— Он — супер, — повторяет Олли, когда мы на следующий день говорим по телефону. — Я очень удивлен.

— Удивлен? Почему?

— Просто он такой обычный и не задирает нос, — отвечает Олли, как ни странно, повторяя вчерашние слова Ника, — и, по-моему, он хорошо на тебя влияет.

— Как это?

— Ты стала какой-то расслабленной, не то что с тем парнем… как его звали?

— Джон?

— Ну, тот, который похож на гомика, с «Маздой»?

— Он не был похож на гомика.

— Брось, Либби, он был ужасен.

— Нет, не был. — Какого черта я защищаю Джона? Он действительно был ужасен.

— Ну ладно, не ужасен, но он плохо к тебе относился, а Ник, кажется, гораздо лучше.

— У нас нет ничего серьезного.

— Никогда не знаешь, серьезно это или нет, — загадочно говорит Олли.

— Так, значит, с Кэролин у тебя все серьезно?

— Она тебе понравилась?

— По-моему, она просто прелесть.

— Ммм… ты правда так думаешь?

— Да. И маме она понравится.

— Ничего ей не рассказывай. Еще рано.

— Что значит «рано»?

— Мы встречаемся всего месяц.

— Не упусти ее! Она тоже хорошо на тебя влияет.

— Я знаю.

— Ты думаешь, я нравлюсь Нику?

— Конечно, нравишься. Он бы не был с тобой, если бы ты ему не нравилась.

— Я немного беспокоюсь, потому что вчера, когда мы ушли, он вел себя «странно».

— Как это «странно»?

— Просто каждую ночь, когда мы вместе, мы всегда занимаемся, ммм… — мне немножко неловко рассказывать об этом Олли, но какого черта, я же знаю, что он скажет мне, что думает, поэтому надо быть честной, — ммм… сексом. А вчера он как-то притих и мы просто обнимались, а потом уснули. Может, я дура и у меня какой-то комплекс, но мне это кажется немного странным.

— Вы, женщины, меня убиваете, — говорит Олли. — Все женщины, которых я встречал, почему-то думают, что мужчины готовы заняться сексом в любое время, в любом месте, несмотря ни на что.

— Но это же правда.

— Нет! — Он почти кричит. — Боже мой, нет. Иногда мы устаем, иногда слишком напряжены, иногда у нас нет настроения. Ник вчера испытывал огромный стресс — он же видел всех нас в первый раз! И совершенно естественно, что ему просто захотелось спать.

Впервые за весь день я вздыхаю с облегчением.

— Так ты не думаешь, что я ему разонравилась?

— Не говори глупости.

— О'кей, — счастливо говорю я, — значит, это я все воображаю, да?

— Да, Либби, ты все воображаешь.

Дело в том, что я всегда считаю, что секс непосредственно связан с тем, насколько я мужчине нравлюсь. Если вспомнить — хотя мне не хочется об этом вспоминать, — каждый раз перед расставанием с бойфрендом в последнюю ночь мы не занимались сексом. Хорошо, конечно же, были и другие причины: мы уже начинали отдаляться друг от друга. Но все же почему-то всегда совершенно не ожидаешь, когда тебе говорят: все кончено.

И каждый раз я думаю: я должна была догадаться еще той ночью. Должна была догадаться, когда он повернулся спиной и сказал, что устал, у него нет настроения или он слишком напряжен. Но, может, Олли в чем-то и прав, и, наверное, несправедливо ожидать, что мужчина займется сексом, что бы ни случилось.

А утром Ник вел себя просто замечательно. Правда, секса снова не было, но мы же вчера поздно легли! Я знаю, что говорю глупости и мне не хватает уверенности в себе, и вообще, у меня уже начинается паранойя. Но после разговора с Олли я немного успокоилась. К тому моменту, когда позвонила Джулс, чтобы поделиться впечатлениями, мне было уже так хорошо, что я об этом происшествии даже не упомянула.

Она практически повторила все то, что вчера сказала мне о Нике, то есть только благоприятное: то, что он хорошо ко мне относится и мы отличная пара. Я усвоила все это и почувствовала себя прекрасно. Меня даже не беспокоило, что Ник утром не позвонил: с какой стати он должен звонить? Он занят своими делами, а я занимаюсь своими.

В обеденный перерыв звонит Джо и спрашивает, что я делаю.

— Ничего, — отвечаю я, с отвращением глядя на рогалик с копченым лососем, который лежит у меня на столе и который мне совершенно не хочется есть.

— Давай пройдемся по магазинам, — говорит она.

