное эмоциональное самоощущение.

Исследуя гипнотическую функцию искусства, сформировавшуюся в недрах многообразных практик изначальной магии, нельзя не обратить внимание и на своеобразие психики раннего человека, хорошо, кстати, различимое и в наши дни. По мнению многих авторов, исследовавших нервную систему первобытного человека (У. Троттер, 1916; С. Н. Давыденков, 1947; Дж. Пфейфер, 1982 и др.), основным системообразующим ее состоянием являлся тотальный гипноз, наилучшим образом обеспечивающий стадные инстинкты, групповую внушаемость и управляемость.

Не следует забывать о том, что со временем многие гипнотические программы поведения человека, став стереотипными, погрузились в сферу бессознательного и в настоящее время функционируют в режиме «генетически фиксированных», «наследственно закрепленных», «врожденных» действий. При ближайшем рассмотрении в них можно обнаружить явные признаки так называемых постгипнотических внушений, когда определенные поведенческие программы реализуются за пределами актуального сознания. Именно в этом режиме функционируют многие важнейшие жизненные побуждения, в том числе творческие процессы.

При этом следует иметь в виду, что гипноз искусства проявляется двояко. В первом случае он принимает форму творческого транса, которым бывает охвачен всякий, отважившийся на создание предмета искусства. Даже не затрагивая мистических концепций, мы вынуждены будем признать, что в обычном «прагматическом», деловом настроении создаются только добротные, отменные изделия, но никогда — произведения искусства. Последние рождаются только в особом состоянии психики, которое принято именовать порывом вдохновения, созидательным аффектом, творческим экстазом и т. п. А самое интересное обстоятельство здесь кроется в том, что на такого рода высокий творческий порыв бывает способен только профессионал высокого класса, постигший все секреты своего дела.

Всякое произведение искусства, красота которого родилась в состоянии творческого экстаза, бывает навечно отмечено особой «аурой», имеющей свойство гипнотизировать каждого, кто с ним непосредственно соприкасается. Вместе с тем, способностью постижения прекрасного обладает лишь тот, у кого жизнью сформирована соответствующая система восприятия.

Таким образом, во втором случае гипноз искусства обнаруживает себя при встрече ценителя красоты с рукотворным шедевром. В этом случае проявляется уже прямо противоположный эффект: сам предмет искусства производит гипногенное действие на каждого человека, вступающего с ним в контакт. В результате некогда личные переживания Мастера, аккумулированные в его творении, становятся общественным достоянием.

В этом плане ситуация с гипнозом искусства выглядит так, как будто к ней приложил руку древнеримский двуликий бог Янус, превращающий хаос в гармонию. Именно ему — повелителю «входов и выходов» — было посильно изобрести явление, которое бы вначале поглощало, аккумулировало в себе гипноз (талант?) Мастера, а затем «излучало» его вовне.

Поскольку в действительности каждый из двух видов транса, с которыми связана жизнь искусства, представляют собой хоть и взаимосвязанные, но в значительной мере самостоятельные психические реальности, возникает необходимость рассмотреть их в отдельности как «гипноз творца» и «гипноз творения». Только в этом случае в полной мере раскрывается диалектика гипноза в виде двух генетически обусловленных творческих состояний психики.

Гипноз творца. Предположение о зарождении искусства в недрах изначальной магии в настоящее время, кажется, никем не оспаривается. Магическое подражание жизни не только фокусировало в себе лучи восходящего сознания, но и служило той органической средой, в которой длительное время формировались первичные знания о мире и, в частности, опыт чувственного познания действительности.

Начало истории искусства — переход натуральной чувственности в культурную и перевод впечатлений, переживаний в изображения, знаки, символы. С появлением у человека способности различать форму окружающих предметов, его чувственная сфера получила возможность манипулировать образами как субъективными единицами эмоциональных переживаний. «В магической фазе символом служит то, что в наибольшей степени притягивает. Образ является архетипической силой, он активизирует поведенческие события в манере, подобной вызову и ответу в инстинкте».

Именно магия передала этот суггестивный образ уже иным символическим практикам и, в частности, искусству для использования его энергии с помощью слов, звуков, красок, форм. И подобно магии, искусство, став прямым ее наследником, создает свою «вторую реальность», которая воспринимается как первая, подлинная реальность и в полной мере вызывает неподдельные чувства человека.

Рассуждая о природе искусства, еще Платон приходит к выводу о том, что оно носит иррациональный, неосознанный характер, является результатом вдохновения и ничего общего не имеет с холодным, рассудочным мышлением. Мысли о мистическом характере искусства неоднократно высказывал Гете. Известны его рассуждения о «поэзии бессознательной, на которую недостает ни разума, ни рассудка…» При этом музыку он считал «…вознесенной столь высоко, что разуму ее не осилить… она первейшее средство воздействия на людей». Рассуждения о божественной природе вдохновения художника, он отмечал, что творческая «продуктивность высшего порядка… любое озарение или великая и плодотворная мысль, которая неминуемо возымеет последствия, никому и ничему не подчиняется, она превыше всего земного — человек должен ее рассматривать как нежданный дар небес, как чистое божье дитя, которое ему надлежит встретить с радостью и благоговением. Все это, — считал автор, — сродни демоническому; оно завладевает человеком, делая с ним, что вздумается, он же бессознательно предается ему во власть, уверенный, что действует в согласии с собственным побуждением».

Хорошо зная особую продуктивность творческих состояний, американский психолог, лучший специалист в области человеческой потенциальности А. Г. Маслоу развивал идею о возможностях обучения через творчество. В науке он видел единственно надежный общественный институт, дающий возможность нетворческим людям творить. Человек, занимающийся творчеством, считал Маслоу, в минуты вдохновения, в инспирационную фазу творчества забывает о прошлом и будущем и живет только «здесь и сейчас». «Я все больше и больше склоняюсь к мысли, — развивал свою мысль автор, — что описанный выше феномен являет собой разновидность пресловутого мистического переживания, пригашенный, житейский, будничный вариант Философии Безвременья по Хаксли… Почти всегда это состояние описывается как блаженное, экстатическое, экзальтированное, счастливое… Откровения такого рода часто служат основанием, и иногда единственным основанием для различных "богооткровенных религий"».

Большой интерес представляют суждения и самих художников о сущности искусства, их «взгляда изнутри» на особенности психологического проявления творческих импульсов и сам процесс осуществления творчества.

Так М. И. Цветаева, рассматривая искусство как «ответвление природы» (человеческое, один из видов творчества природы), и саму творческую личность воспринимает как инструмент в руках «того, что через тебя хочет быть». «Обскакивание тебя ответами и есть вдохновение». Называя поэта «спящим», творящим в своеобразном гипнотическом состоянии — «под чарой», — Цветаева без оговорок приемлет положение Платона о создании поэтических произведений в состоянии «помутненного сознания, прострации», в результате чего творец впоследствии бывает не способен истолковать свое творение.

«"Двенадцать" Блока, — пишет Цветаева, — возникли под "чарой". Демон данного часа революции (он же блоковская "музыка Революции") вселился в Блока и вдохновил его написать поэму. Блок "Двенадцать" написал в одну ночь и встал в полном изнеможении, как человек, на котором катались. Блок "Двенадцать" не знал, не читал с эстрады никогда». И ниже: «В средние (о, какие крайние!) века целые деревни, одержимые демоном, внезапно начинали говорить по латыни».

Можно было бы думать, что художники, в силу своего высокоразвитого воображения, определенную аналогию между творческим вдохновением и гипнозом («чарой») усматривают в чисто фигуральном, метафорическом смысле, и что теоретические позиции ученых в данном вопросе существенно отличаются. Однако, как говорилось выше, учеными была подтверждена и прямая связь гипноза с творчеством (Г. Рагг, 1963).

Первым исследователем, который обратил внимание на связь магнетизма (гипноза) с искусством, был английский хирург Джемс Брэд, который, кстати, и переименовал «магнетизм» в «гипноз». Именно он отметил особое влияние музыки на загипнотизированных и считал, что совершенство исполнения древних вакханок находилось в связи с гипнотическим состоянием. А то, что эти состояния у них действительно имели место, видно из слов Овидия: non sentit vulnera Maenas («не чувствуют боли вакханки»). Интересно, что Брэду даже удалось найти какую-то связь между танцевальным искусством своего времени с пляской гипнотизированных в древних греческих Мистериях.

Проблеме взаимосвязи искусства с гипнозом уделяли внимание такие авторы, как Альберт Молль, Дюран де Кросс и др.

Более двадцати лет тому назад прикладные возможности гипноза для стимуляции творческих способностей личности детально выяснялись в педагогических экспериментах известного гипнолога В. Л Райкова, внушавшего своим испытуемым образы известных творческих личностей (художников, музыкантов, шахматистов и пр.). В этих состояниях испытуемые получали возможность более продуктивно решать творческие задачи изобразительного, музыкального или эвристического характера.

Как показали результаты исследований, испытуемый в образе «великого человека» не просто «совершенствует» тот уровень мастерства, которым он владел на сегодняшний день, но у него происходит «новое видение» старых объектов, а актуализация старого стереотипа заменяется «новым мышлением» и таким путем при внушении активного образа в гипнозе достигается значительная активизация творческих процессов.

В общем, эти исследования показали принципиальную возможность обучения людей в измененных состояниях психики. При этом постгипнотический подъем творческих возможностей количественно накапливался и давал существенный качественный прирост созидательного потенциала данного индивидуума. Состояние и развитие этих испытуемых в отдельных случаях было прослежено катамнестически до 8 лет.

К сожалению, все вышеописанные смелые и многообещающие эксперименты по гипностимуляции творчества так и остались достоянием единичных уникальных лабораторий, а качество их «эвристического продукта» не намного превысило тот уровень, которого достигают в своем деле талантливые педагоги, работающие «по старинке». На сегодняшний день исследования позволяют утверждать, что гипноз, как некий аналог естественных «творческих состояний», безусловно, представляет собой весьма перспективный способ формирования нетривиальных подходов в решении логических и эстетических задач. Однако это всего лишь инструмент, использование которого позволяет полнее и эффективнее активизировать созидательные способности, которыми наделяет индивидуума природа.

Хорошо зная о том, что творческий подъем наступает в особых состояниях сознания, некоторые поэты и художники пытались вызывать вдохновение искусственным путем. Отдельные попытки создавать произведения искусства на основе красочных грез, в изобилии рождаемых наркотическим веществом, носили впечатляющий характер. Хронология таких попыток обычно следовала за модой на тот или иной наркотик и длительностью проявляемого интереса к нему. Сама же идея состояла в том, что малые дозы большинства психоактивных веществ, воздействующих на центральную нервную систему, ощущаются как некий стимул, как энергия, которую можно направить вовне в форме психической активности для того, чтобы как-то выразить эту энергию и «сжечь» ее.

