Камилла не пропустила в этот день обед только потому, что иначе Виолетта замучила бы ее своими нудными наставлениями. Она даже наложила на щеки немного румян и провела пару раз помадой по губам, чтобы не слишком бросалась в глаза ее бледность.
С тяжелым сердцем направилась она к дому. Ей казалось, что все худшее уже позади и ей удалось справиться со своими страхами. Но сегодня, после спора с Бобом, демоны снова обступили ее.
Что-то было в корне неправильно в ее нынешней жизни. Она жила как на кочевом стойбище. Мысль о том, чтобы поступить на работу, приводила Камиллу в ужас — пришлось бы жить в городе и общаться с людьми. Да и интерес к любимой когда-то профессии снизился до нуля. Она вступила в какие-то запутанные отношения с мужчиной, который вместе со своими мальчиками жестоко пострадал от непорядочной жены. Она ввязалась в авантюру с лавандой и не знала, как из нее достойно выпутаться.
В общем, итог был неутешительным.
— О! — У Виолетты глаза полезли на лоб. — Что случилось?
— Ничего. У меня все в порядке. Давай поговорим о тебе.
Но если Виолетта что-то брала себе в голову, от нее не так-то просто было избавиться. Не важно, что говорила Камилла, главное — что она сама думала.
— Летти, не носись со мной как квочка с цыплятами. Я и так уже чувствую себя обузой.
— Никакая ты не обуза. А что тебе сейчас нужно, так это запастись энергией. И я как раз такое приготовила…
Виолетта выставила на стол чечевично-рисовые оладьи, рыбу под соусом и шпинат, свеколки, фаршированные маслом с лавандой и зеленью, сладкий картофель и лавандово-лимонный пирог.
Киллер потянул носом и разочарованно растянулся на полу у ног Камиллы.
— Сладкий картофель — это самое важное, в нем растительные эстрогены. А в шпинате и чечевице — железо. Так что давай налегай!
Когда обед закончился, Камилла умирала с голоду. Больше всего на свете ей хотелось бы сейчас поехать в город и съесть кучу пончиков и чипсов.
Как только гора посуды была перемыта, Камилла в сопровождении Киллера отправилась к себе в коттедж. По дороге она все перебирала безумные идеи Виолетты, от массажа до тренингов по релаксации. Нет, ее сестра точно сбрендила!
Вернувшись в коттедж, Камилла обвела взглядом комнату, служившую ей убежищем не один месяц, и отказалась от своего намерения поехать в город поужинать. Всю комнату захламляли неразобранные коробки и нераспакованные чемоданы. Они кололи ей глаза. Сколько еще можно жить как на вокзале?!
Камилла раскрыла первую коробку. Там оказались диски Роберта. Она вспомнила ту композицию, которую он ставил, когда они первый раз спали вместе. Вот диск, который он проигрывал, когда они собирались в гости или на выход. Вот под эту песню она готовила воскресные обеды… Камилла словно обожглась. А ведь когда-то терпеть не могла музыку, которую любил муж…
Камилла отодвинула коробку и вскрыла следующую. Здесь была кухонная утварь. Но не та, нормальная, что в ходу в каждом доме, а роскошная, подаренная на свадьбу. Серебряные подносы и лопаточки для тортов, формочки для выпечки и вафельницы… Все новое, никогда не использованное.
И эта коробка была отодвинута в сторону. Третья не должна бы вроде бросить ее в водоворот воспоминаний. Здесь была сложена ее одежда. Но поверху лежал зеленый пуловер, который Роберт подарил ей на последний день рождения. Она так радовалась подарку, хотя Роберт и не подозревал, что жена ненавидела ядовито-зеленый цвет…
Камилла отшвырнула коробку с таким грохотом, что Киллер на веранде вздрогнул и коротко рявкнул. «Завтра же все это выкинем», — успокоила она пса. Но тот, казалось, не слишком-то ей поверил, и она добавила: «Вот увидишь, рука у меня не дрогнет!» Киллер заворчал. «Не веришь? Думаешь, передумаю? Просто сейчас уже почти восемь и поздно браться за это дело». Киллер протяжно зевнул. Камилла громко выругалась и принялась за работу.
