На следующее утро Камилла с корзиной грязного белья вошла в дом. И, задумавшись, прямо на пороге столкнулась с Виолеттой.

— Ты что? — удивилась та.

— А что? Я не в первый раз стираю. И для тебя тоже.

— Я не об этом. Чего это ты оттащила вчера целую кучу на свалку? И все чистишь и моешь? Может, ты снова превращаешься в человека?

— Совсем не обязательно.

— Тогда, может, дело в мужчине, который поселился в коттедже?

— Боб вовсе не поселился в коттедже.

— Я что-то сказала о Бобе? Боже мой, идем сражаться! — Виолетта вылетела во двор.

Камилла недоуменно обернулась. У дома остановился небольшой грузовичок, из которого вынимали инструмент двое парней, одетых в робы. Из их разговора с Виолеттой Камилла поняла, что речь шла о новых цветочных грядках и газонах, которые надо было разбить за домом и вокруг «Зеленого Рая».

Она была готова убить сестру за ее шпильки насчет Боба, но Виолетта была занята, а успеть со стиркой надо было до ленча, потому что потом Камилла собиралась поработать на лавандовом поле. Она поставила себе цель закончить прополку и обрезку на этой неделе, и не собиралась отступать. Кроме того, еще не все вещи были разобраны и не все, что напоминало о прошлой жизни, выброшено. А потом…

Конечно, она понимала, что ее кипучая деятельность всего лишь способ уйти от принятия решений. Она до сих пор не знала, что делать со своей жизнью, но решать все-таки придется.

Камилла поднялась с корзиной выстиранного белья на веранду коттеджа, отодвинула локтем сетку от насекомых и… испугалась, заслышав жалобное мяуканье. Киллер принялся лаять как одержимый.

— Тише ты, дурной пес!

Обычно Киллер слушался ее команд. Но сегодня — нет. Камилла вынесла ему на веранду кусочек мяса и закрыла дверь. Потом осторожно подняла платок, прикрывавший корзинку, и обнаружила дрожащую от страха кошку.

Собственно, кошкой это создание назвать было нельзя. Пара огромных глаз на драном, будто грузовиком перееханном клубке шерсти, из которого торчали разодранное ухо и скрюченная лапа. А облезлая морда! Такую не могла бы любить и собственная мать.

— О нет! Только не это!

Кошка пошевелилась и снова издала пронзительный вопль.

— Я покормлю тебя, но большего от меня не жди! У меня уже есть пес. И это мое последнее слово!

Взбешенная, Камилла бросилась к буфету. Там одиноко скучали засохший ломоть сыра и кусок позавчерашнего лимонного пирога. Она взяла сыр и вернулась к корзинке. Сняла платок и подумала, что кошка набросится на протянутую еду или, по крайней мере, выпрыгнет, чтобы спрятаться. Вместо этого убогое существо, помогая себе тремя лапами, вскарабкалось ей на колени и громко замурлыкало.

Камилла застыла.

— Слушай, ты, я терпеть не могу кошек! Еще когда была милой и приятной женщиной, терпеть их… вас то есть, не могла.

Кошка, не переставая мурлыкать, клубочком свернулась у нее на коленях, и Камилле не оставалось ничего другого, как погладить ее.

— Слушай, сколько ты собираешься тут лежать? — Никакой реакции. — Ладно, я принесу тебе чего-нибудь кошачьего, а потом все! — Кошка и ухом не повела, издавая довольные, утробные звуки. — Так и быть, подремли здесь пару минут, пока я не вернусь.

Камилла осторожно перенесла кошку на стул, схватила ключи от старенького «форда» и выскочила наружу. Киллер незамедлительно прыгнул на сиденье рядом с ней и бросил на хозяйку сочувственный взгляд.

— Да, я с тобой согласна. Именно это я и собираюсь сделать. Я знаю, кто подложил мне эту свинью! Придурок! Безмозглый, бессовестный упрямый придурок…

Камилла, не переставая ругаться, въехала на участок Макдаглов. Остановив машину у дома, она решительно двинулась к двери в сопровождении Киллера. Она постучала и, не дожидаясь ответа, шагнула за порог. Она и в детстве так делала, да и братья Макдагл тоже, наверное, не знали, где у Кэмпбеллов звонок.

— Эй! Есть кто-нибудь?

С тех пор, когда мать Боба была еще жива, здесь ничего не изменилось. Просторный деревенский дом, удобный и хорошо приспособленный для проживания. Камилла любила в нем бывать и подчас чувствовала себя здесь больше дома, чем под отчим кровом.

Она крикнула еще раз. Тихо. Собравшись было поискать Боба снаружи, она вдруг заслышала стук палки о половицы. Старый Макдагл спускался по лестнице.