Может быть самый заметный след в качестве выразителя «наркоискусства» оставил Томас де Квинси. Он развил способность прекрасно описывать визионерское действие того наркотического опьянения, которое сам испытывал, и создал жанр «маковой исповеди», своего рода метафизики опия. Результатом этого опыта явилась книга «Исповедь одного англичанина — потребителя опия» (1821). Де Квинси предпринял серьезные попытки использовать стимулирующее действие опия на творческие способности. На личном опыте он анализировал способ формирования искусственных грез и видений и их целенаправленного использования в «страстной прозе» и поэзии.

Несколько позже поэт Шарль Бодлер, переводивший на французский язык произведения Эдгара По и Т. де Квинси, в очерке «Искусственный рай» исследует ряд наблюдаемых фактов, которые по замыслу автора должны показать возможности создания «искусственного рая», устраняющего страдания человека, дающего ему счастье и стимулирующего воображение. Бодлер приходит к выводу, что наркотики действительно вызывают особый вид опьянения с обильными, красочными и захватывающими галлюцинациями, однако результатом таких чувственных феерий бывает расстроенная мораль и раздавленная воля.

В начале 40-х гг. XIX в. группа французских писателей, среди которых были Т. Готье, Ж. де Нерваль, А. Дюма, О. де Бальзак и сам Ш. Бодлер, а также скульпторов, художников и других представителей богемы, организовали известный «Клуб гашиш истов». Снабжал членов этого клуба гашишем (под названием давамеск) известный путешественник и психиатр Ж.-Ж. Моро де Тур.

Бодлер рассказывает о том, что видел однажды Бальзака с интересом расспрашивающего о самочувствии тех, кто принимает гашиш. Сам же Бальзак, как известно, сильно злоупотреблявший кофе, решительно отказывался принимать «дьявольское средство», чтобы не потерять своего достоинства, отказавшись от господства над своей волей.

Теофиль Готье в очерке «Клуб любителей гашиша» описывает попытки некоторых своих друзей вызывать у себя творческие галлюцинации при помощи наркотика, именуемого давамеском. «После десятка опытов, — сообщает писатель, — мы навсегда отказались от этого опьяняющего снадобья, не потому, что оно причинило бы нам физический вред, но потому, что истинному писателю нужны только его естественные грезы и он не любит, чтобы его мысль попадала под влияние какого бы то ни было возбудителя». В подтверждение приводятся слова Бодлера: «Тот, кто станет прибегать к яду, чтобы мыслить, не сможет мыслить без яда. Представляете ли вы себе ужасную судьбу человека, парализованное воображение которого не в состоянии было бы функционировать без помощи гашиша или опия? Но человек не настолько лишен честных средств для достижения неба, чтобы быть в необходимости призывать аптеку или колдовство».

Гипноз творения. Существуют предания о том, что в древних гробницах и храмах нередко находили негасимые лампы. Зажженные однажды, они горели вечно. Нечто похожее представляет собой произведение искусства. Его тоже «зажигает» своей неистовой энергией автор, и оно становится ярким источником очарования до скончания веков.

Создавая искусство, человек не придумывал ничего нового, вначале он старался лишь прилежно копировать те объекты природы, которые сами по себе рождают стремление к созерцанию, вводят его в медитативные состояния и, наконец, пробуждают желание запечатлеть их на длительное время. И первым наиболее элементарным действием красоты является ее чисто притягательная сила. Известно, что привлекающие, обольщающие свойства гармонических звуковых и световых воздействий весьма широко используются в живой природе для положительного подкрепления биологически целесообразных действий. И эта сторона существования высокоорганизованных живых систем, надо полагать, имеет чрезвычайно важное значение: природа не столь расточительна, чтобы производить бесполезную красоту в колоссальных масштабах.

Виктор Гюго когда-то отметил, что первичным источником побуждений к очарованному созерцанию является сама природа. Любуясь величественным пейзажем на берегах Рейна, он писал о том, что это было одно из таких мест, где наблюдатель может подумать, что он видит, как распускает хвост этот роскошный павлин, называемый природой.

Философия Артура Шопенгауэра достаточно убедительно показала, что эстетическое созерцание, рождая своеобразный транс, всегда несет большую психокорректирующую функцию, на какое-то время утоляя неизбывное горе людей, отвлекая их от драматизма повседневной жизни. Именно эту идею выражают и строки о прекрасном русского философа В. С. Соловьева: «Красота природы есть… только покрывало, наброшенное на злую жизнь. Красота нужна для исполнения добра в материальном мире, ибо только ею просветляется и укрощается недобрая тьма этого мира».

Искусство дает нам видение эстетической сущности вещей. Художник обращает наше внимание на то, что мы воспринимали, но не замечали. Французский философ Анри Бергсон считал, что искусство познается интуитивно и усиливает эту способность у всех, кто с ним соприкасается. «Главное в искусстве, — считал он, — отрешенность от прагматических и тягостных сторон бытия». По Бергсону, интуиция зрителя есть особая форма гипноза, где творение искусства гипнотизирует и внушает созерцающему прежнее видение художника. Тем самым считается, психика воспринимающего приходит в пассивное состояние и наполняется чувством художника. При этом абсолютное мгновение, в котором находится зритель, является одновременно и самозабвением и опосредованием, оно вырывает зрителя из всего окружающего и одновременно возвращает ему всю полноту бытия.

Непосредственное действие произведения искусства начинается с эстетического восприятия, содержащего в себе несколько существенных моментов. Прежде всего, встреча с адекватным предметом искусства вызывает некую предварительную эмоцию, которая расценивается как радость узнавания в нем ожидаемого образа. Стадия узнавания может закончиться неприятием «чужого взгляда на жизнь», когда произведение оценивается как странное, абсурдное, безобразное. В случае, когда художественная информация произведения способствует «вчувствованию» в него собственных переживаний, идея, заложенная художником в свое творение, как бы рождается заново в душевоспринимающего, вводя его в эстетический транс, гипноидное состояние, которое характеризуют как катарсис.

Катарсис (греч. katharsis — очищение) — термин античной эстетики, обозначающий некий трансовый аспект воздействия искусства на человека. Теорию очищения души от вредных страстей (гнева, вожделения, страха и т. п.) разработали пифагорейцы, воздействуя на человека специально подобранной музыкой. Существовала легенда, что Пифагору удавалось с помощью музыки «очищать» людей не только от душевных, но и от телесных недугов.

Собственно эстетическое осмысление катарсиса было дано Аристотелем. В «Политике», к примеру, он писал, что «музыкой следует пользоваться не ради одной цели, а ради нескольких: и ради воспитания, и ради очищения… в третьих, ради времяпровождения, т. е. ради успокоения и отдохновения от напряженной деятельности».

Современная психология искусства рассматривает катарсис как «самосгорание» противоположных аффектов под воздействием прекрасного, как разряд нервной энергии. Этот процесс «психологического очищения» может подниматься до высокого напряжения (потрясения), когда радость переживается не только от открывшегося смысла, но и от самого акта открытия. В подавляющем большинстве случаев возникает завораживающий релаксирующий эффект — аналог «аутогенного состояния», нечто среднее между «предсонливостью» и «сонливостью», специфический этап в последовательных стадиях перехода от бодрствования ко сну и гипнозу.

Трактуя эти явления с психосоматических позиций, многие исследователи полагают, что уже в этих фазах «приглушенного» бодрствования осуществляются процессы разрядки перенапряженных областей мозга, переживаемые как катарсис.

В обыденной жизни этот процесс «разрядки» нервного напряжения осуществляется в разнообразных формах. Из истории известны примеры виртуозного дара слез у женщин племени маори, повальная слезливость людей в XVIII в. Разрядка через повышенную двигательную активность (песни, пляски) или напряженное сосредоточение внимания (многочисленные приемы медитации, включающие и созерцание предметов искусства) является одной из важных сторон саморегуляторной психической деятельности человека. Несомненную катарсическую роль выполняют поэзия и музыка.

В сегодняшнем сверхтехнизированном обществе разнообразные страсти, которые не находят себе выхода в повседневной активности, аналогично тому, как это было во времена первобытной магии, разряжаются посредством «чудесных творений» искусства.

«Все наше поведение, — писал известный отечественный психолог.#. С. Выготский, — есть не что иное, как процесс уравновешивания организма со средой…» В процессе этого уравновешивания «всегда есть такие возбуждения энергии, которые не могут найти себе выход в полезной работе. Тогда возникает необходимость в том, чтобы уравновешивать наш баланс с миром. И вот эти… разряды и траты не пошедшей в дело энергии и принадлежат к биологической функции искусства».

Таким образом, искусство, способствуя благотворной разрядке нервной энергии, принимает участие в уравновешивании организма со средой в критические минуты нашей жизни. Ведь именно в критических точках нашего пути мы обращаемся к искусству, точно так же, как в далеком прошлом наши предки в трудных ситуациях обращались к магии и получали аналогичное облегчение.

Выдающийся русский философ Н. А. Бердяев утверждал, что «красота есть гармония и отдых от мучительной борьбы» и именно поэтому она обладает гипнотизирующим свойством: созерцание красоты расслабляет, умиротворяет человека, снимает психическое напряжение. В отличие от других авторов, Бердяев предостерегал, что этим самым качеством красоты очень часто пользуется и «дьявол для своих собственных целей». При этом поэзия, искусство перестают связывать эстетическую эмоцию с красотой, перестают быть «воспоминанием о рае», а скорее повествуют об аде (футуризм, кубизм, сюрреализм и т. п.). С этой точки зрения, к примеру, творчество Кафки манифестирует «эстетику ада» и лишено тех продуктивных свойств, которые рождает восприятие истинно прекрасного.

Но не таким уж далеким прошлым представляется то время, когда считалось, что действиями находящегося в трансе художника руководит высшая божественная сила, а необходимым условием правильного отображения мироздания является его добродетельная жизнь. Соответственно, сам акт художественного творчества считался приобщением к делу Создателя, священнодействием. Именно поэтому, как гласит предание, в дни, когда Андрей Рублев писал святые образы, монастырская братия оставалась в своих кельях и возносила молитвы Богу за успех его дела.

Надо сказать, что до сих пор эстетическая оценка мира остается значительно фундаментальнее и «старше» его научного познания. Поэтому не случайно истинность научной теории и в наши дни нередко обосновывается обращением к таким аргументам, как, например, «внутренняя стройность», гармония, цельность, красота доказательства. Следовательно, наше чувственное восприятие способно интуитивно воспринять и эстетически пережить и тот «гипноз творца», который бывает заключен в чисто мыслительной конструкции в виде своеобразного «сгустка рациональности».