Она отвезла на свалку две машины картонок и шмоток. И когда вернулась из последнего рейса, было уже за полночь. Больше она сегодня сделать не могла. Камилла быстро приняла душ и скользнула в постель. После такой титанической работы ей казалось, что она будет спать как убитая.
Но не тут-то было.
Сначала, как в калейдоскопе, перед глазами замелькали картинки ее свадьбы. Почему-то ее покойная мать, Марго, расчесывала ей волосы и причитала: «Ты самая красивая невеста на свете, но если ты не уверена, я не буду заплетать тебе косы». Потом появился ее отец, Колин, с его пронзительными, голубыми, как у Виолетты, глазами. Он заключил Милл в объятия и сказал: «Никогда не думал, что ты найдешь счастье с городским парнем, дочка. Я приму его, раз уж он тебе так нужен. Но если он сделает тебе что-то плохое, я пристрелю его».
Вся в слезах, в тоске по родителям, Камилла металась по скомканным простыням. Но тут вдруг появилась Дэзи, ее старшая сестра, невозможно сексуальная и привлекательная. Она погрозила Камилле пальцем и строго предупредила: «Не плачь, Милли, и не езди в Бостон! Он хороший парень, но ты недолго сможешь удержать его возле себя. Не езди в Бостон!»
Камилла бросилась искать Роберта, но тут разразилась страшная гроза, и ее белое подвенечное платье превратилось в черные вериги, которые сжимали ей грудь и не давали дышать. Она скорее почувствовала, чем увидела, что из темноты надвигаются на нее страшные тени, услышала предсмертный крик Роберта и провалилась в густой вязкий туман. Откуда-то из-за темных туч послышался грозный окрик судьи: «Не усугубляй трагедию!», и снова кто-то страшно захохотал в темноте.
Камилла заплакала. И тут послышался такой нежный, такой родной голос Роберта: «Эй, потише! Все хорошо. Я с тобой». «Нет, это не Роберт, это Боб», — подумала Камилла и сразу успокоилась. Боб всегда появлялся там, где в нем была нужда. Он широко раскинул руки и заключил ее в объятия. «Как хорошо, что ты их прогнал», — прошептала Камилла, а Боб склонился над ней и поцеловал. «Какой реальный поцелуй», — улыбнулась Камилла.
Так, свежим ночным ветром, мог пахнуть только Боб. «Наверное, распахнулось окно», — сквозь сон подумала. Камилла. Киллер свернулся клубочком где-то у ее ног. «Вот нахал». Она лениво спихнула его с постели. Но Киллер вдруг превратился в Боба, который улегся возле нее в колючей фланелевой рубашке. «Какой необычный сон», — проворчала Камилла. Зато во сне можно говорить вещи, которые никогда не скажешь в реальности:
— Мне страшно, Боб!
— Я знаю.
— И я никогда не перестану чувствовать себя виноватой. Он умер, а я жива. Он защитил меня, а я не смогла ему помочь.
— Не будем больше о нем! — Боб снова поцеловал ее.
Камилла, как и все нормальные женщины, часто видела эротические сны. Но такого — еще никогда. От жарких поцелуев загорелось все тело. Каким-то чудесным образом с Боба исчезла фланелевая рубашка. Простыня превратилась в его обнаженное тело. Камилла вспомнила его неподражаемые поцелуи, то сладкие и нежные, то чувственные и будоражащие, то такие интимные и возбуждающие, что у нее замирало сердце.
— Боб, Боб! — Камилла не была уверена, шептала она его имя вслух, или это говорило ее сердце.
А потом она услышала собственный тихий смех и вместе с ним — нежный шепот Боба. Он улыбался ей в темноте, легонько тянул к себе, целуя лоб, волосы, кончики пальцев…
«Я и подумать не могла!..» — безмолвно прошептала Камилла. Ей показалось, что все только начинается. Она улыбнулась и… заснула.