— Боже мой, Камилла! Целую вечность тебя не видел! Но в этом доме тебя всегда ждет чашка кофе.

— Я пришла, чтобы…

Она не успела закончить свою речь, так как с лестницы скатились близнецы.

— Привет, Камилла! Раньше ты к нам не приходила!

— Это не визит вежливости!

Больше ей не дали сказать ни слова. Сначала Саймон хлопнул ее по спине, потом Син. Джон снял с нее старую вязаную кофту и подтолкнул к столу. Перед Камиллой появилась коробка конфет, потом другие сладости и, наконец, дымящаяся чашка кофе. Улыбка старика напомнила ей Боба.

— Помнишь, детка, мы никогда не придавали особого значения всем этим этикетам, — кряхтел он, подсовывая ей кухонное полотенце. — Всякие там салфетки и прочее…

— Да. Нет. Конечно, нет.

— Видишь, деда, мы же говорили тебе, что она человек, а не какая-то женщина!

Камилла потерла виски. Если она еще раз услышит что-то подобное, она взвоет.

— Мистер Макдагл, я действительно рада вас видеть, но я, собственно, пришла из-за кошки.

— Из-за кошки? Какой кошки?

Син, само воплощение невинности, быстро спросил:

— А где же папа?

— Дед, посмотри, что она сделала с Дарби! Он опять прежний, — дернул Джона за рукав простодушный Саймон.

— Из-за кошки, — непреклонно сказала Камилла.

Близнецы переглянулись.

— Сейчас позовем папу. Деда, поразвлекай пока Камиллу, ладно? — В мгновение ока они исчезли.

— Ладно, — усмехнулся Джон. — А я все ждал, когда ты придешь. Помнишь, как ты была от горшка три вершка и Боб таскал тебя на закорках?

— Да? — Она услышала, как хлопнула входная дверь, потом громовые раскаты голоса Боба и жаркий шепот близнецов. — Мальчишки подсунули мне кошку, да?

— Син! Саймон! — крикнул Джон. — Они в таком восторге от тебя! — сказал он, словно это было само собой разумеющимся продолжением темы.

— Мистер Макдагл! — сурово начала Камилла.

— Нет-нет, Джон, просто Джон. Ты же практически член семьи.

Камилла впала в панику. Что значит «член семьи»? Что рассказали ему мальчишки? А Боб?

Появился хозяин дома в сопровождении близнецов. Пульс Камиллы участился, в глазах потемнело, колени стали ватными. Ну уж дудки! Она не из слабых!

— Макдагл, — сурово сказала она. — Это ты подложил мне свинью, то есть кошку?

— Какую свинью? Какую кошку?

— Сам знаешь какую!

— Подожди, Камилла, — вклинился Син. — Это… я.

— И я, — радостно добавил Саймон.

— Да мы все тут, ну, кроме папы, сделали это. Потому что ты — единственная во всем мире, которая любит животных так же, как мы…

— А если бы мы оставили кошку у себя, папа бы нас убил, — еще радостнее сообщил Саймон.

— Особенно теперь, когда папа обещал мне лошадь!

У Боба округлились глаза:

— Эй, постойте! Какую лошадь? Никакой лошади я не обещал!

— Обещал, обещал, — запрыгали близнецы, и дед немедленно принял их сторону:

— Боб, сынок, я своими ушами слышал.

Боб оторопел. Потом кивнул и взял Камиллу за плечи:

— Пошли поговорим о твоей кошке.

— Ура! Класс!

— Классно, пап! Правда!

Оба принялись выплясывать. Киллер с озорным лаем прыгал вокруг них. Боб вытолкнул Камиллу из этого содома и сказал:

— Поедем куда-нибудь, поговорим.

— А я предлагаю сразу отправиться к моему коттеджу и забрать кошку.

— В этом есть смысл, — ухмыльнулся Боб.

Он забрал у Камиллы ключи от машины. Очевидно, он был из тех, кто считал, что женщине не место за рулем. Боб уселся на водительское место, и Камилле пришлось устроиться рядом.

Она была в полной уверенности, что Боб сейчас же отвезет ее в коттедж. Однако у него были другие планы. Он и сам еще не знал, какие. Удрать от домашних было не сложно, но что делать с Камиллой?

Боб вставил ключ зажигания. «Форд» вздрогнул и заглох. Боб хотел уже было сказать, что машину пора отдать в техосмотр, но вовремя сообразил, что это не его дело.

— Боб, к коттеджу надо было повернуть налево.

— Знаю, но я хочу найти тихое место, где мы можем спокойно поговорить.

— Ну, знаешь…

Он понял, что Камилла хотела возразить, но, видно, и ей надо было выговориться. Сев в машину, она вызывающе скрестила на груди руки и принялась метать на него уничижительные взгляды.