— Куда? — спрашиваю я, и деньги тут же начинают жечь карманы; такого у меня давно уже не было.

— Поймаем такси до Сент Джонс Вуд и пройдемся по улице.

— Сент Джонс Вуд? Какие там магазины?

— «Джозеф». Так, на закуску.

— Иду.

Работая секретарем на телефоне с мизерной зарплатой, Джо, конечно, не могла бы позволить себе все те шикарные шмотки, которые она носит каждый день, но, к счастью, у нее очень богатые родители, которые без колебаний дают ей деньги на пополнение гардероба. Мы все могли бы ее за это ненавидеть, если бы она не была такой милой. Более того, она платит за такси.

— Я заплачу на обратном пути, — говорю я, чувствуя себя слегка виноватой, когда она кладет свой кошелечек от «Луи Виттон» в сумочку «Гуччи».

— Как хочешь, — отвечает она, быстро шагая по улице, на которой я раньше никогда не была, — что-то вроде маленькой Бонд-стрит на севере Лондона.

— Как ты узнала об этом месте? — спрашиваю я.

Мне хочется зайти чуть ли не в каждый магазин, мимо которого мы проходим.

— Мои родители живут недалеко, — говорит она, — я тут всю жизнь провела. Гораздо проще, чем ездить в центр города.

Стоит нам войти в первый же бутик, как продавщица говорит:

— Привет, Джо! Как дела?

И я тут же понимаю, что Джо, вероятно, их постоянная клиентка.

В следующем магазине я наблюдаю, как Джо с видом эксперта снимает вещи с вешалок и, уверенно улыбаясь, кидает их продавщице. Я пристраиваюсь на стульчике около примерочной и даю ей советы, хотя, по правде говоря, на ней любая вещь сидит великолепно, ведь она такая высокая и худенькая.

Потом мы идем в «Джозеф», где происходит неприятный случай: продавщица осматривает меня с ног до головы и, видимо, решает, что я не заслуживаю даже приветствия, поэтому задирает нос и продолжает давать указания другим продавщицам. Я готова провалиться сквозь землю.

— Ты даже не посмотришь? — спрашивает Джо.

Я пожимаю плечами и неохотно рассматриваю наряды, но мне все равно. Я понимаю, что мне больше некуда так наряжаться, — какой смысл покупать эту «сказочную» шифоновую блузку или «фантастические» виниловые штаны? Ведь, пока я с Ником, они мне точно не пригодятся.

— Ты сама на себя не похожа, — говорит Джо, доставая из кошелька золотую кредитную карту и расплачиваясь за целую ropy одежды в оберточной бумаге. — Что происходит?

Я снова пожимаю плечами и думаю: может, объяснить ей? Но потом решаю ничего не говорить, потому что точно знаю, что ответит Джо. Она насмешливо фыркнет и скажет, что наряжаться надо не ради мужчин, а ради себя, и вообще, какого черта я делаю с человеком, которому не нравится то же самое, что и мне? Она не поймет.

— У меня просто сейчас туговато с деньгами. — Я знаю, что, услышав это, Джо ничего не сможет возразить и почувствует себя слегка виноватой, оттого что родители дают ей так много денег. Она кивает и меняет тему.

Когда мы возвращаемся в офис, меня ждет записка. Звонил Ник. Мое сердце, даже спустя три месяца, все еще подпрыгивает от радости, и я тут же перезваниваю ему, хотя этого нельзя делать, но мне плохо удается разыгрывать из себя недотрогу. Мне нравится, как звучит его голос, когда он берет трубку, и вся моя неуверенность тут же пропадает, потому что он позвонил! И не просто позвонил, а на следующий же день. Думаю, вы согласитесь, что это что-то да значит.

— Привет, моя дорогая, — говорит он.

— Привет, мой дорогой, — эхом отзываюсь я.

— Мне скучно, — говорит он.

— Почему ты не пишешь?

— Не хочется.

— Чего же тебе хочется?

— Тебя. На серебряной тарелочке. Желательно без ничего. Нет, подожди, на тебе должны быть такие красные кружевные трусики с дырочкой на самом интересном месте.

— Боже, такое только мужчине может прийти в голову! — смеюсь я. — Красные кружевные трусики с дырочкой. Какая дешевка.

— Ты же говорила, что я девчонка.

— Ты любишь обсуждать наряды, как девчонка, но понятия о сексуальном белье у нас явно разные.

— Извини за вчерашнее. Я очень устал и поэтому не набросился на тебя, как обычно.