Когда она проснулась, солнце пробивалось сквозь закрытые жалюзи. Она почувствовала тепло чужого тела рядом с собой и осторожно открыла глаза. Киллер лежал у нее на постели и не сводил с хозяйки полного надежды взгляда. Камилла облегченно вздохнула:
— Все поняла. Ты хочешь гулять. — Она лениво потянулась. — А с каких это пор ты спишь со мной?
Пес коротко рявкнул.
— Разве твое место не на дворе, ты, шелудивая скотина?
Киллер лизнул ей руку.
— Не подлизывайся! Ты не мой! У меня вообще никого нет. Что, забыл? И не смей ко мне привязываться!
«Шелудивая скотина» нежно лизнула ее в лицо. Камилла выругалась и спустила с постели ноги. Киллер преданно смотрел ей в глаза, и тут на память пришел удивительный сон. Такой сладкий, такой приятный…
Вдруг взгляд Камиллы остановился. На полу лежал носок. Вообще-то в этом не было ничего необычного. Но это был не ее носок! И, судя по размерам, он мог принадлежать только одной персоне. Как ошпаренная, Камилла вскочила с кровати.
На одном дыхании она прошла целый ряд лаванды. Доказательством ее неуемного трудового порыва стали огромные пузыри на ладонях. Когда Камилла стягивала хлопчатобумажные перчатки, два нарыва лопнули и теперь причиняли ужасную боль.
Зато плантацию было не узнать. Никакого сравнения с тем запустением, что царило здесь еще месяц назад. Благодаря перегною кустики распрямились, а ряды стояли ровно, как новобранцы на плацу. Камилла вздохнула и, натянув перчатки, снова принялась за работу.
— Привет, Камилла, — выдохнули близнецы как один. Она и не заметила, как они подошли.
— Сегодня мне не нужна ваша помощь.
— Ты каждый день это говоришь, — попенял ей Син.
— И не спорь с нами. У нас сегодня был тяжелый день, — закончил мысль брата Саймон.
Камилла не стала расспрашивать. Не ее дело, почему близнецы сегодня не в настроении. Ее дело понять, почему их отец позволяет себе залезать в ее спальню и любить ее до потери пульса.
Киллер, предатель, позволил каждому из близнецов погладить и потискать себя. Но мальчишки не стали долго возиться с ним. Они набросились на лаванду с таким остервенением, словно и у них были сходные с ней проблемы.
Камилла дошла до последнего ряда. Все, сегодня без пластыря она не сможет больше отрезать ни веточки. Син играючи догнал ее по своему ряду.
— Папа обещал мне лошадь.
— Да? — Камилла не хотела ввязываться в разговор, но она знала, каким заветным желанием было для Сина иметь лошадь. Однако сейчас вид у мальчика был отнюдь не восторженный, и она добавила: — Скоро?
— Пока не знаю, надо сначала закончить учебный год. А она сегодня ночью звонила.
Последнее предложение звучало как продолжение предыдущего, но логики здесь не было никакой. Наверное, не стоило спрашивать, но что-то подстегнуло Камиллу:
— Кто?
— Мамаша. — Син вложил в это слово все отвращение, всю злобу, на какую только был способен. — Не знаю, почему папа не подошел к телефону. Наверное, заработался в кабинете. А дед вообще уже не слышит звонка, когда наверху.
— Да?
Син распрямился и посмотрел в ту сторону поля, где работал Саймон.
— Его она тоже позвала к телефону. Как будто нам это надо! Понимаешь, после столького времени! — Он ожесточенно отрезал ветки и складывал их в корзину. — Она просто бросила нас. Потому что ей на нас плевать. А теперь звонит и хочет, чтобы все снова было в шоколаде! Понимаешь, так вот просто!
Камилла не знала, что и сказать. Ее сердце сжалось от жалости и непонятной тревоги.
— Сказала, что она задыхалась здесь. Что ей нужно жизненное пространство. И если бы еще хоть на день осталась на ферме, сдохла бы, представляешь? А она не хотела, чтобы мы видели, как она подыхает. Не хотела нас травмировать. Ты слышала когда-нибудь такое дерьмо?
Саймон, который работал на другом конце поля, неожиданно вырос перед ними:
— Ты, дурак, не говори при Камилле «дерьмо»!
— Почемуй-то? Ей это нипочем.