Как видно, любое творение человеческого гения аккумулирует «гипноз творца», становится средоточием доступного человеку божественного свойства и тем самым указывает путь и реальную возможность совершенствования. Антиискусство, используя элементарные психотехники наведения транса, апеллирует к сфере бессознательного, к древним инстинктам и тем самым ведет к потере достигнутого.

Истоки нашей страсти к телевидению

Подобно рыбе в воде, люди в той или иной культуре плавают в фактически незримой среде культурно-санкционированных, но искусственных состояний сознания.

Теренс Маккенна

Сопоставление таких, казалось бы, разнородных явлений, как гипноз и телевидение, на первый взгляд, кажется неправомерным. Для того чтобы показать обоснованность и, более того, необходимость рассмотрения этих понятий в их взаимосвязи, необходимо хотя бы коротко коснуться психологии человеческого созерцания и припомнить, что любил рассматривать наш предок, пока не стал телезрителем. Иными словами, следует уяснить, с какими психологическими «наработками» мы вошли в эпоху так называемой цивилизованности и стали властителями безграничных техногенных сил как физического, так и информационного планов.

Как ни прискорбно сознавать, но антропология свидетельствует, что не индивидуальное благоразумие, а групповые внушаемость и гипноз явились первоосновой обыденного сознания человека и только с учетом этого обстоятельства могут быть поняты многие «странности» его поведения.

Очень важно, что внушаемость и способность впадать в гипноз, закрепившись генетически, начали проявляться и у современного человека во всем многообразии его подсознательных действий по обеспечению подражательных, половых, оборонительных, массовидных инстинктов. Более того, некоторые авторы в связи с этим говорят о «естественной очарованности» человека измененными состояниями сознания, вследствие чего он научился вызывать их произвольно (галлюциногены, алкоголь, ритмические воздействия).

Среди множества способов формирования транса самым естественным и безобидным оказался «прирученный» домашний огонь, который не только кормил, согревал домочадцев, но и служил им энергетически положительным объектом непроизвольной групповой медитации.

Видный французский философ Гастон Багиляр уделил этому факту серьезное внимание, создав эссе с многозначительным названием «Психоанализ огня». Здесь в центре внимания находится «человек, погруженный в задумчивость, наедине с собой, задумавшийся у очага, где огонь так же ясен, как сознание одиночества». Состояние человека, взирающего на огонь, писатель называет «зачарованным созерцанием», «состоянием легкого гипноза», возникающего самопроизвольно. «Вероятно, огонь, заключенный в очаг, — продолжает свою мысль автор, — впервые побудил человека к мечте, стал символом покоя, приглашением к отдыху. Трудно представить себе, чтобы философия праздности могла обойтись без созерцания пылающих поленьев… Но живительность тепла вполне осознаешь только при достаточно длительном созерцании огня; чтобы ощутить блаженство, надо сидеть, опершись локтями в колени, подперев ладонями подбородок. Такая поза у огня свойственна нам от века. Возле огня полагается сидеть и предаваться отдыху, но, не засыпая, а погружаясь в мечтательность объективно особого рода».

Все, что здесь было сказано об огне в очаге, камине и т. п. можно в значительной степени отнести к светящемуся экрану телевизора. Последний стал таким же «символом жизни», центром притяжения внимания семейного круга и «генератором транса», каким был в далекие времена домашний очаг. Но на этом аналогия, пожалуй, и заканчивается. Коренное отличие состоит в том, что созерцание огня стимулирует собственные, глубоко личные грезы «огнепоклонника», тогда как «пылающий» телеэкран внедряет в голову телезрителя специально фабрикуемые, стандартные иллюзии, зачастую лишенные добрых намерений.

Кроме того, телеэкран не только сохранил за собой, но и существенно интенсифицировал гипногенную функцию, приблизив ее вплотную к наркотической сути. В этом плане стоит прислушаться к словам признанного авторитета в области наркопсихологии Теренса Маккенны. Вот как он характеризует силу телевизионного пристрастия: «Самой близкой аналогией силы пристрастия к телевидению и той трансформации ценностей, которая происходит в жизни тяжело пристрастившегося потребителя, будет, вероятно, героин… Иллюзия знания и контроля, какую дает героин, аналогична неосознанному допущению телевизионного потребителя, будто то, что он видит, где-то в мире является "реальным". По сути, видимое является косметическим улучшенным видом продуктов. Телевидение, хотя и не является химическим вторжением, тем не менее, в такой же мере способствует пристрастию и точно также вредно физиологически, как и любой другой наркотик».

Чисто психологическая сторона телевизионного пристрастия анализируется в работе американского теоретика информационных систем Марии Винн. «Совсем не отличаясь от наркотиков или алкоголя, — отмечает автор, — телепереживание позволяет своему участнику вычеркнуть мир реальный и войти в приятное и пассивное состояние. Тревоги и заботы с помощью поглощенности телепрограммой куда-то вдруг исчезают, так же как и при выходе в "путешествие", вызванное наркотиками или алкоголем. И точно так же, как алкоголики лишь смутно сознают свое пристрастие, чувствуя, будто контролируют свое состояние больше, чем на самом деле… Телезритель подобным же образом переоценивает свой контроль, свое владение ситуацией во время просмотра телепередачи. В конечном счете, именно это вредное влияние телевидения на жизнь огромного числа людей определяет его как фактор серьезного пристрастия. Привычка к телевизору нарушает чувство времени. Она делает другие восприятия смутными и странно нереальными, принимая какую-то более "значительную реальность" за реальность. Эта привычка ослабляет отношения, сокращая, а иногда и устраняя нормальные возможности поговорить, пообщаться».

Повседневная психотерапевтическая практика показывает, что немалую часть населения уже сегодня составляют своеобразные видеоманы. В эту группу входят, в основном, две возрастных категории: дети до 16 лет и пожилые люди — пенсионеры. У последних проблема «свободного времени» в связи с этим, нередко, стоит так остро, что им бывает некогда сходить за хлебом в соседний магазин.

На собрании Американской психологической ассоциации в Торонто недавно говорилось о явлении «видеомании», напоминающем наркоманию. Доктор Кимберли Юнг из Питсбургского университета детально проанализировала особенности видеоманского (в том числе интернетоманского) поведения. Некоторые видеоманы предпочитают созерцать «мерцающий экран» по ночам, чтобы избежать упреков со стороны родных; иные норовят сказаться больными, чтобы, оставшись дома, наедине вдоволь наслаждаться вожделенным занятием.

Характеризуя гипногенное свойство телепередач, американский психолог искусства Рудольф Арнхейм писал: «Совершенно неважно, что показывается. Это может быть программа на иностранном языке или еще что-нибудь, не представляющее никакого интереса. И раздражитель, на который вы практически не реагируете, усыпляет вас. Это напоминает убаюкивание… не раздражает вас, не вынуждает реагировать, а просто освобождает от необходимости проявлять хоть какую-нибудь умственную активность. Ваш мозг работает в ни к чему не обязывающем направлении. Ваши чувства, которые в противном случае заставляли бы вас предпринимать какие-либо активные действия, полностью отвлечены».

Высокую гипногенную действенность работающего телеэкрана один из создателей метода нейролингвистического программирования Джон Гриндер рекомендует использовать для гипнотизирования детей в целях коррекции их поведения. Для того чтобы внушить определенную психологическую установку, рекомендуется подстеречь момент, когда ребенок смотрит телевизор, сесть рядом с ним и подключиться к его вниманию словами: «И у тебя сложилось такое непреодолимое стремление сделать…» Если при этом коснуться пальцем правой руки его переносицы, он закроет глаза и погрузится в более глубокий сон.

В нескольких случаях, не прибегая к настоящим гипнотическим сеансам, именно таким образом удавалось избавлять детей от ночного недержания мочи, причем в одном из них внушение на фоне телевизионного транса проводила сама мать, обученная психотерапевтом.

К сожалению, телевизионный гипноз в исключительных случаях может формировать и крайне отрицательные поведенческие программы. Так, в апреле 1959 г. в США некий Норман Смит выстрелом в открытое окно убил смотревшую телевизор женщину, которую он не знал. По его объяснениям, он сделал это под влиянием сильного импульса, полученного от телефильма «Снайпер». Для того чтобы такого рода гипнотический импульс мог подвигнуть субъекта на преступление, он должен был совпасть с определенной психической предрасположенностью индивидуума в данный период времени. Следовательно, во многих случаях внушенные телеэкраном установки не реализуются лишь потому, что сам телезритель еще не созрел до этого уровня поведения.

Формируемый телепередачей транс может служить предпосылкой и для фиксации неблагоприятных навязчивых реакций. Примером может быть следующий случай.

Во время просмотра телепередачи женщина находилась в легком трансе. В это время ее сын уронил на пол чашку, которая со звоном разбилась. Женщина вздрогнула и «пришла в себя». Однако после этого остались навязчивые подергивания плечом. Известны случаи привычного засыпания у экрана телевизора, когда такого рода псевдозритель теряет способность воспринимать видеоинформацию.

Таким образом, телевидение выступает в качестве новейшего и эффективнейшего средства формирования гипнотической пассивности зрителя, которая способствует прочному закреплению создаваемых психологических установок. Именно поэтому телевизионная реклама считается наиболее действенным способом программирования покупателей и потребителей услуг. Информационное «семя» ни уличной, ни печатной рекламной продукции не попадает на такую благодатную психологическую почву, какую собой представляет погруженное в поверхностный гипноз сознание телезрителя. В этом случае программирование субъекта осуществляется по типу известного специалистам постгипнотического внушения, то есть когда данная установка осуществляется спустя некоторое время в назначенный срок после выхода из транса.

Нет ничего удивительного в том, что в последние полтора десятка лет английские и американские психологи столкнулись с неизвестным ранее психическим заболеванием — манией покупок. Согласно оценкам специалистов, полтора-два процента американцев имеют признаки этой болезни. Свойственна она в основном людям, страдающим от одиночества, комплексов неполноценности, низкой самооценки, не видящих смысла своего существования. Болезнь проявляется в том, что, попав в супермаркет, такой человек начинает покупать буквально все подряд, пытаясь избавиться от некоего внутреннего беспокойства. Явившись с приобретениями домой, и сам покупатель, и его близкие оказываются в шоке, будучи поражены величиной денежных расходов и явной ненужностью покупок. Особенно часто страдают этой болезнью женщины, будучи более внушаемыми. Установлено, что 63 % людей, неспособны удержаться от покупок, даже если понимают, что этот предмет им не нужен, страдают депрессией.