— Все в порядке, — говорю я и обнимаю сама себя от счастья. — Я знаю, большинство женщин считают, что мужчины готовы заняться сексом в любое время, в любом месте, несмотря ни на что, но я не такая. Я знаю, какое давление вы, мужчины, испытываете, и ничего страшного, если у тебя не было настроения. У меня тоже не было настроения, — заключаю я. Вот врушка.

— Ничего себе! А ты уверена, что ты не мужчина?

Я смеюсь.

— Просто боялся, что ты неправильно поймешь, — добавляет он.

— Не говори глупости. — Я заливаюсь смехом. — Очень мило просто пообниматься.

— Ты такая хорошая, — говорит он, кажется серьезно. — Почему ты такая хорошая?

— Что ты имеешь в виду? Я всегда такая.

— Знаешь, я никогда не встречал такой, как ты. Ты так все понимаешь и ты такая милая!

— Хватит повторять, что я милая.

Я улыбаюсь. Я улыбаюсь очень широко и в любую секунду уже готова сказать ему, что люблю его. Ха, попались! Это была шутка.

— Хорошо. Так ты занята сегодня?

— Нет, сегодня работы немного.

Я вру. На моем столе лежит длиннющий список номеров, по которым мне надо позвонить.

— Что ты делаешь вечером?

— Пока ничего. — Снова вру. Я обещала пойти в кино с Джо, но это же всего лишь Джо и всего лишь какой-то фильм. Она поймет. — А ты?

— Я встречаюсь с Рогом в баре. Может, пойдешь с нами?

Черт. Это дилемма. Больше всего на свете я хочу увидеть Ника, но, честно говоря, не думаю, что вынесу еще один вечер в компании одного из его ужасных друзей.

— Ммм… — я пытаюсь выиграть время.

— Что ты надумала? — спрашивает он.

— Наверное, не пойду, — говорю я. — Я сейчас вспомнила, что обещала Джо сходить с ней в кино.

— Ладно, — ворчит он. — А потом, после кино?

— Ты опять думаешь о сексе, да?

— Я мужчина, Либби. Я думаю о сексе каждые шесть секунд.

Я смеюсь.

— Приходи ко мне после фильма! — предлагает он.

— Вот что: приходи ты ко мне.

— Ты терпеть не можешь мою квартиру, да?

— Не совсем. Просто моя мне больше нравится.

— Знаю, — говорит он. — В этом-то и проблема. Мне тоже моя больше нравится.

Через пять минут звонит Джулс.

— Я только что съела целую тонну курицы, которая осталась со вчерашнего дня, тонну кускуса, целый пакет чипсов — большой пакет — и шоколадку «Марс». А теперь сижу и смотрю на рогалик с лососем. Я толстая. Я жирная. Я ужасная.

— Ты не толстая. Да, ты объелась, и что с того? Ты же ничего вредного не съела, только здоровую пищу.

— С каких пор «Марс» — это здоровая пища?

— Ну ладно, может, кроме «Марса». Просто съешь на ужин салат, и все будет в порядке.

— Не думаю, — стонет она. — У меня нет силы воли. Я хочу доесть курицу.

— Ну тогда завтра все исправишь. Все будет хорошо. Нельзя потолстеть, если всего один день объедаться.

— Правда?

— Да.

— А что ты будешь на ужин?

— Не знаю. Если тебе станет от этого легче, могу съесть китайский фаст-фуд.

— Мне станет намного легче. Что ты закажешь?

— Ммм… дай-ка подумать. Как насчет жареных свиных ребрышек, курицы, риса и орехов кешью в желтом фасолевом соусе?

— Недостаточно вредно. Какой рис?

— На пару?

— Нет, пусть будет обжаренный в яйце.

— Хорошо. Теперь ты счастлива?

— Еще нет. Что за китайский ужин без водорослей?

— Отлично. Закажу еще и водоросли. Теперь ты довольна?

— Очень довольна. Боже, Либби, какая ты обжора.

И мы обе начинаем смеяться.

Я не иду в кино, за что Джо набрасывается на меня, но ем китайский ужин, хотя мне удается немного схитрить, по крайней мере я надеюсь на это. Я только что получила нового клиента — компанию по производству невероятных таблеток, поглощающих жир, которые сейчас очень популярны в Америке и только-только появились у нас.

Сама не знаю, что это за таблетки, наверное из каких-нибудь моллюсков, но по идее они должны притягивать все жировые клетки. Когда ты ешь, жир вроде как не усваивается, а проходит через организм. У нас в офисе лежала целая куча бутылочек, и, прежде чем уйти, я стащила парочку. В инструкции говорится: принимайте от двух до четырех таблеток непосредственно перед едой, запивая большим стаканом воды. На всякий случай я решаю принять шесть.