— Все равно!
— Да ты чё, она же не жеманная девчонка! Она своя. — Син резал, не поднимая головы. — И знаешь, что я сказал матери?
— Что?
— Что ничего не в шоколаде, когда мать вот так просто сваливает! — На мгновение Син поднял глаза, в которых застыли тоска и ненависть.
— Ага, мы сказали ей то же, что она нам тогда. — Теперь и Саймон не поднимал головы от кустов. — Что нам тоже нужно жизненное пространство. И мы тоже задыхались без матери. А теперь она может и дальше жить со своим дружком — нам она не нужна! И папе не нужна!
— Мы хотели сразу рассказать отцу, но он то ли работал, то ли спал, и мы не стали ему мешать.
— Ага, — поддержал брата Саймон. — Рассказали ему сегодня утром. И он так разозлился!
— На вас?
Оба одновременно пожали плечами.
— Сначала сказал, что мы могли бы говорить с ней повежливее, она все-таки наша мать. И не важно, что она сделала, главное, что сейчас хочет показать, будто очень сожалеет. Видала такой идиотизм?
— Ага, мы ему так и сказали, а он совсем разбушевался и начал на нас орать. Разве это справедливо?
Камилла сглотнула.
— Почему вы меня спрашиваете? Это ваше с отцом дело. Мое мнение не в счет.
— Еще как в счет! — заверил ее Син. — Разве папа не должен быть на нашей стороне? И почему это мы должны быть с ней вежливыми?
— И что это за дурацкое выражение — «жизненное пространство»? вклинился Саймон.
— Это не просто выражение. — Камилла обрадовалась, что можно слегка отойти от темы.
— Все равно, — не отступал Син, — никто человека не бросает, когда ему плохо. Наоборот! Разве нет? Папа всегда говорил, что в беде надо держаться друг друга. А мать свалила, потому что сама так хотела. Все. Баста.
— Значит, она нас никогда не любила. Почему же мы должны быть с ней вежливыми?
Оба поднялись и вопрошающе уставились на Камиллу. Она набрала в легкие воздуха:
— Слушайте, ребята! Я последний человек на свете, к кому вы должны обращаться. У меня нет рецептов на все случаи жизни.
— Поэтому мы тебя и спрашиваем. Ты единственная, кто не лезет к нам с поучениями. Мы просто хотим знать твое мнение.
В голосе Сина звучало столько тоски и боли, что она не смогла уйти от ответа:
— Ну, я думаю, пришло время, когда ваша мать что-то поняла и попыталась наладить отношения. Поэтому и позвонила. Лично я не вижу ничего плохого в том, что вы говорили с ней честно и откровенно. И не слишком ласково. Вам есть за что сердиться на нее. А как она будет обходиться с тем, что услышала, это ее проблема.
— Видишь. — Саймон пихнул Сина в бок. — Я же говорил, что Камилла нас поймет!
— Минутку! Вы что, думаете, отец вас не понимает? Он просто хочет, чтобы вы были благоразумнее и не вели себя, как ваша мать. Не убегали от трудностей.
— Ха, а мы и не убегали. Мы же поговорили с ней!
— И даже не боялись!
— Вот и хорошо. Думаю, отец объяснил вам, что никто не выигрывает в этой ситуации. Ваша мать сделала большую ошибку. Может быть, непоправимую ошибку. Возможно, вы не можете ее простить. Пока не можете. Но если вы не будете говорить с ней, то как ей наладить с вами отношения?
— А зачем их налаживать? — искренне удивился Саймон. — Она нам не нужна!
— Да нам вообще не нужна ни одна женщина. Кроме тебя, Камилла.
— Ага, Камилла, — повеселевший Саймон дружески хлопнул ее по спине. — Ты наша. Тебе можно доверять!
Камилла оцепенела. Она знала, что сыновья Боба относятся к ней по-дружески. Должны же они кому-то доверять, на кого-то полагаться! Особенно на женщину, после того как собственная мать бросила их.
Но если она и со своей-то жизнью не в силах разобраться, как она может служить примером для других? А если не может стать примером для мальчишек, какое у нее право вторгаться в семью Боба?