Действенность целенаправленных суггестий многократно повышается использованием новых технологий информационной обработки телезрителей: подпороговых сигналов, приемов нейролингвистического программирования (НЛП). Психолог из Великобритании Ники Хайес, автор книги «Психология в перспективе», называет методы НЛП нейропсихологическим подходом и считает что психотехнолог, «обладающий такого рода психологическим оружием, может быть не менее страшен, чем тот, кто обладает оружием обычным».

Один из наиболее простых способов подачи неосознаваемых команд, указаний, установок и т. п. — прием Эриксона, — разработан в системе НЛП. Заключается он в том, что в передаваемый текст — звучащий или печатный — вводится так называемая «вставленная речь» («скрытое сообщение»). Она образуется как бы внутри основного текста тем, что интонацией или графически в нем выделяются отдельные слова, в совокупности составляющие скрытую команду.

В данном случае срабатывает механизм межполушарных взаимоотношений в восприятии информации. Поскольку за оценку контекста сообщений ответственно правое полушарие мозга (за словесное содержание — левое), то полученная таким образом информация не осознается, но сохраняет свою действенность.

В системе НЛП разработано множество психотехник, позволяющих средствами телевидения достаточно эффективно привлекать внимание зрителя к заранее намеченным качествам демонстрируемого объекта и формировать соответствующие установки. Среди таких психотехник: «трансформация смысла», «присоединение к будущему», «якорение» и мн. др. Возможности НЛП позволяют не только легко формировать положительное эмоциональное отношение к предмету или явлению. Не менее просто НЛП создает заданные отрицательные установки и устраняет из памяти актуальные образы или эпизоды. Достоинство этих техник в том, что, представляя собой манипуляции со зрительными образами, они легко переводятся на язык современного телевидения. Вот, например, один из приемов устранения навязчивого образа или тягостного впечатления, получивший название «разрушение».

Субъект должен вообразить зрительный образ, от которого он желает избавиться, в виде большого цветного витража. Далее он с силой «ударяет» по нему молотком и наблюдает, как он разбивается на тысячи мелких осколков и распадается. Другой высоконадежный прием разрушения тревожных видений заключается в том, чтобы мысленно смотреть фильм, когда он останавливается и проекционная лампа прожигает дырку в каждом кадре. Можно просто сжечь дотла картину с неприемлемым сюжетом.

В этом плане совсем нетрудно представить себе серию передач, в которых очень большой, но «хрупкий» портрет какого-либо из кандидатов в президенты на глазах миллионной аудитории зрителей почему-то часто трескается и превращается в мелкие осколки. Но можно и проще — показать то же изображение в полной сохранности, но преднамеренно подчеркнуть в нем какую-то эмоционально-отталкивающую деталь (потное лицо, бородавку на лбу, неприятную гримасу и т. п.).

Как видно, реклама, и телереклама в особенности, по своей сути и возможностям — гениальная форма психологической агрессии, которой нечего противопоставить рядовому законопослушному гражданину. Первоосновой ее общественной силы явилось то обстоятельство, что она «явочным порядком» взяла на себя роль проводника и радетеля основы демократической свободы — свободы гарантированного индивидуального выбора как особой личностной ценности. Современные манипуляторы сознанием от телерекламы используют этот миф в своих интересах, заявляя, что они лучшим образом обеспечивают свободу индивидуального выбора в мире вещей и услуг.

Исследование состояния этого вида информационной деятельности требует специальных работ. В общем виде совсем недавно ее хорошо охарактеризовал Олег Стефанович Медведев. «В рекламе на российских телеэкранах, — отметил он, — свирепствует бездоказательность и вседозволенность, переходящие даже самые свободные нравственные границы. А у доверчивого российского народа нет, как у людей на Западе, соответствующего иммунитета».

Таким образом, аналогия «телеящика» с животворным образом горящего камина, которая сложилась в подсознании человека, играет с ним весьма злую шутку. Ассоциации с живым, поистине целебным натуральным огнем мешают осознать нам прямо противоположное свойство мертвого «электронного огня», оказывающем в большинстве случаев неблагоприятный эффект на психические функции человека и его энергетику.

Одна из причин гипнотизирующего действия телепередач кроется в том, что восприятие их содержания приводит к большому расходу энергии. Именно поэтому некоторые авторы именуют телевизор энергетическим вампиром. Человеку кажется, что он сидит и физически отдыхает, однако, быстро сменяющиеся на экране зрительные картины непрерывно активируют в долговременной памяти множество образов, составляющих опыт его индивидуальной жизни. Сам по себе зрительный ряд телеэкрана требует непрерывного осознания визуального материала, порождаемые им ассоциативные образы требуют определенных интеллектуальных и эмоциональных усилий по их оценке и переработке. Нервная система (особенно детская), будучи не в силах выдержать такой интенсивный процесс осознавания, уже спустя 15–20 мин. формирует защитную тормозную реакцию в виде гипноидного состояния, которое резко ограничивает восприятие и переработку информации, но усиливает процессы ее запечатления и программирования поведения.

Кроме того, телевидение легко создает сильные психологические установки, неосознаваемое стремление к повторению однажды пережитых состояний. 3. Фрейд такого рода влечения называл «вынужденными повторениями» и побуждающую их силу ставил выше принципа удовольствия. Когда что-то делается легко и приятно, у многих формируется потребность повторять это действие. Указанная закономерность лежит в основе популярности телевизионных сериалов, прижившихся в последние годы в нашей стране. Даже одиночное переживание определенной цепочки информационно-эстетического воздействия (сюжета) формирует предрасположенность к повторному переживанию идентичного состояния. Так, у зрителя, сидящего за телевизором и испытывающего чувство удовлетворенной справедливости за трудную победу героя, подсознательно возникает потребность к повторению испытанных эмоций. Он с радостью воспримет вторую серию показанной истории, а затем все с большим возбуждением — все остальные. Его, как говорят, затянет телевизионное пристрастие, отличающееся от наркотического лишь меньшей интенсивностью получаемого «кайфа». Со временем такого рода привыкание становится очень устойчивым и сопровождается выраженным гипнотическим трансом.

Интересно, что не так давно в Эдинбургском зоопарке ученые провели двухмесячный эксперимент над 12 шимпанзе, проверяя их восприимчивость к телепередачам. Каждое утро в строго определенное время им показывали 15-минутные видеофильмы, представляющие собой монтаж отрывков из картин Дэвида Атенборо, самого известного кинодокументалиста животного мира.

Уже в течение первой недели четыре самки начали предвкушать кино и заранее усаживались перед телевизором, несколько позже многие начали копировать действия обезьян и животных, которых они видели на экране. Психологов удивила лишь разница в поведении самок и самцов: первые становились «теленаркоманами», тогда как вторые мало уделяли внимания телевизору. Здесь, несомненно, проявилось то обстоятельство, что особи женского пола в животном мире (как и в человеческом) самой природой предназначены к прельщению, очарованию и потому, кстати, легче и более фундаментально поддаются различного рода наркотикам. Как видно, магия феномена «вынужденных повторений», отмеченного 3. Фрейдом у человека, проявляется и у животных.

Таким образом, мы рассмотрели целый ряд неблагоприятных психологических факторов, присущих современному телевидению. Однако познание этих отрицательных моментов, конечно же, не требует отмены телевидения, также, например, как наличие смога в городах не ведет к упразднению автомобилестроения. Но о соответствующих «фильтрах» думать надо и в первом, и во втором случаях. Это только в Афганистане — стране, истерзанной десятилетиями междоусобной войны, осознание возможных деструктивных действий телевидения на психику людей, привело к его запрету.

В данной работе мы сознательно опускаем такие важные вопросы телевещания, как содержательность, эстетический уровень его материалов, наличие в них определенной гражданской позиции, соблюдения требований принципов гуманизма и психоэкологии. Эти весьма важные вопросы достаточно регулярно и подробно освещаются в периодической и специальной печати и получают достойную оценку.

Являясь одним из главных средств массовой коммуникации и оказывая огромное влияние на всю социальную систему, телевидение в настоящее время фактически контролирует всю нашу действительность, пропуская ее через свои фильтры и поляризуя определенным образом все поле культуры. То, что не попадает на каналы телевидения, в наше время почти не оказывает влияния на состояние общества.

К большому сожалению, с «дружественных человеку» телеэкранов никогда не говорилось о специфике психологического действия телепередач как таковых. Честная и мужественная позиция людей, телевизионную власть предержащих, должна была предусмотреть просвещение своей многомиллионной зрительской аудитории в весьма важных вопросах психоэкологической защиты от тех неблагоприятных моментов, которые были обсуждены в настоящем разделе.

Программирование рекламой

…Язык их есть обман в устах их.

Мих. 6:12

Прикладной психологии, если она хочет идти в ногу со временем, никак нельзя не заниматься серьезным исследованием феномена рекламы и всех аспектов его проявления в обществе. Сегодня в условиях утверждающихся рыночных отношений этот вид информации перестает быть сугубо экономическим атрибутом и становится своеобразным элементом массовой культуры.

Фундаментальными свойствами рекламы справедливо считаются амбициозная самоманифестация и стремление подчинять себе все новые сферы потребления. Росту же ее социокультурного престижа способствует, прежде всего, то обстоятельство, что реклама непосредственно обслуживает важнейшее из человеческих побуждений — стремление к обладанию. В этой связи исследование психологических механизмов воздействия рекламы, условий повышения ее эффективности, а также требований психогигиены и психопрофилактики по отношению к этому далеко не безобидному виду информационного обеспечения представляет безусловный интерес.

Среди множества поведенческих стереотипов человека, вытесненных в сферу бессознательного психического, имеется два кардинальных образования, определяющих жизненную устойчивость индивида.

К первому из них относится постоянно действующее желание жить, осознающееся как первоначальная воля к бытию. Понятно, что в мире, где превосходство добра над злом далеко не очевидно, эта установка должна быть сверхсильной, и потому она носит характер амнезированного гипнотического внушения, погруженного в подсознание.

Второй поведенческий стереотип проявляется желанием иметь нечто необходимое для бытия и представляет собой сильнейшее побуждение к обладанию. Реклама стала необходимым аксессуаром, предваряющим обладание.

Э. Фромм, подробно исследовавший эту функцию, представил ее как основной способ существования человека. Первичные, достаточно очерченные формы этой потребности имеются у всех животных, однако лишь у человека обладание превратилось в многогранную и зачастую гипертрофированную функцию. Крайние формы последней выглядят так, будто сущность самого бытия заключается в обладании и что человек — ничто, если он ничего не имеет. Именно таким образом проявляется навязчивость в обладании, приводящая к различным видам стяжательства. Высшая степень стяжательства называется одержимостью. Как пишет американский исследователь Т. Маккенна, «когда привычки истребляют нас и приверженность к ним выходит за культурно означенные нормы, мы наклеиваем на них ярлык одержимости. В подобных ситуациях мы чувствуем, что сугубо человеческое измерение свободной воли как бы подвергается насилию. Мы можем стать одержимыми чем угодно: каким-то стереотипом поведения (например, чтением утренней газеты), материальными объектами (коллекционированием), землей и собственностью (строительством небоскребов), либо влиянием на других (политикой).