Боб знал, что долго так продолжаться не может. Прокрадываться к Камилле ночью и тайком любить ее было заманчиво. Влезать в окно ее спальни — что могло действовать более возбуждающе? Но романтические свидания были не вполне в его духе. Было в них что-то неправильное и постыдное. И Боб понимал, что рано или поздно придется решиться на откровенный разговор. Только не думал, что так скоро.

Боб проехал по дороге вдоль лавандового поля, потом мимо своих яблоневых плантаций и свернул к перелеску. Тот взбегал на пригорок и спускался к озеру, питавшемуся от подземных ключей. Здесь братья Макдагл еще детьми купались летом и катались на санках зимой. Сестры Кэмпбелл составляли им компанию, причем шли на всевозможные ухищрения, чтобы заставить мальчишек тащить их санки в гору. И не без успеха!

На лице Камиллы появилась улыбка.

— Да, — сказал Боб, останавливаясь и заглушая мотор. — Я тоже помню, как мы катались здесь с горки.

— Счастливое было время… До сих пор помню, как ветер свистел в ушах, когда мы неслись вниз на санках или на лыжах. У меня дух захватывало, и я закрывала глаза. — Кажется, она забыла о своем гневе. — А что стало с твоими братьями? Ты никогда не говорил…

То, что она спросила о братьях, удивило и порадовало Боба. Казалось, еще вчера Камилла старалась отгородиться от всего мира, а сейчас жадно наверстывала упущенное. И он принялся рассказывать:

— У них все отлично. Вебстер преподает в Стэнфорде. У него жена и двое детей. А Пит — полная противоположность. Он обосновался в Северной Дакоте. У его жены там большое ранчо. Он поставил дело на широкую ногу и, кажется, вполне доволен жизнью. Кроме четверых своих детей, у него еще трое приемных.

Камилла привычно направилась по тропе, ведущей к озеру, беззаботно шагая рядом с Бобом. Да и можно ли было сердиться в этот весенний солнечный день? Теплый ветерок приносил из леса терпкие запахи просыпающейся земли, внизу расстилалась спокойная гладь озера, в заводях у противоположного берега еще прятались клочья утреннего тумана. На поляну у тропы выскочила косуля с олененком и тут же умчалась прочь.

Боб улыбнулся Камилле, она ему. Им было хорошо вместе. Они оба принадлежали этим местам.

— Ребенком мне казалось, что трое Макдаглов навсегда привязаны к этим холмам и равнинам. Как и три сестры Кэмпбелл. Мне и в страшном сне не могло присниться, что можно жить где-то в другом месте. И вот Виолетта да ты — единственные, кто вернулся, — заметила молодая женщина.

— Я единственный, кто мог и должен был это сделать. Отцу требовалась помощь. Хотя… рано или поздно я все равно возвратился бы. Я не так привязан к ферме, как отец, но я люблю землю.

— А твои братья?

— Мы никогда не обсуждали эту тему. В старом доме хватило бы места на всех. Но, знаешь, мужчины обычно пускают корни там, где женятся.

Боб осекся, произнеся последнее слово, на Камиллу разом нахлынули воспоминания последних месяцев. С мирным сосуществованием было покончено.

— Черт подери, Боб, я не возьму эту проклятую кошку!

— Нет?

— Нет! Мне не нужна кошка! И пес не нужен! И я не хочу, чтобы твои сыновья думали, что мы…

— Знаю, они хотят нас свести. — Боб надеялся, что его откровенность успокоит Камиллу, но она еще больше рассердилась, и он вернулся к основной теме: — Син притащил кошку домой. Они знали, что я не позволю ее оставить, и стали совещаться, как бы отдать кошку тебе.

— Ты должен был запретить!

— Я и запретил. Но они пошептались с дедом и, по всей видимости, решили, что кошка нас сблизит.

— Что?

— Видишь ли, все трое давно решили, что мы с тобой должны жить вместе. Что так будет лучше для всех.

— Но Боб, это же сумасшествие! Я не давала им повода.

— Я и сам ушам не поверил. После всего, что они говорили о женщинах. Но, черт возьми, Милл, ты же не дура, чтобы не понять, почему я с тобой спал!

Камилла вытаращилась на него во все глаза:

— Конечно, понимаю. Секс.

— Камилла, — в его голосе послышались угрожающие нотки, — не выводи меня из себя!

— Черт подери, Макдагл! — взвилась Камилла. — Я вывожу тебя из себя? Это ты приводишь меня в ярость! Сначала сажаешь мне на шею шелудивую псину, потом награждаешь искалеченной кошкой. Какие еще проблемы ты собираешься обрушить на мою голову?!

Боб поиграл желваками. Он дал слово держать себя в руках, но теперь потерял терпение. Он подступил к Камилле такой же злой, как и она:

— Сколько ты еще будешь плакать над собой?