— Вот черт!

Я разглядываю в зеркало свой толстый живот и проверяю инструкцию. Интересно, как скоро таблетки подействуют? Я сижу перед телевизором и жду, когда же жир испарится из моего тела, но, похоже, ничего не происходит и мой живот не становится меньше. Черт, уже слишком поздно. Придется Нику с этим смириться.

Хмм, может, покачать пресс? Я закрепляю ноги под кроватью и начинаю думать, почему я так редко делаю упражнения, ведь это так легко. И раз. И два. И три. И четыре. И пять. Боже, почему я уже запыхалась? И шесть. И семь. И восемь. И девять. Больше не могу.

Я встаю и смотрю в зеркало. Раскраснелась, как свекла, и совсем не похожа на спортсменку. Какого черта, дай-ка я закурю. Только зажигаю сигарету, как раздается звонок в дверь. О боже! Посмотрите на меня — я на чучело похожа.

— Чем это ты занимаешься? — спрашивает Ник, целуя меня и приглаживая мои взъерошенные волосы.

— Тебе лучше не знать.

— Скажи.

— Аэробикой.

— Брр, не говори мне про аэробику. Ненавижу упражнения.

— Тебе они и не нужны, — говорю я, поглаживая идеально твердые кубики мышц у него на животе. — Вот ты взгляни на это! — Я выпячиваю живот, решая, что уж лучше честно все показать.

Ник в ужасе восклицает:

— Что это?

— Знаю, знаю, — говорю я. — Ужасный живот.

Ник придвигается ближе, опускается на колени и прикладывает одно ухо к животу. — Да, Либби, — он глубокомысленно кивает, — у тебя живот раздулся от обжорства.

Я начинаю смеяться.

— Мой диагноз, — продолжает он, постукивая по животу и изображая доктора, — передозировка китайской еды.

Как он узнал?

— Как ты узнал?

Ник встает и невозмутимо пожимает плечами.

— Такая у нас, врачей, работа.

Я поворачиваюсь и вижу улики, оставленные на кухне, — коробочки из фольги и белые картонные крышки. Я собиралась прибраться, потому что не хотела, чтобы Ник, да и вообще любой мужчина узнал, что я практически существую за счет китайского фаст-фуда. Я бы предпочла, чтобы он думал, что я ем салат-латук и копченый лосось, как настоящая леди, но уже поздно.

— Мы можем еще успеть до закрытия выпить по одной, — говорит Ник. — Не хочешь сходить в бар?

— Конечно! — охотно соглашаюсь я, сажусь и натягиваю кроссовки. — Куда ты хочешь?

— Может, в «Вестборн»?

— Отлично.

Мы идем в «Вестборн», и, как ни странно, это первое место, где и я, и Ник чувствуем себя одинаково уютно. «Вестборн» немного похож на паб, и Ник расслабляется. И это достаточно модное место — по крайней мере там полно трастафарианцев из Ноттинг Хилла, — чтобы расслабилась я.

Вечер теплый, поэтому мы сидим на улице за деревянным столом, и только мне приходит мысль, что нам так хорошо вместе, как Ник снова начинает вздыхать.

— Что еще случилось?

Он вздыхает.

— Послушай, Ник, ведь что-то не так, да?

Он снова вздыхает и смотрит на меня.

— Ты мне очень нравишься, Либби, — начинает он.

Мое сердце падает, потому что я знаю, что он скажет дальше. Он скажет «но».

— Нет, ты мне действительно нравишься. Но… — И он замолкает.

— Ты мне тоже очень нравишься, — некстати заявляю я.

— Я знаю, — говорит он. — Это-то меня и беспокоит.

О черт, Джулс все неправильно поняла. Он знает, что нравится мне, и по всем правилам его это испугало. Боже, ну почему я не изображала из себя недотрогу, почему не попыталась казаться холодной?

— Я просто не знаю, что делать.

— Я не понимаю.

— Мне так уже давно никто не нравился. За последний год у меня было несколько женщин, с которыми я мог бы завязать какие-то отношения, но я этого не сделал, потому что я не готов к ответственности, и сначала не хотел строить серьезные отношения с тобой, но ты так мне нравишься, что все получилось само собой.

— Ник, — говорю я очень медленно, — ты слишком серьезно ко всему относишься, а у нас все не так. Между нами нет никакой привязанности, мы просто развлекаемся друг с другом, так что же в этом плохого?