Специфические сигнальные знаки как простейшие аналоги рекламы имеются уже на уровне биологических систем у растений и, тем более, в мире животных и человека. Общеизвестны привлекающие функции цветов, пестрого оперения у птиц (хвост павлина) и т. п. Такого рода информационные воздействия служат, как правило, согласованной реализации функций обладания для продолжения рода или же стимуляции рефлекса самосохранения.

Очень важно, что сам процесс обладания, какой бы характер он ни носил, сопровождается положительным подкреплением, то есть удовольствием. Последнее закрепилось в филогенетическом плане как поощрение за достижение. Именно поэтому предвосхищаемое удовольствие служит мощным двигателем на пути к любому виду обладания и достижения.

В зависимости от содержания актуализируемых потребностей необходимо различать различные виды обладаний, получающих неодинаковое отражение в современной рекламе.

1. Обладание бытием, частично преломляющимся в нашем сознании как переживание здоровья, жизненного тонуса. Благополучную группу таких рекламопользователей стремятся увлечь видами обладания, требующими физической крепости (путешествиями, спортом, сексом, спиртными напитками). Их же антиподов — всех тех, которые вожделеют заполучить здоровье, привлекают широким ассортиментом лекарств и иных средств «творящих чудо». Обе эти группы — достаточно обширный и устойчивый контингент потребителей, мало зависящий от причуд моды.

2. Обладание пищей — важнейшая потребность человека, как и любого иного живого существа. Данный вид обладания — наиболее древний — проявляется в виде инкорпорирования — поглощения съедобного продукта. Своеобразную генерализацию этой функции можно наблюдать на определенной стадии развития ребенка, когда он стремится засунуть в рот любую вещь, которую ему хочется иметь. Это чисто детская форма обладания, характерная для периода, когда физическое развитие малыша еще не позволяет ему осуществлять другие формы контроля над собственностью.

Э. Фромм считает, что существует много других форм инкорпорирования, прямо не связанных с физиологическими потребностями. «Суть установки, присущей потребительству, — говорит автор, — состоит в стремлении поглотить весь мир. Потребность — это вечный младенец, требующий соски». Это с очевидностью подтверждают такие широко распространенные явления как алкоголизм, табакокурение, наркомания.

«Пищей богов» назвал эти «инкорпорируемые» вещества Теренс Маккенна, отмечая их важное место в развитии истории и культуры человечества. В частности, он отмечает, что «алкоголизм был редок до открытия дистилляции и не представлял собой социальной проблемы». Следовательно, с появлением крепких спиртных напитков, реклама священного искусства пивовара и винодела дополнилась неким осуждаемым придатком экономической машины, генерирующей утрату человеческих надежд. Тем не менее законы многих стран проявляют известную терпимость к «мягкой» рекламе алкоголя, поскольку это позволяет сохранять репрессивный стиль управления, оставляя всем людям роль инфантильных и безответственных участников.

Известно, что пристрастие людей к табачному дыму приносит достаточно весомые доходы многим государствам. В то же время, реклама табака играет существенную роль в широком распространении заболеваний, вызываемых курением.

Кажется, реклама никогда не пропагандировала наркотики. Однако надо полагать, что действенность антирекламы, еще плохо изученной специалистами, в этом плане всегда была на высоте.

3. Обладание объектом сексуального удовлетворения, его суррогатом или символическим заместителем, в том числе изображениями женского (реже мужского) тела в самых экзотических положениях и ракурсах — самый распространенный вид удовлетворения вожделений. В рекламе, да и во всех средствах массовой информации в этом плане имеет место явный «перебор жанра», сравнимый разве лишь с интересом к этой теме у плохо воспитанного подростка. Изображения женского тела в современной рекламе эксплуатируются чрезмерно, независимо от того, что восхваляется: автомобильные покрышки или канцелярские кнопки. Только когда смотришь современную рекламу, начинаешь понимать, как прав писатель Алексей Болдырев в характеристике нашей современности: «В понимании демократического большинства апофеоз жизни, он же катарсис, он же и смысл — это чтоб пошикарней обставить половой акт во всех его социально-эстетических, физиологических и прочих подробностях. А более ничего. Отнимите у человека секс, и вся эта конструкция, впрочем, и без того построенная на песке, рухнет и завалит его по самую макушку всякой дрянью».

4. Обладание определенным материальным состоянием (имуществом, деньгами, недвижимостью). Именно эту группу составляет подавляющее число потребителей рекламных услуг, для которых обладание является смыслом жизни, а сама реклама — главным приводом их потребления.

5. Обладание мастерством. Этот вид обладания характерен для современного человека. Понятно, что он сформировался лишь на определенном, достаточно высоком уровне развития психики, когда появилось умение изготовлять кремниевые молотки и зубила, вырубать фигуру подруги из камня или изображать ее на стенах пещеры. Надо сказать, что положительное эмоциональное подкрепление распространялось и на процесс обладания мастерством любого вида, на достижения чисто ремесленного умения, а в современном цивилизованном мире оно сопровождает успехи в художественном и научном творчестве. Удовлетворение мастера с этой точки зрения представляется как проявление более общего закона функционирования информационных систем, согласно которому последние при порождении новой информации положительно самоподкрепляются.

В этом плане даже сотворение мира не обошлось без проявлений удовлетворения Создателем своей работой. Как повествует «Бытие», когда «был вечер и было утро дня шестого», «И увидел Бог все, что Он создал, и вот хорошо весьма» (Бт. 1:31). Тем не менее, как потом выяснилось через тысячелетия, далеко не все в этом мире с точки зрения его обитателей достойно похвалы. Даже апостолы в связи с этим вынуждены были с горечью отметить: «Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле» (1 Ин. 5:19).

6. Обладание духовными достижениями. В эпоху высокого развития технической культуры обладание материальными богатствами считается чуть ли не единственным достойным содержанием жизни. Но у человечества были и другие периоды истории, когда появлялись великие Учителя жизни, провозглашающие иную цель обладания — стяжание духовных ценностей.

Так, Будда учил, что достижение наивысшей ступени человеческого развития возможно лишь с отказом от стремления обладать имуществом. Иисус часто напоминал ученикам «как трудно имеющим богатство войти в Царство Божие» (Мр. 10:23).

Судя по содержанию рекламы, сегодня ее совершенно не заботят духовные достижения своих потребителей. Более того, она старается культивировать внутреннюю бессодержательность людей, поскольку именно духовность является главнейшим противником вещизма, обеспечивающего сверхдоходы рекламодателям.

7. Обладание информацией. По своей жизненной значимости данный вид обладания должен был бы стоять в этом списке под номером три. Однако с учетом его особого отношения к обсуждаемому вопросу, он вынесен в заключение списка, так как логично обобщает все, сказанное выше.

Известно, что информационные процессы являются основой всех биологических, психологических и социальных явлений. В частности, деятельность мозга в решающей степени зависит от информационного (сенсорного) притока из внешней среды, причем не только в период его роста, на важнейших этапах функционального развития, но и на протяжении всей жизни. «В отсутствие сенсорного притока из внешнего мира нормальные психические функции нарушаются, — утверждает американский нейропсихолог X. Дельгадо. — Зрелый мозг со всем богатством его прошлого опыта и приобретенных навыков не способен даже бодрствовать и реагировать, если он лишен своего "воздуха" — сенсорной информации».

Характерно, что сам факт осознавания информационного притока вызывает такое же положительное подкрепление — удовольствие, — как и любой иной вид обладания. Именно поэтому у детей особой любовью пользуются сказки, у женщин — возможность посудачить, у мужчин — охотничьи и «рыцарские» байки, анекдоты.

Нарушение нормальной информационной связи со средой вызывает различные функциональные отклонения вплоть до психических заболеваний. В настоящее время подавляющее количество социальной информации поступает по каналам СМИ. Именно они создают для человека своего рода «вторую реальность», «субъективную реальность», влияние которой не менее значимо, чем действие объективной реальности.

В настоящее время осуществляется постепенный переход человечества к информационному обществу (информационной цивилизации), увеличиваются масштабы, усложняется структура и содержание информационных потоков и всей информационной среды, многократно усиливается ее влияние на психику человека и темпы этого влияния стремительно возрастают.

Сведения о товарах и видах услуг представляют собой один из множества необходимых видов информационного обеспечения жизненных потребностей, и в этом смысле, если бы рекламы не было, ее надо было бы придумать. Именно поэтому сама по себе рекламная информация воспринимается субъектом положительно, так как интуитивно связывается с облегчением доступа к объекту обладания. Вместе с тем, у большинства населения восприятие рекламных средств очень часто вызывает подспудное чувство раздражения. Причина здесь кроется в том, что нынешняя реклама сплошь и рядом подменяется неприкрытой коммерческой агрессией.

В исследованиях российского психолога Л. Н. Лебедева было прослежено отношение потребителей к рекламе за несколько последних лет. Выяснилось, что отрицательное мнение о рекламе, сложившееся ранее, с течением времени практически не меняется. Большинство опрошенных считает: реклама предлагает потребителю в целом то, что ему «не очень нужно» или «совсем не нужно»; она не перестает раздражать, даже вызывать отвращение, и оценивается как примитивная, навязчивая, редко — осторожная.

К этому следует добавить, что наиболее вызывающим пороком сегодняшней рекламы является полное игнорирование чувства достоинства потребителя, когда наиболее зрелищные тематические передачи перебиваются обильными рекламными вставками, явно мешающими целостному восприятию основной передачи. Завышенная частота подачи рекламных видеопакетов создает впечатление потери чувства меры, асами материалы нередко отличают цинизм, антиэстетизм, попытки именовать черное белым.

Уяснив для себя однажды «истины», навязываемые рекламой, потребитель резко снижает уровень своей «коммерческой бдительности», и этот стиль жизни может стать стереотипом. Таким образом, реклама освобождает субъекта от необходимости самому мыслить, взвешивать соответствующие обстоятельства.

У человека, часто пользующегося услугами рекламы, вырабатывается определенный тип психического состояния, для которого характерна низкая интеллектуальная активность, а любое умственное усилие вызывает дискомфорт. Со временем теряется способность правильно оценивать сигнальное значение воздействий окружающей среды и приобретается склонность охотно пользоваться различного рода директивной, регламентирующей информацией. Образуется порочный круг: деформированная психика не может поддерживать адекватные связи со средой, а это обстоятельство делает психику еще менее активной.