— Что?

— То, что слышала! Хватит ждать, что тебя всю жизнь будут холить и облизывать!

— Кто это меня холит? Ты, что ли? — Она ткнула пальцем ему в грудь, но, что-то вспомнив, поспешно отвела руку.

— Я? Ни за что! Хватит тебе и других! И если бы это шло тебе на пользу! Так ведь нет. Ты просто стала лгуньей.

— Я? Лгуньей? — Камилла снова выставила палец. — Да я самый честный человек на свете! Я в жизни не врала и не вру, Макдагл!

— Чепуха! Когда ты вернулась, тебе было плохо, из рук вон плохо. Ты была одичавшей, как твоя лаванда. Я могу это понять, Милл, я хорошо знаю, что такое боль. Но с тех пор все изменилось…

— Ты еще будешь говорить мне, что я чувствую?

— Нет, что ты делаешь. Ты врешь. Ты делаешь вид, будто тебе на все плевать. А на самом деле ты без ума от собаки.

— Нет!

— И от лохматой кошки будешь без ума. Еще сопливой девчонкой ты умела обращаться с животными. Может, ты и забыла, но я — нет. Тебе нужен кто-то, о ком можно заботиться.

— Ошибаешься, Макдагл! Я никогда не привяжусь к этой кошке! И собаку отдам, как только подыщу ей хозяев.

— И коровы будут летать. И свиньи. А кроме того, ты сходишь с ума по моим сыновьям. Ты любишь их. Почему бы тебе не признаться в этом? Или ты думаешь, что потеряешь лицо, если признаешь, что тебе не все безразлично?

— Мне все безразлично!

— Ага, и ты ничего не чувствуешь.

— Совершенно верно.

Больше всего на свете ему хотелось сейчас крепко стиснуть ее в объятиях и поцеловать. Боб понял, что если не сделает чего-то из ряда вон выходящего, то не сможет сдержать своего желания.

И когда Камилла снова выставила палец, Боб притянул ее к себе, поднял и закружил. Камилла заорала как резаная. Она была легкая, как перышко, но все-таки ему пришлось как следует размахнуться, чтобы сбросить ее в озеро.

Боб хорошо знал этот водоем. Здесь они с братьями ныряли с крутого берега в жаркие летние дни, и вода в озере всегда была холодная. Достаточно холодная, чтобы соски Камиллы обозначились под рубашкой, словно выступившие из теста изюмины. От этой мысли Боб еще сильнее возбудился и со всего размаху бросил Камиллу в воду.

Он поразился ее богатому словарному запасу. Ему была известна только одна личность, которая могла бы переплюнуть ее в ругательствах, — и это был он сам. Вот так женщина! Да еще равнодушная ко всему на свете!

Боб молниеносно скинул сапоги и плюхнулся в озеро. Ледяная вода отрезвила его. Шумно отфыркиваясь, он вынырнул возле Камиллы. Она плеснула ему в лицо воды и была полна решимости утопить его. Что ж, он это заслужил. Маленькая женская месть. Но когда Камилла схватила его за плечи, чтобы загнать под воду, он обхватил ее одной рукой и, гребя второй, поплыл к берегу. Нащупав под ногами дно, он встал и крепко прижал ее к себе.

Камилла приготовилась к новому залпу ругательств, но Боб закрыл ее рот таким поцелуем, что им стало жарко в ледяной воде.

— Ну, давай, покажи мне, как ты ко всему равнодушна, как ты ничего не чувствуешь!

Он заставил ее отступить к берегу, не прекращая требовательных, настойчивых поцелуев. Камилла отвечала на них. Их одежда приклеилась к телам и мешала двигаться. Боб на ходу стал сбрасывать ее с себя и с Камиллы.

Высокая, пропитанная солнечным теплом трава скрыла влюбленных, когда они упали на землю. Они катались по этому колючему, жесткому зеленому ковру, сплетясь в одно целое. Никогда еще Боб не был так опьянен солнцем, зеленью и мерцающим матовой белизной женским телом…

— Скажи мне, скажи, что ты ничего не чувствуешь, Милл, ни холода, ни жара, ни меня…

— Макдагл, — Камилла на мгновенье оторвалась от него. — Замолчи и… люби меня.

И он любил ее. Как он ее любил!

Он хотел любить ее лучше и сильнее, чем ее покойный муж. На краю его сознания мелькала мысль, что между ними всегда будет стоять мужчина, который отдал за Камиллу свою жизнь. Но Бобу хотелось доказать ей, что под этими голубыми небесами и ослепительным солнцем есть другой человек, который любит ее не меньше, который любит ее больше. Который тоже отдаст свою жизнь, только бы любить ее.