— Нет, Либби, между нами есть привязанность, и ты это понимаешь.

Нет смысла отрицать это, потому что он прав.

— Меня пугает то, что ты хочешь большего. Я знаю, что в какой-то момент, совсем скоро, ты пожелаешь, чтобы я взял на себя обязательства, И я знаю совершенно точно, что не смогу этого сделать, даже если захочу этого больше всего на свете. Я просто не готов.

Что я могу сказать? Он опять прав. Он вздыхает.

— И ты мне слишком нравишься, я не могу тебя обидеть, но знаю, что это неизбежно.

— Может, и нет, — защищаюсь я, — может, я и не привязалась к тебе, как ты думаешь.

— Нет?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю.

— Послушай, — он берет меня за руку. — Ты самый прекрасный человек, которого я встретил за многие годы, и, если бы мы встретились через год, может, даже через несколько месяцев, мы могли бы быть счастливы вместе, но я не могу дать тебе то, что тебе нужно. — Он снова вздыхает. — Я не могу разобраться со своей жизнью и не могу заводить серьезных отношений, пока не сделаю этого. Я хочу опубликовать свою книгу, но также знаю, что мне нужны деньги, стабильность, что так не может продолжаться вечно. Если бы у меня был контракт на книгу или работа, все было бы по-другому, но мне нужно сконцентрироваться сейчас на этом и для меня не время ввязываться в любовные отношения.

Кажется, я сейчас начну плакать, но мне удается сдержаться. Может, надо сказать ему, что все в порядке, я не возражаю, мне все равно, что, раз уже у него нет денег, я готова ждать. Но я понимаю в глубине души, что он уже решил и ничего не изменится.

— Так, значит, все кончено? — говорю я очень тихим голосом и думаю: так я и знала; я все поняла уже в ту ночь, когда мы не занялись сексом.

— Нет, — он вздыхает, — я не знаю. Я не хочу прекращать с тобой встречаться.

— Так, значит, мы не расстаемся? — Надежда еще есть — маленький огонек в конце тоннеля.

— Не знаю. Вряд ли. Я не хочу терять тебя.

— Но ты не можешь получить и то и другое, — говорю я и сама поражаюсь своей твердости. Но в то же время молюсь, чтобы, если я скажу, что не хочу оставаться просто друзьями, он нашел способ преодолеть эту ситуацию и остался со мной. — Я не могу быть твоим другом, — продолжаю я. — Прости, но я просто не могу.

— Я не знаю, что делать. Что ты думаешь?

— Я думаю… — Я умолкаю и внезапно чувствую себя очень взрослой. — Я думаю, что уже очень поздно. Думаю, вчера мы поздно легли и оба устали, а когда ты устал, все представляется в гораздо худшем свете. Думаю, нам надо пойти домой, выспаться и решить все утром.

Мне кажется, я сказала все правильно, потому что Ник расслабляется и говорит:

— Наверное, ты права. Хорошо. Пойдем? — И мы уходим.

Мы идем домой и занимаемся любовью — любовью, а не просто сексом, потому что делаем это невероятно нежно и все время смотрим друг другу в глаза. Пару раз мне даже кажется, что глаза Ника наполняются слезами, и думаю: как он мог попрощаться со мной, когда нам было так хорошо?

Мы засыпаем, обнявшись. Обычно я отворачиваюсь минут через двадцать, потому что не люблю спать, так близко прижавшись к кому-то, мне нужно пространство, чтобы нормально выспаться. Но когда открываю глаза, он все еще крепко сжимает меня в объятиях; а на часах уже без десяти восемь. Я целую его, и мне кажется, что вчерашний вечер был всего лишь дурным сном.

Мы вместе спускаемся в метро и оба чувствуем, что что-то изменилось, хотя мы ни слова не говорим о прошлом вечере. Поцеловав меня на прощание, Ник спрашивает:

— У тебя все в порядке?

Я киваю.

— А у тебя? — спрашиваю я.

— Я все еще не знаю, что делать, — говорит он. — Теперь совсем не знаю. — Он обнимает меня.

И я не уверена, что мне нравится, как он это делает: слишком сильно, слишком крепко, будто в последний раз. Мы стоим так целую вечность. В конце концов я отстраняюсь и он говорит:

— Я тебе позвоню.

И я не понимаю, какого черта здесь происходит, ведь никто из нас не сказал, что все кончено. Так, может, ничего и не кончено? Но тогда почему же мне так плохо?