На приеме у невропатолога такие лица выглядят неуверенными, «недоумевающими», астенизированными, нетерпеливо ловящими каждую фразу врача и непроизвольно повторяющими его отдельные слова. Типичный диагноз, который ставится в таких случаях, — психастения. Чаще всего именно вышеописанным образом формируется идеальный тип рекламопользователя-психастеника.

Рекламодатели в повседневной практике негласно используют приемы и методы информационного воздействия не только противоречащие требованиям психогигиены, но нередко и наносящие прямой вред здоровью потребителей. В настоящее время использование в рекламе прямых гипногенных воздействий считается обычным явлением, свидетельством профессионализма. Э. Фромм в связи с этим писал: «Обрушивающаяся на население реклама с ее чисто суггестивными методами, характерными, прежде всего для телевизионных коммерческих фильмов, является одурманивающей. Такое наступление на разум и чувство реальности преследует человека повсюду, не давая ему передышки ни на миг: и во время многочасового сидения у телевизора, и за рулем автомобиля, и в ходе предвыборной кампании с присущей ей пропагандистской шумихой вокруг кандидатов и т. п. Специфический результат воздействия этих суггестивных методов состоит в том, что они создают атмосферу полузабытья, когда человек одновременно верит и не верит происходящему, теряя ощущение реальности».

Безответственность и безнаказанность тяготеют к беспределу. Самые захватывающие и зрелищные телепередачи бесконечно прерываются демонстрацией женских прокладок и средств против перхоти. Жизненно важные для слушателей радиопередачи урезаются до перечисления нескольких фактов для того, чтобы все оставшееся время восхвалять египетские курорты, «где многие говорят по-русски», подмосковные дачи «престижной постройки» и компьютеры Packard Beel — «настоящая Америка».

Некогда целомудренно чистые интерьеры вагонов и станций метро сейчас густо покрыты «псориазом» пестролаковых наклеек с обещанием удовлетворения всех наших мелких надобностей. Густо усеивающие городские пространства монументальные рекламные щиты обещают с необыкновенной простотой устроить разнообразные человеческие причуды в области обладания.

Проблема внушаемости и гипнабельности весьма существенно актуализируется в связи с тем, что на наш практически не изменившийся со времени появления Homo sapiens мозг обрушился совершенно не мыслимый по своей мощности поток информационной, в том числе рекламной, стимуляции. Современные средства массовой информации всех видов образовали глобальную информационную систему фантастического энергетического уровня. Это значит, что человеческое сознание уже попало в искусственно созданную им же самим ловушку и сегодня представляет все быстрее раскручивающуюся «белку в колесе». К тому же, прогрессирующее развитие информационной психотехнологии ведет к тому, что эта «ловушка» с каждым днем «обустраивается» все более изощренными методами воздействия, на которые наш «стародавний» мозг не был рассчитан и потому оказался совершенно беззащитным по отношению к ним.

Между тем использование информационных воздействий с элементами гипнотического внушения — это уже почти вчерашний день рекламного бизнеса. Сегодняшние психотехники нейролингвистического программирования позволяют уничтожать имеющиеся психические установки и создавать новые. Более того, они позволяют целенаправленно формировать даже заданные навязчивости. «С помощью активных сильнодействующих техник мы, — утверждают мастера НЛП, — можем заставить даже эскимосов некоторое время покупать холодильники».

Еще больше проблем в психологическую безопасность личности вносят техники «внедрения в подсознание», получившие в 60-х гг. прошлого века широкое практическое применение в рекламе, и прежде всего, в телевизионной. Высокая эффективность такой рекламы, как утверждает американский исследователь этого вопроса У. Ки, требует больших затрат на ее организацию. Так, в 1971 г. одним только актерам, занятым в телевизионной рекламе, было выплачено 63 млн. долл. Средние издержки на производство одноминутного коммерческого ролика превышают 50 тыс. долл., а иногда достигают 200 тыс. долл., что в несколько раз больше соответствующих затрат на самые дорогостоящие голливудские фильмы. Тщательная работа над рекламным материалом с использованием методов «подсознательного внушения» приводит к тому, что его «убеждающий потенциал достигает высшей отметки».

К сожалению, с тех пор техника изготовления видеоматериалов, предусматривающих «внедрение в подсознание», далеко шагнула вперед и сегодня изготовители даже самых обычных коммерческих видеороликов могут позволить себе ее использование.

Количество способов информационного вмешательства в сферу сознания и особенно в область бессознательного растет с каждым днем: к богатейшим возможностям пресловутого «25-го кадра» и НЛП добавились изощренные приемы компактной «свертки» информационных массивов в целях внедрения их в психику человека и механизмов их «разворачивания». В ряду этих и других крайне агрессивных методов повышения действенности рекламы осваивается использование новых нетрадиционных носителей информации (новых частот и сред), что значительно расширяет сферу информационного воздействия и делает рекламное пространство более насыщенным, плотным и агрессивным.

Как в отечественной, так и в зарубежной литературе последовательность воздействия рекламы на психику потребителя обозначается некогда очень популярной формулой AIDA или AIMDA: Attention — внимание; Interest — интерес; Motive — мотив; Desire — желание; Activiti — активность. При этом под рекламированием подразумевается проведение некоего суггестивного мероприятия, в результате которого должен свершиться внушенный потребителю акт обладания. Психотехнологи, непосредственно готовящие рекламу, отлично знают, что ее эффективность значительно возрастает, если она воспринимается потребителем в состоянии сниженного бодрствования (а еще лучше бы в просоночном состоянии). Поэтому и подбор воздействующих факторов рекламы проводится с учетом этой особенности.

Гипноз рекламы начинается с того, что она норовит занять главенствующее место в поле зрения: отлично, если это крыша высотного здания, неплохо — на стеклах в метро, на двери жилого дома, в ходе острейших сюжетов футбольного матча и т. п. Хороша она и в тех местах, где ее не ждут.

Этапы привлечения внимания и возбуждения интереса могут реализоваться посредством необычности фабулы зрительного ряда рекламы, и тогда потребитель впадает в состояние «мягкого шока» или «острого недоумения». Неплохо работает и прием «очарования» красивой пестротой, берущий начало от непревзойденного павлиньего хвоста. Совсем редко реклама берет нас умной многозначительностью или милой непосредственностью.

Текст рекламы выполняет весьма важную мотивационную роль и побуждает субъекта реализовать свое желание в соответствующих действиях. Он бывает тем лучше, чем короче. Важно так же, чтобы сформированное рекламой состояние, настроение, побуждение смогло сохраниться до момента проявления соответствующей активности.

В плане обсуждения гипнотической природы рекламы особого внимания заслуживают ее телевизионные варианты. Наложение обычного транса рекламы на еще более действенный телевизионный гипноз создает своего рода «гремучую смесь», исключительную эффективность которой хорошо знают и должным образом оценивают (финансируют) рекламные предприниматели. Именно в этой связи телевизионная реклама считается наиболее «жестким» способом программирования потенциальных покупателей и потребителей услуг.

Хорошо понимая положение потребителя, рекламодатель, мягко говоря, злоупотребляет этим чуть ли не врожденным доверием людей к рекламе, сделав последнюю многогранным выразителем своих собственных коммерческих интересов. При этом из производственной сферы им были в значительной степени исключены требования гуманности, морали и справедливости. Под внешне приветливой маской рекламы современные психотехнологии спрятали массу коварных и опасных способов программирования покупателя угодным рекламодателю образом. Именно это обстоятельство делает рекламу идеальной формой психической агрессии.

Накопив в этом качестве колоссальный опыт работы и еще более колоссальные доходы, современные манипуляторы сознанием могут позволить себе относиться свысока не только к родственным средствам массовой информации, но и к самим рекламопользователям, диктуя им свои условия и правила игры.

И все-таки, как показывают специальные исследования, будущее — за гуманной, интеллектуальной и добропорядочной рекламой. История свидетельствует, что материально-техническому прогрессу сопутствует определенный рост моральных и гуманистических критериев.

Гипноз не создал гения

Но способность наша от Бога.

Кор. 3:5

Известный американский психолог и педагог Гарольд Рагг, обобщив мировые работы по исследованию творчества, пришел к явно парадоксальному выводу о существовании тесной связи между гипнотизмом и творчеством. Казалось бы, эти два процесса коренным образом отличаются по своему уровню психической активности: в гипнозе человек крайне пассивен, в творческом состоянии — активизирован поиском решения проблемы, тем не менее оказалось, что в наиболее общем плане оба эти процесса находят выход в особое «психологическое пространство», наилучшим образом приспособленное для решения эвристических задач. Со временем это обстоятельство было подтверждено не только соответствующими экспериментальными работами, но и данными ретроспективных исторических исследований.

Начиная обсуждение общих психофизиологических механизмов, проявляющихся в состояниях гипноза и творчества, целесообразно напомнить наиболее существенные признаки последнего.

Творчество — деятельность, результатом которой является создание новых материальных и духовных ценностей. Будучи по своей сущности культурно-историческим явлением, творчество имеет и психологические аспекты: личностный и процессуальный.

Личностный план творчества заключается в том, что оно предполагает наличие у творческого субъекта определенных способностей, мотивов, знаний и умений, благодаря которым и создается новый оригинальный продукт. Изучение этих свойств личности выявило здесь важную роль воображения, интуиции, неосознанных компонентов умственной активности, потребности в самоактуализации, раскрытии и расширении своих созидательных возможностей.

В процессуальном плане ход творчества обычно подразделяют на четыре стадии: подготовку, созревание, озарение и проверку. Центральным, специфически творческим моментом здесь считается озарение — интуитивное схватывание искомого результата.

Возвращаясь к результатам исследований Рагга, следует отметить, что в наибольшей степени личностные и процессуальные аспекты творчества переплетаются с явлениями гипноза и суггестии в сформулированных им положениях («теоремах») «о двух путях познания явлений» и «о спокойной концентрации внесознательного ума».

Два пути познания явлений, согласно Раггу, представляют собой:

— внутреннюю идентификацию познающего субъекта с предметом изучения;

— внешнее объективное изучение объекта.

Первый путь — это путь восточных (китайских, индийских и японских) мудрецов. Некоторые европейские авторы (С. Кьеркегор, А. Шопенгауэр и др.) также считали этот путь продуктивным и важным. В основе рассуждений этих мыслителей лежат действительно наблюдаемые факты, являющиеся следствием сознательного или неосознанного применения гипноза, внушения и абсолютного игнорирования внешних воздействий. Именно потому, что этот путь познания использует комплекс важнейших психических явлений и способностей, мы считаем, что Г. Рагг справедливо выдвинул его на первый план.

Второй путь познания, упоминаемый в «теореме», — это в основном путь традиционного европейского подхода в науке: строгий эксперимент, использование адекватного математического аппарата, логический анализ результатов.

Положение — «о спокойной концентрации внесознательного ума» — более детально объясняет действие механизма «озарения» в творческом процессе. В нем отмечается, что основным условием «единения с предметом изучения» как в древних восточных философских школах (Дао — в Китае, Дзен — в Японии, Йога — в Индии), так и в некоторых европейских традициях является поддержание психики в бесконтрольном состоянии при спокойной, ослабленной деятельности внимания. Однако в процессе творчества центром сосредоточения мысли чаще всего является не внешний предмет, а некоторый воображаемый объект, внутренняя точка психического мира.

«Подобное сосредоточение, — пишет Г. Рагг, — приводит к глубокому инсайту и к появлению множества взаимосвязанных, коррелирующих друг с другом идей. Эта стадия, на которой психика глубоко настроенная на цель до такой степени положительно продуктивна, что может быть названа сугубо продуктивной стадией. Она формирует условия, способствующие творческому акту: концентрацию внимания, интервал перерыва и далее внезапное просветление, которое восточные мудрецы называют "творческой кульминацией"». Надо сказать, что этапы творчества и сопровождающие их личностные реакции по своей психофизиологической сути не зависят от того, идет ли речь о создании художественного шедевра или открытии нового научного факта большой значимости.

Вместе с тем, приоритет выявления определенных феноменологических связей между гипнозом и творчеством, а в более широком плане — с искусством и обучением — лично Раггу не принадлежит. Он лишь ввел в обиход серьезной академической науки понятия и термины, которые до него являлись скорее достоянием мистики и обыденной психологии. Начало же использования измененных состояний психики в целях активизации, различных видов деятельности (в том числе и боевой), функций памяти, а также сенсорной чувствительности теряется в глубинах истории человеческой цивилизации.

Одним из первых обратил серьезное внимание на прикладные аспекты гипноза и внушения английский хирург Дж. Брэд. С явлениями внушения он познакомился на сеансе магнетизера Лафонтена в 1841 г. Продолжив подобные опыты самостоятельно, он приходит к мысли, что имеет дело со сноподобным состоянием, которому и дал впервые в истории человечества название «гипноз» (от греч. hypnos — сон). Как мы уже говорили выше, этому названию было суждено навсегда утвердиться в науке и жизни, вытеснив месмеровское выражение «магнетизм».

Свое понимание гипнотического состояния, его физиологические и психологические аспекты он изложил в книге «Нейрогипнология, или трактат о нервном сне, рассматриваемом в его отношении к животному магнетизму и сопровождаемом многочисленными случаями его приложения для целей облегчения и исцеления болезней». Книга вышла в свет в Лондоне и Эдинбурге в 1843 г. Небезынтересно, что уже в то время Брэд усматривал продуктивную роль внушенного сна не только в различных областях медицины, но и в более широком плане личностного совершенствования.

В частности, автор отмечал особое влияние музыки на загипнотизированных. «Музыка делает их способными к особо грациозным движениям и танцам, — считал исследователь, — при этом они без всякого напряжения могут сохранять любое положение тела». Простые люди без специального воспитания и обучения в гипнозе могли производить движения с такой же грацией, как самые ловкие балетные исполнители. Брэд также полагал, что своим совершенством в скульптуре древние греки были обязаны именно гипнотизму.

Аналогичная тема привлекала и немецкого гипнолога Альберта Молля, который провел немало исторических и психологических исследований о возможностях внушения артистических умений в гипнозе. В частности, он отмечал, что в Германии несколько лет тому назад большой шум в прессе был вызван танцовщицей Маделейн, исполняющей свои номера во внушенном состоянии. В гипнозе она с необычайным совершенством импровизировала на сцене как танцовщица на любую звучащую музыку. Автор утверждает, что «это искусство давалось ей только в специально вызванном трансе». Интересно, что вскоре появились и подражательницы таким эстрадным номерам.

Мысль об использовании гипноза в педагогических и психологических целях в разное время обсуждалась и в ортодоксальных научных кругах. Более 100 лет тому назад французский гипнолог Дюран де Кросс писал, что «гипнотизм дает основание для интеллектуальной и нравственной коррекции, которая, конечно, будет со временем введена в школах». Такой же позиции придерживался и наш отечественный суггестолог А. А. Тохарский в статье «Гипнотизм в педагогии» (1890).

Исследованию безвредности применения гипноза для здорового человека были посвящены работы А. Н. Мацкевич (1930) и М. Н. Ксенократова (1935). Некоторые более поздние исследования показали, что применение гипноза для здорового человека может быть даже полезно (Я. 3. Богозов, В. А. Вотинов и др., 1965; М. П. Невский, 1958; С. Криппнер, 1968 и др.).

В частности, как пишет психотерапевт Л. Л. Гройсман, использование гипносуггестивного воздействия на деятелей искусства в целях коррекции их «рабочей формы» и творческих возможностей глубоко оправдано тем, что «многие из них гипнабельны и легко реализуют словесные внушения как авторитарно-императивного, так и седативно-успокаивающего характера». Однако резкое преобладание художественного типа нервной деятельности, высокая эмоциональная отзывчивость в сочетании с тревожностью и ранимостью, может в состоянии аутосуггестии вызывать существенные нарушения самочувствия и работоспособности. Именно такого рода пациенты являются идеальным объектом для гипнотерапии, и, отметив ее положительное действие на свою творческую работоспособность, эти профессионалы могут потом длительное время регулярно прибегать к такого рода коррекции собственного состояния.

Таким образом, продуктивное влияние гипноза на творческую деятельность имеет два взаимно переплетающихся аспекта. Первый аспект — это помощь творческому деятелю, у которого профессиональная работоспособность нарушается в связи с ухудшением здоровья. В этом случае психотерапевт выступает в привычной для себя роли «корректора здоровья», но с некоторой поправкой на специфику профессии. Показательным примером такого рода гипнотерапии в свое время являлась деятельность сочинского гипнолога И. А. Жукова, о чем свидетельствуют материалы, собранные им за многие годы.

На театральной афише фотография певицы Анны Шалфеевой с крупной дарственной надписью: «Музыка, песня — это моя жизнь, мое призвание. Но случилось так, что однажды я все это потеряла. Игорь Алексеевич вернул мне радость творчества.

Я опять могу петь и радоваться жизни». По словам В. В. Барсовой, голос Шалфеевой стал звучать значительно лучше, чем до болезни.

Другая афиша с подобной надписью артистки Изабеллы Гаспарян: «Я певица… Но когда я выходила на сцену петь, у меня появлялось какое-то необъяснимое навязчивое озлобление к публике… До лечения я совершенно не могла петь… После трех сеансов внушения в гипнозе это неприятное чувство исчезло» [234] .

Второй аспект суггестивного вмешательства в субъективный мир здоровой личности — это непосредственная стимуляция ее творческих и рабочих возможностей. Такого рода воздействия относятся уже к области суггестопедагогики и представляют собой самостоятельный раздел гипнологии. Похоже, что более чем столетней давности прогноз Дюран де Кросса о том, что школьный учебный процесс когда-нибудь будет включать и элементы коррекционно-воспитательного гипноза начинает осуществляться.

В современной педагогике сформировалось достаточно положительное отношение к возможности более интенсивного внедрения элементов гипносуггестии в учебный процесс. Начав с использования традиционных аутогенных тренировок в целях более эффективного усвоения учебного материала (3. А. Черепанова, 1973; А. С. Садовская, 1974; Я. В. Пыстина, 1975), отдельные методисты и педагоги-исследователи принялись разрабатывать оригинальные подходы к использованию педагогического внушения и гипноза. Наиболее продуктивными следует считать приемы групповой психической саморегуляции, при которых глаза у обучающихся остаются открытыми (Я. Е. Шварц, 1978; Г. Я. Соборное, 1978 и др.) и выполнение которых предполагает параллельное воздействие гетеросуггестии, вплоть до традиционных элементов гипноза. В настоящее время уже достаточно определенно выявлены дидактические свойства этих методов как в плане активизации резервов человеческой памяти, так и коррекции поведения учащихся и повышения уровня их творческих возможностей.

Более 20 лет тому назад прикладные возможности гипноза для стимуляции творческих способностей личности детально выяснялись в педагогических экспериментах известного гипнолога В. Л. Райкова. Как уже говорилось, его метод состоял в том, что, при погружении испытуемого в гипноз ему внушался образ известной творческой личности в соответствующем виде деятельности (например, вы — «Репин», «Рафаэль», «Чайковский» и др.). В этом состоянии испытуемые получали возможность более продуктивно решать творческие задачи изобразительного, музыкального или эвристического характера. Полученное состояние существенно отличалось от классического гипноза, поскольку здесь не наблюдалось заметного торможения системы речи; напротив, иногда она становилась более активной, чем в состоянии бодрствования. В пределах заданного образа испытуемые могли беседовать с любым человеком и даже завязывать беседу по собственной инициативе. Электроэнцефалограмма при этом соответствовала состоянию бодрствования. Однако при возвращении в обычное состояние весь период переживания внушенного образа другой личности самопроизвольно вычеркивался из памяти. Это дало автору основание утверждать, что внушенное в гипнозе воплощение в другую личность — представляет собой совершенно новое состояние, отличающееся от традиционного классического гипноза.

С помощью этой методики исследовались возможности активизации творческих процессов в изобразительной и музыкальной деятельности, а также при решении словесно-логических задач.

Стимуляция в гипнозе изобразительной деятельности испытуемых (рисунок человека с натуры) проводилась в течение 10–20 сеансов. «Протоколами» качества работы служили рисунки испытуемых. Контрольную группу составляли малогипнабильные учащиеся. Результаты занятий показали, что таким образом действительно формируются определенные побуждающие к творчеству эффекты. В основной группе высокогипнабильных испытуемых наблюдалось повышение качества изобразительной деятельности, действие которого распространилось и на повседневное бодрствующее состояние. В контрольной группе такого эффекта не наблюдалось. Значительные успехи экспериментальной группы рисования в гипнозе позволили в ноябре 1972 г. организовать выставку их работ в Центральном выставочном зале в Москве, имевшую значительный успех у зрителей.

Возможности гипностимуляции словесно-логического вида творчества исследовались во второй серии опытов, в которых участвовали семь высокогипнабильных испытуемых 20–27 лет. Контрольная группа состояла из 10 человек. Испытания включали задания на различное применение предметов, а также сравнение конкретно-предметных понятий в обычном состоянии и в гипнозе. Инструкция была такова: «Придумайте, как можно было бы использовать данный предмет. Вы должны дать как можно больше ответов. Не смущайтесь необычностью этого задания и говорите все, что вам приходит в голову». Время выполнения задания не ограничивалось, опыт проводился до тех пор, пока испытуемый совершенно не отказывался дальше работать с предложенным предметом.

После того как испытуемый отмечал, что ничего больше придумать не может, экспериментатор просил его сыграть роль, представив себя «великим человеком», и придумать что-нибудь еще. Ни один испытуемый не мог ничего добавить к своим предыдущим ответам.

В задачах на возможное применение обиходных вещей использовались следующие предметы: ключ, одежная щетка, весы. Тест исследования понятий включал те же методические приемы. Испытуемых просили найти как можно больше общих признаков у следующих двух предметов: лыжи и зайца, козы и клещей, паровоза и самолета.

После выполнения заданий в обычном состоянии испытуемых вводили в глубокий гипноз и им внушался образ «великого ученого или изобретателя» и предлагалось выполнить те же задачи.

Оценка результатов выполнения задач на применение предметов проводилась по общему числу ответов и количеству различений новых свойств предметов. Качество выполнения заданий по сравнению понятий оценивалось по общему числу ответов испытуемых и количеству использованных признаков.

Анализ экспериментальных результатов показал, что среднее значение показателей, выделенных для оценки выполнения заданий, во всех случаях в гипнотической серии несколько больше, чем в негипнотической. К тому же более тщательное рассмотрение полученных данных выявило наличие принципиальных различий между этими двумя состояниями. В гипнозе испытуемые находили совершенно новые аспекты возможного применения предметов, которые они не могли выявить в обычном состоянии. Причем новых ответов, которых не было в негипнотической серии, появляется очень много.

Если в негипнотической серии испытуемые принимали тестовые задания с некоторой опаской, то внушение им образа «великого человека» коренным образом меняло их поведение. Они чувствовали себя уверенно, смотрели на экспериментатора «свысока», говорили размеренно, степенно, с чувством собственного достоинства и нередко давали не отдельные ответы, а целое стройное рассуждение «философического характера». Их ответы при этом отличались большой необычностью, неожиданностью, становились очень интересными по своему построению. Испытуемые почти не повторяли ответов, данных в негипнотической серии, и это говорит о том, что ряд незатейливых умозаключений во внушенном образе становился для них неприемлемым. Часто испытуемый называет ответ, с точки зрения экспериментатора, совершенно абсурдный, но когда его просят обосновать свое мнение, то оно оказывается возможным и даже логичным.

В гипнозе испытуемые называли актуализированных свойств предметов в 2,5 раза больше, чем в обычном бодрствующем состоянии. То же наблюдается и в опытах по сравнению понятий. В серии, использующей гипноз, общее число актуализированных признаков предметов в 1,7 раза выше, чем в обычном состоянии.

Как отмечает отечественный психолог О. К. Тихомиров, испытуемый в образе «великого человека» не просто «совершенствует» свою старую точку зрения, но находит новые признаки и на их основе строит новые ответы; это позволяет выдвинуть гипотезу, что происходит «новое видение» старых объектов, а актуализация старого стереотипа заменяется «новым мышлением».

Таким образом, при внушении значительного образа в гипнозе может достигаться высокая активизация творческих процессов, в том числе вербального характера. При этом изменяется сам стиль мышления, появляется «новое видение» старых объектов, изменение личности ведет к актуализации иной стратегии мышления, другому набору приемлемых и неприемлемых ответов, испытуемый дает уже не отдельные ответы, а строит целую систему рассуждений.

Общая картина поведения испытуемых, находящихся во внушенной роли «великого человека» оставляла впечатление, что процесс решения тестовых задач воспринимался и осуществлялся ими как подлинный акт настоящей творческой мысли. Это поведение само по себе выглядело красиво и ярко, что воспринималось в виде самостоятельной творческой задачи, даже независимо от результатов решения теста. И именно такая установка позволяла испытуемым при решении довольно банальных по содержанию тестовых заданий делать необычно яркие, порой философские, логически стройные и законченные обобщения.

Вторая особенность опытов является более важной. Она заключается в постгипнотической реакции субъектов в связи с выполнением заданий творческого характера. У всех испытуемых после гипноза следовая инерция носила выраженный характер и заключалась в общем подъеме психической активности после сеансов, связанной с внушенными образами в гипнозе. Например, один из испытуемых написал дома поэму на тему теста общности между паровозом и пароходом. Другой — после «творческих» гипнотических сеансов — сообщил, что он совершенно переродился, стал более ярко и полнокровно воспринимать мир. Никогда ранее не занимавшись литературой, он за три дня написал сочинение, которое с удовольствием читал друзьям и родным. Испытуемая — научный сотрудник одного из исследовательских учреждений — после участия в гипнотических опытах также сообщала о хорошем самочувствии, приливе энергии и улучшении работоспособности. Такого рода последействия — закономерный результат влияния внушаемых в гипнозе образов.

Результатом этих исследований стал вывод о принципиальной возможности обучения людей в измененных состояниях психики. При этом постгипнотический подъем творческих возможностей может количественно накапливаться и давать существенный качественный прирост творческого потенциала данного индивидуума. Иными словами, накопление полностью «бессознательного» творческого опыта через некоторое время становится стойким достоянием сознания.

Вместе с тем В. Л. Райков отмечал, что испытуемый в таких экспериментах не становится сразу же талантливым человеком, а действует лишь в меру своих собственных, «Богом данных», способностей, и их уровень в начальной стадии гипноза всегда является для него пределом его мыслительных, технических и эстетических возможностей. Но эти возможности приумножаются от сеанса к сеансу. Проведенные исследования, в общем, показали, что гипноз может быть моделью творческого процесса. «И модель эта будет тем ближе при определенных внушениях приближаться к творческому процессу, чем глубже испытуемый впадает в гипнотическое состояние и чем больше с ним проведено сеансов». Следовательно, в гипнотическом состоянии происходит существенное изменение самосознания человека и связанной с этим позиции личности за счет как бы «включения» в его личность некоторых положительных элементов знания об окружающих людях и «выключения» отрицательных знаний о самом себе. Позиция «я не умел, не умею и не смогу» заменяется позицией «ясно, что я это умею делать на очень высоком уровне».

Отмечается, что состояние этих испытуемых в отдельных случаях было прослежено катамнестически до 8 лет. Ни в одном случае не было отмечено каких-либо отрицательных последствий. И приходится лишь сожалеть, что позже не было проведено хотя бы общего анализа влияния этих экспериментов на профессиональную деятельность испытуемых в отдаленном периоде.

Использование гипноза для исследования и стимуляции творческих процессов было продолжено харьковскими учеными А. П. Ильинским и Л. С. Ильинской. Они также пошли по пути формирования активных форм гипнотического сомнамбулизма, в которых сохранялись и предельно активизировались речевые и эвристические функции психики. Эту форму гипноза они назвали особым суггестивным состоянием психики (ОССП).

Экспериментально были установлены уникальные возможности данного метода при изучении сущности творческих процессов. Так, в ОССП по кодовому слову «речь» испытуемый может рассказывать, о чем он думает в процессе решения задачи, не осознавая своего рассказа. Самоотчет протекает автоматически, не влияя на само размышление. Поскольку ход мысли опережает его словесное выражение, испытуемый может определенным образом маркировать на бумаге узловые точки развертывания творческого процесса с тем, чтобы подробно воспроизвести и охарактеризовать его после эксперимента.

По методике так называемого «двухканального вывода» в соответствии со сделанным внушением в ОССП испытуемый подробно может выговаривать вслух содержание своего бессознательного и одновременно зарисовками или надписями отражать содержание сознания. Эти действия испытуемым не осознаются и не мешают естественному ходу мыслей.

В ОССП хорошо проявляется известный в психологии феномен «вспышки пережитого». При этом восстановление прошлых мгновенных состояний психики происходит по строго заданным ассоциативным адресам. Маркерными отправными точками здесь также могут быть любые сигналы, с которыми испытуемый сталкивался ранее. Методика «повторного проигрывания» позволяет многократно повторять течение потока мышления с его сознательными и бессознательными компонентами для более детального выяснения всех моментов решения творческой задачи. Аналогичным образом в этом состоянии можно сужать и расширять объем сознания испытуемого. Интересно, что режим с полностью исчезнувшим осознанием субъективно переживается как абсолютное ничто, полное отсутствие восприятия времени и познания мира.

Обучение в ОССП происходит более быстро и эффективно не только за счет более прочного запоминания, но и за счет легкого образования мыслительных и двигательных навыков. Это становится возможным в результате оптимального ограничения зоны сознательного восприятия и мышления только тем, что непосредственно нужно для занятий. На этом фоне у испытуемых расширяется объем памяти, которая начинает функционировать по принципу необычно стойкого запечатления с последующим легким воспроизведением. В результате оказывается возможным генерировать идеи, либо непосредственно используя погружение в ОССП, либо задав себе в этом состоянии отсроченное внушение, реализация которого происходила бы во время естественного ночного сна.

Кроме интенсификации индивидуального творчества этот метод может оказаться полезным в плане повышения эффективности группового творчества, так называемого «гибридного интеллекта». Под этим термином понимается функционирование коллективной многоплановой модели некоторой сложной реальности, которая способна управлять интеллектуальным взаимодействием между специалистами, решающими сложные эвристические проблемы.

Вместе с тем надо признать, что все вышеописанные смелые и многообещающие эксперименты по гипностимуляции творчества так и остались достоянием единичных уникальных лабораторий, в качестве их «эвристического продукта».

Возможно, скромные успехи сегодняшней науки в активизации творческих способностей связаны и с тем, что исследователи стремятся выявить какой-то один основополагающий фактор, определяющий творческую способность личности, и тем самым оставляют вне сферы внимания другие не менее важные слагаемые созидания и таланта, Между тем крупнейший исследователь личности американский психолог А. Г. Маслоу рассматривает творческие способности весьма широко, считая, что «креативная» (созидающая — Л. Г.) личность — это особая, даже особенная разновидность человека, а не просто человек, приобретший некое новое умение, вроде умения кататься на коньках, и не человек, делающий какие-то вещи, на которые он «способен», но которые не являются его сущностью, не заложены в его «природе».

С этой точки зрения гипноз как некий аналог естественных «творческих состояний», безусловно, представляет собой весьма перспективный способ формирования нетривиальных подходов в решении логических и эстетических задач. Однако это всего лишь инструмент, использование которого позволяет полнее и эффективнее активизировать созидательные способности, которыми природа наделяет личность. История современной цивилизации знает гениальных гипнотизеров, но ей неизвестны случаи, когда бы с помощью гипноза был создан гениальный художник или математик.